Я. Тебя. Сломаю

Глава 1

Я сидела на балконе, свесив босые ноги через резные перила, перебирая свои русые волосы. В стамбульской духоте они вились и не хотели укладываться, и как говорит отец у меня такой же, как и волосы, характер – строптивый и неуправляемый.

Внизу, во внутреннем дворике, журчал и плевался водой старый фонтан. Его мрамор позеленел от мха, а воздух был пропитан ароматом жасмина и горечью крепкого кофе.

Но не смотря на свою красоту и старину, этот дом был моей тюрьмой.

Красивые арки, мозаика, тяжелые ковры – все это должно было радовать глаз, но для меня стало клеткой. Месяц – всего месяц я дала отцу, чьи глаза потускнели от болезни, а кашель не давал ему покоя. Ради него я бросила Москву, где оставила диплом медика и все свои мечты.

Стамбул душил меня. Его традиции давили на плечи, взгляды жгли кожу, ожидания сжимали горло.

Я, Элиф София Кая, дочь русской матери и турецкого отца, не собиралась прогибаться под этим бременем. Моя русская кровь требовала свободы, а турецкая половина сердца разрывалась от боли за семью.

– Элиф, в комнату! Немедленно! – голос мачехи Айше резал слух.

Она суетилась внизу, поправляя белый платок на голове Лейлы, моей младшей сестры. Лейла с ее темными локонами и кроткими глазами была их сокровищем, которое они были готовы отдать жестокому и опасному мужчине. Не просто так конечно, здесь никто ничего не делает просто так и безвозмездно.

Амиру Ахметоглу Демиру.

Фыркнула и откинула волосы назад. Сидеть в комнате? Прятаться? Пусть Айше подавится своими приказами. Я не кукла, чтобы сидеть смирно, пока они продают Лейлу на брачном рынке.

Амир.

Его имя постоянно звучало в этом доме. Теневой король Стамбула, человек, от которого исходили и богатство, и жестокость. Говорили, что он ломает людей одним движением. Слуги молились и оглядывались при упоминании его имени.

Он пришел за Лейлой – моей наивной сестрой, которая все еще верила в сказки о любви. Пришел посмотреть на то, что ему предлагают. Она не выдержит встречи с таким зверем.

От одной мысли о нем даже у меня все сжималось внутри. Ненависть, едкая и горькая, и что-то еще, чему я не хотела давать название.

Отпила айрана, ощущая холодную кислинку. Балкон был моим убежищем, откуда я могла наблюдать за этим представлением. Внизу слуги накрывали на стол: серебряные подносы с пахлавой, хрустальные кувшины с гранатовым шербетом, чашки с золотой каймой.

Все для него. Для Амира.

Айше порхала вокруг Лейлы, поправляя ее платье цвета сливок, а Лейла стояла, опустив взгляд, и теребила ткань пальцами. Сжала стакан так сильно, что побелели пальцы.

Лейла этого не заслуживала. Она не должна была становиться игрушкой в руках монстра, который думал, что может купить все – даже человеческие души. Но Амир мог, он мог купить все, всех и никто ему ничего не скажет слово против.

Я ненавидела его, даже не видя и не зная.

Его власть, его деньги, его репутация – все, что он олицетворял, было мне отвратительно. Он был воплощением всего того, против чего я бунтовала.

Скрип ворот ударил по нервам. Кованые створки разошлись, и во двор вошел мужчина со своей свитой.

Амир Ахметоглу Демир. Даже с балкона я почувствовала, как от его присутствия сгустился воздух.

Высокий, широкоплечий, в дорогом темном костюме. Его походка была плавной, но хищной – движения уверенного и опасного зверя. Лицо острое, с темной аккуратной бородой с проседью и резкими скулами. Руки длинные, изящные, но я была уверена, что они могут ломать кости так же легко, как держать тонкий бокал.

Наклонилась ближе, спрятавшись за горшком с цветком, продолжая наблюдать, не в силах отвести взгляд. Он был слишком большим, слишком властным, слишком опасным. Его присутствие ощущалось во всем дворике.

Айше бросилась к нему, ее голос стал приторно-сладким, а отец – бледный и сгорбленный – пытался улыбаться, но руки его дрожали от страха. Амир кивнул, его голос был низким, как далекий раскат грома. Слов я не разобрала, но сама интонация заставила вздрогнуть. В ней была власть, не терпящая возражений.

Он сел за стол, слуги забегали вокруг него, как вокруг султана. Каждое движение мужчины было отточенным, каждый жест – королевским.

Он был хозяином этого мира, а все остальные – лишь его тенью.

Я до боли стиснула челюсти. Как он посмел? Приходить в наш дом и вести себя так, будто все уже принадлежит ему? Лейла стояла рядом с Айше, такая маленькая и беззащитная. Мне хотелось спуститься, схватить ее за руку и увести. Пусть Амир подавится своими миллионами.

Я ненавидела его – за Лейлу, за эту ситуацию, за все, что он олицетворял. Мои пальцы дрожали не от страха, а от ярости, которая пылала в груди. Я скорее подожгу этот дом, чем позволю ему сломить мою сестру.

И тут он посмотрел вверх, словно почувствовал, что за ним наблюдают.

Амир поймал мой взгляд своими глазами – черными, с искрами, в них была ярость и насмешка. По спине пробежал холодок. Он смотрел на меня как на добычу, которую можно схватить и сломать ей хребет через колено. Но в его взгляде было и любопытство – хищник увидел необычную жертву.

Сердце забилось чаще, но я не отвела взгляд. Ни за что. Пусть видит, что я не Лейла. Я не опущу глаза и не склоню голову. Я – Элиф София Кая, и никто не заставит меня подчиниться.

Бровь мужчины слегка приподнялась – насмешка? Вызов?

Мне было все равно. Мои губы дрогнули в дерзкой ухмылке, и я слегка наклонила голову, словно говоря: «Попробуй». Он не отвел взгляд, но уголок его рта дернулся.

В этом движении было что-то хищное. Он заметил меня, и это его забавляло.

Мгновение длилось целую вечность. Его взгляд прожигал меня насквозь, словно он видел не только лицо, но и мой протест, каждую искру гнева в душе. Во мне боролись ярость и что-то еще – электрический разряд, который пробежал по венам и исчез, оставив горький привкус.

Я возненавидела его еще больше за это чувство. За то, что он посмел так смотреть на меня. За то, что в его присутствии мое непонятным образом дрогнуло в груди. Но я не отвела первой взгляд.

Айше что-то сказала, ее голос разорвал тишину, и Амир наконец отвернулся. Выдохнула, не замечая, что задержала дыхание. Пальцы все еще сжимали стакан, а в груди пылал огонь.

Прислонилась к стене балкона. Жасмин так сладко пах, что кружилась голова, фонтан продолжал журчать, но я знала: этот взгляд был подобен трещине в камне.

Тонкой, почти незаметной, но уже появившейся. Она будет расти, пока не расколет все вокруг.

Амир Ахметоглу Демир пришел за Лейлой, но по его взгляду я поняла, что он заметил другую. И я не знала, что пугает меня больше – его планы или то, как мое тело отреагировало на его взгляд, словно узнало в нем что-то опасное и притягательное одновременно.

Нет, это все духота, этого не может быть.

Воздух стал тяжелым, и я поняла: моя жизнь только что изменилась. Что-то началось, и теперь это не остановить. По мрамору моего спокойствия пробежала трещина, и я чувствовала, как она расширяется с каждым ударом сердца.

Внизу продолжалось представление под названием «знакомство», но я больше не могла сосредоточиться на словах. Все мое внимание было поглощено осознанием того, что встреча с Амиром Демиром что-то глубоко изменила во мне.

И хотя я ненавидела его всей душой, какая-то часть меня – та, которую я не хотела признавать, – уже ждала следующего взгляда.

Глава 2

Поднялась с балкона, чувствуя, как жар стамбульского солнца липнет к коже, словно патока. Внутри все еще кипело от того взгляда – темного, как крепкий кофе, которым Амир прожигал меня.

Этот взгляд был не просто любопытством, а чем-то большим, как будто он запустил в мою кровь яд, который я не могла вытравить. Спустилась по узкой лестнице, где тени от витражных окон рисовали на стенах узоры, похожие на арабески в мечети Сулеймание.

Моя комната, укрытая от суеты дома, была моей крепостью от внешнего мира. Здесь пахло лавандой – я настояла, чтобы слуги ставили сушеные ветки в глиняной вазе. А еще старыми книгами, которые я привезла из Москвы.

Упала на кровать, застеленную шелковым покрывалом с вышитыми гранатами, и потянулась за телефоном. Экран засветился, отгоняя мрак, который пытался заползти в мои мысли.

Сообщения от подруг из Москвы сыпались, как дождь в апреле.

Катя прислала фото из кафе на Тверской, где мы когда-то пили латте до утра, споря о жизни.

«Софа, возвращайся, без тебя скучно!» – писала она, добавив смайлик с кофе.

Я улыбнулась, чувствуя, как теплая волна ностальгии смывает раздражение. В России я была Софией – моим вторым именем, которое звучало легче, свободнее, без груза традиций.

Следующее сообщение было от Дмитрия, моего куратора в университете. Его слова были короткими, но от них в груди потеплело: «София, место в ординатуре за тобой. Ждем тебя в сентябре. Не задерживайся в этом пекле».

Перечитала строчки, и уголки губ дрогнули. Дмитрий. Мы пока не встречались лично – только переписка и звонки по учебе, – но его вера в меня была удивительной. Закрыла глаза, представляя холодный московский воздух, запах мокрого асфальта и свободу, которую я там чувствовала.

Здесь, в Стамбуле, все это казалось сном.

Начала печатать ответ, но дверь распахнулась с такой силой, что задрожали стеклянные подвески на люстре. Мачеха ворвалась, как буря, ее глаза сверкали яростью, голос был резким, как звон медных тарелок на базаре.

– Элиф, немедленно вставай! – рявкнула она на турецком, ее слова сыпались, как камни. – Ты что, оглохла? Тебя зовут вниз! Это приказ твоего отца!

Медленно подняла голову, глядя на нее с холодным презрением. Айше, с ее идеально уложенным платком и платьем, расшитым серебряной нитью, выглядела как статуя из музея – красивая, но пустая.

– Я не твоя служанка, Айше, – ответила, намеренно растягивая слова. – И не одна из твоих дочерей. Что за спешка?

Ее лицо покраснело, как гранат. Она шагнула ближе, тыча пальцем в мою сторону.

– Не смей дерзить! Твой отец просил, и ты пойдешь. Сейчас же! – Она перешла на крик, ее турецкий был пропитан злостью. – Ты позоришь нас, сидя тут, как дикарка!

Сжала телефон так, что костяшки побелели. Хотелось швырнуть его в нее, но вместо этого я встала, отбросив волосы с лица.

– Просил отец? – переспросила, прищурившись. – Или это твой спектакль, Айше? Что там внизу? Еще один богатый покупатель для Лейлы?

Она задохнулась от возмущения, но не ответила, лишь развернулась и бросила через плечо:

– Идем. И держи свой язык за зубами. Лучше вообще молчи.

Надела сандалии, чувствуя, как ярость пульсирует в висках. Идти не хотелось – все во мне кричало, чтобы остаться, запереть дверь и забыть об этом доме. Но отец… Его просьба была цепью, которую я не могла разорвать.

Ради него я здесь. Ради него я терплю. Поправила платье – простое, льняное, без вычурных узоров, которое я выбрала назло Айше, – и пошла за ней, а мои шаги гулко отдавались по мраморному полу.

