Бежевый город

Дверь широко распахнулась. С пола клубилась белая, ядовитая пелена, заполняя пространство ванной комнаты. Этот дым был похож на Неву в глубокую зимнюю ночь, когда река напоминала заснеженное поле, а падающие в нее снежинки испарялись, взмывая в небо клубами неуловимого пара. В тени от разноцветного света диско-шара, горела желтизной лампочка, освещая силуэт в дверях.

Фигура стояла, чуть покачиваясь, не меняя позы. Глаза горели алыми факелами, каждую секунду то потухая, то вновь возгораясь. По слабому свету, казалось, что существо одето в длинную черную мантию, натянув на себя белую шляпу, – похожую на ту, которая была в отечественном фильме “Лимонадный Джо”,– рукой маня к себе. Меня этот силуэт пугал, но и сеял недюжинное любопытство: к чему он так активно призывает? Не просто ведь так время тратит? Постояв пару минут, фигура испарилась под звуки западных хитов.

Я лежал в прохладной, наполовину пустой ванне. Вода волнами колыхалась из стороны в сторону. Рядом со мной лежала Она – моё всё, что нужно для жизни обычного парнишки. Не знаю, сколько времени мы провели здесь. Бывали разные минуты: когда-то становилось жарко или особенно холодно, воду из крана приходилось подливать либо же наоборот сливать, я чистил себя от трудовой грязи и прибывал в нирване, включал торжественную музыку и мелодии, под которые скорбел. Но, как оно не было, мне нравилось в ванной, какие бы тяжелые минуты не наступали.

Она лежала рядом со мной. Места, очевидно, нам хватало. Сюда бы поместилось человек пятнадцать – ванна у нас огромная. По ее словам, самая большая в доме. Она же у меня была гордая, грозная, с занесенным в руке мечом, готовая сражаться одна против всех. И, если наступал тот миг, когда весь этаж был против нее, то я становился рядом, держа автомат наготове, следя, чтобы враг в ночи не проскользнул. Мы жили пословицей: “Сам умирай, а друга выручай”, и я был тронут нашей с ней такой взаимовыручкой.

Она любила меня. Для всех недругов “железная леди”, для меня же ласковая, нежная и добрая. Я, признаться, любил ее больше матери. Она делала для нашего благополучия всё, подбивая меня заняться полезным делом, и я не отставал, весной и летом – в поле, осенью и зимой – на заводе.

Я бы и тысячу лет лежал в ванне с ней, но перемены в жизни необходимы.

Потупленными движениями отравленного тела, я вышел из четырех стен ванной, закрыв за собой дверь. Сзади, в спину, кричала Она, барабаня в железный занавес, вибрацией кулаков причиняя мне фантомную боль. Я прижался к двери ухом, слыша, как она опустилась на пол и рыдала:

– Вернись… пожалуйста… не губи меня… родной… – тихо, совсем бесшумно звала Она меня к себе. Сердце разрывалось от плача, но я не понимал ее пролитых слез. Я же вернусь! Выйду, погуляю немного, проветрюсь, и сразу к ней! Может, после моего возвращения наша ванна станет лучше?

Выйдя в коридор, меня захлестнула громкая музыка, смысла слов которой я не понимал, но она мне начинала нравиться. Чувство такое, словно я открыл форточку и в душное помещение залетел бодрый августовский ветер, приятный и свободный. Под шум веселья и криков в гостиной, я больше не слышал рыданий из ванной, пойдя к людям.

Я ступил плавными движениями в гостиную, где, мне казалось, человек тринадцать отрываются по полной. Колонки со всех сторон взрывали не квартиру, а целый дом. Люди танцевали так, будто завтра их парализует, погибая под бешеный темп западной музыки. Красно-синяя пелена накрыла полураздетых девушек и парней, соединяя воедино их отражения в матовых стеклах.

В таких гостиных, признаться, я не бывал. Никаких ковров на полу и стенах, сервантов, раздвижных столов и обоев в спокойных тонах; красного мячика посреди детской, полосатой юлы, двенадцати слоников на телевизоре, ваз, кружек с цветочками и ягодками… список вечен! Если я заходил к друзьям, то на сердце сразу становилось тепло и я чувствовал душой, что нахожусь дома. Здесь же подобного я не ощущал. Всё какое-то пустое или нарочито яркое, без домашнего уюта, с вечной борьбой человека и общества, где первый пытается сделать свое жилище уникальным, а от того оно и становится пустым. Эта энергия гремела под венами, в крови людей, которые совсем недавно были друг другу товарищами.

Покачиваясь, я плюхнулся на кожаный белый диван к девушке, выглядевший роскошно и в новинку. Тысячи камней всех цветов, тонна косметики, короткая юбка и майка с открытым животом. Мне, с одной стороны было неловко, а с другой: смотри, дурак, любуйся, пока есть возможность. Смутно разглядев, кого это принесло на диван, она потянулась в мою сторону, и уже через секунду я чувствовал теплоту ее голоса у своего уха; несколько раз, приближаясь, она падала на мои колени, не в силах удержаться, схватив меня нежными руками за шею, громко смеясь из-за своего состояния:

– Привет, милаха-парень… Ты как? На трезвых щах? – шептала в ухо девчонка, обнимая и пряча меня в своих волосах. – Хочешь чего нить?

– Ну, здравствуй, – ответил я, оказавшись в непосредственной близости к зеленой помаде губ. – А чего предложишь?

Девчонка вальяжно махнула на линии какого-то белого порошка на стеклянном столе. Между плясками люди подходили и резво в одну ноздрю занюхивали эти снежные дороги. Я не знал, что это, а мешать крепкий алкоголь – себя на утро не любить:

– Не, спасибо. Я под алкашкой немножко.

Услышав это, девчонка, похоже, разочаровалась во мне, чуть отдалившись:

– Мда-а-а-а… дяденька… мда-а-а-а… У вас там в моде эта водочка, огурчики да баньку со снегом сибирским… у нас же снег другой… особый…

– Прости. А ничего, если я спрошу, что это за парни в уголку сидят? Пьяные сильно? Чего это они целуются? – я хоть и видел, что мужики иногда под алкоголем обнимаются и целуются по-товарищески, особенно военные, но эти прижимались друг к другу совсем не по-товарищески и на военных слабо походили.

– А! Эти? Ты че, против любви мужчины с мужчиной?

– Да что-то пока не знаю… – потерялся я, действительно не понимая, что происходит.

– А если я пойду целоваться с пацаном? Тоже против?

– Ну, если он твой молодой человек, то целуйся сколько хочешь.

– А если левый?

– То это странно! – искренне ответил я, чувствуя себя чужим на этом празднике разврата.

– Глупой души человек! – отвернулась от меня девчонка, явно разговор продолжать не собираясь.

Посидел. Подумал. Возмутился. Встал.

Находиться в толпе незнакомых людей мне перестало нравиться, хоть музыка реально была хорошей. Пройдя мимо отжигающей пары, я только сейчас почувствовал, как с меня стекают капли воды из ванны. Может, пойти поискать, чем вытереться?

Хотя… ладно уж.

Я вошел на балкон. Здесь никого не было. Достав сигарету, я закурил, пуская табачный дым в небо. Этот запах мне нравился намного больше, чем какой-то травянистый в гостиной. Да и кто вообще курит в квартире? Странные люди…