Операция «Ух», или Невеста для Горыныча

Глава 1

“Знаете, что общего у Медузы Горгоны и царя Гвидона?

Тут должна быть шутка про букву Г, но… ответ другой.

Общая у них я, дочь – Змеина Подколодная, первая своего имени и, скорее всего, последняя. Потому что замуж я не выйду! Никогда!

Как бы папенька ни старался, на какие бы ухищрения ни пошел, сколько бы планов скользких ни строил!

А впрочем…”

– ЗМЕИНА!!! – раздался истеричный то ли рев, то ли вопль.

Двери в опочивальню с треском распахнулись, впечатались в стену, так что весь терем пошел ходуном. И в покои влетела моя сестра – Василисушка свет ее краса Солнцеликая, Прекрасная и во всех степенях ладная, кроме ума и характера.

– Опять из-за тебя все сорвалось!!! А ну убери перо! ЧТО ТЫ ОПЯТЬ ТАМ СТРОЧИШЬ????

Она коршуном нависла сверху, так что ее пышные груди буквально придавили меня пудовыми гирями, прости господи. На одну лег, второй накрылся. Мечта всех богатырей округи!

Я беспокоиться не стала, прятать написанное тоже, выжидательно наблюдала, как сестрица пытается по слогам прочесть бересту.

– Ч-то-о-о-о об-ще…

Понимая, что это надолго, пришлось прервать:

– Не старайся. Это историческая летопись.

По лицу Василисы пробежало раздражение.

– Не про меня? – зачем-то уточнила она.

– Вот еще, летопись на тебя тратить, – фыркнула я, но бересту все же скрутила. – Зачем пришла?

Василиса, похоже, уже запамятовала о причинах своего гневного появления. Моя сестрица была насколько красива, настолько же наивна и однозадачна. Тут могла бы быть шутка про первый пентиум, но их еще не изобрели.

Ее прекрасное личико вспыхнуло гневом, и на меня вывалилась тирада:

– Батенька никогда меня замуж не выдаст! Вчера явились королевичи ко двору, все красавцы неписаные. Заморские!!! Один краше другого, а богатство ого-го, – она растопырила руки в стороны. – А достоинства ВО! – расправила руки в косую сажень. – А золота столько, ах… – от количества золота сестрица аж задохнулась. – Три килограмма это много?

Я отошла к окну, отвернулась спиной к сестре, скрестила на груди руки. И пока длилась ее речь, сосредоточенно рассматривала в окно пейзаж Руси-матушки, уходящий вдаль. Просторы неописуемые, взглядом необъятные, дробями сложными поделенные на приданое между многочисленными дочерьми царя Гвидона. Снегом застеленные, вьюгой завеенные.

Не пройдешь, не проедешь без саней.

– И все мне понравились, – продолжала Василиса. – Я бы хоть завтра за любого, так опять ты вмешалась. Сегодня все королевичи в нужниках сидят!

– Королевский зад поднять не могут? – уточнила я, оборачиваясь и на мгновение потеряв контроль, мой язык из обычного превратился в узкий, раздвоенный.

– Змеища!!! – взвизгнула Василиса и принялась бить меня кулаками в спину. – Страшилище, уродина! Ты всегда мне завидовала, вот козни и строишь!

Я резко обернулась уже всем корпусом, трансформация была быстрой, хоть и не полной.

Два ядовитых клыка сверкнули, Василиса испуганно ойкнула и отпрянула.

– Полегче с-с-со с-словами, – прошипела я. – Один укус-с и ты с-с-статуя, такая же красивая, тупая и холодная!

И без того огромные синие глаза сестрицы совсем округлились. Чернющие ресницы захлопали от обиды, а в уголках навернулись слезы.

Василису стало жалко.

Вот искренне, не со зла она, а от глупости.

Я вернула себе человеческое лицо, вздохнула и принялась объяснять этой дурынде.

– Хочу напомнить, что полцарства у нас с тобой на двоих общие, – начала я. – И замуж нас по приказу батюшки положено также отдавать обеих одновременно. Твои принцы по одному не ездят, то брата притащат, то свата, то дядьку, то лучшего друга… Берут тебя, а заодно и меня, но что-то все резко передумывают. Две дочери за полцарства! Это главное условие батюшки!

– Тебя не берут, потому что ты… – она опять хотела сказать что-то про мою внешность, но предусмотрительно промолчала.

– Или тебя не берут, потому что неизвестно, кто из нас старшая дочь, – парировала, а заодно напомнила я.

Василиса задохнулась от возмущения:

– Зато я законная, от царевны Лебедь!

– А я точно родилась раньше на пару дней, – рыкнула я. – Нашему папеньке не нужно было накануне свадьбы комариком на острова Греции летать. Косточки у него, видите ли, от суровой зимушки промерзли. Загулял с Горгоной и бросил!

Василиса напыжилась, покраснела, но промолчала.

Потому что дальше эту историю хоть и знало все царство-государство но официально про нее говорить было не принято.

Мать моя, Медуза Горгона, решила, что в одиночку воспитывать дочь не собирается. Да и повадились к ней на остров всякие богатыри греческие шастать с мечами. Вот от греха подальше и отправила она корзинку с фруктами и новорожденной дочерью папе Гвидону.

Тот же слыхом не слыхивал, что Горгона-то, оказывается, была беременна, и радовался в то время другому событию.

Его законная супруга королева Лебедь разрешалась от бремени.

Дочь Василиса была самым красивым младенцем на свете, ни в сказке сказать, ни пером описать.

Все царство гуляло три дня и три ночи после того, как объявили о рождении столь славного ребенка.

А через пару дней информацию, идущую в народные массы, поправили, мол, оказывается, родилось два младенца: родила царица в ночь вторую – не то сына, не то дочь, не утенка, не лягушку, а противную змеюшку!

Правда же была чуточку иной.

Когда на Гвидону принесли меня в корзинке, тот сразу все понял. У меня были глаза папочки и змеиный язык мамочки.

Королева Лебедь долго билась в истерике, что такому чудовищу, как я, нечего делать во дворце, рядом с ее прелестной Василисой Прекрасной. Вдобавок еще обнаружилось, что Василиса умеет обращаться в премилого лягушонка, которого я то и дело пыталась сожрать в своей змеиной ипостаси.

Но Гвидон был непреклонен: то ли чуял сразу, что одна наследница хорошо, а две лучше, а может, чувства отцовские взыграли.

В общем, меня оставили.

И более того, официально объявили близняшкой Василисы.

Вопрос со старшинством только был до сих пор открыт.

– Я все равно выйду замуж! – насупилась Василиса. – Хочешь ты того или нет.

– Да пожалуйста. Кто ж против? – изумилась я и прищелкнула пальцами. – Ах, да. Я и против. Потому что полцарства наши общие, и я не позволю их разбазаривать на непонятных женихов. А тем более заморских! Полцарства не резиновые, лишних у нас не валяется!

Василиса пыхтела, злилась, мяла подол платья. Было видно, как мозги ее шуршат и соображают, пытаясь найти выход из ситуации.

– И как, по-твоему, тогда нам замуж выходить? Если ты за эти полцарства удавиться готова? – наконец спросила она. – Может, у тебя есть кто на примете, чтобы достойный был, и чтобы брат у него нашелся, чтобы нас двоих да в одни руки?

Я гневно сощурилась.

Если бы в наше время уже были в моде сильные и независимые барышни, я бы так Василисе и сказала. Мол, извиняй, но я как-нибудь без замужа, и тебе не советую.

А то знаешь, все эти лобызания в ночи, слюнообмен, фу – гадость. И вообще, я наполовину рептилия. Вдруг у меня процесс размножения как-то иначе устроен? А роды? Что если придется икру или яйца откладывать?

Я же хотела подойти к делу ответственно. Вначале изучить теоретическую часть, а потом уже переходить к практической. Разумеется, с самым наидостойнейшим кандидатом.

Василису же ничего из этого не пугало, она хоть сейчас была готова приступать, поэтому объяснять пришлось по-простому.

– Жених местный должен быть и со своим полцарством, то бишь жилплощадью. И не в ипотеку! Чтобы не он к нам со своими родственниками, а мы к нему. На расширение государства надо работать! Муж должен быть хозяйственным, надежным и богатым. И три килограмма – это мало!

– А четыре? – тупо уточнила Василиса. – Иван-царевич говорил, что у него четыре. Или двадцать четыре?..

– Если в сантиметрах – можешь подумать, – хихикнула я.

– Двадцать четыре сантиметра золота это нормально? – тотчас воодушевилась Вася и повернулась к дверям. – Пойду уточню, что он имел в виду вчера поздно вечером в беседке, когда про это говорил.

– Стоять! – тотчас опомнилась я. – В какой это беседке он тебе вечерком про свои золотые двадцать четыре сантиметра рассказывал?

Васенька зарумянилась.

– В северной, розами обсаженной. Там, правда, сейчас одни сосульки… Ты же не расскажешь батюшке?

Не скажу. Сама разберусь.

Заодно узнаю, как это Иван-царевич всеобщего проклятия на притягательность нужника избежал…

– У нас все равно ничего дальше лобызаний в руки не было! – Вася надулась и обвинила: – Из-за тебя, между прочим!

А, то есть не избежал. И то хорошо!

Но воспитательная беседа с царевичем точно требуется.

Шум со стороны внутреннего двора переключил мое внимание.

Пришлось вновь выглянуть в окно, чтобы с ужасом узреть целую делегацию, въезжающую через главные ворота.

На вороных конях, ржущих аки, собственно говоря, кони, топающих как сороконожки-переростки, во двор въезжала словно рота гвардейцев в золотых доспехах. Закатное солнце освещало чешуйчатый узор на латах, шлемах и даже перчатках.

– Раз… два… три… – принялась считать, выглядывая из-за моей спины, Василиса. – Четыре… шесть… десять. Ой, сбилась!

– Тридцать три их, – мрачно заявила я, узрев во главе этого балагана Черномора.

Дядькой он нам не был, а вот правителем соседнего царства вполне. Минус был только один – царство было под водой.

Василиса радостно взвизгнула.

– Змеюка, – похлопала она меня по плечу. – Кажется, твои пожелания сбылись. Тридцать три брата, все равны как на подбор, красавцы, ух! И с золотишком, ты представляешь, сколько Черномору регулярно с тонущих кораблей перепадает? И наши полцарства ему не сдались, у него свое! ОГРОМЕННОЕ!

Я даже не глядя ощутила, как глазки Василисы мечтательно закатились в предвкушении жемчуга морского да каменьев редких.

– Только царство это надо на тридцать три поделить, каждому сыночку по клочочку, – напомнила я. – И на берег выходить можно только один раз в год. Все остальное время там чахнуть!

– Ерунда, – отмахнулась Василиса, подбирая юбки. – Побегу встречать! Папенька, наверное, уже приготовил пир горой для таких гостей! Надо успеть привести себя в порядок!

Я даже не успела ничего ответить как легкомысленной бабочкой сестрица упорхнула и даже двери за собой не прикрыла.

Тридцать три богатыря во главе с Черномором тем временем сползали со своих коней, выстраивались в шеренгу, чтобы пройти в царский терем.

– Беда… Чтоб вас ежки пожрали, – задумчиво выдохнула я. Что-то подсказывало, трюк с нужником второй раз не пройдет. Батенька после вчерашнего конфуза всю еду проверит, прежде чем ею гостей потчевать. Да и праздник скоро… он непременно захочет сэкономить государев бюджет и справить сразу и Новый год, и две свадьбы…

В общем, плохой для меня знак. Очень плохой!

Придется самой спускаться к банкету. Пугать женихов прямым контактом, так сказать.

В отличие от Василисы, я прихорашиваться не собиралась. Подошла к зеркалу, оглядела себя с ног до головы.

Тощенькая, будто не кормили.

Бледненькая, словно на солнце не выхожу.

Нос длинный, а вот губы алые, словно только что крови напилась.

Еще были мышиного цвета волосы… кто-то назвал бы их серебряными, но я не питала иллюзий. Мои три волосины не чета царской косе Василисы, у той коса была с руку толщиной, а мои патлы непослушно таращились во все стороны, а иногда и двигались сами по себе хаотично, словно вот-вот готовились ожить и превратиться в змей.

Таких конфузов благо не случалось, но кто знает… кто знает.

Я еще раз глянула на себя в зеркало, сфокусировалась и вырастила на коже крохотные чешуйки, нарочно уродуя себя и делая еще более непривлекательной.

Чешуйки хаотично проступали одна там, другая сям – словно болезненная сыпь.

От удовольствия от проделанной работы я довольно высунула раздвоенный язык наружу.

Никакого замужа, мне и тут неплохо! Тем более ни один из тридцати трех богатырей не был моего поля ягодой.

В таком виде я и вышла из собственных покоев. Двинулась на банкет!

Себя показать, народ попугать!

Глава 2

Долго ли, коротко ли, но путь к банкетному залу я решила проложить через кухню. Это только говорят, что молния в одно место дважды не бьет, а на практике…

Я уже шуршала в кармашке платья суконным мешочком с “клизменной травой”, мечтательно прикидывая, хватит ли нужников в царстве сразу на тридцать три богатыря и всех сопутствующих жертв…

Но планам было не суждено сбыться: едва я завернула к кухне, как путь мне преградил Финист Ясный Сокол.

Я уткнулась в его серебряные латы носом и отскочила, как колобок от стенки.

Задрала голову, посмотрела в очи черные, оглядела кудри белые да морду смазливую. Альфонсовую – а вы как думали. Финист тот еще паскудник!

– Ты что тут делаешь? – выпалила я.

– Приказ вашего батюшки, не впущать царевну Змеину на кухню.

Я гневно сощурилась.

– И он поставил сюда тебя? Одного? – уточнила я. – Совсем ему тебя не жалко, что ли? Или у нас лишний Финист в царстве завелся?

Ясный Сокол тяжело вздохнул, похоже, ему было жалко самого себя больше, чем кому-либо. Ведь он все понимал… либо слушается приказов батюшки, либо…

– Если не отойдешь, – пригрозила я, – я сегодня же напишу письмо Марье Моревне, подскажу, где тебя искать…

Испуг промелькнул в глазах Сокола, и даже несколько мгновений он колебался. А я ждала, что же перевесит: страх между отцом или Марьюшкой… Я ставила на второе.

– Ни с места не сойду! – внезапно поразил меня ответом пройдоха. – Хоть два письма Марьюшке пиши!

Я невольно отступила.

Странно. Очень странно.

– Ну как знаешь, – туманно ответила я и развернулась, мгновенно переигрывая планы.

Пройоха Финист всегда знал, с каким огнем можно играть, а с каким нет. И со мной он, (с тех пор, как получил у батюшки политическое убежище) предпочитал не связываться.

И то, что Финист так себя повел, значило только одно: он явно был в курсе того, о чем еще не знала я… И нужно было узнать, чего именно.

Я двинулась к приемному залу, оттуда уже лились звуки гуслей-самогудов, гомон человеческих речей и заливистый смех царевны Василисы.

Она умудрялась ржать так нарочито и громко, что даже на другом конце царского терема эти “колокольчики девичьего смеха” были слышны.

Вдоль стен стояли столы, ломившиеся от яств.

В дальнем конце зала, за главным столом, восседал мой батюшка Гвидон, по правую руку от него находилась Василиса, а по левую Черномор с одним из сыновей – здоровым детиной, наворачивающим сразу целую баранью ногу.

Уже издалека было понятно, что дядька травит какие-то байки, а Василиса ухахатывается… так же как и с десяток других богатырей, сидящих за соседним столом. До них, видимо, доносились отголоски шуток.

