Болото помнит

Пролог

Болото помнит.

Оно помнит, как трещали под тяжестью тела камыши, как вода, чёрная и густая, как деготь, смыкалась над головой. Помнит, как женщину медленно поглощала трясина.

Её звали Аграфена. Или Матрёна.

Или вовсе не звали – деревня давно забыла. Помнили только, что утонула она неспроста. Что перед тем, как шагнуть в топь, обернулась к мужикам, что гнали её с вилами и косами, и прошептала что-то такое, от чего даже самые бойкие охотники до утра не смогли разжечь огонь – спички гасли, будто их кто-то задул.

Потом, конечно, нашли её лапоть на краю трясины. Чистый, будто только снят с колодки.

Каждую ночь, когда туман ложится особенно густо, а лягушки замолкают до полуночи, кто-нибудь да слышит её голос. То ли из воды, то ли из собственной головы – не понять.

– Пойдём со мной…

И если не убежать сразу, не зажмуриться, не заткнуть уши – болото возьмёт своё.

Оно терпеливо. Оно умеет ждать.

Глава 1

Дождь стучал в стекла квартиры монотонным, унылым барабанным боем. В воздухе витал сладковатый запах испорченных апельсинов из забытого на столе фруктовницы и едкая нота дешёвого вина – папиного единственного утешения последние месяцы.

Алина, зарывшись в учебник по экономике, пыталась заставить цифры складываться в хоть сколько-нибудь оптимистичную картину. Не получалось. Счёт за электричество, ипотека, кредитка мамы, которую отец почему-то не закрыл. Всё это навалилось на её девятнадцатилетние плечи тяжёлым, неподъёмным грузом.

Из комнаты родителей донёсся приглушённый, но яростный шёпот. Затем – громкий, отчаянный крик матери.

– Я не могу больше! Я не вынесу! Мне нужно просто уйти! Подумать!

– Уйти куда? – голос отца был хриплым, пропитанным вином и бессилием. – Снова к своей матери? В её болото? Ты с ума сошла!

– Да хоть куда-нибудь! – перебила его мать, и в её голосе послышались слёзы. – Туда, где нет этих стен, которые на меня давят! Нет этих долгов! Нет этого взгляда, которым ты на меня смотришь!

Алина зажмурилась. Эти ссоры стали нормой. С того самого дня, как папа потерял работу, а мама будто сломалась. Она стала молчаливой, пугливой, целыми днями могла смотреть в окно, не видя ничего.

Дверь в гостиную распахнулась. Мать вышла, бледная, с красными глазами. На ней было старое пальто, а в руках – маленький рюкзак, набитый до отказа.

– Мам? – из-за стола подняла голову Катя. Она сидела с телефоном, но Алина знала, что сестра тоже прислушивалась к ссоре. – Ты куда?

– Ненадолго, рыбка, – голос матери дрожал. Она быстрыми шагами подошла, поцеловала Катю в макушку, затем Соню, которая смотрела на неё с дивана огромными испуганными глазами. – Мне нужно немного воздуха.

Она посмотрела на Алину. В её глазах стояла такая бездонная тоска и отчаяние, что у Алины ёкнуло сердце.

– Пригляди за сёстрами, ладно, милая?

– Мам, подожди, – начала Алина, вставая.

Но мама уже повернулась и почти выбежала в подъезд. Хлопок входной двери прозвучал как выстрел.

Прошло уже три дня, но мама так и не вернулась. В квартире было тихо, кухня пропахла жареной картошкой – единственное, что Алина умела готовить более-менее сносно. Отец не выходил из комнаты. Милиция развела руками: «Совершеннолетняя женщина ушла по своей воле. Заявление о пропаже примем, но вы понимаете».

Катя, сжав губы, резала картошку так яростно, что нож стучал по разделочной доске.

– Она нас бросила. Просто взяла и сбежала.

– Не говори так! – взвизгнула Соня. – С ней что-то случилось! Она бы не ушла!

– А что, по-твоему, случилось? – Катя бросила нож в раковину. – Ей надоели мы. Надоел папа. Надоела эта жизнь. Она сбежала, пошла искать лучшую жизнь, а мы остались тут.

– Хватит! – рявкнула Алина. Её голос прозвучал неожиданно громко и властно. В квартире воцарилась тишина. – Мама вернётся. Ей просто нужно время.

Но время шло, а мама не возвращалась. Отец окончательно ушёл в себя и в бутылку. Через полгода он объявил, что едет на север, подзаработать. Собрал один рюкзак. На прощание сунул Алине в руку пять тысяч рублей, избегая смотреть ей в глаза.

