Как стать знаменитым журналистом

Многое в журналистике до очевидности ясно, но многое основательно запутано и мифологизировано, ибо слишком разрослась и слишком важную роль сегодня играет журналистика в нашей жизни. В этой книге я расскажу о журналистике то, что о ней надо знать всем, кто с нею сталкивается, а особенно – тем, кто в ней работает. Причем расскажу и такие вещи, о которых либо умалчивают, либо просто не подозревают авторы других учебников журналистики.

1. Не мифы, а правда

Немного сегодня найдется в мире профессий – кроме, быть может, политики, актерского мастерства и профессиональной религиозной деятельности, – которые были бы так мифологизированы, как журналистика. Причем как с внешней стороны, то есть аудиторией (политика – обществом; театр и кино – зрителями; религия, точнее, Церковь, – паствой, мирянами), так и изнутри – самими представителями этих профессий. Миф поддерживает святость, сакральность профессии в глазах непосвященных. Собственно, для этого он в основном и нужен в обыденной жизни. Но если начинать серьезно изучать какое-либо дело, то, конечно, не с мифов о нем. А если без их упоминания не обойтись (ибо они буквально въелись в общественное сознание), то приходится начинать с разоблачений. Или, что в данном случае то же самое, – с правды.

Зачем журналистам и всем остальным нужно знать правду о журналистике?

Во-первых, потому, что только тот, кто знает правду о своей профессии, может овладеть ею в совершенстве. Это обязательное, хотя и недостаточное условие.

Во-вторых, только тот, кто знает правду о журналистике, может решить те моральные проблемы, с которыми он, работая в СМИ, неизбежно будет сталкиваться.

В-третьих, только тот, кто знает правду о современной журналистике, способен, читая газету, смотря телепередачу, обращаясь к информации из Сети, узнать реально бо2льшую правду, нежели та, что сообщает данная газета или передача о событии, о котором они рассказывают. А сегодня это важно еще и потому, что по законам журналистики функционируют совсем новые и особенно популярные у нового поколения профессиональные сетевые СМИ, а также во многом похожие на них или даже под них специально рядящиеся сетевые квазиСМИ, как правило, либо безответственные, либо целенаправленно мистифицирующие или даже обманывающие аудиторию.

2. Зачем нужна журналистика

Журналистика в силу своей специфики вовлечена во все значимые процессы, происходящие на планете, и прежде всего в политические, поскольку люди должны знать о мире, в котором они живут. Эти знания им дают в школе, их приобретают в семье от родителей, в вузе от преподавателей, но потом только очень малая часть населения продолжает самостоятельно получать их, работая в научных учреждениях, а большинство живет обычной жизнью. Тем не менее, чтобы ориентироваться в жизни, все люди должны получать информацию и свежие знания – это в их интересах. И такие знания дают им, причем постоянно и непрерывно, именно СМИ, а конкретно – работающие в СМИ журналисты.

Никто из обычных людей не может получить знания о мире иначе, чем через журналистику, говоря шире – чем через средства массовой информации.

В прежние эпохи общество было более замкнуто; не было таких, как сегодня, информационных систем, новая информация доходила до населения в виде неких вестей, слухов либо в виде приказов от начальства. Потом возникли газеты, и люди, которых мы называем журналистами, встали между миром (не только общественным, но и природным) и всеми другими людьми, превратившимися в потребителей информации.

Например, как извергаются вулканы, обычный человек узнает в школе. Вулканолог изучает этот процесс всю жизнь, но то, что Этна проснулась, мир может узнать только от журналистов. То есть даже о событиях, совершенно не относящихся к общественной жизни, о чисто природных явлениях мир узнает через СМИ. Если вдруг журналистам захочется (в порядке эксперимента) доказать, что вулканы извергаются не так, как это описано в учебниках, а как-то иначе, то, скорее всего, журналисты, если они сговорятся, смогут убедить в этом сотни миллионов людей – общество, и таким образом реальным знаниям о вулканах будет противопоставлена какая-то искаженная, но принятая аудиторией картина. И такие вещи происходят. Повсеместно и повседневно.

Причины извержения вулканов абсолютно безразличны журналистам. Но им далеко не безразлично, кто победит на президентских выборах, причем не только в их стране, но и в других, гражданами которых они не являются. Беспристрастность здесь исключается по определению. А ведь это еще, так сказать, легитимная пристрастность. Не в смысле законности, а в смысле ее закономерности, естественности.

Обычно считается, что

цель и задача журналистики – каждодневно объективно информировать аудиторию, жителей той или иной территории о наиболее значимых событиях, происходящих на этой и сопредельных территориях, давать оценку этим событиям, ориентировать человека относительно причин этих событий, их возможных последствий и в конечном счете относительно вариантов поведения в связи с данными событиями.

Журналистика и является социальным институтом, отвечающим на этот общественный запрос в рамках своих технологических возможностей и по законам внутреннего функционирования системы «журналистика-СМИ» в соответствии с тем, как журналистика: (а) этот запрос понимает; (б) как она считает нужным на этот запрос реагировать.

3. Главная проблема журналистики – ее субъективность

То, что технологические возможности журналистики постоянно, по мере развития технического прогресса, возрастают, сомнения не вызывает. И в этом смысле можно смело утверждать, что сегодня журналистика способна более широко, оперативно и объективно информировать аудиторию.

Однако означает ли это, что так она и делает? Конечно, нет. И прежде всего потому, что:

(1) внутренние законы функционирования системы «журналистика-СМИ», вопреки утверждениям некоторых теоретиков журналистики, далеко не всегда предполагают объективность информирования аудитории;

(2) общественный запрос может интерпретироваться журналистикой неправильно или превратно (во всяком случае, не так или не совсем так, как понимает его общество), а реагировать на него журналисты имеют возможность так, как считают нужным они сами – или те, кто ими руководят.

Именно в этом состоит главная проблема журналистики даже в идеальной (теоретической) трактовке сущности и целей данного института (например, в моей концепции), не говоря уже о том, что2 мы наблюдаем как реальное функционирование журналистики, то есть как реальную практику сотен тысяч СМИ и миллионов людей, в них работающих.

4. Реальное, а не идеальное или желаемое

Цель, которую я как автор этой книги перед собой ставлю, как раз в том и состоит, чтобы, не игнорируя теоретически предполагаемое предназначение журналистики, более того – постоянно помня о нем, описать закономерности функционирования журналистики как реально и в реальных обстоятельствах работающей системы.

При этом, замечу сразу, разрыв между журналистикой как теорией и журналистикой как практикой я воспринимаю (и описываю) не трагически, не истерически, не панегирически и не сатирически или обличительно, а как данность. Причем как данность отчасти неизбежную, а отчасти, бесспорно, требующую ограничений, а то и запретов. Корректировки, во всяком случае.

Словом, между идеально-теоретическими трактовками журналистики и ее реальной практикой меня больше интересует именно реальность – даже если она мне не нравится, даже если я ее осуждаю, даже если другие исследователи предпочитают объяснять эту реальность злокозненностью отдельных журналистов, отдельных СМИ, властей тех или иных стран, а не объективными закономерностями функционирования журналистики и СМИ как системы.

5. Информационный шум

Наша сегодняшняя повседневная жизнь дает более чем достаточно материала для работы журналистов. В России журналист имеет возможность написать огромное количество текстов, которые не написал бы, живи он в стране более спокойной (впрочем, где сейчас можно найти существенно более спокойные, чем Россия, страны?). Например, целые тома можно составить из статей журналистов России, посвященных демократии. Другое дело, что и само понятие, и маркированный им политический институт каждый трактует как может или как хочет. И это один из примеров того, как СМИ порождают, помимо нужной обществу информации, вполне бессмысленный, хотя и не всегда безопасный для общества информационный шум – поток неоригинальной, пустой или бесполезной информации.

Разумеется, основной объем информационного шума создается не текстами о демократии или других достаточно сложных явлениях, а постоянно льющимся потоком (теперь еще и через Сеть) пустых или банальных сообщений о фактах и событиях малозначительных, ни на что не влияющих, а порой и высосанных из пальца, просто по тем или иным причинам придуманных (нафантазированных) либо самими журналистами, либо разного рода, как выражаются теперь, общественными активистами (вплоть до политиков и чиновников высокого ранга), а также разного рода специальными службами и размножившимися в последние десятилетия PR-агентствами – вплоть до безответственных сетевых фриков и графоманов.

