Шёпот пепла

Дождь пахнет кровью и озоном

Дождь в Эхобурге был отдельной формой жизни. Не просто вода, падающая с вечно свинцового неба, а вязкая, маслянистая субстанция, пропитанная сажей, отчаянием и несмываемыми воспоминаниями. Он стучал по стеклу обшарпанного окна кабинета Калеба Ворона не как проситель, а как коллектор, пришедший забрать долг. Калеб знал этот стук. Он слышал его каждую ночь в своих снах, где капли превращались в крошечные молоточки, выбивающие из него остатки того, кем он когда-то был. Он сидел за своим столом, и единственным светом в комнате был фиолетовый отсвет неоновой вывески из алхимической лавки напротив. «Эликсиры и Проклятия», – гласила она, иронично подмигивая каждый раз, когда очередная капля замыкала контакт. Свет ложился на стол, выхватывая из темноты полупустой стакан с дешевым виски, тяжелую пепельницу, полную остывших трупиков самокруток, и старый, покрытый зазубринами клинок, который служил ему прессом для бумаг, которых у него почти не было.

Воздух в кабинете был густым, как и дождь за окном. Пахло табаком, алкоголем и пылью. Пыль была здесь хозяйкой. Она покрывала тонким серым слоем стопки книг по забытой демонологии и старым кодексам Магистрата, которые он так и не смог заставить себя сжечь. Реликвии прошлой жизни. Памятники падению. Калеб откинулся на скрипнувшем стуле, и пружины застонали, словно раненое животное. Он прикрыл глаза. В темноте за веками было спокойнее. Там не было фиолетового неона, не было дождя. Там была только пустота. Та самая пустота, что поселилась внутри него три года назад, когда Магистрат выжег из него всю магию, оставив лишь пепел и шрамы, которые не видел никто, кроме него самого. Они называли это «Очищением». Калеб называл это по-другому, но эти слова он произносил лишь в тишине, наедине со своим стаканом. Он был «опустошенным». Слово, которое звучало как приговор. Бывший дознаватель Калеб Ворон, чье имя когда-то заставляло трепетать самых могущественных колдунов, теперь был просто Вороном. Частным сыщиком без лицензии и магии, чьими главными инструментами стали цинизм и умение читать ложь в глазах людей. Магия оставила его, но привычка видеть узоры в хаосе осталась. Проклятие, а не дар.

Стук в дверь прозвучал так неожиданно, что Калеб вздрогнул. В этот час к нему никто не приходил. Его клиенты, если их можно было так назвать, обычно были мелкими торговцами, ищущими сбежавших должников, или ревнивыми женами, подозревающими своих мужей в связи с суккубами из Туманного квартала. Такие дела не требовали ночных визитов. Стук повторился, настойчивее. В нем не было ни страха, ни заискивания. Просто холодная, выверенная настойчивость. Калеб медленно открыл глаза, взял со стола стакан и допил остатки виски. Жидкость обожгла горло, прогоняя остатки дремоты. Он не ответил. Пусть уходят. Ему не нужны были проблемы, которые приходят после полуночи под аккомпанемент эхобургского дождя.

«Мистер Ворон, я знаю, что вы там», – раздался женский голос сквозь тонкую дверь. Голос был чистым, без уличного акцента нижних районов, но в нем звенела сталь. Голос женщины, привыкшей, что ей не отказывают. Калеб молча поднялся. Его движения были плавными, почти бесшумными – еще один пережиток прошлого. Он подошел к двери и посмотрел в крошечный, вмонтированный в дерево глазок, зачарованный линзой правдивого зрения. Еще одна безделушка, которую он не смог продать. Линза показывала не только облик, но и слабую ауру. За дверью стояла молодая женщина. Высокая, стройная, в дорогом плаще, с которого стекала вода. Капли собирались на безупречно уложенных темных волосах и падали на пол коридора. Но не это привлекло его внимание. Ее аура… она была яркой, пульсирующей чистой магической силой. Силой, которую он не ощущал так близко уже очень давно. Она была из тех, кто живет наверху, в Шпилях, где воздух чище, а магия течет свободно. Такие, как она, не спускались в его сточную канаву от хорошей жизни.

Он отодвинул тяжелый засов. Дверь со скрипом отворилась. Женщина шагнула внутрь, и кабинет сразу стал казаться меньше и убожее. От нее пахло озоном, дорогими духами и той самой грозой, что бушевала снаружи. Она окинула комнату быстрым, оценивающим взглядом, не задержавшись ни на пыльных книгах, ни на пятнах на полу, и остановила его на Калебе. Ее глаза были цвета штормового неба.

«Калеб Ворон?» – спросила она, хотя ответ был очевиден.

«Зависит от того, кто спрашивает», – хрипло ответил он. Его голос всегда становился таким после долгого молчания.

«Мое имя Элара», – она не добавила фамилию. Таким людям она была не нужна. Их узнавали по силе, по одежде, по уверенности. «Мне сказали, вы находите то, что другие не могут. Или не хотят».

«Смотря сколько платят за находку», – Калеб вернулся к столу и демонстративно сел, указав подбородком на единственный стул для посетителей. Он был шатким и неудобным. Он специально держал его для таких визитов.

Элара проигнорировала стул. Она осталась стоять, и ее фигура в мокром плаще казалась статуей, высеченной из темного мрамора. «Мой отец… он пропал».

«Полиция Магистрата занимается пропавшими магами. Особенно такими, как ваш отец», – Калеб налил себе еще виски. Он знал, о ком она говорит, даже не слыша фамилии. Маги ее уровня силы не терялись просто так. «Почему вы пришли ко мне?»

«Потому что Магистрат уже нашел его. Час назад. В коллекторе под Старым Рынком», – в ее голосе не дрогнул ни один мускул. «Они сказали, это несчастный случай. Что он сорвался, упал, и его унесло течением».

«А вы им не верите». Это был не вопрос.

«Мой отец – Архимаг Ликандр. Он мог левитировать, даже будучи без сознания. Он не мог просто «сорваться» в коллектор. И он никогда бы не пошел в это место по своей воле».

Калеб сделал глоток. Имя обожгло не хуже виски. Архимаг Ликандр. Один из столпов Магистрата. Один из тех, кто присутствовал на его «Очищении». Он помнил его лицо – бесстрастное, холодное, как лед. Лицо судьи, выносящего приговор. Ирония была настолько горькой, что на языке появился вкус ржавчины.

«И что вы хотите от меня? Чтобы я пошел против Магистрата и доказал, что они ошибаются?» – он усмехнулся. «Это плохая идея. Для нас обоих».

«Я хочу, чтобы вы нашли того, кто это сделал», – Элара шагнула к столу и положила на него небольшой, тяжелый мешочек из бархата. Он глухо звякнул. «Здесь аванс. Столько же получите, когда найдете убийцу».

Калеб даже не посмотрел на мешочек. Деньги были нужны, да. Но это дело пахло смертью. Не просто смертью одного архимага, а чем-то большим. Чем-то, что могло затянуть его обратно в тот мир, из которого он с таким трудом вырвался.

«Магистрат не любит, когда посторонние суют нос в их дела. Особенно такие, как я».

«Именно поэтому вы мне и нужны», – глаза Элары сверкнули. «Вы были одним из них. Вы знаете, как они мыслят. Вы знаете, на что смотреть. Они видят только магию, протоколы, правила. А я думаю… я думаю, это сделал не маг».

Вот это было уже интересно. Несчастный случай с архимагом в сточной канаве – это одна история. Убийство – совсем другая. Но убийство архимага не-магом… это звучало как бред сумасшедшего.

«Почему вы так думаете?»

«Потому что на месте не было никаких следов чужой магии. Совсем. Стражники проверяли сенсорами трижды. Пусто. Будто его убил призрак».

Калеб помолчал, глядя в мутную глубину своего стакана. Пусто. Слово эхом отозвалось в его собственной душе. Он слишком хорошо знал, что это такое. Он поднял взгляд на Элару. В ее глазах была не только сталь, но и плохо скрытый страх. Она была сильна, но сейчас она была напуганной дочерью, потерявшей отца. И это делало ее опасной. И отчаянной.

