Ментовские будни. Отмывочная машина

Глава 1: "Магазинная мелочь"

Александр Сергеевич Воронцов допил остывший чай из граненого стакана и с тоской посмотрел на стопку нераскрытых дел на своем столе. Февральское утро выдалось серым и унылым, как и большинство дней в его сорокадвухлетней жизни. Восемнадцать лет в погонах научили его не ждать от службы ничего хорошего, но и ничего особенно плохого тоже. Рутина, бумажки, мелкие преступники и еще более мелкие преступления.

За соседним столом его напарник Игорь Григорьев старательно изучал материалы дела о краже велосипеда. Молодой лейтенант юстиции все еще верил в справедливость и торжество закона, что вызывало у Воронцова смесь умиления и легкой тошноты. Красный диплом МГУ, армейская выправка, горящие глаза идеалиста – все это когда-то было и у самого Александра Сергеевича. Правда, очень давно.

– Игорь Валерьевич, – протянул Воронцов, затушив сигарету в переполненной пепельнице, – а вы случайно не помните, зачем мы сюда пришли? В смысле, на службу.

Григорьев поднял голову от бумаг и удивленно посмотреть на старшего товарища:

– Как зачем? Охранять правопорядок, защищать граждан…

– Ага, – кивнул Воронцов. – Именно это я и думал. Ладно, продолжайте охранять, а я пока покурю.

Он уже привычно потянулся к пачке, когда в кабинет влетел дежурный сержант Петров – красный, запыхавшийся и явно взволнованный.

– Товарищ майор! – выпалил он, забыв поздороваться. – Вызов поступил. В "Ашане" на Варшавке задержали вора. Администрация просит выехать.

Воронцов медленно поднялся со стула, потянулся всем телом и философски заметил:

– Вот она, Игорь Валерьевич, защита граждан во всей красе. Кто украл? Что украл? На какую сумму?

– Пенсионер какой-то. Консервы тушенки. Стоимость… – Петров заглянул в блокнот, – сто восемьдесят рублей.

– Сто восемьдесят, – повторил Воронцов и горько усмехнулся. – Ну что ж, поехали спасать отечественную торговлю от посягательств голодных стариков. Григорьев, с собой.

Дорога до торгового центра заняла полчаса. Воронцов вел служебную "Ладу" неспешно, время от времени поглядывая на напарника. Григорьев молчал, но было видно, что его что-то мучает.

– Говорите, – наконец не выдержал Александр Сергеевич. – Все равно будете весь день ходить с кислой миной.

– Да нет, ничего особенного, – начал, было, Григорьев, но потом решился. – Просто думаю: нормально ли это? Пожилой человек украл еды на сто восемьдесят рублей. Наверное, действительно голодный. А мы едем его арестовывать.

Воронцов притормозил перед светофором и повернулся к напарнику:

– Игорь Валерьевич, а вы закон читали? Статью сто пятьдесят восемь Уголовного кодекса?

– Читал, конечно.

– Там где-нибудь написано "кроме голодных пенсионеров"?

– Нет, но…

– Вот и я о том же. Мы не социальные работники и не благотворительный фонд. Мы полицейские. Кто-то нарушил закон – мы разбираемся. Все остальное не наша головная боль.

Светофор переключился на зеленый, и машина снова тронулась. Григорьев задумчиво кивнул, но Воронцов чувствовал, что молодой лейтенант не согласен с его жестким прагматизмом. Впрочем, это было неважно. Жизнь сама всех учит.

"Ашан" встретил их привычным хаосом парковки и толпами покупателей с тележками. У входа в магазин их поджидал охранник – плотный мужик лет сорока в черной форме.

– Вы из полиции? – спросил он, явно нервничая. – Проходите, я провожу к администратору.

Администратор оказался худощавой женщиной средних лет с усталыми глазами и множеством морщинок вокруг них. Звали ее Ольга Викторовна, и было очень похоже, что подобные инциденты случаются здесь регулярно.

– Спасибо, что приехали, – сказала она, пожимая руки полицейским. – Задержанный в подсобке, охранник за ним приглядывает. Ситуация стандартная: проходил мимо кассы с товаром, не заплатил, сработала сигнализация.

– Видеозапись есть? – спросил Григорьев, доставая блокнот.

– Конечно. Все зафиксировано. Камера показывает, как он берет банку с полки, кладет в карман куртки и направляется к выходу.

Воронцов кивнул и спросил то, что интересовало его больше всего:

– А как он себя ведет? Нервничает? Оправдывается?

Ольга Викторовна удивленно подняла бровь:

– Странно, что вы спрашиваете. Обычно они либо рыдают, либо хамят. А этот… просто сидит молчит. Спокойный какой-то. Даже документы сразу предъявил, без разговоров.

– Документы на месте? – уточнил Григорьев.

– Да, паспорт. Борис Михайлович Крылов, семьдесят один год. Прописан здесь же, в районе. Пенсионер.

Воронцов переглянулся с напарником. Что-то в этой истории его настораживало, хотя на первый взгляд все выглядело банально. Семидесятилетний дедушка украл тушенку – дело житейское, особенно ближе к концу месяца, когда пенсия заканчивается.

– Ведите к нему, – сказал он.

Подсобка оказалась небольшим помещением, заставленным коробками и ящиками с товаром. В углу на пластиковом стуле сидел пожилой мужчина в потертой куртке и вязаной шапке. При появлении полицейских он поднял голову, и Воронцов сразу понял, что его подозрения не были напрасными.

Борис Михайлович Крылов совершенно не походил на типичного магазинного вора. Во-первых, он действительно был абсолютно спокоен. Не нервничал, не суетился, не строил из себя невинную жертву обстоятельств. Просто сидел и ждал. Во-вторых, несмотря на явную потрепанность одежды, в его манере держаться чувствовалась какая-то внутренняя собранность, даже интеллигентность.

– Борис Михайлович? – спросил Воронцов, присаживаясь на соседний стул. – Старший оперуполномоченный Воронцов. Это мой напарник, лейтенант Григорьев.

– Здравствуйте, – ровно ответил пенсионер. – Полагаю, вы хотите выяснить обстоятельства произошедшего.

Григорьев удивленно поднял бровь. Такую речь нечасто услышишь от случайного магазинного воришки.

– Именно, – кивнул Воронцов. – Расскажите, что случилось.

Крылов помолчал несколько секунд, а потом спокойно ответил:

– Я взял с полки банку тушенки, положил в карман и направился к выходу, не заплатив. Это квалифицируется как кража согласно статье сто пятьдесят восемь Уголовного кодекса Российской Федерации.

Воронцов почувствовал, как у него немного сводит челюсть. За восемнадцать лет службы он повидал разных воров, но чтобы задержанный сам цитировал статьи УК – такое случалось нечасто.

– Хорошо, – сказал он, стараясь сохранить нейтральный тон. – А теперь объясните, зачем вы это сделали.

– Мне нужна была еда, – просто ответил Крылов. – Денег у меня не было.

– Пенсия закончилась? – участливо спросил Григорьев.

– Нет, пенсию я получил неделю назад.

Воронцов насторожился еще больше. Получается, деньги у деда были, но он все равно решил украсть какую-то дешевую тушенку? Это не укладывалось ни в какую логику.

– Борис Михайлович, – сказал он, наклоняясь вперед, – давайте говорить честно. Если пенсию вы получили неделю назад, где деньги? Проиграли? Пропили? Отдали кому-то?

Крылов посмотрел на него внимательным, изучающим взглядом. В этом взгляде было что-то такое, что заставило Воронцова почувствовать себя неуютно. Словно это не он допрашивал пенсионера, а пенсионер оценивал его.

– Деньги у меня есть, – наконец сказал задержанный. – Но потратить их я не могу.

– Это как понимать? – встрял Григорьев.

– Именно так, как я сказал.

Воронцов откинулся на спинку стула и закурил, несмотря на возмущенный взгляд администратора. Ситуация становилась все интереснее. Образованный пенсионер с деньгами крадет дешевую еду и при этом ведет себя так, словно все происходящее его совершенно не волнует. Либо он сумасшедший, либо здесь есть какой-то подвох.

– Борис Михайлович, – сказал он, выпуская дым, – а что вы делали до пенсии? Где работали?

– В НИИ. Кандидат экономических наук, старший научный сотрудник.

Григорьев едва не уронил блокнот. Кандидат наук! Воронцов же только усмехнулся – его подозрения подтверждались.

– Понятно, – сказал он. – Значит, человек вы образованный. Прекрасно понимаете, что делаете, и какие могут быть последствия. И при этом крадете тушенку за сто восемьдесят рублей, хотя деньги у вас есть. Интересная логика.

– Я уже объяснил: потратить их не могу.

– Тогда объясните подробнее.

Крылов снова помолчал, внимательно изучая лица полицейских. Потом тихо сказал:

– Боюсь, это будет трудно понять человеку, не знакомому с определенными… обстоятельствами.

Воронцов понял, что разговор заходит в какие-то дебри, но отступать не собирался. Его опыт подсказывал, что за этой странной кражей скрывается что-то более серьезное.

– Попробуйте, – сказал он. – Мы не такие уж глупые.

Крылов еще раз внимательно посмотрел на них, а потом неожиданно спросил:

– Скажите, вы много знаете о современных финансовых схемах? О том, как отмывают деньги?

Григорьев растерянно заморгал, а Воронцов почувствовал, как у него учащается сердцебиение. Вот оно, то самое "но", которое он чувствовал с самого начала.