– М-да… – пробормотала я, оглядывая этот праздник жизни, и шум в зале неожиданно затих.

Меня, похоже, заметили.

Даже гусли и те грустно взвизгнули на особо высокой ноте, которая повисла под сводами зала.

– Змеинушка! – радостно воскликнул отец, прерывая это тягостное молчание. – Только тебя и ждали! Проходи быстрее к нам, познакомлю тебя с женихами!

Я скрипнула зубами.

Но делать нечего, подчинилась.

А вообще, на будущее, это совсем унизительно, все же я царская дочь – а меня без всякого пиетета, представления, музыки и оркестра, гусляров просто так взяли и позвали к столу. Будто чернавку какую!

Я шла мимо десятков гостей и от вредности все же вымучила из себя самую опасную из улыбок, волосы на голове опасно гуляли ходуном и, кажется, немного шипели.

Краем взгляда зацепила Ивана-царевича, он как раз допивал вино из кубка, но тут же поперхнулся. Стоящий рядом царевич Елисей заботливо похлопал друга по спинке.

– Двадцать четыре сантиметра… – прошептала я одними губами, так, чтобы Иванушка понял, что я в курсе его вчерашних поползновений в сторону Василисы.

Царевич тут же побледнел…

– Страшная, как на портрете, – вдруг донесся до меня шепоток с другой стороны, я резко обернулась, чтобы понять, кто это сказал, но толпа из пятнадцати богатырей, явно младшеньких черноморовских, была мало того, что на одно лицо, так еще и на один голос.

Понять, кто из них “самоубийца”, так и не получилось.

Но меня больше интересовало другое… О каком портрете речь?

Про портрет я впервые слышала. Не припомню, чтобы вообще позировала.

К папеньке у меня появилось сразу много вопросов, и я поспешила к царскому столу еще быстрее, но, не доходя, увидела, как у одного из гостей в руках сверкнула позолоченная рамка.

Ни секунды не сомневаясь, я подошла ближе и, не особо размениваясь на вежливость, вырвала ее из рук.

– Кажется, тут не вы нарисованы, – буркнула я немного шокированному брюнету, про которого тут же забыла.

Вопросов к папеньке стало еще больше.

Сжимая в руках рамку так сильно, что могла сломать, я двигалась дальше.

– Змеина, все вопросы потом! – предчувствуя скандал, тут же осадил папенька Гвидон.

Вдобавок на мне тут же повисла Василиса.

– А вот и моя любимая сестричка, – защебетала она, утягивая меня на положенное кресло. – Мы с ней не разлей вода! Куда я, туда и она! Правда, Змеюша? Солнышко ты наше бледноглядное! Елочка ты наша новогодняя. Вечно зелененькая! Только губки красненькие, как шарики крашеные из стекляруса.

От такой наглости я даже растерялась. Всего на мгновение!

– А ты что, бессмертной стала? – прошипела я, глядя на то, как Василиса светится чересчур ярко, и дело даже не в знаменитой заколке с луной, которую она стащила из шкатулки с драгоценностями маменьки.

Уже второй раз за день меня не покидало ощущение, будто что-то идет не так.

– Ой, скажешь тоже, – отмахнулась Василиса. – Бессмертный у нас только Кощей! Да и того уже триста лет никто не видел. У нас, Змеина, скоро праздник!

– Новый год? – мрачно спросила я.

– Свадебка, – усмехнулся уже наш батюшка, и Черномор согласно закивал в такт ему, оглаживая свою длинную седую бороду.

– Одна? – с надеждой спросила я.

– Ну почему ж одна, – улыбнулся Гвидон. – Две, разумеется, Василискина и твоя. Я ж слова царского не меняю. Полцарства у вас на двоих одно, делить на четвертушки занятие гиблое. Дело за малым, женихов вам подобрать!

– Значит, женихов еще нет? – вкрадчиво и с надеждой уточнила я.

– Ну почему ж нет. Вот они! – Гвидон радостно обвел рукой зал. – Все бравы, величавы и достигли мирного соглашения по вашим с Василисой рукам.

При упоминании своего имени Василиса радостно захлопала в ладоши и нетерпеливо толкнула меня локтем в бок.

– Всё! Завтра объявят нам женихов. И ты ничего с этим сделать не сможешь! – прошептала она, и в ее голосе послышалась неприкрытая вредность, перемешанная с небывалой радостью.

У меня же внутри все рухнуло.

– А как же государево слово, что нас двоих разлучать нельзя? – спросила я. – А, батенька? Али кто на портрет этот так клюнул, что аж засвербило?

Я бережно положила перед отцом рамку с портретом, которую недавно выхватила у кого-то в зале.

– Батюшка, что это?! – вкрадчиво прошелестела я.

На лицевой стороне рамки был изображен портрет Василисы. Самой выгодной ее стороной – анфас! Вопреки традициям, не по грудь, а чуть ниже. И можно было бы завистливо сказать, что художник польстил, но нет. «Перси, подобные рассветным пикам», как превозносил их шамаханский посол, действительно имелись в василисином изображении. Как и толстая пшеничная коса, огромные голубые глаза в окружении длиннющих ресниц и пухлые розовые губки. Всем была хороша дочь царя Гвидона! Вот только шел к ней, как и положено, ма-а-а-аленький такой довесок. Изображенный на другой стороне рамки. И надо сказать, что мне художник льстить явно не собрался. Талант, да и только, нарисовал как есть! Худа, бледна, злобна.

– Как «что»? – батюшка хорошо держал лицо, все же не зря столько лет во главе государства, да и Черномор внимательно прислушивался к нашей перепалке. – Брачное послание, которое мы разослали всем королевствам в округе и даже дальше. В котором мы подробно расписали все сильные стороны этого брака. – Разумность в науках? – ехидно уточнила я. – Знание пяти языков? Ученую степень знаменитого Научного Болота? И вышивание! – Я обобщил ваши с Васей достижения. А что было делать…

– И все согласились на такое “обобщение”? – уточнила я. – Дядюшка Черномор, скажите, а как вы отнесетесь, если один из ваших сыновей станет камнем в первую брачную ночь?

От слов я перешла к неприкрытым угрозам и тут же получила каблуком в ногу от Василисы.

– Ну что ты говоришь такое, – хихикнула она. – Камень в постели в первую брачную ночь… ах, я краснею!

– Это не бревно!!! – гоготнул кто-то из сыновей Черномора, и зал тут же взорвался от смеха.

Смеялись все, кроме меня, нервно смотрящего на меня батюшки и самого Черномора.

– Кажется, я поняла задумку, – произнесла я, когда смех немного утих. – У вас же тридцать три сына, возможно, вы будете только счастливы, если избавитесь от лишних. А мне пойдет траурное…

На этом я с шумом отодвинула стул, на котором меня все еще пыталась удержать Василиса, и под взглядом десятков женихов покинула зал, но в свою опочивальню не пошла.

Двинулась к батюшкиным тайным покоям, там, частично обернувшись змейкой, юркнула в узкунишу за стеллажом и притихла. Уверена, пройдет час-другой – и Гвидон с Черномором придут сюда, обсуждать детали брака.

Я даже задремать умудрилась от скуки, так долго ждать пришлось, когда наконец цари сухопутный и морской вошли в покои.

От их былого расшаркивания в зале и следа не осталось.

Если там Черномор был милым дядюшкой, улыбчивым и травящим байки, то сейчас…

– Это оскорбление! Если ты думал, что я соглашусь на этот брак по таким условиям, то этому не бывать!

– Не горячись так, – пытался успокоить его отец. – Змеина иногда перегибает палку. Ее мать была так же вспыльчива, но ничего… отходчивая! Со временем!

– Смеешься? Это Медуза-то отходчивая? Гвидон, не гневи богов. Тебе просто повезло, что она не знала, что у тебя была невеста! А когда узнала, знаешь что было? Нет? А я скажу: все те статуи мужчин, которых она превратила в камень, до сих пор не расколдованы. У многих уже отвалились части тела! Да-да, те самые! От самого дорогого до не очень!

– Змеина не такая… – оправдал меня отец, и в голосе его появилось тепло. – Она девочка добрая и всегда такой была. Ты знал, что к ее окну часто прилетают птицы и она кормит их с ладошки?

– А потом ест? Прямо с перьями? Я слышал, у змей очень широкая челюсть, – уточнил Черномор. – Нет уж. Я все решил. Этому чудовищу в Морском царстве не бывать. Да даже если я соглашусь, ты представь, кого она родить может. Мне внук Кракен не нужен.

– Без Змеины Василису не отдам, – упрямился отец. – Хотите берег морской на полцарстве? Тогда берите обеих или никого.

– Никого, – четко припечатал Черномор. – Ивану-дураку навязывай свою Змеину. Может, и купится!

На этом разговор был окончен.

Черномор ушел, а батенька с горя присел на край царского стула…

Вздохнул тяжко так, стянул с головы корону, обнажая седую макушкуу, и уставился куда-то в стену.

Долго о чем-то в тишине думал, а после стукнул по столу и решительно встал.

Вернул корону на темечко и вышел, я же наконец получила возможность выползти из своего укрытия.

И радости моей не было границ!

Свадьба сорвана! Василиса перебьется как-нибудь без жениха либо батюшке все же придется придумать другой выход, чтобы все стороны были довольны.

Со спокойной душой я вернулась в свою опочивальню, рухнула в кровать, где свернулась под одеялом и сладко уснула.

А утром проснулась от тревожных колоколов, которые били тревогу, словно на нас напали! И отовсюду раздавались взволнованные крики:

– Царевну похитили! Змей Горыныч унес Василису!!!!

Глава 3

В зале царила давящая тишина, нарушаемая только громким хрумом тридцати трех жующих ртов. Это богатыри Черномора без особого вникания в ситуацию предпочитали обед разборкам.

Мол, война войной, похитили али сама сбежала, – а пожрать по расписанию.

Сам же Черномор выжидательно смотрел на моего батюшку, который читал то ли письмо, то ли записку, найденную в покоях Василисы.

Чем дольше читал, тем больше гнева проступало на его лице.

– Ну что там? – нетерпеливо выпалила я, потому что мне даже за спину батюшки заглянуть не получалось.

– Беда, Змеинушка… беда, – выдохнул отец, комкая в гневе письмо и резко вставая. – БЕДА!!!!

Его возглас подхватило эхо и разнесло под сводами зала.

Богатыри перестали жевать, заморские да окольные принцы нервно осушили залпом халявное вино из батюшкиных запасов.

– Похитил Змей Горыныч дочь мою Василису свет ее Прекрасную! Украл, ирод двухголовый, змей проклятый, солнышко наше ненаглядное! Вызволять ее надобно! Поход собирать! Какой-то нерешительный шепоток прошелся по рядам собравшихся, немного вяло забряцало железо в ножнах.

– Батюшка, а батюшка? – тихо поинтересовалась я. – А зачем Горынычу Василиса? Я все понимаю, но он же старый как… хм… Кощей. Его тоже триста лет никто не видел.

– Так это прежнего триста лет никто не видел, – раздраженно ответил мне Черномор. – А новому лет сто пятьдесят. Молод по меркам змеевым. Похитить решил красавицу, замуж насильно взять и полцарства оттяпать.

Я мысленно прикидывала варианты. Не сходилось. С географией у меня все отлично было – как-никак высшее болотное образование.

– Царство Горынычево это то, которое за лесами непроходимыми, реками непроплываемыми и горами непролазными, где копи золотые да брильянтовые? Так у него земель и богатств больше нашего раз в десять. Зачем ему наши полцарства?

– А что, лишние, что ли? – уже сам батюшка огрызнулся на меня. – Ты, Змеина, не лезь в дела мужские, тут тебе делать нечего, когда богатырская помощь нужна.

Я примолкла: и в самом деле. Может, промолчать?

Прикинула расклады – для меня ведь этот вариант развития событий был не так уж и плох, если Василису похитил Горыныч. Замуж ее возьмет, царство у него свое, на мое претендовать не будет…

– Черномор, сыновья твои нужны! Дочь мою вызволять! – провозгласил Гвидон, оглядывая переставших вкушать еду богатырей. Кажется, им перестал кусок в горло лезть. – Кто жаждет прославить себя в веках? Дочь мою спасти! Голову чудищу срубить!

– Головы, – поправил кто-то из зала. – У него их две…

– Головы, – охотно согласился отец. – Кто чудовище погубит, тому Василису в жены! Полцарства…

– А чем это отличается от прежнего предложения? – опять возник голос из зала.

Зыркнув по рядам, я неожиданно увидела Финиста Ясного Сокола, который ни с того ни с сего принялся выказывать интерес к ситуации. Это еще что за новости?

Батюшка мой сделал вид, что ничего не услышал. Он выжидательно смотрел на Черномора. Мол, поднимай сыновей – иди руби головы Горынычу.

– Кхе… кхе… Извини, конечно, – откашлявшись, начал Черномор. – Но мы никак твоей беде не поможем. Аль забыл ты, что мы только раз в год можем на берег сухой выходить всего на один денечек? Так вот, он прошел. Через часик-другой нам бы на берегу морском быть, сейчас откушаем и в путь!

У кого-то в зале началась нервная икота после такого поворота событий. Кажется, у Иванушки-царевича, он еще активнее принялся запивать икоту вином.

– А с чего вдруг вообще решили, что это Горыныч? – неожиданно раздался голос из дальнего, плохо освещенного свечами угла зала.

Пришлось даже присмотреться.

Говорившего я не знала, высокий, темноволосый, ладно сложенный, но и не огромный, как богатыри. Одежда на нем была не то чтобы простецкая, но и не царская. Ни вышивки золотом, ни каменьев вместо пуговиц.

Незнакомец стоял, оперевшись плечом о стену и скрестив руки на груди, казалось, он вообще случайно оказался в зале – так сильно контрастировал с могучими богатырями и их косой саженью в плечах да и с принцами заморскими холеными.

– Так видели его! – ответил Гвидон. – Полцарства крестьян видели, как он Василису через лес уносил.

– И записку оставил? – опять спросил незнакомец. – Что там? Требование выкупа?

– Никакого выкупа, – заскрежетал Гвидон. – Был бы выкуп, мы бы выкупили, а так просто глумится. На свадьбу зазывает! Через неделю – в новогоднюю ночь! Теперь понимаете, что спешить надо! Вызволять кровиночку мою!

В зале прошелся возмущенный шепоток. Заморские принцы в сомнениях перетаптывались с ноги на ногу.

– Батюшка, а батюшка, – робко начала я. – Надо ли так суетиться? Украли – и хорошо! Горыныч при своем царстве, брак выгодный, Василиса, поди, и не против даже. Ей-то уж замуж невтерпеж было! Ну, подумаешь, двухголовый… Одна голова хорошо, а две лучше…

Ляпнула я, и тут по лицу моего батюшки пробежала какая-то слишком заметная волна радости. Я аж осеклась.

– Она – да, замуж! А ты – нет! Нам такого нельзя. Но ты права, это же идеальный вариант. Две головы. Да еще он и змей…

– Что-о? – медленно протянула я, начиная подниматься с места.

– Да ты только послушай, – неожиданно принялся уговаривать меня отец. – Вы оба змеи, язык общий найдете. Приданое я отдам большое…

Я слушала и не верила.

Прислушивался и зал.

– Нет, – отрезала я. – Только через мой труп! Или его! Горыныча или кто он там!

– Тогда другой договор! – тут же согласился батюшка. – Отправляйся и вызволяй Василису. Ну сама подумай. Ты его точно одним взглядом приложишь и статуей сделаешь. В саду поставим! И даже голову рубить не придется!

