Спиритический сеанс графини Ельской

© Вейс Е., 2025

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2025

Прологъ

Новый и совершенно прелестный день раскрывает свои объятия для всех жителей города К., – хотелось бы сказать вашему покорному слуге. Но в таком случае я бы потворствовал чудовищному кощунству в отношении каждого из вас, господа, ведь нынешний день отнюдь не так прелестен, как об этом талдычат в других газетах.

Исчезновение людей для крупных населённых пунктов – событие обыденное. Кто-то ушёл из дома, не сказав родне. Кто-то напился до поросячьего визга и исчез. Таковых случаев – сплошь и рядом. Быть может, оттого этим вопросом до сих пор не занимались всерьёз. Однако проблема как никогда остра, и молчать боле – нет мочи. С прискорбием вынужден сообщить, что в нашем славном городе К. пропадают жители. Внезапно. И не оставляя следов.

Куда растворяются люди? Стоит ли кто-то за этими необъяснимыми исчезновениями? Мрачное дело, но в то же время ясное, как сегодняшнее небо. Не случайность и не совпадение – в этом ваш слуга убеждён твёрдо, и никто не способен меня переубедить.

Как долго это продлится? Будет ли пролит свет? Увы, всего мне знать не дано. Однако я настаиваю и продолжу настаивать, что в пропаже людей кроется что-то зловещее. Берегите себя.

На страже событий,

Ваш Бессонница-Шутник

Глава 1

Тревожные сны города К.

Григорий Алексеевич Одоевский обладал всеми необходимыми для хорошего следователя качествами. Мужчиной он был серьёзным и исполнительным, умел подмечать мелочи, сопоставлять факты, мыслить трезво и в меру отстранённо. И всё ж таки душа у него была не полицейского служителя, не офицерская. Краски и холст, которые отец Григория расценивал как юношескую глупость, не стали манить к себе меньше. И скольких бы преступников он ни переловил, руки всё равно тянулись к кистям. Вот и сейчас, при наблюдении за игрой света и блеском мелких снежинок, принесённых ветром с крыш, подушечки пальцев покалывало от желания запечатлеть сей миг.

– Григорий Алексеевич?

Бархатистый голосок отвлёк мужчину от созерцания. Опустив голову, он тут же уткнулся взглядом в огненные пряди, которые напоминали извилистые ручейки. Моргнув несколько раз, Григорий выдохнул облачко пара и улыбнулся.

– Ваше сиятельство! Рад вновь вас видеть. Кажется, будто мы не встречались целую вечность.

– Что ж, если парочку месяцев можно расценивать как вечность, то, полагаю, так и есть.

Графиня Ельская легонько улыбнулась, и ему хотелось бы поверить, что под порывом искренности, а не обыкновенной любезности, в которой Мария Фёдоровна, следует признать, была весьма искусна.

Вокруг тонкого прямого носика собрались забавные морщинки, когда графиня внезапно чихнула и поспешила прикрыть аккуратный рот ладонью в белой замшевой перчатке.

– Будьте здоровы, ваше сиятельство!

– Благодарю. Это всё из-за снега.

– Снега? – переспросил Григорий, невольно окинув взглядом сугробы, которые дворник, прикреплённый за этой частью города, отчего-то до сих пор не счистил.

– Не могу глядеть на него, когда он так искрится из-за солнца.

– Какой любопытный факт о вас.

Мария Фёдоровна покачала головой и, как ему показалось, несколько смущённо ответила:

– Бросьте, Григорий Алексеевич, уверена, ничего более скучного от женщины вам слышать не приходилось.

– Вы просто не беседовали с теми дамами, что сватали мне своих дочерей.

Смех графини был тихим и чистым, словно утренняя капель. В этот момент она не походила на саму себя, в её смехе не было ни капли притворства и ужимки, лишь подкупающая прямота.

– Направляетесь к дому? – Мария коротко кивнула, и он протянул ей свой локоть.

Хлопья продолжали скапливаться и постепенно таять на их одеждах. Скрип под ногами и негромкое дыхание делали наступившую между ними тишину уютной. Мысли барона блуждали, а взор цеплялся то за одну, то за иную постройку. Он рассматривал дома и переносил их на своё воображаемое полотно, думал о перспективе, которая помогла бы рисунку в его голове стать таким же объёмным и живым, как и оригинал перед глазами.

– Так вы выбрались на прогулку?

Голос спутницы прервал думы Григория, в которых он уже перешёл к теням и акцентам.

– Надо было уладить несколько рабочих дел.

– Приключилось что-то серьёзное? Вам даже пришлось покинуть участок, – обронила она замечание, будто бы невзначай.

Непринуждённость, с которой она задала вопрос, показалась ему подозрительной. Скосив взгляд на женщину, он позволил себе выждать несколько секунд. Ему было приятно общество графини, но с ней всё же следовало держать ухо востро.

«Ничего такого, что должно вас волновать», – хотел сказать он, но в последний миг передумал. Подобный выбор слов звучал излишне резко. К тому же Григорий считал, что срочное дело, которым он занимался последние дни, касалось графини ровно так же, как и других жителей города К.

Трость мужчины дрогнула в руке, ботинок проехался по прячущейся в снегу ледяной корочке, а сам Григорий упал бы, если бы не своевременная и решительная поддержка Марии Фёдоровны. Одно её движение вернуло тело мужчины в вертикальное положение. И заодно словно подбросило горячих углей на кончики его ушей. К счастью, уши, которые могли бы выдать смущение, были полностью скрыты от женского взора под шапкой на меху и чёрной, густой копной волос.

– Слишком безлюдно для нынешнего часа, не находите?

Неожиданное замечание заставило его оглядеться. Одна из самых длинных и оживлённых улиц, на которой при желании можно было отыскать что угодно, от заморских кушаний до редких фолиантов или антиквариата, пребывала в безмолвии. Застылость породила рой нехороших мыслей, которые он гнал от себя, дабы сохранить хладнокровность. И всё же истина была таковой: за короткий срок страх успел глубоко забраться в сердца людей. Картинка перед глазами печалила следователя, но в какой-то мере успокаивала. Ведь чем меньше людей на улице, тем ниже вероятность новой пропажи. Во всяком случае, пока он со всем не разобрался, такое положение вещей было вполне приемлемым.

– Постарайтесь не выходить из дома в тёмное время суток. – Подумав, он добавил: – Да и одна тоже не гуляйте.

Мария Фёдоровна настороженно нахмурилась. Она смотрела на него в ожидании пояснений, но, осознав, что их не предвидится, кивнула. Тем не менее обещаний, что станет придерживаться его предостережений, графиня не дала.

Сбив налипший к сапогам снежок, Мария бросила последний взгляд в сереющее небо и зашла в дом. Дверь закрылась, и все переживания, которые так или иначе обхватывали её со спины с тех пор, как они с Ильёй вернулись в город, растаяли под жаром нагретой квартиры.

Графиня накинула салоп[1] на вешалку и, ведомая запахом съестного, направилась в столовую. Аромат выпечки и горячего супа пробудили в ней аппетит, но переступать порог Мария не спешила. Прислонившись к дверному косяку, она с улыбкой наблюдала за ловкими движениями Анюты, занимавшейся сервировкой стола. Вероятно, Мария выдумывала, но за три недели их отсутствия девочка будто бы вытянулась, всё больше становясь похожей на юную барышню.

«Как быстро они взрослеют». – Мария ещё не успела определиться, как именно относиться к этому открытию. Вдруг её шлёпнули по плечу. Она повернула голову и недоумённо посмотрела на виновника.

– Какова красавица! Ни «здрасте», ни «до свидания». И крошки в рот не взяла, зато помчалась к своим чертям в салон!

На широком, добром лице няни алели краски гнева. Графиня почувствовала себя нашкодившим щенком, и это её развеселило. Уже второй раз за день, невзирая на все тревоги, на вернувшиеся заботы и обязательства, Мария искренне хохотала. Она захлёбывалась в лёгкости, переполняющей грудную клетку, и, будто позабыв об усталости, плавала в заботе людей, которые её любили. Как бы ни переубеждали Марию в обратном её собственные страхи.

– Если скажу, что проведу весь день дома, ты сменишь гнев на милость, няня?

Глаза женщины округлились, она даже приоткрыла рот от удивления, но тут же его захлопнула и кинулась на барышню с объятиями.

– Как же красиво ты смеёшься, Марьюшка. – Надежда Никифоровна крепче прижала воспитанницу к груди и, будто не веря, что Мария настоящая, задумчиво провела ладонью по её волосам. – Что же мы, в самом деле? Бегом обедать.

Няня подтолкнула графиню к столу, а сама скрылась из виду. Совсем скоро объявился Илья. Анюта принялась разливать золотистый бульон, но когда очередь дошла до тарелки племянника, Мария остановила девочку и вызвалась сама. Подобного прежде не происходило, дети попросту не знали, как реагировать на неожиданные порывы графини.

Впрочем, замешательство не продлилось долго. Расчувствовавшийся мальчик рассыпался в благодарностях: няне, приготовившей его любимое блюдо, Анюте, что так бережно несла эту кастрюлю от самой кухни, и, конечно же, Марии, которая сделала суп ещё вкуснее одним только незамысловатым движением руки.

Этот обед словно перестал быть данью природным потребностям или символичным поводом собраться за одним столом. Каждый из домочадцев графини без оглядки на этикет или привычное безмолвие делился рассказами о минувших днях.

Казалось, уют приобрёл материальную форму.

«И почему раньше мы этого не делали? Не общались? Не смеялись?» – Она вслушивалась в тихую, пока ещё робкую радость в голосах родных и понимала, что приложит максимум усилий, чтобы их сближение не заканчивалось только на этом.

Она то тонула в болотах, то вязла в снегах, отчаянно пытаясь выбраться. Батистовая сорочка пропиталась потом и страданиями, неприятно прилипнув к телу. Даже осознавая, что попала в мир грёз, Мария не видела из него выхода. Быть может, всё оттого, что она не спала – бредила? И этот бред никак не желал отступать.

Провалившись в сугроб по пояс, Мария вдруг замерла. Сбоку от неё что-то было. «Кукла?» – предположила графиня. Пальцы нырнули в холод и нащупали волосы. Не задумываясь, графиня потянула находку вверх, постаравшись освободить её из снежного плена.

Губы едва разомкнулись, изо рта вырвалось скомканное: «Что…» Взгляд скользил по чертам некогда румяного лица. Увиденное разъедало мысли и подталкивало за край безумия.

Голова замёрзшей Анюты стала последней ка плей.

Вздрогнув, Мария пробудилась с немым криком на устах. Понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя. Ещё столько же – чтобы осознать: она в своей комнате, по которой эхом прокатывались звуки завывающей за окном метели.

Сев в кровати, графиня обхватила себя руками. Глаза заторможенно прошлись по всем углам и только потом приклеились к окну: ветер распахнул его настежь. Вот почему спальня была такой студёной.

«Холод навеял кошмар? – Мысль показалась ей здравой и даже успокоила, пока она не вспомнила синюшную кожу Анюты. – Это тоже всего лишь часть дурного сновидения?»

Мария не верила в вещие сны, но когда-то она не верила и в призраков…

Рассудив, что для начала было бы неплохо устранить источник мороза, графиня опустилась босыми ногами на пол и поморщилась: казалось, деревянные доски были ничуть не теплее заледеневших пешеходных дорожек. Когда она почти вернула всё на свои места, ей почудилось, что кто-то копошился на улице, прямо у ступенек входа в дом. Облокотившись на подоконник, Мария чуть подалась вперёд, силясь разглядеть нарушителя ночного спокойствия, но так ничего и не обнаружила. Звуки больше не повторялись.

«Может ли статься, что предостережения барона Одоевского намного серьёзнее, чем мне показалось?» – Опустив подбородок на кулак, графиня раскачивала ногой и рассматривала непривычно пустынную набережную через окно своего кабинета. Вчера, дабы успокоить нянюшку, она согласилась побыть дома. Однако сегодня какими-то притянутыми за уши доводами её вновь уговорили остаться. В городе явно что-то происходило. Что-то из ряда вон выходящее. Складывалось впечатление, что скрюченные тревоги и зубастые страхи разогнали всех по углам и теперь свободно разгуливали по улочкам вместо людей.

