Воспоминаниям старых б…

© Кулаков В. А.

Не надо ничего выдумывать, писать о далёком и экзотическом; надо просто выйти на улицу или взглянуть в окно… В жизни нет сюжетов, в ней всё перемешано – глубокое с мелким, великое с ничтожным, трагическое со смешным…

А. П. Чехов

От автора

Кто такие старые б…?

Ну перестаньте! Как вы могли такое подумать!

Старые б… – это байкеры. Нет-нет! Не те, которые ездят в банданах, заклёпках и кожаных куртках на шумных мотоциклах. Мои байкеры – это мастера устных смешных рассказов, баек. В прошлом и настоящем – непременные участники событий, о которых пойдёт речь. Среди них артисты цирка, театра, просто остроумные люди. Они рассказчики-виртуозы.

В застольных посиделках непременно вспоминаются забавные истории прожитых лет. Они невыдуманные. Ну, может, чуть приукрашенные для «красного словца», не более того.

Я постоянно начеку. Слушаю. Записываю. Вспоминаю.

Теперь этими байками хочу поделиться с вами. Не относитесь к ним серьёзно. Улыбнитесь!..

Один из «старых б…»

засл. арт. России В. Кулаков

Первая стирка, или Вместо предисловия

Для того чтобы стать настоящим артистом цирка, необходимо пройти несколько важных этапов. Громко сказано, конечно. Но без этого профессионалом себя не почувствовать. Эти деяния непременные, строго обязательные.

Первое (в моём случае) – надо окончить цирковое училище. Оформиться в так называемый Главк. Получить от него направление на гастроли, где произойдёт боевое крещение первым выходом на манеж, который назовётся дебютом или премьерой. (О своём дебюте на манеже Новосибирского цирка я уже писал в предыдущей книге озорных рассказов «Живёт, не унывая, арена цирковая».)

Далее, профессионалом себя трудно считать, если по окончании гастролей не дождаться первой в жизни разнарядки от Главка: куда, в какой город потом ехать.

После этого нужно будет впервые в жизни запаковать реквизит с костюмами в ящики и кофры, обвязать их верёвками с хитрыми узлами, как это делают опытные цирковые. Наклеить специальные бланки с указанием следующего гастрольного города и обязательно присутствовать, когда твой цирковой скарб будут грузить на машины, чтобы отвезти на вокзал. Так, переезжая из города в город, кочуя по манежам страны, цирковые поступали, поступают и, хотелось бы верить, будут поступать в дальнейшем. Хотя многое изменилось…

Забыл упомянуть ещё один важный пункт, который в начале творческого пути не обойти, без которого ты артист не артист. Стирка!..

Подоспел мой первый выходной после премьерной недели гастролей.

На авизо объявление: «Желающим сдать костюмы в стирку необходимо подписать заявление у директора и принести всё в костюмерную».

Я заволновался: вот он один из этапов становления полноправным цирковым. Первая стирка! Мой костюм не так уж чтобы был несвеж, но! Стирка! Это как первая зарплата! Как первая разнарядка! Как первая брачная ночь! Если она вообще бывает у кого-то первой в последнее время.

Программа тогда в Новосибирске собралась, скажем так, среднего уровня. К мастерству артистов у зрителей претензий вроде нет, а вот костюмы у всех довольно стандартные, сшитые по лекалам ХПК (художественно-производственного комбината) «Союзгосцирка». Материалы простенькие, украшения – блёстки. Никаких тебе дорогостоящих камней «сваровски» и прочих излишеств – блистайте мастерством, товарищи! Не костюм красит артиста, как говорится!..

Заявление подписано. Костюм на вешалке проследовал моими ногами в костюмерную. С трепетом в членах я нёс своё манежное облачение с мыслью: «Вот теперь я, как все! Я среди посвящённых!»

Там очередь – групповые акробаты, джигиты, эквилибристы на першах. Галдят, заигрывают с молоденькой костюмершей. Этим – да, стирка нужна до зарезу: мокнут на манеже. Я – так, покрываюсь лёгкой интеллигентной испариной, и то больше от волнений новичка в статусе профессионала, нежели от обилия трюков.

Послезавтра, во вторник, днём костюмы надо забрать, чтобы вечером «снова туда, где море огней»…

В означенный день подхожу к костюмерной. Там взволнованная толпа, словеса всякие нехорошие, вплоть до мата.

Заплаканная костюмерша выдаёт мне нечто тщательно постиранное, отутюженное и отдалённо напоминающее мой костюм. Русская косоворотка, некогда нежно-голубого цвета в бордовый озорной горошек, обшитый по кругу яркими восторженными блёстками, теперь выглядела, как если бы её часок-другой варили в отбеливателе. Она стала серой, с бледно-зеленоватым отливом, как моё лицо в это мгновение. Горошки расплылись мутными пятнами. Блёстки стали прозрачным целлофаном. О стилизованных брюках «а-ля рюсь» боюсь даже рассказывать. Это были две полосатые мочалки на несколько размеров меньше, чем я носил до того.

Не поленился, примерил в гримёрке. В зеркале истерично ржало уродливое отражение, несколько похожее на меня. По соседним гримуборным и коридорам цирка эхом носилось всеобщее: «Как в этом, мля, я сегодня буду работать?!..»

Выяснилось, директор перед началом сезона взял на работу новую костюмершу «золотые ручки». Объяснить забыл, что стирка в цирке – штука условная. Костюмы сдаются в химчистку. Там мастера прекрасно разбираются, что и как делать с попавшим к ним в полон цирковым имуществом. Связи давнишние, объяснений не требуют. Новенькая поняла всё по-своему. Принесла из дома корыто, стиральную доску, хозяйственное мыло с порошком, выварку. Засучила рукава, перехватила волосы резинкой, подоткнула подол к поясу. На кухне для животных поставила огромную кастрюлю на плиту и стала ждать, когда вода закипит. То, что ей казалось нужно кипятить, кипятила, то, что можно шмыгать в корыте по стиральной доске, шмыгала, не жалея молодых сил и творческих устремлений. Её ударный труд все оценили дружными воплями. Без аплодисментов…

У каждого уважающего себя артиста, как правило, есть две (а то и больше) смены костюмов. Это и спасло программу от вселенского позора. Я же в число уважаемых попасть не успел, и мне пришлось выйти на манеж в том, что бог послал. Хорошо, что мой номер имел намёки на эксцентрику. Теперь же и намекать ни на что не надо было. Вид был более чем эксцентричный…

Директору пришлось срочно пошить пострадавшим новые костюмы.

Вот так я и стал профессионалом.

Коты и мыши

Коты – это они. Мыши – пока мы.

Преемственность поколений в искусстве – штука деликатная, тонкая, как Восток. Мы, мыши, – недавние выпускники циркового училища. Они, коты, – матёрые артисты цирка среднего и старшего поколения. Нам они кажутся отжившими свой век раритетами, которые ещё что-то там могут. Часто то, что нам, мелким грызунам, пока не по зубам. Они нас зовут суетливыми мышами. Мы их (за глаза) – драными котами.

Они, с нашей точки зрения, кто? Отставники. Им уже по тридцать пять – сорок лет. Древние, как мамонты! И Камасутру, конечно же, придумали не они. На полях сексуальных сражений теперь в авангарде – мы.

Старики поглядывают на нас, темпераментную молодёжь, то ли с укором, то ли с затаённой ревностью. Ха-ха-ха! Отцвели уж давно хризантемы в вашем саду. Опали, так сказать, лютики. Ох уж этот старый хрен Фрейд со своими заморочками!..

Мы, молодёжь, суетимся, ведём непрекращающийся обстрел глазами в пределах досягаемости, пускаем слюну. Они, матёрые, степенно ходят, покачивают головами, улыбаются: само придёт.

При встрече мыши подчёркнуто уважительно обращаются к котам не первой свежести: «Ваше степенство!» – вкладывая в сказанное миллион всяких подлых смыслов. Коты криво улыбаются: «Ну-ну! Посмотрим на вас через годок-другой, третий…»

Программа вкаталась. Роли распределились. Гендерные отношения в гастрольном коллективе сложились как явные, так и тайные. Жизнь стала размеренной, спокойной.

Тут явилась ОНА! Посредине гастролей. Как гром среди безоблачного поднебесья! Точнее, как блистательная воздушная гимнастка – королева нашего подкупольного пространства. Приехала, чтобы влиться в работающую программу с перспективой остаться здесь на следующую. Хорошенькая! Молоденькая! Красивенькая! Вкусненькая! Наташа-а-а.

В коллективе движуха. Коты зашевелились, возопили, словно и не октябрь за окнами, а что ни на есть в самом разгаре март. Я бы даже сказал, мартище! У всех, даже самых «бесперспективных», хвосты дыбом. Шипят, мяукают, рулады выводят. Когти точат.

Мыши тоже вплетают свои тоненькие писки в этот нестройный озабоченный хор. Усиками шевелят, хвостиками помахивают. Привлекают.

Она улыбается. Всем одинаково.

