Тень Константинополя. Книга VI

Глава 1. Бремя Султана

Победа пахла не лаврами и розами, а кровью, потом и горьким дымом пожарищ. Великая Каталонская Компания была уничтожена, тюркские беи присягнули на верность, а имя Османа гремело по всей Анатолии, обрастая легендами.

Но сам Осман, вернувшись в Бурсу, не устраивал празднеств. Он чувствовал не триумф, а лишь огромное, свинцовое бремя. Бремя власти, купленной страшной ценой.

Первым делом он отправился не во дворец, а в лагеря беженцев, раскинувшиеся у стен города. Он шел по рядам палаток, видел измученные лица людей, чьи дома и поля он сам приказал сжечь. Он смотрел в глаза детям, оставшимся сиротами. Это была его армия. Это была его победа. И это была его боль.

– Мой Султан, – сказал ему один старик, чья деревня превратилась в пепел. Он встал перед Османом на колени. – Мы потеряли все. Но мы сохранили главное – нашу свободу и нашу честь. Спасибо тебе.

Осман поднял старика. Он не мог вымолвить ни слова. Он лишь молча обнял его. В этот миг он понял, что война за выживание окончена. Но началась другая, куда более трудная война. Война за то, чтобы эти жертвы не были напрасными.

***

На первом совете после победы атмосфера была совершенно иной. Беи и командиры смотрели на Османа не как на равного, а как на бесспорного повелителя. Он больше не спрашивал их мнения. Он отдавал приказы.

– Тургут-бей, – сказал он. – Твоя задача – собрать всех воинов союза и провести смотр. Мы должны знать наши силы.

– Бамсы-бей. Ты отвечаешь за порядок в городе и распределение помощи беженцам. Ни один ребенок не должен остаться голодным.

Затем он повернулся к своим сыновьям, которые впервые присутствовали на взрослом совете. Орхан, уже юноша, стоял с горящими глазами, полный гордости за отца. Алаэддин, более тихий и вдумчивый, внимательно слушал.

– Орхан. Ты будешь помогать Тургут-бею. Твое место – среди воинов. Учись у них.

– Алаэддин. Ты будешь помогать шейху Эдебали в составлении планов для нашего медресе. Твое место – среди книг. Учись мудрости.

Так, одним решением, он определил два пути для своих сыновей. Путь меча и путь знания.

Но первый вызов его новому султанскому миру пришел не с поля боя. Он пришел на шелковых подушках и с медовой улыбкой. В Бурсу прибыла большая торговая делегация из генуэзской колонии в Галате. Их возглавлял синьор Лучано Гримальди, хитрый, как лис, и богатый, как сам Крез.

Он рассыпался в комплиментах, поздравляя Османа с «избавлением Анатолии от каталонской чумы». Он привез богатые дары. А затем перешел к делу.

– Великий Султан, – говорил он своим вкрадчивым голосом. – Вы – великий воин. Но война разорила эти земли. Мы, купцы Генуи, готовы помочь вам восстановить их. Мы можем дать вам заем на самых выгодных условиях. Мы можем наладить поставки зерна и леса. В обмен на одну маленькую любезность.

– Какую же? – спросил Осман, внимательно глядя в глаза этому морскому волку.

– Передайте нам в полную и исключительную аренду порт Киоса. На сто лет. Это позволит нам беспрепятственно вести торговлю, что принесет процветание и в ваши земли.

Это было не предложение. Это была экономическая удавка. Отдать им порт означало отдать им контроль над всей морской торговлей, сделать свое государство зависимым от их воли.

Осман улыбнулся.

– Я ценю вашу заботу, синьор Гримальди. И я всегда открыт для честной торговли. Мои порты открыты для всех купцов, кто платит справедливую пошлину. Но я отвоевал эту землю мечом не для того, чтобы потом продать ее за серебро.

– Но, Султан, без нашего флота и наших денег… – начал было генуэзец.

– А без моих воинов, синьор, – прервал его Осман, и его голос стал жестче, – ваши корабли и ваше золото очень быстро нашли бы себе нового хозяина. Я думаю, мы поняли друг друга.

Генуэзец уехал. Внешне – с почетом, но внутри – кипя от ярости. В тот же вечер он отправил шифрованное письмо в Галату. «Этот Осман – больше не степной вождь. Он мыслит, как император. Силой его не взять. Мы должны задушить его экономически. Начинайте операцию «Золотая цепь».

А Осман в это время сидел в своем кабинете с Аксунгаром.

– Они – новые враги, мой Султан, – говорил разведчик. – И их оружие – не мечи, а золотые монеты и долговые расписки. Это война, правил которой мы пока не знаем.

– Значит, будем учиться, – ответил Осман.

Он смотрел на свой стол. С одной стороны на нем лежали чертежи будущего медресе, принесенные Алаэддином. Символ мудрости. С другой – лежал маленький, только что отчеканенный кругляшок серебра. Первая монета его государства, акче, с его именем. Символ независимости.

Он взял монету в руку. Она была тяжелой. Это было бремя. Бремя Султана. Война с мечом закончилась. Начиналась война с золотом.

©Язар Бай.

Глава 2. Первая битва без мечей

Ответ Османа-султана генуэзскому послу был дерзким, но он был уверен в своей правоте. Однако он, воин, привыкший к открытому бою, еще не до конца понимал, с каким коварным и терпеливым врагом он столкнулся.

Львы Генуи не рычали, когда им бросали вызов. Они улыбались, отступали в тень и начинали медленно, методично душить свою жертву.

Операция «Золотая цепь» началась без объявления войны. Она началась тихо, почти незаметно. В один из дней в порт Киоса просто не пришел ни один генуэзский корабль с зерном.

