Вера и мышонок приоткрывают завесу

Глава 1

Сидя на постели с Мигелем на плече, Вера разговаривала с Марисолью по телефону:

– Мари, сегодня 31 декабря, а госпожа, по настоянию мадам Авроры, просила нас прийти на внеочередное собрание в этот день, помнишь?

– Ты ведь позавчера спрашивала. Я ещё не успела забыть, хи-хи. Ты узнала в какое время? Как обычно, в шесть?

– Нет, сегодня собираемся в два часа, потому что у подруг госпожи запланированы встречи с родственниками и с детьми. Это нам да госпоже всё равно, а её подругам необходимо быть свободными сегодня вечером.

– Тогда мне нужно вскоре собираться. Я приду без пятнадцати два. Или без двенадцати.

– Жду. Но только не затягивай до без одиннадцати два, Мари.

– Хи-хи.

Вера, положив телефон, отправила Мигеля в клетку:

– Посиди в своём домике, дружок. Пока есть время, я приберусь в комнате. Да, ещё повешу фонарики и гирлянды. Сеньора Суарес показывала мне такие красивые, а я чуть не забыла.

В два часа началось собрание клуба любителей потусторонней литературы, на котором слово взяла мадам Аврора:

– Я просила вас собраться, сеньоры и сеньориты, поскольку кое-что случилось и об нужно поговорить.

– Как я поняла, ничего плохого? – с надеждой спросила госпожа.

– Судите сами, – предложила мадам. – Я расскажу вам о коротком видении, которое посетило меня несколько дней назад, вскоре после нашего последнего собрания. Дело было ночью. Итак, слушайте:

«Я открыла глаза в полутьме, лёжа на полу. Мне пришлось встать, чтобы понять, где я. Помещение оказалось маленьким, чем-то вроде кладовой. Это и была кладовая, но на полках ничего не лежало кроме крошек, покрытых кое-где паутиной. Лампочка под потолком еле светила. Я покинула комнату и очутилась в коридоре с фигурами в доспехах, тут же подумав: „Очень похоже на тот замок из сна Лауры, после которого она погрузилась в кому”.

Таким образом я догадалась, где нахожусь. Но что же делать? По примеру Лауры я стала пытаться отворять двери, коих имелось множество, и наконец нашла незапертую. За ней обнаружился другой, меньший коридор, – он, в отличие от уже виденных мною помещений, определённо не был таким запущенным. Настенные светильники горели ярче, а ковры в восточном стиле, устилавшие пол, не выглядели очень пыльными. Я пошла по этому проходу и далее ещё по нескольким похожим, пока не увидела двухстворчатую дверь с массивными ручками. Распахнув дверь я оказалась в неожиданном месте. То была большая комната – комната ясновидящей! Это я поняла по круглому столу в центре с покоящимся на нём хрустальным шаром. Прочая обстановка комнаты так же говорила о том, что это салон медиума. Повсюду на столиках и тумбах, а ещё на полках были разложены специфические предметы: талисманы, статуэтки, обереги, свитки и книги. Салон мне напомнил одно место, хоть и не выглядел полной его копией. Впрочем, по-хорошему я не успела рассмотреть комнату – буквально через несколько секунд из воздуха материализовалась Кристобальда Мендес в виде скелета. Я поняла это тут же. Она с самого начала стала вести себя вызывающе грубо:

– Ты ещё кто такая? И где та девка Хуанита?

– Я говорю с Кристобальдой Мендес? – уточнила я.

– А с кем же ещё? Ну хватит болтать – отвечай на мои вопросы! Да скажи мне, не знаешь ли ты Лаурку? Это моя негодная прапрапра… какая-то внучка.

– Ту девушку зовут не Хуанита. А Лауре не о чем с вами говорить. Скоро мы с ней пресечём ваши козни и отправим туда, где вам и место.

Скелет Кристобальды, опершись одной рукой о тазовую кость, другой о нижнюю челюсть, принялся задумчиво притопывать ногой, оценивая меня, а чуть погодя, издевательски хмыкнув, Кристобальда спросила:

– Так ты гадалка? Мадам Ворона, надо полагать?

– Аврора, мадам Аврора.

– Ну, мне наплевать! Сейчас я отверну твою голову, а после доберусь до Лаурки.

И тут она пошла на меня. Я приготовилась к худшему, поняв, что бегать от неё подобно Марисоли я не смогу. Я стала прощаться с жизнью в материальном мире и готовиться к переходу в высшие сферы бытия. Однако, как и в случае с Марисолью, ко мне пришла помощь. И от кого бы вы думали? В комнате воплотился Эль-Гато – человек, которого прежде я знала. В действительности, сейчас это был не совсем человек… Существо имело тот же рост, было одето в ту же военную форму, но на шее вместо человеческой головы покоилась голова кота! Моего домашнего кота! Во всяком случае, кота очень похожего на моего Эль-Гато. Краем уха я услышала, если мне не показалось, голос бабушки, доносящийся издалека. Но он был очень слаб, так что тут я могу ошибаться. Наверняка я видела и слышала лишь то, как Эль-Гато грозно приказал скелету отойти от меня. Кристобальда явно отнеслась всерьёз к словам Эль-Гато. Некоторое время они осыпали друг друга взаимными угрозами, но вот чудовище исчезло в дымке, а Эль-Гато, повернувшись ко мне, сказал:

– Рад видеть тебя, Аврора, в добром здравии, но здесь тебе нельзя находиться. В следующий раз меня может не оказаться рядом.

– Как ты узнал, что я здесь? – спросила я. – Что это за место? И почему ты здесь… Эль-Гато? Прости, я не знаю твоего имени, тебя везде и всюду называли Эль-Гато.

– Это долгая история и ни к чему сейчас об этом говорить. А к прозвищу я привык, как ко второму имени. Скажу лишь, что меня посетил некто по имени Мигель – он-то и сообщил мне о твоём присутствии. Потому я поспешил.

– Мигель? Как он выглядел?

– Не знаю, Аврора. Ко мне явился дух Мигеля, а как он выглядит во плоти я не имею представления.

– А меня? Меня ты видишь, Эль-Гато?

– Тебя вижу двояко – и твой дух, и твой облик, поскольку ты ещё жива и не рассталась с бренным телом. Впрочем, и его я вижу размыто – как бы переливающимся формами, начиная от тех, какими они были давно, к тем, какими они являются сейчас. Но теперь уходи – то злобное существо ожидает поблизости, надеясь увидеть слабину в моей отражающей защитной сфере. Как только заметит – нападёт! Уходи немедленно, Аврора!

– Как же мне?…

Тут не успела я договорить, как Эль-Гато взмахнул рукой и я проснулась. Вот и всё видение».

Не успели собравшиеся приступить к обсуждению, как в дверь постучала сеньора Суарес. Оказывается, что до госпожи не могут дозвониться из зоопарка. Сеньора Мендес, включив телефон, вышла поговорить.

Глава 2

«Что же значит этот сон?» – обратилась к мадам Авроре, вернувшаяся госпожа.

На вопросы о том, что произошло в зоопарке, госпожа ответила: «Заболела зебра, а подходящего лекарства нет в наличии, но оно есть в частной ветеринарной клинике, а те могут лишь продать, поскольку лекарство дорогое. Рамона готова съездить за ним, но у неё денег сейчас недостаточно. Я попросила Рамону постараться заверить сотрудников клиники в том, что завтра же мы всё оплатим».

– Так что значит сон? – повторила свой вопрос сеньора Мендес. – И почему он посетил вас? Ведь вы, мадам, не были в это время рядом с мышонком Мигелем.

– Не была, но и с Марисолью случилось то же самое. Вероятно, обязательное присутствие Мигеля не обязательно… то есть не необходимо… Я хочу сказать, что его присутствие не нужно, главное – это иметь достаточно длительное влияние с его стороны. А ведь я с ним близко общалась на последнем собрании. Помните, мы просили его зарядить наш защитный кристалл?

– Тот аметист, он был с вами? – поинтересовалась одна из подруг госпожи.

– Spiritualis Potentiae Arca находилась в моей комнате. Я думаю, что наш амулет-шкатулка, наш мистический аккумулятор передал сообщение Мигелю – мышонку Мигелю или Мигелю Мендесу, а может, и обоим сразу. После кто-то из них призвал Эль-Гато, попросив меня защитить. И это вполне здраво, ведь Эль-Гато знал меня ещё в молодости, хотя, признаюсь, встретить старого знакомого в таком месте я никак не ожидала.

– Как странно! – сказала Марисоль. – И к вам явилось двойное существо, как и ко мне. Это у них так принято?

– Прости, дорогая, пока я не готова ответить, – сказала мадам.

– И всё-таки, что значит это сновидение? – продолжала допытываться сеньора Мендес. – Что вы извлекли из него, мадам Аврора?

– В том-то и дело, что ничего! Ну, почти ничего. Теперь мы знаем, что кто-то из Мигелей может вызвать для нас подмогу, но я не получила никаких важных ответов, а вопросов стало только больше. Но раз уж у меня нет ответов, то почему я позвала вас на собрание?

– ?…

– Трудно сказать, но я была уверена, что вы должны об этом знать, тем более я чувствую – в том сне было предупреждение! Происходит нечто значительное, а потому все присутствующие должны быть настороже. Кристобальде известно обо мне, но к этому, вполне возможно, и обо всех нас. Очевидно, что она крепко вцепилась в этот пространственно-временной уголок и замышляет у нас на глазах нечто нехорошее. Какое счастье, что мы создали Spiritualis Potentiae Arca!

– Как же нам быть? – спросила Марисоль. – Что делать-то?

– Я полагаю, иного выхода нет, кроме как быть готовыми к новым видениям и встречам с Кристобальдой в надежде на то, что наши Защитники, – к счастью, их несколько, – они что-нибудь придумают и подскажут нам, как избавиться от злодейки.

– Я не могу понять, мадам Аврора, каким образом сны о планете Малышка связаны со снами о подземелье, замке и спиритическом салоне? – спросила Вера.

– Я предполагаю, что ключевыми являются сны о Малышке, вернее, то, что вам предстоит когда-то на ней сделать. А Кристобальда просто злобная ведьма, которая хочет этому помешать всеми способами.

– Но ведь сон о Кристобальде приснился мне раньше видений о Малышке и звездолёте «Амазонка», приснился раньше тех снов, что были впоследствии у меня же и у Веры, – заметила госпожа.

– В тот первый раз Кристобальда явилась всего лишь по своей непреходящей злобе, Лаура, и следуя желанию досадить тебе, – принялась объяснять мадам, – но после других снов она уж начала вредить целенаправленно, узнав о нашем великом предназначении.

– Но тогда почему она не появляется в том фантастическом мире, и даже не упоминает ни о чём с ним связанном? – резонно заметила госпожа.

– Всё потому, предполагаю, что для Кристобальды существует астральный запрет на вмешательство в видения высших порядков, и вдобавок к этому она делает вид, будто ей ничего неизвестно, что ей хочется лишь наказать Лауру. Это военная… нет, преступная хитрость для усыпления нашего внимания с целью получения важных сведений о нашем предназначении, которые могут ей достаться вследствие нашей же безалаберности. Так она думает.

Тут со всех сторон послышались гневные реплики, осуждающие коварство Кристобальды.

– Мне интересно, как она узнаёт о происходящем у нас? – спросила госпожа.

– Её тёмный дух витал где-то рядом, – предположила мадам Аврора, – но, скорее всего, сейчас уже нет, поскольку нас оберегает Мигель и наш аккумулятор защитной силы. Теперь Защитник знает с кем имеет дело, а посему… впрочем, тут наверняка не скажешь.

– Вы говорили, – послышался голос той подруги госпожи, которая только что налила себе чаю из самовара и положила на тарелочку сдобу, – вы говорили, мадам Аврора, что над нами может витать и дух того писателя, который написал истории о динозавриках?

Мадам кивнула.

– Так, может быть, есть какой-то способ пожаловаться ему на чудовище и попросить дополнительной защиты? Или это уже недопустимое сокращение дистанции? Это прилично?

– Хм-м, интересная мысль, – согласилась мадам. – Но мы не знаем этого человека лично и никогда не имели с ним контакта. Мы даже не знаем к кому обращаться, ведь имя нам неизвестно, а потому, как с ним связаться? А что касается допустимости… то нам укажут, если мы перейдём некую черту.

– А если… – негромко произнесла Вера, которой захотелось пофантазировать, – если вы говорите, что он витает где-то и смотрит на нас, то не попробовать ли нам читать вслух его книгу? Тогда он обратит на нас внимание. То есть повнимательнее присмотрится к нам.

– Очень хорошо придумано, Вера! – восхитилась госпожа, а Марисоль добавила:

– Нам даже не обязательно постоянно читать. Достаточно записать аудиокнигу и включать её воспроизведение, когда мы здесь.

– Превосходно! – воскликнула мадам Аврора. – Мы запишем книгу на магнитофон, и проигрывая запись с него, сможем создавать таким способом как бы дополнительное защитное поле, предполагая, что этими звуками будет привлечён автор. Находясь уже здесь поблизости, он станет как-то оберегать нас.

– Разве тот писатель уже и сейчас не знает о происходящем у нас? – спросила другая подруга госпожи.

Её голос послышался из создаваемой торшером тени, в которой сеньора оказалась после того, как встала, чтобы пройтись из угла в угол для разминки ног. Остальные, вследствие вышесказанного, не сразу смогли понять, откуда доносится голос, но тут подруга госпожи выступила из тени и её заметили.

– Мне кажется, – попыталась ответить госпожа, – что в общих чертах он знает, но ведь это дух и он далеко…

– Да сядь ты уже! Не ходи тут словно тень и не пугай нас, – возвысился чей-то призыв, обращённый к сеньоре, вышедшей из тени.

– Ты правильно говоришь, – поддержала госпожу мадам, – духи обитают в непостижимых пространствах, очень далеко от нас. Им трудно взаимодействовать с нашим миром. Поэтому для того, чтобы дух нашёл в хаосе человеческой многоголосицы призывающих его, нам нужен маяк, а именно аудиомаяк. Он станет заодно и спокойной бухтой для духа в море грубой материальности. Так он всегда – когда на то будет его воля, разумеется, – сможет пребывать с нами и, надеюсь, чем-то помогать. К следующему собранию надо бы привезти магнитофон, вот только он тяжёлый. Девушки… – мадам посмотрела на Веру и Марисоль, – если вы поможете мне доставить его…

Подруги ответили, что помогут.

– Хотелось бы вести все записи на фонограф, но, увы, валики для него почти закончились. Мы израсходовали весь запас, – посетовала мадам.

По правде говоря, запись на фонограф была мучительным делом, поскольку на валик или иначе цилиндр умещалось лишь две минуты записи. Из-за того, что запись в таком темпе была крайне медленной, никто не стал переживать по поводу закончившихся валиков.

– Сколько же всего у нас теперь защитников? – заинтересовалась, молчавшая до сих пор, сидящая слева подруга госпожи, принявшись тут же считать:

– Мигель – это раз, – подруга загнула палец, – сеньор Мигель Мендес – это два, – подруга госпожи загнула второй палец, – недавний человеко-кот – это три, и автор историй о динозавриках – это четыре! Получается, четыре защитника, – подруга госпожи продемонстрировала четыре загнутых пальца. – Или пять, если считать человеко-кота за двоих. Считать?

