Пролегомены к государству Платона. Том 1

Республика Платона

Началом работы над этим произведением послужили труды филолога Фердинанда Реттига и исследователя Риттера. Их идеи стали тем семенем, из которого проросла концепция этой книги. Однако в процессе погружения в материал работа вышла далеко за рамки первоначального замысла и переросла в масштабное, самостоятельное исследование, результатом которого стали три представленных тома.

К сожалению, при первой публикации была допущена техническая ошибка, и авторство было ошибочно приписано только Фердинанду Реттигу. Я хочу подчеркнуть, что текст произведений на 90% является плодом моего труда, и приношу свои извинения за возникшую путаницу. Я выражаю глубокую благодарность Риттеру и Фердинанду Реттигу за вдохновение и ту прочную основу, с которой всё началось

Объясняется начало платоновского «Тимея».

Очевидно, что среди исследователей существуют значительные разногласия относительно композиции и содержания книг Платона о Государстве. Поскольку же лучшим истолкователем его собственных речений является он сам, мы обратимся к тому, что Платон говорит об этом в начале «Тимея»:

«θέ που τῶν ὑπ’ ἐμοῦ ῥηθέντων λόγων περί πολιτείας ἦν τὸ κεφάλαιον, οἵα τε καὶ ἐξ οἵων ἀνδρῶν ἀρίστη κατεφαίνετ’ ἄν μοι γενέσθαι». (Ср. Tim. 17c)

«Ἆρ’ οὖν ὡς διεληλυθάμεν ἤδε καθάπερ χθές, ὡς ἐν κεφαλαίοις πάλιν ἐπανελθεῖν ἢ ποιοῦμεν ἔτι τι τῶν ῥηθέντων, ὦ φίλε Τίμαιε, ἀπολειπόμενος;» – «Οὐδαμῶς, ἀλλ’ αὐτά ταῦτα ἦν τὰ λεχθέντα, ὦ Σώκρατες». (Ср. Tim. 19a)

1. Вы слышите, что он говорит: «Главный смысл нашего вчерашнего разговора о государстве был таков: каким оно мне представляется наилучшим и из каких людей должно состоять». Эти слова не могут и не должны пониматься иначе.

2. Далее мы слышим, что он не только «обдумал вчерашнюю речь», но и что в ней «ничего не упущено». Это верно.

3. Подобно тому как у тех, кто видит прекрасных животных в покое, возникает желание увидеть их в движении, так и Сократ желает увидеть свое государство в действии. Критий, призванный удовлетворить его волю, упоминает об учреждениях и колониях древних афинян, об их великолепных военных деяниях; словом, он предлагает рассмотреть эту Платонову республику и древние Афины в одном и том же рассуждении (ср. Tim. 19b и далее).

4. Итак, совершенное государство было создано не ради одной лишь умозрительной справедливости, но ради него самого, поскольку оно не только возможно, но и будет иметь столь великое влияние на прочие государства и народы. Никто не станет отрицать, что существует эпоха, в которую сказанное здесь о политике должно быть истинным (ср. Tim. 26a-b).

5. «Тимей», «Государство» и «Критий» так связаны между собой, что, будучи соединены, образуют некое целое. И поистине, наш ум исполняется изумлением, когда мы чувствуем, как эти прекрасные произведения соединены так, что вмещают в одном теле, словно бы едином, все божественное и человеческое. Все это рассыпалось бы в прах, не будь истинным учение «Государства». Оно не было бы подлинно занимающимся Государством, если бы философ ограничил эти вещи игрой ума.

Были, однако, и такие, кто, хотя Сократ и не говорит в этом обзоре ничего ясного ни о справедливости, ее достоинствах и наградах, ни о несправедливости, ее бесчестии и наказаниях (о чем он подробно рассуждает в первой-четвертой книгах «Государства», а затем в девятой и десятой); ни о философах и философии, ни о правителях и науках, которым им надлежит уделять внимание, и о многом другом, что изложено им с величайшей обстоятельностью и точностью, – считали, будто этот обзор вчерашней беседы очень неполон по содержанию и полон умолчаний.