«Хорошо», – сказал он, удивляясь собственному решению. Может, это виски. Может, скука. А может, застарелое, почти мертвое желание справедливости, которое иногда еще шевелилось в нем, как червь в гниющем яблоке. «Но я работаю один. И по своим правилам. Вы мне платите и не вмешиваетесь. Если Магистрат прижмет мне хвост, я вас не знаю».

«Договорились», – кивнула Элара. Кажется, она даже не удивилась. Она уже знала, что он согласится. «Тело еще там. В коллекторе D-7, под площадью Медников. Они ждут транспортную команду. У вас есть не больше часа».

Она развернулась и пошла к двери. Уже на пороге она обернулась.

«Мистер Ворон… Найдите его. Пожалуйста».

Слово «пожалуйста» прозвучало в этой комнате чужеродно, как пение птиц на кладбище. Когда дверь за ней закрылась, Калеб еще несколько минут сидел неподвижно. Потом он протянул руку, взял мешочек и высыпал содержимое на стол. Золотые магистеры. Достаточно, чтобы платить за аренду этого склепа полгода. Он сгреб монеты обратно в мешок, сунул его во внутренний карман плаща, а затем надел сам плащ. Старый, потертый, но надежный. Он подошел к окну и посмотрел вниз. Фигура Элары растворялась в дожде и фиолетовом тумане. Она пришла к нему, опустошенному, чтобы расследовать смерть того, кто помог его опустошить. В Эхобурге у иронии был привкус крови. Калеб взял со стола свой клинок, сунул его в ножны на поясе и вышел из кабинета, погружаясь в ту же холодную, мокрую ночь, которая, казалось, никогда не закончится.

Дорога к площади Медников была долгой и мокрой. Калеб не стал брать автокэб. Движущиеся на паровых механизмах повозки гремели и чадили, привлекая лишнее внимание. Он предпочитал переулки. Лабиринт узких улочек, где свет неоновых вывесок тонул в темноте, а единственным звуком был стук его ботинок по мокрой брусчатке и бормотание водосточных труб, извергающих потоки грязной воды. Эхобург с этого ракурса был похож на вскрытые вены. Город истекал дождем, грязью и тайнами. Здесь, внизу, под сенью готических шпилей, где жили маги, кипела другая жизнь. Пахло мокрым камнем, гниющими отбросами из переполненных баков, жареным мясом с уличных лотков и слабым, едва уловимым запахом алхимических реагентов, который просачивался из каждой щели.

Он шел, плотнее закутавшись в плащ, надвинув на глаза поля шляпы. Он был тенью среди теней, человеком, которого научились не замечать. Прошлое дознавателя Магистрата научило его сливаться с толпой, а настоящее – сливаться с грязью. Когда-то он мог окутать себя плащом иллюзий, стать невидимым для любого глаза. Теперь у него были только шляпа и темные переулки. Замена, прямо скажем, так себе. Он чувствовал магию города, как фантомную боль в ампутированной конечности. Вот здесь, за углом, в воздухе висел остаточный след от телепортационного портала. А вон там, над крышей, промелькнула искра защитного заклинания. Для него это были лишь отголоски, цвета, которые он больше не мог различать. Мир стал серым и плоским.

Площадь Медников встретила его оцеплением. Несколько стражников Магистрата в серых плащах с гербом – сжатый кулак, пронзающий молнией змею, – лениво отгоняли редких зевак. Их ауры были тусклыми, как уличные фонари в тумане, – служаки низшего ранга, способные лишь на простые силовые щиты и световые шары. Калеб обошел их по широкой дуге, направляясь к неприметному люку в дальнем углу площади. Рядом с ним стоял один стражник, молодой, с нервным лицом, и что-то жевал.

«Зона оцеплена, проваливай», – буркнул он, не поворачивая головы.

Калеб молча положил ему на ладонь несколько медных монет. Стражник посмотрел на медь, потом на Калеба.

«Я сказал, проваливай. Хочешь проблем с Магистратом?»

Калеб добавил сверху серебряную марку. Глаза стражника блеснули.

«Мне нужно вниз. На пару минут. Неофициально», – голос Калеба был тихим и ровным.

Стражник колебался, его взгляд бегал по пустынной площади. «Сержант Келл нас всех на ритуальном костре сожжет, если узнает».

«Сержант Келл сейчас наверху, пьет горячий кофий и ждет транспортников. Он не полезет в эту дыру второй раз. А я просто посмотрю и уйду. Никто ничего не узнает».

Серебряная марка исчезла в кулаке стражника. Он отодвинулся от люка. «Пять минут. Если ты не вылезешь, я тебя там не видел».

«Договорились».

Калеб подцепил тяжелую чугунную крышку и сдвинул ее в сторону. Из люка пахнуло. Это была концентрированная вонь Эхобурга. Смесь нечистот, гнили, ржавчины и чего-то еще. Чего-то сладковатого и металлического. Кровь. И еще один запах, острый, пронзительный, который заставил волоски у него на затылке встать дыбом. Озон. Не тот озон, который бывает после обычной грозы, а его магический эквивалент. Запах выжженной дотла маны, запах силы, исторгнутой с невероятной жестокостью. Дождь пахнет кровью и озоном. Название главы пришло ему в голову само собой. Он усмехнулся своим мыслям. Не время для поэзии.

Он зажег химический фонарь, который всегда носил с собой, и начал спускаться по скользким скобам. Внизу его ботинки погрузились в ледяную воду по щиколотку. Коллектор был широким, старым, еще гномьей постройки. Стены из массивных каменных блоков были покрыты слизью и светящимся мхом, который отбрасывал тусклые, призрачные блики. Поток воды был несильным, он лениво нес мимо Калеба всякий мусор. Впереди, метрах в двадцати, луч фонаря выхватил из темноты группу людей. Двое экспертов-криминалистов в защитных одеждах и фигура в сером плаще, которая стояла к нему спиной. Сержант Келл. Калеб его узнал по осанке. Келл был из тех «правильных» стражников, которые ненавидели таких, как Ворон, всем сердцем. Бывших. Предателей. Опустошенных.

Калеб двинулся вперед, стараясь ступать как можно тише. Вода заглушала его шаги. Он остановился в тени одной из опорных колонн, откуда ему было все видно и слышно.

«…никаких следов сопротивления. Никаких следов заклинаний, ни атакующих, ни защитных. Сенсоры молчат. Пусто», – доложил один из криминалистов.

«Пусто», – прорычал Келл. «Архимаг не мог умереть «пусто»! Проверяйте еще раз. Используйте анализатор тонких материй».

«Мы уже использовали, сержант. Трижды. Ничего. Остаточный фон как после грозы, но никаких конкретных сигнатур. Аура места чиста. Словно здесь вообще ничего не происходило».

Келл пнул какой-то плавающий мусор. «Несчастный случай. Так и запишем. Ликандр был стар. Возможно, сердечный приступ. Он активировал какой-то артефакт, который дал всплеск энергии, и упал в воду. Все. Тему закрыли. Ждем транспортников и убираемся из этой клоаки».

Криминалисты переглянулись, но спорить не стали. Они свою работу сделали. Калеб дождался, пока Келл и его команда, ворча, двинутся к выходу. Он дал им уйти достаточно далеко, чтобы его не заметили, и только потом вышел из тени.

Он подошел к телу. Архимаг Ликандр лежал на небольшой каменной отмели, куда его, видимо, вытащили стражники. Он лежал на спине, раскинув руки. Дорогое одеяние, расшитое магическими рунами, промокло и потемнело, облепив исхудавшее тело. Лицо было бледным, почти восковым. Глаза были открыты и смотрели в сводчатый потолок коллектора с выражением крайнего удивления. Но не это было самым страшным. Самым страшным было то, чего не было. Крови. Вокруг тела не было ни капли крови. Одежда была целой, без единого пореза или прокола. Но кожа… она была пергаментно-сухой, испещренной сетью тонких, как паутина, морщин, словно из тела высосали всю влагу. И всю жизнь. Калеб присел на корточки рядом с трупом. Он не стал надевать перчатки. Ему нужно было чувствовать.