Мадам Аврора пожала плечами, сказав:

– В этом я не уверена, но, по крайней мере, на защиту четырёх защитников есть надежда.

– В таком случае мы можем быть спокойны, – резюмировала правая подруга госпожи – та, которая вернулась за стол из тени в углу. – Жаль только, что мы не знаем имени автора книги. И почему он его не указал?

– Наверное, не было нужды, – предположила госпожа, – ведь он упоминал, что книга написана для узкого круга лиц, которые, само собой, знали автора.

– Да-да, верно, – вздохнула всё та же правая подруга, – но всё-таки жаль. Жаль, что он решил остаться безвестным. Вероятно, у него были причины так поступить.

– Подведём итоги? – спросила у присутствующих госпожа, а когда те кивнули, продолжила: «Мы знаем, что у Веры и Марисоли, и, возможно, у меня в будущем есть некая миссия. Мы знаем, что Кристобальда пытается помешать исполнению предназначенного. Нам известны наши силы – то есть защитники плюс амулет, однако, нам неизвестны достоверно законы, по которым функционируют те места, где мы оказываемся. Таким образом, мы знаем лишь более или менее, чего опасаться. Знаем, в том числе следующее: Кристобальда может или могла получать сведения о нас и, вероятно, как-то влиять на наши сны. Нельзя исключить, что она способна затянуть некоторых из нас в сокрытые миры, но при этом до сих пор ей не удалось нам навредить. Это, вкратце, всё, что нам известно. Но как быть дальше?

Мадам Аврора, встав, дополнила речь сеньоры Мендес следующими словами: «Мы создадим аудиокнигу, ожидая одновременно дальнейших снов и надеясь на получение более детальных указаний. Ничего другого мы сделать не можем».

Глава 3

После собрания Вера с Марисолью спустились в Верину комнату.

– В пять часов состоится небольшой новогодний ужин. Ты идёшь, Марисоль?

– Спрашиваешь! А сеньора Мендес придёт?

– Она говорила, что спустится ненадолго, но ведь ужин всё равно короткий, да и сеньора Диас уйдёт домой. А Мануэла? У неё что-то планируется?

– Она уйдёт в гости к родственникам, – ответила Марисоль, – так что мы предоставлены самим себе. Что будем делать после ужина? Идём к твоему отцу?

– Ну да, как и запланировали. Но ты скажи мне, Марисоль, ты уж точно решила дождаться приезда Бланки и только потом ехать в Три Енота?

– Приезд Бланки я не хочу пропустить. Встретим её, а уж на следующий или последующий день я поеду.

– Ладно. Она приезжает 3 января – я уточнила у неё сегодня утром на всякий случай. А после десятого она встречается с доктором Баррера.

– Э-эх, – вздохнула Марисоль, – ведь это так интересно посмотреть! Да и в клинике мне жуть как понравилось! Я бы осталась и до десятого, но меня ждут дома. Значит, на тебе, Вера, лежит обязанность запоминать все подробности встречи Бланки и доктора, чтобы потом мне рассказать.

– Договорились. Я составлю для тебя отчёт, – засмеялась Вера, а Мигель, видя столь задорную беседу, повис на жёрдочке, тоже желая веселиться.

Вера, заметив это, принялась подталкивать мышонка.

– А теперь я, – попросила Марисоль и, получив доступ, так же принялась развлекать Мигеля.

Уже по дороге к Марко, Марисоль сказала:

– Нужно позвонить Ансельмо и тем ребятам – друзьям Леонардо, а также ему самому с Рамоной.

– Да-да, когда придём к папе, всем позвоним.

Покончив со звонками, приготовив скромный, но праздничный ужин, все трое сели обсудить сегодняшнее собрание.

– Ну, что вы думаете, сеньор Марко? – спросила Марисоль, после рассказа Веры.

– Вашего полку прибыло, – заметил Марко, – теперь в защитники записали и автора книги о динозавриках, и старого знакомого мадам Авроры. Вдобавок, кажется, и бабушка вашей мадам Авроры уже намечается как кандидат на роль ещё одной Защитницы.

– Хи-хи-хи, это всё фантазии, сеньор Марко, но нам с Верой интересно к чему они приведут. Хотя в духов мы не верим – я вам честно говорю!

– Ваш интерес вполне законен, – ответил Марко. – Отношение к происходящему, с вашей стороны можно назвать мысленным экспериментом. Точнее, психологическим экспериментом. Вам интересно знать, куда приведут подобные мысли. Мне тоже! Лишь бы не в койку психиатрической больницы.

– Да, в духов мы не верим, – откликнулась Вера, – но я снова повторю, что нам бы очень хотелось и взаправду побывать на Малышке, на «Амазонке», поговорить с ИКИ, и, главное, увидеть тех животных.

– Очень-очень хочется! – присоединилась Марисоль. – А по подземельям я больше шастать не намерена.

– Понимаю, – ответил Марко, – но лучше не обнадёживать себя иллюзиями. Будьте довольны, что вам снились столь интересные и красочные сны. Ведь многим людям ничего прекраснее куска сыра не снится вовсе. Так что вам повезло.

Марисоль вздохнула и, поднявшись, сказала: «Давайте снова попробуем выпустить Маньку с Ванькой. Может, они всё-таки выйдут из клетки?»

Марисоль приоткрыла дверцу, но попугайчики и не думали покидать уже привычное место.

– Наверное, они ещё не совсем к нам привыкли, – сказала Вера.

– Попробуем в другой раз, – добавил Марко. – Видно, они до сих пор не уверены полностью, что мы не коты.

– А всё же, папа, почему и к мадам Авроре пришёл такой сон?

– Я удивлён скорее тем, что ей не снились странные сны так долго, – ответил Марко. – Но, в общем, ничего удивительного в её сне нет – я имею в виду, что у мадам Авроры, похоже, имеются странности, мягко говоря, в восприятии мира. А кто такой этот Эль-Гато, она не сказала? Я о человеческой половине Эль-Гато.

– У-у, не сказала, папа. Одна подруга госпожи спросила её, но мадам не слышала.

– Или сделала вид, что не слышала? – предположил Марко. – Должно быть, с ним связана какая-то история! Не исключено, что Эль-Гато был первым увлечением мадам Авроры.

– Мне тоже так показалось, – согласилась Марисоль. – Думается, он преждевременно покинул этот мир и, наверное, очень давно. Почему вы не едите тот салат, сеньор Марко? Вам такой не нравится?

– Нет-нет, мне всё нравится, девушки, я всего-навсего не успел до него добраться.

Глава 4

3 января в два часа дня Вера с Марисолью подошли к автобусной станции с намерением встретить Бланку и… снова автобус пришёл не по расписанию, а раньше, чем положено. Бланка стояла посередине площади, озираясь по сторонам, но в то же время зевая и прикрывая рот ладошкой. Подруги захотели подкрасться к Бланке для розыгрыша, однако та их заметила:

– Привет, девчонки. А я смотрю-смотрю – где же вы? А вы подобрались так, что я и не заметила.

– Мы хотели ущипнуть тебя за бочок, – призналась Марисоль. – Для смеха. Кстати, ты чего зеваешь?

– Я очень нервничала перед поездкой и поэтому вскочила сегодня рано. В автобусе я думала подремать, но не получилось – за окном было много интересного. Вот и зеваю теперь.

– Давай мы возьмём твои сумки, – предложила Вера, тем более предлагай не предлагай, а в одиночку Бланка всё равно бы их не донесла.

– Что же ты с собой набрала? Целую гору! – поинтересовалась Марисоль. – Ты же не на край света приехала.

– Это не я. Это мама настояла, чтобы у меня имелось как можно больше всего.

– Ну тогда пошли? – спросила Вера. – Или всё же вызовем такси? Нам-то всё равно, но если ты такая сонная?…

– Нет-нет, пойдёмте так. Вы ведь сказали, что нужная улица не очень далеко, а мне и деньги лишние тратить нельзя.

– За полчаса дойдём, – ответила Марисоль, – если не загнёмся под твоей поклажей. Ваши родственники живут недалеко от меня и чуть дальше от Веры. Говоришь, ты с ними совсем не знакома? С родственниками?

– Никогда их не видела и не знала о них. Но они хотели меня встретить, только я сказала, что меня встретят подруги.

Девушки прошли те же ряды богатых особняков нуворишей, которые проходили и Вера с Марисолью во время первого для каждой из них знакомства с городом. Идти этим путём было не обязательно, но так получалось короче. Надо сказать, владельцы особняков частенько проявляли недовольство тем, что используя их улицу, приезжие срезают дорогу от автостанции до центральной площади. Уже не первый год несчастные богачи просили оградить их от этого безобразия.

Девушки, невольно нарушив покой богачей, вышли на Университетскую площадь, вокруг и неподалёку от которой располагались: университет Санта-Эсмеральды, общежития, школы и ещё несколько учебных заведений. Площадь официально именовалась Университетской, но её чаще называли Студенческой, и в основном так о ней говорили люди не из богатых, зачастую даже не зная истории места. На самом деле, в начале двадцатого века здесь произошли трагические события, связанные с гибелью митингующих студентов, столкнувшихся с вооружёнными наймитами богатых людей Санта-Эсмеральды, и студентов погибло бы больше, не случись вмешательства полиции, которая совершенно неожиданно для богачей встала на сторону студентов, поскольку полицейские той поры от всей души ненавидели начальника полиции района – представителя одного из богатейших семейств. Им было допущено множество несправедливостей по отношению к самим полицейским – и всё безнаказанно. Приказ прикрывать бесчинства наёмников оказался последней каплей. После трагедии многие люди стали неофициально называть это место Студенческой Погибелью или просто Студенческой – но только не состоятельные граждане этого района – те почти всегда называют площадь Университетской.

Вера с Марисолью рассказали Бланке о путанице с названием площади и о происхождении разногласий.

– Ну и ну! Вот, значит, какие события раньше здесь происходили! Надеюсь, что у других улиц нет такой же печальной истории и такого же беспорядка с названиями. Иначе, как я буду ориентироваться в городе? М-да, так, говорите, здесь случилось настоящее сражение?

– Про другие улицы мы не слышали, – успокоила её Марисоль. – Нам, честно говоря, захотелось показать, какими горожанками мы уже стали и как мы всё тут знаем. А вообще, про эту ужасную историю мы услышали недавно. Мы не представляли, что каждый день ходим по площади, на которой проливалась кровь. Теперь мы ходим через площадь немного по-другому… Но если уж говорить о путанице, то вспомни о памятнике трём Енотам в нашем городке. Тот памятник никто не называет «Три Енота», а говорят вместо этого «Три Бобра».

– Разве он называется памятником трём енотам? – удивилась Бланка.

– Ты что, не знала? – в свою очередь удивилась Вера. Именно так он и называется, только у него есть собственное имя – «Три Енота». Это не памятник каким-то неизвестным трём енотам. Да и как же ещё ему называться, если сам наш город называется Три Енота, а в центре города находится скульптурная группа из трёх животных, похожих на енотов.

– Ну-у-у, они похожи на бобров, вообще-то, – заметила Бланка, – но ты права – этот памятник, действительно, не может называться по-другому.

Проводив Бланку до квартиры родственников, девушки поднялись к ним, будучи приглашёнными.

Сеньор Игнасио и сеньора Хулиана встретили Бланку приветливо, заверив её в том, что им будет приятно, если она останется жить с ними. Сказали, что пустили бы и так, за бесплатно в другое время, но сейчас у них сложности с работой, а потому нужен жилец для облегчения бремени оплаты за жильё. Теперь Бланка хоть и будет оплачивать часть общих расходов, но они ей рады не из-за денег, а потому, что она хорошая девушка, и это заметно невооружённым взглядом. А будь на её месте кто-нибудь неприятный, то уж тогда бы они не радовались, а лишь страдали оттого, что вынуждены мириться соседству с неприятной личностью. Сеньор Игнасио, довольный скромностью и понятливостью Бланки, на радостях дал слово молодой родственнице, что как только он найдёт хорошую работу, так они с Хулианой в сей же час перестанут брать с неё плату.

Супруги Рамирес оказались не прочь поболтать. Они угостили девушек домашним печеньем и кофе, но Вера и Марисоль всё же не стали задерживаться надолго, поскольку нужно было дать возможность Бланке познакомиться поближе с роднёй и выполнить, наконец, свою норму сна.

Оставив Бланку, подруги прошли к Марко, чтобы поиграть на гитарках-куатриньо.

Глава 5

Этим же вечером на кухне в доме сеньоры Мендес сидели, разговаривая, сеньоры Диас и Суарес. Последняя спросила:

– Ди, ты всё порывалась аж с самого утра поговорить со мной, да я была занята. Так о чём?

– Я о Рудольфо, моём муже.

– Ты что-то узнала?

– Позвонила я в ту больницу, которая при институте, изучающем таких, как он. Порасспросила докторов, послала фото мужа. И представляешь – они сказали, что это он!

– Чудеса, да и только! Ох, не напрасно я тебе говорила – нельзя списывать Рудольфо со счетов!

– Подожди радоваться – не всё так замечательно. Он, как мне сказали, ничего не помнит из своего прошлого, его воспоминания начинаются лишь с того момента, когда его обнаружили местные жители. Так что он не знает ни обо мне, ни о дочери. Теперь Рудольфо оформлен как новый человек с новым именем и фамилией. Их он придумал сам. Сейчас его зовут Максимилиано Сальво.

– Насчёт имени он не стеснялся! – заметила сеньора Суарес. – Выходит, Величайший Спасённый? – Ведь вроде бы так получается?

– Так, Хелена, так. Скромностью он никогда не отличался.

– Ну хоть не Спаситель – и на том спасибо, – сказала домоправительница. – Но как же на него ничего не нашли, когда выясняли, кто он?

– Вот так и не нашли. Видать, кто-то получил запрос перед уходом домой или ещё что… Головотяпство, одним словом!

– Но ведь ты поедешь к нему, Ди? Не исключено, что он вспомнит тебя.

– Поехать-то поеду, да не знаю, как сказать дочери. Ведь у неё уж слишком благоговейное отношение к нему, пропавшему без вести. А сейчас, когда она увидит его таким… Ты её знаешь, Хелена, она… ведь не предугадаешь, как себя поведёт. Я думаю лишь о том, чтобы она не сбрендила.

– Не преувеличивай, Эсмеральда. Она будет рада его возвращению и станет вместе с тобой за ним ухаживать. А он что, совсем беспомощный?

– По словам той сеньоры, с которой я разговаривала, он вполне самостоятелен.

– Отличная новость! Значит, за ним и ухаживать не надо, только денег на еду придётся тратить чуть больше.

– Ну уж и «чуть», – с сомнением в голосе ответила сеньора Диас. – Но не это главное, а то, что прошло уже много лет и сейчас он ничегошеньки не помнит из прошлого, так что этот Спасённый, считай, теперь уж чужой человек. Мне-то ничего, а вот дочка…

– Слушай, Ди, ведь у тебя есть отличный советник и наставник для неё – отец Антонио. Он мог бы посодействовать.

– Неудобно его просить, Хелена. Он что же, постоянно будет нянчиться с нашей семьёй?