На следующий день их корабли, забиравшие у местных купцов шелк и оливки, вдруг отказались платить серебром, предложив взамен долговые расписки. А через неделю все генуэзские торговые дома в Анатолии одновременно подняли цены на два самых важных товара, которые тюрки не производили сами: на соль и на качественное железо для оружия.

Первыми тревогу забили купцы в Бурсе.

– Султан, они нас разоряют! – кричал на совете глава гильдии торговцев, пожилой и уважаемый Хаджи Мурат. – Генуэзцы отказываются покупать наши товары за живые деньги! Они говорят: «Берите расписки, ваши новые монеты, акче, нам не нужны, мы не знаем их курса». А без их соли наши пастухи не смогут сохранить мясо на зиму! Без их железа наши кузнецы не смогут ковать мечи! Это заговор!

– Заговор?! – взревел Бамсы-бей, сидевший на совете. – Это объявление войны! Мы должны немедленно захватить их склады в порту! Взять в заложники их купцов! Пусть их дожи платят выкуп!

– И тогда ни один генуэзский, ни один венецианский, ни один европейский корабль больше никогда не войдет в наши порты, – возразил ему мудрый Акче Коджа. – Мы окажемся в полной блокаде. Экономическая война, Бамсы-бей, не выигрывается мечом.

Напряжение росло. Цены на соль на рынках Бурсы подскочили втрое. Среди простого народа пошел ропот. Даже воины, чье жалованье теперь платили новыми, красивыми акче, столкнулись с тем, что на эти деньги они могут купить гораздо меньше, чем раньше.

Враг, не сделав ни одного выстрела, ударил Османа в самое сердце его молодого государства – в доверие к его власти и его новой монете.

Самый тяжелый разговор состоялся у Османа в его личных покоях. Он сидел над счетами и донесениями, и его лицо, не знавшее страха в бою, было мрачным от бессилия. Рядом с ним были его сыновья, Орхан и Алаэддин.

– Отец, Бамсы-бей прав! – горячо говорил Орхан, чья юная душа жаждала подвига. – Мы должны показать им силу! Мы должны сжечь их факторию в Галате! Самса Чавуш и его пираты сделают это за одну ночь! Мы должны заставить их уважать нас!

Осман посмотрел на своего старшего сына. Он видел в нем себя в молодости. Огонь, ярость, жажду простого и понятного решения.

– И что потом, Орхан? – спросил он тихо. – Мы сожжем их факторию. В ответ они сожгут наши торговые корабли. Мы убьем сотню их купцов. В ответ они заблокируют проливы и обрекут на голод сотни тысяч наших людей. Сила порождает силу. Ярость порождает ярость. И в этой войне на море мы пока слабее.

Он повернулся к своему младшему сыну, который до этого молча изучал принесенные купцами долговые расписки.

– А ты что думаешь, Алаэддин?

Алаэддин поднял свои ясные, умные глаза. Он не был похож на воина. Но в его взгляде была глубина, которой не было у его брата.

– Я думаю, отец, что они протянули нам цепь, – сказал он спокойно. – И они ждут, что мы начнем яростно рвать ее, как попавшийся в капкан волк, пока не ослабеем и не истечем кровью. А мы не должны ее рвать. Мы должны медленно, звено за звеном, выковать свою собственную цепь.

– Говори яснее, – нахмурился Осман.

– Они отказываются принимать наши акче? Хорошо. Мы установим своим указом твердый и выгодный для нас курс обмена нашей монеты на их серебро. И все греческие и армянские купцы в нашем государстве, которые до сих пор вели расчеты в византийских и генуэзских деньгах, будут обязаны перейти на акче. Мы сами сделаем нашу монету сильной внутри нашей страны.

Он взял в руки другую бумагу.

– Они подняли цены на соль? Хорошо. Аксунгар докладывал, что на соленых озерах в землях наших союзников, беев Айдына, есть огромные запасы соли. Мы заключим с ними договор, построим охраняемые караванные пути и начнем добывать свою соль. Да, она будет дороже генуэзской. Первое время. Но она будет нашей. Мы станем независимыми.

Он говорил не как принц, а как казначей, как мудрый визирь. Орхан слушал его с нескрываемым нетерпением, считая эти речи трусостью. А Осман слушал, и на его лице впервые за последние дни появилась тень улыбки. Он видел в своих сыновьях две стороны своей собственной души. Меч и разум. И он понял, что ему нужны они оба.

На следующий день Осман-султан издал свои первые экономические указы. Они были именно такими, как советовал Алаэддин. Установление твердого курса акче. Приказ о переходе всей внутренней торговли на новую монету. Отправка большой экспедиции во главе с опытными купцами на соленые озера.

Но он сделал и еще кое-что. То, о чем просило сердце Орхана.

Он призвал к себе Самсу Чавуша. Старый морской волк, чьи пираты после победы над каталонцами скучали без дела, предстал перед своим султаном.

– Ты нужен мне, Самса, – сказал Осман. – Генуэзцы душат нашу торговлю. Я не могу объявить им войну. Пока. Но… я слышал, что в последнее время на торговых путях в Мраморном море снова появились… пираты. Никому не известные. Очень дерзкие. Они нападают только на генуэзские корабли, груженые железом. Забирают груз, а команду и корабль отпускают с миром. Ты ничего не слышал о них, Самса?

Старый пират хитро прищурил свои выцветшие от морской соли глаза. Он все понял.

– Нет, мой Султан, – ухмыльнулся он. – Ничего не слышал. Но если услышу, обязательно доложу. Уж очень интересно посмотреть на этих смельчаков.

– Вот и я так думаю, – кивнул Осман. – Посмотри. И расскажи мне.

В тот же вечер флотилия Самсы Чавуша, без флагов и опознавательных знаков, вышла из порта. Война с золотом получила свой первый, стальной клык. Осман не стал рвать цепь. Он начал точить нож, чтобы в нужный момент перерезать ее самое слабое звено.