Профессионалы в сфере СМИ, и журналисты в первую очередь, должны различать разные виды информационного шума, к каковым как минимум относятся:

(1) неизбежный информационный шум – просто избыточная, третьесортной важности и значимости информация, включая повторы уже известного;

(2) графомания в чистом виде – невежественные и безответственные, но не со злым умыслом созданные сообщения и тексты;

(3) политическая (и иная общественная) пропаганда, создающаяся исключительно с целью рекламирования той или иной политической (или общественной) идеологии или отдельных ее представителей (этот вид информационного шума отчетливо нарастает, например, в ходе предвыборных кампаний);

(4) тексты и сообщения, созданные традиционными спецслужбами (разведками и контрразведками, а также полицейскими и иными подобными службами) в целях выполнения поставленных перед ними (или ими самими) целей;

(5) профессиональное PR-сопровождение разного рода политических, общественных, коммерческих и масскультных кампаний;

(6) многократно возросшее – с момента возникновения Интернета и социальных сетей – безответственное «творчество» разного рода фриков, главной целью которого является лишь фраппирование общественного мнения или даже введение последнего в заблуждение – часто ради собственного развлечения, но не только. Сообщения такого рода сейчас принято называть фейками или, более по-русски, приколами, а информационное преследование отдельно взятой личности или какого-то общественного института (вплоть до конкретных стран) – троллингом. Последний по сути своей является информационным террором, в значительной части – но далеко не всегда! – общественно безопасным.

Первые два вида информационного шума неизбежны и – в этом смысле – привычны и наименее опасны. Третий, четвертый и пятый – создаются и используются вполне сознательно и целенаправленно (то есть имеют целеполагание) и фактически являются орудием общественно-политической борьбы – как открытой, так и тайной.

Шестой вид, начиная со второго десятилетия ХХI века, примерно в равной степени является как плодом сетевой самодеятельности многочисленных, но отдельно действующих авторов, так и реализацией продуманных и специально разыгрываемых кампаний, инициаторами и организаторами которых становятся те же спецслужбы и PR-агентства.

Отличить второе от первого очень легко. Специально организованные фейковый информационный шум и троллинг тематически однородны и развиваются лавинообразно, часто переходя на страницы, экраны и сетевые порталы профессиональных медиа. Фейковый информационный шум фриков-кустарей, фриков-одиночек и троллинг того же уровня в большинстве случаев остается в основном потоке информации маргинальным и либо вообще не замечается, либо быстро угасает.

6. Все ли, кто выступает в СМИ, являются журналистами?

Конечно, в России (и не только в ней) очень много журналистов, предоставляющих аудитории знания о действительно значимых событиях, происходящих в мире. В то же время в СМИ постоянно появляются материалы, которые не имеют никакого отношения к настоящей журналистике. Пока я еще не завожу речь о так называемом пиаре (хотя и упомянул о PR-компаниях и проводимых ими PR-кампаниях в предыдущем параграфе). Есть целый ряд людей, работающих в СМИ или со СМИ, которые дают специфические, практические знания по отдельным темам – как накрасить губы, как приготовить суп, как выбрать автомобиль, как уберечься от той или иной болезни и проч. Их нельзя назвать журналистами.

Рассказ о том, как накрасить губы, – это не рассказ (репортаж) о событии. Умение накрасить губы – это навык, который можно передать от одного человека другому, заинтересованному в этом, не прибегая к журналистике. Но и эти навыки, как правило, сегодня распространяются с помощью СМИ (здесь журналистика смыкается с рекламой и обучением, в том числе политическим). И тех, кто сегодня занимается передачей таких навыков через СМИ, причисляют к журналистам, хотя журналистами они, конечно, не являются. И мы должны ясно осознавать, что не всякий автор, пишущий и снимающий для средств массовой информации, журналист. Несмотря на то, что многие профессиональные журналисты (особенно на телевидении) в силу обстоятельств или ради заработка переквалифицируются в таких, по сути, рекламных агентов, акционистов сферы потребления.

Журналист – это тот, кто рассказывает о событиях.

7. О «журналистской невинности»

А вот другой, более масштабный и значимый для СМИ пример ориентирования журналистами людей, но уже не в сфере потребления, а в политическом и общественном пространстве. Пока длится межвыборный период, журналисты более или менее объективно и подробно рассказывают о политиках – известных и неизвестных, хороших и плохих. По сути, это обсуждение текущего политического процесса. Но вот наступает период предвыборной кампании, особое значение приобретают агитация и политическая реклама. И тогда журналисты начинают целенаправленно ориентировать аудиторию на тот или иной вариант голосования. Каждый орган печати, телеканал, радиостанция предлагают, пусть и не всегда явно, свои политические лозунги, призывают голосовать за кого-то или против кого-то, или использует более изощренные формы агитации, но тем не менее, в сущности, дают практический совет, как вести себя в день выборов, объясняют, почему нужно себя вести именно так, насколько это значимо для самого читателя, зрителя или слушателя. Это неизбежный процесс. Но вот в чем вопрос: не перестают ли быть журналистами люди, перешедшие от описания и анализа политического процесса к агитации и пропаганде, лишь использующим элементы анализа? Некоторые утверждают, что перестают. Или следует даже более суровый вердикт: такие журналисты, раз потеряв «журналистскую невинность», перестают быть журналистами навсегда.

Как же так? Получается, что косметолог, работающий в ежемесячном глянцевом журнале для женщин, – это журналист, а журналист, отбывающий свою личную или пусть даже навязанную ему политическую (предвыборную) повинность, – не журналист?

8. Кого можно считать журналистом?

Напомню только что сказанное: журналисты – это главным образом те, кто рассказывает о событиях. Вот почему, за редкими исключениями, люди, работающие в ежемесячных изданиях, не называют себя журналистами.

Журналистика по сути своей сиюминутна (событийна), краткость в ней – не только проявление таланта, но и форма существования.

Поэтому журналисты не работают в альманахах, ежегодниках, в ежемесячных толстых (как их принято называть в России), то есть литературных, а также научных журналах, – они работают в еженедельниках и в ежедневных газетах, на радио и телевидении, в информационных агентствах и с недавнего времени – в сетевых изданиях.

Еженедельники все-таки позволяют фиксировать изменение событий почти каждодневно. Так же, как в ежедневных газетах, журналисты еженедельников знакомят читателей с событиями вчерашнего, сегодняшнего, завтрашнего дня, ибо редко какое важное событие длится только один день. Если взять газету любой направленности, любого объема и пройтись по темам, то мы увидим, что 70–80 % материалов в ней посвящено тому, что произошло вчера, что было позавчера, или тому, что произойдет завтра и послезавтра. Все остальные события, которые описываются в газетных или журнальных статьях, даже если это события десятилетней или столетней давности, используются как аргументация или иллюстрация к событиям текущим.

9. Где работают хорошие (честные), а где – плохие (нечестные) журналисты?

Одно из самых глубоких заблуждений или специально навязанных предубеждений относительно журналистики состоит в том, что в одних странах или в одних изданиях работают исключительно честные, неподкупные, объективные и все знающие журналисты, а в других СМИ или в других странах – исключительно лживые, продажные, тенденциозные и мало что знающие.

Разумеется, это не так. Однако поразительно, что столь далекие от реальности представления и даже убеждения царят в головах очень многих, в том числе и вполне образованных, людей. Более того, регулярно издаются особого типа «научные» труды, в которых вся эта ахинея (хорошо еще, если не политическая или даже с расистским душком спекуляция) «исследуется» и «доказывается».

С полной ответственностью утверждаю, что по самым разным причинам среди многочисленных СМИ, существующих сегодня в мире, невозможно найти такие, которые не являются в большей или в меньшей степени тенденциозными и регулярно не обманывают (и вольно, и невольно) аудиторию.

(1) Прежде всего, журналисты, извините за банальность, тоже люди. И им свойственны все человеческие слабости, включая даже и глупость, не говоря уже о способности и привычке обманывать.

(2) Более того, ложь, обман и умолчание являются таким же оружием каждого журналиста, как и правда. Это очень важное, принципиальное и фундаментальное утверждение, к которому я еще вернусь.

(3) Идейная (идеологическая) ангажированность (не обязательно навязанная извне, но и внутренняя) тоже является скорее человеческой нормой, чем исключением. Отсюда и тенденциозность соответствующей направленности, порой вообще не ощущаемая самим ее носителем.

(4) Наконец, каждое средство массовой информации (что при самом авторитарном режиме, что при самом демократическом) всегда и безусловно подчиняется определенной, иногда или по некоторым направлениям очень жесткой, редакционной политике, каковая практически всегда является прежде всего определенной политической линией. А там, где присутствует редакционная политика и тем более – политическая линия, автоматически, помимо воли сотрудников редакции и помимо их личных качеств, используются все методы реализации этой политики и проведения этой линии.

