Тьма,что шепчет за спиной
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ПРОЛОГ
Криводол,
В ту ночь ветер разрывал небо. Старый дом, словно живой, стонал под напором урагана. Тени ползали по стенам, извивались по потолку, будто что-то внутри давно мёртвое пыталось выбраться наружу.
Старуха, что жила здесь, давно не выходила из дому. Соседи говорили – с ума сошла, разговаривает с зеркалами. Окна были занавешены чёрной тканью, и только в один день – день летнего солнцестояния – она открывала их, чтобы «Тень вернулась домой».
В ту самую ночь к дому в Криводоле подъехала машина. Трое молодых людей – студенты, решившие испытать храбрость, – вышли в темноту, смеясь и толкаясь. Они не знали, что за каждым из них уже тянулась тонкая чёрная нить.
На следующее утро дом стоял пустой. Все трое исчезли. А в деревне снова начали слышать шёпот за спиной
ГЛАВА 1. Возвращение в Криводол
Елисей Ветров не был здесь пятнадцать лет. Асфальт сменился на гравий, затем – на грязную колею. Лес замкнулся вокруг, словно пытаясь не пустить обратно.
Он сидел за рулём старой «Нивы», время от времени глядя в зеркало. Там – пусто. Но он уже не мог избавиться от ощущения, что кто-то идёт следом.
Дом достался ему по завещанию тёти. Он помнил его только по детским воспоминаниям: огромные окна, воняющая плесенью лестница, и… зеркала. Зеркала, которых было слишком много.
– Ну и зачем я сюда вернулся? – пробормотал он, глуша двигатель.
Из дома вышла женщина. Высокая, бледная, с чёрными волосами. Она появилась так бесшумно, что Елисей вздрогнул. Лада. Соседка, кажется.
– Ты Ветров? – её голос был холоден, но в нём звенела странная интонация. – Дом давно тебя ждёт.
– Простите?
– Я сказала: ты вовремя.
Он не успел задать вопрос – она уже скрылась за воротами.
Дом встретил тишиной. Но внутри воздух был густой, как вода. Стены покрыты трещинами, а в углу прихожей – зеркало. Прямоугольное, старое, в рамке из чёрного дерева. И в отражении, на миг, он увидел фигуру за своей спиной.
Он обернулся – пусто.
В ту ночь Елисей не мог уснуть. Он слышал, как что-то шепчет в углу спальни. Шёпот не имел смысла, но слова казались знакомыми, словно услышанными когда-то в детстве. Он встал, подошёл к зеркалу в коридоре. Его собственное отражение дрожало, будто в воде. А потом оно улыбнулось.
Но он не улыбался.
Он отпрянул от зеркала. Сердце колотилось, как в загнанной птице. В груди теснота, как будто воздух стал густым, словно его вдыхали не только он.
– Это просто усталость… – прошептал он себе. – Просто отражение дернулось. Нервы.
Он выключил свет, но зеркало будто продолжало светиться в темноте. Серебро за стеклом пульсировало тусклым холодом.
Ночью шел дождь. Тяжёлый, давящий, как будто небеса старались смыть с этой земли что-то забытое.
Во сне ему снилась комната, в которой он был ребёнком. Мать пела колыбельную. Только вот её лицо расплывалось, а голос стал слишком низким – не её голосом. Он тянулся в темноте, срываясь на шёпот:
– Вернулся… вернулся… вернулся…
Он проснулся, захлёбываясь в тишине. Лампочка мигнула, словно кто-то коснулся проводки. За окном по-прежнему лил дождь. Где-то на чердаке раздался скрип. Протяжный. Словно кто-то медленно прошёл по доскам босыми ногами.
Он не хотел вставать. Не хотел проверять. Но что-то внутри, как в детстве, заставило его подняться.
Вышел в коридор.
Дом будто жил своей жизнью. Старые стены тихо дышали, шептали, потрескивали. Возле лестницы, прямо у подножия, снова стояло зеркало. В нём – он. Только… позади – темное пятно, будто силуэт, едва различимый.
Он сделал шаг вперёд – и пятно исчезло.
Он зажёг свет. Стены блёкло посветлели. Всё казалось нормальным. Просто старый дом. Но… под ногой что-то хрустнуло. Он наклонился – кусочек стекла. Маленький, как ноготь, и – кроваво-красный.
На следующее утро он решил выйти. Нужно было проветриться, развеяться. Он вышел к колодцу за домом. Из него поднимался лёгкий пар – хотя на улице было лето. Изнутри пахло сыростью и… золой?
