Зеркальное молчание
Глава первая: Трещина
Все началось с тишины. Не с пустоты, а с густой, плотной тишины, которая устанавливается в доме, когда ты в нем один, и длинные вечерние тени сливаются в единое целое, теряя очертания своих создателей. Именно в такую тишину Алиса вернулась с работы в тот четверг, который впоследствии будет вспоминать как первую трещину в фундаменте своей реальности.
Ключ повернулся в замке с глухим щелчком, знакомым и успокаивающим. Она толкнула тяжелую дубовую дверь, впуская в прихожую прохладный осенний воздух с улицы. Дом встретил ее тем особым, настоянным на пыли и покое молчанием, которое знакомо каждому, кто живет один. Он не был пустым или враждебным. Скорее, это было молчание ожидания. Стены, мебель, даже воздух, казалось, затаили дыхание в предвкушении ее возвращения, чтобы снова обрести смысл – запах варящегося кофе, скрип половиц, мягкий шорох страниц перелистываемой книги.
Алиса сняла пальто цвета темного шампанского, аккуратно повесила его на вешалку-стойку, точеная ножка которой напоминала ей балерину из давнего сна. Потом пальцами, уставшими от клавиатуры, распустила тугой узел каштановых волос, почувствовав, как напряжение дня медленно стекает с плеч. Она была редактором в небольшом, но уважаемом издательстве, специализировавшемся на переводах скандинавской литературы. Ее мир состоял из выверенных фраз, идеальных метафор и строгой логики повествования. Хаосу и неопределенности в нем не было места.
Она прошла на кухню, поставила чайник, привычным движением доставая с полки кружку с оленями. Вечерний ритуал был священен: чай, возможно, легкий ужин, а затем несколько часов с новой рукописью – мрачным исландским детективом, где зло было не в людях, а в самом ландшафте, в пронизывающем ветре и вечной мгле.
Проходя по коридору в гостиную, она, как всегда, мельком взглянула в большое овальное зеркало в позолоченной раме, висевшее напротив. Оно досталось ей от бабушки и было одним из ее любимых предметов в доме. Старинное, чуть подернутое дымкой времени, оно не искажало отражение, а скорее придавало ему глубину, словно показывая не тебя настоящего, а тебя из какого-то другого, более спокойного измерения.
В тот вечер все было как всегда. Мельком – взгляд на себя уставшую, слегка помятую, прядь волос, выбившуюся из прически. Она уже было прошла мимо, сделав пару шагов по коридору к гостиной, но мозг, заточенный на детали, уловил нестыковку. Микроскопический сбой в матрице привычного.
Ее отражение задержалось.
Не замерло, не изменилось. Оно просто на долю секунды отстало от ее движения. Она уже повернула голову, чтобы идти дальше, а в зеркале ее двойник все еще смотрел ей вслед. Это было так быстро, так мимолетно, что скорее ощущалось на уровне подсознания, чем зрительного восприятия. Физически она ничего не успела разглядеть, но спина внезапно покрылась ледяной испариной, а в желудке неприятно похолодело.
Алиса замерла, медленно обернувшись к зеркалу. Ее отражение делало то же самое. Девушка в зеркале была точной ее копией: те же широко раскрытые карие глаза с легкой тенью под ними, те же губы, чуть приоткрытые от удивления, та же маленькая родинка у левой брови. Оно стояло, повторяя ее позу до мельчайшего мышечного зажима, и смотрело на нее с тем же немым вопросом.
«Показалось, – тут же отрезал внутренний голос, рациональный и строгий. – Устала. Целый день вчитывалась в мелкий шрифт, глаза устали. Показалось».
Она глубоко вздохнула, пытаясь унять бешеный стук сердца, который вдруг отозвался в висках. Конечно, показалось. Игра света, тени, усталость. Она подошла к зеркалу ближе, вглядываясь в свое лицо. Отражение сделало то же самое. Никаких признаков аномалии. Только ее собственные черты, искаженные легкой тревогой.
– Глупости, – тихо сказала она вслух, и ее голос прозвучал неестественно громко в тишине коридора.
Отражение шевельнуло губами в синхронности.
Успокоив себя, Алиса отправилась на кухню, где уже свистел чайник. Но странное ощущение не уходило. Оно засело где-то глубоко внутри, крошечная заноза беспокойства. Она старалась не думать об этом, сосредоточившись на привычных действиях: заваривание чая, приготовление бутерброда с авокадо. Но мысль возвращалась снова и снова, как навязчивый мотивчик. Что, если?.. Нет. Не может быть.
Она взяла чашку и пошла в кабинет, устроившись в своем любимом кресле у окна, за которым уже совсем стемнело. Город зажег огни, и они мерцали вдали, как далекие, равнодушные звезды. Она открыла рукопись, попыталась погрузиться в мрачные фьорды и запутанные преступления, но слова расплывались перед глазами. Внимание упрямо возвращалось к тому моменту в коридоре.