Осторожно, кончиками пальцев, он коснулся руки Ликандра. Кожа была холодной и жесткой, как дубленая кожа. Он был не просто мертв. Он был высушен. Калеб провел пальцами по предплечью. И нащупал это. Под тонкой тканью рукава, на внутренней стороне запястья, была небольшая шероховатость. Он осторожно закатал рукав. На коже был вырезан или выжжен крошечный символ. Не руна, не глиф из известных ему магических алфавитов. Это было что-то другое. Спираль, закручивающаяся внутрь, к точке в центре. И эта спираль была не просто нарисована. Она была впалой, словно плоть в этом месте втянулась сама в себя. И от этого символа исходил едва уловимый, но отчетливый запах озона. Вот он, источник. Место, через которое ушла вся сила. И вся кровь.

Он вспомнил отчеты, которые читал, когда еще служил в Магистрате. Дела о ритуальных убийствах, о сектантах, поклонявшихся забвенным богам Хаоса. Они использовали подобные методы, вытягивая жизненную силу из своих жертв. Но ни один из них не мог сделать это так чисто. Всегда оставались следы, магический мусор, который можно было отследить. Здесь же не было ничего. Абсолютная пустота. Это было сделано не фанатиком. Это была работа профессионала. Хирурга.

Калеб встал и осмотрелся. Что упустил Келл? Что упустили криминалисты? Они искали магию. А нужно было искать ее отсутствие. Он медленно пошел по кругу, освещая фонарем стены, пол, мутную воду. Слизь, мох, трещины в камне, ржавая решетка, ведущая в боковой туннель… Все обыденно. Все на своем месте. Он вернулся к телу. Его взгляд снова упал на открытые глаза архимага. Они смотрели вверх. Калеб поднял голову и направил луч фонаря на потолок.

Потолок был покрыт вековой грязью и потеками. Но в одном месте, прямо над телом, кладка была нарушена. Один из камней был чуть светлее остальных, словно его недавно вынимали и ставили на место. Калеб был невысокого роста, но, встав на цыпочки, он смог дотянуться до камня пальцами. Он был холодным и влажным, как и все вокруг. Но когда он нажал на него, камень чуть поддался. Он нажал сильнее. Камень сдвинулся, открывая небольшую нишу. Тайник.

Внутри, на подстилке из какой-то сухой травы, лежал небольшой предмет. Это был амулет. Простой, из темного дерева, с тем же спиральным символом, что и на руке архимага. Но этот был другим. Он был теплым. И он слабо, очень слабо вибрировал. Калеб осторожно взял его. В тот момент, когда его пальцы коснулись дерева, по его телу пробежала слабая, как укол иголкой, искра. Он не чувствовал такого уже три года. Это не была магия в чистом виде. Это было ее эхо. Остаточная энергия, запертая в дереве. Он зажал амулет в кулаке. Пустота внутри него на мгновение взвыла от голода, от воспоминания о том, что она потеряла. Он быстро сунул амулет в карман. Это была улика. Единственная. И она не должна была попасть в руки Магистрата.

Он поставил камень на место, тщательно замазав щели грязью, чтобы тайник снова стал невидимым. Он бросил последний взгляд на Ликандра. «Прости, старик», – прошептал он. «Похоже, твой приговор мне все-таки аукнулся». Он не испытывал ни жалости, ни злорадства. Только холодное, профессиональное любопытство и неприятное ощущение, что он вляпался во что-то гораздо более глубокое и темное, чем сточные каналы Эхобурга.

Он выбрался наверх так же тихо, как и спустился. Стражник все еще стоял у люка, нервно озираясь.

«Ну что там?» – прошипел он.

«То, что и сказали. Несчастный случай», – солгал Калеб, проходя мимо. «Спасибо за содействие».

Он снова нырнул в переулки, подальше от света фонарей. Дождь усилился, превратившись в настоящий ливень. Он бил по плечам, стекал по лицу, но Калеб его почти не замечал. В его кармане лежал теплый амулет, а в голове крутились вопросы. Почему Ликандр был здесь? Что он прятал в тайнике? И самое главное – что это за символ? Убийство архимага было посланием. И Калеб чувствовал, что это послание адресовано не Магистрату.

Он не пошел домой. Его кабинет больше не казался безопасным местом. Он зашел в первую попавшуюся таверну в портовом районе. Заведение называлось «Утонувший якорь». Внутри было темно, шумно и пахло пролитым элем, рыбой и мокрой шерстью. Идеальное место, чтобы затеряться. Он сел за липкий столик в самом дальнем углу, заказал двойной виски и, когда трактирщик отошел, вытащил амулет.

При тусклом свете масляной лампы он рассмотрел его внимательнее. Дерево было черным, почти как эбен, но с красноватыми прожилками. Спираль была вырезана с невероятной точностью. Это была не ручная работа. Слишком идеально. Он перевернул амулет. На обратной стороне не было ничего. Просто гладкое, отполированное дерево. Он поднес его ближе к лицу, пытаясь уловить запах. Пахло озоном, тиной и чем-то еще… чем-то знакомым. Пеплом. Холодным, мертвым пеплом.

Шепот Пепла. Название его собственного состояния. Совпадение? В Эхобурге не бывает совпадений. Он убрал амулет обратно в карман. Нужно было узнать, что это за символ. В его голове был только один человек, который мог знать что-то о такой странной, некаталогизированной магии. Старик Финч. Полусумасшедший антиквар, который держал лавку оккультных артефактов в Туманном квартале. Финч знал о темных культах и запретных ритуалах больше, чем весь архив Магистрата. И он ненавидел Магистрат достаточно сильно, чтобы помочь Калебу.

Но был еще один вопрос. Элара сказала, что, по ее мнению, убийца – не-маг, потому что на месте не было следов магии. Она ошиблась. Следы были. Просто они были не там, где все искали. Убийца не использовал магию, чтобы убить. Он ее забирал. Высасывал, как вампир высасывает кровь. Это объясняло и обескровленное тело, и отсутствие магии, и запах озона. Это была хищническая, паразитическая форма колдовства. Настолько редкая и запретная, что упоминания о ней были вычеркнуты из большинства кодексов.

И тут его осенило. Холодная, липкая волна осознания прокатилась по спине. Ликандр был архимагом. Его сила была огромна. Но в последнее время… Калеб вспомнил слухи, которые до него доходили. Слухи о том, что сила старых магов начинает иссякать. Что некоторые из них слабеют, становятся уязвимыми. Они становятся… опустошенными. Такими же, как он сам. Только их опустошение было медленным, естественным процессом, как угасание звезды. А его было быстрым и насильственным.

Убийца охотится не просто на магов. Он охотится на тех, чья сила на исходе. На слабых. На угасающих. На опустошенных.

Он не просто убийца. Он коллекционер. Он собирает последние искры чужой силы.

Калеб допил свой виски одним глотком. Стакан ударился о стол с глухим стуком. Он посмотрел на свое отражение в темном окне. Усталое лицо, глаза, в которых не осталось огня. Он был идеальной целью. Не просто бывший дознаватель, расследующий убийство. Он был следующим в списке. Убийца не просто оставил след. Он бросил вызов. Он охотился на таких, как Калеб. И теперь Калеб будет охотиться на него. Это перестало быть просто работой. Это стало вопросом выживания.

Он встал, бросил на стол несколько монет и вышел из таверны. Дождь все еще лил. Но теперь он не казался Калебу бесцельным. Каждая капля, падающая с неба, была похожа на слезу города, оплакивающего своих детей. А может, это были не слезы. Может, это небо пыталось смыть кровь, которую никто не видел. Калеб поднял воротник плаща и зашагал в сторону Туманного квартала. Ночь только начиналась, и она обещала быть долгой. И кровавой. Воздух Эхобурга был тяжелым и влажным, и в нем отчетливо пахло дождем, озоном и смертью, которая шла по его следу.