10. Вы и журналистика

Столкновение c журналистикой вообще и даже конкретнее – с политической журналистикой – неизбежно и для профессиональных политиков и политологов, и для обычных граждан, которые стремятся понять, что происходит в стране, или принять реальное участие в событиях, например, путем осознанного голосования на выборах, и для людей, вроде бы не интересующихся ничем, кроме своей частной жизни.

Перефразируя известное выражение, можно сказать так:

если вас не интересует журналистика, это вовсе не значит, что она не интересуется вами, а однажды – например, в период выборов – не займется вами, причем с очень большим пристрастием.

В наше время никто не свободен от политики, а равно от ее младшей сестры и служанки – журналистики. Хорошо это или плохо, каждый волен судить сам, но полезно, по крайней мере, знать характеры этих двух – политики и журналистики – скандальных особ.

11. Где и как можно спрятаться от влияния и внимания СМИ?

Время от времени я даю своим студентам задание написать сочинение на тему, где всего лучше скрыться от внимания или воздействия СМИ, если это возможно в принципе. Абсолютное большинство сочинений, естественно, сводится к тому, что от воздействия СМИ нельзя скрыться нигде и никогда. Конечно, находятся те, кто сообщает, что существование СМИ можно просто игнорировать: не читать газет, не слушать радио, не смотреть телевизор. В общем-то, это верно, но такая жизнь анахорета вообще выводит тебя из существования внутри общества. Более интересным был ответ одной студентки: она предположила, что в отношениях матери с маленьким ребенком отсутствует фактор влияния СМИ. Если отбросить медицинско-гигиенические советы (в том числе и по каналам рекламы, распространяемой в СМИ), то это верно. Правда, данная студентка не поднялась до обобщения того, на что она абсолютно правильно указала. А это обобщение таково:

любое сильное чувство, прежде всего любовь, выводит человека из-под влияния СМИ, – по крайней мере, из-под влияния по поводу отношений с объектом этого сильного чувства.

Но есть и еще более интересный ответ: надежнее всего от влияния и воздействия СМИ можно спрятаться внутри самих СМИ. Действительно, менее всего СМИ и работающие в них журналисты расположены рассказывать правду о собственных тайнах, если даже эта правда крайне значима для общества.

Ни одно средство массовой информации, требующее оглашения всей правды, только правды и ничего иного, кроме правды, о деятельности или поведении какого-либо института или человека, никогда не расскажет всей правды (и далее – по формуле) о себе.

Об этом стоит задуматься любителям публично рассуждать об особой моральности или особом правдолюбии журналистов, СМИ вообще.

12. О политической журналистике

Должен заметить, что я в основном буду рассказывать именно о политической журналистике. И не только потому, что она больше мне знакома. Главных причин две:

(1) по степени своего влияния на аудиторию политическая журналистика является наиболее мощной, сам фактор влиятельности имманентно присущ политической журналистике – для того она, в конечном итоге, и существует;

(2) политическая журналистика очень концентрирована. Все, что в других тематических видах журналистики может быть размыто, необязательно, зависимо от чисто субъективных пристрастий автора, в политической журналистике заострено и почти императивно.

13. Первый (главный, основной) парадокс журналистики

Политическая журналистика, являясь, естественно, частью журналистики в целом, увенчана всеми достоинствами этого благородного общественного института, равно как и страдает всеми его пороками. Мне еще представится случай углубиться в описание и того, и другого, но для начала скажу, что все известные определения журналистики, включая самые метафорические, по-своему верны. И «вторая древнейшая профессия» (я лишь уточнил бы, что третья, ибо вторая – это, безусловно, политика), и «четвертая власть», и даже хрущевские, кажется, «приводные ремни», не говоря уже о ленинском – «важнейшая часть партийной работы». В этом феномен журналистики, ее парадоксальная суть.

Будучи голосом общества, обращенным прежде всего к власти, журналистика, политическая в особенности, является частью изощренно-плюралистической системы управления обществом.

Вот он, первый и основной парадокс журналистики, раздвоивший сознание, мораль и поведение сотен тысяч современных журналистов.

14. О простоте журналистики как профессии

С одной стороны, журналистика – профессия достаточно специфичная, и в ней работают люди, занимающиеся вполне конкретным и определенным трудом и обученные соответствующим профессиональным навыкам. Так же, как в овощном магазине, помимо продавцов, работают, например, грузчики.

Для того чтобы выполнять работу грузчика, не нужно быть профессионалом. Конечно, нужно знать определенные правила: «Не бери центнер – не поднимешь и надорвешься»; «Не бросай груз, а клади, потому что он разобьется, с тебя возьмут деньги за то, что ты испортил» и проч. Но все эти правила понятны на уровне здравого смысла. Строго говоря, нет такой профессии – «грузчик по переноске мешков»: любой человек, более или менее здоровый (а жизнь заставит – и нездоровый), может взвалить мешок на плечи и понести. И то, что обладающий лучшими навыками и большим опытом пронесет этот мешок на сто метров, а не обладающий ими – на пятьдесят, ничего принципиально не меняет.

Журналистика – безусловно, более сложная профессия, чем профессия грузчика. В журналистике, как и в ряде других профессий, бесспорно, нужно что-то знать. Здесь нельзя действовать так просто: прийти и разгрузить машину с картошкой. Хотя многие в СМИ (особенно в новых сетевых СМИ или те, кто действует в Сети под маркой «независимого журналиста») так и поступают.

В то же время журналистика относится к тем профессиям, которые я называю простыми. В подтверждение я часто привожу такой пример: для того чтобы провести хирургическую операцию, тем более с успехом, непременно нужно учиться и, соответственно, уметь делать вполне определенные вещи, апробированные наукой и практикой хирургии. Чтобы разрезать ткани тела, нужно знать, какой скальпель для этого взять, как края этих тканей закрепить, чтобы за время операции не вытекла вся кровь, – словом, нужно уметь проводить определенные и всякий раз вполне конкретные манипуляции. Есть хорошие врачи, есть плохие врачи, но даже плохие врачи обладают этими знаниями и соответствующими навыками.

Еще более яркий пример, который я всегда привожу.

Сотня журналистов, сколько бы они ни сидели вместе, никогда не сделают самолет, который будет летать. Сто авиаконструкторов, которые соберутся вместе, через несколько месяцев выпустят газету, и, не исключаю, очень хорошую.

Так или иначе, но я утверждаю, что

журналистика – это простая профессия.

15. Политическая журналистика как политология

Сказанное выше нисколько не умаляет профессию журналиста, даже политического. Хотя политическая журналистика наиболее близка к науке, за исключением, разумеется, собственно научной журналистики.

Политическая журналистика – это оперативная, каждодневно отправляемая прикладная политология, хотя журналист не обязательно обладает политологическими знаниями как таковыми.

Политические журналисты разбирают, анализируют политические события, а потом доносят свои выводы и мысли до аудитории, пытаясь воздействовать на политические субъекты и объекты. Именно поэтому это очень важная профессия.

Один из самых главных общественных и собственно политических вопросов – вопрос о власти: кто будет нами управлять? – сейчас не решается без журналистики. Роль журналистики велика, когда речь идет о государствах: враждующих государствах; о государствах, находящихся в процессе развития; о государствах, сравнивающих себя друг с другом. Люди хотят жить лучше, в частности, и потому, что перед их глазами есть пример соседних государств. Людям кажется, что если заменить их правителя, то они будут жить так же хорошо, как и соседи, хотя это не всегда получается. Но все подобные сравнения, то есть взаимосвязи, осуществляются сегодня посредством политической журналистики.

СМИ есть система взаимосвязи всего мира (общества) и разных субъектов и объектов внутри него по поводу самых важных для этого мира (общества) проблем.

16. Немного о происхождении и истории журналистики, а также о ее сути

Журналистика – не такая уж древняя профессия, хотя и говорят, что она вторая древнейшая (мне тоже уже пришлось употребить эту метафору, хотя я и несколько уточнил ее). Журналистике в точном понимании этой профессии не более 350–400 лет. Первые газеты, как утверждают историки печати, появились в Германии в самом начале ХVII века. То есть, строго говоря, журналистика довольно молода – особенно если сравнивать с другими профессиями такой же важности – политикой, медициной, педагогикой, военным делом, дипломатией и т. п.

В России, как известно, первая печатная газета «Ведомости» возникла при Петре I в 1702 году, а впервые – в виде, выражаясь нынешним языком, служебного рукописного вестника «Куранты» – при его отце Алексее Михайловиче.

Большую часть своей истории человечество прожило без журналистики. Исторически это вполне очевидно (хотя людям и кажется, что журналистика «существовала всегда»), но будет еще очевидней, если воспользоваться не вполне точным, но, как правило, синонимичным термину «журналистика» словосочетанием «средства массовой информации».