А среди котов тебе и породистые, и с почётными званиями, и с персональными ставками. Очнулся даже один великовозрастный народный – увядающий нарцисс. Тоже туда же. Прихорашивается. Из последних сил благоухает. Выставляется.

Все как один – мимо.

В предпоследний день гастролей на доске авизо аршинными буквами приглашение всех на свадьбу.

…Она выбрала простого униформиста Юрика. Худенького, щупленького, очкастенького, как бы сейчас сказали, заурядного ботана. Смотрела на него с обожанием и любовью, не замечая никого.

Мораль: не всё котам с мышами масленица.

Склероз

Кабинет главного режиссёра Ленинградского цирка Алексея Анатольевича Сонина. Моего учителя, друга, наставника.

Направляюсь к нему. Ещё издалека слышу голоса, взрывы хохота. Стучусь. Вхожу. Кабинет полон именитых друзей циркового режиссёра. Меня радостно приветствуют. Мы знакомы. Давно.

Я лет на двадцать моложе всех. Между нами отношения, проверенные временем, доверительней некуда.

О чём могут быть разговоры в нерабочее время под коньячок. Правильно, о бабах.

Великовозрастные, до сей поры действующие «ходоки» сидят, вспоминают. Гусарят. Сегодня «на клык» попался присутствующий здесь главный балетмейстер одного из известнейших ленинградских ансамблей песни и пляски. Его со смаком «жуют» два известных народных артиста и не менее именитый композитор. Имён не называю – все они люди популярные, к тому же семейные.

Я ещё не в теме. Поэтому мне спешат сообщить о свеженьком происшествии из жизни Казанов, Донжуанов и прочих непоколебимых б…нов.

Балетмейстер, который главный в известном ансамбле, с деланной обидой в голосе обращается ко мне:

– Да не верь ты этим старым пердунам! Ничего рассказать им нельзя! Вместо сочувствия. Сволочи! – Очередной взрыв смеха.

– Нет, ты послушай, наш юный друг, что этот плясодун выдал!

Речь не мальчика, но мужа держит народный, который не сходит с экранов. Ему поддакивает композитор, чьи песни распевает вся страна вместе с одной известной певицей.

– Представь себе! Этот старый Жуандон приводит к себе танцовщицу из ансамбля с самыми что ни на есть чистыми помыслами, как после бани, которые так и остались чистыми.

– Не слушайте их, Владимир! – Седовласый представитель Терпсихоры из последних сил отбивается от зубоскалов. – Э-э-эх!.. – С укором и минором в голосе качает головой, пытаясь укорить сотоварищей по эротическому ударному труду. – Вам лишь бы сожрать человека! Каннибалы!..

– Нет, ты послушай, послушай, что этот кривоногий Петипа учудил.

Я невольно весь внимание. Слово держит всё тот же народный, который с экрана. Его эпизод. Он само вдохновение, словно на съёмках или в театре.

– Представляешь! Этот старый хрен привёл бабу, раздел, залёг с ней. Туда-сюда. Завёл. Та уже стонет. А этот вдруг встаёт и начинает надевать портки. Дама в недоумении. Естественно, с вопросом к нему: «А мы что, сегодня не будем?..»

Тот хлопает себе по лбу: «У-у, мля! Забыл!..»

– Вот такой, друг Володя, танец маленьких лебледей. Деменция!..

Предварительные ласки

Две цирковые подружки разминаются перед выходом на манеж, по ходу ведут беседу.

Я в программе помимо жонглёра ещё и инспектор манежа. У меня приоткрыта дверь в инспекторскую – душновато. Сижу заполняю табель перед зарплатой. Подружки – прямо за дверью. Одна упирается задранной ногой на стену, покачиваясь, тянет шпагат, другая, разминая голеностопы, вообще держится за ручку моей двери. Мне всё слышно, но я пока не прислушиваюсь.

– Вы как с Костей, сколько раз в неделю?

– Как и все – девять. Если не добавят и не праздники.

Я напрягся. Вечер перестаёт быть скучным. Табель в сторону.

– Ты о чём?

– Аты?

– Я про секс.

– А я про количество представлений.

– Я-то уже было подумала, твой Костя половой гигант!

– Да не жалуюсь.

– А это… предварительные ласки у вас как, есть?

– Конечно, есть.

– А что Костя делает, если не секрет?

– Тарелки моет.

По-французски

Летим из Парижа. Уставшие. Довольные. Мы – это группа артистов Российского цирка, которая участвовала в Международном конкурсе циркового искусства. С нами сопровождающие: переводчики, директора цирков и прочие официальные лица.

Летим триумфаторами. Все призовые места – наши. У моего сына, жонглёра Александра Кулакова, – золотая медаль! Всеобщая радость зашкаливает. Пылающая гордость распирает грудь, того гляди вырвется пламенем наружу. Чтобы этого не произошло, мы полночи тушили бушующий пожар французским сухим вином. Благо его на прощальном банкете было в изобилии.

Рейс ранний. Прямо с банкета в салон лайнера. Самолёт полупустой. Можно занять какие угодно места и расположиться как хочешь. Физические и моральные силы наконец оставили бойцов цирковой арены. Все тут же попадали с ног. Сопровождающие тоже люди, полегли рядом.

Через какое-то время направляюсь в хвост самолёта, где зелёным светом призывно горит табличка: «Не занято». Мне шлагбаумом преграждает путь тело начальника зарубежного отдела Александра Викторовича Огурцова. Он расположился спиной в креслах, ноги – через проход в соседнем ряду. Спит. Ему досталось ничуть не меньше. Он руководитель группы. Ответственность. Переживания за «наших». Общение на высоком уровне с «ненашими». Силы кончились.

Огурцов – профессиональный переводчик. Во Франции много лет работал атташе по культуре. Страну и язык знает как свои десять пальцев. Мне французский нравится. Люблю иногда покартавить, имитируя владение сим предметом. После Парижа ну прямо прёт!..

– Месью! – обращаюсь к телу, почивающему поперёк салона самолёта.

– Пермете муа де в сортир! – говорю. Прошу, так сказать, позволить мне пройти. Каламбурно заменяю «сорти» на «сортир».

Огурцов нехотя убирает ноги.

– Де пассе!.. – вяло пытается сгладить моё невежество.

– Что? – оборачиваюсь.

– «Де пассе» правильно.

– А-а! Мерси! За тем и иду!..

Монте-Карло

Монте-Карло. Монако. Мекка циркового искусства, где ежегодно меряются силами лучшие из лучших. Круче соревнования нет. Это сродни чемпионату мира. Накануне этого события здесь проходит похожий фестиваль Premiere Rampe Monaco. Но он исключительно для тех, кому ещё не исполнилось восемнадцать лет.

Вот сюда мы с сыном и получили персональное приглашение от самого Жан-Клода Гандо. Он организатор этого конкурса.

Жан-Клод не скрывает своей симпатии к Сашке. При встрече жмёт руку, улыбается…

Гандо на всех представлениях стоит бок о бок со мной в центральном проходе цирка шапито, переживает за моего сына не меньше меня.

Сегодня второй тур. В ложе принцесса Стефания. Все волнуются. Санька старается, вдохновенно работает. Стройный, артистичный. Во всём белом. Пластика от Бога, меня и… бальных танцев.

Сашка купается в аплодисментах, в обожании публики. Гандо потирает руки: он не ошибся, явно наметился победитель! Жан-Клод бурно реагирует на каждый удачно исполненный жонглёрский трюк, на каждое танцевальное движение. Восторженно комментирует:

– Quel garçon magnifique! (Какой шикарный мальчик!) Bon! Très bien! Bravo!.. (Хорошо! Очень хорошо! Браво!..)

– Что есть, то есть! – говорю. Не без гордости добавляю на своём корявом полуэсперанто, отдалённо напоминающем французский:

– C’est mon fils! (Это мой сын!)

Жан-Клод оживлённо кивает, потирает мне плечо:

– Oh oui! Assurément! (О да! Конечно!)

С этого момента Сашку как подменили. Все кольца, которые до этого так благополучно летали, стали падать на ковёр манежа, словно сговорились. Один завал, другой! Ещё целая серия. У Гандо открывается рот. У меня вообще челюсть в районе колен. Закрыл я её только для того, чтобы сообщить Сашкиному поклоннику и организатору конкурса своё категорическое:

– Ce n’est pas mon fils!.. (Это не мой сын!..)

Бара́несса

Светка!.. Моя жена и, так уж случилось, Санькина родительница.

Длинноногая рыжеглазая красотка с голливудской внешностью и такой же улыбкой. Роста выше среднего. На высоченных каблуках – много выше среднего. Я рядом, так – пигмей из какого-то там жонглёрского рода-племени.

Светка – бывшая легкоатлетка, которая когда-то с лёгкостью перепрыгивала барьеры, поставленные ей на тартановых дорожках стадионов. Далее, по жизни, не раз брала барьеры покруче спортивных. В конце концов допрыгалась – оказалась в цирке. А где же ещё? Богу видней…

Светка эксцентрична во всех проявлениях. Хохотушка. Партнёрша по манежу, спутница жизни, законная жена со всеми вытекающими отсюда последствиями. Последствий было много.