Он наклонился – и едва не отшатнулся. На дне, между бликами отражения, он увидел своё лицо. Только это лицо не повторяло его движений. Оно смотрело прямо на него и… улыбалось. Так же, как ночью.
Он упал на спину, тяжело дыша. Лада стояла за забором и смотрела на него.
– Ты уже чувствуешь дом? – спросила она, тихо, как будто боясь разбудить что-то вокруг.
– Что, чёрт возьми, тут происходит?
– Он начал узнавать тебя. – Её глаза были странно чёрные, как запекшийся уголь. – Он ведь помнит всех, кто однажды остался.
– Остался? В каком смысле?
– Ты потом поймёшь. Если не сбежишь, как остальные.
– Остальные?
Она не ответила. Просто отвернулась и ушла вдоль тропы, растворившись в дымке, что вдруг поднялась от земли.
К ночи дом начал петь. Не громко. Едва слышно, как сонный хор голосов. Они звучали из-под половиц, из зеркал, из старых трещин в стенах. Всё повторялось одно и то же:
– Он вернулся… он снова здесь…
В своей комнате Елисей долго сидел перед зеркалом. Он больше не боялся. Внутри него уже зрела другая эмоция – воспоминание.
Он когда-то уже слышал эти шепоты. Когда был ребёнком.
И теперь он знал: что-то не ушло тогда. Оно просто ждало. Всё это время.
Глава 2. Женщина, что слышит мёртвых
Инга Радич приехала в Криводол на закате.
Старая «Нива» пылила по разбитой дороге, солнце умиралось за горизонтом, оставляя небо выжженным, словно после пожара. Она вела машину одной рукой, а другой сжимала крохотный серебряный амулет в форме глаза – не религия, скорее привычка. Талисман скользил в её пальцах, как бы напоминая: будь наготове.
Деревня встретила её молчанием. Ни птиц, ни собак. Лишь ветер, гуляющий по покосившимся крышам. Инга вылезла из машины, огляделась. Здесь всё было… неправильно. Воздух – тяжёлый. Свет – тусклый, как будто кто-то тянет мир обратно во тьму.
– Криводол… – пробормотала она. – Опять ты.
Она была здесь раньше. Годы назад. Когда ещё искала себя, верила, что может «помогать». Тогда всё закончилось плохо. И ей поклялись: больше сюда не возвращайся.
Но прошлое – липкое. Если коснуться однажды, не отмоешь. Особенно если зовут по имени.
На старом доме Ветровых висел колокол. Ржавый, но целый. Она коснулась его рукой – и почувствовала лёгкое дрожание в металле. Как сердце, бьющееся где-то в глубине.
Внутри было темно. Елисей открыл дверь почти сразу. Он выглядел уставшим и недоверчивым.
– Инга Радич? Та самая?
– Была ею. – Она прошла внутрь без приглашения. – Мне приснился этот дом. И твоя мать. Она плакала.
Елисей вздрогнул.
– Она… умерла.
– Да. Но всё ещё здесь. Как и кое-что другое.
Она огляделась. Стены дома словно дышали – знакомо. Слишком. В воздухе дрожало что-то незримое, как если бы дом прислушивался к каждому слову.
Инга остановилась у зеркала в прихожей. Пальцем провела по раме. На подушечке осталась сажа.
– Он уже пробуждается.
– Кто?
Инга не ответила сразу. Вместо этого она села на табурет у окна и закурила – дым поплыл вверх неестественно ровно, будто боясь коснуться потолка.
– Его зовут по-разному. Когда-то – просто «Шепчущий». Он не бог и не демон. Он – память дома. Память страха.
– Мистика? Серьёзно?
– Не мистика. Эхо. Ты ведь уже слышал его?
Елисей хотел соврать. Хотел сказать, что не слышал шёпотов, не видел отражения, не чувствовал шагов на чердаке. Но взгляд Инги не позволял врать.
Он молча кивнул.
– Тогда у нас мало времени, – сказала она. – Ты должен рассказать, когда всё началось.
– С детства. Здесь было что-то… кто-то. Я прятался под кроватью. Помню только голос. Он шептал…
Инга закрыла глаза.
– «Ты будешь моим зеркалом».
Елисей отшатнулся.
– Откуда ты это знаешь?
Инга открыла глаза – зрачки были расширены, лицо бледное, как у покойника.
– Потому что он говорил это мне. В ту ночь. Перед тем как исчезли дети.
– Какие дети?