– Продержитесь как-нибудь, – пробормотал он. – Я вернусь с деньгами. Всё исправлю.

Он не вернулся. Сначала иногда звонил, потом звонки стали всё реже, а потом и вовсе прекратились. Деньги на карточку, которую он изредка пополнял, тоже перестали приходить.

Ипотека висела дамокловым мечом. Алина, забросившая институт, устроилась официанткой в суши-бар. Зарплаты хватало на еду и на коммуналку, но не на что-то большее. Она продала мамины украшения, свой ноутбук, старый папин фотоаппарат.

Она стала матерью для сестёр в двадцать лет. Она посещали родительские собрания в Сониной школе, помогала Кате с учебой в колледже, по ночам сидела с калькулятором, пытаясь понять, как растянуть три тысячи рублей до следующей зарплаты.

Катя злилась на весь мир. Она ненавидела их бедность, ненавидела подержанную одежду, ненавидела взгляды одногруппников. Её язвительность стала броней от боли.

Соня ушла в себя. Она стала бояться темноты, громких звуков, оставаться одна. По ночам ей снилось, что мама зовёт её из какого-то тёмного, сырого места.

И сквозь всё это прорывалась одна и та же мысль, которую Алина гнала от себя, но которая всегда была где-то рядом, как фоновый шум: «А что, если Катя права? Что если мама просто нас бросила?»

Именно эта мысль, горькая и отчаянная, в конце концов и привела сестер в деревню. Не только безысходность. А последняя, крошечная искра надежды. Может, мама там? Может, бабушка знает что-то?

Глава 2

Автобус резко дёрнулся, вырвав Алину из полудрёмы. Она моргнула, пытаясь стряхнуть с себя остатки сна, и тут же почувствовала, как губы слиплись от жары, а во рту стоит привкус пыли и металла. За окном плыли бесконечные болота, затянутые сизой дымкой, будто кто-то гигантский накрыл их грязной марлей.

– На выход! Дальше не поеду, – прохрипел водитель, даже не обернувшись.

Двери с шипением распахнулись, выпуская в салон волну спёртого июльского зноя.

Алина первой ступила на раскалённый асфальт остановки. Она зажмурилась от резкого света, чувствуя, как пот тут же начинает стекать по спине. Её темно-русые волосы нагревались от палящего солнца. Девушка жалела, что не постригла свои длинные волосы, ведь они делали жару еще более невыносимой.

– Ну и дыра… – пробормотала Катя, вылезая следом и тут же хватаясь за солнцезащитный крем в сумке. Она всегда носила крем с собой, боясь загара на бледной фарфоровой коже.

– Ты думала, будет по-другому? – Алина фыркнула, наблюдая, как сестра намазывает крем толстым слоем.

Соня, младшая из сестер, споткнулась и чуть не упала, но Алина машинально поймала её за локоть. Спасло от падения то, что Соня была девочкой невысокой и худенькой.

– Ты вообще спала? – Алина потрогала тёмные круги под глазами сестры и пригладила её светлые, непослушные волосы.

– Нет, – Соня зевнула, потирая веки. – Мне снилось, что кто-то зовёт меня по имени. Тихо так, словно голос шел от леса.

Катя скривилась:

– Это потому, что ты перед поездкой смотрела эти свои ужастики. Я же говорила, не надо.

– Но это было… реально, – Соня пожала плечами, глядя куда-то мимо них.

Алина нахмурилась, ей уже не нравилась эта поездка. Путь до дома бабушки был неблизким. Автобус не заезжал в такую маленькую деревушку и девушки шли пешком несколько километров.

Деревня, которую сестры по привычке называли «Омутово», встретила их гнетущим молчанием. Вместо привычного асфальта лежал песок. С каждым шагом сильнее пахло прелой травой и чем-то кислым – будто за сараями опрокинули бочки с квашеной капустой.

– Ты уверена, что бабушка знает о нашем приезде? – Катя потрогала покосившуюся скамейку, словно боялась, что он рассыплется от прикосновения.

Алина не ответила. Она смотрела на дорогу, убегающую в чащу. Там, за поворотом, должен быть бабушкин дом. Тот самый, в котором два года назад исчезла их мать.

– Может, зря мы сюда поехали? – Соня прижала к себе рюкзак, словно ища в нём защиту.