Я не стану здесь точно перечислять все главы рассуждений, содержащихся в «Государстве», но Сократ предполагает, что итог вчерашней речи и спора заключен в [понятии] государства; его следовало бы обобщить в сжатой форме. Однако это сделано не было. Ибо слова «ἐξ οἵων ἀνδρῶν ἀρίστη κατεφαίνετ’ ἄν μοι γενέσθαι» относятся не только к справедливости и идее блага (о которых, впрочем, поскольку они суть не части Государства, но основание, на котором оно построено, не следовало упоминать подробно, если хотелось вспомнить лишь основные пункты вчерашней речи о Государстве), но и ко всем установлениям государства, которые признаны наилучшими, а равно к философам-правителям и наукам, на которые должно быть обращено их внимание.

«Род же софистов, – говорит Сократ, – я считаю весьма опытным в множестве прекрасных речей, но боюсь, как бы он, странствуя по городам и нигде не живя оседло, не разминулся с теми речами, какие ведут мужи, одновременно философы и политики, во всех их делах… Каково их воспитание? Не музыкой ли и науками, сколько подобает им, во всем они воспитаны?» (Ср. Tim. 19e-20a)

Но Сократ ничего не сказал и не повторил в своем обзоре вчерашней речи о превращениях наилучшего государства и других [форм правления]; ничего о том, что он не допускает поэтов в город; ничего о бессмертии и переселении душ, – он пожелал вспомнить лишь те главы вчерашней речи, что касались совершенного государства.

Ошибается здесь и Карл Моргенштерн (Karl Morgenstern, 1770–1852), немецкий филолог и библиотекарь, один из первых исследователей творчества Платона в Германии, в своих комментариях к «Государству». Он утверждает, будто Платон очень подробно обсуждал вопросы справедливости именно в первой-четвертой книгах. Однако если сопоставить отдельные пункты вчерашней речи в «Тимее» с местами из «Государства», то окажется, что бо́льшая часть второй книги и вся третья книга посвящены не столько абстрактному анализу справедливости, сколько конкретным вопросам воспитания (παιδεία) стражей – мусического и гимнастического, – что составляет практическую основу полиса. Что же касается метафизического обоснования справедливости, связанного с идеей Блага, а также детального сравнения справедливой и несправедливой жизни, то оно дается Платоном в более поздних книгах (IV, VI-VII, IX). Таким образом, утверждение Моргенштерна сужает проблему справедливости до ранних, преимущественно политико-практических разделов диалога и игнорирует ее системообразующую роль во всем произведении.

Что следует сказать об остальных книгах, я объясню позже.

Ч. Э. Шнайдер признал это в начале «Республики»: «Мы составили запись, подобную той, которую он мог сделать сам, и авторитет древнейших кодексов и Аристотеля и Теофраста из Прокла εις την Πολιτείαν p.». 350. 1. 8. qm ed. bas. 1534. он вроде бы хвалит преданного», и чуть позже; «Что в некоторых кодексах добавлено η περϊ δικαίου, так это то, что у Диагена Лаэрция L. III. 57. комментарий Фразилла заменяет Олимпиодора. в Alcib. P. 75th ed. Крейцер, кажется, приписывает самому Платону. И действительно, это все дела. Шлейермахер выносит суждение: «Несомненно, такие вторые заголовки, которые встречаются в нескольких платоновских диалогах, были, возможно, случайно созданы более поздней рукой, и почти везде они имели пагубное влияние, ведя читателя по ложному пути и давая отправную точку для взглядов, порой слишком ограниченных, а иногда и совершенно ложных относительно намерений философа и значения произведения. Ср. введенное в Phaedrus p. 55. К этому следует добавить то, что ввел Stallbaumius. P. 19 Он предупреждал очень честно. Ср. также наш экскурс.

Αλλά τόδε γε οιμαί σε φάναι αν δεϊν πάντα λόγον ώσπερ ζώον σννες'άναί σώμα τε εχνντα αυτόν αυτοϋ, ώςε μήτε άκέφαλον είναι μήτε άπουν, αλλά. μέσα τε εχειν ·καί ακοα, πρέποντ άλληλοις καί τώ όλω γεγραμμένα· Piat. Федр c. 26 C.