Никаких СМИ не было не то что в античные времена, но даже и гораздо позже, например, в Средние века и в эпоху Возрождения. Журналистика как профессия и СМИ как социальный институт только-только родились в эпоху Просвещения. Конечно, массовые коммуникации внутри общества осуществлялись и до этого – в основном путем межличностного общения. Владыки издавали указы и оглашали их публично с помощью вестников и глашатаев. Образованные люди вели друг с другом интенсивную переписку. А далее – народная молва, слухи, рассказы путешественников и купцов. Государственная власть и Церковь имели свои системы сбора и распространения необходимой им информации. Ну так эти системы существуют и ныне. Правда, нужно признать, что в античной Греции и Древнем Риме, где публичная политика существовала, были люди, которых по выполняемым ими функциям можно считать предтечами журналистики. Такими «первыми журналистами», точнее пражурналистами, можно назвать античных ораторов, риторов, баснописцев и поэтов – сочинителей эпиграмм, а также так называемых диурнариев – авторов выходивших в Риме времен Юлия Цезаря ежедневных рукописных бюллетеней Acta senatus («Сенатские ведомости») и Acta diurna («Ежедневные ведомости»).

Итак, журналистика в точном смысле этого слова, то есть массовая информация – непрерывно текущие сообщения в неискаженном по отношению к первоисточнику виде, доводящиеся до большинства населения (или, по крайней мере, до всех желающих), – могла появиться как система только тогда, когда, во-первых, в ней возникла потребность у общества, а во-вторых, когда возникла соответствующая технологическая возможность – каждодневно выпускать недорогие в производстве (то есть доступные всем), как бы сейчас выразились, носители информации. Ими и стали такие печатные издания, как газеты. То есть технологически журналистика смогла родиться только после того, как Иоганн Гутенберг изобрел печатный станок (в середине 1440-х годов). Общественная потребность в ней возникла несколько позже – с момента привлечения народа (городских масс) к прямому или косвенному участию в избрании политической власти. В этом смысле, кстати, журналистика, о чем я уже говорил, совершенно неотделима от публичной политики, ибо родилась как прямое следствие становления политических институтов буржуазной демократии.

Там, где власть становится публичной, пусть даже находясь в руках немногих, но делегированная этим немногим волею многих, появляется журналистика.

В общественно значимых масштабах – это и не ХVI, и не ХVII, а уже XVIII век. Ибо то, что под видом журналистики было ранее, – не более чем технологически усовершенствованный способ общения образованной и властвующей публики (правящего класса) внутри себя.

И фактически лишь в XIX веке (в России – определенно, на Западе несколько ранее) журналистика становится такой, какой мы ее знаем сегодня, то есть собственно журналистикой. Появляются журналисты-профессионалы. Не писатели, философы и политики, которые посредством газет и журналов XVII–XVIII веков общались друг с другом, а профессиональные собиратели и комментаторы информации о событиях, произошедших не с ними, и чужих (а не собственных) идей и поступков.

Журналист – это тот, кто пишет не о том, что случилось с ним, и излагает в первую очередь не свои мысли, а идеи тех, от кого зависит жизнь общества.

В этом смысле настоящий (профессиональный) журналист как бы максимально отчужден от жизни. Отсюда, кстати, и популярность в названиях англосаксонских газет (где, собственно, и родилась современная журналистика) таких слов, как «новости» (news), то есть просто новости, сообщения, и «наблюдатель» (observer), то есть некто, следящий за происходящим со стороны.

История журналистики – не тема моей книги. Поэтому отмечу еще только три вехи. Первая половина XIX века – появление информационных агентств, специализирующихся только на сборе новостей и поставляющих эти новости потоком в разные издания (1835 год – «Гавас» во Франции, 1851-й – «Рейтер» в Англии). Именно в этот момент из газет и журналов как органов массовой коммуникации складывается система СМИ.

Вторая веха, после которой журналистика окончательно стала современной, той, какую мы имеем сегодня, – это, конечно же, 50-е годы XX века – массовое внедрение телевидения, то есть непрерывно длящегося потока доносимых до каждого желающего (практически до всего общества) текстовых и визуальных (то есть наиболее убедительных, по крайней мере – внешне) сообщений.

Третья историческая веха развития СМИ и журналистики связана с событиями, которые произошли в последние десятилетия на наших глазах. Это, конечно, появление глобальной коммуникационной Сети – Интернета, и родившихся внутри него сетевых СМИ и так называемых социальных сетей.

Политической же силой журналистика полномасштабно стала в XIX веке, ограниченно будучи ею и до того, с момента своего рождения, лучшее доказательство чему – государственная цензура, возникавшая в каждой стране не по прихоти правителей, а как естественный первоначальный ответ на появление абсолютно нового политического института.

Наконец, четвертой властью в прямом политическом, а не переносном смысле журналистика (точнее, система СМИ) стала в 60-х годах XX века – тогда, когда в Соединенных Штатах Америки с помощью телевидения стали целенаправленно влиять непосредственно на поведение избирателей во время выборов.

Журналистика – младшая сестра и служанка политики.

17. Немного из истории журналистики в России

Если обратиться к истории журналистики в нашей стране, то с полным основанием можно утверждать, что даже в XVIII веке (по крайней мере, до его трех последних десятилетий, когда в России стали один за другим возникать научные и литературно-политические журналы) российской журналистики фактически не существовало – это была игрушка, хоть и серьезная, часто политическая, образованного сословия. Но от начала XIX века к его концу русская журналистика сделала настолько гигантский шаг, что самый выдающийся и самый известный во всем мире русский журналист (правда, прославившийся в глобальном масштабе как политик) Владимир Ульянов-Ленин правомочно провозгласил первым необходимым шагом для создания новой политической партии учреждение общероссийской политической газеты, с соответствующей этой партии идеологией. И, кстати, добился успеха, что доказывает справедливость его слов. Актуальных и по сей день, хотя ныне, в ХХI веке, речь должна идти уже не о газете, а об общенациональном – как минимум сетевом, как максимум эфирном – телеканале.

18. Второй парадокс журналистики

Таким образом, хотя рождение и становление журналистики произошло достаточно недавно, но тем не менее те слабые информационные связи, которые раньше, до изобретения печатного станка и возникновения журналистики, скрепляли мир, сейчас, по существу, заменены связями через систему СМИ. Само общественное мнение отныне существует в двух ипостасях, часто довольно сильно расходящихся: в своем, так сказать, натуральном виде и в виде виртуальной конструкции, сооруженной в СМИ с учетом натуры, но не совпадающей с ней.

Вытеснение традиционных коммуникаций СМИ-коммуникациями влияет даже на экономическое благополучие населения, ибо все основные экономические новости обычные люди, но они же и основная масса субъектов как производства, так и особенно потребления, получают через самые распространенные, то есть не специализированные, СМИ. А политические и иные общественные процессы сейчас вообще немыслимы без участия журналистики.

В этом и заключается второй парадокс журналистики:

очень простая профессия занимается очень сложными процессами и очень значима в жизни общества, мира в целом.

19. Малая часть большого целого

Многим кажется, что журналист, сидящий в студии телевидения и вещающий на всю страну, – это человек, познавший все в этом мире, человек, для которого нет тайн: он всю ночь читал умные книги, беседовал с десятками специалистов, а потом еще утром, уединившись, размышлял сам, и только после этого сказал нам нечто, чего мы не знали, – открыл нам глаза на правду. Нет, все гораздо проще и одновременно сложнее.

Журналист – лишь конечный элемент колоссальной империи современных СМИ. Вся она стоит за его спиной, многократно усиливая эффект даже самых банальных его слов.

Трудно ли работать в журналистике? Нужно ли для этого непременно окончить факультет журналистики какого-нибудь уважаемого университета? Чем вообще занимаются журналисты, находясь у себя в редакции или отправляясь на задание?

На эти вопросы может ответить любой здравомыслящий человек, обладающий достаточным жизненным опытом. Но сейчас на них отвечу я.

1. Журналистика – это очень простая профессия

По сути, она не более чем ремесло, сходное с работой уже упоминавшегося мною грузчика или – если кто-то хочет рассмотреть журналистику почти во всей ее сложности – с ремеслом гончара.

В самом деле, давайте вначале четко определим, в чем, собственно, состоит работа журналиста. Точный ответ на этот вопрос следующий: журналист должен узнать о некоем событии (например, о государственном перевороте или о драке в булочной) и более или менее связно (иначе говоря, грамотно) пересказать то, что он узнал, другим.