– Куда деваться? – Алина резко повернулась к сёстрам. – Папа бросил нас, квартира в залоге, денег нет. Бабушка – единственный вариант. Я хоть и работаю, но приходится считать каждую копейку. Я не позволю вам бросить учебу.

– Но она даже не звонила… – начала Катя.

– А ты хотела, чтобы она прислала лимузин? – Алина закусила губу, чувствуя, как гнев подкатывает к горлу.

Они шли дальше в напряжённом молчании.

Дом бабушки скрипел так сильно, что звуки были больше похожи на плачь. Он стоял, покосившись набок, как пьяный старик, – серые брёвна, проросшие мхом, крыша, просевшая посередине. Окна смотрели на них пустым, мутным взглядом.

– Живые ещё? – Бабушка стояла на крыльце, обхватив локти костлявыми пальцами. На ней было какое-то бесформенное платье, похожее на мешок, а волосы, седые и жёсткие, как проволока, были собраны в неопрятный пучок.

Её глаза – мутные, как болотные омуты – скользнули по внучкам, но не задержались ни на одной.

– Заходите, раз приехали.

Она развернулась и скрылась в доме, даже не предложив помочь с сумками.

– Путешествие будет веселым, – с сарказмом прошептала Катя.

Комнаты пахли нафталином, сыростью и чем-то ещё – сладковатым, болезненным.

– Фу, как тут воняет! – Соня сморщила нос и тут же чихнула.

Алина провела пальцем по подоконнику – пыль лежала толстым слоем, будто здесь годами не убирались.

– Спать будете на чердаке, – бросила бабушка из кухни. – Постельное в сундуке. Ужин в семь. Опоздаете – останетесь голодными.

Дверь на кухню захлопнулась с таким звуком, что задрожали окна.

– Она нас вообще рада видеть? – Соня выглядела так, будто вот-вот заплачет.

– Какая разница, – Алина сжала зубы. – Нам нужна её помощь. Расспросим её о маме, может бабушка что-то знает.

Лестница на чердак скрипела так, будто вот-вот развалится.

– Осторожно, – Алина первой ступила на шаткие доски.

Чердак оказался ловушкой из теней. Свет от единственной лампочки едва пробивался сквозь толщу пыли, оседающей в воздухе.

– Смотри! – Катя ткнула пальцем в стену.

Рядом с кроватью кто-то когда-то выцарапал ножом: «ОНА В ВОДЕ»

Буквы были неровными, будто писавший торопился или… боялся.

Алина провела пальцами по надписи. Странно, но она была влажной.

– Что это значит? – Соня прижалась к сестре.

– Ничего. Чья-то глупая шутка, – Алина резко отдернула руку.

Но в глубине души она знала – это не шутка.

Алина лежала в кровати, прислушивалась к каждому звуку. И вдруг, от запаха влажной древесины и ржавчины в памяти всплыл другой запах. Бабушкин двор. Лето. Жара. Тот запах был сладким – это пеклась в печке земляника, собранная своими руками. Солнце палило немилосердно, но здесь, под раскидистой старой яблоней, было прохладно и зелено.

Аля, смотри! – звонкий голосок шестилетней Кати. Она, вся перемазанная в земляничном соке, сидела на одеяле рядом с мамой. Мама смеялась, её глаза сияли, а не смотрели в пустоту. Она была красивой, молодой, и её соломенная шляпа отбрасывала на лицо смешные кружевные тени.

Смотри, у меня дракон! – Катя показывала на свою тарелку с ягодами, выложенными в причудливую фигуру.

А у меня – бабочка! – пищала пятилетняя Соня, старательно выкладывая крылья из листиков смородины.

Алина, тогда восьмилетняя, чувствовала себя совсем взрослой. Она помогала бабушке таскать воду из этого самого колодца, и вода тогда казалась ей хрустально чистой и холодной. Бабушка. Тогда она не была сгорбленной молчаливой старухой. Она ворчала, да, но добродушно, и пекла невероятно вкусные пироги с черникой, которую они собирали на опушке леса. Того леса, что сейчас казался угрюмой и враждебной стеной.

Девочки, не шумите сильно, – сказала тогда мама, подмигивая. – А то болотный дедушка услышит и прийдёт за вами!

Это была семейная шутка. Нестрашная. «Болотный дедушка» был таким же сказочным существом, как Бабайка или Леший. Катя тут же нахмурилась и сделала вид, что не боится, а Соня притихла на секунду, а потом рассмеялась, потому что смеялась мама.