Это длилось не больше кадра кинопленки. Миг. Меньше чем миг. Но ее мозг, этот идеальный инструмент для неуловимых нюансов текста, уже зафиксировал аномалию и теперь настойчиво требовал ее анализа. Это было похоже на опечатку в безупречном произведении – маленькую, но режущую глаз, разрушающую все очарование.
Спустя пару часов она отложила рукопись. Читать было бесполезно. Решив действовать по принципу «клин клином», она подошла к зеркалу в прихожей снова. Стоя перед ним, она проделала серию простых движений: подняла руку, повернула голову, улыбнулась. Отражение послушно и мгновенно повторяло все за ней. Идеальный дубликат. Идеальная синхронность.
– Воображение, – с облегчением выдохнула она. – И правда, глупости.
Легкость, с которой она приняла это решение, была обманчива. Ночью ей приснился странный сон. Она стояла перед тем же зеркалом, но ее отражение было к ней спиной. И сколько Алиса ни звала, ни стучала по стеклу, оно не оборачивалось. А потом, очень медленно, оно подняло руку и указательным пальцем тронуло свое собственное отражение в невидимом зеркале своего мира, создавая бесконечный, уходящий в никуда тоннель из одинаковых спин.
Она проснулась с учащенным сердцебиением и влажными ладонями. Было четыре утра. За окном царила кромешная тьма. В доме стояла та самая, оглушительная ночная тишина, когда кажется, что слышно, как растет пыль. Первым порывом было включить свет, пойти проверить. Но она не сделала этого. Легла на спину и смотрела в потолок, пока за окном не начал светать.
Утро развеяло ночные кошмары. Яркий осенний солнечный свет заливал комнаты, делая все привычным и безопасным. Зеркало в прихожей просто отражало солнечные зайчики с люстры. Алиса, собравшись на работу, даже покритиковала себя за мнительность. У нее всегда было живое воображение, подогреваемое тоннами прочитанной литературы, в том числе и мистической. Просто нервы.
Неделя прошла спокойно. Она почти забыла о том случае. «Почти» – потому что иногда, проходя мимо зеркала, она невольно замедляла шаг, ловя себя на том, что смотрит на свое отражение чуть дольше обычного, выискивая малейший сбой. Но его не было. Все было идеально.
Все изменилось в следующую среду.
Она возвращалась с презентации новой книги. Вечер был долгим, полным светской беседы и дежурных улыбок. Она чувствовала себя измотанной и мечтала только о горячей ванне и тишине. Дома она сбросила туфли, прошла в спальню, чтобы переодеться в мягкий домашний халат.
В спальне было еще одно зеркало, в полный рост, в простой деревянной раме. Она включила свет у двери и подошла к нему, чтобы снять серьги. Она потянулась к мочке уха, и в этот момент ее взгляд встретился с взглядом ее отражения.
И оно подмигнуло.
Не быстро, не случайно. Медленно, преувеличенно, с едва уловимой ухмылкой в уголках губ. Совершенно сознательно.
Алиса отпрянула так резко, что ударилась плечом о косяк двери. Острая боль пронзила тело, но она почти не почувствовала ее. Ее взгляд был прикован к зеркалу. Ее отражение стояло на том же месте, с абсолютно нейтральным, даже слегка уставшим выражением лица. Оно держало в руках мнимые серьги и смотрело на нее с легким недоумением, как будто удивляясь ее резкому движению.
Сердце бешено колотилось где-то в горле, перекрывая дыхание. В ушах стоял оглушительный звон. Она не могла пошевелиться, не могла отвести взгляд. Это было не похоже на мимолетную тень, на игру света. Это было явно, осознанно, целенаправленно.
– Нет, – прошептала она, и голос ее сорвался. – Этого не может быть.
Отражение повторило движение ее губ, его глаза выражали теперь уже не недоумение, а тревогу, ее собственную панику. Оно выглядело точно так же напуганным и сбитым с толку.
Но Алиса уже знала. Она видела. Она видела этот подмигивающий, почти издевательский взгляд. Это не было игрой воображения.
Осторожно, дрожащей рукой, она протянула палец к зеркальной поверхности. Отражение сделало то же самое. Кончики их пальцев должны были встретиться на холодном, непроницаемом стекле. Она ждала, затаив дыхание, ожидая какого-то чуда, разряда, чего угодно.
Но ничего не произошло. Палец уперся в гладкую, неподатливую поверхность. Стекло было холодным и мертвым. Отражение лишь повторяло ее жест, его лицо было искажено гримасой страха.
И тогда ее охватила настоящая, первобытная жуть. Это было не чувство тревоги, не испуг. Это был чистый, неразбавленный ужас, исходящий из самого нутра, из тех отделов мозга, что отвечают за распознавание фундаментальных нарушений законов природы. Она отшатнулась от зеркала, выбежала из спальни, захлопнула за собой дверь и прислонилась к ней спиной, словно ожидая, что оттуда сейчас послышится стук, скрежет или смех.