Угораздило меня создать с ней совместные цирковые номера. И тут началось!..

…Англия. Развлекательная площадка со сценой близ Блэкпула. Народу полный зал. Англичане, назовём их так, хотя здесь и ирландцы, и валлийцы, и шотландцы, и ещё по паре всяких-яких. Все горластые, бесцеремонные. Джентльменов, знакомых нам по книгам и фильмам, тут не сыщешь днём с огнём. Скорее, это наша придумка о них. Отдыхают, галдят, ждут хлеба и зрелищ. Хлеба они уже перед нашим выступлением нахлебались немало, эдак по три-четыре бокала ядрёного пива. Зрелище – вот оно, мы со своим номером.

Появляюсь я с сервировочным столиком на колёсиках, где высятся стопки тарелок для работы. Мы их сейчас будем бить-колотить на потеху публики. Разогретая «аудитория» заинтересованно сопит, пытаясь предугадать ход моих «официантских» мыслей. Мимо!.. Выходит Светка. Ноги из-под коротенького платья – с ума можно сойти! И зал сходит. Вопли, свист, улюлюканье, комментарии, ор, гвалт – прямо дерби «Манчестер Юнайтед» с «Ливерпулем» на Уэмбли.

Мы вдохновенно работаем, с упоением грохаем посуду, не слыша фонограммы. Зал ревёт – уши закладывает. Англичане неистовствуют. В этом матче явно выигрываем мы благодаря Светке…

Восемь минут беготни среди зала, гора битой посуды, пот градом. Слава богу, номер окончен. Поклон. Мы должны уходить за кулисы. Но на этой площадке сцена хитрая. Задрапирована сзади по дуге. К тому же вход-выход не по центру. Правее середины – ма-аленькая щель, в которую ещё нужно попасть. Там вниз порожки – и ты в гримёрке. Больше путей к партизанскому отходу никаких. Но! Русские не сдаются! Даже в Великой Британии.

Я – к этой щели. Приоткрыл. Как истинно русский – настоящий джентльмен, приглашаю даму пройти вперёд. Но на Светку в который раз накатило. Она любит принимать самостоятельные решения. Плевать ей на руководящую линию партии и партнёра. Не обращая на меня внимания, Светка начинает искать выход. Ткань по кругу серая, сморщенная, гофрированная. Пойди найди ту самую вожделенную дверцу с золотым ключиком, который к тому же у меня. Она мечется, пытается раздёрнуть швы. Выхода нет. Проносится мимо меня в противоположную сторону, там ведёт поиски.

В зале икота. И отнюдь не от пива.

У зрителей реакция на эти поиски такая, какой не было даже во время номера. Я слегка контужен от грохота ног и ладоней, от лихого свиста и криков промоченных глоток. Мой призывный голос «Света! Света!..» тонет в этой канонаде. Устав от бесполезных призывов, я стою, сложив руки на груди, вместе с залом наблюдаю за этими поисками. Светка, ощупав по кругу всю сценическую драпировку, наконец вспомнила обо мне. Повернулась, развела руки в стороны и недоумённо пожала плечами. По-детски улыбнулась: фигня какая-то! Я согласился. Приоткрыл занавеску и большим пальцем, просемафорил, где выход. Под рёв толпы я, как Моисей, указал путь заблудшей овце…

Кстати, об овцах. Светка по гороскопу Овен. Однажды, в минуту моего прозрения, вскричал, вскинув руки к небесам: «Я последний баран, что решил с тобой создать наши номера!» На что Светка со свойственной ей мудростью и улыбкой спокойно констатировала: «Значит, я – первая цирковая бара́несса! И со мной не скучно!..»

Светка-навигатор

У моей Светки есть особенности. А у кого их нет?..

Если вы с ней танцуете, вести будет она, даже если станете противиться. Я в такие моменты просто кладу свою буйную головушку ей на грудь и впадаю в нирвану: «Кружи! Мне по фигу! Знаю: всё равно будет по-твоему, упёртая бара́несса!..»

Если вы направляетесь в незнакомое место, навигатором будет только она. «Ты знаешь куда идти?» – «Нет! Но чувствую!..» – «Идём направо!» – уверенно приказывает она, рукой показывая… налево, и наоборот. Из-за этого я не одну сотню километров наездил по дорогам Европы, возвращаясь на нужные маршруты после её заклятых «лево-право». Атлас автомобильных дорог только в её руках. Она обычно восседает штурманом на заднем сиденье, руководит. Моё дело шофёрское.

Англия. Карту она читает – топографы сдохнут от зависти! Но вместо них обычно подыхаю я. Здесь руль не с той стороны и дорога в противоход – левосторонняя. Нервы на пределе: чужая страна, водительское удостоверение нашенское, не международное. Что случись – тюрьма! А тут ещё и гонят налево вместо направо. Нет, налево я с радостью – дело молодое, но не в этом случае.

После очередных сусанинских экскурсов и моих воплей Светка меняет тактику. На мой животрепещущий вопрос на развилке трассы: «Куда?» – она, боясь перепутать лево с право и дабы пресечь мой праведный гнев, мудро отвечает: «Туда.» – «Куда туда?» – ору я, слыша за спиной хор истеричных клаксонов нетерпеливого английского автопрома. «Ну туда, туда! Я же тебе показываю!..» Оказывается, мне надо или обнаружить её указующий перст в зеркале заднего вида, или обернуться, чтобы увидеть её лакированный ноготок, тыкающий в сторону окна. Сзади поджимают, и я, чтобы не задерживать поток, поворачиваю на свой страх и риск. В который раз катим мимо цели, ищем возможность вернуться на исходную точку. А это как минимум пол-Англии.

Iveco

В Великобритании все перекрёстки проезжаются по принципу кругового движения. Иногда ответвлений на кругу до десятка. Если ошибочно въедешь не в свою полосу, наслушаешься автомобильных гудков почище, чем у нас. Британцы бо-ольшие любители из открытых окон своих машин оценивать твоё умение водить. По первости я плохо понимал их нецензурщину. Но на всякий случай с первого же дня нашего пребывания здесь, каждому из них объяснял, куда им следует идти или ехать. Заслышав исконно русскую речь, окна вместе со ртами закрывались мгновенно. Уважуха.

…Развилка на пути в Шотландию. Круговое движение. Асфальтовых отпочковок, как щупальцев у осьминога. Налево пойдёшь, направо. Это сейчас я бы проехал без проблем, имея навигатор. Тогда навигаторы были только в Японии. У меня – Светка. «Поверните налево…» – «Куда ты поехал, блин! Я же показываю тебе – налево!..» – «Это направо, motherfucker!..» – «Маршрут перестроен.»

Широченный круг. В центре – клумба с цветами, как тот камень на пути наших богатырей.

– Куда?

– Машину видишь? Во-он Iveco стоит.

– Где?

– Справа.

Смотрю сначала налево (на всякий случай), потом направо. В самом деле, там, справа, ожидает своей очереди проезда грузовичок с упомянутым названием. Он трогается – я шустро за ним.

– Ты куда? Рано! Ещё три поворота нужно было проехать!

– Точно было справа?

– Точно!

– Точно это была Iveco?

– Я, по-твоему, читать не умею?

– А я сейчас за чем еду? Читай!

– Это не та Iveco!

– Да мать твою, английскую королеву!

Вижу краем глаза, как впереди, через три поворота, по нужной нам трассе катит Iveco. Ещё одна. Точно такая же.

Разведчики

В Великобритании мы были на гастролях четырежды. Каждый раз где-то по полгода. От этого английский я лучше знать не стал. В основном общался через свою личную «переводчицу» Светку. Наверное, смешно смотрелось со стороны, как я мимикой и жестами что-то вещал этим британским аборигенам. Когда по их лицам видел, что они ничегошеньки не понимают, спрашивал нужное слово у Светки и сразу его повторял. Я считал главным – КАК повторить!..

В этот год мы гастролировали по театральным сценам с местной вокальной группой Time Mashine. Обидел я их сразу, в первую же нашу встречу. Сказал, что они спёрли название у нашей прославленной на весь мир группы «Машина времени». Моё «здрасьте!», превращённое Светкой в «хэллоу!», было бесповоротно испорчено этой новостью. Англичане явно обиделись и задумались…

Чтобы хоть как-то наладить контакт и произвести впечатление, я ничего лучше не придумал, как подарить им свою первую книгу «Представление продолжается». Она тут же прошлась по рукам под возгласы «вау!» и вопросы «it’s you?». Я скромно опускал глаза: «Йес итыз!..»

В этой книге много фотографий цирковых и жизненных. Они заинтересованно их рассматривали, сравнивая с оригиналами. Светку осыпали комплиментами. От меня резко отпрянули, когда увидели на фото меня же, но только в солдатской амуниции с гранатомётом в руках, смотрящим в прицел. Повисла тишина. Короче, познакомились.

