День Правды
Предисловие
В ваших руках – необычная книга. Рукопись, которая, по словам некоторых, не должна была существовать. История, которая странным образом перекликается с событиями, описанными Михаилом Булгаковым в его бессмертном романе «Мастер и Маргарита», но перенесенными в наше время, в Москву 2025 года. Книга, которая появилась словно из ниоткуда и, возможно, рассказывает о событиях, которые никогда не происходили – или, напротив, о тех, что были тщательно скрыты от общественного внимания.
Согласно экспертизе, чернила, которыми написан текст рукописи, имеют необычный состав, не соответствующий ни одному известному современному производителю. Химический анализ показал наличие компонентов, которые использовались в производстве чернил в первой половине XX века, но также и веществ, которые не могли быть синтезированы в то время. Что еще более удивительно – почерк на страницах меняется, словно книгу писали разные люди, хотя графологический анализ не смог идентифицировать ни одного из них. Некоторые эксперты утверждают, что один из почерков имеет сходство с почерком Михаила Булгакова, образцы которого хранятся в архивах, но это заявление встретило скептицизм в научном сообществе.
Сама книга представляет собой не менее загадочный объект. Переплет выполнен из кожи неизвестного происхождения – специалисты не смогли определить, какому животному она принадлежала. Бумага страниц имеет структуру, характерную для высококачественных изданий начала XX века, но при этом не обнаруживает признаков старения, которые должны были бы проявиться за такой срок. Некоторые страницы словно меняют содержание при повторном прочтении – феномен, который пока не получил научного объяснения.
События, описанные в рукописи, кажутся фантастическими: визит в современную Москву Воланда и его свиты, день абсолютной правды, когда люди внезапно начали говорить только то, что думают, загадочные представления в возникшем из ниоткуда театре Варьете, и, наконец, драматические политические перемены, якобы произошедшие в России после этих событий.
Повествование начинается со встречи на Патриарших прудах, где главный герой, журналист Бескудников, и его коллега Штейн становятся свидетелями появления загадочного иностранца с разноцветными глазами, который представляется профессором черной магии Воландом. Эта сцена, очевидно, отсылает к знаменитому началу булгаковского романа, но действие происходит в современной Москве, с ее небоскребами, смартфонами и социальными сетями.
Далее следует описание удивительных событий, охвативших город: говорящий кот Бегемот, человек в клетчатом костюме по имени Коровьев, загадочный театр Варьете, внезапно возникший на месте «Театра Сатиры». Кульминацией становится «день абсолютной правды», когда все жители Москвы начинают говорить только то, что думают, без привычных социальных фильтров. Это приводит к цепи признаний и разоблачений, затрагивающих высшие эшелоны власти, и в конечном итоге – к отставке президента и радикальным политическим изменениям.
Завершается рукопись описанием «дня после правды», когда Воланд и его свита покидают Москву, а город и страна начинают жить в новой реальности, пытаясь осмыслить произошедшие перемены.
Никто не знает, вымысел ли это… Многие детали повествования слишком точны, слишком конкретны, чтобы быть просто фантазией. Имена реальных людей, адреса, события, которые действительно происходили весной 2025 года, хотя и получили в официальных источниках совсем иное объяснение.
Например, внезапная отставка нескольких высокопоставленных чиновников в мае 2025 года, которая в официальных сообщениях объяснялась «состоянием здоровья» или «желанием сосредоточиться на других проектах», в рукописи представлена как прямое следствие их публичных признаний во время «дня правды». Странные технические сбои в работе всех телеканалов и интернет-изданий, которые списали на масштабную хакерскую атаку, в книге описаны как результат вмешательства Воланда, решившего показать всей стране происходящее в Варьете.
Несколько свидетелей утверждают, что действительно видели странного человека с разноцветными глазами и его необычных спутников в те майские дни. Одна пожилая женщина, живущая рядом с Патриаршими прудами, клянется, что видела огромного черного кота, который шел на задних лапах и курил сигару. Владелец антикварного магазина на Арбате рассказывает о высоком иностранце в старомодном костюме, который интересовался первыми изданиями Гёте и расплатился золотой монетой неизвестного происхождения. А многие москвичи до сих пор вспоминают то странное чувство освобождения, которое они испытали, словно на один день с их плеч сняли тяжелое бремя.
Особый интерес представляет фигура самого Ивана Бескудникова. До майских событий он был известен как талантливый, но осторожный журналист, избегавший острых политических тем. Его коллеги отмечают, что его поведение резко изменилось после выступления в Варьете – он стал говорить то, что думает, не боясь последствий, начал работу над серией разоблачительных материалов о коррупции в высших эшелонах власти. Основанная им газета «Правда дня» быстро стала одним из самых влиятельных независимых изданий в стране.
Сам Бескудников, комментируя появление рукописи, был удивительно немногословен. «Я не знаю, откуда взялась эта книга», – сказал он журналистам. «Но я знаю, что правда имеет свойство находить путь к людям, даже когда все пути кажутся перекрытыми. Иногда – через литературу, иногда – через журналистику, а иногда – через необъяснимые события, которые переворачивают привычный мир».
Нельзя не отметить литературную ценность этой рукописи. Независимо от того, описывает она реальные события или является искусной мистификацией, текст обладает несомненными художественными достоинствами. Язык повествования богат и образен, диалоги живы и естественны, описания Москвы поражают точностью деталей и поэтичностью.
Очевидна связь с булгаковской традицией – не только в сюжетных параллелях, но и в стилистике, в особом сочетании сатиры и философской глубины, в умении находить фантастическое в повседневном. В то же время, автор (или авторы) рукописи привносят современное измерение – темы информационного общества, цифровых технологий, новых форм пропаганды и манипуляции сознанием органично вплетены в повествование.
Особенно интересна трактовка образа Воланда. В булгаковском романе он предстает как амбивалентная фигура, сила, «вечно творящая благо», хотя и действующая методами, которые могут показаться жестокими. В новой рукописи Воланд еще более загадочен – он не столько наказывает зло, сколько раскрывает правду, снимает маски, заставляет людей и общество взглянуть в лицо реальности, которую они предпочитают не замечать.
Хочется отметить, что в нашу эпоху «постправды», когда границы между фактом и вымыслом, новостью и пропагандой становятся все более размытыми, эта рукопись приобретает особое значение. Она ставит вопросы, которые кажутся особенно актуальными: как долго общество может жить в состоянии когнитивного диссонанса, принимая официальную версию реальности, которая противоречит его собственному опыту? Что происходит, когда завеса лжи внезапно спадает? Возможно ли построить общество, основанное на правде, или некоторая доля иллюзий необходима для социальной стабильности?
Независимо от того, верим мы в реальность описанных событий или рассматриваем их как метафору, книга заставляет задуматься о природе правды и лжи, о силе слова, о возможности перемен в обществе, которое кажется застывшим в своем развитии.
Мы не беремся судить, что в этой рукописи правда, а что вымысел. Не нам решать, был ли ее автор свидетелем чуда или создателем искусной литературной мистификации. Мы лишь предлагаем вам самим прочесть эту историю и сделать собственные выводы.