Нужны ли для этого особые знания? Нет. Любой внятно говорящий и относительно наблюдательный человек может пересказать (или описать на бумаге) то, что произошло при драке в булочной (государственный переворот – совершенно сходное по сюжету событие, только имеющее куда большее общественное значение).

Нужно ли специально обучаться тому, чтобы пересказывать случившееся? Нет. Конечно, есть косноязычные, неграмотные или ненаблюдательные (не улавливающие сути событий или, наоборот, деталей) люди. Но, во-первых, таких достаточно и среди журналистов. А во-вторых – и это главное, – качества неплохого рассказчика являются довольно распространенными и уж точно никак не связаны с необходимостью получения какого-то специального образования или овладением какими-то особыми знаниями.

В булочной случилась драка. Сам журналист в ней не участвовал (то есть даже в этом он банальнее рядовых граждан, подравшихся из-за батона хлеба). Он просто узнал о драке, приехал на место события, когда само событие в своей решающей фазе уже завершилось. Поговорил со случайными свидетелями драки, возможно, с кем-то из ее участников, может быть – со специалистом по событиям данного типа, то есть с милиционером. Далее журналист записал то, что узнал, на бумаге или на своем ноутбуке (и бумагу, и ручку, и пишущую машинку, и портативный компьютер изобрели не журналисты), позвонил по телефону в редакцию (телефон изобрели тоже не журналисты). В редакции заметки журналиста набрали на стационарном компьютере (не журналистское изобретение) и подверстали в готовящийся номер газеты, отправленный затем в типографию. И типографское оборудование (а также радио, телевидение и Интернет) изобрели и произвели не журналисты. Журналисты вообще не изобрели ничего из того, чем они пользуются в своей работе. В чем же тогда сложность их труда?

2. Журналист – это… (догадайтесь, кто)

Когда вы, обычный гражданин, читатель газет и зритель телепередач, благоговеющий перед известными и неизвестными журналистами, приходите домой и рассказываете жене, какую драку вы увидели в булочной, вы делаете абсолютно то же самое, что делают эти знаменитые и никому не известные журналисты.

Но вам и в голову не придет назвать себя журналистом. Этого никогда не сделает ваша жена, которая к тому же и сама регулярно рассказывает вам, что случилось у нее на работе. Кроме того, вам не платят денег за то, что вы делаете абсолютно то же самое, что делают журналисты. А им платят.

«Но ведь журналисты не только рассказывают о событиях, они еще и комментируют их, то есть вписывают в контекст других событий, и анализируют!» – возразит мне блюститель журналистской исключительности.

«Ну и что из этого?» – отвечу я. Когда 19 августа 1991 года в СССР произошел государственный переворот (или, во всяком случае, то, что его внешне напоминало), разве десятки миллионов людей не обсуждали это, не комментировали друг другу случившееся, не анализировали ход событий, не прогнозировали их развитие? Обсуждали, анализировали, прогнозировали.

То есть занимались тем же, чем и журналисты, а многие – даже лучше журналистов, не становясь таковыми. В чем же отличие?

Отличие, конечно, есть. Но это отличие отнюдь не в качестве анализа и даже не в знании деталей: 19 августа 1991 года все: и журналисты, и не журналисты – знали о главном событии примерно одно и то же.

Пока я фиксирую главное в технологии журналистского труда как простого: узнал – пересказал, добавив пару-тройку субъективных (чаще всего) оценок. Ничего сложного. Никакой романтики. Никакого героизма.

Труд журналиста настолько прост, даже примитивен, что и особой профессией-то назвать его нельзя: в каждом коллективе, в каждом многоквартирном доме всегда есть два-три человека, которые обо всем узнаю2 т раньше других и охотно рассказывают об этом коллегам и соседям. В худшем случае их называют сплетниками, в лучшем – людьми, которые всегда в курсе случившегося. Но никак не журналистами.

3. Так чем журналист отличается от сплетника?

В тот же день 19 августа 1991 года десятки миллионов людей в стране понимали, что произошел государственный переворот. И по крайней мере миллионы именно этими словами случившееся характеризовали. Случившееся уже было фактом общественного сознания и даже политики, но не было еще фактом журналистики.

Но когда на дневной пресс-конференции членов ГКЧП тогдашняя корреспондентка «Независимой газеты» Татьяна Малкина задала в переполненном зале и под прямую телетрансляцию Геннадию Янаеву вопрос: «Понимаете ли вы, что сегодня ночью совершили государственный переворот?» – вот тогда и проявился (для данного события) феномен журналистики. К простой любознательности или к простому выражению своего мнения гражданкой Малкиной Т.А. добавилось всего два, но крайне значимых, фактора:

(1) публичность;

(2) принадлежность Малкиной Т.А. к официально признаваемой обществом и властью (то есть законом) системе СМИ.

Публичность есть то, что делает профессию журналиста общественно значимой.

Вы можете сколько угодно рассказывать своей жене, что любите (или, наоборот, не любите) какого-то политика. Это остается вашим личным делом, имеющим какой-то общественный вес только в том случае, если таких же, как вы, очень много. Но даже если вы все выйдете на улицу под лозунгами «Мы любим (или: не любим) президента имярек!», фактом журналистики (но не фактом для журналистики) это не станет.

Вы можете сколько угодно объяснять друзьям и коллегам, почему происходят те или иные события, а они, ваши друзья и коллеги, могут считать эти объяснения блестящими, однако это не сделает вас журналистом.

Вас даже могут приглашать в качестве эксперта (если вас признаю2 т таковым) для участия в каких-либо телевизионных ток-шоу, где вы будете излагать свою версию тех или иных событий, но и это не сделает вас журналистом, хотя – при частом появлении на экране – вы превратитесь в так называемое медийное лицо. Ваше личное мнение останется вашим личным мнением (убедительным или не очень), в лучшем случае – вашим экспертным мнением. Оно впишется в общий медиаконтент (то есть в содержание того, о чем сообщают СМИ), но и от этого вы не станете журналистом, как не становятся ими, например, политики или некоторые ученые, которых СМИ цитируют гораздо чаще, чем ссылаются на мнения большинства журналистов.

Журналистом является тот, кого общество и закон таковыми признаю2 т, основываясь, как правило, на простом критерии: данный человек работает в том или ином СМИ.

Публичны ведь и артисты, которые часто говорят то же самое, что и журналисты, и эксперты-политологи, и уже упоминавшиеся мною политики. Но все они не журналисты, ибо их мнение, даже самое авторитетное, даже отражающее взгляды многих людей, по сути, остается либо частным мнением, либо мнением институции, которую они представляют (театральной труппы, политологического центра, партии и проч.). Не то с журналистами. Им автоматически, по определению предоставляется совсем другое, гораздо более масштабное право.

Общество и закон признают за журналистами, точнее за журналистикой в целом, право говорить от имени общества.

Более ни за кем конкретно, кроме как за главой государства, такое право не признается. Но президент – профессия уникальная. Президент – один, а журналистов – много. Их больше, кстати, чем политиков, за которыми признается право говорить от имени партий, которые они представляют, или от имени общественно значимых групп, но опять же не от имени всего общества.

4. Журналисты как присяжные поверенные общества

Общество признает за журналистами право говорить от его, общества, имени, а взамен требует или, по крайней мере, предполагает, что журналисты будут распоряжаться этим правом ответственно, то есть: не лгать, точно излагать факты, соразмерять общественную значимость события с тем, как его подают в СМИ, и т. п.

Этим журналист тоже отличается от всегда находящегося в курсе происходящего и умело пересказывающего случившееся просто человека – не журналиста. Сколь бы точен (или, напротив, неточен) такой человек ни был, никто не может его в чем-либо упрекнуть – разве что в личном плане. Вступая же в корпорацию журналистов (проще говоря, начиная работать в каком-либо официально зарегистрированном СМИ), журналист, не произнося и не подписывая никакой присяги, тем не менее фактически берет на себя обязательство говорить правду, только правду и ничего, кроме правды (иной вариант: правду, всю правду и ничего, кроме правды). Как свидетель в суде под присягой. Поэтому

журналистов можно назвать присяжными поверенными общества.

Писаного общественного договора на сей счет нет (хотя кое-что в кое-каких законах содержится, но законы, как правило, лишь в малой степени регулируют профессиональную деятельность журналистов), а вот неписаный, однако подразумевающийся, – существует. Конечно, журналисты постоянно его нарушают. Реакция общества на это может быть разной: от (изредка) судебных процессов (там, где есть зацепки в законах) до падения доверия к тому или иному СМИ или к медиа, прессе, журналистам в целом. Однако даже такое падение доверия, выражающееся в известных и довольно распространенных формулах «журналисты всегда врут», «газетам верить нельзя», «телевидение – это большая ложь» и т. п., не отменяет фундаментальной веры общества в то, что пишут и сообщают СМИ.