Этот ансамбль песни и пляски под названием Time Mashine ежедневно передвигался по площадкам на грузопассажирском автобусе. Там, в его недрах, умещалась вся их аппаратура и личная жизнь. Мы же катались по дорогам Британии с нашим цирковым реквизитом на вместительной реношке.

Не прошло и недели гастролей, как я стал замечать за собой «хвост». Сначала мне показалось, что мне… показалось. Но неплохая зрительная память, годами натренированная в цирке, подсказала, что за нами постоянно мотаются два «Ровера», сменяя друг друга. В предыдущие сезоны работы в этой стране мы были лишены подобного почётного эскорта.

Светка пригвоздила меня к позорному английскому столбу словами: «Не хрена было дарить книги и показывать, какой ты крутой в свои восемнадцать на стрельбищенском полигоне Кантемировской дивизии. Теперь вот наслаждайся группой поддержки твоего безумного таланта из спецов МИ-5, МИ-6, а то и МИ-7, если таковая существует…»

В своей жизни я был знаком только с нашими Ми-8 и даже летал на них несколько раз там же, в армии.

…Ах, так! Может, вы ещё и микрофонов напихали в нашу машину? Ретивое взыграло, Остапа понесло! Я в нашей реношке с азартом громко рассказывал Светке, что успел «разведать» и отснять на плёнку. А ездили мы по всей стране по несколько сот миль ежедневно. Звучали названия городов, пароли, явки. Светка то и дело таращила глаза с немым вопросом: «Это когда же ты успел? Где была в это время я с сыном?» Нашему Саньке тогда было около десяти, и он шпарил на английском лучше англичан. Говорю: «Я нашего пацана посылал в разведку! Это он добыл сведения». Светка, воспитанная героями-севастопольцами, включилась в игру. Давай в ответку такое рассказывать, что теперь у меня возник тот же вопрос: «А где носило меня в это время?..»

В этой игре главное – не расколоться. Если нас и в самом деле слушали, то точно те, кто русский знал не хуже нас. Светка тихо тряслась от смеха на заднем сиденье, зажимая рот руками. Я мужественно глотал свои эмоции, кусая губы, чтобы не заржать. Санька непонимающе крутил головой, поглядывал на родителей, которые на его глазах тихо сходили с ума. Надо понимать, от тоски по Родине. Там-там-татам… «Боль моя! Ты покинь меня.»

Третья машина сопровождения появилась вскоре после наших съёмок на берегу озера Лох-Несс в Шотландии. Мы снимали на видеокамеру и фотографировали всё подряд, больше думая о морском чудовище, нежели о секретах Великобритании. Видимо, по пути что-то «зацепили», чего иноземцам лучше не видеть и не знать…

Я вошёл в роль. Словно Штирлиц, вилял по закоулкам, уходил от «погони», отрывался от «хвостов». Светка с картой в руках диктовала маршруты. Мы всё это сопровождали репликами разведчиков из виденных некогда фильмов. Мозги у преследователей явно кипели. Мы своим дилетантством ломали наработанные стереотипы всех разведок мира. Наши поступки были алогичны, разговоры сводили с ума тех, кто слушал. Мы такое несли, сами диву давались! А то, что нас слушали, уже не было сомнений. Мы им «подсказывали», и они «опережали» нас на два хода, появляясь заранее там, куда мы только направлялись. Мы весело потирали руки!..

Кончилось всё, когда я громко рассказал анекдот. Думаю, те всё поняли – ребята там работают весьма неглупые. Наверняка нахохотались, как и мы, от души. Анекдот был таков: «Отель. Ночь. Двухместный номер. Поселяется ещё один постоялец. Ему безумно хочется спать. А его сосед без умолку ругает политику страны, её руководителей. Тому, кто только что поселился, всё это изрядно надоело. Он выходит из номера, просит дежурную принести в их номер два чая. Строго через пять минут. Возвращается. Слушает соседа. Кивает. Тот продолжает крыть всех и вся. Неожиданно слушающий берёт со стола пепельницу и говорит в неё: „Товарищ майор! Принесите два чая!“ Открывается дверь – и дежурная вносит два стакана с дымящимся чаем. Изумлённый сосед заткнулся. Накрылся с головой одеялом.

Утром поселившийся накануне открывает глаза и видит напротив пустую кровать, свёрнутый матрас. Дежурная убирает номер. Он спрашивает:

– А где этот?

– Его ночью забрали.

– А меня почему оставили?

– Уж очень майору понравилась хохма с чаем!..»

На следующий день мы спокойно ехали одни, без сопровождения. Даже как-то скучно стало.

Вот такая история произошла с нами благодаря бдительной английской группе Time Mashine. Кстати, через месяц появились их новые афиши. Теперь они назывались Dream Machine.

Dream Machine

Этой музыкальной группой руководили брат с сестрой Крис и Кристина Уотсон. В ней ещё пели Марк Бинкс и блистательная солистка Сара (запамятовал её фамилию). На подтанцовки выходила пара девчонок. Все ребята ослепительно молодые, весёлые, относящиеся к нам с уважением, симпатией, но в первое время с понятной долей настороженности. Нашего Саньку они полюбили сразу и бесповоротно. Болтали с ним без умолку. Вскоре в лексиконе англичан стали появляться русские слова. Безобидные. И не очень. Пришлось с нашим юным разведчиком провести беседу на тему: «Руссо артисто – облик морале!..»

Английский от русского крепко отличается. И не только строением слов, их последовательностью. Отличается чаще всего смыслом, в который въехать чужаку практически невозможно. Нет, совпадения, конечно, бывают. Например, услышав фамилию Криса с Кристиной, я не смог удержаться, чтобы не рассказать им анекдот о Шерлоке Холмсе и докторе Ватсоне. Фамилия ребят Уотсон звучит именно как Ватсон. Языка я толком не знаю. Включаю театр мимики и жеста, подкреплённый несколькими знакомыми английскими словами. То, что они так не говорят, меня не колышит, пусть догадываются. Спрашиваю: «Знаете, почему Шерлок Холмс был „нот мерид“, то бишь не женат?» Они пожимают плечами. Я растягиваю рот в двусмысленной улыбке. «Это же элементарно!» – говорю максимально по-английски и сам же отыгрываю эту сценку до конца. Якобы осенённый догадкой, удивляюсь: «Ватсон?!..»

Здесь всё совпало. Посмеиваются. Юмор и сальная двусмыслица прошла. Впадаю в раж. Тороплюсь закрепить успех. Ещё анекдот от русского: «Встреча на корабле Джеймса Бонда со своей визави – красоткой, которую ему ещё предстоит охмурить. Джеймс протягивает руку:

– Бонд! Джеймс Бонд!

Красотка отвечает:

– Оф! Фак оф!..»

Жду реакции. Вижу, мои англичане скисли. Юмор, очевидный для нас, неожиданно не прокатил. Они пытаются понять: с какого переляку я их вдруг послал, да ещё и на их же ридной мове… Потоптался на месте, аплодисментов не дождался, похлопал их по плечам и пошёл жаловаться Светке, поминая Задорнова: «Ну тупые!..»

…Время летит быстро. С ребятами сдружились. Узнав, что Светка сама сшила все наши сценические костюмы, стали её упрашивать сделать и им новый вариант. Через месяц ударного труда и бессонных ночей моей жены «Дрим Машин» вышла на сцену в новых костюмах. Дамы – в роскошных платьях от кутюр «Мадам Кокор» (Светлана Кокорина). Мужчины – в костюмах смелого покроя и такой же расцветки этого же автора. Зрители встретили Dream Machine шквалом аплодисментов – группа не самая последняя в Великобритании. Светку представили. Завалили цветами. Зал вместе с музыкантами ликовал и не отпускал её минут пять, топая ногами и посвистывая! Это был персональный Светкин триумф.

Полгода пролетели как один день. Прощальная вечеринка. У всех слёзы на глазах – привыкли за эти полгода друг к другу, влюбились. Завтра расставаться. Кто знает, может, навсегда…

Расселись прямо на полу в нашем просторном шале. Я тихо потягиваю джин, который разбавляю тоником. Во рту – словно ёлку грызу. Мои молодые англичане попивают кто пиво, кто колу, некоторые – мой тоник. Все непьющие, занимающиеся спортом. Незаметно их сознание, затуманенное предстоящим расставанием и тоской, даёт сбой. Смотрю, в ход пошёл мой джин – так, попробовать. Молчу. Поглядываю на англичан. Они сначала опасливо в стаканы много тоника и несколько капель джина, потом как-то наоборот.

Хмель – штука международная. Чем он хорош? Через какое-то время прислушиваюсь: говорю по-английски! А раньше – ни бум-бум! Глядь, ба! Мои грустные друзья шпарят на русском! Ни фига себе! Чудо!..

