Дебри

Размер шрифта: 13

Sarah Pearse

THE WILDS

This edition is published by arrangement with Johnson & Alcock Ltd. and The Van Lear Agency

Пролог

По вечерам трейлер словно оживает. При включенном свете внутри становится тепло, уютно, и я чувствую себя как в коконе. Жесткие контуры смягчаются. Утилитарные формы плиты и холодильника, а также сложенные у раковины упаковки с едой уже не выглядят такими угловатыми.

Но именно в это время суток я становлюсь особенно уязвимой.

Внутри все прекрасно видно, в то время как снаружи подкрадываются тени, огни высвечивают, кто я, заставляя меня нервно дергаться. Высвечивают не только все мои пожитки – книги и рисунки, – но и фобии с привычками. А еще каждое мое движение.

Пусть я и стараюсь не думать об этом, но все равно пугаюсь, представляя, как фургон смотрится снаружи – маленький и одинокий посреди тьмы.

Я выглядываю в окно. В парке почти совсем стемнело, и деревья превратились в силуэты на фоне неба. Похоже, ночь здесь накрывает землю быстрее, внезапно погружает ее во мрак.

Даже в сумерках это место, этот вид стали моими любимыми – петляющая по долине река и лес за ней, поднимающийся к деревням у подножия горы. Над крышами как будто постоянно висят облака, словно дома сделали вдох и все разом выдохнули.

Я оборачиваюсь, и взгляд останавливается на листке бумаги, который лежит на столе передо мной.

В каждую линию я вложила частичку души. Первые поцелуи. Укромный уголок под самой крышей. Огромные костры, от которых пылают небеса.

На мгновение я переношусь туда, откуда прибыла. Липкие пятна пролитого пива. Смех.

Я улыбаюсь. Но улыбка гаснет.

Снаружи доносится какой-то звук. Не привычный саундтрек национального парка – пение птиц, шорох листьев на ветру, – а нечто более нарочитое.

Шарканье шагов по земле.

И тут же крохотное пространство фургона еще больше съеживается, стены начинают смыкаться и давят. Здесь больше нет уюта, лишь удушающе замкнутое пространство.

Я задерживаю дыхание и снова смотрю в окно.

В темноте ничего не видно. Только перемещаются тени и тянутся друг к другу едва различимые силуэты веток.

И вдруг раздается лязг металла.

Внутри у меня все сворачивается, а потом распрямляется. Я вспоминаю, как называла это мама: оригами из кишок.

Я встаю, хватаю со стола листок бумаги и судорожно озираюсь по сторонам.

Надо его спрятать.

Нагнувшись к шкафчику, я стукаюсь о полку и сшибаю солонку. Крышка была плохо завинчена, и соль рассыпается по полу.

А когда я поднимаю голову, то обнаруживаю в окне лицо.

Все мое тело замирает. Кровь, дыхание, сердце – все останавливается.

Даже в темноте я замечаю ярость.

Делаю вдох, но не пытаюсь сбежать. Я не удивлена, скорее покоряюсь судьбе.

А может, в глубине души я знала, что так все и кончится.

Вероятно, с самого начала все было предрешено.

Нельзя сбежать от монстра.

Мне следовало это знать.

1
Кир

Девон, июль 2018 года

Позавчера я прочла, что у любителей путешествий есть особый ген. Самый настоящий ген жажды странствий.

Он называется DRD4 7R и влияет на уровень дофамина. Готовность к риску – именно такое поведение характерно для тех, кто любит путешествовать.

И теперь я знаю, что у всех, независимо от рода-племени – путешественников класса люкс, любителей музеев или тех, кто живет в трейлере, – у всех нас есть одинаковый фрагмент ДНК бродяги.

Вчера я сообщила об этом Зефу, и он засмеялся. Сказал, общее у нас только то, что мы бежим от чего-то. Или от кого-то. Типично для Зефа, который всюду видит мелодраму. Такова уж его поварская натура. Как говорит один его друг, творческая личность питается эмоциями.

И он прав: сейчас Зеф как раз готовит нам завтрак размашистыми и смелыми движениями, не оставляющими места для сомнений. Громко разбивает яйца о край сковородки и шлепает их в томатную подливку.

Яйца по-мексикански. Наше любимое блюдо. Самое лучшее, что можно приготовить в трейлере. Бросив скорлупу в мусорку, Зеф чешет в затылке, проводит ладонью по подстриженным почти под ноль волосам. Его черты смягчаются – он проделал трудную работу: поджарил лук до прозрачности, добавил сладкий перец и чили, чеснок, лавровый лист, помидоры, приправы. Теперь соус загустел и выпарился.

Поднеся ложку к губам, Зеф пробует блюдо и улыбается. Я тоже невольно улыбаюсь. Обожаю смотреть, как он готовит. Только в это время он не пытается бороться с самим собой.

– Почти готово. – Почувствовав, что я наблюдаю, Зеф достает гречневый блинчик и слегка обжаривает его на другой сковородке, где уже шкворчит масло. – Проголодалась?

– Умираю с голода.

Я перевожу взгляд на окно. Ветер прорезает бирюзу полосами темно-синего, слева направо тянутся рваные линии.

Именно ради таких видов мы поставили трейлер так, чтобы окна кухни выходили на море. Потрясающее зрелище. И пусть я постоянно перемещаюсь, но эта полоска побережья Девона всегда была моей любимой – крохотные бухточки с песком и галькой, ржаво‐красные утесы и спускающиеся прямо к воде деревья.

Я научилась плавать в этих водах, целоваться в них и смывать в них кровь с ободранных о камни коленей. Я чувствую ритм моря внутри, даже когда нахожусь за многие мили отсюда.

Зеф что-то мурлычет себе под нос и выключает конфорку. Яйца готовы. Он ставит сковородку на стол, балансируя с блинчиками и миской тертого сыра в руке.

Я отодвигаю карту, над которой работала, и ставлю на стол подливу.

Посыпав блинчик сыром, кладу на него яйцо с подливкой и жадно запихиваю в рот. Сначала я ощущаю текстуру: кусочек блинчика и мягкое яйцо; а затем фейерверк вкуса и ароматов.

– Изумительно.

Я вытираю губы и снова кусаю блинчик.

Зеф улыбается, и от уголков его голубых глаз разбегаются морщинки. Есть у него такая способность – взять простые продукты и превратить их во взрыв вкуса во рту. Еще несколько лет назад он работал шеф-поваром в успешном нью-йоркском ресторане. Готовил и мясо, и веганские блюда еще до того, как веганство вошло в моду.

Вскоре люди говорили только о его веганских блюдах. Какое-то время он был бешено популярен. В известном кулинарном журнале его назвали открытием года, он выступал в ток-шоу, три года подряд его включали в список лучших нью-йоркских поваров журнала «Форбс», а фонд Джеймса Бирда даже номинировал его на награду «Восходящая звезда кулинарии».

Он рассказывал истории о знаменитостях, напоказ выкупавших все места в ресторане, и о тех, кто приходил инкогнито, надвинув на лицо бейсболку. Я нашла в интернете сотни статей о нем, со всеми подробностями, разные интервью и обзоры в соцсетях.

Люди часто приходили только ради того, чтобы с ним сфотографироваться. Ну, знаете, фото с угрюмым шеф-поваром и слишком восторженным посетителем, который стоит к нему неподобающе близко.

И он отлично смотрелся на этих кадрах: умеренно вспотевший, в забавной бандане с ярким принтом из девяностых, так выделяющейся на его светлых волосах.

Разительный контраст с тем, как он выглядел, когда мы познакомились, во время «его штопора», как сам Зеф это называл. Я тогда путешествовала по итальянской Лигурии, а у него случился перерыв в работе. Он сказал, что выгорел, но позже я узнала, что его уволили.

После трех лет жалоб су-шеф подал на него в суд. Однажды су-шеф чуть не отрезал себе палец ножом и собирался ехать в больницу, но Зеф предложил вместо этого приклеить палец обратно суперклеем. Очевидно, это стало последней каплей, хотя его предупреждали даже сторонники. К тому времени уже мелькали негативные статьи в прессе. Людям нравятся плохие парни, но не слишком плохие. История с суперклеем моментально разлетелась по свету, и Зефу припомнили все. Он стал изгоем.

Но не для меня. В тот вечер, когда мы встретились, Зеф меня очаровал. Зажарил креветки на гриле, а его истории не просто вызвали у меня смех, но и кусочек за кусочком украли сердце.

– Так что ты думаешь об этой карте?

Я вытаскиваю холст и раскладываю его на столе. Я нарисовала карту для брата – в качестве подарка-сюрприза его невесте.

– Чудесно. – Он подцепляет яйцо на вилку и отправляет в рот. – А она точно о ней не знает?

Я качаю головой.

– Она считает, что я работаю над декорированием свадебного зала.

Сюрприз преподнесет Пенн, но меня не удивляет, что он решил сделать невесте такой подарок. Карты… это нечто особенное для нас с братом.

Моя любовь к картографии началась с маминой коллекции карт. Ее семья постоянно кочевала, а мама ненавидела покидать любимые места. Места, где оставались воспоминания, да и сами служившие воспоминаниями. И чтобы унести их с собой, она собирала карты.

В детстве я часами изучала их, перекатывая на языке географические названия, прорабатывая в голове топографию, но со временем поняла, что, рассказывая о конкретном месте, карты ничего не говорят о ней самой, о том, что она там делала, где ела, танцевала, кого любила. Что воспламеняло ее сердце.

Поэтому на мамин день рождения я решила нарисовать карту нашего города – тех мест, где мы оставили частичку своей души.

Это были не больницы или гаражи, а булочная, в которую мы с мамой заходили, пока Пенн играл в крикет. Дом бабушки и дедушки, где в играх и веселом смехе оживало Рождество. Пляж, где я училась плавать и куда пришла, чтобы в последний раз нормально поговорить с мамой. Даже сейчас, когда я вспоминаю это место, те слова проплывают над головой, как звезды.

Больше всего мне нравится рисовать с друзьями карты для них. Карта многое раскрывает о том, кто они такие, что ценят. Хотя большинство людей переезжают по практическим соображениям – ради экономии, поближе к работе, – на их картах оказываются места, которые западают в душу и заставляют чувствовать себя живыми. Бесплатно.

Работа редко появляется на картах, даже у тех, кто говорит, что живет ради нее. Вместо этого люди рисуют родительский дом, спортзал, ставший единственным контактом с внешним миром после смерти партнера, или парк, где по пятницам они обсуждают последние сплетни с друзьями.

Зеф по-прежнему рассматривает карту.

– Почти доделала?

– Да, осталось всего несколько точек. Я покажу ее Пенну в выходные, посмотрим, вдруг он еще что добавит.

Зеф отодвигает тарелку.

– Значит, раз ты почти закончила, то начнешь работать над книгой?

В его голосе я улавливаю напряжение. Зеф имеет в виду кулинарную книгу. Роскошная еда для трейлеров и уличных ларьков. Блюда, которые можно приготовить на двухконфорочной плите. Это совместный проект – его рецепты и мои иллюстрации.

– Конечно. – Я отрываю кусок от последнего блинчика и макаю его в подливу. – Ты что-то изменил? Добавил больше чеснока?

Я окунаю в подливу вилку и тщательно смакую вкус.

По тарелке предупреждающе клацает нож.

Я каменею.

– Изменил? Ты что-то изменил? – передразнивает он, а потом встает и хватает тарелку. – Что-то не так, верно?

Время замедляется. Я вдруг отчетливо осознаю все происходящее: пульсирующую в виске горячую кровь, острый угол его опущенной к полу тарелки, водянистые ржавые струйки подливы, которые капают с фарфора.

Я осознаю свою мельчайшую мимику, как будто правильное выражение лица может повлиять на то, что сейчас произойдет.

– Если тебе не нравится, ты знаешь, что делать…

Он жестом показывает, как выбрасывает еду из трейлера, и одновременно на его губах застывает кривая улыбка, а взгляд мечется между мной и морем за окном.

Я продолжаю возню с вилкой, а потом жую. Стараюсь не встречаться с ним глазами. Только не сейчас. Если ничего не говорить, слова не будут неверно истолкованы.

Зеф качает головой и отходит, а я думаю: «Вот что тебе нравится – когда у людей все внутри горит».

Таков он, результат его страсти. Страсти, для которой пока нет выхода.

Он придумал отличную идею для книги. Она взлетит. Он постоянно твердит эту фразу: «Мы взлетим, Кир. Наши отношения, книга – все это взлетит».

2
Элин

Португалия, национальный парк,

октябрь 2021 года

– Мы уже близко?

Элин Уорнер останавливается на тропе и осматривает узкий извилистый путь к вершине.

– Ага, отсюда как раз видны трейлеры. – Ее брат Айзек поднимает руку и показывает. – Вон там, справа, за деревьями.

Следуя за его взглядом, Элин прищуривается. Сначала трейлеры «Эйрстрим» трудно различить с холма, их накрывает тень, но, когда освещение меняется, она замечает, как солнце отражается от металлического бока.

– Дай угадаю, наверняка оттуда открывается лучший здесь вид.

– Лучший в мире.

Здесь, на семистах тысячах квадратных метров португальского национального парка, раскинувшегося на четырех гранитных массивах, ей нравится все: и обширные леса из сосен и дубов, и долины, и крутые склоны, которые поднимаются к впечатляющим скалистым вершинам. Красиво, но пугающе.

Огромный непокоренный массив. С каждым шагом, с каждым поворотом парк раскрывается все больше – новая территория, новые леса и горы, повторяющие, словно эхо, самих себя. Такие масштабы всегда пугали Элин. Настолько огромное пространство, что отдельные детали исчезают, заметна только массивность.

Мысли возвращаются к рассказам Айзека о пропавших здесь людях. Нетрудно представить, как они бесследно исчезают в глубинах парка.

Элин и Айзек продолжают путь по пыльной неровной тропе, которая змеится вверх по холму.

Идущий впереди Айзек ускоряет шаг, и через несколько минут ноющая боль в ребрах переходит в пульсацию.

– Погоди, дай минутку отдохнуть, – просит Элин.

Айзек останавливается и покачивается на пятках. Проводит рукой по темным кудрям.

Такой знакомый жест, что на мгновение время исчезает. Они снова дети, все трое. Все в мире идет как надо.

Тряхнув головой, Элин достает из рюкзака бутылку с водой. Откручивает крышку и делает большой глоток.

– Так лучше? – спрашивает наблюдающий за ней Айзек.

– Да. Просто ребра возмутились… Мы столько прошли за последние несколько дней.

«Слишком много», – думает она, вспоминая предупреждение врача и совет не напрягаться.

Но куда там! Со вчерашнего утра, с тех пор как приехали в парк, она погрузилась в это с головой – сначала прогулка к хижине, а сегодня вторая, более долгая, к трейлерам «Эйрстрим».

Элин ничего не может с собой поделать. Каждый шаг, каждый холм как будто увеличивает расстояние между ней и прежней жизнью в Девоне. Последние месяцы… выдались непростыми: трудное дело – первое настоящее в качестве детектива-сержанта после перерыва в карьере, и разрыв с Уиллом…

Ей просто необходимо выжать максимум из каждого мгновения.

– Уверена? Можем сделать привал перед последним отрезком.

В глазах Айзека мелькает сомнение. Это началось с тех пор, как они приехали в парк. Не то чтобы напряжение, но вежливый, почти официальный тон, а не беззаботная болтовня родственников.

Элин напоминает себе, что это естественно, их отношения до сих пор хрупки.

По сути, они с братом строят их заново. До недавнего времени они ограничивались редкими телефонными звонками и сообщениями. Четыре года минимум общения, лишь неловкие разговоры. Эта поездка… как маленький шажок, и Элин боится все испортить.

Неудачные поездки уже бывали. В прошлом году, навещая брата в Швейцарии, Элин расследовала убийство его невесты Лоры. Вряд ли кто-то из них мечтал о воссоединении таким образом.

– Конечно.

Она уже готова убрать бутылку, как вдруг замечает какое-то движение среди дубов неподалеку.

Внезапную вспышку цвета.

Через тропу перебегает олень – темное расплывчатое пятно на фоне листвы. Элин медленно выдыхает.

Пульс замедляется, она испытывает облегчение, но вместе с ним и разочарование. Глупо думать, что, приехав сюда, она сразу избавится от страхов. За последние месяцы вглядываться в то, что скрывается в тени, стало привычкой, таким же безусловным рефлексом, как дыхание.

– Здесь постоянно надо быть начеку, да?

Айзек прослеживает за тем, как олень исчезает в лесу, и там, где он пробежал, дрожат низко нависшие ветви.

– На каждом повороте.

В парке полно неожиданностей – например, вдруг заклубятся клочья тумана. Или посреди леса появятся заброшенные здания. Или придорожные часовни, такие красочные, что захватывает дух.

Они снова трогаются в путь.

– Ты часто так гуляла после больницы? – спрашивает Айзек.

– Немного… но осторожно. Бег в обозримом будущем исключен, поэтому я только хожу. – Элин бросает на него взгляд искоса. – Я как раз собиралась задать тот же вопрос, но, кажется, знаю ответ.

– Точно, – улыбается он. – Летом я много ходил. Да и бегал.

«Это еще мягко сказано», – думает Элин, рассматривая мышцы на его ногах. Брат заметно окреп. Обрел новую силу.