Она медленно повернулась к нему:
– Здесь, в Криводоле, в 1993 году исчезли трое детей. Все – из домов, где были зеркала с серебряной амальгамой. Их так и не нашли. Но кое-кто слышал, как они звали на помощь… из отражений.
Тишина сгустилась. Где-то наверху скрипнула доска – длинно, протяжно, как шаг.
Инга сжала амулет и встала.
– Он просыпается. А ты… ты ему нужен. Ты – один из тех, кто видел его лицом к лицу. Только ты не умер.
– А теперь он хочет закончить начатое?
– Нет. Он хочет выбраться. Через тебя.
Глава 3. Дом помнит всех
Ночь опустилась на Криводол, как чернильное пятно, растекающееся по старым стенам и уставшим телам. Дом не спал. Он вздыхал. Шептал. И ждал.
Инга стояла у кухонного окна и смотрела в темноту. Там, за пределами круга света, были только деревья. И то, что прячется между ними. Она знала – скоро оно подойдёт ближе. В окна. В стены. В сны.
– Он чувствует страх, – сказала она. – Он питается им.
– Ты говоришь, как будто он живой, – отозвался Елисей, сидя у печки с кружкой холодного чая.
– Он – больше, чем живой. Он старше. Его нельзя убить. Но можно не пустить дальше.
Из коридора донёсся скрип. В том доме скрипело всё, но этот был другой. Неровный. Тихий. Как будто кто-то пытался идти, не тревожа воздух.
Елисей встал, сжал плечи, вышел в коридор и замер.
Зеркало.
То самое, в старой раме с трещиной по углу.
Но теперь… оно не отражало его. Совсем.
Вместо этого в глубине стекла стояла девочка лет десяти. Бледная, с пустыми глазами и длинной чёрной косой, которая словно текла по плечу, как живая.
Она не двигалась. Но её губы – шевелились. Беззвучно.
– Инга… – прошептал Елисей.
Инга подошла сзади, увидела зеркало – и мгновенно сорвала со стены покрывало, бросив его на стекло. Отступила. Закурила.
– Ты видел её?
– Да… кто это?
– Одна из пропавших. Её звали Варя. Она – часть его. Остаток памяти.
– Почему она молчит?
Инга взглянула на него. Грустно, уставше:
– Потому что в этом доме нельзя говорить громко. Он слушает.
В этот момент открылась дверь.
На пороге стояла Лада.
Мокрая, в грязных сапогах, с рюкзаком за плечами. Её волосы сбились в пряди, лицо блестело от дождя, но глаза – те же. Как у хищника, что знает, где спрятана слабость.
– Привет, – сказала она. – Вы всё-таки меня ждали.
– Ты… – Елисей шагнул к ней. – Откуда ты знаешь, что мы здесь?
Лада усмехнулась:
– Дом сказал. А потом зеркало показало дорогу.
Инга посмотрела на неё с напряжением. Медленно.
– Ты умеешь смотреть в отражения. Значит, ты…
– Я не как вы, – оборвала её Лада. – И я не пришла спасать. Я пришла… разобраться. С тем, что утаили вы.
Инга прищурилась.
– Ты ведьма. Но не из тех, что прячутся. Ты… из другого круга.
– Из круга Тёмных, – ответила Лада. – И этот дом – часть моего прошлого. Мне он тоже шептал. Когда я была маленькой, я здесь… умерла.
Тишина разорвала воздух.
– Что?
– Меня утопили в колодце. Здесь, за домом. В ночь, когда исчезли дети. Но я вернулась. Потому что Тень не отпустила. Она оставила меня между.
Её голос дрогнул – едва заметно. Она посмотрела на Елисея.
– И теперь ты – последний. Кто может вспомнить всё.
– Я не помню.
– Помнишь. Просто ты заблокировал это. Но Тень – она знает. И она вытянет это из тебя. Во снах. В боли. В зеркалах. Ты готов?
Инга шепнула:
– Если мы это сделаем – назад дороги не будет.
Лада кивнула:
– Она и не нужна. Назад – мёртвые.
А за окном – ничего. Ни ветра. Ни звуков. Только в одном из зеркал в коридоре появилась трещина. И чёрный палец, медленно скользнувший по стеклу с внутренней стороны.
– Я не умерла по-настоящему, – Лада медленно прошла по коридору, скользя пальцами по потрескавшейся обоям. – Меня вынули. Как занозу из живого тела. Но не до конца. Дом запомнил, и я осталась. Вот почему я чувствую его шёпот.