– И какой мне резон? – с сомнением произнесла я.

– Отменю уговор насчет двойной свадьбы, – громко, так, чтобы весь зал слышал. – Высвободишь сестру, убьешь Горыныча, царство у него отнимешь – оно твое. И тогда сестрице твоей, Василисе, собственные полцарства останутся.

Я призадумалась. Гвидон с козырей зашел.

Предложение было выгодным. Забрать сестрицу, сделать статуей Горыныча, расширить государство.

Я уже почти размечталась, но здравый смысл заставил потрясти головой, вытряхивая оттуда мечтательное наваждение.

– Стоп! А если Василисе Горыныч реально понравился? Может, у них там любовь? Как я могу его в камень после такого?

Свою сестру я знала слишком хорошо. Она на долгом безрыбье могла и брачной ночи не дождаться.

Из опасений, что ей брак сорвут, Василиса могла Горыныча в оборот взять. Велик шанс, что пока я до этой принцессы-лягушки через непролазные леса доберусь, она уже икру наметает и головастиков выведет.

– Тогда сундук с приданым бери! – от отчаяния махнул рукой отец. – Если что, от нашей семьи подарком будет тому, за кого Василиса замуж пойдет! – судя по тому, как засияло лицо батюшки, ему такой вариант очень нравился. – А может, и сама найдешь кого. В походе этом.

Я заломила бровь.

– Кого это?

– А ты думала, я тебя одну отпущу, что ли? В леса, болота и горы?

– Да что с ней станет, – хохотнул едва слышно Черномор. – Таких земля не берет! Волосы на моей голове гневно зашевелились.

– Не нужен мне никто! – воспротивилась я. – Скакуна мне получше…

– Да ты и костра сама не разведешь, – оборвал отец. – За честь твою я не боюсь…

– Вот сейчас обидно стало, – буркнула я, понимая, что он все же прав. С костром я не совладаю.

– За отсутствие жениха для Василисы боязно, когда ты Горыныча это самое. – Батенька провел пальцем по шее и зычно крикнул в зал: – Кто согласен пойти со Змеиной вызволять Василису?!

Тишина.

– Убивать Горыныча не придется, – уточнил царь.

– А зачем тогда топн-топн в холодн лесн?.. – уточнил немецкий принц Гельмут.

– Затем, что если свадьбы с Горынычем не будет, я разрешу Василисе выбрать мужа из числа тех, кто поможет в пути Змеине! И полцарства! – и уже гораздо тише, что даже я едва расслышала, добавил: – А там, может, и со Змеиной в пути слюбится. Любовь зла, полюбишь и…

Батюшка, видимо, имел в виду “полюбишь и меня”, но не договорил.

Один за другим в центр зала принялись выступать королевичи да царевичи – жаждущие подвигов по освобождению принцессы.

Вперед даже дернулось несколько черноморовских богатырей, но на них тут же цыкнул дядька, и те вернулись за стол.

Оглядывая эту разномастную компанию мужчин из человек двадцати (и даже Финист там затесался), я энергично замотала головой.

– Я никуда с этой толпой не пойду. Батюшка, ты серьезно? Ты взгляни на них, они же тяжелее золотой ложки ничего в руках не держали. Ну ладно, может, еще мечом махать умеют. – Ради доказательства своей гипотезы я ехидно поинтересовалась: – Кто умеет разводить зимой костер?

На лицах половины царевичей отразилось недоумение.

– Я умею, – неожиданно вызвался Иванушка. – И друг мой Елисей тоже!

Я хмыкнула. Эти двое были из условно соседних государств, местную фауну наверняка знали, может, даже охоте обучены. Одна беда – Иван-царевич уж как-то сильно подозрительно налегал на вино, а Елисей…

На Елисея смотреть жалко было: худой, щуплый, какой-то полуобморочный. По слухам, в детстве он частенько болел, хотя с возрастом здоровье и стало лучше. Не помер бы в походе.

– А Елисей еще и травы знахарские знает, – добавил Иван, явно видя сомнения на моем и батюшкином лицах.

– Ладно, этих берем, – согласилась я.

– И Финиста – он неплохой воин, – добавил батюшка и, погрозив в воздухе пальчиком, громко объявил, зная удалецкую натуру Сокола: – Но без права на руку Василисы! Только как телохранитель! На лице Финиста тут же мелькнуло разочарование, он явно на что-то надеялся. Но кивнул, соглашаясь, а куда иначе деваться. Либо слушаться Гвидона, либо за тридевять земель его ждала Марьюшка… А выбирая из двух зол, он всегда выбирал не самое страшное.

– И нас!!! – Неожиданно из толпы выступили трое и хором выдали: – Трое из ларца одинаковых с лица! Мы телохранители! Будем делать за вас ВСЁ!

Я с ужасом взглянула на троих дуболомов, о которых в царстве ходили легенды. Однажды еще царевна Лебедь призвала их из ларца, чтобы они помогали ей в бытовых делах.

По ее задумке, всё должно было пройти гладко. Мол, одним рукавом махнула, стол накрыли молодцы из ларца. Другим рукавом махнула – терем после пиршества прибрала.

На деле все вышло наоборот: она махала рукавами, и эти трое тоже! Пока рукава не порвались!

Вдобавок в ларец обратно они тоже не вернулись. Так и остались при дворе бродить неприкаянными.

– Нет, – я замотала головой. – Только не они! Батюшка согласно кивнул.

– Еще троих максимум, – громко провозгласил он, фокусируя взгляд на самых ладных из толпы. – Вот этих еще, наверное, возьми! Вроде здоровые! Принц прусский Гельмут. Англичанина можно. Француза брать не стоит – говорят, они лягушек едят. Не уживется он с Василисой…

– Я пойду! – раздался неожиданно уже знакомый голос.

Из тени зала вышел тот самый темноволосый парень в обычной одежде.

Мой отец поморщился в сомнениях, словно пытался вспомнить, кто это вообще.

– А напомните, кто вы…

– Егерь, – по-простому ответил парень. – Следопыт. Внук Бабы Яги.

По лицу отца прошла тень сомнения.

Я тоже растерялась, как он тут вообще оказался. В царских палатах да среди принцев.

Словно читая в наших глазах немой вопрос, мужчина напомнил:

– Доставил вепря к царскому пиру, мне дозволили остаться. На руку Василисы не претендую, мне этот мезальянс ни к чему.

Гвидон подозрительно сощурился. Я тоже напряглась. А что, так бывает? Вот так просто от царской дочери да в отказ, когда еще и предлагают.

– А зачем тогда пойдешь?

Мужчина с каким-то равнодушием пожал плечами, совсем по-простецки.

– Серебра, злата да каменьев. А еще надел если мне выделят, возле гор дальних, что к избушке бабкиной примыкают, – было б неплохо.

– Там же хтонь одна бродит, – всплеснул руками Гвидон.

– Вам хтонь, а мне грибы да травы. Земледелием займусь, рожь посею. Так что? Берете с собой? А то без меня точно не дойдете!

От такого поворота Иван-царевич принялся бить себя кулаком в грудь.

– Да мы с моим отцом на охоте по триста верст ходили, да по болотам, да по горам. Да мы еще и дальше царства Горыныча дойдем, и без всяких егерей.

Внук Яги же принялся загибать пальцы:

– Поляна говорящих грибов. Навьи топи. Они, конечно, сейчас льдом закованы, но он слишком тонок. Непролазные горы, где нежить завелась. Лес поющих новогодних елок…

– Нашел чем пугать! – расхохотался уже Елисей. – Елками! Срубить их под самый корешок да к царскому пиру нарядными подать!

– Обожди, – остановил его смех мой батюшка. – Срубить всегда успеем! Пусть егерь идет! Злата и серебра у нас много, полцарства ему не нужны – только клочочек дальний да гиблый. Так пущай, чего б не пойти! Что скажешь, Змеина?

Я внимательно, но настороженно осматривала парня с ног до головы.

Он так же с нескрываемым интересом смотрел на меня. Без брезгливости, к которой я уже привыкать стала. Без страха. Просто с любопытством.

– Как тебя зовут? – спросила я. – Имя же у тебя есть, егерь?

– По-разному величают, я на многое откликаюсь, – улыбнулся темноволосый, и глаза его сверкнули зеленью в отблесках свечей. – Но вы можете назвать меня Вихрь.

Странное имя, подумала я. Впрочем, как еще могут звать внука Яги – как-никак вход в Навь охраняла. Так что Вихрь вполне подходящее имечко.

– Тогда в путь! – громко провозгласил царь. – Нельзя терять ни минуты. Змеина, собирайся. И прикажу приготовить ларец с золотом, коня и клубок путеводный!

Я с сомнением посмотрела на батюшку.

– Уверен? У него же координаты сбиты с тех самых пор, как Русь под санкции попала, и связь со звездами да другими светилами навигационными потеряна!

Батюшка только отмахнулся.

– Клали мы на те санкции. Наши умельцы давно уже клубочек обновили. Душу колобка вселили – русскую, теперь по долам да по лесам проведет, путь укажет, главное, чтобы к лисице на зубок не попался!

– За этим уж как-нибудь прослежу, – пробурчала я, поднимаясь от стола.

Но, вернувшись в свои покои, я все же решила не доверять прокладывание пути отечественным разработкам и на всякий случай отыскала в сундуке карту столетней давности. На ней было изображено царство батюшки еще времен его дедушки.

С тех пор, конечно, многое поменялось.

Полуостров Буян прибавился с южных земель – собственно говоря, за него санкциями нас и наградили.

Ледник с севера наполз – но пока не мешал. С запада картофельное царство процветало – это батька Ивана-царевича между охотой на зубров и воспитанием детей решил сельское хозяйство с колен поднять.

А с востока горы виднелись. И то, что за теми горами царство Горыныча расположено, еще сто лет назад было известно, вот только не ходил туда никто толком – только одна тропка на карте нашлась.

Что-то подсказывало, в лучшем случае она мхом поросла.

А в худшем – буреломом непролазным.

– Горынычу-то легко, – пробурчала я. – Он на своих крыльях за пару часов до нас долетел…

На лошадях же, по моим скромным подсчетам, дней пять пути, а то и все десять. Но успеть надо было за неделю!

А то выйдет замуж Василиса… а нам этого не надо!

Я вновь призадумалась, стоило ли вообще лезть на рожон в этом путешествии и так ли соблазнительны для меня земли за горами, – ответа пока не было.

Но делать нечего. Решение принято.

Я выбрала самую теплую шубку – красную с белым подбоем, шапку с мехом да перчатки. Змеиная кровь была холодна от природы, и замерзнуть в пути и впасть в спячку мне бы не хотелось.

Подумать стоило и о припасах. Батюшка наверняка снарядит по полной: хлеба да колбас с сырами. Но я была бы не я, если бы не перестраховалась.

Двинулась в сад, к Белке.

Белка жила в золотом теремке высотой с мой рост, грызла грецкие орехи, которые ей поставляли в обход санкций прямыми кораблями с острова Крит. Иногда через Белку, контрабандой, от родной мамочки приезжали редкие весточки и гостинцы. Но и это случалось не часто – раз в три весны. Так что сегодня я ни на что не надеялась.

В саду было особенно заснеженно, пришлось пробираться по высоким сугробам, через промерзшие кусты. По неосторожности спугнула стайку снегирей, прилетевших лакомиться красной рябиной.

Те с шумом вспорхнули, поднимая за собой мириады колючих снежинок, некоторые упали мне на нос, и я даже чихнула.

Но Белка моего приближения явно не слышала.

– Пссс, – опираясь плечом о белкин резной домик, позвала я. – Есть что интересное?

Наружу выглянула рыже-белая ушастая морда. С козырька домика на нее тут же спикировала снежная шапка, от которой Белка забавно отряхнулась, недовольно поморщившись.

– Таки золотые скорлупки, изумруды, рубины… – начала она, но я прервала:

– Это ты казначею предлагать будешь да моему батюшке. Я про другое…

Белка понимающе кивнула.

– Кешью, миндаль, кокосы… Из последних поставок таки фисташка и… – “Ореховый дилер” взяла театральную паузу и, оглянувшись по сторонам, прошептала: – Тс… только для тебя. Пекан!

Прозвучало даже для белки с каким-то священным пафосным придыханием.

– Давай всего по чуть-чуть, – кивнула я, протягивая красный суконный мешок. – С ягодами там какими-нибудь перемешай. А то путь долгий.

Белка заинтересованно моргнула глазами-бусинами.

– Куда? Аль замуж тебя таки выдали?

Похоже, слухи о том, что мою сестрицу украли, до Белки еще не дошли, пришлось пересказывать. Она суетливо кивала, охала, иногда хваталась мохнатыми лапками за не менее мохнатые щечки и издавала смешное: “Ох, ох, ох!”

– Таки моя прабабка Белка рассказывала про Горыныча. Говорила, пока жива была: «Са-арочка, белочка ты моя ненаглядная. Горыныч таки нормальный мужик. Все царство в кедровых соснах – не жизнь, а ска-азка!»

– И чего ж твоя бабка тогда сюда мигрировала из этой сказки? – прищурилась я.

– Так ей дом золотой пообещали. Во! – Белка постучала коготками по входу в теремок. – Кто ж знал, что зимой в нем таки от холода зуб на зуб не попадает, а летом от жары подохнуть можно. Но я бы не была Белкой Сарой, если бы побоялась таких трудностей!

Я беспомощно развела руками. Дело в том, что белке много раз предлагали переезд в другой, более комфортный дом, но та с золотом расставаться не собиралась, предпочитая показательно страдать.

Впрочем, свою часть сделки она также выполняла исправно. Золотые скорлупки и драгоценные камни лились из ее теремка рекой. Как ни крути, создание волшебное, актив ценный. Иногда чуточку склочный.

По итогу, скрывшись в недрах теремка, рыжая долго гремела, шуршала – пока не выглянула с полным мешком орехов.

– С тебя таки килограмм кедровых, Змеина! – прежде чем отдать, потребовала она. – Как вернешься, чтобы притащила. Уж очень хочется попробовать, о чем прабабка с такой любовью рассказывала.

– Договорились, – согласилась я, и мы хлопнули: я ладошкой, а она меня когтистой лапкой.

Я уже уходила, когда Белка остановила меня окриком:

– Тут гостинец от твоей матушки.

– Что? – удивленно обернулась я. – А чего ж ты раньше молчала?

– Таки забыла, – легкомысленно махнула лапкой Белка. – Пока все орехи сгрызешь, голова трещит – все мысли улетучиваются, не то что память. Вот только сейчас вспомнила.

Белка опять развернулась, только хвост мелькнул, и скрылась в глубине дома.

Вернулась с чем-то блестящим и аккуратно переложила мне в ладонь. Металл обжег холодом руку, и пока я недоуменно разглядывала тоненькое колечко с причудливой вязью, Белка выдавала инструкции:

– Не знаю, где-таки Медуза это нашла – но штука таки очень редкая. Ответственно заявляю! Белка Сара не будет врать! Это колечко способно мертвого вернуть. Из Нави сюда, в Явь!

– Ого! – присвистнула я. – И откуда оно у Медузы взяться могло?

Белка всплеснула лапами.

– А я почем знаю. Может, она Харону по темечку лопатой треснула, а может, договорилась с кем из местных. Это ж только названия у подземного царства разные что у нас на Руси, что у них в Греции. А по сути одно и то же! Аид – это Навь! Бери, в общем, что такому добру у меня среди орехов валяться.

Меня дважды уговаривать не пришлось.

Колечко аккурат пришлось на указательный палец. Гостинцами от матери я никогда не брезговала.