Трезвая Светка оглядывает комнату, нас, осовевших, враскоряку сидящих на полу. Обращается к музыкантам, которые, икая, глупо и очень даже нетрезво улыбаются. Выносит вердикт:

– М-м-да-а… Придётся вашу группу ещё раз переименовать!

– Why, Sveta? – И-ик! – Почьему?

– Вы не «Дрим Машин». Вы теперь «Дринк Машин»!..

Светка

Моя жена уникальна во многих смыслах. Она многогранна.

Что особенно ценю в ней – чувство юмора и хорошо законспирированную женскую мудрость.

Обычно я брожу по московским улицам и переулкам сам по себе. Мои бешеные пешие километражи Светке не по душе. Она выбирает собственные недлинные маршруты и формы досуга. Короче, не мешаем друг другу жить…

В кои-то веки гуляем вдвоём. Бредём по осенним Лужникам, поддаём ногами жёлто-бордовые листья. В руках Светки их целый букет. Выходим на набережную Москвы-реки. В воде отражается синее небо. Из-за этого серая вода кажется синей лентой, убегающей куда-то за поворот. Тихо. Спокойно. Умиротворённо. На душе благодать. Я невольно прижимаюсь к Светкиному плечу, трусь небритой щекой и в нахлынувшем умилении говорю:

– Как же хорошо иногда пройтись со своей женой!..

Пауза. В глазах Светки прыгают чёртики. Она хитро улыбается. На всякий случай ещё раз, не вслух, проверяю сказанное. Пытаюсь хило улыбнуться СВОЕЙ жене:

– М-м-да-а. Понимаю! Прозвучало двусмысленно.

Редактор

Светка – многолетний редактор моих книг. Хорошо обученный, окончивший прорву курсов и чего-то там ещё. Короче, мой мучитель. При ней просто так, «на расслабоне», лучше ничего не говорить, – схватит за язык! Начнёт свой ликбез: «Спускается он, видите ли, по лестнице вниз. А что, разве можно спускаться вверх?..» или: «Поднимается вверх. Что, разве можно подниматься вниз?» И всё в таком духе. Иногда Светку заносит и ловлю её уже я:

– «Пройтись со своей женой.» А что, разве можно с чужой? Ответственно заявляю тебе, МОЯ любимая жена: можно! Ещё как можно!..

Наши словесные пикировки частенько дают неожиданные результаты: рождаются новые рассказы. Как, например, этот.

…Сидим смотрим телепередачу, где даёт интервью один молодой певец со СВОЕЙ женой. У певца потрясающее чувство юмора. На вопрос: «Могут ли у вас быть дети на стороне, о которых вы не знаете?» – отвечает: «Вряд ли, но.» Жена меняется в лице, напрягается. Тот выдерживает паузу, чтобы помучить суженую, с улыбкой добавляет: «Скорее буду рад, чем огорчён, если однажды кто-нибудь позвонит в дверь и войдёт со словами: „Здравствуй, папа!..“»

Светка хитро смотрит на меня. Я многозначительно и загадочно улыбаюсь.

– Хотела бы посмотреть на твою физиономию, если бы тебе вот так в дверях кто-нибудь: «Здравствуй, папа!»

– И чё? – пожимаю плечами. – Вполне себе жизненная ситуация. Я бы вот на тебя посмотрел, когда в тех же дверях прозвучало бы: «Здравствуй, мама!..»

Ай да Пушкин!

Всё началось, когда мы со Светкой спорили, кому посвящены строки: «Ах, обмануть меня не трудно! Я сам обманываться рад!» Понятно, что Пушкин. Ясно, что писано для дамы сердца. Но для кого конкретно? Тут тебе и Керн на память приходит, и ещё дюжина пушкинских пассий. У меня версия конкретная, точная – я-то в курсе.

Спор есть спор. Я – в Яндекс. Задаю голосом вопрос Алисе. Победоносно смотрю на Светку: ща, услышишь! Из динамика айфона дама не моего сердца развесёлым голосом вещает всякую фигню и ничего конкретного. Возмущаюсь! Мне в ответ с ещё большим задором ещё большую фигню. Настроение портится. Вкус грядущей победы становится кислым.

«Ах, завести меня не трудно!..»

Воплю в микрофон:

– Александре Осиповой посвящено это! Слышишь! Александре О-си-по-вой! Ни хрена ты не знаешь, железяка интернетная!

Лучше бы я не начинал. Узнал о себе такое!.. Алиса интеллигентно так, с подвывертом, поливает меня, характеризует. Я в ответ не молчу. Тоже так, интеллигентно:

– Кукла ты электронная, а не женщина во плоти. Мне в обратку ещё краше…

Понимая, что проигрываю, тихо так, сквозь зубы, выражаю своё невосхищение:

– Сука!..

Собеседница услышала. В ответ:

– Остыньте! Дышите глубже. Размышляйте о своём поведении!

– Ни хрена себе! Она ещё и на такое реагирует!

– Спасибо, милая! Приятно иметь дело с вежливым человеком.

Под смех Светки меня вообще перекосило:

– Нет, ты глянь, я, оказывается, ещё и баба! Хм, «милая»! На конкретные вопросы кто будет отвечать конкретно, – Пушкин?

– Вы хотите поговорить об этом?

– Тьфу!

– Будьте здоровы!

– И тебе не хворать! Поговорили!..

Коллекция

Самое неблагодарное занятие – это коллекционировать. Неважно что: марки, значки, открытки, монеты, пустые пачки сигарет. Всегда будет чего-то не хватать до полного счастья. Главное в этом деле – вовремя остановиться. Иначе окажешься «рабом лампы» и откровенно будешь сходить с ума. С каждым днём всё больше превращаться в маньяка, у которого только одна цель – пополнить коллекцию.

Не минула сия чаша и меня. Я стал собирать галстуки. Подсадил на это безнадёжное дело эстет и знаток сего предмета Алексей Анатольевич Сонин. Помимо галстуков, он коллекционировал ещё и «кисы» (бабочки). Не просто собирал, всё это ежедневно носил. Настоящий ленинградский щёголь, с неким изысканным налётом лёгкого пижонства. В одежде, стиле – безупречен. Манеры, жесты, речи – залюбуешься!..

Я бросился тихо подражать. В самое короткое время у меня подсобралось что-то около двухсот разнокалиберных галстуков. Но куда мне до Сонина, против его шести сотен, змеями висящих в шкафу на специальной перекладине. Режиссёру их везут со всего мира благодарные артисты, ученики, друзья. Я среди них. За рубежом, скажем, где-нибудь в Париже или Лондоне, покупаю галстуки себе и не забываю о своём наставнике и друге.

Сонин быстро научил меня их правильно завязывать, что с чем носить. Короче, ввёл в тему. Одним пижоном и несчастным коллекционером в этом мире стало больше.

Теперь я, не видя лиц, с жадностью вглядывался в шеи прохожих, сотоварищей по жизни и работе. Про себя отмечал: этот галстук завязан небрежно, неправильно. Узел вялый, неплотный. Длина не соответствует росту. Цвет не подходит сорочке и пиджаку. О! А этот галстук роскошен! Какой шёлк! Где он его взял? У меня такого нет! Держите меня!.. Первое желание – подойти, выменять, выпросить, сорвать, убежать. В моих глазах нездоровый блеск. Люди шарахаются…

Я дошёл до предела. Жена Светка тоже.

– Для твоих галстуков уже нужен отдельный чемодан! Таскать тебе! Лучше бы ты пил!..

Можно подумать, чемоданы таскает она!..

Пить!.. Глупая, недальновидная женщина! Не знает этих алкоционеров. У них впереди – цирроз печени или белая горячка. А коллекцию с бутылками алкоголя тех, кто не пьёт, вообще от пола будет не оторвать! Мои галстуки – так, баловство! Но с этим тихим сумасшествием надо тоже что-то делать, она права…

Наступив себе на место, где обычно красуются галстуки, я начал аттракцион неслыханной щедрости. Раздариваю с таким трудом приобретённое направо-налево. При этом рву себе сердце, нервы. Героически преодолеваю сомнения, жадность, скопидомство. Даже не подозревал, что я такой сквалыга!..

Светка не нарадуется. Муж стал ночами нормально спать. Единственное, почему-то нервно всхлипывает, постанывает – снится что-то.

В скором времени остались от моей коллекции рожки да ножки. Так – с десяток шёлковых «змеек», которых я украдкой трогаю, нежно оглаживаю и вздыхаю.

Нам собираться на очередные гастроли. Забитые до предела чемоданы трутся пухлыми боками. Светка распихивает по сумкам не вошедшее, но, с её точки зрения, до ужаса необходимое. С моей же точки того же зрения, этого необходимого накопилось больше, чем необходимо. Говорю об этом прямо. Трогаю один из чемоданов. Невольно охаю: вес не взят! Чемодан словно прилип к полу. Я свирепею, ору:

– Какого хрена там напихано?

– Ничего лишнего! Всё нужное!

– Да сколько того нужного нужно, блин? Что там?