Пустой колодец

Туманный квартал не был просто районом Эхобурга. Это был рубец на лице города, старый, гноящийся шрам, который никогда не заживал до конца. Дождь здесь был другим. Он не просто падал, он просачивался сквозь саму ткань реальности, смешиваясь с дымом из опиумных курилен, испарениями из подпольных алхимических лабораторий и плотными миазмами отчаяния, поднимающимися от реки Стикс, что протекала под городом. Воздух был настолько густым, что его можно было жевать. Он оседал на языке привкусом ржавчины и несбывшихся надежд. Калеб Ворон шагал сквозь этот туман, и тот цеплялся за его старый плащ, словно пытаясь утащить в свои бездонные глубины. Свет неоновых вывесок тонул в серой мгле, превращаясь в размытые, больные пятна лилового и ядовито-зеленого. Они не освещали, а лишь подчеркивали темноту, выхватывая из нее искаженные лица прохожих, похожих на призраков, спешащих по своим призрачным делам.

Калеб чувствовал амулет в кармане плаща. Тепло, исходящее от него, было слабым, но постоянным, как далекое эхо сердцебиения. Это было чужое тепло, украденное тепло. Оно было омерзительным и в то же время почти соблазнительным для той ледяной пустоты, что разверзлась в его душе три года назад. Он сжал кулак, впиваясь ногтями в ладонь, чтобы заглушить это чувство. Пустота была его реальностью, его броней. Он не позволит ей заполниться чужой, ворованной жизнью. Он шел по Лабиринту Теней – так местные называли сеть узких, кривых переулков, где даже полуденное солнце не могло коснуться брусчатки. Здесь законы Магистрата были скорее рекомендацией, чем правилом, а власть принадлежала гильдиям воров, контрабандистам и тем, кто торговал вещами, о которых наверху, в Шпилях, предпочитали не знать. Лавка Старика Финча находилась в самом сердце этого лабиринта, в тупике, который пах сыростью и запретными знаниями.

Вывески не было. Лишь облупившаяся деревянная дверь с тяжелым бронзовым кольцом в виде уробороса, змея, пожирающего собственный хвост. Калеб знал, что это не просто украшение. Это был слабый, но действующий охранный глиф, отпугивающий случайных воришек и тех, чьи намерения были недостаточно чисты или, наоборот, слишком чисты для этого места. Калеб поднял руку и постучал трижды – два коротких удара, один длинный. Это был старый код, еще со времен его службы в Магистрате. Пароль, который означал, что пришел не друг, но и не враг. Пришел тот, кто ищет информацию и готов за нее платить.

Несколько долгих мгновений ничего не происходило. Калеб уже начал думать, что Финч умер или окончательно погрузился в пучины своего безумия. Но потом раздался скрежет, словно двигали что-то очень тяжелое, и в двери открылось крошечное окошко, забранное толстой решеткой. В темноте блеснули два глаза, маленькие, яркие и подозрительные, как у грызуна.

«Закрыто», – проскрипел голос, сухой, как пыль на древнем фолианте.

«Я ищу книгу о садоводстве, Финч», – сказал Калеб, не повышая голоса. «Конкретно – о том, как выращивать пепельные розы».

«Пепельные розы не растут. Они – то, что остается, когда все остальное сгорело», – ответил голос. «Убирайся, Ворон. От тебя несет Магистратом, даже спустя столько лет. Этот запах въелся в твою кожу».

«Этот запах – цена информации, которую ты мне продавал», – ровно ответил Калеб. «И я снова пришел заплатить».

Глаза в окошке на мгновение исчезли, потом появились снова. «Твои деньги здесь больше не в ходу. Магистрат снова начал рыть носом в моем квартале. Они ищут то, что сами потеряли. А когда они ищут, такие как я предпочитают сидеть тихо».

Калеб молчал. Он знал, что спорить бесполезно. Финч был параноиком, но его паранойя спасала ему жизнь не один десяток лет. Он медленно вытащил из кармана амулет, держа его на ладони так, чтобы свет от далекого неонового пятна упал на него.

«Может, это изменит твое мнение?»

В окошке воцарилась тишина. Калеб видел, как зрачки в темноте расширились. Он услышал тихое, свистящее дыхание.

«Проклятье», – прошептал Финч. «Откуда у тебя это, падальщик?»

«Нашел на трупе. Архимаг Ликандр. Магистрат считает, что это несчастный случай».

«Магистрат посчитает несчастным случаем и собственную похоронную процессию, если это упростит бумажную работу», – прошипел Финч. «Убирай эту дрянь. И заходи. Быстро».

Окошко захлопнулось. Раздался грохот нескольких засовов и цепей. Дверь со стоном приоткрылась ровно настолько, чтобы Калеб мог протиснуться внутрь. Он шагнул в темноту, и дверь за ним тут же захлопнулась, погрузив его в абсолютный мрак и запах пыли, воска и чего-то еще – тонкого, озонового аромата магических артефактов, медленно истекающих силой в забвении.

Щелкнул кремень, и вспыхнул огонек масляной лампы. Свет вырвал из темноты лицо Старика Финча. Он был маленьким, сморщенным человечком, с головой, покрытой редкими седыми волосами, торчащими в разные стороны. Его глаза, увеличенные толстыми линзами очков, бегали по лицу Калеба, по его одежде, словно пытаясь найти скрытые угрозы. Он был одет в несколько слоев засаленных халатов, которые когда-то, возможно, были разных цветов.

«Показывай», – потребовал он, протягивая дрожащую, похожую на птичью лапку, руку.

Калеб положил амулет ему на ладонь. Финч поднес его близко к глазам, почти касаясь носом дерева. Его дыхание стало прерывистым.

«Черное тисовое дерево из Плачущего Леса… Вырезано не резцом, а волей… Древняя работа. Очень древняя…» – бормотал он себе под нос. Он перевернул амулет, коснулся пальцем спирали. «Колодец… Пустой колодец…»

«Что это значит, Финч?» – спросил Калеб. Его терпение было не безграничным.

Финч вздрогнул, словно очнувшись. Он посмотрел на Калеба, и в его глазах был неподдельный страх. «Это значит, что тебе нужно было оставить эту вещь там, где ты ее нашел. Рядом с трупом. И бежать из города так быстро, как только можешь».

«У меня нет такой роскоши. Рассказывай».

Старик проковылял вглубь своей лавки, которая была скорее не магазином, а складом забытых кошмаров. Горы книг громоздились до самого потолка, грозя обрушиться в любой момент. На полках стояли банки с заспиртованными существами, у которых было слишком много глаз или конечностей. В углах висели пыльные гобелены с изображением сцен, от которых мог сойти с ума неподготовленный зритель. Воздух был неподвижным и тяжелым. Финч поставил лампу на заваленный свитками стол и начал рыться в одной из стопок книг.

«Это не магия в том смысле, в каком ее понимает Магистрат», – заговорил он, не оборачиваясь. Его голос был приглушенным, скрипучим. «Магистрат думает, что магия – это река. Ее можно направлять, строить дамбы, использовать для вращения колес их цивилизации. Они изучают течения, измеряют глубину. Идиоты. Они забыли, что магия – это еще и океан. Бездонный, темный, полный тварей, которые спали миллиарды лет до появления первого человека. И которых лучше не будить».

Он вытащил тяжелый том в потрескавшейся кожаной обложке без названия. Сдул с него слой пыли, который поднялся в воздух удушливым облаком.

«Этот символ… его называют по-разному. Печать Атропос. Глаз Пустоты. Но самое старое название – Знак Жаждущего. Это ключ. Инструмент. Он не создает магию, не направляет ее. Он ее пьет».

Финч открыл книгу. Страницы были из тонкого, пожелтевшего пергамента, покрытые выцветшими чернилами и пугающе детальными иллюстрациями. Он нашел нужную страницу. На ней была изображена та же спираль.

«Это колдовство высасывания. Паразитическая магия. Запрещенная еще до основания Эхобурга. Те, кто практиковал ее, не были магами. Они были… колодцами. Пустыми сосудами. Но с трещиной на дне, через которую они могли поглощать силу других». Финч посмотрел на Калеба поверх очков. «Они охотились на магов, выпивая их досуха. Не только их магический дар, но и саму жизненную силу. Оставляя после себя лишь иссушенную оболочку. Пепел на ветру».

Шепот Пепла. Название книги эхом отозвалось в голове Калеба.

«Легенды говорят, что последних последователей этого культа истребили Основатели города. Их ритуальные ножи переплавили, книги сожгли, а имена вычеркнули из всех хроник. Они боялись этого больше, чем демонов из Бездны. Потому что демон придет, убьет и уйдет. А Жаждущий будет ходить среди тебя, улыбаться тебе, а потом, когда ты ослабнешь, он прижмет к твоей коже эту печать и выпьет твою душу, как дешевое вино».