Но была лишь тишина. Та же самая, что и всегда. Только теперь она казалась зловещей, натянутой, как струна, за которой скрывалось что-то невыразимое.
Она просидела в гостиной всю ночь, не выключая свет. Не спала. Прислушивалась к каждому звуку в доме. Скрипнула ли лестница? Показалось? Нет, просто дом остывал. В голове проносились обрывки мыслей, воспоминаний. Бабушка, которая оставила ей это зеркало. Старые суеверия: завешивать зеркала, когда в доме покойник. Приметы: разбитое зеркало к семи годам несчастий. Она всегда смеялась над этим. Теперь ей было не до смеха.
Что, если это галлюцинация? Переутомление? Нервный срыв? Ее профессия была связана с постоянным напряжением, дедлайнами. Может, пора к врачу? К неврологу? Психиатру?
Но глубоко внутри она знала, что это не так. Это было слишком реально. Слишком… материально.
Утром, с красными от бессонницы глазами и трясущимися руками, она снова подошла к двери спальни. Страх сковал ее, но любопытство и отчаянная надежда на то, что все это ей приснилось, оказались сильнее. Она медленно открыла дверь.
Комната была залита мягким утренним светом. Зеркало стояло на своем месте, безмолвное и спокойное. В нем отражалась часть кровати, окно, кусок неба. Ничего зловещего.
Она сделала шаг внутрь. Потом еще один. Подошла вплотную. Ее отражение было бледным, испуганным, с лихвой выдававшим ее ночь, проведенную без сна. Оно смотрело на нее с немым вопросом и… сочувствием? Или это ей опять показалось?
Она провела рукой по лицу. Отражение повторило жест.
– Что ты такое? – прошептала она, вглядываясь в свои собственные глаза по ту сторону стекла. – Что ты хочешь?
Ответа, конечно, не последовало. Только ее собственное, уставшее лицо.
В тот день она не пошла на работу. Сказалась больным. Весь день она провела, изучая зеркало. Она обошла его со всех сторон, постучала по стеклу, проверила раму. Это было просто зеркало. Глухое, бездушное, немое.
К вечеру она почти убедила себя, что вчерашнее – результат переутомления и стресса. Почти. Но семя было посеяно. Трещина появилась. И мир уже никогда не будет прежним.
Она заказала пиццу, включила телевизор, пытаясь заглушить тишину голосами из ящика. Но даже сквозь них она слышала зов безмолвия из-за закрытой двери спальни. Молчаливый зов ее второго «я», которое ждало за стеклом.
Перед сном она сделала нечто, чего не делала с детства. Она взяла большое шерстяное одеяло и набросила его на зеркало в спальне, тщательно заправив края, чтобы не было ни единой щели. Сделала то же самое с зеркалом в прихожей. Теперь в доме стало еще тише. Слишком тихо.
Ночь прошла беспокойно. Ей снилось, что одеяло на зеркале медленно сползает, и из-под него появляется сначала палец, потом рука, и кто-то осторожно стаскивает его на пол. А потом в темноте начинает слабо мерцать стекло.
Она проснулась от собственного крика. В комнате было темно. Часы показывали три ночи. Она лежала, прислушиваясь. В доме было тихо. Слишком тихо.
И потом она услышала. Едва различимый, почти неосязаемый звук. Шуршание. Идущее из спальни.
Она замерла, вжимаясь в матрас. Шуршание повторилось. Похоже на то, как ткань трется о ткань. Или о стекло.
Не дыша, она поднялась с кровати. На цыпочках, как вор, выскользнула из комнаты. Коридор был погружен во мрак. Дверь в спальню была приоткрыта. Из-под нее струился слабый, мерцающий свет. Не электрический. Другой. Холодный, фосфоресцирующий. Словно свет луны, отражающийся от воды. Но луны за окном не было – небо затянули тучи.
И снова шуршание. Теперь явственнее.
Сердце бешено колотилось. Каждая клетка тела кричала об опасности, требовала бежать, запереться в ванной, вызвать полицию. Но любопытство, тот самый запретный, губительный инстинкт, что заставляет героев хоррор-рассказов открывать роковые двери, был сильнее страха.
Она подошла к двери и заглянула в щель.
Одеяло лежало на полу аккуратным квадратом. Зеркало было открыто. И оно… светилось. Мерцало тем самым холодным, неестественным светом. Но это было не самое страшное.
Перед зеркалом, спиной к ней, стояла фигура. Высокая, женственная. В длинной ночной рубашке. С распущенными каштановыми волосами.
Это была она. Алиса.
Или ее точная копия.
Фигура не двигалась, лишь смотрела вглубь светящегося зеркала, словно что-то высматривая там. Алиса смотрела на свою спину, на знакомые родинки на плече, на линию позвоночника, проступающую под тонкой тканью, и ее охватывал парализующий ужас. Это невозможно. Она здесь. Она смотрит на саму себя со стороны.