Возможно, это просто роман, написанный в духе магического реализма и отражающий чаяния и надежды российского общества в непростые времена. Возможно, это аллегория, использующая фантастические образы для разговора о реальных социальных и политических проблемах. А может быть, как утверждал Михаил Булгаков, «рукописи действительно не горят», и иногда граница между литературой и реальностью становится тоньше, чем мы привыкли думать.
В любом случае, эта книга заставит вас задуматься о природе правды и лжи, о силе слова, о том, как долго общество может жить в раздвоении между тем, что видит, и тем, во что заставляет себя верить. И, возможно, она напомнит вам, что даже в самые темные времена надежда не умирает, а правда, однажды произнесенная вслух, не исчезает бесследно.
М. Берлиоз,
литературный критик,
член журналистов России с 2006 года
Москва, 2026 год.
P.S. Любопытная деталь: после завершения работы над этим предисловием я обнаружил на своем столе странную визитную карточку, которую не помню, чтобы кто-то мне вручал. На ней значилось: «Профессор черной магии Воланд. Сеансы по предварительной записи». А на обороте было приписано от руки: «Рукописи не горят. И критики тоже. Пока». Должно быть, чья-то неуместная шутка. Хотя должен признать, что на мгновение она заставила меня вздрогнуть.
Глава 1. Странный визит
Никто не сумел бы объяснить, что случилось с московским небом в тот майский вечер. Оно налилось тяжелой синевой, словно чернила в хрустальной чернильнице, и, казалось, готово было пролиться на город. Солнце, однако, продолжало упрямо освещать стеклянные башни делового центра, разбрасывая ослепительные блики, от которых у прохожих начинала нестерпимо болеть голова.
Москва задыхалась от жары. Третий день температура держалась на отметке выше тридцати градусов, что для мая было явлением исключительным. Синоптики разводили руками и говорили об аномалиях, климатологи предупреждали о глобальном потеплении, а обычные горожане искали спасения в тени деревьев и у водоемов.
Патриаршие пруды, некогда тихое и уединенное место, превратились в эпицентр городской жизни. Старые липы, помнившие еще прошлый век, теперь соседствовали с дизайнерскими лавочками из экоматериалов. Вдоль аллей выстроились кафе с причудливыми названиями, где бариста с татуировками и в фартуках из грубой ткани готовили кофе сложнее, чем химические формулы, а названия напитков требовали отдельного словаря.
На одной из немногих сохранившихся старых скамеек сидели двое. Литератор Бескудников, редактор популярного портала современной прозы, и Штейн, владелец рекламного агентства с неизменным планшетом в руках. Они встречались здесь каждую среду уже несколько лет – странная традиция, зародившаяся еще в университетские годы, когда оба были подающими надежды филологами.
Бескудников, худощавый мужчина небольшого роста пятидесяти с небольшим лет, с аккуратно подстриженной бородкой и в очках в тонкой металлической оправе, был одет в льняной пиджак песочного цвета и белую рубашку без галстука – своеобразная униформа интеллектуала. Его собеседник, Штейн, крепкий, коротко стриженный, с цепким взглядом серых глаз, предпочитал функциональность – черные джинсы и темно-синяя рубашка поло подчеркивали его принадлежность к деловому миру, где ценят практичность выше эстетики.
– Литература без души мертва, – говорил Бескудников, задумчиво глядя на рябь пруда, по которой пробегали солнечные зайчики. – Посмотрите, что творится сейчас в издательствах! Конвейер безликих текстов, рассчитанных на алгоритмы продаж.
Он отпил из бумажного стаканчика и поморщился – кофе уже остыл.
– Вчера получил рукопись, – продолжил он после паузы. – Автор – профессор психологии, между прочим. Триста страниц, безупречный язык, выверенная структура… и ни единого живого слова. Словно по учебнику писал. Введение, конфликт, кульминация, развязка – все по науке. А читаешь и чувствуешь, что перед тобой труп. Анатомически совершенный, но безжизненный.
– Душа, душа, – усмехнулся Штейн, не отрывая глаз от экрана, где графики и диаграммы рассказывали ему историю потребительских предпочтений куда более увлекательную, чем любой роман. – Всё это романтические предрассудки прошлого века. Современный читатель потребляет контент порциями, и ему нужна не душа, а правильно выстроенные сюжетные крючки.
Он провел пальцем по экрану, увеличивая какую-то диаграмму.
– Смотри, – он повернул планшет к Бескудникову. – Средняя продолжительность концентрации внимания при чтении – восемь минут. Восемь! А десять лет назад было двадцать. О какой душе может идти речь, когда читатель перескакивает с параграфа на параграф, как кузнечик?
Бескудников нахмурился. Этот спор они вели уже не первый год, и с каждым разом позиции становились все более непримиримыми. Когда-то они вместе мечтали о литературной революции, о текстах, которые изменят мир. Теперь один превратился в хранителя традиций, другой – в адепта нового цифрового порядка.
– Вот потому-то настоящая литература и умирает, – вздохнул Бескудников. – Когда последний раз вы читали книгу, которая заставила вас плакать? Или смеяться до слёз? Или переосмыслить собственную жизнь?
Он обвел рукой пространство вокруг.
– Посмотрите на этих людей. Все уткнулись в телефоны. Листают, скроллят, лайкают. Поглощают информацию, но не проживают ее. Не пропускают через себя. А ведь настоящая литература – это всегда сопереживание, всегда личный опыт.
Штейн оторвался от планшета и внимательно посмотрел на собеседника. В его взгляде промелькнуло что-то похожее на сочувствие.
– Знаете, я вчера просматривал отчёт о читательских предпочтениях. Так вот, запросы на «книги, трогающие душу» выросли на тридцать процентов за последний квартал. Возможно, маятник качнулся обратно…
В его голосе прозвучала нотка, которой Бескудников не слышал уже давно – искренний интерес, не замутненный цифрами и графиками. Возможно, в глубине души Штейн все еще оставался тем юным студентом, который плакал над «Преступлением и наказанием» и клялся написать роман, достойный Достоевского.
Но договорить ему не удалось. По аллее к ним приближался странный человек, привлекавший всеобщее внимание. Это был высокий господин в идеально скроенном сером костюме старомодного покроя. Его лицо казалось выточенным из камня, и только разные глаза выдавали в нём нечто необычное – один чёрный, как грозовое небо над Москвой, другой – зелёный, с золотистыми искрами.
Он шел неторопливо, с достоинством, словно принадлежал к какой-то иной эпохе, где спешка считалась дурным тоном. Вокруг него образовалось пустое пространство – люди расступались, сами того не замечая, образуя коридор. Некоторые оборачивались ему вслед, но тут же забывали о нем, возвращаясь к своим делам.
– Извините, – произнёс незнакомец с лёгким, неопределимым акцентом, остановившись перед скамейкой. – Не подскажете ли, как мне попасть в «Грибоедов»?
Голос у него был глубокий, с бархатными нотками, от которого по спине пробегал легкий холодок. Бескудников поймал себя на мысли, что этот голос мог бы принадлежать чтецу аудиокниг – настолько выразительным он был.