– Думаю, что будет. Ведь это часть его призвания, в конце концов.

– М-м-м, видно, придётся просить, если потребуется и если тот человек в клинике действительно Рудольфо… тьфу, Максимилиано. Или всё же отныне его стоит величать прежним именем?

Сеньора Суарес не представляла, как теперь нужно называть мужа сеньоры Диас, а потому вместо ответа выпила чаю.

– Поеду на него посмотреть числа пятнадцатого. Заменишь меня, Хелена?

– Заменю-заменю. Кстати, госпожа мне недавно сказала, что первый этаж особняка будет оформлен на нас примерно через месяц или чуть позже – когда её юрист всё подготовит. Тебе не страшно, Ди?

– Немного, если честно. Половина такого дома, хоть и на четверых, стоит кучу денег, а я никогда не была богачкой. Правда, нам всё это даётся не для обогащения, а для благотворительных дел. Ну а что, если мы не оправдаем доверие госпожи и не сможем организовать приют? Что, если госпожа, наблюдая за нами из того мира, превратится в преследующего нас призрака, наподобие Кристобальды? Ведь госпожа грозилась уйти в тот мир раньше нас…

– Скорее уж мы превратимся в призраков, чем госпожа, – ответила сеньора Суарес. – Госпожа в свои сорок восемь выглядит на тридцать пять, потому что она ни одного дня в жизни не работала, не ела вредную пищу и к тому же регулярно проходит осмотры у врачей, и вдобавок у неё свой семейный врач есть. Я вообще не понимаю, о чём она думала, когда предложила нам устроить приют после её ухода. Хорошо хоть, она сама заметила несостыковки и обмолвилась о том, что дожидаться её ухода для организации приюта, возможно, и не стоит. Когда она решится – это уже другой вопрос, ведь госпожа по своей натуре тихоня-домоседка, и ей будет трудно привыкнуть к незнакомым девицам, разгуливающим по дому, но к тому времени и Вера с Розой повзрослеют, и смогут быть надзирательницами. Я имею в виду не злобных надзирательниц, а хороших – как добрые помощницы. Так все вместе мы и организуем приют. А Фелипе подрастёт и станет нашим бухгалтером.

– Ох, вряд ли, Хелена. Он всё космическими полётами грезит.

– Во-первых, твой Фелипе пончик и в пилоты не годится, а во-вторых, для космических полётов тоже деньги нужны, а значит, и бухгалтеры. Будет подрабатывать у нас.

– Надеюсь, что госпожа созреет в недалёком будущем, – ответила сеньора Диас, усмехнувшись при слове «пончик». – Но сколько же мне готовить придётся?

– Да не слишком-то и много, Ди. Мы всё равно не сможем принять большое количество девушек. Человека четыре или пять, максимум шесть. На первом этаже просто не получится разместить больше людей.

– Ладно, с такой группой я справлюсь.

– Справимся, Ди, но об этом ещё рано беспокоиться, ты сейчас лучше думай о муже.

Глава 6

Встретившись во второй половине следующего дня, Вера с Марисолью направились в кондитерскую-кофейню к Ансельмо, разговаривая по дороге:

– Вера, позвонила я Бланке, желая пригласить с нами поесть пирожных, а она говорит, что, мол, с радостью, но в другой раз, а сейчас она занята поиском материалов в интернете о работе секретарей и администраторов. Хочет быть готовой к службе у доктора Баррера.

– Бланка молодец. Ответственно поступает, – одобрила Вера. – Потом, когда она освоится на работе, мы покажем ей город.

– Твоя правда, Вера, но всё-таки немного жалко, ведь я до отъезда домой хотела погулять втроём по городу. Специально осталась сегодня, но уж завтра-то обязательно поеду. А ты приедешь в этом месяце?

– Я по-прежнему не знаю, Мари. Постараюсь. Те жильцы – супруги Альварадо – они звонят мне каждую неделю и сообщают о том, что всё хорошо, вот только в передней входной двери стал заедать замок. Наверное, придётся менять.

– Сколько ему лет? – спросила Марисоль.

– Кому?

– Замку, конечно.

– А-а-а, предполагаю, что очень много. Скорее всего, он старше нас. Во всяком случае, я не помню, чтобы замок меняли при мне.

– Значит, он хорошо послужил и расстраиваться нечего, – заключила Марисоль.

– Я и не расстроилась, но после твоих слов уже не так легко на это смотрю.

– Что же тебя отягощает, Вера? Замок жалко?

– Он ведь тоже часть дома, а я не хочу ничего менять в доме. Пусть он остаётся таким, каким был, до скончания веков.

– Есть выход, Вера! Старый замок ты можешь убрать в кладовку и иногда навещать его там, а он, таким образом, останется в доме. Не обязательно его выбрасывать.

– И то правда! – согласилась Вера. – Всё, что сломается в будущем, я стану убирать в кладовую, хи-хи-хи. Но замок на замену нужно подыскать такой же – мне такие замки нравятся.

– И чем же? Он особенный – этот замок? – спросила Марисоль.

– Сама посмотри, какой от него ключ, – предложила Вера, достав связку ключей. – Я тебе уже показывала его когда-то, да, боюсь, ты забыла.

Ключ от особенного замка был сделан из латуни и имел хитрые бороздки, но главное, на головке ключа красовался вытесненный герб с расположенной по ним датой «1901». Несмотря на то, что отличительные метки изрядно потёрлись, они по-прежнему были вполне различимы. К чему относилась дата Вера не знала, к году ли основания компании, которая произвела замок, или к году выпуска замка, но, скорее, всё же к первому.

– Тысяча девятьсот первый год? – удивилась Марисоль. – Ничего себе! Получается, замок действительно хороший!

– А я о чём!? Вот поэтому мне и хочется такой же. Впрочем, вряд ли я найду именно такой. Поищу похожий!

– Хочешь, я зайду к твоим жильцам и посмотрю на замок? Вдруг он снова заработал. самовосстановиться

– Зайди, если будешь рядом, но я сомневаюсь, Марисоль, что замок способен. Ведь он не просто заедает из-за отсутствия смазки.

– Ну да, Вера, это ты правильно говоришь. Что, если у меня стало появляться иррациональное мышление под влиянием всего того спиритизма, который нас окружает в последнее время?

– Не знаю, но, по-моему, вера в то, что вещь может починиться сама, присутствует у многих людей хотя бы чуть-чуть.

– Представляю, – принялась воображать Марисоль, – как мадам Аврора сказала бы, что это память о Золотом веке, когда человек жил в тесном контакте с Астралом, владея волшебством и запретными теперь знаниями.

– Она бы могла, – согласилась Вера. – Но я не совсем понимаю, когда говорят о каких-то «запретных» знаниях. Вот, например, тарология – это тоже, небось, «запретное» знание, а кто же его запрещает? Где написано, что запрещено быть тарологом?

– Это, Вера, они просто придают веса своим занятиям, говоря, что знания запретные, отлично зная притом, что никто их не запрещает и опасности никакой нет, да и заработать можно.

Глава 7

Так, разговаривая, дошли до заведения, в котором работал Ансельмо – будущий литератор. И что бы вы думали? За прилавком снова никого не было! Марисоль даже топнула ногой:

– Нет, здесь просто логово неисправимых бездельников!

– Ансельмо, наверное, как обычно, читает, – прокомментировала возглас подруги Вера. – Ты же знаешь, ему надо готовиться к поступлению в колледж.

– Я отлично это знаю. Но почему он всегда уходит в коморку? Отчего ему не читается за прилавком? Я так говорю, поскольку немного нервничаю, опасаясь того, что кто-то может войти и похитить деньги из кассы. Смотри, как легко до неё дотянуться, – да ведь её можно и просто унести с собой под мышкой! А Ансельмо потом будет расплачиваться.

«Бездельник» уже выходил из подсобного помещения, услышав голосистых девушек.

– Привет, девчонки. И кстати, я оттуда всё слышу. Никто не сможет незаметно обобрать нашу забегаловку. Да и кому она нужна? Выручка здесь не очень большая, особенно, в такое время дня. Так что не надо беспокоиться, Марисоль.

– Я совершенно не беспокоюсь. Но это ещё и дело принципа!

– Какого принципа? – попросил уточнений Ансельмо.

– Такого принципа, который у меня имеется! – ответила Марисоль, но тут же улыбнулась. – Тут дело в несоответствии. Что написано на вашей вывеске, которая висит перед входом? А, Ансельмо?

– На вывеске? – Ансельмо попытался вспомнить, но не смог. – Я ведь захожу сюда с другой стороны, там, – он махнул рукой, – через подсобку.

– Хм-м, ну, тогда понятно. Но я тебе напомню – на вывеске написано большими буквами: «Мы всегда Вам рады, дорогие посетители! Наши цены и обслуживание приятно Вас удевят». Вот, что написано на вывеске. А где оно – обслуживание?

– Такие несоответствия нервируют Марисоль, – пояснила Вера. – Ведь она любительница аккуратности.

– Я не знал, – улыбнулся Ансельмо. – В следующий раз вы можете предупредить о своём приходе, и я специально выйду вас встретить.

Марисоль тоже улыбнулась, сказав:

– Ничего, мы как-нибудь переживём. Раз ты не переживаешь за кражу, то и я потерплю. Но кто же написал текст на вывеске? Ведь там ошибка в простом, часто встречающемся слове.

– Я не знаю, Марисоль, кто его писал. Скорее всего, сеньор М. Но я ничего не знал об ошибке – первый раз об этом слышу!

– А вот мы с Верой давно заметили, только молчали из-за того, что ты поначалу был очень сердитым. Кстати, Ансельмо, ты, кажется, опять чем-то доволен? Ты выпросил ещё одну прибавку у сеньора М.?

– Нет, что ты, от него прибавок ожидать не приходится ещё очень долго. Я доволен потому, что резко сократилась та сумма, которую мне требуется собрать для поступления в колледж. В общем-то, мне уже хватает. Правда, получены эти деньги благодаря печальным событиям. Но они в прошлом.

– Да? Нам не совсем понятно? – сказала Вера.

– Помните, мы как-то говорили о моём отце? Так вот, незадолго до Нового года меня с матерью пригласили в их управление. Они там время от времени собирают помощь для овдовевших жён служащих спецназа. В этот раз они устроили небольшой обед и вручили каждой по 30 тысяч песо. Мать сказала, что эти деньги пойдут мне на учёбу. Вот я и доволен, – доволен самим фактом наличия необходимой суммы, а не поводом, из-за которого она теперь есть.

– Рада слышать, что вам помогли бывшие сослуживцы твоего отца, – искренне сказала Марисоль.

– А ты что, Марисоль, и правда, так привержена аккуратности? – спросил Ансельмо. – И тебе не нравится, когда другие её не проявляют?

– Быть или не быть аккуратными – это личное дело других людей, но я ничего не могу с собой поделать, когда мне в глаза бросается несоответствие сказанного и сделанного. А в твоём случае, я всё же больше думаю о безопасности вашей кассы. Ведь если украдут деньги, то ты, расстроенный, будешь постоянно бурчать на нас и думать о том, какой ты несчастный.

– Ну, раз так, то всё в порядке, – ответил Ансельмо. – Касса в безопасности. И я бы не стал на вас бурчать. Вначале нашего знакомства это происходило потому, что я думал о вас, как о богатеньких нахалках. К слову, я небрежность тоже не люблю, но вы всегда приходите в такое время, когда посетителей мало, вот я и ухожу.

– Так мы специально вычислили безлюдное время, – пояснила Марисоль. – А теперь принеси нам пирожных… не спеша – ты знаешь каких.

Ансельмо не торопясь принёс заказ.

– Завтра я уезжаю к свой городок, – сообщила Марисоль, – а Вера, не знаю, будет заходить или нет, она, знаешь ли, теперь сеньорита важная, – чуть ли не младшая подруга сеньоры Мендес.

– Ха-ха, да, ты говорила, что уедешь в январе, но в феврале… видите ли… – он посмотрел на обеих девушек. – Мать меня постоянно обо всём расспрашивает, и я как-то рассказал ей о нашем знакомстве, а она говорит: «Пригласи к нам в гости твоих знакомых. Мне хочется на них посмотреть». Я ей сказал, что у них, мол, свои дела есть, но она настаивает, чтобы всё равно пригласил.

– Почему бы и нет? Мы согласны, – ответила за обеих Вера.

– Правда? Тогда я передам ей ваш ответ. В феврале договоримся о дне встречи.

– Не сочти за занудство, Ансельмо, но я не могу перестать об этом думать, – сказала Марисоль. – Это касается вывески. Может быть, вам стоит изменить текст вывески?

Ансельмо вопросительно посмотрел на неё.

– Скажем, на такой: «Спехом быстро не дойдёшь, спехом в лужу попадёшь. Добро пожаловать!». И на этот раз постарайтесь без ошибок. Вот тогда посетители будут точно знать, что их ожидает… или не ожидает.

– Не спорю, предложение неплохое, но сеньор М. вряд ли согласится.

Через полчаса девушки покинули заведение.

Глава 8

Роза вернулась на один день раньше запланированной даты и тут же весь дом собрался на кухне, включая госпожу, спустившуюся вниз, чтобы узнать всё ли хорошо у семейства Розы. Чуть позже, уже после того, как госпожа ушла к себе, приступили к обстоятельному обсуждению поездки Розы. К этому времени она доставила на кухню довольно много козьего сыра и засахаренных лаймов – припасов выданных ей матерью. Роза подумала: «Пусть будет для всех, не есть же мне всё одной».

– Мама не сказала, что эти припасы только для тебя? – спросила сеньора Суарес.

– Нет, она такого не скажет, ей бы хотелось, чтобы и вы попробовали.

– Тогда мы за завтраком и оценим, – решила сеньора Диас. – Ну, рассказывай, как прошла поездка и пребывание дома?

– Доехала хорошо и вернулась тоже. Дома всё по-прежнему, а вот Хуанита выросла.

– Это кто ж такая? – удивилась сеньора Суарес. – Ты не говорила, что у тебя есть сестра.

– Это коза. Та козочка, которая когда-то болела, а я за ней ухаживала. Помнишь, Вера?

– Это та самая? – уточнила Вера, вспомнив рассказ Розы о встрече с чупакаброй и битве с ней за козочку.

Роза кивнула.

– Разве её зовут Хуанитой? – спросила Вера. – Странно, ведь и Марисоль Кристобальда Мендес называет так же.

– Ну, имя не редкое, – заметила сеньора Диас, – но вряд ли оно что-то большее, нежели совпадение, тем более ты говоришь всего лишь о сне, Вера… – осекшись на половине фразы, сеньора Диас спросила у Розы:

– Что такое? Ты как будто изменилась в лице.

– Вы заговорили о снах, а у меня случился такой, что я до сих пор забыть не могу.

– Опять то чудовище? – сочувственно спросила Вера, а сеньоры Суарес и Диас, не слышавшие о чупакабре, непонимающе посмотрели на Розу.

– То чудовище было настоящим, и поэтому я могла делать всё что угодно, а в страшном сне от меня зависит мало – ведь это сон! Вот где страх!

– Так что за сон? – спросила Вера.

– Сон мне приснился на третью ночь пребывания дома…

Роза интонационно особо подчеркнула слова «на третью ночь», так, как будто это важно, что ночь именно третья, а не какая-нибудь заурядная вторая или четвёртая и, надо сказать, что ненамеренный приём подействовал на слушательниц.