Глава 3. Два принца, два пути

Пока Самса Чавуш и его «пираты» наводили ужас на генуэзских купцов в Мраморном море, а караваны с солью медленно тянулись из Айдына, жизнь в Бурсе текла своим чередом.

Но под внешним спокойствием зарождались новые течения, формировались новые характеры, которые в будущем должны были определить судьбу всей Империи.

В центре этих течений стояли два молодых человека, два сына Султана – Орхан и Алаэддин.

Орхан был пламенем. Он проводил все свои дни на тренировочном поле, среди воинов. Он был высок, широкоплеч, а его руки уже знали тяжесть настоящего боевого меча. Воины любили его. Он не кичился своим происхождением, ел с ними из одного котла, боролся наравне с самыми сильными из них и смеялся их грубым шуткам.

Бамсы-бей, наблюдая за ним, с гордостью говорил: «В этом мальчике течет кровь настоящего льва! Он – вылитый Осман в молодости!». Орхан был нетерпелив, горяч и мечтал о подвигах.

– Это нечестно, Бамсы-бей! – жаловался он своему старому наставнику, вытирая пот после изнурительной тренировки. – Отец отправил старого пирата Самсу развлекаться в море, а я должен здесь махать деревянным мечом! Мое место там, на палубе, с ятаганом в руке!

– Твое место там, где приказал Султан, – отвечал Бамсы, и его голос был суров, но в глазах плясали смешинки.

– Ты думаешь, управлять государством – это только махать мечом? Твой отец хочет, чтобы ты сначала научился управлять сотней воинов здесь, прежде чем доверить тебе тысячи в настоящем бою. Терпение, шехзаде. Терпение – это самый главный доспех воина.

Алаэддин был водой. Тихой, глубокой, отражающей небо. Его редко можно было увидеть на тренировочном поле. Его миром были строящиеся стены медресе, пыльные свитки в библиотеке шейха Эдебали и долгие беседы с архитекторами, каллиграфами и учеными.

Он был невысок, строен, а его руки привыкли к тяжести книг, а не оружия. Если Орхан был копией Османа-воина, то Алаэддин был отражением Османа-государя.

Шейх Эдебали не мог нарадоваться на своего ученика. Алаэддин обладал острым, пытливым умом и невероятной жаждой знаний.

– Нам нужны не только толкователи Корана, почтенный шейх, – говорил он своему учителю, когда они рассматривали планы будущего медресе.

– Нам нужны врачи, которые знают труды великого Ибн Сины, чтобы лечить наших воинов. Нам нужны астрономы, чтобы наши будущие капитаны могли плавать по звездам, а не только вдоль берега. Нам нужны юристы, которые смогут растолковать закон моего отца так, чтобы его понял и бей, и простой пастух.

– Ты хочешь построить не просто школу, шехзаде, – улыбался Эдебали. – Ты хочешь построить кузницу, где будут ковать умы.

– Именно, – отвечал Алаэддин. – Потому что самая прочная крепость – это не та, что из камня, а та, что построена в головах людей.

Однажды их два мира столкнулись. Орхан, разгоряченный после тренировочного боя, покрытый пылью и потом, пришел к строящемуся медресе, чтобы позвать брата на соколиную охоту. Он нашел Алаэддина в окружении писцов и архитекторов, склонившимся над огромным чертежом.

– Брат! – крикнул он. – Хватит играть с камнями и бумагой! Соколы ждут!

Алаэддин медленно поднял голову.

– Я не играю, Орхан. Я строю.

– Ты строишь дом для книжных червей! – рассмеялся Орхан. – Пока ты занимаешься этим, генуэзцы строят настоящие боевые корабли, чтобы однажды перерезать нам горло!

– А я строю то, что позволит нам в будущем строить корабли лучше, чем у них, – спокойно ответил Алаэддин. – Корабли строят не руки, Орхан. Их строят умы. Я создаю кузницу для этих умов.

– Государство держится на острие меча! – воскликнул Орхан, и его рука легла на рукоять.

– Меч тупится, брат. А знание – вечно. Меч может завоевать землю, но только знание и справедливость могут ею управлять.

Их спор, становившийся все громче, прервал тихий голос.

– Вы оба правы.

Братья обернулись. Позади них, выйдя из-за угла строящейся стены, стоял их отец.

Осман-султан подошел к ним. Он посмотрел на своих сыновей, таких разных, и в его взгляде была и гордость, и тревога. Он взял у Орхана его тренировочный меч, а у Алаэддина – свиток с чертежом.

– Вы спорите о том, что важнее – клинок или слово. Рука или голова, – сказал он. – Но вы оба видите лишь половину правды. Государство – это не меч и не книга. Государство – это правитель, который умеет держать в своих руках и то, и другое.

Он поднял меч.

– Это – сила. Она нужна, чтобы защищать наши дома от врагов. Она – это ты, Орхан. Прямой, сильный и честный.

Он поднял свиток.

– А это – мудрость. Она нужна, чтобы в этих домах царили закон и процветание. Она – это ты, Алаэддин. Проницательный, дальновидный и справедливый.

Он посмотрел им в глаза.

– Государство – это птица с двумя крыльями. Одно крыло – это армия. Другое – это закон и знание. Если одно крыло будет сильнее другого, птица будет вечно кружить на одном месте и никогда не взлетит. Лишь когда оба крыла работают в согласии, она сможет подняться к самим небесам.

Он отдал им их вещи.

– Поэтому с этого дня вы будете работать вместе. Орхан, твои лучшие воины будут охранять строительство этого медресе. Это будет их почетная служба. А ты, Алаэддин, дважды в неделю будешь читать этим воинам лекции по истории великих битв и тактике наших врагов. Воин должен понимать, за что он сражается. А ученый должен помнить, кто защищает его, пока он читает свои книги.