Светка делает тактическую паузу. Подходит, кладёт руку на плечо, ласкает взглядом своих рыжих глаз. Я позорно затыкаюсь, млею, таю, как сахар на раскалённой сковородке. Она ставит победную точку в этом извечном противостоянии полов:

– В том числе и твои галстуки, милый!..

Любимое место

Идём со Светкой к автобусной остановке. 119-й нас опережает. Приходится с ним посоревноваться. Летим на крыльях вечной молодости и таких же желаний.

Влетаем в распахнутые двери задней площадки. Людей мало, все в основном сидят впереди. По привычке смотрю на свои годами насиженные места. Обычно езжу там. Они в последнем ряду автобуса рядом с двигателем. Там всего три сиденья. Одно огорожено стеклом. Это моё, любимое. Сиди себе, как в отдельном купе, поглядывай на мелькающие пейзажи, слушай рычащий мотор, грейся о его пламенное сердце.

Светка эти места не жалует. Она южанка, а там и зимой и летом жарко. К тому же шумно. Мне так в самый раз. Я мечтатель. Меня это убаюкивает, повергает в сонные грёзы.

Тяжело дыша, топчусь на месте, с вожделением поглядываю на пустующую автобусную галёрку. Натыкаюсь на предостерегающий взгляд Светки, которая на корню пресекает мою попытку рвануть за любимую перегородку. С безволием подкаблучника вопрошаю:

– Куда?

Ответ прилетает незамедлительно:

– Куда хочешь, только не сзади!..

Единственная соседка, что сидит у окна, глубокомысленно растягивает губы в улыбку.

Вяло констатирую:

– Прозвучало о-очень сексуально!..

Новый год

Никогда не связывайтесь с маленькими – от них бо-оль-шие неприятности!..

Теперь всё по порядку.

В кои-то веки собрались встретить Новый год семьёй: я, Светка, наш Санька, кошка Бася. К шампанскому относимся сдержанно, поэтому купили странную бутылочку «Абрау-Дюрсо», объёмом чуть больше «мерзавчика». Хватит всем по паре глотков. Нам не пьянства ради и не здоровья для, а для традиционного сжигания бумажных желаний и последующего запития кремированного праха шипящим зельем.

У нас годами выработанный ритуал. Главное – всё успеть вовремя: духи Нового года самодеятельности не любят. Блюдут строго!

Но мы в вечном поиске непроторённых путей! Нам вынь да положь чего-нибудь этакого, новенького, неизведанного.

В этот раз угораздило связаться с этим низкорослым «Абрау-Дюрсо». Всё к ритуалу приготовили. Осталось открыть шампанское, что традиционно доверили мне.

Начал мучиться с этим недоростком заранее, минут за пять до торжественной речи руководителя страны. С трудом снял с горлышка странную капроновую пробку, имитирующую, надо понимать, сургуч, о котором помнит лишь позапрошлое поколение, когда «водку гнали не из опилок». Под капроновым контрацептивом оказалась ещё и металлическая винтовая пробка, как на «Боржоми», «Ессентуках» и прочей минводочке. Далее всё просто: поворот кистью, хруст – и жидкость на свободе. Но это попозже…

Стоим у телевизора, свечи горят, бумажки с желаниями от нетерпения дрожат в руках. Тронная речь окончена. Вот оно! Бом-м-м! Первый пошёл!.. Записки занялись пламенем. Толкаясь, трусцой на балкон. Пепел в ночь! Галопом назад. «Мерзавца» в руки, металлическую башку ему набок.

Ан не тут-то было. Пробка прокручивается и никакого тебе – хрусть. Вместо вожделенного шампанского истекает время! Ужас! Куранты на последнем издыхании. Вот-вот вступительный аккорд гимна.

Я – на кухню. Ножом… Не берёт. Вилкой! Не поддеть. Отвёрткой! Соскальзывает! Пробка не сдаётся. Сын кричит: «Папа! Скорей!». Руки трясутся, новогодние духи прямо над ухом издевательски ржут, стучат по циферблату: «Время!..»

Мысль садануть ножом по горлышку. Нет, не себе, по бутылочному, как это делали гусары! Так это гусары! Они красивые, а я даже без галстука, так, по-домашнему. Сын: «Папа!..» В мозгах: «Хана желаниям!..»

Руки суетятся, мысли толкаются, Сашка со Светкой вопят, кошка от страха орёт. Духи продолжают ржать, гимн заканчивается.

Хватаю плоскогубцы. Слава богу, всегда под руками. Куро́чу податливый металл пробки. Она сворачивается в спираль. Шампанское с шипением фигачит во все стороны. Руки, лицо, рубашка, всё вокруг мокрое. Наконец пробка сорвана.

Влетаю в комнату, где телевизор допевает финальный аккорд. Лью остатки вина в бокалы, чокаемся и дурными голосами орём новому году: «Ура!» – точно в тональность и в последнюю протяжную ноту нашего гимна. Фууу!..

А что! Вышло даже как-то по-цирковому. Осталось дождаться: сбудется ли?..

Одно посоветую: не связывайтесь с маленькими, ежели не хотите больших проблем!..

Короче, с Новым годом! Пусть задуманное сбывается.

Поход в Большой…

Москва. Большой театр. Римский-Корсаков. «Царская невеста».

Балкон. Третий ярус. Третий ряд. Видно только стоя и то не всю сцену. Аншлаг. Вначале потрясение. От сценографии, от роскошных голосов, от обилия золотой лепнины ярусов, лож и завораживающей музыки.

Вскоре первое впечатление несколько улеглось. Удобств минимум. Можно посмотреть по сторонам. Взглянуть на соседей, которые тоже маются, приспосабливаясь к доставшимся местам. Ближайшие соседи наши друзья, с которыми пошли в театр. Компания разношёрстная, разновозрастная.

Подруга моей Светки – дама серьёзная. Звать Татьяна. Начитанная. Эрудированная. Как Большая Советская Энциклопедия. Меня с такими раздирает чего-нибудь выкинуть этакое, чтобы увидеть хотя бы намёк на улыбку. Пока безуспешно.

Перед спектаклем у меня вырвалось что-то там про девок. Татьяна мгновенно реагирует, слегка хмуря брови: «Девки в поле снопы вяжут». Ладно. Проглотил. Перевариваю.

В первом акте «Царской невесты» появляется на настоящем коне Иван Васильевич. Я от неожиданности:

– О! Лошадь!

Татьяна мне тихо поясняет:

– Это Грозный!

Я ей так же тихо, как Жорж Милославский из «Ивана Васильевича»: «Ой, не похож! Ой, не похож!..» (Я имел в виду коня…)

Татьяна мою интонацию словила, впервые улыбнулась. Лёд тронулся.

В одной из арий Малюта Скуратов интересуется протяжным басом: «А где девки?»

Я мгновенно реагирую, повернувшись к Татьяне:

– Снопы в поле вяжут.

Татьяна тихо трясётся от смеха. Есть! Ледоход набирает обороты.

В антракте объявляю компании, что, когда закончу с цирком, устроюсь в Большой театр.

– Представляете, на вопрос: «Где работаешь?» – всем буду отвечать: «В Большом театре!»

Татьяна:

– Интересно, кем?

– Конюхом.

Смотрит на меня с недоумением.

– Лошадь видели? Значит, и должность конюха должна быть. Это моё…

Перед началом второго акта начинает медленно гаснуть свет. Я вспоминаю свою старую шутку, спрашиваю Татьяну:

– А знаешь, как это делается?

– Что именно? – Она само внимание.

Я с серьёзным видом:

– Свет медленно гаснет.

– Ну? – Татьяна в напряжении.

– Во всех театрах это специальный человек делает. Мне местные работники рассказали.

Татьяна в нетерпении узнать секрет. Даже веером перестала обмахиваться.

– Электрик медленно-медленно вытаскивает вилку из розетки.

– Фу на тебя!..

С нами парень лет десяти-одиннадцати. Прислушивается. Татьяна к нему:

– Не слушай его! Этот дядя из цирка. Он никогда не говорит серьёзно.

Парень тянется ко мне и тихо, искренне говорит:

– Я об этом тоже где-то слышал. Но сколько дома не пробовал, ни разу не получилось.

Татьяна делает мне глаза, полные укоризны: паца-на-то за что?

Я парню – так же искренне и серьёзно:

– У этих дядек из Большого тоже не сразу свет выключался медленно и ровно. Это как в цирке: надо тренироваться.

Парень кивнул. Я понял: будет тренироваться.

Светка тихо смеётся. Она весь мой репертуар – назубок. Но иногда и её балую чем-нибудь свеженьким.

Финальные слова Татьяны перед очередной арией во втором акте:

– Малюты Скуратова на тебя не хватает.

Киваю на Светку:

– Мне и царской невесты – по гланды!..