Мы спустились во внутренний дворик, где солнце уже клонилось к закату, окрашивая мозаику в цвета шафрана и индиго. Стол был накрыт, как для султанского пира: серебряные блюда с инжиром и миндалем, чай в стеклянных стаканчиках с золотыми ободками, аромат кардамона и розовой воды.

Амир сидел во главе, его фигура выделялась, как тень ястреба на фоне неба. Лейла сидела рядом с Айше, ее лицо было бледным, как лепестки магнолии, а глаза опущены. Я остановилась на пороге, чувствуя, как воздух стал густым, как сироп.

Было желание развернуться, уйти, сбежать – все равно куда, лишь бы подальше от этого мужчины, чье присутствие наполняло все вокруг угрозой. Но уйти значило показать слабость. А я, не из тех, кто бежит.

– Элиф, подойди, дочка, – голос отца хриплый, но в нем была твердость, которой я не ожидала.

Он сидел напротив Амира, его руки дрожали, но взгляд был прикован ко мне. Шагнула вперед, чувствуя, как взгляды всех – слуг, Айше, Лейлы, Амира, его охраны, что стояла вдоль стен – впиваются в меня, как иглы.

Села, не глядя на Амира, но чувствуя его присутствие, как жар от углей. Отец кашлянул, прикрыв рот платком, начал говорить, его голос дрожал, но набирал силу с каждым словом.

– Элиф, – в тоне была тяжесть, от которой у меня сжалось сердце. – Сегодня день, который изменит нашу семью. Я болен, ты знаешь. Я не могу больше нести этот груз. Наш дом, наше имя, наше будущее – все висит на волоске. Амир Ахметоглу Демир… – он сделал паузу, кашель снова разорвал его слова, – человек, который может это спасти, спасти нас всех.

Я замерла, чувствуя, как кровь стынет в венах.

Спасти? Что он несет? Я бросила взгляд на Амира, но тот молчал, его лицо было непроницаемым, как мраморная плита. Только глаза – темные, глубокие – следили за мной, как за добычей, которая уже попала в ловушку.

– Он пришел не за Лейлой, – продолжил отец, его слова упали, как камни в воду, разрывая тишину. – Он выбрал тебя, Элиф. Тебя. Амир хочет, чтобы ты стала его женой.

Мир вокруг меня сжался до точки.

Я смотрела на отца, на его усталое лицо, на его дрожащие руки, и не могла поверить. Меня? Это шутка?

Перевела взгляд на Амира, ожидая увидеть насмешку, но он был неподвижен, как статуя, только уголок рта чуть дрогнул, будто он знал, что я сейчас взорвусь.

– Элиф, послушай, – отец наклонился ближе, заговорил тише, но в голосе была уверенность. – Ты всегда была сильной. Слишком сильной. Ты думаешь, что можешь бороться с миром, но этот мир не такой, как твоя Москва. Здесь другие правила. Амир – не просто человек. Он – сила, которая держит этот город. Его слово – закон. Его защита – наше спасение. Я не прошу тебя любить его. Я прошу тебя спасти нас. Меня. Своих сестер, . Наш дом. Ты – моя дочь, моя кровь, и я знаю, что ты не подведешь. Ты никогда не подводила. Но сейчас… сейчас ты должна понять, что твоя свобода – это цена за наше будущее, за наши жизни . Амир выбрал тебя, потому что увидел в тебе то, чего нет в других. Сделай это, Элиф, не ради любви. Ради долга.

Я не могла дышать. Каждое его слово было как удар.

Долг? Спасение? Жизни? Что происходит?

Они продавали меня, как товар на Капалы Чарши, и никто не спросил, чего хочу я. Моя свобода? Моя жизнь?

Я посмотрела на Лейлу – она сидела, сжавшись, ее глаза блестели от слез. Айше смотрела на меня с холодным торжеством, как будто наконец-то поставила меня на место. Амир молчал, его взгляд был тяжелым, но в нем не было насмешки – только ожидание, как будто он ждал, что я скажу.

Открыла рот, но слова застряли.

Хотела кричать, бить посуду, выплеснуть чай ему в лицо, но вместо этого я сидела, сжимая кулаки под столом. Моя русская кровь требовала бунта, но турецкая половина сердца шептала о долге.

Отец смотрел на меня, и в его глазах была мольба. Он умирал. Я знала это. И он просил меня не ради себя, а ради Лейлы, сестер которым еще нет и 17 лет, ради дома, ради всего, что у нас осталось.

– Ты не спросил меня, – наконец выдохнула, мой голос был тихим, но в нем звенела сталь. – Никто не спросил, чего хочу я.

Отец опустил голову, его плечи поникли. Амир чуть наклонился вперед, и я почувствовала, как его взгляд снова поймал меня, как сеть. Он не сказал ни слова, но его молчание было громче любых речей.

Встала, чувствуя, как пол уходит из-под ног. Дворик, с его ароматами роз и кардамона, казался теперь удушающим. Я не могла здесь оставаться. Но и уйти, как трус, я тоже не могла.

Посмотрела на Амира, прямо в его черные глаза, и сказала, тихо, но так, чтобы каждое слово врезалось в него, как нож:

– Если ты думаешь, что можешь купить меня, как этот дом, ты ошибаешься. Я не твоя. И никогда не буду.

Развернулась и пошла прочь, чувствуя, как взгляды всех присутствующих жгут спину. Но внутри я знала: это не конец. Это только начало. Игра, которую начал Амир, была опасной, но я не собиралась проигрывать.

Не ему. Не этому городу. Не себе.

Глава 3

В своей кантате, стоя у окна, я смотрела на Босфор, чьи воды сверкали, как расплавленное золото под утренним солнцем. Улицы Стамбула гудели: крики чаек, запах жареных каштанов с тележек торговцев.

Но в этом доме все было иначе – тишина, тяжелая, как бархатные занавеси, пропитанная ожиданием.

Прошел день с того момента, как я бросила Амиру свой вызов и ушла из дворика, но его тень все еще висела надо мной, как дым от кальяна, горький и удушающий. Я пыталась отвлечься, листая учебник по хирургии, но буквы расплывались, а мысли возвращались к его глазам – черным, как смола, с искрами, которые обещали боль.

Раздался стук в дверь, я нахмурилась, но открыла. На пороге стояла служанка Фатма, ее руки дрожали, держа серебряный поднос с маленькой шкатулкой, инкрустированной перламутром.

– От господина Демира, – прошептала она, опустив глаза, как будто боялась, что я укушу. – Он прислал это для вас.

Взяла шкатулку, чувствуя холод металла. Внутри лежал браслет – золотой, с тонкой гравировкой в виде виноградной лозы и крошечными рубинами, сверкающими, как капли крови.

Турецкая традиция. Первый подарок жениха невесте перед сватовством.

Мой желудок сжался, как будто я проглотила уголь. Амир не терял времени. Это был не просто подарок – это был знак, что он начал игру по правилам, которые я ненавидела. Захлопнула шкатулку и швырнула ее на кровать, словно она могла меня укусить как змея.

В дверь снова постучали, но теперь это была Айше. Ее лицо было напряженным, а голос – приторным, как лукум, но с металлическим привкусом.

– Элиф, спускайся. Они здесь. Сваты Амира Ахметоглу Демира. И веди себя прилично, ради Аллаха, – она посмотрела на меня, как на дикое животное, которое нужно укротить.

Стиснула зубы. Сватовство. Значит, это не шутка. Он действительно решил, что может забрать меня, как трофей.

Надела браслет – не потому, что хотела, а чтобы показать, что не боюсь его жестов. Пусть видит, что я не дрожу перед его золотом. Простое платье я сменила на темно-изумрудное, с длинными рукавами и вышивкой по подолу – достаточно скромное, чтобы не дать Айше повода для упреков. Но достаточно яркое, чтобы подчеркнуть мой вызов.

Во внутреннем дворике уже собрались гости. Сваты – трое мужчин в строгих костюмах и пожилая женщина в шелковом платке сидели за столом, накрытым белой скатертью с золотой каймой.

На подносах лежали сладости: баклава, пропитанная медом, шекерпаре, посыпанные фисташками, и маленькие чашечки с кофе, от которого поднимался ароматный пар. Лейла, Айлин и Селин сидели в стороне, их глаза блестели от любопытства, но Лейла выглядела бледнее обычного, ее пальцы нервно теребили край платка.

Отец, как всегда, был бледен, но держался прямо, стараясь скрыть дрожь в руках. Амира среди них не было, но его присутствие чувствовалось в каждом взгляде, в каждом шепоте.

Женщина, которую представили как тетю Амира, Зейнеп-ханым, поднялась с улыбкой, которая не доходила до глаз. Она заговорила, голос был мелодичным, но твердым.

– Мы пришли с добрыми намерениями, – начала она, следуя традиции. – Семья Демиров просит руки Элиф Софии Кая для Амира Ахметоглу. Он видел ее и выбрал сердцем. Мы принесли дары и наше уважение.

Слуги внесли еще подносы: шелковый ковер с узором, напоминающим звезды над Босфором, корзину с гранатами и инжиром, коробку с золотыми украшениями. Все это – часть ритуала, который должен был меня тронуть, но вместо этого вызывал тошноту.

Зейнеп-ханым протянула мне бархатную коробочку с кольцом, усыпанным изумрудами. Я не взяла его, лишь скрестила руки на груди.

– Передайте Амиру, что я не продаюсь, – мой голос был холодным, как мрамор фонтана. – Ни за золото, ни за ваши традиции.

Зейнеп-ханым прищурилась, но не потеряла самообладания.

– Девочка, это честь. Амир – человек, чье имя открывает двери. Ты станешь частью великой семьи.

– Честь? – я усмехнулась, чувствуя, как гнев разливается по венам. – Это не честь, а цепи.

Отец кашлянул, его взгляд был тяжелым, но он промолчал. Айше шикнула на меня, но я не обратила внимания. Сваты переглянулись, но продолжили, как будто мои слова были просто капризом.

Они говорили о будущем, о союзе семей, о том, как Амир обеспечит мне жизнь, о которой я якобы мечтаю. Я едва слушала, мои мысли кружились, как чайки над Босфором.

Амир не отступит. Его подарки, сваты, молчание – все это было частью сети, которую он плел. Он не просто хотел меня – он хотел подчинить, сломать, как он ломал все, что вставало на его пути.

После ухода сватов нашла отца в его кабинете. Он сидел за столом, заваленным бумагами, лицо серое как пепел. Закрыла дверь, чувствуя, как сердце колотится в груди.

– Почему? – мой голос дрожал, но я не позволила себе сорваться. – Почему ты делаешь это со мной? Ты сказал, что это ради семьи, но я не верю, что все так просто. Почему я, а не Лейла? Скажи правду.

Отец поднял глаза, и в них была такая боль, что я невольно отступила. Он встал, его руки дрожали, но голос был твердым.

– Элиф, – начал он, – ты думаешь, я хочу этого? Думаешь, мне легко отдавать тебя? Я бы отдал Лейлу, если бы мог. Она мягкая, она подчинилась бы, но Амир выбрал тебя. И это не просто его прихоть. – Он сделал паузу, кашель разорвал тишину. – Демир знает о долге. О долге, который висит над нашей семьей. Много лет назад я взял деньги у его отца, чтобы спасти наш бизнес. Я не смог вернуть их. Амир знает об этом. Он может уничтожить нас, Элиф. Не просто разорить – уничтожить. Он держит в руках все: наш дом, наше имя, будущее Лейлы, Айлин, Селин. Если ты откажешься, он заберет все. И не только это. Он обещал, что, если ты не станешь его, Лейла заплатит цену. Ты знаешь, что он может сделать. Его люди не прощают долгов.