5. Почему общество верит журналистам?

Понятно, почему. Во-первых, раз СМИ доверено быть гласом общества, то не верить им – значит не верить себе. Во-вторых, средства массовой информации (в демократическом обществе) есть социальный институт, созданный (о чем особенно любят напоминать журналисты) для наблюдения за поведением политиков и вообще сильных мира сего. В этом смысле им тоже нельзя не верить (если не им, то кому же?). Наконец, из общенациональных общественных институтов только еще Церковь (да и то не во всех странах) имеет статус независимости от власти или групп, претендующих на власть. Поэтому, как это ни парадоксально, СМИ являются еще и как бы официальным блюстителем если и не общественной, то по крайней мере политической морали. Вот почему общество верит и продолжает верить журналистам, постоянно критикуя и даже ругая текущую деятельность СМИ.

Журналист общественно, а порой (но редко) и юридически ответствен за свои действия и слова.

6. Имя им – легион

Журналистика – массовая профессия, отдельно взятого журналиста не существует.

В стране (более или менее крупной) не может быть десяти журналистов. Их должно быть несколько тысяч, десятки тысяч, сотни тысяч. Именно этому легиону в его совокупности и дается право называться журналистами. То есть журналистика – по определению массовая профессия, и появление так называемых блогеров (сетевых журналистов и квазижурналистов) тут ничего не меняет; впрочем, об этом мы еще поговорим отдельно. И, как и всякая массовая профессия, журналистика не может быть сложной. Вот она и проста. Журналистика – это ремесло, а не наука и не искусство.

7. Журналистика как профессия. Определения

Настало время напомнить те определения журналистики как профессии, которые уже были даны мною выше. Их несколько, и они, дополняя друг друга, раскрывают суть нашей профессии в разных ее ипостасях. И все эти ипостаси нужно учитывать, ибо журналистика слишком всеохватна, чтобы быть чем-то одним.

Наиболее значимыми и содержательными определениями журналистики и журналистов как представителей этой профессии являются как минимум пять нижеследующих.

(1) Журналистика есть сложившаяся в эпоху публичной политики система: (а) каждодневного и объективного информирования аудитории (общества), то есть жителей той или иной территории, о наиболее значимых событиях, происходящих на этой и сопредельных территориях; (б) публичной (гласной) оценки этих событий; (в) ориентирования людей относительно причин этих событий, их возможных последствий и в конечном счете относительно вариантов поведения в связи с данными событиями.

(2) Будучи голосом общества, обращенным прежде всего к власти, журналистика, политическая в особенности, является частью изощренно-плюралистической системы управления этим обществом.

(3) Журналистика – это простая и массовая профессия, общественную значимость которой придает ее публичность, то есть постоянная гласная (открытая) работа на публику и, согласно неписаному общественному договору, в интересах публики.

(4) Журналистом является тот, кого общество и закон таковыми признаю2 т, основываясь, как правило, на простом критерии: данный человек работает в том или ином официально зарегистрированном СМИ.

(5) Журналист – это тот, кто пишет и рассказывает о том, что случилось не с ним самим, а с другими членами общества, и излагает в первую очередь не свои мысли, а слова, мысли и идеи тех, от кого жизнь общества зависит. При этом журналисту предоставляется право и даже вменяется в обязанность давать собственные комментарии как к происходящим событиям, так и к делам, словам и идеям других людей.

8. Начало разговора о правде и лжи в журналистике

Проблема эта очень серьезная, более того – одна из самых важных среди тех проблем, что должны изучаться и обсуждаться исследователями современной журналистики. К сожалению, по моим наблюдениям, этого практически не происходит (во всяком случае – фундаментально и системно). А вот в моей книге ей будет посвящен отдельный большой параграф.

Однако уже сейчас, описывая профессию журналиста в ее основных и общих чертах и качествах, я должен этой проблемы коснуться, ибо она непосредственно связана с тем доверием, которое, согласно неписаному общественному договору, общество оказывает журналистам, причем всем, так сказать, скопом, без разбора их профессионализма и добросовестности, давая им для постоянной эксплуатации в виде СМИ такую общенациональную трибуну, каковой не имеет ни оно само в целом, ни любой из отдельно взятых его представителей.

При этом по умолчанию предполагается, что журналисты честны, объективны, непредвзяты и даже почти не ошибаются. Ну, если не все журналисты, то журналистика в целом, ибо она – в обмен на доверие общества – ответственна по отношению к обществу как институт, а каждый журналист в отдельности эту ответственность осознает и в меру сил пытается ей соответствовать.

Между тем, уже не в первый раз замечу я, журналисты – это тоже люди. Со всеми свойственными людям слабостями, включая – перечислю пока только самое безобидное – склонность к ошибкам, фантазии, личные пристрастия и прочее в том же духе.

«Мысль изреченная есть ложь», – сказал Федор Тютчев, не имея в виду именно журналистов. Современные СМИ добились прямо противоположного (и в этом тоже их сила): ложь изреченная есть мысль. Более того:

ложь, изреченная СМИ, есть правда (хотя бы на время).

Но почему журналисты могут лгать или, по меньшей мере (пусть в результате ошибок), распространять ложную информацию? Почему они вообще могут, причем чаще всего безнаказанно, злоупотреблять своей профессиональной деятельностью? Да потому, что журналистика по природе своей и как социальный институт куда более безответственна, чем родственные ей политика или даже писательство, в котором право на вымысел декларируется априори, открыто и честно. Кроме того, писательство (литературное сочинительство) – вещь строго индивидуальная и авторская. В отличие от журналистики.

Журналист, творя индивидуально, на самом деле есть анонимный работник конвейера, выпускающего потоком тексты, то есть слова, слова, слова…

9. Где и как журналисты прячутся от ответственности

Журналистика, особенно телевизионная, – это коллективное творчество. Политик, споровший глупость, не сошлется на ошибку спичрайтера, если даже она и будет тому виной. Писатель, проморгавший в своем тексте ахинею, никогда не признается, что этот пассаж остался в его романе из-за невнимательности или небрежности редактора. У журналиста же всегда есть возможность увильнуть от ответственности за ошибку, особенно если редакция готова ему в этом помочь.

Политики не скрываются за псевдонимами. Писатели тоже не скрываются – использование ими (кстати, довольно нечастое) псевдонимов имеет, как правило, совсем иную, нежели анонимность, цель. Журналисты же используют псевдонимы и иные способы сокрытия своего авторства массово и постоянно. Конечно, сокрытие своего авторства за псевдонимом практически невозможно для тележурналистов, но на телевидении существует множество других способов спрятать концы той или иной ошибки.

Стать политиком или писателем – это значит приобрести имя, выделяющее тебя среди других. Стать журналистом – значит поступить на работу в редакцию газеты или телекомпанию, поставив поверх своего имени тавро данной газеты или компании.

Писатель и политик не будут выступать под разными псевдонимами – у них либо собственное имя, либо один псевдоним (как правило, если фамилия неблагозвучная или слишком распространенная). Характерен пример Владимира Ленина, имевшего как журналист десятки псевдонимов, а как политик – всего один, сросшийся с реальной фамилией: Ульянов-Ленин.

Но, возразят мне, самые известные журналисты не выступают под разными псевдонимами. Это так. Но, во-первых,

журналистика на 99 % делается безвестными (фактически) журналистами.

Именно поэтому, когда ссылаются на ту или иную публикацию, чаще всего упоминают СМИ, в котором она вышла, но не конкретного ее автора, особенно если он – штатный сотрудник этого СМИ. Например: «“Вашингтон пост” считает…» или «Как пишет “Нью-Йорк таймс…”».

Во-вторых, журналист прикрыт еще и тройной линией обороны.

Первая линия – его редакция или медиахолдинг, в который данное СМИ входит.

Вторая – в целом журналистская корпорация, не всегда, но чаще всего защищающая «своего».

Третья, самая серьезная, линия – «священная корова» свободы слова.

В целом – это Система, бороться с которой и трудно, и небезопасно. Система «СМИ-журналистика».

Журналисты и чиновники, за которыми тоже стоит Система, – два самых безответственных профессиональных клана в нашей, да и не только в нашей, стране.

«А как же суд?» – станет возражать блюститель журналистской чести, правда, блюдущий ее не там, где она в реальности находится.

Глупый вопрос, но ответить придется. Во-первых, суд как общественный институт подвержен таким же предрассудкам о журналистике, как и любая другая группа граждан, а перед догмой о свободе слова по закону бессилен и суд – нужна лишь известная профессиональная ловкость журналиста, чтобы «изречь ложь» определенным образом. Во-вторых, судебный иск против журналиста множит, как правило, его известность, а следовательно, и неприкасаемость. Существует целая категория журналистов, особенно в бульварной прессе, которая провоцирует «героев» своих текстов, в первую очередь знаменитых, на суды.

