Акушеры в Сочи

1

Угловой малиновый диван стал не просто единственным украшением комнаты, но и напоминанием о собственном легкомыслии. Причин тому было несколько. Во-первых, его брат-близнец, как оказалось, спокойненько стоял в хозтоварах на соседней улице. А доставка из Адлера влетела в копеечку. Во-вторых, прежде чем решиться на покупку, стоило соотнести габариты с площадью. В третьих, приглашать для сборки мастера по имени Марсель изначально было вариантом провальным. Марсель – это город! Как он может собрать диван?! Но Агата об этом не задумалась, потому и провела весь вчерашний вечер в городском травмпункте. Спасая Марселя.

До происшествия с диваном она знала всего одну больницу в городе. Да и то лишь потому, что сама совсем скоро собиралась в ней работать. Вчера же ей нечаянно пришлось окунуться во все прелести и тонкости государственной медицины, от которых, собственно говоря, она и сбежала к морю, захватив с собой парочку чемоданов и тринадцатилетнего сына.

Марсель оказался не только малопригодным в хозяйстве, но и абсолютно беспомощным в состоянии стресса. Прищемив сразу три пальца, он кричал «помогите!» так истошно, что соседи принялись стучать сначала по батарее, а затем в дверь.

Хотя травматология и не была её профилем, Агата не растерялась. Она налила кастрюлю ледяной воды, благо вода в кране была, и директивно погрузила туда конечность Марселя. Только обезвредив пострадавшего, она добилась от него адреса городского травмпункта. В армянских тёмных глазах Марселя было столько муки, что Агата просто не смогла отправить его на такси безнадзорно. Тем более, что плюсневые кости, насколько она могла судить, действительно пострадали. Что позже и подтвердил рентген.

Велюровый гигант занимал четверть комнаты. Даже с учетом того, что другой мебели пока не было, а чемоданы разместили в комнате сына – это был перебор. Зато спать на диване было просторно и ловко. Агата наслаждалась. На дежурствах и в бесконечных командировках по санавиации она засыпала на раскладушках, каталках, сиденьях вертолетов и даже пару раз на операционном столе. Заведующая отделением экстренной гинекологической помощи – была её прежняя должность.

Целых два года статная златокудрая Агата была самой молодой заведующей не только в своей больнице, но и в городе. В этом можно было легко убедиться на селекторных совещаниях, которые регулярно устраивал местный департамент здравоохранения. Руководитель департамента, беспринципно молодящаяся дама с каштановым шиньоном, напоминала об этом Агате при каждом удобном случае. Или без него. Копна волос, которую Агата с трудом усмиряла под одноразовой шапочкой, будоражила старушку более остального.

Но Агата была не их тех, кто сдается, выгорает и боится работы. Она справлялась. Запомнив однажды наставление профессора: «не пропускайте рабочие неприятности через головной мозг, пропускайте через спинной» – Агата всегда придерживалась данной позиции. В работе. Но не в жизни.

«У нас интернациональный коллектив, – похвасталась при знакомстве на новом месте главная медицинская сестра, имея в виду географию. – И очень дружный!». Ничего удивительного, что в южном городе в одних стенах сошлись романтики из разных уголков не мира, но страны точно. Сошлись в данном случае по профессиональному признаку. Однако в шкатулочке каждого хранилась собственная история. Даже у тех, кто утверждал, что просто переехал в «лучший климат» или «на заработки». У Агаты история была тоже.

2

– Це-лу-ю но-о-очь со-ло-ве-е-ей на-а-ам насви-и-истывал. Го-о-род молча-а-ал. И молча-а-али дома-а-а…

Палыч усердно раскладывал бритвенные принадлежности на керамической полке, а летний гардероб ещё ожидал прикосновения утюга в чемодане. Шкаф предварительно разделили на две части, что, как утверждал Палыч, всё равно не защищало его личные вещи от «солдафонского» парфюма Корзинкина. Койку у окна он уступил Корзинкину сам, обставив дело как широкий жест. На самом же деле Палыч просто боялся грозы. А с учетом «первой линии» отеля ещё и шторма.

Всё утро терапевт зайцем прыгал вокруг ресепшен, окучивая администратора. Убедившись, что одноместный номер не светит ни при каких обстоятельствах, Палыч согласился на Корзинкина.

Анатолич с Евгешей устроились по соседству. Буквально через стенку. Перегородка между балконами вообще носила номинальный характер. При незначительной сноровке попасть из комнаты в комнату можно было «через улицу».

– Нашёл! – взревел Корзинкин, победно размахивая над головой паровым утюгом. – Аж на пятый этаж бегал!

– Хотя и так понятно, кто мозг в нашей команде, но ты все же поосторожней с тяжелыми предметами. Не ровен час, уронишь себе на голову. Или на ногу. Вози тебя потом в инвалидном кресле!

– И это вместо спасибо?! Для тебя старался, между прочим! Мне твой утюг и даром не нужен! Само отвисится.

– Потому что ты, Корзинкин, малокультурный человек. И не организованный к тому же. Ладно. Давай сюда. Благодарствую сердечно.

Палыч сунул вилку в розетку и опрометчиво водрузил утюг на прикроватную тумбочку. Ворчал терапевт для виду. На самом деле душа его ликовала. Это, конечно, была не совсем путёвка в санаторий, которую он выторговал по осени у Фердинандовны. Но поехать с акушерами на конгресс в Сочи на халяву, всё равно было редким везением. Тем более, что к разговору о санатории он планировал непременно вернуться.

– Кончай благоустройство, Палыч! Все на обед пошли! Шведский стол! С напитками, говорят!

– Не могу предстать не отглаженным перед дамами! Ты беги, занимай столик! Я догоню!

Корзинкин, обрадованный официальным разрешением временного босса, мелькнул в дверях майкой-тельняшкой и оранжевыми сланцами.

– Ну никакого понятия о манерах, – бубнил Палыч, сооружая на кровати подобие гладильной доски из запасного одеяла.

В отличие от Корзинкина, который ещё в самолете переобулся в сланцы сорок пятого размера, а едва заселившись, бросил рюкзак посреди комнаты и первым делом рванул на пляж, Палыч наслаждался отдыхом по всем правилам: принял душ, намазался солнцезащитным кремом и облачился в махровый белоснежный халат с эмблемой отеля «Райское место».

Пока грелся утюг, он блаженно жмурился на балконе, подставляя яркому сочинскому солнцу свежевыбритый подбородок. Корзинкина ничуть не смущало прохладное майское море. Палыча оно не смущало тоже: он собирался плавать только в бассейне с подогревом при отеле. Тем более что вход для постояльцев был бесплатным.

Продолжая выводить «соловья», терапевт старательно расправил на кровати белое поло и потянулся к раскаленному утюгу.

3

Утюг соскользнул в аккурат на большой палец правой ноги. Кожа вокруг тут же пошла пузырями, а ноготь почернел. Отек на глазах распространялся в сторону голеностопного сустава. Единственным подручным обезболивающим средством оказался мини-бар. С момента заселения Палыч инструктировал Корзинкина, что напитки в номере платные и дорогие, и что не следует прикасаться к ним без крайней необходимости. Когда прибежала подмога, Палыч был уже относительно обезболен и настолько же трезв. К такси его подкатили на тележке для багажа, в гостиничном халате и с обмотанной мокрым полотенцем ногой. Пророчества пока сбывались не в пользу терапевта.

Несмотря на щуплое телосложение, Евгеша страстно любил поесть. А уж поесть за «шведским столом» тем более. Известие о том, что Палыч «проломил себе ногу утюгом», застало его на очередном заходе за горячим. Очевидно, что главным сопровождающим в травмпункт был назначен Корзинкин. Но поскольку он уже продегустировал «домашнее красное», Евгеша, вместо обеда, сидел теперь рядом с водителем такси, наслаждаясь музыкальной композицией из автомагнитолы. «…Слева горы, справа горы, впереди Кавказ…» – подпевали пострадавший с Корзинкиным с заднего сиденья. Да так складно, словно это был их ежедневный репертуар.

В травмпункте была толпа. «Крайней» оказалась видная блондинка в облегающем сарафане фисташкового цвета. Она опекала молодого армянина с перевязанной косынкой рукой. Парочка сидела, но даже так было понятно, что девушка высокого роста. Трезвый Евгеша объективно оценил свои шансы и не удержался от вздоха. У Корзинкина, напротив, не было ни единого противопоказания познакомится. Через пару минут он уже знал, что девушку зовут Агата, а пострадавший с косынкой – «просто работник», который что-то не вполне удачно чинил.

– Так я же мастер по сборке диванов! – Корзинкин обозначил фирменный лордоз.

– Правда? – зарумянилась Агата.

– Конечно! Обращайтесь!

– По-моему он и правда что-то не докрутил! – Агата покосилась на спутника.

– Пишите адрес, – Корзинкин сунул ей салфетку, невесть откуда взявшуюся в кармане шорт.

Если бы не травма, Палыч, вполне вероятно, предостерег бы Корзинкина от необдуманных решений. Но действие экстренного обезболивающего уже ослабло, и он тихо подвывал, потирая ногу. Корзинкин же, разгоряченный домашним вином и сочинским солнцем, забыл, что когда-то уже давал себе обещание осторожнее вкручивать лампочки, и что недавняя история с Венесуэлой и тремя женщинами ещё не вполне завершилась. Евгеша, тем временем, стрелял глазами в поисках подходящего для себя варианта.

4

В столичном аэропорту, за тысячи километров от родильного дома и консультации, Корзинкин вновь отрабатывал карму: писал объяснительную. Писал, что не имеет ни малейшего отношения к французскому бульдогу и голубым камням. А борт на Каракас в это время набирал высоту.

Когда Корзинкин окончательно осознал, что больше никуда не летит, он даже обрадовался. Сложный выбор, на который ушла не одна неделя душевных мук, в один миг разрушили непредвиденные обстоятельства. Более нелепого разрешения ситуации трудно было себе представить. Как и то, что подобное могло произойти с кем-нибудь, кроме Корзинкина.

Отпустили его лишь к вечеру, многократно и тщательно проштудировав документы. Дольше всего пришлось ожидать ответа из консульства. Здесь Корзинкину повезло: его личность и намерения подтвердили. Все могло быть гораздо дольше и муторней. Убедившись в непричастности задержанного к контрабанде, один из лысых извинился за «ошибочку», второй сурово промолчал. Накануне в отдел прислали ориентировку на некоего проходимца. Корзинин его отдаленно напоминал. Поимка преступника обещала продвижение по службе. А дело не выгорело.

Корзинкин вышел из отделения с пустой головой и пустым желудком. Последний прием пищи был в воздухе на предыдущем рейсе. Потом неожиданно началась заварушка с контрабандой.

Корзинкин огляделся в поисках бара, и тот радостно подмигнул ему подсветкой в виде морды козла. Завладев свободным местом у стойки, Корзинкин заказал двойной коньяк и орешки. Летел он налегке во всех смыслах. Билеты были оплачены фирмой. А вернуться он предполагал не так скоро и будучи состоятельным человеком. Оставшиеся от продажи нехитрого имущества деньги Корзинкин отправил матери и братьям. Ребром встал вопрос: где раздобыть денег на обратный билет. И вопрос этот был не единственным. Как распорядиться своей жизнью дальше? Чтобы ответ получился кратким, Корзинкин попытался бежать в Венесуэлу. А сейчас он вновь оказался у исходной позиции.

Корзинкин цедил коньяк медленно. Во-первых, для питания организма. Во-вторых, чтобы подольше оставаться ближе к цивилизации. Ресурсов на вторую порцию не было.

– Два двойных со льдом. И мясную тарелку.

Парень в темных очках и бейсболке уселся рядом. Официант приветственно поднял руку с полотенцем, подтверждая личное знакомство. Корзинкин с завистью покосился на соседа. Вернее, на тарелку, которая появилась вслед за стаканами. Парень ерзал, собираясь что-то предпринять. Наконец резко повернулся к Корзинкину и подвинул ему напиток.

– Угощаю.

Корзинкин не мог поверить в такую удачу.

– Не узнал? – спросил парень и снял бейсболку.

Что-то показалось Корзинкину отдалённо знакомым. «Лысый! Ты?!» – чуть не закричал он. Но сдержался и потянулся к стакану.

– Ты это, – продолжил лысый без бейсболки, – на брата моего не обижайся. Он вообще-то мужик нормальный.

Опасаясь, что неожиданный приятель передумает, Корзинкин выпил залпом и набросился на закуску. Лысый отнесся с пониманием и повторил заказ.

– Мы вроде виноваты перед тобой. Так это… Может, чем-то смогу помочь?

Накопительный эффект от стресса, голода и алкоголя заструился влагой по небритым щекам Корзинкина.

5

– Слушай, а ты оставайся у нас, а?! Ну а что? Фактура у тебя подходящая! Охранником с руками и ногами возьмут! Я поговорю с кем надо, – лысый доверительно понизил голос.

– Да я врач! Понимаешь ты это или нет?! Врач! Женский доктор!

– От трепло, а… – приятель махнул рукой и накатил очередную порцию.

После третьей нарезки они переехали за плетеный столик под пальмой, с которого открывался романтический вид на огни взлётно-посадочной полосы. Лысого звали Жора. «Отличный парень!» – рекомендовал его позже Корзинкин.

– Ну, допустим, – прищурился Жора. – А чем докажешь?

– Чем… Да хоть чем! – горячился Корзинкин.

– А вот я тебе сейчас придумаю каверзный вопрос…

– Валяй!

– У кореша моего, например, трое детей. И ни один на него не похож! Как доказать, что жена ему изменяет?