– Это помогает. Ну, знаешь, после Лоры.

– И как ты? – осторожно интересуется она. – Мы ведь почти об этом не говорили.

– Ничего, справляюсь. – Резко повернувшись, он указывает на низко летящую птицу и бормочет: – Похожа на стрижа.

«Еще слишком рано, – глядя на брата, думает Элин. – Не стоит напирать».

Не стоит спешить, если они хотят заново узнать друг друга. Не стоит торопить события. Вот для чего вся эта поездка – аккуратно нащупать путь. Ближайшие недели будут посвящены только им двоим.

«Нам двоим и этому», – приходит ей мысль, когда Элин осматривает окружающее пространство.

Тропа змеится и разветвляется, а потом снова разветвляется. Нависающие над ней ветви одновременно манят и отталкивают. Таинственные, как и каждый фрагмент здешнего пейзажа.

Прошло уже несколько дней, но Элин чувствует, что, как и Айзек, не проникла дальше поверхностного слоя.

3
Кир

Девон, июль 2018 года

– Видимо, можно не стучать.

Я подскакиваю. В высоких кроссовках, джинсах, потрепанной футболке и с широкой улыбкой на лице он стоит перед открытой дверью.

Пенн, мой брат-близнец.

Вуди вырывается у меня из-под ног, чуть не сшибив. Пенн нагибается, чешет псу спину и закатывает глаза, когда тот прыгает, чтобы лизнуть в лицо.

– А как же я?

Мне недостаточно просто объятий, я хочу вдохнуть его, слиться воедино.

Выпрямившись, он обхватывает меня руками.

– Черт, как же я соскучился!

– И я.

Я обнимаю его целую минуту, прежде чем мы расходимся и внимательно смотрим друг на друга. Так всегда бывает после разлуки. Мы изучаем друг друга, пытаемся понять, не пропустили ли чего важного. Но, не считая того, что его светлые волосы пострижены короче, Пенн не изменился.

Он откашливается, смутившись из-за того, что я вижу слезы в его глазах.

– Дурашка.

Я смаргиваю собственные слезы.

– Зефа нет?

– Он плавает. Скоро вернется.

Пенн кивает.

– Каково это – путешествовать вместе с кем-то? Мне нужна подлинная история, а не строчки из рекламного буклета, которыми ты кормила меня до сих пор. Наверняка непросто, ведь ты можешь сравнивать только со мной, а со мной… никогда не возникало проблем.

– Ну да, ну да.

Я закатываю глаза, но путешествия с Пенном и впрямь были беспроблемными. В первый раз мы поехали с палаткой в Испанию, к утесам. Мы прибыли уже в темноте, но утром открылся потрясающий вид на бесконечное голубое небо и обрушивающиеся на берег волны.

Раннее утро в походе – всегда нечто особенное и яркое. Как будто секс с самой Землей, как описывает это один мой друг. Когда ты настолько сливаешься с природой, что словно покидаешь тело. Становишься трансцендентным. Получаешь такой удар в лицо, что в тебе пробуждается нечто первозданное.

В доме такого не почувствуешь. К тому времени как проверишь телефон и выпьешь кофе, становится уже слишком поздно. Шоры опустились.

– Ну что, устроишь для меня экскурсию?

– Конечно. На потолке и на полу новые деревянные панели. Кухню мы разместили у двери, чтобы Зеф любовался пейзажем, когда готовит.

Пенн проводит рукой по деревянной столешнице. Кухня сделана на заказ. Я демонстрирую ему варочную панель, ящики под ней, духовку под столешницей, раковину и полки наверху, заставленные маслами и специями.

– А спим мы тут.

Засунув голову в глубину фургона, Пенн смеется.

– Дай угадаю, это придумала ты, – кивает он на вырезанное сверху углубление для книг.

Я указываю на водительское место.

– И это тоже. Передние сиденья поворачиваются, и можно разложить вот этот столик, получится импровизированный офис.

Я рассказываю об остальных хитростях. Кипятильник. Гелевые подушечки, чтобы кастрюли и стаканы не падали при движении. Холодильник, водонагреватель, крючки для чашек. На стене библиотека для книг и карт.

Я говорю торопливо, даже чересчур, потому что под его взглядом все кажется немного меньше, каким-то потертым. Дело не в Пенне. Не он оценивает, а я. Сравниваю трейлер с их викторианским домом у лимана. Мне необходимо добиться одобрения. Мне надо, чтобы брату не просто понравилось, я хочу вызвать проблеск ревности и убедиться, что сделала правильный выбор.

Но никакой ревности нет, он просто ведет себя мило. Слишком мило, слишком приветливо. Явно заставляет себя, и это плохой знак. Теперь он преувеличенно восторгается. Как будто эти мелочи вызывают у него восхищение. Невозможно восхищаться гелевой подушкой, не говоря уже о желании завести такую же дома. А брат тем временем просит прислать ему ссылку.

Под этим восторгом скрывается жалость. Он меня жалеет. Жалеет, что в тридцать три я нигде надолго не задерживаюсь, и старается это скрыть.

Выпрямляясь, Пенн бьется головой о подвешенное на потолке растение, и горшок начинает бешено раскачиваться.

– А клаустрофобии тут не возникает?

Ну наконец-то критика. Я с облегчением опускаю плечи.

– Только когда мы не ладим.

Раздается хриплый смех.

Мы с Пенном оборачиваемся. Вернулся Зеф – с голым торсом, бедра подпоясаны полотенцем. Улыбаясь, он протягивает Пенну руку.

– Рад наконец-то познакомиться, и прости за опоздание, я… – Он умолкает, переводя взгляд с меня на Пенна и обратно. – Вы не одинаковые… Даже не знаю…

Люди часто так говорят. Хотя Пенн почти на фут выше меня и к тому же мужчина, у нас есть что-то общее, нечто неуловимое, чего по фотографии и не поймешь. Наверное, то, как мы улыбаемся, как появляются морщинки в уголках глаз, как хмуримся, когда на чем-то сосредоточены. Мне нравится думать, что из-за того, сколько времени провели вместе, мы подсознательно подражаем друг другу. Гены в сочетании с алхимией времени.

– Пива? – спрашиваю я, но, разворачиваясь, спотыкаюсь о ногу Зефа и совершаю неловкий танец, чтобы выпрямиться.

– Что ты там говорил про клаустрофобию? – смеется Пенн, разглядывая татуировки Зефа.

Зеф напрягается. Он этого не любит.

– Это только из-за твоего прихода, – быстро отвечаю я. – Когда мы с Зефом вдвоем, все… нормально.

– Да ладно, не может же быть все так гладко, – усмехается Пенн. – Я люблю Майлу, но если бы мы круглосуточно торчали вместе в такой тесноте, то оба свихнулись бы.

Я пожимаю плечами. Он понятия не имеет, как все меняется в трейлере, когда в нем больше двух человек. Пространство как будто сжимается. У нас с Зефом выработался определенный ритм, способ не путаться друг у друга под ногами.

– А мы справляемся. Ну а как там подготовка к свадьбе? – меняет тему Зеф. – Наверное, уже на финишной прямой.

– Ага, слава богу. Если это затянется, никто не выживет.

– Все так плохо? – смеется Зеф.

– Жутко бесят мелкие детали. Например, когда надо решить, сколько точно должно быть цветов в каждом букете. – Пенн с улыбкой смотрит на нас. – Так что… вы следующие?

Вопрос повисает в воздухе, а потом Зеф качает головой.

– Еще рано. Мы ведь вместе всего… – Он смотрит на меня. – Сколько уже, девять месяцев? Десять? Всего ничего.

Пенн напрягается. Он явно в бешенстве, поскольку ненавидит ненадежных людей. В особенности мужчин. Наследие нашего детства.

Повисает неловкое молчание, а потом Зеф громко хрустит пальцами.

– Так, я в душ. Присоединюсь к вам через пару минут.

Это сигнал – и им тоже учишься, живя в трейлере, – когда нужно дать друг другу пространство.

Покосившись на Пенна, я достаю еще одну банку пива из холодильника.

– Пошли наружу.

Мы садимся на режиссерские кресла перед трейлером, и Вуди устраивается рядом с нами. Бухта, в которой стоит трейлер, расположена в центре залива, и она прекрасна – мерцающий изгиб воды, укрытый лесистыми утесами, до сих пор не застроенными.

Я делаю глоток пива.

– Ну и как там? Полно народа?

– В последние недели туристов стало меньше.

– В высокий сезон?

Я провожаю взглядом пробегающую мимо женщину. Двигаясь легко и непринужденно, она преодолевает каменистую тропинку над пляжем, и подстриженные светлые пряди с каждым шагом скачут перед лицом.

– Ты не слышала?

Я качаю головой, и мой взор снова возвращается к пляжу. Обгоревшие туристы. Кто-то плавает. Вдали виднеются три парусные лодки.

– Лодочные убийства. На море погибли две девушки. Их перерубило лодочным винтом. – Его взгляд скользит над водой. – Одну нашли недалеко отсюда. Считают, что это сделал некий Хейлер.

Я ежусь.

– Выходит, это не самое лучшее место для любовников.

Пенн встречается со мной глазами.

– Любовников? Как вы, например?

– Ты нарываешься.

– Вполне возможно, – усмехается он.

– Да брось, у тебя же свербит в одном месте, так хочется огласить вердикт.

Я треплю Вуди за ушами.

– Трудно судить за несколько минут, но… – он выдыхает, – не могу представить вас вместе. Он какой-то… весь на взводе.

– Честное слово, Пенн, он хороший, – заверяю я после паузы. – Мы… подходим друг другу.

В мой голос закрадываются визгливые нотки.

Пенн смотрит на меня. Воздух между нами густой и вязкий, как губка. Хочется выжать его, чтобы сбросить тяжесть.

Наверху банки собирается лужица пива, и Пенн с хлюпаньем слизывает ее.

– Не обращай на меня внимания. Ты же знаешь, что после мамы, когда ты с кем-то встречаешься, я… волнуюсь.

После мамы. Я нервно сглатываю.

– Ты же не можешь проверять каждого.

Пенн хитро улыбается.

– Могу попробовать. – Он снова смотрит на море. – Так ты приедешь к нам в субботу? Покажешь, что сделала?

– Да. Завтра заберу в городе окончательный вариант. Я…

Я умолкаю, поскольку из трейлера выходит Зеф, уже одетый в худи и шорты.

– Есть местечко для еще одного? – спрашивает он.

– Есть, но я не могу составить вам компанию. – Пенн допивает пиво и встает. – Мне пора. Майла готовит обед.

– Уверен?

Я тоже встаю, а Зеф обхватывает меня руками за талию и притягивает к себе. Он делает так, когда рядом другие мужчины – заявляет о своих притязаниях. Но пока его рука прижимается к моему позвоночнику и серебряные кольца прикасаются к коже, в моей голове крутится только одна мысль: «Это же мой брат».

Лицо Пенна кривится, словно он увидел что-то неприятное.

– Ладно, я пошел.

Он громко сминает банку пальцами.

Зеф делает шаг вперед.

– Давай мне.

– Да нет, не хочу тебя беспокоить. Там дальше есть мусорка. Увидимся в субботу.

Пенн улыбается, но темп речи его выдает. Слишком медленный. Стаккато.

Пес бросается вслед за ним, но я зову его обратно.

Я слышу, как хрустит банка в пальцах Пенна, пока он удаляется, как громко хлопает металл.

4
Элин

Национальный парк,

Португалия, октябрь 2021 года

– Так значит, ты мечтал о таком походе.

Элин умолкает, поскольку впереди тропа заканчивается, превратившись в крутой обрыв. Сделав несколько шагов вперед, она заглядывает за край, а затем отступает, чувствуя, как начинает сосать под ложечкой.

Река.

В любых других обстоятельствах бурлящая пенистая вода стала бы главной достопримечательностью, но взгляд Элин останавливается на мосту слева – неровной каменной арке, явно знавшей лучшие времена.

– Никогда не видела ничего подобного. – Подойдя ближе, она в замешательстве рассматривает мост. – Как будто слепили как попало.

Замшелые камни бессистемно уложены друг на друга, образуя арку. На полпути вниз некоторые выпирают, а из трещин пробивается растительность.

– Средневековый. – Айзек останавливается у входа на мост. – Местные называют его Мостом Дьявола. Якобы тот построил его собственными руками.

Элин корчит гримасу.

– Ты сочинил это на ходу?

– Не-а. Легенда гласит, что дьявол построил мост после того, как один преступник продал душу, чтобы сбежать от преследователей через реку. Мост использовали в разного рода магических ритуалах и обрядах плодородия.

«Вот он, старый добрый Айзек, – думает Элин при виде слабой улыбки на его губах. – Любит прощупывать границы, бросать вызов».

– Я так понимаю, чтобы дойти до трейлеров, надо перебраться на ту сторону?

– Это единственный маршрут отсюда, так что если ты не собираешься прыгнуть… – Он поднимает бровь и весело сверкает голубыми глазами. – Боишься?

– Берешь на слабо?

– Вполне возможно.

Проскользнув мимо него, Элин направляется к мосту, но через несколько шагов ее охватывают сомнения. С этого ракурса видно, что конструкция кренится вправо. Внезапно мост начинает казаться очень шатким, а пересечение его – крайне рискованным.

– В чем дело? – с беспокойством интересуется Айзек.

– Ни в чем.

Она идет дальше. И хотя в глубине души хочется побежать, поскорее покончить с этим, на полпути Элин заставляет себя остановиться и повернуться, посмотреть вниз, на извилистую полоску реки и холм за ней. Он густо порос лесом, и всплески осенней ржавчины и красноты резко контрастируют с яркой зеленью деревьев вокруг.

Погрузись в окружающую красоту. Живи мгновением.

Именно так она заставляет себя поступать последние месяцы. Ценить то, что видит перед глазами, а не оглядываться назад.

Но это непросто. В голове все время прокручиваются связанные с тем делом сообщения – издевательские анонимные посты в социальных сетях, подвергающие сомнению ее способность справиться с работой. Элин отмахнулась бы от них, если бы не сообщение, которое она получила в больнице уже после того, как все завершилось.

Те слова по-прежнему грызут ее изнутри.

«Хотите узнать кое-что про этого детектива? Подсказка: она не всегда говорит правду».

И, как будто этого недостаточно, к сообщению прикрепили ее фотографию в больничной палате.

Увидев собственное изображение, она словно получила удар под дых. Это стало слишком личным. Зловещим.

Силясь отогнать воспоминания, Элин протягивает руку к стенке моста. Когда пальцы касаются шершавого, потрепанного временем камня, она почти физически ощущает бремя истории.

Айзек встает рядом.

– Все не так плохо, как ты думала?

Качая головой, она улыбается.

– Он прекрасен. Увидеть нечто подобное – это как… как будто перенестись в далекое прошлое.

– Да, у меня тоже возникла такая мысль. Некоторых мест вроде этого как будто совершенно не коснулась современная жизнь.

«Вот чего нам не хватало, – понимает Элин, наблюдая за тем, как Айзек фотографирует. – Проведенное вместе время, общие воспоминания».

Они всегда будут дорожить тем, что увидели за последние несколько дней. Полуразрушенными замками высоко на холмах. Римским трактом. Эти места свяжут их вместе, станут новой главой в отношениях.

– Готова к последнему рывку?

Айзек кладет телефон обратно в карман.

– Готова.

Преодолев последний отрезок моста, они идут еще около километра до перекрестка. Там тропа раздваивается. Левая ведет к кемпингу, а прямо – к другому плато.

Элин делает несколько шагов вперед. Редеющий лес уступает место заросшему кустами и мхом участку, меж ветвей мелькает что-то яркое.

Лагерь туристов.

Не трейлеры, а кемперы поменьше, два стоят рядом, а еще два напротив друг друга по обе стороны от них, образуя импровизированный полукруг. Похоже, они здесь уже давно, буквально вросли в землю. Покрылись пылью, яркие цвета потускнели и поблекли.

– Ты это видишь? – спрашивает Элин.

Айзек не отвечает.

Он уже шагает мимо нее к лагерю.

– Погоди, мы вроде собирались к тем трейлерам.

Айзек резко поворачивается, взбивая облачко пыли.

– Еще нет. – Он бросает мрачный взгляд на кемперы. – Мне надо кое-что сделать.

5
Кир

Девон, июль 2018 года

Пенн с улыбкой приглашает нас войти.

– Я знаю, что ты сейчас скажешь. Это место кажется…

– Огромным, – произносим мы с Пенном в унисон, пока пес протискивается между моими ногами в дом.

Так всегда бывает, когда входишь в дом после трейлера. Появляется ощущение пространства. И стабильности.

– И так у них всегда? – Зеф смотрит на Майлу, которая с широкой улыбкой на лице вышла поприветствовать гостей в прихожую.

Кудрявые волосы собраны в пучок. Судя по виду, она счастлива и бодра. Если и переживает из-за свадьбы, то это незаметно.

– Ага, – кивает Майла. – Привыкай. Привычка заканчивать друг за другом предложения… только верхушка айсберга.

Зеф со смехом поднимает руку, чтобы взъерошить короткие волосы, отчего задравшаяся футболка обнажает полоску черных волос внизу живота.

Майла опускает взгляд и отворачивается. Не могу ее винить. Сегодня Зеф отлично выглядит. Темная одежда лишь подчеркивает голубизну глаз. Футболка не в обтяжку, но не скрывает, что под ней стройное тело.