Он посмотрел на их ошеломленные лица.

– Вы – два крыла одной птицы. Научитесь летать вместе. Это мой приказ.

Он повернулся и ушел, оставив двух братьев одних. Их соперничество не исчезло. Но теперь оно превратилось в сложное, навязанное отцом партнерство. В испытание, которое им предстояло пройти вместе.

Глава 4. Закон моря

Самса Чавуш вернулся из своего первого «пиратского» рейда не с пустыми руками. Его возвращение в порт Киоса было триумфальным. Он не просто потопил и ограбил несколько генуэзских торговых судов, набив трюмы высококачественным железом.

Он, проявив неслыханную дерзость, взял на абордаж и привел с собой целый генуэзский неф – пузатый, крепкий торговый корабль. А вместе с ним – бесценный трофей: перепуганного до смерти, но целого и невредимого корабельного мастера (архитектора) и штурмана с его бесценными морскими картами.

– Как ты и приказывал, мой Султан, – докладывал старый пират Осману, который вместе с Орханом встречал его на пирсе. – В море появились какие-то неизвестные разбойники. Совершенно случайно захватили генуэзское судно. Очень невежливые и невоспитанные люди. Еле отбил у них этого бедолагу-мастера.

Осман, глядя на хитрое лицо своего морского волка, едва сдерживал улыбку.

– Ты хорошо послужил, Самса. Эти «невежливые люди» заслуживают награды.

Орхан же, с горящими глазами, уже взобрался на палубу трофейного корабля. Он с восхищением рассматривал мощные, многозарядные арбалеты, расставленные на бортах, трогал тугой, просмоленный канат, вдыхал незнакомый, соленый запах чужого судна. Для него, воина суши, это был новый, неизведанный и притягательный мир.

Но настоящий, серьезный разговор состоялся позже, в капитанской каюте захваченного корабля. Осман собрал там свой самый узкий совет: Самсу Чавуша, Аксунгара, и, к удивлению многих, своего младшего сына Алаэддина, которого он призвал из Бурсы за его острый ум.

– Мы можем грабить их торговые суда, Султан, – говорил Самса, водя мозолистым пальцем по разложенной на столе генуэзской карте. – Мы можем кусать их за пятки, как шакалы кусают жирного быка. Но мы не сможем сразиться с их военным флотом. Их боевые галеры – это плавучие крепости, быстрые и смертоносные. А море – это их стихия. На море свои законы, и тот, кто их не знает, обречен.

Аксунгар добавил к его словам свои донесения.

– И это не единственный наш враг на воде, мой Султан. На юге, на Родосе, стоит флот рыцарей-госпитальеров. Их корабли еще мощнее, а воины – фанатичнее. Они уже знают о твоих победах и видят в тебе главную угрозу для христианского мира.

Алаэддин, который до этого молча изучал карту, поднял голову.

– Отец, они правы. Но проблема еще глубже. Вся их сила – в цепи портов и островов, которые, как жемчужины, нанизаны на нить морских путей: Галата у самого Константинополя, Родос, Хиос, Лесбос… Они контролируют все подходы к столице Империи.

Пока они – хозяева на море, мы можем завоевать всю сушу, но Константинополь останется для нас неприступной мечтой. Мы будем вечно стоять на этом берегу, – он постучал пальцем по карте, – и бессильно смотреть на их стены.

Осман слушал. Он слушал своего старого пирата, своего верного шпиона и своего мудрого сына. И он понимал. Картина мира, еще вчера казавшаяся ему ясной и понятной, усложнилась. Он, великий воин суши, стоял на пороге нового, неизведанного мира, где действовали другие правила.

Он вышел из душной каюты на палубу. Он смотрел на бескрайнее, синее море, и в его душе рождалась новая, еще более дерзкая и грандиозная мечта. Он вспоминал сон своего отца, Эртугрула, о дереве, выросшем из его груди и накрывшем своей сенью весь мир. И он понял, что корни этого дерева – на земле, которую он завоевал. Но его ветви должны простереться и над морями.

– Значит, мы выучим этот закон моря, – сказал он, когда к нему подошли его соратники. Его голос был спокоен, но в нем звучала несокрушимая воля. – И мы станем его новыми законодателями.

Он повернулся к ним, и его глаза горели.

– Самса Чавуш! Отныне ты – не просто предводитель вольных капитанов. Ты – мой первый адмирал, мой Капудан-паша. Твоя задача – из твоих морских волков и наших горцев-пастухов создать настоящих морских воинов!

– Аксунгар! Твои шпионы должны добыть нам чертежи их лучших боевых кораблей. Каждую доску, каждый гвоздь.

Затем он подозвал стражу, которая привела пленного корабельного мастера.

– Ты, – сказал он генуэзцу. – Ты построишь нам флот. Ты построишь его лучше, чем для своих прежних хозяев. И за это я дарую тебе не только золото и почет, но и то, чего у тебя никогда не было бы в Генуе – свободу творить и новый дом для твоей семьи.

Вечером, во дворце, он собрал своих сыновей. Он рассказал им о своем решении.

Орхан был в восторге. Новые корабли! Новые битвы! Новая, славная война!

– Отец, позволь мне! – взмолился он. – Позволь мне пойти с Самсой Чавушем! Я хочу научиться этому искусству!

Алаэддин же был задумчив.

– Флот – это не только корабли, отец, – сказал он тихо. – Это верфи, которые нужно построить. Это порты, которые нужно укрепить. Это налоги, которые нужно собрать, чтобы содержать все это. Это торговые договоры с теми, кто будет продавать нам лес и смолу. Это целая наука, которая потребует не меньше усилий, чем самая большая война.

Осман посмотрел на своих сыновей. На огонь и воду. На меч и разум.