– Знаем кое-что, – осторожно ответил он. – А это имеет отношение к вашей краже?

– Самое непосредственное, – кивнул Крылов. – Видите ли, я оказался в ситуации, когда любая трата денег может стать для меня смертельно опасной. Меня отслеживают по банковским операциям. Поэтому я и вынужден… добывать пропитание альтернативными способами.

Воронцов медленно затушил сигарету. В голове у него начала складываться картина, которая ему совершенно не нравилась. Если старик говорит правду, то они наткнулись не на обычную кражу, а на нечто гораздо более серьезное.

– Борис Михайлович, – тихо сказал он, – а кто именно вас отслеживает? И почему?

Пенсионер поднял на него усталые глаза:

– Люди, для которых миллионы долларов – не очень большие деньги. А я, к своему несчастью, знаю, откуда эти миллионы взялись и как их отмывают.

В подсобке воцарилась тишина. Григорьев сидел с открытым ртом, а Воронцов лихорадочно соображал, что делать дальше. С одной стороны, все это могло оказаться бредом параноидального старика. С другой стороны, поведение Крылова совершенно не походило на поведение сумасшедшего.

– Хорошо, – наконец сказал он. – Предположим, мы вам верим. Что вы предлагаете? И почему рассказываете это нам?

Крылов грустно улыбнулся:

– Потому что, товарищ майор, у меня больше нет выбора. Они найдут меня в любом случае. Вопрос только в том, успею ли я передать информацию людям, которые смогут ею воспользоваться, или унесу тайну в могилу.

Воронцов понял, что обычный день превращается в нечто совершенно непредсказуемое. И хотя весь его опыт подсказывал держаться подальше от больших дел и серьезных людей, любопытство взяло верх.

– Игорь Валерьевич, – сказал он напарнику, – идите оформлять протокол задержания. Я пока еще немного поговорю с Борисом Михайловичем.

Глава 2: "Чистые деньги, грязные руки"

Квартира Бориса Михайловича Крылова на четвертом этаже панельной девятиэтажки ничем не отличалась от тысяч других жилищ московских пенсионеров. Те же потертые обои, старая мебель времен развитого социализма и запах лекарств, смешанный с ароматом заварки. Воронцов огляделся, затягиваясь сигаретой у приоткрытого окна, и подумал, что если бы не странное поведение хозяина, он бы никогда не поверил в россказни о миллионах долларов.

Григорьев методично обыскивал письменный стол, аккуратно перекладывая бумаги и документы. Молодой лейтенант явно наслаждался процессом – наконец-то, настоящее дело, а не очередная бытовуха с пьяными драками и мелкими кражами. Крылов сидел в кресле и молча наблюдал за происходящим, время от времени поглядывая на часы.

– Игорь Валерьевич, – сказал Воронцов, стряхивая пепел в подставленную ладонь, – а вы не находите странным, что человек, которого преследуют за знание каких-то финансовых тайн, живет в такой обстановке?

Григорьев поднял голову от папки с документами:

– То есть?

– Ну посмотрите вокруг. Если у деда действительно есть информация о миллионах, где охрана? Где попытки скрыться? Зачем красть тушенку в магазине, если можно было просто уехать куда-нибудь подальше?

Крылов усмехнулся:

– Товарищ майор, а куда мне ехать? И на что? Вы же сами сказали – меня отслеживают по любым банковским операциям. Снял деньги с карты – засветился. Купил билет на поезд – засветился. Снял гостиницу – опять след.

Воронцов кивнул. В словах пенсионера была логика, но что-то все равно не складывалось. Слишком уж спокойно Крылов себя вел для человека, которому угрожает смерть.

– Александр Сергеевич! – позвал Григорьев из спальни. – Идите сюда.

Воронцов затушил сигарету и прошел в соседнюю комнату. Григорьев стоял у открытого шкафа и держал в руках небольшую спортивную сумку.

– Смотрите, что я нашел, – сказал он, осторожно поставив сумку на кровать.

Воронцов расстегнул молнию и присвистнул. В сумке аккуратными пачками лежали купюры по пять тысяч рублей. На глаз – около миллиона, может, чуть больше. Под деньгами оказались банковские карты – штук десять, все на разные имена.

– Вот это да, – пробормотал Григорьев, разглядывая карты. – Петров, Сидоров, Козлов… Борис Михайлович, вы можете объяснить, откуда у вас чужие карты и такая сумма наличными?

Крылов появился в дверях спальни. Воронцов внимательно наблюдал за его лицом, но тот даже не удивился.

– Могу, – спокойно ответил пенсионер. – Но не буду. По крайней мере, пока.

– Что значит "пока"? – нахмурился Григорьев.

– Это значит, что сначала мне нужно понять, с кем я имею дело. Вы обычные полицейские, которые расследуют кражу тушенки, или люди, готовые копнуть глубже?

Воронцов сел на край кровати и закурил новую сигарету:

– А в чем разница?

– В том, товарищ майор, что если вы обычные полицейские, то завтра утром получите команду закрыть это дело и забыть о моем существовании. А если решите копнуть глубже… – Крылов пожал плечами. – Тогда, боюсь, у вас могут возникнуть очень серьезные проблемы.

Григорьев возбужденно заходил по комнате:

– Александр Сергеевич, это же классическая схема отмывания! Подставные лица, банковские карты, наличные… Нужно немедленно передать дело в ОБЭП. Это не наш профиль.

Воронцов медленно выпустил дым и посмотрел на напарника:

– Игорь Валерьевич, а вы случайно не замечали, как наш свидетель отреагировал на слово "ОБЭП"?

Григорьев непонимающе моргнул и повернулся к Крылову. Тот действительно заметно побледнел и сжал губы.

– Борис Михайлович, – мягко сказал Воронцов, – похоже, вы не очень хотите, чтобы этим делом занялись специалисты по экономическим преступлениям. Почему?

Пенсионер долго молчал, глядя в окно. Потом тихо произнес:

– Потому что среди этих специалистов есть люди, которые работают не на государство.

Воронцов почувствовал, как у него холодеет в животе. Восемнадцать лет службы научили его доверять интуиции, а интуиция сейчас кричала: "Опасность!"

– Конкретнее, – сказал он.

– Я не могу сказать конкретнее. Не здесь и не сейчас. Но поверьте мне на слово – если информация о том, что вы нашли у меня эти деньги и карты, попадет не в те руки, мы все окажемся в очень большой опасности.

Григорьев нервно рассмеялся:

– Да что вы говорите! Мы полицейские, нам нечего бояться.

Крылов посмотрел на него с жалостью:

– Молодой человек, а вы случайно не слышали про майора Евсюкова? Или про других сотрудников МВД, которые внезапно "сходили с ума" и устраивали массовые расстрелы?

– Это совсем другое дело, – возразил Григорьев. – Там были личные проблемы, стрессы…

– Наивный вы человек, – грустно покачал головой Крылов. – Думаете, все эти "внезапные помешательства" случайны? Иногда проще убрать неудобного свидетеля чужими руками, чем рисковать самому.

Воронцов затушил сигарету. Разговор принимал совсем нехороший оборот. С одной стороны, слова пенсионера звучали как бред параноика. С другой стороны, деньги и карты были вполне реальными, и поведение Крылова совершенно не походило на поведение сумасшедшего.

– Хорошо, – сказал он, наконец. – Предположим, мы вам верим. Что дальше?

– Дальше вы принимаете решение. Либо оформляете протокол изъятия, передаете дело по подследственности и забываете обо всем. Либо даете мне возможность рассказать, как работает система, в которую я когда-то попал.

Григорьев открыл было рот, но Воронцов остановил его жестом:

– А что вы получите взамен?

– Честно? Ничего хорошего. Если я расскажу вам все, что знаю, меня найдут и убьют. Вопрос только в том, сколько времени у меня есть.

– Тогда зачем?

Крылов усмехнулся:

– Товарищ майор, мне семьдесят один год. Жена умерла пять лет назад, детей нет. Я прожил достаточно, чтобы понимать: иногда нужно делать правильные вещи просто потому, что они правильные.

Воронцов встал и подошел к окну. Во дворе играли дети, молодые мамы толкали коляски, пенсионеры сидели на лавочках. Обычная жизнь обычных людей, которые даже не подозревают, что где-то рядом крутятся миллионы грязных денег.

– Игорь Валерьевич, – сказал он, не оборачиваясь, – а что говорит ваша юридическая совесть?

– Моя совесть говорит, что мы обязаны расследовать любое преступление, независимо от возможных последствий, – твердо ответил Григорьев.

– Даже если эти последствия могут стоить нам карьеры? А может, и жизни?

Григорьев помолчал, потом не менее твердо сказал:

– Даже так.

Воронцов повернулся к Крылову:

– Значит, договорились. Рассказывайте. Только сначала объясните: почему вы решили довериться именно нам?

Пенсионер задумчиво посмотрел на обоих полицейских:

– Видите ли, товарищ майор, я всю жизнь изучал людей. Это была часть моей работы в НИИ. И я вижу, что вы – настоящий полицейский. Усталый, циничный, но честный. А ваш напарник еще не успел разочароваться в идеалах. Таким людям можно доверять.

– Лестно, – сухо сказал Воронцов. – Но давайте ближе к делу.

Крылов кивнул и сел в кресло:

– Хорошо. Только сначала заприте дверь и задерните шторы. То, что я вам расскажу, не должен услышать никто посторонний.