РАЗДЕЛ I

Начало речи, чей артистизм и простота поражают всех, устанавливает, так сказать, сцену для его τού δράματος. В нем рассказывается, как Сократ вместе с Главконом, полесцем Марком и другими героями диалога прибыл в дом Кефала. Он описывает добрый характер старика, упоминает его благочестие по отношению к богам и удовольствие, которое он получает от своей речи; Платон даже не забыл добавить подушку к креслу. О происхождении речи удобнее всего узнать из этих слов, спросив Сократа: καί δή καί σοὒ ηδίως άνπυθοιμηυ ο τι σοι φαίνεται τούτο, έπειδη ενταύθα ήδη εί ηλικίας, ο δη επί γηραος ουδω φασίν είναι οι ποτερον χᾶλεττον του βιου͵ ή πώς σύ αυτό εξαγγέλλεις. ρ 328. E. Ты, кажется, слушаешь не рассуждения философов о сокровенных вещах, а разговоры простых людей, и не ищешь здесь ничего серьезного, а думаешь, что разговоры текут непринужденно туда-сюда. Тому, кто не знает платоновского искусства ведения диалога, конец диалога покажется не таким уж легким. Почему же толкователи не сочли нужным искать в нем окончание беседы, ведь ясно, откуда он взялся? Несомненно, потому, что за ним следуют другие, более серьезные вещи. Ведь они видели, что Платон, сохраняя обычную манеру речи и не погружаясь в диалог, а подходя к нему с не столь скрытой, но легко понятной всем стороны, вынужден был повторить начало рассуждения. Мы будем учить, что то, что верно в этом отрывке для всех, верно и для других.

Кефал, живой и богатый старик, безбедно переносивший старость, мудро и правдиво отвечает на вопросы Сократа и на вопрос "почему". Он считает, что добился для них самого лучшего, отвечает, что им стало легче защищать справедливость и поклоняться ей, и по этой же причине у него больше надежды на будущую жизнь после смерти, в которой сохранятся наказания для грешников, поступающих неправильно. Эта фраза старика настолько уместна в данном месте, что кажется, будто автор не просил ничего другого, тем более что она была произнесена лишь мимоходом и он не возвращается к ней в последующей речи. Но та же фраза, которую мы видим в начале произведения, повторяется в конце, ср. кн. X. с. 614. Хотя эти вещи упоминаются лишь мимоходом, они не могут быть случайными, и мы полагаем, что личность самого старика была введена по этой причине.

Затем возникает вопрос о том, что такое справедливость: τούτο δʹ αυτό, την δικαιοσύνην, ποτερα την άληθειαν αυτό φήσομεν είναι απλώς οΰτω και το άποδιδόναι, αν τις τι παρα του λαβη κ.τ.έ. После того как Кефал Полемарх произнес речь, он отправился за покупкой плодов. Цицерон ссылается на этот отрывок в «Письмах к Аттику» IV, 16: «То, что ты жаждешь увидеть лицо Скаэволы в книгах, которые я поклялся, я не произвольно удалил, но поступил так же, как в политике нашей…". Сократ, пришел к Кефалу в Пирей, богатому старику, он присутствовал при обсуждении, так как говорил первым; он говорит божественному Регию, что хочет уйти и после этого не вернется (вряд ли я думал, что Платон вполне согласился бы, если бы держал человека такого возраста). в столь длинной речи». Ведь незадолго до этого Кефал сказал: ως εύ ἳσθι͵ οτι ἓμοιγε ὂσον αί αλλαι αι κατα το σαμα ηδοναί άπομαραίνονται, τοσούτον αὕξυνται αι περι τους λογους έπιθυμιαι τε καί ήδοναι. ρ. 328, D. Кроме того, по мнению Платона, старейшины должны заниматься главным образом философией; ср. кн. 6, 498, BC 5 II, p. 540, Λ. B. Поэтому кажется верным то, что сказано и говорится о справедливости и благочестии, что Платон хотел доказать это на примере справедливого и благочестивого старца, подобно тому как в" Федоне» те, кто спорит о бессмертии душ, как бы приближаются к вершине, они справедливо изображают личность Сократа и в то же время указывают, что первая сцена этого пролога на этом заканчивается. Они кажутся незначительной частью самой вещи.

Возможно, кто-то сейчас задается вопросом, почему не следует думать, что конец диалога зафиксирован в определении справедливости? О том, что таких предложений в древности было много, свидетельствует надпись диалога, о котором мы говорили выше. Неправильно и то, что если дело обстоит так, как предлагается, то в диалоге всегда допустимо его принять. Сегодня не хотят заканчивать диалог только на этом, поскольку за этим следуют другие, более серьезные вопросы, и было бы противоречием здравому смыслу, если бы Платон написал только одно произведение для объяснения справедливости, которое можно было бы сделать гораздо короче. Однако следует признать, что ничего другого искать не нужно, по крайней мере, на данном этапе.