Штейн оторвался от планшета, глянул на пришельца с недоумением. Что-то в облике незнакомца вызывало смутное беспокойство – словно тревожное воспоминание, которое никак не удается полностью восстановить.
– В «Грибоедов»? Не слышал о таком заведении. Может, вы имеете в виду «Централ Гастрономик» на Бульварном? Модное место, часто бывают литераторы…
Он машинально открыл на планшете карту города, готовый помочь с навигацией, но незнакомец лишь улыбнулся краешком губ.
– Нет-нет, именно «Грибоедов», – настаивал странный господин, постукивая тростью с набалдашником в виде головы пуделя. – Дом литераторов. Мне назначена там встреча.
Трость выглядела как музейный экспонат – черное дерево, искусная резьба, серебряный набалдашник, в глазах пуделя сверкали крошечные рубины. Такую вещь невозможно купить в магазине; она могла быть только унаследована или сделана на заказ мастером старой школы.
Бескудников поперхнулся кофе. Что-то в облике незнакомца, в его манере говорить, в самом упоминании давно не существующего заведения вызвало у литератора странное чувство дежавю.
– Такое заведение существовало лет сто назад, – пробормотал он, вытирая губы салфеткой. – Теперь на том месте ресторан «Новое русское».
Он вдруг вспомнил, где слышал о «Грибоедове» – в романе Булгакова, который перечитывал буквально месяц назад, готовя статью к юбилею писателя. Неужели перед ним литературный фанат, решивший разыграть сценку из знаменитого произведения? Но костюм выглядел слишком дорогим для обычного розыгрыша, да и весь облик незнакомца был слишком… подлинным.
Незнакомец улыбнулся, и от этой улыбки обоим собеседникам стало не по себе. В ней не было ничего угрожающего, но было что-то нечеловеческое – словно улыбался кто-то, кто лишь недавно научился этому выражению лица и еще не до конца освоил его.
– Как любопытно, – промолвил он. – А я получил приглашение именно в «Грибоедов». Значит, времена меняются… Скажите, а писатели в вашей Москве всё так же собираются вместе? Спорят о судьбах мира? Создают нетленные шедевры?
«В вашей Москве» – эта фраза прозвучала особенно странно, словно незнакомец был иностранцем. Но его русский был безупречен, разве что с легким оттенком старомодности, как будто он выучил язык по классическим произведениям.
– Писатели? – удивился Штейн. – Теперь все блогеры. Контент-мейкеры. Колумнисты.
Он произнес эти слова с каким-то особым удовольствием, словно смакуя их модную новизну. Бескудников поморщился – в устах Штейна современные термины звучали как приговор старой литературе.
– Колумнисты? – повторил незнакомец, словно пробуя слово на вкус. – От слова «колумн» – колонна? Интересно. Стало быть, современные литераторы – это столпы общества?
В его голосе прозвучала легкая насмешка, но такая тонкая, что ее можно было принять за искреннее любопытство. Бескудников вдруг почувствовал странную симпатию к этому человеку – он словно разделял его собственное ироничное отношение к современным литературным тенденциям.
Бескудников нервно рассмеялся.
– Скорее от английского «column» – колонка в газете или журнале. Небольшие тексты на злобу дня.
– А, понимаю, – кивнул незнакомец. – Маленькие тексты для маленьких людей с маленькими мыслями. Как прискорбно.
Эта фраза, произнесенная с безупречной вежливостью, тем не менее прозвучала как пощечина. Штейн нахмурился, готовый возразить, но что-то в глазах незнакомца – в этом странном сочетании черного и зеленого – заставило его промолчать.
В этот момент небо над Патриаршими словно треснуло. Раздался оглушительный удар грома, хотя ни одной тучи не появилось. Листва на липах задрожала, и несколько голубей в панике взлетели с земли. Люди вокруг замерли, задрав головы к небу, пытаясь понять, откуда взялся гром при совершенно ясной погоде.
– Странно, – пробормотал Штейн, глядя на безоблачное небо. – По прогнозу сегодня без осадков.
– Погода в Москве всегда была капризной, – заметил незнакомец с легкой улыбкой. – Впрочем, как и сам город. Он никогда не показывает своего истинного лица сразу.
Он окинул взглядом пруд, аллеи, кафе, словно оценивая произошедшие изменения.
– Простите, – продолжил незнакомец, как ни в чём не бывало. – А существует ли в вашей Москве квартирный вопрос?
Эта фраза, казалось, была брошена мимоходом, но в ней чувствовался какой-то особый интерес, словно от ответа зависело что-то важное.
– Ещё как! – с неожиданным жаром воскликнул Штейн. – Ипотека на тридцать лет, проценты грабительские, цены на недвижимость…
Он вдруг осекся, словно сам удивился своей эмоциональной реакции. Штейн, всегда гордившийся своей рациональностью, вдруг почувствовал, как внутри поднимается волна раздражения при мысли о квартирном вопросе. Три года назад он купил апартаменты в «Москва-Сити» в ипотеку, и ежемесячные платежи съедали значительную часть его немаленького дохода.
– Однокомнатная квартира в приличном районе стоит как небольшой самолет, – добавил Бескудников. – Литераторы теперь обитают за МКАДом, в лучшем случае. А в центре – только золотая молодежь да чиновники.
– Значит, этот вопрос по-прежнему испортил москвичей? – с явным удовлетворением заключил странный господин. – Восхитительно. Знаете, я здесь проездом, но, пожалуй, задержусь на неделю-другую. Так сказать, гастроли. В прошлый раз было весьма занимательно.
В его глазах мелькнуло что-то похожее на предвкушение – словно ребенок, ожидающий начала представления. Бескудников вдруг почувствовал озноб, несмотря на жаркий день. «В прошлый раз» – эта фраза эхом отдавалась в его голове, вызывая смутную тревогу.
Незнакомец приподнял шляпу, которой, казалось, секунду назад у него не было, и продолжил путь по аллее. Его фигура, стройная и элегантная, постепенно удалялась, а тень, отбрасываемая им на асфальт, словно жила своей собственной жизнью – она двигалась не всегда синхронно с хозяином, а иногда, казалось, была чуть больше, чем следовало.
Бескудников и Штейн смотрели ему вслед, не понимая, почему по спине у обоих пробежал холодок. Они молчали, каждый погруженный в свои мысли, пытаясь осмыслить странную встречу.
– Интересный тип, – пробормотал наконец Штейн, нарушая молчание. – Что за бред про «Грибоедов»? И что значит «в прошлый раз»?
Он попытался вернуться к своему обычному прагматичному тону, но голос предательски дрогнул. Что-то в облике незнакомца заставило его почувствовать себя неуютно, словно он столкнулся с чем-то, выходящим за рамки его упорядоченного мира цифр и графиков.
Бескудников хотел ответить, но слова застряли у него в горле. Внезапно он понял, что именно показалось ему знакомым в облике странного господина. Разные глаза, трость с головой пуделя, вопрос о «Грибоедове» и квартирном вопросе… Все это складывалось в образ, который он хорошо знал по книге, перечитанной десятки раз.