Елисей стоял в дверном проёме, словно придавленный чужим воспоминанием. Его сердце колотилось так, будто кто-то бил кулаком изнутри груди. В висках звенело.
Инга молчала. В её взгляде читалась тревога. И… уважение. Она знала таких, как Лада. Ведьм, переживших смерть. Их сила была странной – чужой, рвущей границы мира живых и мёртвых.
– Знаешь, что хуже смерти? – продолжала Лада, остановившись у зеркала. – Забыть, что ты умер. И просыпаться в теле другого.
Она взглянула в зеркало, но отражения не было. Только темнота. И в темноте – силуэт. Высокий, тонкий, с вывернутыми суставами. У него не было лица – только пустая, зияющая впадина, где должен быть рот. Но звук всё равно шёл.
Шёпот.
Он заполнил комнату. Полы заскрипели. Окна заныли.
Елисей вжался в стену. Голоса звали его по имени.
– Елисей… вспомни…
– Ты был с ней…
– У реки… когда всё началось…
– Хватит! – закричал он, но звук поглотился, как вода в песок.
Инга схватила его за руку:
– Не сопротивляйся. Это первый порог. Если отвернёшься – он станет частью тебя. Навсегда.
Лада подошла ближе. В её руке – чёрная свеча. Она поднесла её к зеркалу и прошептала:
– Пусть откроется… что было сокрыто…
Пламя вспыхнуло фиолетовым. И в зеркале… началась сцена.
Пейзаж – Криводол двадцать лет назад. Солнечный день. Дети бегают у дома. Мальчик – Елисей – с палкой, как с мечом. Рядом девочка – Варя. Она смеётся, прячется от него за дерево.
Но потом… кадр дёргается, искажаясь, как сгоревшая пленка. Тень у дерева… вытягивается. Принимает форму. Длинные руки. Лицо без черт. Она тянется к девочке.
И мальчик – Елисей – замирает. Стоит. Смотрит.
Он не кричит. Не бежит.
Он позволяет.
Потом – вспышка.
Кровь.
И зеркало взрывается трещинами.
Елисей отшатнулся, в глазах – ужас.
– Я… помню. Боже… это был я. Я её не спас. Я стоял. Я знал, что она исчезнет.
Инга молча гасила свечу.
– Ты был ребёнком, – сказала Лада. – Ты не знал, что смотришь на Тень. Но теперь ты взрослый. И пришло время закончить то, что началось тогда.
Елисей опустился на пол, прижав руки к лицу.
– Почему? Почему именно я?
Лада медленно присела рядом. Положила ладонь ему на затылок.
– Потому что ты видел её первым. И потому что она… выбрала тебя.
Инга подошла к окну. Там, за стеклом, деревья качались, хотя ветра не было. В их кронах кто-то ходил. Высокий, изогнутый. Слишком плавный для человека. Он касался стволов, и те гнили.
Лада прошептала:
– Завтра мы пойдём в лес. К колодцу. К месту, где началась трещина. И если ты не сломаешься… Дом покажет нам Истинную Дверь.
И тогда ты услышишь Тень не шёпотом, а голосом.
Глава 4. Колодец
Лес за домом казался безобидным. Солнечные лучи пробивались сквозь листву, птицы щебетали. Но Елисей знал: всё это – маска. Ложь. Настоящее начиналось там, где кончалась тропа.
– Он выглядит… обычным, – пробормотал он, сжимая ремень сумки. Внутри – фонарик, верёвка и несколько старых оберегов, оставшихся от бабушки.
– Потому что Тьма хитрая, – ответила Инга. – Она не рычит, не нападает. Она ждёт, пока ты подойдёшь сам.
Лада шла впереди. Ноги её едва касались земли. Казалось, она скользит между деревьев, не отбрасывая тени. Её пальцы раз за разом перебирали нить с узлами – ведьмино плетение, как она назвала. На каждом узле – имя. Одно из них было знакомо Елисею. Варя.
– Ты всегда знала, где это место? – спросил он.
– Нет, – ответила Лада, не оборачиваясь. – Оно приходит само. Когда ты готов.
Тропа закончилась внезапно. Последний шаг – и земля изменилась. Трава стала сухой, ломкой, как пепел. Воздух – густым. Впереди – поляна, вся усыпанная вороньими перьями. И в центре – колодец. Древний. Камни его покрыты мхом и странными знаками. Он будто врос в землю, как гвоздь в плоть.
Лада остановилась и положила руку на край.
– Здесь началась первая трещина. Место, где голос Тьмы впервые прорвался наружу. Сюда приходили те, кто слышал её ночью. Много лет назад.