Была у Медузы чуйка на беду. Редко, но метко она попадала со своими дарами.

В прошлый раз вот костыль из тернового дерева прислала. Так тоже вовремя. Буквально через месяц батенька с лошади свалился да ногу сломал.

Пригодился костыль, в общем.

Значит, и колечко пригодится. Вопрос, кому?

С этими немного мрачными мыслями я пришла во внутренний двор.

Там уже были готовы отправляться в путь.

Черноморовы дети и сам дядька к морскому дому, а вот мы… за Василисой.

На фоне тридцати трех богатырей наша компания выглядела карикатурно и смешно – все разномастные и немного потерянные. Внушающее впечатление создавали только вороные кони: лучшие скакуны, которых батюшка выделил для похода.

Они всхрапывали, что пар из ноздрей, били копытами и всячески показывали, мол, давайте уже. Погнали! Почему стоим?

А стояли потому, что батюшка выдавал последние наставления:

– Чтоб путь ваш был легок – выдаю вам клубок путеводный. Чтобы в дороге не замерзли – лучину не гаснущую, чтоб еды хватало – скатерть-самобранку! Чтоб деньгами кому взяток дать – ларец с богатствами! – вещал Гвидон.

Я подошла поближе и тихонечко толкнула отца в бок. У меня опять начали появляться неудобные вопросики.

– А зачем мне тогда все эти царевичи в путешествии? Если есть и клубок, и скатерть, и лучина.

– Для порядка. – Батюшка откашлялся в кулак и добавил, весело сверкнув глазами: – Честь твою будут того… – Чего?? – со злостью, басовито уточнила я. – Беречь! – выпалил батюшка, отворачиваясь и бормоча едва слышно что-то про сроки, часики и счастливые возможности, коими некоторым следует воспользоваться. – Правда ведь? Царевичи удалые?! Будете честь Змеины блюсти?!

– Мы за честь завсегда постоять можем! – тотчас выдал Иван-царевич.

– С самого утра, как часовой на посту! – поддержал его Финист Ясный Сокол.

– Только солнце в окошке, а уже стоит! – гоготнул Елисей.

– А бываль и в ночи просыпаться! – заржал на ломаном русском Гельмут.

Запоздало я поняла, что среди собравшихся куда-то запропастился английский королевич. Вопросительно взглянула на батюшку, мол, а где?

Тот недобро покосился на Вихря, который пропускал мимо ушей весь инструктаж, проверяя упряжь на лошадях.

Виновник отсутствия англичанина сразу стал ясен, а вот история, за этим скрываемая, пока нет. Тем более что батюшка продолжал вдохновительные речи.

– Молиться буду за вас, – сказал он, размашисто накладывая рукой на всех знак благословения Перуна.

– Не бойтесь, мы вернем ее высочество Змеину в целости! – вышел вперед Иван-царевич.

– И в сохранности! – добавил друг его Елисей.

– Ни одна волосинка не пострадает на вашей дочери. Никто не посмеет к ней прикоснуться! – кивнул Финист Ясный Сокол.

– Все равно буду молиться, – упрямо сказал царь. – А вдруг что-то и сладится… В добрый путь!

На этом он смахнул невидимую слезинку, и пока царевичи вскакивали на коней и нетерпеливо поглядывали, когда я к ним присоединюсь, я не теряла возможности узнать, почему мой отряд лишился бойца еще до отправления в поход.

– Я, конечно, не настаивала, чтобы с нами этот заморский шел. Но хотелось бы знать причины, – начала я.

Батюшка недовольно поморщился.

– Да сказал он про бабку Вихря. Мол, слышал, страшная она была, Яга эта, детей в печи жарила. А там слово за слово…

– И?

– У целителя он теперь. Варвар, что с него взять. Не обучен культуре общения!

Хмыкнула. Понимающие взглянула на Вихря.

Все правильно сделал.

Нечего нам тут свои заморские понятия красоты и поведения навязывать, особенно если речь про Бабу Ягу. Говорят, мудрейшая женщина.

Лично не знакома, но слышала: ей Кощей много денег был должен, даже смерть свою в игле заложил. Под много процентов. До сих пор не расплатился – а ключевая ставка в лесу каждый год растет!

До сих пор игла в залоге у Яги.

Собственно говоря, потому он и бессмертный, что пока Кощей Яге деньги не отдаст, она его в Навь не отпустит.

Вот это я понимаю – взаимовыгодная сделка!

– Пора тебе, доченька, в путь, – молвил батюшка. – Покажи там этому Горынычу!

– Постараюсь, – неохотно ответила я, все еще размышляя, зачем вообще ввязываюсь.

– И без Василисы или без царства не возвращайся! – напутствовал Гвидон. – А лучше и с одним, и другим. Если повезет, то и сама… ну ты поняла. Это самое. Внуков хочется…

Я закатила глаза к небу. Там как раз собирались тучи, предвещая снежную пургу.

– Не будем о плохом. То бишь о замужестве. Пора мне, батюшка, а то так вовек и не уеду я.

И чтобы не рассусоливать больше, двинулась к коню.

Впереди уже нетерпеливо прыгал клубочек, то и дело приговаривая почему-то томным женским голосом:

– Введите новый маршрут…

– К Горынычу веди! – прикрикнула я, чтобы колобковая душа точно меня расслышала.

Колобок подпрыгнул особенно высоко, завис в воздухе, покрутился по сторонам, словно осматривал местность, после чего выдал:

– Маршрут построен. Предполагаемое время пути пять дней, пять ночей. Пристегните ваши посадочные ремни, мы взлетаем.

Я недоуменно повернулась к батюшке, мол, что это?

Но тот только плечами пожал.

А клубочек уже покатился вперед. Стукнулся о стенку ворот, отскочил. Помотал своей клубковой головой и со второго раза вписался в одиннадцатиметровые ворота.

– Вылитая наша сборная по футболу, – пробормотала я и тут же вспомнила, что футбол еще тоже не изобрели. И откуда я про него знала, тоже непонятно. Просто иногда накатывало.

Впрочем, не все свои тайны я сама осознавала, и не факт, что вообще когда-нибудь узнаю.

Глава 4

Клубочек уверенно вел нас по дороге, ведущей в непролазный лес. Даже будучи заснеженным по самые верхушки вековых елей, он внушал страх чего-то темного и первозданного.

Словно заедешь на сотню локтей вглубь и пропадет даже намек на дневной свет.

Я покосилась на лучину не гаснущую, пожертвованную батюшкой. Хотелось верить, что тепла и света от нее будет достаточно для продвижения.

– Эй, Вихрь! Или как тебя там, – донесся до меня голос Ивана-царевича. – Так ты, получается, в этом лесу живешь?

Двигающийся первым после “колобка” Вихрь даже не обернулся, но начинающий подниматься ветер донес его слова:

– Когда как, жизнь егеря не подразумевает наличие постоянного дома на одном месте.

– Но дорогу ты знаешь хорошо? – не успокаивался царевич.

– Боишься, что клубочек не туда заведет? – усмехнулся внук Яги.

– Я ничего не боюсь, но хочу быть уверенным в попутчиках. Вот на Елисея я могу положиться.

От Вихря донесся смешок.

– Так положись. Кто же тебе запрещает, аль тебе мое благословение нужно?

Оскорбившись, царевич схватился за ножны.

Понимая, что ситуация накаляется, а мы еще даже до леса не доехали, я решила вмешаться.

– Если сейчас же не прекратите, то можете все возвращаться обратно ко двору Гвидона. Мне такие попутчики не нужны. Тоже мне защитники, мы еще и часа не едем, а вы уже передраться готовы! Поберегите силы для Горыныча!

Иван-царевич пусть с недовольством, но руку с меча убрал.

– Я, может, сказать глупасть, – ожил Гельмут. – Но кто есть такой Горыныч? Я много слышаль о нем, но хотелось бы подробность.

Я округлила глаза от удивления, немного поразившись беспечности заграничного царевича. Пошел в поход, даже не зная противника.

Одновременно достойно уважения за храбрость и желания побиться головой о дверной косяк – от такой беспечности.

– Змей это двуглавый, – начал Финист. – За лесами, за горами простерлось царство огромное. И царствуют там уже тысячу лет Змеевы Отродья. Вылез много поколений назад из жерла огненного змей девятиглавый да похитил девиц красных себе в жены. Да родил детей кучу, так и пошел род Горынычей. Правда, поговаривают, голов с каждым поколением у них все меньше и меньше, вот уже до двуглавых дошло. Вырождается змеюка подлая!

– Поэтому, наверное, и похитил он Василису, – кивнул Елисей. – Пытается компенсировать свою ущербность ее красотой. Ишь, самую красивую выбрал! Может, думает, что если с ней да деток заделать, то сразу у тех голов да поприбавится!

– Было б чего компенсировать, – поддакнул Иван, не без гордости добавляя: – А то головы на шее не самое главное, даже если две или три! Женщины, они не туда смотрят!

Я аж закашлялась, напоминая о своем присутствии.

– Они аршином проверяют? – ехидно уточнила я. – В килограммах золота да двадцати четырех сантиметрах?

Раздался ржач Гельмута да ехидное от Елисея, тот не преминул толкнуть Ивана в бок:

– Линейка, что ли, коротковата была?

Ответить Иван не успел.

Лошадь его неожиданно всхрапнула и встала на дыбы, так что царевич едва удержался.

Остальные переполошились, мой конь дернулся в сторону, так что пришлось натянуть узду, усмиряя скакуна.

Неизвестно, что напугало животных, но веселую атмосферу как ветром сдуло.

– Нечисть чуют, – мрачно заметил Финист, вглядываясь в темный и такой близкий лес. – Не к добру это. Эй, Вихрь! Если места эти знаешь, то какие впереди опасности?

Вихрь молчал, так же напряженно всматриваясь в пустоту.

Я видела по его ровной как скала спине, что егерю явно что-то не нравится.

Пришлось ткнуть шпорами своего коня, чтобы заставить его подъехать поближе к Вихрю.

Я заглянула в напряженное лицо мужчины: скулы как сталь, желваки играли, глаза прищурены и вглядывались в лес.

Словно впереди было что-тоь ужасное.

– Что там? – тихо спросила я, и Вихря будто от наваждения отпустило.

На одно мгновение мне показалось, что он вздрогнул, а после посмотрел мне в глаза.

Радужка его сверкнула бирюзой, а губы вытянулись в тонкую полоску. Но теперь Вихрь уже не казался таким напряженным.

– Показалось, будто леший бродит, – обронил он. – Но это все шум бури. Так что можно ехать, впереди чисто.

Я недоверчиво вгляделась в тьму.

– Уверен?

– Вполне, до поляны говорящих грибов полдня пути. Если поспешить, доедем ко времени ужина. А там и привал устроим.

– Что за полян грибов? – заинтересовался Гельмут. – Зимой гриб не растет.

– Эти всегда растут, – скупо, но собранно обронил Вихрь, направляя своего коня в сторону леса. – Главное правило – не пить воду, которая возле них протекает. Не есть грибы. И самое важное: не разговаривать с ними!

Позади раздались бахвалистые смешки.

– Это мы запросто, – расслабленно ответил Иван.

– Не болтать с грибами, что может быть легче, – согласился Финист.

– Зачем пить воду, если есть вино и скатерть-самобранка, – заметил князь Елисей.

Под эти расслабленные разговоры мы въехали в чащу.

Тут же стих ветер с метелью, затерявшись в густых стволах.

Пропал и свет.

Негаснущая лучина, предусмотрительно закрепленная в узде коня Финиста, тут же засветилась ярче.

Теперь ему приходилось ехать первым, напряженно смотреть в темноту, чтобы не потерять из вида волшебный клубочек.

Тот же задорно скакал по сугробам, без особого разбора, есть под ними дорога или нет.

То и дело лошади вязли, проваливались в снег. И я уже начала опасаться, не сбились ли мы с пути, ведь если лошади повредят ноги, выбраться отсюда будет очень непросто.

Но Вихрь как егерь утверждал, что леса эти знает хорошо, и без страха следовал за клубком.

И все бы ничего, если бы в какой-то момент впереди не раздались голоса.

– Ты мне всю жизнь испортил! Ненавижу тебя!

– Я? Да я когда тебя замуж взял, у тебя ничего не было! Пришла ко мне голая, с одной спорой! А сейчас! Смотри какие пятна, а юбку какую отрастила!

– Развод! Я требую раздел имущества! – истерил второй голос. – Грибницу пополам!

Я недоуменно переглянулась с обернувшимся ко мне Финистом. После мы посмотрели на Вихря.

– Поляна говорящих грибов, – напомнил он. – Помните про правила. Не есть, не пить, не разговаривать! Как проедем, устроим привал.

– А если нарушить? – решил уточнить условия полной оферты Гельмут.

Самое время, к слову. И почему раньше никто не додумался узнать?

Вихрь обернулся, и глаза его очень недобро сверкнули в полутьме леса и отблесках света лучины.

– Эти грибы не просто говорящие. Все они были людьми, но забыли об этом. Выпили воды, уснули на этой поляне, а после никто из них уже никогда не смог проснуться человеком. Думаю, не стоит уточнять, насколько высоки ставки у этого похода. Поэтому не советую экспериментировать, эта поляна не знает пощады. Полное молчание!

Я нервно сглотнула.

– А если я эти грибы в камень превращу? – зачем-то спросила я, ведь за годы я привыкла, что моей магии боялись, и она всегда давала мне ощущение полной уверенности и безопасности.

Вихрь обернулся и спросил, немного удивленно, словно услышал от меня то, чего не ожидал:

– Вот так просто? Превратишь в камень людей? Просто потому, что они стали жертвами проклятья?

Я осеклась. Ведь он был прав.

Замотала головой.

– То-то же, – поучительно произнес Вихрь. – Да и не поможет это, у этой поляны нет обратной силы. Кто нарушит правило – станет грибочком. Так же как и Горыныч, когда ты его в статую превратишь.

Мне показалось, или в его голове прозвучала какая-то укоризненная нота?

Впрочем, подумать об этом я решила позже, потому что конь Финиста уже ступил на проклятую полянку.

По непонятной причине здесь было светлее, чем в остальном лесу, и намного теплее.

Полянка, поросшая зеленоватым мхом, светилась сама по себе голубоватым маревом.

Зеленый туман плыл между кочек, стелился над журчащим ручьем и огибал кривые шляпки сотен, а может, и тысяч грибов.

Клубочек радостно гарцевал между ними, спеша вперед, а я в ужасе осматривалась вокруг.

Будто исследовала жуткий склеп.

Грибы шевелились, потягивались, будто от долгого сна. Приподнимали шляпки, оттуда выглядывали любопытные глаза.

– Куда путь держите? – спросил один из мухоморов.

И мы сцепили как можно крепче зубы.

– Надо же какие несговорчивые, – пробурчал гриб. – Эй, братцы. Вы только посмотрите на этих наряженных снобов. В золоте, серебре! Даже разговаривать не хотят.

– Поди, царских кровей, – подхватил другой гриб.

– Ну вот еще. Разве будут цари без свиты путешествовать? Да и гляди, девчонка с ними. Одна. Раньше в наши времена так не ездили.

– А что ж ей еще делать-то. Ты посмотри, страхолюдина какая. Поди, прибилась к добрым молодцам, а то часики, небось, тикают. Что ей еще делать?

– Твоя правда, – согласились другие грибы. – Эй, путница. Мы можем решить твою проблему одиночества. Спускайся с лошади, выпей водички студеной… С нами останешься, сестрицей нам будешь. У нас все грибы равны! Нет страшных и червивых.

Меня аж передернуло от такого предложения.

Будь возможность, стоило бы ответить, но я держалась. Еще крепче сцепив зубы.

Тогда грибы переключились на новую жертву.

– А этот хиленький какой-то. На царя не похож, морда тощая и кошель худой.

Я вначале решила, что грибы избрали жертвой Вихря, но ошиблась.

Следующий чуть впереди Елисей как-то неуверенно заерзал в седле.

Заметили это и грибы.

– Обман, мы чуем обман. Камзол-то не золотом расшит и камни поддельные. Ох, обманщик! Притворяется не тем, за кого себя выдает!

Елисей уже набирал воздух, когда на помощь ему едва подоспел Иван. Дернул за рукав, заставляя друга одуматься.

Туман сгущался.

Грибы становились все назойливее, а методы уговоров все противнее.

– А этого мы узнали! – неожиданно воскликнули боровики под березкой. – Это же Финист. Братец наш! Аль забыл ты про нас, Ясный Сокол!

От неожиданности воин вздрогнул, принимаясь всматриваться в туман поляны.

– Это же мы, друзья твои полковые. Воробей Семь Полей, Камыш да Иртыш. Сколько каши с тобой из одного котла съели да подвигов ратных сотворили.

Финист побледнел. Похоже, он и в самом деле узнавал людей, о которых говорили боровики.

Я замахала руками в воздухе, всячески отвлекая Сокола от этих разговоров.

Не хватало еще его потерять.

Боровики же, нащупав истинную слабину, продолжали.

– А как там Марьюшка? Уже нашла тебя? Похоже, нет, раз ты на полянке этой.

– Нигде тебе спасения не будет от нее, – вторил другой гриб.

– Как же нигде. Здесь его спасение. Оставайся с нами, Финист. Ни опасностей, ни забот, ни Марьюшки…

Ясный Сокол вцепился в поводья да стеганул своего коня, чтобы ехал быстрее.

Поляна грибов казалась бесконечной.

Нам сулили богатства, проклинали, запугивали, пытались смешить, страшить – но мы держались.

У меня уже начинали болеть челюсть и губы от напряжения, когда впереди поляны вновь замаячила тьма леса.

Никогда бы не подумала, что могу так сильно радоваться тьме, которая сейчас казалось спасительной.

К моему огромному удивлению, не приставали грибы только к Вихрю и Гельмуту.

Про себя я решила, что, возможно, это из-за того, что немецкого грибы не знали, а вот к Вихрю уже привыкли. Он наверняка часто ходил по полянке, и местная хтонь настолько привыкла к нему, что даже не пыталась заманить в свои сети.

Мы б и вышли спокойно с поляны, если бы не два самых крайних гриба, росших в сторонке так неприметно, что я даже не сразу их увидела. Лишь только миновав, расслабилась и вышла во тьму леса одной из первых.

В этот момент позади раздалось:

– Не жрать! Выплевывать! Русский конь – фу! фу! Нихт!

Сердце рухнуло в пятки, я обернулась и с ужасом увидела, как конь Гельмута пьет из ручья на полянке да закусывает мхом.

Словно в ответ на слова немца, вся поляна пришла в движение, будто болото оказалось перед ним.

Ноги коня увязли в земле, поглощаемые поляной. Словно муха в паутине, он застрял, беспомощно всхрапывая и пытаясь выбраться.

Я спрыгнула со своей лошади и бросилась на помощь к Гельмуту.

Нужно было ему помочь, пока его вместе с конем не затянуло в трясину проклятого места.

Со мной на помощь ломанулся и Финист.

– Стоять! – Путь нам перерезал Вихрь. – Вы ему уже не поможете. Он заговорил на поляне грибов! Проклятье уже начало действовать, сунетесь – и сами сгинете!

– Но он же не виноват! – я рвалась туда, пока меня крепко держал Вихрь. – Он же не говорил с грибами. Не ел, не пил. Он же коню!

– У поляны свое понимание, кому он что сказал. Может, коню, а может, и грибам. Полезешь к нему, он и тебя утянет на дно.

На мои глаза невольно навернулись слезы.

Почему-то я ощущала себя виноватой в том, что Гельмут, которого я толком даже не знала, сейчас абсолютно молча уходил в землю.

Он уже понял, какую совершил ошибку, и что кричать бесполезно.

Его конь уже исчез под землей, и на месте, где мелькнула макушка, уже прорезалась грибная шляпка.

Гельмут же еще сопротивлялся.

– А если бросить веревку? – взмолилась я. – Почему не пытаться его вытащить? Финист, Иван, Елисей… ну сделайте же что-нибудь.

Но эти трое стояли. Солидарно соглашаясь с Вихрем в его правоте.

От бешенства змеи на моей голове зашевелились.

Я встретила полный мольбы взгляд Гельмута.

– Я не хотеть стать грибом. Лучше статуй, – услышала я его просьбу.

И от бессилия мне хотелось кричать.

Здесь, во тьме безопасного леса, я могла кричать, отчего магия, о которой просил зарубежный принц, прорвалась наружу.

Мрамор тронул кожу Гельмута и навсегда сковал, превратив в каменную статую. Послышался раздосадованный грибной вой. Полянка, еще секунду назад бывшая живой, замерла. Новый рельеф сформировался на ней, с новыми кочками и поворотами ручейка.

Гельмут так и остался статуей, наполовину поглощенный поляной.

А меня трясло.

Просто трясло, так сильно, что я могла бы разрыдаться, но вместо этого я сжала зубы. Чтобы я, Змеина, рыдала, да еще и на людях. Никогда!

Повернулась к Вихрю и принялась бить его кулаками в грудь.

– Это все из-за тебя! – шипела я. – Мне пришлось убить его из-за тебя! Если бы ты сказал раньше, что поляна настолько коварна. А кони? Если бы грибы начал есть чей-то еще конь?

Вихрь только головой покачал.

– Вообще-то я предупреждал, что это опасная прогулка. И не надо относиться к ней легкомысленно. Легко до Горыныча дойти не получится.

Я бессильно зарычала в пустоту леса.

Он был прав.

И почему мы расслабились?

Может, потому что нас в заблуждение ввело легкомысленное название полянки? Ну подумаешь, говорящие грибы. Это не казалось смертельной опасностью.

– Но, я думаю, ты можешь собой гордиться, царевна, – обнадеживающе похлопал меня по плечу Вихрь.

– Чем? – рявкнула я. – Чем тут можно гордиться?

– Хладнокровием, недаром в тебе змеиная кровь, – похвалил внук Яги. – Редкое умение – собраться и принять важное, но тяжелое решение. Заодно потренировалась перед убийством Горыныча. Видишь, ничего сложного!

Я в ужасе уставилась на него.

Он так легко об этом рассуждал.

– Я же его убила, – прошептала я. – Убила.

– Или спасла, – совершенно равнодушно пожал плечами Вихрь, вскакивая на своего коня. – Из грибов назад в человека еще никто не возвращался. А вот из статуй я знаю пару случаев. Возможно, на обратном пути стоит попробовать откопать Гельмута и перетащить подальше от полянки. Глядишь, и заклинание обратное найдется, как из камня обратно людей делать.

– А если сейчас выкопать? – подал голос Финист. – И, может, грибы тоже можно выкопать? Вдруг есть заклинания и для них. Там мои друзья. Воробей, Камыш, Иртыш.

Вихрь недоуменно заломил бровь.

– Дело ваше, конечно. Копайте, коль хотите. Но мне казалось, мы спешим, и так тут подзадержались. Эй, клубочек, сколько там времени пути осталось до царства Горыныча?

Я заозиралась по сторонам в поисках путеводительной колобковой души, но не нашла.

Клубочек куда-то запропастился.

– Эй, клубочек! – закричала я, и мне тут же в поисках завторили мужские голоса.

Ответом послышался вялый стон из оврага, что в пяти метрах.

– Мы сбились с маршрута, попробуйте повторить запрос позже.

Иван-царевич вытащил из оврага заснеженный и слегка примятый клубок. Из его плотных ниток, моргая бодрыми глазами, торчала озорная грибная шляпка с длинными ресницами.

У всех как-то сразу пропало желание даже дышать.

И пока клубок продолжал бормотать про неизвестную ошибку и сбитие с маршрута, гриб окончательно ожил.

– Ну и? Чего воды в рот набрали? – деловито начала он/она, и я узнала голос одного из разводящихся грибов. – За пределами полянки можно болтать сколько влезет. Не работает тут проклятье!

Гриб победоносно вдохнула воздух полной грудью и мстительно глянула в сторону полянки, плюнув наземь.

– Я же сказала ему, что ухожу! Значит, ухожу! С грибницей или без!

Мы недоуменно переглянулись.

Даже Вихрь казался озадаченным и все же именно он осмелился заговорить с испортившей клубок Грибой первым.

– Вы нам клубочек сломали. Не желаете ли покинуть транспортное средство? – обманчиво ласково спросил он, явно намереваясь выкрутить Грибу из клубка.

– Не желаю, – упрямо выдала она. – И не советую ничего со мной делать. А вообще, я вам пригожусь. Я уже послушала, куда вы идете, и знаю, как вам помочь. В обмен на услугу.

Видя, что Вихрь грибом не собирается становиться, теперь уже я заинтересовалась:

– И что ты можешь предложить? И в обмен на что?

– Отнесите меня за горы в царство Горыныча и высадите в деревне, что под его замком. Родная земля моя. И тогда я подскажу, как спасти от грибного проклятия других людей. Есть способ!

– А не обманешь? – уточнила я. – Какие твои доказательства?

– Будут вам доказательства, сами увидите, – всплеснула Гриба тонкими ручонками. – Только унесите меня отсюда.

Глава 5

Клубочек с проросшей на нем Грибой прокладывать путь отказался окончательно.

Пришлось доставать карту, припрятанную за пазуху, и пытаться выстроить маршрут самой.

– Мы здесь, – ткнула пальцем я в место, обозначенное как гриб и внизу перекрещенные кости. – А значит, если пойти по вот этой дороге, то мы придем…

Я провела тонким пальцем по бересте, прослеживая извилистую тропку, пока не уткнулась в схематично нарисованную куриную голову.

– В курятник? – озадаченно спросил Елисей. – Откуда в лесу курятник?

– Куры, – совершенно неожиданно заговорил клубок, – от латинского Gallus gallus, самец – пету́х, птенцы – цыпля́та, – самая многочисленная и распространенная домашняя птица, а в XXI веке – самый многочисленный на Земле вид птиц. Разводят их ради мяса и яиц, кроме того, от них получают перо и пух.

Все удивленно вытаращились на отечественную разработку, Вихрь даже в руках потряс, отчего Гриба еще крепче вцепилась в нити и завопила:

– Не трепыхать меня! Не трогать! Иначе не буду помогать!

– Ишь, ты, – почесал затылок Финист. – Вот же глюкануло душу колобковую от грибов. Двадцать первый век, чего придумал. Таких и чисел-то нет.

– Числа есть, – мрачно выдала я. – Просто ты им не обучен.

Но на клубок покосилась с подозрениями. Что-то смутно знакомое затронули во мне его неуместные реплики. Впрочем, не до этого мне было сейчас.

– Вихрь, ты эти места знаешь. Что еще за куриная голова впереди?

Тот едва заметно улыбнулся, так что только кончики губ приподнялись. Что-то светлое проступило в его загадочных чертах лица.

– Избушка моей прабабки, – ответил он. – Старая, на курьих ножках. Как царь Додон, дед твой, программу реновации запустил, она ж в новый терем поближе к заповедным лесам переехала. А прежняя изба, поди, гнить осталась, там, где и стояла. У тебя карта каких годов?

Я пожала плечами.

Когда бересту рисовали, художник даже грамоте был не обучен, не то что цифрам и летоисчислению. Нарисовал грибы и курицу – и то славно. А клубки навигации уже позже изобрели.

– Тогда нечего рассиживаться. По коням и в путь! – бодро воскликнула я.

– А обед? – непонимающе поднял на меня голову Финист. – После поляны обещали привал.

– Без обеда, – оборвала я. – И так времени достаточно потеряли. Как кони устанут, так и остановимся. Просто плотнее поужинаем.

Лица моих спутников омрачились, Финист явно приготовился возражать, а вот Вихрь просто пожал плечами:

– Царевна права. Чем дальше продвинемся, тем лучше. Кто знает, что нас ждет впереди, и где еще мы задержимся.

С мужчиной никто спорить не стал.

– Шовинисты, – пробубнила я себе под нос, понимая, что, если бы не мой статус, меня бы в этом походе даже за человека не посчитали.

Теперь впереди двигался Вихрь, как единственный, кто более-менее знал дорогу, да еще и к избушке собственной прабабки.

У него же в руках остался и клубочек с Грибой.

Этих двоих он спрятал в котомку, привязанную к поклаже лошади. И время от времени оттуда доносился какой-то бубнеж. То и дело душа колобка вступала в полемику с представительницей царства грибов.

– Я от бабушки ушел, я от дедушки…

– Закрой свои сусеки, хлебобулочное. Раздражает! – огрызалась Гриба.

– Сусеки – это закрома, – начинал монотонно клубочек, словно справочник зачитывал, – отгороженное место в зернохранилище или амбаре для ссыпания зерна или муки.

А вот мои спутники ехали молча. Обстановка как-то все больше сама по себе накалялась.

Из леса то и дело начинали раздаваться странные звуки. То скрипы сухих деревьев, то волчий вой, то уханье совы, то душераздирающие завывания.

Первым не выдержал князь Елисей.

– Давайте лучину поярче сделаем? Я где-то слышал, что нечисть боится яркого света.

Лучина все еще была у Финиста, который ехал за Вихрем, освещая в большей степени спину егеря, чем путь впереди.

– Плохая идея, – донесся голос внука Яги. – Нечисть очень даже любит свет. Бывало, выйдешь летом к озерцу, а там кикиморы да лешие брюхо на солнышке греют. Из-за этой лучины вокруг нас сейчас и вьются… всякие.

– Всякие? – оглядываясь по сторонам, с опаской уточнил Елисей. – А можно поподробнее?

Вихрь пожал плечами.

– А я почем знаю. Всякое оно на то и всякое – пока на свет не вылезет, до тех пор как кот в мешке.

– Кот в мешке, – из котомки донесся бубнеж клубка-колобка. – Принцип неопределенности Шредингера…

Опять что-то неистовое завозилось в моей душе. Непознанное. По какой-то причине я понимала часть всей тарабарщины, которую нес колобок.

Ох, уж эти чудо-умельцы местные. Обновили, называется, прошивку зарубежную.

– Тогда, может, стоит лучину погасить? – предложила я. – Если на нее летит всякое?

Вихрь на мгновение остановился и даже обернулся, посмотрев на меня с выражением некоторого уважения, а после с каким-то презрением на наших спутников.

– Мысль, конечно, здравая, но боюсь, совсем без света кони точно собьются с пути. Да и как бы кто в штанишки не наложил.

– Это ты нас оскорбил сейчас? – гневно начал Иван-царевич. – Тогда гаси немедленно лучину. Я покажу, кто тут в штанишки еще наложит!

Я вновь закатила глаза к небу, мой взгляд буквально потерялся среди еловых вершин, таких густых, что даже не верилось. Лишь только крошечными клочками проступали части небосвода, подернутые сумеречными облаками.

– Не будем тогда ничего гасить, – постановила я. – Идем вперед, а если кто-то нападет, тогда я вновь применю магию.

– Одной статуей больше, одной меньше, – пробормотал Финист Ясный Сокол.

Я недобро зыркнула на него, Сокол тут же примолк. Сам по себе статуей стать он не боялся, а вот одно письмо Марьюшке, когда мы вернемся, и его судьба была предрешена.

Мы двинулись дальше, казалось бы, в полной тишине, но мой обостренный слух нет-нет да доносил до меня тихие перешептывания двух закадычных друзей – Ивана да Елисея.

– А ты замечал, что она очень даже ничего? – узнала я голос Елисея.

– Кто? – без особого интереса спросил Иван.

– Царевна Змеина.

Я чуть с лошади не свалилась от такого поворота, закашлялся и Иван позади.

– Змеина? Или ты имеешь в виду, что она очень даже ничего в том смысле, что ничего красивого в ней нет?

Мои руки сжались на поводьях особенно сильно, я сцепила зубы. Не впервые меня обсуждали, не впервые оскорбляли. Впрочем, я и сама обычно старательно поддерживала эту легенду.

А вот Елисей продолжал шептать.

– Внешность не главное. Она явно умна, сильна, – принялся он перечислять мои очевидные достоинства. – Магия впечатляет. Ты же видел, как она этого Гельмута легко в мрамор превратила. Фух – и все! Не баба, а каменная стена!

– На этом достоинства закончились, – резюмировал царевич. – Но ты явно к чему-то клонишь, я только не пойму к чему.

А я вот прекрасно понимала, но мне хотелось услышать.

– Ну как же, – деловито начал Елисей. – Вот смотри, царь Гвидон явно надеется на то, что из похода дочурка вернется уже с женихом, а лучше с мужем. Так?

– Ну, – согласился Иван.

– А еще лучше, если две дочурки будут с женихами. Логично?

– Согласен.

– Дальше проще. Горыныча Змеина сделает статуей, и на сердце Василисы останется только два претендента. Гельмута ведь с нами нет, а Вихрь и Финист даже не конкуренты. Так что остаемся ты да я!

– Василису не трожь, она моя! – резко возбудился царевич.

– Да что ты, что ты, – принялся успокаивать его друг. – Даже не собирался. Василису можешь оставить себе. А мне Змеина к сердцу пришлась. Так и бьется, как воробушек. Едва только взгляну на нее, так сразу трепыхается сердечко и куда-то ниже уходит.

У меня аж во рту пересохло от таких признаний.

Хотелось обернуться, чтобы посмотреть в лицо Елисею. Вдруг там окажется ехидная улыбка.

Но если я обернусь, значит, точно выдам, что подслушивала.

Я еще крепче сцепила зубы, в душе поселились странные эмоции. Смешанные, словно буря перевернула в душе кадушку с чувствами.

С одной стороны, меня вроде бы оскорбили. И даже поделили.

А с другой, совершенно неожиданно, я услышала, что кому-то понравилась. Словно кто-то меня наконец смог рассмотреть за неприглядной внешностью.

Это было странное ощущение, неизвестное мне до этих пор.

Я хотела еще послушать, о чем эти двое говорят, но внезапный порыв ветра едва не снес меня с лошади.

Вцепившись в поводья, я кое-как удержалась в седле.

Между плотных деревьев пронесся смерч из снега и тут же стих.

Позади раздался болезненный вскрик, и я обернулась.

Тут же поняла, что мне еще повезло удержаться. Царевича Ивана с Елисеем снесло, и теперь оба торчали ногами вверх из сугробов.

Пришлось спешиваться и бежать на помощь. Тем более что к несчастным так же спешил Финист.

Вдвоем мы быстро вытащили царевича Ивана.

– Это что такое было вообще? – осоловело моргал он, пытаясь отряхнуться. На его лице – губах, носу и ресницах – налипли крошечные снежинки-льдинки, делая его похожим на снеговика.

– Понятия не имею, впервые такое вижу, – ответил Финист, помогая уже тащить Елисея.

Этого несчастного в снег закатало особенно плотно, словно еще и сверху чем-то потопталось.

– Здесь так бывает, – раздался неожиданно спокойный голос сверху. Это Вихрь, даже не собиравшийся слезать с коня, просто подъехал поближе и наблюдал, как мы возимся в снегу. – Атмосферные волнения. Иногда как налетит, как снесет… да в овраг.

Я гневно на него зыркнула. Долго он в седле сидеть будет, а помочь?

– Какой еще овраг? – все же спросила я.

– Да тот, – Вихрь неопределенно махнул в чащу. – Глубокий, до самой Нави. Мы его как раз по кромке сейчас объезжаем.

Я подозрительно уставилась на егеря.

– На карте не было никакого оврага, да еще и до Нави. Откуда он взялся?

Вихрь плечами пожал так спокойно, словно рассуждал про ромашки.

– Бабка говорила, всегда он тут был. С сотворения мира. А вот то, что его на карте нет, ничего удивительно. Кто ж его на карте нарисует, если все кто овраг видел, в нем сгинули!

Звучало здраво, за исключением одного раздражающего “но”: мы с Финистом все еще выковыривали Елисея из снега.

– Отлично, с оврагом понятно. А теперь, может, слезешь и поможешь?

– Зачем? – словно не понял моего вопроса Вихрь. – Я бы вот ничего не трогал на вашем месте. Пусть сам выбирается. Этот ваш царевич, княжич или как его там. Он, конечно, женоподобный слегка, тонковат, длинноват, но, чай, не девочка!

Я зарычала.

– Что значит зачем? Мы еще и суток не проехали, а у нас уже минус один спутник. И мне бы не хотелось терять второго.

– Тоже мне проблема, – буркнул Вихрь, но все же стал спускаться.

Так же нехотя он отогнал меня и Финиста, а заодно Ивана, который только под ногами путался.

Внук Яги одной рукой ухватился за торчащее голенище Елисея и дернул, будто вполсилы, вверх.

Словно репка из-под земли, наружу показалась замерзшая физиономия Елисея. Красная, а местами даже синяя.

– Благодари царевну, – сквозь зубы прорычал Вихрь. – Так бы сам выбирался.

На этом он отряхнул руки от снега и ретировался в сторону, пока остальные хлопотали вокруг. У Финиста обнаружился целебный жир, которым намазали подмерзшую морду Елисею, а у Ивана-царевича фляга с чем-то крепленым. Явно не вином.

Елисей же растекался благодарностями в мой адрес, преданно заглядывал в глаза, зачем-то пытался хватать за руки и даже лез их лобызать.

В ужасе я отдернула пальцы прочь. Этого мне еще не хватало!

– Царевна, вы покраснели, – словно издеваясь, заметил Финист. – Кажется, боги начали слышать молитвы вашего батюшки.

– Чтоб тебе Марьюшка язык оторвала, – огрызнулась я и тут же добавила: – И оторвет, я тебе гарантирую. И не только язык, если не заткнешься!

Но Финиста явно ситуация веселила. Он хоть и умолк, но то и дело поглядывал то на меня, то на Елисея.

– Ах, Змеинушка, как же раньше я не замечал в вас благородства девичьего, никакая краса не сравнится с добротой вашего сердца… – рассыпался тот, а я уже начинала жалеть, что не оставила его в сугробе.

– Не знаю, о каком благородстве речь, а мне просто не хотелось писать потом похоронные письма вашему батюшке, – отшила я. – Объяснять, в каких лесах я потеряла его сына. Так что не придумывайте себе ничего лишнего, Елисей Берендеич.

На этом я развернулась и ушла к своему коню.

После этого мы еще несколько часов брели по лесу, пока лошади не начали подавать признаки усталости.

– Привал, – постановил Вихрь. – Впереди будет хорошая поляна для ночлега. Остановимся там.

Глава 6

Полянка, про которую говорил Вихрь, и в самом деле выглядела перспективной для ночлега.

На аккуратной, ровной, словно специально подготовленной для остановки площадке было удивительно уютно для леса.

Снега почти не навалено, от него по бокам укрывали густые кустарники, сверху плотной кроной нависали ели, а еще лежал огромный камень в два моих роста, будто кусок древней стены – казалось, за ней можно спрятаться вообще от любых угроз.

Непонятно только, откуда он тут взялся, до гор было еще далеко, а таких огромных валунов в равнинном царстве батюшки отродясь не водилось.

Впрочем, сейчас меня это мало волновало.

Я поняла, что и в самом деле устала. Хотелось сесть отдохнуть, но не все было так просто.

– Нужно набрать хворост для костра, – огласил Вихрь.

– А как же лучина? – робко спросил Елисей.

Он как самый подмороженный после пребывания в сугробе еще не до конца отогрелся, то и дело его трясло от холода, а может, и еще от чего.

На Вихря он почему-то посматривал с опаской.

– От лучины все не согреемся, – мрачно отозвался Финист, который стал невольным хранителем сего артефакта. – Не сильно-то от нее и тепла много, сколько нес ни разу не пригрела.

– Да кому нужна лучина, – отмахнулся Иван-царевич. – У нас есть самобранка, у нее вино. Нет ничего лучше зимним вечером, чем вино, теплая дружеская компания и женщины!

Волосы на моей голове зашевелились и зашипели, Иван же, понимая, что ляпнул глупость, принялся оправдываться:

– Я не то имел в виду, царевна. Вы ж тем более и не женщина…

Крайняя прядь превратилась в змею, боковым зрением я видела, как она уже выпустила клыки…

Иван же стремительно бледнел.

– То бишь женщина, но не до конца. В общем, я имел в виду другое.

На помощь царевичу пришел Финист. Похлопав незадачливого принца по плечу и едва скрывая улыбку, он произнес:

– Царевич имел в виду, что вы, царевна, входите в дружескую компанию.

– Да-да, – закивал царевич. – Ну какие женщины, мое сердце принадлежит вашей сестре. И никому кроме! Я сцепила губы, сощурила глаза. Ага, конечно. Так и поверила, вешай эту лапшу кому другому.

Впрочем, пока с царевичем в качестве спутника приходилось смиряться.

С ужасом я представила, что, возможно, с ним же придется смириться и в качестве родственника, если с Горынычем все сложится самым печальным образом.

Выбирая между Иваном и Елисеем, Василиса точно выберет первого. Тут я даже не сомневалась.

– У вас чешуя блуждает, – неожиданно вырвал меня из дум тихий голос Вихря.

Я вздрогнула и повернулась.

Егерь стоял удивительно близко, буквально плечом к плечу со мной, и как только смог подкрасться.

– Что? – не поняла я.

– Чешуя, – тихо ответил он, кивая на мое лицо. – Она то проступает, то прячется. Со щек на нос и обратно. Когда есть, когда нет.

Я схватилась ладонями за лицо, прощупывая. Сейчас чешуи в самом деле не было, а ведь утром, когда мы выезжали из дворца, – я точно помню, что натянула перед зеркалом самую паскудно противную чешуйчатость. Но то ли сама забылась, то ли мороз повлиял – сейчас чешуи не было.

Пришлось сосредоточиться, вернуть все обратно.

С уст Вихря слетел смешок.

– Бабка моя тоже мухомор на носу отращивала, – зачем-то сказал он и, развернувшись, отошел.

Я задумчиво взглянула ему вслед, его спина мелькнула за пределами поляны, скрываясь за соснами.

– Эй, куда это он? – спросила я у Финиста, тот как раз раскатывал самобранку, пока два царевича ломали ветки кустарника для костра.

– Вихрь?! – удивился Сокол. – А я почем знаю. Ежели он вам не доложил, царевна, то мне уж подавно не отчитывался. Может, безопасность проверяет.

– Может… – согласилась я. – Я схожу посмотрю.

Финист напрягся.

– Я с вами! Ваш батюшка приказал, это самое… Честь вашу… беречь!

Я косо взглянула на него, возможно, весь сарказм этого мира сейчас отражался на моем лице. Финист даже затылок почесал.

– Ага, понял. Честь она сама ваша… при вас.

– Все верно, – согласилась я. – Ты лучше за этими присмотри, – я кивнула на царевичей. – Бедовые они какие-то.

По следам на снегу я вышла за пределы полянки, стараясь двигаться как можно тише. Почему-то мне хотелось ответить Вихрю тем же, подкрасться так же незаметно, как и он ко мне.

По-детски сказать: “Бу!”, хоть я и понимала: напугать не смогу, но его замечание про чешую я восприняла как гол в свои ворота. Хотелось выровнять счет.

Я потрясла головой.

Вот опять какое-то наваждение. Откуда только берется. Впрочем, сколько себя помню, они всегда были со мной – эти странные слова и понятия, всплывающие из ниоткуда в голове. Я с детства легко вворачивала их в речь, шпарила ими, приводя порой в ужас окружающих, особенно царевну Лебедь.

Та и так меня недолюбливала, а после такой тарабарщины вообще заявляла, что я проклятая.

Впрочем, со временем к этим странностям привыкли. При дворе даже стали применять некоторые словечки, прижилось, в общем.

Я старалась ступать след в след, подобрала полы шубки, чтобы те не шуршали, задевая небольшие снежные сугробы.

Тьма вокруг сгущалась, но меня она не пугала. Это человеческие глаза были плохо приспособлены к темноте, но не змеиные… Мир мгновенно преобразился, окрашиваясь в синие цвета.

Я искала в этих миллионах оттенков синего и серого яркое пятно тепла и нашла… Вдали, метрах в десяти, словно звезда, сошедшая с неба, ярким факелом сияла человеческая фигура.

Я даже зажмурилась.

Горячий, слишком горячий…

Пришлось вернуть себе обычные глаза, так непривычно и даже больно оказалось смотреть на егеря.

“Нужно чаще тренироваться, – подумалось мне. – А то совсем отвыкла на людей смотреть”.

Я все еще подкрадывалась и уже видела Вихря обычным зрением, когда он, не оборачиваясь, произнес:

– Тише, царевна. Спугнете…

Я замерла от неожиданности и досады.

Да как так-то!

– Кого? – шепотом спросила я.

– Ее… – Вихрь вглядывался во тьму и протягивал руку вперед, словно щупал ее.

Тьма шевельнулась.

Выглянула вперед, и я едва не завизжала от испуга, закрыла свой рот руками, чтобы не издать ни звука.

Даже дышать стало страшно.

Навстречу Вихрю вышло чудовище.

Огромное тонкое тело на паучьих ногах, оно ступало в снег, проваливаясь острыми черными конечностями, но делало это абсолютно бесшумно. У тьмы обнаружилась женская фигура, растущая прямо из паучьего тела, и лицо… без лица. Провалы глаз и рта, без носа. Казалось, монстр сейчас нападет и убьет и меня, и Вихря. Один взмах страшных острых ног, и мы станем нанизанными, как добыча на вертел, ужином страшного существа.

Выход был один – сделать монстра камнем.

– Не смейте, – будто прочел мои мысли Вихрь. – Это Нерда. Она безобидна… присмотритесь, царевна.

Вихрь все еще стоял с протянутой рукой, существо принюхалось к воздуху и потянулось к его пальцам. Прижалось страшной щекой к его ладони. Замерло. Пригрелось, будто кошка…

Замурлыкало странным утробным звуком.

В моем горле пересохло, но руки ото рта я убрала. Кричать больше не хотелось.

– Она вышла на наши голоса, – пояснил Вихрь. – Услышала и двинулась. Зимой не хватает еды, и она ищет.

– Кого бы сожрать? – предположила я.

– Ну что вы. Разве она похожа на того, кто может нас сожрать?

Я округлила глаза. Ответ казался очевидным.

– Вообще-то да.

– Взгляните на ее руки, – подсказал Вихрь.

И я вгляделась в тьму, у которой от женской части тела и в самом деле росли руки: мохнатые, как и все остальное, видимо, чтобы монстр не замерз, но в руках я увидела лукошко.

Старое, словно найденное монстром сто лет назад. Явно множество раз сломанное, но после починенное, залатанное какими-то ветками, почерневшими листиками. В лукошке лежали ягоды, скромная кучка рябины, набранная в зимнем лесу с огромным трудом… и какой-то яблочный огрызок.

– Нерды не едят мясо. Но люди боятся их из-за грозного вида. Почти все истреблены. Хорошо, что я увидел ее раньше, чем она вышла на поляну.

– Царевичи бы на нее напали, – догадалась я.

– Я бы не успел ничего объяснить.

– Она понимает речь? – спросила я. – С ней можно договориться?

Вихрь загадочно пожал плечами.

– Когда как… подойдите, царевна, не бойтесь.

Я робко шагнула вперед. Признаться, я даже не ожидала, что мне будет так боязно это делать. Вихрь утверждал, что Нерда безопасна, но весь ее вид внушал обратное.

– Я сейчас возьму вашу руку, не пугайтесь…

Его пальцы коснулись моих, скользнули по коже, бережно взяли ладонь…

От руки Вихря шло приятное тепло, я даже немного потерялась в этих ощущениях. Ведь среди морозного леса это казалось таким странным.

Егерь протянул мою ладонь Нерде, та осторожно принюхалась к воздуху.

Всхрапнула. Будто лошадь.

Я хотела отдернуть пальцы, но Вихрь удержал, да и Нерде как-то с укоризной произнес:

– Не ревнуй… – Прозвучало странно.

Я покосилась на внука Яги, тот же пояснил:

– А вы чего хотели? Она все-таки тоже девушка, пусть и своеобразного вида. Мы знаем друг друга уже много лет, еще со времен как у бабки летом ребенком гостил.

Вихрь говорил ласково, его интонации убаюкивали, и чудовище, словно завороженное, вслушивалось в его голос.

Рука Нерды коснулась моей, я ощутила, как кончики ее шерсти щекочут кожу. Все длилось буквально мгновение, а после монстр, ничего больше не делая, отступил и ушел.

Просто скрылся в чаще.

Я недоуменно обернулась к Вихрю.

– Она просто ушла? – не поверила я.

– Да, – кивнул тот. – Вернется, когда мы уйдем.

– Но мы же ничего ей не говорили. Не просили, не объясняли, не обещали.

– А иногда этого и не надо, – спокойно ответил егерь. – Иногда и без слов все понятно. Нужно вернуться в лагерь, царевна. Думаю, там уже все готово к ужину.

Несколько мгновений я задумчиво молчала, а после потянулась к мешочку с орехами, который был повязан у меня на поясе. Мне ничего не стоило отвесить горстку для Нерды.

– Минутку, – попросила я, подходя к облетевшему дубу. Там до сих пор на нижней ветке болтался каким-то чудом уцелевший листочек.

Потянулась к нему, сама не смогла достать, но мне помогли.

Более высокий Вихрь с легкостью сорвал лист.

– Решили букетик собрать? – поинтересовался он.

Я недобро зыркнула на него и ничего не ответила.

Просто молча выложила на листочек орехи и оставила под дубом.

– Вот теперь можно идти, – буркнула я и сама пошла по своим же следам обратно.

Вихрь следовал за мной.

До поляны мы добрались в тишине, а вот уже там…

Я тяжело вздохнула, оглядывая раскинувшуюся картину…

– Мдэ… – емко выразил мои мысли Вихрь.

В тусклом свете негаснущей лучины на расстеленной скатерти-самобранке как на покрывале расположились двое царевичей. Они устало попивали вино, глядя, как несчастный Финист пыхтит, пытаясь развести костер из худой охапки хвороста.

Финист дул щеки, тяжело дышал, хворост коптил вонючей гнилой гарью, но об огне или хотя бы искрах и речи не шло.

– Вы помочь ему не желаете? – сурово глядя на Ивана и Елисея, спросила я.

– А что мы? – даже не понял, что не так, Иван. – Мы хворост принесли? Принесли. Теперь вот! – он поднял бокал с вином. – Пока огня нет, греемся. У Елисея вообще обморожение, ему больше всех надо.

Елисей закивал.

– Вы не серчайте, царевна Змеина Премудрая.

У меня аж глаз дернулся от дарованного мне прилагательного совершенной формы. А вот Елисей, явно гордый комплиментом, продолжал:

– Вам тоже не помешает согреться, пока Финист над костром колдует. А то не царское это дело… Хотите медовухи?

– Не хочу, – припечатала я и уже была готова пойти на помощь Финисту, как меня отстранил Вихрь.

– Я сам. Отдыхайте, царевна.

Но вот так отдыхать по приказу я как-то не привыкла.

Так и стояла столбом над поляной, наблюдая со стороны за тем, что будет делать егерь.

– Там за камнем ветки сухой рябины были, – сказал он Финисту. – Принеси пару лучин, а я тут пока…

С тяжелым вздохом Ясный Сокол поднялся и ушел на поиски сухой рябины. Весь его вид говорил о том, что он проклял все на свете в этом походе, но если бы не Марьюшка…

Над поляной же с каждой минутой все сильнее сгущалась ночная тьма. Даже лучина потускнела… И если бы не веселый звон бокалов закадычных царевичей, обстановочка была бы совсем гнетущий.

Сев у неразведенного костра, спиной ко мне, Вихрь склонился к даже не тронутому огнем хворосту.

Своим чутким слухом я услышала, как егерь набирает в легкие воздух и медленно выдувает тонкой струйкой… Еще один вдох, и еще… Как легкий всполох света озарил поляну. Затем послышался легкий треск, все сильнее и сильнее.

От радости и недоверия я подскочила ближе к костру, а Вихрь уже выпрямился в полный рост.

– Ну вот, – гордо выдал он. – Годы практики, теперь надо только поддерживать! Где там рябина?

Как раз вовремя из-за каменного уступа вышел Финист, таща с собой в богатырской охапке целый ворох наломанных веток.

Оставалось только непонятным, чем занимались царевичи все то время, пока нас не было. Если Финист и Вихрь справились с задачей за минуту.

Впрочем, а чего я хотела от царских сыновей соседних государств? Холеные, лелеянные, с кучей нянек, игрушек-развлекушек.

Взять хотя бы Василису…

Я тяжело вздохнула.

Может, для кого-то прозвучало бы и странно, но сестру, несмотря ни на что, я все равно любила. Понимала, почему она выросла такой.

А почему я другой.

От меня даже няньки сбегали, в то время когда вокруг нее хлопотали десятки самых лучших.

За роль ее кормилицы боролись, ведь царевна Лебедь напрочь отказалась кормить Василису грудью – мол, испортит фигуру.

Мне же доставалось козье молоко с деревянной ложки. Ни одна кормилица в здравом уме не хотела подходить ко мне, боясь получить укус змеиными зубами от вечно оборачивающегося в чешую младенца.

Так и росли, а когда стали постарше, тут и сам отец смекнул, что мы слишком разные, чтобы нас одинаково воспитывать.

Хотя поначалу Гвидон пытался: выписывал мне и Василисе лучших учителей, но только она сбегала с уроков, предпочитая грамоте примерку украшений с дорогими каменьями. А я все глубже погрязала в свитках.

Учителей слушала, иногда поправляла, потом начинала спорить.

Помню, как едва не подралась с заморским звездочетом. Тот без тени сомнений уверял меня, что земля плоская, лежит на трех черепахах, и вообще солнце скоро налетит на земную твердь.

У меня же волосы на голове шипели и едва в обморок не падали от такой чудовищной жути.

Я топала ногами, говорила, что Земля круглая и крутится вокруг Солнца. Откуда это взяла – сама не знаю, но у меня буквально нутро переворачивалось, когда мне пытались доказать обратное. Тем более с каждым годом их аргументы становились все лучше.

– Ну сама посуди, как земля может быть круглой, – устало убеждал меня сам батюшка. – А как же Навь? Где она?

– Под землей, – бурчала я.

– Во-от, – тянул он. – А если земля круглая, то как у нее может быть это самое “под”? Никак не может, значит, земля какая?

– Плоская, – шипела я.

Не то чтобы соглашаясь, но решая не спорить, а разобраться после, как вписать в существующую картину мира все то, в чем я была по каким-то причинам уверена.

– Царевна, – отвлек меня от мыслей голос Финиста. – В ногах правды нет, садитесь, ужинать.

Для меня уже постелили шкуры, снятые с поклаж, туда и присела. Тихо щипала хлеб, заботливо предоставленный самобранкой, таскала ломтики сала да дольки чеснока. Мне стесняться было некого, тем более и целоваться ни с кем не собиралась. А вкусы мои были весьма специфичны…

Слушала разговоры, которые, казалось, текли вообще на отвлеченные темы. Разомлевший от вина Иван-царевич рассказывал про быков огромных, которые в его царстве живут. Как охоту на них раз в год устраивают.

Елисей кивал, поддакивал и, кажется, начинал уже дремать. Голова его то и дело клонилась к плечам, а глаза прикрывались.

Финист наворачивал свиной окорок, шумно прихлебывая медовухой.

Вихрь тоже не гнушался мясом, выбрав хорошо зажаренного гуся.

Испортил идиллию тот, от кого вообще не ждали.

Котомка Вихря неожиданно раскрылась, и оттуда на свет божий показались двое… Клубок-колобок и растущая из него Гриба.

– Та-дам! – торжественно выдала она, размахивая грибными юбками, так что даже мне такое поведение показалось срамотой немыслимой. – Вы не ждали, а мы пришли! Тухло сидите, ни песен, ни пошлых анекдотов! Ни игр развратных!

У меня аж глаз дернулся.

Вихрь потянулся рукой за клубком в попытке поймать. Но тот неожиданно оказался достаточно прытким для “грибного мутанта-инвалида” – ускакал с Грибой на другой край самобранки.

– А ну лезь в сумку, – сурово рыкнул он на Грибу.

– Вот еще, – хихикнула она. – Там скучно. А собеседник из этого, – она скосила глаза вниз, на клубок, – такой себе. Бурчит что-то на непонятном, то про Ньютона, то про штаны какого-то Пифагора. Так что я отказываюсь, требую душевных разговоров развратного содержания.

Я аж поперхнулась.

Финист перестал жевать.

Иван-царевич икнул, Елисей захрапел и тут же получил в бочину локтем от друга.

– А? Что? Где? – принялся озираться он и тут же примолк.

– О! – еще больше ожила Гриба. – Щас будем играть. В «Что? Где? С кем? И когда?». Классно я придумала, да?

Я недоуменно покосилась на нее, на остальных и поняла, что меня играть совсем не тянет.

– А ну лезь в сумку, – начала уже я. – А то в камень обращу. Мы не договаривались на игры. Только на твою транспортировку до точки высадки.

Гриба замотала шляпкой и принялась резво скакать на клубке по поляне.

– Сама не полезу, и поймать не поймаете. Скучно мне! Вот развлечете, тогда так и быть. Посижу до следующего привала в сумке.

– Я… ик… отказываюсь, – послышалось от Ивана. – Только грибного произвола мне не хватало.

Гриба схватилась за сердце. Притворно так и надломленно.

– А что ж царевичи так игры испугались? Аль скрывают что? Или просто трусишки и испугались? Меня? Безобидного грибочка?

Я закатила глаза к небу. Похоже, брать измором людей, что на проклятой полянке, что на этой у грибов был дар.

– Давайте сыграем один разок, – устало сказала я. – И все! Ты от нас отстанешь! Сразу в котомку и молчок!

Гриба воодушевленно взвизгнула и захлопала тонкими ручонками в ладоши.

– Уиии! Итак, «Что? Где? Когда? С кем?».

Тут неожиданно клубок под ней ожил.

– Игра “Правда или действие”, – начал он монотонным голосом. – Сначала компания решает, с кого начнется игра. Первого игрока спрашивают: «Правда или действие?» Если игрок отвечает: «Правда», то он должен правдиво ответить на вопрос, который ему зададут. Если он выбирает действие, то придется выполнить задание. После того как игрок ответил на вопрос или выполнил задание, то ведущий дальше спрашивает: «Правда или действие?» у следующего. И так далее. Чем коварнее вопрос или действие, тем более интересна и динамична игра.

На полянке повисла тишина.

Даже Гриба озадачилась, но всего на мгновение. Уже через секунду ее шляпка сияла ядовито-зеленым цветом от удовольствия и предвкушения.

– Молодец, колобочище, – похвалила она. – Так даже лучше! Итак, правда или действие! Кто первый?

Она придирчиво прищурила правый глаз и обвела всех цепким взглядом.

– Что молчим? Или бутыль вина крутанем? На кого покажет, тому и отдуваться.

– Ладно, давайте я первый, – вызвался Иван-царевич. – Что делать надо?

– Делать? – прищурилась Гриба. – Стало быть, ты выбираешь не правду нам сказать, а делом сделать. Па-да-зри-тельна… А впрочем, ладно. Такое тебе задание, царевич, поцелуй меня в уста сахарные!

Иван икнул.

Елисей закашлялся, я же попыталась присмотреться к шляпке Грибы, чтобы понять, где у нее вообще эти самые уста.

– Не буду я тебя целовать! Ты же гриб! – возмутился Иван, казалось, он даже чуточку протрезвел.

Гриба надулась, отчего ее споры по полянке снежинками разлетаться стали.

– А что такое? Слабо? А я что, не женщина, что ли? Мне, может, тоже охота большого и человеческого. Я, знаете ли, много десятков годиков мечтала, чтобы меня принц самый настоящий поцеловал.

– Ты же замужем! – неожиданно нашелся Иван. – Я замужнюю не могу.

– Я в разводе, – напомнила Гриба, наступая и прыгая по скатерти к царевичу поближе. – Целуй же меня, ненаглядную. Я не кусаюсь!

Глаза Ивана сделались беспомощными, он вопросительно посмотрел на Елисея, тот был в растерянности, Финист тоже развел руками. Молящим взглядом Иван уставился на Вихря.

– Я заплачу, золотом, – взмолился он.

Вихрь только усмехнулся.

– Она поцелуй принца хочет, а не егеря.

Я же не понимала всего драматизма ситуации. Ну подумаешь, поцеловать Грибу. Как Василису соблазнять, так Иван первым на уши моей сестрице приседал.

Так что я в этом невинном поцелуе даже некую расплату видела.

– Где хоть уста у тебя? – убитым голосом спросил он. – Я не вижу.

– Да тут, под шляпкой, – страстно прошептала Гриба. – Возьми меня на ручки. Вот, не боись! Чмак!

Над полянкой пронесся смачный звук, будто кто-то присосавшуюся пиявку от себя оторвал.

Дальше царевич плевался, а Гриба смеялась как полоумная. Ей развлечение точно доставляло удовольствие.

– Слабы царевичи пошли, – наконец оторжавшись, постановила она и принялась выбирать следующую жертву. Взгляд ее остановился на Финисте. – Правда или действие? Только ты с умом выбирай, а то у меня еще ножка не целована…

Судя по округлившимся глазам Ясна Сокола, выбор был очевиден.

– Правда, конечно!

Глаза Грибы хищно сузились, она словно ждала этого ответа.

– Мы с колобком хоть и в котомке едем, но все слышим. Так вот меня разбирает любопытство: а что там у тебя с Марьюшкой произошло? Поведай-ка нам эту историю. Почему такой богатырь, как ты, Финист, от девицы бегает?

При упоминании имени Марьюшки у Сокола даже челюсти свело. Это было видно по лицу, которое стало мертвецки бледным.

– Действие! Давай, действие! – затараторил он. – Где там твоя ножка?!

– Ага, счас! – Гриба запрыгала подальше от него, в сторону царевича. – Все, я теперь вся царевича Ивана, от губ до последней споры. Так шо лапы прочь от моей ножки. Сам правду выбрал! Поздно отступать!

Финист как-то виновато посмотрел почему-то на меня. Видимо, в моем лице он видел всю укоризну от женского рода на земле за свои поступки.

– Она права, – произнесла я. – Сам выбрал говорить правду, вот и рассказывай.

Тяжко и скорбно вздохнул витязь.

– Давно это было. Молод был, глуп. Вот, бывало, вернешься с похода, от девиц отбою нет… Вскружил мне успех голову. Да и лихой я был, удалой. Бывало, обернешься соколиком и летаешь в окошко то к одной, то к другой. Да девицы и не прочь-то были. Пока я в одну не влюбился. В дочь царскую.

– Марьюшку? – зачем-то уточнил Елисей, он явно был в курсе некоторых слухов про Финиста.

Тот поморщился и отмахнулся.

– Да нет же. Она-то тут при чем. Дочь царскую Забавой звали. Три дня и три ночи соколиком я к ней в покои летал. Любовь у нас была! Руки ее у батюшки царя просить хотел, а как пошел на четвертый день свататься, так мне от ворот поворот дали. Сказали, куда я, дурень, лезу. Где я, безродный, без денег, – а где Забава. Так и она сама посмеялась, выбрала принца заморского и вышла за него замуж. И поминай как звали.

– Поелозила и бросила, повезло, – смахнул несуществующую слезинку Иван-царевич. – Так, а Марьюшка-то где?

– Цыц, – рыкнула я на него, понимая, что Финисту и так нелегко душу наизнанку выворачивать.

– Ну и кинулись меня другие девицы утешать, топил я любовь свою к Забаве в вине, в объятиях чужих. То у вдовушки какой приживусь, то у жены купеческой. То там, то сям!

– Подлец какой! – воскликнула Гриба. – Альфонсина проклятая! А потом, значит, Марьюшку обидел?

– Да нет же… – Финист уже начал злиться. – Надоело мне по бабам да по нелюбимым бродить. Удобно, конечно, везде обогреют, приголубят, баню истопят, накормят, поцелуют. Денег даже дадут. Но душа-то любви просила, да еще и перья выпадать сокольи стали. От тоски!

– От венерической? – уточнила я, подозревая, что перестал оборачиваться Финист в сокола не от грусти душевной, а от другого вида облысения.

Мой вопрос он то ли проигнорировал, то ли не услышал.

– И сказал я тогда, что не достанусь больше ни одной женщине до тех пор, пока та, кому я действительно нужен, трое башмаков железных износит, три посоха железных изломает, три колпака железных порвет. Сразу вдовушкам я стал не интересен. И сделался я странствующим богатырем, пока не узнал, что Марьюшка, девица одна из царства Кощеева, уже вторую пару башмаков изнашивает. Железных.

– Так это же хорошо! – воодушевился Елисей. – Значит, ты ей нужен! Разве не этого хотел?

– Имя у Марьюшки Моревна, дочь навьего царя Мора, – мрачно выдал Финист. – И это в те давние годы она была просто Марьюшкой. А сейчас уже третий десяток разменяла да веса пудов десять наела. Когда ей один посох оставался, я слышал, у нее на меня большие планы были. В царство свое подземное забрать да своим мужем сделать. А я помирать не хочу, жить еще охота… Вот и скрываюсь.

Повисло долгое молчание.

– Стало быть, слово ты свое не держишь? – задумчиво почесывая подбородок, спросил Вихрь. – Выходит, девушка старалась, а ты сбегаешь.

Гримаса скорби отразилась на лице Финиста.

– А я про последние башмаки и посох не знаю. Может, носит еще. Или другого повстречала и про меня забыла. А пока я ничего про это знать не знаю, ведать не ведаю, то и уговор не в силе.

– Это ему мой батюшка подсказал, – вставила свое слово я. – Когда убежище предложил. Но с одним условием: если Марьюшка Финиста все же у нас найдет и башмаки, колпаки, посохи предъявит, то мы Сокола держать не станем. Слово есть слово.

Гриба хищно потерла ручонками.

– Что ж, – она обвела взглядом оставшихся, и мне становилось не по себе. – Кто следующий? Может, дама?

Она покосилась на меня, и я уже была готова мужественно согласиться, но меня прервали.

– Давай, я, – кинул вызов Грибе Вихрь. – Только сама выбирай. Правду или действие! Мне бояться нечего.

Гриба повернулась к егерю, смерила того взглядом.

– Простой ты, как три палки, – буркнула она, поморщившись. – Я тебя на полянке иногда видела, так все грибы при твоем появлении замолкали.

– Доковыряться не до чего было? – сощурился Вихрь, явно насмехаясь.

Гриба вяло махнула юбками.

– Скучный ты. Брать с тебя нечего. А впрочем… – в глазах ее мелькнул интерес, словно ее грибную натуру озарила гениальнейшая идея. – Действие! Действие! Знаю, что тебе делать!

– И? – хмуро выдал егерь, похоже, воодушевление Грибы его не порадовало.

– Раздевайся, – припечатала она. – И танцуй. Соблазнительно!

– Что-что? – брови Вихря взлетели на лоб. – Ты в своем уме?

– А что такого? – всплеснула руками поганка. – Сам сказал, скрывать тебе нечего. Так что показывай телеса соблазнительные, хоть на мужчину погляжу. А то сто лет не видела.

Вихрь недовольно, но все же потянулся к поясу на тулупе…

– Не-не-не, ты подожди, – притормозила его Гриба. – Клубок, музыку! Давай что-нибудь поэротичнее.

– Музыка поэротичнее, Sam Brown “STOP”, – с готовностью отозвался клубок и затянул томным женским голосом:

Мое лицо принялось заливаться краской, потому что Вихрь, то ли от злости, то ли от чего еще, как-то сильно быстро принялся скидывать с себя одежду.

Колобок пел, Гриба сопела, Иван-царевич подливал вина себе и Елисею, Финист хватался за голову и накладывал на себя знак спасения Перуна. Похоже, понимал, что если б выбрал действие, мог бы оказаться на месте Вихря.

Тулуп улетел в сторону, красная рубаха была следующей, колобок выходил на припев, когда Вихрь отшвырнул от себя первую часть исподнего, обнажая торс!

– Stop befo-о-о-оre! Уou tear me all apa-а-а-аrt? – голосил колобок. – You'd better st-о-о-о-оop!..

Вихрь потянулся к тонким шнуркам, удерживающим штаны на узких бедрах.

Мое дыхание остановилось, легкие забыли, как им вообще двигаться. Я смотрела, как тонкие линии мужских мышц уходят под кромку исподнего… туда, где обычно пряталось то самое, срамное…

– Стоп!!! – раздалось над поляной, и я узнала в вопле свой голос.

На меня недоуменно обернулась Гриба, уставились и царевичи.

Заткнулся и колобок.

– Что не так? – недовольно буркнула Гриба. – Хорошо же сидели!

– Там же срам! – в ужасе выдала я. – Ты что, его до срама раздеть хочешь?

Глаза на шляпке сощурились.

– А что такого? Я, чай, давно не девочка, всякое видела. Может, и тут есть на что посмотреть! Ты ж приглядись глазенками своими змеячьими, а вдруг там чего интересного да впечатляющего прячут!

Ее явно распирал азарт.

Царевичи же недовольно ерзали.

– Царевна права, – неожиданно пришел мне на помощь Елисей, а может, солидарность проявить к Вихрю решил. – Мороз на улице. Чего там на морозе впечатляющего. Поди все скукожилось, не раскукожить.

– Да-да, застудит еще! Лечить его потом! – закивал царевич. – Ну что мы, дети в самом деле, что ли? Да и негоже сынам государевым смотреть на такое, да еще и царевну смущать.

– А ты отвернись, – буркнула Гриба, явно собираясь стоять на своем. – Эй, егерь. Давай, продолжай!

Я зажмурилась и отвернулась.

Колобок уже набрал побольше воздуха и собирался петь, как Гриба неожиданно передумала.

– А, впрочем, вы уже все испортили, – пробубнила она. – Никакого интереса не осталось. Одевайся, егерь!

Тон у Грибы был приказной, такой, что даже я удивилась ее заносчивости. Это ж какое самомнение и гнусный характер были у девицы раньше, если даже после обращения в гриб все это так наружу выпирало.

Вихрь молча надевал рубашку, Гриба же смотрела на меня злобно, словно решала, как отыграется за сорванный стриптиз.

От ее взгляда становилось неуютно, впрочем, она покосилась на Елисея. Первым козлом отпущения явно суждено было стать ему.

– Теперь ты, – буркнула она ему. – Царевну на сладенькое оставлю.

Я сцепила зубы. Ладно, доиграется еще у меня эта грибница недоделанная. Пока же я просто сжала пальцы и уставилась вниз, разглядывая узор на самобранке.

Но то и дело, сама того не желая, взгляд поднимала.

Смотрела, как Вихрь облачается уже в обратном порядке, как застегнул последнюю пуговку на рубашке, как сходил и подобрал тулуп, отряхнул его от снега.

– Правда или действие, княже? – пытала тем временем Елисея эта поганка.

– А можно ли заранее узнать, какой будет вопрос, если я выберу правду? – пытался юлить тот. – Или действие. А то с танцами я не силен…

– Вот еще, я с заданиями не повторяюсь, – бурчала Гриба. – Но раз не хочешь действие, значит, говорить правду будешь.

– А если обману? – вдруг уточнил Елисей, неуютно елозя на заднице по шкуре. – Вот в самом деле, как ты проверишь?

Гриба колыхнула юбками.

– Правда рано или поздно всплывет, стыдно будет не передо мной, так перед всеми… Впрочем, ты уже лжец, – будто невзначай обронила она.

Елисей резко вскочил на ноги, его тут же зашатало от выпитого вина, но это не помешало ему громко, на всю поляну закричать:

– Да как ты смеешь! Растение! Кто ты такая, чтобы говорить такое мне! Князю!

– Я бывшая часть полянки, которая знает самое сокровенное о людях, – хищно пояснила Гриба. – Что там было, когда ты мимо проезжал? Проблемы с деньгами? Каменья на одежде поддельные? Так скажи-ка ты нам правду, Елисей. Так ли ты богат, как хочешь показать?

Краска разлилась по бледным щекам князя.

Удивленно на него уставился царевич Иван и на правах друга пытался даже прийти на помощь.

– Казна его отца полна драгоценностей и каменьев, – начал он, но Гриба щелкнула тонкими пальцами.

– Пусть Елисей говорит.

Худощавый молодец, казалось, еще больше осунулся. Черты лица стали более болезненными, чем обычно, а под глазами залегли круги.

– Пустая казна, – обронил он. – Правы были грибы на поляне. Батюшка все проиграл в карты послу западному. Земли в залоге, злата на пару месяцев осталось. Одна надежда была…

– На полцарства, – догадалась я шепотом.

Меня, кажется, никто не услышал, все слишком внимательно смотрели на кающегося в бедности Елисея.

Впрочем, Вихрь смотрел на меня. Я поймала на себе его прямой взгляд, и пока он смотрел на меня, его губы очень громко задали вопрос Елисею:

– Надежда на что? На женитьбу выгодную? Аль еще на что?

– Да-да, мне тоже любопытно, – подскочила Гриба, принимаясь хлопать в ладоши. – Ты в этом походе что забыл? Тут денег да золота вроде не обещали. Максимум Василису, да и то, если с Горынычем сладите.

Елисей нервно сглотнул и вдруг вскинул голову вверх да грудь вперед выпятил.

– Я в походе хотел защищать царевну Змеину, – выпалил он. – Можете думать обо мне что хотите! Но я тут из благородных побуждений! Пусть у меня нет злата, зато есть широкое сердце!

Его звонкий голос подхватило эхо и разнесло по лесу…

В повисшей ненадолго тишине раздалось недовольное фырканье Грибы.

– Тююю. И все? Подвигов захотелось, покорений сердца девичьего. Банально, – она разочарованно отвернулась от Елисея и уставилась на меня.

Мы несколько мгновений меряли друг друга взглядом.

Я ждала от нее каверзы, уж слишком ядовитым показался мне ее взгляд.

– Правда или действие, царевна? – прошуршала она. – Советую выбирать с умом.

Я пожала плечами.

– Сама выбирай, – бросила я ей с вызовом. – Думаешь смутить меня чем-то? Так не придумаешь.

– А если танцевать заставлю, как егеря? – шаловливо поинтересовалась она.

– Так ты же не повторяешься с заданиями, – парировала я. – Так что придумай что-нибудь интереснее.

Гриба несколько мгновений чесала свою шляпку в районе предполагаемого затылка.

А после…

– Хах… заносчивая царевна. Все тебе не так и не то. Есть у меня для тебя задание. Один поцелуй.

– Опять повторяешься, – напомнила я. – Мне не слабо тебя чмокнуть хоть в шляпку, хоть в ножку.

– Не меня, – хохотнула Гриба. – А не твоего поля ягоду. Егеря целуй! По-настоящему, в губы!

– Не бывать такому! – вскочил на ноги Елисей.

– Батюшка Гвидон приказал не допущать! – воскликнул Финист. – Ишь, мухомориха, че удумала. Нельзя царевне простолюдина целовать! – Да мы тебя пошинкуем на зажарку! – заголосил Иван, обнажая меч-кладенец. – Не позволим честь девичью марать губами егерскими!

Но Грибу эту мало волновало.

Она на меня смотрела с вызовом.

– Целуй же его! Змеина Недотрога! – прошептала она, и я уже была готова сделать этот шаг, несмотря на все против…

– А меня спросить?! – вдруг возник голос Вихря, он словно хлыст щелкнул над моей головой. – Может, я не хочу с ней целоваться?

– С чего это вдруг? – обернулась на него Гриба. – Аль брезгуешь царской дочерью?

– Чай, не на помойке нашел себя, – бросил внук Яги, и эти слова мне будто ножом по сердцу пришлись. – Это, может, княжичи всякие за славой в этот поход пошли, а я за златом да за землями. Нет моего согласия на лобызанья! Придумывай царевне другое задание. Не буду я с ней целоваться!

Мои руки невольно сжались в кулаки. Ногти глубокими лунками оставили следы в коже, но боли физической я не ощутила.

На душе больно стало, до горечи в горле…

Впервые за жизнь паскудно и обидно.

А главное, непонятно почему. Я ведь знала Вихря всего ничего, но даже в этом “ничего” мне казалось, что он был не похож ни на одного мужчину или парня, которых я встречала до этого.

Меня постигло разочарование и в нем, и в себе… за ошибку в человеке.

Даже змеи, обычно шипевшие в такие моменты и грозящие всех покусать да отравить, повисли унылыми прядями.

– Тогда будешь говорить правду, – недовольно пробурчала Гриба. – Или тоже это твою честь посрамит?

– Задавай вопрос, – выплюнула я голосом абсолютно безэмоциональным и холодным. – Что знать хочешь?

– Да есть одно обстоятельство, – начала Гриба. – До нас на полянке иногда доходили слухи, но все никак до конца любопытство не удовлетворялось. Узнать бы, куда королева Лебедь пропала? Есть слушок, что ты к этому рученки-змеенки приложила…

Я нахмурилась.

Кажется, впервые за этот вечер меня настигло недоумение.

– Я?!

– Ты-ты… – закивала Гриба. – Говорят, статуей она сделалась, когда тебя со свету сжить пыталась.

Я потрясла головой, пытаясь вспомнить, а куда и в самом деле пропала царевна Лебедь? Вот была она, все попрекала меня, а потом и в самом деле куда-то делась.