– Обожди… Это он сам хочет доказать? Или ты?

– Конечно я! Открыть глаза хочу этому придурку!

– А есть дополнительная информация?

– Обижаешь, – расплылся в улыбке Жора. – Кое-чему меня научили в школе милиции.

– Ну, в таком деле врач тебе не нужен. – Корзинкин немного огорчился, что не удалось козырнуть профессией.

– Ещё как нужен! Если я ему предоставлю фото с наружки, он не поверит. А вот медицинское свидетельство – другое дело.

– Это совсем просто: тест на отцовство. Акушеры тут ни при чём. Мы имеем дело только с конечным продуктом.

Но Жора уже завелся.

– А вот есть у меня ещё одна история… Рассказывает, что трубы у нее перемотаны.

– Перевязаны, может? – усмехнулся Корзинкин.

– Ну, пускай по-твоему. Так вот, утверждает, будто предохраняться не надо. Что скажешь?

– Метод надежный, – Корзинкин обновил стаканы. – Но и он не без греха. Лично делал кесарево после перевязки труб!

– Да ну?! Ты?! Сам?!

Очередной факт о новом друге Жору изумил:

– Уважаю… Давай морского! За тебя!

Приятели синхронно глотнули.

– И зачем тебе та Венесуэла?! Ты же вон какой! – Жора растопырил руки, определяя масштаб личности.

– Да вот я и сам теперь думаю, зачем… – Корзинкин вздохнул. – У меня ведь женщина…

Он хотел добавить, что не одна, но придержал лошадей.

– Где? – Жора громко икнул. – В Венесуэле?

– Да в какой Венесуэле! Дома…

Корзинкин с завистью посмотрел на очередной набирающий высоту авиалайнер и осознал, что пьет на Жорины деньги.

6

– Матушка, Пресвятая Богородица! Да что же это делается?! Изыди, нечистый! – Палыч отступал назад, пока не напоролся на застывшего с разинутым ртом Евгешу.

– Корзинкин!!! Ты?! – Евгеша даже не отреагировал на отдавленную терапевтом ногу.

Корзинкин стоял в пороге ординаторской, как нашкодивший ученик в кабинете директора.

– Почему так быстро? Мы тебя раньше будущей зимы не ждали, – Евгеша на всякий случай тронул рукой Корзинкина, чтобы убедиться в его наличии.

Палыч отпаивал себя «водичкой» из чайника.

– Ты хотя бы предупреждал о телепортациях, ей-богу… Старого больного терапевта так и до инфаркта довести можно, – в подтверждение, но с опозданием, Палыч схватился за область сердца.

Свое триумфальное возвращение Корзинкин представлял иначе: прожженный венесуэльским солнцем, он предстает на планерке в дорогом камзоле, в шляпе с пером, со шпагой и с кошельком, набитым дукатами. Корзинкин не тяготел в художественной прозе и был, в отличие от Рибоконя, далек от поэзии. Зато он любил кино. И собственный образ мушкетера порой ему даже снился. Однажды сон был настолько реалистичным, что по пробуждении он вскочил и распахнул дверцу плательного шкафа. Внутри не было ни доспехов, ни дукатов. Только пустой кожаный футляр для скрипки. Корзинкин хранил в нем паспорт, диплом, сберегательную книжку и другие важные документы. Футляр был единственным наследством, доставшимся от отца, не считая красоты лица и аристократичного лордоза.

Отца Корзинкин почти не помнил. Родители расстались, когда он был маленьким. По эмоциональной версии матери, ушел отец ночью, не прощаясь, с зубной щёткой и скрипкой без футляра. Какое-то время мать хранила в нем нехитрые украшения и деньги. Когда она снова вышла замуж и родила младших, по одному в год, футляр незаметно перекочевал к Корзинкину.

– Здорово были! – на мгновение Анатолич остановился в дверях ординаторской. – Ну, наконец-то… Ожидал тебя гораздо раньше.

Пожав смущенному Корзинкину руку, он совершенно спокойно прошел к своему столу. Не сговариваясь, Евгеша с Палычем цепью двинулись на Анатолича.

– Это что же получается? Ты все знал? И нам ничегошеньки не говорил? – угрожающе начал Палыч.

– Ничего я не знал. Отстаньте.

– В жизни не поверю, что ты бы так спокойно отреагировал, если бы не знал заранее! Евгеша! Пари держу, что он знал!

– Правда, Анатолич, колись! Знал ведь? – вторил Евгеша.

– Знал, не знал – какая разница?! Я говорил вам с самого начала, что он долго там не протянет? Говорил! Ну вот, пожалуйста! – парировал Анатолич. – Получилось немного быстрее.

– Одно дело – предполагать! Другое – знать и не говорить сослуживцам! – горячился Палыч. – Я в бане ещё подметил, что он как-то странно себя ведет…

Пользуясь тем, что временно от него отстали, Корзинкин уже инспектировал холодильник.

Жора действительно оказался хорошим парнем и решил вопрос с обратным билетом. Корзинкин прилетел накануне вечером и переночевал на даче у Анатолича. Под словами «гораздо раньше» Анатолич подразумевал: явиться к планерке и поговорить с главным врачом о трудоустройстве.

Обратный билет оказался самым простым вопросом. Теперь предстояло найти жилье, работу и разобраться с личным.

7

Пока Корзинкин «гонялся за венесуэльским золотом», как трепался в каждой ординаторской Палыч, в роддоме вновь случились кадровые перестановки. Неожиданно для всех Смуглянка перешла работать на кафедру. Эта новость наделала больше шума, чем новое замужество Мальвины и отъезд Корзинкина вместе взятые. Римма Пантелеевна, не питавшая иллюзий по поводу характера Смуглянки, не на шутку обеспокоилась.

В бытность Профессора завуч чувствовала себя неуязвимой, не говоря уже о последнем периоде, когда кафедра оказалась временно «обезглавленной». Замену Дмитрийсаныча до сих пор не прислали, и анархия затянулась. Формально, не вмешиваясь в процесс, обязанности руководителя исполнял заведующий дружественной педиатрической кафедрой. В роддоме он появлялся набегами – подписать скопившиеся бумаги. Римму Пантелеевну это вполне устраивало. Роддомовские заведующие тоже расслабились и варили акушерскую кашу, никому не отчитываясь. До того самого момента, пока не случилась история с истинным вращением плаценты. Со слов терапевта, Анатолич с Рибоконем мчались в тот день в роддом из бани, «едва прикрыв присутственные места». Всё закончилось благополучно: женщина осталась жива. Но подобные чрезвычайные ситуации всегда требуют разбора и особой ответственности высшего лица. Инцидент подтолкнул руководство института к окончательному решению вопроса.

Каково же было удивление всех сотрудников, когда вместо ожидаемого нового заведующего в кабинет Риммы Пантелеевны вошла Смуглянка. Шокировать Римму Пантелеевну было мало кому под силу. У Смуглянки это получилось.

В день неожиданного демарша она стояла в первой очереди на «план». Операционная обрывала телефоны в поисках хирурга: пациентка была уже «слегка в наркозе». Полыхая негодованием, на замену летела сама Фердинандовна, перемахивая в два шага лестничный пролет.

Смуглянка в это время неспешно изучала методический материал на новом месте.

Все терялись в предположениях: кто могущественный покровитель?! И кого ждать новым заведующим?! Обстоятельства кричали о том, что скоро он непременно появится.

Именно в этот непростой для отделения Фердинандовны момент объявился блудный Корзинкин.

– Вот не зря какой-то умный человек сказал: дуракам везёт! Как раз про тебя! – рассуждал Палыч, окончательно оправившись от шока.

– Это почему? – исподлобья взглянул Корзинкин.

– Ну а как же? У Фердинандовны свежая вакансия!

– У Фердинандовны… – Корзинкин почесал затылок.

– Нет, ну вы посмотрите на этого золотодобытчика. Ему ещё и не нравится!

– Да я не против…

– Главное, чтобы Фердинандовна была «за», – подключился Евгеша.

– У неё сейчас не та ситуация, чтобы возражать, – пояснил Анатолич. – Злая только, как черт. Так что давай: ноги в руки и к ней.

Упоминание черта не добавило Корзинкину оптимизма. Вздохнув, он поплелся в кабинет Фердинандовны.

Заведующая действительно «рвала и метала». Без крайней необходимости подчиненные старались в ее поле зрения не попадаться. Чего-чего, а нарушения собственноручно заведенного порядка Фердинандовна не переносила.

8

Ни один мускул на лице заведующей не давал Корзинкину надежды на благополучное разрешение вопроса.

– И уволь меня от подробностей! – бушевала Фердинандовна.

– Мне…

– Я же просила! – она теряла терпение.

Последнее время Корзинкин быстро учился. Поэтому решил не произносить больше ни одного слова.

– Прежде чем пускаться в сомнительные предприятия, надо здраво оценить свои способности!

Фердинандовна метнула в Корзинкина контрольный взгляд. Он смиренно промолчал, тем самым окончательно утверждая себя в новой должности.

Вопрос аренды застопорился до первых заработков. Пристанище на даче Анатолича из временного переросло в постоянное. Взамен Корзинкин протапливал дом и ходил за курами, что, в отличие от акушерства, умел делать с рождения. Продавать яйца соседям также входило в его обязанности. Жена Анатолича раз в неделю приезжала с инспекцией. Такая плата в сложившейся ситуации была для Корзинкина приемлемой. К утренней пробежке до автобусной остановки пришлось привыкнуть и закладывать на нее дополнительные двадцать минут.

Все самые неудобные дежурства и тычки Фердинандовны посыпались на голову Корзинкина, как из рога изобилия. Недавние заслуги в консультации, столь полюбившиеся его сердцу, в пенатах Фердинандовны обнулились. Она не признавала иных авторитетов, кроме своего собственного. Тем более авторитетов «беглых» сотрудников. И все-таки Корзинкин был почти счастлив. Особенно, когда на общей планерке изредка видел Ольгу.

Новый босс оказался молод, рыж и в меру интеллигентен. Кто угодно бы принял все перечисленное за добродетели, но только не Римма Пантелеевна. Елейно улыбаясь при встрече, за глаза она поносила нового шефа на чём свет. Причиной неприязни предположительно оказалось следующее: она не выносила «выскочек». А кто же, как не выскочка, смог стать профессором и получить кафедру в незрелом возрасте?! Пусть не столичную и не самую завидную. Но все же кафедру! Сам «выскочка», как окрестила его немедля Римма Пантелеевна, приехал почти из столицы. Задачи его и впрямь были самыми амбициозными: частная клиника, должность в местном министерстве и квантовый скачок в министерство высшее. Молодой профессор больше благоволил к гинекологии, чем к акушерству. Он видел там больше денег. Не всем же быть бессеребренниками.

Смуглянка о предстоящем новом «пришествии» узнала от Севы, когда ещё находилась в распоряжении Фердинандовны. Бирка «блатной» прицепилась к Севе неспроста. Он всегда болтался в нужных кругах и владел эксклюзивной информацией. На обработку Севы ушло не более двух-трёх жарких свиданий. Кроме того, он был «должен» Смуглянке за тот трусоватый побег от её собственного дома. В итоге, под натиском чар Смуглянки, Сева нашёл выход на нужного человека и организовал для нее собеседование в деканате. К приходу нового профессора Смуглянка уже доводила до исступления несчастную Римму Пантелеевну.

9

Дежурство выдалось более-менее спокойным: с вечера прооперировали «рубец» и ночью пару раз вызывали в приемный покой. В пять утра Фердинандовна уже сидела с сигаретой на любимом подоконнике собственного кабинета.

В очередной раз она штудировала список. Ей, как человеку непредвзятому и принципиальному, поручили выбрать достойных из достойных для поездки на конгресс в Сочи. Это был первый случай, когда разнарядку прислали на целую команду акушеров. Обычно везло только руководящему составу. Рядовые сотрудники посещали выездные обучающие мероприятия за свой счёт, то есть редко. Из роддомовских на память Фердинандовне приходила только Мальвина. Сейчас же заведующая могла указать целых десять фамилий. Уже неделю она пыхтела над списком: отмечала крестиками, вычеркивала и отмечала снова. Прознав о деятельности Фердинандовны, сотрудники изо всех сил сглаживали недостатки: трудились прилежно и кротко сносили замечания.

Истекал срок подачи списка молодому профессору. Собственно, благодаря ему и открылись перспективы самой поездки. Большие связи были одним из несомненных плюсов нового шефа. В этом смысле он составил Римме Пантелеевне серьёзную конкуренцию. Договорились, что Фердинандовна принесёт окончательный вариант на планерку. Час икс приближался, а решения так и не было.

На первом месте стоял Палыч. Ему Фердинандовна была «должна». Поездка в Сочи с проживанием в отеле и полным пансионом эквивалентно заменяла обещанную путёвку в санаторий. Далее следовали заведующие: сама Фердинандовна, Рита Игоревна, Марият и Аманда Карловна. Анатолич, как неформальный заместитель Фердинандовны, шел следующим. Два места уходили в консультацию: Розе Львовне и Мальвине. Итого оставалось две вакансии, на которые претендовали остальные сотрудники родильного дома и консультации.

Ни одно руководство ни за что бы не позволило открыть все фланги и оставить роддом без рабочих рук, если бы не волшебное слово «мойка». Внеплановые каникулы, когда врачебной работы нет, а заплата идёт по-прежнему. Именно в этот момент руководство отправляет в отпуск максимальное число сотрудников. Сейчас эта самая «мойка» как нельзя кстати совпала с южным конгрессом.