В одной статье говорилось, что у него фигура «обдолбанной рок-звезды после турне», но я знаю, что это не связано с приемом запрещенных веществ. Все дело в том, что Зеф никогда не стоит на месте. Готовит. Думает. Живет. Он не стоит, а летает.

Майла замечает папку с рисунками у меня в руке.

– Это же…

– Да. Окончательный вариант канцелярии. Позже я все тебе покажу. Напечатают на следующей неделе, но образцы прямо как ты хотела. И по качеству, и по цвету.

Она улыбается.

– Жду не дождусь. Теперь я уже начинаю чувствовать, что это по-настоящему.

– Не то слово.

Смеясь, мы с Зефом проходим за ней через прихожую в большую гостиную в глубине дома. Весь стол заставлен едой: вареная курица, жареные кабачки, рис, ароматные красочные салаты. Я буквально впитываю все детали, от вышитой скатерти до вазы с полевыми цветами. Так приятно, что они приложили столько усилий.

И меня опять мучит та самая мысль, словно дьявол нашептывает через плечо: «Если бы ты жила здесь, то могла бы видеть это каждый день. Жить нормально».

Но тут все резко встает на место. Я вспоминаю.

Нет, я не могу.

6
Элин

Национальный парк,

Португалия, октябрь 2021 года

– Я не понимаю, зачем нам туда, – говорит Элин, прибавляя ходу, чтобы поспевать за братом. – Я должна что-то сделать?

Айзек избегает ее взгляда.

– Я обещал своему другу Пенну, что поищу его сестру, когда мы здесь будем. Она вроде пропала в этом парке.

Поравнявшись с ним, Элин беспокойно щурится. Айзек не упоминал ничего подобного, и, судя по явной испытываемой им неловкости, неспроста.

На самом деле именно по этой причине он предложил поехать сюда? Чтобы оказать услугу приятелю, а вовсе не потому, что хочет провести время вместе с сестрой?

– Я думала, мы в отпуске.

Она старается сохранять легкомысленный тон, но это сложно. Айзек знал, как ей нужна эта передышка. И взвалить такое на нее теперь, когда она уже здесь и у нее нет выбора…

– Так и есть. Мы же не знаем, что здесь обнаружим, да и найдем ли вообще хоть что-то. Пенн дал мне мало зацепок. Сказал только, что Кир так и не выехала из парка.

Элин кивает в сторону кемперов, которые едва видны за деревьями.

– И какое отношение к ней имеет это место?

– Пенн говорил, что в последний раз Кир видели здесь. В этом лагере. Я…

На тропе перед ними появляется человек, и Айзек резко умолкает.

– Você está hospedado no Airstreams? – лениво улыбается путник, оглядывая их с головы до пят.

Ему под сорок, он босиком и обнажен по пояс, а слой пыли на лице прочерчен дорожками пота.

– Você… fala inglês? – запинаясь, мямлит Айзек.

Незнакомец переходит на английский.

– Вы, наверное, остановились в «Эйрстримах»? – повторяет он с американским акцентом. Какая неожиданность!

В руках у него зубило, указательный палец кровоточит, и, поднося его ко рту и слизывая кровь, незнакомец с интересом рассматривает их рюкзаки. Пусть даже они потрепанные и видавшие виды, но явно не выдерживают проверку.

– Это так очевидно? – широко улыбается Айзек.

Незнакомец смеется.

– Ну что ж, тогда можете зайти и поздороваться, раз уж мы будем соседями. Меня зовут Нед.

Убрав руку за спину, он жестом приглашает их подойти. Когда Нед поворачивается, Элин замечает татуировку у него на затылке, прикрытую короткими волосами.

– Айзек. А это Элин.

– Англичане?

Элин улыбается.

– Если вы еще не догадались, мы американцы. – Нед снова смеется. – И по рождению, и по чистой привычке.

Следуя за ним по тропинке к лагерю, они болтают о пустяках. О погоде. О еде. Где уже побывали.

Метров через пятьдесят тропа выходит на гораздо более широкую поляну, чем Элин могла себе представить. Лагерь. Предчувствие ее не обмануло: лагерь явно стационарный. Люди пустили здесь корни. Солнечные панели. Генераторы. Брезентовые навесы над баками с водой.

Между белыми фургонами посередине натянута веревка для сушки белья, рубашки и юбки развеваются на ветру.

Через открытые двери кемперов Элин видит гравюры в рамках на стенах, стопки книг, стоящие на полках растения в горшках.

На первый взгляд вокруг царит теплая, домашняя атмосфера, однако что-то не дает Элин покоя, и она не может понять, что именно. Смотрит внимательнее, но ничего не цепляет внимание.

Элин переводит взгляд с фургонов на большую общую зону в центре. Вокруг кострища разложено несколько выцветших ковров.

Девушка с длинными светло-русыми волосами сидит на скамейке чуть в стороне, трава под ней истерта до белизны. На экране лежащего перед ней ноутбука не видно ничего, кроме солнечных бликов.

Напротив нее женщина чуть постарше, с волосами до плеч и густой челкой, держит на коленях выворачивающегося малыша лет двух. При их приближении она начинает кашлять.

Беззаботный смех и разговоры резко прерываются.

Когда все в унисон поворачиваются в их сторону, у Элин бегут мурашки по коже. Пусть на их лицах дружелюбное выражение, но защитные позы говорят о том, что прибытие незваных гостей – это вторжение.

Они здесь чужие.

К ним с лаем бежит спаниель, на спине у которого коричневые пятна, похожие на брызги краски. Нед легонько дергает его за ошейник, а затем показывает на женщину с ребенком.

– Это Брайди и ее дочь Этта. – Он улыбается ребенку, но девочка не улыбается в ответ, зарывшись головой в изгиб материнской руки. – А это Лия, – кивает Нед в сторону девушки.

Она поднимает голову, но черты лица скрыты в тени широкополой панамы. Ей не больше тридцати, белокожая и болезненно худая.

Нед делает шаг назад.

– И наконец, Мэгги. Именно благодаря ей мы все объединены.

Из белого фургона в центре появляется женщина с вьющимися темными волосами с проседью. Ее широкие ступни обуты в кожаные сандалии, а в руке она держит кружку. Скорее всего, ей больше шестидесяти или даже за семьдесят, но в движениях чувствуется нехарактерная для такого возраста легкость.

Остановившись рядом с ними, она опрокидывает кружку, и темная жидкость проливается на льняную рубаху. Громко выругавшись, Мэгги протягивает руку, и извилистый шрам на ее щеке сморщивается, когда она улыбается.

– Похоже, не считая Неда, только я здесь достаточно вежлива, чтобы поздороваться с вами. – Мэгги машет рукой в сторону вершины холма. – Вам понравится в «Эйрстримах». Там всем нравится.

– Она так говорит только потому, что я зачитала ей отзывы, – вступает в разговор Брайди. – Никто оттуда не заходил к нам и не рассказывал. Им хватает и одной встречи с «немытыми».

Отходя в сторону, она откровенно пялится на Элин. Внимательно изучив ее лицо, переключается на Айзека.

Элин отворачивается, испытывая неловкость. Несмотря на теплый прием, ее не покидает чувство, что не все здесь так просто.

– И надолго вы?

Нед кладет кирку на верстак и снова принимается слизывать кровь с пальца.

– До конца недели. Как я слышал, здесь можно увидеть много интересного. – Айзек поправляет рюкзак на плечах. – А вы? Устроили здесь стоянку?

– Нечто более постоянное. – Нед смотрит на Мэгги. – Сколько мы уже тут? Года четыре или больше.

– Наверное, – улыбается она. – Это как минимум.

– Устали скитаться, – добавляет Брайди, отлепляя от лица волосы дочери. – Так что пока мы здесь.

– И все это время вы живете здесь в таком составе? – интересуется Элин.

Нед переводит взгляд на нее, а потом снова на собаку.

– Да, только мы.

Повисает пауза. По лагерю словно проносится порыв холодного ветра, и атмосфера становится враждебной.

Подмышки Элин щекочет пот. Она поворачивается к брату, чтобы подать знак, но тут замечает какое-то движение за окном синего фургона справа.

– И вам не жарко здесь летом? – продолжает ни о чем не подозревающий Айзек. – Мы слышали о пожарах.

– Слава богу, до нас он не дошел. – Мэгги отхлебывает кофе. – А когда становится слишком жарко, тут есть места, где можно охладиться. Мы покажем вам, если хотите, они в стороне от наезженных дорог.

– Было бы здорово.

Мэгги улыбается, но только губами. Отвернувшись, она берет со скамейки тряпку и вытирает пятно на рубашке.

– Ну ладно, нам пора, – произносит Айзек, поняв намек. – Может, еще увидимся и попросим у вас совета.

Группа на скамейке возобновляет разговор. Один лишь Нед поднимает руку, чтобы помахать на прощанье, и подходит к краю поляны, но его быстро поглощают тени от нависших деревьев.

Пройдя несколько метров по тропе, Элин оборачивается и смотрит на синий фургон.

На этот раз за окном ничего не видно, только сосновые ветки позади фургона покачиваются на ветру.

7
Кир

Девон, июль 2018 года

Пенн разливает вино. Во время трапезы разговор сворачивает на тему трейлера, путешествий и людей, с которыми мы познакомились.

Майла передает салат остальным и улыбается.

– Пенн говорит, фургон стал значительно красивее с тех пор, как я видела его в последний раз.

Я кладу себе салат.

– Тяжкий труд любви, но оно того стоило.

Майла поворачивается к Зефу.

– Ты впервые путешествуешь в доме на колесах?

– Ага, раньше был слишком занят. На работе творилось сущее безумие.

Мы немного болтаем о карьере Зефа, а также об отредактированной версии того, как она завершилась, которая меня устраивает. Брат не задает вопросов о его дурной славе. Пенна не интересуют знаменитости, так что вряд ли он искал Зефа в Интернете. Еда для брата – всего лишь топливо, а не экзистенциальное наслаждение. Он не будет обсуждать тонкости веганских блюд.

Зеф украдкой поглядывает на него, явно беспокоясь из-за отсутствия восторгов. Впрочем, он никогда в таком не признается. Зеф никогда не выставляет себя напоказ, требуя внимания, но со временем я поняла, что внимание пришло само, ему не нужно было его требовать.

В конце концов именно Майла говорит то, что нужно. Спрашивает, где он учился, в чем находил вдохновение. Зеф, как обычно, рассказывает о Франции, Лондоне, Юго-Восточной Азии, ресторанах на Восточном побережье. О правилах, которые он нарушил, и людях, которых он очаровал, чтобы добиться своего.

Майла внимательно слушает.

– Мне всегда хотелось съездить в Азию, но вечно было недосуг. Один мой знакомый утверждает, что это изменило его жизнь.

Зеф серьезно смотрит на нее.

– В каком смысле?

– В духовном, я думаю. Он был ослеплен западной идеологией, – объясняет она, слегка наклонившись над столом и забыв о еде.

Пока разговор ведут в основном Майла и Зеф, она продолжает восторгаться, а Пенн, глядя на меня, приподнимает бровь, но я молчу. Я привыкла к тому, как люди раскрываются рядом с Зефом. Он умеет слушать и задавать вопросы. Дает собеседнику возможность почувствовать себя особенным. Значительным.

Когда в разговоре наступает затишье, Пенн обращается ко мне, меняя тему:

– Итак, ты собираешься показать нам образцы?

Я приношу из прихожей папку и передаю черновики по столу. Их очень много. Люди всегда удивляются, как много на свадьбах бывает канцелярии, помимо самих приглашений и открыток-напоминаний. Расписание церемонии, карточки с местами, меню, таблички для напитков, свадебные сувениры и благодарственные записки. Список бесконечен и благодаря социальным сетям постоянно растет.

– Потрясающе, – бормочет Майла. – Правда, Кир, я не видела ничего подобного.

Я улыбаюсь.

– Спасибо. Когда стараешься для кого-то из близких, это всегда значит чуть больше.

Я люблю использовать в своих работах мрачную тематику, и на этот раз мне помогло здание, в котором Пенн и Майла устраивают свадьбу, – внушительный викторианский особняк на берегу моря. До проведенного несколько лет назад ремонта он находился на грани запустения. Сквозь дыры в крыше и трещины в осыпающихся стенах даже проросла трава.

В качестве источника вдохновения для рамок на открытках я использовала карниз здания, правда, немного видоизменила его, вспомнив недавнее прошлое: в изящный узор вплела плющ и полевые цветы. Смотрится красиво, но в первоначальном проекте, который я никому не показывала, природа взяла верх. Поглотила сложный узор. Буквально задушила.

Мои первые попытки всегда одинаковы. Мрачные. Уродливые. Чтобы они стали приемлемыми для клиентов, я делаю рисунки более легкими. Менее безумными.

– Ты когда-нибудь попробуешь снова рисовать для себя? – интересуется Майла.

Я качаю головой.

– Вряд ли я справлюсь с напряжением.

– С напряжением? – Она устремляет на меня внимательный взгляд.

– Постоянным страхом… осуждения. – Я пожимаю плечами. – Со стороны галеристов, критиков. Публики. Нынешнее занятие… мне подходит. Стабильный доход, и работать можно где угодно.

– А я думаю, это просто отговорка, – без обиняков заявляет Зеф. – То, чем она сейчас занимается, не подталкивает ее расширить границы. – Я сохраняю нейтральное выражение лица, поскольку уже слышала это раньше. В его мире отказаться от своего призвания в любой области сродни провалу. – Мне кажется, она боится того, что получится, если она даст себе волю.

Во рту внезапно пересыхает, и я нервно сглатываю. Он не знает, насколько близко подобрался к сути. Я не просто боюсь дать себе волю, я в ужасе. Рисовать так, как рисовала в детстве, свободно, открыто, без границ… меня пугает. Это искусство умерло вместе со смертью отца. Единственный выход для него теперь – мои карты, и то только для нас с Пенном.

Свадебные заказы, которые я беру, безопасны. У них есть границы.

– И каково это? – спрашиваю я, стремясь сменить тему. – Свадьба уже так близко…

– Я в предвкушении, но побаиваюсь. – В голосе Майлы чувствуется нервозность. – Произнести слова о том, что это навсегда. Что он единственный.

– Как я тебя понимаю! – тихо отзывается Зеф.

Пенн смотрит на него.

– Ты когда-нибудь был к этому близок?

Зеф пожимает плечами.

– Рукой подать.

У меня загораются щеки. Рукой подать? Он утверждал, что даже не думал о женитьбе.

Мои мысли устремляются к ней. Это наверняка она, так ведь? Роми. Девушка, которая преследует не только меня в мыслях, но и Зефа во сне.

– И почему мысль о браке так тебя пугает? – интересуется он у Майлы.

– Наверное, все дело в окончательности решения. – Она делает глоток вина. – Мне хотелось бы уехать, как вы, заняться всяким разным, а теперь это вряд ли осуществимо. Брак, как бы ты к нему ни стремился, отбирает часть жизни, ее спонтанную составляющую.

– Мы ведь это обсуждали, – напряженно произносит Пенн. – После свадьбы ты можешь делать все что пожелаешь. Твои решения от меня не зависят.

– Я знаю, но это выглядит началом нового цикла всего, и обратно пути уже нет. Дети, все такое.

Судя по тому, как Майла тянет слова, она уже слегка опьянела.

– Понимаю, – с серьезным видом кивает Зеф.

Пенн напрягается. И вот уже разговор переходит с твердой почвы в неизведанные воды. Все дело в нем, в Зефе. Его присутствие производит эффект брошенной гранаты. Он будоражит людей. Потому что беспардонно остается собой, не держится за правила, тем самым как бы давая понять, что и другим это необязательно.

Это меня в нем и привлекает, но других может пугать.

Они считают, что в нем слишком много энергии. Слишком много мыслей. Слишком много жизни.

Я снова меняю тему и спрашиваю у Пенна про цветы.

Слегка коснувшись моей руки, Зеф меня обрывает:

– Эй, Майла тут кое-что рассказывает. – Он снова смотрит на нее. – Продолжай.

– Зеф.

Резкость моего тона удивляет даже меня, заставляя гулко колотиться сердце.

– Что? – Он резко поворачивается. – Ты перебила ее на полуслове.

По шее поднимается жар. Я чувствую на себе взгляды Пенна и Майлы. И смотрю Зефу прямо в глаза.

– Не говори со мной так.

Повисает гробовое молчание. Пенн встает и начинает убирать посуду, жестом приглашая Майлу помочь.

Как только они отходят от стола, Зеф наступает мне на ногу.

И медленно, но неуклонно давит.

Нажимает прямо на кость. Испытывая жуткую боль, я смаргиваю слезы.

Зеф заглядывает мне в лицо.

– Да пошла ты, – произносит он так тихо, что может показаться, будто мне почудилось.

8
Элин

Национальный парк,

Португалия, октябрь 2021 года

– И давно пропала Кир? – спрашивает Элин, поднимаясь к «Эйрстримам». Тропа явно нахожена, на каменистой поверхности лишь в редких местах пробиваются клочья травы.

– В том-то и дело. – Айзек вытаскивает из рюкзака бутылку с водой. – Она не то чтобы пропала. Во всяком случае, официально. Полиция считает, что она до сих пор путешествует. Она пользуется банковскими счетами, деньги приходят и уходят. Пенн получает от нее сообщения, она пишет, что ей нужно время побыть в одиночестве. Полиция их видела и сказала, что нет никаких признаков преступления, но его это не убедило.