Почувствовала, как пол уходит из-под ног.

Долг? Угроза Лейле?

Мой отец, человек, которого я считала сильным, стоял передо мной сломленный, его глаза были полны стыда и страха. Я хотела кричать, но горло сжалось.

Он продал меня не ради спасения, а ради выживания. И не только меня – Лейлу, Айлин, Селин. Я была ценой за их жизни.

– Ты должен был сказать мне, – прошептала, чувствуя, как слезы жгут глаза. – Ты должен был дать мне выбор.

– У тебя нет выбора, Элиф, – голос отца был тихим, но тяжелым, как камень. – И у меня его нет.

Выбежала из кабинета, не в силах дышать. В коридоре столкнулась с Лейлой. Она стояла, скрестив руки, красивое лицо было искажено злостью, которой я никогда в ней не видела.

– Это все ты, – выпалила она дрожащим от обиды голосом. – Ты специально! Ты всегда хотела быть в центре внимания, Элиф! Это я должна была быть на твоем месте! Я хотела этого! Амир… он был моим шансом! А ты украла его, как все остальное!

Замерла, ее слова резали, как ножи. Лейла, моя младшая сестра, которая всегда была мягкой, как лепесток, смотрела на меня с такой ненавистью, что я не узнавала ее.

– Ты думаешь, я этого хотела? – мой голос сорвался. – Ты думаешь, я мечтаю стать его игрушкой? Лейла, очнись! Он чудовище! Он не умеет быть милосердным!

– Ты просто завидуешь! – крикнула она, а в глазах блеснули слезы. – Ты всегда была сильнее, умнее, красивее! А я… я хотела хоть раз быть первой!

Шагнула к ней, но Лейла отшатнулась, как будто я могла ее ударить. Моя сестра, моя милая девочка, смотрела на меня, как на врага. Я хотела обнять ее, но горло сдавило болью. Она развернулась и ушла, оставив меня в пустом коридоре.

Вернувшись в комнату, заметила новый поднос на столе. Еще один подарок от Амира. Шелковый платок, алый, как закат над Босфором, с вышитыми розами.

Рядом – записка: «Для Элиф, чей огонь ярче звезд».

Скомкала записку, пальцы дрожали. Он не отступит. Он будет посылать подарки, сватов, слова, пока не сломит меня.

Швырнула платок в угол, упала на кровать, глядя в потолок. Стамбул пел за окном, но я слышала только стук своего сердца, которое билось, как птица в клетке, которое хочет вырваться, но не может.

Глава 4

Я сидела на кровати, сжимая телефон, когда в дверь постучали.

Пальцы замерли над экраном – я так и не ответила Кате, которая снова писала из Москвы, требуя новостей. Стук был мягким, но настойчивым.

Открыла дверь, ожидая увидеть Фатму, но вместо этого в комнату шагнула Айше, за ней – Лейла. Лицо мачехи пылало злостью, а Лейла смотрела на меня так, будто я украла у нее жизнь.

– Ты! – Айше ткнула в меня пальцем, ее кольца сверкнули. – Из-за тебя Амир не выбрал Лейлу! Мою дочь, мою гордость! Если бы ты не приехала, не махала своими волосами, он бы смотрел на нее! Лучше бы твой отец не признавал тебя, дочь неверной! Лучше бы тебя вообще не было!

Да, это утро точно было не из добрых.

– Не смей говорить о моей матери! – рявкнула, шагнув к ней. – И ты правда думаешь, что я хотела этого? Что я мечтаю быть его куклой? Ты слепая, Айше! Моя жизнь не здесь, а в другой стране, куда я хочу всех душой, а приехала лишь ради отца!

Лейла шагнула вперед, ее голос дрожал от ярости.

– Ты лжешь, Элиф! – крикнула девушка, сжимая кулаки. – Ты всегда в центре внимания! Я хотела быть с Амиром! Это был мой шанс, а ты все украла! Мама права, лучше бы не приезжала.

Я уставилась на нее, не веря своим ушам. Лейла, моя младшая сестра, которая делилась со мной конфетами и шептала секреты, теперь смотрела на меня, как на врага.

– Ты серьезно? – я почти засмеялась, но смех вышел горьким. – Ты думаешь, Амир – это сказка? Он не принц, Лейла, он зверь! Ты бы не выжила с ним!

– А ты выживешь? – огрызнулась она, ее глаза блестели от слез. – Ты всегда была сильнее, умнее, красивее! Я хотела хоть раз быть первой!

– Хватит! – Айше схватила Лейлу за руку, потащив к двери. – Ты все разрушишь, Элиф. Ты проклятье этого дома!

Дверь хлопнула, и я осталась одна, задыхаясь от гнева.

Эта женщина не знала правды – о долге отца, о том, как Амир держит нас за горло. Она жила в своей фантазии, где Лейла, став женой Демира, купалась бы в золоте.

Но я-то была уверена: Амир не дарит счастье. Он ломает людей, как ветки. И все же слова Лейлы резали, как нож. Она хотела быть на моем месте?

Она не понимала, что это не победа, а клетка.

Упала на кровать, пытаясь успокоиться, но в дверь снова постучали. Фатма, служанка, вошла, держа шкатулку резьбой. Ее глаза были опущены, как всегда.

– От господина Демира, – пробормотала она, ставя шкатулку на стол и быстро уходя.

Открыла его, стиснув зубы. Внутри лежали серьги – золотые, с сапфирами, и коробка с пахлавой, посыпанной фисташками. Аромат меда и орехов наполнил комнату. Еще один подарок, еще один шаг в его игре.

Турецкие традиции сватовства – бесконечные дары, чтобы показать щедрость жениха и связать невесту. Захлопнула шкатулку, но ее тяжесть осталась в моих руках. Амир не отступал.

Я хотела швырнуть подарки в стену, но вместо этого взяла телефон. Сообщение от Кати все еще ждало ответа: «Софа, ты там жива? Пиши, а то волнуюсь!» Я начала печатать, но мысли путались.

Как объяснить, что моя жизнь рушится? Что меня продают, как товар на Гранд-базаре? Так и не отправив ответ, убрала телефон, когда в дверь снова постучали. Фатма вернулась, теперь с огромной коробкой, перевязанной темно-синей лентой.

– Еще от господина Демира, – она поставила коробку и исчезла, как тень.

Долго смотрела на коробку, прикасаться к ней не хотелось, но пришлось. Развязала ленту, чувствуя, как сердце колотится.

Внутри было платье – черное, шелковое, с серебряной вышивкой, легкое, как ночной ветер. Рядом лежала записка, написанная черными чернилами: «Элиф, жду тебя завтра на ужин в моем доме на Принцевых островах. Надень это платье. Оно для тебя. Амир».

Скомкала записку, но пальцы невольно коснулись шелка. Платье было красивым – слишком красивым. Оно кричало о его власти, о его желании контролировать даже мой выбор одежды.

Ужин? Он не просто сватался – он вызывал меня, как на дуэль. Бросила платье на стул, но его вид не давал мне покоя.

Вечером я спустилась во внутренний дворик, где слуги накрывали стол для ужина. Айлин и Селин сидели в углу, шептались, бросая на меня любопытные взгляды. Их одинаковые лица, обрамленные темными локонами, были как зеркала, но я не могла разобрать, что они думают.

Лейла сидела отдельно, ее глаза были красными, но она избегала смотреть на меня. Айше что-то шипела ей на ухо, и я знала, что это обо мне.

Вошел отец, его шаги были тяжелыми, как будто он нес на плечах тяжелый груз. Он посмотрел на меня, а я почувствовала укол вины. Я не могла забыть его слова о долге, об угрозе Амира.

Но я не могла и простить.

– Элиф, – позвал он, его голос был хриплым. – Поговорим.

Я последовала за ним в его кабинет, закрыв дверь. Он сел, руки дрожали, но глаза были твердыми.

– Ты получила подарки?

– Да, – я скрестила руки. – И записку. Он хочет, чтобы я надела его платье и явилась к нему, как послушная кукла.

Отец вздохнул, его лицо стало еще бледнее.

– Элиф, ты должна понять. Амир не остановится. Он выбрал тебя, и его слово – закон. Если ты откажешься, он…

– Я знаю, – мой голос был резким. – Ты уже сказал. Он уничтожит нас. Лейлу, Айлин, Селин. Но почему ты позволяешь ему? Почему не борешься?

– Потому что я уже проиграл, – его голос сорвался. – Я проиграл, когда взял деньги у его отца. Я думал, что смогу вернуть их, но… я не смог. Теперь он держит нас всех. Ты – единственный способ спасти их.

Стиснула кулаки, чувствуя, как гнев борется с отчаянием.

– А что, если я уеду? Вернусь в Москву? Он не достанет меня там.

Отец покачал головой.

– Он достанет. И не только тебя. Лейлу. Сестер. Он не прощает.

Отвернулась, не в силах смотреть на его сломленное лицо. Моя русская кровь кричала, чтобы я сбежала, но турецкая половина сердца держала меня здесь. Ради них. Ради отца, который умирал. Ради сестер, которые еще не знали, какой ценой мы платим.

После ужина я вернулась в свою комнату, снова посмотрела на платье. Оно лежало на стуле, как вызов. Взяла его, чувствуя мягкость шелка под пальцами.

Надеть его? Это значило бы подыграть Амиру. Но не пойти – значило бы поставить под удар всех, кого я люблю.

Бросила платье на кровать и вышла на балкон. Стамбул сверкал огнями, Босфор нес свои воды, а где-то там, на Принцевых островах, Амир через сутки ждал меня.

Нужно было что-то делать, не быть покорной игрушкой в руках мужчины, который будет все решать за тебя. Он не сможет заполучить меня, если меня не будет.

Мысли сами собой побежали в голове вереницей, а рука потянулась к телефону.

Глава 5

– Мехмет, это я, София, – мой голос дрожал, но я старалась говорить твердо, сжимая телефон. – Мне нужна твоя помощь. Это… безумно, но ты единственный, кому я доверяю.

– София? – знакомый и теплый, прозвучал с тревогой. – Что стряслось? Ты где?

– Дома, в Стамбуле, – сделала глубокий вдох. – Слушай, я не могу все объяснить, но мне нужно исчезнуть. Инсценировать смерть. Чтобы все думали, что я утонула. Ты можешь помочь?

Это было безумием, но решение было принято спонтанно, если меня якобы не станет, то Амир успокоиться, возьмет в жены Лейлу и все будут счастливы.

Тишина на другом конце была оглушительной. Я ждала, пока Мехмет осмыслит мои слова, чувствуя, как сердце стучит в горле. Мы не говорили больше года, но я знала, что он работает хирургом в больнице местной.

Мехмет был моим другом в Москве и там называл меня по второму имении – Софией. Он был старше меня на три года, с добрыми карими глазами и привычкой теребить рукав, когда нервничал.

Он ухаживал за мной – звал в кафе, приносил книги по анатомии, но я отказала. Любовь тогда казалась мне помехой, я жила мечтами о карьере, я была счастлива получать, получать образование как хотела мама, а не подчиняться мужчинам по первому слову.

Махмет не злился, остался другом, и мы часами болтали о медицине, о его тоске по Стамбулу, о русских зимах. Теперь у него была жена и скоро должен был родиться ребенок, но я надеялась, что он не откажет.

– София, ты серьезно? – наконец спросил он, голос стал ниже. – Это не шутка? Почему ты так решила? Я не ничего не понимаю, в какую историю ты попала?

– Не могу сказать, – закусила губу. – Обещаю, я все объясню, но не сейчас. Ты в больнице, ты можешь… найти тело. Девушку, похожую на меня. В морге наверняка есть кто-то подходящий, город большой, каждый день что-то происходит.