Анатолич целую неделю обхаживал Фердинандовну, склоняя отдать два последних места своим друзьям и соратникам – Евгеше и Корзинкину. К Евгеше Фердинандовна благоволила. О Корзинкине, разумеется, не могло быть и речи. Во-первых, он не был лучшим сотрудником. Во-вторых, работал без году неделя. Отсчет Фердинандовна вела от нового поступления Корзинкина в свое отделение, обнулив предыдущий стаж. Таким образом, оставалось ещё одно свободное место. И Фердинандовна грызла карандаш.

Корзинкин прекрасно понимал, что его шансы на поездку стремятся к нулю, и уже готовился к тихой дачной жизни в компании кур и под присмотром жены Анатолича. Он был благодарен Фердинандовне уже за то, что она не отправила его в отпуск, а разрешила появляться в роддоме на «хозяйственных работах», что сохраняло ему базовый оклад.

Фердинандовна не без колебаний выделила пунктиром последнее имя в списке. Десятым членом сочинской команды стала Ольга. За нее просила заведующая консультацией.

10

Смуглянку, как и всех работников кафедры, новый шеф обязал посещать планерку и непременно занимать первый ряд. Римма Пантелеевна на правах завуча сохранила за собой место в президиуме. Во всяком случае, пока.

Медицинские одежды Смуглянки никогда не отличались целомудренностью. Для планерки она выбирала их особо тщательно. Уже месяц Смуглянка «работала» над проектом «шеф». Коленки, шпильки и высокий замах ноги он замечал и даже нежился в моменте, напоминая большого рыжего кота. Но, к сожалению или к счастью, при всех иных различиях, одна деталь объединяла его с предшественником: профессор был глубоко женат. Поговаривали, что жены своей он даже побаивался. Не субтильного телосложения хирург-стоматолог держала мужа в строгости. И он, даже если помышлял о других женщинах, предусмотрительно сдерживался. Из соображений личной безопасности. Кроме суровой профессии, у жены был ещё один существенный аргумент: влиятельный тесть.

Смуглянку подобные мелочи никогда не смущали. Она действовала по обычной схеме: вижу цель, не вижу препятствий. Правда, безрезультатно. По этой причине неподалёку продолжал трепыхался Сева.

От кафедры на конгресс ехали трое: профессор, Римма Пантелеевна и Смуглянка. Профессор брал жену (или наоборот), Смуглянка – Севу. Римма Пантелеевна пока раздумывала над мужем. Все попутчики, естественно, ехали за свой счет. Муж Смуглянки оставался на хозяйстве с ребенком.

– Уже собирался журить, Ирина Фердинандовна! Компания торопит с билетами.

Не читая, профессор сунул в папку листок с фамилиями.

– Утверждать не будете? – спросила Фердинандовна.

– Всё на ваш вкус, на ваш вкус, – ответил заведующий.

– Итак, коллеги! Всех поздравляю с закрытием на мойку и небольшим отпуском. Особенно тех, кто в списке счастливчиков. А если кто-то в него не попал – не расстраивайтесь. С появлением меня на нашей кафедре это станет обычной практикой. Все побываете на конгрессе рано или поздно.

– Хотелось бы рано… – отозвался Корзинкин.

– Всё на откуп нашей уважаемой Ирина Фердинандовны.

Профессор вновь изобразил довольного кота.

– Каждому по заслугам, – отчеканила заведующая. – И согласно штатному расписанию. А ты, Корзинкин, вообще помолчи. Осмелел после своей Венесуэлы.

– Да я просто так… – стушевался Корзинкин.

– Прошу вас, представьтесь, молодой человек! – профессор с любопытством посмотрел на Корзинкина. Слово Венесуэла его заинтересовало.

– Врач Корзинкин. Отделение патологии малых сроков, – отрапортовали с галёрки.

– Совсем недавно делился опытом с заграничными акушерами, – дополнил Палыч настолько громко, чтобы примечание услышали в президиуме.

– Весьма похвально, весьма. Так Вы используете в работе опыт иностранных коллег? – профессор желал углубиться в тему.

Зал оживился.

– Под руководством Анатолича. То есть… Фердинандовны. То есть… Ирины Фердинандовны!

– Общался на местном наречии, – еле сдерживал смех Палыч.

Корзинкину хотелось провалиться сквозь землю. Он понимал, что каждое последующее слово теперь может быть обращено против него. Фердинандовна сидела спиной, но даже через её коротко стриженый затылок он чувствовал испепеляющий взгляд.

– На конгрессе мною будет представлен доклад. Предлагаю вам поучаствовать в дискуссии. А после обсудим, так сказать, перспективы сотрудничества, – неожиданно заключил профессор.

Корзинкин понял, что влип окончательно. С лёгкой руки терапевта он сделался «молодым перспективным специалистом со знанием языка».

11

На Корзинкина в одночасье нахлынули воспоминания почти беспризорного отрочества. Когда маму вызывали к директору, а ей не на кого было оставить малолетних детей, в школу шла соседка тетя Дуся. Она молча выслушивала, что натворил Корзинкин, обещала «ему задать», а потом вела в свой маленький дом за зеленым палисадником, наливала щей и вязала в кресле неизменный шерстяной носок, пока Корзинкин ел. Так и шло всё своим чередом, пока тетя Дуся неожиданно для всех, включая Корзинкина, не вышла замуж за дядю Петю с соседней улицы и не переехала вместе с носком к нему. Беспокоить тётю Дусю у дяди Пети Корзинкин стеснялся, поэтому, если маму вызывали, приходил за неё сам. Вот и сейчас он стоял посреди служебного кабинета в окружении всех заведующих и пытался понять: хвалят его или ругают.

– Корзинкин! Всем было гораздо спокойнее, пока ты терся у Розы Львовны. Хотя бы не создавал проблем. Вот что теперь с тобой делать? Всем миром собирать в Сочи? Хоть какие-то деньги у тебя есть? – Фердинандовна уже спустила пар и пыталась мыслить конструктивно.

Корзинкин развел руками.

– Действительно… Откуда у тебя деньги… Какой чёрт тебя вообще дернул выступить на планерке?! – Фердинандовна закипела ровно на секунду, как электрочайник, который включили по ошибке.

– Думал, для поддержания разговора… – оправдывался Корзинкин.

– Кто тебя просит думать, когда не надо?!

Корзинкин шумно вздохнул.

После диалога с новым шефом было очевидно, что Корзинкина надо брать. Как и то, что в списке Фердинандовны его нет. Ни один человек в роддоме или на кафедре ещё не познакомился с молодым профессором настолько, чтобы просить у него список обратно. Фердинандовна корила себя за то, что поторопилась и не придержала бумагу до окончания планёрки.

Римма Пантелеевна содействовать переговорам категорически отказалась, ссылаясь на «сложные взаимоотношения». О том, чтобы просить Смуглянку, не могло быть и речи. Во всяком случае, Корзинкин был для этого недостаточно масштабной проблемой. Ирина Фердинандовна едва удостаивала ее кивком с того дня, как Смуглянка не вышла в отделение. Остальные заведующие соблюдали формальную любезность, но лишний раз контактировать с шефом не стремились. Фердинандовне пришлось собирать внеплановую летучку.

Роза Львовна влетела в кабинет запыхавшись.

– Прошу меня извинить, товарищи! Бежала со своей планерки! Ирочка!

Фердинандовне досталось отдельное приветствие. С объятиями.

– Так вот, Роза Львовна, – вернулась к вопросу заведующая патологией, – речь идёт о нашем и вашем бывшем сотруднике Корзинкине!

За очками Розы Львовны, как водится, заплясали чертики.

– Встал вопрос о включении дополнительного человека в список. Конкретно Корзинкина. Варианты: поменять кого-то на Корзинкина по уважительной причине, рассмотреть возможность отправки Корзинкина в командировку за счет средств роддома. Какие будут предложения?

Заведующие молчали. Желающих поступиться собственным местом не было. Удалить из списка Палыча или Анатолича не рассматривалось. Евгешу тоже: Анатолич встанет на дыбы. Под вопросом оставалась лишь одна персона: Ольга. Для такой замены требовалась безоговорочная поддержка Розы Львовны.

– Роза Львовна, может, у вас есть какие-то соображения на этот счет? – Фердинандовна действовала дипломатично.

– Так понимаю, спорная кандидатура одна? – уточнила заведующая консультацией.

Фердинандовна кивнула.

– В таком случае, – Роза Львовна поправила очки, – я отдаю своё место.

– Нет, нет и ещё раз нет! Это никуда не годится! Чтобы Вы! Да лучше я…

Фердинандовна не успела уточнить, в чём именно она лучше, как Роза Львовна продолжила:

– В команде я остаюсь. И от поездки не отказываюсь. Но поеду за свой личный счет. Могу себе позволить, – добавила она после паузы.

Присутствующие облегченно выдохнули. Раздались одобрительные аплодисменты.

12

Ботинки Палыча едва касались земли. Он практически парил от восторга. Терапевта доставили в аэропорт отдельным авто! Женская часть команды, включая жену профессора, купалась в его фирменных комплиментах, тостах и дифирамбах. Несмотря на пожизненную терапевтическую практику, в душе Палыч давно считал себя акушером и сегодня готов был поклясться в этом всему миру. Аманда Карловна уже опасалась, как бы не пришлось нести терапевта в самолет.

Корзинкин потягивал пиво и без конца косился на Ольгу. Та положительно его не замечала. Когда Корзинкин всё-таки улетел на «венесуэльские прииски», она рыдала сутки. А по его скорому возвращению почему-то испытала не радость, а душевное опустошение. Все его несмелые попытки заигрывания болтались в воздухе, как, впрочем, и попытки Рибоконя. К моменту вылета на конгресс Ольга чувствовала себя совершенно свободной.

Новый шеф в приподнятом настроении и дорожном клетчатом костюме восседал за центральным столиком, изучая свою новую команду по окружности. Сам себе он казался генералиссимусом. Что почти соответствовало действительности: их с женой ждали кресла в бизнес-классе.

Аманда Карловна совершенно напрасно переживала за Палыча. Он не только сносно стоял на ногах, но даже помогал женщинам размещать ручную кладь на багажных полках. При взлете, правда, он уже сладко спал, пропустив причитания и молитвы Риммы Пантелеевны.

Благодаря искусству пилотов и духовным практикам завуча полёт прошёл идеально. Для кого-то даже незаметно. Всю дорогу из аэропорта в отель терапевт возмущался, что никто не разбудил его для горячего питания.

От веселого пробуждения Палыча на борту до травмпункта не прошло и суток. Также быстро рассеялся сплин Корзинкина. Скомканная и абсолютно ненужная до этого момента салфетка приобрела неожиданную ценность.

Загорелая медсестра в голубой пижаме выкрикнула фамилию Карапетян, и Агата со своим подопечным скрылись в перевязочной. Палыч взвыл погромче, провозглашая рьяное нетерпение. Корзинкин бережно разгладил на коленке салфетку с адресом Агаты и отправил обратно в карман.

– Кто же так адреса девушек хранит? Потеряешь – улетит птичка, – со знанием дела подметил Евгеша.

– Не потеряю, – заверил Корзинкин и похлопал для верности по карману.

– Сегодня пойдёшь?

– На утро договорились. Сегодня банкет. Шеф велел быть.

– И давно шеф тебе указ?

– Так он всем нам пока «указ».

Евгеша не стал возражать, рассудив, что какая-то доля правды в словах Корзинкина есть.

Ноги оказались слабым местом Палыча. У него уже была в анамнезе ситуация, после которой он провалялся на «санаторно-курортном» лечении в отделении мужа Фердинандовны. И вот опять.

Из смотровой терапевта вывезла на коляске всё та же загорелая медсестра и передала с рулоном инструкций в руки Евгеши и Корзинкина. Палыч, успокоенный заправским обезболивающим, восседал гордо и почти торжественно.

– Ну, ты у нас теперь Крестный отец! – всплеснул руками Корзинкин.

– Таскай теперь этого «отца» повсюду, – проворчал Евгеша.

– Да ладно тебе! Ходячий я. Кости целы. Пару дней повозите, а потом я сам.

– До сортира сможешь? – уточнил Корзинкин.

– Попрошу старого больного терапевта не обижать!

– Обидишь тебя. Как же, – Евгеша оценивающе смотрел на Палыча в новом транспортном средстве. – Это же специальное такси теперь вызывать. А оно в три раза дороже!

– У меня, между прочим, производственная травма! Так что счёт предъявлю начальству. Я просил номер со всеми удобствами, а не с Корзинкиным!

– Палыч, ты особенно-то на Корзинкина не наезжай, – предостерег Евгеша. – Для тебя он пока что основная рабочая сила.

В подтверждение слов Евгеши Корзинкин лихо развернул кресло с новоявленным Доном Корлеоне и покатил к пандусу.

– Предлагаю, прежде чем вызывать такси, искупаться. Здесь недалеко, – распорядился Корзинкин.

Идею приняли. И троица покатила в сторону городского пляжа.

13

– Корзинкин! Аккуратнее по зыбучим пескам! Налегай помягче. Не хотелось бы ещё что-нибудь сломать! – командовал Палыч через плечо.

– А ты, я смотрю, поправляешься, – подметил Евгеша, уже набравший полные кеды.

– Пока не отужинаю на банкете, здоровье мое всё ещё под угрозой! Так что не затягивайте с водными процедурами. И вообще, темнеет уже. Зонтики собирают.

– …В городе Сочи темные ночи… – пропел Евгеша.

– Вот именно!

– Мы быстро, – пообещал Корзинкин, скидывая шорты. – Очень уж хочется охолонуться. Употел.