Потом был обед на свежем воздухе, тот самый пирог, от которого текло по подбородку, и мамины руки, вытирающие его большим грубым платком. Потом они с Катей бегали за ящерицами, а Соня спала у мамы на коленях, и мама тихо напевала старую песню.

И болото… оно было просто частью пейзажа. Местом, где росли странные цветы и пели лягушки. Оно не было злым. Оно спало.

Алина вздрогнула, вернувшись в настоящее. Сердце сжалось от острой, физической боли. То воспоминание было таким ярким, таким реальным, что текущая реальность – этот серый, скрипучий дом, пустые улицы, всепоглощающий страх – показалась ей кошмарным сном.

Алина услышала, как бабушка вышла во двор. Она прильнула к окну. Старуха шла к сараю, держа в руках что-то, напоминающее свёрток. Из сарая доносился стук – будто кто-то рубил дрова. Но было уже за полночь. Алина хотела отойти, но тут заметила ещё одну фигуру – высокую, худую. Она стояла у края леса, почти сливаясь с тенями. И, кажется, смотрела прямо на неё. Алина резко дёрнула занавеску.

За спиной тихо скрипнула кровать – Соня ворочалась во сне.

– Не надо… не зови… – прошептала младшая сестра.

Алина подошла к ней, чтобы поправить одеяло, и замерла. Подушка под головой Сони была мокрой, будто кто-то только что вылил стакан воды.

Глава 3

Катя встала раньше всех, чтобы умыться и выполнить привычные утренние ритуалы.

– Чёрт! – Она резко отпрянула от тумбочки, задев локтем старую фарфоровую вазу. Ваза качнулась, но чудом не упала.

– Ты чего? – Алина приподнялась на локтях, разбуженная внезапным шумом.

Катя не ответила. Она смотрела в треснувшее зеркало над умывальником, где только что… Нет, не могло быть.

– Мне показалось, – наконец выдохнула она, замечая, как её пальцы дрожат.

– Что показалось?

– Что за мной кто-то стоял.

Алина закатила глаза:

– Не выдумывай. Ты же сама говорила Соне не смотреть ужастики.

Но когда Катя снова посмотрела в зеркало, ей показалось, что трещина на стекле стала длиннее. И как-то слишком уж правильно она разделяла её отражение пополам.

За завтраком царило гнетущее молчание. Бабушка расставила на столе тарелки с холодной овсянкой и чёрствым хлебом, даже не глядя на внучек.

– Ба, а где можно купить что-то… нормальное поесть? – спросила Соня, грустно мешая кашу.

Бабушка медленно подняла на неё глаза. Взгляд был пустым, как у дохлой рыбы.

– Магазин в деревне один. Если, конечно, он ещё работает.

Она вышла, оставив на столе недопитый стакан мутного чая.

Немногочисленные улицы деревни были пустыми.

– Здесь вообще кто-то живёт? – прошептала Соня, глядя на заколоченные окна домов.

Единственным признаком жизни был дымок из трубы дальнего дома да редкие крики ворон.

Магазин, вернее то, что от него осталось, находился в покосившейся избе с вывеской «Продукты», где не хватало буквы «т».

У входа курили двое.

– Ну ё-моё… Сестрёнки Приходько?

Дима вырос в медведя с рыжей бородой и загорелыми до черноты руками. Артём же будто и не менялся – всё тот же острый подбородок, тени под глазами и привычка курить, будто каждая затяжка может быть последней.

– Чё, в городе скучно стало? – Дима хлопнул Алину по плечу так, что она едва не кашлянула.

Артём молча кивнул, глядя куда-то за спины девушек.

– Мы… просто у бабушки гостим, – сказала Катя, внезапно ощущая, как под взглядом Артёма по спине бегут мурашки.

– Ага, гостим, – Дима усмехнулся. – Ладно, раз уж тут оказались – вечером к нам. У меня самогонка новая как раз готова.

– Мы не пьём, – буркнула Алина.

– Ну, тогда просто посидим, – Дима подмигнул Соне, от чего та покраснела.

Артём вдруг резко затушил сигарету.

– Не ходите на болото.

Тишина повисла густая, как болотный туман.

– Чего? – Алина нахмурилась.

– Просто не ходите, – он повернулся и ушёл, даже не попрощавшись.

Дима неловко почесал затылок:

– Не обращайте внимания. Он у нас… своеобразный.

Но когда девушки зашли в магазин, Катя обернулась и увидела, как Артём стоит за углом. И смотрит прямо на них.