Елисей шагнул ближе. Его сердце билось всё громче.
И тогда он услышал.
«…Елисей…»
Звук шёл изнутри. Не голос – нечто между эхом и сном. Оно шептало на грани понимания. Он наклонился и заглянул в темноту.
И увидел лицо.
Детское. Гнилое. С глазами Варьи.
Он отшатнулся, рухнув на спину. Инга подбежала, схватила его за плечи:
– Не смотри долго! Оно вытягивает.
– Она… она там! Она внизу! Варя… она жива?
– Нет, – прошептала Лада. – Но её кусок остался. И если ты хочешь освободить её – ты должен спуститься.
Молчание.
Елисей посмотрел на колодец. На тьму, зовущую его.
– А если я не вернусь?
– Тогда ты станешь следующим именем на узле, – тихо ответила Лада.
Инга уже привязывала верёвку к ближайшему дереву. Её лицо было белым, как мел.
– Я пойду с тобой.
– Нет, – сказал он. – Это мой путь.
Он надел фонарь на голову, опустил ноги внутрь. Камни колодца были влажными, скользкими. Шёпот становился громче с каждым метром.
«…помни… берег… ты знал… ты отдал нас…»
Его пальцы дрожали. Где-то в глубине – капли воды. Или… шаги?
И тут он почувствовал: из-под земли что-то приближается. Нечто, несущее холод. Оно не спешило. Оно помнило его имя.
И он понял: у Тени – лицо. Он видел его в детстве.
Он его звал.
Он спускался медленно, шаг за шагом, как по позвонкам гигантского зверя. Стены колодца будто дышали. Каждый камень казался живым, покрытым бледными лишайниками, похожими на высохшие руки. На глубине метров десяти верёвка дёрнулась – внизу был выступ, своего рода ниша, похожая на карман в теле.
Елисей остановился, дыхание перехватило. Свет фонаря выхватывал узоры на стенах – изломанные руны, которые, казалось, двигались, если на них не смотреть. Шёпот стал различимее:
– Ты знал. Ты забыл. Ты прятался.
– Варя? – голос дрожал. – Это ты?
Снизу – тишина. Затем – всплеск. И голос:
– Ты оставил меня, брат…
Он стиснул зубы, перебирая верёвку дальше. Пальцы стали скользкими. Ногти сдирались об камень. Сердце колотилось в ушах, будто пытаясь убежать вперёд.
На дне было сыро. И… мягко. Под ногами не камень – плоть. Он опустил фонарь вниз – земля была покрыта тканью… или кожей? На поверхности – следы ладоней. Маленьких. Детских.
Колодец вёл в пещеру. Узкий проход, словно глотка, вёл дальше. Изнутри веяло холодом – не температурой, а воспоминаниями. Он шагнул внутрь.
Проход расширялся. Стены начали пульсировать багровым светом, как в видениях. Где-то в глубине – мерцал алтарь. Точно такой же, как в его снах. И перед ним – тень. Женская фигура в изломанном платье, будто вырезанном из ночи. Без лица. Но с глазами – алыми, как угли. Глазами Варьи.
– Варя? – еле слышно.
Она не отвечала. Лишь склонила голову. И в тот миг он понял – это не она. Это маска. Иллюзия. Тьма, играющая с ним.
И всё же он не мог оторваться. Тень подняла руку – и за её спиной начали всплывать другие фигуры. Мужские, женские, детские. Безликие. Полупрозрачные. Все смотрели на него.
– Ты нас оставил.
– Ты ушёл.
– Ты жил.
– А мы нет.
Он сжал кулаки, чувствуя, как дрожит всё тело. Хотел отвернуться – не мог.
– Что вы хотите?
– Памяти. Жертвы. И твоей правды.
Тьма сгустилась перед ним, вытянулась в нить и пронзила грудь.
Он захрипел. Картины начали мелькать перед глазами: детство, берег, сестра, ночь, крик, вода, костёр… кто-то тянет его за руку… нет… это он… отпускает её руку…
И тогда он вспомнил.
Он сам бросил Варю.
Он спасся.
Она утонула.
Он забыл.
И тогда он закричал.
Громко. Жестоко. Так, будто рвёт себя изнутри.
Пещера сотряслась. Тени отпрянули. Иллюзия рухнула. Перед ним – зияющая бездна. Голос Тьмы рассыпался на тысячи шёпотов.
– Теперь ты помнишь…
– Значит, ты готов…
– Следующий шаг – ты.