– Палыч, сторожи вещи! У меня там деньги!

– Ой, Евгеша, не смеши мою бабушку. Какие у тебя деньги?!

Белоснежная марлевая повязка и новое транспортное средство придавали Палычу определенный шарм. Кроме того, минимум пару дней можно было эксплуатировать молодежь на законных основаниях. Все это вернуло терапевта в привычное расположение духа.

Отвечая Фердинандовне, что денег на поездку у него нет, Корзинкин слегка темнил. Проживание на даче Анатолича имело свои издержки. Но зато он изрядно экономил и даже отложил какую-то сумму в скрипичный футляр. На юг Корзинкин прибыл с полупустым венесуэльским рюкзаком, рассудив, что смены белья ему вполне достаточно, а купальные принадлежности можно купить на месте. Ещё утром он приобрёл в первом попавшемся павильоне замечательные плавательные трусы в зелёных петухах. И сейчас дефилировал в них в сторону моря. Евгеша решил купаться «в чем есть», поскольку известие о травме Палыча застало его в столовке.

Корзинкин нырнул с разбегу. Евгаше сначала тщательно смочил голени.

Палычу даже нравилось его положение. Он действительно на секунду представил себя главой акушерского клана. И подумал непростительную для терапевта мысль: не начать ли курить сигары? Хотя бы временно.

Мечтания его прервал загорелый парень с детской коляской конструкции «трость». На месте пассажира «сидела» объемная кастрюля.

– Подходи, налетай! Вкусная сладкая кукуруза! Самая сладкая на районе! Не желаете, молодой человек? – обратился он к Палычу.

– Я, конечно, временно инвалид, но не слабоумный, чтобы обрадоваться подобному комплименту!

Торговец ни чуть не смутился и приоткрыл крышку кастрюли. В ноздри и в голову терапевту ударил дурманящий запах вареной кукурузы. Он понял, что не ел со вчерашнего дня.

– По чем ваш товар, любезный? – смягчился Палыч.

– С солью? Без соли? Одну? Две? – захлопотал парень.

И тут Палыч постигло новое озарение: нет денег! Но голод накатил столь отчаянно, что Палыч принялся генерировать идеи. Он вспомнил, что Евгеша что-то лопотал о деньгах.

– Подайте мне, пожалуйста, вон те шорты!

Продавец с готовностью исполнил просьбу. Подобное поведение противоречило всем жизненным принципам терапевта. Но, расценив положение как безвыходное, он запустил руку сначала в карман, а потом в бумажник.

Пловцы вернулись как раз вовремя. Палыч догрызал свой початок и уже косился на остальные.

– Видите? Проявил заботу о ближних!

Корзинкин с Евгешей тоже были голодны и с жадностью набросились на кукурузу. Евгеша, выслушав покаяние Палыча, проявил понимание и простил вольность с бумажником.

– Палыч, а мои шорты тоже у тебя? – спросил Корзинкин с полным ртом.

– Твои на месте. Евгешиных барышей вполне хватило.

– Да нет их здесь, – Корзинкин перестал грызть початок и принялся шерудить ногами песок.

– Ты смотри хорошенько! Куда им деться?! – Палыч оперся на поручни и привстал в кресле.

Вода стекала с мокрого Корзинкина в остывающий песок также безнадежно, как таяли едва забрезжившие мечты. В кармане шорт осталась салфетка с адресом новой знакомой.

14

– Загребай широким плугом! – командовал Палыч. – Жаль, тросточки нет, сгодилась бы за грабли.

Корзинкин, похожий на котлету в панировочных сухарях, сердито посмотрел на терапевта. Они с Евгешей взрыхлили уже два метра площади вокруг Палыча, но всё было напрасно. Шорты испарились.

– Нет, ну вы только подумайте, а! – поменял концепцию Палыч. – Украли дорогую вещь на глазах у пожилого инвалида! Ловкачи!

– Это продавец кукурузный стибрил, пока ты мой бумажник шерстил, – предположил Евгеша.

– Не он! Точно не он! Продавец был постоянно в моем поле зрения! – отнекивался терапевт.

– Ну а кто тогда?!

– Подельник у него был! Он видел, как я из твоих портков деньги вынимаю. И подумал, что в других тоже есть.

Корзинкин продолжал сосредоточенно ползать на карачках, обыскивая каждую пядь песка. Стоило только подумать, что удача вновь ему улыбнулось, как вмешался пляжный воришка. От ощущения провала Корзинкина спасало одно: «отпускные» он оставил в отеле. В кармане шорт лежали несколько монет, ключи от номера и заветная салфетка с адресом Агаты.

– Баста! Кончай работать.

Корзинкин встал и принялся отряхивать подсохший песок.

– Да ладно тебе, Корзинкин, расстраиваться, – успокаивал Евгеша, в тайне довольный, что у самого ничего не пропало. – Найдешь себе ещё одну. Мы ведь только приехали!

– Ещё одну. Как же. Ты видел, какая она? А ты видел, Палыч? – взгляд Корзинкина на секунду засиял мечтой.

Вообще-то Палыч запомнил только загорелую медсестру и травматолога, которые занимались непосредственно ногой, а все другие лица были вытеснены болью в ноге. Но он согласно кивнул, поскольку чувствовал себя немного виноватым в пропаже. Хоть и не готов был в этом признаться.

Когда троица появилась в холле отеля, акушерская делегация в вечерних нарядах подтягивалась в сторону банкетного зала. Никто не собирался пропускать «званый ужин» молодого профессора. Палыч в кресле и Корзинкин в зелёных петухах произвели фурор, что очень огорчило Евгешу, поскольку грузовое такси до отеля оплатил именно он. Но толпа окружила Палыча с Корзинкиным, оттеснив Евгешу за ватерлинию. Не дождавшись внимания, он махнул рукой и в одиночестве пошёл в сторону лифта.

На ужине гвоздём программы снова стал Палыч. Его усадили между новым заведующим кафедрой и его женой. Ещё в аэропорту профессор просёк, что терапевта можно использовать как подушку безопасности. Жена так смеялась над его каламбурами, что профессор хотя бы временно лишался ее неизбежного внимания и мог легонько флиртовать с хорошенькой аспиранткой. Смуглянка выбор профессора не ободряла. Она ковырялась в салате и продумывала следующий шаг.

Аманда Карловна тоже много чего не одобряла. Во-первых, её не позвали в травмпункт, и она полдня сходила с ума, не зная, что происходит. Во-вторых, Палыч был заблокирован профессорской женой и слишком весел для раненого. Верхняя губа с усиками шевелилась, как если бы заведующая обсервацией что-то замышляла.

15

Таксист притормозил у шлагбаума. За ним начиналась закрытая территория пусть не элитного, но очень добротного коттеджного поселка.

Вообще-то Агата не собиралась выходить из машины. Но Марсель смотрел на нее так жалобно и доверчиво, что сердце ее дрогнуло.

– Горе луковое… Мне кажется, я никогда от тебя не избавлюсь…

Марсель был так зачарован своей прекрасной сопровождающей, что мысль об оплате проезда не пришла ему в голову. Агата вытащила из кошелька несколько купюр и подала водителю.

– Выходим! – скомандовала она.

Марсель беспрекословно подчинился. Она оглядела его сверху вниз, взяла за здоровую руку и повела вдоль частного сектора, как воспитательница детского сада возвращает родителям перехваченного при побеге ребёнка.

– У меня свой сын дома. А я с тобой вожусь!

Весь разговор состоял из монолога Агаты. Но взгляд Марселя по красноречию вполне заменял человеческую речь.

– Мне завтра на конгресс с утра. Я тебе уже говорила. Я врач, акушер-гинеколог!

Марсель семенил рядом.

– Мне повезло, если хочешь знать! В нашем городе редко удавалось учиться. Я же заведующей была.

Агата выпрямилась, подчеркнув совсем не лордоз. Ах, если бы это видел Корзинкин… Но за руку держался Марсель.

– Не веришь? По санавиации летала!

Марсель хотел подтвердить, что ещё как верит! Но не посмел перебить.

– Какая учёба с такой работой?! Сплошные командировки! А здесь? Только приехала – и на тебе! Конгресс! Профессоров тьма-тьмущая! Все книжки пишут. А мы по ним работаем. Понимаешь?

Марсель очень даже понимал. Просто в данный момент потерял дар речи. Агата бы удивилась, узнав, что среди армянской родни он слыл ярым болтуном. Переговорить его было мало кому под силу. Мама Марсела уверяла, что родился-то он нормальным. Просто в детстве над кроватью сына висело радио. Вот он и пристрастился болтать без умолку. На всех известных языках.

Завидев Марселя за руку с девушкой, армянская мама едва не лишилась чувств. В сравнении с сыном была она гораздо увесистей. И только по мягкому взгляду тёмных глаз в них можно было распознать родственников. Подвязанная рука едва не спровоцировала еще один обморок. Отец Марселя вовремя подхватил жену под руку.

Не надо знать генетические законы Менделя, чтобы с первого взгляда понять, в кого пошёл фигурой Марсель: он был клоном своего отца. А вот что столько лет примагничивало папу и маму, стоило поискать в законах физики. С возрастом папа не усох, и мама не поправилась. Каждый был в своём теле изначально. Но контрастный антропометрически союз был примером и гордостью всей родни.

Марсель был одним из четверых братьев. Не младшим, но самым не пристроенным. Поэтому душу армянской мамы окутал пряный аромат надежды.

– Так уж вышло… Чинил диван, – развела руками Агата, с облегчением передавая Марселя. – Рана обработана, как положено. Я проконтролировала.

Агата зря волновалась о претензиях. Ничего подобного не произошло. Но и отделаться от семейства быстро тоже не получилось. Она и глазом не успела моргнуть, как уже сидела за накрытым столом, а перед ней дымилась тарелка со знаменитыми «мясными розами».

16

Корзинкин в этот момент тоже усиленно питался. Шведский стол, несомненно, улучшил настроение, и утрата заветной салфетки переживалась уже не так остро. Что он мог предпринять поздним вечером в чужом городе? Ничего!

– Ну, допустим, обратишься ты в адресный стол. Что у тебя на нее есть? – разглагольствовал Евгеша.

– Имя, – Корзинкин налегал на отбивную.

– Одного имени мало! Надо хотя бы фамилию.

– У неё очень редкое имя: Агата!

– Хм. Действительно, имя редкое… А если она приезжая?

– Я не спрашивал.

– Адрес совсем не помнишь?

– Совсем, – убедительно ответил Корзинкин. – У меня зрительная память не очень.

– Эх, Корзинкин, Корзинкин. Не бывать тебе разведчиком. Удивляюсь, как вообще тебя взяли в Венесуэлу с такими данными.

– Так он туда и не доехал! – гоготнул Палыч, почуяв любимую тему.

– Какая-то улица ягодная была… То ли каштановая, то ли виноградная…

– Ту ты деревня, Корзинкин! Каштан – это орех, а не ягода! – возмутился Евгеша.

– Это, между прочим, вопрос спорный! – вступился Палыч. – Французы до сих пор не определились.

– Орех, не орех – сведений все равно мало! – вильнул Евгеша. – Будешь ходить по улицам и заглядывать в лица всех встречных девушек.

– А вот и не всех! – Корзинкин парировал. – Она высокая!

– Облегчает задачу: заглядывать в лица всех высоких встречных девушек! – Палыч был достаточно обезболен для игривого настроения.

– А еще можно дать объявление на пляже. Пусть спасатели каждый час вызывают Агат! – оживился Евгеша.

– Сомневаюсь, что найдется хотя бы одна, кроме нее, – возразил Корзинкин.

– Да ты влип, похоже, – покачал головой Евгеша.

Молодой профессор постучал вилкой по бокалу, привлекая всеобщее внимание. У него созрел очередной тост для сплочения коллектива.

– Дорогие коллеги! – глаза профессора были слегка прикрыты, чем он ещё сильнее напоминал обласканного жизнью кота. – Без преувеличения хочу сказать, что здесь, на берегах южного взморья, собралась элита акушерства! От почтенных наставников (как царевна-лягушка, он взмахнул рукавом в направлении столика Аманды Карловны, Риммы Пантелеевны и Розы Львовны), до перспективных молодых кадров (настал черед столика Евгеши и Корзинкина). И, конечно же, золотой фонд нашего родильного дома, его кузнечный цех, оплот и надежный тыл нашей работы!

Он оставил жену-стоматолога и ногами пошел в направлении Фердинандовны, Риты Тигровны и Анатолича.

– Не могу назвать всех поименно, – молодой профессор вновь взмахнул рукавом и едва не пролил бокал на Смуглянку, – но я каждого из вас уважаю, ценю и благословляю на нашу успешную совместную работу! Гип-гип ура!

Тронутые речью руководителя, молодые подхватили клич, и по залу прогремело «ура!». Корзинкин подмигнул Ольге, сидевшей за пару столиков от него.

Агата в это время откинулась на спинку стула и незаметно ослабила поясок. Мясные армянские розочки были очень питательными.

17

Несмотря на возражения армянской мамы, Агата использовала всё медицинские аргументы, чтобы Марсель не навязался в провожатые, и самостоятельно вызвала такси.

– Нет, нет и нет! Ни в коем случае! Пострадавшей конечности нужен покой!

– Агата-джан! – подскочил один из братьев. – Ноги-то у него на месте, всего лишь рука болит! Как не проводить девушку!

– Не имеет значения! Без нагрузки лучше идет заживление! Особенно в первые сутки! – Агата импровизировала. – Нанесите мазь, которую прописал доктор. И постельный режим до утра!