Кстати, а много ли мы слышали о судебных процессах над журналистами, да еще таких, в которых журналисты проиграли? Крайне редко. И уж точно гораздо реже, чем о судах над представителями любых других профессий. И это, конечно, не случайно. Кстати, в этом есть и позитивный смысл (дополнительная гарантия свободы журналистской работы), и негативный (индульгенция безответственности).

Журналист неприкасаем, хотя и подсуден – в обществе, но не в своем средстве массовой информации.

Дело в том, что внутриредакционная (корпоративная) этика, как правило, диктует следующее: своего сдавать нельзя, если только его ошибка или его поступок не нанесли неприемлемый ущерб данному средству массовой информации. Сдавать нельзя, но можно (а часто и до2лжно) наказать скрыто от публики, внутренним распоряжением. Конечно, в этом плане журналистика не является чем-то исключительным. «Не сдавать своего» – это один из главных принципов любой корпоративной этики, и в общем-то понятно, почему он появился и живет.

Печальным следствием общественной неприкасаемости журналистов является то, что проблемы, возникающие в связи с ними, порой решают физическим путем.

10. О талантливости и «гениальности» в журналистике

Конечно, проблема таланта не чужда журналистике, хотя это и массовая профессия. Но талант – это одно, а простота профессии – другое.

Сказанное нисколько не умаляет ни труда журналиста, ни исключительной (особенно сегодня) важности этой профессии. Ведь к разряду простых профессий относятся и такие вполне почетные и уважаемые (а порой даже вызывающие восхищение или возмущение), как писатель, политик, артист, проститутка. Кстати, все они публичны, как и журналистика.

Журналистика – профессия не для гениев.

Я фиксирую эту максиму о несовместимости гениальности и журналистики по двум причинам. (Максимами журналистики я называю выделенные таким образом, как абзацем выше, утверждения, в правильности которых я уверен.)

Перво-наперво, для того, чтобы позолотить пилюлю, я упомянул в ряду простых профессий вместе с журналистикой писательство, актерство и политику. Так вот, чтобы уж совсем не осталось иллюзий: имеются гениальные писатели, наличествуют гениальные актеры, были гениальные политики (я говорю «были», поскольку сейчас эта профессия в силу ряда обстоятельств, прежде всего – в силу той же массовости, чего не было прежде, тоже, кажется, перестала быть прибежищем для гениев). Но гениальных журналистов нет по определению. Ибо эта профессия сразу же родилась как массовая и к тому же (подробнее об этом ниже) конвейерная. А у конвейера гениям не место.

Вторая причина, по которой я выдвинул эту шокирующую, на первый взгляд, максиму в самом начале моей книги, состоит в том, что синдром одержимости гениальностью в современной русской журналистике стал, по моим наблюдениям, достигать масштабов эпидемии. Правда, нужно иметь в виду, что в языке постоянно происходит стирание смысла многих слов, в том числе и в первую очередь – как раз самых высоких. «Я написал гениальную заметку!» – такими ремарками всегда (во всяком случае, на моей профессиональной памяти) любили бросаться в редакциях. Но в то время, когда я был практикующим журналистом и главным редактором «Независимой газеты», эти слова произносились либо с самоиронией, либо как эвфемизм: я принес тебе, редактору, нечто очень интересное. А вот сейчас, кстати, с помощью телеведущих и масскультной гламурной тусовки эпитет «гениальный» стал настолько расхожим, что услышать его можно буквально на каждом углу. А точнее – в каждой второй телепередаче. Только исчезли и самоирония, и ирония, а в совокупности – вкус (в том числе языковой). Но я говорю об искреннем ощущении собственной реальной гениальности. Хотя бы на уровне журналистики. Ну и не без некоторого замаха на литературу.

Лично я своим журналистам всегда говорил, возможно, кого-то разочаровывая, а кого-то и отталкивая: чувствуешь себя гением – уходи из газеты! Лучше всего в писатели, на худой конец – на телевидение. Ибо там, по меткому замечанию шекспировского могильщика, все такие, как в Англии, – все сумасшедшие.

Впрочем, должен признать, да вдохновит это влюбленных в журналистику, что с помощью этой профессии сегодня можно стать очень влиятельным и/или чрезвычайно знаменитым человеком. Пусть это будет утешением тем, кто готов пожертвовать своей якобы гениальностью или мечтами об удивительно романтической и возвышенной профессии журналиста ради реальной работы в современных СМИ.

Журналистика как профессия процветает. Средства массовой информации (СМИ), в которых журналисты и работают, множатся. И определенным образом функционируют, видимо, подчиняясь каким-то законам.

Значит, есть и законы журналистики, складывающиеся в какую-то теорию? В одну, принятую всеми, теорию, или тут, как и в самой журналистике, царит так называемый плюрализм?

Кстати, а чему в этом смысле обучают на факультетах журналистики? Всюду одному и тому же или в разных университетах разному?

Необходимо в этом разобраться. Хотя бы потому, что феномену журналистики, по крайней мере в ХХ веке, посвящено немало практических исследований и теоретических работ. И множество учебников журналистики написано. Едины ли они в понимании того, о чем рассказывает и моя книга?

1. Опять о банальном и журналистике

Итак, профессия журналиста чрезвычайно проста, но одновременно крайне значима в современном обществе. В этом есть, как я отмечал, известный парадокс, но нет особой исключительности (эксклюзивности, на жаргоне нынешних СМИ). Например, профессия политика (не путать с политиками, занимающими государственные посты и должности) не сложнее. Что должны уметь политики? В принципе, только одно – говорить на митинге, в парламенте, на пресс-конференции, особенно перед телекамерами банальные вещи (а иное для политики противопоказано, иное говорят политологи), но так, чтобы в глазах аудитории это выглядело откровением. Однако без класса профессиональных политиков (вождей народа, по-гречески – демагогов) не существует современного общества и современного государства.

То же и журналисты. Их главная задача (помимо сообщения новостей) – писать и говорить банальности в момент, когда эти банальности более всего похожи на откровения.

Кстати, если формулировка этого утверждения принадлежит мне, то сам факт подмечен давно. И прежде всего, конечно, учеными и литераторами. Для иллюстрации этого я ограничусь здесь лишь изящной и точной эпиграммой Евгения Боратынского, написанной в 1837 году.

Сначала мысль, воплощена

В поэму сжатую поэта,

Как дева юная, темна

Для невнимательного света;

Потом, осмелившись, она

Уже увертлива, речиста,

Со всех сторон своих видна,

Как искушенная жена

В свободной прозе романиста;

Болтунья старая, затем,

Она, подъемля крик нахальный,

Плодит в полемике журнальной

Давно уж ведомое всем.

Пока я говорю о задаче журналистов скорее в технологическом, чем в сущностном аспекте. Но, кстати, самом важном технологическом аспекте, высшем технологическом. Учиться игре перевода банальности в откровение, точнее говоря, конечно, – в неожиданное оригинальное, бесполезно. Ты либо это умеешь, если есть соответствующий талант, либо нет.

Если кому-то недостаточно уже приведенных доказательств простоты журналистского труда, то дам совершенно обезоруживающий пример, причем взятый из реальной жизни, то есть из практики, которая, по определению Карла Маркса, является лучшим критерием истины. И это – верное определение.

А пример такой. В годы гласности, перестройки и дальнейших полуудачных демократических реформ, когда новые СМИ возникали буквально как грибы после дождя, в журналистику хлынул поток (потоп?) неофитов, а по-русски говоря (правда, используя все равно нерусское слово), – профанов. Все они учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь. А часто – и вообще ничему. И тем не менее именно эти профаны составили основу когорты современных журналистов России; многие из них стали знаменитейшими людьми страны.

2. Журналистика и наука: журналистика не наука, но…

Конечно, профессиональное образование никогда не служило помехой успеху на журналистском поприще, но не определяло его. И все же чаще всего известными журналистами становятся не выпускники журфаков. И это – норма, а не исключение. Что, однако, не означает, что в журналистике совсем уж ничего нет от науки. Просто нет науки с названием журналистика, а вот от науки в журналистике кое-что есть.

Строго говоря, эту дисциплину я определил бы так:

теория журналистики есть раздел современной практической политологии, имеющий некоторые научные основы в психологии масс, в социологии и политике (как науке).