«Ликандр был одним из сильнейших архимагов. Он не был слабым», – возразил Калеб.

«А ты уверен?» – усмехнулся Финч безрадостной, черепоподобной усмешкой. «Магия – это не вечный огонь, Ворон. Особенно у стариков. Она истончается. Угасает. Я слышал слухи. Ликандр уже давно не показывал своей истинной силы. Прятался за старой репутацией и артефактами. Возможно, он уже был почти пуст. Идеальная добыча».

Калеб вспомнил слова Элары. Про отца, который мог левитировать без сознания. Была ли это правда или лишь вера любящей дочери? Он посмотрел на амулет, который Финч брезгливо положил на край стола.

«Почему он был у Ликандра? Он прятал его в тайнике».

«Может, он нашел его. Может, он расследовал возрождение этого культа. Архимаги любят совать свой нос в древние тайны, думая, что их сила защитит их. Но этот амулет… он не просто инструмент. Он еще и приманка». Финч ткнул в него костлявым пальцем. «Эта вещь резонирует с магией. Тот, кто создал ее, мог чувствовать ее на расстоянии. Чувствовать того, кто ее держит. Возможно, Ликандр нашел приманку, а охотник нашел Ликандра».

Холодок пробежал по спине Калеба. Он носил этот амулет в кармане уже несколько часов. Он был маяком в ночи, сигнализирующим о своем местоположении.

«Кто они? Этот культ?»

«Их больше нет. Были», – поправился Финч, но в его голосе не было уверенности. «Говорят, они поклонялись… не богу. Скорее, принципу. Энтропии. Голоду, что лежит в основе мироздания. Они называли его Аш'мог, Пожиратель Тишины. Они верили, что вся магия – это лишь украденный у него отголосок, и их священный долг – вернуть ее обратно, выпив мир досуха и оставив лишь тишину и пепел».

Внезапно снаружи раздался пронзительный звук. Свисток стражника Магистрата. Один, потом второй, отвечающий ему из другого переулка. Затем послышался топот тяжелых ботинок по мокрой брусчатке.

Финч мгновенно побледнел. Он захлопнул книгу и бросился к двери, прислушиваясь.

«Проклятье, Ворон! Я же говорил! Ты принес их сюда!» – зашипел он. «Убирайся! Через задний ход. И забери свою проклятую вещь с собой!»

«Они не за мной, Финч. У меня нет магии, чтобы они могли ее учуять», – спокойно сказал Калеб, забирая амулет со стола.

«Дело не в магии! Дело в смерти! Ты пахнешь смертью! Она следует за тобой, как бродячая собака, а стражники бегут на этот запах, как стервятники!»

Финч указал на пыльный гобелен в дальнем конце лавки. «Там. Дверь ведет в Опиумный туннель. Иди. И не возвращайся. Никогда».

Калеб не стал спорить. Он сунул амулет во внутренний карман и кивнул. «Я твой должник, старик».

«Ты мой могильщик!» – прошипел Финч, уже отодвигая тяжелый шкаф от стены, чтобы снова забаррикадировать вход.

Калеб откинул гобелен. За ним была низкая, неприметная дверь. Он открыл ее и шагнул в узкий, сырой коридор, который резко уходил вниз. За спиной раздался грохот задвигаемой мебели. Он был снова один, в темноте. Но теперь у его страха было имя. Аш'мог. И у него было неприятное чувство, что топот стражников в Туманном квартале был связан не с ним и не с Финчем. Что-то еще случилось этой ночью. Еще один сосуд опустел.

Опиумный туннель был частью старой, заброшенной системы контрабандистских ходов, которые теперь использовались в основном для того, чтобы незаметно перемещаться между подвалами курилен и борделей. Воздух здесь был сладковатым и тошнотворным, пропитанным запахом дешевого опиума и гниющих отбросов. Калеб шел быстро, ориентируясь по памяти и слабым сквознякам. Его ботинки шлепали по лужам стоячей воды. Он не зажигал фонарь. Его глаза, привыкшие к темноте, различали дорогу. Он думал.

Охотник на опустошенных. Коллекционер угасающей магии. Это было не просто убийство. Это был ритуал. Жатва. И если он прав, то убийца не станет долго ждать. Голод, который описывал Финч, не бывает терпеливым.

Калеб выбрался на поверхность через ржавую решетку в подвале заброшенной прачечной в Квартале Ремесленников, недалеко от того места, где он оставил свое расследование несколько часов назад. Дождь немного утих, превратившись в мелкую, назойливую морось. Но воздух был заряжен напряжением. Вдалеке выли сирены автокэбов Магистрата. Калеб поднял воротник и двинулся в сторону звука. Привычка, которую невозможно было искоренить. Идти на звук беды.

Он вышел на площадь Часовщиков. Место было оцеплено. Те же серые плащи, те же тусклые ауры, что и на площади Медников. Но на этот раз их было больше. И они были более взвинченными. Калеб увидел сержанта Келла, который яростно отдавал приказы. Значит, дело было серьезным. Он смешался с небольшой толпой зевак, которую стражники лениво отгоняли. Отсюда было плохо видно, но он смог разобрать, что эпицентр событий – мастерская на втором этаже старого здания. Свет магических фонарей бил из окон, отбрасывая на мокрую брусчатку нервные, дергающиеся тени.

«Что случилось?» – спросил он у стоявшего рядом портового рабочего с лицом, похожим на мятый пергамент.

«Говорят, еще один. Прямо как тот, в каналах», – пробасил рабочий, выдыхая облако пара с запахом чеснока. «Мариус-Златорук. Механик. Делал лучшие хронометры и магические протезы в городе. Нашли час назад. Его подмастерье пришел утром, дверь заперта, а изнутри… пахнет».

«Чем пахнет?»

Рабочий пожал плечами. «Странно пахнет. Как после грозы, когда молния в дерево ударит. И еще… как будто мясо пережарили».

Озон и пепел.

Калебу нужно было попасть внутрь. Он обошел толпу и нырнул в темный переулок, который шел вдоль здания. Пожарная лестница. Старая, ржавая, но выглядела достаточно крепкой. Он огляделся. Никто не смотрел в его сторону. Все взгляды были прикованы к ярко освещенным окнам. Бесшумно, как тень, он взобрался по скользким от дождя ступеням на второй этаж. Окно в мастерскую было распахнуто настежь. Криминалисты проветривали помещение. Идеально. Он прижался к кирпичной стене, вслушиваясь.

«…та же картина, сержант», – докладывал чей-то голос. «Полное магическое и витальное истощение. Никаких следов борьбы, никаких следов проникновения. Дверь была заперта изнутри на три магических замка. Окна тоже».

«Заперто изнутри?» – прорычал Келл. «Это невозможно! Он что, сам себя высушил до состояния пергамента?»

«Возможно, телепортация, сержант. Но сенсоры не показывают остаточного следа портала. Чисто. Абсолютно чисто. Словно убийца был призраком».

Призрак. То же самое слово. Келл и его люди топтались на месте, потому что искали то, чего не было. Они искали следы магии, использованной как оружие. А нужно было искать ее отсутствие.

Калеб рискнул и заглянул в окно. Мастерская Мариуса была произведением искусства и хаоса. Повсюду были разложены инструменты невероятной точности, чертежи, линзы, шестеренки размером с пылинку. На верстаках стояли незаконченные механизмы – бронзовые птицы, которые, вероятно, могли петь, серебряные пауки, предназначенные для починки часовых механизмов. Воздух все еще был наполнен слабым запахом озона и тем самым запахом жженого, который почувствовал рабочий.

И в центре всего этого, в высоком кресле у главного верстака, сидел Мариус. Он был одет в рабочий фартук. Его руки, знаменитые «златоруки», способные творить чудеса механики, безвольно лежали на подлокотниках. Голова была откинута назад. Глаза, широко открытые, смотрели в потолок с тем же выражением крайнего удивления, что и у Ликандра. Кожа была серой и сморщенной. Иссушенная оболочка.