– Она уехала не одна? С друзьями или?..

Айзек опрокидывает бутылку и делает долгий глоток.

– Нет, Пенн сказал, что она порвала со своим бойфрендом Зефом за несколько месяцев до отъезда в Португалию.

Элин поднимает бровь.

– Порвала в смысле на самом деле порвала?

– Судя по словам Пенна, окончательно и бесповоротно. – Айзек засовывает бутылку обратно в боковой карман рюкзака. – Я провел кое-какое расследование, и, похоже, это именно так. Он был поваром, довольно известным в Штатах. Насколько я понял, после разрыва он вернулся в Нью-Йорк, к прежней жизни.

– Они расстались плохо?

– Не совсем. Похоже, они отдалились, и Кир просто начала его игнорировать. Пенн говорит, с ней уже так бывало. Она вдруг пугается обязательств.

Элин смотрит на другую сторону долины, где просека уходит ввысь, к самым вершинам, над которыми висит тонкий шлейф облаков. Примостившаяся у подножия первой горы деревня выглядит неправдоподобно маленькой.

На мгновение Элин представляет альтернативную реальность. Здесь с ними Уилл, ее бывший. На каждом шагу он делал бы фотографии и придумывал, что мог бы использовать в своих архитектурных проектах.

Она резко останавливается и моргает. Уилл больше ей не принадлежит. Уже несколько месяцев как не принадлежит.

Мысль об этом ранит. Элин до сих пор пытается выкинуть его из головы.

Порой она задумывается, а сдвинулась ли с мертвой точки, не заменила ли Уилла мыслями об Уилле, используя их как средство успокоения взамен его присутствия. Размышляет, не позвонить ли ему. Представляет звук его голоса.

Разрыв произошел после завершения ее последнего дела. Тогда Элин казалось, что все правильно, но порой закрадываются сомнения, как сейчас, и ее охватывает сокрушительное чувство потери. Рядом с Уиллом она пережила столько событий, столько катастроф – крушение карьеры, панические атаки, смерть матери. Он всегда был ее якорем, поэтому иногда кажется, что без него она захлебывается.

Страшно начинать все сначала, когда окружающие просто живут дальше. Брак. Дети. Друзья твердят, что все наладится, что она встретит кого-то, однако Элин начинает сомневаться не только в том, нужны ли ей новые отношения, но и понравится ли она кому-то такой, какая есть. Тем более что она и сама порой толком не понимает, кем стала.

За последний год она осознала, что всегда носила маску, причем не только с другими людьми, но и с самой собой. Теперь она в одиночестве, маска снята, и каждый день Элин узнает что-то новое о том, какая она на самом деле.

Тропа становится круче.

Они всего в нескольких сотнях метров от вершины холма, и теперь три «Эйрстрима», стоящие вдоль гребня, полностью видны.

Элин смотрит на них в ожидании, но не понимает, чего именно ждет. Может, признаков жизни, хотя нет. Они будут там одни.

Она отворачивается.

– Так Кир уехала не с бухты-барахты?

– Конечно. История семьи… очень непростая. Их родители умерли. – Айзек делает паузу, раздумывая. – Пенн упоминал, что это по-разному сказалось на них с сестрой. У него появилось желание остепениться и где-нибудь осесть, а у нее что-то свербело в одном месте, хотелось только переезжать с места на место.

– Тогда почему Пенн считает, будто с ней что-то случилось? Больше похоже на то, что она просто уехала.

– От брата-близнеца?

– Вполне возможно. Например, она хочет скрыть от него какие-то свои дела. Иногда людям трудно принять, что даже близкие что-то от них скрывают.

– Вполне возможно. – Айзек пожимает плечами. – Но Пенн говорит, они регулярно созванивались. А она уже давно не звонила. Он уверен, что она поддерживала бы с ним контакт.

– Когда Кир сюда приехала?

– В конце две тысячи восемнадцатого года. По словам Пенна, уже во время отъезда она вела себя странно. А как только прибыла сюда, стала… очень скрытной. Не делилась с ним, как обычно.

– И когда он начал волноваться?

– Где-то через год. Ему не нравилось, что она не хотела уезжать отсюда, не хотела с ним разговаривать, стала уклончиво отвечать на вопросы о своих планах.

– Хочешь сказать, они все-таки как-то общались?

– Да, но только через сообщения, и Пенн считает, что они были не в ее стиле. Несколько недель назад он получил очередное послание, якобы из Италии, но оно выглядело странно, как будто писал кто-то другой. – Айзек пожимает плечами. – В принципе, я его понимаю. Например, я узнал бы твою манеру писать. А ее последняя фотография была сделана здесь, в парке.

– И кто видел ее в лагере?

На последнем участке подъема тропа разворачивается в обратном направлении.

– Турист. – Айзек убирает бутылку. – Это накопал Пенн. Кир не ведет соцсетей, но когда полиция не захотела этим заниматься, он нашел нескольких туристов в «Инстаграме»[1] по разным хэштегам парка. Это заняло некоторое время, но он написал всем, кто находился поблизости, когда он в последний раз с ней разговаривал, и спросил, не заметили ли они чего-нибудь необычного. Со многими он просто потерял время, а потом на связь вышел парень, который сообщил, что наткнулся на кемпинг и произошло нечто странное. Он не смог связать это напрямую с Кир, но у него сложилось впечатление, что эти люди что-то скрывают.

– И что же произошло?

– Он считал, что это общественная территория, но когда попытался поставить палатку, его выгнали. Когда парень уходил, один из членов группы догнал его и обвинил в том, что он вторгся в их частную жизнь. В итоге они выбили у него из руки телефон.

«А ведь нетрудно представить, – холодея, думает Элин, – как такая вот группа смыкает ряды и ополчается на случайного прохожего».

– Тот парень даже не фотографировал, но их действия вызвали у него подозрения. Поэтому он нашел место, откуда можно сделать снимок. Ничего страшного он не заметил и выбросил случай из головы, пока с ним не связался Пенн. Парень отправил ему те фотографии, и тогда Пенн заметил на заднем плане фургон Кир. В итоге он прилетел сюда и сам отправился в лагерь.

– И видимо, в лагере ему устроили такой же теплый прием?

Появляются тонкие клочья облаков, небо бледнеет до дымчато-голубого цвета.

– Вообще-то нет. Он был вежлив, вел себя осторожно, и они ответили аналогично. Пенн показал фотографии, спросил, не видели ли они Кир. Они объяснили, что она провела с ними несколько дней, а затем поехала дальше.

– Они упоминали, куда она отправилась?

– Она вроде бы говорила об Италии, откуда Пенн и получал сообщения.

– И когда он приехал, то не нашел следов ее трейлера?

Айзек качает головой.

– Значит, скорее всего, она все-таки уехала. Звучит правдоподобно.

– Да, но через несколько месяцев он нашел в Интернете этот снимок. Его сделал в парке какой-то турист. – Айзек поворачивает экран телефона. – Фотография сделана через несколько месяцев после той, первой. Ее трейлер все еще здесь.

Руки Элин покрываются мурашками.

– То есть она не уехала.

– Да, трейлер по-прежнему там, а значит, рассказ тех людей…

– Ложь.

9
Кир

Девон, июль 2018 года

– Офигеть! – восклицает Пенн, когда я демонстрирую карту, которую нарисовала для них с Майлой. – Вот почему я доверил нарисовать ее именно тебе.

Я улыбаюсь, желая увидеть то же, что и он. Трудно быть объективной по отношению к собственной работе. Спустя месяцы и даже годы после того, как что-то закончу, я все равно нахожу ошибки. Особенно это касается карт. Сколько бы времени я над ними ни работала, мне вечно кажется, что я не полностью передала ощущения от этих мест.

– Нравится?

– Это потрясающе. Это… мы.

Голос Пенна дрожит, когда он проводит пальцем по холсту в разных местах: тропе на побережье, по которой они ходили, любимому бару и книжному.

Мои карты немного абстрактные, импрессионистские, но с узнаваемыми элементами, а в этой я усилила эффект. Я хочу, чтобы у Майлы возникло чувство, как будто она вернулась домой. Я старалась передать не только суть места, но и их отношения. Их карта – одна из немногих, нарисованных мною, в которой все пронизано любовью: свет, яркие цвета, мягкие формы и линии. Никаких теней.

Пенн с минуту молчит, а потом смотрит на меня.

– Ты когда-нибудь задумывалась, почему тебя по-прежнему тянет рисовать карты?

– Я люблю путешествовать и запоминать разные места. И делиться ими с тобой. – Я легонько шлепаю его по ладони. – Это наше.

– Но ты ведь рисуешь их уже столько лет. Меня всегда интересовало, что за этим кроется. – Он ненадолго умолкает. – Ну, знаешь, я о…

Сделав вид, будто не слышала, я смотрю в окно на Майлу и Зефа.

Они как раз дошли до пляжа у реки. Тот Зеф, каким он был несколько минут назад, исчез. Перемена произошла так быстро, что я даже начинаю сомневаться, а случилось ли вообще все это.

Он окунает пальцы в воду и поднимает взгляд на Майлу. Наверное, спрашивает, какая рыба здесь водится. И рассказывает, как мог бы ее приготовить. С лемонграссом, чили и кориандром.

Майла с улыбкой кивает.

И я знаю, что в это мгновение она понимает, почему я в него влюбилась. И как он умеет приготовить блюда из слов, наколдовать их прямо из воздуха.

Пенн смотрит на меня.

– А он умеет очаровывать, да?

– Бывает.

– А в остальное время?

Пожав плечами, я кладу карту обратно в сумку. Подхожу к стопке грязной посуды в раковине и беру тарелку сверху.

– Слушай, – не дождавшись ответа, начинает Пенн, – я уж точно не собираюсь тебя осуждать, но как он вел себя в тот момент… Это разве нормально?

– Ты о чем?

Я стряхиваю остатки еды с тарелки в мусорное ведро.

– О том, как он вел себя, когда мы заговорили о тебе.

Он смешно сжимает губы в тонкую линию, забирает у меня тарелку и ставит ее в посудомойку.

– И как же? – равнодушно спрашиваю я.

– Ему это явно не понравилось. Он… чувствовал себя неуютно. А под конец, когда мы встали из-за стола, так посмотрел на тебя…

По моей спине течет струйка пота.

– В последние годы ему пришлось несладко. С работой не ладилось, а для него это тяжело. Он привык… к популярности, находиться в лучах прожекторов. А когда этого нет… ему тяжко.

– Это я понял, – осторожно произносит Пенн. – Но ты уверена, что он тебе подходит?

Он улыбается, но выглядит это неестественно.

– Я не была бы с ним, если бы так не считала. Он меня любит, Пенн, это совершенно точно.

– Но его слова позавчера, что ваши отношения не…

– Он не любит ярлыки.

– Я просто думаю, что, если есть сомнения, может, оно того не стоит. На этом жизненном этапе. Мне хочется, чтобы ты нашла того, с кем можешь осесть.

– Как ты? – Я со смехом поднимаю бровь.

– Да, – серьезно кивает он. – Мне очень хочется, чтобы ты снова жила здесь, и ты это знаешь.

– Я не могу.

Мой голос дрожит, а перед мысленным взором возникает кровь. Струящийся по полу ручеек.

Вот что происходит, когда возвращаешься домой: все опять всплывает на поверхность. Все, чего я так старалась избегать.

Я вернулась всего неделю назад, а уже чувствую себя на грани. Шаг в одну сторону, и я уйду невредимой, шаг в другую – и все обрушится.

Мысленно посчитав до десяти, я говорю себе, что осталось всего несколько недель. После свадьбы я смогу уехать. Сбежать.

Пенн одаривает меня внимательным взглядом.

– Подумай об этом, это все, чего я хочу. И если ты не можешь окончательно выбрать какое-то место, то хотя бы выбери человека. – Он делает паузу. – Я просто боюсь, что случившееся… сделало тебя уязвимой.

– Уязвимой? – смеюсь я. – Вряд ли я могла бы путешествовать, будучи уязвимой.

– Не физически, а эмоционально. – Пенн пожимает плечами. – Иногда мне кажется, что у тебя не получается разделить себя и мамин поступок. Словно… – Он снова ненадолго умолкает, как будто не в силах подобрать верные слова. – Словно ты носишь это в себе.

Внезапно у меня начинает стрелять в виске.

– У меня как раз получается разделить. Это у других нет. Разве ты не помнишь, как меня называли? Что кричали соседские дети у дома бабушки с дедушкой? Дочь монстра.

Кода я нараспев произношу последние слова, на лице Пенна отражается боль. Ему явно хочется, как в детстве, закрыть уши руками. Закрыть уши руками, желая, чтобы все прекратилось.

– По-моему, ты и сама в это веришь, – говорит он через некоторое время. – Считаешь, будто ее поступок каким-то образом осквернил тебя. Не заслуживаешь любви. – Он смотрит мне в глаза. – Но ты заслуживаешь, Кир.

Пенн ошибается. Все гораздо глубже. Дело не в том, что я считаю себя оскверненной маминым поступком, а в том, что в глубине души я не сомневаюсь в правоте соседей.

Ведь я ее дочь, а значит, где-то внутри меня притаилось чудовище.

Не этого ли все боятся? Что темная сторона найдет путь наружу.

Для большинства людей это лишь гипотетическая возможность, но я видела, как все происходит. Видела, как человек, которому я доверяла больше всех на свете, вдруг превратился в чудовище.

Есть много причин, по которым я не оседаю в определенном месте, но эта – самая главная.

Я стараюсь ее преодолеть. Стараюсь побороть монстра.

10
Элин

Национальный парк,

Португалия, октябрь 2021 года

Забравшись на вершину холма, они на мгновение забывают о разговоре.

Теперь они видят два трейлера «Эйстрим»: от металлических боков отражаются солнечные зайчики. Первый как на ладони, второй чуть в стороне и почти скрыт. Третьего не видно совсем. Должно быть, он еще дальше, прямо в лесу.

– Который из них наш?

– Вот этот. – Айзек указывает на первый. – Оттуда самый лучший вид на долину.

Мысленно соглашаясь с его мнением, Элин любуется пейзажем. Для здешнего рельефа характерны перепады местности: склон холма опускается ко дну долины, а затем круто поднимается к усыпанным валунами горам на противоположной стороне. За одной вершиной скрывается другая, и так они сменяют друг друга, пока не расплываются в дымке, а в почерневших от лесных пожаров лоскутах леса пробивается осенняя ржавчина. Повсюду пышная зелень, полосы сосен и дубов. А за горами их прорезает река, серебристой лентой исчезая вдали.

Элин поворачивается обратно и изучает трейлер, небольшую площадку для отдыха перед ним и кострище. Такая обстановка демонстрирует уют, но чащоба позади говорит о другом. Элин смотрит на второй трейлер, на зияющую темноту окон. Взгляд беспокойно блуждает по фургону. На фотографиях в Интернете казалось, что они расположены дальше друг от друга.

– А в остальных кто-то живет?

– До следующих выходных никого, – отвечает Айзек, разглядывая поленницу рядом с кострищем. – И даже если бы там кто-то жил, вряд ли мы часто виделись бы. Сзади есть тропа, и мимо никто ходить не будет.

Элин кивает. Сюда приезжают не для общения, а для уединения или хотя бы иллюзии такового.

Она вытаскивает телефон и делает снимок. А потом переворачивает экран к себе и довольно смотрит на него. Получился именно тот эффект, которого она добивалась: трейлеры выглядят совсем крохотными не только из-за высоких деревьев, но и на фоне горного пика за ними. Ей удалось ухватить саму суть парка, весь его масштаб и величие.

– Отправляешь фото? – спрашивает Айзек, увидев, как она набирает текст.

Элин кивает.

– Своему боссу Анне и Стиду.

– Стид – это тот, кто работал с тобой по последнему делу?

– Да, за последние месяцы мы сблизились.

– После разрыва с Уиллом? – поднимает брови Айзек.

Элин чувствует, как загораются щеки.

– Ничего такого. Он просто находился рядом, когда мне пришлось несладко. Через несколько дней после того, как я съехала из квартиры Уилла, он мне написал и, наверное, по моему ответу понял, что мне отвратно. Где-то через час он появился с пакетом вредной еды. Весь вечер мы ели и смотрели всякую дрянь по телевизору.

– Подходящая для тебя пара.

– Да.

Элин быстро косится на экран телефона. Стид уже ответил.

Стид: Хватит спамить. Мой пейзаж: пиво на столе, телеэкран с регби и следы от дождя на окне слева, как будто улитки ползали.

Айзек находит ящик с ключом, прикрепленный к задней части трейлера, и набирает код.

– Готова?

– Да. Хочу пить и сбросить уже эти ботинки. – Войдя вслед за ним в трейлер, Элин тихо присвистывает. – Ого! Неплохо постарались.

– Я же говорил, – ухмыляется Айзек.

Трейлер больше, чем она ожидала, и все пространство использовано по максимуму: впереди кухня, справа небольшой закуток, а слева тянется деревянная столешница, упираясь в туалет и двухъярусную кровать.

Все в нейтральных тонах – белые стены, деревянный пол, мебель в оливковых, рыжеватых и приглушенно-желтых красках. На стенах развешаны картины с видами парка. Водопады. Римский тракт. Фотография одной из гранитных деревень, сделанная сверху.