Магазин был открыт, но внутри не было признаков жизни. Магазин был пуст. Не в смысле отсутствия покупателей – он был пуст физически. Длинные металлические стеллажи, тянущиеся к дальней стене, стояли практически голые. Пыль лежала на них густым слоем, и лишь кое-где валялись одинокие, бессмысленные предметы: ржавая консервная банка без этикетки, пустая стеклянная бутыль из-под водки, смятая пачка сигарет. Воздух был спёртым и пах пылью и мышиным помётом.

– Здесь кто-нибудь есть? – крикнула Катя.

Ответа не последовало.

Они прошли дальше, к прилавку. За ним никого не было. Стеклянная витрина, где когда-то лежали колбасы и сыры, теперь была пуста, и её дно было покрыто слоем непонятной грязи. На старом кассовом аппарате вместо цифр красовался причудливый узор из паутины.

– Может пойдем отсюда? Выглядит жутко, – Соня разглядывала полки, прижимаясь к Алине.

Алина заглянула за прилавок. Там, на полу, стоял картонный ящик. Сердце её на мгновение ёкнуло от надежды. Но внутри ящика лежали не продукты, а стопка старых, пожелтевших газет и несколько пустых бутылок.

Внезапно свет на потолке погас окончательно. Девочки замерли в густых, зловещих сумерках, которые плыли из углов зала. Тишина стала абсолютной, давящей.

– Пошли, – резко сказала Алина, и в её голосе впервые зазвучала настоящая, неконтролируемая паника, – Здесь ничего нет. Вообще.

Они почти побежали к выходу, спотыкаясь в полумраке. Алина изо всех сил толкнула дверь, и они вывалились на улицу, на слепящий дневной свет, который теперь казался неестественно ярким и обманчивым.

Они стояли, пытались отдышаться, чувствуя, как колотится сердце. И тут Катя вспомнила взгляд Артёма. Он смотрел на них не с угрозой. Он смотрел с жалостью и с предостережением. Он знал, что они найдут внутри. Или, точнее, чего они не найдут. Это место было не для живых. Оно было бутафорией, декорацией, призванной поддерживать видимость жизни в деревне. Им не продавали бы еду. Их здесь кормили бы чем-то другим.

Пустые улицы, заколоченные окна, лишь изредка прерываемые карканьем ворон. После неудачного визита в магазин и странной встречи с Димой и Артёмом, настроение у всех троих было подавленное.

– Давайте спросим у кого-нибудь, – тихо сказала Соня, цепляясь за соломинку, – Может, кто-то из стариков знает про маму. Или хотя бы скажет, где тут можно купить нормальный хлеб.

Катя, всё ещё взволнованная историей с магазином, лишь молча кивнула. Алина, чувствуя груз ответственности, согласилась. Они свернули на единственную улочку, где из трубы одного из домиков вёлся тонкий дымок.

Дом был самым старым на улице, почерневшим от времени и влаги, но с аккуратно подметённым крыльцом и горшками с увядающей геранью на окнах. На лавочке у калитки сидела древняя, сгорбленная старуха. Она не вязала, не шила, а просто сидела, уставившись своими мутными, почти бельмовыми глазами куда-то в пространство перед собой. Казалось, она стала частью пейзажа, как кривое деревце у забора.

– Здравствуйте, – робко начала Алина.

Старуха медленно, очень медленно перевела на неё свой взгляд. Казалось, ей потребовались силы, чтобы вернуться из того далёкого места, где она пребывала.

– Чужие, – проскрипела она без всякого приветствия. Её голос был похож на шелест сухих листьев, – И не чужие. Кровь-то старая.

Сестры переглянулись. Слова старухи били точно в цель.

– Мы к бабушке приехали. Внучки, – пояснила Катя, пытаясь взять под контроль дрожь в голосе.

– Знаю я, чьи вы внучки, – старуха покачала головой. – На Седовых смотрите. Та же стать. Та же участь. – Она произнесла это без злобы, с каким-то странным, похоронным спокойствием.

– А почему деревня такая пустая? – спросила Соня, робко выглядывая из-за спины Алины.

Старуха подняла на неё взгляд, и в её мутных глазах на мгновение мелькнула какая-то искорка.

– Не Омутово это место. Это имя новое, для бумаг. А раньше звалось иначе. Трясовица. Потому что трясь здесь не земная, а души трясёт. Сначала здесь торф брали, потом лес рубили. Думали, земля силу даёт. А нет, она только забирала. Всегда забирала. Особенно вашу семью.

Она замолчала, прислушиваясь к ветру, который шелестел сухими стеблями крапивы у забора.