Эх, Римского-Корсакова бы к нам в компанию. Мы бы с ним точно чего-нибудь замутили…

Выходной

Выходной. Цирковые выехали на пикник. На берегу речки костерок, шашлыки, спиртное, смех, песни под гитару. Администратор программы Светка (не моя жена) слегка под хмельком, направляется к будке деревянного туалета, что невдалеке в кустах, – место культурное! В заднем кармане Светкиных джинсовых брюк новенький мобильник – её гордость. Присаживается. Бу-ульк!.. Мобильник точнёхонько в «иллюминатор» под ногами. Там яма полным-полна.

Светка выходит с перекошенным лицом, полным отчаяния:

– Утопила!.. Дура! Овца тупая!

Её обступают. Сочувствуют, утешают. Кто-то заглядывает в «преисподнюю»:

– М-м-да-а, бесполезня-ак!..

Слово берёт душа компании клоун Серёга Колганов.

– Утопила?!

– Угу!.. – всхлип.

Серёга достаёт свой телефон. Набирает. Раздаётся глухой рингтон утопленника.

– О! Ещё живой! – Серёга протягивает мобильник Светке.

– ?!..

– На, попрощайся!..

Сява

Дело было в одном из провинциальных городов, куда закинула меня гастрольная судьба.

Так уж случилось, что в программе доминировала прелестная половина рода человеческого. Доминировала настолько, что мужчины здесь были как золотые самородки на Аляске в эпоху золотой лихорадки. То есть они теоретически были, но старателям их ещё предстояло найти. Наши молодые, цветущие «Амазонки» старались вовсю…

Я оказался в роли того самого самородка, который вызывающе «лежал» у всех прямо на виду. Мне тогда исполнилось только двадцать пять. Глаз блестел и посматривал налево. Другой – тоже сиял. И, в свою очередь, искал объекты приложения сил и реализации фантазии справа. В нужный момент они исключительно целеустремлённо смотрели вместе, куда им было нужно. Зрение о ту пору было стопроцентным и без изъянов.

Тестостерон соревновался с разумом и логикой, но побеждал всегда первый. Охотничий азарт обольстителя все одеяла и простыни сначала тянул на себя, а потом в порыве страсти широким жестом великодушно отбрасывал в стороны, обнажая суть этого затянувшегося соревнования похоти с пахотой. Здесь была вечная ничья – силы были равны. Силы просто были. Их хватало с лихвой.

Нас поселили в гостиничный номер вдвоём с акробатом. Парнем он был тихим, застенчивым и как-то не по-гусарски спокойным. Собирал марки, красивые конверты, короче, был коллекционером с трудно запоминающимся для некоторых названием – филателист. Все от мала до велика звали его Сява. Он был Сявой во всех смыслах, которые существуют на свете. Ходил, опустив глаза. Пунцовел, если речь заходила об интимных сторонах отношений между мужчиной и женщиной. На манеже был на удивление смел, решителен, исполнял рискованные трюки. Вне цирка постоянно бродил по городу, посещал музеи, галереи, выставки, короче, взращивал себя духовно. Как он умудрился сохранить девственность до своих лет – одному богу известно! Младше меня он был совсем на чуть-чуть.

То ли тот город был каким-то необычным, то ли виновата была наступившая весна, тем не менее и Сява оказался в цепких лапах Гименея. Пришёл и его час. Нет, он не женился, но… почти. Он – влюбился. В нашем полку прибыло. Хотя это был, напомню, далеко не полк и даже не батальон с ротой. «Наших» набиралось менее одного отделения некадрированного взвода. Но, как известно, и один в поле воин. Это, конечно, не про Сяву. Тут он нам был не помощник. «Недавнопотерявшийцеломудренность» ворковал со своей рыжеволосой конопатой голубкой Лариской, которая работала служащей по уходу за животными в номере дрессированных собачек. Распахивал перед ней свои кляссеры. Трепетной рукой доставал пинцетом марки и с видимым удовольствием рассказывал, объясняя разницу между марками гашёными и негашёными. Лариска, прикрыв белёсые ресницы, млела от навалившегося на неё счастья. Потом они незаметно улетали из нашей комнаты. Видимо, в «голубятню» Лариски.

Её день начинался с поисков Сявы. Лариска, не стучась, просовывала в комнату рыжую голову, задавая ежедневный вопрос: «Где мой сифилитик?» Я ежедневно ей втолковывал, что её Сява – филателист! Пора бы это запомнить! И сейчас он на репетиции, на манеже. К тому же стучаться надо, – вдруг я голый! Та хихикала и… продолжала не стучаться.

Однажды Сява притащил в гостиницу огромные оленьи рога. Глаза его радостно блестели: «Дома прибью на стену! В коридоре будут вместо вешалки!» А пока он их водрузил над своей кроватью. Я каждое утро просыпался и с улыбкой смотрел на этот символ верности…

Так день за днём, в трудах и заботах шли наши гастроли. Всё это время мне как-то удавалось передвигаться с этажа на этаж, из одного тёплого ложа в другое, не нарушая душевного равновесия ни своего, ни чужого. Но однажды, совсем незадолго до окончания гастролей, с озабоченным видом и бутылкой сухого вина заходит ко мне одна их моих избранниц. Налили, выпили. Стук в дверь. Входит вторая. Хмурится. В её руках моё любимое «каберне». Садится напротив меня на кровати, откупоривает бутылку. Первая садится с ней рядом. Молча наливают друг другу, чокаются. Я смотрю, улыбаюсь. Сравниваю. Вспоминаю индивидуальность каждой. Любуюсь. Стук в дверь. Входит целая делегация. Все как одна знакомые, даже можно теперь сказать – родные. Садятся рядком на кровати Сявы. Едва умещаются. Сидят плечом к плечу, локон к локону, бедро к бедру. Смотрят сурово, даже грозно. Выпивают. Мне не наливают. Начинают что-то говорить. Звучат упрёки. Обвинительный вердикт гласил: «Ты изменял не нам – себе!..» Приговор: «Кобель!..» Сижу продолжаю улыбаться: влип! Каждая встаёт и по очереди даёт мне пощёчину. Бьют, словно гладят, – видимо, из расчёта, втайне от соперницы, с надеждой, что сегодня же будем в объятиях друг друга, как и раньше. Я вытягиваю шею, с удовольствием подставляю щёки. Мой взгляд падает на противоположную стену выше голов моих прелестниц. Закатываюсь в приступе смеха. Ржу как лошадь! Да что там – как табун лошадей! Наконец, кто-то из них поднимает глаза и. Смех сотрясает наш номер так, что звенит люстра и полупустые бокалы в нетвёрдых женских руках. Сотрясается от хохота вся гостиница, немало повидавшая на своём цирковом веку. Мои дорогие девчонки, повизгивая и завывая, хватаются за животы. Кто-то вообще сполз с кровати, согнулся к коленям, упёрся головой в пол. Зрелище! Камасутра! Все тыкают пальцем на стену и хохочут до икоты, до истерики, не в силах сказать ни слова. Там, над Сявиной кроватью, где они всё это время сидели, во всю богатырскую ширь ветвились гигантские рога. Одни на всех…

Креатив

Новогодняя кампания – штука суетная. Артистам надо успеть заработать все деньги, которые им посылает судьба. Эти дни год кормят. Недаром среди артистов бытует анекдот: «Одному из наших коллег приходит контракт из Голливуда. Деньги шальные! Он отказывается, аргументирует: „Они там что с ума посходили! У меня – ёлки!“».

Именно в эти дни, а точнее 31 декабря, пригласили нас выступить в одном из подмосковных пансионатов. Гонорар был приличным, поэтому мы согласились встретить Новый год вне дома. Жизнь артистов она такая.

Приехали, распаковались, подготовили реквизит, ждём своего выхода. Работать предстояло в зале ресторана, где накрыты столы, висят шары и новогодние гирлянды. Там стоит гвалт, грохочет музыка, дым коромыслом. Кто-то вовсю провожает год уходящий, кто-то уже встречает год грядущий, уткнувшись лицом в тарелку. Видимо, гуляют люди уже не первый час. Мы в напряжении: как работать? Все наши номера «интерактивные», то есть в них задействованы зрители, а публика ещё та! Первая мысль – отказаться. Но столько ехали! Приехали.

Тут является к нам Гранд-дама. В прямом смысле. Высоченный парик в завитушках времён Екатерины Великой, похожий на белоснежную ёлку. Шуршащее платье, ширины необъятной, той же эпохи. Властные жесты, испепеляющий взгляд, командный голос, не терпящий возражений.

– Я режиссёр-постановщик сегодняшнего мероприятия. Быстро надевайте вот эти костюмы, парики! Вам, женщина, – тычет она пальцем в грудь моей жены, – вот это платье. Оно, правда, чуть великовато, но другого в костюмерной театра не было. Ничего, как-нибудь справитесь. Вам, молодой человек (хм, я минимум вдвое старше этой мадам), – ткнула она мою грудь указательным перстом, – вот этот камзол. Кажется, Ваш размерчик. Та-ак! Паричок! – Она вытряхнула из картонной коробки что-то кучерявое, грязновато-белое с голубым отливом, напоминающее скальп Мальвины. – Сверху на него наденете треуголку. В руки возьмёте этот посох, или как там его называют. Будете мажордомом! Когда скажу, станете объявлять подачу блюд. Их будут под музыку торжественно выносить официанты. Финальная наша фишка – жареные перепела!