Келл стоял спиной к окну, загораживая часть обзора. Калеб видел, как криминалисты в защитных костюмах сканируют все вокруг своими приборами, которые жалобно пищали, не находя ничего. Калеб перевел взгляд на тело. Правый рукав рубашки Мариуса был закатан. Даже с такого расстояния он видел это. На внутренней стороне предплечья. Темная, впалая спираль.

Его взгляд скользнул дальше. По полу. По верстаку. Он искал не то, что было, а то, чего быть не должно. Что-то чужеродное. И он увидел это. Рядом с креслом Мариуса, почти у самой ножки, на полу, покрытом тонким слоем латунной стружки и пыли, было крошечное, едва заметное серое пятнышко. Не пыль. Не грязь. Оно было слишком однородным, слишком мелким. Словно кто-то стряхнул пепел с сигареты, только это был не табачный пепел. Он был слишком светлым. Слишком… мертвым.

Шепот Пепла.

Внезапно Келл резко обернулся, словно почувствовав на себе взгляд. Его глаза метнулись к окну. Калеб успел отпрянуть, его сердце на мгновение замерло. Он слился с тенью, прижавшись к холодной, мокрой стене. Он слышал, как Келл подошел к окну и выглянул наружу. Калеб не дышал. Пустота внутри него стала его маскировкой. Для магических сенсоров он был ничем. Для обычного взгляда – просто еще одной тенью в городе теней.

«Что там, сержант?» – спросил один из криминалистов.

«Ничего», – раздраженно бросил Келл после долгой паузы. «Просто показалось. Крысы. Этот город кишит крысами». Он отошел от окна.

Калеб медленно выдохнул. Он получил то, за чем пришел. Подтверждение. Вторую жертву. Тот же почерк. И новую улику. Крошечную, почти невидимую, но единственную материальную зацепку в этом деле о призраках и пустых колодцах. Серый пепел.

Он спустился с пожарной лестницы так же тихо, как и поднялся. Снова окунулся в моросящую мглу переулков. Толпа зевак поредела. Оцепление оставалось на месте. Калеб не пошел домой. Его кабинет больше не был убежищем. Он был ловушкой, которую он сам себе устроил. Он думал о Мариусе. Он знал его. Не близко, но достаточно. Мариус тоже был бывшим сотрудником Магистрата. Талантливый артефактор, которого уличили в продаже созданных им устройств на черный рынок. Его не «очистили», как Калеба. Его магия была слишком специфичной, слишком связанной с его ремеслом. Ему просто запретили работать на Магистрат и лишили всех привилегий. Его сила, как и у Ликандра, в последние годы начала угасать. Он стал слабым. Уязвимым. Стал опустошенным.

Убийца выбирал их не случайно. Он знал, на кого охотиться. У него был список. И Калеб не сомневался, что его собственное имя в этом списке есть. Возможно, даже где-то в верхней части. Бывший дознаватель, лишенный магии. Идеальная ирония для убийцы, который коллекционировал именно это.

Он зашел в безымянный бар в трущобах, место, где никто не задавал вопросов. Заказал двойной виски. Жидкость обожгла горло, но не принесла тепла. Он смотрел на свое отражение в мутном зеркале за стойкой. Усталое лицо, глаза, в которых не осталось ничего, кроме серого пепла воспоминаний. Пустой колодец.

Он достал амулет и положил его на липкую поверхность стойки. Деревянная спираль, казалось, насмехалась над ним. Ключ, который открывал души и выпивал их до дна. Он был уликой. Он был приманкой. Он был смертным приговором.

Но он был и оружием. Финч сказал, что убийца может чувствовать амулет. Это работало в обе стороны. Если убийца – колодец, то амулет – это труба, ведущая к нему. Калеб не мог использовать магию, чтобы отследить его. Но, возможно, ему это и не нужно. Возможно, ему нужно было просто заставить убийцу прийти к нему. Стать приманкой в собственной ловушке.

Он убрал амулет. Допил виски. Бросил на стойку несколько монет и вышел обратно под дождь. Ночь была далека от завершения. Охота только началась. И Калеб Ворон, опустошенный, лишенный всего, что делало его сильным, должен был стать охотником. Потому что альтернативой было стать добычей. А в Эхобурге, городе, который пожирал своих детей, разница между этими двумя ролями была тоньше лезвия старого клинка, который висел у него на поясе. И Калеб знал, с какой стороны этого лезвия он предпочитает находиться. Он зашагал прочь от площади Часовщиков, его шаги отдавались глухим эхом на мокрой брусчатке, словно отсчитывая время, оставшееся до того, как убийца придет за ним. И Калеб собирался быть готовым.

Шрамы на шёлке

Шрамы на шёлке

Он не вернулся в кабинет. Возвращаться было все равно что засунуть голову в пасть голема-стража и ждать, когда механизм сработает. Его контора, его так называемый дом, была теперь не убежищем, а центральной точкой на карте охотника. Приманка должна двигаться, чтобы хищник проявил себя. Калеб стал приманкой. В кармане плаща деревянный амулет лежал теплым, живым комком, чужеродным органом, пришитым к его собственной пустоте. Он чувствовал его слабое биение, или ему так казалось, – эхо чужой, украденной жизни, резонирующее с его отсутствием. Холодок, который он ощущал, был не от дождя. Это было прикосновение взгляда, которого он не видел. Чувство того, что в лабиринте мокрых улиц Эхобурга он больше не просто заблудшая душа, а цель, отмеченная на невидимой карте.

Дождь сменил тактику. Яростный ливень уступил место холодной, пронизывающей измороси, которая висела в воздухе туманом, превращая далекие неоновые огни в расплывчатые кляксы больной ауры. Город дышал этой влагой, выдыхая запахи мокрого кирпича, гниющего мусора и отработанной магии. Калеб шел без цели, позволяя инстинктам вести его по венам переулков, где тени были гуще, а звуки тонули в шипении воды, стекающей по ржавым водостокам. Каждый прохожий, чье лицо на мгновение выхватывал из мрака свет витрины, казался потенциальной угрозой. Каждый звук за спиной – шаги преследователя. Паранойя была старой знакомой, инструментом, который он отточил за годы службы в Магистрате. Тогда она помогала ему видеть вину в глазах невиновных. Теперь она помогала ему оставаться в живых.

Два трупа. Архимаг и артефактор. Ликандр и Мариус. Оба – бывшие столпы Магистрата. Оба в последние годы увядали, их сила истончалась, превращаясь в бледное воспоминание. Оба найдены иссушенными, как осенние листья, с одинаковым спиральным знаком на коже. Пустые колодцы. Убийца не просто убивал. Он собирал урожай. И он знал, где искать поля, которые уже начали увядать. У него был список. Калеб не сомневался, что этот список не был случайным набором имен. Должна быть связь, нить, которая соединяла Ликандра и Мариуса не только их общей судьбой. Что-то, что они делали, где бывали, с кем говорили. Что-то, что сделало их уязвимыми. Что-то, что привлекло внимание жнеца.

Ему нужна была информация, но не та, что лежала в официальных архивах Магистрата. Те отчеты уже были написаны, заверены и похоронены под тоннами бюрократической лжи. Несчастный случай. Самовозгорание магического ядра. Что угодно, лишь бы не признавать, что в городе появился хищник, охотящийся на магов, да еще и таким способом, о котором в приличном обществе предпочитали не вспоминать. Ему нужны были другие архивы. Грязные. Неофициальные. Те, что фиксировали не магические свершения, а человеческие слабости. Финансовые отчеты, списки клиентов, любовные письма. Душа Эхобурга хранилась не в кодексах, а в долговых книгах.

Он знал одно место. «Пыльный Регистр». Так его называли те немногие, кто о нем знал. Это не было здание. Это был человек. Вернее, то, что от него осталось. Иеремия Книжник когда-то был главным архивариусом Магистрата, гением систематизации с фотографической памятью. Но он слишком глубоко зарылся в секреты, которые должен был охранять. Магистрат не убил его. Они поступили тоньше. Они стерли его. Не из жизни, а из системы. Лишили имени, статуса, доступа. Превратили в призрака, обреченного вечно бродить по задворкам мира, который он сам когда-то упорядочил. Теперь Иеремия жил в подвалах Большой Библиотеки, в заброшенных секциях, и торговал информацией, словно наркотиком. Он был ходячим архивом забытых вещей.