Но ответить Бескудников не успел. Невесть откуда появившийся огромный чёрный кот перепрыгнул через скамейку и, кажется, подмигнул им зелёным глазом, прежде чем скрыться в кустах.
Этот кот был слишком большим для обычного домашнего животного. Его шерсть блестела на солнце, а движения были исполнены какого-то странного достоинства, несвойственного кошачьим. И главное – он определенно подмигнул, причем именно им, а не кому-то еще.
– Вы это видели? – прошептал Бескудников. – Кот… он…
– Подмигнул, – закончил за него Штейн. – Да, я тоже это заметил.
Они переглянулись, и в глазах обоих читался один и тот же вопрос: что происходит?
И тут же началось.
Небо, и без того странное, вдруг потемнело окончательно, словно кто-то выключил солнце. Поднялся ветер – резкий, порывистый, он закружил опавшие листья, заставил зонтики над столиками кафе трепетать и раскачиваться. Люди вокруг заговорили громче, показывая на небо, доставая телефоны, чтобы запечатлеть необычное явление.
– Что за чертовщина? – пробормотал Штейн, глядя на небо.
Бескудников не ответил. Он смотрел на удаляющуюся фигуру незнакомца, который, казалось, был единственным человеком, не обращающим внимания на творящееся вокруг. Он шел все так же неторопливо, постукивая тростью по асфальту, а вокруг него словно образовался островок спокойствия – ветер не трепал его одежду, листья облетали его стороной.
И тут Бескудникова осенило. Он схватил Штейна за руку.
– Вы понимаете, кто это был? – прошептал он, указывая на удаляющуюся фигуру.
– Какой-то сумасшедший? – предположил Штейн, пытаясь освободить руку. – Или актер? Может, это розыгрыш для какого-нибудь ютуб-канала?
– Нет, – покачал головой Бескудников. – Это был Воланд.
– Кто? – не понял Штейн.
– Воланд. Из «Мастера и Маргариты». Профессор черной магии.
Штейн уставился на него, как на сумасшедшего.
– Вы рехнулись? Это персонаж романа. Выдумка. Фантазия Булгакова.
– А кот? – возразил Бескудников. – Вы видели кота. Огромный черный кот, который подмигивает. Кто это, по-вашему?
– Бегемот, – прошептал Штейн, и его лицо побледнело. – Но это невозможно. Это же… литература.
– А что есть литература, как не отражение реальности? – произнес Бескудников фразу, которую сам не ожидал от себя услышать. – Может быть, граница между вымыслом и действительностью не так прочна, как мы привыкли думать?
Вокруг них творилось что-то невообразимое. Ветер усилился до штормового, срывая шляпы и сумки, опрокидывая стулья в кафе. Небо приобрело фиолетовый оттенок, а в воздухе появился странный запах – смесь озона, серы и еще чего-то неопределимого, древнего.
Люди начали в панике покидать Патриаршие пруды. Кто-то кричал о приближающемся урагане, кто-то – о техногенной катастрофе. Телефоны перестали работать, экраны гасли один за другим.
– Нам нужно уходить отсюда, – сказал Штейн, вставая со скамейки. – Что бы это ни было, оно опасно.
Но Бескудников остался сидеть, завороженно глядя на происходящее.
– Вы не понимаете, – сказал он тихо. – Это начало. Начало чего-то… невероятного. Воланд вернулся в Москву. И теперь все изменится.
– Что изменится? – раздраженно спросил Штейн. – О чем вы говорите?
– О литературе, – улыбнулся Бескудников. – О душе. О том, что реальность и вымысел – две стороны одной медали. И граница между ними только что рухнула.
Он поднял глаза к небу, которое теперь пульсировало, словно живое существо.
– Он сказал «гастроли», помните? В прошлый раз Воланд устроил в Москве настоящий переполох. Разоблачил жадность, тщеславие, лицемерие… Показал людям их истинную сущность. Интересно, что он задумал на этот раз?
Штейн смотрел на друга с нарастающим беспокойством. Бескудников говорил так, словно действительно верил, что персонаж романа материализовался в современной Москве. Это было безумием. И все же… тот странный человек, кот, эта внезапная буря…
– Допустим, – сказал Штейн, садясь обратно. – Допустим, это действительно Воланд. Что нам делать?
– Делать? – Бескудников рассмеялся. – Ничего. Мы можем только наблюдать. Мы – зрители на его представлении. Хотя…
Он задумался, потирая подбородок.
– В романе были люди, которые стали не просто зрителями, а участниками. Мастер. Маргарита. Иван Бездомный. Может быть, и нам предстоит сыграть какую-то роль в этой истории?
Штейн покачал головой, не веря своим ушам. Еще час назад они обсуждали тенденции современной литературы, а теперь говорят о Дьяволе, разгуливающем по Москве, как о реальном факте.
– Это какое-то массовое помешательство, – пробормотал он. – Может быть, в воздухе распылили галлюциноген? Или это флешмоб? Или…
Его прервал новый раскат грома, настолько мощный, что земля под ногами задрожала. А затем, так же внезапно, как началась, буря стихла. Ветер утих, небо прояснилось, вернувшись к своему обычному майскому голубому цвету. Только опрокинутые стулья в кафе и разбросанные по аллеям вещи напоминали о недавнем хаосе.
Люди, только что в панике бежавшие с Патриарших, теперь останавливались, недоуменно оглядываясь. Телефоны снова заработали, и пространство наполнилось звуками уведомлений.
– Что это было? – спросил Штейн, оглядываясь вокруг.
– Увертюра, – ответил Бескудников. – Первый акт еще впереди.
Он встал и отряхнул пиджак.
– Знаете, что я думаю? Нам стоит проследить за ним. Узнать, куда он направляется. Что планирует.
– Вы серьезно? – Штейн посмотрел на него как на сумасшедшего. – Следить за… за…?
– А что такого? – пожал плечами Бескудников. – В худшем случае мы потеряем время. В лучшем – станем свидетелями чего-то экстраординарного.
Штейн колебался. Вся эта ситуация выходила за рамки его понимания. Он был человеком фактов и цифр, а не мистических совпадений. И все же… что-то в глубине души подсказывало ему, что Бескудников может быть прав.
– Хорошо, – сказал он наконец. – Но если это окажется розыгрышем или массовой истерией, вы мне должны будете ужин в «Централ Гастрономик».
– Договорились, – улыбнулся Бескудников. – А если я прав, то вы перестанете называть литературу «контентом».
Они пожали друг другу руки, скрепляя странное пари, и направились в ту сторону, куда ушел загадочный незнакомец. Москва вокруг них возвращалась к обычной жизни, не подозревая, что в ее недрах уже зародилось нечто, что вскоре перевернет привычный порядок вещей.
А высоко над городом, на крыше одного из небоскребов Москва-Сити, стоял человек в сером костюме. Рядом с ним сидел огромный черный кот, умывающий лапой морду.
– Ну что, Бегемот, – сказал человек, глядя на раскинувшийся внизу город. – Как тебе новая Москва?
– Суетливая, – ответил кот, прекращая умывание. – Слишком много стекла и бетона, слишком мало души. Но потенциал есть. Материал, так сказать, благодатный.