Мужчина выдохнул, я почти слышала, как он проводит рукой по волосам, как делал в Москве, когда не знал, что сказать.

– Это опасно. И если ты просишь, то действительно ситуация у тебя безвыходная.

– Да, да, все именно так, ты всегда меня понимал с полуслова. Я все сделаю сама, нужно только потянуть время. Ты не должен допускать до опознания пока я не подам знак,– адреналин начинал закипать в крови, я так и видела, как все проверну, как Махмет позвонит отцу, что в его больницу поступила девушка похожая на меня.– Махмет, я могу на тебя рассчитывать?

– Да, да, София, можешь. Именно потому, что как раз вчера в морг привезли девушку. Я увидел ее и на секунду подумал, что это ты. Темно-русые волосы, твой рост. Утонула в Босфоре, ее еще не опознали, но тело сильно раздуло от воды. Я даже пошел проверить, чтобы убедиться, что это не ты.

Замерла, пальцы сжали телефон сильнее. Это был шанс. Жуткий, но реальный и им нельзя было не воспользоваться.

– Ты сделаешь это? – уточнила, стараясь не выдать волнения. – Поможешь мне?

– Да, но, – его голос был полон сомнений. – Если я соглашусь, ты должна мне все рассказать. Не хочу, чтобы ты пропала навсегда.

– Обещаю, – сказала, хотя не была уверена, смогу ли. – Встретимся после полуночи, у причала в Бешикташе. Я уйду из дома так, чтобы никто не заметил. Мехмет, пожалуйста.

Он помолчал, потом тихо ответил:

– Хорошо. Но будь осторожна. Я буду там.

– Спасибо, – прошептала, и связь оборвалась.

Выпрямилась, чувствуя, как адреналин пульсирует в венах. Мехмет согласился. Теперь все зависело от меня.

Я должна была уйти незаметно, оставить следы, чтобы все поверили, что я утонула. Платье от Амира, его записка, подарки – все осталось в комнате, как доказательство, что я была здесь.

Открыв шкаф, я достала черную футболку и джинсы, чтобы слиться с ночным городом. В рюкзак бросила кошелек, документы, наличные деньги. То платье, в котором я была дома, даже белье и обувь, сама переоделась в более удобную одежду.

Ноутбук, как и все остальные дорогие мне вещи, придется оставить, а еще телефон, но его уже рядом с одеждой. Нашла старый браслет, который Мехмет подарил мне в Москве – тонкий, из кожаного шнурка с маленьким кулоном в виде полумесяца.

«На память о России», – сказал он тогда, улыбаясь. Мы сидели в университетском кафе, пили чай с бергамотом, а за окном шел снег. Мехмет рассказывал о стамбульских базарах, о том, как его бабушка готовила долму, и я смеялась, когда он пытался выговорить «перепелиные яйца» по-русски.

Он был не таким, как другие парни – не хвастался, не давил, просто был рядом. Даже после моего отказа он не перестал быть другом. Теперь я просила его рисковать ради меня, и это жгло совесть. Этот браслет он должен будет надеть на руку той девушке, и еще один, тот что подарил мне отец на совершеннолетие, который я носила не снимая с восемнадцати лет.

Посмотрела на часы – десять вечера. До полуночи оставалось два часа. Дом затих: Лейла заперлась в своей комнате, Айлин и Селин шептались в гостиной, Айше проверяла двери, как всегда, а отец, наверное, сидел в кабинете, кашляя над бумагами.

Я знала, что служанка Фатма оставляет заднюю дверь открытой, когда выносит мусор. Это был мой путь наружу.

На клочке бумаге написала быстрое прощальное письмо – «Простите, я не выдержала. Элиф». Сложила ее пополам, сунула в карман. Оставлю ее у причала, где волны унесут мои следы. Мехмет сделает остальное: сообщит отцу, что мое тело привезли утром, убедит всех, что это я.

Его репутация врача и связи в больнице помогут избежать вопросов. Но я знала, что это не конец. Амир не поверит в мою смерть так легко. Его взгляд, тот, что поймал мой на балконе, будут искать правду.

Надела кроссовки, черную толстовку, натянула капюшон и открыла дверь. Коридор был темным, свет фонарей пробивался сквозь витражные окна, рисуя узоры на полу. Я кралась вдоль стены, замирая при каждом шорохе.

У лестницы послышались голоса – Айлин и Селин спорили о какой-то песне. Я дождалась, пока они уйдут, и спустилась к задней двери. Как я и думала, она была приоткрыта. Выскользнула во двор, где старый фонтан журчал в тишине.

Улицы Стамбула не спали: торговцы предлагали свой товар, парочки гуляли по набережной, пахло жареной скумбрией и специями. Я держалась в тени, избегая фонарей.

Причал Бешикташа был в пятнадцати минутах ходьбы, но каждый шаг казался испытанием. Я вспоминала Москву, где Мехмет учил меня кататься на коньках на Патриарших прудах. Он смеялся, когда я падала, но всегда подавал руку.

Его лицо – открытое, с легкой щетиной и ямочкой на щеке – было перед глазами. Теперь он был другим: серьезным, с усталыми глазами врача, но я знала, что он не подведет.

Причал встретил меня шумом волн и запахом соли. Я посмотрела на часы – без пяти полночь. Мехмет появился из темноты, его силуэт выделялся на фоне воды. Он был в черной куртке, волосы чуть длиннее, чем я помнила, но та же привычка теребить рукав выдала его.

– София, – он шагнул ко мне, голос был тихим, но твердым. – Ты уверена в этом?

– Да, – кивнула, хотя внутри все сжималось. – Ты все подготовил?

– Девушка в морге… она похожа на тебя, – сказал он, глядя мне в глаза. – Я сделаю, как ты просила. Но это не игра. Если ты уйдешь, назад пути не будет.

– Я знаю, – ответила я, чувствуя, как холод воды забирается под кожу. – Спасибо, Мехмет.

Он хотел что-то добавить, но я подняла руку. Вдалеке послышались голоса – рыбаки возвращались с ночного лова. Я схватила Мехмета за рукав и потянула за груду ящиков. Мы затаились, пока шаги не стихли. Мое сердце колотилось так, что я боялась, его услышат.

– После полуночи, – прошептала, снимая с руки украшения. – Я оставлю свою одежду, телефон и записку у воды. Ты знаешь, что делать. А эти браслеты надень на ту девушку.

Мехмет кивнул, его пальцы на миг сжали мою руку вместе с браслетами.

– Не пропади, София. Я серьезно.

– Спасибо, друг.

Отвернулась, чтобы он не увидел, как дрогнули мои губы. Уходя в темноту, я чувствовала его взгляд. Стамбул окружал меня своими огнями, запахом кофе и криками чаек, но я уже была чужой.

Я шла к пропасти, где меня ждала либо свобода, либо конец. Я была готова заплатить любую цену, чтобы не стать куклой в руках жестоких мужчин.

Глава 6

Аэропорт, кафе, я сидела в дальнем углу, в тени, где свет от тусклых ламп едва достигал моего лица. Капюшон толстовки низко надвинут, скрывая глаза, а пальцы сжимали чашку с давно остывшим кофе.

Его горьковатый аромат смешивался с запахом свежей выпечки и далеким эхом восточных специй, которые витали в воздухе. Стамбула везде, даже здесь, в этом безликом месте, где люди растворялись в суете.

Билет в Москву лежал в кармане джинсов, напоминая, что я на шаг ближе к свободе. Три часа до вылета. Три часа, чтобы не попасться.

Я сделала все, как задумала.

Одежда, телефон, записка – все осталось на берегу Босфора. Утром они найдут эти вещи, и Мехмет сыграет свою роль: сообщит отцу, что в морг привезли тело, похожее на меня и друг решил сообщить ему первым.

В доме начнут искать меня только к завтраку, когда Айше заметит, что я не спустилась к столу. К тому времени я буду в воздухе, над Черным морем, далеко от этого города, где каждый взгляд, каждый шепот душил меня. Нужно только продержаться эти три часа.

Сидела, прижавшись к стене, и наблюдала за толпой. Аэропорт гудел, ни на секунду не замолкая, голоса на десятке языков, шарканье чемоданов, объявления на турецком и английском.

Мой взгляд скользил по лицам, выискивая угрозу. Люди Амира могли быть где угодно. Казалось, что его тень тянулась за мной, как дым от благовоний, пропитывая все вокруг. Представляла его людей – высоких, в темных костюмах, с холодными глазами, которые сканируют толпу, как ястребы, высматривающие добычу.

Каждый мужчина в дорогом пиджаке, каждая фигура, задержавшаяся у выхода, заставляла мое сердце сжиматься. Но я не могла позволить страху взять верх. Не сейчас.

Чтобы отвлечься, заставила себя сосредоточиться на людях вокруг. В кафе было многолюдно: туристы с рюкзаками, бизнесмены с ноутбуками, семьи, спешащие на рейсы.

Зацепился взглядом за одну из них – мужчина, женщина и маленькая девочка, лет трех, с кудрявыми волосами, перевязанными алой лентой. Девочка сидела на коленях у отца, размахивая пластиковой ложкой, и смеялась, когда мать пыталась утереть ей подбородок, испачканный йогуртом.

Девочка что-то прощебетала, указывая на витрину с пирожными, и мужчина, улыбаясь, потрепал ее по голове. Его глаза, смотрели на жену с такой нежностью, что у меня защемило в груди.

Они были семьей – настоящей, не скованной цепями традиций или долгов. Я невольно улыбнулась, глядя на девочку, которая теперь тянулась к матери, требуя внимания. Ее крохотные пальчики сжимали край маминого платка, а та смеялась, поправляя ей ленту.

Это было так просто, так естественно, что я почувствовала укол зависти.

Я тоже хотела этого. Не сейчас, может, через годы, но я мечтала о семье, где любовь не была бы сделкой, где никто не продавал бы друг друга ради выживания.

Представляла дом – не такой, как наш, с его мозаиками и тяжестью прошлого, а простой, с деревянными полами, где пахло бы свежим хлебом и утренним чаем. Мужчина, который смотрел бы на меня так же, как этот отец на свою жену, с теплом, без желания сломать.

Дети, чей смех звенел бы, как колокольчики на ветру. Но с Амиром? С ним не было бы счастья – только боль, холодная, как мрамор, и вечная борьба за каждый вздох свободы.

Отвернулась, пряча лицо глубже в капюшон. Кофе в чашке покрылся серой пленкой, и я отодвинула его, чувствуя, как горький привкус поднимается в горле.

Амир Демир. Его имя вспыхивало в голове, как раскаленный уголь. Я ненавидела его – за власть, высокомерие, за то, как он смотрел на меня, словно я уже принадлежала ему. Но больше всего я ненавидела себя за тот миг на балконе, когда его взгляд пробудил во мне что-то, чему я не могла дать имя.

Это было не желание – нет, я не могла желать его.

Это была искра, короткая и обжигающая, которая тут же потухла под волной гнева. Но она была, и это пугало меня больше, чем его сваты или подарки.

Сжала кулаки, ногти впились в ладони. Нет, я не поддамся. Не ему, не этому городу, не долгу, который отец повесил на мои плечи. Я выбирала себя. Москву, холодный воздух, запах мокрых листьев, свободу, которую я чувствовала там, среди серых домов и шумных улиц.

Там я была Софией – не Элиф, не дочерью, чья жизнь принадлежала семье, а просто собой. Студенткой, которая мечтала лечить людей.

Взгляд снова вернулся к семье. Девочка теперь сидела на полу, рисуя что-то на салфетке цветными карандашами. Ее мать наклонилась, шепча ей что-то, девочка засмеялась, показывая свой рисунок – кривые линии, похожие на солнце.