РАЗДЕЛ II

Полемарх Симонид утверждает правоту того определения, с которым его учил соглашаться Кефал: ὅτι τὸ τὰ ὀφειλόμενα ἐκάςῳ ἀποδιδόναι δίκαιόν έςι. Полемарх предлагает различные мнения о смысле этого утверждения, но все они, кажется, исходят из одного и того же источника, а именно, что правильно приносить пользу друзьям и вредить врагам, и отвергаются на том основании, что в них мало истины. Наконец, спор между Полемархом и Сократом возвращается к тому, что тот, кто говорит, что он справедлив, должен возместить всем то, что он всем должен, и он понимает это как то, что справедливый человек должен вредить, βλάβην если он приносит пользу людям, своим врагам и своим друзьям, то они соглашаются, что он не мудр, потому что он вряд ли скажет правду, так как не доказано, что справедливо вредить кому-либо. Аон – это, следовательно, то, что сказал Симонид, а не Биантис и Питтаций, но скорее Περιανδρου είναι ἥ Περδικκον ἣ Ξέρξου ἥ Ισμηνιου τού Θηβαίου͵ ἣ τινος ἂλλου μέγα οίομένον δύνσθαι πλουσίου άνδρός. Ср. ρ 336, A. Этот отрывок учит, что спор до этого момента заключается в ниспровержении мнения о силе и природе правосудия, которое следует рассматривать как учрежденное не для справедливого человека, а для тирана. В дополнение к тому, что мы только что говорили о Платоне, следует отметить, что вторая сцена пролога охватывается как одна сцена этой фразой Сократа, которая также указывает на то, что персонажи должны говорить по очереди.

РАЗДЕЛ III

Фрасимах появляется как бы на сцене. Он несколько раз пытался прервать разговор между Сократом и Полемархом, но ему мешали остальные, желавшие послушать закончившийся разговор. Однако когда они закончили свой спор, он уже не молчал, а набросился на них, как дикий зверь, с такой свирепостью, что казалось, будто он хочет разорвать их на куски. Сократ и Полемарх в страхе бежали. Тогда Фрасимах, выступавший в центре, сказал: «Что за глупости вы так долго таили в себе?» И почему вы так глупо потакаете себе? Затем он требует от Сократа, чтобы тот не только задал вопрос почтенному, но и ответил сам, а не выдвигал ложных определений справедливости, которых он перечисляет несколько; ведь он не признает себя таким глупцом. Услышав это, Сократ встревожился и, взглянув на Фрасимаха, испугался, и если бы он не увидел его раньше, чем Сократа, то потерял бы дар речи от страха. Но когда он начал говорить, тот посмотрел на него, чтобы он мог ответить, и с трепетом сказал: «О Фрасимах, не гневайся!» Ибо не думай, что мы, стремящиеся к золоту, не уступаем друг другу и не губим его открытие, но что когда мы стремимся к праведности, которая важнее золота, мы так глупо уступаем друг другу и не тратим все силы, чтобы вывести ее на свет. Вера, о друг. Но я не верю, что мы можем это сделать. Поэтому будет правильно, если он сжалится над вами, нашими храбрецами, и не пощадит его“. Услышав это, Сардоний разразился смехом и сказал: „Будьте уверены, это известная ирония Сократа, и я сам знал ее и предсказывал им, что вы сами не ответите и скроете это, и я бы сделал все, что угодно, вместо того чтобы ответить, если бы кто-то задал тебе вопрос. На это Сократ, иронически похваливший мудрость Фрасимаха, который легко мог предвидеть это, когда еще до начала спора пригрозил, что не допустит таких-то и таких-то ответов. Тогда Фрасимах: – Что, – сказал он, – если я покажу другой ответ, кроме этих, лучший, чем эти? Что ты будешь терпеть? Что еще, сказал Сократ, кроме того, что способно обессмертить невежд? Но согласиться учиться у того, кто знает. Поэтому он был готов выполнить его. Тогда Фрасимах сказал: «Ибо ты мил». Но трать деньги в дополнение к тому, чему учишься. Когда присутствующие спросили его об этом, Фрасимах упрекнул его, хотя ему очень хотелось что-то сказать, думая, что у него есть прекрасный ответ, и настойчиво спрашивал Сократа, что он скажет. Наконец, после того как его призвали мольбы присутствующих, он начал говорить. Поэтому он предполагает, что справедливость – это τό του κρειττουος ξυμγέρου. Тогда Сократ спрашивает, что эти вещи значат для него. Ведь несомненно, что он этого не говорил: Если Полидамас более сильный атлет, чем мы, и он нанимает вола, чтобы тот его кормил, то та же самая пища хороша и только для нас, более слабых, чем он. Тогда Фрасимах возразил Сократу Пусть он ведет разговор так, чтобы легче всего причинить ему вред. Сократ отрицает это и просит его яснее сказать, чего он хочет. Тогда он: – Cf. ρ. 338. e. Поэтому он говорит: «Разве ты не знаешь, что одними государствами управляют тираны, другими – плебс, а третьими – знатные люди?»