И тогда фигура у зеркала медленно, очень медленно начала поворачиваться. Не всем телом, а лишь головой. Поворот был неестественно плавным, почти механическим.
Алиса не стала дожидаться, чтобы увидеть свое собственное лицо с выражением, которого на нем быть не могло. Она отшатнулась, побежала назад, в гостиную, схватила со стола телефон. Пальцы дрожали, она едва могла попасть по цифрам. 112. Она набрала номер и поднесла трубку к уху.
В ответ была лишь тишина. Не гудки, не голос оператора. Глубокая, бездонная, всепоглощающая тишина. Она посмотрела на экран. Связь была. Всего одно деление, но было.
– Алло? – сдавленно прошептала она. – Алло, помогите!
Тишина в трубке вдруг изменилась. В ней появилось… присутствие. Кто-то на другом конце взял трубку, но не говорил. Она слышала тихое, ровное дыхание.
– Алло? – снова крикнула она, уже громче, голос срывался на визг. – Кто это? Говорите!
Дыхание в трубке стало чуть громче. И потом послышался голос. Тихий, безжизненный, но до боли знакомый. Ее собственный голос.
– Тише, – прошептал голос. – Оно слышит.
Щелчок. Связь прервалась.
Алиса опустила телефон, медленно обернулась к коридору, ведущему в спальню. Дверь была теперь распахнута настежь. Мерцающий свет из нее погас. Оттуда на нее смотрела полная, непроглядная тьма.
Где-то там, в этой тьме, находилась она сама.
И что-то еще.
Первая глава завершается здесь. Трещина в реальности превратилась в пропасть. Тишина стала звенящей, и в ней появился Голос. Игра только начинается.
Глава вторая: Шепот за стеклом
Секунда растянулась в вечность. Алиса застыла, вцепившись в холодный корпус телефона, и смотрела в черный прямоугольник распахнутой двери в спальню. Тьма за ней была неестественно густой, плотной, словно жидкий деготь. Она вбирала в себя свет из гостиной, не отражая и не рассеивая его, а поглощая без остатка. Из этой тьмы на нее смотрело что-то. Она чувствовала этот взгляд кожей – холодный, изучающий, лишенный всякой эмпатии.
«Оно слышит».
Эти слова, произнесенные ее же голосом, но лишенные всякой человеческой теплоты, эхом отдавались в черепе. Кто слышит? Что слышит? Зеркало? То, что в нем? Или то, что теперь здесь, в ее доме, в ее спальне?
Страх парализовал ее. Он сковывал мышцы, леденил кровь, заставлял сердце биться с такой бешеной частотой, что казалось, вот-вот оно разорвется. Но вместе со страхом, клубящимся и ядовитым, поднималась и другая волна – отчаянное, животное желание выжить.
Она рванулась к входной двери, забыв обо всем. Руки тряслись так, что она с трудом повернула замок, дернула на себя ручку. Дверь не поддалась. Сначала она подумала, что забыла снять цепочку, но нет – цепочка болталась, не застегнутая. Она дернула сильнее. Бесполезно. Дверь была заперта намертво, словно ее заклинило. Или будто с другой стороны кто-то держал ее, упираясь изо всех сил.
С криком отчаяния она отскочила от двери. Окна! Нужно разбить окно, кричать, звать на помощь! Она бросилась в гостиную. Но тут же замерла.
Во всех окнах, выходящих в ночь, отражалась освещенная комната. И ее отражение стояло посреди гостиной с перекошенным от ужаса лицом. Но это было не просто отражение. Оно было единственным. В окне не было видно спящего города, темных силуэтов деревьев, огней фонарей. Только комната. Ее комната. И она сама. Как в гигантском, опоясывающем всю квартиру зеркале.
Она медленно подошла к большому панорамному окну, за которым обычно был виден ее любимый вид на старый парк. Теперь там был только ее диван, ее книжные полки, ее торшер. И ее двойник, стоящий в нескольких сантиметрах от нее, по ту сторону стекла.
Алиса подняла дрожащую руку. Отражение повторило движение. Но между их ладонями не было холодного стекла. Было лишь идеально ровное, непроницаемое пространство, разделяющее два идентичных мира.
И тогда она заметила деталь. Мелкую, но чудовищную в своей нестыковке.
На ее халате, у пояса, была небольшая капля варенья, оставшаяся с вечера. Коричневое пятнышко. Она посмотрела на отражение. На его идеально чистом, белом халате не было ни пятнышка.
Легкая улыбка тронула губы ее двойника. Не злобная, не издевательская. Абсолютно безэмоциональная, как у куклы. И от этого – еще более жуткая.
С оглушительным воплем Алиса отпрянула от окна, накрыла лицо руками и бросилась прочь, в самый дальний угол квартиры – в ванную комнату. Это была единственная комната без окон. Она влетела внутрь, захлопнула дверь и повернула замок. Спиной съехала по стене на холодный кафельный пол, обхватив колени руками.