Путь к библиотеке лежал через Торговый ряд, где даже в этот поздний час кипела жизнь. Торговцы кричали, зазывая покупателей в свои лавки, пахло специями, жареным мясом и сыростью тысяч тел, сбившихся под навесами. Калеб двигался сквозь толпу, как нож сквозь масло, бесшумный и незаметный. Он был тенью, и толпа была его стихией. Здесь никто не смотрел в лицо. Все смотрели на кошельки. Он свернул в неприметный проулок за зданием библиотеки, туда, где мусорные баки были размером с небольшую комнату, а воздух был густым от запаха гниющей бумаги и чернил. Низкая железная дверь без ручки. Калеб постучал по ней костяшками пальцев – три коротких, два длинных, один короткий. Старый код доступа к неофициальным каналам.

Дверь со скрежетом подалась внутрь. За ней была темнота и запах пыли, такой густой, что казалось, его можно резать ножом. Калеб шагнул внутрь, и дверь за ним захлопнулась, отрезав звуки улицы. Он зажег свой химический фонарь. Луч света вырвал из мрака бесконечные стеллажи, уходящие вверх, теряясь в темноте. Они были завалены не книгами, а папками, свитками, ящиками с картотекой, перевязанными бечевкой стопками пергамента. Это был хаос, кладбище информации.

«Кто там?» – раздался из темноты голос, сухой и шелестящий, как старые страницы. «Запах знакомый. Запах падения. Ворон».

«Иеремия», – голос Калеба был ровным. «Мне нужна информация».

Из-за одного из стеллажей появилась фигура. Иеремия был худым, как скелет, обтянутый пергаментной кожей. Одет он был в несколько слоев рваных мантий, которые когда-то могли быть формой архивариуса. Его глаза за толстыми, треснувшими линзами очков казались огромными и лишенными цвета. Он передвигался бесшумно, скользя между горами документов, как угорь в зарослях.

«Информация – это все, что у меня есть, Ворон. И все, чего у тебя нет», – прошелестел он. «За нее надо платить. Но твои магистеры больше не в ходу. А твоей магии…» Он замолчал, и в тишине повисло слово, которое он не произнес. «Пусто».

«Я заплачу», – Калеб вытащил из кармана тяжелый мешочек, который дала ему Элара, и бросил на ближайший стол, покрытый слоем пыли. Мешочек приземлился с глухим, тяжелым стуком. «Мне нужна связь между архимагом Ликандром и артефактором Мариусом. Не магическая. Не служебная. Личная. Куда они ходили. С кем встречались. На что тратили деньги».

Иеремия, не сводя глаз с мешочка, медленно подошел к столу. Его пальцы, похожие на паучьи лапки, коснулись бархата. Он не открыл его. Он словно впитывал его вес, его суть. «Большие имена. Опасные имена. Пыль на их могилах еще не осела. Копаться в их жизнях сейчас – все равно что совать руку в гнездо огненных ос».

«У меня нет выбора», – отрезал Калеб.

Иеремия кивнул, словно самому себе. Он развернулся и исчез в лабиринте стеллажей. Калеб остался ждать. Воздух здесь был мертвым, неподвижным. Он давил на легкие. Это было место, где истории умирали, превращаясь в пыль. Прошло, как показалось Калебу, не меньше часа. Он слышал лишь шелест бумаг, тихий скрип отодвигаемых ящиков и сухое бормотание Иеремии. Наконец, архивариус вернулся. В руках он держал одну-единственную тонкую папку из серого картона.

«Они были разными, Ворон. Ликандр – аристократ, член древнего рода. Мариус – выходец из низов, гений-самоучка. Один вращался в высших кругах, другой – в мастерских и на черных рынках. Их пути в Магистрате пересекались, но не более. Но», – он сделал паузу, его бесцветные глаза блеснули. «Есть одна вещь. Последние полгода. Оба стали тратить несоразмерные суммы в одном и том же месте. Место, нехарактерное для них обоих. Особенно для Мариуса».

Он открыл папку. Внутри было несколько счетов, выписанных каллиграфическим почерком на дорогой бумаге с водяными знаками. Все они были из одного места. Ателье «Шелковая Кожа».

«Что это?» – спросил Калеб.

«Это не просто ателье. Это самое эксклюзивное, самое дорогое заведение в Шпилях. Его хозяйка, мадам Серафина, создает не одежду. Она создает иллюзии. Платья из лунного света, плащи из сотканных теней, перчатки, которые позволяют чувствовать чужие эмоции. Ее клиенты – самые богатые и могущественные люди Эхобурга. Те, кому нужно не просто скрыть недостатки, а создать новую реальность вокруг себя. Ее шелк, как говорят, может скрыть шрамы не только на теле, но и на душе. И на ауре».

Шрамы на шёлке. Название главы эхом отозвалось в голове Калеба.

«Ликандр и Мариус», – продолжал Иеремия, – «заказывали у нее… перчатки. Из зачарованного шелка-хамелеона. Они скрывают истинное состояние ауры владельца, проецируя наружу ровное, сильное свечение. Даже для магического сенсора. Очень дорогая безделушка. Бесполезная для сильного мага. Но бесценная для того, кто теряет силу и хочет это скрыть».

Вот она, нить. Не просто связь. Мотив. Оба мага чувствовали, как их сила уходит. Они боялись. Они пытались скрыть свою уязвимость за фасадом из дорогого шелка, чтобы не потерять статус, уважение, чтобы не стать мишенью. Ирония была в том, что именно это, возможно, и сделало их мишенью для того,кто видел сквозь иллюзии.

«Где это ателье?» – спросил Калеб, забирая папку.

«Верхний ярус Шпилей. Башня Слоновой Кости. Но тебе туда не попасть, Ворон. Там воздух другой. Он не для таких, как мы. Он слишком чистый. Он обжигает грязные легкие».

Калеб кивнул, сунул папку за пазуху и повернулся к выходу.

«Ворон!» – окликнул его Иеремия. Калеб обернулся. «Будь осторожен. Шелк мадам Серафины скрывает шрамы. Но иногда… он сам их оставляет».

Шпили были другим миром. Здесь дождь казался чище, он смывал пыль с отполированных до блеска мостовых и не оставлял грязных разводов. Воздух был разреженным и пах озоном от постоянно действующих защитных полей. Вместо крикливых неоновых вывесок – мягкое, аристократическое свечение магических фонарей. Готические шпили устремлялись в вечно серое небо, теряясь в облаках, и казались клыками чудовища, в пасти которого застрял город. Калеб чувствовал себя здесь чужим, грязным пятном на безупречной картине. Местные стражники в своих бело-золотых мундирах смотрели на его потертый плащ с нескрываемым презрением. Но он шел уверенно, с той самой осанкой бывшего дознавателя, которая въелась в его позвоночник. Он не прятал глаза. Это была территория врага, и здесь нельзя было показывать слабость.

Ателье «Шелковая Кожа» располагалось на первом этаже Башни Слоновой Кости, за витриной из цельного кристалла, в которой на невидимых манекенах парили в воздухе несколько неземных нарядов, слабо переливаясь всеми цветами радуги. Дверь из полированного черного дерева открылась перед ним беззвучно, прежде чем он успел к ней прикоснуться.

Внутри царила тишина. Не мертвая тишина подвала Иеремии, а живая, наполненная тишина храма. Воздух был прохладным и пах чем-то неуловимо цветочным и пряным, как экзотические смолы. Просторный зал был почти пуст. Не было ни прилавков, ни вешалок. Лишь несколько пьедесталов, на которых были выставлены отдельные творения: пара перчаток, мерцающих, как крылья стрекозы, шарф, который казался сотканным из жидкого дыма, платье, похожее на застывшее звездное небо.

«Чем могу помочь?»

Голос раздался из ниоткуда. Он был мелодичным, как звон серебряного колокольчика, но холодным, как лед. Калеб обернулся. В центре зала стояла женщина. Он не слышал, как она подошла. Она была высокой, неправдоподобно стройной, с кожей цвета слоновой кости и волосами цвета воронова крыла, уложенными в сложную прическу. На ней было простое черное платье из шелка, которое облегало ее фигуру, как вторая кожа. Ее глаза были цвета фиалок, и в них была мудрость и усталость веков. Это была мадам Серафина. Ее аура была… странной. Не яркой и пульсирующей, как у Элары, а ровной, гладкой, как отполированный обсидиан. Идеальной. Слишком идеальной.