– Здесь есть все необходимое. – Айзек проверяет окружающее пространство, открывает шкафчики. – Кофемашина, холодильник и даже маленькая библиотека. – Он берет карту, лежащую спереди, и крутит в руках. – Я как раз хотел рассказать о другой странности, которую обнаружил Пенн. Помнишь, я упоминал, что Кир иллюстратор?

Элин кивает.

– Она берет заказы на свадебную канцелярию и тому подобное, но Пенн говорит, что еще она рисовала карты. Это ее способ поделиться впечатлениями от тех мест, в которых она побывала.

– Карты достопримечательностей?

Айзек качает головой.

– Нечто… более личное. Места, которые много для нее значат. Она отовсюду присылала ему карты, но только не из этого парка. За многие месяцы он так ничего и не получил.

– Он сказал об этом полиции?

– Да, но там не придали значения. – Айзек поднимает на нее взгляд. – А это точно имеет значение. На нее не похоже – не прислать карту.

Элин обдумывает его слова, делая мысленную пометку. Подобные аномалии важны. Люди – рабы собственных привычек. Для любого отклонения от них должна быть веская причина.

– Перекусим, пока болтаем? – предлагает Айзек, возясь с коробкой на столешнице.

– Продукты уже куплены?

– Да. Я заказал заранее, чтобы избавить нас от лишней суеты. Куча местных продуктов. Кукурузный хлеб, сыр. – Взяв бутылку вина, он читает этикетку: – Виньо верде. – Он открывает холодильник. – Тут есть форель. Говядина. Картошка. – Он улыбается, снова вернувшись к коробке. – А еще совсем не местная еда. Попкорн. Если хочешь, можем приготовить его на костре. Давай подкрепимся.

Элин улыбается. В детстве они обожали попкорн. Вместе со своим младшим братом Сэмом. Попкорн и кино по пятницам.

К тому времени как она распаковала вещи и переоделась, Айзек уже разжег костер.

В тишине треск попкорна звучит как выстрелы, а по воздуху расплывается запах карамели и меда.

Через несколько минут треск становится прерывистым, а затем полностью прекращается. Айзек снимает кастрюлю с костра, высыпает попкорн в миску и протягивает ее Элин вместе с бокалом вина.

Откинувшись на спинку кресла, она зачерпывает горсть попкорна и кладет в рот. Небо бледнеет, голубизна подергивается розовым, на пики ложатся синие тени. Один за другим зажигаются огоньки в деревне далеко внизу.

– Красота, да? – произносит Айзек, глядя на нее.

– Да, но когда видишь все вот так, всю эту громаду… даже не знаю… – Элин никогда раньше не бывала в подобном месте. Настолько диком, полностью лишенном следов человека. Вчера они прошагали много миль, не встретив ни души. В этом есть ощущение свободы, но и некий страх. – Не уверена, что смогла бы приехать сюда в одиночку. – Качая головой, она вдруг чувствует холодок. – Как думаешь, почему Кир выбрала именно этот парк?

– Загадка. По словам Пенна, она ни с того ни с сего решила ехать в Португалию. Раньше даже никогда не упоминала ее. – Он хмурится. – Не понимаю. Здесь красиво, но…

Элин прекрасно знает, что стоит за словами брата – глубокое чувство, родившееся после долгих размышлений.

– Ты с головой погрузился в это дело, да?

Он пожимает плечами.

Минуту они сидят в молчании.

– Я понимаю, что Пенн – твой друг, – наконец говорит Элин, – и ты хочешь помочь, но мне казалось, тебе хватило и собственных травм.

Она прокручивает все их в голове: смерть матери несколько лет назад; смерть младшего брата более десяти лет назад; смерть Лоры, девушки Айзека, в начале года. Элин считала, что для Айзека бремя чужих забот будет слишком тяжелым.

– Из-за Пенна, – просто отвечает Айзек. – Он единственный, кто понимает.

– Понимает?

– Каково это – потерять близкого человека. – Айзек трет глаза. – Хотя бы с ним я наконец-то говорю на одном языке. У тебя наверняка бывало такое, что люди, которые не…

«Не горевали», – мысленно заканчивает Элин. Да, она часто задается вопросом, что общего у нее с людьми, когда те обсуждают проблемы, которые воспринимаются несущественными после того, как посмотришь смерти в глаза. Кто-то переживает из-за денег, карьеры или чьих-то слов, а ты думаешь: «Когда заглянешь за завесу, лишь немногое останется важным, а все поверхностное отпадет, забудется».

– Я помню, как один парень на работе вышел из себя, потому что я не сразу ответил, – качает головой Айзек. – Большинство людей не желают знать, пока их самих не коснется. – Он отворачивается. – А Пенн все понимал. И даже в потере мамы, Сэма, Лоры, пусть это и кошмар, была какая-то законченность. А с Кир полная неизвестность, и это наверняка ужасно…

Элин кивает и собирается ответить, но вместо этого внезапно охает, поскольку где-то позади раздается звук шагов.

11
Кир

Девон, июль 2018 года

По пути домой Зеф снова становится самим собой. Сообщает, что хотел бы порыбачить на реке и приготовить улов на гриле.

– Майла показала тебе, где можно спустить на воду каяк?

Я дергаю Вуди за поводок, оттаскивая от лежащей в канаве кучи мусора, которую он нюхает.

– Да, она говорит, там отлично. Во время прилива можно доплыть до самого Бантама.

– Что еще вы обсуждали?

– В основном Пенна. Интересно узнать о нем от кого-то, кроме тебя.

Я поднимаю брови.

– Ты что, устроил ей допрос?

Зеф улыбается. Есть у него такая привычка – допрашивать людей. Обычных счастливых людей. Краткое антропологическое исследование, попытка выяснить, почему они довольствуются тем, что он считает обыденностью. В мире Зефа тот, кто не занимается творчеством, считается обывателем. Все его друзья и знакомые в той или иной степени художники: скульпторы, повара, музыканты, танцоры.

– И?

Он смеется.

– Вообще-то она сказала то же самое, что и ты. Что чувствует себя с ним в безопасности. Он решает проблемы.

Она права.

Пенн из тех, к кому обращаются в кризисной ситуации, кто знает, что делать, когда сломалась машина, или потекла раковина, или в авиакомпании потеряли твой билет.

Он сохранит спокойствие и начнет делать искусственное дыхание или применит прием Геймлиха, в то время как я буду валяться на полу, как груда тряпья.

Я знаю это, потому что именно он пробовал реанимировать отца, когда его зарезала мама. Именно Пенн старался заткнуть раны и вдувал воздух в его полный крови рот.

Я же ничего не делала. Просто легла на пол рядом с матерью и принялась орать.

И не прекращала еще очень долго, даже после приезда «скорой». Пенн упоминал, что я останавливалась лишь для того, чтобы перевести дыхание, а потом начинала снова, и все это время мои глаза оставались открыты.

Мама убила нашего отца, когда нам было тринадцать. Ударила его ножом тридцать четыре раза, от шеи до лодыжек.

Люди думают, что в маленьких городках вроде нашего такого не случается. Ножей, крови и тому подобных ужасов.

Но это случается и даже иногда не становится неожиданностью.

Маму довели до предела. Словесно. Физически.

Месяц за месяцем мы с Пенном наблюдали, как ее разбирают на части и пытаются собрать заново. Но каждый раз кусочки складывались немного не так, как надо, пока однажды она не сломалась окончательно и перестала быть собой.

Вскоре после она сделала это и стала Монстром.

Так ее называли в желтой прессе. Монстр.

Это прозвище родилось из одного газетного заголовка. «Что за монстр мог совершить такое?»

И прозвище прилипло.

Отец прозвища не получил, но разговор о нем и не шел.

Говорили только о ней.

Я знаю почему. Потому что поступок моей матери предали огласке. Все видели фотографии отцовского тела с тридцатью четырьмя ножевыми ранениями, аккуратно обведенными черной ручкой. Фотографии окровавленного пола. Все могли рассмотреть старую фотографию моей улыбающейся матери с вечеринки у отца на работе и приходили к собственным выводам.

Но люди не видели ее многочисленных синяков, давно уже выцветших, не видели всех этих лет, которые довели ее до точки кипения. Не видели переломов, которые залечивали дома, не обращаясь в больницу.

Эти детали упомянули вскользь. Люди не любят факты. Им нравятся истории. Истории, которыми можно проникнуться, что-то почувствовать. Им нужен сосуд, чтобы излить в него негодование на собственную жизнь. Чтобы возненавидеть того, кто заслужил ненависть.

Никто не любит злобных женщин.

Впрочем, я пришла к выводу, что никто не любит любых женщин.

Кем бы они ни была, осудят всегда ее.

Мама стала жертвой этой мизогинии, как внутренней, так и внешней.

«Она это заслужила».

«Надо было держать себя в руках».

«Наверное, виноваты гормоны».

Женщины вынуждены ходить по тонкому краю. Ни шагу в сторону.

Но больше всего меня ранило не осуждение незнакомцев, а мнение близких. Они смотрели на маму так, будто все предыдущие годы ничего не значили. Забыли о своей подруге, которая каждый год на Рождество готовила угощения и двадцать раз переплыла залив ради того, чтобы собрать деньги на исследование рака.

А когда она превратилась в монстра из заголовков, все в это поверили.

Проблема заключалась в том, что чем сильнее верили они, тем сильнее верила я. Мне становилось все труднее увидеть в матери другую личность.

Я закрываю глаза, чувствуя, как учащается пульс. То, что сделала моя мать и чего не сделала, всегда запускало во мне американские горки эмоций.

Взлеты и падения любви, страха и ненависти.

Я не понимаю, как она могла так поступить, и в то же время прекрасно понимаю.

Да как она могла? И в то же время почему она ждала так долго?

Однажды, через несколько лет после тех событий, подруга меня спросила: «Ты ее ненавидишь?»

И я ответила: «Я ненавижу ее и люблю».

Я ненавижу то, что она сделала с нашей жизнью, взорвав ее на тысячи крохотных кусочков, и люблю ее больше всех на свете.

Зеф машет рукой перед моим лицом.

– Пенни за твои мысли. Так говорят у вас в Британии? О чем задумалась?

– Да так, ни о чем. – Я снова дергаю Вуди за поводок. – Просто подумала о свадьбе.

Когда мы переходим дорогу в сторону берега, я и правда думаю о свадьбе. О том, сколько часов мне осталось продержаться.

Сколько часов, прежде чем я снова смогу уехать.

12
Элин

Национальный парк,

Португалия, октябрь 2021 года

– Хорошее тут у вас местечко, – говорит Брайди, прижав к бедру дочь. – А мы решили немного прогуляться и заодно поздороваться. – Когда она кивает на «Эйрстримы», темная челка падает на лоб и закрывает глаза. – Никогда не видела их вблизи. – Она опускает Этту на деревянный настил. – К тому же обычно вечером Этта становится беспокойной. Мэгги называет это время «часом ведьм». Я предпочитаю уводить ее подальше от всех, чтобы она успокоилась.

– Вы никогда раньше здесь не были? – дружелюбным тоном спрашивает Айзек, но Элин чувствует, что ему не по себе, прибытие нежданной гостьи его нервирует.

– Нет. Когда она была маленькой, это было слишком далеко, но теперь она может пройти часть дороги самостоятельно. – Брайди наклоняется. – Ты ведь можешь ходить как большая девочка, правда? Ты…

Ее прерывает рев Этты, которая споткнулась и упала на четвереньки.

Брайди подхватывает ее, и Этта с негодованием смотрит на отпечатавшийся на ладошке след от камней.

– Больно.

Шепча банальные слова утешения, Брайди осторожно смахивает камешки и целует дочкины ручки. Видя, как Этта смотрит на мать с абсолютным доверием, Элин чувствует незнакомый укол боли.

Когда-нибудь у нее тоже так будет. Совершенно другие отношения, другие узы.

– Слушайте, я тут подумала… – снова поворачивается к ним Брайди. – Вы упоминали, что хотите заглянуть к нам, но лучше не надо. Все очень заняты.

И пусть фраза брошена словно бы невзначай, но ничего подобного. Это предупреждение держаться от них подальше.

Элин смотрит на Айзека, не зная, что ответить.

– Я…

– Брайди? Ты тут? – Нед. По крайней мере, его голос. Первой появляется собака, она натягивает поводок, поднимаясь по тропе. – Мне показалось, я слышу твой голос.

Нед останавливается на краю настила, наматывает поводок на руку, и вены на его предплечьях вздуваются, когда пес прыгает к Брайде и Этте.

– Еда готова.

– Нед следит за тем, чтобы еда не остыла, – с улыбкой поясняет Брайди.

– Вы повар в лагере? – удивляется Айзек.

Нед улыбается.

– Вроде того. Иногда готовлю, под настроение.

– Ой, он скромничает. – Этта дергает мать за челку, и Брайди морщится. – Он готовит лучше, чем все мы вместе взятые.

– Я бы так не сказал…

Элин переводит взгляд с одного на другого. Разговор вроде бы дружелюбный, но что-то не то. Ощущается какая-то искусственность, натужность.

По-прежнему дергая Брайди за волосы, Этта начинает бормотать, показывая куда-то на землю:

– Смотри… смотри.

Встретившись глазами с Элин, Брайди улыбается.

– Я лучше пойду, пока не началось. Надеюсь, вам здесь понравится.

– В ближайшие дни обещают хорошую погоду. – Нед машет рукой в сторону холма за лагерем. – Сможете пройти пару миль.

Попрощавшись, Нед тянет пса за поводок, и они начинают спускаться по тропе.

Элин и Айзек провожают взглядом Брайди, которая с легкостью преодолевает все неровности, несмотря на тяжелую Этту, прижатую к материнскому бедру.

Как только гости уже не могут их услышать, Айзек разворачивается.

– И что ты об этом думаешь?

– Похоже на предупреждение держаться подальше от их лагеря.

Элин трет усталые глаза. Вторжение и странные отношения Неда и Брайди испортили ей настроение.

– Но почему? – хмурится Айзек. – Нед ведь сам приглашал нас зайти к ним.

– Может, это такой способ знакомства на их условиях, прежде чем мы придем сами. – Она пожимает плечами. – Честно говоря, это их дом. Они наверняка злятся, когда к ним забредают незнакомцы.

– Может, и так.

Все еще хмурясь, Айзек берет пиво.

Элин понимает, о чем он думает. О Кир.

– Сказать по правде, – осторожно произносит она, – мне кажется, лучше к ним прислушаться.

– И держаться подальше?

– Да. Предполагалось, что эта поездка должна стать…

Элин не представляет, чем должна была стать эта поездка, но после стресса, вызванного последним делом и разрывом с Уиллом, она понимает, что все должно быть не так. Ей хочется вновь узнать Айзека как следует, а не тратить время, гоняясь за чужими призраками.

– Я должен был показать тебе это раньше, – после паузы говорит Айзек. – Это прислал Пенн.

Он сует в руки Элин телефон.

На экране фотография.

Кир сидит на вершине холма, задрав кверху грязные подошвы ботинок. Темные волосы падают на лицо. Широко улыбаясь, она смотрит прямо в объектив камеры.

Элин уже хочет отдать телефон обратно, как вдруг застывает.

Что-то кажется узнаваемым. Что-то в ее лице и глазах.

Придвинув телефон ближе, Элин внимательно изучает снимок, но по-прежнему не может понять, в чем дело. Может быть, она просто похожа на кого-то из знакомых. Всего лишь сходство, да и только.

– Кроме Кир у него никого не осталось, – шепчет Айзек, наблюдая за ней.

– Никого из родных?

Он качает головой, в глазах мелькает тень.

– Как и у нас, – тихо произносит он. – Только мы двое.

Элин молча кивает, но, когда возвращает телефон, рука ее дрожит, а пальцы скользят по стеклу.

13
Кир

Девон, июль 2018 года

Проведя время с другими людьми, Зеф всегда находит способ обозначить, что я принадлежу ему.

Ментально. Физически. Рукой на моем сердце. Рукой на моей душе.

Есть только мы, только мы одни. Все остальные где-то вдали.

Так повелось с первого мгновения, едва мы познакомились одним из летних вечеров в Лигурии, когда родители моего приятеля устроили вечеринку на пляже, а Зеф работал там поваром.

Нас мгновенно притянуло друг к другу, словно магнитом. Я видела на пыльной террасе только Зефа, хотя там находилась куча народа. Обнаженный по пояс, он склонился над грилем, пот струйками стекал по его лицу, скапливаясь в выемке над ключицей.

Я не могла отвести от него глаз.

Когда я подошла ближе, он не поднял голову и даже не попытался поймать мой взгляд. Зеф с тщательностью и аккуратностью хирурга готовил слегка вымоченные в маринаде и тщательно разложенные на гриле креветки, салат и овощи.

– Ты на меня пялишься?

Меня как будто окатили холодной водой. Я вспыхнула и чуть не выронила пиво. Однако ничего не ответила. Просто не сумела. Мой взгляд так и остался прикованным к контурам его подбородка, к линиям фигуры.

– Если ты не в восторге от креветок, могу приготовить что-нибудь другое, – с улыбкой предложил Зеф.

И тогда наши взгляды встретились. Он посмотрел на меня. По-настоящему посмотрел, с такой же сосредоточенностью, как смотрел на еду. Как будто я что-то для него значила. Как будто уже была ему небезразлична.