Вспомнила себя в ее возрасте, в Москве, когда мама учила меня рисовать звезды. Она говорила, что каждая звезда – это чья-то мечта, и если я буду верить, моя звезда всегда будет гореть.

Мама. Ее лицо всплыло в памяти – светлые волосы, мягкая улыбка, глаза, в которых было столько силы. Она умерла, когда мне было семнадцать, кажется, что совсем недавно и боль этой потери все еще ранит душу, но ее голос до сих пор жил во мне, подталкивая бежать, бороться, не сдаваться. Стиснула зубы, прогоняя воспоминания.

Сейчас не время для слабости. Аэропорт жил своей жизнью: кто-то спешил на регистрацию, кто-то обнимался перед расставанием, кто-то спал, уронив голову на рюкзак.

Я снова осмотрела зал, ища угрозу. Мужчина в сером пальто, стоявший у стойки с газетами, слишком долго смотрел в мою сторону. Или мне показалось?

Опустила глаза, делая вид, что изучаю чашку. Сердце стучало, как барабан на базаре, но я заставила себя дышать ровно. Он прошел мимо, не остановившись, я выдохнула.

Три часа. Это не так долго. Повторяла это, как мантру, но время тянулось, как патока, липкое и медленное. Достала билет, провела пальцем по напечатанным буквам: Москва, 03:45. Скоро я буду дома.

Там меня ждали Катя с ее бесконечными историями, Дмитрий с его верой в мои способности, холодный воздух, который не душил, а наполнял легкие. Но пока я была здесь, в этом чистилище, где каждый шорох казался шагами людей Амира.

Вспомнила его лицо – острые скулы, темную бороду с проседью, глаза, в которых тлела буря. Он был не просто человеком, он был стихией – той, что сметает все на своем пути. Отец говорил, что Амир держит город в кулаке, что его слово – закон.

Но я не верила в его непобедимость. Он был человеком, а люди ошибаются, падают, ломаются. Я не дам ему сломать меня. Даже если его взгляд, тот, на балконе, до сих пор горел в моей памяти.

Снова посмотрела на семью. Девочка теперь спала, прижавшись к отцу, ее маленькая рука сжимала его палец. Мать гладила ее по голове, напевая что-то тихо, на языке, который я не разобрала.

Эта картина была такой мирной, что я почувствовала, как внутри что-то треснуло. Я хотела этого – не богатства, не власти, а простого тепла, которое нельзя купить за золото или страх.

Но Амир не знал этого тепла. Его мир был холодным, как сталь, и я не хотела быть частью его.

В кафе вошел мужчина в темном костюме, я напряглась. Он был высок, с короткой бородой, и двигался с той же хищной грацией, что я видела в Амире.

Сердце замерло, но он прошел к стойке, заказал кофе и сел в другом углу, уткнувшись в телефон. Выдохнула, но пальцы продолжали дрожать. Я была параноиком, но это был не просто страх – это был инстинкт, который кричал, что Амир не отпустит так легко.

Его подарки – браслет, платье, серьги – были не просто жестами. Это были метки, как на добыче, которую он уже считал своей.

Закрыла глаза, представляя Москву. Зима, снег скрипит под ногами, запах горячего шоколада в кафе на Арбате. Катя, смеющаяся над моими шутками. Там я была свободной. Там я могла дышать.

Но здесь, в Стамбуле, я задыхалась – от традиций, от долга, от взглядов, которые жгли кожу и требовали от меня того, что я не могла и не хотела дать. Отец говорил, что у меня нет выбора, но я создавала свой выбор. Даже если он был безумным, даже если он означал бросить все – семью, дом, Лейлу.

Лейла. Сестренка.

Ее лицо всплыло перед глазами – бледное, с глазами, полными слез и злости. Она ненавидела меня, думая, что я украла ее шанс. Она не понимала, что я спасала ее.

Посмотрела на часы. Два часа до вылета. Время ползло, как улитка, заказала еще один кофе, хотя знала, что не выпью его. Официант, молодой парень с усталыми глазами, поставил чашку и ушел, не взглянув на меня. Я была тенью, и это было то, что мне нужно.

Семья начала собираться. Мужчина поднял девочку на руки, она сонно прижалась к его плечу. Женщина сложила карандаши в сумку, улыбнулась мужу, и они пошли на посадку.

Часы тикали, и с каждым их ударом я чувствовала, как трещина в моем сердце расширяется. Я не знала, что будет дальше, но чувствовала, что Амир не поверит в эту ложь, что он не остановиться и будет меня искать. Но я надеялась на то, что в другой стране его влияние и власть не действуют.

Глава 7

Очередь на паспортный контроль бесконечная, стою, сжимая паспорт и билет так, что пальцы немеют. Аэропорт гудит: голоса на десятке языков, скрип колес чемоданов, объявления, звучащие то на турецком, то на английском.

Капюшон толстовки надвинут низко, тень скрывает глаза, но я все равно чувствую себя уязвимой под яркими лампами зала. Москва так близко – ее холодный воздух, улицы, где я могу быть просто Софией, а не пешкой в чужой игре. Но вера в то, что побег удастся, тает с каждой секундой, как утренний туман над Босфором.

Оглядываюсь, выискивая угрозу в каждом лице. Мужчина с рюкзаком, женщина с ребенком, парень в наушниках – все кажутся подозрительными. Тень Амира витает повсюду, его власть душит даже здесь, в этом безликом месте.

Сердце колотится, но я заставляю себя дышать ровно. Еще несколько шагов, и я пройду контроль, окажусь в зоне вылета, где его руки не достанут.

Моя очередь. Протягиваю паспорт офицеру, избегая его взгляда. Он лениво листает страницы, и я чувствую, как пот стекает по спине, несмотря на прохладу кондиционеров. Штамп падает на страницу, офицер возвращает документ.

Выдыхаю, ощущая, как напряжение отпускает, но тут же замираю. Воздух тяжелеет. Поворачиваю голову и вижу их – двое мужчин, высоких, в черных рубашках и брюках. Их щетины аккуратно подстрижены, движения уверенные.

Люди Амира.

– Эй, что… – начинаю, но голос обрывается, когда они хватают меня за локти. Их пальцы впиваются в кожу, я дергаюсь, пытаясь вырваться. – Отпустите!

Мой крик тонет в шуме аэропорта. Бьюсь, но их хватка железная. Они тащат меня в сторону, прочь от стойки, прочь от свободы. Оглядываюсь, ища помощи.

Охранники у входа стоят неподвижно, их лица бесстрастны. Полицейский за стойкой перебирает бумаги, не поднимая глаз. Никто не вмешивается. Этот город принадлежит Амиру, и я в его ловушке.

– Пустите! – Рвусь сильнее, но один из мужчин сжимает мой локоть так, что боль пронзает руку. Они молчат, их лица пусты, но глаза горят холодной решимостью.

Паника захлестывает, сердце бьется, как будто хочет вырваться из груди. Все, что я сделала – записка, одежда на берегу, Мехмет, – рушится. Амир нашел меня.

Он всегда находит.

Они выводят меня через служебный выход. Ночной воздух бьет в лицо, пахнет асфальтом и выхлопами. У обочины ждет черный внедорожник, двигатель урчит. Один из мужчин открывает дверь и толкает меня внутрь.

Падаю на кожаное сиденье, задыхаясь от гнева и страха. Дверь захлопывается, машина трогается, унося меня прочь от аэропорта, от Москвы, от всего, что я почти обрела.

Хочу кричать, бить по стеклам, но сжимаю кулаки, пытаясь унять дрожь. Мужчина на переднем сиденье оборачивается и протягивает телефон. Его взгляд пуст, как у машины, выполняющей приказ. Беру телефон, пальцы дрожат, подношу к уху.

– Элиф, – голос Амира низкий, с ноткой насмешки. – Думала, можешь сбежать? Мы скоро увидимся. Не дергайся, если не хочешь проблем для своей семьи.

Ярость вспыхивает, обжигая горло. Этот человек смеет говорить со мной, как с добычей, которую уже загнал. Ненависть кипит, и я не могу молчать.

– Ты подонок, Амир! – Мой голос срывается, слова летят, как пули. – Думаешь, можешь запугать меня? Угрожать моим близким? Ты не человек, ты зверь! Я никогда не стану твоей, слышишь? Можешь держать этот город в страхе, но меня не заставишь подчиниться! Лучше умру, чем буду твоей марионеткой!

Тишина на другом конце тяжелая. Короткий смешок, острый, как нож, прорывается.

– Страсть, Элиф, – говорит он, и в его тоне мешаются восхищение и угроза. – Мне это нравится. Но страсть гаснет, если ее не подпитывать. Мы поговорим, когда приедешь. И ты будешь говорить иначе.

– Никогда! – кричу я. – Ты не купишь меня, не сломишь! Я не твоя вещь, и твои угрозы не заставят меня склониться! Ты можешь пугать Лейлу, отца, весь этот город, но я не такая! Я скорее разобьюсь, чем стану твоей!

Он молчит, но я слышу его дыхание – спокойное, уверенное. Это бесит меня еще больше.

– Ты зря тратишь силы, – говорит он. – Твой побег был глупым. Ты знала, что я найду тебя. И теперь ты знаешь, что будет с твоей семьей, если ты не угомонишься.

– Угрожай сколько хочешь, – огрызаюсь. – Моя семья не твоя собственность. Ты не бог, Амир, ты просто человек, который думает, что деньги и страх дают ему право на все. Но я не продаюсь!

– Ты ошибаешься, – голос становится жестче. – Это не о деньгах. Это о власти. Ты можешь бежать, кричать, ненавидеть меня, но ты уже в моем мире. И здесь мои правила.

– Правила? – почти смеюсь, но смех горький. – Твои правила – это цепи. Ты хочешь посадить меня в клетку. Я вырвусь, даже если придется выжечь этот город дотла!

– Смелые слова, – отвечает мужчина, слышу в его голосе тень улыбки. – Но смелость без силы – просто шум. Ты умная, Элиф. Ты знаешь, что проиграешь. Твой отец знал это, когда согласился.

– Мой отец был сломлен тобой! – кричу я, чувствуя, как слезы жгут глаза. – Ты использовал его слабость, его болезнь, чтобы манипулировать им. Ты не мужчина, ты трус, который давит на слабых!

– Твой отец сделал выбор, – его голос холоден, как мрамор. – Он выбрал семью. А ты? Ты бежишь, оставляя их. Лейлу. Айлин. Селин. Ты думаешь, они будут в безопасности, если ты исчезнешь?

Я задыхаюсь от ярости. Его слова бьют, как кулаки, но я не сдаюсь.

– Не смей говорить о моей семье. Ты угрожаешь им, чтобы держать меня на поводке. Но я не собака, Амир.

– Ты упрямая, – в тоне появляется что-то новое, почти любопытство. – Это делает игру интересной. Но упрямство не спасет тебя. Ты приедешь, и мы поговорим. Лицом к лицу. И ты поймешь, что бежать некуда.

– Я убегу. Я всегда найду способ. Ты не удержишь меня.

– Посмотрим, – отвечает он, и связь обрывается.

Швыряю телефон на сиденье, слезы обжигают глаза. Ненависть к нему пылает, сжигая изнутри. За его власть, его наглость, за то, как он играет с моей жизнью. Машина мчится по ночным улицам, огни Стамбула мелькают за окном.

Надежда ускользает. Я была так близко к свободе, но он быстрее, хитрее, сильнее. Как он узнал? Кто-то из дома предал меня? Или его люди следили за мной с самого начала?

Не сдаюсь. Не ему, не этому городу, не долгу, который отец повесил на меня. Вспоминаю Лейлу – ее заплаканное лицо, злость, обвинения, что я украла ее мечту. Она не понимает, что я защищаю ее. Амир уничтожил бы ее.

Машина сворачивает на узкую улицу. Вдалеке блестит Босфор, на его водах уже блестит солнце. Этот город красив, но его красота душит. Вспоминаю маму – ее волосы, голос, твердивший, что я должна быть сильной.

Она бы боролась. И я борюсь.

– Куда вы меня везете? – спрашиваю, глядя в затылок мужчины впереди. Он молчит, лишь обменивается взглядом с водителем. Их молчание громче слов.

– Передайте ему, что я не боюсь, – продолжаю, гнев пульсирует в висках. – Пусть угрожает, посылает своих псов, но я не стану его игрушкой.

Мужчина чуть поворачивает голову, тень улыбки скользит по его лицу – усталая, будто он слышал это не раз. Стискиваю зубы, гнев борется с отчаянием. Они не ответят. Их задача – доставить меня к Амиру.

Машина тормозит у высокого забора. За ним – особняк, укрытый пальмами и кипарисами, его окна горят в утреннем свете. Меня вытаскивают наружу. Не сопротивляюсь – не из слабости, а чтобы сберечь силы.

Они понадобятся для войны, которая ждет впереди. Стою на гравиевой дорожке, ветер с Босфора холодит кожу. Поднимаю подбородок, готовясь встретить его. Пусть видит, что я не сломлена. Пусть знает, что я не подчинюсь.

Глава 8

В ппросторном холле особняка Амира, и воздух здесь тяжелый, пропитанный ароматом сандала и чего-то резкого, металлического. Полы из черного мрамора блестят, отражая свет хрустальной люстры, чьи подвески тихо звенят над головой.

Стены украшают мозаики с замысловатыми узорами, похожими на арабески в старых мечетях, но их красота холодна, как ледяной ветер. Этот дом – крепость, выстроенная для власти, а не для уюта.

Высокие арки, резные двери, золотые акценты – все кричит о богатстве..

Мужчины в черных рубашках, что притащили меня сюда, исчезли, оставив одну. Я не боюсь – или заставляю себя в это верить. Сердце колотится, но я держу спину прямо, подбородок поднят.

Этот дом не сломит меня, как и голосу его хозяина в телефоне. Я здесь, но я не добыча.

Шаги эхом отдаются по мрамору, оборачиваюсь. Из бокового коридора выходит мужчина – молодой, лет двадцати пяти, с острыми чертами лица как лезвие. Внешне он напоминает Амира: те же высокие скулы, темные брови, но глаза светлее, с зеленоватым отблеском, как море у островов.

Он обнажен по пояс, кожа блестит от пота, а на руках и торсе – пятна крови, свежие, алые, как гранатовый сок. Грудь вздымается, будто он только что вышел из боя, взгляд – наглый, дерзкий – цепляется за меня, как острый крючок.

За его спиной приоткрыта дверь, в щели вижу тень комнаты: темные стены, стул, перевернутый на полу, и что-то, похожее на лужу крови, поблескивающую в тусклом свете. Запах железа становится сильнее, мой желудок сжимается.

Там кого-то били. Или хуже. Убивали?

– Ну, вот и ты, – голос мужчины низкий, с хрипотцой, пропитанный высокомерием. Он вытирает руки о полотенце, небрежно, будто кровь – это просто грязь. – Элиф, да? Та самая, из-за которой весь этот цирк. – Он ухмыляется, обнажая белые, ровные зубы, а я снова чувствую, как гнев закипает.

– А ты кто? – скрещиваю руки, глядя мужчине в глаза. – Еще один пес Демира? Или просто любитель пачкаться в крови?

Его брови взлетают, но ухмылка не гаснет. Мужчина делает шаг ближе, и я невольно напрягаюсь, но не отступаю. Его присутствие – как раскаленный песок, обжигающий кожу.

Он выше меня на голову, мускулистый, но не громоздкий, темные волосы зачесаны назад, открывая лоб. Кровь на его коже кажется почти декоративной, как часть этого жестокого мира.

– Пес? – он смеется, коротко, резко. – Я Керем, младший Демир. Брат твоего жениха. И, знаешь, ты не совсем то, что я ожидал. – Его взгляд скользит по мне, от капюшона до кроссовок, и в нем нет ничего, кроме наглой оценки. – Думал, ты будешь… поскромнее. А ты вся такая колючая, как кактус на базаре.

Стискиваю зубы, чувствуя, как жар гнева разливается по венам. Его слова – как уколы, но я не собираюсь молчать.

– А я думала, что в семье Демиров хотя бы один человек умеет держать язык за зубами, – огрызаюсь, прищурившись. – Но, видимо это не так.

– Да уж, вижу, ты весь в брата, – я делаю шаг ближе, мой голос режет, как нож. – Может, вместо того, чтобы пялиться на меня, займешься делом? Например, отмоешься от этой дряни. – Киваю на его окровавленные руки, и мой тон острый и колкий. – Или это твой стиль – разгуливать, будто только что из бойни?

Керем замирает, потом ухмыляется шире, его глаза искрятся, как солнце на Босфоре. Он бросает полотенце на пол, небрежно, но я замечаю, как напрягаются его мышцы, как будто он хочет, чтобы я это увидела.

– Острая, – мужчина растягивая слова, как патоку. – Понимаю, почему Амир выбрал тебя. Ему нравятся те, кто кусается. – Он наклоняется ближе, чувствую запах крови и его парфюма, резкий, как перец. – Но знаешь, девочка, здесь не Москва. Здесь наши правила. И ты либо играешь по ним, либо… – Он не договаривает, но его взгляд, холодный и хищный, говорит все за него.

Этот Керем – копия Амира, только моложе, наглее, с меньшим лоском. Его слова неприятны, и я не даю ему закончить.

– Правила? – выпрямляюсь, смотрю прямо в глаза. – Ваши правила – это цепи, которыми вы душите всех, кто посмеет дышать без вашего позволения. Я не твоя девочка, Керем, и не игрушка твоего брата. Лучше держи свои грязные руки подальше, если не хочешь узнать, как больно я кусаюсь.

Он смеется, громко, как будто я рассказала анекдот. Его глаза блестят, хлопает в ладоши, медленно, насмешливо.

– О, ты мне нравишься, – но его тон как мед, смешанный с ядом. – Амир говорил, что ты не такая, как другие. Огонь, а не тлеющий уголек. Но огонь, знаешь, горит ярко, а потом гаснет. – Он наклоняется еще ближе, и я чувствую дыхание, теплое и наглое. – Амир не любит, когда его игрушки ломаются слишком быстро. Но я? Я бы посмотрел, как далеко ты можешь зайти.

Хочу ударить его, вцепиться в это самодовольное лицо, но мои руки сжаты в кулаки, и я держу себя. Этот дом, этот человек, этот мир – все здесь пропитано властью, жестокостью, кровью. То, что я ненавижу больше всего.

Вижу ту приоткрытую дверь, тени за ней, мой желудок скручивает. Они не просто угрожают – они ломают людей, как глиняные горшки, а потом выбрасывают. Для них чужая жизнь ничего не стоит.

– Ты ошибаешься, Керем, – стараюсь, чтобы мой голос был холодным. – Я не ломаюсь. И если твой брат думает, что может надеть на меня ошейник, как на собаку, он скоро узнает, что я кусаю до крови.

Керем открывает рот, чтобы ответить, но его перебивает звук шагов, тяжелых, уверенных, как удары молота. Оборачиваюсь, воздух в холле сгущается, как перед грозой.

Амир.

Он стоит в арке, силуэт темный, как тень хищного зверя на закате. Костюм безупречен, черный, сшитый так, будто сам город кроил его для своего короля. Лицо – острое, с аккуратной бородой, глаза – как угли, тлеющие под пеплом.

Его присутствие заполняет пространство, как аромат кардамона, и я чувствую, как мое сердце сжимается, но не от страха – от ярости.

– Керем, – голос низкий, как гул моря, и в нем нет тепла. – Оставь нас.

Керем ухмыляется, бросает на меня последний взгляд, полный яда и веселья, уходит, небрежно, как кот, облизавший сливки.

Я остаюсь одна с Амиром, и воздух между нами трещит, как шелк, который рвут пополам. Его глаза находят мои, и в них – буря, готовая разразиться.

– Я назначал нашу встречу на сегодняшний вечер, но ты пришла раньше. Так не терпелось встретиться, невеста моя?

Он шутит. Да, очень смешно.

– Пришла, но не по своей воле.

– Печально. А вот твой друг был более приветлив к моим людям.

Что? Что он такое говорит? Мехмет? Он имеет в виду его? Сердце замирает, в груди разливается жар. Не хочу думать о том, что с Мехметом что-то случилось, но предчувствие уже разрывает душу.

Глава 9

– Что ты сказал? – мой голос дрожит, но я заставляю его звучать твердо, несмотря на холод, сковавший грудь. – Мехмет? Что ты с ним сделал?

Амир стоит в двух шагах, его фигура заполняет холл, как тень, поглощающая свет. Его глаза, цвета крепкого чая, горели холодной яростью, но в них есть что-то еще – контроль, натянутый, как струна, готовая лопнуть.

Мужчина сжал кулаки, так, что костяшки белели, и я вижу, мышцы под безупречным черным костюмом напряглись. Этот человек едва сдерживает себя, и от этой мысли у меня замерло сердце.

Его гнев осязаем, он давит, как тяжелый воздух перед бурей, но я не могу показать страх.

Не ему. Никогда.

– Твой друг, – Амир произносит каждое слово медленно, будто пробуя их на вкус, – решил, что может играть против меня. Он ошибся. Как и ты.

Отступаю, инстинкт кричит бежать, но бежать некуда. Мраморный пол веет могильным холодом, стены особняка кажутся ближе, чем минуту назад. Амир делает шаг вперед, сокращая расстояние, его присутствие – мощное, подавляющее, как волна, готовая накрыть.

Терпкий парфюм – древесный, с нотами кожи и чего-то острого – обволакивает, мешая дышать. Замечаю детали, которые не видела раньше: тонкий шрам, пересекающий правую бровь, едва заметные морщины у глаз, седину, вплетенную в его ухоженную бороду.

Он красив, чертовски красив, но его привлекательность ядовита. Глаза, темные и глубокие, смотрят на меня с такой силой, что я почти теряю равновесие, но я стискиваю зубы и держу спину прямо.

– Если ты тронул Мехмета, – мой голос режет тишину, – ты заплатишь. Не думай, что можешь ломать всех, кто стоит на твоем пути.

Амир смеется, коротко и резко, но в этом смехе нет веселья – только угроза. Мужчина делает еще шаг, и я невольно отступаю, пока спина не касается холодной мозаичной стены.

Он близко, слишком близко. Дыхание теплое, оно касается моей щеки, жар его тела пробивает толстовку. Мое сердце колотится, но я не отвожу взгляд. Показать страх – значит проиграть, а я не проиграю.

– Ты не понимаешь, Элиф, – голос низкий, почти шепот, но каждое слово бьет, как молот. – Я не ломаю людей. Я учу их. И тебя я научу. Подчинению. Послушанию. Ты думаешь, что можешь бежать, кричать, кусаться? Это ничего не изменит. Ты моя. И ты будешь моей женой.

Сжимаю кулаки, ногти впиваются в ладони, боль помогает собраться. Слова – как цепи, которые он пытается надеть на меня, но я не позволю.