– И снова вы оба правы, – сказал он. – И поэтому вы оба получите свою часть этой великой задачи. Орхан, ты отправишься с Самсой Чавушем в море. Ты будешь учиться искусству морского боя. Ты станешь нашим мечом на воде. А ты, Алаэддин, останешься здесь. Ты будешь работать с нашими казначеями и купцами, чтобы найти деньги на этот флот. Ты станешь нашим умом на берегу. Одно крыло нашей державы будет в море, другое – на суше. И только вместе вы сможете поднять ее над волнами.

Он посмотрел на их лица. На восторженное лицо Орхана, жаждущего приключений. И на серьезное, почти мрачное лицо Алаэддина, осознавшего всю тяжесть непосильной, на первый взгляд, задачи, возложенной на него.

Великая гонка за владычество на море началась. И она должна была либо навсегда объединить братьев в общем деле, либо окончательно развести их по разным путям.

Глава 5. Ропот старого волка

Новая жизнь, закипевшая в Бурсе, была похожа на бурлящий котел. Город менялся на глазах. Вместо привычного перезвона кузнечных молотов, ковавших мечи, теперь с утра до ночи со стороны порта доносился оглушительный стук тысяч других молотков – это на верфях, заложенных Османом, рождался будущий флот.

Улицы, еще недавно говорившие лишь на тюркском и греческом, наполнились гортанным говором генуэзских мастеров, которых Султан переманил на свою службу.

В караван-сараях теперь чаще говорили не о цене на коней, а о цене на корабельный лес, смолу и заморское железо. Все вокруг пришло в движение, но это было новое, незнакомое и тревожное движение для тех, кто привык жить по законам степи.

Первым эту тревогу в полной мере ощутил Бамсы-бей. Его могучее, простое сердце не понимало и не принимало этой новой войны. Он с тоской смотрел, как его лучшие молодые воины, гордость племени Кайы, вместо того чтобы упражняться в джигитовке и стрельбе из лука, учатся грести на веслах под насмешливые окрики пиратов Самсы Чавуша.

Он видел, как казначеи Султана, присланные умником Алаэддином, забирают у племен каждую десятую овцу и каждый десятый мешок зерна не на подготовку к священному походу, а на покупку заморских диковинок. Ропот, который он все чаще слышал от своих старых боевых товарищей, был лишь громким эхом его собственных мыслей.

Вечером, в его большом шатре, собрались ветераны, седобородые волки, прошедшие с Османом огонь и воду.

– Бамсы-бей, что происходит? – говорил один из них, чье лицо было исполосовано шрамами. – Я отдал в воины Османа-бея двух своих сыновей, чтобы они стали всадниками, как их дед! А теперь их учат плавать, как греков! Их заставляют грести на веслах, как рабов! Мы – народ коня! Наша сила в наших луках и наших стрелах! Султан делает из нас рыбаков!

– И эти налоги! – вторил ему другой, командир пограничной сотни. – С каждого стада, с каждого поля… все уходит на эти проклятые корабли! А мои ребята на границе с Караманом сидят на голодном пайке. Если Мехмет-бей ударит сейчас, что мы ему противопоставим? Эти лодки? Мы не можем защитить свою землю, потому что строим какие-то корыта, чтобы плавать по чужой воде!

Бамсы слушал, и его сердце обливалось кровью. Он любил этих людей. Он думал так же, как они. Он, который всю жизнь считал, что любая проблема решается одним точным ударом секиры, терялся в этом новом мире, где все решали деньги, договоры и морские карты. Но его верность Осману была скалой, о которую разбивались любые сомнения.

– Молчать! – прорычал он, и его голос заставил замолчать всех. – Вы забыли, кто наш Султан?! Вы забыли, как он вывел нас из огня в катакомбах? Как он поставил на колени всех беев? Он видит то, чего не видим мы! Если Осман-бей приказал нам строить лодки и летать по небу, значит, мы будем строить лодки и летать по небу! А кто не согласен – тот может выйти и сказать это мне лично!

Воины замолчали. Никто не осмелился бросить вызов легендарному Бамсы. Но он видел их глаза. В них не было бунта. В них было непонимание. И это было хуже всего. Той же ночью он решил, что должен поговорить с Османом. Как воин с воином. Как друг с другом.

***

Он нашел Султана на верфи. Осман, уже зрелый, сорокалетний муж с первыми серебряными нитями в бороде, стоял у заложенного киля первого османского боевого корабля.

Он был одет не в доспехи, а в простую рабочую одежду, и вместе с генуэзским мастером и своим сыном Алаэддином спорил о какой-то детали в чертежах. Он был полностью поглощен этим новым, незнакомым ему делом, и в его глазах горел тот же азарт, что и перед битвой.

Бамсы дождался, пока они закончат.

– Мой лев, мой Султан, – сказал он, когда они остались одни. Его голос был хриплым от волнения. – Мои воины ропщут. И… и я тоже. Я не понимаю. Я пришел не как твой воин, а как твой старый дядька, который качал тебя на коленях. Мы – волки степей. Зачем ты пытаешься научить нас плавать? Наша судьба – на земле, на наших конях. Оставь море рыбакам и торговцам. Дай нам приказ, и мы принесем тебе на аркане бея Карамана! Он сейчас слаб и напуган! Один удар – и вся Анатолия будет нашей!

Осман смотрел на своего старого друга, на его честное, мужественное, но такое простое лицо. И он не разгневался. Он увидел в глазах Бамсы не бунт, а искреннее непонимание и боль. Он положил руку ему на плечо.

– Пойдем со мной, старый волк.

Он повел его на высокий холм, с которого открывался вид на порт и на бескрайнее, уходившее за горизонт Мраморное море.

– Посмотри, Бамсы, – сказал он тихо. – Ты видишь эту землю? Поля, горы, города? Она наша. Мы завоевали ее своей кровью.

– Да, мой Бей. И мы готовы завоевать еще!