Он дал мне тарелку, и во время еды я будто ощутила его вкус. Креветки, соль и море.

Пока он готовил, мы разговорились и проболтали далеко за полночь. Позже, за пивом и вымоченными в роме фруктами, Зеф поведал мне о том, что случилось с его работой, с рестораном. Как его жизнь и карьера покатились под откос.

Он тихим голосом рассказал, как пришел однажды утром и обнаружил, что на двери ресторана сменили замки, и в этот момент его подловили папарацци, а статья в газете разрушила его жизнь.

Я увидела в нем те же крайности, что жили во мне. Взлеты и падения, а между ними просто попытки держаться на плаву, чтобы двигаться дальше.

После его откровенности мне захотелось сделать то же самое. Когда знаешь, что кто-то уже коснулся дна, легче признаться ему, каково было тебе в такой же момент.

И я рассказала то, чего не говорила никому. Про маму и папу. Про карты.

В тот вечер я пришла с компанией знакомых, но за несколько часов все они исчезли. Я видела только его – глаза, татуировки, темный ежик волос.

В какой-то момент кто-то отвел меня в сторону и объяснил, кто он и чем знаменит.

Я почти не слушала. Для меня существовали уже только мы с ним. Я и он. Мы вдвоем, наши миры столкнулись.

– Это было предначертано, – заявил он мне той же ночью, и я согласилась.

Не потому, что уже в это верила, а потому что верил он. Я никогда такого не чувствовала. Что кто-то смотрит на меня и не видит ее.

– Я люблю тебя, ты ведь это знаешь?

Голос Зефа выдергивает меня в настоящее.

Я киваю, и он мягко толкает меня на постель. Когда он задирает мою футболку, обнажая живот, я ощущаю знакомое напряжение где-то внутри. Зеф обхватывает меня за талию, кладя большой палец на пупок, и слегка нажимает, пока не проступают контуры ребер.

Он нежно целует каждое сухими и прохладными губами. Я вдыхаю запах его кожи. Острый и соленый. Запах моря.

Первые два поцелуя я чувствую, а остальные как в тумане, и когда Зеф перемещает голову ниже, в животе образуется пустота. Я опускаю веки, и Зеф тянется вверх, ласкает мою щеку пальцем. А потом целует в губы.

С силой. Жадно.

Внутри что-то размягчается.

Все слова, с годами превратившиеся в камень, становятся жесткими и уродливыми.

«Ты похожа на мать. Монстр. Убийца».

Я помню первый раз, когда он поцеловал меня вот так, глядя с широко открытыми глазами. Никто прежде так не делал. Не смотрел на меня так, будто я ответ на вопросы. Это произошло на нашем втором настоящем свидании, на скальной стенке в Лигурии, которую я впервые пыталась преодолеть.

Сначала Зеф велел мне просто прикоснуться к скале. Не таращиться вверх или вниз. Сосредоточиться исключительно на стенке перед собой.

«Именно так я делаю, когда готовлю, – сказал он. – Если я начну думать о том, что придется работать весь вечер и сколько может возникнуть проблем… плохие отзывы, отвратные посетители, анафилактический шок… меня просто парализует. Поэтому вперед я двигаюсь постепенно, шаг за шагом. Переставляю одну ногу за другой».

Я до сих пор ощущаю эту скалу под ладонями, теплую от последних солнечных лучей, и тонкий слой мела на пальцах. Я поднялась невысоко, футов на пятнадцать-двадцать, но не боялась. Зеф в меня верил, и я тоже поверила.

После первого восхождения Зеф прижал меня к скальной стенке и целовал так, словно был не в силах остановиться. Хотя он останавливался, и часто. Проверял, все ли со мной в порядке, а потом начинал снова. Его губы скользили по моим, как будто он что-то искал.

Я кому-то нужна. Я кому-то нужна. Вопреки всему, я кому-то нужна.

И он тоже мне нужен. Нужен целиком.

Позже, когда он засыпает, я лежу с пересохшими, исцарапанными губами.

Через несколько минут я высвобождаюсь из объятий Зефа и вылезаю из постели. Но через пару шагов спотыкаюсь, и рука ударяется о висящую над кроватью полку.

С нее что-то со стуком падает.

Я тяну руку к выключателю и зажигаю свет. На полу сверкают ножны от одного из ножей Зефа.

А когда я наклоняюсь и подбираю их, на пол что-то выскальзывает.

Ожерелье. Длинная и увесистая золотая цепочка с тройным плетением, в которую вставлены изумруды. Красиво, но немного чересчур.

Я кручу ожерелье в руке. Оно сломано – застежка на месте, но по центру концы болтаются. Что-то всплывает на краю сознания, и тут я вспоминаю.

Я уже видела это ожерелье.

Сердце гулко колотится. Оно принадлежало ей.

Роми.

И когда ожерелье выпадает из моих пальцев, взгляд останавливается на изумруде рядом с застежкой.

На зеленом камне кое-что есть. Крошечные капли цвета ржавчины.

14
Элин

Национальный парк,

Португалия, октябрь 2021 года

Элин просыпается с тяжелой головой, сердце гулко колотится, все как в тумане.

Спала она беспокойно. Ее преследовали смутные, беспорядочные видения: темная фигура в подлеске, лагерь, лицо Кир на фотографии.

Только когда она встает и одевается, сонный дурман рассеивается.

Хотя кое-что остается – Кир. Элин не может отделаться от чувства, что уже где-то ее видела.

Впрочем, беспокоит ее не только это. Кир улыбается в камеру… слишком лучезарно. Говорят, что камера не лжет, но Элин готова поклясться, что под этой улыбкой скрывается куча тревог.

Обнимая чашку кофе, Элин выходит и тихо прикрывает за собой дверь трейлера. Подтащив стул к краю настила, садится, чтобы полюбоваться на долину.

На рассвете небо словно открывается – солнечные лучи расчищают его от темноты для буйства пастельных тонов. У нее перехватывает дыхание. Какая красота! Слишком красиво, чтобы оставить это только для себя.

Она хватает телефон, и пальцы замирают над номером Уилла.

Как и Элин, он уже встал и, наверное, варит кофе, уставясь в телефон сонными глазами за стеклами очков. Они оба ранние пташки, но Уиллу всегда требовалось больше времени, чтобы очнуться, и дополнительная чашка кофе.

«Нет, так нельзя, – говорит себе Элин. – За одним звонком последует другой, а потом…»

Чувствуя, как пальцы слегка подрагивают, она вздыхает и находит номер Стида.

– Уорнер, да ты встала с петухами, – произносит он несколько секунд спустя. Его лица практически не видно, поскольку в комнате еще темно.

– Только не говори, что ты еще спишь, – смеется она. – Стандарты побоку, раз я в отлучке?

Стид едва сдерживает зевок.

– Ладно-ладно, я как раз вставал.

– Хотела показать тебе это, – перебивает Элин, переключая камеру, чтобы продемонстрировать Стиду пейзаж. Медленно поворачивая телефон, она останавливает его так, чтобы показать долину. – Дома такого не увидишь.

– Красота. – Он присвистывает. – Наверное, наслаждаешься, да? Отрываешься на всю катушку?

Переключив камеру обратно, Элин улыбается.

– Не совсем. Приехав сюда, мы много ходим, и Айзек вдобавок пытается меня кое во что втянуть. – После недолгих колебаний она сообщает: – Пропала сестра его друга.

– Там? – сдвигает брови Стид.

– Да.

– Предполагалось, что это будет отпуск.

– Отпуск и есть. Я пока ни на что не подписалась.

Некоторое время он молчит. Очевидно, порывается что-то сказать, но решает сменить тему.

– Как у тебя дела с Айзеком?

Непростой вопрос. Стид прекрасно понимает, чего она ожидала от этой поездки и почему нервничает из-за того, не затаил ли Айзек обиду, ведь они так мало общались в последнее время.

Элин не стала бы его винить, если так. Ведь это она отдалилась от Айзека. Долгие годы она винила его в смерти младшего брата Сэма. Только в Швейцарии Элин узнала, что не Айзек был рядом с Сэмом, когда тот погиб, как она всегда считала, а она сама. Когда он упал в море и ударился головой, Элин застыла и ничего не сделала, а потом заблокировала воспоминания. Спроецировала свою вину на Айзека.

– Хорошо, но странно, – наконец признается она. – Иногда мы как будто отдаляемся, а потом возникает чувство, что я узнаю его заново.

Стид кивает.

– Я рад, что ты на это решилась. Судя по твоим словам, это важно для вас обоих.

– Да. Из родных у меня остался только он.

Элин умолкает, ощущая комок в горле. Она потрясена, как быстро перешла к этому в разговоре. Стид… в его шутливой болтовне порой проглядывает не просто проницательный человек, но и настоящий друг, который заглядывает за сооруженные ею барьеры.

Уловив ее неловкость, Стид меняет тему:

– А как ребро?

– Пару раз стреляло, но терпимо.

– Не напрягайся слишком сильно. В январе мы оба бежим десятикилометровку, я записался.

Элин смеется.

– Хорошая попытка, но вряд ли я буду в состоянии.

Еще несколько минут они болтают о том о сем. Обычные дурные шутки, как бывает у коллег.

Когда Элин прощается, ее переполняет облегчение оттого, что именно ему она позвонила, а не Уиллу. Она чуть не сломалась, но поняла, что стоит пересечь этот барьер – и вернуться обратно будет уже трудно.

Что-то привлекает ее внимание, прерывая размышления. Это мягкая игрушка, засунутая между досками настила. Из щели торчит ухо, а ярко-голубой глаз контрастирует с выбеленной древесиной.

Элин встает и вытаскивает игрушку.

Это кролик.

Он оставляет влагу на пальцах, к ткани прилипли крохотные веточки и мусор. Стеклянные глаза запотели от росы, Элин вытирает их, и на нее злобно смотрят огромные черные зрачки.

В памяти всплывает, как вчера Этта на что-то отвлеклась и бормотала: «Смотри-смотри!»

– Ты рано встала. – За ее спиной появляется Айзек, босой, с растрепанными после сна волосами. – Вряд ли я выживу еще несколько дней, если ты будешь поддерживать такой ритм.

– Мне не спалось, – улыбается Элин.

– Что это? – кивает он на игрушку.

– Валялась на настиле. Наверное, потеряла дочь Брайди. Этта все время таращилась на пол. – Элин крутит игрушку в руках. – Отнесу ее вниз. Чтобы у них не появилось повода вернуться.

Элин не озвучивает другую причину: ей хочется еще раз взглянуть на тот лагерь.

Вчера вечером она не могла выбросить из головы не только движение, которое заметила в окне фургона, но и терзающее чувство, будто она что-то упустила. И до сих пор никак не получается ухватить нечто, мелькающее на периферии сознания.

На первый взгляд лагерь производит впечатление покинутого. Все трейлеры закрыты, в них темно. У скамейки валяются бутылки из-под пива, на солнце сверкает янтарное стекло. Элин хорошо представляет, как все сидят на скамье, болтают и пьют до поздней ночи.

Пройдя еще немного, она озирается по сторонам. Переводя взгляд с одного фургона на другой, изучает все вокруг, пытается ухватиться за то вчерашнее ощущение, но тщетно.

Стряхивая с себя эти мысли, она подходит к скамье. Деревянная поверхность в грязи, на ней следы жира и крошки и липкие отпечатки стаканов. Вытащив из сумки игрушку, Элин кладет ее на сиденье. Здесь кролика быстро найдут.

– Привет.

Элин вздрагивает.

Нед.

Он стоит под деревом, а пес у его ног грызет олений рог. В руке Неда апельсин. Он подносит дольку ко рту и неторопливо жует.

– Я думала, все еще спят. – Элин указывает на скамейку и слегка краснеет. Видел ли Нед, как она изучает трейлеры? – Дочка Брайди уронила у нас игрушку. Вот пришла вернуть.

Нед дружелюбно улыбается и останавливает взгляд на ее лице.

– Так мило с твоей стороны прийти в такую рань.

– Я ранняя пташка.

В царящей вокруг тишине ее голос звучит неестественно громко.

Положив в рот очередную дольку острием ножа, Нед кивает.

– Лучшее время дня. Именно в это время я размышляю.

– Я тоже. С раннего утра голова ясная, а потом наваливаются заботы.

На этот раз его улыбка теплая и подлинная.

– Ага, я…

Однако Неду не удается закончить фразу.

Во все стороны летят крошечные сверкающие искры, как от фейерверка, и над правым трейлером поднимается темное грибовидное облако.

Что-то вспыхивает оранжевым, красным и коричневым, раздается грохот.

Барабанные перепонки Элин как будто втягивает вакуум. А потом тишина.

И яркий свет.

Пламя.

15
Кир

Девон, июль 2018 года

Зеф рассказал мне о Роми через несколько месяцев после знакомства, но, если честно, я уже накопала о ней информацию в Интернете.

Удивительно, сколько всего можно узнать о том, кто хоть немного известен. Будь она обычным человеком с закрытыми соцсетями, я знала бы только то, что услышала из его уст, или сплетни, которыми поделились общие друзья.

Самостоятельно я выяснила довольно много. Поначалу из праздного любопытства. Мне хотелось знать, с кем он встречался до меня. К тому же все указывало на то, что это тоже не простой человек. Только вот оказалось, что она не просто известна.

Она гораздо известнее Зефа.

Конечно, я, как и все, ее знала, но упустила из вида их отношения. В то время я отсутствовала в стране, а когда вернулась, они уже разошлись и больше не мелькали в новостях. Таково следствие путешествий. Ты покидаешь место, и все общественные события застывают на той точке, когда ты уехала.

Когда я впервые увидела их совместную фотографию, у меня это никак не укладывалось в голове.

Роми.

Настоящих знаменитостей знают по имени. Классическая балерина, несколько лет назад она ушла в отрыв в стиле Сергея Полунина – татуировки, истеричные выходки и все такое.

Она превратилась в персону нон-грата, пока не снялась в рекламе духов, ставшей вирусной. Там она танцевала на крыше здания под проникающую в душу песню, до того момента почти неизвестную.

Когда она вдруг упала, время как будто замедлилось. Она продолжила танцевать и в полете, кружась в воздухе, и приземлилась на ноги.

Поначалу реклама вызвала нарекания. Лидеры общественного мнения задавались вопросом, а не поддерживает ли сюжет идею, что женщины должны продолжать танец даже в самых невыносимых условиях. В дело вступили диванные воины, и понеслось.

Однако после интервью у известного журналиста волна обратилась вспять. Один критик заметил, что в ее исполнении чувствуется сила, танец Роми бросает вызов не только законам гравитации, но и чему-то более глубинному – самой жизни и смерти.

Быть может, она символ надежды?

Роми очень быстро превратилась в культовую фигуру. Мелькала повсюду: в газетах, журналах и видеоклипах.

Мой интерес к ним как к паре начался после поискового запроса на скорую руку, когда я обнаружила несколько снимков, сделанных папарацци.

Фотографии были сняты ночью в Нью-Йорке, на выходе из какого-то подпольного клуба. Несмотря на очевидный интерес к Зефу, мой взгляд притягивала она – красное платье, потрепанные туфли на шпильках, огромное ожерелье, намотанное на шею.

С падающими на лицо черными кудрями она спускалась по лестнице и выглядела потрясающе живой и до безумия сильной. Как будто никто и ничто не могло встать у нее на пути.

А другой снимок, сделанный в ту же ночь, стал для меня ударом под дых. Страстный поцелуй у двери Зефа. Я заревновала. Не только к ее красоте, но и вообще к присутствию.

Примерно тогда Зеф начал разговаривать во сне. Выкрикивал ее имя, когда засыпал или посреди ночи. Я просыпалась от его яростного крика. Иногда я улавливала лишь последний слог, но этого было достаточно, чтобы я начала себя накручивать.

Может, он до сих пор ее любит? И одной меня ему мало?

Я опять занялась поисками. Одна фотография меня буквально заворожила. На ней были не они вдвоем, а квартира Зефа в архитектурном журнале. И восторженный заголовок: «Дом Зефа Дозена из заброшенного жилища превратился в настоящее уютное гнездышко. Глубоко индивидуальный подход к классике».

Я впилась глазами в интерьер, который представлял собой искусное сочетание антиквариата, современной классики, сделанных на заказ стеллажей для виниловых пластинок и книг.

Идеальная холостяцкая квартира, за исключением одной детали: ожерелья на тумбочке у кровати.

Оно принадлежало Роми. Настоящее произведение искусства в виде усыпанной изумрудами тройной золотой нити. Не знаю, почему оно так притягивало внимание. Наверное, дело не в стоимости, хотя оно явно было дорогим, а в смелости. Я не могла понять, как можно носить нечто подобное. Потому что при взгляде на ожерелье люди останавливались, уставившись на нее.

Меня терзала мысль о том, как после такой девушки, настолько невероятной, он мог встречаться со мной.

В результате моего детективного расследования выяснилось, что Роми пропала без вести. Еще один факт, который прошел мимо меня во время путешествия. Но пропала странным образом. Исчезла из общественной жизни, но, судя по всему, расследование не велось, поскольку за ее квартиру в Бруклине по-прежнему платили, деньги поступали на счета и уходили с них.

Предполагалось, что она уехала из города. Ходили слухи, что она скрывается где-то в пустыне или до сих пор не пришла в форму после пластической операции.

Когда я спросила Зефа про ее исчезновение, он не удивился. По его словам, она «мучилась». После проблемных отношений у нее начались проблемы с психикой, и Роми принимала целый коктейль из лекарств.

– Такое случается чаще, чем тебе кажется, – с серьезным видом заявил он. – Люди просто… уходят. Скажем так, я уверен, что, когда она вернется, ее звезда снова взойдет.

Зеф ворочается во сне, а я по-прежнему держу в руках сломанное ожерелье.

Заметив меня, он сонно улыбается, но улыбка гаснет, когда его взгляд падает на мои руки.

16
Элин

Национальный парк,

Португалия, октябрь 2021 года

– Огонь потух. Можешь остановиться, – задыхаясь, говорит Нед и опускает огнетушитель.

Металлическая канистра отскакивает от земли и ложится рядом с другими на траве. Опустошив свой огнетушитель, Лия с кашлем ковыляет к ним.

Элин пытается отдышаться, но из-за дыма грудь стянуло, за одним вдохом не следует другой, как положено. Первые щупальца паники привычно хватают ее за горло.

Пошарив в сумке в поисках ингалятора, она делает глубокий вдох и еще один. Через несколько минут грудь наконец-то расслабляется, и искра паники отступает.

– Ты молодец, – замечает Нед, когда Лия останавливается рядом, но и сам заканчивает предложение приступом кашля.

Он сгибается пополам, положив ладони на колени, и делает несколько глубоких медленных вдохов.

Лия отбрасывает с лица спутанные светлые пряди.

– Вот черт, – бормочет она. – Если бы ее фургон не стоял в сторонке, мы все могли загореться…

Элин рассматривает трейлер сквозь тучу висящего в воздухе пепла, и ее пульс учащается.

Дымящаяся, наполовину расплавленная масса.

Задняя часть выдавлена взрывом, металл и пластик выгнулись, как лепестки.

Все вокруг усыпано разным мусором. Неопознаваемые куски металла. Полусгоревшие книги, одежда, игрушки. Ее взгляд притягивают оплавленные останки куклы с превратившимися в пепел волосами, и внутри что-то сжимается.

– Это трейлер Брайди? – тихо спрашивает она.

– Да.

Рядом с ними останавливается Мэгги, у нее в руках бутылки с водой. Ее узорчатое платье заляпано черным, а ноги в сандалиях тоже покрыты сажей. Теперь она выглядит на свой возраст, как будто тушение пожара отняло у нее все силы.

– Брайди будет безутешна. – Раздав бутылки, Мэгги опускает плечи и осматривает повреждения. – Ушла на прогулку с ребенком, а когда вернется, увидит вот это. Здесь был весь ее мир. И мир ее дочки. Пусть вид у трейлеров неказистый, но это наш дом. В особенности для малышей.

– В конце концов, это всего лишь вещи, но когда вещей у тебя немного, все имеющееся выглядит драгоценным. – Нед качает головой. – Кажется, что порой плохое случается именно с людьми, у которых и так все паршиво.

Элин убирает ингалятор в карман.

– И что, по-вашему, произошло? – интересуется она после паузы.

– Точно не знаю… – Нед вытирает губы ладонью. – Но такого рода взрывы не происходят случайно. Я думаю, кто-то это подстроил. В наш лагерь нетрудно пробраться.

– Но кто?

Он пожимает плечами.

– Многим не нравится, что мы так долго здесь живем. Люди начинают болтать, придумывать всякое. Я…

Он умокает.

На краю поляны появляется Брайди с привязанной за спиной Эттой. Увидев свой трейлер, Брайди издает громкий гортанный стон.

Вся разом бегут к ней, Лия отстегивает Этту и берет ее на руки.

Элин автоматически делает шаг вперед, но Брайди отворачивается и загораживает лицо ладонью.

– Я лучше пойду, – неловко произносит Элин, вдруг осознав, что она здесь лишняя. – Оставлю вас одних. Надеюсь, все будет хорошо.

Нед не отвечает, а смотрит на пса. Тот бегает вокруг почерневшей оболочки трейлера, нюхает пепел и лихорадочно машет хвостом.

Через два круга он останавливается, опустив нос, и идет по следу в общую зону.

Элин холодеет, когда он внезапно застывает и принимается бешено гавкать.

Лицо Неда мрачнеет. Он быстро подходит к псу и отталкивает его ногой.

– Эй, прекрати.

Не обращая на него внимания, пес возвращается к тому же месту.

– Я сказал – прекрати!

Элин уходит, и по пути из лагеря до нее доносятся слова Неда и громкий лай. И голоса на повышенных тонах.

На полпути она видит идущего навстречу Айзека.

– Что случилось? – спрашивает он. – Я видел дым.

– Я цела. – Кивнув в сторону лагеря, она берет его под руку и поворачивает к их трейлерам. – Я все объясню через пару минут.

Элин бросает взгляд на поляну. Пес вырвался из рук Неда и подбежал к останкам трейлера. Зарывая лапы в грязь, он скребет землю и заунывно воет.

17
Кир

Девон, июль 2018 года

– Что это?

Прищурившись, Зеф садится и трет глаза. Складки, оставшиеся на его лице от подушки, выглядят как шрамы.

– Из твоего ножа. Он слетел с полки, и что-то выпало из футляра.

– Ясно.

На его лице не отражается никаких эмоций. Подобная невозмутимость выводит из себя.

– Это ожерелье.

Я поднимаю его с колотящимся сердцем, и порванная цепочка болтается в воздухе. Я по-прежнему вижу крохотные пятнышки на камне.

Мой взгляд прикован к этому узору. Четыре точки снизу и три сверху.

Зеф следит за тем, как ожерелье раскачивается туда-сюда.

– Да, совсем забыл, что оно здесь. Оно принадлежит Роми. – Он выглядит смущенным. – Звучит глупо, но после того как мы расстались, мне захотелось оставить что-нибудь на память. Она забыла ожерелье в квартире, и я его забрал.

В полутьме на его лице смещаются и колеблются тени.

– Я думала…

Мой голос срывается. Как будто горло забилось твердой пробкой.

– Слушай, – быстро произносит он, – мне жаль, но это больше ничего не значит. Если бы мы с тобой расстались, я сделал бы то же самое. Я сентиментален, пусть все и твердят обратное. – Зеф внимательно изучает мое лицо. – Слушай, я могу его выкинуть. Я цеплялся за него по той простой причине, что после разрыва у меня больше ничего от нее не осталось.

– Нет, все в порядке.

Дрожащими пальцами я подбираю сломанные обрывки, засовываю ожерелье обратно в ножны и кладу на полку.

– Точно?

Протянув руку, он затаскивает меня обратно в постель.

Я киваю. Мне не хватает решимости признаться, что, когда я смотрела на ожерелье, в голове у меня была вовсе не ревность. Я вспоминала о том, как он наступил мне на ногу и прошипел: «Да пошла ты!»

Я сворачиваюсь на боку, Зеф прижимается ко мне и обнимает, положив подбородок на изгиб моей шеи. Через несколько минут его дыхание замедляется.

А мое нет.

Пока я лежу вот так, случается странное. Закинутая на меня рука Зефа, которую я обычно не замечаю, вдруг тяжелеет. Становится настолько тяжелой, что я чувствую, как ее контуры давят на кожу.

Я стараюсь сосредоточиться на чем-то другом, но ощущение, что он вот-вот меня раздавит, не покидает.

Мне жарко. Я буквально пылаю от жара. А потому поднимаю руку и ищу прохладный кусок простыни.

Но ничего не выходит.

В конце концов мне приходится скинуть его руку и подвинуться на самый край кровати. Устроившись там, я закрываю глаза и понимаю, что задерживала дыхание. Лишь теперь, подальше от Зефа, я снова могу выдохнуть.

Медленно и долго.

18
Элин

Национальный парк,

Португалия, октябрь 2021 года

– Что ты делаешь? – спрашивает Айзек, когда Элин сворачивает с тропы.

– Хочу получше рассмотреть лагерь. – Пробравшись сквозь заросли, она раздвигает ветки. – Пес обезумел, найдя что-то среди остатков от взрыва. Судя по всему, до сих пор беснуется.

Пес разгребает землю, поднимая клубы пыли. Задержав дыхание, Элин наблюдает, как Нед оттаскивает его за ошейник к скамейке и привязывает веревкой. Некоторое время он стоит, не спуская глаз с пса, а потом отходит.

Почти сразу же пес рвется вперед, так, что трещит веревка. От этого звука Элин вздрагивает, но Нед не обращает на него внимания и останавливается рядом с остальными. Они стоят в кружке на том месте, где суетилась собака, и оживленно что-то обсуждают.

Элин напрягает слух, Айзек тоже прислушивается, но голоса слишком тихие. Тем не менее что-то в их разговоре вызывает беспокойство. Наверное, их жесты и то, как быстро и лихорадочно они говорят.

Через несколько минут Нед идет к одному из трейлеров.

А потом возвращается с голубой холщовой сумкой и маленькой лопатой. Остальные обступают его, и лишь изредка видно, как он сгибается и начинает копать.

Лопата с гулким стуком утыкается в землю, и по коже Элин ползут мурашки.

– Что он делает, по-твоему? – шепчет Айзек.

– Думаю, пес учуял запах чего-то, выброшенного из трейлера, и они собираются от этого избавиться, – отвечает она громче и пронзительнее, чем намеревалась, и Нед поворачивается и обшаривает глазами листву.

Элин делает шаг назад и жестом велит Айзеку сделать то же самое, но он оступается.

Теперь оборачивается и Мэгги, ее взгляд скользит мимо них к деревьям. Она подталкивает Неда и что-то ему говорит. По-прежнему глядя в их сторону, Нед направляется к ним.

– Назад, – торопит Элин Айзека.

Но прежде чем тот успевает пошевелиться, Нед останавливается, и тишину прорезает голос Брайди.

– Нед, взгляни на это.

Она указывает на землю.

С минуту они что-то обсуждают, а потом Нед хватается за горловину сумки. Напрягшись всем телом, он тянет ее по дороге из лагеря, и ткань прочерчивает по земле неровную полосу.

19
Кир

Девон, июль 2018 года

Я просыпаюсь посреди ночи, задыхаясь. Кожа под простыней липкая от пота.

Вопреки ожиданиям, мне снилось не ожерелье Роми, а парящие в ветвях высоко над головой воздушные шары.

Когда мы были маленькими, мама традиционно покупала их на дни рождения. Она наполняла шары подарками, а потом надувала и вешала на вишню в саду.

Вооружившись вязальными спицами, мы с Пенном поднимали руки над головой и пробовали проколоть шарики. Часто мы промахивались, они отскакивали так, что не достать. Некоторые оказывались пустыми. Но когда мы находили внутри что-нибудь вроде сластей, браслета, маленькой игрушки… то безмерно радовались.

Одно из моих любимых воспоминаний – о том, как я открывала заднюю дверь и видела прыгающие на ветру шарики, какой восторг испытывала, когда на пол дождем сыпались подарки и мы бросались их подбирать.

Мама выдумывала много такого. Ради десяти минут веселья тратила кучу времени, чтобы все спланировать и осуществить, но ей это нравилось не меньше, чем нам. А то и больше.

Я часто гадала, делала ли она все это ради нас, предвкушая нашу радость, или таким способом пыталась отгородиться от плохого. Уравновешивала весы.

Дерево с воздушными шарами стало одной из точек на моей первой карте. Я нарисовала его таким же ярким, как и сами шары. Ствол, ветки, все дерево каким-то образом перешагнуло границы этого мира и стало выглядеть как чистая радость. Или любовь.

Оглядываясь назад, я понимаю, что на той карте рисовала только места, в которых мама приготовила нам какое-то чудо.

Но этой ночью во сне шары не были чудесными.

Когда они лопались, из них текла кровь.

20
Элин

Национальный парк,

Португалия, октябрь 2021 года

– Он ушел. – Айзек обшаривает взглядом тропу. – Наверное, в лесу есть тропинка.

– Наверняка, просто надо знать, где она. – Элин изучает густой лес слева. – Если попробуем пробраться через чащу, то привлечем внимание. Там может прятаться кто угодно.

– Ага, – нехотя кивает Айзек. – Да это и бессмысленно, – говорит он, возвращаясь на тропу. – Первым делом после чего-то такого они выгребут все, что получится, и избавятся от этого.

– Согласна, но есть вероятность, что это не имеет отношения к Кир. Это может быть лю…

Но она не успевает закончить фразу.

– Секунду. – Айзек резко ныряет в рощицу справа. За несколько мгновений его поглощает лес. – Сюда, – зовет он. – Подойди и взгляни сюда.

Элин следует за ним, пробираясь между деревьями. Всего через несколько метров лес расступается, открывая большую поляну. Элин ежится.

– Что за…

– Вот и я так подумал, – медленно выдыхает Айзек. – Заметил сквозь деревья.

Мозаичные солнечные лучи освещают не только лесную подстилку, но и большое деревянное строение в форме вигвама. Оно огромное, сотни ветвей скреплены в центре не менее чем в пяти метрах над головой.

Когда Элин ведет взглядом по веткам до самого центра, то чувствует легкое головокружение. Масштабность, точность конструкции разительно контрастирует с хаосом окружающей природы.

Взяв себя в руки, она приближается. Мягкий пол из прелой листвы слегка проседает под ногами. Элин в тревоге озирается по сторонам, не в силах отделаться от ощущения некой первобытности в строении. «Наверное, это что-то церемониальное», – думает она, стараясь подобрать верное слово.

Сняв с плеч рюкзак, Айзек обходит вигвам по периметру.

– Какое-то логово… Может быть, лагерь скаутов? – Он проскальзывает между ветвями. – Смотри, здесь есть кострище.

Элин следует за ним и задевает рукавом ветку, протискиваясь в щель.

– Темнее, чем я представляла.

Она медленно поворачивается вокруг своей оси, глядя на слабые лучи света, проникающие сквозь ветки и туманную затхлость.

– Ты говорила, Нед упоминал о каких-то странных ритуалах, – шутливо произносит Айзек, но Элин замечает на его лице беспокойство. – Знаешь, в этой части Португалии… похоже, в некоторых местах укоренилась кельтская культура. Фольклор… не только колдовство, но и другие ритуалы. Жертвоприношения животных…

– Давай вернемся.

Элин делает вид, будто не слышала его, и протискивается назад.

Здесь ей не по себе. Как будто она попала в ловушку, оказалась взаперти.

Это место приносит эхо воспоминаний, которые она отчаянно старается забыть.

21
Кир

Девон, июль 2018 года

Когда Майла появляется из примерочной, я неловко поворачиваюсь и чуть не расплескиваю шампанское.

– Прекрасно выглядишь.

Она в нетерпении смотрит на меня с раскрасневшимися щеками, словно ожидая критики.

Но я не замечаю в ней ни одного изъяна.

Свадебное платье ослепительно. Белый шелк, кружево и крохотные вышитые цветы. Она выглядит настолько смело и прекрасно, что у меня щемит сердце.

Мой внутренний циник возразил бы, что это автоматическая реакция, что общество и сотни фильмов и книг закрепили во мне подобное сентиментальное поведение. Но это не так. Я не сентиментальна. Это что-то глубинное.

Изучая Майлу, я понимаю, что это реакция не на шикарный магазин, не на декоративную подсветку и не на платье, а на нее. Именно на это реагируют тысячи матерей и сестер, да все остальные: на выражение лица невесты. Не на само платье. А на то, какие чувства оно вызывает.

Счастье. Надежда. Любовь. Радость.

– А не слишком? – Майла ощупывает корсаж. – Мне кажется, верх слишком вычурный по сравнению с юбкой.

– Нет. Ты выглядишь ослепительно.

Стоящая рядом продавщица снисходительно улыбается – она привыкла к нервным и недовольным собой покупательницам. Пока я делаю множество снимков, пообещав не отправлять их Пенну, она снова наполняет наши бокалы.

– Ну, теперь твоя очередь?

Майла направляется обратно в примерочную, и у меня на миг перехватывает дыхание.

– Ты про платье подружки?

– Да, мне не терпится увидеть тебя в нем.

Покраснев, я раздумываю, а не придумать ли какой-нибудь предлог для отказа, но все-таки не отказываюсь. Сейчас я не путешествую, не больна – в общем, нет ни одной причины из прежнего списка, почему нельзя надеть платье. Придется через это пройти.

– Мне тоже, – вымученно улыбаюсь я.

Продавщица показывает на кабинку рядом с примерочной Майлы.

– Оно уже в примерочной. Дайте знать, если вам понадобится помощь.

Собравшись с духом, я захожу внутрь. Все во мне восстает при виде висящего на стене платья, но я заставляю себя раздеться и снять его с плечиков.

– И как? – нетерпеливо окликает меня Майла из-за шторки. – Конечно, его не успели подогнать по фигуре, но оно твоего размера.

Потянув за язычок молнии на спине, я смотрюсь в зеркало, глубоко вдыхаю и выдыхаю. В самом платье нет ничего революционного – почти по моде девяностых, тонкие бретельки над ниспадающим бледно-зеленым шелком, – но для меня это просто космос.

Платья… после того Хеллоуина для меня они нечто. С того дня я ни разу не надевала платья.

Я окидываю взглядом свое отражение и едва узнаю себя. Волосы растрепаны, но платье, его покрой и ткань… В нем я выгляжу если не лощеной, это слишком пошлое словечко, то какой-то… легкой. Как будто с меня сняли поверхностный слой.

– Кир?

– Иду.

Набрав в грудь воздуха, я отдергиваю занавеску примерочной и выхожу.

– Ты так измени… – Майла охает и прикрывает рот рукой, как будто понимает, что сказала грубость. – Это потрясающе, Кир. Я уже вижу цветы на фоне этого платья.

– Оно прекрасно на вас смотрится, – вторит ей продавщица.

– Дает понять, как ты будешь выглядеть в качестве невесты, – тихо замечает Майла.

Я выдавливаю улыбку.

– Если так, то к алтарю меня будешь вести ты, а не Пенн. – Взяв бокал с шампанским, я делаю глоток. – По-моему, он не в восторге от Зефа.

Майла выглядит озадаченной.

– Он просто слишком тебя оберегает, вот и все. Для него никто не будет достаточно хорош. Вы с ним так близки… И это не позволяет ему быть объективным, – улыбается она. – Самое главное – твои чувства, верно?

Я колеблюсь. С языка готовы сорваться мои тревоги и опасения.

– Я люблю его, – наконец говорю я.

– Это все, что следует знать Пенну. – Майла перехватывает мой взгляд. – Тебе было непросто, да? В прошлом с мужчинами?

Сердце начинает биться чуть быстрее.

Вот почему я не возвращаюсь домой.

И этот… допрос…

– Не хочешь выпить кофе в гавани? – предлагает Майла, когда мы выходим из ателье. – Надо обсудить букеты. Думаю, Пенн уже сыт по горло цветочной темой. Каждый раз, когда я об этом заговариваю, он кривится.

– Зайдем в цветочный?

– Зайдем, – улыбается она.

По узким улочкам мы выходим на главную магистраль.

Вид на гавань заслоняет толпа, состоящая из недовольных местных, которые пытаются заниматься повседневными делами, и туристов в аляповатой пляжной одежде.

Я замечаю в толпе знакомое лицо – девушку, которая утром пробегала мимо трейлера. Я вижу ее почти каждый день, примерно в одно время.

Но на этот раз она со спутником. Они держатся за руки и оживленно беседуют. Несмотря на беззаботный смех, в ее чертах заметно напряжение, а в глазах пустота. Мне это знакомо. Она вроде бы здесь, но в то же время мысленно где-то в другом месте.

Я поднимаю руку, чтобы помахать ей, но тут же опускаю, решив, что это будет странно. Девушка наверняка видит кучу людей во время пробежки, вряд ли она меня узнает.

Мы идем несколько минут и останавливаемся у кафе, чуть не дойдя до гавани.

– Хочешь сесть снаружи? – Майла берет меню и передает мне. – Здесь отличный холодный латте.

Я киваю и уже собираюсь сесть, как гудит телефон. Сообщение от Зефа.

Зеф: Когда вернешься?

Я набираю ответ.

Я: Еще не скоро. Хотим выпить кофе.
Зеф: Точно? Я думал, мы вместе приготовим ужин.

Я ничего не пишу.

Сажусь и беру меню. Когда к нам направляется официантка, телефон снова гудит.

На этот раз я даже не смотрю на экран. Просто отключаю телефон и бросаю в сумку.

22
Элин

Национальный парк,

Португалия, октябрь 2021 года

– Кофе?

Айзек уже насыпает несколько ложек в кофейник.

– Ага, я потом, мне надо принять душ. – Сняв куртку, Элин бросает ее на водительское сиденье и морщится. Вся одежда пропиталась едким запахом дыма. – Хочу все это смыть и начать нормальный отпуск.

– Не рассчитывай, что все будет так просто.

Айзек тянется к кружкам, и фраза повисает в воздухе.

– Ты о чем?

– Ну, надо разузнать, что они скрывают…

Элин нагибается, чтобы развязать шнурки, и прикусывает губу, волнуясь о том, как он воспримет ответ.

– Слушай, я не думаю, что нам следует вмешиваться. Может, лучше, если этим займется сам Пенн?

– Не следует вмешиваться? – Лицо Айзека мрачнеет. – После того как на наших глазах Нед вытащил из лагеря тот мешок?

– Мы просто расскажем Пенну об увиденном. Пусть он сам решит, что с этим делать.

С напряженным лицом Айзек подталкивает к ней кружку.

– Но Пенн не может взять отпуск, уж точно не раньше чем через месяц. Когда он приедет сюда, может быть уже слишком поздно. Да и в любом случае в одиночку он с этим не справится. Если они его узнают, то всполошатся, почему он до сих пор задает вопросы, и наверняка закроются на все замки.

– Слишком поздно для чего?

– Чтобы узнать, не связано ли то, что они вытащили с места взрыва, с Кир.

– А по-твоему, связано?

– Я не знаю, но вероятность есть. И если бы пропала ты, я точно ухватился бы за эту возможность.

– Ладно, – медленно кивает Элин. – Но что именно ты собираешься сделать? Он мог оттащить сумку куда угодно.

– Я думаю не о сумке. Мы могли бы поискать другие обломки. От такого взрыва они наверняка разлетелись далеко, до самого леса. Нед и остальные искали прямо под ногами… А вдруг они что-то пропустили?

– Но это же личные вещи. Вещи Брайди. Мы переходим черту…

– Я это понимаю, но этот лагерь – единственная ниточка. Если в том фургоне и правда было что-то связанное с Кир, я никогда себя не прощу.

Никогда себя не прощу.

«Им движет что-то еще, – догадывается Элин, наблюдая за братом. – Не только желание помочь».

– Что происходит на самом деле? – спрашивает она. – Это ведь не просто одолжение приятелю, верно?

Следует долгая пауза, во время которой Айзек теребит ручку кофеварки.

– Не просто. Как я уже говорил, это еще не все. – Его голос дрожит. – Лора… когда я горевал по ней, то сорвался, Элин. И Пенн… мне помог. Мы познакомились совсем недавно, но…

Элин краснеет, осознав, что означают его слова.

– Я виновата, что оставила тебя в одиночестве, – наконец говорит она. – Я должна была упросить тебя вернуться вместе со мной и Уиллом.

После смерти Лоры она предложила брату пожить с ними какое-то время, но он отказался. Похоже, стоило настоять. Не принимать отказ.

– Не вини себя. Даже если бы я поехал с вами, то все равно не рассказал бы тебе. Мы же… будто познакомились заново. Сложная ситуация.

С минуту они сидят молча. Элин никак не может выкинуть из головы его слова. Она и понятия не имела, каково ему пришлось.

– И насколько все было плохо? – интересуется она после небольшой паузы.

– Достаточно плохо, чтобы ему пришлось оттаскивать меня от края пропасти. Если бы не он… – Голос Айзека срывается.

Между ними снова повисает молчание, и Элин устремляет взгляд на долину и поднимающиеся за ней холмы, до сих пор скрытые в утренней туманной тени.

– Теперь я понимаю, почему ты решил помочь, – наконец произносит она. – Я вспомнила, что всегда говорила мама. Никогда…

– Не оставляй долги неоплаченными, – заканчивает Айзек, встречаясь с ней взглядом. – Эти слова часто всплывали в голове, после того как Пенн попросил меня приехать сюда.

Мысли Элин переключаются на Стида. Его незаметную и безоговорочную поддержку. Не только во время расследования, но и после. Его визиты в больницу, телефонные звонки, сообщения. Люди, которые так себя ведут… всегда будут занимать особое место.

– Когда ты хочешь поискать? – сдается Элин.

– Сегодня вечером. Как только стемнеет.

* * *

– Что делаешь? – какое-то время спустя, оторвавшись от книги, спрашивает Айзек.

– Выясняю кое-что о Кир. Читала о том, что случилось с ее родителями. Жуткая история, да?

«Ни один детектив не забудет такое расследование», – думает Элин, и в памяти всплывает заголовок:

«Безумное нападение. Монстр под стражей.
Жена зарезала доброго и мягкого мужа
и заявила полиции, что это сделала она».

– Ага. Пенн не сразу поделился подробностями. Даже представить себе невозможно, как вообще кому-то может прийти в голову подобное.

– Да, – соглашается Элин, переваривая прочитанное.

Не считая шокирующих деталей и дополнительных сложностей, это придает тому, что они знают об исчезновении Кир, дополнительный вес. Теперь Элин по-другому смотрит не только на Кир и ее потенциальную уязвимость, но и на Пенна. Его стремление найти сестру… Элин хорошо его понимает. На его месте она пребывала бы в отчаянии.

– Что еще ты выяснила?

Айзек по-прежнему за ней наблюдает.

– Немного. Я полистала ее соцсети, но там нет ничего, кроме работы. – Элин продолжает скроллить. – Однако нашла статью о ее бывшем, Зефе. Ты был прав, судя по всему, он до сих пор в Нью-Йорке…

Элин смолкает, и ее палец зависает над экраном – вспыхивает телефон.

Сообщение от Стида.

Стид: Вот доказательство. Тебе не удастся отвертеться. Мы сделаем это вместе, даже если мне придется тебя нести.

Он присылает скриншот страницы с записью на забег на десятикилометровую дистанцию.

Элин мгновенно представляет, с каким выражением лица он это отправлял. С той дурацкой ухмылочкой, как когда смеется над собственной шуткой. Она улыбается.

– Что там смешного?

– Стид… Глупая шутка. – Она качает головой. – Я выйду, позвоню ему. Если не уделить ему должного внимания, он засыплет меня сообщениями.

* * *

– Так что ты думаешь? – Стид поднимает свой планшет. – Может, ты и не видишь экран, но тут запись на забег… и ты записана.

– Не уверена, что я смогу без разрешения врача.

Он хохочет, и телефон в его руке трясется. Несколько минут они болтают о забеге, а потом тон беседы меняется.

– А знаешь, – говорит Элин, – мы с Айзеком разговаривали о тебе…

– Обо мне? – Он поднимает брови. – Звучит зловеще.

– Вовсе нет. Мы обсуждали то, как мало людей оказывается рядом, когда все летит к чертям. Я рассказала ему обо всем, что ты сделал для меня после разрыва с Уиллом.

Стид криво улыбается.

– С чего это вдруг? Соскучилась по мне, Уорнер? Не хватает моих идиотских шуточек?

– Я серьезно. – У Элин внезапно пересыхает в горле. – Я просто хотела, чтоб ты знал, как я это ценю, вот и все.

Стид поднимает голову, чтобы посмотреть ей в глаза, и его лицо смягчается.

– Раз уж мы получили разрешение на сентиментальность, я тоже по тебе скучаю. Так странно, что тебя здесь нет.

– На работе?

Он отвечает не сразу.

– Да… Похоже, у меня просто плохой день.

– Скорбный день?

Они часто об этом говорили. Скорбные дни, как они их называли, – это когда обычная будничная жизнь вдруг обретает способность тебя прикончить. Элин никогда не допытывалась, но у нее создавалось впечатление, что Стида, как и ее, порой одолевают какие-то мрачные тайны.

– Ага. Но от общения с тобой мне уже лучше.

Наблюдая за тем, как на его лице медленно расцветает улыбка, Элин уже готова ответить, но останавливается, не понимая, какие эмоции вызвали его слова. Как будто ею завладело что-то неподвластное контролю.

Вскоре они возвращаются к привычному подтруниванию, но странное ощущение остается где-то внутри.

Закончив разговор, Элин не понимает, что произошло и что с этим делать.

23
Кир

Девон, июль 2018 года

Я почти уже дохожу до трейлера, когда приходит сообщение от Майлы.

Она шлет мою фотографию в платье подружки невесты.

Я затаиваю дыхание и рассматриваю ее, внимательно изучая вырез и падающие на ноги складки ткани.

У меня попросту не укладывается в голове сама мысль о том, чтобы носить платье. В каком-то смысле я превратилась в Майлу.

Мое отвращение к платьям началось с Хеллоуина, когда один из гостей вечеринки нарядился моей мамой. Это был парень из тех, кто любит надраться пивом и хлопать товарищей по спине между лопатками.

Он устроил целое представление у входа, громогласно хохоча и кривляясь, в таком же платье с ромашками, как носила мама по пятницам, с бледно-розовой помадой на губах и в открытых босоножках, в которых ему приходилось слишком широко расставлять ноги.

В руке он держал густо покрытый алой краской, которая изображала кровь, нож, а весь его костюм покрывали красные брызги. Он хорошо потрудился над образом.

Войдя на кухню и увидев меня, он зашелся в мерзком гоготе, а потом позвал остальных, чтобы те увидели, как я на него уставилась, сказал: «Гляньте-ка, она здесь!» – и снова загоготал.

Я помню каждое мгновение, как помню все о том дне, когда обнаружила отца на полу, в дверях кладовки, а рядом на коленях стоял Пенн, навалившись ему на грудь и дуя в рот.

В такие моменты, которые разделяют жизнь на «до» и «после», тело словно заставляет тебя сосредоточиться на чем угодно, кроме действительно важного.

Я помню, как заметила, что у одного кухонного шкафчика нет ручки, как пиво оставило горький привкус во рту. Я помню звонкий смех Рэйчел, который она обычно издавала, когда не находила ничего смешного, и шорох мальчишек, съезжающих по перилам.

Я помню, как мне казалось, что в этот момент все решится. Все смотрели на меня, слегка приоткрыв рты, и мне стоило больших усилий не дать улыбке растечься по лицу, как маслу по раскаленной сковороде.

«Это всего лишь шутка», – повторял кто-то, и я поняла, что должна засмеяться. Должна признать это смешным. И я засмеялась. Я смеялась и смеялась, пока все не разошлись, и даже после этого.

Помню, как пришла домой и рассказала Пенну. Помню его ответ о том, что не стоило смеяться, надо было просто уйти. И его взгляд, как будто Пенн не понимает, почему я такая. Он никогда не понимал, почему даже до случившегося с родителями, а тем более после я старалась поладить с людьми, которые не особо мне нравятся.

Но я не пыталась с ними поладить. Я хотела доказать, что не такая, как мама.

Хотела, чтобы никто не видел ее во мне.

Это прозвище, Дочь Монстра, как будто приклеилось ко мне.

Он не понимал, что эти люди, почти незнакомцы, важнее, чем наши настоящие друзья. Друзья уже знали, кто я, поэтому важнее было доказать это остальным.

Если я докажу это им, то замолчит голос в моей голове. Тот голос, что нашептывал в ухо, как я похожа на нее и однажды сорвусь и совершу то же самое.

Пенн не понимал, что мне приходилось следить за каждым своим шагом, за каждым жестом, который мог указать на то, что я на нее похожа.

Я даже не позволяла себе слишком пылко ругаться или смеяться. Ничего не могла делать слишком.

Я научилась сливаться с толпой, быть своей бледной копией, без острых углов. Безличной.

Ровно через две недели после той вечеринки на Хеллоуин я с ним переспала.

С тем парнем, который оделся моей матерью.

Переспала в его грязной комнате с постерами борцов и футболистов на стенах, тарелкой с сухим завтраком на полу и тем костюмом, торчащим из корзины для грязного белья.

Когда парень лежал на мне, я не сводила глаз с фальшивого маминого платья с брызгами крови на поясе.

Я никогда не нанесу на карту этот момент и эту комнату.

Как и многие другие.

24
Элин

Национальный парк,

Португалия, октябрь 2021 года

– Я иду в лагерь.

Элин резко распахивает глаза. Через пару мгновений зрение фокусируется на Айзеке. В джинсах и тонкой голубой ветровке, он уже полностью одет и собран.

– Который час? – хриплым спросонья голосом интересуется она.

– Начало второго. Можешь остаться, если хочешь. – Он улыбается, и в уголках усталых глаз собираются морщинки. – Такие идеи всегда звучат прекрасно, пока тебя не вытаскивают из постели посреди ночи.

Заставив себя сесть, Элин подавляет зевок.

– Нет, я иду. Надо только собраться. Кофе есть?

Снова улыбнувшись, Айзек достает со столешницы за спиной дымящуюся кружку и вручает ей.

– Спасибо.

Элин делает глоток, потом еще один и сразу ощущает приятный пинок кофеина.

Но как только усталость начинает рассеиваться, она сменяется беспокойством.

* * *

Пока они пробираются мимо лагеря к лесу, их окружает кромешная тьма. Фонарь выключен, и Элин не видит Айзека, только слышит его тяжелое дыхание да ломающиеся под ногами ветки.

1 21 марта 2022 г. деятельность социальных сетей Instagram и Facebook, принадлежащих компании Meta Platforms Inc., была признана Тверским судом г. Москвы экстремистской и запрещена на территории России.

Продолжить чтение

Дебри

Пролог

1Кир

2Элин

3Кир

4Элин

5Кир

6Элин

7Кир

8Элин

9Кир

10Элин

11Кир

12Элин

13Кир

14Элин

15Кир

16Элин

17Кир

18Элин

19Кир

20Элин

21Кир

22Элин

23Кир

24Элин

1
Кир

2
Элин

3
Кир

4
Элин

5
Кир

6
Элин

7
Кир

8
Элин

9
Кир

10
Элин

11
Кир

12
Элин

13
Кир

14
Элин

15
Кир

16
Элин

17
Кир

18
Элин

19
Кир

20
Элин

21
Кир

22
Элин

23
Кир

24
Элин