– Я не твоя, – шиплю, глядя ему прямо в глаза. – И никогда не буду. Ты можешь угрожать, можешь держать этот город в кулаке, но меня ты не заставишь. Я не Лейла, не Айше, не мой отец. Я скорее умру, чем стану твоей куклой.

Глаза Амира вспыхивают, и на миг мне кажется, что он сейчас ударит. Но вместо этого он наклоняется ближе. Лицо в сантиметре от моего, дыхание касается губ.

Запах – смесь парфюма и чего-то дикого, почти животного – заполняет мои легкие. Хочу оттолкнуть его, но руки словно онемели. Он слишком силен, слишком властен, и это пугает больше, чем я готова признать.

– Умрешь? – почти рычит, в его голосе насмешка, смешанная с чем-то темным, почти голодным. – Ты не умрешь, Элиф. Ты будешь жить. И ты будешь моей. Я научу тебя, как гнуться, не ломаясь. Ты думаешь, что твоя ярость делает тебя сильной? Она делает тебя слабой. Потому что ты не знаешь, когда остановиться.

– А ты знаешь? – огрызаюсь, гнев пересиливает страх. – Ты думаешь, что можешь купить меня? Угрожать моим близким, чтобы я подчинилась? Ты не мужчина, Амир. Ты трус, который прячется за своей властью.

Его челюсть напрягается, в его глазах вспыхивает что-то опасное. Поднимает руку, и я замираю, ожидая удара, но вместо этого его пальцы касаются моего лица, грубо, но не больно.

Амир сжимает мои щеки, заставляя смотреть на него, прикосновение обжигает, как раскаленный металл. Хочу вырваться, но его сила подавляет, а взгляд приковывает к месту.

– Трус? – голос становится тише, но от этого только страшнее. – Ты не знаешь, о чем говоришь. Я дал твоему отцу шанс спасти вашу семью. Я дал тебе шанс стать частью чего-то большего. А ты? Ты плюешь на это, бежишь, как ребенок, строишь планы с каким-то врачом, который думал, что может меня обмануть.

– Мехмет не твой враг! – кричу, пытаясь вырваться, но пальцы мужчины сжимаются сильнее. – Он хотел помочь мне! Если ты тронул его, я…

– Ты что? – перебивает, наклоняясь так близко, что наши губы почти соприкасаются. – Убьешь меня? Сбежишь снова? Ты уже пробовала, Элиф. И где ты теперь? Здесь. В моем доме. В моих руках.

Я задыхаюсь от ярости и страха, но не даю себе отвести взгляд.

Его глаза – темные, бездонные – смотрят прямо в душу, и я ненавижу себя за то, что часть меня замечает, как они красивы. Как он красив и опасен.

– Ты не удержишь меня, – шепчу, но голос дрожит, готовый выдать слабость. – Я найду способ. Всегда нахожу.

Амир улыбается, но эта улыбка – не теплая, а острая, как лезвие.

И вдруг, без предупреждения, он целует меня.

Губы горячие, жесткие, они впиваются в мои с такой силой, что я теряю дыхание. Пальцы сильнее сжимают щеки, лишая возможности двигаться, он забирает мой воздух, мою волю.

Этот поцелуй – не ласка, а наказание, требование подчинения. Я задыхаюсь, но гнев вспыхивает ярче, и я кусаю его, сильно, чувствуя вкус крови на языке.

Амир отстраняется, глаза вспыхивают яростью, но в них мелькает что-то еще – удивление, может быть, даже восхищение. Он касается губ пальцами, замечая кровь, его улыбка становится шире, почти дикой.

– Ты кусаешься, – в голосе смесь гнева и удовольствия. – Хорошо. Это будет интереснее чем я думал.

Тяжело дышу, щеки горят от его прикосновений, в горле застревает ком. Хочу кричать, ударить его, но взгляд мужчины держит как цепи. Он отступает на шаг, но его присутствие все еще давит, как тяжелый камень.

– Ты будешь жить здесь, – голос Амира снова становится холодным, деловым. – До свадьбы. Мои люди проследят, чтобы ты не сбежала. И если ты еще раз решишь обратиться за помощью, – он делает паузу, глаза темнеют, – тот, кто тебе поможет, будет кормить рыб в Босфоре. Как твой друг Мехмет.

Замираю, слова бьют, как молния.

Мехмет. Нет. Он не мог.

Сердце сжимается, на миг я теряю контроль – слезы жгут глаза, но я моргаю, чтобы прогнать их. Не могу показать слабость. Не перед ним. Но внутри все рушится.

Мехмет. Мой друг, человек, который рискнул ради меня. Если Амир говорит правду, если он…

– Ты лжешь, – шепчу, но голос дрожит, выдавая сомнение. – Ты не посмеешь.

– Не посмею? – Амир наклоняет голову, взгляд режет, как нож. – Ты плохо меня знаешь, Элиф. Я не угрожаю впустую. Твой друг заплатил за свою глупость. И ты заплатишь, если продолжишь играть против меня.

Хочу кричать, но горло сжимает боль. Мехмет. Его лицо – доброе, с ямочкой на щеке – вспыхивает в памяти, и я чувствую, как пол уходит из-под ног.

Нет. Он не мог.

Но Амир не лжет – я вижу это в его глазах, в его холодной, уверенной улыбке. Он уничтожил моего друга, чтобы показать мне, что сопротивление бесполезно.

– Ты чудовище, – шепчу, голос ломается. – Ты не человек. Ты…

– Я тот, кто выигрывает, – перебивает Амир, тоном острым, как сталь. – И ты научишься это принимать. Или потеряешь больше, чем одного друга.

Он разворачивается, шаги гулко отдаются по мрамору. Стою, прижавшись к стене, чувствуя, как холод мозаики проникает сквозь одежду. Мое тело дрожит, но я не позволяю себе упасть.

– Уведите ее в комнату! – приказывает Амир, не оборачиваясь, его голос эхом разносится по холлу. Двое мужчин в черных рубашках появляются из тени, их лица пусты, как у статуй. Они подходят ко мне, но я поднимаю руку, останавливая их.

– Я сама пойду.

Не дам им тащить меня, как жертву. Пусть Амир думает, что сломил меня, но он ошибается. Я не сломлена. Я зла, напугана, разбита, но не сломлена.

Мужчины обмениваются взглядами, но отступают. И за ними по коридору, чувствуя, как каждый шаг отдается в груди. Амир исчез за поворотом, но его присутствие все еще витает в воздухе, как яд.

Я ненавижу его – за Мехмета, за Лейлу, за отца, за то, что он заставляет меня чувствовать себя слабой. Но больше всего я ненавижу себя за тот миг, когда его поцелуй, жесткий и властный, заставил мое тело дрогнуть.

Это было не желание – нет, я не могу его желать. Это была искра, короткая и опасная, которая вспыхнула и тут же утонула в гневе.

Коридор тянется бесконечно, мозаики на стенах сменяются резными панелями, а люстры над головой бросают холодный свет. Иду, держа голову высоко, но внутри бушует буря.

Мехмет. Если он мертв, если Амир говорит правду, то я никогда не прощу себе. Он был моим другом, человеком, который поверил в меня, рискнул ради меня. А я подвела его.

Мужчины останавливаются у тяжелой деревянной двери. Один из них открывает ее, жестом указывая войти. Шагаю внутрь, не глядя на них. Комната большая, с высоким потолком и окном, выходящим на Босфор.

Кровать застелена шелковым покрывалом, на столе стоит ваза с белыми розами, но это не комната – это клетка. Красивая, дорогая, но клетка.

Дверь за мной закрывается, ключ поворачивается в замке. Подхожу к окну, смотрю на воду, которая блестит под утренним солнцем. Где-то там, в этом городе, Мехмет, возможно, уже мертв.

А я, стою на краю пропасти, где каждый шаг может стать последним.

Глава 10

Амир

Рассвет сочится через высокие окна моего кабинета, окрашивая Босфор в оттенки меди и золота. Наблюдаю за ни, руки в карманах, пиджак брошен на спинку кресла. Спать не ложился – ночь была долгой, наполненной отчетами, звонками и мыслями об Элиф.

Ее лицо – упрямое, с голубыми глазами, яркими, как кристаллы льда, – не выходит из головы. Я знал, что она что-то задумает. Знал, что попытается сбежать. Но провернуть такое – инсценировать смерть, оставить одежду у воды, подговорить врача?

Это было неожиданно. Интересно. Я не ошибся в ней.

Элиф София Кая, старшая дочь Хасана Кая, – не Лейла с ее кроткими глазами и мягкостью, которая сломается от одного моего взгляда.

Элиф – вызов. И я люблю вызовы. Люблю когда непросто.

Сигара тлеет в пепельнице на столе, ее горьковатый дым смешивается с ароматом кофе, который не допил. В этом доме все подчинено мне: люди, время, даже воздух.

Но она… Она сопротивляется.

В ее положении – с долгом отца, с угрозой, нависшей над ее семьей, – сопротивляться бессмысленно. И все же она делает, и это достойно уважения. Ее глаза, эти ледяные озера, полные ярости, смотрели на меня так, будто я не человек, а мишень.

Она не боится. Или боится, но не показывает. И это делает ее еще опаснее. Опаснее для меня.

Я ошибся, поцеловав ее.

Это было импульсом, вспышкой, которую я не смог сдержать. У девушки мягкие губы, несмотря на стальную волю, поддались на миг, прежде чем укусила, как дикая кошка. Кровь на языке, ее вкус, смешанный с болью, ударил в голову, как виски.

Возбуждение было острым, почти болезненным, и даже сейчас, стоя здесь, я чувствую, как тело реагирует на воспоминание. Член напряжен, и это раздражает.

Я хочу ее. Не просто как жену, не как трофей, а всю – с ее гордостью, непокорностью, с этим огнем, который она бросает мне в лицо.

Ломать Элиф будет приятно. Не потому, что я хочу ее уничтожить, а потому, что я хочу увидеть, как далеко она зайдет, прежде чем сдастся.

Брак мне не нужен. Женщин и без того хватает – они приходят и уходят, их лица сливаются в одно, их голоса тонут в шуме города. Но традиции, черт бы их побрал, и моя мать, с ее бесконечными речами о наследии, долге, о том, что Демирам пора выйти из тени, – все это давит.

Мать стареет, ее здоровье слабеет, но воля железная. Она хочет видеть меня женатым, с наследником, с семьей, которая укрепит наше имя. И бизнес…

Брак с дочерью Кая – ход, который откроет двери, которых я не касался раньше. Политики, инвесторы, старые семьи Стамбула – все они уважают традиции. Пора показать, что Амир Ахметоглу Демир не только теневой король, но и человек, который может играть по их правилам.

Элиф – идеальный выбор. Не потому, что она покорна – она не такая, – а потому, что она выделяется. Ее огонь, ум, дерзость – это то, что я могу использовать. И, то, что я хочу.

Отхожу от окна, сажусь за стол, провожу рукой по волосам. Ее лицо снова всплывает перед глазами. Глаза, голубые, как зимнее небо, которое я видел однажды в горах.

Я повидал многое – женщин, города, сделки, кровь, – но таких глаз не видел никогда. Они не просто красивы, они живые, полные жизни, которую я хочу подчинить. Не сломать – подчинить.

Есть разница. Сломать – значит уничтожить, а я не хочу уничтожать Элиф. Я хочу, чтобы она сама пришла ко мне, опустила голову, признала мою власть. Это будет моя победа.

Дверь кабинета открывается без стука, напрягаюсь, рука инстинктивно тянется к ящику стола, где лежит оружие. Но это Керем. Мой младший брат врывается, как всегда, с наглой ухмылкой, в рубашке, расстегнутой на две пуговицы, с пятнами пота и крови на груди.

Он выглядит так, будто только что вышел из спортзала или… из той комнаты, где он развлекался со своими игрушками. Кровь на его руках давно смыта, но я знаю, что он делал.

Керем любит грязную работу, и я позволяю ему, потому что он хорош в этом.

– Ну что, брат, – Керем плюхается в кресло напротив, закидывая ногу на подлокотник. – Эта твоя Элиф – огонь. Я думал, ты выберешь другую, но эта… – он присвистывает, глаза блестят. – Она хороша. Если передумаешь, я не против забрать ее себе.

Челюсть напрягается, гнев вспыхивает в груди, горячий и острый. Керем всегда знал, как задеть меня, но сейчас он переступает черту. Наклоняюсь вперед, руки ложатся на стол, пальцы сжимаются, смотрю на брата так, что его ухмылка меркнет.

– Держи свой язык, Керем, – мой голос тихий, но в нем сталь. – Элиф – моя. И если ты еще раз заговоришь о ней так, я вырву тебе язык и скормлю его собакам.

Керем поднимает руки, изображая капитуляцию, но его глаза все еще смеются. Он знает, что я не шучу, но ему плевать. Он всегда был таким – дерзким, безрассудным, живущим ради адреналина.

– Ладно, ладно, – он ухмыляется, но в тоне меньше наглости. – Просто говорю, что девчонка не из слабых. Она тебе в лицо плюнула, а ты все равно хочешь ее. Это что, любовь с первого взгляда? Не приведи Аллах мне так вляпаться.

Стискиваю зубы, чтобы не ответить. Любовь? Нет. Это не любовь. Это желание, смешанное с чем-то большим – потребностью обладать, контролировать, доказать, что даже такой огонь, как Элиф, можно приручить.

Я не люблю ее. Я не знаю, что такое любовь. Но я хочу ее – ее дух, волю, тело. И я получу это.

– Хватит болтать, – откидываясь в кресле. – Что с делами? Мехмет рассказал что-нибудь перед тем, как… уйти?

Керем пожимает плечами, его лицо становится серьезнее.

– Ничего нового. Он твердил, что помогал ей по дружбе. Думал, что сможет перехитрить нас. Глупый. Но он знал не так много. Только то, что она хотела инсценировать смерть. Остальное – ее план.

Киваю, глядя на тлеющую сигару. Мехмет был пешкой, и я не жалею, что его убрали. Он встал на моем пути, и это была его ошибка. Но Элиф… Она сумела найти такого союзника, сумела построить план, который почти сработал.

Если бы мои люди не следили за ней с самого начала, она могла бы исчезнуть. Эта мысль раздражает, но и восхищает. Она не просто красива – она умна. Опасно умна.

– Что дальше? – Керем смотрит на меня, пальцы постукивают по подлокотнику. – Свадьба? Ты правда собираешься жениться на этой дикой кошке? Она же тебе горло перегрызет, если дашь слабину.

– Свадьба будет. Пышная. Как того требует мать. Как того требует бизнес. Элиф станет моей женой, хочет она этого или нет. И она не перегрызет мне горло. Она научится подчиняться.

Керем смеется, но в его смехе нет прежней легкости.

– Ты уверен? Он точно не будет сидеть тихо и улыбаться. Она уже укусила тебя, брат. Буквально.

Касаюсь губы, где остался след от ее зубов. Кровь давно остановилась, но память о ее вкусе, о ее ярости, все еще жжет. Я не должен был ее целовать. Это была ошибка, но, дьявол, я не жалею.

Ее губы, сопротивление, огонь – все это разожгло во мне что-то, чего я не чувствовал давно. Желание, смешанное с гневом. Хочу ее сломать, но не до конца. Хочу, чтобы она осталась собой, но признала мою власть.

– Уйди, Керем, – говорю, не глядя на брата. – У меня дела.

Он встает, шаги легкие, он медлит у двери.

– Не заиграйся, Амир, – бросает напоследок. – Она не просто девчонка. Она может стать проблемой.

Дверь закрывается, и я остаюсь один.

Рассвет уже полностью захватил небо, Босфор сверкает, как расплавленное серебро. Беру сигару, затягиваюсь, чувствуя, как горький дым обжигает горло.

Керем прав – Элиф не просто девчонка.

Свадьба будет пышной. Залы, украшенные шелком и цветами, сотни гостей, имена, которые значат больше, чем их владельцы. Мать будет довольна, бизнес получит новый толчок.

Глава 11

Вцепившись пальцами в шелковое покрывало, сижу на краю кровати, словно это единственное, что удерживает меня от падения в бездну. Комната, куда меня привели, не просто помещение, а клетка, хоть и усыпанная роскошью.

Высокий потолок давит, как каменная плита, а белые розы в хрустальной вазе на столе кажутся насмешкой. Их аромат душит, напоминая о свободе, которой у меня больше нет.

Окно, выходящее на залив, заперто, его стекло холодит пальцы, когда я прижималась к нему лбом, глядя на воду, что блестит под утренним солнцем, как расплавленное стекло. Но даже этот вид, такой живой, не может заглушить бурю внутри меня.

Тело дрожит, не от холода, а от боли, что рвет грудь на части. Мехмет. Его имя словно нож, вонзающийся снова и снова. Я подставила его, подвела единственного человека, который рискнул ради меня всем.

Не могу остановить слезы. Они текут, горячие, обжигая кожу, оставляя соленый привкус на губах. Его жена, беременная, теперь одна. Их ребенок, который скоро родится, никогда не увидит отца.

Из-за меня. Из-за моего глупого, отчаянного плана, который я считала спасением.

Встаю, не в силах усидеть на месте, начинаю ходить по комнате, как зверь в ловушке. Шаги глушит толстый ковер, но каждый из них отдается в голове, как удар молота.

Я ненавижу себя. Ненавижу за то, что поверила, будто могу перехитрить Амира. Ненавижу за то, что позволила ему найти меня, поймать, как птицу в силок. Но больше всего я ненавижу себя за тот миг, когда его губы коснулись моих.

Тот поцелуй, жесткий, властный, как удар кнута, разбудил во мне что-то, чего не должно было быть. Искру. Не желание. Я не могу желать его. Это что-то темное, необъяснимое, что вспыхнуло на долю секунды и тут же утонуло в гневе.

Но оно было. И это жжет сильнее, чем боль за Мехмета.

– Проклятье, – шепчу, сжимая кулаки, пока ногти не впиваются в ладони.

Боль отрезвляет, но не спасает. Подхожу к зеркалу, висящему над мраморным комодом, смотрю на свое отражение. Глаза красные, веки опухли, волосы растрепаны.

Эта девушка в зеркале – сломленная, раздавленная, с душой, разорванной на куски. Я ненавижу ее. Ненавижу себя.

– Мехмет, прости, – шепчу, голос ломается. Слезы снова катятся, я не могу их остановить. Он был моим другом. Он поверил в меня, рискнул своей жизнью, своей семьей, чтобы помочь мне.

А я? Я привела его к смерти. Амир сказал, что он кормит рыб в Босфоре, и я не могу выкинуть эти слова из головы. Они звучат снова и снова, как зловещий набат.

Падаю на колени, прижимая ладони к лицу, рыдания рвутся из груди. Боль душит, не давая дышать. Я виновата. Но Амир… Он – чудовище, которое сделало это. Его холодный голос, его взгляд, полный уверенности, что он всегда побеждает, все это врезалось в мою память, как клеймо.

Ненавижу его. За то, как он играет с моей жизнью, как будто я пешка на его шахматной доске.

Встаю, шатаясь, и подхожу к окну. Босфор переливается, как драгоценный камень, но его красота теперь кажется мне ядовитой. Этот город, этот дом, этот человек – все здесь пропитано ложью и властью.

Я хочу кричать, бить стекла, вырваться, но знаю, что это бесполезно. Дверь заперта, за ней его люди, готовые поймать при малейшей попытке бегства. Я в ловушке. И все же я не могу остановить себя – я хожу, стискиваю кулаки, шепчу проклятья, пока ноги не начинают дрожать от усталости.

Мое тело истощено, разум тонет в хаосе. Глаза тяжелеют, веки слипаются. Усталость берет свое, и я проваливаюсь в темноту, не в силах бороться с ней. Сон приходит, но он не приносит покоя. Он приносит кошмар.

Я на огромной кровати, шелковые простыни холодят кожу, но мое тело горит. Я обнажена, Амир рядом. Его сильное тело, покрытое шрамами, прижимается ко мне, руки, жесткие, как сталь, держат мои запястья над головой.

Его глаза смотрят на меня с голодом, с властью, с чем-то, что заставляет сердце биться быстрее, чем я могу вынести.

Он – дьявол, а я – его жертва, попавшая в сети, которые не могу разорвать.

– Нет! – кричу, рвусь из его хватки, но тело не слушается.

Руки бьют по его груди, но он только смеется, низко, гортанно, и его губы находят мои. Поцелуй – как пожар, он сжигает, лишая воздуха, лишая воли.

Кричу «нет», но голос предает, и из горла вырывается «да», слабое, дрожащее, полное ужаса. Руки мужчины скользят по моему телу, обжигая, требуя, и я ненавижу себя за то, как мое тело отвечает, за то, как оно дрожит под его прикосновениями.

Он – разрушение, он – тьма, а я тону в ней, не в силах вырваться.

– Ты моя, Элиф, – шепчет его голос – как яд, сладкий и смертельный. Его глаза горят, как угли, и я вижу в них не человека, а зверя, который хочет поглотить. – Ты всегда была моей.

– Нет! – крич, но голос тонет в его смехе, в его силе, в его власти.

Я бьюсь, но он сильнее, руки сжимают меня, как тиски, чувствую, как мое тело предает, поддаваясь, растворяясь в его жаре.

Это не я. Это не могу быть я.

Просыпаюсь с криком, задыхаясь, мокрая от пота.

Слезы текут по щекам, смешиваясь с потом, и я прижимаю ладони к лицу, чтобы заглушить рыдания. Голова раскалывается, боль пульсирует в висках, как молот.

Тело дрожит, покрывало смято, будто я боролась во сне не только с ним, но и с собой. Сердце бьется так, будто хочет вырваться из груди.

– Нет, – шепчу, качая головой, как будто могу стереть этот сон, этот кошмар, который кажется слишком реальным.

Глаза, руки мужчины, его голос – все это все еще здесь, в комнате, витает, как дым. Ненавижу себя за этот сон, за то, что мое тело, пусть даже во сне, могло ответить ему. Это не было желанием – это было что-то темное, первобытное, что я не могу понять и не хочу признавать.

Встаю, шатаясь, иду в ванную комнату, она роскошная, как и все в этом доме. Умываюсь ледяной водой, пальцы дорожат, а внутри все горит огнем. Хочу кричать от безысходности, но вместо этого снова текут слезы, я не могу их остановить.

Мехмет. Все еще не верю, что его нет, наверное, не приму это никогда и всю свою жизнь буду винить себя за это. Его смерть – на мне.

Амир. Его власть – на мне. И этот сон, этот кошмар, который заставил меня почувствовать себя слабой, уязвимой, – тоже на мне.

– Я не сломлена, – говорю себе, сжимая кулаки.– Я не сдамся. Я сильная, я буду бороться.

Мой голос дрожит, а боль внутри растет, как трещина в камне. Не знаю, сколько еще смогу выдержать, прежде чем она разорвет меня на части.

Глава 12

Смотрю на запертую дверь, словно она может открыться от одного моего взгляда. Комната, пропитанная ароматом роз и сандала и удушающей роскошью. Шелковые простыни под пальцами кажутся слишком мягкими, слишком чужими, как будто они насмехаются над моим положением.