Он рванулся к выходу. Бежал сквозь слизкие каменные глотки, не разбирая пути. За спиной звучали шаги. Его собственные – но и чужие. Шорохи, хрипы. Смех Варьи.
Он вынырнул из колодца, хватая воздух, как новорождённый.
Лада и Инга подхватили его. Он лежал на земле, дрожа. На шее – след от руки. Обожжённая кожа. И одна буква, выжженная под ключицей.
«П».
– Что ты видел? – спросила Инга.
Он поднял взгляд. И прошептал:
– Это не конец. Она здесь. Но это… не она.
Лада кивнула. Глаза её стали серьёзными.
– Значит, Тьма выбрала тебя.
Глава 5. Дети Памяти
Место действия: старая полуразрушенная станция «Криводол-Запад»
Поезд не ходил сюда с девяностых. Останки платформы торчали из земли, как гнилые зубы. Металлический навес давно рухнул, обнажив черепицу, покрытую мхом. Где-то в тумане протяжно кричал ворон – словно предостережение.
Инга вылезла из старенького «УАЗа», глядя на тёмное здание вокзала.
– Тут когда-то была школа, – сказала она. – Станция закрылась после… исчезновения.
– Целый класс, – пробормотал Елисей, застёгивая куртку. – 1993 год. Они пошли на экскурсию и пропали. Ни одного тела.
Лада молча открыла багажник, достала железный ящик. Разложила на капоте: амулеты, зеркальце, снадобья.
Инга положила рядом свёрток из кожи. Внутри – страницы. Старинные. Записанные рукой Варьи. Или кем-то, кто выдавал себя за неё.
На одной из них – нарисованный круг, внутри которого – символ, выжженный у Елисея под ключицей.
– Это знак Дети Памяти, – прошептала Инга. – Их было шестеро. Погибли при ритуале. Но души… остались. И теперь они ищут, к кому прицепиться.
Елисей ощутил, как холод пробежал по спине. Ветер усилился. Из разбитого окна вокзала вылетел клок детского шарфа.
Он шагнул вперёд.
– Я помню этих детей. Мы слышали про них с Варей. Она хотела узнать, куда они делись.
– Возможно, она уже знала, – заметила Лада. – И пошла за ними.
Они вошли внутрь.
Темно. Пыль. Сломанные лавки, осколки стекла, провалившийся пол. Запах сырости и… детского мыла?
Инга подняла фонарь. В луче пыли закружилась фигура. Девочка – в школьной форме. Спина к ним. Волосы заплетены. Стоит, будто ждёт электричку.
– Варя?.. – Елисей сделал шаг.
Она обернулась. И у неё не было лица.
И всё же он узнал её.
В тот миг вокзал ожил.
Из теней потянулись другие дети. Шестеро. Обугленные, расплывшиеся, как сгоревшие фотографии. Они смеялись, а изо рта у одного капала чёрная жижа. У другого – не было ног, он парил. Третий шёл по потолку.
– Мы помним.
– Мы здесь.
– Стань с нами.
Инга выкрикнула заклинание, зеркало в её руке заполнилось багровым светом. Один из призраков отпрянул, завизжал, лицо его разошлось на сотни глаз.
Но остальные не остановились.
– Не сработает, – прошипела Лада. – Это не просто духи. Они привязаны к кому-то живому.
Внезапно Елисей обернулся. Внутри зала – старая дверь. Закрыта на тяжёлый ржавый замок. И за ней… шёпот Варьи.
Он рванулся. Инга попыталась удержать, но было поздно.
Он сорвал замок, толкнул дверь – и…
…оказался в пустом классе. За окнами – не станция, а лето. Тепло. Солнце. Варя у доски. Живая. Смеётся. Пишет его имя.
– Проснись… – шепчет кто-то. – Это не она. Это – память.
Инга и Лада кричали, отбиваясь от мертвецов. Вокзал содрогался, доски трещали. Ветер выл, как зверь. Всё рушилось.
Елисей стоял, глядя на свою сестру. Она поворачивалась, шла к нему.
– Я тебя ждала, Лёш. Всё это время.
Он плакал.
– Прости.
И тогда её лицо распалось. Превратилось в зеркало. В котором – он сам. Тот, кто тогда отпустил её руку.
И тьма в этом отражении шептала:
– Ты знал.
– Ты выбрал.
– Теперь – ты наш.
Фонарь Инги вспыхнул в последний раз. Заклинание разорвало тьму, и дети исчезли, как дым. Елисей выскочил из зала, задыхаясь. Лада вытащила его за руку. Они бежали к машине, пока вокзал рушился за спиной.