Григорьев выполнил просьбу, а Воронцов устроился на стуле напротив пенсионера.

– Слушаем, – сказал он.

– Начну с того, что те деньги и карты, которые вы нашли, – это мой страховочный фонд. Своего рода доказательство того, что я действительно имел отношение к большой финансовой схеме.

– Какой схеме? – нетерпеливо спросил Григорьев.

– Схеме отмывания денег, полученных от продажи наркотиков, оружия и торговли людьми. Схеме, которая за последние пять лет пропустила через себя около двух миллиардов долларов.

Воронцов присвистнул. Даже для Москвы это были очень серьезные деньги.

– И какую роль вы играли в этой схеме? – спросил он.

– Я был одним из разработчиков. Точнее, я создавал математические модели для оптимизации финансовых потоков. Думал, что работаю на государство. Оказалось – на мафию.

– Как это "оказалось"? – удивился Григорьев.

Крылов грустно улыбнулся:

– Очень просто, молодой человек. Меня пригласили в частную консалтинговую фирму. Хорошая зарплата, интересные задачи, солидные клиенты. Говорили, что помогаем российскому бизнесу выходить на международные рынки. Только через полтора года я понял, что "российский бизнес" – это крупнейшая преступная организация, а "выход на международные рынки" – это отмывание колоссальных сумм.

– И что вы сделали, когда поняли? – спросил Воронцов.

– Сначала ничего. Потом попытался уволиться. Мне объяснили, что люди с моими знаниями не увольняются. Они либо продолжают работать, либо умирают.

– Но ведь вы все-таки ушли?

– Не совсем. Я инсценировал собственную смерть. Сердечный приступ на даче, тело якобы унесло течением реки. Документы погибшего, новая личность, жизнь под чужим именем.

Григорьев недоверчиво покачал головой:

– Но паспорт-то у вас настоящий. Мы проверили.

– Конечно, настоящий. Это мой старый паспорт, который я сохранил. Борис Михайлович Крылов действительно существовал. Вот только умер он три года назад. А тот, кто сейчас перед вами, – это Геннадий Петрович Морозов, кандидат экономических наук, разработчик схем отмывания денег.

Воронцов почувствовал, как у него начинает болеть голова. Ситуация становилась все запутаннее и опаснее с каждой минутой.

– Хорошо, – сказал он. – Допустим, мы вам верим. Но зачем вам понадобилось выходить из подполья? Жили же как-то три года.

– Жил, – кивнул Крылов-Морозов. – Но две недели назад произошло событие, которое изменило все.

– Какое событие?

– Меня случайно увидел на улице человек, который знал меня в прежней жизни. Бывший коллега по НИИ. Он, конечно, очень удивился, увидев "мертвеца", но я успел с ним поговорить. Объяснил ситуацию, попросил молчать.

– И что?

– А то, что через три дня его нашли мертвым в собственной квартире. Официально – сердечный приступ. Неофициально – его убили.

– Откуда вы знаете?

– Потому что на следующий день после его смерти мне позвонили. Сказали, что знают, где я нахожусь, и предложили вернуться к работе. Добровольно или принудительно.

Воронцов закурил очередную сигарету. Картинка начинала складываться, и ему совершенно не нравилось то, что получалось.

– И вы решили обратиться в полицию?

– Я решил попробовать найти честных полицейских. Понимаете, товарищ майор, эта организация имеет связи везде. В банках, в государственных структурах, в правоохранительных органах. Но я надеялся, что где-то есть люди, которых еще не купили.

Григорьев возмущенно вскочил:

– То есть вы считаете, что полиция коррумпирована?

– Не вся, – спокойно ответил Крылов. – Но достаточная часть для того, чтобы любая информация о моем местонахождении быстро попадала к заинтересованным лицам.

– А эти карты? – Воронцов кивнул на банковские карточки. – Зачем они вам?

– Это мой страховой фонд. На каждой карте есть определенная сумма. Не очень большая, но достаточная для того, чтобы прожить несколько месяцев. Плюсом ко всему, на некоторых картах записана информация.

– Какая информация?

– Номера счетов, пароли доступа, имена реальных владельцев фиктивных фирм. Все то, что может понадобиться для развала схемы.

Воронцов затушил сигарету и встал:

– Борис Михайлович… или как вас теперь называть?

– Зовите меня Борис Михайлович. Я привык к этому имени.

– Хорошо. Борис Михайлович, вы понимаете, в какое положение нас ставите? Мы обычные опера из районного отдела. У нас нет ни полномочий, ни ресурсов для борьбы с организованной преступностью такого масштаба.

– Понимаю. Но у вас есть то, чего нет у других.

– А именно?

– Чистые руки и желание служить закону. Иногда этого достаточно.

Григорьев задумчиво покрутил в руках одну из банковских карт:

– А сколько времени у нас есть?

– Что имеете в виду?

– Ну, сколько времени пройдет, прежде чем эти люди поймут, что вы у нас?

Крылов посмотрел на часы:

– Думаю, они уже поняли. Ваш выезд в торговый центр наверняка зафиксирован. Мое задержание тоже. Если среди сотрудников вашего отдела есть их люди, информация о моем аресте уже передана.

– Тогда почему вы так спокойны? – удивился Воронцов.

– Потому что пути назад у меня нет. А у вас еще есть выбор.

– Какой выбор?

– Можете оформить все как обычную кражу, отпустить меня под подписку о невыезде и забыть обо всем. Тогда, возможно, вас оставят в покое.

– А если не забудем?

– Тогда завтра утром начнется самая опасная игра в вашей жизни. Игра, в которой ставкой может стать не только карьера, но и сама жизнь.

Воронцов и Григорьев переглянулись. Молодой лейтенант выглядел взволнованным, но решительным. Воронцов же чувствовал знакомую усталость – еще одна ситуация, в которой правильный выбор оказывается самым опасным.

– Игорь Валерьевич, – сказал он, наконец, – вы по-прежнему считаете, что мы должны расследовать это дело?

– Считаю, – твердо ответил Григорьев. – Мы дали присягу защищать закон. И если мы откажемся от расследования только потому, что это опасно, мы предадим эту присягу.

Воронцов усмехнулся. Восемнадцать лет назад он думал точно так же. Интересно, сколько времени понадобится молодому напарнику, чтобы понять всю наивность подобных рассуждений?

– Хорошо, – сказал он. – Борис Михайлович, считайте, что мы согласились. Но у меня есть условие.

– Какое?

– Никакой самодеятельности. Все, что вы делаете, согласовываете с нами. И никуда без нашего ведома, не исчезаете.

– Согласен.

– Тогда начинаем. Игорь Валерьевич, оформляйте протокол изъятия денег и карт. Но пишите минимальную сумму – скажем, пятьдесят тысяч рублей и три карты. Остальное оставляем у себя для изучения.

– Это незаконно, – запротестовал Григорьев.

– Игорь Валерьевич, – терпеливо сказал Воронцов, – если мы оформим реальную сумму, завтра же получим приказ все это передать в ОБЭП. А что будет дальше, вы уже слышали.

Григорьев неохотно кивнул и достал бланк протокола. Крылов наблюдал за происходящим с выражением человека, который сделал ставку и теперь ждет результата.

А Воронцов смотрел в окно и думал о том, что завтрашний день может стать началом конца их с Григорьевым полицейской карьеры. Или просто концом. И почему-то эта мысль его совершенно не пугала.

Глава 3: "Прачечная для миллионов"

Кабинет Воронцова к вечеру походил на поле боя после артиллерийского обстрела. Стол завален распечатками банковских выписок, на полу валяются пустые пачки сигарет, а в воздухе висел такой густой дым, что можно было резать ножом. Григорьев сидел за соседним столом, уткнувшись в монитор компьютера, и методично вбивал в поисковую систему очередные номера карт и названия фирм.

– Игорь Валерьевич, – хрипло сказал Воронцов, затушив очередную сигарету в переполненной пепельнице, – а у вас случайно нет ощущения, что мы копаем могилу? Свою собственную?

Григорьев оторвался от экрана и потер покрасневшие от напряжения глаза:

– Александр Сергеевич, да вы только посмотрите, что тут творится! Это же грандиозная схема! Я уже насчитал сорок две фирмы, которые связаны с этими картами. И все они работают по одной модели.

Воронцов вздохнул и подошел к окну. За стеклом медленно сгущались зимние сумерки, а в отделе уже давно никого не было – все разошлись по домам к семьям, к нормальной человеческой жизни. Только они двое сидели здесь, разбирая чужие финансовые схемы и наверняка подписывая себе приговор.

– Рассказывайте, – сказал он, не оборачиваясь. – Что там у вас за модель?

Григорьев воодушевленно потер руки:

– Смотрите, все очень просто и одновременно гениально. Берется условная фирма "Рога и копыта", регистрируется на подставное лицо. Фирма получает крупный договор на поставку, скажем, металлопроката. Деньги поступают на счет, но никаких поставок не происходит. Вместо этого средства дробятся на мелкие суммы и переводятся на карты физических лиц.

– Дальше, – кивнул Воронцов, закуривая новую сигарету.

– А дальше эти физлица снимают деньги наличными в банкоматах или переводят на другие карты. Причем снимают небольшими суммами – по двадцать, тридцать тысяч за раз, чтобы не привлекать внимания. И так по всей стране. В итоге миллионы долларов превращаются в чистые наличные, а след теряется в тысячах мелких операций.