Дальнейшая дискуссия была излишней. Семейство столпилось у ворот и дружно махало вслед отъезжающему такси. Агата сумела отступить, но не скрыться. У Марселя, в отличие от Корзинкина, адрес ее остался.

– На набережную! – скомандовала она водителю.

– Вызывали же на Миндальную!

– Я передумала.

– Э, нет! Так дело не пойдёт! До набережной дороже! – кепка над водительским сидением беспокойно задвигалась.

– Я оплачу, сколько скажете! На набережную!

Судя по тому, что кепка постепенно успокоилась, ответ Агаты был принят.

Как же хорош был вечерний сияющий город. Несмотря на босоножки и сарафан, в какой-то момент он показался Агате новогодним. В родном городе Агаты в конце мая порой ещё лежал снег. Теперь он остался в прошлом вместе с санавиацией, селекторными совещаниями и камбэками бывшего.

– Вот здесь остановите, пожалуйста!

Расплатившись, она выбралась из тесноватой для ее роста машины и мягко захлопнула дверцу. Высокая Агата сложена была дивно. Во всех её движениях сквозило нечто от дикой пантеры: размашисто-мягкое. Это выделяло Агату как на светском рауте, так и за операционным столом.

Она решила не спускаться на шумную набережную, а пройтись по уютной второй линии, среди пальм и олеандров.

Подобно штормовой волне, мелодия окатила с ног до головы. Музыканта она заметила гораздо позже. Лакированные ботинки, узкие брюки и шелковая рубаха с длинным рукавом, застегнутая на уровне выпирающего кадыка – всё было тотал блэк. Белой была лишь широкополая шляпа. Скрипка была цвета скрипки. А у ног его лежал распахнутый скрипичный футляр с несколькими купюрами.

Менялись слушатели, а он играл мелодию за мелодией. Агата стояла как зачарованная, ни разу не изменив положения тела. Ей чудилось, что скрипка поёт про её собственную жизнь. Особенно далеко унесла Агату песня Besame Mucho.

Она очнулась, когда музыка стихла, а скрипач, совершенно к ней безучастный, прагматично подсчитывал вечерний заработок.

18

– Концерт окончен, – не глядя на Агату, объявил музыкант.

– Это вы мне? – удивилась девушка.

– Вам. Остальные давно разошлись.

Агату изумило даже не обращение к ней лично, а то, что он вообще заговорил человеческим голосом. Скрипач казался ей чем-то недосягаемым, как и его мелодия. Краем глаза она разглядела золотой вензель на черном бархате.

– Какая красивая коробочка! – восхитилась Агата.

– Мне показалось, вам понравилось, как я играл, – хмыкнул скрипач.

– Очень! Очень понравилось!

– Ну да, ну да, – недоверчиво пробормотал он.

– Скажите, пожалуйста, а что означает «А.К.»?

– Это вам не коробочка, а скрипичный футляр! Или кейс.

– Простите…

– Дилетанты…

– Это имя? Или название скрипки? – не унималась Агата.

Он снял, наконец, свою белую шляпу, и Агата увидела мужчину лет пятидесяти, гладко выбритого, с залысинами на седеющей шевелюре. На секунду ей показалось, что она уже где-то его встречала. Но Агата отмела эту мысль по причине полной несостоятельности. Она впервые слушала скрипку так близко. И в ее городе вообще не было уличных музыкантов.

– А вы любопытная, сударыня, – скрипач взглянул на Агату более внимательно, отметив про себя её безупречную фигуру.

– Меня зовут Агата. А вас?

– Агата… Красивое имя. А вы всегда знакомитесь с первым встречным?

– Так вы же не первый встречный! Я вас долго слушала! Вы чудесно играете.

– Спасибо, – скрипач почти улыбнулся.

– Так как же зовут вас?

– Адам.

– Что?! – Агата сделала «пружинку» на месте. – И вы ещё говорите, что у меня редкое имя?! Адам – вот это я понимаю редкое! Библейское.

– Смотрите какая образованная, – он вновь почти улыбнулся.

Девушка его забавляла. Агата обиженно надула губки.

– Я, между прочим, врач. Акушер-гинеколог.

Последние слова почему-то потрясли Адама.

– Час от часу не легче, – произнес он.

– Вам не нравятся акушеры?

– Ну что вы! Нет же! Просто мой сын врач.

– О, у вас такой взрослый сын?!

– Наверное как вы.

– Очень интересно! А какой?

– Я точно не знаю, – музыкант смутился.

– Да как же?! Вы что, не общаетесь?!

– Так вышло.

– Вот это да…

Агата искренне расстроилась. И музыкант по-настоящему улыбнулся.

– Вы добрая девушка…

– Вам надо обязательно помириться с сыном, Адам! – ответила она пылко.

– Я буду стараться.

– Так что же это все-таки за буквы?

– Это памятный инструмент, – Адам погладил футляр. – А буквы – это моё имя и фамилия: Адам Корзинкин.

19

На балконе не было собственной иллюминации. Свет сюда попадал сквозь открытые окна ресторана вместе с бряцаньем посуды, легкой музыкой и голосами акушеров. Из кромешной темноты сада легкий ветер приносил аромат цветущих деревьев. Смуглянка в белом брючном костюме, купленным специально для поездки, стояла у перил, вдыхала второе и терпела первое. У лица ее туда-сюда мелькал огонёк сигареты.

– Сверчки.

– Что? – девушка вздрогнула и оглянулась.

– Сверчки, говорю, стрекочут.

Евгеша рылся в карманах в поисках пачки родопи.

– В номере оставил. Не угостишь?

Смуглянка закатила глаза, но все-таки достала из кремового клатча пачку Sobranie. Компанию Евгеши она рассматривала в последнюю очередь, то есть никогда. Но с самого начала поездки она скучала. Молодой профессор оказался крепким орешком. Смуглянка надеялась, что в неформальной обстановке ситуация поменяется. Но жена-стоматолог всегда была начеку. А стоило ей отвернуться к Палычу, как супруг тут же кидался в компанию аспиранток. Занудам было далеко до Смуглянки. Но у них как-то получалось привлечь шефа пустыми разговорами о «кандидатской» и вульгарным декольте. Смуглянку это бесило до такой степени, что пришлось купить сигареты.

– Темно, хоть глаз выколи, – Евгеша затянулся дамским вариантом.

– Надеюсь, ты не станешь каламбурить про темные ночи? – Смуглянка вновь закатила прекрасные глаза.

– Как в песне? Точно!

– Не продолжай! – Смуглянка сделала останавливающий жест ладонью.

У Севы еще были дела. И он собирался присоединиться к акушерской компании только через два дня. Смуглянке надо было срочно решать, что бесит больше: скука или Евгеша. С завтрашнего утра начинались лекции и доклады. И это самое веселое развлечение, которое ее ожидало в отсутствии Севы. Евгеша был прост для неё настолько, насколько иномарка Севы отличалась от служебного роддомовского автомобиля «Нива». И все же Смуглянка была не про одиночество. Она еще раз оценивающе взглянула на Евгешу. Результат был неудовлетворительным.

– Угости хотя бы даму вином, – со вздохом сказала она.

Евгеша, окрылённый столь быстрой и неожиданной победой, спотыкаясь, побежал в ресторанный зал, пряча в кармане затушенную слюной сигарету. Смуглянка поморщилась. Вино было сейчас как нельзя кстати. Без него продолжение вечера было под угрозой фиаско.

Евгеша буквально набросился на официанта, требуя два, а лучше четыре бокала. Получив свое вместе с подносом, он добавил туда сырную тарелку, отщипнул из настольного букета белую альстромерию и, стараясь удержать равновесие, полетел на балкон. К пущему удивлению Евгеши, Смуглянка его ждала.

– О, да ты, оказывается, сообразительный, – похвалила Смуглянка и выпила бокал залпом.

– Так я вообще хозяйственный! – подтвердил Евгеша и последовал её примеру.

Вино оказалось игристым, что и дало о себе знать после третьего и четвертого бокалов.

– А был ли ты сегодня на море, друг мой? – Смуглянка кокетливо поправила бретельку.

– Я даже купался! Мы с Корзинкиным! Когда Палыча на травмпункт возили!

– И как вода?

– Бодрящая! Но мы так употели, что была в самый раз! А Корзинкина ещё и обокрали! Это Палыч не уследил, – зачем-то добавил Евгеша.

– О! У Корзинкина есть что красть? – Смуглянку слегка качнуло.

– Да было кое-что ценное… – туманно ответил Евгеша. – Мое всё при мне.

– Я тоже хочу купаться! – заявила Смуглянка.

– Что, сейчас?! Темно же… – Евгеша цеплялся за остатки здравого смысла.

– Конечно сейчас! И хорошо бы ещё вина!

– Щас сделаем! – Евгеша тоже вошёл в раж. – Жди меня тут!

В голове у Смуглянки промелькнула мысль, что пойти в номер и лечь спать – самое верное решение, но Евгеша уже был тут как тут, на сей раз с целой бутылкой игристого.

20

В пять утра Анатолич был гладко выбрит и готов действовать. Ночью он не сомкнул глаз. Все из-за того, что Евгеша самым бессовестным образом в первые сутки пребывания не явился ночевать. Корзинкина подвергли тщательному допросу ещё с вечера. Именно на него Анатолич возлагал ответственность за вопиющий инцидент. Корзинкин сопричастность категорически отрицал.

Чтобы не привлекать излишнего внимания, Анатолич пробрался в комнату соседей через балкон.

Корзинкин спал молодецким сном, сбросив одеяло на пол. Кровать была добротной, но коротковатой, поэтому с неё свисали две ступни сорок пятого размера. У Палыча свисала лишь одна нога: забинтованная. И даже в этом виде она выглядела изящнее корзинкинских.

Не обращая никакого внимания на хозяев, Анатолич принялся заваривать чай. Он даже не пытался соблюдать тишину. Наоборот: производил по возможности как можно больше шуму.

– Да что же это делается, а? – промычал сквозь сон Палыч. – Это же психологическая интервенция чистой воды!

– Евгеша пропал. Надо действовать, – вбросил Анатолич, не отрываясь от чайной церемонии.

– Ты со своим Евгешей со вчерашнего дня плешь проел! Евгеша, Евгеша! Куда он денется, твой Евгеша. Дело молодое. Заночевал у кого-нибудь в соседнем номере.

– У кого?! – Анатолич едва не пролил кипяток. – У Аманды Карловны твоей? Или у Риммы Пантелеевны? Кто тут ещё поблизости?

– Ну что ты сразу непорочных дам приплетаешь? Есть и более беспринципный контингент: Фердинандовна, например. Или Рита Тигровна! – Палыч явно проснулся.

– Ты с дуба рухнул, Палыч? Какая Рита Тигровна! Евгеша не из этих! Как их называют… Не из альфонсов!

– Вот те здрасте! – Палыч уже сидел на кровати, поглаживая больную ногу. – А при чем здесь альфонсы?! Может, у них по обоюдному желанию и согласию.

– Кончай ржать, а! Человек пропал, а тебе все хиханьки да хахоньки! Говорю тебе: не такой Евгеша, чтобы в первую же ночь к женщине незнакомой забуриться!

– Да почему же сразу незнакомой! Полный отель знакомых!

Анатолич махнул рукой и пробубнил себе под нос, что Палыч бенадежен.

– Можно потише, а? Спать не даёте! – Корзинкин подал голос, но не шелохнулся.

– Корзинкин! – принялся за своё Анатолич. – Уверен: ты что-то знаешь! Не можешь не знать! Ты последний, кто видел Евгешу!

– Да говорю же, ничего я не видел! Шампанское он потащил на балкон. И был в тот момент жив-здоров.

– Кому он его понёс? – забеспокоился Анатолич ещё больше.

– Тому, кто был на балконе, – ответил Корзинкин и перевернулся на другой бок. – Поспать дайте!

– А чего это ты, кстати, через балкон к нам вломился? Мог бы и в дверь постучать! – опомнился Палыч.

– Постучать бы мог. Но тихо бы вы не открыли. А громко – перебудил бы всех наших. Это лишнее!

– Анатолич, ты прям как на планерке Евгешу прикрываешь! Вот это я понимаю взаимовыручка! Только Евгеше вроде не перед кем отчитываться. Свободный человек.

– А если профессор заметит, что его нет? Что тогда? Евгеша, между прочим, как и все мы, за казённые деньги приехал!

– Да будет тебе паниковать раньше времени, Анатолич! Пять утра! Времени до завтрака полно. Ещё явится, – для сонного Корзинкина это была целая речь.

– А все же весьма интересно, где заночевал Евгеша? – Палыч на глазах поправлялся.

21

Ни на завтрак, ни на открытие конгресса Евгеша не пришел. Кроме обитателей двух соседних номеров, пропажу его никто не заметил. В этом смысле беспокойства Анатолича были напрасны. Профессор был слишком занят официальной частью и пересчитывать свою делегацию не собирался. Тем более, что кроме Евгеши отсутствовали ещё несколько человек. Римма Пантелеевна с Розой Львовной спозаранку уехали на местный рынок за домашним гранатовым вином и сыром. Аманда Карловна порывалась сделать то же самое, но её убедили остаться, чтобы исчезновение остальных не было слишком уж явным. Поэтому она просто сдала деньги и теперь держала оборону на первом ряду конференц-зала. Фердинандовна, как ответственное лицо, помалкивала, поскольку была в доле с вином.