Он посмотрел в глаза своему другу.– А теперь посмотри туда, – Осман указал на море. – Оно – их. Генуэзцев, венецианцев, рыцарей Родоса, императора. И эта вода – не преграда. Это – дорога. Широкая, удобная дорога, по которой к нам в любой момент могут прийти новые враги. Не такие, как каталонцы. А еще сильнее. Пока мы не станем хозяевами и на этой дороге, наш дом никогда не будет в безопасности.

– Я не делаю из вас рыбаков, Бамсы. Я учу вас охранять не только парадную дверь нашего дома, но и заднюю калитку, о которой мы раньше даже не думали. Конь может доскакать до берега. Но он не может перепрыгнуть море. А враг придет именно оттуда.

Бамсы молчал. Он не до конца понимал всей этой стратегии. Но он понял главное. Он понял, что Осман думает о защите их дома. И этого было достаточно. Его сомнения утихли, сменившись привычной, безграничной верой.

– Но ты прав в одном, старый друг, – продолжил Осман, и его голос потеплел. – Пока мы строим флот, наши сухопутные границы не должны ослабнуть. Караманиды ждут нашей ошибки.

Он посмотрел на Бамсы с уважением и любовью.

– Поэтому я поручаю тебе самое важное. То, что я не могу доверить никому другому. Ты, Бамсы-бей, со своими пятью сотнями самых верных, самых опытных волков, станешь стражем нашей восточной границы. Ты разобьешь свой лагерь на перевалах и будешь моим щитом против Караманидов. Пусть они видят, что на страже наших земель стоит не мальчишка, а самый опытный и самый верный из моих воинов.

– Но, мой Бей… это… это почти изгнание, – растерянно пробормотал Бамсы.

– Это – почет, – твердо ответил Осман. – Самый большой почет, который я могу оказать. Я доверяю тебе свою спину, пока сам смотрю на море. Это задача не для молодых. Это задача для легенды.

Он рухнул на одно колено.Глаза старого воина загорелись. Он все понял. Его не списывали со счетов. Ему доверяли самое важное. Его сомнения, его ропот, его тоска – все исчезло. На их место пришла яростная, счастливая решимость. Он, Бамсы-бей, снова был на своем месте. Он снова был воином, стражем, щитом своего бея.

– Я клянусь своей секирой и честью своего рода, мой лев! – прогремел он, и его голос эхом разнесся над холмами. – Ни одна караманская мышь не проскользнет мимо моего поста! Я буду твоим щитом до последнего вздоха!

Осман поднял его. Он обнял своего старого, верного друга. Так, одним мудрым решением, он не просто погасил ропот в армии. Он направил энергию и доблесть старой гвардии туда, где она была нужнее всего, и превратил их сомнения в новую, еще более крепкую верность. Внутренний фронт, по крайней.

Глава 6. Крест и полумесяц

Море было щедрым. Самса Чавуш и его «пираты» вернулись из очередного рейда с богатой добычей. Еще один генуэзский корабль, груженый железом и драгоценной солью, был захвачен.

На борту пиратского флагмана, где проходил свое первое боевое крещение шехзаде Орхан, царило ликование. Молодой принц, чьи глаза горели азартом после короткой, но яростной абордажной схватки, чувствовал себя настоящим морским волком. Он впервые ощутил вкус победы на море, и этот вкус был пьянящим.

Но их триумф был недолгим. Когда они уже вели свой трофей к берегам Киоса, на горизонте показался корабль. Он был не похож ни на пузатые торговые нефы, ни на юркие пиратские суденышки. Это была длинная, узкая, черная, как смоль, боевая галера. Она шла на веслах против ветра с невероятной скоростью, рассекая волны, как нож рассекает шелк.

А на ее единственной мачте развевался флаг, от которого у бывалых пиратов Самсы похолодело внутри. На алом, как кровь, полотне был изображен простой белый крест. Это был флаг рыцарей-госпитальеров Ордена Святого Иоанна. Хозяев Родоса. Самых фанатичных и самых безжалостных воинов христианского мира.

Галера не стала атаковать. Она подошла на расстояние полета стрелы и легла в дрейф. Ее палуба была заполнена воинами в сияющих доспехах, которые стояли в идеальном строю, молчаливые и грозные. Это была не разношерстная команда пиратов. Это была плавучая крепость, наполненная военной элитой. С борта галеры спустили лодку, и к кораблю Самсы направился один-единственный человек.

Это был не посол. Это был глашатай, принесший ультиматум. Высокий, светловолосый рыцарь с холодными, как лед, голубыми глазами, он взошел на палубу пиратского корабля так, словно входил в хлев. Он с презрением оглядел оборванных, но до зубов вооруженных тюрков и остановил свой взгляд на Орхане, сразу определив в нем предводителя.

– Меня зовут сэр Гийом де Боже, – сказал он на ломаном греческом. – Я говорю от имени Великого Магистра Ордена госпитальеров Святого Иоанна Иерусалимского, защитника Гроба Господня и бича неверных.

Он проигнорировал Самсу Чавуша и обратился прямо к Орхану.

– Нас не интересуют ваши дрязги с генуэзскими торговцами. Можете топить их хоть каждый день. Но до нас дошли слухи, что некий тюркский вождь по имени Осман, твой отец, возомнил себя хозяином этой земли и строит здесь, в этих водах, свой флот.

Его голос звенел от ледяной ярости и фанатичной уверенности в своей правоте.

– Я здесь, чтобы передать ему наше послание. Это море – христианское. Каждое дерево, срубленное на ваших верфях для постройки корабля под знаменем полумесяца, будет оплачено кровью ваших людей. Каждый ваш корабль, спущенный на воду, будет нами сожжен. Каждый ваш моряк, вышедший в море, будет нами утоплен. Мы не торговцы. Мы не ведем переговоров с неверными. Мы их уничтожаем. Передай это своему отцу.

Орхан, чья горячая кровь вскипела от такого оскорбления, уже схватился за рукоять сабли.

– Да как ты смеешь, пес неверный…

Но Самса Чавуш положил свою тяжелую, как якорь, руку ему на плечо, останавливая его. Старый пират понимал, что с этими людьми нельзя говорить на языке силы. Пока.

– Передай своему магистру, – сказал Самса, хитро прищурившись. – Что море не принадлежит ни кресту, ни полумесясяцу. Оно принадлежит одному лишь Всевышнему. А мы – лишь гости на его волнах. И мы, тюрки, не любим, когда другие гости указывают нам, как себя вести в гостях.

Рыцарь смерил его презрительным взглядом, молча повернулся и сошел в свою лодку.

***

В тот же вечер в Бурсе состоялся экстренный совет. Орхан, ворвавшись во дворец, с гневом пересказал отцу о дерзком ультиматуме.

– Отец, мы должны немедленно ответить на это оскорбление! – кричал он. – Мы должны собрать все наши корабли, всех воинов, и сжечь их проклятый Родос! Мы должны показать им силу османского меча!

Алаэддин, который тоже присутствовал на совете, спокойно выслушал брата.

– И как мы это сделаем, брат? – спросил он тихо. – На наших трех захваченных торговых судах и десятке пиратских лодок против их сотни боевых галер? Родос – самая неприступная крепость в мире. Они не просто оскорбили нас. Они бросили нам вызов, зная, что мы пока не можем на него ответить. Это провокация. Они хотят, чтобы мы совершили глупость, вывели в море все, что у нас есть, и они уничтожат наш зарождающийся флот за один день.

Осман-султан слушал своих сыновей. Он видел правоту в словах каждого из них. В ярости Орхана он видел честь своего народа, которая не могла остаться без ответа. А в холодных доводах Алаэддина он видел горькую правду стратегии.

– Генуэзцы хотят задушить нас, как купцы, – сказал он наконец. – Эти рыцари хотят сжечь нас, как фанатики. Это два разных врага, и с ними нужна разная война.

Его лицо было серьезным и задумчивым. Он понял, что игра стала еще сложнее.

– Против генуэзцев мы продолжим нашу тайную войну. Самса Чавуш будет и дальше кусать их караваны. Мы будем строить наш торговый флот, чтобы со временем вытеснить их с наших рынков. С ними нужно действовать хитростью и терпением. Но с этими рыцарями… с ними нельзя хитрить. Их фанатизм можно победить только силой. Но мы еще не готовы к открытой войне с ними.

Он сделал паузу, и в его глазах зажегся новый, опасный огонь.

– Поэтому мы ускорим строительство нашего военного флота. И мы найдем себе союзников. Таких же врагов этих рыцарей, как и мы. Аксунгар!

– Я здесь, мой Султан.

– Найди мне все, что известно о венецианцах. Они – главные соперники генуэзцев, и они ненавидят госпитальеров. И найди мне способ связаться с египетским султаном. Рыцари Родоса грабят и его торговые корабли, идущие из Александрии. Враг моего врага – мой друг. Мы создадим свой союз. Союз Полумесяца и торгового золота против Союза Креста и фанатичной ярости.

Он встал, и его тень на стене, казалось, выросла.

– Они думают, что мы – всего лишь маленький бейлик на окраине их мира. Пора показать им, что они имеют дело с будущей Империей.

Глава 7. Рождение Флота: Два Крыла Одной Мечты

Мечта Султана Османа начала обретать плоть и кровь в порту Киоса. Это место, еще совсем недавно бывшее тихой гаванью для торговых судов, на глазах превращалось в гигантский, гудящий человеческий улей.

Сотни людей – тюркские плотники, греческие лесорубы, армянские кузнецы – трудились здесь с рассвета до заката. В окрестных горах эхом разносился стук топоров: валили вековые сосны и могучие дубы, чьи стволы были достаточно крепки, чтобы стать килем будущего флагмана.

Воздух наполнился густым, пьянящим ароматом свежей древесной стружки, кипящей смолы и соленого морского ветра. Здесь, на этом небольшом клочке земли, в муках и поту рождался османский флот.

Сердцем этого кипучего улья был генуэзский корабельный мастер Марко. Он больше не был пленником. Он был Созидателем.

Султан Осман не просто даровал ему свободу – он дал нечто неизмеримо большее. Неограниченные ресурсы и полную свободу действий. Марко, который всю свою жизнь в Генуе был вынужден экономить на каждой доске и угождать жадным купцам, здесь получил шанс воплотить самые смелые идеи.

Он строил не просто корабли. Он строил мечту. Свою и своего нового повелителя.

Он срывался на крик, подгоняя нерасторопных рабочих, чертил на прибрежном песке замысловатые схемы, и его глаза горели огнем человека, одержимого своим делом.

***

Эта великая стройка требовала двух главных ресурсов: денег и людей. И за них отвечали два сына Султана – два крыла одной могучей птицы, отправленные в два совершенно разных полета.

Младший, Алаэддин, вел свою войну в душных комнатах Бурсы, которые теперь гордо именовались «Диван-и Хумаюн» – имперским советом. Его оружием были не мечи, а острый ум, цифры в бухгалтерских книгах и дар убеждения.

Он сидел во главе совета гильдий, и перед ним стояли разгневанные купцы.

– Шехзаде, ты забираешь у нас последнюю прибыль! – возмущался глава гильдии ткачей. – Этот новый «корабельный налог» просто неподъемен! Эти корабли еще не построены, а они уже топят нашу торговлю!

Алаэддин спокойно выслушал их гневные речи. А затем молча разложил перед ними карту, недавно принесенную Самсой Чавушем.