Темнота. Густая, почти осязаемая. Только тонкая полоска света пробивалась из-под двери. И тишина. Та самая, давящая тишина, которая теперь казалась зловещим обманом. В ней не было покоя. В ней было напряжение дикого зверя, затаившегося перед прыжком.
Она сидела так, не двигаясь, не в силах даже плакать. Дыхание вырывалось прерывистыми рывками. Она пыталась думать, анализировать, найти логическое объяснение. Нервный срыв. Психоз. Отравление угарным газом. Что угодно! Но ее мозг, ее предательский, дотошный мозг, отказывался принимать утешительные версии. Она слишком ясно все видела. Слишком явно слышала тот голос.
Прошло возможно десять минут. Может, час. Время потеряло смысл. Вдруг она услышала шаги. Медленные, тяжелые. Они раздались в коридоре, прямо за дверью ванной. Чьи-то босые ступни шлепали по деревянному полу.
Шлеп. Пауза. Шлеп. Пауза.
Шаги приближались. Остановились прямо у двери. Полоска света под ней потемнела – кто-то загородил ее своим телом.
Алиса задержала дыхание, вжавшись в стену. Весь ее мир сузился до этой щели под дверью и до титанических усилий не издать ни звука.
Послышалось тихое шуршание. Кто-то опустился на корточки по ту сторону двери. Она увидела, как тень зашевелилась. Потом в щели появился глаз. Всего один. Карий, с длинными ресницами. Ее глаз. Он смотрел на нее из коридора, изучая ее, забившуюся в угол, как загнанное животное.
Она не смогла сдержать тихий, сдавленный стон.
Глаз исчез. Послышался легкий, почти беззвучный смешок. Тот самый, что бывает, когда находишь что-то забавное, но не хочешь этого показывать. Затем шаги удалились. Так же медленно и неспешно.
Алиса не знала, сколько еще просидела в оцепенении. Ее вывел из ступора рассвет. Полоска света под дверью стала ярче, теплее, солнечнее. Она не решалась пошевелиться. Потом, преодолевая парализующий страх, она прислушалась.
Тишина. Обычная, утренняя, домашняя тишина. Сквозь дверь доносился щебет птиц за окном. Настоящих окон, а не зеркальных подделок.
Осторожно, костяшками пальцев, она постучала по дверце замка. Звук был обычным, твердым, не заглушенным. Никто не отозвался.
Дрожащими руками она повернула замок. Скрип показался ей оглушительно громким. Она приоткрыла дверь на сантиметр. Коридор был пуст. Лучи утреннего солнца падали из гостиной, золотя пылинки в воздухе.
Она выскользнула из ванной, готовая в любой момент захлопнуть дверь. Квартира выглядела абсолютно нормально. Дверь в спальню была закрыта. Одеяло все так же лежало на полу перед зеркалом, которое теперь было просто зеркалом – холодным, безмолвным, не светящимся.
Она подбежала к входной двери. Замок легко щелкнул, дверь открылась, впуская свежий утренний воздух. Она выглянула на лестничную площадку. Все было на своих местах: коврик соседа, ведро с метлой, объявление о проверке счетчиков. Мир вернулся в свое привычное русло.
Словно кто-то переключил канал обратно.
Она закрыла дверь, прислонилась к ней лбом и зарыдала. Это были не истеричные рыдания, а тихие, исходящие из самой глубины души слезы облегчения, смешанного с непроходящим ужасом. Произошедшее было реально. Она не сомневалась в этом. Но сейчас аномалия отступила.
Первым делом она побежала на кухню и налила себе полстакана виски, оставшегося с прошлого праздника. Она выпила залпом, и обжигающая жидкость прогнала часть холода, сковавшего ее изнутри. Потом она обошла всю квартиру, проверяя каждое окно. За ними был реальный мир: парк, скамейки, спешащие на работу люди. Отражения вели себя нормально.
Все, кроме зеркала в спальне.
Она долго не могла заставить себя переступить порог этой комнаты. В конце концов, взяв на кухне тяжелую чугунную сковороду, как единственное подручное оружие, она вошла.
Комната была залита солнцем. Все было на своих местах. Ничего необычного. Кроме одного.
Она подошла к зеркалу, стараясь не смотреть вглубь него, а изучая поверхность. И увидела. На идеально гладком стекле, на уровне ее рта, был легкий, почти невидимый след. Матовое пятнышко, словно от дыхания. Но оно было не с ее стороны.
Кто-то дышал на это стекло изнутри.
Алиса отшатнулась. Разум снова закричал о бреде, о галлюцинациях. Но она уже не могла себе врать. Она схватила одеяло с пола, набросила его на зеркало, потом побежала в прихожую, сорвала с тамошнего зеркала свое покрывало и накинула и его сверху, создавая двойной слой. Ей показалось мало. Она нашла в шкафу старую простыню и занавесила им зеркало в ванной. Все отражающие поверхности, даже экран выключенного телевизора, были чем-нибудь прикрыты.
Только сделав это, она почувствовала себя в относительной безопасности. Относительной, потому что знала – ткань не преграда. Это лишь иллюзия защиты, как одеяло, наброшенное на голову ребенку, чтобы не видеть монстров в шкафу.
Она позвонила на работу, сообщила, что серьезно заболела и возьмет несколько отгулов. Начальник, человек понимающий, согласился, посоветовав ей отлежаться.
«Отлежаться». Она горько усмехнулась. Если бы он знал.
Следующие несколько дней прошли в напряженной, нервной рутине. Она почти не спала. Сидела ночами в гостиной при включенном свете, сковорода на коленях, и прислушивалась к каждому звуку. Но дом молчал. Слишком громко молчал. Иногда ей казалось, что из-под покрывала на зеркале в спальне доносится тихое, ровное дыхание. Но когда она замирала, чтобы услышать лучше, звук пропадал.
Она пыталась искать информацию. Гуглила все, что приходило в голову: «зеркальные аномалии», «отражение живет своей жизнью», «двойник из зеркала». Находила либо дешевые городские легенды, либо сложные психиатрические статьи о синдроме Капгра, когда человек верит, что близких ему людей заменили двойники. Ни то, ни другое не подходило. Ее случай был уникальным. И физическим.
Она думала о бабушке. О том, как та иногда смотрела на старое зеркало с какой-то особой, грустной нежностью, порою переходящей в страх. Бабушка говорила: «Зеркала – это не про нас, внучка. Это про них. Они смотрят, а мы лишь показываем». Алиса всегда считала это блажью старого человека. Теперь же эти слова обретали зловещий, буквальный смысл.
На четвертый день произошло два события.
Первое – она нашла старую коробку с бабушкиными вещами, которую годами не открывала. Среди пожелтевших фотографий, кружевных воротничков и потрепанных книг она обнаружила маленький, потертый блокнот в кожаном переплете. Бабушка что-то записывала в него в последние годы жизни. Большую часть составляли рецепты, списки дел, номера телефонов. Но на последних страницах, написанных дрожащей, старческой рукой, было кое-что иное.
«Снова снится зеркальный зал. Бесконечность. Она ходит там. Смотрит на меня. Говорит, что скоро придет моя очередь. Что пора меняться местами».
«Сегодня разбила тарелку. Увидела в осколке ее лицо. Она смеялась».
«Прочла старую книгу. Говорится о тонких местах. О щелях. Наше зеркало – одна из них. Отец привез его оттуда, с севера. Говорил, нашел в заброшенной усадьбе, стояло в зале одно, такое красивое. Не надо было его брать».
«Как запечатать щель? Серебро? Свет? Или только правда может ее закрыть? Правда о том, кто ты есть».
Записи обрывались. Алиса перечитывала их снова и снова, и ледяные пальцы бежали по ее спине. Это не были бред старой женщины. Это был дневник наблюдений. Предупреждение. Бабушка знала. Знала и не смогла ничего сделать.
Второе событие было более приземленным, но от того не менее пугающим. Она заметила, что стала забывать мелочи. Не могла найти ключи, которые только что держала в руках. Открывала холодильник и забывала, что хотела взять. В голове появилась какая-то легкая туманность. Сначала она списала это на недосып и стресс. Но однажды, разговаривая по телефону с подругой, она не смогла вспомнить слово «тостер». Просто выпало из памяти. Она описала его как «эта штука, которая поджаривает хлеб». Подругой посмеялась, сказала, что она перерабатывает.
Но Алиса не смеялась. Она вспомнила записи бабушки. «Она говорит, что скоро придет моя очередь. Что пора меняться местами».
Что, если замена начинается не с физического вторжения, а с чего-то другого? С памяти? С знаний? С самой сути того, что делает человека человеком?
Этой ночью она не выдержала. Молчание и ожидание сводили ее с ума. Она подошла к завешанному зеркалу в спальне. Руки дрожали. Она должна была знать. Она должна была увидеть.
С глубоким вдохом, как перед прыжком в ледяную воду, она сорвала простыни и одеяло.
Зеркало было чистым. В нем отражалась она сама – бледная, с лихорадочным блеском в глазах, в помятой домашней одежде. И комната за ее спиной. Все было на своих местах.
Она выдохнула с облегчением, которое, впрочем, было недолгим. Потому что она заметила изменения. Мелкие, но значимые. В отражении кровать была застелена идеально, без единой складки. Книги на тумбочке лежали ровной стопкой, а не были разбросаны в беспорядке. На ее лице не было и тени усталости или страха. Оно выглядело спокойным, умиротворенным, даже счастливым.
И самое главное – в глазах двойника был свет. Не отражение лампы, а внутренний, глубокий свет уверенности и покоя, которого у настоящей Алисы не было уже очень давно.
Она смотрела на свою идеальную, ухоженную, счастливую версию, и ее охватила жгучая, невыносимая зависть. Эта тварь, это что-то, живущее по ту сторону, крало не только ее мир, но и ее самоощущение. Оно было лучшей ею.
– Что ты такое? – снова прошептала она, и голос ее звучал хрипло и сломанно по сравнению с тишиной, царящей в зеркале.
Уголки губ двойника дрогнули. Он медленно поднял руку и указательным пальцем коснулся своего виска. Потом переместил палец к стеклу, как бы показывая на нее. Жест был ясен: это ты не в порядке. Это с тобой что-то не так.
Затем двойник улыбнулся. Широко, по-доброму. И поманил ее к себе пальцем. «Иди сюда, – словно говорила улыбка. – Здесь лучше. Здесь чисто, светло и нет страха».
Алиса почувствовала необъяснимое желание шагнуть вперед, прикоснуться к стеклу, слиться с этим идеальным образом. Оно манило, как манит глубина обрыва, когда долго смотришь вниз. Это был покой. Небытие.
Она уже сделала полшага, рука сама потянулась вперед, когда в памяти вдруг всплыли бабушкины слова: «Правда о том, кто ты есть».
Она отдернула руку, как от огня. Нет. Это обман. Ловушка.
Лицо двойника исказилось. Улыбка не исчезла, а застыла, стала неестественной, натянутой, как маска. В глазах, всего на секунду, мелькнула ярость. Слепая, бессмысленная ярость загнанного в угол зверя. Затем оно резко развернулось и ушло вглубь зеркального мира, скрывшись из поля зрения.
Алиса снова осталась одна перед пустым, холодным стеклом, отражавшим только ее одну – испуганную, изможденную, настоящую.
Она набросила покрывало обратно, но на этот раз чувствовала не облегчение, а тяжесть. Она поняла, что игра в прятки окончена. То, что было по ту сторону, показало свои карты. Оно не просто наблюдало. Оно соблазняло. Оно предлагало сделку.
И она не знала, хватит ли у нее сил отказаться.
Глава третья: Искажение
Тишина после ухода двойника была звонкой, налитой свинцом. Алиса стояла перед завешанным зеркалом, и ее тело била мелкая дрожь, будто в лихорадке. То, что она только что увидела, не было ни угрозой, ни насмешкой. Это было нечто более страшное – соблазн. Предложение обменять свой изломанный, полный страха мир на иллюзию идеального покоя. И самое ужасное, что часть ее, измотанная и отчаявшаяся, на мгновение клюнула на эту приманку.
Она отступила от зеркала, спина ее уперлась в холодную стену. Нужно было думать. Не поддаваться панике. Бабушка оставила подсказки. «Как запечатать щель? Серебро? Свет? Или только правда может ее закрыть? Правда о том, кто ты есть».
Серебро. У нее были старинные серебряные серьги, бабушкины же. Она нашла их в шкатулке, взяла в ладонь. Металл был холодным, живым. Она подошла к зеркалу, сжала серьги в кулаке и, затаив дыхание, сдернула покрывало.
Отражение было обычным. Она сама, у стены, с испуганным лицом и сжатым кулаком. Никакого намека на идеальную версию. Сердце екнуло с надеждой. Может, серебро действует? Она медленно приблизила кулак с зажатым внутри серебром к стеклу.
И тогда отражение изменилось. Ее двойник улыбнулся – широко, неестественно, обнажив слишком белые, слишком ровные зубы. Затем оно тоже подняло руку и разжало пальцы. На его ладони лежали две небольшие, темные, сморщенные ягодки. Можжевельника? Или чего-то еще, чего Алиса не узнала. Оно поднесло их к стеклу с таким видом, будто предлагало обмен. Серебро на… это.
Алиса резко отдернула руку. Отражение сделало то же самое, но его улыбка не пропала. Она стала еще шире, еще невыносимее. Оно явно насмехалось над ее попыткой. Серебро не было решением. Или было, но не таким примитивным.
Она в ярости швырнула серьги в зеркало. Они со звоном ударились о стекло и отскочили на пол. Отражение даже не дрогнуло. Оно лишь медленно покачало головой с выражением наигранного разочарования, словно взрослый, наблюдающий за глупой выходкой ребенка.
– Отстань от меня! – закричала Алиса, и ее голос сорвался на истерический визг. – Убирайся!
Лицо двойника стало серьезным. Оно подняло указательный палец и приложило его к своим губам. «Тише». Тот самый жест, тот самый беззвучный приказ, что прозвучал в телефоне. Потом оно повернулось и растворилось в глубине отраженной комнаты, оставив ее одну.
На этот раз Алиса не стала закрывать зеркало. Что толку? Она вышла из спальни, захлопнула дверь и, тяжело дыша, опустилась на диван в гостиной. Нужен был план. Нужен был кто-то, кто мог бы помочь. Но кому она могла рассказать об этом? Подругам? Они решили бы, что у нее нервный срыв, вызвали бы врачей, накачали ее транквилизаторами. И тогда оно точно заберет ее. Полиция? Еще смешнее.
Она думала о бабушкиных словах. «Правда о том, кто ты есть». Что это могло значить? Она была Алисой Орловой, тридцать два года, редактор. Родилась, училась, работала. Ничего особенного. Какая такая правда могла запечатать зеркало?
Глупость. Все это было глупостью. Может, и правда пора к психиатру? Признать свое поражение, свое безумие?
Ее взгляд упал на книжные полки. На тонны вымысла, отточенного и упакованного в красивые обложки. И среди них – несколько научно-популярных книг по физике, купленных еще в университете из любопытства. О квантовых теориях, мультивселенных, природе реальности.
Что, если это не мистика? Что, если зеркало – не окно в мир духов, а нечто иное? Дверь? Прореха? Мост в другую реальность, такую же материальную, как и ее, но слегка искаженную? И то, что по ту сторону – не демон и не призрак, а ее же альтернативная версия? Та, у которой тоже есть свои желания, своя воля, и которая хочет… чего? Просто поменяться местами? Зачем?
Мысли путались, голова раскалывалась. Она приняла душ – ледяной, чтобы прийти в себя. Вода окатила ее, ненадолго вернув ясность. Запотело зеркало в ванной. Она машинально провела по нему рукой, чтобы посмотреть на себя. И замерла.
На запотевшем стекле, с ее стороны, были написаны слова. Кто-то вывел их пальцем, пока она стояла под душем.
«ПОМОГИ МНЕ».
Почерк был ее. Абсолютно идентичный.
Она отпрянула, завернулась в полотенце и выбежала из ванной, сердце колотясь где-то в горле. Это была новая игра. Более изощренная. Сначала соблазн, теперь – мольба. Она не верила ни единому слову.
Вечером она попыталась работать, править тот самый исландский детектив. Но слова не складывались в предложения. Ее собственные мысли были хаотичными, обрывистыми. Она ловила себя на том, что забывает смысл только что прочитанного абзаца. В голове будто садилась батарейка, туман сгущался.
Она отложила рукопись и решила посмотреть телевизор, чтобы заглушить тревогу. Включила случайный канал. Шла какая-то комедия. Актеры смешливо говорили о чем-то. Она смотрела на их лица, и вдруг у одного из них, у второго плана, на секунду исказились черты. Рот растянулся в той самой неестественной улыбке, что была у двойника. Глаза стали пустыми.
Алиса ахнула и выключила телевизор. Она сидела в тишине, прислушиваясь к стуку собственного сердца. Это было повсюду. Оно просачивалось в реальность через любую щель.
Она пошла на кухню, чтобы сделать себе чай. Включила электрочайник. И тут ее взгляд упал на холодильник, на магнитики, прилепленные к его дверце. Среди них был один – старый, в виде зеркальца, купленный давным-давно в сувенирной лавке. Она подошла ближе. В крошечном отражении она увидела не свою кухню, а что-то другое. Темное, смутное. И в этом темноте стояла она сама. Та, другая. И смотрела прямо на нее. И махала рукой.
С криком она сорвала магнит и швырнула его на пол. Пластик треснул. Она подняла его – теперь это был просто кусок пластика с потрескавшимся зеркальцем. Никакой тьмы.
Чайник выключился, издав громкий щелчок. Она вздрогнула. Нервы были на пределе. Она налила кипяток в кружку, и тут ее взгляд упал на окно. Ночь за окном была черной. И в стекле, как днем, отражалась кухня. И ее отражение. Оно стояло у стола и не двигалось. Не повторяло ее действий. Оно просто смотрело на нее. И держало в руках нож. Обычный кухонный нож для нарезки хлеба.
Алиса медленно обернулась. За ее спиной никого не было. Она снова посмотрела в окно. Отражение все так же стояло с ножом. Потом оно поднесло лезвие к своему горлу и провело по нему. Не сильно, не чтобы по-настоящему порезаться. Легко, почти нежно. Предупредительно.
Затем оно улыбнулось, положило нож на стол и растворилось. Отражение снова стало нормальным.
Алиса опустилась на стул. Руки дрожали так, что чай расплескался. Угроза. После соблазна и мольбы – прямая угроза. Оно показывало ей, что может сделать. Не с ней. С собой? Или все же с ней?
Она не спала эту ночь. Сидела в кресле, включив все светильники в квартире, и смотрела в пустоту. Страх постепенно перерождался в нечто иное. В гнев. Чистый, яростный, беспощадный гнев. Это было ее домом. Ее жизнью. Ее телом. И какая-то тварь, какая-то сущность из старого зеркала пыталось отнять это у нее. Соблазнить, запугать, вытеснить.