Итак, самой науки журналистики нет, но кое-что от науки в журналистике, а точнее – в теории журналистики, безусловно, есть. И это – в первую очередь – определение реальных, а не мифических функций, выполняемых журналистикой в современном мире. Имеется также более или менее кодифицированное описание журналистских жанров (в соответствии с критериями дифференциации текстов, создаваемых в СМИ), а также недлинный перечень навыков (приемов) журналистского ремесла.

Жанрами можно распоряжаться бездарно, навыками владеть – крайне слабо и ограниченно, и при этом оставаться журналистом. Но нельзя, будучи журналистом, талантливым или бездарным, знаменитым или безвестным, не выполнять в своей повседневной конвейерной деятельности основных (главных) функций современной журналистики. Причем выполнять их приходится все одновременно, а не по собственному выбору, то есть вне зависимости от того, что ты хочешь, а чего не хочешь делать.

3. О функциональной теории журналистики

То, что я несколько вольно (причем я осознаю эту вольность, ибо уже отметил: науки журналистики нет, но в теории журналистики есть кое-что от науки) называю моей концепцией журналистики, можно определить как функциональную теорию журналистики (или функциональную теорию СМИ). Но прежде чем перейти к ее изложению, я должен кратко описать другие, уже существующие в этой сфере, так сказать, традиционные теории. Их множество – и все они в основном западного (как правило, англосаксонского) происхождения.

4. Западная теоретическая медиаклассика

Начну с четырех классических теорий, без описания которых не обходится ни один учебник журналистики на Западе и в нашей стране, а также еще двух, которыми считаю необходимым дополнить классическую четверку.

В 50-х годах прошлого века американскими исследователями Фредериком Сибертом, Теодором Питерсоном и Уилбуром Шраммом была предложена следующая классификация основных теорий прессы, по мнению этих авторов, реализующихся к тому времени в разных странах и при разных политических режимах: авторитарная, либертарианская, социальной ответственности и советская коммунистическая.

Я бы назвал это классификацией, скорее, не теорий, а моделей прессы (шире – СМИ вообще), но буду придерживаться уже устоявшейся терминологии.

Она предполагает отсутствие какой-либо подлинной независимости СМИ и работающих в них журналистов, их полное подчинение государственной власти. Понятно, что такое положение возможно и наличествует при жестко-авторитарных, диктаторских или деспотических режимах. При этом оно обеспечивается и оправдывается соответствующими законами и официальными запретами (вплоть до прямой цензуры), нарушение которых приводит к репрессиям, как правило, тоже предусмотренным в законодательстве или в подзаконных, но всем известных актах.

Существование таких режимов и соответствующего положения журналистов внутри них, как правило, объясняется и оправдывается высшими национальными интересами.

Проблемы тут, собственно, две. Во-первых, насколько поддерживается существование самого такого режима населением данной страны. Но это проблема не журналистики. Во-вторых, насколько владельцы и руководители средств массовой информации такой страны, а также сами журналисты склонны разделять соответствующую идеологию (в том числе и относительно роли и места журналистики) и насколько искренне они готовы работать в таких условиях.

Ясно по историческому опыту, что авторитарная концепция прессы, сколь бы логично и изощренно она ни была сформулирована (применительно к конкретным условиям того или иного государства) и сколь бы искренне ни принималась журналистским сообществом данного государства, рано или поздно (часто даже при жизни одного поколения) уходит, вслед за соответствующим режимом, в прошлое.

Правда, в нынешних (начала ХХI века) условиях, когда именно те страны, в которых все привыкли видеть эталоны демократии и образцы свободы СМИ, демонстрируют максимальную агрессивность в навязывании своих идей и норм поведения другим странам (в том числе и военным путем), и при этом еще и осуществляют глобальную и общенациональную электронную слежку за всеми, включая своих союзников и собственных граждан, я бы не стал сдавать авторитарную теорию прессы в архив. Как раз наоборот, именно сейчас (или в ближайшем будущем) она может оказаться наиболее востребованной (разумеется, в модернизированном и «облагороженном» виде). Причем не на каком-нибудь «авторитарном Востоке» или «деспотическом Юге», а как раз на «демократическом и либеральном Западе», где, на мой взгляд, фактически уже сформировался режим тоталитарной демократии или демократического тоталитаризма.

Это одна из двух (наряду с теорией социальной ответственности) доминирующих западных концепций СМИ. Понятно, что основывается она на политической доктрине либерализма.

Я приведу описание этой теории в компактном изложении российского исследователя Алексея Зубка:

Главная цель прессы (СМИ), согласно теории свободной прессы, – помогать в поиске истины и способствовать разрешению политических и социальных проблем, представляя все факты и мнения как основу для нахождения решения последних. Существенным условием для этого является свобода от контроля и давления правительства. Аудиторию позволительно снабжать информацией и мнениями, часть из которых может быть правдивой, другая – ложной, а третья – содержать и то и другое. При этом публика «переваривает» всю информацию, отвергая то, что противоречит общественным интересам, и принимает то, что служит интересам личности и всего общества. Каждый, у кого есть что сказать, имеет возможность высказаться, независимо от того, правильно его мнение или ложно, – это может решить только общество и непосредственно читатели. <…> Чтобы справиться с этой функцией, прессе следует оставаться совершенно свободной <…> служить инструментом внесудебного контроля над правительством. Пресса удерживает государственных чиновников от злоупотреблений и превышения власти. Она – «сторожевой пес» демократии, всегда готовый обнаружить и разоблачить любой произвол <…> тех элементов, от которых она призвана оберегать демократию. Либертарианская теория вместо государственного контроля предлагает контроль неформального типа, посредством «возвращения к истине» через свободную конкуренцию на рынке информации, мнений, идей. Также недопустима государственная поддержка в любой форме, потому что это ведет либо к контролю над «поиском истины» со стороны правительства, либо к преимущественному положению тех СМИ, которые получают экономическую поддержку государства.

Алексей Зубок, Телевизионный бизнес. М., 2012. С. 134–135

Понятно, что в данном описании доктринальное превалирует над реальным (практикой), особенно над практикой и самих западных стран, по привычке считающихся наиболее демократическими и либеральными. События первых десятилетий ХХI века доказывают это со всей очевидностью. Но все же надо признать, что в целом в большинстве стран мира, включая Россию, именно такой взгляд на СМИ доминирует в обществе и передается новым поколениям при обучении журналистике в университетах, тем более что в основе большинства программ такого обучения во всем мире лежат именно эти установки.

Справедливости ради необходимо отметить, что зарубежные СМИ, во всяком случае западные, пытаются в меру сил придерживаться установок либертарианской теории и на практике. Но, разумеется, в реальной жизни дистанция, отделяющая теорию от практики, велика. А в некоторых случаях – очень велика: слишком много примеров того, что в самых «либертарианских» в мире медиа, то есть в западных, существуют ограничения на освещение некоторых тем и проблем, игнорирование альтернативных мнений и позиций, а порой и табуирование информации о тех или иных событиях, что прямо противоречит догмату свободного потока информации.

Как раз в силу того, что далеко не все, что декларируется либертарианской теорией, соответствовало реальному положению дел, а также потому, что общественный запрос на то или иное или по тому или иному поводу регулирование «полной свободы прессы» и даже просто «свободного потока информации», в том числе и со стороны государства, постоянно возникал, родилась теория социальной ответственности СМИ. Ее название достаточно точно передает суть этой доктрины: журналисты и СМИ в целом не только свободны в своей профессиональной деятельности, но и обременены определенной ответственностью и, по меньшей мере, не должны своей профессиональной свободой злоупотреблять. И дабы этого не случилось, над СМИ должен быть установлен «общественный контроль» (по-разному в разных странах институционально оформленный).

Вот как описывает основные принципы теории социальной ответственности Денис Маккуйэл (цитирую в изложении российского исследователя Геннадия Бакулева):

Медиа должны взять на себя и выполнять определенные обязательства перед обществом.

Эти обязательства должны выполняться за счет установления высоких или профессиональных стандартов информативности, правдивости, точности, объективности и баланса.

Возлагая на себя и применяя эти обязательства, медиа должны саморегулироваться в рамках закона и существующих институтов.

Медиа должны избегать всего, что может привести к преступлению, насилию или гражданским волнениям либо оскорбить группы меньшинств.

Медиа в целом должны быть плюралистическими и отражать разнообразие общества, предоставляя доступ к различным точкам зрения и праву на ответ.

Общество и публика, в соответствии с первым названным принципом, имеют право ожидать высоких стандартов работы (СМИ и журналистов. – В. Т.), и вмешательство (в их деятельность. – В. Т.) можно оправдать только заботой о благе народа.

Журналисты и медиауправленцы должны быть подотчетны перед обществом, так же как перед работодателями и рынком.