Я опешил. Никакого договора о дополнительной работе не было. Какой мажордом! Какой камзол с паричком! Я – жонглёр! Моё дело кольца бросать, с людьми перекидываться, ну там ещё тарелки с ними крутить. Как это делать в парике и с посохом – я не представлял. Да и представлять не собирался! Скорее отработать и домой!

– Здесь парадом командую я! – грозно сверкнула она очами. – Я студентка второго курса ГИТИСа! Это мой креатив! Мероприятие придумано мной как петровская ассамблея. Вы будете делать то, что я скажу!

Пришлось грозной царице сдержанно, без употребления крепких слов эпохи современной объяснить свою позицию в искусстве. Не менее сдержанно изложить исходя из жизненного опыта, ЧТО я думаю об ассамблее и студентах «второго курса», которые, как правило, в этот период обучения – все сплошь Мейерхольды, Таировы и Станиславские.

Вдруг в зале что-то загрохотало, зазвенело, раздались женские визги. Все бросились туда. Первый креатив второкурсницы, похоже, не удался. Несколько минут назад она приказала сдвинуть все столы в один ряд, как это было когда-то на ассамблеях у Великого Петра. Люди, заплатившие немалые деньги, чтобы встретить Новый год в собственных компаниях, наотрез отказывались сидеть бок о бок с незнакомыми. Возникли стихийные скандалы, плавно и логично перешедшие в мордобой. Прибежала охрана. Кое-как угомонились. Под весёлую музыку и перлы перепуганного ведущего столы снова распихали по всему ресторану и кое-как расселись. Чтобы успокоить нервы, конфликтующие стороны мигом осушили графинчики, многообещающе переглядываясь друг с другом. Новогодний градус рос не только на улице…

Наша «Екатерина Великая», императрица второго курса, мадам внушительных, если не сказать великих, форм и обладательница грудного контральто, объявляла подачу блюд, ударяя в пол царским жезлом, каждый раз глядя на меня победительницей: на этом месте мог быть ты, такую роль профукал!.. Официанты с минорными лицами гусиным клином тянулись по залу на смену блюд и приборов. Они то и дело чертыхались «дурацкой затее», потому что кто-то уже давно ждал закуски, пьяно матерился и крыл обслугу на чём свет держится. Иные так же без стеснения посылали «гарсонов», которые пытались убрать со стола ещё недоеденное. Ну никак «ассамблея» не хотела подчиняться сценарию. Это была стихия.

Как мы отработали свои номера – это отдельный разговор. Скажу только, что потратили много нервов и сил, героически спасая себя и реквизит от настойчивого участия в цирковом действии совершенно нетрезвых зрителей.

Наша второкурсница со словами «Я так вижу!» мстительно поставила номер с тарелками в развлекательной программе последним, «на закуску», когда в зале уже не было ни одного адекватного лица. Мне пришлось привлекать официантов, чтобы они помогали крутить тарелки и не допускали к «фаянсу» тех, кто из последних сил рвался поучаствовать в творческом процессе. Это была ещё та ассамблея!..

В очередной раз взглянув на меня победительницей, организатор этого незабываемого новогоднего вечера вышла на середину зала и приготовилась к столь долго скрываемому сюрпризу. Вот он – звёздный миг! Вот он – апофеоз творческой мысли! Вот оно – торжество креатива!

– Дамы и господа! – Она медленно обвела поредевший зал величественным взглядом, напоследок царапнув им меня. Стукнула три раза жезлом в пол и торжественно, нараспев, объявила:

– Пе-ре-пела-а!..

В кромешной тишине раздался пьяный голос от дальнего стола и три нетвёрдых хлопка в ладоши:

– Поз-здравляю!

Из другого угла сдавленный женский голос сообщил:

– Я, кажется, тоже…

Сан Саныч, Гошка и другие

Много лет прошло. У меня тогда была другая семья, иная жизнь. Вот, вспомнилось.

Теперь всё по порядку. Представьте себе действующих лиц и исполнителей: Гошка – волнистый попугай голубого цвета, четырёх лет от роду. Сан Саныч – его «кормящая мама» и папа моей жены. Другие – это все те, кто тогда, ненадолго, между гастролями, собирался за семейным столом.

Попугай всегда был в центре внимания. А началось всё с того, что Сан Саныч принёс его в ладонях, подобранного на улице, лежащего без движений и с закрытыми глазами. Начался переполох: что делать с этой недоптицей, недонепонятнокем. Выглядел он микроскопическим, распластанным в человеческой ладони орлом-грифом: голая шея, огромная лысая голова с тремя торчащими, как у индейца, перьями и жалким, грязного цвета, пушком на тощем теле. Реанимировали его всем семейством…

Теперь, глядя на сытого шустрого красавца с царским воротником, нельзя даже поверить, что были сомнения: выживет ли?..

Глава семьи Сан Саныч из пипетки выкормил попугая, а потом научил говорить.

Гошка никогда не видел других птиц, поэтому старался общаться с людьми на их, человеческом, языке. Хохотал, подражая нашим голосам. Слёту ловил неосторожно брошенные слова, повторяя их при всех. Иногда, в самый неподходящий момент, выдавал подслушанные секреты, совсем не предназначенные для чужих ушей. Да ещё предательски точно копировал манеру говорить и даже голос. Многим домочадцам под общий смех не единожды приходилось краснеть за сказанное.

Никто из нас не мог пройти мимо попугая без его комментария.

– Тамара артистка-антиподистка! – довольно чётко выкрикивал попугай, когда в поле его зрения появлялась моя жена.

– Вовочка-морковочка-акроба-ат! – приветствовал Гошка брата Тамары.

Сан Саныч – в прошлом цирковой артист, поэтому не удивительно, что его подопечный разбирался в цирковых жанрах.

– Девочка-Ангелочка-гимна-астка! – разносилось по комнате при появлении самого маленького члена нашей семьи.

Гошка был неимоверным хвастуном и задавакой.

– Гоша хор-роший! Кр-расавчик! Гоша ла-а-асточ-ка! – нахваливал он себя, раскачиваясь в клетке на маленькой трапеции. Потом долго смотрелся в зеркало, что-то попискивал, воркуя с отражением. Затем с азартом теребил колокольчик и продолжал хвалить себя с ещё большим усердием. Слышалась знакомая интонация его учителя, как если бы включили видавший виды осипший патефон с записью голоса Сан Саныча.

Дверца в клетке попугая никогда не закрывалась, поэтому он свободно летал по дому, садился на наши головы и руки. Когда его сгоняли, он отчаянно верещал, возмущался, оспаривал своё право на вынужденную посадку.

С Гошкой мы друг другу сразу приглянулись. Для начала он меня ознакомил со своим словесным репертуаром. Затем сделал круг почёта и поставил «точку» в своём концертном монологе на… моём новом пиджаке. Дружба состоялась.

До моего появления главу семьи звали Алексеем Алексеевичем. Когда-то я был студентом циркового училища, а он там же – преподавателем акробатики. За добрый и весёлый нрав мы, студенты, ласково звали его «наш Сан Саныч». С этим именем на устах я и появился в его доме.

Жизнь шла своим чередом. Однажды Гошка громогласно объявил:

– Сан Саныч хор-роший! Сан Саныч кр-расавчик! Ур-ра!..

От неожиданности все открыли рты. Это было что-то новое! Дружный смех оборвал Гошкины дифирамбы кормильцу. В птичьем монологе слышались узнаваемый тембр и манера говорить. Все посмотрели в мою сторону. Я отвёл взгляд.

– Подхалим! – то ли в мой адрес, то ли в адрес попугая коротко сказал Сан Саныч и, пряча довольную улыбку, вышел покурить. По дороге ещё раз выразительно посмотрел на меня. Я был в восторге: сработало!..

«Сан Саныч» прочно закрепилось в лексиконе попугая.

В один из приездов домой я услышал, как Сан Саныч, видимо помня «причинённое ему добро», расширяет Гошкины познания в области циркового искусства.

– Вовчик Кулаков – жонглёр! Вовчик Кулаков – жонглёр! – то ли спрашивал, то ли утверждал глава семьи, чистя клетку. Я тогда по этому поводу был и сам ещё в сомнениях…

Попугай сидел на плече Сан Саныча и прислушивался к новым словам. Глазки-бусинки птицы хитро косили в мою сторону. За ужином я высказал свои предположения собравшейся семье.

– Надо понимать, что вскоре стоит ожидать нового сольного концерта, посвящённого международному дню жонглёра!

И не ошибся. Ждать долго не пришлось.

– Кула-кула-жан! – через несколько дней выдал Гошка.

– Эх-х!.. Недоучил! – с досадой вздохнул Сан Саныч. – Вовчик! Вов-чик! Понимаешь ты, глупая птица! – вдалбливал он Гошке моё имя и тут же добавлял фамилию.