– Посмотрите сюда, почтенные, – сказал он, и его тихий, уверенный голос заставил всех замолчать. – Вот наш порт. А вот здесь, и здесь, и здесь – порты генуэзцев и крепости рыцарей Родоса. Они, словно цепь, перекрыли нам все море.

– Сегодня вы жалуетесь, отдавая десять акче на налог. А завтра, когда ваши корабли, груженые шелком, будут захвачены этими пиратами в доспехах, вы потеряете десять тысяч. Я не забираю ваши деньги. Я покупаю на них страховку для вашего же будущего.

– Когда у нас будет свой флот, цена на ваши товары в Александрии и Венеции вырастет втрое. Вы заплатите один раз, чтобы потом всю жизнь получать прибыль.

Купцы, привыкшие мыслить категориями сиюминутной выгоды, замолчали. Они впервые увидели в этом молодом, тихом принце не сборщика налогов, а дальновидного, пугающе умного стратега.

***

В это же самое время его старший брат, Орхан, вел свою войну с другой, куда более древней и грозной стихией – с морем.

Он вышел в открытое море на флагмане старого морского волка Самсы Чавуша. Но это был не славный боевой поход. Это была изнурительная, тяжелая учеба.

Старый пират не делал для принца никаких поблажек. Орхан наравне с простыми матросами драил палубу, до крови на пальцах учился вязать морские узлы, лазил по вантам на головокружительной высоте.

– Учитель Самса, сколько можно учиться вязать эти узлы?! – кричал он в отчаянии, когда их корабль попал в первый настоящий шторм. – Враг ждет нас в море, а мы играем в матросов!

– Море, шехзаде, не прощает ошибок! – ревел в ответ старый пират, перекрикивая вой ветра. – Один неверный узел – и этот шторм сорвет наш главный парус, и мы превратимся в жалкую щепку! Одна неверная команда – и нас швырнет на эти скалы!

– Море – более страшный враг, чем любой рыцарь в доспехах! Сначала научись уважать его! Только потом оно, может быть, позволит тебе на нем побеждать!

Орхан, мокрый до нитки, замерзший, злой, вглядывался в бушующую тьму и впервые в жизни чувствовал не азарт боя, а благоговейный трепет перед стихией. Он взрослел.

***

Осман-султан наблюдал за обоими. Он приезжал на верфь, где мастер Марко с гордостью показывал ему, как на стапелях растет скелет будущего флагмана.

– Мы строим не просто корабли, Султан, – говорил генуэзец с горящими глазами. – Мы строим корабли, которые смогут нести больше воинов и плыть быстрее, чем их галеры. Я добавил несколько… улучшений. Секреты, которые мои жадные хозяева в Генуе не хотели оплачивать.

Затем Осман возвращался в Бурсу и тайно присутствовал на совете, где Алаэддин, без его помощи и поддержки, одной лишь силой слова и логики убеждал упрямых купцов.

И сердце Султана наполнялось гордостью. Он видел, как его мечта обретает прочную основу. Он видел, как его сыновья, такие разные, становятся двумя опорами его будущего государства. Он понимал, что его наследие – это не только земли, которые он завоюет, но и эти два человека, которых он вырастит.

***

Кульминация наступила через несколько месяцев. В тот день на верфи должны были установить первый, главный шпангоут – «ребро» будущего флагмана. Это был символический момент, рождение корабля.

На церемонию съехались все: рабочие, воины, купцы. Прибыл и Орхан, вернувшийся из своего первого долгого плавания. Он возмужал, его лицо обветрилось, а рукопожатие стало крепким, как у старого моряка.

Осман встал между двумя своими сыновьями, когда рабочие, поднатужившись, начали поднимать огромное, изогнутое ребро из цельного дуба.

– Твое золото и твоя мудрость, сын мой, добыли это дерево и это железо.Он повернулся к Алаэддину.

– Твоя храбрость и твоя сила, сын мой, поведут этот корабль в бой.Затем он повернулся к Орхану.

Он положил свои тяжелые, сильные руки им на плечи.

– Помните, – сказал он, и его голос звучал твердо и ясно. – Корабль – это не просто доски и гвозди. Это – единство. Каждая доска, купленная на налоги купца. Каждый гвоздь, выкованный кузнецом. Каждая капля пота плотника. И каждая капля крови воина на его палубе – все это одно целое. Как и вы.

В тот миг, когда под восторженные крики толпы первое ребро корабля встало на свое место, к Осману подбежал запыхавшийся гонец. Это был человек шпиона Аксунгара.

– Мой Султан! Вести! – выдохнул он. – От наших тайных послов… Они привезли ответы. Из Венеции… и из Каира.

Он протянул Султану два туго свернутых, запечатанных воском свитка.

Осман взял их. Его лицо было непроницаемо, как гранит. В его руках были ответы от двух величайших держав того времени. Ответы, которые могли либо дать его новому флоту крылья, либо утопить его еще до рождения.

Глава 8. Спор Наследников: Огонь и Мудрость

Два туго свернутых свитка лежали на полированном столе в тронном зале. Два ответа, две судьбы. Один – с изящной, витиеватой печатью венецианского дожа. Другой – с тяжелой, внушительной печатью мамлюкского султана Каира.

Осман-султан, чей лик был спокоен, как гладь горного озера перед бурей, медленно сломал печати. В зале, где собрался его высший совет – воины, беки, визири – повисла напряженная, звенящая тишина. Слышно было лишь, как потрескивает воск и шуршит дорогой пергамент в руках повелителя.

Ответ из Венеции был настоящим шедевром дипломатической эквилибристики, сотканным из лести и уклончивости. Дож Андреа Корнаро рассыпался в витиеватых похвалах «доблестному и мудрому Султану Осману», называл его «долгожданным оплотом в борьбе с генуэзским пиратством», но не обещал ни одного солдата, ни одного весла, ни одного корабля.