Мария слишком радовалась встрече после долгой разлуки, чтобы это заметить, но в нынешний час ясно видела: нянюшка пребывала в состоянии нервозности, а Анюта выглядела встревоженной.

Говоря, что ей чудится, они юлили. Своим нелогичным поведением обе лишь доказывали истинность её подозрений. Раньше Анюта всегда приносила свежий выпуск газет и частенько выбиралась на прогулки, да и Надежда Никифоровна не реже двух раз за день навещала соседку – пожилую вдову с феноменальной памятью на лица, положения и пикантные истории. Но вот уже почти полдник, а они сидят дома. Либо жизненный уклад матери и дочери резко изменился за время отсутствия графини, либо они намеренно пытались что-то скрыть, пуская пыль в глаза. И чем дольше они молчали, тем сильнее графине хотелось докопаться до сути.

Трудно признавать, но, похоже, несмотря на всю опасность спиритического ремесла, за период спокойствия в гостях у тётушки Мария успела соскучиться по загадкам, расследованиям и даже призракам.

Чтобы хоть как-то разогнать скуку, графиня принялась разбирать скопившуюся почту и стопку с местными журналами да газетами. Среди писем нашлось несколько уведомлений о сборах с торговли и промысла, парочка пошлин местного назначения и как минимум три просьбы о проведении спиритического сеанса. Мария отбросила их в сторону после прочтения. Дела Праздных, а именно так она называла посетителей, обращавшихся к ней исключительно в целях развлечения, её не заинтересовали.

Куда больше графиню привлекли свежие выпуски газет. Сейчас она была подобна скромному наблюдателю, который стоял с краю и смотрел на бурное течение. Однако она надеялась, что заметки на газетных страницах помогут ей влиться в этот поток событий.

«Представители сыскного отдела просят не раздувать из мухи слона и призывают к спокойствию. Из десяти заявлений о случаях пропажи за последнюю неделю четыре были отозваны, а три – оказались неудачной шуткой. По оставшимся случаям ведутся проверки».

С улиц исчезали люди. Если верить сотрудникам полиции, ситуация под контролем и причин для беспокойств нет и быть не может. Однако в заметках со светскими новостями били тревогу: отменён уже третий бал и судьба предстоящего вечера у Машковых до сих пор неясна.

Купцы тоже делились своими историями:

«Закрыли мы лавку, значится. Подёргали за замок. Всё как полагается. Распрощались. До угла дойти не успел, слышу: Лёшка вопит. Ну я побежал на крик-то. Но Лёшки уже не было. Только шапка в снегу лежала».

В руках оставался последний конверт из плотной и, надо отметить, весьма дорогой веленевой бумаги. На нём не было ни подписи, ни марки, ни каких-либо других признаков, указывающих на отправителя. Лишь две буквы на печати: «В.Д.». Однако никто из тех, кто мог бы скрываться под инициалами, на ум не приходил.

«Любопытно», – мелькнула мысль, прежде чем графиня без колебаний сорвала печать.

Бумаги внутри не оказалось, зато было кое-что другое. Вытряхнув содержимое конверта, Мария насупилась. Засушенные чёрные лепестки заняли всё пространство стола. Определить, какому именно цветку они когда-то принадлежали, было проблематично, как и разгадать, что подразумевали под данным сообщением. Ей угрожали? Предостерегали? Или желали напугать?

Вреда от цветов не больше, чем от случайно брошенной бранной речи. А чёрный цвет мог внушить страх разве что…

– … кому-то очень мнительному, – пробормотала Мария окончание мысли и обратила взор к двери кабинета. Где-то за ней раздавался мерный топот нянюшки, занимавшейся уборкой.

Графиня покинула комнату и решительно подошла к няне в милом сером платье с кружевным воротником, над которым Надежда Никифоровна трудилась не одну ночь.

– Скажи, в эти три недели не присылали ли чего-нибудь необычного?

Женщина громко ойкнула и схватилась за сердце.

– Всё подкрадываешься. Как мышка, ей-богу! – Няня вцепилась в мокрую тряпку и, проигнорировав ожидающий взгляд Марии, вернулась к мытью окна.

– Напрасно вы это затеяли.

– Что затеяли, Марьюшка?

– Это, – с нажимом произнесла графиня, не желая тратить время на пустые объяснения. – Вы не удержите меня в четырёх стенах. Как и не сможете вечно что-то утаивать.

Надежда Никифоровна расстроенно вздохнула. Нехотя она оставила своё занятие и присела на старенький раскладной диван.

– Мы ничего дурного не помышляли. Только уберечь тебя.

– Знаю.

Она опустилась перед женщиной на корточки и мягко обхватила её колени.

– Но неприятностей гораздо проще избегать, когда знаешь, с чем имеешь дело.

– Права ты, голуба. Права, как всегда… – В круглых глазах нянюшки заблестели слёзы вины.

Мария подбадривающе гладила женщину, пока та изливала всё, что её так беспокоило. Начиная с внезапного исчезновения людей, заканчивая жуткими букетами чёрных фиалок в серебристом портбукете. Засушенные цветы прекратили появляться на ступенях их дома только после того, как графиня возвратилась из поездки.

– Не знаю, что пугает меня больше, Марьюшка. – Женщина приблизилась к лицу графини и низко прошептала: – Беда в городе или цветы эти проклятые. Смотреть на них не могу, честное слово! Веет от них могильным холодом. – Она несколько раз перекрестилась.

– Уверена: в полицейском управлении делают всё, чтобы отыскать пропавших. А что касается цветов, я разберусь.

Мария выпрямилась и расправила плечи.

– Обещаю тебе.

Вычислять отправителя графиня Ельская решила опытным путём: если неизвестный так упорно оставлял цветы в течение нескольких недель, то он сделает это вновь. Рассыльные приносили почту до обеда, а по словам Анюты и няни, букеты появлялись гораздо раньше. Когда Мария мучилась кошмарами, она ведь слышала шум ближе к рассвету. Обыкновенное совпадение или нет, покажут время и парочка бессонных часов.

Спиритический салонъ графини Ельской

Полное недовольства покашливание заставило графиню выпрямиться и показаться из-за прилавка. В городе царила такая обстановка, что Мария не рассчитывала на посетителей и намеревалась скоротать время за уборкой помещения, успевшего порядком запылиться. Однако похоже, что прибывшую гостью напряжённая ситуация на улицах мало заботила. Судя по уверенному выражению лица, необычайно высокая и худощавая женщина лет пятидесяти ничего и никого не боялась.

Первой в глаза бросилась вычурная шляпка с пышными розовыми бантами, затем взгляд Марии зацепился за не менее яркое платье с кринолином, кружевами, оборками и рюшами – дальнейшее перечисление могло затянуться: чего на ткани только не было.

Но всё же самым выдающимся во внешнем виде гостьи оказался вовсе не наряд, а выражение лица. Признаться, столько презрения Мария Фёдоровна не наблюдала даже у Власа Михайловича Ранцова, который, по его же словам, испытывал искреннюю и глубокую неприязнь ко всякого рода обманщикам, мошенникам и медиумам, то есть таким, как она.

Чёрная родинка у полного рта женщины всё время меняла положение, поскольку посетительница не прекращала кривить губы, цокать и бранить худое убранство заведения. Казалось, ей претило находиться в салоне, но из великого одолжения она продолжала приближаться к Марии.

– Так вот, значит, как выглядит старая дева, из-за которой столько слухов в городе. – Женщина бросила перчатки на стол и ещё раз придирчиво ощупала графиню взглядом. – Вы вовсе не дурнушка, – добавила она снисходительно.

– Да, я знаю.

Мария не стушевалась, чем вызвала новый приступ недовольства у собеседницы.

– Над манерами стоит поработать, – заключила гостья и, не дожидаясь приглашения, опустилась в кресло.

Постояв некоторое время за прилавком, графиня всё же вышла к женщине и села напротив неё.

– Чем могу быть полезна?

– «Можете» или «не можете» здесь совершенно неуместно, моя дорогая. Я проделала нелёгкий путь через весь город, поэтому будьте так любезны выполнить свою работу, за которую вам, разумеется, сполна заплатят.

Ельская невольно передёрнула плечом, впрочем, тут же взяла под контроль все реакции тела. У женщины не хватало такта, да и вела она себя так, словно Мария заведомо была ей чем-то обязана, однако похоже, что гостья была либо богата, либо занимала не последнее место в их обществе. Что ни говори, а в большинстве случаев именно такие люди позволяли себе подобное поведение. Кроме того, блеск увесистых украшений в ушах и на пальцах посетительницы кричал о наличии средств в кошеле, под подушкой или банке. Пожалуй, Мария склонялась всё же к первому варианту – не обязательно под подушкой, но определённо где-нибудь в укромном местечке да поближе к себе.

– Я хочу, чтобы вы прямо сейчас провели спиритический сеанс и сообщили благую весть, на которую я и вся наша семья очень надеемся.

– Прошу прощения? – То ли Мария так давно не работала, что подрастеряла сноровку, то ли просто голова отказывалась думать. Графиня никак не могла взять в толк связь между общением с мёртвыми и «благой» вестью.

– Я надеюсь… Нет-нет, мы с родственниками надеемся, – поправила себя женщина, словно так, по её мнению, высказывание приобретало больше веса, – что вы развеете сомнения и подтвердите смерть нашего Арсения.

– Ваше сиятельство? – После утвердительного кивка Мария осторожно продолжила: – Не могу не спросить: кем вам приходится упомянутый? И какой вред он нанёс, что новость о его кончине вас скорее обрадует, чем огорчит?

– Слышала, вы воспитываете племянника. Тогда ответьте: на что бы вы надеялись, графиня, если бы дитя, в которое вы вложили столько средств, нервов и времени, вдруг ударило вас ножом в спину? Наплевало бы на вас и ваше решение? Опозорило бы? И ради чего? – Последнее женщина едва ли не выплюнула. – Если он жив, значит, сбежал с безродной сироткой вопреки всем запретам старших. Нет уж, моя дорогая, в таком случае наследник семьи Кропоткиных может быть только мёртвым. Это я смогу принять.

Княгиня дрожала от злости, а вместе с ней дрожала и её родинка над правым уголком губ. Рассказ женщины застал Марию врасплох. «Столько противоречивых чувств и обиды. Столько гнева. Не хотелось бы столкнуться с ней в виде духа». Графиня всматривалась в карие очи напротив и невольно размышляла над брошенным риторическим вопросом.

Возненавидела бы она Илью, покинь он дом со швеёй или портнихой? И ведь не просто покинь, а сбеги, не оставив после себя ни единой записки или намёка на принятое решение. На мгновение Мария прислушалась к собственным ощущениям и в конце концов пришла к выводу, что очень огорчилась бы такому исходу. Не из-за происхождения избранницы, хоть в этом тоже не было ничего приятного. Она расстроилась бы потому, что допустила подобное. Насколько же ребёнок должен не доверять опекуну, чтобы даже не попытаться обсудить сложившиеся обстоятельства и вместе найти выход?

Мария Фёдоровна вновь взглянула на лицо княгини, понимая, что, скорее всего, даже если Арсений и попытался бы донести свои неприемлемые для его положения чувства, эта женщина едва ли бы стала слушать.

– Как поступите, если он всё же жив?

Гостья смерила графиню убийственным взглядом.

– Уж постарайтесь провести сеанс как надо.

– Я – медиум, а не ведьма, ваше сиятельство. Иголки в углы не втыкаю, порчи на смерть тоже не делаю. Однако сеанс проведу.

Мария погасила свет, оставив гореть только свечу на столе. Затем она выставила на стол блюдце и наполнила его водой. Взглянув на напряжённые мышцы собственного лица в отражении, графиня тихонько выдохнула, и по воде пробежала рябь. Оставалось сосредоточиться и произнести что-то вроде заговора-призыва, о котором она случайно разузнала, пока гостила у родственницы отчима.

Когда Мария окончательно удостоверилась в том, что призраки не плод разыгравшегося воображения, то принялась изучать пособия, коих стало появляться всё больше и больше. Она пробовала даже самые, казалось бы, нелепые методы.

Например, Мария пыталась ориентироваться на погоду, поскольку в советах для начинающих медиумов говорилось, что в метель или сумерки духи являли себя реже, нежели когда небо было чистым. Она занималась этим и в темноте, и при тусклом свете лампады, звала духов ранним утром и в ночи. Даже протыкала собственный палец иглой над чашей с водой и рассыпала по полу соль в виде круга.

Но все эти советы от «опытных» медиумов не сработали. Тогда она обратилась к народным трюкам, которые никто не записывал, о которых шептались в деревнях и передавали из уст в уста.

Увлечение спиритизмом и мистическими учениями добралось и в те дальние края, где она гостила. Хотя тётя Марии была ярой сторонницей науки и категорически отрицала существование потустороннего, слуги в её доме не отказывали себе в развлечении, вызывали призраков по ночам да заглядывали в зеркала в поисках лика своего суженого.

Во время одного из сеансов, которые проводила служанка в доме тёти, случилось необъяснимое. Комнатку наполнил знакомый Марии холод, а по воде в миске служанки прошла сильная рябь, и отнюдь не из-за дрожи её рук. После сеанса графиня тотчас же переписала этот заговор и выучила его наизусть.

Прежде чем погрузиться в полную тишину, Мария предупредила княгиню:

– Не обещаю, что ваш сын захочет говорить.

Глава 2

Дама с семью собачками

Людмила Никитична Кропоткина нервически тарабанила по ручке кресла, отвлекая Марию. Однако постепенно тяжёлое, гулкое дыхание, словно у болеющего человека, становилось тише. И тише. И тише…

С закрытыми глазами графиня произносила про себя одни и те же заученные слова в надежде, что именно они станут нужным острым предметом, который разрежет тонкую границу между миром живых и потусторонним.

Терпения хватило ровно на десять повторений, на одиннадцатое Мария поняла, что тратит время понапрасну. Разомкнув веки, графиня напряжённо выпрямилась. Вдоль позвоночника прокатилась ледяная волна, а в груди потяжелело. Она по-прежнему находилась в салоне: тот же прилавок, те же потолок и стены, гостья продолжала сидеть на том же месте, в том же кресле из красного дерева. Отнюдь, ощущение схожести с реальным миром было иллюзорным. У ног графини закручивались синеватые клубы тумана. Тени, доселе таящиеся по углам, повылезали из убежищ и теперь словно шлёпали подошвами и шуршали чёрными одеяниями за спиной Марии, сбоку от неё, над головой.

Окружающая действительность двоилась, расплывалась. Черты лица Людмилы Никитичны казались смазанными, будто бы Мария видела женщину сквозь запотевшее стекло. Однако, невзирая на явный успех сеанса, графиня Ельская ощущала, как беспокойство захватывало дыхание и комом подступало к горлу. Если заговор сработал, где же юноша, которого она призвала? Она могла поклясться, что была одна. Означало ли это, что Арсений жив?

Графиню отвлёк глухой стук лошадиного копыта. Мария задержала дыхание, и вскоре в наступившей тишине звук повторился: дробное перешагивание, за которым последовал тяжёлый скрежет колёс. Ещё полгода назад Мария не смогла бы объяснить, почему обращает внимание на столь обыденную вещь, как проезжающая карета. Сейчас же сомневаться не приходилось: в призрачном мороке сеанса не существовало ничего случайного.

Она встала и проследовала к окну и вгляделась в улицу, которая утопала в одеяниях подступающего вечера. Всё ещё доносились отзвуки перестука копыт, но самих животных или экипажа не было.

– Вы не закончили?

Ворчание женщины окатило графиню холодной удушливой волной. Голос гостьи вдруг зазвучал выше и пронзительнее, чем ей помнилось. Впрочем, сейчас из-за пульсации, которая набросилась на её виски и с каждой секундой становилась всё мучительнее, Мария сочла бы неприятным даже едва слышный шорох. Она не ведала, происходило ли так со всеми медиумами, но для неё общение с миром духов всегда имело последствия в виде недомогания.

В годы юности Мария зарабатывала царапины и ушибы, лазая по деревьям, кустам малины или падая с лошади. И когда подобное происходило, она стойко переносила боль и совсем не плакала. Терпела она и сейчас, хоть и чувствовала, как желание шипеть или стонать из-за слабосилия в ногах впервые так отчаянно рвалось с губ. Согнувшись от головной боли едва ли не пополам, Мария заставила себя вернуться к столу. Призрачный морок вокруг начал растекаться чернильными пятнами, и чем ярче становилась картинка вокруг, тем сильнее тело наливалось свинцом.

– Хочу знать, сколь долго мне ещё придётся здесь пробыть. И было бы неплохо вам проветрить помещение. Пахнет как на кладбище. – Людмила Никитична беспокойно заёрзала, наполнив салон нервирующим шуршанием бесчисленных бантов и рюш на её наряде.

Оставаться невозмутимой стоило Марии неимоверных усилий. Ей хотелось попросить женщину немедля покинуть салон и больше никогда не возвращаться. Однако в таком случае графиня Ельская перестала бы считать себя человеком, который гордится своей уравновешенностью.

Обуздав раздражение, она вкратце поведала о результатах сеанса, а также предложила обратиться в сыскную часть.

– Моя дорогая! – С выражением полнейшего ужаса на лице Людмила Никитична схватилась за сердце. – Дорогая! Об этом не может быть речи. Если бы мы хотели огласки, то уже давно разместили бы объявление в газету или обклеили все улицы в городе. Нет уж, не хватало только, чтобы о возможном позорном побеге узнали люди.

– Но что, если ваш сын вовсе не сбегал?

– Меня заверяли, что вы знаток своего дела. Так будьте им до конца.

Эти слова не вызвали у Марии охоты ввязаться в сомнительные поиски сломя голову. У неё по-прежнему не было желания разбираться в домашних дрязгах, но имелось материальное основание принять вызов.

– Вот что. – Все слои одежды пришли в движение, когда Кропоткина поднялась с кресла во весь свой внушительный рост. Она бросила на стол кожаный кошель и с важным видом произнесла: – Даю вам ровно неделю. Опровергните предположения о кончине или подтвердите. Иного мы не примем.

Женщина сухо кивнула в знак прощания.

Несмотря на явное упрямство, напыщенность и показательную снисходительность к кому-то вроде графини Ельской, Кропоткина обладала одним привлекательным качеством, которое могло не только сгладить все её недостатки, но и избавить Марию от денежных проблем на ближайшее время.

И если Мария верно истолковала для себя натуру Людмилы Никитичны, то ни она, ни семья женщины в покое не оставят и продолжат обивать порог салона. Поэтому, не тушуясь, графиня поместила кошелёк в ридикюль, подаренный тётей.

Она повалилась головой на стол. Громкий стук и вспышка боли вернули графиню Ельскую в реальность, в собственную спальню. Сама того не заметив, она задремала во время работы над призрачным пособием своего авторства. Дабы ничего не упустить и собрать разрозненные фрагменты, которые уже удалось изучить, Мария старалась вести каждодневные записи.

Потирая ушибленный лоб, графиня с грустью смотрела на лист. Она случайно опрокинула банку с чернилами и безнадёжно испортила исписанную страницу.

«Придётся начать всё сначала».

Убрав беспорядок, Мария взяла перо в руки. Она выводила букву за буквой и не замечала поведения свечного огня слева от неё. Пламя колебалось, в неспешном танце прогибаясь то в одну сторону, то в другую. Оно слегка тускнело, набирало силу, затем выравнивалось, пока вдруг не взбесилось.

Свеча потухла. Мария чиркнула спичкой, но не успела донести её до фитиля, как огонь с жаром взметнулся, озарив комнату так, будто на её рабочем столе стоял не подсвечник, а пара канделябров. Но как только она отпрянула, прижавшись к спинке стула, то вновь оказалась один на один с темнотой.

Это её не напугало. Мария перестала страшиться темноты, когда поняла, что не только в ночном мраке обитают монстры и злодеи, они прекрасно себя чувствуют и при свете дня.

– Попробуем ещё разок. – Спичка зашипела, и из её верхушки посыпались крошечные искорки.

Графиня занесла руку над подсвечником. Однако вместо того, чтобы продолжить работу над пособием, она обернулась через плечо и нашла глазами задёрнутое окно.

К этому было не подобрать ни разумных, ни даже неразумных объяснений. Появилось предощущение чего-то, что вот-вот случится.

Она подошла к окну, помешкала, но отодвинула шторы. За ними ждало лишь отражение подсвечника и её собственное. Взгляд соскользнул к брошке, которую она часто прикалывала на воротник, и морщинка на лбу исчезла. Этот подарок погружал Марию в утешительные объятия, когда казалось, что не хватает сил. Брошка напоминала экзотический цветок и, хоть не была выполнена из золота, на солнце лучилась благородным приятным блеском.

Мария с нежностью всматривалась в выгравированные завитки. Она смотрела, смотрела, смотрела…

Нежданно грохот обрушился на стекло! Графиня отпрянула, обронив подсвечник. Не раздумывая, она бросилась тушить выкатившуюся свечу. А когда вернулась к окну, обнаружила ничем не примечательное безмолвие. Фонари давно перестали гореть, улица подсвечивалась лишь тусклым лунным светом. На мгновение ей показалось, что она что-то заметила – силуэт, который растворился в дымчатых очертаниях ночи.

Ни через полчаса, ни через час, ни даже после рассвета под окнами дома Марии никто не объявился. В том числе и загадочный В. Д., которого графиня всё ещё надеялась застать врасплох и потребовать ответов.

Графиня столкнулась с князем Ранцовым на улице перед входом в судебное отделение. Некоторое время они стояли в неловком молчании, разглядывая друг друга, пытаясь подметить, что могло перемениться с их последней встречи.

У Марии перехватило дыхание, когда Влас Михайлович, позволив двери за его спиной захлопнуться, шагнул к ней. Неожиданная радость от случайной встречи нахлынула так внезапно, что графиня растерялась и не расслышала первую фразу князя.

– Мария Фёдоровна?

– Да-да, – сбивчиво ответила она, чувствуя себя непривычно рассеянной.

На лице мужчины отразилось беспокойство.

– Как давно у вас проблемы со сном?

Графиня изумлённо вскинула брови. У неё определённо имелись трудности всякого толка: поимка В. Д., поиск Кропоткина. Тем не менее Мария была твёрдо убеждена, что ни первое, ни последнее не сказалось на её внешнем облике существенным образом. Во всяком случае, сегодняшним утром отражение в трельяже ничем не отличалось от отражения в любой другой день из тех, в которые они с князем виделись лицом к лицу.

– Ко всему прочему у вас замедленная реакция.

Графиня прищурилась и отклонилась чуточку назад, чтобы присмотреться к мужчине под иным углом. Из-за снега его волосы намокли и казались на несколько тонов темнее обычного. Пряди ниспадали на лоб, прикрывая брови и словно приковывая внимание Марии к его серым глазам, которые мерцали на свету.

– Отчего вас так тревожит моё состояние?

– Я доктор. А вы тётя моего ученика, которая по ряду причин может переживать нервное расстройство и его последствия.

Полуулыбка сменилась непроницаемым выражением на лице. Входило ли в перечень причин то, что она едва не замёрзла? А случай во время соколиной охоты? Или, быть может, её поведение в ту ночь, когда они стояли до неприличного близко? Какими бы неловкими ни были те мгновения, Мария помнила всё, будто это только-только случилось.

– Я нахожусь в здравом уме и… – Она хотела добавить чего-нибудь ещё, но, приметив выходящего из участка барона, передумала. – Всего доброго, ваша светлость, – пробормотала она наспех и рванула вперёд, однако тотчас же была остановлена сильной рукой в белой перчатке.

Неслыханная дерзость – касаться её вот так, не будучи родственником или супругом. Однако Мария давно поняла, что князь не из тех, кто строго придерживался правил этикета.

– У вас правда всё хорошо? – Голос Власа Михайловича был наполнен искренним беспокойством, что в равной степени раздражало и смущало.

– Правда. И будет ещё лучше, если вы перестанете приписывать мне всякого рода хвори. А теперь позвольте мне наконец пойти и поговорить с бароном Одоевским.

Хватка на локте ослабла. Князь посмотрел в сторону Григория Алексеевича с недоумением, а затем наградил и графиню странным взглядом, который она не могла истолковать.

Она нагнала барона у поворота. Своим появлением Мария привела его в замешательство, но не настолько, чтобы Григорий Алексеевич охнул от неожиданности или испуганно вздрогнул.

– Ваше сиятельство, чем обязан?

– Разве нужен повод, чтобы поздороваться с добрым человеком?

– С добрым, может быть, и не нужен. – Улыбка проступила на лице барона, но тут же сменилась строгой маской. – Не сочтите за грубость, однако я не могу задерживаться. Дорога каждая секунда.

– Пропал ещё кто-то?

Разыскивать живых оказалось ничуть не проще разговоров с мёртвыми. И если для первого помощников ей не сыскать, то со вторым Мария могла воспользоваться опытом и методами барона Одоевского.

Графиня долго размышляла о своих дальнейших действиях. Пыталась найти причины не вмешиваться в происходящее, но в итоге она направилась к участку.

Григорий Алексеевич нахмурился, и сердце Марии забилось сильнее. Её предположение попало точно в яблочко. Она чувствовала это.

Полицейское управление старалось развеять панику, но газеты и людская молва, которая обрастала всё новыми и новыми страшными подробностями, сводили на нет все усилия.

– Могу я пойти с вами?

– Извольте, Мария Фёдоровна! – Барон поперхнулся от одной мысли об этом. – Не пристало сударыням бродить по переулкам, и уж тем более устраивать погоню за похитителем!

– Так, значит, люди пропадают не сами по себе… – Винтики в голове графини пришли в движение. Возможно, Кропоткин всё же не сбежал, а стал лишь очередной жертвой в списке исчезнувших.

– Вам не стоит переживать на сей счёт. У нас всё под контролем.

Его голос звучал убедительно. Возможно, именно так говорили и другие полицейские. Однако в данных обстоятельствах этого было мало.

– Моя няня, соседи и половина города, ставшие затворниками, не согласятся с вами. Есть и другая половина. Та, что не столь благоразумна и куда решительнее. Не думаете, что она способна выразить своё несогласие более радикальными способами?

И ведь действительно было немало обвиняющих полицейское чиновничество в бездействии. Находились и те, кто расклеивал листовки, в которых громогласно заявлялось, что виновника пропаж и вовсе покрывают.

Подобные распри отвлекали от главного – поимки настоящего преступника. И Григорий Алексеевич, конечно же, это понимал.

– Вы меня убиваете, дорогая.

Непреклонный взгляд Марии не оставил ему ничего иного, кроме как схватиться за переносицу и прикрыть глаза.

– Впрочем, – пробормотал он спустя несколько секунд, – если верить в слухи о ваших способностях, даже моя кончина не станет для вас проблемой.

Мария почти свыклась с тем, что к спиритическому поприщу относились с недоверием. До недавнего времени она и сама не была уверена в своих способностях. Однако в словах Григория Алексеевича не чувствовалось насмешки. Его шутка вышла совсем не обидной и напоминала скорее дружеское перебрасывание остротами, чем попытку задеть. Конечно же, Мария не знала наверняка, ведут ли себя подобным образом друзья, поскольку она не общалась с кем-то настолько близко.

– Вы ведь сами говорили: не гулять без компании. Вот и сопроводите меня.

С крыши соседнего здания упал большой ком снега, когда Одоевский с суровым видом покачал головой.

– Нам в разные стороны, ваше сиятельство.

– Уверена, что в одну, – не отступала графиня.

Ветер раскачивал выцветшую вывеску, криво прибитую над швейной мастерской, закручивал крупинки у их ног. Некоторые снежинки попадали на лица. Но ни звуки, ни холод не могли отвлечь её от игры в гляделки со следователем.

– Настолько безвыходным вам представляется положение? Раз уж полиция не справляется своими силами, то настал час для иных сил – сверхъестественных?

– Вы ничего не теряете, Григорий Алексеевич.

– Разве что своё достоинство следователя… – Он посмотрел наверх, взглянул в сторону, другую, вновь очертил взглядом пространство, словно предметы вокруг могли помочь ему принять решение.

Когда глаза Одоевского снова нашли её – та твёрдая убеждённость и принципы, которые диктовали ему ни в коем случае не позволять сторонним носам соваться в чужие дела, обратилась сомнениями.

Как сильно повредит её вмешательство?

Правда ли с ней говорят мёртвые?

И если она всё же слышит духов, готовы ли те сотрудничать в раскрытии преступления?

Она не ведала, что на самом деле происходило в мыслях следователя, и всё это звучало только в её голове, пусть и голосом барона.

– Идёмте, ваше сиятельство. Чем меньше времени прошло с момента преступления, тем больше шансов скорее выйти на след.

У неё была уйма вопросов, однако барон не тратил на разговор ни минуты, да и Мария боялась спугнуть его решимость.

Несмотря на травмированную ногу, он двигался пусть короткими, но быстрыми перебежками. Мария едва поспевала, изредка дивясь про себя кардинальным переменам в спутнике. Она впервые разглядела в этом добродушном и несколько неловком мужчине настоящего судебного следователя.

Барон невольно сбавил темп. Всё это время Мария Фёдоровна покорно и молчаливо следовала за ним, он успел позабыть о её присутствии. Возможно, то было к лучшему, ведь, вспомнив о спутнице, Григорий с трудом справлялся с сожалением.

Чем он думал, позволяя графине Ельской отправиться вместе с ним? Истаптывать тропинки парка, мотаться из одного конца города в другой, опрашивать местных завсегдатаев питейных заведений – это лишь малая часть проделанного и того, что только предстояло сделать. Сущее страдание для знатных дам. В общем-то, и для офицеров тоже. Розыск людей – работа долгая и даже заунывная. Он хорошо знал об этом, поскольку несколько лет прослужил в сыскной части. И вот теперь ответственность за сыск вновь легла на его плечи.

– Как бы всё не обернулось массовой истерией… – Мария точно выносила приговор. Безжалостный и мрачный, но, как барон надеялся в глубине души, который никогда не приведут в исполнение.

– Предпочитаете давить на больную мозоль, да? – Короткий неловкий смешок вырвался у него. – Какое удовольствие открывать новые грани вас, графиня, пускай и при таких обстоятельствах.

– Я не стараюсь раздуть проблему в ваших глазах. Я лишь озвучиваю то, что не даёт покоя многим… И вам тоже, барон. И вам тоже.

Глаза Марии Фёдоровны лучились таким пониманием, что на секунду он чуть не свернул на кривую тропинку: «А не способна ли она залезать в чужие головы и распоряжаться там мыслями как у себя дома?»

Григорий недоверчиво покосился на графиню. Он ведь следователь. «Человек логических суждений и фактов», – напомнил он себе, когда натура творческая, склонная к романтизму и мистицизму, решила проснуться в неподходящее время.

– С чего обычно начинают поиски?

Её решительный настрой ввязаться в дело выглядел как банальное любопытство или прихоть. Она не первый медиум, который предпринимает попытки разузнать подробности громких преступлений.

В прошлом году один из таких представителей спиритизма по воле случая или же по спланированному расчёту оказался в питейном заведении. В тот же вечер туда зашли полицейские. Медиум стал свидетелем их частного разговора, а затем, на своих сеансах, утверждал, что благодаря призраку убитой женщины смог раскрыть преступника, пока полиция оставалась в неведении.

Отправная точка расследования всегда была одна и та же: обыск места пропажи и места проживания потерпевших. Дальше, в зависимости от того, какие обнаружены вещественные доказательства на месте преступления или улики на трупе, если таковой найден, в ход шли допросы родных, близких и возможных свидетелей. С последним «несказанно повезло», ведь до сегодняшнего случая в обращениях о пропаже не упоминалось никого, кто видел бы преступление своими глазами.

– Куда мы направляемся сейчас? На место происшествия или к кому-то в дом? – деловито уточнила Мария Фёдоровна.

– Второе. В парке я был сегодня утром. Там же я и опросил главного очевидца.

Внутренний голос не переставал нашёптывать, что он поступал неверно – ни по закону, ни по собственным устоям. Хотя барон не мог не признать, что графиня вовсе не кисейная барышня.

– Станете понятой, – решил Григорий Алексеевич, прежде чем они завернули в переулок, дабы сократить путь. – Ничего не трогайте. Следите за моими действиями и запоминайте предметы, которые я буду показывать. Ясно?

– Вполне, – уверила графиня.

Лицо барона смягчилось. Мария Фёдоровна умна и, что самое важное, проницательна. Благодаря своей наблюдательности она пролила свет на смерть в институте благородных девиц и на тёмные секреты князя Измайлова. Эти качества делали Марию Фёдоровну ценным компаньоном. Если уж на то пошло, и ему надо объединиться с барышней… Он прислушался к своим ощущениям. Да, определённо, сейчас он был готов принять помощь даже от призраков. Только бы прервать череду пропаж да убить в зародыше панику и беспорядки, готовые вот-вот вспыхнуть.

Что ж, так тому и быть. Он поведает ей о свидетельнице.

Баронесса Зайцова всегда питала слабость к собачкам. Маленькие, пушистые, миленькие создания радовали глаз и возвращали жизнь в её загрубевшее после потери мужа, а затем и родителей сердце. Хотя супруга она едва ли сильно любила. Они поженились по решению родителей, когда обоим было по семнадцать, а в браке не прожили и пяти лет, когда супруг из-за частых похождений в дома терпимости стал жертвой «любострастной болезни»[2].

Баронесса не заразилась. Кто-то назвал бы это благословением свыше, но в действительности причиной везения послужило лишь отсутствие интереса. Сперва со стороны мужа, а спустя несколько ночей, проведённых вместе с венчания, равнодушие стало взаимным. В конце концов их встречи на одной кровати сошли на нет.

После многих лет бракоразводного процесса, после многих усилий по поиску очевидцев прелюбодеяния и доказательств неспособности мужа продолжать достойное брачное сожительство Александра Иннокентьевна наконец-то добилась своего.

Но это отбросило тень на её имя. Её персону исключили из списка «приличных» людей, за спиной шептались. Многие винили баронессу, хотя грешил супруг. Александра Иннокентьевна лишилась статуса, друзей и мужа, однако не жалела ни о чём. Даже повернись время вспять, она не изменила бы ни одного своего решения.

Невзирая на позор, отец и мать не бросили любимую дочь в беде и заботились о ней до конца. Они помогли ей с жильём, а потом приобщили к семейному ювелирному ремеслу, которое женщина продолжала и по сей день.

Недостаток общения баронесса Зайцова восполняла своими пушистыми чадами. Все семь разношёрстных, гладко вычесанных болонок являли собой воплощение преданности и всепоглощающей любви, которая, как считала сама баронесса, была недоступна людям.

Вчерашним вечером, когда она прогуливалась вместе с питомцами, Александра Иннокентьевна столкнулась с Дмитрием Петровичем Безруковым – пожилым цирюльником, который каждый день проходил через главный парк города, чтобы добраться до своей квартиры. Бывало, он посещал на дому некоторых достопочтенных господ, желавших навести марафет и провести несколько лечебных процедур. Хороший цирюльник ценился высоко, а Безруков, вне всяких сомнений, считался знатоком в своей сфере.

И подкован он был во многом: помимо бритья бороды Дмитрий Петрович занимался бородавками, умело управлялся с пиявками и банками, да к тому же ловко орудовал «козьей ножкой», крючком-лопаткой, предназначение которого заключалось в вырывании больного зуба.

Зайцова и Безруков побеседовали о погоде, изредка касались более серьёзных тем. В этот момент с болонками баронессы стали происходить странные вещи. Животные начали нервно лаять, натягивали поводки, порываясь вырваться из рук хозяйки.

Вскоре именно это и произошло. Собачки бросились вглубь парка, словно пытались от кого-то скрыться. Извинившись за подобное недоразумение, Александра Иннокентьевна настояла на том, чтобы цирюльник подождал её возле лавочки, пока она самостоятельно вернёт питомцев.

Разыскав всех семерых, женщина поспешила обратно, ломая голову над причинами поведения любимцев, ведь её собачки всегда были очень послушными. Возвратившись, баронесса обнаружила, что Безрукова нет на оговоренном месте. «Быть может, устал ждать или замёрз?» – подумала она тогда, однако всё же решилась обойти парк в надежде нагнать мужчину и ещё раз принести извинения.

Дмитрия Петровича и след простыл. Баронесса проверила все тропки, все закуточки, в которых мог бы притаиться мужчина, но безуспешно. В конце концов женщина пришла к выводу, что он просто ушёл по делам. Ей и самой давно пора было идти домой. Ветер крепчал, кружа в воздухе снежную крупу. Небо становилось всё угрюмее, и Александра Иннокентьевна неосознанно ускорилась. Поскорее к выходу. Поскорее в тёплые стены.

На подходе к центральным ажурным воротам собачки вновь заупрямились, отказываясь идти. Их жалобный скулёж пробирал до мурашек. Превозмогая холод, баронесса стянула перчатки, присела на корточки и ласково провела рукой по шёрстке каждой болонки.

– Ну что вы, что вы, милые? Отчего такие беспокойные?

Жоан, самая старенькая кудрявая собачка, прижимая уши к голове, лизнула пальцы хозяйки и несколько раз тявкнула, будто пыталась что-то рассказать, о чём-то предупредить.

На какой-то миг баронессе почудилось, что под ногами задрожала земля. Впереди раздался грохот, словно по улице пронеслись тысячи лошадей, запряжённых в тысячи повозок. А затем Анастасия Иннокентьевна услышала крик, от которого кровь застыла в жилах.

То был голос Безрукова.

И он молил о помощи.

В каморке Безрукова, которую он снимал за три рубля за месяц, было тесно и душно, однако, надо признать, достаточно чисто. Впрочем, могло ли быть грязно в крохотном помещеньице с одной только кроватью? По словам знакомых Дмитрия Петровича, все деньги цирюльник тратил исключительно на смысл всей его жизни и не вкладывал ни сил, ни средств в место, куда приходил лишь переночевать.

Как и было обещано, Мария придерживалась роли свидетеля и старалась на всё обращать внимание. Немногие предметы, что сыскались в каморке, барон показывал ей, а потом заносил в лист. То были: прохудившаяся пара сапог, тёмно-фиолетовый тюбик с помадой для ращения волос, пальто и шляпа.

Когда они закончили, графиня обвела взглядом унылую комнатку в последний раз и, едва заметно покачав головой, побрела к лестнице, ведущей из подвала наружу. Лицо, разгорячившееся от духоты и спёртого воздуха, обдало приятной прохладой. Хотелось остановиться ненадолго и насладиться спокойствием вечера, но вместо этого Мария прошествовала к своему спутнику, одиноко курящему возле фонаря.

– Почувствовали что-нибудь? – Григорий Алексеевич убрал сигарету ото рта и увёл в сторону, дабы дым не попал на графиню.

– Ничего, что говорит о похищении. В общем-то, как и показания свидетеля, – многозначительно закончила графиня.

– Вы крайне недоверчивы для медиума, ваше сиятельство.

– Даже призраки рассказывают больше, чем поведала вам баронесса.

«То ли крик о помощи, то ли завывание ветра?» – Этим туманным высказыванием Александра Иннокентьевна завершила заявление.

– Разве этих слов достаточно, чтобы взяться за расследование? Почему вы поверили ей?

– Показания Александры Иннокентьевны не единственное, что вызвало у меня беспокойство. Осматривая парк, я кое-что обнаружил. Согласитесь, трудно пропустить ящик длиной более одного аршина[3], доверху забитый ножницами, бритвами и прочим.

Мужчина изъяснялся туманно, направляя размышления графини в желаемое русло.

– А ведь для цирюльника этот ящик как вторая рука. Оставить его – всё равно что её лишиться. Зная это и помня о том немногом, что я уже успел поведать вам о личности Безрукова, ответьте: что могло заставить его бросить тот самый ящик?

Губы графини округлились в немом восклицании.

– Баронесса стала свидетельницей преступления, – настаивал Григорий Алексеевич. – Расценивайте мои убеждения как бред, если хотите, я предпочитаю называть это чутьём.

Что ж, это она понять могла. Особенно теперь, когда сама постоянно опиралась именно на эту способность.

Глава 3

Топот в темноте

Её переиграли.

Под носиком туфли графини Ельской на промокшей от снега бумаге расплывались знакомые инициалы. Закорючки смотрели на неё снизу вверх и словно глумились над всеми теми ночами, что Мария провела в ожидании. Случайно или, быть может, предугадав ход её мыслей, отправитель изменил привычку присылать послания в утренние часы. Голос в голове настаивал, чтобы она скорее вскрыла конверт, но Мария намеренно сдерживалась, ведь казалось, что её нетерпение В. Д. будто пытался взять под контроль. На счастье, имелись и другие события, которые требовали её внимания.

За ужином и перед сном мысли графини были заняты исчезновением цирюльника и обстоятельствами, при которых оно произошло. Всё выглядело так путано, так… мистично?

Не уходили и мысли о Кропоткине. Время, отведённое его матушкой, подходило к концу. Оставшиеся у неё часы сгорали словно сухие поленья в камине.

Однако утверждать, что она не сделала ни одного шага вперёд и ничего не узнала, было бы не совсем верно. Мария ещё раз обратилась к воспоминаниям о последних днях.

Следуя советам барона Одоевского, Мария побывала у юноши дома. Конечно, барон едва ли испытал бы гордость, узнай, что она исследовала место проживания предполагаемой жертвы без дозволения и без законных на то оснований. Но что сделано, то сделано.

Примерно с месяц назад, после ссоры с родительницей, Кропоткин из семейного гнезда перебрался в доходный дом, напоминавший большой слоёный пирог, каждый слой которого – это отдельный этаж со своей начинкой. Первый отводился под лавки, второй и третий сдавались людям обеспеченным. Чем выше по лестнице, тем беднее мог встретиться жилец за дверью.

Арсений разместился на четвёртом этаже, в чистой меблированной комнате, которая не считалась роскошеством для человека его уровня, но говорила о наличии каких-никаких сбережений: юношу обслуживали лакей и горничная, которой Марии и пришлось заплатить, чтобы та провела внутрь.

Ещё за несколько копеек горничная дала ей свою форму. Рукава платья скромного фасона заканчивались чуть ниже сгиба локтя, а подол почти не закрывал щиколоток. При долгом взгляде на графиню в этой одежде становилось очевидным, что она ей не принадлежит. Но Мария и не рассчитывала, что кто-то будет дотошно присматриваться к ней.

Так, прихватив с собой ведро и несколько тряпок, графиня очутилась во временной обители князя Кропоткина.

Оставив предметы у порога рядом с глиняным рукомойником, она прошлась по комнате. Потолки здесь были низкие, а обои такие пёстрые, что в глазах рябило. В правом углу комнаты нашлись диван и столик. Подойдя ближе, Мария отметила приличный слой пыли, а затем её внимание привлёк выдвижной ящик. Он был заперт, а у неё не имелось каких-либо подручных средств, чтобы открыть его. Тогда она решилась поискать ключ – на случай, если Арсений не взял его с собой.

В левой части комнаты громоздились платяной и книжный шкафы. Когда она открыла дверцы первого, то обнаружила: несколько рубашек, пальто из серого драпа, шапку из горностая, атласные платки, пиджак и даже зонтик. Что это – отказ от вещей, которые были связаны с семьёй? Но если он и в самом деле сбежал вместе с неугодной семье девицей, понимая, что лишится наследства, разве разумно оставлять столько дорогой одежды? Лучше уж выручить за неё рубли или взять с собой на худой конец. Как знать, когда удастся прикупить что-то такое же добротное?

В карманах одежды ключа не нашлось, и она перешла к шкафу. Помимо книг сверху донизу полки были заставлены посудой и всякой мелочью вроде цветных карандашей, чернильниц и ниток. Графиня изучающе огладила корешки некоторых потрёпанных томиков, силясь распознать, что из этого могло принадлежать Арсению.

Какой он человек? Чем интересовался? И что его занимало? Людмила Никитична ведь только раздражённо фыркала, когда её Мария расспрашивала.

«Разве всё это имеет значение? – Рот княгини Кропоткиной кривился в неприязненном выражении, даже родинка, казалось, излучала презрение. – Начните работать, графиня. Вы до сих пор не нашли моего сына».

Мария не считала эти вопросы пустыми. Ведь узнай она Арсения поближе, возможно, смогла бы представить ход его мыслей и предположить, что он сделал дальше.

Одна из книг выглядела не такой запылённой, как остальные: собрание коротких стихов. Некоторые слова в строках были подчёркнуты, рядом с другими красовались звёздочки или сердечки. Вероятно, так кто-то отмечал понравившиеся моменты.

Графиня перелистнула на последнюю страницу и обнаружила надпись:

«Моя милая пташечка, каждое слово, которое ты найдёшь здесь, идёт от сердца. Так говорят мои чувства и душа. Я пленён, восхищен и беззащитен перед тобой, моя дражайшая Ариночка. Навечно и только твой.

Арсений».

По крайней мере, Мария убедилась в том, что дама сердца у Арсения действительно была. Несколько минут спустя, отыскав ключик в одной из плетёных корзинок, она удостоверилась и в существовании планов о побеге.

В ящике Кропоткин хранил письма. Он вёл переписку со старым другом. В ней же делился желаниями бросить всё и переехать со своей Ариночкой туда, где их никто бы не знал. В недавнем письме его друг говорил, что может приютить их, помочь с жильём и даже работой. Казалось, на этом можно было поставить точку.

Графиня передала письмо Кропоткиной и полагала, что может забыть о страстях чужой семьи. Но непреклонная княгиня превратила точку в многоточие. Она заявилась к ней салон с ещё одним кошелём и потребовала определить точный маршрут своего сына. Вот только маршрут, изложенный самим Арсением в переписке, оборвался на четырёхместной карете…

На стоянке, куда она прибыла в поисках перевозившего Кропоткина извозчика, Марии пришлось столкнуться с неприглядной картиной: упитанный розовощёкий мужичок в добротной шубке в назидание другим прикладывался розгами к спине провинившегося работника.

Богатей прекратил издевательства, только когда Мария подошла ближе. В его взгляде прослеживалось раздражение, но грубить ей он не посмел. А когда она упомянула фамилию Одоевского и ненароком продемонстрировала несколько монет, вмиг стал доброжелательнее.

Вскоре она уже беседовала с нужным извозчиком – тощим мужичком с обветренным лицом. Именно он имел договорённость с Кропоткиным, но, как оказалось, в назначенный час юноша не пришёл. Извозчик долго его прождал, впустую потратив время.

«Передумал? Нашёл другого извозчика? Или пропал, подобно остальным, не оставив после себя и зацепки?» Графиня Ельская вот уже больше часа ворочалась в кровати. В голове выстроилось множество предположений, каждое из которых всё ещё не находило толковых объяснений.

От всего этого гудела голова, но в то же время графиня явственно ощущала, как внутри разгорался пыл интереса. Быть может, проклятие в лице азарта, настигающее всех членов её семьи, добралось и до неё? С другой стороны, трудно представить, что воодушевление до расследований смогло бы потягаться с той горячностью, с коей маменька и брат бросались до балов и карточных игр. Право, едва ли она станет гоняться за призраками денно и нощно.

Взгляд Марии случайно обратился ко всё ещё запечатанному конверту на прикроватной тумбе. Прикусив фалангу указательного пальца, графиня провела так несколько секунд, прежде чем сдалась и потянулась к посланию.

Содержимое нового конверта почти не отличалось от предыдущих – засушенные лепестки чёрного цвета. Разве что количество вновь уменьшилось. Она всегда считала их, предположив, что в этом крылось важное значение. Однако если это и несло в себе какой-то тайный смысл, пока он был для неё непостижим.

– Четыре дня назад шестьдесят девять, вчера было шестьдесят семь. – Мария занесла последний лепесток над остальными. – Сегодня шестьдесят шесть, – подвела итог она, не удивившись, что количество снова уменьшилось.

«Что же произойдёт, когда мы дойдём до нуля?»

– Что вы так старательно высматриваете?

Тело графини тревожно окаменело, но тут же расслабилось, когда в двух высоких фигурах, заслонивших вид на улицу, она признала барона Одоевского и князя Ранцова.

– Чудесный день, не правда ли?

Мария подняла глаза, будто бы желая удостовериться, что небо и правда оставалось ясным и приветливым.

– По совести сказать, он далёк от звания «чудесный», – высказал своё мнение Влас Михайлович плавным и приятным голосом.

– Смею ли надеяться, что не я являюсь причиной вашего дурного настроения, князь?

Влас сдержанно улыбнулся:

– Бесспорно, вы способны превратить любой мой день в ошеломляющий.

Ресницы графини затрепетали: их диалоги не теряли своих иголок, однако враждебности между ними с каждым разом становилось всё меньше.

– Кхм, так для чего же вы нас позвали?

И хоть Мария звала только Григория Алексеевича, возражать против присутствия князя не стала.

– Вы взяли то, о чём я просила?

Мужчина спохватился и принялся шарить руками по внутренним карманам. Немного погодя он протянул графине план города и остро очиненный карандаш.

Развернув сложенный пополам лист, Мария принялась его внимательно изучать. Обведя взглядом линии улиц и очертания домов, графиня сделала несколько пометок.

– Это только те места исчезновений, о которых я читала из газет или о которых слышала.

Григорий Алексеевич взял у неё лист и стал дополнять своими отметками.

– Возле табачной лавки пропал работник Алексей. А через день – постоянный покупатель, – продолжала Мария, наблюдая, как аккуратно барон выводил значки. – Вот здесь, на стоянке, оборвался след Кропоткина.

– И пропал кузнец. – Он дорисовал ещё один значок.

– Как видите, во всех точках, – графиня ткнула поочерёдно в каждую, – пропало как минимум по два человека.

– Сдаётся мне, не во всех, – пробормотал Григорий. Он прошёлся пальцем по чертежу, затем остановился у контура парка. – Здесь пропал только цирюльник.

Князь, который молча прислушивался к их рассуждениям, тоже принялся за изучение карты.

– Если предположить, что это всё же похищения, то в поведении виновника прослеживается закономерность, – сказал Влас Михайлович.

– Тогда… – барон глубоко вздохнул, и во вздохе этом было так много усталости, – в парке должен пропасть кто-то ещё.

Перед торговой площадью всегда гремели отъезжающие брички, коляски и дрожки. Здесь, как и на других стоянках, голоса извозчиков и их хозяев не смолкали ни на миг. Но сегодня было непривычно тихо. До слуха Марии не доносились наказы или обрывки ругательств. И топота копыт, теперь вызывающего у неё чувство тревоги, тоже слышно не было.

– Выставим там дозорных, – наконец решил барон. – Парк довольно большой, но если рассредоточиться, сможем обнаружить преступника.

– Прекрасная идея, ваше сиятельство! Когда приступим к патрулированию?

– Вы тоже собираетесь участвовать в этом? – Влас Михайлович недовольно скрестил руки на груди.

– Разумеется.

– С какой целью? В парке и так будут городовые, полиция, Гриша.

– Ещё одна пара глаз не может оказаться лишней в таком серьёзном деле, – возразила она.

Князь поймал взгляд друга и с полной серьёзностью спросил:

– Ты не шутил, когда говорил, что будешь сотрудничать с медиумом?

Григорий Алексеевич неловко покрутил набалдашник трости. Недовольство близкого человека, очевидно, сильно давило на него, но он всё же принялся убеждать Ранцова в разумности совместного расследования.

– Мы ведь тоже изучали карты. Выезжали на места. Но не зацепились за закономерность.

– Последнее, в чём я сомневаюсь, так это в незаурядном подходе графини. – Тон Власа Михайловича сделался колючим и несколько раздражительным. – Ты и впрямь собираешься допустить, чтобы Мария Фёдоровна ходила там, где с большой вероятностью орудует преступник?

Некоторое время мужчины провели в перепалке, решая, как было бы лучше поступить. У каждого находились железные доводы, и каждый был не согласен с другим.

– Твоё начальство едва ли допустит участие постороннего. – Князь с вызовом скрестил руки на груди.

На спокойном лице барона появилась редкая для него ухмылка.

– Начальство готово привлечь кого угодно – хоть танцовщицу с бубном, – лишь бы я преподнёс им преступника и положил конец всей этой шумихе.

Графиня выразительно кашлянула в ладошку. Когда две пары глаз устремились на неё, она заговорила:

– Насколько мне известно, в особых случаях полиция принимает помощь от… уличных добровольцев, так, скажем?

Григорий Алексеевич кивнул, подтверждая её слова:

– Совершенно верно. Постановление от 1845 года – о поощрениях для граждан, оказавших содействие следствию.

Князь замер, оценивая их обоих напряжённым взглядом.

– Ну что, Влас, будете добровольцами? И о безопасности графини беспокоиться не придётся.

«Откажется», – не сомневалась Мария. Однако князь неожиданно для всех, казалось, был более чем доволен таким решением.

Третий день кряду он стоял под окнами дома графини Ельской. Равно как и в первый день, приказывал ногам замереть на месте и неизменно отклонял приглашение подождать внутри, поскольку знал, чем это чревато.

В этих стенах Мария Фёдоровна переставала быть только хозяйкой спиритического салона, светской барышней или мошенницей. Для обитателей этого каменного строения графиня становилась тётей, другом, благодетелем и просто Марией, которой для Власа, очевидно, не существовало и не будет существовать. В последнем, однако ж, он начинал сомневаться.

Дверь распахнулась. Князя обдало теплом и запахом сладкой выпечки. Звонкие голоса обласкали слух, а образ Марии Фёдоровны – сияющей и улыбчивой – поселил в душе чувство острой тревоги.

Она ступала к нему, ступенька за ступенькой, под дробный ритм его разбушевавшегося в груди сердца.

– Вы рискуете быть накормленным против воли, ваша светлость.

– Простите? – сипло переспросил Влас и дважды проклял голос, что так не вовремя подвёл.

В окне прихожей появилась женская фигура и исчезла.

– Боюсь, если вы и завтра не зайдёте к нам, нянюшка затащит вас в дом и не выпустит, пока вы не отведаете её стряпню.

– Ваша няня необычайно добра.

Графиня тяжко вздохнула, одновременно подтверждая его слова и выражая озабоченность данным фактом.

Он помог ей подняться в повозку и дал знак извозчику. Как и вчера, в качестве средства передвижения Влас выбрал пролётку – экипаж лёгкий, с открытым верхом и, что немаловажно для их предприятия, поворотливый и быстрый. Пролётка бойко мчала их к парку, оставляя позади размытые картинки домов, фонарей и редких прохожих.

– Полагаете, сегодня нас тоже будет ждать неудача? – спросила Мария.

Князь повернулся к ней всем телом. Он поймал себя на том, что беззастенчиво обводил взглядом профиль графини. Если она и заметила, то виду не подала.

– Хоть мы и считаем, что похититель вернётся, как уже делал это, следующий шаг таких людей предугадать весьма непросто.

– Таких? – Мария Фёдоровна повернула к нему голову. В её глазах появился намёк на интерес.

– Умалишённых, – пояснил он. – Не могу говорить с уверенностью, но, судя по судебным и больничным записям, большинство громких преступлений совершалось людьми, которые страдали от душевных недугов. Когда я обучался в столице, один из профессоров настаивал, что некоторые потрясения или потери влияют на нас самым непредсказуемым образом. Он предполагал, и я склонен согласиться с ним, что они, подобно маленьким паразитам, в какой-то момент могут взять верх над своим хозяином.

– Больные и разбитые – из ваших слов выходит так, что судить душегуба нельзя? – Графиня добавила в голос силы, чтобы перекричать грохот и стук пролётки.

Он приблизился к ней, всё ещё оставаясь на расстоянии, которое считалось приличным.

– Отнюдь. Болезнь нужно лечить. Не можешь взять её под контроль самостоятельно, найди того, кто поможет. Пустить на самотёк – первое преступление в череде последующих.

Извозчик потянул вожжи на себя, лошадь недовольно всхрапнула, но всё же сбавила темп и остановилась. Стуча копытом, животное ждало, пока пассажиры покинут повозку и облегчат его ношу.

Дежурство начиналось с обхода северной части парка: широкая тропа вела через каштаны, молоденькие дубы, тополи и извивалась до изящного мостика, дугой нависающего над прудом. Летом сюда прилетали птицы, которые радовали глаза гуляющих. Они кормились зёрнами или хлебом.

Раскидистые ветви скрипели над головами, на некоторых липах покачивались заледеневшие листья. Со стороны пруда раздавалось карканье ворон, которое становилось громче по мере того, как князь и графиня подбирались ближе. Обойдя территорию, они выбрали незаснеженное место, скрытое от постороннего глаза кустами и деревьями, и стали ожидать.

– Вы планировали быть лекарем с самой юности?

Влас не удивился: она поступала так все дни, что они провели рука об руку. Сначала оба молчали, вслушиваясь в окружающие звуки и всматриваясь в пейзаж, в тени – во всё, что могло показаться подозрительным. Затем Мария Фёдоровна непременно спрашивала его о чём-нибудь. Темы были разными – от любимого блюда до любимых мест в семейной усадьбе. Влас отвечал скупо, не вдаваясь в подробности, но разговор поддерживал. Исключительно из вежливости, разумеется. По этой же причине он справлялся и об интересах самой графини.

Так, к примеру, Влас узнал, что Мария Фёдоровна много читала, владела ружьём, любила варенье из смородины, мочёные яблоки и холодец. «Диковинные вкусы диковинной женщины», – подумал он. Тем не менее никто из них не ступал на территорию чего-то более «личного». Уж слишком зыбким был грунт у такого рода вопросов.

– Отец хотел, чтобы я служил при дворе, – признался Влас, ощутив лёгкое покалывание в желудке. – В общем-то, до поры до времени я и сам желал того же.

– Отчего передумали?

– Не мог иначе.

«Совесть не позволила». – Часть правды осталась невысказанной, и Мария Фёдоровна будто бы поняла это.

– Что ж, во всяком случае, сейчас вы на своём месте.

– Я… – Он глубоко набрал воздух в лёгкие, намереваясь произнести то ли слова благодарности, то ли иную белиберду, но не успел. Ему закрыли рот. Буквально. Ладошка в перчатке крепко прижалась к его губам. Прищурившись, графиня оглядывалась по сторонам.

Одному богу известно, сколько они пробыли в подобном положении.

– Я точно что-то слышала, – твердила она.

Они побрели в сторону выхода из парка, оставляя за спиной пруд и карканье. Мария Фёдоровна выглядела собранной и настороженной. «И весьма бледной», – отметил он про себя. Тонкие женские пальцы то и дело тянулись к вискам, и всякий раз Мария Фёдоровна, будто бы спохватившись, одёргивала себя.

Когда они вышли на главную широкую дорогу с лавочками, кустами, статуями и даже небольшим бронзовым фонтанчиком, украшенным камнями, графиня вдруг замерла.

– Почему мы остановились именно здесь? – На самом деле это Власа мало волновало, но он всё равно спросил, чтобы как-то отвлечься от беспокойства о самочувствии барышни.

Графиня Ельская не была бы собой, если бы не совершила что-то неожиданное. Она толкнула его! Опешивший из-за грубого и сильного удара в грудь, Влас не успел подготовиться к стремительному падению. Перед глазами замелькали радужные огоньки. Грудную клетку сдавило. А из горла вырвался короткий стон, который тут же смешался с шумным вздохом свалившейся на него графини.

Похоже, теперь Мария Фёдоровна решила сбивать его не только с мысли, но и с ног.

Дыхание князя вальсировало по раковине её уха. Но уж лучше так, чем попасть под колёса экипажа, стремглав промчавшегося в нескольких аршинах. Страх кольцами обвивался вокруг колотящегося сердца. Кто бы ни управлял коляской, запряжённой парой лошадей, обычным извозчиком он точно не был.

Мария шевельнулась в попытке самостоятельно подняться. Руки и ноги плохо слушались. Одно неловкое движение – и тихое болезненное шипение обожгло её скулу. Она попыталась вновь, но, кажется, сделала только хуже.

– Ради всего святого, замрите! – Князь обнял Марию за предплечья и помог ей приподняться.

Влас Михайлович принял сидячее положение, но так и не выпустил её из поддерживающих объятий. Они оказались в позе, в высшей степени компрометирующей их обоих. Пройди кто-нибудь мимо – и репутация князя перестала бы быть незапятнанной. Впрочем, даже имя графини, которое временами связывали со скандалами в силу спиритической деятельности, нанесло бы ущерб.

Возможно, все эти мысли отразились на её лице, а может, князю просто-напросто опостылело сидеть с ней вот так. В одно очень ловкое действие Влас Михайлович помог им обоим встать на ноги.

Князь небрежно отряхивал себя от снега. Она последовала его примеру. Очистив платье и салоп, Мария вдруг поняла, что причёска распалась, а маленькая бесполая шляпка слетела с головы. Графиня задумалась: «Где бы она могла быть?»

– Начинайте говорить, Мария Фёдоровна. Жду от вас как минимум одно толковое объяснение моему отбитому копчику.

– Полагаю, спасение вашей жизни – достаточно веская причина?

Влас Михайлович вскинул подбородок и поймал её взгляд.

– От чего же вы меня спасали?

– Коляска. Непохоже, что извозчик намеревался останавливаться. Он непременно сшиб бы нас. – Она наконец обнаружила шляпку. Позади князя на снежном фоне искрились розовые бусины.

– Но я не заметил никакой коляски, – возразил он, когда Мария прошла мимо и нагнулась за пропажей.

Графиня оглянулась, напряжённо сжав мягкую ткань в руках.

– Грохота вы тоже не слышали?

– Удар головой затуманил слух на некоторое время. Но даже так – не припоминаю, чтобы так глубоко в парк хоть раз заезжал транспорт.

Мария спорить не стала. Мигрень, зеленоватое свечение вокруг коляски и лошадей, тот факт, что князь ничего не видел, – нужны ли ещё какие-либо свидетельства? Вне всяких сомнений: она вновь встретила призрака.

Оставалась последняя ступенька.

– Позволите зайти с вами?

Сколь в этом вопросе много неуверенности, столь же много надежды. Несвойственная князю робость не отразилась её собственной: со слабой улыбкой на устах она отступила в сторону и приглашающе махнула рукой. Сытный ужин – то немногое, чем она могла бы отплатить за парочку синяков.

Дом встретил их тяжёлой тишиной, которую нарушали разве что тиканье часов и далёкие стенания. Не позаботившись о том, чтобы сменить уличную обувь на домашнюю, Мария устремилась вглубь дома. Она ворвалась в гостиную. От представшей перед глазами картины её желудок болезненно сжался.

На узорчатом диванчике в самом углу распростёрлась нянюшка. Прижимая платок к губам, женщина душила в себе глубокие рыдания. Рядом серой тенью сидел притихший Илья. Мальчик теребил полы рубахи и смотрел себе под ноги.

Совладать с эмоциями графиня смогла только после появления князя.

– Что произошло? – пронзительный голос мужчины прогремел на всё маленькое пространство, заставив вздрогнуть всех троих.

– Влас Михайлович!

Племянник соскочил с дивана, уже через мгновение оказавшись подле князя. Илья спрятал лицо в шерстяном сукне мужского пальто и пустился в сбивчивые объяснения:

– Хотели порадовать… А потом я… Пошли обратно… Должны были сказать… Мне не следовало…

– Не следовало что? – Перестав быть неподвижной статуей, Мария приблизилась к ним и оборвала этот бессвязный поток фраз.

Оторвавшись от князя ненадолго, Илья тут же поник, спина его сгорбилась, глаза увлажнились.

– Не следовало оставлять её одну.

– Кого?

Племянник отчаянно замахал головой. Она собиралась требовать ответов, однако вовремя опомнилась, что перед ней всего лишь ребёнок, который был очень расстроен и напуган.

– Я так виноват… – всхлипнул он под усиливающийся плач нянюшки.

– Никто тебя не винит. – Мария едва ощутимо скользнула ладошкой по золотистым волосам Ильи. – Успокойся и расскажи обо всём по порядку.

Влас Михайлович похлопал мальчика по спине, и это ободрило его. Прерываясь на глубокие вдохи, Илья поведал им о том, как они с Анютой тайком от нянюшки отправились в булочную. Дети хотели удивить их, купив вкусности.

На пути домой Илья понял, что забыл в булочной перчатки. Он сказал, что быстро сбегает за ними, и оставил Анюту ждать у парка. Шагая обратно, он вдруг услышал крик. А когда добрался до места, где должна была быть Анюта, никого не обнаружил. Илья пытался найти её: звал из всех сил, оббегал соседние улицы. Но так и не нашёл.

Мария подошла к няне и с каждым словом племянника всё крепче сжимала её в объятиях, укачивая словно дитя.

Боль нянюшки резала Марию как остро заточенные ножницы цирюльника. Цепкая хватка женских рук оставляла следы, но Мария едва ли обращала на это внимание. Пустым взглядом она смотрела то на князя, утешавшего Илью, то на бледную гримасу мучения, в которой исказилось круглое лицо няни.

– Верни мне её, Марьюшка… Ради бога, верни…

– Даю тебе слово, – в бреду шептала графиня, осыпая женщину поцелуями.

С горем пополам её удалось усыпить. Оставив измотанную няню отдыхать, Мария отвела племянника и князя в столовую.

Руки дрожали, пока она дожидалась, когда закипит вода. Поставив чайник-заварник на ажурную корону самовара, Мария опустилась на табурет. В голове царила звенящая пустота. Перед глазами плыло. Её мутило. И в какой-то миг тошнота стала невыносимой. На ощупь она притянула к себе какую-то деревянную миску и поднесла ко рту.

Марию вырвало. Тяжко и болезненно. Хуже всего – у сего проявления слабости имелись свидетели.

Влас Михайлович молча протянул ей стакан воды и, лишь когда она опустошила его, заговорил:

– Совершенно нормально ощущать сейчас отчаяние.

Марию терзал страх, и князь это видел. Но испытывала она отнюдь не отчаяние. Мрачное чувство, которое разметало ледяные иголки по всему телу, было холодным бешенством.

– Я заеду за Гришей. Мы отправимся на поиски незамедлительно, – заверил князь на прощание.

Она печально усмехнулась: слова Власа Михайловича утешили бы, не знай она, что ускользающий ото всех похититель куда более недосягаем, чем можно вообразить.

Глава 4

Вези-вези меня, коляска

Как и всякой другой семье, им случалось сталкиваться с трудностями. Трудности бывали разномастные, но по большей части касались материального. Многое ломалось, чинилось и вновь приходило в негодность. Но даже в самое тяжкое время в доме не было так пусто и неуютно.

Они почти не разговаривали друг с другом: боялись ненароком обронить что-либо, что напоминало бы об Анюте. Собственная спальня уже вторые сутки казалась Марии клеткой. Потолок стал в разы ниже, а стены смыкались вокруг неё. Ни расправить плечи, ни вдохнуть полной грудью.

Пламя, заключённое в жестяные рамы фонаря, с которым обычно няня ходила проведывать хозяйство, отбрасывало на мебель тени, напоминавшие сгорбленные силуэты и пасти. Зловещие образы смешивались с картинами кошмара, что видела Мария незадолго до трагедии. Её Анюта. Её бедная девочка – напуганная и беззащитная. Но непременно живая. Иначе быть не могло.

Мария готова добраться до каждого духа в городе, чтобы поймать того самого, посягнувшего на счастье и безопасность её семьи.

Но, быть может, это и не понадобится.

В сжатой ладони захрустели лепестки, которые тут же осыпались крошкой на поверхность стола. Письма приходили неизменно. Однако на сей раз кроме цветов в конверте графиню ждало кое-что ещё. Конский волос и небрежно оборванный клочок бумаги с единственным словом: «Парк».

Послание, кажущееся одновременно значимой подсказкой и ловушкой. Для чего В. Д. отправил это? Как и откуда мог знать похитителя? Ведь конский волос очевидно указывал на преступника в деле об исчезновениях. Впрочем, это могло быть обыкновенным предположением. Барон и князь, к примеру, пускай и не остановились только на одном варианте, всё же склонялись к версии, что ищут они извозчика. Можно ли вообразить себе более убедительную кандидатуру?

Извозный промысел процветал. На улицах пруд пруди повозок и ещё больше тех, кто ими управлял. Едва ли кто-то заподозрит проезжающую карету. Едва ли кто-то станет колебаться, выходя на дорогу и ловя транспорт. К тому же украсть человека не такое простое дело. А извозчиками были, как правило, сильные мужчины, привыкшие таскать тяжести, с крепкой спиной, которая выдерживала долгие часы езды.

Однако всё ещё оставался листок с указанием на парк, да и повозка, под колёса которой Мария чуть не попала, была призрачной. Сколь же силён дух, учинивший столько преступлений? В её практике это не первый призрак, способный вмешиваться в мир живых. Утопленница Черноярского уезда долгие годы губила мужчин. Справиться с ней удалось только после того, как князь Ранцов сквозь толщу ненависти и злобы добрался до крупиц здравомыслия и человечности, которые в ней ещё остались. Призрак обрёл покой и ушёл. Вероятно, надлежало действовать подобным образом и сейчас. Раз так, то Марии ничего не оставалось, кроме как встретиться с извозчиком, который едва не сбил их в парке и который, возможно, причастен к похищениям.

Уличные фонари, которые тянулись вдоль всего парка, совсем не разгоняли тьму. Казалось, они пребывали в глубоком сне, который ничто не могло нарушить. Металлический фонарь Марии со скрипом раскачивался в руке. Огарок плохо освещал занесённую снегом тропинку, по которой она ступала осторожно, даже крадучись.

Мария бродила близ пустых резных скамей, голых крючковатых деревьев на пару с холодным ночным ветром и была близка к состоянию, в котором теряешь всякую собранность. Хотелось выть, ругаться или топать ногами.

«Доверилась незнакомцу», – корила она себя. Ей не следовало так слепо полагаться на человека, о чьих мотивах можно было сказать только: «Да чёрт его знает». Действительно ли В. Д. хотел помочь или же он подал ей гнилую верёвку, которая оборвётся при малейшем натяжении?

Покой парка нарушил оглушительный треск. Графиня зажала уши ладонями и широко раскрытыми глазами наблюдала, как мелкие осколки стекла из фонарей рассыпались у её ног, образуя неровную линию.

– Чем дальше в лес, тем больше дров. – Скрепя сердце Мария сделала шаг туда, куда указывали осколки.

Графиня шла мимо деревьев, лавочек и кустов и вот уже могла различить очертания входа – того самого, через который она попала в парк. Там её ждала коляска, окутанная зеленоватой дымкой, словно не из этого мира.

– Куда изволите-с ехать?

Голос духа скрипел, как петли старой двери, которые давно не смазывали. Вытянув руку с фонарём, Мария силилась рассмотреть Извозчика, но тот сидел не шелохнувшись, пряча лицо в высоком вороте тулупа, длинного и местами порванного. Из-под рукавов виднелись только пальцы, которые крепко удерживали поводья двух лошадей. Хоть она и прежде встречала призрачное животное – одну кошку с непростым характером, – удивляться меньше не стала. Гривы их мерцали едким зелёным цветом, а ещё были неухоженными: сплошные сбившиеся колтуны. Извозчик нарушал главные правила промысла: не имел жестяного номерного жетона и не следил за лошадьми. И это только те обязательные условия, о которых слышала графиня.

– Чтобы ехать, надо сначала с-с-сесть, судар-р-рыня, – прокаркал он, как показалось Марии, нетерпеливо и даже в несколько приказном порядке.

В том, что это не войдёт в список её самых обдуманных поступков, она не сомневалась. Однако мысли об Анюте и других пойманных в призрачную ловушку придавали ей сил. Как знать, вдруг это единственный шанс добраться до них и спасти?

Она замешкалась у подножки коляски, понимая, что может и не вернуться из этой поездки.

«Станут ли меня искать?»

В глубине души ей бы этого хотелось. Перчатки словно сами собой слетели с её рук. Одна упала прямиком под колёса, другая – чуть дальше.

Извозчик не обернулся, только ещё раз поторопил.

До последнего она думала, что нащупает лишь пустоту. Но поверхность стен, за которые она ухватилась, дабы сесть в коляску, оказалась твёрдой и реальной. Замерев на ступени, Мария вдруг обернулась и окинула взглядом округу. Обман чувств или игра воображения, но на долю секунды Марии почудилось, что рядом был кто-то ещё помимо неё и духа извозчика.

Давящая тяжесть в груди усилилась, когда графиня наконец устроилась на неудобном сиденье. Коляска тронулась с места. Перед взором Марии всё менялось с невероятной скоростью. Ветер хлестал по лицу, мороз крепчал, а руки немели от холода. Она почти пожалела, что в последний миг оставила перчатки в парке.

Вдруг Извозчик сбавил ход. Деревьев вокруг всё больше, а мрак становился более осязаемым. Коляска едва пробиралась через сугробы: копыта животных утопали в снегу и даже большие колёса не упрощали задачу. Сквозь свист метели и ржание до Марии долетало сердитое бормотание:

«Не заплатит, пиш-ш-ши пропало».

«Холод с-собачий. Но хуже с-с-собаки я».

– Ты уверен, что везёшь меня в верном направлении? – Графиня старалась определить местность, но было темно, хоть глаз выколи.

– Уверен-уверен, с-с-ударыня. Дураком считают. Но не дурак. Рублёвики[4] только не забудьте-с.

– И сколько же рублёвиков?

– Три.

«Призрак призраком, а цену назвал нешуточную», – подивилась она про себя. Учитывая состояние его транспорта и лошадей, он должен просить полтинник[5], не больше. Впрочем, поразительно уже то, что деньги интересовали его даже после смерти.

Мария пробралась рукой во внутренний карман. Сначала она ощутила мягкость ткани, и только потом тепло начало понемногу подбираться к её пальцам. Она не удержалась от улыбки, однако ж хорошее настроение мгновенно испарилось, когда графиня поняла, что карман пуст. Словно почувствовав её заминку, извозчик резко натянул поводья.

– Вы ведь заплатите-с? – Из-под ворота его тулупа раздалось почти змеиное шипение.

– Кажется, я забыла кошель дома.

Коляска резко остановилась. Шея Извозчика тоже оставалась неподвижной, но вот голова… Голова повернулась к ней с противным хрустом. Мария заглушила вскрик удивления ладонью, не отводя глаз от синюшного, распухшего лица. Его губы были плотно сжаты, а из-под покрытых инеем ресниц смотрели два чёрных глаза.

– Все дворяне жадюги. – Рот мужчины не открывался, но она слышала его так же ясно, как себя. – Лиш-ш-шь бы не платить. Скольких сгубила ваш-ш-ша алчность! Ваша распущ-щ-щенность!

Дух страшно разозлился. И чем злее становился извозчик, тем сильнее раскачивалась коляска. Вцепившись в кресло, Мария предприняла попытку утихомирить его:

– Я не говорила, что не хочу платить. Вот. – Ей не сразу удалось отцепить от шали украшение и протянуть его призраку. – Брошка ведь покроет поездку?

На мгновение голос Марии дрогнул, но она сумела вернуть самообладание: брошь была не столь дорогой, но ценнее многих предметов, коими она владела. Её Марии вручил отчим, и графиня ни за что бы не рассталась с подарком при иных обстоятельствах. Но между милым сердцу прошлым и будущим, в котором она спасла бы Анюту, выбор очевиден.

Тряска прекратилась, а сам Извозчик подозрительно притих. Не было ни слов, ни разъярённых жестов, лишь ресницы растерянно трепетали. Никто из похищенных не пытался ему заплатить? Такое вполне могло быть, ведь с городских улиц он крал кого ни попадя, у кого денег либо не было, либо каждая копейка на счету. Дети, цирюльник, любовники в бегах – много ли у таких монет и ассигнаций в кошеле?

Судя по его поведению, деньги для призрака – тема болезненная. Бедность, ограничения и ухищрения – у неё в жизни тоже было многое, она прибегала ко многому. К великому облегчению, собственные нравственные ориентиры всё же не сбились настолько, чтобы повести её по дороге, в конце которой становишься злым духом.

– Я сделала то, о чём просил, так почему же мы до сих пор стоим? – В интонации графини ясно угадывалось, что возражений она не потерпит.

– Так точно-с!

«Как и думала. – Мария уставилась в сгорбленную спину внимательным взглядом. – Полон затаённой обиды и гнева, но малодушен, если проявить напор».

Лошади прибавили шагу, вновь везя коляску в самую чащобу. Графиня поняла, что, пока успокаивала духа, тот завёз её в лес. Луна ненадолго покинула уютную колыбель облаков и подсветила очертания елей и сосен, которые могучими стенами отгораживали их от остального мира с двух сторон.

Пальцы графини отстукивали неровный ритм по коленке. Извозчик покинет мир живых, только если она заставит его отпустить обиду, что до сих пор тревожила и не давала упокоиться.

Она не знала, сколько ещё им предстояло ехать, но знала наверняка, что должна попытаться разговорить призрака. Они непредсказуемые и вспыльчивые, могут пугать и пускать пыль в глаза, однако у всех встреченных Марией духов имелось кое-что общее: желание рассказать свою историю.

«С чего начать? Как подступиться?» – Поразмыслив немного, она решила спросить о том, что лежало на поверхности.

– Должно быть, нанимать транспорт нынче недёшево?

Извозчик поёрзал на козлах и сильнее дёрнул за поводья.

– Так оно, с-сударыня. Как есть т-т-так.

Графиня вслушивалась в речь духа и вдруг поняла, что заикается он словно очень озяб. Судя по цвету и состоянию кожи, к гибели Извозчика привёл холод.

– За коляс-ску, за лошадей, испорченную уп-п-пряжь, ремонт. А в конце д-д-дня за каждого человека приход-д-дится платить.

Извозный промысел нелёгок, это правда. Особенно для тех, кому не довелось обзавестись собственной повозкой. Такие работали без выходных, с самого утра и даже ночью. Доставалось им и от недовольных пассажиров, и от полицейских чинов, но в первую очередь – от хозяев.

Коляска с грохотом замерла. Марию тряхнуло и придавило к спинке сиденья. Она неловко дёрнулась и ударилась затылком о ту часть коляски, которая должна раскрываться, чтобы спасать от дождя и палящего солнца.

Перед глазами плыло, и тем не менее она отчётливо слышала, как спрыгнул Извозчик, как заскрипел снег под подошвой его обуви.

– Приехали-с.

Не зная, что её ждало и сколько времени у неё осталось на разговоры, графиня стала действовать в лоб:

– Хозяин бил тебя, верно?

– П-п-прошу за мной, – низко пробубнил он рядом с ней.

Помутнение отступило, и она увидела протянутую ладонь, на которой не было нескольких пальцев. Вскользь её взгляд выхватил и странные пятна на запястьях.

От макушки до пяток Марию пробрала дрожь. От вида Извозчика её охватывала оторопь и переполняла жалость. Руку, которой она приняла помощь извозчика, тут же прошибло острой болью. Даже воды озера не были настолько ледяными, как прикосновения этого духа. У Марии сводило зубы и подгибались ноги, но она послушно ступала подле извозчика.

В лесу музыка ночи звучала куда более устрашающе, чем в городке. Шум игольчатых верхушек елей, шуршание падающего снега, кажется, даже волчий вой коснулся слуха графини.

– За что он избил тебя в последний раз? – попробовала она вновь.

Извозчик ссутулился, на застылом лице не появилось эмоций, но Мария и без того ощущала его отчаяние и злость.

То ли Извозчик уже давно хотел кому-нибудь пожаловаться, то ли проникся к единственной заплатившей барышне симпатией, но он начал говорить:

В тот день мела пурга, мороз стоял такой, что едва можно было встретить кого-нибудь на улице. Но для извозчика любой день рабочий, даже самый скверный на погоду. Единственный пассажир появился только под вечер и мог стать для извозчика настоящим спасением от гнева хозяина. Вместо этого принёс с собой злой рок.

Знатный господин не только отказался платить за поездку, заявляя, что «хворая кляча и та довезла бы его быстрее», но и выдал несколько тумаков напоследок.

Когда извозчик рассказал об этом хозяину, надеясь на сострадание, то, конечно же, его не п ол уч ил.

Боль. Кряхтение. Боль. Стоны. Боль. Вот и всё, что он помнил о последних часах своей жизни. Его били так крепко и жестоко, что в какой-то миг он впал в глубокое беспамятство. Хозяин же решил, что он умер, и, дабы не держать ответа перед полицейскими, отвёз в лес и бросил в снег, который стал его могилой.

С того дня для хозяина ничего не поменялось. Лошади извозчика продолжали тянуть на себе кареты и коляски, он продолжал выручать деньги. Так было до тех пор, пока они не подхватили сибирскую язву и не подохли. Однако некоторые извозчики шептались, что животные последовали за тем, кто их кормил, поил и был добр.

«Игрушка для битья». – Мария с собой никогда бы не позволила обращаться подобным образом. Графине стало жаль извозчика, слишком слабого и неспособного дать отпор. У него не было даже возможности научиться постоять за себя.

Однако честный рассказ Извозчика так и не добавил ясности мотиву похищений.

«Полнейшая бессмыслица». Она поняла бы, если дух вымещал ярость на тех, кто владел другими извозчиками. Как, затаив обиду на любимого, утопленница вымещала обиду на всех мужчинах, случайно забредших к её озеру.

Они остановились недалеко от трухлявой постройки. Её крыша сильно накренилась, брёвна явно прогнили, а дверь одним чудом держалась на петлях. Должно быть, это была хижина казённого лесничего, который сторожил земли в то время, когда эта часть города ещё принадлежала какому-нибудь помещику.

Мария посмотрела на духа с немым вопросом. Графиню непреодолимо тянуло внутрь, но призрак молчал, не объяснял, с какой целью привёл её сюда. Тогда она решила пойти и выяснить это сама.

Дверь подалась неохотно. Аккуратно переступив высокий порог, Мария оказалась в просторной единственной комнате. На входе были видны очертания печки, где-то в углу стояла лавка, на которой могли поместиться двое. Когда взгляд обратился к углу противоположному, она перестала дышать.

На полу, тесно прижатые друг к другу, лежали люди. Мария лихорадочно скользила взглядом по телам, выискивая пальто, длинные косички или шаль Анюты. Графиня сделала шаг, но хижину наполнил морозный воздух, пришлось с трудом повернуть голову к объявившемуся призраку.

– С-с-спят. А я в-в-вот не спал. С-с-скоро и они п-п-перестанут.

«Спят», – повторила она про себя, почувствовав огромное облегчение.

– Для чего похищать тех, кто никак не связан с твоей смертью?

– Иначе не п-п-получится. Он с-сказал, что ихние жизни п-п-помогут. Надоб-б-бно собрать только всех.

«Он? Помогут?»

– В чём тебе должны помочь эти люди?

– В-в одном деле, – уклончиво ответил Извозчик и, неожиданно встав перед ней, загородил вид на несчастных людей.

С трудом сглотнув, графиня задала ещё один вопрос:

– И сколь много тебе нужно жизней?

Из глаз Извозчика словно посыпались искры. Как будто кто-то пошевелил угли и дал им разгореться.

– Ваша будет последней, – впервые без запинки и дрожи в голосе ответил он.

Он бросился на неё и повалил. Из графини вышибло весь воздух. Невнятное мычание слетело с губ. Она успела сделать несколько коротких вдохов, прежде чем колено извозчика врезалось в её грудь, а руки обхватили шею. Он всем своим весом пригвоздил её к полу. В висках застучало, казалось, что она слышит, как скрипят её рёбра. Мария ни на мгновение не забывала, что Извозчик – призрак, но с каждой секундой помнить об этом становилось всё сложнее. Всё воспринималось так ярко.

Холод медленно растекался по всему её телу, руки немели, а пальцы на ногах охватывала судорога.

– Ты ведь не убийца! – Глупо, даже абсурдно: из-за него она медленно проваливалась в пугающую темноту, однако всё равно верила в то, что сказала. Извозчик показался ей простодушным, несколько трусливым, но отнюдь не жестоким.

Дух хватки не разжимал. Её преждевременное заявление не произвело на него никакого впечатления.