«Я ищу мадам Серафину», – сказал Калеб.

«Вы ее нашли», – на ее губах не было и тени улыбки. «Но я не припомню, чтобы у нас была назначена встреча. Мои клиенты ценят уединение».

«Я не клиент. Меня зовут Ворон. Я частный дознаватель. Я расследую смерть архимага Ликандра».

Ее лицо не изменилось. Ни один мускул не дрогнул. Но Калеб, привыкший читать ложь в глазах людей, увидел, как в глубине ее фиалковых глаз на мгновение мелькнула тень. Холодный огонек интереса. Или страха.

«Магистрат уже завершил расследование. Несчастный случай», – ее голос был безупречно ровным.

«Дочь так не считает. Она считает, что его убили. И наняла меня, чтобы узнать правду». Калеб сделал шаг ближе. «Ликандр был вашим клиентом. Как и артефактор Мариус-Златорук, которого нашли мертвым сегодня утром».

Теперь она не смогла скрыть удивление. Едва заметное расширение зрачков. «Мариус… мертв?»

«Таким же образом, что и Ликандр. Иссушен. Словно из него выпили всю жизнь. Вы делали для них перчатки. Чтобы скрыть угасание их силы». Это был не вопрос. Это было утверждение.

Серафина молчала несколько долгих секунд, изучая его взглядом, который, казалось, проникал под кожу. «Вы хорошо информированы для… частного дознавателя. Да, они были моими клиентами. В Эхобурге многие боятся старости, мистер Ворон. Боятся слабости. Особенно те, кто привык к силе. Мои изделия дарят им уверенность. Время. Ничего противозаконного в этом нет».

«Я и не говорил о законе. Я говорил об убийстве. Они приходили к вам. О чем вы говорили? Они чего-то боялись? Кроме старости».

Она медленно обошла его по кругу, словно оценивая ткань, из которой он сшит. Ее движения были плавными, змеиными. «Они были напуганы. Оба. Они чувствовали… не просто угасание. Они чувствовали, что за ними наблюдают. Что их слабость притягивает что-то… голодное. Они говорили об этом шепотом. Как дети, боящиеся темноты. Я сочла это паранойей стареющих мужчин, цепляющихся за власть».

«Они описывали того, кто за ними наблюдает?»

«Никогда. Это было просто… ощущение. Холод на затылке. Тень на периферии зрения. Они стали покупать все более сильные иллюзорные ткани. Пытались стать ярче, чем были на самом деле. Как мотыльки, летящие на огонь, чтобы казаться больше». Она остановилась прямо перед ним. Ее глаза были темными омутами. «Вы тоже носите шрамы, мистер Ворон. Я их вижу. Не на коже. Глубже. Ваша аура… она как разорванный шелк. Пустота, которая кричит».

Калеб почувствовал, как по спине пробежал ледяной озноб. Эта женщина видела больше, чем обычный человек. Больше, чем даже большинство магов. «Это не имеет отношения к делу».

«Возможно», – прошептала она. «А возможно, имеет прямое. Вы ведь тоже были одним из них. Сильным. А теперь… вы ходите по тем же улицам, что и они. Вы чувствуете холод на затылке?»

Прежде чем Калеб успел ответить, его внимание привлекло движение за ее спиной. В глубине зала, в полумраке, висел на манекене отрез шелка, который он не заметил ранее. Он был темно-серым, почти черным, и казался матовым, без единого блика. Но что-то в нем было не так. На идеально гладкой поверхности ткани виднелся дефект. Тонкая, едва заметная линия, словно затяжка. Спираль, закручивающаяся внутрь.

Калеб перевел взгляд с ткани на Серафину. Он увидел это. На ее идеальной, безупречной шее, там, где начинался воротник платья. Точно такая же линия. Не шрам из плоти. Что-то другое. Дефект в самой ткани ее бытия, который она пыталась скрыть за своей безупречной внешностью и гладкой аурой. Шрам на шёлке.

«Что это за узор?» – спросил он, кивнув на ткань.

Ее взгляд метнулся к ткани, и впервые на ее лице появилось нечто похожее на панику. Она тут же взяла себя в руки, но момент был упущен. «Это… просто брак. Старая работа. Я держу ее как напоминание, что даже в совершенстве бывают изъяны».

Ложь. Она была такой же гладкой и отточенной, как и все в этом месте, но Калеб чувствовал ее привкус.

«Кто еще, кроме Ликандра и Мариуса, покупал у вас в последнее время перчатки-иллюзии?» – надавил он.

«Это конфиденциальная информация о клиентах», – холодно ответила она, ее самообладание вернулось.

«В городе серийный убийца, мадам. И он охотится на ваших клиентов. Следующий может прийти не за перчатками, а за вашей головой. Конфиденциальность не спасет вас, когда он прижмет к вашей идеальной коже свою печать».

Он увидел, как ее рука непроизвольно дернулась к шее. Он попал в цель. Она знала этот символ. Она боялась его.

«Лорд Кассиан», – выдохнула она, ее голос потерял свою мелодичность, став хриплым. «Глава Гильдии Алхимиков. Он… он тоже жаловался на… холод».

«Спасибо за ваше время», – Калеб кивнул и развернулся, чтобы уйти. Он получил то, за чем пришел. Новое имя. Новую цель. И новую загадку.

«Ворон!» – ее голос остановил его у самой двери. «То, что охотится на них… оно не видит шелк. Оно чувствует пустоту под ним. Ваша пустота – самая громкая из всех, что я когда-либо видела. Вы не приманка. Вы – маяк. Оно уже идет за вами».

Дверь за ним закрылась, погружая его обратно в холодную, мокрую реальность Шпилей. Слова Серафины звенели в ушах. Маяк. Он чувствовал это. Чувствовал, как изменился воздух вокруг него. Он стал плотнее, тяжелее. Ощущение взгляда усилилось, превратившись в физическое давление.

Он ускорил шаг, спускаясь по серпантину улиц обратно в нижний город. Ему нужно было добраться до Кассиана раньше, чем это сделает убийца. Шпили остались позади, и он снова погрузился в лабиринт узких, темных переулков. Здесь, вдали от чистых улиц, тени были его союзниками. Но сегодня они казались враждебными. Они сгущались, двигались, принимали странные очертания. Каменные горгульи на карнизах старых зданий, казалось, поворачивали головы, провожая его пустыми глазницами.

Это случилось внезапно. В узком проходе между двумя кирпичными стенами, где единственный свет исходил от треснувшего магического фонаря, бросавшего на мокрую брусчатку дрожащие, больные блики. Калеб услышал звук. Не шаги. Скрежет камня о камень. Он поднял голову. Одна из горгулий, уродливая химера с крыльями летучей мыши, двигалась. Ее каменные суставы скрипели, она отрывалась от своего насеста. Ее глаза вспыхнули тусклым, неживым светом.

Магия. Но не та, которую можно было почувствовать. Это было что-то другое. Древнее. Неодушевленный предмет, оживленный чужой волей. Калеб выхватил из-под плаща свой старый клинок. Сталь тускло блеснула в свете фонаря. Он не мог сражаться с магией. Но он мог сражаться с камнем.

Горгулья с оглушительным грохотом спрыгнула вниз, приземлившись в нескольких метрах от него. Брызги грязной воды взлетели в воздух. Она была выше него, массивной глыбой ожившего кошмара. Она двинулась на него, ее каменные когти высекали искры из брусчатки.

Калеб не стал атаковать в лоб. Он был не воином, а дознавателем. Он искал слабости. Он отступил, увлекая тварь за собой, дальше в переулок. Горгулья была сильной, но неуклюжей. Она замахнулась своей массивной лапой. Калеб увернулся, и каменные когти с визгом проскребли по кирпичной стене, оставляя глубокие борозды. Он нырнул ей под руку, его клинок прочертил по ее каменному боку. Лезвие оставило лишь царапину.