– Что же это за сон такой? – довольно осторожно спросила сеньора Диас, как бы опасаясь услышать слишком уж нелепый и вычурный рассказ. – И про какое чудовище вы с Верой говорите? Неужели к вам приходил ягуар? Небось, какой-нибудь волшебный Ягуар?

– То старое чудовище здесь ни при чём, – заметила Роза и вкратце поведала о своей давней встрече с чупакаброй.

– И это страшилище напало на ту самую Хуаниту? – уточнила домоправительница.

– Да, но сон был не о том чудовище, – напомнила Роза.

– А ты уверена, что чупакабра тебе не приснилась? – спросила сеньора Суарес.

– На наших землях ни в чём нельзя быть уверенной, но думаю, что не приснилась, – загадочным голосом ответила Роза.

– Да рассказывай уже, – призвала её сеньора Диас. – Хватит наводить туман.

– Я расскажу то, что помню, потому как мне очень хочется забыть тот сон, а вместо него помнить другие, которые приходили ко мне уже позже и были хорошими. Вы готовы услышать? Тогда я начинаю:

«В тот вечер и на третий день моего пребывания дома наша семья задержалась допоздна за ужином, потому что мама и бабушка приготовили очень много. Но во время готовки лаймового пирога они случайно использовали не те лаймы, а другие – очень кислые. Когда кислятину обнаружили, то стали добавлять сахара, и в конце концов получился пирог очень сладкий и кислый одновременно. А еду у нас выбрасывать не полагается и потому пирог мы съели, вот только его пришлось заедать чём-нибудь другим, чтобы уменьшить сладость и кислотность. В общем, съесть пришлось много, к тому же за разговорами всё съедалось как-то незаметно. Не то чтобы я съела целое корыто – нет, но для моей нормы, которая установилась в доме сеньоры Мендес, получилось много. До постели я добралась часам к одиннадцати вечера, а после долго ворочалась. Не помню, когда я столько ела в последний раз. Уснуть мне удалось только ровно в полночь, – Роза взглянула на остальных, чтобы они осознали всю серьёзность происходящего. – И вот уснув в полночь и проснувшись часа в четыре, как мне подумалось, я удивилась тому, что нахожусь не в своей постели, а в подземном туннеле с кирпичными стенами и с рекой, протекающей по туннелю. И кругом крысы! Их было очень много, но увидев меня они с писком разбежались. Крысы выглядели необычно. У них имелись такие же меховые воротнички, как у твоего Мигеля, Вера. И цвет их шерсти был серым».

– Все крысы в Мексике серые, – заметила сеньора Диас, – кроме чёрных, которых очень мало у нас, как я слышала. Так что тут нет ничего удивительного.

– А я слышала, что у нас ещё водятся кенгуровые крысы, – добавила сеньора Суарес, – но они вроде бы рыжие или коричневые. Те крысы, которых ты видела, Роза, они ведь были не кенгуровыми?

– Это были самые обыкновенные крысы, но похожие на Мигеля, – ответила та.

– А разве Мигель не обычная крыса? – спросила сеньора Диас.

– Наверное, – ответила Роза, – однако, воротничок у него есть, и вряд ли это обычно.

– Твоя правда, – признала сеньора Диас. – Рассказывай дальше, Роза.

Роза кивнула и продолжила:

«Как я сказала, крысы разбежались, оставив меня совсем одну. Делать было нечего, и я пошла бродить по туннелям, которых оказалось много, вернее, у туннеля было много ответвлений. Я ушла очень далеко от того места, где видела крыс, и хотела уж сесть под стеной, потому что не знала, как быть дальше. Я и села, но сразу же услышала голос: «Иди-и-и-и! Иди ко мне!»

Я подумала, что у меня начинаются галлюцинации от страха и усталости, но тут снова услышала призыв и пошла. Шла опять очень долго, и ушла, наверное, километров на пятьдесят».

– Это как же ты столько прошла? – не удержалась сеньора Диас. – Пройти пятьдесят километров и хоть бы хны! Да и туннели-то получаются слишком уж длинными. Где у нас такие есть?

– Я не знаю, сеньора Диас, но мне так показалось.

– А разве там не было темно? – спросила сеньора Суарес. – Как же ты видела куда ступать, не свалившись при этом в реку?

– Видно было хорошо, сеньора Суарес, но откуда шёл свет я не обратила внимания.

– Извини, Роза, продолжай, мы просто уточняем детали, – подбодрила её сеньора Диас, и Роза снова продолжила:

«Шла я так и шла много километров, а голос становился всё громче, и, наконец, голос велел мне остановиться, перебраться на другую сторону реки по мостику, встать лицом к стене и произнести фразу… я не помню какую, но слова в ней были не испанскими. Как только я произнесла фразу, часть стены отодвинулась, открыв проход, по которому я и пошла. Там уже не было реки, но идти пришлось очень долго, наверное, снова километров пятьдесят…»

Сеньора Диас опять не сдержалась, и заметила Розе:

– Что, ещё пятьдесят километров? Значит, в общей сложности ты прошла сто километров. И не упала замертво? Чудно как-то!

– Ведь это сон, Ди, – заступилась сеньора Суарес. – Во сне, чего только не бывает.

– Это верно, – согласилась Ди, – но сто километров?… Роза, а километр – это сколько? За какое время ты проходишь километр наяву? – спросила сеньора Диас у Розы, заподозрив в той неверное понимание этой меры длины.

– Прохожу минут за десять, примерно, – ответила Роза, показав тем самым, что она правильно понимает протяжённость километра.

– Ещё раз, извини, Розита, – сказала сеньора Диас, – но уж больно удивителен твой сон. Говори дальше.

«В конце концов я зашла в тупик. Тут голос мне снова велел произносить слова, после чего и эта стена сдвинулась. Я вошла в комнату, а в ней самое страшное! К стене цепями было приковано тело, а точнее, скелет! Он-то меня и звал. Скелет сразу спросил: „Лаура с тобой? Где она? Опять её нет?”

Я тут же поняла, что это Кристобальда Мендес, и ответила: „Я не знаю, я за ней не слежу”.

После Кристобальда мне сказала, что я должна её освободить, применив заклинание, но перед этим надо затереть знаки, нарисованные на стене за её плечами. Я сказала, что если б знала, кто меня зовёт, то не пошла бы, и что я без разрешения сеньоры Мендес ничего делать не буду, а уж она вряд ли такое разрешит. Тогда Кристобальда стала кричать, что меня никто не спрашивал, – идти или не идти на зов, – я, мол, просто пешка. Ещё Кристобальда стала кричать, что это она самая главная из Мендесов, а потому я должна исполнять её приказания, а не Лауркины. Кричала она долго, а я только отнекивалась иногда, но по большей части молчала, только и думая, как бы сбежать. Через некоторое время я услышала другие голоса – много голосов! Несмотря на угрозы Кристобальды я отвернулась от неё и пошла на новые голоса. Пройдя немало, я вернулась к реке. Там меня дожидались крысы. Их было, наверное, с двадцать. И они всё-таки выглядели как-то необычно – очень уж похожими на людей!»

– Вот тебе на! Теперь вдобавок они и на людей похожи! – воскликнула сеньора Диас.

– Мне так показалось, – сказала Роза. – Крысы пообещали проводить меня до безопасного места и после привели к двери, которая была недалеко. Крысы сказали, что через неё я выйду наружу, а если в следующий раз снова сюда попаду, то мне нужно будет лишь сказать: «Крысоньки, Крысоньки, Серые Крысоньки, явитесь ко мне, я в большой беде! К вам взывает Роза Родригес». Они явятся и проводят меня до выхода. А далее, открыв дверь, я проснулась.

– Крысы, получается, твоё имя знали? – сказала сеньора Суарес.

– А дверь-то в комнату с Кристобальдой ты закрыла? – несколько обеспокоенно спросила сеньора Диас.

– Нет, к сожалению, потому что я не запомнила слова для её открытия. Тем более мне неизвестно – может быть, для закрытия нужны другие слова.

– Хм-м, если на минутку представить услышанное как бы настоящим… – задумалась сеньора Диас, – то уж, наверняка, тот, кто придумал все эти заклинания, не так-то глуп. Он должен был предусмотреть и автоматическое закрытие дверей на всякий случай. Лично мне, это кажется разумным, – тут сеньора Диас вздохнула. – Э-эх, девушки, всем вам снится что-то необыкновенное, а вот нам с Хеленой нет. Это, видно, потому, что у вас в голове гуляет ветер и различные фантазии. Нет ещё в вашем уме надёжной стражи, которая прогонит лишние мысли. Плохо это или хорошо, я не знаю, – думаю, что зависит от обстоятельств, но мне, если что и снится, то больше о детстве и юности, а также по работе.

– И мне тоже, – подтвердила сеньора Суарес. – Но почему, коль твои слова о снах верны, такие же сны, как и девушкам, снятся сеньоре Мендес? Она-то уж не так молода, несмотря на внешность.

– Не молода она по годам, а по натуре всё ещё молодая, – ответила сеньора Диас. – У неё тоже ветер в голове гуляет.

Домоправительница, посмотрев на Розу, сказала:

– Что ж, предложу и тебе, Роза, всё рассказать госпоже. Как я говорила Вере ранее, госпожа просила сообщать ей о необычных снах, тем более твой сон касается госпожи лично. Ты согласна рассказать?

– Согласна. Мне не жалко.

– Крысы, которые тебе помогали, какими они были? Ты помнишь что-нибудь ещё о них? – поинтересовалась Вера.

– Они были довольно крупными и красивыми. Как твой Мигель, Вера, правда, сам-то он не очень крупный, но это, возможно, потому, что он ещё не вырос. Ах да, все они ходили на задних лапах.

– Мигель не мой – он сам свой, хотя по словам госпожи он защитник всего дома, а значит, и твой, Роза, – полушутливо поправила её Вера.

Глава 9

За день до того, как Бланка договорилась встретиться с доктором Баррера, Вера почувствовала недомогание – похоже, она простудилась, а потому была вынуждена отказаться от сопровождения Бланки в клинику, что очень расстроило саму Веру. Но всё же лучше не шастать среди людей, болея заразной болезнью. Три дня она лежала в постели в обнимку с Вомбатом и Кенгуру, смотря фильмы, читая понемногу книгу профессора Монтойи да разговаривая с Мигелем. Марко хотел навестить её, но Вера его отговорила, а отговаривать сеньор Суарес и Диас, а также Розу и госпожу было бесполезно, поскольку они находились в своём доме и всё равно бы зашли, даже если бы пообещали не заходить. Марисоль тоже была расстроена тем, что Вера, заболев, не стала свидетельницей знакомства Бланки с доктором Амор-Валентиной, и теперь придётся ждать личной встречи, чтобы услышать рассказ, ведь по телефону о таком говорить обычно не интересно. А когда ещё удастся встретиться?

Ну а доктор сразу взяла Бланку в оборот и теперь та работает не покладая рук. К счастью, ей нравится первая в жизни работа.

При разговоре с Верой по телефону, Марисоль упомянула, что она, как обычно, посетила Кроличье поле, и странные шорохи, которые она услышала – а она их услышала! – могут быть приветом и пожеланием скорейшего выздоровления для Веры, хотя подтвердить это нечем.

Окончательно выздоровев, Вера пошла к отцу, чтобы проверить его и попугаев. Придя, лежала в выделенной ей комнате, наигрывая на куатриньо придуманные простенькие мелодии, думая при этом: «Как же мне быть дальше? На кого идти учиться? Время идёт, а мы с Марисолью ни на что не решились, поскольку не знаем, чем хотим заниматься. Надо думать усерднее! И взять школьные учебники, чтобы повторить выученное в выпускном классе, а уж потом решать – идти куда-то или не идти, или пока не идти, но тогда всё равно заниматься чем-нибудь для саморазвития. Читать, само собой разумеется. А папа ничего не навязывает – он лишь говорит: „Решай сама, а если что-то не понятно, то спроси моего совета”. Ещё он и про чтение говорит, что: „…Читать, это всегда полезно, но только разумные книги, а от глупого чтения пользы никакой – только один вред! Человек может начать самообманываться, думая, что умнеет, читая, а на самом деле он глупеет, впитывая тривиальные или вовсе ошибочные мысли, закосневая в них”.

Так что нужно следить ещё и за подборкой книг. Но хотя бы в этом отношении всё хорошо – глупых книг я не читаю. А теперь пойду-ка я насыплю нового корма птицам, который папа им ещё не давал, поскольку я просила дождаться моего выздоровления. Интересно посмотреть, как птицы отреагируют на новое угощение, и не станут ли они более сговорчивыми, получив вкусненькое. Пусть выходят поскорее из клетки и обследуют квартиру».

Глава 10

На заседании клуба книголюбов Роза чувствовала себя неуверенно. Особенно её смущала мадам Аврора, к которой Роза относилась как к женщине могущественной и многознающей, ведь в отличие от Марисоли – сейчас отсутствующей, и Веры – предлагающей печенье Мигелю, Роза отныне всецело доверяла таинственным снам, а также предсказаниям и отчасти приметам. Да, в ведьм и колдунов она не слишком верила, но медиумическую силу признавала, считая мадам Аврору кем-то вроде учёной в области запретных наук. При всём при этом Розу нельзя было назвать уж слишком суеверной, во всяком случае в приметы без разбора она не верила, а над некоторыми даже посмеивалась. В её селении многие женщины были уверены, что упавшие на пол ножницы – это не к добру, однако, Роза очень часто роняла ножницы во время шитья – и ничего! И чёрные коты постоянно перебегали ей дорогу – и тоже ничего! В их селении, к слову, чёрные коты и кошки преобладали, и если рассуждать последовательно, то имей вера в чёрного кота как вестника несчастий хоть какие-то основания, то селение Розы уж давно бы погрузилось в пучину невыразимых страданий, поскольку чёрные коты сновали там повсюду, но как ни удивительно при всём при этом односельчане Розы неизменно опасались чёрных котов и кошек, перебегающих дорогу. Но вот сны – это дело серьёзное! Они – некоторые из них – явно извне, поскольку, как считала Роза, того, что она иной раз видит во сне, в её голове попросту нет, а значит, сон направили в сознание Розы какие-то неведомые силы. А тут ещё мадам Аврора, выглядящая настолько царственно, что это не может означать ничего иного, кроме того, что она знает о чём говорит. Мадам, видя, что Роза перед ней робеет, постаралась приободрить девушку ласковым голосом, заверив, что тут её поймут, и примут её слова со всей возможной серьёзностью.

Роза пересказала сон. Подруг госпожи, кстати, тоже удивило пройденное Розой расстояние, а одна из них даже подсчитала:

– Пятьдесят километров до первого прохода в стене, потом оттуда столько же до камеры с Кристобальдой, обратно до выхода к реке ещё пятьдесят, ну а путь до выхода наружу можно отбросить, поскольку Роза сказала, что выход находился недалеко. Но и без того получается 150 километров. Ты ничего не путаешь, милая? Ты уверена?

– Думаю, что не путаю, сеньора. Мне показалось, что именно столько я и прошла. Ведь я находилась во сне, и сон мне сам давал понять, что я прошла так много.

– Хорошо-хорошо, мы верим тебе. Нас лишь удивило, что тебе пришлось так далеко топать. Неужели Кристобальда не могла материализовать тебя поближе?

– Вы всё поняли? – вмешалась мадам Аврора. – Поняли, что чудовище заманило бедную девочку в подземелье, чтобы с её помощью снять колдовские оковы, наложенные неизвестным лицом? Подземелье, разумеется, метафорическое, а на самом деле Роза имела возможность перемещаться в астральном плане.

– Не в эфирном? – уточнила какая-то из подруг госпожи.

– Исключено, – как отрезала мадам. – В Эфире не место грубому чародейству, там царство светоносных сил!

– Мы поняли, поняли, – поспешно заверила мадам Аврору, неосторожно высказавшаяся особа. – Но почему Роза? Ведь она никогда не участвовала в наших исканиях. Почему вас, мадам, приманила Кристобальда, нам понятно, ведь она видит в вас угрозу. Но Роза?

– Кристобальда хоть и позволяла себе разговаривать недопустимо грубо во время нашей встречи, но меня она не осмелилась просить об освобождении. Со мной она хотела лишь познакомиться, а Розу Кристобальда приманила именно затем, чтобы использовать. Почему Розу? Потому, что она присутствовала, хоть и не явно, во сне Веры о планете Малышка, да и вообще, Роза живёт в этом доме и связана с происходящим в нём на сверхматериальном уровне.

– Да и на материальном тоже, – добавила госпожа. – И не забывайте о том, к чему мы сами все вместе и пришли, – Розе так же предстоит сыграть некую роль в будущем, как и Вере с Марисолью, и, надеюсь, мне.

– И ещё, – дополнила мадам Аврора, – Роза наивна и легковерна, как мне кажется, вот поэтому-то чудовище и решило ей воспользоваться. А то, что Розе пришлось далеко идти – так разве это волнует чудовище? Но Кристобальда просчиталась, поскольку Роза проявила стойкость, не соглашаясь помогать дьяволу в человеческом обличье… то есть в обличье скелета, вернее. Ну да не суть важно. Ты вела себя достойно, Роза! – обратилась к той мадам Аврора.

– Итак, Роза, – заговорила с ней госпожа, – делая выводы из сказанного тобой, получается, что ты так же очень важна в наших поисках, и потому я выношу на голосование вопрос о принятии Розы в наше общество – именно уже общество, которому я предварительно предлагаю дать название – «El Futuro está Cerca» (то есть «Будущее Приближается или Будущее Близко»). Но зная Розу, думаю, что она бы желала особого, несколько отстранённого положения. Что ты скажешь, Роза, если мы объявим тебя… как бы членом-корреспондентом нашего клуба или общества?

– Членом-корреспондентом? А это что?

– В общем, это значит, что ты станешь младшим членом общества. Ты не должна участвовать в заседаниях, но можешь общаться с нами дистанционно с помощью переписки. Проще сказать, если не хочешь приходить на собрания, то не приходи, но всё же имей в виду, что в особых случаях мы имеем право призвать тебя. Но в целом твоя жизнь мало изменится. Тебе бы это подошло?

Роза вздохнула с облегчением и подтвердила: «Да, так лучше всего, госпожа».

– Так мы принимаем Розу? – спросила госпожа.

– Пусть у нас будут три девицы на выданье будущему, – пошутила мадам Аврора. – А что касается повышения статуса нашей организации, то я согласна. И название общества мне кажется подходящим и внушительным.

– Прекрасное название, – поддакнул голос с другой стороны стола, – просто прекрасное!

Глава 11

Утром Розу поздравили на кухне со вступлением в клуб избранных. Присутствовавший за завтраком Фелипе был рад за старшую подругу:

– Вот бы и мне вступить в какой-нибудь клуб! Должно быть, приятное чувство!

– Рано ещё о клубах думать, пока школу не закончил. Да ведь ты уже в библиотечном клубе вашей школы?! Чего тебе ещё надо? – спросила бабушка.

– В этот клуб любой дурак вступить может, а мне хочется в настоящий клуб.

– Во-первых, любой дурак в библиотечный клуб вступить не может, потому что ему и в голову не придёт это делать, а если он и вступит, то случайно, по дурости. А во-вторых, тебе уже пора в школу, Фелипе. Иди скорее, чтобы не опоздать.

Как только Фелипе вышел, сеньора Диас смогла говорить о тайном пока деле:

– Обернулась я вчера за один день. Съездила в клинику, где наслаждается жизнью мой пропащий муж.

– Так это он? – спросила сеньора Суарес. – То-то ты увильнула от ответа, когда я тебя спросила о поездке прямо с утра. Хотела объявить более официально?

– Это он! Как есть он! Но меня Рудольфо не помнит и даже своих родителей, которые, правда, покинули нас ещё до того, как ему приспичило искать клады.

– Рудольфо ведёт себя подобно младенцу или же взрослому человеку?

– Соответственно тому, как мне сказали при телефонном разговоре. Он совсем ничего не помнит из случившегося с ним до происшествия, но общие знания о мире – уж какие есть – он имеет. В целом, он всё понимает.

– Когда ты его заберёшь?

– Не знаю, врачи меня убеждали оставить его, поскольку сейчас наша семья для него всё равно что чужая. Я и сама это увидела. Ко мне Максимилиано интереса не проявлял. Я уже привыкла немного к его новому имени, – пояснила Ди. – Врачи говорят, что лучше налаживать отношения с ним постепенно, а после можно и забрать.

– Но ведь он, наверное, скорее вспомнит, если попадёт домой? – спросила сеньора Суарес.

– Как меня уверили – едва ли. За долгие годы не удалось добиться никакого прогресса в восстановлении памяти, что странно даже при отсутствии на тот момент сведений о его происхождении. Сейчас я попытаюсь вспомнить слова врачей, весь разговор с ними:

«Организм Максимилиано не имеет никаких соматических нарушений, присутствует ожидаемая активность во всех отделах мозга, а его биохимия в пределах нормы для здорового человека. ЭЭГ, КТ и МРТ ничего аномального не показывают. Таким образом, беда Максимилиано чисто психического свойства. То нарушение, которое имеется у него, – это диссоциативное расстройство памяти, конкретно – автобиографическая амнезия. Расстройство не такое уж редкое. Чаще всего люди, с которыми такое случается, находятся где-то в пути, в путешествии, правда, не совсем понятно – это нахождение в отдалении от дома провоцирует амнезию на фоне стрессового события, или же сама амнезия, вызванная стрессом, является причиной того, что человек укатил непонятно куда».

– Если говорить о самочувствии Рудольфо, то я им сказала, что он был в своём уме, когда отправлялся в пещеры, – насколько это возможно для неподготовленного искателя сокровищ, собирающегося залезть в запутанные малоисследованные пещеры. Далее они объяснили, что в таких случаях, как у Максимилиано, память хотя бы частично возвращается, а с Максимилиано ничего не выходит. Сколько с ним ни работали психиатры, психотерапевты и психологи, – всё бесполезно – как с поленом разговаривать, если касаться памяти о прошлом. Так что теперь, Хелена, я не знаю, как мне быть. Максимилиано понимает, что его исследуют, он знает, что может покинуть клинику с теми документами, которые ему выдали, – ведь он здоров. Но также он знает, что с ним заключён контракт, по условиям которого ему платят и предоставляют отдельную палату, а также питание. Платят не так уж много, но он живёт на всём дармовом и потому Максимилиано не слишком-то горит желанием уходить. Помню, я ещё спросила у врачей о том, кому же пришло в голову платить Максимилиано деньги за лежание в клинике. Представляешь, Хелена, те врачи, с которыми я говорила, затруднились ответить. Они не знают, кто надумал принять Максимилиано пятнадцать лет назад на содержание.

– По-моему, Эсмеральда, в случае с Максимилиано ты не можешь принимать решение единолично.

– Знаю. Нужно сказать дочери. Но ведь он нашёл, наконец, пусть и таким образом, но то, чего всегда искал. Нашёл клад, ту волшебную страну, в которой ему позволяют ничего не делать и наслаждаться бездельем. Я ведь и замуж за него вышла во многом потому, что мне понравилось отсутствие требований с его стороны о том, чтобы я нарожала кучу детей. Напротив, он говорил, что и одного хватит, да и то, если я сама хочу. Только позже я поняла, почему он такой демократичный, – с большим количеством детей в семье пришлось бы много работать, а работа это то, что он не любит больше всего на свете. Ему даже работа охранником в торговом центре казалась несправедливо тяжким бременем.

– Хм-м, это всё верно, конечно, Эсмеральда. Рудольфо-Максимилиано сейчас обитает в райских кущах, но всё же дочери сказать необходимо, ведь она так надеялась, что он жив.

– Разумеется, я скажу. Но что дальше-то? Что, если желания дочери и отца окажутся противоположными? Что, если он не захочет её знать?

– Отец Антонио! – провозгласила сеньора Суарес. – Он человек рассудительный, хоть и священник, о которых я думаю, может, и слегка преувеличенно, – что они сплошь обжоры, пьяницы, воры и нарушители собственных уставов. По крайней мере, о них такое частенько говорят. Но отец Антонио иной – он здравомыслящий и приятный в общении человек, а твоя дочь его слушается. Пригласи его сюда снова.

– Приглашу. Попробую договориться на завтра. Нужно разрешить это дело поскорее.

Глава 12

Следующим вечером отец Антонио был тут как тут. Сеньора Диас снова предварительно попросила его не ужинать, поскольку ужин приготовит она.

По причине того, что Вере давно хотелось посмотреть на святого отца, она начала просить дать ей возможность присутствовать при беседе, но сеньора Диас даже не дослушав, сказала: «Тебе всё равно известно об этом деле, Вера. Тем более у нас тут секретов нет, так что приходи, а отцу, я думаю, ты не помешаешь».

Тогда и Розе захотелось. И ей сеньора Диас не отказала.

Итак, вчетвером они ждали отца Антонио и вдруг к ним спустилась госпожа – ей понадобилось самой взять йогурт из холодильника. Она знала, что в дом придёт священник – знакомый сеньоры Диас и, по правде говоря, госпоже хотелось не только йогурта, но и взглянуть на отца, самые благоприятные отзывы о котором она слышала от сеньоры Суарес.

– Кто-нибудь мог бы принести вам йогурт. Зачем же спускаться, сеньора? – сказала экономка.

– Нет-нет, Хелена, надо привыкать быть самостоятельной и… не стану скрывать, что мне любопытно увидеть отца Антонио.

– Так оставайтесь вместе с нами, сеньора, – предложила Ди. – Не знаю, что подумает отец о таком собрании, но, надеюсь, ничего дурного. В конце концов, желание познакомиться с новым человеком, это не порок. А тему общения вы все знаете (сеньора Суарес с разрешения Ди рассказала госпоже о «находке»).

Сеньора Мендес остановилась в нерешительности с баночкой десерта в руке, но тут прозвенел звонок и сеньора Суарес пошла открывать заднюю дверь. Войдя в кухню, отец Антонио был немало удивлён многолюдностью. Сеньора Суарес рассказала ему о причине присутствия новых для священника лиц.

– Значит, вы хозяйка дома – сеньора Мендес? – обратился он к ней.

– В том числе, отец Антонио. Все присутствующие здесь – уже, стоит сказать, совладелицы дома.

Отец Антонио непонимающе посмотрел на сеньору Диас, но та ответила, что объяснит позже.

– Так вы не против наших собраний, сеньора Мендес? – посчитал нужным уточнить отец Антонио.

– Нет, я не против. В нашем доме установлены свободные нормы общежития, при условии, что нет нарушения покоя остальных проживающих.

Выслушав, отец кивнул и посмотрел на девушек:

– Я слышал о вас много хорошего. Вера? Роза? Я вас не перепутал? – и не дождавшись внятного ответа, повернулся к сеньоре Диас:

– Если я правильно понимаю, Эсмеральда, – об обнаружении твоего пропавшего мужа знают все, кроме дочери?

– И вы-то уж должны понимать почему, – ответила та, тоном заговорщицы.

– Да-да, я просто уточняю. Но мне пока непонятна суть разговора. С твоим мужем всё в порядке? Он здоров или?…

– Он здоров как бык, отец. Ему вообще прекрасно живётся, – и сеньора Диас подробно рассказала в чём дело, попутно расставляя угощение на столе с помощью девушек.

– Ты хочешь знать моё мнение, Эсмеральда?

– Хочу, но сначала поужинаем, пока не остыло.

Некоторое время не могли решить, куда посадить сеньору Мендес, поскольку она никогда до сей поры не принимала пищу на кухне и, следовательно, не имела своего места. Сеньора Мендес, не захотев проявлять господские замашки, села с краю, сказав, что это место ей кажется вполне удобным. Ужин прошёл по большей части за обсуждением работы зоопарка, о котором отец Антонио попросил рассказать госпожу, поскольку знал, что она причастна к его созданию и управлению.

Сеньора Мендес рассказала.

– А нельзя ли организовать экскурсию по зоопарку для детей наших прихожан? – закинул удочку отец Антонио. – Видите ли, сеньора Мендес, во многих моих взрослых прихожанах я замечаю очень тревожную склонность к высокомерному возведению человека на пьедестал недосягаемой высоты, по сравнению с другими тварями божьими. Некоторое, знаете ли, пренебрежительное отношение к животным, в особенности наблюдаемое у прихожан с недостатком образования. Такое отношение не может не иметь последствий для воспитания подрастающего поколения. Поэтому мне бы хотелось привить детям более трепетное отношение ко всему живому. И экскурсии могли бы помочь.

– Наш зоопарк с радостью примет ваши группы, отец Антонио. Мы можем сделать такие экскурсии регулярными и просветительскими, с рассказами о трудных путях, которые проделали те или иные виды в своём развитии, о том, в чём они похожи на людей и об их роли в экосистемах тех регионов, где они обитают. Я думаю, что экскурсии нужно сделать бесплатными.

– О-о-о, это очень великодушное предложение, сеньора Мендес. Мы с большим удовольствием и благодарностью хотели бы им воспользоваться. И в качестве ещё одного очень маленького одолжения я бы хотел попросить вас придумать так, чтобы экскурсоводы уделяли особенное внимание именно тому, как похожи животные на людей наличием сознания и даже самосознания, хотя бы и не настолько развитого. Понимание этого, должно стать надёжной опорой для бережного отношения к живому. Я ведь не ошибаюсь, сеньора Мендес, можно говорить о самосознании животных?

– Нет, не ошибаетесь, святой отец. Чтобы убедиться в его наличии, достаточно завести кошку или собаку и внимательно понаблюдать за питомцем. Впрочем, я знаю, что многие люди склонны считать животных чуть ли не живыми автоматами, «объясняя» тем самым их, якобы, кажущуюся разумность. Подобные люди слегка отстали в своих воззрениях на животный мир – лет на 150—200, как минимум. Когда-то представления о животных-автоматах имели широкое распространение. Однако за последние десятилетия написано множество работ, которые не оставляют места таким взглядам, но для этого надо читать. А мы – мы непременно всё организуем в том виде, как вы желаете, святой отец. Нам нужно лишь некоторое время, чтобы составить подходящую программу, а экскурсоводы… многие из наших работников, это учащиеся и выпускники биофаков, так что они справятся и, я думаю, что им будет по душе такая дополнительная нагрузка.

– Ещё раз премного вам благодарен, сеньора Мендес, – заверил её отец Антонио.

Глава 13

Пришла пора заняться сеньорой Диас, и гость произнёс: «Эсмеральда, тебя тревожит реакция дочери на новую, м-м-м… действительность для вашей семьи? В этом для тебя камень преткновения, я правильно понимаю?»

– Правильно, – и сеньора Диас рассказала отцу всё, что ей известно о состоянии мужа.

– Ну, в любом случае дочери нужно сообщить, рассказав всё, ничего не утаивая, в том числе и то, что Рудольфо никого из вас не помнит, а врачи не дают благоприятных прогнозов. Также и о том, что в клинике Рудольфо чувствует себя хорошо, если ты права, Эсмеральда.

– Ему там хорошо. Ведь он получил всё, к чему стремился: зарплата за ничегонеделание, корм и возможность лежать, смотря телевизор большую часть дня.

– А ты не преувеличиваешь?

– Нисколько. Вы бы видели, отец, как он насторожился, когда зашла речь о переезде. Он там же заявил, что никуда ехать не хочет.

– И он в здравом уме?

– Так рассуждают врачи и так подумала я, насколько смогла понять.

– Мне больно об этом говорить, но разве сотрудники той клиники… – отец Антонио посмотрел на сеньору Диас, – разве они не могут иметь своекорыстного интереса в удержании твоего мужа? Надеюсь, что это не так, но ведь точно мы не знаем. А во-вторых, стоит попытаться его уговорить хотя бы на временное пребывание дома. Надежда на возвращение памяти всё-таки есть, несмотря на то, что врачи утверждают обратное.

– Как называется институт, при котором находится клиника? – вступила в разговор сеньора Мендес.

Сеньора Диас ответила.

– Я попробую позвонить доктору Баррера и взять у неё консультацию. Может быть, она разрешит все сомнения?

– Да-да, голос со стороны не помешает, – согласился отец Антонио, продолжив:

– Но в любом случае, мне кажется, что правильнее сначала поставить в известность твою дочь, Эсмеральда, и подождать результатов разговора со знакомой сеньоры Мендес. И даже если её отзыв об институте будет положительным, то и при этом нужно попытаться уговорить Рудольфо-Максимилиано. Если в конечном счёте он предпочтёт остаться под постоянным наблюдением, то вы, по крайней мере, предпримете к этому моменту все, чтобы вернуть его к прежней жизни.

– Я с вами согласна, – сказала сеньора Диас, – но говорю вам – ему в той клинике словно мёдом намазано. А удерживают его вряд ли злонамеренно. Что за драгоценность, потерявший память человек? Сомневаюсь я, что он согласится поехать домой, тем более насовсем.

– Но ты должна попробовать, Эсмеральда, – напомнил отец Антонио. – Это всего лишь моё мнение, как ты и просила. Если твоя дочь на любом из этапов предстоящих событий почувствует растерянность, то направляй её ко мне.

– К вам и отправлю, – с готовностью воспользовалась предложением отца сеньора Диас. – У меня зачастую голова болит от выслушивания её глупостей, а вы, батюшка, привыкли с дураками разговаривать.

Присутствующие невольно усмехнулись от того, каким самоуверенным тоном произнесла фразу сеньора Диас, хотя отец Антонио усмехнулся несколько укоризненно, чего сеньора Диас не заметила, а домоправительница сказала:

– Я по-прежнему считаю, Ди, что твоя дочь, не такая уж глупая, она, скорее, странноватая, на мой взгляд.

– Да ради бога, я ведь не против! – воскликнула сеньора Диас. – Лишь бы она вела себя спокойно и не умничала. Но в последнее время я ей довольна – спасибо отцу Антонио – он знает, как её унять.

– Рад помочь, Эсмеральда. Но и тебе нужно найти общий язык с дочерью.

– Он у нас и был всегда, пока она не начала своевольничать без меры, да умничать без должного ума. А сейчас всё в порядке, если только не приходится выслушивать очередные глупости.

– Что-то новое? – спросил святой отец.

– Старое, отец. Старые глупости человечества, но для дурёхи они внове. Она где-то насмотрелась бредней о мировом правительстве и теперь боится, что они её изведут. Я ей говорю на это: «Не понимаю, как такое правительство может существовать в мире, в котором страны не способны договориться друг с другом даже по пустякам. Но пусть и существует подобная группа людей, которая считает себя вершителями судеб всего мира, – так не похожи ли они на тех людей, которые уверены, что призывом „Солнце, взойди!”, они заставляют подниматься солнце?»

Говорю ей: «Власть, конечно, есть, дочка, но ограниченная, не такая всеобъемлющая. Но допустим даже, что есть именно такая власть, так для неё, говорю я дочери: „Ты всё равно что муха, живущая в мусорной куче, они на тебя и внимания не обратят, дочка, особенно, если ты заползёшь в какую-нибудь консервную банку, – ведь не гонятся же за отдельной мухой, когда их и так кругом много”».

Она обиделась на меня за такое сравнение, а чего обижаться-то? Если подобные люди и в самом деле существуют, то они станут относиться к простым людям именно так.

– Я с ней поговорю как-нибудь о этом, – заверил отец Антонио. – Слишком много противоречий, которые мешают принять как факт утверждение о мировом правительстве.

– Будьте любезны, отец! – ответила Ди.

– Я позвоню сегодня же доктору Баррера, – встала госпожа, – прямо сейчас позвоню, – и вышла из кухни.

Отец Антонио так же стал собираться, перед уходом поинтересовавшись у девушек, как они видят свою будущую жизнь. Они видели смутно, в ответ на что отец Антонио предложил им приходить за советом – хоть за житейским, если потребуется.

После того, как отец ушёл, доели остатки ужина, и в первую очередь Роза, которая накинулась на аппетитные блюда, приготовленные сеньорой Диас, поскольку при святом отце и госпоже она стеснялась есть.

Вера же спросила о том, что давно не давало ей покоя:

– Как зовут вашу дочь, сеньора Диас? Я забыла её имя.

– Скорее всего, я его не называла, Вера. Потому как «везёт» мне на мужчин – ничего не скажешь! Рудольфо… то есть Максимилиано в ту пору, когда он ещё звался Рудольфо, придумал для нашей дочери самое преглупое имя – Руби! Представляешь? И смог-таки настоять из-за моей физической слабости тогда. Вот и посуди – меня зовут Эсмеральда, её зовут Руби. Получается, Изумруд и Рубин, а если б Максимилиано тогда не заблудился, то, небось, заставил бы дочь назвать её сына не Фелипе, а Зафиро (т.е. сапфир), – вот тебе и коллекция минералов вместо людей.

– Но всё же имена красивые, сеньора Диас, – осмелилась заметить Вера, впрочем, поспешив добавить: «Но вашему мужу не нужно было спешить с именем для дочери – ему стоило дать вам время подумать».

– Наверное, – предположила Роза, – ваш муж очень любит камни?

– Чего-чего, а камни он любит – тут ты права, Розита.

Глава 14

Утром сеньора Мендес сообщила, что доктор Баррера не слышала ничего компрометирующего о том институте, который называется «Институт изучения памяти им. Рамона де ла Фуэнте Муньиса». В основном институт и занимается нарушениями памяти, а в последнее время также и навязчивыми состояниями. Доктор уточнила, что институт не полностью государственный, а лишь частично финансируемый из бюджета. В клинике, например, что находится при институте, есть частное отделение, где лечатся некоторые из состоятельных людей. За счёт совокупности поступлений институт и может проводить долговременные исследования, не ожидая немедленных результатов. Доктор затруднилась сказать, не имея на руках истории исследования нарушения памяти Максимилиано, насколько верны слова врачей о том, что возвращение памяти маловероятно. Она лишь предположила, по переданному ей мною, что раз уж у него не нашли за много лет никаких существенных отклонений, и тем не менее не смогли добиться прогресса, то врачи высказывали свои суждения просто по аналогии с уже имеющимся опытом. Опытом того, что, по-видимому, на Максимилиано были использованы различные методы и препараты – а результат нулевой. Значит, и всего-навсего изменение обстановки тоже ничего не даст. Хотя по мнению доктора Баррера они опасаются и негативных последствий внезапного возвращения памяти, случись вдруг такое. Но это лишь предположительно. Главное, что за институтом не тянется никакого дурного шлейфа, а его сотрудники регулярно публикуют научные работы высокого уровня, хорошо отрецензированные. От себя она рекомендовала настаивать на его возвращении домой, только если врачи сочтут это достаточно безопасным, а в ином случае просто регулярно навещать Максимилиано в клинике».

В тот же день сеньора Диас рассказала обо всём домашним и, к радости сеньоры, дочь восприняла новость достаточно трезво, но с большим воодушевлением и без каких-либо истерик. Она лишь хотела скорее увидеть отца, а Фелипе было интересно посмотреть на дедушку. Хорхе – муж дочери сеньоры Диас, тоже был рад за своих, но его немного беспокоило возможное нарушение пищевого баланса в доме, баланса, который сейчас хорошо удовлетворял потребности Хорхе. Впрочем, он утешал себя тем, что всё как-нибудь наладится и как-нибудь сложится, поскольку и в целом, Хорхе смотрел на жизнь с ничем необоснованным упованием на то, что всё обойдётся.

Выбрав подходящее время, сеньора Диас вместе с дочерью посетила Максимилиано, в надежде уговорить его пожить немного дома. К её удивлению, в этот раз он был настроен благосклонно, что произошло из-за рекомендации врачей, которые посовещавшись, решили, что эту возможность упускать нельзя, но держать её под контролем необходимо, для чего Максимилиано будет навещать кто-нибудь из местных специалистов. Также повлияло на перемену настроения Максимилиано и то, что ему пообещали интересный опыт от перемены обстановки. Предварительно сошлись на следующем: Максимилиано снимают с ежемесячного довольствия (что вызвало самое сильное его неудовольствие) и переводят на оплату за каждое исследование, на которое будут приглашать. Но его заверили, что готовы принять и обратно, если он так решит, по крайней мере, готовы при текущем уровне финансирования и при том, что пока остаются неиспользованными некоторые методы и препараты для восстановления памяти, появляющиеся с завидной регулярностью.

Одним из первых вопросов вступившего в дом Максимилиано был такой: «В какое время здесь подают еду?»

– А когда надо? – спросила сеньора Диас.

– Я привык в восемь утра, в час дня и в пять вечера.

– Да будет так, – согласилась Ди. – Что-то ещё?

– Мне нравится та еда, которую мне давали в клинике.

– И это можно. Но скажи, Рудо… то есть Максимилиано, ты ничего не чувствуешь? Не вспоминаешь что-нибудь?

– Я вспоминаю нашу столовую в клинике, ведь сейчас время обеда.

Сеньора Диас пошла готовить, оставив отца с дочерью и прочими.

Чуть позже, когда Максимилиано прилёг в его новой комнате под предлогом: «После обеда врачи мне рекомендуют отдыхать, чтобы не мешать пищеварению», сеньора Диас обратилась к дочери со словами:

– Ну, теперь ты видишь, дочка, Максимилиано совсем того. Он превратился в дрессированного хомячка. Это уже не твой отец, по крайней мере, до тех пор, пока память к нему не вернётся, а она не обязательно вернётся.

– Но мы не можем его бросить!

– Мы и не собираемся. Сделаем всё, что в наших силах, но если уж он решит уехать от нас, то тут мы ничего поделать не сможем. Ведь Максимилиано не признан слабоумным, да и не думаю я, что он такой, но на дрессированного хомячка он похож – это факт.

Присутствующего при разговоре Фелипе развеселила мысль о том, что его дедушка может быть гигантским хомячком, однако он заметил:

– Бабушка, я слышал, что хомячки не очень поддаются дрессировке, а вот морские свинки – они общительные.

– Не смешно, Фелипе, – одёрнула его мать. – И не называй дедушку морской свинкой.

– А по-моему, смешно, – не согласилась с дочерью сеньора Диас. – К тому же Фелипе его никак не называл, а лишь привёл любопытные факты.

– Но это врачи сделали его таким! – воскликнула Руби.

– Ты уверена? Я-то его подольше твоего знаю, и помню, каковы были его помыслы с молодости. И я не заметила, чтобы его настроения изменились. Он никогда не отказывал себе в отдыхе, а когда работа охранником в торговом центре показалась ему уже совсем в тягость, он надумал решить все проблемы одним махом, найдя сокровища. И я думаю, что в общем, то сокровище, которое он искал, – он и нашёл. Жизнь лишённую забот! Но я чувствую за него ответственность и, как и сказала, мы приложим все усилия, чтобы он хоть как-то ожил.

– Я не понимаю, мама, зачем вы тогда поженились, если он всегда был таким.

– Во-первых, я не говорила, что Максимилиано плох, я лишь говорю, что нынешняя жизнь его устраивает, а во-вторых, в те времена мы были молоды и не слишком много думали, да и Рудольфо… тьфу, Максимилиано был тогда поживее. Он даже выказывал желание стать знаменитым путешественником. Ещё вспоминаю, что ему нравилось поучать других, как им жить, – этак, знаешь, несколько свысока, но выглядело это даже очаровательно. Когда он хотел, то умел подать себя.

– Значит, сейчас он мог бы стать учителем! – снова воскликнула дочь.

– Не говори глупости, дочка.

– М-м-м, ну, тогда мы что-нибудь придумаем для него… – и запнувшись, сообразив, что ей такое не под силу, уточнила: «Фелипе придумает!».

На следующее утро сеньора Диас рассказала на работе о возвращении домой мужа-кладоискателя.

– Как он поладил с Хорхе? – поинтересовалась сеньора Суарес.

– На удивление хорошо. Вечером они вместе сели смотреть футбольный матч и есть какую-то дрянь из коробки, правда, Максимилиано сказал, что футбол не любит, а любит хоккей на льду. Хорхе сначала даже не понял о чём речь. Но эти двое очень похожи, надо сказать. Не представляю только, откуда у Максимилиано взялась любовь к хоккею?

– Как бы хотелось узнать, что же он нашёл в пещере! – мечтательно произнесла Вера.

– С чего ты взяла, что он что-то нашёл? Скорее всего, он заблудился, испугался того, что не видать ему больше своего дивана и вкусных ужинов, и от отчаяния перечеркнул сам для себя всё прошлое, начав жизнь с чистого листа.

– Вы так думаете? – спросила Вера. – На самом деле?

– Думаю, что нечто близкое к этому, – кивнула сеньора Диас. – К счастью, он не буйный и не скандальный, а вчера под вечер у него даже юмор прорезался.

– Он всё же останется у вас? – спросила сеньора Суарес.

– Пока остаётся, а дальше, посмотрим, – ответила сеньора Диас. – Но как бы дело ни пошло, я рада тому, что он жив-здоров и не сгинул в одиночестве, а все прошедшие годы о нём заботились, пусть и как о покорном подопытном.

Глава 15

Пришёл февраль. Вернувшаяся Марисоль в тот же день встретилась ближе к вечеру с Верой. Они направились к Марко.

– Я тебе говорила, что потыркала замок снова?

– Ты мне сказала, что тыркала его вскоре после приезда, – ответила Вера. – А ты что, ещё раз его шевелила?

– Угу. Похоже, он всё-таки сломался, но пока не окончательно. Процентов на шестьдесят, я бы сказала. Сеньор Альварадо говорит, что им можно пользоваться ещё некоторое время. Он предложил купить и заменить замок.

– Я так и хотела, – сказала Вера.

– Нет, он имел в виду, что может сам это сделать, но я ему пояснила: «Наша Вера стоит на своём и не хочет, чтобы столь важная часть дома была заменена на абы что, поэтому она купит замок сама». Я всё правильно сказала?

– Правильно. Но что сеньор Альварадо? Он не подумал, что это глупый каприз?

– Нет, вроде бы. И кстати, на Кроличьем поле я тоже побывала снова.

– Ты всё сделала по два раза, Мари?

– Хи-хи, в общем, на этот раз никаких загадочных шорохов на поле не было, а ты – вот так совпадение – уже выздоровела! Так что делай выводы! Думаю, кролики знают больше, чем многим кажется! Но не всё могут сообщить.

– Знаешь, Марисоль, иногда я думаю, что и Мигель чего-то не договаривает.

– Не договаривает? То есть он начинает говорить, а потом замолкает?

– Хи-хи, нет, конечно, он не говорит человеческим языком, как и кролики, но всё-таки мне кажется, что он понимает всё – то есть, буквально всё – а говорить не говорит, потому что я не знаю их языка.

– Очень может быть, Вера. Очень может быть!

– Мари, раз уж ты приехала, то надо, наконец, помочь мадам Авроре привезти её магнитофон в нашу комнату для собраний. Мы уж давно обещали.

– Договорись с ней, Вера, и мы всё сделаем. Можно притащить его в пятницу или субботу, а в воскресенье уже начать записывать аудиокнигу. Но надо взять с собой Розу на всякий случай, ведь мадам говорила об очень большом весе аппарата.

У Марко в доме попугаи здорово раскричались, увидев Марисоль. То ли они отвыкли от неё, то ли наоборот приветствовали, но в любом случае постепенно они успокоились, а Марко расспросил прибывшую о течении жизни в Трёх Енотах.

– Ничего там не течёт, сеньор Марко, – всё по-прежнему, а если какие-то изменения и происходят, то они незначительные – и это хорошо!

– В Санта-Эсмеральде тебе уже успела поднадоесть гонка окружающих за новым?

– Мне такая гонка и раньше не очень нравилась, но тогда я её видела только в кино или новостях. В новостях часто говорят, что вот, мол, появилось такое-то новое – а где оно это новое у нас в Трёх Енотах? Для нас новинки были только словами, но теперь я насмотрелась вживую.

– Разве изменения не являются частью жизни? – подталкивая Марисоль к размышлению, спросил Марко. – Ведь мы живём в водовороте процессов, протекающих с участием неидеальной материи и энергии, а значит, имеющих своим атрибутом изменчивость, вследствие закономерных преобразований, да и той же энтропии. Вот если бы существовала, скажем, идеальная материя вне времени, то кто знает, как бы она себя вела, но у нас-то постоянно всё меняется.

– Я не дура, чтобы с этим спорить и доказывать, что можно прожить без изменений. Но если мир устроен так, что всегда всё меняется, то это не значит, что нужно ещё и добавлять этих самых изменений ни с чем не сообразовываясь. Как будто кто-то говорит: «Что-то маловато вокруг всё крутится-вертится – добавим-ка ещё, чтобы жизнь мёдом не казалась».

«Желательные изменения представляются нам как целесообразные, как осмысленная ликвидация недостатков прежнего бытия, – решила блеснуть где-то вычитанным Вера, – а не как безосновательная убеждённость в непременном превосходстве нового и молодого над неновым и старым».

– Во даёшь, сестрёнка! – воскликнула Марисоль, а Марко похвалил Веру за хорошую память на прочитанное, после продолжив:

– Если ещё порассуждать, то можно посмотреть на это следующим образом: «сакральная», так сказать, точка отсчёта для измерения новизны – это настоящее. Чем ближе к этой точке, тем новее. Однако, если мы поменяем систему отсчёта, и за «сакральную» точку примем, скажем, момент возникновения Вселенной, то всё переворачивается с ног на голову, – кто или что ближе к этой переназначенной точке отсчёта – тот и новее, а следовательно, дети и внуки уже выглядят более старыми при такой перспективе, нежели их родители и другие предки. Ведь вселенная постепенно «стареет» – рассеивается.

– Получается, что мы старее наших бабушек и дедушек? – удивилась Вера.

– Да, при той смене восприятия мира, о которой я сказал, – ответил Марко. – Так получится, если самым важным моментом бытия считать не текущий момент и нас самих в нём, а нечто вовне нас. Такой взгляд в общем и целом был свойственен древним людям. Платон говорил: «Древние мужи были лучше нас и жили ближе к богам». Хотя подобная перспектива и не обязательно должна иметь религиозное содержание.

Взбудораженная Марисоль, подбадриваемая криками попугайчиков, подхватила:

– Вера, а помнишь те скамейки, стоящие вокруг памятника енотам? Ведь до сих пор стоят перекрашенными в голубое, словно еноты эти в небе парят или плывут на плоту. Никак я к этому не привыкну. Вот они их дурацкие изменения ради изменений! Ну кому мешали скамейки зелёного цвета? Хотя я не знаю, может, у них просто зелёной краски не было… но тогда бы уж и шли погулять, пока краску зелёную не найдут. Но нет, кому-то захотелось непременно покрасить. Знать бы кому! Я бы ему высказала всё, что я о нём думаю! Обновили скамейки называется! А ведь может получится, что они их состарили, убрав более молодую по отношению к началу всего краску, и заменив её на дряхлую «новую»!

И чтобы окончательно показать своё отношение к ненужным изменениям, Марисоль вскочила с дивана и принесла из прихожей нечто вроде белых кед без шнурков – эспадрильи.

– Вот, смотрите. Я купила их уже здесь, в Санта-Эсмеральде, взамен порвавшейся обуви, и ношу их целых полгода не снимая, потому что мне удобно. Но вот представьте, подойдёт ко мне человек и примется убеждать заменить их на новые ни с того, ни с сего. Что я такому скажу? Скажу: «Отойди от меня, вредитель! Ты хочешь, чтобы моим ногам, которым так удобно в привычной обуви – стало непривычно в новой? А? Этого ты хочешь, вредитель?» Ну вот зачем так делать, сеньор Марко? Приставать с предложением новой обуви к тому, кому это не нужно. Правда, такого со мной не было, но ведь я привела этот пример лишь для иллюстрации.

– Я тут вижу всего два варианта: так делают либо по глупости – придерживаясь того мнения, что новое всегда лучше старого – либо по меркантильным соображениям. В твоём случае и скорее всего в большинстве случаев, тот «вредитель», наверняка, просто желал бы продать новую обувь. А о новизне… вирусы, насколько я знаю, постоянно мутируют, превращаясь в новые, всё более для нас смертоносные. Так что новое, это не обязательно что-то хорошее для нас.

– Но всё-таки, разве новые вирусы не становятся лучше старых, не становятся более эффективными? – спросила Вера. – Ведь так? С точки зрения вирусов?

– Только если вообразить, что у вирусов имеется собственная точка зрения, тогда, да – становятся лучше, – согласился Марко, – но если их воображаемую точку зрения максимально расширить, то и вирусы, подумав, могли бы прийти к выводу, что им, для того чтобы жить, нужно учиться лучше убивать. Цена такой новизны чья-то смерть. И имей они, действительно, сознание… тогда вирусы могли бы прийти к выводу, что им для замены убийственного существования каким-то иным, нужно прекратить бесконтрольно становиться новыми, всё более и более смертоносными для людей и других организмов, а вместо этого договорится с людьми о создании безопасной среды для размножения вирусов и, может быть, после вирусы из той среды могли бы делится с людями через какой-нибудь интерфейс своим вирусным мироощущением. Одним словом, говорить, что нечто становится лучше, обучаясь более хорошо убивать, по-моему, нелепо. Подобное «лучше» всё равно что антоним этого слова. Я говорю обо всём этом с позиции гуманизма, а позиция эгоцентризма может быть иной, но я полагаю, что она предельно ошибочна. Добавлю ещё, что вирусы всё-таки не относят к однозначно живым организмам, а называют организмами на грани живого и неживого. У них, например, полностью отсутствует обмен веществ.

– Или взять новый ураган, – произнесла Марисоль. – Он ведь новый, а если приписать и ему собственную точку зрения, то он будет доволен, причинёнными им новыми разрушениями, но люди – я имею в виду бездумно обожающих всё новое и попавших под действие нового урагана, тоже не должны грустить – ведь к ним пришло нечто новое! Хотя, конечно, это утверждение доводит воззрения любителей нового до абсурда, но всё-таки – есть ли, вообще, критерий хорошего нового? А если есть, то почему бы его не применять хоть иногда?

– Наверное, хорошее и желательное новое, это то, которое не приносит страданий и смерти живому, – сказала Вера.

– А то, которое приносит… – добавила Марисоль, – оно всего-навсего новая напасть, и нечего перед ней преклоняться, а считать её тем, что она есть, видя все недостатки.

– Да, девушки, это не слишком дальновидная позиция – считать новое обязательно чем-то хорошим. Но наша сегодняшняя беседа становится похожа на собрание общества «Санта-Эсмералдийский ретроград».

– Может быть, лучше «Новый ретроград»? – прищурилась Марисоль. – Мы могли бы таким названием заманивать в наше общество наивных любителей нового, и регулярно рассказывать им о новых вирусах и ураганах, чтобы слово «новое» стало вызывать у них не самые приятные ассоциации.

– Кстати, представляете, – вспомнил усмехнувшийся Марко, – я снова получил письмо от того человека, который направил меня на заброшенную фабрику, уверяя, что там находится антикварный магазин, в котором имеется кое-что интересное для меня. А я тогда понадеялся, что это может быть нужное мне издание «Извлечения сущностей из кристаллов».

– Как же ему совести хватило? – изумилась Марисоль. – Вы ему сказали всё, что думаете о нём?

– Гм-м, я ничего особенного о нём не думаю, Марисоль. Я лишь посчитал его глупым шутником за то письмо. Но сейчас я ему ответил, описав всё, что по его милости увидел, – то есть ничего.

– И что же он? – спросила Вера. – Небось, стал юлить и оправдываться?

– Он попросил прощения и заверил меня в том, что с его стороны не было шуток, однако, он сам оказался введённым в смятение некой странной информацией, отчего допустил оплошность в написании первого письма. Но сейчас он точно скажет, где находится экземпляр первого издания книги. Он знает, что наша группа ей увлечена, а его интересы несколько иные, и потому он предлагает нам информацию совершенно бескорыстно. Вот только продавец просит за книгу немало. Это хоть и не баснословная сумма, но значительная.

– Так вы ему поверили? И собираетесь во второй раз стать объектом насмешек? – спросила Марисоль.

– Я не становился подобным объектом и в первый раз, насколько мне известно. И да, я ему поверил, ведь он всё объяснил. Теперь мы с товарищами думаем, что нам делать. Фотокопия у нас имеется, благодаря сеньоре Мендес, но подлинник… наверное, мы всё же его купим, чтобы успокоиться.

– Я вас предупредила! – сказала Марисоль. – Но вы, сеньор Марко, всё равно поступите так, как считаете нужным. И, видимо, вы уже всё решили. Но если уж вас не останавливают предостережения тех отважных девушек, которым приоткрылись врата в царство безумия в том отвратительном переулке, то уж позвольте тогда хотя бы сопровождать вас в безнадёжной и опасной попытке овладеть литературным сокровищем!

– Я подумаю над твоими, очень и очень внушительными словами, Марисоль, – улыбаясь ответил Марко.

– Ты начиталась старой литературы? То есть классической? – поинтересовалась Вера, отреагировав на, по всей видимости, шутливую, но старомодно-трагичную речь подруги.

– Пока я была дома, то смогла прочитать «Гобсека» Бальзака и «Красное и чёрное» Стендаля. Мне очень понравилась манера речи у некоторых из персонажей этих книг. Если бы я умела, то всегда бы так говорила.

– В речи прошедших эпох есть своё очарование, – согласился Марко. – Она хоть и не соответствует нынешним реалиям, но в ней не слышно и того, что столь раздражает в современной речи: рваности, косноязычия, сплошных местоимений, предлогов и союзов, проглатывания элементов семантических конструкций… Как будто нынешние люди считают друг друга телепатами, способными читать чужие мысли и восполнять тем самым вербальную недостаточность. Вообще, современная речь, если её сравнивать с лучшими литературными образцами прошлого, весьма уродлива. А жаль!

– Надеюсь, что на звездолёте «Амазонка» так не разговаривают, – ответила Марисоль. – Я всё ещё надеюсь, что он мне приснится. И животные на планете, само собой.

Глава 16

С мадам Авророй договорились на субботу. Во второй половине дня она забрала трёх девушек из особняка сеньоры Мендес и повезла к себе. Старый «Фольксваген-Гольф» частенько дребезжал, позвякивал, скрипел и чихал, но разваливаться не спешил.

Мадам впустила девушек в прихожую, в которую тут же вбежал большой чёрный кот изрядной пушистости. Эль-Гато застыл, увидев чужих. Поначалу он лишь сверлил незнакомок жёлтыми глазами, а после начал урчать очень раздражённо, если не сказать злобно. Он не шипел, не изгибал спину, но клокотал всё сильнее, видимо, возмущённый вторжением на его земли.

«Проходите, девочки. Не бойтесь его, он не укусит» – заверила их мадам.

Те попытались обойти кота, но он преградил им дорогу, угрожающе взвизгнув. Тогда они попробовали обойти с другой стороны – и там Эль-Гато не пропускал.

«Ну, довольно, – решительно сказала мадам Аврора, и подняв, непонимающе мяукнувшего кота, унесла его в дальнюю комнату. – Он совсем не видит людей, кроме меня. Наверное, потому и дичится. Я удивлена его поведением! – постаралась оправдать неучтивость своего питомца мадам. – Ну а сейчас мы выпьем чаю с особым печеньем, которое я купила специально для вас. Оно весьма калорийное, и сама я такое не ем… не ела уже давно, но вам должно понравиться. Это печенье прибыло с моей родины – оно называется „Ягодно-кремовая благодать”. А уж после мы посмотрим, как переместить магнитофон в машину».

Печенье оценили по достоинству, но оно, скорее, всё же было пирожным, нежели печеньем. Насыщенное сверх меры сливочно-ягодными ингредиентами, такое печенье вполне могло бы послужить достойным обедом для сластёны.

Несколько осоловевшие гостьи, прошли в комнату, где увидели огромный аппарат. Это был катушечный магнитофон с ламповым усилительным трактом и двумя стоящими рядом колонками. Микрофон тоже имелся.

Мадам произнесла: «Мы запишем аудиокнигу на катушку с помощью вот этого аппарата, а с него на кассетный магнитофон. Также мы сделаем цифровые копии. Я думаю, что проигрывать книгу вполне можно и с кассет, а запись на катушке будет хранится как оригинал и на всякий случай. Мы поставим запись на минимальную скорость в девять целых пятьдесят три сотых сантиметра в секунду – её достаточно для звучания голоса в хорошем качестве, и тогда двух сторон этой катушки нам хватит более чем на три часа. По моим прикидкам прочтение книги про себя занимает минут 155—160. Предполагаю, что аудиокнига получится длиннее минут на десять-двадцать, и это значит, что на одной стороне запись не уместится – будем писать на две, но одной катушки должно быть достаточно. Кассеты у меня на девяносто минут – получается нужны две кассеты для книги. Кассеты придётся переворачивать».

Катушечный магнитофон, и вправду, оказался очень тяжёлым. Имей девушки желание получить сведения о его технических характеристиках, то они увидели бы значение веса магнитофона в 47 килограммов не считая колонок – каждая из них ещё по 12 килограммов.

Кое-как, кряхтя и останавливаясь, чтобы отдохнуть да поудобнее взяться, они доставили ношу к багажнику, а после вернулись за колонками. В особняке госпожи им пришлось снова долго и с усилиями поднимать магнитофон наверх. Мадам же Аврора несла в одной руке относительно небольшой кассетный магнитофон – не такой большой по сравнению с катушечным, но тоже весьма тяжёлый, а в другой руке несла сумку с кассетами и катушками. Наверху всё оставили до завтра.

Собравшись на заседание, стали думать, как лучше приступить к записи.

– Мне кажется – раз уж нас много, то стоит этим воспользоваться и записать книгу несколькими голосами, – предложила сеньора Мендес.

– Для начала не мешает потренироваться, – заметила одна из подруг госпожи, – чтобы не мычать и не запинаться. А то знаете ли – без растяжки вертикальный шпагат не выполнить.

«О чём это она?» – подумала Вера.

«Она занималась гимнастикой?» – удивилась про себя Марисоль.

– Тогда распределим роли, – сказала мадам. – У кого-нибудь есть предложения или пожелания?

– Розе подойдёт роль мамы Уфи и мамы Тишь, – заметила другая подруга госпожи.

Все согласились, что очень подойдёт. Роли двух друзей по имени Руфи и Пышь достались Вере и Марисоли соответственно, а мадам Авроре, как обладательнице низкого меццо-сопрано, было предложено озвучить большую часть персонажей мужского пола.

– А как же Лаура? – воскликнула мадам Аврора. – Мы слишком увлеклись, думая о своих ролях, забыв о нашей покровительнице.

После таких слов на лицах присутствующих появились признаки раскаяния.

– Не стоит переживать по пустякам, – сказала госпожа, – ведь нам, главное, исполнить задуманное как можно лучше, а прочее не важно. К тому же вы забыли о голосе автора – его я могу взять на себя, хоть автор и мужчина… по крайней мере, мы так решили. Не знаю, верно ли это, но мне кажется, что да.

– И правда, голос автора тебе подойдёт, Лаура, – согласилась мадам Аврора. – Ты способна говорить не предаваясь эмоциям и сосредоточенно. Да, тебе подойдёт.

Ко всеобщему удовольствию роли были распределены – их получили даже подруги госпожи: они смогут изобразить эпизодических персонажей, а также звуки природы. Завтра мадам Аврора найдёт место, где для каждой участницы сделают копию текста с той копии, которую сняла мадам у себя дома с книги. Та нагрузка стала последней для сканера-принтера, после чего он отправился в кладовую.

– Мы соберёмся на внеочередное собрание – и не на одно, если станет нужно, чтобы наметить для каждой её реплики в тексте. А далее позанимаемся. Когда же будем готовы – встретимся для записи, – закончила госпожа.

Глава 17

Следующую неделю все занимались назначенной частью текста, стараясь подобрать наилучший тон для своих персонажей, а мадам Аврора нашла время для окончательной проверки древней техники.

Пробная запись состоялась на следующем собрании и прошла плохо. Голоса некоторых чтиц звучали слишком тихо, а Марисоль, например, декламировала так, что в ушах закладывало от звона. И это несмотря на то, что все расселись за принесённым для этого случая круглым столом на равном расстоянии от его центра, где был установлен сам микрофон. Также оказались слышны шорохи листов бумаги, с которых зачитывался текст.

– Неужели нам придётся отказаться от многоголосой записи? – огорчённо спросила госпожа.

– Сеньора Мендес, – откликнулась Марисоль, – ведь у нас с Верой есть знакомый телевизионщик. Мы можем попросить у него совета.

– Что ж, спросите, – одобрила сеньора Мендес.

После телефонного разговора с Леонардо в понедельник, решили так: он попросит одного из звукооператоров посетить особняк с тем, чтобы оценить обстановку и подсказать, как быть дальше.

Эмилио прибыл в тот же день под вечер. Госпожа вместе с Верой показала ему «студию» звукозаписи, рассказав, какую запись они хотят получить.

«Гм-м, сеньоры, магнитофон у вас раритетный – даже доисторический, если говорить прямо, но нормальную запись обеспечить должен, только плёнку надо бы получше. Однако микрофон ваш совершенно не годится. Нужен с охватом в 360 градусов, раз уж вы пишите с одного, а этот направленный. Далее: не читайте текст с бумаги – так вы избежите посторонних шорохов, и пусть ваши тексты будут в телефонах или планшетах с выставленным в приложении тем типом прокрутки, который для вас наиболее удобен – это, чтобы не сбиваться. И все должны сидеть тихо во время записи. Ни в коем случае нельзя кашлять. Если нужно прокашляться, то лучше поставить запись на паузу или перезаписать фрагмент, если он уже испорчен. Кашель резко увеличивает уровень входного сигнала и потому он станет раздражающее звучащим во время прослушивания. Как я понял, вы хотите получить именно аналоговую запись без цифровой обработки, поэтому никаких современных инструментов для улучшения записи я не предлагаю. А в остальном… шум с улицы не доносится, акустика помещения, судя по внешнему виду, подходящая. Что до последующей оцифровки, то я могу предоставить вам всё необходимое. Вы способны справиться сами, используя компьютер? Или пригласите меня – так даже лучше».

Утром Эмилио привёз микрофон и плёнку, после чего произвёл тестовую запись.

«Сейчас звучит нормально. Для аудиокниги, более чем достойно. Но вы уж постарайтесь говорить с одинаковой громкостью и не наклоняйтесь к микрофону. Когда у вас будет всё готово, то просто позовите меня и я вам сделаю цифровые копии. Уже собравшемуся уходить Эмилио, госпожа предложила вознаграждение, от которого он наотрез отказался, поскольку об одолжении для друзей его попросил Леонардо. А вот чего не сказал Эмилио, так это того, что он давно восхищается сеньорой Мендес, и уж скорее сам бы заплатил кому-нибудь за возможность познакомиться с ней, нежели принял деньги. Эмилио попросили заодно помочь перевести текст с бумаги в цифровую форму. Как говорится: «Раз уж мы на танцах, станцуем». Эмилио с радостью согласился, чтобы завтра приехать сюда лишний раз.

Члены клуба, а вернее, уже общества «El Futuro está Cerca», собрались на внеочередное собрание, не в силах более ждать.

Снова попробовали записать небольшой фрагмент и он получился. Итак, вооружившись средствами для чтения в электронном виде, чтицы заняли места за круглым столом и госпожа начала декламировать. По заранее обговорённым знакам запись прерывали несколько раз, чтобы дать время отдохнуть голосовым связкам и размяться. Приходилось и перезаписывать те места, в которых Марисоль, не удержавшись, начинала слишком звонко голосить. Закончили поздно, а потому мадам Авроре пришлось сначала подвезти Марисоль, прежде чем ехать домой. Завтра мадам снова вернётся в «студию», чтобы переписать книгу на кассеты и проконтролировать процесс оцифровки, которую выполнит Эмилио. Теперь-то уж, начиная со следующего собрания, можно быть совсем спокойными, находясь под косвенной защитой призывного маяка для автора книги, ведь предполагается, что он его услышит и поспешит на зов.

Глава 18

Настало время принять приглашение матери Ансельмо и посетить их дом. Вера с Марисолью, снова надев свои яркие наряды, проследовали на неприметную улочку, находящуюся неподалёку от Университетской площади.

Сеньора Вероника выглядела молодо благодаря копне густых каштановых волос и приятной улыбке. Поначалу она показалась девушкам недоступной, несмотря на улыбку, но первые же минуты знакомства прояснили её характер. Она была такой женщиной, которая считает делом чести непременно заполнять все моменты тишины своими комментариями, шутками, советами и расспросами. Говорила Вероника без умолку, впрочем, и выслушивала ответы не перебивая. В квартире подруги не могли не обратить внимания на рисунки и картины, развешанные повсюду, а где-то и стоявшие, будучи просто прислонёнными к стене, и написанные, в основном, акварелью.

– Это работы моих учениц и одного ученика. Ансельмо вам рассказывал, чем я занимаюсь? Боюсь, что мог и не рассказать, ведь из него слова не вытянешь!

– Он нам рассказал, сеньора Вероника, – успокоила её Вера.

– Должно быть, это очень интересно – преподавать живопись детям? – спросила Марисоль. – Что они чаще всего рисуют? Я вижу много собак и кошек… а там ленивец.

– Сюжеты самые разные, но у моих девочек больше встречаются природные ландшафты и животные, а мальчик рисует городские сценки и водоёмы. Это когда я не даю им задание написать что-то конкретное для развития техники, например яблоко. А вообще, да, с ними мне интересно.

Как только гостий усадили на диван, к Марисоли на колени запрыгнула белая кошка и тут же замурчала.

– Если Снежинка тебе мешает, ты скажи, Марисоль, и Ансельмо её запрёт в другой комнате, – предложила Вероника.

– Ничего, сеньора, я ведь работаю с животными. Мне привычно.

– А дома у вас имеются животные?

– У нас дома, у родителей, живут рыбки, – ответила Марисоль.

– А у меня есть мышонок, – сказала Вера, – то есть он крыса, но я его зову мышонком. Ещё у моего отца есть попугаи – их мы вместе с Марисолью искали.

Вскоре Вероника знала в подробностях о происхождении этих животных, а также об их нравах.

– Заболтала я вас, – нисколько не кривя душой, произнесла Вероника, – и чуть не забыла… там у меня в духовке… я сейчас вернусь.

Вскоре девушек пригласили за стол, главным блюдом на котором оказался бананово-творожный пирог. По окончании ужина Вероника спросила:

– Ну и как вам мой Ансельмо? Не слишком нелюдимый? А то я иногда опасаюсь, что он растёт молчуном.

– С молчунами тоже можно иметь дело, – весело ответила Марисоль.

– Она так говорит, потому что её словоохотливости хватит на троих, – заметил Ансельмо, – но расскажи им лучше, мама, о твоей находке, – о той девочке. О Люсии.

– Вот молодец, что напомнил! Ходит ко мне одна девочка – её, и вправду, зовут Люсия, – так она очень хорошо пишет портреты в классической манере, но с неподражаемым юмором. Люсия единственная из моих, кто хорошо пишет маслом. Показать вам портрет Ансельмо, который развеселил даже его?

– Покажите, сеньора Вероника, – попросила Вера. – Мы не знали, что у него есть собственный портрет.

Принёс портрет сам Ансельмо. Поскольку ранее было сказано о юморе, присутствующем в полотнах Люсии, то подруги приготовились увидеть нечто вроде карикатуры. Но нет. В богато обставленной, но уже обветшалой комнате, в полутьме возле камина сидел Ансельмо в кресле – самый обычный Ансельмо с книгой в руке. Скорее всего, он был лет на тридцать старше, нежели сейчас, а его видавшая виды домашняя одежда, вероятно, приобреталась им ещё в наши дни. И всё бы ничего, но при взгляде на портрет всякий раз становилось смешно. Пользуясь игрой света и тени, Люсия смогла придать физиономии Ансельмо поразительное сходство с мордой коалы – весьма самодовольной коалы, а присмотревшись, можно было прочитать и название книги, которую держал Ансельмо – «Блюда из эвкалипта» – любимого дерева сумчатых медведей, надо полагать. Это, очевидно, уже детский штрих, слишком прозрачно намекающий на коалообразие человека в кресле, но ведь Люсия и была ребёнком, хоть и достигшим замечательного для её возраста мастерства. Вообще, посторонний человек мог и не понять сразу, чем смешон этот портрет, он мог бы подумать так: «Какое-то несерьёзное у меня сегодня настроение. Этот… не первой свежести человек в кресле кажется мне похожим на коалу, которая только и ждёт удобного случая, чтобы укрыться в ветвях эвкалипта и насладиться его дарами. Хотя выглядит человек самодовольно, но это явно напускное. Ему, определённо, не слишком-то хотелось позировать, но раз уж пришлось, то он предпочёл изображать важность и самодовольство. Нет, нехорошо так думать, ведь девочка-художница очень старалась. Наверное, до этого она рисовала каких-нибудь животных, вот у неё по привычке… Нет, негоже смеяться над её работой».

А девочке того и надо. По словам Вероники, если бы не увлечённость Люсии живописью, которая дисциплинировала отчасти, то Люсия стала бы попросту озорницей, постоянно подшучивающей над окружающими и над Ансельмо в частности.

– Хм-м, Люсия увидела в тебе самодовольную начитанную коалу? – скорее утверждая, чем спрашивая, произнесла Марисоль, оценивающе рассматривая оригинал. – По мне ты больше похож на ленивца, но Люсия права – есть в тебе нечто от коалы, а уж я-то в коалах разбираюсь!

– Разумеется, есть, – согласилась Вероника. – Вы бы видели, как Ансельмо в детстве объедал ягоды с виноградной грозди.

– Вообще-то я здесь, мама, – заметил тот.

– Мы видим, Ансельмо, ведь мы не слепые, – откликнулась Вероника, искренне не понимая, что такого «позорного» или неуместного она сказала. – Ты не всегда был таким величественным, как сейчас, вот я и вспоминаю.

– Ну ладно, хватит уже, – повелительно произнёс Ансельмо, – мы здесь собрались не меня обсуждать.

– Ну разумеется, нет, Ансельмо! Мы бы не посмели! – подозрительно легко согласилась с ним мать.

Сеньора Вероника всё-таки знала, когда Ансельмо может начать закипать, а потому, сменив тему разговора, обратилась к девушкам с излюбленным вопросом взрослых: «Ну хорошо, поговорим о девочках. Мне интересно, каковы ваши планы на дальнейшую жизнь?…»

Глава 19

В тот вечер, когда Вера с Марисолью находились в гостях у мамы Ансельмо, сеньора Мендес отправилась в университетскую библиотеку, надеясь застать там Марко. Он был на месте.

– Сеньора Мендес! Рад вас видеть! Вам снова понадобились необычные книги?

– Нет, сеньор Гомес, на этот раз я пришла к вам с просьбой… или, может быть, за советом.

Напомнив Марко о своей картине мира, вернее, о той её части, что касается богатства и бедности, труда и безделья, сеньора Мендес сказала:

– Марко, так получилось, что я никогда в жизни не работала – ни одного дня. Я не представляю, каково это – постоянно работать. Теперь я хочу попробовать, но не знаю с чего начать. Я боюсь, мне не удастся справиться ни с чем, и потому единственное, что пришло мне в голову, это библиотека. У вас нет какой-нибудь работы? Зарплата мне не нужна.