Римма Пантелеевна поехала не только за вином и сыром. У неё был заказ от мужа: барсучий жир. Почему она решила искать данный продукт на сочинском рынке, не могла понять даже уважающая народную медицину Аманда Карловна. Широты были неподходящие. Но соседка Риммы Пантелеевны по даче утверждала обратное: прошлым летом она купила именно здесь флакон прекрасного барсучьего жира. Помимо устных инструкций, в сумочке Риммы Пантелеевны лежала схема рынка с помеченным галочкой прилавком.

Корзинкин почти смирился, что Агата потеряна для него безвозвратно. «Не судьба…» – убеждал он себя. Поймав взгляд Ольги на завтраке, он решил отыскать ее в зале и усесться как можно ближе. Ольга делала вид, что внимательно изучает содержимое пакета участника конференции, но сама тоже высматривала Корзинкина. Однако не успел он протиснуться в нужный ряд, как увидел в дверном проёме Её… Он узнал бы это лицо из сотни… Нет, из тысячи. Перед ним стояла Агата в страшно элегантном бирюзовом платье. И оно умопомрачительно шло к ее голубым глазам. Корзинкин оценил их ещё вчера. Без платья. Вернее, с другим платьем. Он совершенно ошалел. Ольга могла теперь смотреть на Корзинкина сколько угодно, не опасаясь быть замеченной. Для него существовала только Агата.

Через пару минут он вышел из ступора и бросился к ней навстречу. Агата тоже его узнала и ослепительно улыбнулась. Только сейчас она вспомнила, что дала вчерашнему знакомому из травмпункта адрес, чтобы он починил ей диван. Поездка к Марселю и встреча со скрипачом временно вытеснили из памяти эту мимолетную договоренность.

Пока Корзинкин двигался в её сторону, она срочно придумывала оправдания. Агата решила, что Корзинкин, вероятно, приходил, но она ему не открыла, потому что дверной звонок не работал. Не могла ведь она знать, что заветная бумажка с ее адресом исчезла вместе с шортами Корзинкина. Она так увлеклась предстоящей оправдательной речью, что забыла удивиться, каким образом оказался здесь ее новый знакомый?! Сам Корзинкин был настолько потрясен бирюзовым платьем, что забыл и про Ольгу, и про шорты, и про диван. Единственное, о чем он думал теперь – «Это судьба!».

22

– Я… – начали они одновременно и засмеялись.

Корзинкин собирался объяснить утреннюю неявку, Агата – неоткрытую дверь. Оба жаждали извиниться.

Почувствовав, что Агата и так не обижается, Корзинкин опустил пока историю про пляж.

– Ты здесь работаешь?

– Нет! Я вообще пока нигде не работаю. Но скоро буду! – добавила она убедительно.

– А ты ведь говорила, что врач?!

– Врач, – Агата улыбнулась, и на щеках появились восхитительные ямочки.

– Так и я врач! Женский доктор!

– Да что вы говорите?! – изобразила удивление Агата. – Неужели?!

– Постой… Корзинкин на секунду замер. – Ты тоже акушер?!

– Да! – Агата кивнула.

– И тоже приехала на конгресс?? А как же диван? Ты говорила, что сломан диван… – Корзинкин пытался сопоставить.

– Я приехала сюда жить! А сейчас пришла на конгресс! Диван действительно сломан. Вернее, не собран. Марселя помнишь?

– Ещё бы не помнить! Да я всю ночь не спал, переживал, – Корзинкин перешел на патетический тон.

– Обо мне или о Марселе? – флиртанула Агата.

– О тебе, конечно! Угораздило нас на пляж. Это всё Евгеша: пойдем купаться да пойдем купаться! А сам теперь пропал!

– Евгеша, это тот маленький? – уточнила Агата.

– Он самый!

– Так вы оба акушеры?!

– Молодые люди! Не стойте в проходе! – парочку оттеснила вновь прибывшая партия участников конференции.

– Вступительное слово! Пойдем поближе! Я хочу всех внимательно рассмотреть! – Агата увлекла Корзинкина на ближайший свободный ряд, продолжая интервью.

Корзинкин безропотно следовал за ней, отвечая на вопросы.

– Так ты работаешь в роддоме?!

– Да!

– Удивительно. Это же удивительно! А шорты, говоришь, украли вместе с адресом?!

– Ага, он в кармане был.

– А как же ты шел домой? – Агата прыснула.

– В петухах. В зеленых петухах, – ответил как на духу Корзинкин.

– В каких ещё петухах?!

С соседних кресел зашипели. Председатель конгресса начал вступительную речь. По правую руку от него в президиуме сидел молодой профессор, крайне сосредоточенный и подтянутый.

Взгляды зрителей были устремлены на сцену. И только один, с двумя маленькими слезинками на Корзинкина: взгляд Ольги.

23

По мере того как время близилось к полудню, участники конгресса оживлялись. Даже те, кто периодически засыпал на докладе столичного аспиранта о слабости родовой деятельности в первом периоде родов. Согласно регламенту мероприятия, приближался «обед». И был он не просто набором из трех блюд, а праздничным шведским столом в ресторане отеля. Палыч уже уточнил у знакомого портье, что на отдельном столе обязательно будут напитки из местных погребов.

Анатолич был, вероятно, единственным человеком в зале, кто пребывал в тревоге. Он почти не слушал доклады и без конца оглядывался на входную дверь. Евгеша из нее по-прежнему не появлялся.

Когда председатель секции акушерства объявил перерыв, толпа загудела и устремилась к выходу, словно это было окончание масштабной планерки в родильном доме.

Смуглянка появилась в ресторанной зале в платье ягодного цвета и в солнцезащитных очках. Она расположилась за свободным столиком у окна. Роддомовские не заметили ни ее появления, ни вчерашнего исчезновения. Во-первых, было слишком много посторонних людей, во-вторых, все были слишком заняты приемом пищи. Соседей по номеру у Смуглянки не было. Откуда им было взяться в единственном пентхаусе с шикарной круговой панорамой. Спонсор проекта Сева собирался вскоре присоединиться к роскоши.

Никому из посвященных не пришло в голову связать исчезновение Евгеши со Смуглянкой.

Идея искупаться на диком пляже пришла после третьей бутылки игристого. Бережливый и всегда рассудительный Евгеша абсолютно потерял голову. Они перебрались через перила и спустились в неосвещенный сад по пожарной лестнице. В ожидании такси они целовались в саду, потом на заднем сидении автомобиля. Водителю было сказано ехать на безлюдный пляж. И он помчал их к абхазской границе.

Купаться решили голышом. Иначе зачем было ехать на дикий пляж. Оставив на берегу всю без исключения одежду, Евгеша со Смуглянкой бросились в прохладное море. Даже в темноте Смуглянка обжигала воображение Евгеши неземной красотой.

Совершенно внезапно, взмывшая ввысь Смуглянка оказалась в свете софитов. Евгеша принял видение за шаровую молнию и зажмурился. Но погода была идеальной, без единого намека на грозу. Да и вспышка никуда не исчезла. Зато большая часть Смуглянки вернулась под воду.

24

Приватная вечеринка закончилась. Две мокрые беззащитные головы торчали над водой, как поплавки, и жмурились под лучом прожектора, как под гигантским торшером. Смуглянка больше не хохотала. Евгеша вынужденно трезвел.

– Граждане купающиеся! – раздался голос из темноты. – Это территория заповедника! Спускаться в воду здесь категорически запрещено! Вы нарушили закон и распугали ценные породы рыб! Немедленно выходите на берег для оформления!

Купающиеся были бы рады выходить, но вся их одежда осталась на прибрежных камнях.

– Скажи, чтобы выключили свет, – зашептала Смуглянка Евгеше.

– Не послушают, – также тихо ответил он.

– Отставить разговоры! – продолжал невидимый голос. – Выходите по одному!

– Выключите, пожалуйста, свет, – неожиданно тонко взмолился Евгеша.

– Не положено!

– Я не буду выходить раздетая! – заявила Смуглянка так громко, чтобы слышали на берегу.

– Мы отвернемся, – гоготнул второй.

Евгеше вдруг показалось, что в воде его кто-то схватил за ногу. Он заорал, что есть мочи. И, создавая вокруг кучу брызг, принялся то ли плыть, то ли бежать к берегу.

– Ты куда?! – испугалась Смуглянка.

– Акулы! – вопил Евгеша.

– Здесь не водятся! – кричала Смуглянка, но бежала следом.

– Слышала? Это заповедник! Здесь водится кто угодно!

Добравшись до берега первым, Евгеша схватил ближайшую одежду. Но это оказалось платье Смуглянки. Он выругался и швырнул его в сторону воды, откуда выходила мокрая и только что желанная дива.

Смуглянка быстро успокоилась и стала получать удовольствие от процесса. В отличие от Евгеши, одевалась она неспешно и тщательно, как если бы собиралась на свидание.

Когда купальщики оказались частично одеты, к ним вышел человек с пузиком в защитного цвета форме. Прожектор продолжал светить откуда-то извне. На вопрос о документах, Евгеша в прилипающей к мокрому телу рубашке стал пространно рассказывать про банкет. Сотрудник охраны был терпелив и понятлив. Дослушав Евгешу, он понял, что документов не предвидится.

– Пройдемте в служебный автомобиль, – предложил он.

– Это еще зачем?! – запротестовал Евгеша. – Откуда мы знали, что здесь нельзя купаться? Таксист нас привёз и высадил! С него и спрашивайте!

– Пройдемте, – охранник оттеснял пленников в сторону дороги, где действительно стоял служебный автомобиль и контрастно тощий напарник с мощным фонарем на плече.

– Девушку хотя бы отпустите! – Евгеша брыкался в руках охранников.

– Девушку? Девушку отпустим, – пообещал тот, что с пузиком.

Вероятно, он был за старшего.

– Подмогу приведи! – шепнул Евгеша, когда тощий паковал его в машину.

– Вы же не собираетесь оставить меня здесь одну среди ночи?! – Смуглянка была возмущена и уже завидовала Евгеше.

Уезжать собирались явно без нее.

– Как-нибудь доберетесь. Деньги же у вас есть, – ответил главный через открытое окно, намекая на элегантный клатч.

– Что значит как-нибудь?! Я здесь не останусь! – Смуглянка всерьёз испугалась. – Меня тогда тоже арестуйте!

– Вот же люди пошли… Сами в каталажку просятся… Ладно… Садитесь рядом со своим ухажёром. Подбросим до города.

Пока никто не передумал, Смуглянка безропотно подчинилась. Она действительно не имела понятия, где находится и как выбираться отсюда самостоятельно.

25

В отличие от Корзинкина, у Евгеши было правило, которому он следовал неукоснительно: не разглашать «на отдыхе» свою профессию. Иначе вся компания будет отдыхать, а он продолжать работать. Люди думают, что оказывают уважение, посвящая акушера в личный анамнез. Причем мужчины делают это с не меньшим энтузиазмом, чем женщины. А один из знакомцев при каждой встрече рассказывает Евгеше «новый анекдот про врачей». И каждый раз обижается, что он не смеется.

Правда тот же знакомый предъявляет и другое. «Почему ты никогда не берешь трубку, когда я тебе звоню?! Я ведь всегда беру, когда звонишь ты!» А Евгеша каждый раз не знает, что ответить, потому что сам не звонил ему никогда.

Но сегодня Евгеша отошёл от правил. Во спасение самого себя.

Обезьянник был тесный, душный, с неудобными железными скамейками и ещё более неудобным отхожим местом. Оно напомнило Евгеше далёкий детский сад, где дверь в кабинке не была предусмотрена. Еще более смущала грозного вида охранница с признаками гиперандрогении: сальными жидкими волосами, собранными в пучок, и крупными прыщами на подбородке. При других обстоятельствах Евгеша вообще бы не решился с ней заговорить. Но в данный момент она была единственным человеком, в руках которого была его надежда на послабление. Два сокамерника не считались. Тем более что они спали лицом к стене с момента заселения. Парня-коротышку, как определил его Евгеша, взяли за незаконный оборот кукурузы на пляже. А старик был в обезьяннике завсегдатаем: попадал, когда становилось скучно болтаться по улицам.

– Извините, – Евгеша подошел к решетке и взялся руками за прутья.

Охранница даже не взглянула в его сторону.

– Кхе-кхе… Извините, – чуть громче произнес Евгеша.

Она приподняла одну бровь.

– Могу я попросить воды?

– Не положено!

– Что, трубы горят? – подал голос парень, не поворачиваясь.

– А откуда вы знаете? – оживился Евгеша.

– Перегар на всю камеру!

– Извините… – на сей раз Евгеша обратился к приятелю по несчастью.

– Прекратить базар! Не положено! – женщина встала и подошла к решетчатому заграждению. Стоя, она ещё больше напоминала гренадера. И Евгеша всерьез заподозрил у нее синдром поликистозных яичников.

– Извините, – на свой страх повторил Евгеша. – Может, я могу быть вам чем-нибудь полезен?

Охранница усмехнулась:

– Интересно, чем?!

– А я врач, акушер-гинеколог! Может, у вас есть какие-нибудь вопросы?

– Я, по-твоему, каждому задержанному свои личные вопросы задавать буду?! – возмутилась она.

Но в глазах мелькнул явный интерес. Евгеша его уловил и поэтому продолжил:

– Ну, мы можем с вами поговорить тет-а-тет. А когда я отсюда выберусь, то смогу произвести полноценный осмотр.

– Что?! – взревела охранница.

– Профессиональный! Я имею в виду исключительно профессиональный! – спохватился Евгеша.

– Ещё чего не хватало!

Но наживка была уже проглочена.

Через полчаса Евгеша наворачивал котлету с картофельным пюре в одиночной камере. А вокруг него сидела не одна, а сразу три женщины в ожидании своей очереди на консультацию.

– Так вот… Они мне говорят: а почему вы не кричите? А я им: а что, надо? А они: ну, обычно все кричат. Вот я и думаю: наверное, у меня поэтому все там медленно открывалось? Из-за того, что я не кричала? В общем, роды – это не мое. Не нравятся они мне.

Блондинка с белыми ресницами задумалась, устремив взгляд в зарешеченное оконце под потолком.

– А вы правда роды принимаете? Без дураков?

– Угу, – Евгеша усердно жевал.

– Класс…

– Если ты все – я следующая! – торопила ее соседка.

– А можно ещё компот? – Евгеша доверчиво протянул пустой стакан.

26

По пути в участок Смуглянка заверила Евгешу, что сообщит о случившемся Анатоличу, как только доберется до отеля. Но, оказавшись в пентхаусе, она спокойно приняла ароматную ванну, натянула сухую пижаму и юркнула под шелковое одеяло. В одном из сновидений Смуглянки мелькнул образ несчастного Евгеши: он стоял по пояс в воде под светом прожектора и махал ей рукой. Но в следующую секунду набежала волна, и вместо Евгеши в воде появился муж с букетом роз. Он отрывал бутон от каждого цветка и бросал в море. В это время на лодке проплывал Сева. Он вылавливал брошенные бутоны сачком и складывал из в трехлитровую банку. Там они превращались в разноцветных бабочек с лицом молодого профессора.

Смуглянка открыла глаза и вновь зажмурился. В глаз светил не прожектор, а яркий солнечный луч. Она посмотрела на часы: время близилось к полудню. Смуглянка поняла, что проспала все утренние лекции и жутко проголодалась.

Лифт привез Смуглянку прямо в ресторан. Солнцезащитные очки в помещении были явно лишними, но Смуглянка надела их, не желая привлекать внимание. Или в точности наоборот.

Евгеша проконсультировал уже три миомы, нарушение цикла и эрозию шейки матки. На подходе было «бесплодие восемь лет». Индивидуальная камера была гораздо удобнее общей. Заботливые «пациентки» принесли целых два матраса и подушку. Тюремная еда оказалась не так уж плоха, поскольку была с кухни для сотрудников. Но Евгеша пронзительно хотел в отель. Никогда он не думал, что будет скучать по Анатоличу, Корзинкину и даже Палычу с его вечными подначиваниями. Но Евгеша скучал.

А ещё он волновался за Смуглянку. Как она добралась до отеля?! Сам-то он уехал со всеми удобствами и в сопровождении охраны! И довезли его до койко-места. Ну да, не самого комфортного. Зато безопасного! А девушку высадили посреди ночи на автобусной остановке! Одну! Мало ли что с ней могло там случиться! Если бы все было в порядке, за ним давно бы приехали! Анатолич бы его забрал!

Евгешу мучили угрызения совести и тревога за Смуглянку. Он даже мысли не допускал, что она не выполнила обещание. После всего, что между ними было… Конечно, он не рассчитывал на лавры Севы. Но в своем спасении, зависящем от Смуглянки, был абсолютно уверен. А если он до сих пор не на свободе, значит, что-то пошло не так… Что?!

– Так вот я и говорю, что он у меня полностью здоровый! У него трое детей от бывшей! Она энергию у него забирала. На неё же смотреть страшно: вечно бледная, кислая. Слишком инфантильная для него, – с удовольствием рассказывала новенькая.

– Я сколько лет последнему ребенку? – уточнил Евгеша.

– Это ещё зачем? – удивилась она. – Семь. Или восемь. Точно не знаю.

– Ну, за семь или восемь лет здоровье могло измениться. Так что мужа обследуйте обязательно.

Евгеша старался не терять нить разговора, но мысли уносили в свое.

27

Смуглянка уже пятнадцать минут сидела за столиком в ожидании официанта. Но до сих пор никто не подошел. Она осмотрела зал сквозь солнцезащитные очки: люди копошились вокруг длинных столов, самостоятельно нагружая яствами плоские тарелки.

Смуглянка поморщилась. Шведский стол… Как всё это утомительно… Скорее бы приехал Сева. Сходить в нормальный ресторан. Вечно приходится его ждать. Это тоже утомительно. Позвонить мужу, чтобы приехал? Кстати: вчера обещала позвонить мужу! Но не было ни минуты! Муж – конечно нет! Сева уже оплатил пентхаус. Но все же не забыть позвонить…

Смуглянка была голодна. Пришлось идти к этим дурацким столам.

И тут она вновь увидела девушку, с которой столкнулась в лекционном зале. Было неприятно признавать, но та действительно была хороша. Девушка была не одна, а с кавалером, со спины напоминающим Корзинкина. Что?! Не просто напоминающим! Это был Корзинкин собственной персоной! Он беспардонно накладывал гуляш. Ну ладно, Ольга… Что Эта нашла в Корзинкине?! Что они вообще все в нем находят?! Неотесанная деревенщина! Денег меньше, чем у Евгеши…

Евгеша! Смуглянку обдало горячей волной. Она напрочь о нем забыла… Почему все мужчина последнее время такие проблемные?! А может, он сам уже как-нибудь выкрутился?

Смуглянка на всякий случай ещё раз внимательно осмотрела зал. Анатолич трапезничал за столиком с Палычем. Евгеши с ними не было. Они тоже заметили Смуглянку и сдержанно кивнули. Судя по всему, пропажу товарища со Смуглянкой они не связывали. А значит, у неё была возможность грамотно обдумать манёвр.

Сказать или не сказать? Чем объяснить сегодня, что не сказала вчера или утром? Чем вообще объяснить свое знание?! В конце концов, Евгеша – мужчина! Хм… Да, мужчина! Пусть сам решает свои проблемы! Рассказать всю историю накануне приезда Севы?! Ну уж нет. Фора оказалась весьма полезной: Смуглянка приняла решение и осталась вполне им довольна.

Она положила на тарелку два сосиски и немного овощей.

Анатолич ковырял вилкой отбивную. Что бы не случилось, аппетит он терял крайне редко. Но исчезновение Евгеши абсолютно выбило его из колеи. Никакие уговоры Палыча о «молодом деле» не помогали. Анатолич полагал, что знает Евгешу лучше, чем все остальные. И был уверен в его осторожности и осмотрительности.

– Говорю тебе, надо писать заявление о пропаже человека! Евгеша бы просто так не смылся. Обязательно бы дал о себе знать! Он точно попал в неприятности.

– Как говорят местные: не гони волну раньше времени, Анатолич. Давай подождем до вечера. Не объявится – будет по-твоему.

– Придется доложить профессору. Деваться некуда.

– Черт бы побрал этого Евгешу! Смылся, а нам переживай теперь за него! Вечером, между прочим, обещают живую музыку. Какой-то заграничный скрипач будет играть.

– Не до скрипача мне пока, Палыч. Всю голову уже сломал себе.

– А ты не ломай. Наоборот: отпусти свои думы молодецкие. Авось само все устроится. Евгеша умный парень. Даже если неприятности – разберется!

– Весело тут с вами, девушки, и вкусно, – Евгеша оглядел свою охрану, неожиданно ставшую пациентами, прикидывая, на кого полезнее делать ставки.

Девушки счастливо улыбались.

– А вы оставайтесь с нами. А мы будем вас называть «док!». Как в кино!

– Да я бы рад, конечно, но, понимаете, у меня доклад сегодня вечером очень важный. Как раз по вопросу бесплодия неуточненной этиологии! – Евгеша многозначительно взглянул на последнюю пациентку.

– Как доклад?! Так вы ещё и ученый?!

– Конечно. Не хочу показаться нескромным, но я профессор…

28

Начальник местного отделения был человеком новым. Практически «сезонным работником». Прислали его из северного региона «для подкрепления», в связи с возросшей нагрузкой на органы правопорядка в курортный сезон и отпуском местного начальства. Имя отчество он имел вполне благозвучное, но временные подчиненные за глаза называли его «ёж» из-за небольшого роста, округлого телосложения и коротко стриженных волос. Девушки из охраны поначалу пытались установить с ним более доверительные отношения. Но дальше легкого служебного флирта дело не двинулось, поскольку начальник оказался новобрачным. Женился он за полгода до летней командировки, но ещё не успел вдоволь насладиться медовым месяцем. Поэтому с самого начала был настроен недружелюбно. Кроме того, организацию и дорожные расходы взяла на себя контора, поэтому лететь ему пришлось самолетом. А «еж» втайне страдал аэрофобией. Что было «не положено» при исполнении.

Ни одна из девушек не горела желанием идти на переговоры с «ежом». Но «профессора» и хорошего человека надо было вызволять. Решили идти делегацией.

– Сергей Сергеевич, к Вам можно?

– Входите.

– Разрешите обратиться…

Евгеша не ошибся в расчетах. Самой смелой оказалась «бесплодие восемь лет».

– Такое дело… Доставили с ночного купания на частной территории. А он оказался ученым…

– Ну?

– Надо бы как-то посодействовать… Профессор… У него доклад сегодня вечером. На консилиуме…

– На симпозиуме! – поправила подружка.

– Откуда информация? – коротко спросил «еж».

– Так сам он и рассказал.

– И вы поверили?

– Да! Да! – девушки загалдели и дружно закивали.

– Он нас всех проконсультировал! – выпалила одна.

Остальные на нее зацыкали.

Сергей Сергеич смотрел исподлобья.

– Документы у вашего «профессора» имеются?

– Так говорю же… Доставили с ночного купания… Какие документы, – продолжила «с бесплодием».

– Это наши таксисты иногда балуются: привозят парочку куда не надо, а потом сами же и сдают охране, – девушки захихикали.

– И это, по-вашему, смешно? – «еж» был не в духе.

– Вовсе нет! Подставили хорошего человека!

– Ученого!

– Ладно, – Сергей Сергеич почесал затылок. – Давайте сюда вашего «ученого». Посмотрим.

Прежде чем отправить к начальству, девушки принесли Евгеше кусок мыла и зубную щетку. Как сумел, он привел себя из потрепанного вида в приемлемый.

В кабинете начальника отделения Евгеша ощутил себя как на планерке после не слишком удачного суточного дежурства.

– Ну, входите, задержанный! Чего топчитесь в пороге?

– Благодарю, – Евгеша прошел и сел к столу «ежа».

– Можете быть свободны, – обратился Сергей Сергеич к охране.

Девушки нехотя исчезли.

– Вы что, правда, профессор?

– Угу, – Евгеша кивнул.

– И каких наук?

– Акушерских.

«Еж» посмотрел недоверчиво.

– Что-то не похоже. Документов, конечно, нет?

– Документы есть! – Евгеша оживился. – Они в отеле! У нас там конференция. И приехали мы командой. Я со своей командой, – Евгеша смутился всего на секунду, но тут же продолжил, – У нас целая делегация из роддома.

– Из кого региона?

Евгеша назвал город.

– Как? Шутишь?! – «еж» подскочил со служебного кресла.

– Никак нет, – ответил Евгеша уважительно.

– Да ты… Вы мой земляк! Вот те на!

Сергей Сергеич не поленился выбраться из-за стола и истово пожать Евгеше руку.

– Наконец-то! Родственная душа! А не это бабьё…

29

Сергей Сергеич не был женоненавистником. Просто ему не доставало молодой жены в непосредственной близости от себя. Тем более, что на днях она сообщила, что, оказывается, беременна. С момента отъезда до потрясающей новости прошел целый месяц. В подсчетах такого рода «еж» был не силён, поэтому в глубине души горячился.

– Никого не пускать! У меня оперативное мероприятие! – Сергей Сергеич обезвредил вопрос «бесплодия восемь лет», как только ее голова показалась в кабинете.

Для верности он запер дверь изнутри. Евгеша заволновался. Вновь объявившийся земляк выглядел вполне дружелюбно, но все-таки был при исполнении, да и место встречи не располагало к полному душевному штилю.

– Бить будете? – попытался пошутить Евгеша.

– Бить?! – «еж» выпучил глаза. – А что, были прецеденты?! – Сергей Сергеич кивнул в сторону двери.

– Нет, нет, что вы! Со мной обходились… почти по-царски обходились!

– Точно? Ну, смотри… А то я с ними быстро разберусь!

Евгеша уже пожалел о своей шутке.

– Ни в коем случае!

– Ну ты говори, если что… Давай на ты?

– Давай… те…

Евгеша пока не понял: он окончательно спасен или влип еще сильнее? Поэтому осторожничал и подбирал слова. Не всегда удачно.

Сергей Сергеич извлёк из шкафа две кофейные чашки и бутылку рома.

– За встречу? По маленькой?

Евгеша сообразил, что это предложение, от которого невозможно отказаться, и кивнул.

– Это же надо! – «еж» наполнил чашки до краёв. – За тысячи километров встретить земляка! И где?! В собственном кабинете!

Евгеша старался поддерживать заинтересованное выражение лица.

После третьего захода Сергей Сергеич почувствовал, что более-менее готов к серьёзному разговору.

– А скажи-ка мне, акушер, с какого дня, или что у них там, женщина точно знает, что беременна?

Ром зашёл на старые дрожжи, и Евгеша захмелел уже с первой чашки. К моменту дозревания Сергей Сергеича он был в нужной для приватного разговора кондиции.

– Ну, от разных причин зависит… В основном с момента задержки.

– Задержки чего?

– Ну как чего? Цикла!

Сергей Сергеич «завис». Он знал, что такое улики, место преступления, психотип преступника. Но термины, произнесенные «профессором» были выше его понимания. И все потому, что опыт семейной жизни «ежа» был некстати прерван командировкой.

– Сомнения в отцовстве? – понизил голос Евгеша.

– Не у меня, – запнулся Сергей Сергеич, – у одного подозреваемого… Над новым делом сейчас работаю… Эксперт нужен вроде тебя!

– Это всегда пожалуйста! Тем более для хорошего человека!

Сергей Сергеич наполнил чашки в четвертый раз. И на счастье Евгеши ром в бутылке закончился.

– А у меня сегодня как раз на эту тему доклад! – Евгеша напомнил Сергей Сергеичу и себе о цели визита.

– Да ну?!

– Чесслово!

– Так может, мне тоже прийти послушать?!

– Не вопрос! Приглашаю!

– А можно я буду в штацком? Для конспирации…

– Заметано! Буду встречать тебя на крыльце. Как почетного члена!

Сергей Сергеич опять выпучил глаза. Это, вероятно, было его привычкой.

– Как почетного члена нашего конгресса! – уточнил Евгеша.

– Вызываю служебный автомобиль!

Сергей Сергеич заключил Евгешу в дружеские объятья.

30

– Не пойду на вторую часть. Там одна сплошная гинекология, – оправдывался Анатолич, стоя с Палычем в тени олеандра.

– Надеюсь, пересчитывать, как с утра, никто никого не будет. Вон кумушки наши после обеда прямиком направились в нумера. Разморило старушек. Заливают, что от жары. Думают, никто не заметил, как они к красному домашнему прикладывались. Э, ты же бросаешь!

Анатолич тряс зажигалку, пытаясь вернуть ее к жизни.

– Бросишь тут с вами… Один покалечился в первый же день, второй вообще пропал с концами… Корзинкин – и тот отбился от коллектива! Даму себе нашел.

– У Корзинкина твоего криминальный талант по женской части.

– Это почему криминальный?

– Ну а какой? Сначала он их находит, а потом неожиданно теряет. Криминал и есть!

– Накаркаешь сейчас.

– При живой, между прочим, Ольге, которая без конца на него поглядывает, – продолжал настаивать Палыч.

– Этот хотя бы на глазах… А вот где Евгешу…

Не успел Анатолич окончить фразу, как к воротам отеля подкатил самый настоящий полицейский автомобиль. Чтобы не пугать участников конгресса, сирена была отключена, а вот проблесковые маячки мигали и крутились, как в сериалах про полицейских.

Задняя правая дверь открылась, и оттуда, как ни в чем не бывало, появился Евгеша собственной персоной: живой, здоровый и даже навеселе.

– Нет, ну вы посмотрите на его, а! – всплеснул руками Палыч. – Мы тут, значит, места с Анатоличем себе не находим, ожидаючи, а он сыт, пьян и нос в табаке! Ой, в табаке – это же про тебя, Анатолич.

Евгеша тем временем расшаркался со своим эскортом, залихватски отдал честь водителю и, слегка покачиваясь, направился к парадному крыльцу.

Анатолич швырнул зажигалку в кусты и как сайгак поскакал наперерез Евгеше.

– Угомони свои таланты, Анатолич! – кричал, настигая товарища, Палыч, – не покалечь его, ради Бога!

Анатолич и правда заграбастал Евгешу в объятия, но совершенно не с целью покалечить.

– Ты где был, чертила?! Мы уже не знали, что и думать! В полицию собирались звонить! А ты и сам на ней прибыл!

– Значит, идея была не так уж и плоха, – приплясывал вокруг Палыч, оберегая ногу.

– Я, Анатолич, работал акушером. И что хочу сказать, дорогие друзья, – после рома Евгеша был удивительно красноречив. – Работа не оставит нас без куска хлеба даже в тюрьме. Это во-первых. Во-вторых, мне срочно надо помыться, переодеться и желательно протрезветь, потому что вечером у меня доклад по диагностике отцовства на ранних сроках беременности.

Анатолич с Палычем переглянулись.

– Ты что, Евгеша, рехнулся? Какой ещё у тебя доклад? Это ж тема нашего профессора. Забыл?

– Ничего я не забыл, – Евгеша был убедителен. – Но сделать надо так, чтобы она стала моей, потому что это цена моей свободы! Больше я в тюрьму не хочу! Не могу сказать, что мне уж там совсем не понравился, но спать в номере отеля гораздо приятнее.

– Да что произошло, в конце-то концов?! – коллеги пребывали в недоумении.

– А Смуглянка вам разве ничего не передала? – удивился Евгеша.

– Смуглянка?! – в голос спросили Анатолич и терапевт.

31

На анализ и выводы у Евгеши было одно мгновенье. Он чувствовал, что в его руках сейчас не только собственная репутация, но и репутация не совсем чужой, как он теперь полагал, для него женщины. Он даже не знал наверняка, добралась ли она до отеля, и решил прозондировать почву.

– Перед тем как уехать, я просил её передать…

– Да что передать-то?

– Чтобы вы не переживали! – импровизировал Евгеша.

– Ничего она не передала! Ни одного слова. Только что виделись на обеде! – Анатолич кипятился.

– Смотри, смотри: как щеки у него раздуваются! Как у самовара!

– Палыч, ты хоть пальцем-то на меня не показывай! Детский сад, ей-богу! Один другого хлеще.

Анатолич взял Евгешу за шиворот и потащил за собой, как нашкодившего котенка.

– Э! Поаккуратней с ним! Шею не сверни! – догонял их Палыч.

Евгеша, пользуясь паузой на допросе, связанной с передвижением, думал…

Так… Если «виделись на обеде», значит, Смуглянка добралась благополучно. Если Анатолич с Палычем ничего не знают – она ничего не рассказала. Вопрос: почему?! Прикрывала меня? Себя? А может, что-то случилось в дороге?! Надо срочно с ней увидеться.

Евгеша думал и трезвел одновременно. Пообещать доклад по пьяной лавочке в кабинете капитана полиции, когда на карте твоя свобода – это одно. А прочитать его вместо профессора – совершенно другое! Что я наделал?! Смуглянка потом. «Я подумаю об этом завтра» – вспомнил женскую фразу Евгеша.

Мысли в голове спотыкались друг о друга.

– Здрассе! – Евгеша приостановился в реверансе перед Риммой Пантелеевной и Амандой Карловной. А поскольку Анатолич все еще держал его за шиворот, повис на крючке, как буратино.

Кумушки, как выразился Палыч, фотографировались под пальмой, прикрывая животы пляжными сумочками.

– О, нашлась пропажа! – Аманда Карловна имела в виду Евгешу. – Говорила вам: ничего с ним не случится!

– Когда это вы, Аманда Карловна, такое говорили? Что-то я не припомню, – Палыч тут же воспользовался случаем поспорить.

– Да в тот самый момент, когда вы за завтраком накладывали себе манную кашу!

– Не помню. Значит, и не было такого! – встрепенулся Палыч.

Свою страсть к манной каше он старался не афишировать. Как и нежные, по возможности, чувства к Аманде Карловне.

– Судя по тому, что начальник тащит за шиворот, кое-кто заложил за воротник! – приняла вызов Аманда Карловна.

– Ой, ну вы посмотрите на нее, а?! Прям иголку не просунешь. Кто-то сегодня убедительно похрапывал на весь зал после домашнего красного.

– Это у вас что-то со слухом, – вступила Римма Пантелеевна.

– Слух у меня, может, и пониженный, но музыкальный! Фальшивые звуки улавливает в один момент!

Женщины поняли, что переговорить Палыча нереально, отмахнулись от троицы и продолжили художественное фотографирование.

Отмытый и переодетый Евгеша сидел напротив старших товарищей весьма озадаченный. Чем больше он трезвел, тем задача с подменой лектора казалась ему все более невыполнимой. Во всяком случае, у него не было ни единого варианта справиться с ней без посторонней помощи.

– Так, друг любезный, рассказывай с самого начала. Как на духу!

С возвращением Евгеши к Анатоличу вернулось самообладание и акушерская хватка.

В холле тем временем музыканты расчехляли инструменты. Адам Корзинкин увидел своих и направился к импровизированной сцене.

32

– Евгеша! Ты что, бесноватый?! – Анатолич наматывал круги по номеру, без конца обо что-то запинаясь. На этот раз естественным препятствием оказался Евгешин тапок. Если бы Анатолич вовремя не взмахнул руками, то непременно бы спикировал носом в пол.

– Тьфу ты! – Анатолич в сердцах пнул тапок под кровать. – Связался! С кем?! Со Смуглянкой! Не мог попроще найти? Рибоконь – старый ходок. И тот зубы переломал!

– Да он вроде не в накладе. При деньгах теперь. И нос уже по ветру, – дополнил Палыч, раскачиваясь в новеньком шезлонге Анатолича.

Он приобрел его для дачи. И жена бы ни за что не одобрила амортизации, но компетенция ее на сей раз была ограничена географией.

– А вообще ты, Евгеша, удивить умеешь! Тихий, тихий, а обработал профессионально! Как настоящий Казанова. Не каждый может похвастаться, что видел Смуглянку голой!

– Да не видел я ее! Купались мы! Да и темно там было. Я ведь уже рассказывал!

– Ой, ну нам то не заливай! – не выдержал Анатолич. – Ради такого дела и я бы включил режим совы и все рассмотрел!

– Смуглянка меня волнует гораздо меньше, чем моя свобода, – напомнил Евгеша. – Капитан через час подъедет. Куда я потом? Назад в каталажку? Женщины там, конечно, хорошие. Но все равно не хочу!

– Что ты ему напорол? Про определение отцовства? – уточнил Анатолич.

Евгеша кивнул.

– А на какой предмет он интересовался? Конечно же, для друга? – Палыч продолжал поддерживать диалог с балкона.

– Я плохо помню… – Евгеша поморщился. – В общем, мне хана.

– Харе причитать уже. Наставник твой – акушерский мега мозг! Сейчас что-нибудь родит.

– Любые варианты принимаются, Палыч. Даже твои. Так что не отлынивай. Тоже думай.

– А что тут думать то?! – Палыч развернулся спиной к собеседникам и запустил ввысь бумажный самолетик, который смастерил из пригласительного билета на вечерний банкет с концертом.

– Ну?! Не томи! – Евгеша смотрел с надеждой.

– Так вот я и говорю: чего тут думать-то? Наливай да пей!

Акушеры переглянулись.

– Ну что вы смотрите, аки новорожденные сиамские близнецы?! Напоить надо вашего капитана! И всего делов!

– Только не это! – взмолился Евгеша. – Перепить капитана…

– А, ну есть тогда ещё один вариант! – продолжал Палыч спокойно.

– Какой?!

– Выкрасть профессора и прочитать лекцию вместо него. А капитана пригласить в президиум. Как почетного гостя.

– Палыч! Опять твои шуточки?! Тут вопрос жизни и смерти! Ну ладно: свободы и … не свободы… – Евгеша чуть сбавил пафос под лукавым взглядом Палыча.

– А что? – подал голос Анатолич. – Напоить – идея неплохая. Просто надо все это грамотно обставить. Представительно. Чтобы не возникло сомнений.

– Это даже не самое главное! Главное – найти равного по масштабам собутыльника! И это точно не я!

– Нет, как с девицами голыми купаться – это ты в первых рядах! А как пить с капитаном – другие должны отдуваться?!

Евгеша обреченно смотрел на репродукцию «Девятый вал», подписываясь под собственным отчаянием.

– Мы с Анатоличем тоже не в нужной весовой категории. Но один надежный кандидат у меня точно есть… Прежде чем капитан попадет в зал, – Палыч понизил тон, – надо представить его заграничному специалисту по вопросам родовспоможения – господину Корзинкину.

– Почему заграничному? – удивился Евгеша.

– Евгеша! Кончай меня разочаровывать! А то перестану помогать! Как, почему?! Он приехал из Венесуэлы? Из Венесуэлы. Иностранный язык знает? Знает. На дискуссию профессором приглашен! Это я лично слышал! Чем не заграничный специалист?!

– А если он не согласится? У него теперь дама сердца!

– А вот для этого у нас есть план Б, – заговорчески подмигнул Палыч.

33

Последний год Корзинкину несказанно везло. Со студенческих времен у него не было такой плотности романов. Вот и сейчас знакомство с Агатой, подобно первому южному загару, опалило Корзинкина новыми ощущениями. В девушке была та легкость и непринужденность, которая отсутствовала в Ольге при всех её добродетелях.

Корзинкин парил на крыльях любви: пел в ду́ше и брал лестничный пролет за пару шагов. У лифта он чуть не сбил с ног Розу Львовну, убедив ее лишний раз в своей «непутевости».

Корзинкин, как подметил Палыч, за Агатой «увивался». Она принимала знаки внимания, но пока удерживала дистанцию. Корзинкин чувствовал ограничитель – «собачку на двери», но надеялся, что это ненадолго.

Мероприятия конгресса участники посещали свободно. Достаточно было показать бейдж. Но на сегодняшний вечер все получили персональный билет. В банкетном зале был заявлен концерт с участием мировой знаменитости. С афиш красовался мужчина в широкополой белой шляпе со скрипкой в руках. Шляпа сидела так, что виден был только мужественный подбородок. В нижнем углу афиши значился вензель «А.К».

Корзинкин полагал переодеться к ужину заранее, чтобы не потерять из виду Агату. Его гардероб был, говоря мягко, не слишком рассчитан для свиданий. Он несколько раз перебрал в шкафу выходные наряды Палыча, впервые ему завидуя. Взять «напрокат» не вышло: антропометрические категории не совпадали. Пришлось раскошелиться на ближайшем рынке на белые кеды и футболку с принтом «Я люблю Сочи». А у Палыча позаимствовать лишь парфюм.