В небе появилась чернильная трещина. Как след когтя.
Глава 6. Гнездо
Заброшенный монастырь на горе за Криводолом. Восемь километров от деревни. Ни дорог, ни связи. Только тропа через старый сосновый бор.
– Здесь всё началось, – тихо сказала Лада, когда они подошли к воротам.
Массивная арка рухнула ещё в семидесятых, но стены всё ещё стояли, покрытые плесенью и лишайником. Монастырь выглядел мёртвым. Но внутри него – чувствовалась пульсация. Как сердце, бьющееся в земле.
– Варя была здесь, – подтвердил Елисей. – В её записях… рисунок этого окна.
Инга провела пальцами по каменной кладке, и тотчас вздрогнула – будто что-то лизнуло ей руку.
– Тьма жива. Она гнездится тут.
– Гнездо, – повторил Елисей. – Или… червоточина. Между мирами.
Внутри царила жуткая тишина. Слишком живая. Звуки не отражались, как будто стены поглощали их.
На стенах – иконы, но лица на них стерты, будто их выцарапывали. Одна фигура – безглазая – была выцарапана прямо на камне, в углу алтарной комнаты. Её вытянутые руки касались пола, и рот был раскрыт в немом крике.
– Что это? – прошептала Инга.
– Это Сестра Пустоты, – ответила Лада. – Её упоминали в дневниках Варьи. Она – не бог и не демон. Она – проводник.
На полу лежал круг из воска. Недавний. Кто-то приходил сюда недавно.
И тогда зазвучал голос.
– Вы поздно…
– Она уже слышит…
Голоса шли не снаружи – изнутри. Из стен. Из трещин. Из самих мыслей.
Елисей пошатнулся. Ему показалось, что он снова ребёнок. Стоит в снегу. Кричит Варе, но она не слышит. Уходит в темноту…
Инга зажгла свечу из ладанника. Пламя метнулось вверх, треснуло. На полу проступили следы – босые, маленькие, детские. Они вели вниз – к люку, скрытому под гнилым ковром.
– Варя… – прошептал Елисей. – Она была здесь. И она спустилась.
Лада кивнула. Достала нож. Прочертила на своей ладони символ защиты.
– Мы идём в гнездо. Но не как охотники. А как наживка.
Под монастырём
– древняя крипта. Застывший воздух. Ступени вглубь, где стены становятся сырыми. Где тени двигаются не от света, а по собственной воле.
Они спустились. Фонари дрожали. И вдруг – детский смех.
Он раздался из темноты. Сначала один. Потом другой. Множество голосов, многослойных. Как хор.
На стенах – надписи.
Кровью.
Пальцами.
Царапины, глубокие и свежие.
– «Мы родились снова. Мы видим. Мы слышим. Мы ждём»
– «Она шепчет нам. Она идёт. Она укажет путь»
На последней стене – чёрная метка. Точная копия той, что на руке у Евы. Только больше. Пульсирующая.
Инга коснулась её – и упала.
Её глаза закатились. Изо рта пошёл дым. Лада метнулась к ней, пыталась сбить заклятие, но Инга – заговорила чужим голосом:
– Вы не понимаете, кто она…
– Варя была первой. Но не последней.
– Теперь – она Трон.
И глаза Инги заплакали чёрным.
….
Елисей держал её, кричал, звал. Инга задыхалась, а из её груди проступал знак – пульсирующий, чёрный.
И в этот миг весь монастырь вздрогнул. Сверху, из колокольни, раздался удар. Один. Второй. Сам по себе.
И где-то рядом – в абсолютной тьме – кто-то спускался по лестнице…
…Шаги глухо отдавались по камню, будто кто-то босой, тяжёлый, неторопливо приближался.
Лада сжала пальцы Инги, та была горячей, как уголь. Елисей встал, заслоняя их собой, потянулся за топором – но древко расплавилось в его руке, как воск. Он выронил его, глядя, как дерево тает, обнажая шершавую, чёрную сердцевину.
Сквозь проём в стене, прямо из темноты, вышел силуэт.
Ростом с человека. Но вместо лица – нечто похожее на щель в воздухе. Сквозь неё сочился ветер, тянулся слабый шёпот, похожий на детский лепет, только искажённый эхом веков.
Шаг. Второй. Он остановился, взглянув на метку на стене. Положил на неё руку.
И метка ожила.
Стена дёрнулась. По ней побежали чёрные трещины, словно она дышит. А затем фигура повернулась к Ладе.