– Согласен, – кивнул человек. – Люди всё те же. Только игрушки новые.
Он поднял трость, указывая ею на город, словно дирижер, готовящийся начать симфонию.
– Что ж, пора начинать представление. Москва заждалась новых чудес.
Глава 2. Начало представления
Началось всё с того, что мобильные телефоны обоих собеседников одновременно издали резкий звук и погасли. Бескудников с досадой потряс свой гаджет.
– Батарея села? Не может быть, только что было восемьдесят процентов.
Штейн судорожно тыкал пальцем в почерневший экран планшета.
– У меня там важная презентация для клиента! Я же сохранял…
Он нажимал на кнопки с нарастающим отчаянием. Планшет был не просто инструментом – он был продолжением его самого, его внешней памятью, его связью с миром цифр и данных, в котором Штейн чувствовал себя как рыба в воде. Потерять эту связь означало для него оказаться беспомощным, словно внезапно ослепнуть.
– Наверное, электромагнитный импульс, – предположил Бескудников, пытаясь найти рациональное объяснение. – Или солнечная активность. Я читал, что иногда бывают такие вспышки на солнце, которые могут вывести из строя электронику.
Но Штейн его не слушал. Он снова и снова пытался включить планшет, словно от частоты нажатий на кнопку могло что-то измениться.
Вокруг них другие посетители Патриарших прудов также обнаружили, что их устройства перестали работать. Кто-то тряс телефоны, кто-то перезагружал, кто-то с недоумением оглядывался, словно ища источник неполадки. Мир, внезапно лишенный цифровой поддержки, казался растерянным, как ребенок, потерявший родителей в толпе.
В это мгновение фонтан посреди пруда, мирно журчавший всё это время, внезапно взметнулся вверх на добрых пятнадцать метров, обрушив на ближайшие столики модного кафе каскад брызг. Посетители с визгом повскакивали с мест. Официант в чёрном фартуке с логотипом «Новые Патриаршие» застыл с подносом, не понимая, что происходит.
Струя воды, неестественно высокая и мощная, не опадала. Более того, она, казалось, обрела собственную волю – изгибалась, словно живое существо, принимая причудливые формы. На мгновение в ней проступили очертания человеческого лица – огромного, с зияющим ртом и пустыми глазницами, из которых лились потоки воды.
– Техническая неисправность… – пробормотал Бескудников, но в его голосе не было уверенности.
Он сам не верил в то, что говорил. Какая техническая неисправность могла заставить воду вести себя подобным образом? Это противоречило законам физики, законам здравого смысла, законам… реальности.
Вокруг фонтана началась паника. Люди бросились врассыпную, сталкиваясь друг с другом, опрокидывая столики и стулья. Кто-то кричал о прорыве водопровода, кто-то – о теракте. Молодая мать схватила ребенка и прижала к себе, прикрывая его от брызг, словно от пуль.
Штейн вдруг схватил Бескудникова за рукав и указал в сторону аллеи, по которой удалялся таинственный незнакомец. За ним, не скрываясь, шествовал исполинский чёрный кот, причём – и в этом готовы были поклясться оба наблюдателя – на задних лапах. А впереди этой странной процессии, приплясывая и насвистывая что-то неуловимо знакомое, двигался маленький человек в клетчатом костюмчике и с немыслимым пенсне на носу.
Это зрелище было настолько сюрреалистичным, что на мгновение даже паника вокруг фонтана отошла на второй план. Человек в клетчатом костюме двигался с удивительной грацией, словно танцуя. Его длинные руки и ноги, казалось, состояли из резины – они изгибались под невозможными углами, а пенсне на его носу держалось вопреки всем законам гравитации.
Кот же, огромный и черный как сажа, шел с достоинством английского лорда, временами поправляя несуществующий галстук несуществующими руками. Его зеленые глаза сверкали разумом, совершенно не свойственным животным.
– Я схожу с ума, – прошептал Бескудников. – Это коллективная галлюцинация. У нас что-то подмешали в кофе.
Он потер глаза, надеясь, что видение исчезнет, но когда снова посмотрел на аллею, странная троица все еще была там, удаляясь в сторону выхода из парка.
– Это не галлюцинация, – произнес Штейн голосом, в котором смешались ужас и восхищение. – Галлюцинации не бывают коллективными. И они не оставляют следов.
Он указал на мокрый асфальт, где отчетливо виднелись кошачьи следы – но только от задних лап. Следов передних не было, словно кот действительно шел прямо, как человек.
В этот момент громкоговоритель на столбе, обычно передававший музыку и рекламу местных заведений, вдруг захрипел и из него донеслось:
«Аннушка уже пролила масло… пролила масло… Бал состоится… Бал сто лет… Бал…»
Голос прервался, и динамик разразился дребезжащими звуками фокстрота.
Эта музыка, старомодная и неуместная в современном парке, звучала как насмешка над всеми гаджетами и технологиями, которые внезапно отказались работать. Она напоминала о временах, когда мир был проще, когда не было интернета, смартфонов, социальных сетей… но были другие способы связи, другие виды магии.
Девушка за соседним столиком вдруг вскрикнула. Её длинные волосы сами собой начали заплетаться в косу, хотя никто их не касался. Она попыталась вскочить, но обнаружила, что не может двигаться – словно невидимые руки удерживали ее на месте, продолжая работу над прической.
– Что происходит? – кричала она, паника в ее голосе нарастала с каждой секундой. – Помогите! Кто-нибудь!
Но никто не спешил на помощь. Посетители кафе, уже напуганные фонтаном и отказавшей электроникой, в ужасе наблюдали за происходящим, не решаясь приблизиться. Кто-то снимал происходящее на телефон – один из немногих, который еще работал, но с перебоями.
– Что здесь происходит? – выдохнул Штейн, пятясь к выходу из парка. – Это какой-то флешмоб? Реклама? Съёмки фильма?
Он цеплялся за рациональные объяснения, как утопающий за соломинку. В его мире, мире цифр и алгоритмов, не было места для самозаплетающихся кос и котов, ходящих на задних лапах. Должно было существовать логичное объяснение – спецэффекты, проекции, актеры в костюмах…
Бескудников не ответил. Он смотрел на странное марево, возникшее над прудом. В дрожащем воздухе проступали силуэты давно снесённых зданий – старая Москва проглядывала сквозь ткань времени, как рисунок на старинной гравюре.
Он видел купола церквей, которых уже не существовало, контуры особняков, уступивших место современным зданиям, даже фигуры людей в одежде прошлых эпох – они двигались как призраки, не замечая современной Москвы, словно существовали в своем собственном временном пузыре.
Это было похоже на наложение двух фотографий – современные Патриаршие и те же места, но столетней давности. Причем изображение прошлого становилось все четче, словно проступая сквозь тонкую ткань настоящего.
А над всем этим, прямо на фоне окрашенного в багровые тона неба, возникла объёмная голограмма – афиша, парящая в воздухе. Большие буквы гласили:
СЕАНС ЧЁРНОЙ МАГИИ
С ПОЛНЫМ ЕЁ РАЗОБЛАЧЕНИЕМ
ВАРЬЕТЕ. СЕГОДНЯ В 20:00
МАЭСТРО ВОЛАНД
Ниже мелким шрифтом было добавлено: «Билеты продаются в кассах и онлайн. Эксклюзивные NFT-токены ограниченной серии».
Это сочетание старинного и ультрасовременного – театральное представление и NFT-токены – выглядело как изысканная насмешка над всей цифровой эпохой. Словно кто-то говорил: «Смотрите, я знаю все ваши новейшие технологии, но они для меня – лишь новые игрушки, новые декорации для вечного спектакля».
– Что за ерунда? – пробормотал Штейн, доставая запасной телефон из внутреннего кармана пиджака. – Сейчас загуглю это представление…
Он всегда имел при себе запасной телефон – привычка, выработанная годами работы в рекламном бизнесе, где потеря связи могла стоить миллионных контрактов. Этот телефон был старой моделью, без новейших функций, но надежной, как швейцарские часы.
Но стоило ему включить устройство, как на экране без всякого поискового запроса появилась та же самая афиша.
Он нажимал на разные кнопки, пытался закрыть изображение, перезагрузить телефон – ничего не помогало. Афиша оставалась на экране, словно выжженная на нем.
Бескудников почувствовал, как по спине пробежал холодок.
– Что за сеанс черной магии?
– Это кто? Зарубежная звезда иллюзиона? – предположил Штейн, безуспешно пытаясь открыть любое другое приложение на телефоне. – Новый Дэвид Копперфильд? Хотя странно, что я о нём ничего не знаю. Мы в агентстве работаем со всеми крупными гастролёрами.
Он говорил быстро, нервно, пытаясь найти логичное объяснение происходящему. В его мире каждая знаменитость имела свою маркетинговую стратегию, каждое событие было частью какой-то рекламной кампании. Даже самые вирусные, самые неожиданные акции всегда имели автора, бюджет и цель.
В этот момент на экране телефона Штейна возникло сообщение:
«Дорогой Аркадий Аполлонович! Вам забронировано место в первом ряду. Ваш покорный слуга, Коровьев».
Текст сообщения был набран старомодным шрифтом, напоминающим печатную машинку, и сопровождался изображением билета с печатью и витиеватой подписью.
– Какой ещё Аркадий Аполлонович? – взорвался Штейн. – Меня зовут Дмитрий! Что за чертовщина с этим телефоном?
Он был на грани паники. Мир вокруг него рушился, превращаясь в какой-то сюрреалистический кошмар, где техника отказывалась подчиняться, а незнакомцы присылали сообщения, обращаясь к нему по чужому имени.
Бескудников уже не слушал. Его взгляд был прикован к скамейке напротив, где сидел благообразный старичок с аккуратно подстриженной бородкой, в старомодных круглых очках. Старичок что-то писал в блокноте перьевой ручкой, время от времени поднимая глаза и с интересом наблюдая за происходящим. Встретившись взглядом с Бескудниковым, он слегка кивнул и улыбнулся, словно старому знакомому.
Было что-то неуловимо знакомое в этом старике – не то в чертах лица, не то в манере держаться. Он выглядел как человек из другой эпохи, но при этом совершенно естественно вписывался в окружающую обстановку. Словно он был здесь всегда, наблюдая за сменой времен с мудрым спокойствием.
– Вы знаете, кто это? – Бескудников дёрнул Штейна за рукав, указывая на старика.
– Первый раз вижу, – отмахнулся Штейн, всё ещё воюя с телефоном. – Слушай, может, это вирусная реклама? Какой-нибудь новый сервис стриминга запускают? Или сериал по мотивам…
Он осёкся. Над Патриаршими прудами раздался звук, похожий одновременно на хлопок гигантской пробки от шампанского и раскат грома. Тревожно закричали птицы. Ветер внезапно усилился, закружив опавшие листья в маленькие смерчи.
Этот звук был настолько громким и необычным, что на мгновение все замерли, подняв головы к небу. Даже паника вокруг фонтана, который все еще бил с неестественной силой, на секунду стихла.
И в этот самый момент все электронные табло на ближайших зданиях, все экраны смартфонов у посетителей кафе, даже дисплей на кассовом аппарате – всё это одновременно замерцало и высветило одну и ту же фразу:
«НИКОГДА НЕ РАЗГОВАРИВАЙТЕ С НЕИЗВЕСТНЫМИ»
Эти слова, появившиеся словно из ниоткуда, произвели эффект разорвавшейся бомбы. Люди в панике смотрели на свои устройства, не понимая, что происходит. Кто-то бросил телефон на землю, словно тот внезапно раскалился. Кто-то кричал о хакерской атаке, о вирусе, о конце света.
А фраза продолжала светиться на всех экранах, пульсируя, словно била в такт с чьим-то гигантским сердцем.
– Я ухожу отсюда, – решительно заявил Штейн, поднимаясь. – Этот розыгрыш чересчур затянулся.
Он сделал несколько шагов в сторону выхода из парка, но вдруг остановился, словно наткнувшись на невидимую стену. Его лицо исказилось от удивления и страха.
– Я не могу уйти, – прошептал он. – Что-то не пускает меня.
Он протянул руку вперед, и она словно уперлась в невидимое препятствие. Штейн с силой надавил, но рука не продвинулась ни на сантиметр дальше.
– Что за черт? – выдохнул он, отступая назад. – Что здесь происходит?
Бескудников не двигался с места. Старичок напротив жестом подозвал его к себе. Литератор, словно в трансе, встал и направился к нему через аллею.
Он двигался как во сне, едва осознавая, что делает. Что-то в этом старике притягивало его, словно магнит. Какое-то странное чувство узнавания, словно они были знакомы всю жизнь, хотя Бескудников был уверен, что никогда раньше его не видел.
– Э, ты куда? – окликнул его Штейн, но Бескудников не обернулся.
Приблизившись к старику, он с удивлением обнаружил, что тот рисует в блокноте. На странице проступал удивительно точный набросок – Патриаршие пруды, таинственный господин с тростью, кот, идущий на задних лапах…
Рисунок был выполнен с мастерством профессионального художника – каждая деталь была на своем месте, каждая линия дышала жизнью. Но самым удивительным было то, что на рисунке были изображены не только события, которые уже произошли, но и те, которые, казалось, еще только должны были случиться – на заднем плане виднелось здание с вывеской «Варьете», к которому стекалась толпа людей.
– Кто вы? – выдохнул Бескудников.
Старичок поднял на него ясные глаза. В них читалась мудрость, накопленная за долгие годы, и какая-то светлая печаль, словно он видел слишком много, чтобы оставаться беззаботным.
– Называйте меня Мастером, – ответил он с лёгкой улыбкой. – Я просто наблюдаю. Каждый раз, когда он возвращается, мне позволено быть здесь. Своего рода привилегия.
Его голос был тихим, но четким, с легким акцентом, который невозможно было идентифицировать. Не иностранный акцент, скорее – акцент другого времени, словно человек пришел из прошлого и еще не полностью адаптировался к современной речи.
– Когда возвращается… кто?
Бескудников задал этот вопрос, хотя где-то в глубине души уже знал ответ. Все происходящее складывалось в единую картину, которая казалась невозможной, абсурдной, но при этом странно логичной.
– Сами знаете, – старичок захлопнул блокнот. – Он всегда выбирает интересные времена. Переломные. Когда души людей обнажены, как нервы. Когда добро и зло так перемешаны, что не отличить одно от другого.
Он говорил с уверенностью человека, который видел это не раз. В его словах не было страха или удивления – только спокойное принятие происходящего, словно речь шла о смене времен года или о приливе и отливе.
Бескудников почувствовал, как земля уходит из-под ног. Все, что он считал реальным, стабильным, понятным, вдруг оказалось хрупким и ненадежным, как карточный домик. Мир, в котором он жил, внезапно расширился, включив в себя измерения, о существовании которых он даже не подозревал.
– Вы хотите сказать… это не представление? Не реклама? Не розыгрыш?
Голос Бескудникова дрожал. Он цеплялся за последние крупицы рационального объяснения, хотя уже понимал, что происходящее выходит за рамки обычной логики.
Старичок аккуратно спрятал блокнот во внутренний карман потёртого, но элегантного пиджака. Его движения были неторопливыми, выверенными, словно у человека, у которого впереди вечность.
– Видите ли, молодой человек, человечество любит повторять, что история движется по спирали. Но никто не задумывается, кто именно раскручивает эту спираль… и с какой целью.
Эти слова прозвучали как откровение. В них была глубина, которая заставила Бескудникова вздрогнуть. Он вдруг почувствовал себя маленьким и незначительным перед лицом сил, о существовании которых даже не подозревал.
Старичок – Мастер – встал и, слегка поклонившись, направился к выходу из парка. Его походка была легкой, почти невесомой, словно годы не оставили на нем своего отпечатка. Он двигался сквозь толпу как призрак – люди расступались перед ним, не замечая его, словно он существовал в другом измерении.
Бескудников хотел окликнуть его, задать ещё десяток вопросов, но обнаружил, что не может произнести ни слова. Горло словно сжала невидимая рука, не давая вырваться ни единому звуку. Когда способность говорить вернулась к нему, старичок уже скрылся из виду, растворившись в толпе так же незаметно, как и появился.
На скамейке, где только что сидел загадочный «Мастер», лежала книга в потёртом кожаном переплёте. Бескудников машинально поднял её. Книга была теплой, словно живое существо, и странно тяжелой для своего размера.
На первой странице каллиграфическим почерком было выведено:
«История всегда повторяется дважды: первый раз в виде трагедии, второй раз в виде фарса. Москва, 2025 год. Начало представления».
Эта надпись, сделанная чернилами, которые, казалось, еще не успели высохнуть, вызвала у Бескудникова странное чувство дежавю. Где-то он уже слышал эту фразу о повторении истории… Маркс? Гегель? Кто-то из философов.
Бескудников осторожно перевернул страницу. Следующий лист был пуст. И следующий за ним. И все остальные. Вся книга состояла из чистых страниц, за исключением первой с загадочной надписью.
А над Патриаршими прудами тем временем собирались тучи, которых не было в прогнозе погоды. Они были странного фиолетового оттенка и двигались против ветра, словно повинуясь какой-то иной силе, нежели законы природы.
Штейн, оставшийся в одиночестве после ухода Бескудникова, наконец сумел преодолеть невидимый барьер и теперь спешил к другу, лавируя между паникующими посетителями парка.
– Что это за книга? – спросил он, подойдя к Бескудникову. – И кто был этот старик?
Его голос звучал напряженно. События последних минут поколебали его уверенность в рациональном устройстве мира. Он, привыкший контролировать ситуацию, вдруг оказался в положении, когда все его знания и опыт оказались бесполезны.
– Он назвал себя Мастером, – тихо ответил Бескудников, не отрывая взгляда от книги. – И, кажется, я знаю, кто он такой.
Внезапное озарение поразило его, словно удар молнии. Все кусочки головоломки встали на свои места. Странный господин с разноцветными глазами и тростью, кот на задних лапах, человек в клетчатом костюме, «Грибоедов», Варьете, сеанс черной магии… и теперь Мастер.
– Это персонажи из «Мастера и Маргариты», – прошептал он. – Воланд, Бегемот, Коровьев… Они ожили. Они здесь, в Москве. Как и сто лет назад.
Штейн посмотрел на него со смесью жалости и беспокойства.
– Ты спятил? Это литературные персонажи. Выдумка. Фантазия Булгакова.
– А как ты объяснишь все это? – Бескудников обвел рукой Патриаршие пруды, где продолжал бушевать хаос. – Фонтан, который превращается в водяное чудовище? Кота, который ходит на задних лапах? Сообщения на всех экранах одновременно?
Штейн молчал. Он не мог найти рационального объяснения происходящему, как ни старался.
– Допустим, – сказал он наконец. – Допустим, ты прав. Что нам делать? Уходить отсюда? Звонить в полицию? В психушку?
– Нет, – Бескудников покачал головой. – Мы пойдем в Варьете. На сеанс черной магии с полным ее разоблачением.
Он сам не понимал, откуда взялась эта уверенность. Но что-то внутри него, какое-то шестое чувство подсказывало, что именно там, в Варьете, они найдут ответы на все вопросы.
– Ты с ума сошел? – возмутился Штейн. – Идти прямо в логово… кого? Дьявола?
– Воланд – не совсем дьявол, – задумчиво произнес Бескудников. – Скорее, сила, восстанавливающая равновесие. Помнишь, что сказал Мастер? «Он всегда выбирает интересные времена. Переломные». Может быть, наше время – одно из таких?
Штейн хотел возразить, но в этот момент его телефон, который он уже считал безнадежно испорченным, внезапно ожил. На экране появилось новое сообщение:
«Ждем вас в Варьете, господа. Представление обещает быть незабываемым. P.S. Не забудьте книгу. Она вам пригодится. Коровьев».
Они переглянулись. Телефон знал о книге, которую Бескудников держал в руках. Он реагировал на их разговор, словно кто-то подслушивал каждое слово.
– Я не пойду, – твердо сказал Штейн. – Это безумие.
Но даже произнося эти слова, он уже знал, что пойдет. Любопытство, этот вечный двигатель человеческого прогресса и причина многих бед, уже разгоралось в нем, вытесняя страх и сомнения.
Бескудников улыбнулся, словно читая его мысли.
– Конечно, пойдешь. Ты же не хочешь пропустить главное представление года?
Он бережно спрятал книгу во внутренний карман пиджака и направился к выходу из парка. Штейн, поколебавшись секунду, последовал за ним.
А над Патриаршими прудами тучи сгущались все сильнее, приобретая причудливые формы. В их очертаниях можно было разглядеть то профиль человека с острой бородкой, то кошачью морду, то еще что-то, неуловимое и странное.
Москва замерла в ожидании представления, которое обещало быть поистине незабываемым.
Тем временем, в километре отсюда, в здании, которое когда-то называлось Варьете, а теперь носило имя «Театр Сатиры», шли странные приготовления. Рабочие устанавливали декорации, которых не было в плане мероприятий, осветители настраивали приборы, которых никто не заказывал, а в гримерной примерял костюм человек, которого никто не нанимал.
Человек в клетчатом костюме, тот самый, которого видели на Патриарших, суетился вокруг, отдавая распоряжения, которые все почему-то беспрекословно выполняли.
– Всё должно быть готово к восьми, – говорил он, поправляя пенсне. – Маэстро не любит опозданий. И да, освободите первый ряд полностью. У нас будут особые гости.
Директор театра, солидный мужчина с залысинами, пытался протестовать.
– Но у нас сегодня нет никаких мероприятий! Здание арендовано под частную выставку современного искусства!
– Теперь есть, – улыбнулся человек в клетчатом. – Сеанс черной магии с полным ее разоблачением. Аншлаг гарантирован.
– Но кто вы такой? Кто дал вам право…
Человек в клетчатом повернулся к директору, и тот внезапно замолчал. Что-то в глазах незнакомца, скрытых за стеклами пенсне, заставило слова застрять у него в горле.
– Можете называть меня Коровьевым, – сказал незнакомец, слегка поклонившись. – Я администратор маэстро Воланда. И поверьте, сегодняшнее представление станет самым знаменитым в истории вашего заведения.
Он достал из кармана пачку билетов и протянул директору.
– Распространите среди ваших друзей и знакомых. Особенно среди тех, кто имеет влияние в городе. Они не пожалеют.
Директор механически взял билеты, не понимая, почему он это делает. Что-то в голосе Коровьева, в его манере держаться заставляло подчиняться без вопросов.
– А теперь извините, у меня много дел, – Коровьев хлопнул в ладоши. – Нужно подготовить сцену для появления маэстро. Он любит эффектные выходы.
И он удалился, напевая себе под нос странный мотивчик, который, казалось, принадлежал другой эпохе.
Директор остался стоять с билетами в руках, не понимая, что произошло. Но странным образом он уже не сомневался, что сегодня вечером в его центре действительно состоится какое-то представление. И что оно действительно будет незабываемым.
А в городе тем временем начали происходить странные вещи. В фонтане на Манежной площади вода внезапно превратилась в шампанское. В зоопарке все клетки оказались открыты, но ни одно животное не покинуло своего места – они просто сидели и смотрели на посетителей с каким-то новым, пугающим разумом во взгляде. В метро все эскалаторы вдруг начали двигаться в обратную сторону, вызвав панику среди пассажиров.
И над всем этим, на электронных билбордах, на экранах в витринах магазинов, даже на дисплеях банкоматов появлялась одна и та же афиша:
СЕАНС ЧЁРНОЙ МАГИИ
С ПОЛНЫМ ЕЁ РАЗОБЛАЧЕНИЕМ
ВАРЬЕТЕ. СЕГОДНЯ В 20:00
МАЭСТРО ВОЛАНД
Москва готовилась к представлению, не зная, что это представление изменит ее навсегда.
Глава 3. Сеанс в Варьете
К семи часам вечера дождь всё-таки хлынул. Он обрушился на Москву внезапно, без предупреждения метеорологов, и был настолько силён, что казалось, будто кто-то опрокинул над городом гигантское ведро. Потоки воды смывали с тротуаров мусор, заливали подземные переходы и превращали улицы в бурлящие ручьи. И лишь возле одного здания в центре Москвы дождя не было вовсе – невидимый купол словно защищал территорию вокруг старинного особняка, на фасаде которого красовалась яркая вывеска: «Московский театр Варьете». Удивительно, что эта постройка занимала участок, где прежде возвышалось угрюмое, облаченное в серый бетон здание «Театра Сатиры» по адресу Триумфальная площадь, 2.
Прохожие, спешащие укрыться от ливня, с удивлением замедляли шаг, оказавшись в зоне этого необъяснимого метеорологического феномена. Они задирали головы, пытаясь понять, как такое возможно: граница между проливным дождем и совершенно сухим пространством была настолько четкой, что казалась нарисованной. Некоторые даже протягивали руки, чтобы пощупать невидимую преграду, но ничего не обнаруживали – только поразительный контраст между водяной стеной и сухим воздухом.
Здание Варьете, которое, по воспоминаниям старожилов, было снесено еще в 1980-х годах, а по документам градостроительного комитета никогда не существовало на этом месте, выглядело так, словно простояло здесь всегда. Его фасад в стиле позднего модерна, с лепными украшениями и витражными окнами, казался одновременно и старинным, и удивительно свежим, будто здание построили вчера по чертежам столетней давности. Массивные двери из темного дерева с бронзовыми ручками были гостеприимно распахнуты, а по обе стороны от входа стояли швейцары в алых ливреях с золотым шитьем.
Бескудников сам не понимал, как оказался здесь. После странных событий на Патриарших он вернулся домой, принял холодный душ, выпил крепкого чая и убеждал себя, что всё произошедшее – следствие переутомления, а может, и начинающегося нервного расстройства. Однако книга в потёртом переплёте, которую он машинально забрал с собой, лежала на столе как вещественное доказательство.
Он долго не решался прикоснуться к ней, словно опасаясь, что она может обжечь пальцы или исчезнуть, доказав тем самым, что была лишь галлюцинацией. Но книга оставалась материальной, осязаемой, с легким запахом старой кожи и типографской краски. В конце концов, любопытство победило страх.
Когда он всё же решился открыть её, то обнаружил, что страницы пусты. Все, кроме первой, с той загадочной надписью. Бескудников пролистал книгу несколько раз, надеясь найти хоть какой-то текст, но безрезультатно. Разочарованный, он закрыл её и отправился на кухню, чтобы сварить себе еще кофе – голова была тяжелой, а мысли путались.
Вернувшись в комнату с чашкой в руке, он с удивлением обнаружил, что книга раскрыта, хотя он точно помнил, что оставил ее закрытой. Но что поразило его еще больше – на страницах стал проступать текст – строчка за строчкой, будто невидимый автор писал прямо сейчас. Буквы появлялись словно из ниоткуда, складываясь в слова и предложения. Это было похоже на проявление фотографии в растворе, только вместо изображения возникал текст.
Бескудников, забыв о кофе, который теперь остывал на столе, наклонился над книгой, жадно вчитываясь в появляющиеся строки. Он успел прочитать лишь первый абзац:
«В тот вечер, когда в Москве снова появился Воланд, в Варьете готовились к самому необычному представлению за всю историю заведения. Билеты были распроданы, хотя никто не мог вспомнить, как именно он их приобретал…»
Слова завораживали, затягивали, словно водоворот. Бескудников почувствовал легкое головокружение, как будто книга высасывала из него энергию, используя ее для создания текста. А затем буквы начали расплываться, словно от влаги, и вскоре страница снова стала девственно чистой, как если бы на ней никогда ничего не было написано.
Бескудников моргнул, протер глаза, думая, что это зрительная иллюзия. Он перевернул страницу, потом еще одну – все чистые, без единой буквы. Но на последней странице книги проступили чёткие слова, написанные тем же каллиграфическим почерком, что и надпись на первой странице: