Приют ветров

Настоящие монстры живут не в чулане, а по соседству

Вышел месяц из тумана,

Вынул ножик из кармана,

Буду резать, буду бить,

Все равно тебе ходить.

(Детская считалка)

***

Let's dance in style, let's dance for a while

Heaven can wait, we're only watching the skies

Hoping for the best but expecting the worst

Are you gonna drop the bomb or not?

(«Forever young», song by Alphaville)

От автора

Друзья, я вот что хочу сказать. Микрорайон Химмаш находится так далеко от центра Екатеринбурга, что забрести туда случайно не выйдет, а там, между прочим, есть на что что посмотреть. Чего стоит спятивший лифт на улице Профсоюзной, тень оборотня в арке на Грибоедова, дети-пришельцы в чулане на Альпинистов или Нижне-исетский холм, на который однажды рухнуло воздушное судно. Словом, авиакатастрофа эта произошла в действительности, её описание вы найдёте на этих страницах, а потому я надеюсь на то, что не слишком всколыхну болезненные воспоминания среди тех, кого коснулась эта трагедия.

И ещё. Поведаю прямо сейчас о некоторых случаях, произошедших на Химмаше. В две тысячи двенадцатом году трое ребят-подростков из моей параллели спасли девятилетних девочек от педофила. Парни вытащили малышек через крышу гаража, а мерзавца скрутили и доставили в отделение полиции. В две тысячи двадцать первом году другой мужчина открыл из окна стрельбу по прохожим, среди которых была моя мама (к счастью, она успела спрятаться за овощной ларёк). Эти и другие случаи объясняют, почему я выбрала именно Химмаш для своей рукописи, кроме того, что я и сама там выросла. О Химмаше есть что рассказать, не так ли? И не только плохое, само собой. Наконец, я не ставила перед собой задачу напугать, вывалить грязь на читателей, чему-то там специально научить и всё такое, мне просто хотелось поведать историю, произошедшую в конкретных декорациях. Я позволила себе немного вольностей ради художественных целей, но в целом постаралась отразить Химмаш таким, каким его помню. Холмистым, зелёным, туманным, опасным, но интересным для игр. Так что вот вам рассказ о четырёх друзьях-химмашевцах, чьё детство пришлось на начало нулевых.

И да, благодарю всех причастных.

Глава 1

Федя Мусихин шагал рядом со своим бирюзовым велосипедом «STELS», держа его за отполированный руль. Худшего подарка на двенадцатилетнее, чем этот, пухлый розовощёкий мальчик не мог представить даже в самом кошмарном сне. Лучше бы ему вручили компьютер, приставку или старые дырявые башмаки.

На кой только чёрт мама купила ему этот велик? Наверное, потратила всю зарплату. Теперь Федя обязан научиться кататься, правда, ему совершенно не хотелось этого делать.

(Или всё же хотелось?)

Двадцатого августа две тысячи шестого года мальчик сидел с друзьями за праздничным столом, пил коктейль из бумажного стаканчика, смешав между собой Пепси, Фанту и Спрайт, и с ужасом наблюдал за тем, как его мама – Инна Сергеевна – завозит в квартиру железного коня. Федя старался не смотреть в этот момент на товарищей. И без того знал, что их челюсти отвисли до самого пола. Казалось, все вокруг только и мечтают о новеньком велике. Вот только сам именинник был не из числа таких вот мечтателей. До двенадцати лет никакого железного коня у него не имелось, и горечи по этому поводу он не испытывал.

(Или только думал, что не испытывал?)

Как бы там ни было маму Федя Мусихин любил, а потому всё же решил научиться крутить педали и сохранять равновесие.

Он вывез бирюзовый «STELS» на окутанную утренней дымкой Инженерную улицу и, заметив силуэты друзей уже там, вдали, возле мостика, махнул им рукой. На языке таяло апельсиновое драже «Тик Так», под ногами хрустели мелкие камни, в наушниках звучала песня «Forever young» группы Alphaville.

Федя запустил руки во влажный цвета пшеницы «ёжик» на голове, вытер вспотевшие ладони о полосатую кофту, затем вытащил из рюкзака баночку «Кока-Колы» и сделал несколько жадных глотков. Поправил квадратные очки с толстыми линзами, сдвинув их выше по переносице.

Школьник миновал магазин «Промтовары», на полках которого хлеб соседствовал с флаконами одеколона и коробками стирального порошка, затем остановился возле куста – тот звенел и судорожно дёргался. Насчитал на ветках семь воробьёв и двинулся дальше. Живот его перекатывался из стороны в сторону, джинсы сползали, обнажая то, что одноклассники называли копилкой. На уроках ребята целились под Федины брюки монетками, так что к перемене, бывало, он накапливал солидную для шестиклассника сумму.

 Наконец, мальчик встретился со своими друзьями.

 Федя нажал на блестящий язычок велосипедного звонка, тот громко отозвался и подросток, сам того не осознавая, тепло улыбнулся.

 Спустя мгновение переднее колесо, а через секунду и правый белоснежный кроссовок коснулись мостика над Исетью, ведущего на Хребтовый переулок и пустырь.

Мальчик покатил железного коня первым, за ним, держась за рукоятку гигантского «Спартака» – зелёного, с облупленной краской – зашагала Ульяна Подсекина. У девочки были тёмные кудри – короткие и непослушные, обгрызенные под корень ногти и вздёрнутый веснушчатый нос. Школьница прикрепила к раме пластиковую бутылку, так, что она касалась спиц, поэтому колёса при вращении громко шумели.

Следом отправился Максим Лешуков – мальчик со светлыми волосами и синими брекетами на зубах. Макс тоже был обладателем старого «Спартака», правда, школьник перекрасил его в фиолетовый, заменил некоторые детали, прикрутил новенькую корзинку и велик стал выглядеть просто отлично.

Вереницу замкнула Олеся Трофимова. Девочка везла свой небольшой красный «Салют», отбросив за спину золотые косички с резинками-вишенками на концах. Родители купили Олесе велосипед в комиссионном магазине, предупредив, что выглядит он слегка детским. И теперь девочка ездила, задевая коленями руль, но никогда на это не жаловалась. Просто потому, что не знала, что можно ездить иначе.

Шагая друг за другом по железному мостику, ребята напоминали команду черепашек-ниндзя, потому как всегда ходили со школьными рюкзаками за спинами. Привыкли к их тяжести и без них ощущали себя как без панцирей.

Осенний ветерок – в тот день по-особому тёплый – трепал синие ленточки, привязанные к рулю Фединого велосипеда, в круглом зеркальце отражалось уставшее и задумчивое лицо мальчика. Он прикидывал, не вернуться ли на обратном пути домой на троллейбусе.

Пустырь находился на краю Химмаша, – а это в двадцати пяти минутах от дома мальчишки. Далеко, учитывая лишний вес, ношу в виде железного коня и небольшие остановки на то, чтобы перевести дыхание. Но зато там точно не гуляли ОНИ.

Федя любил пустырь. Он считал, что мостик, ведущий к нему, как бы делил Химмаш пополам. За спиной оставались дворы со сломанными каруселями и железные пластины в форме букв «Ш» и «Е», лежавшие в переулках. Матерные надписи на электрощитах и бетонные плиты, на которых ребятня играла в космический корабль или «Фабрику звёзд», воображая себя на сцене. Ещё старая карга Лариса Дмитриевна – учительница математики со скрипучим голосом и башней бордовых волос. Но главное, что за спиной оставались ОНИ – ребята из другой школы.

Федя догадывался, что они скажут, начни он крутить педали у них на глазах. «Смотрите, жирдяй на велике», «Сисястый залез на сидушку», «Дай прокатиться, четырехглазая задница» или «Крути педали быстрее, очки на резинке». Да, это было бы в их стиле.

Вот поэтому-то мальчик и ходил на пустырь и совсем не радовался маминому подарку.

(Хотя на самом-то деле, конечно, радовался).

Школьник на что угодно мог бы поспорить, что попадись он им на глаза на своём бирюзовом «STELS» – косыми взглядами отделаться бы не получилось.

Плохие ребята мнили себя крутыми. Вертели в руках металлические зажигалки, за ухом носили сигареты. Зимой собирались на катке, звеня в рюкзаках отнюдь не лезвиями спортивного инвентаря. Они потягивали пиво, сидя на трибунах, разглядывали девчонок, кружащихся на льду, или целовались со своими, потом затевали драки с хоккеистами. С теми, кто младше, полнее или ниже их ростом, конечно же.

 Их любимыми вопросами были: «Чё палишь?» или «Есть пять рублей?»

Летом плохие ребята кучковались то в заброшенном детском доме, то на лодочной станции, забираясь всей шайкой на смотровую вышку. Там пробовали запрещённые таблетки, а потом до самого вечера визжали, как поросята, боясь спуститься по лестнице вниз. Так уже случалось, и не единожды: вещества искажали восприятие, и парням чудилось, будто до земли вовсе не пять метров, а все пятьсот, если не больше.

И уж, конечно, такие, как они, не упустили бы случая поглумиться над толстяком на новеньком велике. Будь он с друзьями или без них – это не имело значения. Плохиши всегда передвигались большими, опасными шайками.

За несколько дней упорных тренировок Федя кое-чему научился. Правда, до свободного владения транспортом было далековато.

На пустыре не было ни высоток, ни шумных автомобилей, ни пёстрых рекламных вывесок. Вместо этого – подсолнухи и гроздья рябины.

 Впрочем, называть это место пустырём не совсем справедливо. Участок за мостиком условно делился на несколько зон будто лоскутное одеяло. Где-то имелись постройки, где-то отсутствовали. По правую сторону вдаль тянулись маленькие дома, кусты и заборы. По левую виднелись и река, и поле, наконец, ровная поверхность земли, усеянная мелкими сорняками, – там-то друзья и катались на великах.

В десяти минутах от пустыря находилось Нижне-исетское кладбище, в пятнадцати – холм, с которого можно было взглянуть на то, как снижают высоту самолёты.

 В конце семидесятых годов как раз между этим холмом и кладбищем рухнуло воздушное судно. Снижая высоту, самолёт задел крылом дерево и разлетелся на части, круша всё на своём пути. Все пассажиры погибли.

Об авиакатастрофе тогда не писали газеты, как и о той, что произошла десятилетием раньше, когда другой самолёт неудачно приземлился на Нижне-исетский пруд, снёс часть жилого дома и санатория. Но случаи эти были в действительности. И о них мало кто говорил.

Шагая по пустырю, Федя вдыхал аромат костров и поленьев, опавших листьев и яблок. Из печных труб клубился дым, издалека доносился глухой стук топора, под ногами лопались ягоды рябины.

Достигнув назначенного места – ровной земли, Федя поправил очки, подтянул джинсы, затем не без труда перекинул одну ногу через раму, велосипед слегка пошатнулся, но устоял.

– Вперёд, «Пыхтящий Билли»! – крикнул товарищу Макс Лешуков. – Не смотри под ноги и чувствуй баланс.

Федя поставил стопу на педаль, второй чуть оттолкнулся, крепко вцепился в изогнутый руль и покатился вперёд, медленно набирая скорость.

Школьник поворачивал руль всё смелее, круги становились шире, движения резче, однако велосипед ещё вилял из стороны в сторону. Лицо Феди сделалось напряжённым, сосредоточенным. Он ощущал себя бегемотом, разъезжающем на большом колесе под разноцветным куполом цирка.

Полосатая кофта то прилипла к спине, то высыхала и надувалась как парус, ключи в кармане звенели. На пустыре было тихо, и Федя слышал собственное дыхание: сбивчивое, тяжёлое. Мальчик хотел, раз уж взялся, поскорее овладеть новым транспортом, уверенно передвигаться на нём по Химмашу, в случае надобности быстро мчаться на железном коне от обидчиков. И когда мама в очередной раз спросила бы сына о том, как обстоят дела с великом, Федя – полный, хотя, говоря честно, всё-таки толстый мальчик с пшеничными волосами и зелёными глазами смог бы гордо ответить: «Давай выйдем во двор, и я покажу!»

На васильковом небе пролетел косяк птиц, и Федя в очередной раз убедился в том, что пустырь – красивое и спокойное место.

Единственное, что портило общее впечатление – неприятный запах, который доносился со стороны очистных сооружений.

Аэрационная станция, находящаяся прямо за пустырём – пожалуй, самое зловонное место на карте Екатеринбурга, именно туда попадает большая часть канализационных стоков города.

«Дерьмо со всего города стекается прямиком на Химмаш», – говорила Ульяна Подсекина.

И, разумеется, в тот период жизни ребята частенько шутили на подобную тему.

– Федя, не знаешь, чем так воняет? Похоже, что воздух испортила чья-то большая задница, – ухмылялся Максим.

– Либо очень вонючая, прямо как твоя, – отвечал Федя.

Федины руки скользнули по рукоятке велосипеда, волосы взмокли, в животе урчало от голода.

Но мальчик усердно крутил педали, считал совершенные им круги, время от времени злился из-за того, что сбился со счёта. Он ненавидел велосипед. Но и любил его.

– Может, отдохнём? – предложила Олеся Трофимова, украдкой взглянув на уставшее лицо Феди.

Друзья привалились спинами к рюкзакам и минут пять сидели молча, восстанавливая дыхание. Ульяна обнаружила под ногами зелёное стёклышко и посмотрела сквозь него на пустырь. Ветер качал макушки деревьев, пышные облака спокойно плыли по небу. Девочка огляделась в поисках фантика или чего-то блестящего и поодаль, – там, где буйно разрослись лопухи, нашла серпантин: россыпь серебряных и розовых звёздочек. Палкой Уля выкопала неглубокую ямку, высыпала в неё серпантин, накрыла его стеклом и припорошила землёй – получился так называемый «секретик».

Прежде товарищи любили играть здесь в «Торнадо» – вставали в круг, брались за руки и раскручивались, что есть силы. Совершали кругов двадцать, а затем, на счёт «три» отпускали руки и с громким смехом разлетались в разные стороны – кто куда. Ещё устраивали поединки – кидались друг в друга репейником, договариваясь не целиться в волосы.

– Макс, а кто такой «Пыхтящий Билли»? – спросила Олеся. – Ты так Федю назвал.

– Первый паровоз в мире, – объяснил мальчик. – Вернее, один из первых.

– Сам ты «Пыхтящий Билли», – буркнул Федя Мусихин.

– Как скажешь, – Максим Лешуков вытащил из кармана мячик-мешок для игры в «сокс» и подбросил его несколько раз.

– Короче, ребзя, я вчера ходила в парк вместе с папой, – Уля сняла кроссовок и вытряхнула из него грязь. – Там, оказывается, в глубине есть овраг. Видали его?

Ребята помогали головами.

– Это я к чему, – продолжила Уля. – По обе стороны оврага – крепкие деревья растут. Знаете, о чём я подумала?

– О чём? – заинтересовалась Олеся.

– Давайте там канатную дорогу сделаем, а? Прямо над этим оврагом. Как вам идейка? Поднимите руку, кто за!

– Круто! Давай! – обрадовался Максим и поднял руку.

– Прикольно, я – за, – сообщил Федя.

– И я, – улыбнулась Олеся.

– Отлично, я раздобуду всё, что нужно, и напишу вам, – хлопнула в ладоши Ульяна, потом в шутку взглянула на драже «Часики», которые браслетом висели у неё  на руке и вздохнула. – Эх, блин, а мне, оказывается, пора. Вечером папа уезжает на вахту, хочу попрощаться.

– Ничего, мне тоже нужно домой, – вспомнила Олеся Трофимова. – Обещала маме помочь с уборкой.

– Тогда я с вами, – сообщил Макс Лешуков. – А ты, Федос?

– Э-э-э, – мальчик бросил короткий взгляд на свой велик. – Я останусь, у меня дела.

Товарищи переглянулись.

– Какие ещё дела? – изогнула чёрную бровь Уля.

– Личные, – отчеканил Федя.

– Ух ты, личные? – заинтересовалась Ульяна. – Это какие такие – личные?

– Всё вам расскажи, – деловито проговорил Федя.

– Да брось, выкладывай, – Ульяна откусила конфетку с браслета и ткнула товарища в плечо. – Или хочешь ещё покататься? Если да, так и скажи, в этом же нет ничего постыдного.

– Уль, отвали от него, – попросил Макс. – Захочет – расскажет. Поехали по домам.

Макс Лешуков тут же подошёл к другу, и мальчики обменялись прощальным ударом «кулак о кулак».

Олеся Трофимова вскарабкалась на свой красный «Салют» и на прощание махнула Феде рукой.

Ульяна показала товарищу «класс» – поднятый большой палец вверх. И совсем скоро за тремя велосипедистами, промчавшимися по железному мостику, сомкнулись кусты.

Минуло двадцать минут с тех пор, как Федя Мусихин остался на пустыре совершенно один. Очень уж ему хотелось ещё немного покататься на своём бирюзовом «STELS». Ненавистном велосипеде. И всё же немного любимом. Федя и сам не верил в то, что такой мальчик, как он, сможет долго и упорно крутить педали. Мальчик, который прибегал на уроках физкультуры к финишу не просто последним, а заставлял одноклассников ждать его чуть ли не до конца урока. Мальчик, который прогуливал ежегодные школьные спартакиады, и вместо них отправлялся на пару сеансов в кино. А потом, переступая порог квартиры, первым делом бежал в ванную комнату и совал в стиральную машину школьную форму, пропитанную ароматом попкорна.

Он поворачивал изогнутый отполированный руль вправо и влево, позабыв об усталости и пустом желудке. Под одеждой на локтях и коленях покрывались корочкой раны – в первую поездку на велике Федя падал почти каждые два метра. Теперь он не падал вообще, хотя всё ещё прилагал немало усилий для того, чтобы сдвинуть «STELS» с места.

Шестиклассник крутил и крутил педали со взмокшим на голове «ёжиком». На ладонях образовались мозоли, кофта прилипла к спине. Лишь ощутив сильную тошноту и пронизывающую боль в левом боку, Федя решил сделать привал.

Он лёг в траву, съел шоколадный батончик, затем подложил под голову руки и просто отдыхал, ни о чём не задумываясь. Вдали свистел топор, а сердце стучало маленьким молоточком. Пахло пижмой, опавшими листьями, очистными сооружениями и древесиной.

Мальчик почувствовал, как ноги его наливаются свинцом, а веки превращаются в два неподъемных занавеса. И вот Федю затягивал сон; с раскинутыми руками он летел вглубь бездонного колодца, а перед ним словно бы открывались чёрные створки, одна за одной. Он всё летел и летел, как летела Алиса в кроличьей норе. Федя тонул в чёрной стремнине, сон затягивал его в глубокую воронку. Вдруг створки исчезли, и на их смену явилось геометрические фигуры. Неоновые треугольники, круги и квадраты всплывали вокруг летящего вниз школьника, росли в размерах, заполняя всё пространство вокруг, весь Федин мозг, каждый его уголок. И когда уже казалось, будто фигуры не поместятся в голове и разорвут её на миллиард мелких частей, мальчика разбудило карканье ворон.

Федя открыл глаза, поднялся с травы, выпрямился, вытер губы тыльной стороной руки и пальцами прочистил уши. Ворон поблизости уже не было. Где-то далеко лаяла собака и шумела воздушная метла.

Школьник выпил ещё одну баночку «Кока-Колы» и тут же пожалел об этом решении. Мочевой пузырь запульсировал и Федя огляделся – кусты виднелись только на противоположной стороне реки, пустырь по мнению воспитанного мальчика никак не годился, а до квартиры шагать далеко. Федя повесил рюкзак на изогнутый руль и быстрым шагом отправился на поиски подходящего места.

Осенние листья усыпали дорожку из мелкого кирпича, неспеша ползли вслед за Федей Мусихиным, прилипали к подошве его белоснежных кроссовок. Кусты на пути, конечно, встречались, однако их то охраняла броня из высокой крапивы, то спящая на лужайке собака.

Вскоре Федя прошагал мимо смиренной и грязной Исети, обогнул кучу строительного мусора, затем миновал деревянный дом с обугленными стенами и несколько уцелевших. Кроны деревьев шуршали листвой и, казалось, шептали в спину школьника тайны. Федя повернул на Прибрежный переулок и немного погодя очутился у заброшенного на вид жилища.

Деревянный дом с зелёной отделкой стоял в частном секторе Химмаша. Забор кренился до самой земли, дикие подсолнухи на ветру угрожающе качали головами. Пройди мимо этого сооружения быстрым шагом и не заметишь, что в глубине заросшей тропинки за деревом боярышника прячется небольшая изба. Огород напоминал тропический лес: высокие, густо разросшиеся сорняки прижимались друг к другу, тянулись к самому небу, вьюнки заползали на кусты и деревья, путь преграждали прогнившие брёвна.

Федя ощутил неприятное жжение, мочевой пузырь уже исходил криком, а потому мальчик решил совершить то, чего прежде не делал: осмелился залезть пусть в заброшенный, но всё же чужой огород. Федя спрятал велосипед за деревом боярышника, перешагнул через забор и оказался среди зарослей. Вьюнки обвивали лодыжки, ветки хлестали по спине и плечам, паутина прилипала ко лбу, под ногами скрипели камни и стёкла. Кое-где лежали битые бутылки, над сараем кружили вороны. Руками Федя отгонял мошек, отодвигал листья и пробирался всё глубже и глубже в поисках подходящего места. И стоило Феде решить, будто место это, наконец, найдено, как вдруг он оказался застигнут врасплох…

– Ты что-то потерял, парень?  – раздался голос со стороны крыльца.

Федя медленно обернулся.

Глава 2 

Старик напоминал то ли стервятника, то ли мистера Бёрнса – владельца Спринфидроской атомной электростанции из мультфильма «Симпсоны». Он сидел под крышей на ступеньках крыльца и смотрел прямо на Федю. Бледное лицо казалось измождённым, на высоком лбу виднелись коричневые пигментные пятна, седые волосы – тонкие, безжизненные, почти прозрачные – торчали по бокам клочьями. На длинной худой шее грудились морщины. Одет мужчина был в старые чёрные треники, протёртые в районе острых коленок, и футболку с длинным рукавом цвета хаки – с дыркой под мышкой. За ухом он держал сигарету, в руках – большую глиняную кружку со сколом. Ноги старик сунул в домашние тапочки.

Школьник тут же ощутил, что в туалет он больше не хочет – всё желание вышло через пот, испарилось. И будь на месте Феди Мусихина другой мальчик – он давно бы уже убежал, сверкая пятками, сбросив со спины тяжёлый рюкзак. Но только не Федя. Федя считал, что убегать от стариков не слишком-то вежливо. Особенно, если ты забрался в их дом. Так что Федя просто стоял, прижимал руки к туловищу и смотрел на старика, не отрываясь. Большие глаза школьника за очками казались такими огромными, словно он надел на лицо две гигантские лупы.

– Ну, так что же, – снова обратился к Феде мужчина. – Я услышу ответ?

Мальчик вытер потные ладони о джинсы (да-да, Федя постоянно это делал), проглотил большой ком в горле и шевельнул пухлыми губами.

– П-простите меня, я думал, что это заброшенный дом.

Мужчина внимательно посмотрел на школьника и поджёг сигарету.

– У тебя что, нет друзей? –  старик глубоко затянулся и пустил пару колечек сигаретного дыма.

– Почему? У меня есть друзья, – Федя шагнул ближе к мужчине. – Максим, Олеся, Ульяна. Мы с детского сада дружим. – Теперь он мог разглядеть желтоватые зубы и мутные белки глаз незнакомца.

– А чего тогда один по таким местам лазаешь?

– Да я так… – Федя застенчиво отвёл взгляд в сторону. – А вы что, здесь живёте?

– Угу, – проговорил мужчина.

– У вас же забор свалился совсем.

– Ну, бывает, – пожал плечами старик.

Мужчина переставил ноги, и ветхие ступеньки громко скрипнули. Сбоку на окне колыхалась грязная занавеска, краска со ставней почти слезла, покрылась пылью. Под крышей висел улий, по сараю гуляла ворона.

– Ну, что замер? Не слышишь, что в доме чайник свистит?

– Чего? – брови Феди поползли вверх.

– Чайник свистит. Сбегай и выключи, раз уж пришёл. Вот, – мужчина протянул Феде кружку, – плесни-ка мне кипятка в кофе.

– Я… э, ну ладно…

Федя взбежал по ступенькам.

– Обувь только сними, – крикнул вдогонку старик. – Для себя кружку в сушилке найдешь, чай на столе, печенье и мёд там же.

В стенах дома пахло затхлостью, таблетками и эвкалиптом. Федя на цыпочках прошагал туда и обратно. Оглядел дом. Вдоль стен громоздилась старая коричневая и бордовая мебель, полы застилали узкие длинные коврики – половики. Всего в жилище было две комнаты: гостиная и спальня, ещё небольшая кухня, ванная и туалет. В зале время показывали часы с кукушкой, а стеллажи заполняли многочисленные тома, обтянутые тканью и кожей: Грэм Грин и Уильям Блейк, Джеймс Джойс и Шарль Бодлер, Юкио Мисима и Франц Кафка, Кобо Абэ и Фёдор Достоевский, Ричард Матесон и Максим Горький.

В тени коридора висела гравюра с изображением лодочника, плывущего меж отвесных берегов.

В доме на Прибрежном переулке царила полутьма. Мужчина предпочитал искусственное освещение естественному. Ему нравились настенные и напольные светильники с оранжевыми абажурами и, судя по всему, тени, разгуливающие под потолком.

Кухня была чистой, ухоженной. В углу на шкафах сушились травы, чистые вафельные полотенца стопкой лежали на подоконнике. Окно выходило на огород-тропический лес, в распахнутую форточку пробивался смолистый запах.

Когда над двумя кружками закружил пар, рука старика, напоминающая скрюченного от боли паука, нащупала на крыльце пачку сигарет. В воздухе чиркнула спичка и лицо мужчины вновь скрылось за серым облаком. Старик походил на детектива из нуарного фильма с характерным прищуром. Детектива в отставке, само собой.

Федя, сидевший рядом, осторожно поглядывал украдкой на незнакомца, чесал нос, закатывал рукава кофты, поправлял очки, двигая их вверх по переносице.

– Меня Иваном Григорьевичем звать, – протянул ладонь Феде старик. – Иван Григорьевич Осинцев.

– Федя, – мальчик ответил тем же жестом. –  Федя Мусихин.

– А это у тебя что? –  старик указал подбородком на израненные предплечья и локти Феди Мусихина.

– Да это так… мама велосипед на день рождения подарила, вот… учился кататься.

– И ты этому не очень-то рад? – мужчина поднёс ко рту сигарету и глубоко затянулся.

Федя пожал плечами.

– А сколько лет то тебе исполнилось?

– Двенадцать.

Старик присвистнул.

– Как же ты до двенадцати лет без велосипеда обходился?

– Как-то обходился…

– Ну, овладеешь транспортом и поймёшь, что многое потерял, – Иван Григорьевич сделал ещё затяжку, закашлялся и несколько ударил кулаком по своей груди.

– Никогда не кури, приятель, даже не пробуй. Это дерьмо собачье, вот что я тебе скажу.

Федя снова поправил очки, потом взял с крыльца кружку. Мальчик пил чёрный чай с липовым мёдом, мужчина – крепкий кофе без сахара.

– А почему вы так живёте, Иван Григорьевич?

– Как – так?

– Ну, как будто в заброшенном доме, хотя внутри – ничего: чисто, уютно.

– Ты посмотри на мои опухшие руки, Федя. У меня болят суставы. Я уже многие годы не покидаю пределы крыльца.

– Вы хотите сказать, что вообще не ходите на улицу? – изумился Федя.

– Говорю же – даже не спускаюсь с этих ступенек.

– Ого! А где вы берёте продукты и всё остальное?

– Ну, раз в месяц почтальон приносит мне пенсию и квитанции. А заодно и всё необходимое.

– Он и прибираться помогает?

– Нет, за чистотой в доме я слежу сам. Правда, это мне дорогого стоит…

Федя бросил взгляд на бледную, сжатую в кулак руку старика, кожа на которой просвечивала, обнажая рисунок тёмных выпуклых вен.

Вдали со скрипом крутился флюгер «кентавр», строилась крыша, шумела бензопила. По забору соседей шагал чёрный кот, а над сараем Ивана Григорьевича кружили вороны.

– У моей бабушки тоже болели суставы, но она ходила гулять с тростью. У вас есть трость?

Старик молчал. Он выпускал изо рта дым, задумчиво глядя в заросли.

– Дело не только в самочувствии, Федя. Я не только не могу, но и не хочу выходить на улицу.

– Но почему? –  не понял старика мальчик.

– Надо же, какой ты приставучий! Не хочу, и всё тут.

Федя насупился, но продолжил интересоваться положением дел.

– Вы что же, как Человек-голубь живёте? – с этими словами Федя набрал напиток в чайную ложку и отхлебнул.

– Это ещё кто такой?

– Персонаж мультика «Эй, Арнольд!» На самом деле его звали Винсент, он на чердаке жил вместе с голубями, а на улицу не ходил, потому что однажды решил, что на Земле хороших людей не осталось.

– Стало быть, я Человек-ворона. Ты только глянь, сколько птиц развелось, а ведь у меня даже нет урожая.

Иван Григорьевич хлебнул кофе и причмокнул губами.

И действительно, вороны бродили среди кустов, гуляли по крыше дома и крыше сарая, детали над огородом.

– Давайте я вам пугало сделаю, если птицы мешают?! У меня есть маска «Крик», вот было бы здорово, если…

– Нет. Не нужно. Я люблю птиц. Пусть прилетают.

Тут в нескольких километрах в аэропорте «Кольцово» самолёт покинул взлётно-посадочную полосу, оторвался от земли и взмыл в безоблачное небо. Раздалось гудение. Старик зажмурил глаза.

– Эм… Иван Григорьевич, что с вами такое?

Мужчина не отзывался и с такой силой сжимал веки, давил на них подушечками ладоней, что Федя не на шутку испугался, а не вытолкнул ли старик глазницы в свой череп.

– Вам плохо, Иван Григорьевич?!

Железная птица пролетела над крышей дома и вскоре стала такой маленькой, что скрылась из вида. Иван Григорьевич открыл глаза.

– Теперь всё в порядке. Да, теперь всё в порядке…

– Что? Что это с вами такое было?

– Самолёт, – прохрипел мужчина.

– И?

– Самолёт.

– Ну и что? – мальчик посмотрел в небо. – Тут же аэропорт совсем рядом. Я не понимаю.

– Из-за самолётов я из дома не выхожу, – с отсутствующим видом сообщил старик. – В некотором роде из-за них…

– В каком это смысле?

– Ох, не уверен, что эта история для твоих ушей, – Иван Григорьевич потёр шею. – Я могу тебя напугать.

– История?! – Федя поёрзал на месте. – Расскажите, пожалуйста, я очень люблю истории.

– Парень, мы же только что познакомились…

– Ну пожалуйста!

– Плохая идея, приятель…

– Иван Григорьевич, ну расскажите, – мальчик услышал свою мольбу со стороны и ему стало за себя стыдно, но вместе с тем что-то подсказывало Феде – старик и сам не прочь поговорить по душам. – Пожалуйста!

– Ладно-ладно, будет тебе история, раз уж застал меня врасплох. Только не выпрашивай. Не люблю, когда выпрашивают, – Иван Григорьевич придвинул тёмно-синюю пепельницу ближе к себе.

– По рукам. То есть, не буду выпрашивать, – Федя взял печенье и придвинулся ближе.

– Ох, ну тогда подлей-ка мне ещё кипятку и слушай. Но я тебя предупреждал…

Иван Григорьевич уставился водянистыми глазами в толстую стену дома. Другая же стена – стена времени – начала исчезать…

***

Часы показывали около восьми вечера, когда в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году самолёт Як-40 покинул аэропорт «Кольцово». Пассажиры летели по маршруту Свердловск-Кустанай-Джамбул. Две минуты спустя диспетчер услышал сообщение экипажа: «Отказал левый двигатель, раз… заводите нас… мы на сто метров».

Иван Григорьевич Осинцев – молодой на тот момент человек – шагал в сторону Химмаша. Як-40 отбросил на землю гигантскую крестообразную тень и принялся выполнять разворот над Нижне-Исетским холмом.

 Мужчина заслонил лицо ладонью от солнца – тусклого, едва поблескивающего на затянутом тучами октябрьском небе, однако мешающего взглянуть на увиденное, и нахмурился.

 Голубые глаза Ивана Григорьевича проследили за неровными движениями Як-40 и тут же расширились в ужасе. На полной скорости с креном в двадцать три градуса воздушное судно врезалось в склон холма, ударилось о деревья, развернулось на сто восемьдесят градусов.

Самолёт падал, разлетаясь на части и круша всё на своём пути.

 Иван Григорьевич ринулся вверх по холму и уже через двадцать минут от увиденного лёгкие мужчины словно бы сдавило колючей проволокой. По соснам и елям взрывом разбросало личные вещи, чемоданы, детали самолёта и… В общем, ничего хорошего Иван Осинцев там не увидел.

Мужчину била крупная дрожь, он метался от одного участка земли к другому в надежде отыскать выживших, возможно, оказать посильную помощь. Но не судьба.

Сильнее всего Ивана Григорьевича испугали не мёртвые, а живые. Мародёры – такие же очевидцы, как и он сам, однако решившие не помогать, а жадно стаскивать браслеты и кольца с жертв катастрофы, открывать их чемоданы и рюкзаки, вытряхивать кошельки и сумки.

Как добрался в тот вечер Иван Григорьевич до дома, вспомнить он не сумел. Словно бы в голове кто-то прошёлся той самой стирательной резинкой: синей стороной, способной избавиться даже от въедливой пасты, оставив на бумаге дыру.

Дойдя до кровати, мужчина, крепко уснул, не снимая ботинок. А когда проснулся, то заметил, что изменился: появилась рассеянность и раздражительность, тремор рук и мигрень. Но главное, что его голова превратилась в радиоприёмник. Тёмно-серый корпус, ручка настройки частот, неработающее колёсико, регулирующее громкость… Во всяком случае именно так он ощущал свою голову. Найти удобную позу для сна с головой-радиоприёмником оказалось делом не из простых. Твёрдые углы пластикового корпуса упирались в матрас, упругая антенна задевала изголовье кровати. Иван Григорьевич стал слышать белый шум, сквозь который пробивались неразборчивые голоса. Недовольные, злые голоса, голоса мародёров.

Со временем состояние стабилизировалось. Мигрень и тремор рук постепенно исчезли: Иван Григорьевич больше не расплескивал кипяток мимо кружки, а наливал воду из чайника ровной струёй. Боль от увиденного на время испарилась. И даже голова снова стала головой: с ушами и рыжеватыми волосами. Больше никакой антенны, колёсика и ручки настройки передач. Вместо этого глаза, уши, нос…

Но вот белый шум и голоса… они не спешили покидать разум мужчины.

Однажды ночью, ворочаясь в постели, открывая и закрывая глаза, Иван Григорьевич догадался, как следует поступить. Мужчина перекинул ноги через кровать, поставил стопы на холодный паркет, убрал прилипшие от пота к вискам пряди и тихо обратился к призракам, поселившимся в голове: «Прошу вас… Уходите! Оставьте меня в покое! Немедленно убирайтесь! Убирайтесь, я вас не звал и звать не собираюсь!»