– Она готова, – сказал голос изнутри её головы. Он был… не один. Он был многоголосый.
Лада почувствовала, как под кожей всё сжимается. Её метка – та, что появилась недавно на ключице, – вспыхнула.
Инга поднялась. Без усилия. Будто её кто-то подтянул за ниточку. Она стояла, голова склонена, глаза всё ещё чёрные. Говорила теперь она, но голос всё ещё был чужим:
– Ты проснулась, дитя.
– Слишком рано… или слишком поздно.
Лада смотрела то на неё, то на Существо. Оно дышало не воздухом, а тишиной – мёртвой, вязкой, как болото.
И с каждым вдохом тьма в комнате густела.
– Кто ты? – прошептала она.
– Мы были первыми, кто услышал его шёпот, – ответила Инга.
– Варя открыла дверь. Лана пыталась закрыть её.
– А ты… ты – петля, что затянет всё.
Елисей потянул Ладу за плечо:
– Уходим. Сейчас же.
Но было поздно. Пол под ногами расступился. Монастырь завыл. Метка на стене вспыхнула багровым.
Тьма начала литься из трещин, как вода. Шепчущий вошёл.
Лада не чувствовала тела. Только голос:
– Ты не поняла. Это не ты – внутри дома.
– Это дом – внутри тебя.
И тогда всё погасло.
Глава 7. Обратная сторона
Лада открыла глаза.
Она стояла посреди зала, который вроде бы был тем самым монастырским склепом, но… всё было не так.
Стены были целыми, чистыми, но словно покрыты инеем изнутри. Свет шёл откуда-то снизу – лунный, болезненный, как у мёртвого фонаря. И воздух… он не пах, он шептал. Постоянно. Низкий гул заполнял череп, и слова не складывались – они ползали под кожей.
– Инга? Елисей?
Пусто. Ни тел, ни следов. Только одинокий колокол, висящий под потолком. Он качался сам по себе, в обратную сторону – не вперёд, а назад.
Лада шагнула – и пол под ногами зазвенел, как стекло. След, что она оставила, не был тенью, он был трещиной. С каждым шагом за ней расползалась сеть тьмы.
На стене – зеркало.
И в нём отражалась не она.
– …Ты медлишь, – сказала её копия.
Та же одежда. Те же глаза. Но в них не было света. Зрачки – чёрные отверстия в реальность.
– Где Инга? Где Елисей?
– Спроси у дома. Он всё помнит.
Отражение протянуло руку – и сквозь стекло вышел ключ. Ржавый. Искажённый. Зубцы у него были как когти. Он упал на пол, звякнул.
– Дверь ждёт тебя, – прошептало зеркало. – Но помни: откроешь её – и назад не вернёшься.
Лада подняла ключ. Он обжёг ладонь, но она не отпустила.
За спиной – тихий шелест шагов. Но обернулась она – и никого.
И всё же кто-то прошептал ей в самое ухо:
– Ты ведь знаешь, кто была Варя.
– А теперь – посмотри, кем станешь ты.
Лада шагнула к старой, обугленной двери в глубине зала.
Она была заперта не замком – а плотью. Из дерева тянулись жилы, пальцы, замершие в крике. Метка на ключе вспыхнула, совпала с узором на древесине.
Щелчок.
Дверь открылась.
А за ней – воспоминание.
Маленькая девочка стояла посреди комнаты. Она держала куклу и плакала. За окном – гроза. Молнии.
А в зеркале за спиной девочки – стояла Тень. Без лица. С глазами цвета засохшей крови.
Лада узнала себя.
Это было её детство.
И с этого момента всё стало рушиться: реальность – вниз, голос – вверх.
– Шепчущий знал тебя ещё до того, как ты родилась.
– Он не выбирает. Он пробуждает.
И Лада поняла: всё это не началось в монастыре.Это началось тогда…
Когда она впервые услышала голос за спиной. В той комнате. В
детстве.
Глава 8. Имя на костях
Лестница вела вниз.
Ступени – мокрые, скользкие, покрытые мхом. Лада шла медленно, сжимая в кулаке кулон, что когда-то принадлежал Варе. Он пульсировал, как сердце – не её, чужое. Каждое биение отзывалось болью в висках.
Подземелье встретило её глухим звоном. Каменные своды, цепи на стенах, остатки свечей. Всё давно брошено… но кто-то только что проходил здесь.
На стене – рисунки углём. Женская фигура с распахнутыми руками. Вокруг неё – глаза, рты, силуэты в капюшонах. И слова: