Хайноре. Книга 3

Часть первая. Глава 1. Полулорд

Его звали Варой. Он был странствующим рыцарем, родом из маленького городишки под названием Шэлк. Если вспомнить старую карту севера Королевства, то это где-то между Холмами Близ Гри и ущельем Мора – словом, из самой что ни на есть задницы страны.

Рыцарь Берту не нравился, а вот Мышка по нему слюни пускала. Потому он Берту не нравился еще сильнее.

– Ты посмотри какой… высокий… сильный… я б за такого замуж пошла!

– Сдалась ты ему. – Берт недовольно поморщился, но Мышка его не слушала. Все смотрела и смотрела на своего «избранника».

Они лежали под старой сломанной телегой, которую Орун-кузнец поставил здесь пару дней назад. Намеревался починить, но лорд-отец так нагрузил великана работой, что руки и меха его до телеги все никак не добирались. А Берт тут же облюбовал ее в качестве наблюдательного пункта, откуда удобно и незаметно можно было следить за тренировками отцовской гвардии во дворе. Сегодня на поле схлестнулись двое – тот самый красавчик-рыцарь и лучший мечник лорда Оронца. Берт ставил на своих, а Мышка… Мышка только вздыхала, серая дурочка. И впрямь, что ей до боев и виртуозных выпадов. Ей подавай потных мужиков, сражающихся на мечах. Вожделела она таких, как сказала бы мать.

Мать у Берта была простая женщина, грубоватая. Померла той весной от лихорадки, пока ухаживала за леди Оронца. Леди Оронца чудом выстояла, а мамка его померла. Такова воля Всесоздателя, сказал тогда отец. Старые гибнут, молодые живут. Вот бы и этот старик помер, со злостью в груди подумал Берт, наблюдая, как ловко рыцарь гоняет лучшего солдата лорда по двору. Но, похоже, слишком уж он хорош для такого.

– Ты посмотри, какие руки у него здоровенные… ах, эти бы руки…

Не Мышка, подумал Берт, а назойливая муха. Все жужжит и жужжит под ухо о своем красавце. И что она в нем приглядела себе? Он ж ей в праотцы годен…

– Не староват он тебе, а? – Берт ткнул подружку острым локтем.

Мышка захихикала, и хитро, словно не кухонная воровка, а настоящая лиса, поглядела на Берта. Берту сразу не по себе стало. Очень уж ему нравился этот взгляд. И не нравился в то же время.

– А полулорденок-то у нас ревнивый.

– Молчи, дура! Сама ты!..

– Кто?

– … дура!

Мышка захохотала, и Берт резко зажал ей рукой рот – обнаружат же! Найдут их! И тогда одну на кухню спровадят или выпорют за то, что отлынивает от работы, а его опять за книжки. Кому нужны эти книжки, когда тут мечи звенят? Мечи Берту всегда интереснее были. Отец хочет из него ученого человека сделать, в Академию отправить. А Берт хочет на войну, с северянами. Бошки им резать с мечом в руках и фалавенским соколом на плаще. И чтоб Мышка его ждала. И чтоб по нему так же вздыхала, как по этому Варою из Шэлка.

Из щёлки он, подумал Берт, зло сплюнув под колесо телеги, как и все они. И нет в нем ничего особенного.

Уворот, удар, уворот, контрудар, снова уворот. Еще чуть-чуть, и этот седой рыцарь измотает молодого гвардейца, как волк – медведя. В конце концов, невзирая на неприязнь, уже и Берт смотрел на старика завороженно, только совсем не потому, почему Мышка. На минуточку Берт отвлекся и глянул на подружку, но тут же вспыхнул красным и отвернулся. Мышка была его постарше и уже, поговаривают, знавала мужчину, потому, верно, без стыда сейчас так ласково гладила себя по корсажу и с придыханием глядела на рыцаря, словно бы он уже сунул к ней под юбку свои здоровенные ручищи.

Берту месяц назад исполнилось двенадцать, у него уже почернели волосы на руках, и он не мог дождаться, когда ж они уже полезут на лице и на груди. Так он хоть перестанет глядеться в зеркало по утрам и видеть там мальчишку. Авось и Мышка на него по-другому посмотрит.

Бой кончился победой рыцаря. Мужчины с уважением друг другу кивнули и разошлись. Наблюдающие за схваткой гвардейцы, вопреки обыкновению, воздержались от пестования победителя, а вот бабы, собравшиеся у конюшни, восторженно улюлюкали. Рыцарь поклонился им с улыбкой, словно бы выступал перед придворными дамами. А потом с кухни выкатилась старая Тайра и разогнала баб по местам.

– Ой, мне тоже надо бежать! – спохватилась Мышка. – Повидаемся потом, хорошо?

– В садочке?

– В садочке!

Она наскоро чмокнула Берта в щеку и тот, уже больше по привычки, утер ее рукавом. Оправдывая свою детскую кличку, Мышка ловко выскользнула из-под телеги, оправила юбки и побежала окольным путем на кухню, стараясь не попадаться зоркому глазу старой кухарки.

Берту же ничего не оставалась, как вернуться в свою комнату в крыле для слуг и снова сесть за уроки. Через час у него у самого будут занятия во дворе, и это куда лучше, чем сидеть на твердом неудобном стуле и дышать книжной пылью. Но все равно не то. Не по-настоящему. На деревянных мечах, еще и наставник скучный и чопорный, какой-то столичный человек, которого отец специально для Берта пригласил в поместье. Лучше б с настоящим воином потягаться, вон хоть с этим рыцарем. Уделать бы его, и тогда Мышка…

Что-то слишком уж часто он думает об этой девчонке, заметил про себя Берт. Девчонки того не стоят.

Через час он оторвался от книг, наспех переоделся в удобное, взял свой тренировочный меч и только шагнул к двери, как вдруг услышал за нею знакомый девчачий писк. Ах ты, дрянь мелкая! Опять подглядывала! Берт выскочил за дверь, и увидел, как за углом мелькнула знакомая красная юбка. В этот раз он решил, что младшенькую пора бы уже хорошенько проучить. В щенячьи годы, когда грань меж ними еще не была так четко очерчена, они с Лессой и Мышкой часто играли в такие игры – следили за старшими, воровали всякое, прятались так, что никто их найти не мог. А потом сидели в садочке и делились услышанным, как заправские ищейки. Только вот Берт из детских портков давно вышел, а эта все угомониться не может.

Он бросился следом, но только и успевал, что ловить глазом пестрые юбчонки, мигом скрывающиеся то за углом, то за дверью. Но с каждым поворотом он приближался, а мелкая дрянь, понимая, что конец ее играм близок, тут же начала верещать:

– Помогите, помогите, он меня догонит, догонит!

В конце концов дурочка допустила тактическую ошибку. Она забежала в каморку, где Тайра хранила картошку и лук, думала, верно, как и в прошлый раз ускользнуть через потолочное окошко, да только Берт, наученный уже опытом, хорошенько его с той стороны подпер. Когда он забежал следом, перекрывая мерзавке путь к отступлению, Лесса, балансируя на бочке, колотила кулаком по окошку и ругалась, совсем не по-благородному.

– Ну, дрянь, попалась?

Девчонка резко обернулась, взвизгнула со страху и, не удержавшись на одной ноге, упала на дощатый пол прямо коленками. Так ей и надо, злорадно подумал Берт.

– Не трогай меня, не трогай! – заверещала она так громко, что Берт побоялся – слишком рано тем самым вызовет сюда слуг.

– Да заткнись ты! – рыкнул он.

Очень уж не любил бабий рев, особенно такой пронзительный. Вот кого Мышью надо было прозвать. Жаль, что дочерям лордов такие имена редко дают.

Младшая не затыкалась, и тогда Берт жахнул деревянным мечом по мешку с картошкой – первое что попалось. Девчонка испугалась и затихла.

– Ты зачем опять подглядываешь?! Отцу доложить? Тогда он тебя выпорет, не я! А у него рука тяжелее!

– Не надо, не надо, пожалуйста, не хочу!..

– Отвечай! Зачем за мной следишь?

Волосы из растрепанной черной косички прилипли к мокрым от слез щекам, кулачки, размером с ранние яблочки, жались к груди – ни дать ни взять провинившийся щенок. Только Берт хорошо знал свою сестрицу. Она его младше на пару лет, но хитрости в ней, как в стае лисиц. Сейчас вот прикинется невинным котенком, притупит его бдительность, а потом юркнет в щель – попробуй поймай потом. В кого она только такая пошла? В отца, степенного и спокойного, как скала, в мать, тихую и смиренную овечку? Лорд Оронца ее, верно, сплодил с какой-нибудь лесной пакостливой кошкой, никак не с человеческой женщиной.

– Хватит выделываться, – процедил Берт. – Я в это не поверю.

Девчонка вдруг перестала хныкать, зыркнула на него зло и так же зло усмехнулась. А потом утерла слезы и поднялась, всем видом показывая, что ей вовсе не больно, хотя коленки при том подрагивали.

– Хотела глянуть, что у тебя такого в штанах, – гордо бросила она.

Берт чуть не поперхнулся. Совсем девка с башкой своей не в ладах.

– Чего?..

Лесса поджала губы и нахмурилась, на щеках проступили красные пятна. Потом она вдруг выпалила одни махом, будто не сдержавшись:

– Отец сказал, что не даст мне учиться драться на мече! Сказал, что я девочка и у меня другое… предназначение! А когда я спросила, что в тебе такого, что тебе можно, а мне нет, он сказала, что у тебя в штанах все как надо! Вот я и… Хватит смеяться!

Но Берт не мог остановиться. Его согнуло пополам, он хохотал так громко и долго, что к кладовке в итоге сбежались две служанки. Они-то и увели взлохмаченную маленькую леди с полными злых слез глазами.

Вот дура, думал он, спеша потом на тренировку. Лучше бы занималась своими бабьими делами, какими положено в ее возрасте, чем о таком думала. Какое счастье, заключил про себя Берт, что он-то родился мужчиной. Ему уж точно больше дорог открыто, чем этой мелкой дурочке. Ее в тринадцать ждет брак с каким-нибудь выгодным отцу лордом, а его, Берта, ждет война. Он уже сам решил. Кончит Академию, уйдет в гвардию. И пусть отец что хочет себе думает. И пусть матушка с того свету сына своего костерит.

Во дворе к тому времени уже никого не было. Баб загнали на кухню, гвардейцы вернулись на свои посты. У тренировочной площадки стоял его наставник, сир Ганн, и, судя по постной роже, был очень недоволен, что его ученик опоздал, пускай всего на пару минут. Уже приготовившись слушать отповедь, Берт ускорил шаг, угрюмо поглядывая на наставника исподлобья.

– В следующий раз, – без прелюдий заявил сир Ганн, – я отправлю тебя прямиком к лорду. Пусть он решает, как наказать тебя за опоздание. Это ясно?

– Да, сир. Извините.

– Битва не будет тебя ждать. Ни тебя, ни твоих извинений. Когда настанет момент настоящей схватки, тебе не удастся отложить ее. Помни об этом.

– Да, сир.

Скучная тренировка на деревянных клинках началась. Берт снова получал тумаки, снова делал ошибки, снова злился на себя и снова старался доказать этому скупому на похвалу человеку, что он что-то может. Бувар из отцовской гвардии как-то раз по нетрезвости сказал Берту, что уроки на мечах – все это чушь собачья, и биться его научит только настоящая битва, когда он по-настоящему испугается за свою жизнь и будет готов выжать из себя все, чтобы победить. Только так, дескать, и учатся управляться с мечом. Но отец был иного мнения. Берт, конечно, не рассказал ему о словах Бувара, иначе не сносить тому своей пьяной башки. Но сказанное гвардейцем, повидавшим настоящий бой и не раз, глубоко засело в его голову и не давало покоя. Как же ему стать бойцом, если его не пускают в бой?

Задумался и пропустил удар. Сир Ганн тут же воспользовался этим, чтобы преподать своему нерадивому ученику урок, и в несколько выпадов опрокинул Берта на песок. Было обидно, да еще и больно – он влетел в землю щекой. Ссадина останется. Это хорошо. Поднимаясь, Берт заметил, что во дворе были не только они с наставником. В тени, недалеко от кузни, откуда доносился мерный стук молота, с кружкой браги в руке стоял тот самый рыцарь из захолустья. Поглядывал в их сторону.

Берту стало вдвойне досадно – значит, старик видел его провал. Наверное, посмеивается себе в бороду, сучий сын. Он глянул под телегу, проверить, не сидит ли там еще и Мышка, чтобы совсем ему разочароваться в самом себе. Но нет, подружки нигде не было. Хоть это хорошо. Но она, конечно, не раз видела оплошности Берта во дворе. И смеялась над ним, больно жалила своим смехом в самое нутро, туда, верно, где скопилась отцовская половина крови – гордая и благородная. Так его мать говорила – дескать, рожа у тебя, сынок, простецкая, моя, будешь как дед – морда с булыжник, глаза с щелочку, а вот сердце… сердце уж точно отцовское. На рожу Берту всегда было плевать, но вот что кровь в нем и благородная тоже имеется, это его всегда грело. Это значит, что в нем точно есть что-то от воина. Осталось это что-то вынуть из себя и бросить прямо в постную мину сира Ганна.

– Поднимайся уже! – велел ему наставник.

А к слову, бросить ему что-то в рожу – неплохая идея…

Берт усмехнулся сам себе, зачерпнул в кулак песка, ловко вскочил с земли, мысленно заклиная проклятого рыцаря хорошенько следить сейчас за его маневром, и бросил горсть прямо в лицо наставника. Тот от неожиданности отшатнулся, вскрикнул и чуть было не выронил меч. Тогда-то Берт и напал. Сам от себя не ожидая, выправился в стойку и бросился на столичного сира, дубася его деревянным мечом, как палкой. Наставник повалился на землю, обороняясь от обезумевшего от собственной смелости Берта, согнутым локтем, а другой рукой не переставая тер глаза.

В конце концов Берт отбросил палку, некогда имеющую вид меча, и пнул ее ногой.

– Это чушь собачья! Ваши уроки – чушь собачья!

– Охрана! Охрана! – кряхтел наставник. – Сюда!

Когда Берта уводили гвардейцы, он краем глаза заметил, как рыцарь, прятавшийся в тени, хохочет, едва не давясь брагой.

***

– Такова твоя благодарность?

И все же, кто бы чего ни говорил о талантах лорда Оронца, лучшим его оружием всегда были не мечи и копья, а слова, которые он ловко собирал в острый наконечник, невидимо балансирующий прямо в воздухе, и всегда метко попадал в цель. Берт стоял в кабинете отца, опустив плечи, и как никогда чувствовал себя мальчишкой. Словно бы ему шесть лет, и он опять нашкодил в кухне, гоняясь за Мышкой.

Как и тогда, сейчас ответить он по-прежнему ничего не мог. Все слова, что лезли в голову, были жалкими оправданиями ребенка. А Берт не хотел представать перед отцом ребенком. Ему дорогого стоило доказать лорду, что он уже нечто большее. И вот из-за очередной глупости все насмарку. Он снова не сдержался. Снова показал отцу, что материнского в нем больше, чем от благородной крови.

Хотя иногда Берту казалось, что доставшаяся ему от матери простота и дерзость нравились лорду. Может, потому, еще до женитьбы на своей тщедушной леди, он из всех ладных кухонных девок выбрал себе в постель просторожую служанку с крепкими руками и грузным задом? Говаривали, что лордова мать, единственная общая бабка Берта и Лессы, тоже была женщиной крепкой, сильной и волевой. Может, оттого лорда и потянуло на что-то знакомое и родное? Может, потому он и терпит выходки своего бастарда?

– Прости, отец. – Берт решил быть прямым и честным. Он виноват, значит, нужно извиниться. Признать свою вину. – Я разозлился. И повел себя очень недостойно. Я с честью приму наказание.

Усилием воли он осмелился поднять взгляд на благородного отца, и к своему удивлению заметил на его лице снисходительную улыбку.

– С честью, значит, – вздохнул он. – Что тебя так разозлило?

– Этот бесов пробл… кхм… сир Ганн… он смеется надо мной! Не учит, а будто… бахвалится, что уделывает меня в два счета!

– Ты думаешь, твои враги на поле боя будут вести себя благородно? Поверь, от них ты натерпишься куда больше насмешек, чем от наставника. Сир Ганн лучший придворный мечник.

Берт невольно усмехнулся.

– Выходит, я уделал лучшего мечника короля?

– Именно поэтому я не так сильно зол на тебя, как мог бы. Ты использовал грязный прием. Это не благородно. Но в иной раз это помогло бы тебе выжить. Сир Ганн здесь не для того, чтобы научить тебя настоящему бою. Он натаскает тебя в технике, а она не менее важна в этом твоем «настоящем бое мечты». Потому с этого момента изволь учиться прилежно, Бертур.

– Хорошо, отец.

– Боюсь, следующего раза не потерпит уже сам сир Ганн. Предупреждаю, если он уйдет, нового учителя я тебе не дам. Будешь сидеть за книгами до скончания веков. Понял?

– Да, отец!

Что ж, заключил Берт, покидая кабинет отца. Могло быть и хуже. Уж будь он на месте лорда, высек бы такого засранца, ей-ей. Мать, по крайней мере, уж точно нашла бы прут потоньше и живого места на его заднице не оставила. Такой уж она была, кухонная девка Мава. Зато крепкая, самая крепкая в поместье. Так и Берт крепким вышел. Даже крепче отца – все старухи так говорят, дескать лорд с самых пеленок тщедушным был, и хорошо, что Берту мамкина крепость досталась.

Жаль только, что с крепостью этой ловкость вдобавок не шла.

На радостях Берт так разогнался, пересекая коридор в Высоких покоях, что чуть не сшиб с ног саму леди Миалену, белесой тенью проплывающую вдоль стен.

– Отец Всесоздатель! Гляди куда несешься! – воскликнула одна из служанок отцовской супруги.

Берт потупился и пробубнил:

– Прошу простить, госпожа…

Он глянул на леди исподлобья, но та проплыла мимо, не удостоив побочного сына лорда и взмаха ресниц. Так оно и лучше, решил он. Чем меньше эта бледная тень с женским лицом на него смотрит, тем живее он себя чувствует. Экая странная она особа. Сколько Берт себя помнил, леди Настирская всегда была слаба и только Всесоздатель знает, как держалась в мире живых. Однако ж от лихорадки померла его мать, а леди хоть бы что, выжила. Еще белее стала, может, но по-прежнему ходит и дышит.

Берт поторопился было свернуть в другой коридор, скоро время обеда, с окна уже тянет мясной похлебкой. Но что-то дернуло его подглядеть, куда держит путь госпожа. Очень уж не часто она свои покои покидает. Ужель что важное случилось?

Спрятавшись за углом, Берт осторожно выглянул. Леди остановилась у кабинета отца, взмахом руки отослала служанок прочь, а сама, постучавшись, вошла. И что вот теперь делать ему? Уходить, что ли? А как узнать, что случилось? Служанок не допросишься, они его терпеть не могут, как, впрочем, и сама их хозяйка. Ну что ж, иного выхода нет…

Берт прокрался к отцовскому кабинету и прижался глазом к замочной скважине.

Отец вскочил навстречу своей супруге, как вскакивают за падающей на пол хрупкой вазой.

– Миалена, ну зачем? Не нужно было вставать, ты могла послать за мною…

– Мне уже лучше, – прозвенел дрожащий звонкий голосок откуда-то из глубин бледной тени. Шутка ли, но женушка отца была всего на десять лет старше Берта, почти в сестры годилась. Молодая, свежая, рожай себе да рожай. А она за все время брака смогла выплюнуть из своего скудного чрева лишь эту мелкую пакостницу Лессу. – Позволь я сама.

– Ни в коем случае, садись.

Отец метнулся к своей хрустальной вазе, подставил к ней поближе резной мягкий стульчик и аккуратно на него усадил.

– Что-то случилось? Тебе стало хуже?

– Нет же, Тир… ты меня не слушаешь. Напротив, лучше.

Отец уселся на стул рядом с леди, не выпуская из ладоней ее белых ручек.

– Столько дел… прости, – прошептал он, не глядя на жену. – Север опять набирает силы. А принц только взошел на трон. Вокруг него столько алчущих власти лордов. Мы должны быть впереди. Предстоит много… много труда…

– Мой бедный. Это тебе нужно отдохнуть, а не мне. Когда ты посетишь меня снова?.. Прошел уже год…

Отец на глазах посмурнел, словно бы чего-то несвежего отведал. Что, в постель к женушке, значит, не хаживает? Мышка бы сказала, что дело дрянь.

– Всего год… в прошлый раз ты очень долго восстанавливалась. Я не хочу рисковать тобой снова.

– Я готова! Готова! Всесоздатель видит, я готова… Я должна дать тебе сына…

– Если ты меня при этом покинешь, уже никакой наследник меня не обрадует… У меня есть сын, Миа. – Леди высвободила ладони из рук мужа и отвернулась. – Не злись, ты знаешь, что я делаю это ради нас. Я добьюсь, чтобы Берта признали законным. И проблемы не будет. У меня будет наследник. И живая любимая жена.

– Он сын дворовой девки, Тир! – пронзительно воскликнула бледная госпожа. – Ты сумасшедший! Твои лорды высмеют тебя, если ты о нем заявишь!

– Лордам не до того, – голос отца похолодел, – коронация принца, подбор невесты, дрязги с Севером… никто не обратит внимание на мое дело.

Леди опустила плечи.

– Но он же сын простой служанки…

– Он и мой сын тоже. Я сделаю его лордом. Он закончит Академию и станет придворным. А тебе больше не придется мучиться родами.

Отец и его супруга замолчали, и Берт уже думал было уходить, когда леди вдруг тихонько засмеялась.

– Ах, Тир… Лесса не простит тебе этого. Она уже мечтает о том, как будет править семейным поместьем верхом на коне и с мечом наперевес. Видит Всесоздатель, ей больше досталось твоего, нежели моего…

– Лесса еще дитя. Станет постарше, и все поймет. Только не беспокойся. Ради всех нас, не беспокойся…

Берт с брезгливостью оторвался от двери, когда лорд и леди принялись нежно соприкасаться губами, и, стараясь не шуметь, ушел прочь. Ему предстоит стать лордом, а лордам не пристало подслушивать чужие беседы. Интересно, распространяется ли это правило на воровство плюшек с кухни до обеда?

Глава 2. Мышкина беда

В обед они с Мышкой договорились встретиться в садочке ближе к ночи, когда поместье уже будет отходить ко сну. Берту не терпелось похвастаться подруге, что она может куда подальше запрятать свое обидное «полулорденок» в обращении к нему, поскольку вскорости быть ему полноценным лордом, а не половинчатым.

Но что-то Мышка не торопилась. Он целый час сидел на лавочке в саду, давно запущенном, поскольку делался он для леди Миалены, а она теперь из покоев выходит лишь по крайней нужде. Сидел, кидал в пруд камни, заставляя живущих там лягушек прерывать свою брачную песнь, и зевал, потому что уже вовсю хотел спать – в это время ему уже было положено тушить лучину, откладывать книгу и ложиться в постель. Вечерами отец позволял ему вместо ученых памфлетов почитывать то, что ему самому хотелось – военные летописи, истории о рыцарских приключениях, где было непонятно, что правда, а что выдумка. В детстве он еще читал сказки, но уже давно не балуется таким. Как только Берту стукнуло семь, он сам заставил себя отложить такие несерьезные книжки и взяться за умные. Ну… может, конечно, в чем-то тому подсобила и насмешница Мышка, однажды заметившая у него под кроватью сказку про Сытую деревню.

К слову, где ж ее носит, вертихвостку?

Берт со злости и досады, что не удастся ему, видно, сегодня похвастаться, пнул последний камешек в пруд и пошаркал прочь. Как вдруг заметил тоненькую фигурку, мнущуюся у входа в сад.

– Мыша, Мышка? Ты? – позвал Берт громким шепотом.

– Угу…

– Ты чего тут стоишь?! Я ж тебя внутри жду! Уж битый час!

И тут вдруг случилось то, чего Берт, кажется, никогда еще не видел – подружка его разревелась. Да так, что хоть ведро подавай, будет в чем похлебку варить, соль тратить не надо.

– Ты чего? Ты чего? – Он подошел к ней, взял руками за плечи, чувствуя, как в груди клокотать начинает – ежель ее кто обидел… – Кто виноват? Кто? Говори!

– Да это… – запищала Мышка, глотая слезы. – Это Тайра, кухарка… наказала меня… ненавижу! Наказала… поймала, что отлыниваю…

– Как?

– Буду теперь драить котлы с утра до ночи… вот только сейчас последний домыла… руки в кровь… – Мышка глянула на свои руки, Берт тоже глянул – костяшки темные были, словно бы она дралась с кем-то весь день или по стенам дубасила.

– Вот с-с-сука… я ей!..

– Не надо, не надо!.. Сама виновата…

– Я поговорю! С отцом поговорю!

– Не надо, ты и так с ним говорил… Я слышала, что на тренировке у тебя вышло. Все об этом говорят. Еще будешь за меня просить у лорда… хватит тебе и своих проказов…

Берт нахмурился. Надо было Мышке помочь. У него все внутри сжималось, пока она дрожала и ревела тут перед ним. Странно, в то же время. Уж сколько они дел наворотили по детству, сколько им обоим прилетало, что розгами, что тумаками, а Мышка, хоть и девчонка, реветь себе так никогда не позволяла. Тут явно еще что-то…

– Ну-ка. Признавайся. Что еще стряслось?

Мышка робко глядела на него исподлобья, носом хлюпая. И не сказать, конечно, что ему Мышка такой не нравилась… очень даже нравилась, даже еще пуще… дрожит тут, плачет, защищай ее… но уж очень странно это было.

– Тайра мой мешочек отняла… сказала, хрен мне, а не цацки, раз добро не понимаю… сказала, что тятьке твоему отнесет, чтоб точно никогда не добралась…

Ах, мешочек… ну вот и ясно все стало. Связка кожаная на ремешке, в нем Мышка берегла единственное, что от мамки с тятькой осталось – связанные меж собой пряди их волос. Мышка очень мешочком своим дорожила, держала его всегда при себе. Здесь только последний пришлый таракан не знает, что это для нее самая большая ценность.

Вот сука эта кухарка! Не боец, а куда бить знает, как никто.

– Так. Хватит слезы лить. Я принесу тебе мешочек. Поговорю с отцом, он…

– Берт, слушай, – Мышка вдруг перестала плакать, словно бы внезапно пришла в себя, – а что если мы… ну… сходим сейчас… заберем сами, а?

– Куда? К отцу в кабинет?

– Ну да…

– Так там ж… да ты не бойся, я с ним поговорю, он отдаст. Он человек добрый.

– Да кто знает, Берт! Может кухарка меня надурила, может не отдала ничего лорду, а спрятала куда… а ты почем зря ему голову морочить будешь всякой чушью… лучше уж мы посмотрим сами. Если есть – возьмем, а нет – так в другом месте поищем. А, Берт? Помоги мне… Он всю жизнь со мною, как ты…

Берт прерывисто вздохнул. Сердце в груди билось, будто в щит копьем на поле боя, за версту несло каким-то приключением, после которого их обоих либо вздернут, либо еще что похуже. К отцу в кабинет прокрасться… это ж… то еще дельце… с другой стороны, они туда за безделушкой своей идут, а не воровать. А если отец, как часто бывало, допоздна засиделся там?

Так и вышло. Когда они с Мышкой разведки ради прокрались в высокие покои мимо снующей по известному маршруту стражи, то увидели, что лорд по-прежнему сидит в своем кабинете, жжет без конца свечи и корпит над бумагами, пришедшими к нему давеча из столицы.

– Что делать? – Мышка смотрела на него, хлопая глазами.

Ну как тут отказать? Не реви только, не реви…

– Есть у меня мысль…

В это время мелкая пакостница, которая по несчастливой случайности звалась его сестрой, уже должна была лежать в постели. Но Берт эту егозу хорошо знал, если его ночной час в сон валил, то её, напротив, под хвост жалил. Наверняка сейчас ворочается с боку на бок и мечтает, как бы сбежать из покоев да пошпионить за кем-то.

Тихо прокравшись к покоям сестры, он велел Мышке схорониться у старого гобелена и чуть что – спрятаться за него. А сам осторожно вошел в детскую.

– Лесса? – шепотом позвал он, стараясь не разбудить прикорнувшую у камина няньку. – Спишь?

Сестра тут же обернулась – сна ни в одном глазу. Как он и думал.

– А ты что… – Берт шикнул на глупую девчонку – тихо мол, не буди своего стража, и Лесса тоже зашептала: – А ты что тут делаешь? Тебе что надо?

– Я игру одну затеял. Как в давние времена, помнишь? Хочу кое-что у отца выкрасть, шутки ради… поможешь? Чернильные перышки, сургуч…

– Он же узнает… – Лесса нахмурилась. – И будет ругаться…

– Если и заругается, то на меня. Тебе ничего не будет. Ну давай! Соглашайся! Только не говори ему ничего. А я тебе… а я с тобой мечом займусь. Хочешь? В садочке, втихаря от всех. Никому не скажем.

Большие темные глаза сестрицы тут же загорелись отблесками огня из камина, стали как два уголька, маслом смазанные, и Берт понял, что попал куда надо. Девчонка закивала и спросила, что нужно делать, и братец все ей тихонечко нашептал. Потом вышел и велел Мышке схорониться на лестнице, выше этажом, и как только услышит сигнал – быстро бежать в кабинет и искать свою важную безделушку. Так и порешили.

Вернулись, Берт встал у двери кабинета, и как только Мышка спряталась на лестнице, перевел дух и дернул за ручку. Лорд тут же поднял на него сонные глаза.

– Отец! Отец… там… там Лессе плохо… не дышит, хрипит, как леди Миалена… бегом, бегом!

– Всесоздатель милостивый…

Вмиг проснувшись, отец сорвался с кресла и помчался к дочери, а Берт, подав сигнал Мышке, побежал следом. У дверей детской уже столпились слуги.

– Что такое? – воскликнул лорд, ворвавшись в покои.

– Г-господин, – залепетала нянька, хлопочущая над задыхающейся артисткой. – Я уже послала за лекарем!

– Девочка…

Отец опустился на колени рядом с кроватью, прикоснулся к щеке Лессы, словно бы уже прощался с нею, и Берту стало не по себе. Что-то укололо его в груди. Такое он впервые ощутил, когда стащил у матери несколько монет, чтобы купить Мышке засахаренных цветов на ярмарке.

– Папенька… я умираю?

Лесса так пронзительно захныкала, что даже Берт на мгновение поверил ей. Вот же актриса. Жестокая будет из нее женщина, права была мамка. Мава, было дело, рассказывала сыну, как кормилица Лессы жаловалась ей, дескать лордская дочка очень уж сильно прикусывает ей сосок при кормежке. Так и говорила – еще зубы не прорезались, а уже кусает, что волчонок.

– Поторопи лекаря! – рыкнул отец няньке, и та мигом исчезла за дверью.

Хоть ждал лорд от своей женушки не девчонку, а парня, терять ее все ж таки не хотел, понял Берт. Интересно, что если его, Берта, на какой-нибудь славной битве мечом насмерть пырнут, будет отец по нему, нагулу своему, пусть и вскорости узаконенному, так убиваться?

– Почему ты не спишь?

– Да я… это…

– Уходи. Я разберусь.

– Да, отец…

– И спасибо, что позвал.

Берт кивнул и поспешно вышел. И все-таки… это было ужасно плохо. То, что он сделал ради Мышки… так нельзя. Как бы чего дурного не случилось, как бы не случилось чего дурного…

Утром Мышка, печально вздыхая, сказала ему, что так ничего и не нашла в кабинете лорда, оттого Берту стало еще гадше. Получается, зазря врал отцу, зазря втягивал Лессу. Ей-то хорошо, вокруг ней теперь все скачут и бегают. Лекарь поит ее мятным взваром, нянюшки подбивают перины и носят прямо в постель любимое печенье, чтоб хоть как-то подбодрить несчастную девочку. По поместью уже ходят слухи, дескать, бедная дочь лорда, унаследовавшая все, казалось бы, только от отца – и темный волос, и глаза, и улыбку, – похоже умудрилась-таки прихватить кое-что от матери, да не красоту ее неземную, а хворь. Только Берт ходил и вжимал голову в плечи под тяжестью вины. Эх, к мамке бы сейчас… отчитаться ей, признаться во всем, пусть выпорет, пусть наругает, но зато грех отпустится, зато стыд пройдет, раз сознался. Но сознаваться было некому.

Днем он все никак не мог заставить себя сидеть за книжками, ждал тренировку, где мог бы сбросить все напряжение и злость. Но и там его не ждало ничего хорошего. В отместку за дурной поступок, невзирая на то, что отец заставил Берта за него извиниться, наставник поставил его драться с деревянным противником, оттачивать уже известные приемы, пока кровь из жопы не брызнет. Для новых знаний он, дескать, еще не дорос. Словом, стоял Берт и уныло дубасил своей деревянной палкой-мечом по манекену, пока Лесса купалась в отеческой любви, на которую был так скуден их общий родитель. А Мышка вовсю ворковала со своим рыцарем. Ишь, подумал Берт, наблюдая за тем, как она мнется перед статным взрослым мужчиной, бросает ему робкие взгляды, а он что-то говорит ей, снисходительно улыбаясь. Вчера еще ревела, как ранняя вдова, по своему медальону, а сегодня уже все позабыла, выходит?

– Бабы… – Берт сплюнул, безуспешно пытаясь воткнуть свой тупой клинок в землю. – Суки, все как одна.

На том он зарекся вестись на бабьи слезы. Будет тебе урок, остолоп, сказала бы мать. Уж она всегда ему говорила – Мышка из тебя еще веревочки повьет, знай-знай. И вот пожалуйста. Идиот!

Берт со всей злобы жахнул по манекену – раз-раз-раз и еще раз, – представляя при этом, что на месте деревянного тупицы перед ним стоял настоящий тупица, из плоти и крови, и с его рожей. А потом представил сира Вароя, как сносит ему седую башку, яйца ему отрезает, а хрен на блюде с бантиком преподносит Мышке – на, дескать, лакомись, так ведь хотела!

Он так увлекся воображаемым отмщением, что не заметил, как на расстояние вытянутого клинка подпустил к себе человека.

– Твоей бы ярости нашим солдатам на севере.

Берт испуганно отскочил, наставив свой смешной клинок на внезапного врага. Им оказался сир Варой.

– Вот так? Мне остается только защищаться?

Рыцарь медленно отступал назад, попутно вытягивая из-за пояса меч – настоящий, а не игрушечный.

– Даю тебе пару минут, чтобы взять что-то получше этой игрушки.

Берт мгновение мешкал, думая, что об этом скажет наставник, и не решит ли он после такого и впрямь уехать в столицу. А потом бросил деревянную палку и побежал к стойке с настоящими мечами, с которыми обычно занимались гвардейцы.

Бой начался внезапно. Рыцарь напал, стоило Берту вооружиться как надо, и ему оставалось только обороняться. Стальной клинок был куда тяжелее деревянного, ему бы время привыкнуть, помахаться с манекеном, но Варой из Шэлка был бурей, нахлынувшей в самый неожиданный момент, он был настоящем боем, которого так хотел Берт, и с которым в итоге, конечно же, не справился.

Битва кончилась так быстро, что он не успел даже сделать и пары выпадов, которым обучил его сир Ганн. Растерялся, да еще эта предательская дрожь в руках и не пойми откуда взявшийся страх, хладнокожей змеей свившийся в груди. Он никогда не боялся тренировок, злился из-за неудач, злился, когда сир Ганн словно вымещал на нем свое неудовольствие от жизни, ненавидел его за тычки и тонкие насмешки. Но не боялся. А этот рыцарь с настоящим мечом вдруг заставил его обомлеть. Берту стало гадко, он все ждал, что этот проходимец из Шэлка поступит так же, как и Ганн – понасмешничает над вчерашним служкой и пойдет по своим делам.

– Вставай, – вместо этого сказал рыцарь, протягивая ему руку. – Я покажу тебе пару приемов. Обещай запомнить их и отточить. Уговор?

Берт кивнул. Так началась их первая тренировка. Вторая и третья случились в тайне ото всех поздним вечером за пределами крепости, на маленькой полянке, недалеко от охотничьих угодий. Они не говорили ни о чем, кроме боя, меча и выпадов, никак не представились друг другу, не испросили разрешения заниматься у лорда. Просто все как-то само пошло, и в конце концов Берт даже перестал так сильно ненавидеть этого человека. Даже Мышкины причитания о том, какой же он красавчик и как ее к нему тянет, уже не так сильно его злили. Все пустое – главное, теперь хоть кто-то показывает ему настоящий бой, настоящие приемы, которые, как говорил рыцарь, не раз спасали его на войне и в стычках на большаках.

– А… каким был ваш первый бой? – однажды спросил Берт, когда они сидели на поваленном бревне у полянки и пили брагу из фляги рыцаря.

– Я сунулся в дрязги двух лордов на востоке Королевства. Дурным мальцом был. Крепко получил в тех схватках, но выжил. Мне было столько же, сколько тебе сейчас.

Берт с завистью промычал себе под нос и стукнул кулаком по бревну. Вот как… Может, не взялся бы за него лорд-отец, так он бы тоже сдуру бросился б на войну? И хорошо, когда в тебе благородная кровь течет, и плохо – поровну.

– Первый бой редко бывает славным. – Рыцарь опустил тяжелую руку на плечо Берта. – Хорошо, если просто целым останешься. Не торопись. Поучись сначала хорошенько.

– А вы… только с мечом умеете?

Сир Варой хохотнул.

– А тебе, значит меча уже мало?

Берт молча пожал плечами, и рыцарь вздохнул:

– Ну, еще кое-что умею. Успею – поучу и этому.

Он понимал, что сир, конечно, очень рискует, пока возится с ним в тайне ото всех, а особенно от лорда. Только не понимал – почему? Чего ему с сына кухонной девки? Пущай и с благородной половинкой. Может, он что-то в нем увидел? Сердце такого же рыцаря и воина? Эти мысли грели Берта, когда он опять сидел часами за книгами. Когда хаживал мимо детской, где его сестричка строила из себя страдалицу, совсем, видно, позабыв о том, что собиралась с Бертом в садочке мечу учиться. Так увлеклась отцовской и всехней лаской да своей важностью, а может и вовсе поняла, что истинная ее сила и власть вовсе не в твердой руке, что держит меч, а в бабьих слезках да вздохах.

А потом случилась беда.

Когда за Бертом пришли отцовские гвардейцы, он чуть сердце собственное не выплюнул. Подумал – все, прознал тятька о его тайных встречах с рыцарем. Конец. Высечет. Да только почему стражу послал, а не слуг?.. Почему повели не в кабинет, а ниже? Совсем низко, в подвалы, где Берт ни разу не был – не пускали. А теперь…

Его вели по сырому каменному коридору к комнате, откуда доносился теплый свет. Здесь было тяжко дышать, в груди давило от страха, но Берт шел, хоть и едва поднимая ноги. Что он сделал такого? Ужели это из-за тренировок? Но разве ж это преступление? Он хотел было что-то спросить у стражника, идущего рядом, но, поймав его суровый безучастный взгляд, передумал. Наверное, там впереди его ждет отец, наверное, хочет о чем-то важном поговорить без ушей и свидетелей, вот у него и спросишь.

Но в каменном мешке его ждал не отец. Стол, два стула, на одном незнакомый мужчина. И все. Никого больше.

– Вы, – сказал незнакомец, указав на стражников, – прочь. А ты, – указал на Берта и на стул напротив, – садись.

Берт подчинился.

– Ты сильно провинился перед отцом, мальчик мой.

Сидевшего перед ним мужчину он и впрямь никогда не видел. А может и видел, но не приметил – очень уже он был… непримечательный. Низкорослый, щуплый, в плечах даже Берт уже был его шире. Коротко остриженные соломенные волосы, серые глаза, увитые сеткой морщин, забитых пылью и грязью – такое Берт видал у мужиков и баб после пахоты в полях. Яростное летнее солнце, особенно жестокое в долине, за долгие месяцы труда в поле выжигало молодость с их лиц, кожа сгорала, краснела и лопалась от волдырей, а со временем шла трещинами так, что даже молодые девицы потихоньку обращались в старух.

– Вы кто? – выдавил из себя Берт, стараясь напустить на лицо угрюмости, чтоб спрятать за нею страх.

– Тот, кто спросит с тебя за все грехи, – мужчина почесал редкую бороду, а потом вынул из-под стола маленький ножичек и принялся вертеть его в руках, как будто от скуки. – Ну-ка расскажи, малец. Разве не учили тебя, что в каждом отце есть частичка Всесоздателя, и оттого лгать своему родителю – все одно, что лгать богу всеведущему?

Берт мотнул головой. Его такому и впрямь не учили.

– Ах да. Совсем позабыл. Ты же простокровым ублюдком был дольше, чем благородным сыном. Тебя, верно, учили, как исподнее лордское в ведре полоскать да горшки ночные выносить?

– Не учили меня такому!

– Тогда чему тебя учили?

Чему-чему, подумал он, читать немного, на глаза лорду особливо не попадаться, помогать в кузне… это потом его отец, когда под крыло взял, книжками завалил да наставника по мечу приставил. Видно, в тот момент уже задумал из ублюдка своего сделать наследника.

– Ну-у, – нетерпеливо протянул человек с полей – так Берт его про себя окрестил. – Давай-ка помогу тебе. Наверное, учили тебя уважать и любить отца, так? Что отец и закон, и власть, и каратель? – Берт неуверенно кивнул – что-то такое он, конечно, слышал. Мать не раз говорила, что они с нею должны быть лорду очень обязаны за то, что тот их не выгнал и даже при себе держал. – Так какого ж рожна, ты, щенок, отцу подгадил?

– Да что я сделал?! – не выдержал Берт. Голос, как назло, зазвенел, что у девчонки. Аж стыдше стало.

– Дай-ка умом пораскинуть… ну… солгал отцу, – мужчина начал загибать пальцы, словно в детской считалочке, – подставил отца, предал отца.

– Предал? Не предавал я! Не предавал!

– А раз не предавал… – Человек, этот совершенно непримечательный человек, подался вперед, стул под ним чиркнул по каменному полу, а острие маленького ножечка уперлось Берту в кадык. – Тогда расскажи-ка мне, малец, куда ты дел его важные бумаги?

Глава 3. Варой из Шэлка

Мелкая сучка Лесса их сдала. Все рассказала отцу, когда тот заподозрил ее в лицедействе и вывел-таки на правду. Небось ревела, пальчики заламывала – мол, это все Берт, Берт подговорил, вынудил, заставил! И ему тоже пришлось сознаться. Да, одурачил отца. Да, пробрался к нему в кабинет. Но не брал, не брал никакие бумаги! Ничего не брал!

– А что ж ты там делал тогда, дружочек? Искал, где тятька держит сокровища?

– Я б не стал! Я б не взял! Я не такой!

– А какой же ты? – Человек посмотрел на него с вопросом в глазах, но Берт не знал, как надо отвечать. Берт он. Лордский незаконнорожденный сын. Вот-вот признают. Если признают теперь, конечно… – Ты не подумай. Я тебя не осуждаю. Я и сам человек простой. Кто из нас не мечтает о богатстве?

Берт замотал головой.

– Зачем мне богатство? Я и так лордом стану!

– Ишь! – Мужик расхохотался. – Думаешь, после такого станешь? У отца важные бумаги пропали. Аккурат в тот самый день, как сестричка твоя захворала, и ему пришлось спешно кабинет покинуть. Куда ж они делись, а?

Берт снова замотал головой. Он не знал. Они туда пришли совсем за другим. Мышка искала там свой мешочек заветный, драгоценность свою, а не какие-то важные бумаги. Зачем они Мышке в самом деле? Она обычная кухонная девка!

Но стоило Берту упомянуть ее, стоило сказать правду, хоть и стыдную правду, что из-за девчачьей безделушки отца надурил, как у человека с полей в глазах будто все внезапно прояснилось. Он громко свистнул. В каменную комнату пришли стражники, которые по его велению заперли Берта в клетке. Потом он ушел, ничего не объясняя, как бы сын лорда ни просил.

Так он и просидел там весь оставшийся день в надежде, что к вечеру его освободят. Проголодался и очень хотел поговорить с отцом, объясниться, просить прощения. Глупо вышло, из-за безделушки какой-то, а все вот так вот… не брал он бумаги. Да и Мышка не брала. Зачем они ей? Может, лорд искал плохо? Может, завалились куда его бумаги?

Но за Бертом не пришли ни вечером, ни на следующий день. Как он ни звал к себе стражу, как ни просил их позвать отца – все без толку. Лишь единожды за все это время к нему пришла старая котломойка Кана – принесла хлебную корочку и полплошки похлебки без мяса.

– Кана! Позови лорда! Позови ко мне лорда!

Кана сплюнула сквозь щель меж гнилых зубов:

– Ага, щас-ка! Поссать токмо схожу… лорда ему, тьфу…

Сидел он в этой клетке и весь третий день. На четвертый уже не подрывался, как только к нему входила Кана, уже не просил ни о чем стражу. Просто сидел на каменному грязном полу и смотрел перед собой, словно бы пытаясь что-то там разглядеть. Устал. Хотелось выйти и подышать свежим воздухом, на солнышко посмотреть. Погонять Лессу по коридорам, поиграть с Мышкой в камешки, как в детстве. В щенячьи годы он страсть как любил эту игру. Мышка повзрослела раньше, ей быстрее их забава надоела, но она все равно играла с ним. Вот бы и сейчас поиграть. Выкрасть с кухни пару плюшек. Мамку навестить в приоратских землях. Еще разок в тайне ото всех помахаться с рыцарем.

За ним пришли очень ранним утром на пятый день. Берт даже умудрился в это время спать на твердом лежаке из соломы и старой лошадиной попоны. Но проснулся, стоило тяжелому ключу пару раз провертеться в замке его темницы. На пороге стоял полевой человек с двумя гвардейцами. На его сером плаще блестели капельки дождя. Значит, во дворе морось.

– А ты, гляжу, любитель поваляться? – Человек улыбнулся ему, и Берт невольно улыбнулся в ответ. Ну наконец-то, подумал он, отец оттаял и решил с ним поговорить. – Пора-пора, дорогуша, вставай.

Берт медленно встал, чувствуя, как затекли все мышцы, а сон все еще мутил голову.

– Там дождь?

– Да, всю ночь поливало, слыхал? – Мужик дружески хлопнул Берта по плечу, подталкивая к выходу.

– Не, спалось крепко.

– Это хорошо. Крепкий сон – это полезно. Правда, парни?

– Так точно.

– Уже и не припомню, когда последний раз крепко спал. Это, верно, черта молодости. Правда, парни?

Стражники угрюмо заугукали. Видно, их тоже подорвали с постели очень рано.

Когда дверь на волю отворилась, Берт едва удержался, чтобы не выбежать и не начать плясать под этим серым небом, орошающим пустующий двор мелкими острыми, как щепки, каплями. Так на него пахнуло свежестью и сыростью, что аж голову закружило. Сейчас бы Мышку разбудить да вытащить на свежий воздух. В прошлом году они в такую рань бегали в отцовские охотничьи угодья, там если по кромке ходить можно было насобирать целый подол черных и красных ягод. Надо бы повторить, подумал Берт.

– Идем, дружок. – Человек с полей снова легонько потрепал его за плечо.

– А куда?.. В такую рань?

– Пойдем, пойдем, скоро узнаешь.

Стражник сзади посильнее толкнул его в спину, и Берт пошел. Дали бы хоть плащ накинуть, думал он, недовольно морщась – ветер переменился, и дождь теперь бил ему прямо в лицо, брызгая в глаза. Волосы мигом промокли и липли к щекам. Мерзко было. Как-то совсем не уютно. Нет, ну дали бы хоть плащ с собою взять!

Полевой человек вел его к воротам, потом прямо по тракту и все дальше и дальше к старой роще, где они с Мышкой и Томуном сыном кузнеца играли в Королевскую охоту. Здесь Томун и помер в девять лет – рухнул с дерева и башкой прямо о булыжник. Берт вспоминал об этом с грустью – кузнецкий сын был единственным мальчишкой, с которым они дружили. Остальные Берта недолюбливали, как служанки не любили его мать, некогда облюбованную лордом. Мышка говорила, это зависть. К ней ровно и бабы, и мужики склонны.

– Твоя подружка, кстати, во всем созналась, – как бы невзначай заметил человек с полей, заворачивая вглубь рощи.

– Мышка?

– Так ее зовут? Ну, стало быть, Мышка.

В животе неприятно закрутило.

– Что она сказала?

– Всякое говорила, знаешь. Болтала, не переставая. То одно, то другое.

Человек вдруг встал на распутье, повертел головой, а потом свернул влево – в той стороне рос самый старый тополь, они с Мышкой часто сидели на его толстенных ветках и глядели, как солнце уходит за зеленые холмы.

– То она, – продолжил человек, – тебя костерила. Дескать, это ты ее заманил к отцу в кабинет, чтоб под юбочкой ей пошурудить.

– Я?!

– Ага. Правду говорю, парни?

– Так точно.

Но… Мышка не могла… что это за чушь?.. она б так не сказала…

– Потом все ж таки призналась, что это она забрала бумаги. Но и тут ее, дескать, ты подговорил. А еще, что дружбу с неким рыцарем завел… Это еще двое слуг подтвердили. Видели вас, значит, уходящими и приходящими в поместье в темный час.

Берт вдруг встал, как вкопанный. Голова закружилась, стало дурно. Он не верил. Чушь какая-то. Мышка так не сказала бы. Зачем ей бумаги? Зачем они ему? Зачем бы она так сказала?!

– Вперед, давай! – Стражник снова толкнул его в спину.

– Я не брал…

– Да, похоже, не брал. Но вот ей взять помог.

– Я не знал!

– А она говорила, знал. И кому ж нам верить, а, парни?

На этот раз гвардейцы промолчали.

– Ну, пришлось с девушкой поработать серьезнее. Потом-то созналась, что бумажки передала своему полюбовнику. Некоему рыцарю. Представился, кажется, Вароем из Шэлка. Думаю, это не его настоящее имя. Они редко настоящим называются. Это не очень умно. Но время он выбрал удачное. Север бурлит, сегодня-завтра война, всякий сброд навроде наемников и рыцарей выползает из нор в поисках, куда бы пристроить свой меч. Никто и не подумал о нем дурного. Просто еще один рыцарь.

Рыцарь… бесов рыцарь… Берт знал, что с ним что-то неладно! Проклятье, если отец узнал, что он с ним в тайне занимался… Он же и правда мог подумать…

Впереди, над головой человека в плаще уже проглядывались могучие очертания старинного тополя. Они вышли к поляне, и мужчина, наконец, остановился.

– Уф. Ну тут и дорога, все силы можно оставить. Пришли.

Когда он отошел в сторону, в груди Берта что-то замерло. Колени подкосились, он инстинктивно шагнул назад и тут же уперся спиной в выставленную руку гвардейца.

– Мышка…

Склонив голову на грудь, подружка висела на самом толстом суку, раскачиваясь от разбушевавшегося у реки ветра. Что-то красное стекало у нее по ногам, вырисовывая узоры на песке. Ее огромные черные глаза неподвижно глядели вперед.

– Ну хватит танцевать, милочка. – Человек ухватил Мышку за ноги, словно куклу, а потом глянул на Берта так спокойно, что ему стало еще жутче. – Ты не подумай, парень. Твой тятюшка это не из ненависти все. Из практичности. Ну и не своими руками, вестимо. Я здесь, знаешь ли, именно за этим. Чтоб такие дела делать. Неприглядные. Но необходимые.

– Я ничего не сделал…

– Вестимо, не сделал. Но леди Миалена очень уж просила меня, доброго слугу Оронца, чтоб ты все ж таки виновным оказался пред отеческими очами. Ну, кто я такой чтобы отказывать леди? Леди хочет добра своей дочке да будущим деткам, а вот ты ей совсем не к месту. Лишний, так сказать, наследник.

– Но отец… отец, он…

– А, отец… Как она бишь сказала… Иногда сильный мужчина совершает ошибку под влиянием силы более могучей всяких иных сил – любви. И надо бы его в такой час направить на верный путь.

– Нет! Не надо! Я не виноват! Я не…

– Пасть заткни, ублюдок. – Один из стражников врезал Берту в живот, и его согнуло пополам, а потом вся его скудная вчерашняя еда вывалилась наружу.

Кто-то бросил ему на шею веревку, туго затянул. Берт пытался вырываться, хрипел. Перед глазами пелена из слез.

– Ну-ну! Разве это достойно отпрыска лорда – реветь, как девка? – Человек с полей тряхнул его за плечи. – Мужайся, мальчик, я же обещал отпустить тебе грехи.

Он совсем по-дружески улыбнулся ему, а через мгновение в его глазу застрял болт. Он так и рухнул с улыбкой на лице и покатился по склону к берегу.

– Твою!.. Засада!..

Свист над ухом, и следующий болт пробил одному из стражников висок. Второй тут же отпустил Берта и бросился наземь. Но бедолаге это не помогло – третий снаряд прилетел ему прямо в спину. Берт стоял как вкопанный, дышал так часто, словно бы боялся, что воздуха не хватит. Он боялся пошевелиться, боялся, что четвертый болт уж точно будет для него. Но смертоносного свиста не повторилось.

Спустя еще мгновение слева зашелестели кусты, и оттуда вышел уже знакомый Берту мужчина.

– Так вот, значит, как Оронца решают проблемы, – сказал Варой из Шелка.

***

– Мне жаль твою подругу.

Рыцарь пошурудил палкой в костре, налил себе из котла похлебки. Предложил одну плошку Берту, но тот только головой мотнул. Еда не шла, как и мысли. Пустота.

– Но она поступила по чести. Эти бумаги важны для нас.

– Для кого?

Сир Варой встрепенулся – за весь вечер Берт впервые с ним заговорил.

– Для тех, кто устал от ига твоего отца и его клики. – Рыцарь невесело улыбнулся. – Теперь ты и сам видишь.

– Я ничего не понимаю.

Рыцарь пригубил из плошки, потом утер взмокшие от похлебки усы, с виду колючие, как щетина у кабана.

– Это сложно понять. Но ты поймешь. Позже. Знай только, в этой войне нет правых и виноватых. Все мы боремся за свое. Как можем.

– И за что боролась Мышка?

Взгляд сира стал холодным и жестким.

– Мышка влюбилась. Увы, не в того, в кого следовало.

Эти слова задели. Будто снова расцарапал бок, напоровшись на ржавый гнутый гвоздь, застрявший в кузнецком столе Оруна.

– А ты ею воспользовался?

Рыцарь немного помолчал, медленно пережевывая птичий хрящ, проглотил, а потом снова сказал:

– Все мы боремся за свое. Как можем. Ее смерти я не хотел.

– Но она умерла! Из-за тебя умерла! – Берт вдруг вскочил с бревна, все тело била дрожь. Ему хотелось схватиться за кинжал, которым Варой разделывал пойманную птицу – вот он, лежит прямо тут, только руку протяни. Но рука дрожала и не слушалась. – Если бы ты не попросил ее, если бы…

– Это был мой выбор. Использовать ее. Ты прав. Если бы я ее не выбрал, то Мышка, возможно, прожила бы гораздо дольше. Но помочь мне – было ее решением. Ее выбором. Понимаешь?

– Нет! Ничего не понимаю!

– Все придет со временем. Сядь, будь добр. Поешь.

Берт сел, снова уставившись в пустоту. Он сжал кулаки, усилием воли сдерживал слезы, хотя разреветься жуть как хотелось. Сейчас бы к мамке на могилу. Прижаться к земле, что укрывает ее навечным сном, и уснуть там же. Навсегда.

– Я посвятил свою жизнь очень важному делу, – снова начал рыцарь. – И я в него верю. Я не имею права тратить время на сожаления и муки совести. Это слишком большая роскошь, Бертур.

– Что мне теперь делать?

Сир снова поворошил угли.

– Ну, домой тебе путь заказан. Раз твой отец решился на такое, значит, леди Миалена крепко убедила его в твоем предательстве. А теперь ты еще и сбежал, оставив после себя трупы его людей. Для Тира все станет еще более очевидным. Значит, тебя будут искать…

Берту стало холодно, словно бы он сидел не у костра, а прямо в снегу голым задом. Он так гордился, что лорд готов был его признать. Сделать наследником. А теперь… теперь он снова никто. Даже хуже, чем просто сын служанки. Отец прощал ему разные проказы и выходки, но эту простить не смог, здесь все было очень и очень серьезно. А ведь Берт тут даже виноват не был… Или был? Но в чем? Что, дурак, повелся на бабьи слезы? Что с помощью него, Берта, добрались до его, лордских, важных бумаг? Берт понимал, что во всем виновата леди, жаждущая избавиться от соперника ее дочери… Но он все равно злился на лорда. Как отец мог поверить, что сын готов был его предать? Как он мог так легко от него отказаться?..

– Он даже не поговорил со мной… почему? Я бы мог…

– Видно, леди со слугой сделали все так, чтоб лорду разговор с тобой был уже не интересен. Насколько я знаю твоего отца, мальчик, ему лишнего трепа не нужно. Он человек жестких мер. Если появляются сомнения в инструменте, он его выбрасывает. Никаких поблажек и пощады. Когда даешь человеку шанс показать себя с лучшей стороны, вместе с этим даешь ему шанс снова сплоховать. А когда метишь так высоко, как Тир Оронца, раздача вторых шансов – риск, подчас со смертельным исходом.

Вот так. Он был для отца всего лишь инструментом, сломанным мечом. Фигуркой на доске для глеша, которую можно выгодно показать при дворе – глядите, мол, у меня есть наследник с хером, я исполнил свой долг по упрочению рода, долг, негласно давлеющий над высокородными во всем цивилизованном обществе. Вот и вся его, Берта, польза для отца. А он, идиот, уши развесил… Услышал в разговоре лорда и леди лишь то, что хотел, а остальное – мимо прошло, как благодатный дождь от проклятого на засуху ржаного поля в сказке про Порченое сердце. И вот тебе исход.

– Помимо того, ты сыграл на его слабости к дочери, – сказал рыцарь, когда Берт поделился горькими мыслями. – Этого, видно, он тебе тоже не смог простить. У людей, играющих высокими фигурами, совсем иные ценности и риски, друг мой.

Пусто. Пусто было внутри и страшно.

– Почему вы мне помогли?

Рыцарь пожал плечами.

– Похоже, я верю в тебя больше, чем твой отец.

– Я… могу пойти с вами?

– А ты хочешь?

– Я больше не знаю, куда… у меня родни нет, и друзей тоже…

Сир Варой помолчал, размышляя о чем-то, а потом улыбнулся.

– Что ж. Нас давно уже считают сборищем калек, сирот и безумцев. Почему бы нашей большой крысиной семье не приютить еще одного сироту?

Сирота… да, похоже теперь он может таковым считаться. Мать давно ушла в обитель Всесоздателя, а отец от него отказался. Пустота… Но в то же время, даже пустота – это уже хоть что-то, когда больше ничего нет.

– Надо подремать немного перед дорогой. Надолго оставаться не будем, хоть мы и далеко ушли. Ложись, я покараулю. Потом ты. Идёт?

Берт кивнул, принял из рук рыцаря плащ и, укутавшись в него, отвернулся спиной к костру, а лбом прижался к бревну, на котором сидел. Голова гудела, хотелось забыться сном, но мысли бегали по черепушке, словно толпа незваных гостей в бальной зале. Он вспомнил, что так и не поблагодарил сира Вароя за свое спасение, хоть теперь и жалел, что человек-с-полей умер не от его руки. Берт так и не узнал его имени… да и рыцаря…

– Сир? – позвал он, приподнявшись. – А вас и правда зовут Варой из Шэлка?

Рыцарь усмехнулся сквозь густую бороду, сощурив темные глаза.

– А что такое? Понравилось имя? Можешь взять себе.

Часть вторая. Глава 4. Повстанец

Лорд Артон был добр к нему все эти годы, но стоило неприглядным слухам дойти до этого благородного и добросердечного вельможи, как милость сменилась на гнев. И в чем, казалось бы, проблема? Это ж всего лишь служанка. Его кухарки наплодят к следующему лету дюжину таких же мелких сучек – девать будет некуда, хоть топи.

А лорд что-то взъелся. Может яйца обо что прищемил с утра? Да и вообще, с чего он решил, что виноват обязательно Берт?

– Люди видели вас двоих!

– Кто? Ваш служка? Дак он сам ей под юбчонку заглядывал. Здесь кто только этого не делал.

– Но перед смертью ее видели именно с тобой, Бертур. Бертур, побери Бездна, ей же было всего…

Ну вот. Корчит теперь из себя святого. А сам тешится с малолетней любовницей, пока женушка вынашивает ему голубокровых щенят где-то на юге страны, запертая в родовом поместье. Берт видел, сколько писем из дома привозят лорду, а сколько он отправляет в ответ. Бесов лицемер, борец за права униженных…

Лорд устало отер рукой пожухлое, будто засохшая картофелина, лицо. Тяжко бремя правоборцев, хмыкнул про себя Берт.

– Такого не должно повторится, мальчик мой. – Мальчик твой у тебя в… – Я… понимаю, что тебя гложет, но…

Нет-нет, вот этого не надо.

– Простите, лорд. Я могу идти? – Лучше брось в темницу или в колодки, пусть меня тухлыми яйцами закидают, чем эта твоя жалость. Эта всехняя блядская жалость…

– Бертур. Мне жаль Лотра. Он был мне дорог, как и тебе. Но он бы не одобрил такого, ты знаешь. Мы имеем право скорбеть. Но не должны давать гневу делать из нас бесов Бездны. Ты понимаешь?

– Угу.

Вот сейчас он изо всех сил удерживает этот гнев в кулаках, сжав их так сильно, что скоро руки начнут неметь.

– Ладно. Иди.

Берт шел быстро, как мог, не выпуская гнев из кулаков. Миновав стражу у кабинета лорда, он со всей силы врезал по каменной стене. Боль пронзила иглой от костяшек до локтя, но от этого даже стало легче. Во внутреннем дворе, где с самого утра вовсю рубился молодняк, его подловил Дуг.

– Что лорд сказал? Тебя не казнят?

– За какую-то девку?

– Ты правила нарушил, женщины начнут бояться. Будут к лорду ходить. – Опять тараторит, хрен угонишься за смыслом… – Всех шпынять начнут. Всех же, да.

– Больно тут бабы живут вольготно. – Берт сплюнул. – Будут смирнее, значит.

– Вышвырнут тебя, дай срок…

– Да срать мне.

– А мне как быть? Без тебя меня тут сожрут.

И впрямь, подумал Берт, бросив на младшего товарища быстрый взгляд. Щуплый, длиннолицый, рожа вся в оспинах. Тяжелее кинжала, что вечно прячется у него в сапоге, ничего в жизни не держал и не удержит. Удивительно, но за все эти годы Берт сумел найти общий язык только с этим мелким воришкой, которого лорд подобрал с улицы еще в щенячьи годы. Когда рыцарь привел бастарда Оронца в тайное поместье Артона, где он муштровал свою маленькую крысиную армию, Дуг уже жил здесь, бегал по мелким поручениям лорда. А стал старше, начал выполнять задания посерьезнее – украсть что-то, проследить за кем-то. Дуг быстрее всех доставлял послания куда надо, особенно те, что шлются не официально. И ни разу не попадался. Пока, по крайней мере.

А вот Берт таких особых талантов не имел. Рубился, как бесом в жопу укушенный, да и все. Зато с удовольствием. Только, если Берта выгонят, защищать от остальных местных засранцев Дуга будет некому. Даже лорд не всегда мог повлиять на парней. Да что там, даже Лотр и другие наставники. У них тут была своя… иерархия власти.

– Ну? Лорд сказал, что будет делать с телами?

Берт мотнул головой.

– Нет. Ничего не говорил. Медлит. Как обычно. Осторожничает, старый хр… кхм. А ты? Узнал что-то?

– Старики болтают, что их ждала засада. Подловили на полпути. Троих убили, ну ты знаешь… Двое вернулись, бежали лесом. На разбойников, говорят, не похожи. Без опознавательных знаков. Короче говоря… думают, это наемники Оронца.

– Значит, кто-то их сдал? Из своих?

Ага. То-то лорд такой уставший, будто по нему десяток королевских скакунов промчался. То-то он и наказывать Берта никак не стал. Не до того. В их стане предатель.

– Да нет! – Дуг замотал головой. – Или думаешь?.. Да кто у нас… у нас же все Оронца ненавидят…

– Может, кто из Стариков на звон монет пошел.

– Ох, дела…

Крысы есть везде, крысы и предатели. Берта тоже когда-то давно сочли крысой. Так что крысой можно стать, даже не будучи ею – он-то это хорошо знал.

– Подраться хочу.

Берт направился к тренирующимся парням. Дуг кивнул, и быстро ушел куда-то по своим делам.

– Эй, жабья рожа! – крикнул Берт одному из тех засранцев, которых недолюбливал больше всего. Высокий, выше его самого, узкоплечий, но с тяжелыми длинными руками-кувалдами. Будет непросто, но оно и хорошо. – Слыхал, у тебя вместо яиц в штанах щелка, как у девочки.

Парень смотрел на него насупившись, его товарищи рядом загоготали.

– Это кто тебе сказал?

– Да я сам вчера под бражным духом нащупал.

Уродец вскочил и с ревом ринулся на зло ухмыляющегося Берта.

Эх, подумал он за мгновение до первого удара. Жаль, Сойка все ж таки померла вчера после их ночи любви. Слишком сильно сжал руку на птичьем горлышке, не рассчитал. Сейчас бы выплеснуть в ее маленькое лоно всю свою ярость и забыться хотя бы на время.

Нужно было ее, конечно, поберечь.

***

Настоящее имя рыцаря из Шэлка Берт узнал не сразу. Вначале сир мучил мальца загадками, которых тот не знал, будучи больше крестьянским сыном, нежели лордским – не учили его еще такому. Потом обещался выдавать по букве из своего имени за каждый выигранный бой. Надо ль говорить, что щенку одолеть рыцаря было ой как непросто, но за долгий путь из владений Оронца до тайного поместья лорда Артона Берту предстояло дюже натренировать хитрость и смекалку, чтобы все ж таки победить сира несколько раз в бою.

Так он и узнал, что его нового друга звать Лотром, и что он вовсе не рыцарь, а один из бойцов Артона, которого в стане противников клики Оронца зовут не иначе как Красавчик. Спустя годы он хорошенько засеребрился и постарел, но прозвище свое по-прежнему оправдывал. Забавно они смотрелись – красавец-рыцарь и страшила-малец, который год от года становился только страшнее. Чем больше мужского становилось в Берте, тем сложнее было с ним управиться. Лотру и другим наставникам не раз приходилось прибегать к силе, чтобы усмирить бастарда Оронца. А сам рыцарь год от года терял над ним всякую власть, кроме власти уважения.

Мышка говорила когда-то, что Берт такой злобный сучий сын, потому что не любит его никто. Так и было, в доме отца его не любили, как прислуга, так и лица более высокого ранга – ровно потому, что отличался от них. Для прислуги он был слишком уж заносчивым, для семьи лорда – скорее неприятным недоразумением, нежели частью их крови.

В доме Артона его невзлюбили не сразу, лишь со временем, когда поняли, что он в любимчиках у Красавчика ходит, да и лорд ему будто бы больше остальных благоволит. По счастью, они не знали, что Берт не просто мальчишка, взятый с улицы, как и многие здесь, а целый, пожри его бесы, бастард Оронца. Артон набирал в свою крысиную стаю не только никому не нужных доходяг, типо Дуга. Но и отпрысков мелких вельмож, обнищавших по вине папеньки Берта, да недобитков из родов познатнее, коих те же Оронца косили, как зрелый злак по лету, на пути своего восхождения к трону. Ежели б кто из этих остатышей узнал о происхождении Берта – так его и вовсе бы придавили где-нибудь в кустах еще в самые первые годы. Потому Лотр с Артоном молчали, и ему молчать велели. По счастью, Берт и сам хотел об этом забыть.

Словом, не любили его здесь так же, как и везде – за то, в чем он был не особенно то и повинен. И только Лотр, старый смазливый дурак, все продолжал видеть в нем больше, чем все. И сдох, видно, потому же. Боги просто подложили ему под пятку несчастливую монету, потому что только идиот может видеть в этом злобном бастарде что-то хорошее. В общем-то, Берт даже был с ними согласен.

Сверкая аж двумя фингалами после стычки с Жабьерожим, он сидел себе в столовой и пил стащенное из погреба милорда вино. Его обычно подавали к столу наставникам и самому лорду, но сегодня Берт решил, что может выпить его за Лотра. Красавчику все равно больше не испить такого забористого пойла. Святоши говорят, что в обители Всесоздателя добрые души пьют сладкое молоко, а злые – болотную воду. Интересно, что достанется старому не-рыцарю?

Он не тосковал. Это все чушь. Тоскуют только слабаки, потерявшие сами себя с потерей близких. Берт не был таким. Да и рыцарь не был ему «близким». Он просто научил его всему, что Берт знает. Был полезным. А теперь помер и стал бесполезным. В Бездну этого старого идиота.

А ведь Берт ему говорил. Говорил, чтоб старик не выделывался и взял его с собой в подмогу, мало их в отряде было. Но лорд был против, дело, дескать, важное, для самых посвященных лиц, среди которых рожа Берта пока не числилась. Пошли вы тогда в жопу, подумал он, и настаивать не стал, а оно вот как все вышло… Ну что ж, есть надежда, что лорд теперь корит себя не меньше. Не то, чтобы Берт тосковал… просто он мог настоять и пойти с Лотром и его товарищами, чтобы прикрыть старику спину. Авось выжил бы. Идиот. И в Бездну его…

Нет, хватит вина. Чем больше льешь в себя этой крепленой вяжущей дряни, тем больше злишься. А злиться Берт не хотел. Злость, как и любое сильное чувство, это слабость. А слабость – это то, что нужно вынимать каленой кочергой из жопы, чтоб не повадно было. Хватит с него слабости. В двенадцать он поклялся, что сделает все, чтоб больше не чувствовать себя так, как чувствовал в лапах отцовских псов. Выжечь страх, выжечь слабость, выжечь все, что мешает трезво мыслить.

Потому, видно, Сойка и померла. Очень уж он торопился избавиться от чувства, мешающего ему трезво мыслить. Бабы его теперь боялись. Стоило подойти ближе – разбегались по углам, как тараканы. Хорошо. Такое ему нравилось. Пусть боятся. Лорд им сейчас не подмога, у него своих проблем полные карманы – встреча с важными для его дела людьми сорвалась, лучшие его бойцы сейчас кормят падальщиков на тракте, а в собственном доме завелись крысы. Что ему до каких-то там баб. С ними вообще разговор должен быть коротким – Берт это на своем опыте уяснил еще в малые годы. Бабы только и могут что промежностью светить, а потом ныть, что им в ней поковырялись излишне грубо. А не поковыряешься, как надо, высмеют и сбегут к другому. Такова уж их суть.

– Эй, Берт! Тебе уже прозвище придумали, представляешь? Детоубийца.

– Чего это? У нее уже крови пошли, какое ж она дите…

– Крови у нее из-за тебя пошли, говорят.

– Может и так, уже не помню…

– Ты что, надрался? Ого! Вино! Слушай, если лорд узнает…

– Отвали, прыщ.

– Вот так всегда. – Дуг подошел сзади и похлопал Берта по плечу. Перед глазами уже все начало плыть. – Это ты меня защищать должен и на плече носить. Я тут самый слабый. А приходится тащить самого сильного. Давай, вставай, пора тебе в коечку.

– Я тебе…

– Потом, потом. Давай, опирайся на меня… Твою ж! Вот это Жабья рожа тебе поставил. Сияют так, что аж во тьме не ровен час ослепнуть.

– Я ему тоже наставил, – крякнул Берт. – В лазарете лежит, перемотанный…

– Лорду не понравится…

– Да срать мне!.. Лорду не до меня…

– Это точно. Иначе б он вас давно уже… Ты это, друг, не заводи его сейчас лучше. Он человек добрый, но, если палку перегнуть… а ты уже по ней без стыда топчешься, знаешь ли.

– Да срать мне…

– Понял, тогда лучше завтра об этом потолкуем.

И как ему удается, этому щуплому длиннотелому змею, тащить его тушу? Ноги не слушались, руки тоже, язык едва ворочался во рту, хотя башка все еще кой-как соображала. Что ж они в это сраное вино добавляют, что б так разматывало? Как они сами-то это пьют?

В Бездну, ничего крепче эля больше в рот не возьму…

– Бесовы мрази… – прошипел Дуг, когда они вышли на улицу – Берт почти не видел, только чувствовал пряный запах вечера.

– Ну вот, поглядите-ка. Детоубийца и насильник грех свой запивает.

– Мод, иди подобру-поздорову и парней своих прихвати. Я сейчас лорда позову, ей-ей.

– Зови-не зови, лорд занят сейчас. Ему дела до вас нет. Как и до простых женщин. Слышь, Берт, крысиная ты блевотина! Ты забыл правила, сволота? Женщин здесь не трогают, так лорд сказал!

– А еще лорд сказал, что за драки будет пальцы отрезать, – напомнил Дуг.

– Мод, я о таком не слыхал…

– Да заткнись ты! Он врет. Балабол и Детоубийца. Хороша парочка.

– Сколько их там, Дуг? – едва ворочая языком спросил Берт. – Н-не вижу.

– Да не важно, нам не справиться… Много…

– Сколько, скажи…

– Да чего ты из себя строишь? Виси на плече и не мешай!

– Мы сюда пришли правила отстоять. И женщин. Нам женщины здесь нужны, а из-за таких сученышей, как этот, их тут меньше становится. Лорд что-то не торопится их защищать…

– Мод, давай по-человечески поговорим, а? Обсудим все обстоятельства, суд проведем? Когда лорд освободится от других дел. Давай все по уму сделаем, по закону? Лорд ему назначит наказание по справедливости, и все хорошо будет.

– Считай, что я сюда исполнителем наказания пришел. Как считаете, парни, как наказывать будем?

– За такое член ему надо оттяпать!

– Ежель он там есть у него. Мамка говорила, что баб насильничают только те, кого Отец в штанах обделил…

– Мод, это не по справедливости. Это лорд решать должен. Он тут закон.

Берт чувствовал, как у друга подрагивает плечо – то ли нервничает, то ли держать его устал. А чего он нервничает? Это ж ему, Берту, член грозятся оттяпать. Пусть лучше Мод нервничает. Он счас как придет в себя, как наваляет ему, тупорылому…

– Лорд уже свои законы не держит! Где он, лорд, а? Пошто он так просто его отпустил, а? Никак не наказал, сидит, вон, себе вином заливается. Хорошо ему. А должно быть плохо. Плохо и стыдно!

– Стыдно мне. – Берт захныкал, только со второго раза прижав непослушную руку к груди. – Ой, стыдно…

– Ага, стыдно, значит?

– Стыдно… что из мамки твоей поздно вынул, и ты получился…

– Ах ты паскуда!

– Стой! Берт, сука, ну что ж ты… Не надо, парни! Не надо! Вы ж его!..

Кулаки сыпались, как здоровенные градины, да только боли Берт почти не чувствовал – настолько был пьян. Слышал, как в стороне орет Дуг – ему тоже прилетело, что такого урода, детоубийцу и насильника, защищал. Дугу шрамы пригодятся, шрамы и тумаки – это опыт.

Парни били его, кричали, гоготали, будто подзадоривая друг друга, но потом их гогот перекричал знакомый зычный голос. Лотр? Ты?.. Живой?..

– Стоять! Стоять, сволочи! Хватит!

– Парни, парни, тихо, хватит!.. – А это Мод, сразу струхнул при виде старших. Как всегда бывало. Лотр, сукин сын, что ж ты так долго шел, все думали, что ты подох…

– Этих в главный зал, живо. А этих двоих… в лазарет. Бездна…

Лотр склонился над ним поближе, и Берт сквозь залитые кровью глаза увидел, что вовсе это не рыцарь, спасший его когда-то от урода-отца, а лорд Артон, наконец-то вышедший из своего кабинета. В груди погано засвербело.

Глава 5. В память о друге

– Ага, получил, да?

Жабья Рожа, верно, ждал все утро, когда ж ему представится возможность это сказать. Берт молча страдал, все тело ломило от похмелья и побоев поганых щенков, которых он, по замыслу их доброго лорда, должен был считать товарищами. Дуга нигде не было. Может, досталось меньше, а значит и отпустили раньше.

– Так тебе, – не унимался тяжелорукий придурок. – Братья меня не оставили. Отомстили. Храни их Отец.

Берт через боль расхохотался, что было сил.

– Отомстили? За тебя? – Вдруг раздался знакомый голос с порога. – Идиот. Они избили его из-за Сойки.

Жабья Рожа тут же приуныл. Берт даже специально приподнялся на локтях, чтоб лицо его разглядеть хорошенько.

– Что, съел, а, урод?

– Это что ж они… за бабу мстили, а меня…

– На хер к Отцу послали!

– Эй, Берт, давай поаккуратнее, ладно? – К его койке подошел Дуг. На скуле хорошая такая ссадина, а рука привязана к шее – сломали, бесовы дети. – Хватит с тебя драк. Видал бы ты свою рожу сейчас, конечно…

Берт поморщился. Да уж, не стоило ему сейчас в зеркало глядеться. Впрочем, что он, баба что ли, чтоб от собственного отражения в обморок падать?

– Неси зеркало.

Дуг тоскливо посмотрел на свою сломанную руку.

– Очень смешно.

Берт рассмеялся.

– Идиот ты, дружище. Никогда не понимал, чем тебе так драки нравятся. – Дуг сел на край его койки. – Ничего хорошего.

– Так жить не скучно.

– Говорю ж, идиот.

Они помолчали. Жабья Рожа отвернулся на другой бок, ревёт небось теперь в подушку – братья сердечко разбили, не за него дрались, а за баб. Смешно. Интересно, чей-то вдруг Мод со своими говноедами решил Сойку отстоять? Ужель бабы его навострили? Бабы, они такие, они могут. Хитрые твари.

– Гады. И где их только лорд набирает? – возмутился Дуг. – Подождали б хоть, пока протрезвеешь. А то пьяного отдубасить каждый может.

– Честь им не знакома.

Дуг расхохотался, и Берт тоже не удержал смеха, хоть было и больно. Кто б еще о чести говорил. Насильник и детоубийца. Вот, значит, как его теперь прозвали. Разве ж это ребенок? Бабой она уже была. Просто мелкой. А задом крутила, как взрослая.

– Дуг? – шепотом позвал Берт.

– А?

Он махнул ему рукой, мол, наклонись пониже – не для чужих это ушей.

– Лорд послал людей?

– Куда?

– Тела забрать. С тракта… – Берт замялся. – Лотра и остальных.

Дуг поглядел на него с жалостью, но тут же нахмурился, словно бы пытаясь ее скрыть. Врезать бы ему по роже, козлу. Жалость пусть прибережет для Сойки или Мода. Им нужнее. Одна померла, другой тупым уродился.

– Еще нет. Никого не отсылал. Ждет чего-то… Слышал от стариков, Артон боится, что там все еще могут рыскать вражеские ищейки. И лучше б им не попадаться.

Берт сплюнул. Красноватая слюна угодила прямо на тюфяк, и без того покрытый пятнами засохшей крови.

– Только не вздумай… – Дуг замотал головой. – Берт, не надо, умоляю…

Берт смотрел в потолок и молчал.

***

На следующий день к нему явился сам лорд Артон. За эти дни он будто еще сильнее постарел, хотя куда уж – башка и без того вся седая, а рожа в морщинах. Берт не любил рожи в трещинах и со скудными с проседью бороденками. Очень уж ему такие рожи не нравились, наверное, потому-то лорд Артон, невзирая на его доброту – Берт назвал бы это глупостью, – сам по себе не особо-то ему нравился.

А теперь этот добрый человек пришел, чтобы сказать что-то дурное – это точно. Тут уже нет сомнений. Либо старики настояли, либо сам решился. Берт хорошенько так переступил грань дозволенного, убив девчонку. Ясно, конечно, как в светлый день, что не намеренно он, но дак кто ж разбираться будет? Дело сделано, дела не воротишь. Лотра тоже не воротишь. Все подохнем, чего уж.

– Я хочу дать тебе второй шанс, Бертур. – Началось. Да лучше повесь меня над Бездной, чем эта твоя жалость… – Ради Лотра. Он был мне другом. И ты был ему дорог. Для меня это важно. Я знаю, что ты пережил. Здесь все пережили не меньше. Но мы соблюдаем правила. И ты тоже должен, понимаешь?

Берт кивнул.

– С девкой не очень вышло. Я… – Давай же, вынь это из себя. Скажи уже ему, что он хочет. – Я не хотел.

Поджав губы, лорд понимающе покачал головой.

– Понимаю. Но наказать тебя нужно.

– Угу.

Лорд помолчал, хмуро глядя на Берта. Жалеет его, дурак старый. Может у него к парням слабость? И девка, которую он к себе в покои пускает, на самом деле переодетый мальчишка? Нельзя быть таким добряком с парнями. Берт бы на его месте парочку точно казнил для острастки, чтоб другим неповадно было.

– Ладно. Мы над этим позже подумаем. Приходи в себя.

Берт кивнул, а когда Артон уже ступил на порог лазарета, что-то дернуло его спросить:

– У нас предатель завелся, милорд?

– С чего ты взял?

– Поговаривают тут.

Милорд глянул на него задумчиво, а потом ушел, так ничего и не ответив. Берт очень хотел бы знать, кто их предал. Очень. Чтоб глаза этой крысе повыковыривать и в жопу вставить. За Лотра, дурья его башка. За Вароя из Шэлка.

Придя в себя спустя несколько дней, Берт тайком увел одного из жеребцов в лордской конюшне и посреди ночи отправился к большаку. Пускай Артон ссыт послать людей за телом своего верного бойца. Берт заберет его сам.

***

Ночью на тракте было хоть глаз коли. Изредка, когда луна выглядывала из-за горных пиков, путь освещал холодный серебристый свет – вдалеке сквозь частокол сосен блестел ручей, сверкали стальные заклепки на подпруге безымянного жеребца, лужи впереди ловили отражение луны и тем хоть как-то помогали не сходить с дороги. Потом Берт привык и видел уже не так плохо, как только покинув поместье.

Места от ударов Мода и его своры все еще болели, к скуле лучше и вовсе было не прикасаться, да и плевать. Боль в теле его никогда не пугала, даже подбадривала. Наверное, потому-то он так любил драться – здорово было как бить засранцев, так и получать тумаков.

Судя по тому, что узнал Дуг, подслушивая разговоры Стариков, засада случилась в паре дней пути от ущелья, где пряталось родовое поместье Артона. За полночи, утро и день он успел спуститься к подножию гор и пройти немного по тракту, вечером дал себе передышку, ближе к ночи снова в путь, дабы добраться к месту стычки в темноте – под ее покровом все тайные дела делаются легче.

Берт вел коня неторопливо, отсчитывая в уме время. Примерно через полчаса ему нужно было остановиться и стреножить животину где-нибудь в глубине рощи, чтобы в случае чего не заметили, и дальше идти пешком. Так он и поступил, к счастью жеребчик был спокойным и не стал ерепениться, когда Берт повел его поперек тропки, через высокую траву и кусты. Всучив парню в зубы морковь, Берт пошел дальше, но уже не по тракту, а вдоль него, по краю рощи, стараясь особенно не шуметь. Ежель лорд боится здесь кого, значит и ему не мешало бы несколько поостеречься.

Спустя еще полчаса он таки настиг места засады. Если б не луна, он бы и не заметил тел – блестели только мечи и заклепки ремней. Трое. Трое из пятерых верных людей. Берт остановился неподалеку от места, где лежали мертвецы, дал себе время, чтобы последить – ходят тут где-нибудь еще враги или нет. Не зря ж лорд боялся. А может и зря. Может они уже получили, что хотели, и ушли. Что им до трупов? Трупы никому не нужны. Разве что Берту. И то один.

Прошло навскидку еще полчаса, но никто так и не объявился – только крысы-падальщики шуршали в траве возле тел. Значит, можно, решил про себя Берт. Осторожно покинув укрытие в тени низенькой елочки, он прокрался к ближайшему телу и, превозмогая боль в плече, перевернул его. Нет, не Лотр.

И вторым тоже был не Лотр. На мгновение внутри что-то встрепенулось, что иной бы назвал надеждой, а Берт же – слабостью. Может, его тут и нет? Нет. Не может. Ушло пятеро, вернулось двое, трое лежат. Третьим был Лотр.

Как же тебя так угораздило, старый ты пес? Берт со злости ударил его в плечо – мягкое, словно бы все кости разом растаяли, а под морщинистой старой оболочкой, кое-где пожратой зверьем, осталась одна жижа. Будто огромная паучиха запустила в него жало и превратила внутренности в месиво для кормежки своего выводка.

Ну, я хоть меч твой заберу теперь, подумал Берт. Об этом мече он с детства мечтал. Лотр обещал отдать его, когда Берт заслужит, но Берт в последние дни с ним только ссорился и ругался. Если б знал, что все вот так… Да к бесам. Ругался бы все равно.

– Ладно, – тихо пробормотал он. – Пойдем домой, старик. Надо тебя закопать поглубже, чтоб точно уже не вылез.

Начал было Берт подтягивать тело наставника себе на плечи, как что-то тяжелое ухнуло по голове, и лунные отблески в лужах потухли вместе с его сознанием.

Глава 6. Красивая леди

Он очнулся, а перед глазами шуршащая темнота, мерцающая крохотными желтыми точками. Словно бы кто-то напялил ему на башку мешок из-под картошки, сквозь который просвечивал теплый свет от свечи.

Теперь болело не только плечо, скула и поясница, но и голова. В какой-то момент в черепушке так заныло, что Берт запыхтел сквозь зубы, будто роженица в потугах.

– Проснулся! – раздался где-то по ту сторону шуршащей темноты женский голос. Потом пара шажков на звонких каблуках, и вот уже свет свечи становится невыносимо ярким, а пахнущая пылью тряпица покидает его голову.

– Здравствуй-здравствуй, – пропел женский голосок.

Он с трудом разжал веки. Привыкшие к темноте глаза кололо от яркого света, но когда он хорошенько проморгался, то смог наконец увидеть ту, что так ласково его приветствовала. Жаль, только руки связаны. Так бы он отблагодарил. Ой, отблагодарил.

Девица, что стояла перед ним, облокотившись задом на край резного стола, немного похожего на тот, который Берт видел в кабинете лорда, была очень уж молода для столь прямого взгляда и слишком фигуриста для мужской одежды. Берт не привык, что женщины так на него смотрят. Последний раз он видел подобный взгляд в десять лет, когда столкнулся в коридоре с какой-то знатной гостьей в поместье своего батюшки. Ну, еще он разок встретился с супругой лорда Артона, и та тоже не боялась в упор смотреть на мужчин. Складываем одно к другому, подумал про себя Берт, и делаем вывод, что перед ним стоит очень уж не простая баба. Точно не какая-то служанка. К тому же, слишком уж холеная – блестящие темные волосы в косе, ручки беленькие со скромным золотым колечком, черты тонкие, породистые, как у всех голубокровых, словом, явно не простецкие.

– Как себя чувствуешь? – Она улыбнулась, скользнув по Берту заинтересованным взглядом.

– Не очень, миледи.

– Миледи? Это так очевидно?

– Угу.

Берт осторожно огляделся – хорошая комната. Не каморка в каком-нибудь захолустном постоялом дворе. Похоже на чей-то кабинет, любовно обставленный – пара портретов с незнакомыми Берту лицами, целый, бесу в пасть, гобелен, шкаф с книгами, столик с серебряным подносом и дорогой утварью. А сам он сидит крепко связанный на стуле, обитом красной тканью. То-то, подумал, заду так мягко было и уютно, аж вставать не хотелось.

– Мы немного обыскали тебя… – Миледи отвернулась к столу, где были аккуратно разложены его вещи – веревка, нож, меч, сверток с вяленым мясом, дублет с застарелыми пятнами крови. – Ты не похож на обычного мародера. Лорд послал тебя за телами?

Так, Берт, вспоминай-ка говорок своей простецкой матушки.

– За телами? Да нет, миледи, я так… мимо шел, из Городка, на юг… вот поссать вышел, я там недалече лагерем встал. Лошадку мою нашли? Так вот, выхожу я, значит, а там… да и думаю, а что, а вдруг, им-то оно уже не понадобится… а кто это, миледи? Ваши? Вы простите, Всесоздателем клянусь, дурного не хотел, все отдам…

Леди звонко засмеялась, и от этого смеха у Берта в голове отдалось болью.

– Кстати, лошадка у тебя хорошая, – заметила девица, отсмеявшись. – Я бы поверила тебе, дружок, если бы не эта лошадка.

– А что не то с лошадкой? – Берт как мог изображал лицом тупость простого солдафона, но лицедейство ему никогда не давалось.

– Породистая, дорогая. Либо ты ее украл у какого-то знатного человека, либо… врешь.

Мать-перемать… да, Берт, если бы ты в конях этих еще разбирался, может и какую попроще с конюшни стащил…

– Так что же? Украл или все же скажешь правду?

– Какую правду-то, госпожа? Я правду сказал уже…

Девушка улыбнулась, и у Берта вдруг засвербело где-то в затылке, только он сам не понял – отчего.

– Давай я расскажу, как мне все представляется. – Леди запрыгнула на стол, уселась поудобнее и закинула ногу на ногу. – Мои люди наблюдали за тобой. Ты тронул сначала одного, потом другого, но эти тела тебя, почему-то, не интересовали так, как третье. С ним ты посидел подольше. Ударил его. Говорил что-то, словно бы знал при жизни. И увез бы его, привязав к своей лошадке вот этой вот веревкой, если бы мои парни тебя не схватили. Так вот. Не очень-то все это похоже на то, что ты просто поссать вышел. Верно?

Берт хмурился все больше с каждым ее словом. Да, легенда с самого начала шла по швам. Но что ж, попробовать стоило. Теперь он хотя бы понимал, что лорд не зря не торопился посылать людей за телами – за ними и впрямь следили, пожри их Бездна. И, кажется, он проштрафился уже не на одно наказание…

– Похоже, я угадала… как мне к тебе обращаться?

Берт молча сверлил ее злым взглядом. Раз его схватили ее люди, значит…

– Это ты отдала приказ?

Девушка вздохнула.

– Мы даже не представились, а ты… ну, впрочем… какой приказ?

– Убить их.

– Убить? – Кажется, она даже удивилась. – Нет же! Я не хотела никого убивать. Я же не какая-нибудь наемница или палач. Я хотела просто поговорить. Но, увы, твои друзья предпочли разговору бой. Видит Всесоздатель, – она прижала руку к груди, – я не хотела их смерти. Мне нужна была всего-то… информация. Куда они идут. Зачем. Что планирует лорд Артон.

Девка спрыгнула со стола и подошла ближе, какой-то сладкий непривычно приятный запах ударил ему в нос. Потом леди вдруг уселась к Берту на колени, а свои холеные ручонки положила на его плечи.

– В этой схватке могли пострадать и мои мальчики. А я не из тех, кто разбрасывается хорошими верными людьми, как это делает твой начальник. Впрочем, это понятно. Он чувствует, что проигрывает, и допускает ошибки. Признак плохого лидера.

Сейчас бы сладко наклонить голову назад, размять шею, а потом со всей дури боднуть ее башкой по носу, чтоб знала, как елей свой в уши ему лить, да только боялся, что расколется сейчас скорее его башка, нежели ее. Рискуешь, леди, ой как рискуешь. Он и сам любил в пекло бросаться, было в этом что-то будоражащее. В штанах сразу свербело. Вот как сейчас. Баба ж все-таки. Еще и хорошенькая.

– Среди вас уже есть сомневающиеся. Мне один такой попался. Не хочет подыхать в этой вашей расщелине. Те бедолаги, вот, уже сложили за лорда голову… Жаль их. А ты? Ты тоже готов за него умереть?

Хороший вопрос. За Лотра сложил бы. Но вот за Артона… Впрочем, болтовня эта ему уже поднадоела.

– Чего ходишь кругами? Говори уже, чего надо.

Леди снова засмеялась.

– Какой ты простой! Мне нравится. А то все вокруг мне – леди, да леди, – а потом вдруг заговорила серьезно: – Ну раз уж мы такие откровенные друг с другом, тогда скажу прямо. Я хочу знать, куда направлялся отряд. Его цель. Я знаю, это была важная миссия… но какая?

Если бы я знал…

– И с чего бы мне тебе такое рассказывать?

Девица погладила его по щеке своими белыми пальчиками. Нежно, будто делила с ним постель.

– Ну, например, потому, что у тебя нет выбора.

Ну да. И впрямь. Если он не извернется как-то и не сбежит, то едва ли его отпустят просто так. Вряд ли его вообще теперь отпустят, вдруг крепко осознал Берт. Идиот. Проклятый Лотр. Все из-за тебя.

– Видишь ли… – Девица поерзала у него на коленях, а потом принялась с показным безразличием накручивать на палец его волосы. – Мой соглядатай последнее время не выходит на связь. Обидно…

Девица наигранно надула тонкие губы, и Берта отчего-то затошнило. Не любил он дешевые бабские игры. Так перед ним разве что шлюхи из Городка выеживались. Впрочем, они так перед каждым делали.

– А тут мне подвернулся ты, и я подумала… а что, если этот очаровательный молодчик сможет рассказать мне что-нибудь полезное?

Берт молча сверлил девку злобным взглядом. Он уже понимал, что хорошенько попался. И что нужно было послушать Дуга и не лезть сюда, даже за Лотром. Старый козел небось глядит на все это с Отцовских чертогов и думает: «Вот ведь остолоп. Не таким я его воспитывал». Впрочем, что уж теперь. Оставалось только молчать, терпеть и тянуть время, пока его в поместье не хватятся. А если хватятся, пойдут ли спасать? Вот так вопрос.

Девка начала с увещеваний. Разговаривала с ним, пыталась убедить, что ему, Берту, нет никакого резона выгораживать своего господина. Он, дескать, бросит его при необходимости – такие уж они, высокородные, им важна цель, а не жизни. У Берта от этих слов и натужно сжатых челюстей аж зубы разболелись. Очень уж он хорошо знал высокородных и на что они готовы ради своих целей. Не люди они. Не люди.

– А если б это было не так, – говорила она, – бросил бы он тела своих верных бойцов гнить на дороге?

За идиота деревенского его держала. Думала, мозги запудрит своей болтовнёй. Но Берт хоть и не был шибко ученым человеком, на такую чушь не повелся бы даже спьяну. Он только молчал, делая вид, словно бы ее слова что-то в нем задевают, словно бы еще чуть-чуть, еще пара пустых словечек для простачка, и он у тебя, леди, в кулачке, послушный, безропотный.

А еще Берт думал. Наблюдал и думал. Почему его трижды усратый папенька с наемниками послал какую-то бабу? Кто она такая? В ее одежде не было никаких опознавательных символов, гербов или фибул. В комнату изредка заходил такой же мужчина без знаков принадлежности и обращался к ней не иначе как «миледи». И все. Ни имени, ни титула… миледи и миледи. Было видно только, что не очень этот мужик доволен тем, что тут происходит. А разок Берт даже краем уха услышал их спор – наемник настаивал, что методы миледи какие-то уж слишком мягкие, и пора бы «Артоновского ублюдка» уложить на стол да мослы ему повыкручивать. Но «миледи» только смеялась, словно бы все это было лишь шуткой.