Воронцов медленно выпустил дым и повернулся к напарнику:

– Игорь Валерьевич, а вы не задумывались, откуда берутся эти "крупные договоры на поставку"? Кто платит миллионы за несуществующий металлопрокат?

Григорьев на секунду растерялся:

– Ну… наверное, тоже фиктивные фирмы. Или те, кто хочет вывести деньги из-под налогов.

– Или те, кто торгует наркотиками, оружием и живым товаром, – сухо сказал Воронцов. – И хочет придать своим доходам легальный вид. А наш пенсионер Крылов помогал им в этом своими математическими моделями.

Молодой лейтенант побледнел, но не сдавался:

– Тем более! Мы должны все это раскрыть! Представляете, какой резонанс? Мы выйдем на крупнейшую преступную организацию!

Воронцов присел на край стола и внимательно посмотрел на напарника:

– А вы представляете, что с нами будет, когда мы на нее выйдем? Игорь Валерьевич, за эти несколько часов мы уже знаем больше, чем полезно для здоровья. У нас есть имена, счета, схемы движения денег. Думаете, все это просто так сойдет нам с рук?

Григорьев упрямо поджал губы:

– Мы полицейские. Наша работа – раскрывать преступления.

– Наша работа – оставаться живыми, – возразил Воронцов. – А потом уже раскрывать преступления. В таком порядке, не наоборот.

В кабинет заглянул дежурный сержант Петров:

– Товарищ майор, вас к телефону. Говорят, срочно.

Воронцов нехорошо усмехнулся:

– Вот и началось. Игорь Валерьевич, спрячьте все эти бумаги. И компьютер выключите.

– Но почему?

– Потому что, судя по всему, нас уже засекли. А я не хочу, чтобы наша работа пропала даром.

Воронцов поднял трубку телефона в дежурной части:

– Слушаю.

– Майор Воронцов? – Голос был незнакомый, официальный. – Полковник Савельев, УСБ. Мне нужно с вами поговорить.

– О чем, товарищ полковник?

– О деле, которым вы занимаетесь. Завтра утром, ровно в девять, жду вас в своем кабинете. Адрес знаете?

– Знаю.

– Отлично. И майор… приходите один.

Гудки в трубке. Воронцов медленно повесил трубку и вернулся в кабинет. Григорьев старательно складывал распечатки в папку.

– Кто звонил? – спросил он.– УСБ. Управление собственной безопасности. Завтра с утра меня ждет очень неприятный разговор.

– А что такое УСБ?

Воронцов усмехнулся:

– Это те, кто следит за нами. Полиция для полиции, если хотите. Когда обычный мент нарушает закон, его ловят опера. А когда нарушают опера, их ловят ребята из УСБ.

– Значит, нас действительно засекли?

– Похоже на то. Вопрос только в том, кто именно нас засек и зачем.

Григорьев задумчиво покрутил в руках одну из банковских карт:

– Александр Сергеевич, а что, если все не так страшно? Может, в УСБ просто хотят узнать подробности дела? Вдруг они сами занимаются этой схемой?

Воронцов зажег сигарету и горько рассмеялся:

– Игорь Валерьевич, вы такой наивный… Конечно, они сами этим занимаются. Вопрос только в том, с какой стороны. Либо они расследуют эту схему, либо они ее крышуют. А узнать это можно будет только завтра утром.

– А если крышуют?

– Тогда наше дело закроют за отсутствием состава преступления. А нас с вами переведут куда-нибудь подальше от Москвы. В лучшем случае.

Григорьев возмущенно встал:

– Но это же несправедливо! Мы вышли на крупнейшую схему отмывания денег! Здесь замешаны миллиарды рублей!

– Именно поэтому нас и остановят, – спокойно сказал Воронцов. – Игорь Валерьевич, запомните главное правило нашей службы: чем больше денег в деле, тем опаснее его расследовать. Мелких воришек можно сажать сколько угодно – на этом никто не наживается. А вот крупные схемы… Крупные схемы кормят слишком много людей. И не все из них преступники.

– Что вы имеете в виду?

Воронцов подошел к окну и долго смотрел на огни ночного города:

– Я имею в виду, что в любой крупной финансовой схеме всегда есть доля государства. Кто-то из чиновников получает процент с оборота. Кто-то из полицейских закрывает глаза за хорошую зарплату. Кто-то из судей выносит нужные решения за достойное вознаграждение. И вся эта система работает годами, кормит тысячи людей.

– И что же, мы должны смириться?

– Мы должны быть реалистами. Два районных опера не могут разрушить систему, которая приносит миллиарды. Максимум, что мы можем, – это сделать вид, что ничего не заметили, и тихо отойти в сторону.

Григорьев сел за стол и положил голову на руки:

– Тогда зачем мы вообще работаем в полиции? Зачем изучали законы, присягали служить справедливости?

Воронцов затушил сигарету и сел рядом с напарником:

– Знаете, Игорь Валерьевич, я себе этот вопрос задавал много раз за восемнадцать лет службы. И каждый раз приходил к одному выводу: мы работаем не для того, чтобы победить зло. Мы работаем для того, чтобы оно не победило окончательно.

– Не понимаю.

– А понимать и не нужно. Просто поверьте старому милиционеру на слово: идеальной справедливости не бывает. Бывает только баланс сил. И наша задача – не дать весам слишком сильно перекоситься в одну сторону.

Григорьев поднял голову и посмотрел на майора:

– А что вы завтра скажете в УСБ?

– Скажу правду. Что задержали пенсионера за кражу тушенки, нашли у него деньги неизвестного происхождения и банковские карты. Что передали дело в ОБЭП согласно подследственности.

– А про схему отмывания?

– А про схему отмывания я ничего не знаю. Я обычный районный опер, который ловит воров и хулиганов. Какие у меня могут быть знания о сложных финансовых операциях?

Григорьев недоверчиво покачал головой:

– Вы действительно собираетесь все это скрыть?

Воронцов встал и надел куртку:

– Игорь Валерьевич, я собираюсь выжить. А выжить в нашей системе можно только одним способом – не знать больше, чем положено по должности. Хотите совет?

– Какой?

– Идите домой. Выпейте пива, посмотрите телевизор, поспите. А завтра с утра забудьте все, что мы здесь обсуждали. И будьте обычным лейтенантом, который оформляет протоколы и составляет отчеты.

– А если я не смогу забыть?

Воронцов остановился в дверях:

– Тогда лет через пять вы станете таким же циником, как я. Или уволитесь из полиции. Третьего не дано.

Он вышел, оставив Григорьева одного в полутемном кабинете. Молодой лейтенант долго сидел, глядя на папку с документами, а потом медленно открыл ее и снова начал изучать банковские выписки.

В коридоре послышались шаги. Григорьев быстро закрыл папку и сунул ее в стол. Но шаги прошли мимо, растворившись в тишине ночного отдела.

Игорь Валерьевич посмотрел на часы – половина одиннадцатого. Дома его ждала пустая квартира и разогретый ужин. А здесь лежала папка с документами, которые могли изменить его жизнь. И не факт, что в лучшую сторону.

Он снова открыл папку. На первом листе было написано название фирмы "Северная логистика" и банковские реквизиты. Григорьев включил компьютер и начал искать информацию об этой организации.

Через час он понял, что "Северная логистика" – всего лишь вершина айсберга. Фирма была связана с десятком других организаций, которые, в свою очередь, имели отношение к еще большему количеству компаний. Получалась сложная многоуровневая структура, в которой деньги перетекали из одной фирмы в другую, теряя свое первоначальное происхождение.

Григорьев нарисовал схему на листе бумаги. Получилось что-то похожее на паутину, в центре которой находилась группа ключевых фигур – владельцев подставных фирм и управляющих банковскими счетами.

– Господи, – тихо сказал он, глядя на свой рисунок. – Да это же целая индустрия.

Индустрия отмывания денег, которая работала как часы. Криминальные доходы поступали в систему в одном конце, а выходили из нее в другом уже в виде легальных средств. И весь этот механизм был отлажен до мелочей.

Григорьев понял, что Воронцов был прав. Такую схему не может создать и поддерживать один человек или даже группа людей. Здесь нужны связи в банках, в налоговых органах, в правоохранительной системе. Нужна защита на самом высоком уровне.

А значит, любая попытка разрушить эту систему обречена на провал. Более того, она смертельно опасна для тех, кто ее предпримет.

Лейтенант медленно сложил документы обратно в папку. За окном светили фонари, освещая пустую улицу. Где-то в этом городе жили люди, которые управляли потоками грязных денег. И где-то жили те, кто эти деньги защищал.

А он, Игорь Валерьевич Григорьев, младший лейтенант юстиции, выпускник МГУ с красным дипломом, сидел в полутемном кабинете районного отдела полиции и понимал, что вся его вера в справедливость рассыпается на глазах.

Но понимал он и другое: завтра утром ему придется сделать выбор. Либо забыть все, что он узнал, и продолжить служить системе. Либо попытаться бороться с ней и, скорее всего, проиграть.

Григорьев выключил компьютер, взял папку и направился к выходу. Решение он примет завтра. А пока нужно было просто дожить до утра.

Глава 4: "Большие люди, маленькие дела"

Утро началось с того, что в кабинете не работал кондиционер, а за окном февральская московская слякоть превращала город в одно большое серое пятно. Воронцов допивал третью чашку кофе, пытаясь окончательно проснуться, когда зазвонил телефон. Не рабочий аппарат, а его личный мобильный.

– Александр Сергеевич? – голос был незнакомый, официальный, с легкими нотками южного акцента. – Подполковник Савин, управление собственной безопасности.

Воронцов медленно поставил чашку на стол. УСБ звонило на личный номер в семь утра – это было очень плохим знаком.

– Слушаю вас, товарищ подполковник.

– Нам нужно встретиться. Сегодня, в девять утра. Знаете кафе "Старая Москва" на Петровке?

– Знаю.

– Отлично. Приходите один. И, Александр Сергеевич… лучше бы вам отложить все текущие дела. На неопределенное время.

Гудки в трубке. Воронцов закурил, хотя в кабинете это было запрещено. УСБ не просто так назначает встречи в кафе вместо кабинетов. Значит, разговор будет неофициальным, но от этого не менее серьезным.

Григорьев появился в половине восьмого, как обычно бодрый и полный энтузиазма. В руках у него была папка с новыми документами по их делу.

– Александр Сергеевич, доброе утро! Я вчера допоздна работал над схемой. Нашел еще семь фирм, связанных с нашими картами. И знаете что самое интересное?

– Что? – рассеянно спросил Воронцов, думая о предстоящей встрече.

– Три из них числятся по адресу на Рублевке. Элитный поселок. Думаете, случайность?

Воронцов затушил сигарету и внимательно посмотрел на напарника:

– Игорь Валерьевич, а вы помните, что я вам вчера говорил про большие дела?

– Помню. Но мы же не можем отступить только из-за того, что кто-то богатый!

– Можем. И, возможно, очень скоро это сделаем.

Григорьев непонимающе нахмурился, но расспрашивать не стал. Воронцов встал, надел куртку и направился к выходу:

– Я отлучусь на пару часов. Если кто будет спрашивать – поехал по делу о краже велосипеда.

– А куда вы на самом деле?

– На очень неприятную встречу.

Кафе "Старая Москва" выглядело точно так же, как и двадцать лет назад – потертые кожаные диваны, тяжелые деревянные столы и официантки в возрасте. Подполковник Савин сидел в дальнем углу, спиной к стене, и неторопливо помешивал сахар в чае. Мужчина лет пятидесяти, спортивного телосложения, с внимательными серыми глазами.

– Присаживайтесь, Александр Сергеевич, – кивнул он на противоположный стул. – Кофе будете?

– Спасибо, дома уже пил.

Савин отложил ложечку и прямо посмотрел на Воронцова:

– Значит, так. У вас есть дело о краже в супермаркете. Задержанный – пенсионер по фамилии Крылов. При обыске изъяты денежные средства и банковские карты.

– Есть такое дело.

– И как вы планируете его развивать?

Воронцов закурил, несмотря на недовольный взгляд официантки:– А как положено. Установим источник происхождения денег, проверим карты, передадим в ОБЭП если потребуется.

– Вот именно это вам и не нужно делать, – спокойно сказал Савин. – Дело закрываете за отсутствием состава преступления. Пенсионера отпускаете под подписку. Деньги и карты возвращаете.

– По какому основанию?

– По основанию того, что сумма кражи – сто восемьдесят рублей. Не тянет даже на административку. А все остальное к краже тушенки отношения не имеет.

Воронцов медленно выпустил дым:

– Товарищ подполковник, а если у меня есть основания полагать, что изъятые средства имеют криминальное происхождение?

– Тогда оформляете рапорт о передаче материалов в соответствующие органы и забываете об этом деле навсегда.

– А если не забуду?

Савин откинулся на спинку дивана и улыбнулся, но улыбка эта была совершенно холодной:

– Тогда завтра утром вы получите перевод в город Урюпинск на должность участкового. А ваш молодой напарник – в Магадан, дознавателем по мелким кражам. И это в лучшем случае.

– Понятно. А в худшем?

– А в худшем случае на вас заведут дело о превышении должностных полномочий. Или о получении взятки. Или еще о чем-нибудь. У нас богатая фантазия.

Воронцов затушил сигарету:

– Товарищ подполковник, могу я задать один вопрос?

– Конечно.

– Кто именно просит закрыть это дело?

Савин покачал головой:

– Александр Сергеевич, вы же понимаете, что такую информацию я вам не дам. Скажу только одно – люди серьезные. Настолько серьезные, что я получил указание решить вопрос любыми способами.

– Даже такими?

– Даже такими. Поверьте, мне не доставляет удовольствия угрожать честному оперу. Но альтернативы нет.

Воронцов встал и надел куртку:

– Сколько времени у меня есть на размышления?

– До конца рабочего дня. В шесть вечера жду ваш звонок с сообщением о том, что дело закрыто.

Дорога обратно в отдел показалась Воронцову бесконечной. В голове крутились мысли о том, как объяснить Григорьеву ситуацию. Молодой лейтенант наверняка воспримет это как предательство всех своих идеалов.

Григорьев встретил его с радостным видом:

– Александр Сергеевич! Отличные новости! Я связался с банком, через который проходили основные операции. У них есть видеозаписи с камер. Можем получить изображения людей, которые снимали деньги с карт!

Воронцов сел за стол и тяжело вздохнул:

– Игорь Валерьевич, садитесь. Нам нужно поговорить.

– О чем?

– О том, что наше дело закрывается.

Григорьев опешил:

– Как закрывается? По какому основанию?

– За отсутствием состава преступления.

– Но это же абсурд! У нас есть все доказательства! Отмывание в особо крупных размерах!

Воронцов достал сигарету и закурил:

– Игорь Валерьевич, помните, я вам рассказывал про майора Сергеева? Того, которого перевели в участковые?

– Помню. Но при чем тут это?

– При том, что история повторяется. Только теперь главные герои – мы с вами.

Григорьев вскочил и начал ходить по кабинету:

– Но мы же не можем просто так взять и отступить! Это же несправедливо!

– Можем. И отступим.

– Почему?

Воронцов медленно выпустил дым и посмотрел на напарника:

– Потому что мне сегодня утром очень убедительно объяснили, что произойдет, если мы не отступим.

– Кто объяснил?

– УСБ. В лице подполковника Савина.

Григорьев остановился как вкопанный:

– УСБ? Управление собственной безопасности? Но они же должны бороться с коррупцией, а не покрывать ее!

Воронцов горько усмехнулся:

– Игорь Валерьевич, вы до сих пор верите в то, что система работает так, как написано в учебниках?

– А как же иначе?

– А иначе никак. Просто нужно понимать, что любая система состоит из людей. А люди имеют свойство ошибаться, поддаваться на взятки или просто действовать в своих интересах.

Григорьев сел обратно на стул:

– И что нам делать?

– Закрывать дело. Возвращать деньги и карты. Отпускать Крылова. И забывать, что вообще когда-то слышали об отмывании денег.

– А совесть?

– А совесть, Игорь Валерьевич, роскошь, которую могут позволить себе только люди с независимым доходом. У нас есть зарплата, которую можно потерять. Есть карьера, которую можно сломать. Есть жизнь, которую можно испортить.

Григорьев молчал, глядя в окно. По его лицу было видно, что внутри него идет настоящая борьба между принципами, которым его учили, и реальностью, с которой он столкнулся.

– А если мы откажемся? – наконец, спросил он.

– Тогда завтра утром ты получишь перевод в Магадан, а я – в Урюпинск. В лучшем случае.

– А в худшем?

– В худшем случае на нас заведут дело. Превышение полномочий, получение взятки, служебная халатность – найдут что-нибудь.

Григорьев встал и подошел к окну:

– Знаете, Александр Сергеевич, я всегда думал, что если будешь честно работать и не нарушать закон, то тебя никто не тронет.

– Я тоже так думал. Лет двадцать назад.

– И что изменило ваше мнение?

Воронцов затушил сигарету:

– Жизнь, Игорь Валерьевич. Простая российская действительность. Оказывается, честная работа и соблюдение закона – это не гарантия безопасности. Скорее наоборот.

– То есть система принципиально порочна?

– Система такая, какая есть. Она не хорошая и не плохая. Она просто работает по своим правилам. И если ты не знаешь этих правил или отказываешься им следовать – тебя просто сметут.

Григорьев повернулся к Воронцову:

– А каковы эти правила?

– Первое правило: не знай больше, чем нужно для твоей должности. Второе: не суйся в дела, которые тебя не касаются. Третье: всегда помни, что есть люди, которых лучше не трогать.

– И мы с вами нарушили все три правила?

– Все три. С самого начала.

Григорьев сел обратно за стол:

– А что будет с Крыловым?

– Ничего. Его отпустят под подписку, дело закроют, и он снова растворится в толпе. Возможно, даже останется жив.

– Возможно?

– Игорь Валерьевич, такие люди, как Крылов, долго не живут. Рано или поздно их находят и устраняют. Мы можем только отложить это неизбежное событие.

В кабинет заглянул дежурный сержант:

– Товарищ майор, вас к телефону. Говорят, срочно.

Воронцов поднял трубку:

– Слушаю.

– Александр Сергеевич? Это Савин. Как дела с нашим вопросом?

– Решается, товарищ подполковник.

– Очень хорошо. Кстати, забыл упомянуть. Ваш подозреваемый сегодня ночью попытался покончить с собой в камере. К счастью, дежурный вовремя заметил и вызвал скорую.

Воронцов почувствовал, как у него холодеет кровь:

– Он жив?

– Пока да. Но врачи не дают гарантий. Было бы очень грустно, если бы свидетель умер из-за того, что следствие затягивается.

– Понятно.

– Вот и отлично. Жду вашего звонка до шести.

Воронцов повесил трубку и посмотрел на Григорьева:

– Крылов в больнице. Попытка суицида.

– Или имитация попытки суицида, – мрачно сказал Григорьев.

– Возможно. В любом случае, времени на размышления у нас больше нет.

Григорьев долго молчал, а потом тихо сказал:

– Знаете что, Александр Сергеевич? Может быть, вы и правы. Может быть, система действительно устроена так, что честным людям в ней не место.

– Игорь Валерьевич…

– Дайте договорить. Может быть, правильнее было бы закрыть дело и забыть обо всем. Сохранить карьеру, здоровье, жизнь.

– Но?

– Но я не смогу смотреть на себя в зеркало, если мы отступим. И не смогу объяснить своим будущим детям, что такое совесть, если сам ее предам.

Воронцов встал и подошел к окну. За стеклом все тот же серый февральский день, все та же московская слякоть. Но почему-то на душе стало немного светлее.

– Игорь Валерьевич, а вы понимаете, что мы подписываем себе приговор?

– Понимаю. Но лучше подписать себе приговор за то, что пытался служить справедливости, чем жить с пониманием того, что ты предал все, во что верил.

Воронцов повернулся к напарнику и впервые за долгое время искренне улыбнулся:

– Знаете что, лейтенант? Возможно, вы и правы. Возможно, есть вещи дороже карьеры и безопасности.

– Например?

– Например, возможность уважать себя.

Григорьев тоже улыбнулся:

– Тогда что делаем?

Воронцов вернулся к столу и достал папку с делом:

– Работаем дальше. До самого конца. А там будь что будет.

За окном продолжал идти снег, засыпая Москву белым покрывалом. А в небольшом кабинете районного отдела полиции два человека приняли решение, которое могло изменить их жизнь навсегда.

Глава 5: "Служебный долг против здравого смысла"

Утром пятницы Воронцов проснулся с ощущением, что сегодня что-то должно произойти. Не то чтобы он верил в предчувствия, но восемнадцать лет службы научили его доверять интуиции. А интуиция подсказывала: игра подходит к концу.

Кофе показался особенно горьким, сигареты – особенно крепкими. За окном моросил мелкий дождь, превращая февральскую Москву в серое месиво. Где-то в этом городе люди просыпались в теплых постелях рядом с любимыми, завтракали с детьми, строили планы на выходные. А он, Александр Сергеевич Воронцов, майор полиции с восемнадцатилетним стажем, собирался на работу, где его ждало дело, способное закончить его карьеру.

В отделе Григорьев уже сидел за своим столом и изучал распечатки. Молодой лейтенант выглядел усталым – видимо, плохо спал. На столе перед ним лежала та самая папка с документами по делу Крылова, которая за несколько дней стала центром их вселенной.

– Доброе утро, Игорь Валерьевич, – сказал Воронцов, садясь за свой стол. – Как настроение?

– Паршивое, – честно ответил Григорьев. – Всю ночь думал о вчерашнем разговоре с УСБ. А вы не передумали?

Воронцов закурил и долго смотрел на дым, поднимающийся к потолку:

– Знаете, Игорь Валерьевич, я вчера весь вечер размышлял о том же самом. И понял одну простую вещь: если я сейчас отступлю, то завтра утром не смогу посмотреть на себя в зеркало.

– А если не отступим, то завтра утром, возможно, будем искать новую работу.

– Возможно. Но, по крайней мере, будем искать ее с чистой совестью.

Григорьев отложил бумаги и внимательно посмотрел на майора:

– Александр Сергеевич, а вы не боитесь?

– Боюсь, – без колебаний ответил Воронцов. – Мне сорок два года, я разведен, живу один. Эта работа – единственное, что у меня есть. Конечно, боюсь.

– Тогда почему?

Воронцов затушил сигарету и встал к окну. Внизу по двору шла молодая женщина с коляской. Обычная жительница обычного района, которая даже не подозревает, что где-то совсем рядом крутятся миллиарды грязных денег.

– Потому что когда-то, очень давно, я принес присягу. И в той присяге были слова о служении закону и защите граждан. И если я сейчас предам эти слова, то кем я буду?

– Живым, – мрачно сказал Григорьев.

– Живым, но не человеком. Игорь Валерьевич, вы помните, что вы мне говорили в самом начале? Что мы полицейские, и наша работа – ловить преступников?

– Помню.

– Вот именно этим мы и будем заниматься.

В кабинет заглянул дежурный:

– Товарищ майор, вас к телефону. Говорят, очень срочно.

Воронцов поднял трубку, уже зная, кто звонит:

– Слушаю.

– Александр Сергеевич? Подполковник Савин. Как дела с нашим вопросом?

– Товарищ подполковник, дело продолжает расследоваться.

Пауза. Потом голос Савина стал заметно холоднее:

– Майор, вы меня не поняли вчера?

– Понял. Но у меня есть служебные обязанности, которые я намерен выполнять.

– Вы играете с огнем.

– Я выполняю свою работу.

– Тогда к вечеру ждите приказ о переводе. Удачи вам в новом месте службы.

Гудки в трубке. Воронцов повесил трубку и посмотрел на Григорьева:

– К вечеру будет приказ о переводе.

– И что делаем?

– Работаем. У нас есть еще несколько часов.

Григорьев кивнул и снова взялся за документы. Воронцов достал из ящика стола бутылку коньяка и два стакана.

– Рановато, не находите? – удивился Григорьев.

– Игорь Валерьевич, если это наш последний день в качестве напарников, то я хочу его отметить. Как подобает.

Они выпили молча. Коньяк обжег горло, но стало легче. Во всяком случае, решение было принято окончательно.

– Александр Сергеевич, – сказал Григорьев, убирая стакан, – а что мы можем успеть за несколько часов?

– Можем составить подробный рапорт обо всем, что узнали. Со всеми именами, цифрами, связями. И передать его в прокуратуру.

– А толк будет?

– Скорее всего, никакого. Но, по крайней мере, мы сделаем все, что в наших силах.

Следующие четыре часа они работали как одержимые. Воронцов диктовал, Григорьев печатал. Получался подробный отчет о схеме отмывания денег, который занял двадцать три страницы. Имена, суммы, банковские реквизиты, связи между фирмами – все, что им удалось выяснить за эти несколько дней.

– Знаете что, Игорь Валерьевич, – сказал Воронцов, перечитывая готовый документ, – я горжусь тем, что мы это сделали.

– Даже если ничего не изменится?

– Даже если. Потому что мы попытались. А в нашей работе это иногда самое главное – просто попытаться.

В четыре часа дня в кабинет вошел начальник отдела подполковник Куренков. Лицо у него было кислое, а в руках – два конверта.

– Воронцов, Григорьев, – сказал он, не здороваясь. – Получите приказы.

Воронцов вскрыл свой конверт. Перевод в город Урюпинск, должность участкового. Григорьев получил назначение в Магадан, дознавателем.

– Товарищ подполковник, – сказал Воронцов, – а можно узнать, за что такая честь?

– За нарушение субординации и самовольное расширение полномочий при расследовании, – сухо ответил Куренков. – Освобождение от должности с сегодняшнего дня. Документы сдать дежурному.

– Понятно. А дело Крылова?

– Какое дело? У нас нет никакого дела Крылова. Есть административный материал о мелкой краже, который передается в районный суд.

Воронцов кивнул. Все шло по плану. Большому плану, в котором для таких, как он, места не предусмотрено.

– Игорь Валерьевич, – сказал он, когда Куренков ушел, – не жалеете?

Григорьев задумался, потом покачал головой:

– Не жалею. Знаете, в институте нас учили, что закон превыше всего. А здесь оказалось, что есть вещи важнее закона. Связи, деньги, целесообразность. Может быть, лучше уехать отсюда подальше.

– В Урюпинск и Магадан?

– В Урюпинск и Магадан. Там, по крайней мере, проблемы попроще. Украли курицу, избили соседа, угнали трактор. И не нужно думать о миллиардах и больших людях.

Воронцов усмехнулся:

– Знаете что, лейтенант? Возможно, вы правы. Возможно, провинция – это именно то, что нам нужно. Место, где можно служить закону, а не людям, которые этот закон покупают.

Они собрали свои вещи в тишине. Личные предметы, фотографии, несколько книг – немного набирается за годы службы. Рапорт о схеме отмывания Воронцов запечатал в конверт и написал адрес прокуратуры.

– Отнесете? – спросил он Григорьева.

– Обязательно.

– И не важно, что из этого выйдет. Важно, что мы попытались.

Вечером они сидели в кафе неподалеку от отдела. Пили пиво и молчали. За окном шел снег, укрывая город белым покрывалом. Завтра начнется новая жизнь – для обоих.

– Александр Сергеевич, – сказал, наконец, Григорьев, – а как вы думаете, что будет с Крыловым?

– Отпустят под подписку. А потом… потом его найдут в какой-нибудь подворотне. Сердечный приступ или несчастный случай.

– И мы ничего не смогли для него сделать.

– Мы сделали все, что могли. А большего от нас никто не требовал.

Григорьев допил пиво и встал:

– Мне пора. Завтра рано утром самолет.

– В Магадан?

– В Магадан. А вы?

– А я еще посижу. Подумаю о жизни.

Они пожали друг другу руки. Крепко, по-мужски.

– Игорь Валерьевич, – сказал Воронцов, – служите честно. Где бы вы ни были.

– И вы тоже, Александр Сергеевич.

Григорьев ушел, а Воронцов остался в кафе один. Заказал еще пива и закурил. За соседним столиком молодая пара строила планы на будущее. В углу пожилой мужчина читал газету. Обычные люди, живущие обычной жизнью.

А где-то в этом городе продолжали крутиться миллиарды грязных денег. Завтра, послезавтра, через год – ничего не изменится. Система будет работать, как работала, большие люди будут решать маленькие судьбы, а честные полицейские будут получать переводы в глухие углы страны.

Но два человека попытались что-то изменить. Попытались и проиграли, но это была честная игра. А в жизни, как знал Воронцов, иногда важнее не выиграть, а просто остаться человеком.

Он допил пиво, надел куртку и вышел на улицу. Снег продолжал идти, засыпая следы. Завтра он начнет собирать вещи для переезда в Урюпинск. Новое место, новые люди, новые проблемы.

Но совесть будет чистой. А это, как оказалось, дороже карьеры.

Где-то в городе зазвонил телефон дежурной службы полиции. Кто-то украл что-то у кого-то, кого-то ограбили или избили. Обычные московские будни, которые продолжаются независимо от больших дел и больших людей.

А майор Воронцов шел по заснеженной улице и думал о том, что служебный долг – это не только то, что написано в должностных инструкциях. Это еще и способность оставаться человеком в любых обстоятельствах.

И если он научил этому молодого Григорьева, значит, эти четыре дня прошли не зря.

Глава 1: "Веселье до крови"

День города в их небольшом областном центре традиционно отмечался с русским размахом – много алкоголя, мало здравого смысла и обязательные проблемы к вечеру. Воронцов знал эту закономерность наизусть за восемнадцать лет службы, поэтому, когда в половине десятого вечера зазвонил телефон, он даже не удивился.

– Александр Сергеевич, срочно на площадь Победы, – голос дежурного звучал напряженно. – Массовая драка, есть пострадавшие. Скорая уже на месте.

– Сколько пострадавших?

– Человек двадцать точно. Один из наших лежит.

Воронцов затушил сигарету и потянулся за курткой. Григорьев поднял голову от компьютера, где составлял очередной протокол:

– Что случилось?

– Праздник случился. Поехали разбираться, что россияне наделали в День города.

На площади Победы творился хаос. Машины скорой помощи, наряды ДПС, толпы зевак. Асфальт был усыпан осколками бутылок, повсюду валялись смятые флажки и лозунги. Воздух пропитался смесью перегара, крови и дешевого одеколона.

– Вот это да, – присвистнул Григорьев. – Как в сводках криминальных новостей.

– Обычный русский праздник, – буркнул Воронцов, закуривая. – Где наш пострадавший?

Участковый Кирилл Зотов лежал у машины скорой помощи. Парню было лет двадцать пять, в погонах ходил третий год. Лицо разбито, форма порвана, левая рука висела неестественно.

– Кирилл, как дела? – Воронцов присел рядом с носилками.

– Живой пока, Александр Сергеевич. Но больно, собака. Руку, кажется, сломали.

– Что случилось?

Зотов попытался сесть, поморщился от боли:

– Дежурил на празднике, как обычно. Все шло нормально, народ веселился, пил, но тихо. А потом часов в девять вдруг началось. Сначала двое поругались у сцены, потом подтянулись их друзья, потом еще кто-то. И понеслось.

– Из-за чего поругались?

– Хрен их знает. Что-то про политику кричали. Про власть, про выборы. Я пытался их разнять, а они на меня накинулись. Человек десять навалилось.

Фельдшер скорой помощи прервал разговор:

– Товарищ майор, нам пора ехать. У парня сотрясение и перелом лучевой кости.

– Езжайте. Кирилл, завтра приедем в больницу, подробно поговорим.

Когда машина скорой помощи уехала, Воронцов огляделся по сторонам. Площадь постепенно пустела, но оставалось еще человек сорок зевак и участников драки. Часть уже забрали в отдел для составления протоколов, остальные толпились группками и что-то обсуждали.

– Игорь, опроси свидетелей. Узнай, кто что видел, с чего все началось.

– Понятно. А вы что делать будете?

– Поговорю с организаторами праздника. Может, они что-то заметили.

Григорьев достал блокнот и направился к ближайшей группе людей. Воронцов пошел к сцене, где собирали аппаратуру местные диджеи.

– Ребята, как дела? – обратился он к звукооператору. – Видели, с чего драка началась?

Парень лет тридцати в джинсах и футболке с надписью «Music is my life» пожал плечами:

– Да кто ж их разберет. Народ пил весь день, а к вечеру башню снесло всем разом.

– А конкретно? Кто-то же первым начал размахивать руками.

– Ну там у сцены двое поругались. Один толстый, в красной рубашке, второй худой, в камуфляже. Что-то про Путина кричали. Потом толстый худому в морду дал, тот ему в ответ. А дальше все и завертелось.

– Этих двоих забрали?

– Толстого вроде скорая увезла, а худой свалил, когда ваши приехали.

– Как выглядел худой?

– Обычно. Средний рост, лет сорока. В камуфляжных штанах и черной майке.

Воронцов записал приметы и вернулся к Григорьеву, который стоял рядом с группой подвыпивших мужиков и что-то им объяснял.

– Как успехи? – спросил он напарника.

– Странно, Александр Сергеевич. Все говорят, что ничего не видели. Типа, стояли в стороне, драка сама по себе началась, не знают из-за чего.

– Все говорят одинаково?

– Все. Как по шпаргалке. «Мы тут просто гуляли, ничего не видели, не слышали».

Воронцов усмехнулся. За годы службы он видел много такого «коллективного беспамятства». Обычно это означало, что люди боятся говорить правду.

– А ты им объяснил, что врать полиции не стоит?

– Объяснял. Но они как стена. Один даже сказал: «А чего вы к нам пристаете? Мы законопослушные граждане, гуляли мирно».

– Понятно. Значит, есть что скрывать.

Они подошли к группе женщин средних лет, которые стояли в сторонке и о чем-то шептались.

– Добрый вечер, – сказал Воронцов. – Старший оперуполномоченный Воронцов, младший лейтенант Григорьев. Не могли бы вы рассказать, что здесь произошло?

Женщины переглянулись. Одна из них, полная блондинка в ярком платье, выступила вперед:

– А мы ничего особенного не видели. Праздник был, музыка играла, все веселились.

– А драка?

– Какая драка? Мы уже уходили, когда что-то там началось.

– Но вы же стояли здесь, когда мы приехали.

– Ну вернулись посмотреть, что случилось. Любопытно же.

Григорьев попробовал еще раз:

– Может быть, слышали, о чем спорили те, кто подрался?

– Ничего не слышали. Музыка громко играла.

– А когда музыка закончилась?

– Мы уже далеко были.

Воронцов понял, что толку от этого разговора не будет. Женщины явно что-то скрывали, но принуждать их к откровенности смысла не имело.

– Хорошо, спасибо. Если вспомните что-то важное, звоните в дежурную часть.

Когда они отошли, Григорьев покачал головой:

– Не понимаю. Почему они не хотят говорить? Ведь пострадал полицейский, общественный порядок нарушен.

– А ты как думаешь, почему?

– Не знаю. Может, боятся мести от участников драки?

– Может быть. А может, есть другие причины.

– Какие?

– Подумай сам. Драка началась из-за политики. Люди кричали про власть, про Путина. В нашей стране такие темы не всем безопасны.

Григорьев задумался:

– Вы хотите сказать, что они боятся политических последствий?

– Я хочу сказать, что наши граждане умеют считать до двух. И понимают, что лучше промолчать, чем попасть под каток.

– Но мы же расследуем драку, а не политические взгляды людей!

– Игорь, ты молодой, идеалистичный. Это хорошо. Но в нашей стране граждане не всегда верят, что полиция занимается только тем, что должна заниматься по закону.

Они обошли еще несколько групп свидетелей, но результат был тот же. Все «ничего не видели», «не слышали», «стояли далеко». Даже те, кто явно находился в центре событий, упорно твердили одно и то же.

– Александр Сергеевич, а может, они действительно ничего не помнят? – предположил Григорьев. – Алкоголь, эмоции, темнота.

– Может быть. Но тогда почему они все говорят одинаково? Обычно пьяные свидетели рассказывают разную ерунду, а тут все как один молчат.

– Значит, кто-то их предупредил?

– Возможно. Или они сами понимают, что лучше помалкивать.

К ним подошел сержант Петров из наряда ДПС:

– Товарищи, мы закончили с протоколами. Задержанных семнадцать человек, все доставлены в отдел.

– За что задержали?

– Мелкое хулиганство, сопротивление сотрудникам полиции, нарушение общественного порядка. Стандартный набор.

– А тех двоих, кто драку начал, нашли?

– Толстого в красной рубашке увезла скорая с переломом носа. А худой в камуфляже исчез. Ищем по приметам.

– Хорошо. Завтра займемся опросами задержанных.

– Александр Сергеевич, а что делать со свидетелями? – спросил Григорьев. – Может, завтра еще раз попробуем поговорить?

– Можно попробовать. Но не думаю, что они изменят показания.

– Почему вы в этом так уверены?

Воронцов закурил и посмотрел на пустеющую площадь:

– Потому что за годы службы я понял одну простую вещь. Наши граждане боятся полиции не меньше, чем преступников. А иногда и больше.

– Но почему?

– А ты сам подумай. От преступника можно защититься, убежать, спрятаться. А от государства куда денешься?

– Но мы же не враги народу! Мы защищаем порядок и законность!

– Игорь, ты читал историю? Помнишь, как в СССР люди боялись стукачей и доносчиков? Как избегали разговоров на политические темы?

– Помню. Но это же было давно!

– Не так давно, как тебе кажется. И многие привычки у людей остались.

– То есть вы думаете, что свидетели боятся нас?

– Не нас лично. Они боятся системы, частью которой мы являемся.

Григорьев помолчал, обдумывая слова напарника:

– А что тогда делать? Как расследовать дело, если никто не хочет говорить?

– Так же, как всегда. Собирать факты, искать улики, давить на задержанных. Рано или поздно кто-то расколется.

– А если не расколется?

– Тогда спишем дело на пьяную драку без политического подтекста. Главные зачинщики получат административное наказание, остальных отпустим с предупреждением.

– Но это же неправильно! Если была политическая подоплека, ее нужно выяснить!

Воронцов усмехнулся:

– Игорь, а ты уверен, что ее нужно выяснять?

– Конечно! Мы же должны установить истину!

– Должны. Но подумай, что будет, если мы докажем, что драка началась из-за политических разногласий?

– Ну… виновные понесут наказание по закону.

– А еще?

– Не понимаю.

– А еще к нам приедут из области, начнут разбираться, кто, что говорил про власть. Потом придут из ФСБ, начнут проверять всех участников на экстремизм. Потом местное руководство устроит нам головомойку за то, что не предотвратили политический скандал.

Григорьев задумался:

– То есть нам лучше не выяснять правду?

– Игорь, в нашей работе есть правда, которую выгодно выяснять, и правда, которую лучше не трогать. Опыт подскажет, как их различать.

– А пока что мы делаем?

– Пока едем в отдел и опрашиваем задержанных. Может, кто-то из них окажется более разговорчивым.

Они сели в машину и поехали в отдел. По дороге Григорьев спросил:

– Александр Сергеевич, а вы сами когда-нибудь замалчивали политические дела?

– А как ты думаешь?

– Не знаю. Надеюсь, что нет.

– Игорь, за восемнадцать лет службы я понял главное правило нашей работы. Мы не можем изменить систему, но можем попытаться работать в ней честно.

– А что это означает на практике?

– Это означает, что мы ловим воров, убийц и насильников. А политикой пусть занимаются политики.

– Но если преступление имеет политические мотивы?

– Тогда смотрим, кого оно касается. Если мелких людей – расследуем. Если крупных – думаем дважды.

– Это цинично.

– Это реалистично. Цинизм – это когда не веришь ни во что. А реализм – это когда понимаешь, как устроен мир.

– И как он устроен?

– Просто. У кого деньги и власть, тот и прав. Остальные приспосабливаются.

– А справедливость?

– А что справедливость? Ты видел хоть раз абсолютную справедливость?

– Нет, но к ней нужно стремиться!

– Стремиться можно. Главное, чтобы это стремление не сломало тебе жизнь.

В отделе их ждал дежурный с новостями:

– Александр Сергеевич, звонил майор. Просил сразу к нему зайти, как приедете.

– О чем разговор?

– Про драку на площади. Еще звонил кто-то из администрации, интересовался подробностями.

– Понятно. Игорь, начинай опрашивать задержанных. Я схожу к майору.

Майор Семенов сидел за столом с кислым лицом и курил сигарету за сигаретой:

– Садись, Александр. Поговорить нужно.

– Слушаю.

– Мне полчаса назад звонил заместитель главы администрации Кротов. Очень интересовался нашей драчкой.

– И что его интересовало?

– Все. Кто участвовал, из-за чего подрались, какие политические лозунги звучали.

– А зачем ему эта информация?

– Говорит, что завтра приезжает комиссия из области проверять, как прошел праздник. И если выяснится, что были политические беспорядки, то головы полетят.

– Чьи головы?

– В первую очередь, наши. За то, что не обеспечили порядок.

– Понятно. И что он предлагает?

– Оформить дело как обычную пьяную драку. Без политики и лишних подробностей.

– А если свидетели расскажут правду?

– Какие свидетели? Ты сам говорил, что все молчат.

– Молчат. Но если дело попадет в СМИ, журналисты могут найти разговорчивых.

– Дело в СМИ не попадет. Кротов уже переговорил с редакторами местных газет.

Воронцов затушил сигарету:

– То есть нам прямо говорят замять политическую подоплеку?

– Нам говорят работать профессионально и не создавать проблем городу.

– А как же установление истины?

– Александр, ты же не вчера родился. Какая истина? Пьяные люди подрались на празднике. Вот и вся истина.

– А если участковый Зотов расскажет свою версию?

– Зотов получил сотрясение мозга. Может, что-то и не помнит точно.

– Майор, вы серьезно?

– Очень серьезно. У нас через месяц аттестация, через два месяца выборы мэра. Никому не нужны скандалы на политической почве.

– И что я должен делать?

– Свою работу. Опросить задержанных, оформить протоколы по административным статьям, закрыть дело.

– А если я найду доказательства политических мотивов?

– Тогда подумай, стоит ли их обнародовать.

Выходя от майора, Воронцов понимал, что дело принимает стандартный оборот. Политический скандал хотят замять, свидетели молчат, начальство давит. Обычная ситуация для российской провинции.

Григорьев закончил опрос первой группы задержанных и подошел к нему:

– Александр Сергеевич, странное дело. Все задержанные рассказывают одну и ту же версию.

– Какую?

– Что выпили, веселились, а потом началась какая-то потасовка. Никто не помнит, из-за чего именно.

– Все так говорят?

– Все. Причем очень похожими словами. Как будто заранее договорились.

– А про политику никто не упоминает?

– Никто. Более того, когда я спрашиваю конкретно про политические лозунги, все делают удивленные лица.

– Понятно. Значит, их тоже предупредили.

– Кто мог предупредить?

– Да кто угодно. Адвокаты, родственники, друзья. У нас в городе новости быстро разносятся.

– И что теперь?

– А теперь мы работаем с тем, что есть. Оформляем дело как массовую драку на почве алкогольного опьянения.

– Но это же неправда!

– Игорь, а что такое правда? То, что было на самом деле, или то, что можно доказать в суде?

– То, что было на самом деле.

– Тогда правда такая: группа пьяных людей подралась на празднике из-за политических разногласий. Но доказать это мы не можем, потому что все свидетели молчат.

– А раз не можем доказать, то правды как бы и нет?

– Именно. Добро пожаловать в реальный мир, лейтенант Григорьев.

Они проработали до трех ночи, опрашивая задержанных и составляя протоколы. Результат был предсказуемым: семнадцать человек получили административные наказания за мелкое хулиганство, дело закрыли за отсутствием состава преступления.

Уходя домой, Григорьев спросил:

– Александр Сергеевич, а вам не обидно?

– За что?

– За то, что мы не смогли докопаться до истины.

– Игорь, а кому нужна эта истина?

– Как кому? Обществу, закону, справедливости.

– Обществу наплевать, закон молчит, справедливость – понятие относительное.

– Тогда зачем мы работаем?

– Чтобы хоть как-то поддерживать порядок в этом хаосе. Не идеальный порядок, но хоть какой-то.

– Это мало.

– Это много, Игорь. Поверь старому ментовскому волку – это очень много.

На улице начинал брезжить рассвет. Город просыпался после праздника, дворники убирали мусор с площадей, люди спешили на работу. Жизнь продолжалась, как будто ничего не произошло.

А может быть, так и было правильно.

Глава 2: "Политика на асфальте"

Утром следующего дня Воронцов пришел в отдел с твердым намерением побыстрее закрыть вчерашнюю историю и забыть о ней как о плохом сне. Но уже в коридоре его перехватил дежурный сержант Петров с озабоченным выражением лица.

– Александр Сергеевич, там к вам народ пришел. Сидят в кабинете майора уже час, ждут.

– Какой народ?

– Разный. Из администрации один, из общественной палаты двое, еще какая-то тетка с камерой говорит, что журналистка.

Воронцов затушил только что зажженную сигарету. Если к ним пожаловали представители власти и общественности, значит, вчерашняя драка уже получила огласку. А это всегда означало проблемы.

– А Григорьев где?

– В архиве сидит, документы вчерашние разбирает. Сказал, что ищет зацепки по политическому мотиву.

– Какому еще политическому мотиву?

– Ну, он говорит, что в показаниях задержанных проскальзывают упоминания каких-то плакатов с лозунгами.

Воронцов поднялся на второй этаж, где в кабинете майора Семенова действительно сидели четверо посетителей и о чем-то горячо спорили. Семенов выглядел так, будто хотел провалиться сквозь землю.

– А, Воронцов, заходи, – майор махнул рукой. – Знакомься. Заместитель главы администрации по социальным вопросам Кротов Виктор Иванович.

Мужчина лет пятидесяти в дорогом костюме и с недовольным лицом кивнул Воронцову:

– Старший оперуполномоченный? Отлично. Значит, вы вчера руководили расследованием инцидента на площади?

– Руководил. А в чем дело?

– А дело в том, – встала женщина средних лет в строгом деловом костюме, – что вчера на нашем городском празднике произошли события, которые бросают тень на всю местную власть.

– Извините, а вы кто?

– Людмила Ивановна Горбачева, председатель общественной палаты города. Мы требуем полного и объективного расследования вчерашних событий.