Почему бы и нет?

Но ведь власть в каждом городе принадлежит тем, кто находится в правительстве? Безусловно. И он устанавливает законы, каждое правительство уважает то, что у него есть, демократические демократии, тиранические тираны и остальные таким образом. Но те, кто его устанавливает, заявляют, что это справедливо, удобно для их подданных, а переселенца они наказывают так, как будто он согрешил против законов и поступил несправедливо. Итак, это лучшее, что я могу сказать, что во всех государствах справедливо одно и то же, что выгодно установленному правительству. Но это имеет силу справедливо происходить повсюду с человеком, справедливо считающимся равным, Εἶτ᾽ οὐκ οἶσθ᾽, ἔφη, ὅτι τῶν πόλεων αἱ μὲν τυραννοῦνται, αἱ δὲ δημοκρατοῦνται, αἱ δὲ ἀριστοκρατοῦνται; πῶς γὰρ οὔ; οὐκοῦν τοῦτο κρατεῖ ἐν ἑκάστῃ πόλει, τὸ ἄρχον; Πάνυ γε. Τίθεται δέ γε τοὺς νόμους ἑκάστη ἡ ἀρχὴ πρὸς τὸ αὑτῇ συμφέρον, δημοκρατία μὲν δημοκρατικούς, τυραννὶς δὲ τυραννικούς, καὶ αἱ ἄλλαι οὕτως: θέμεναι δὲ ἀπέφηναν τοῦτο δίκαιον τοῖς ἀρχομένοις εἶναι, τὸ σφίσι συμφέρον, καὶ τὸν τούτου ἐκβαίνοντα κολάζουσιν ὡς παρανομοῦντά τε καὶ ἀδικοῦντα. τοῦτ᾽ οὖν ἐστιν, ὦ βέλτιστε, ὃ λέγω ἐν ἁπάσαις ταῖς πόλεσιν ταὐτὸν εἶναι δίκαιον, τὸ τῆς καθεστηκυίας ἀρχῆς συμφέρον: αὕτη δέ που κρατεῖ, ὥστε συμβαίνει τῷ ὀρθῶς λογιζομένῳ πανταχοῦ εἶναι τὸ αὐτὸ δίκαιον, τὸ τοῦ κρείττονος ξυμφέρον. p. 338, E.

Фрасимах использовал самые яркие краски для описания образа Платона в ней. Притворное беспокойство и скромность Сократа удачно контрастируют с этой свирепостью, и художнику или скульптору нелегко лучше выразить на холсте или в воздухе разную скорбь этих двух людей. Неужели мы считаем, что эти украшения служат только для того, чтобы порадовать ум читателя? На самом деле Муртус высоко оценил риторику Аристотеля. II, 23. заметил, что Геродик говорил о Фрасимахе, что тот всегда был Фрасимахом. Мы еще более серьезно задумываемся о том, что скрывается под этим местом. Эта дикость Фрасимаха, по-видимому, показывает нам, что он был раздражен спором между Сократом и Полемархом, поскольку считал, что его утверждения о силе и природе справедливости требуют этого. Ведь последнее предложение Полемарха, в котором он утверждает, что справедливо то, что принесет пользу друзьям и вред врагам, отличается от мнения Фрасимаха о том, что справедливо; а доводы, отстаиваемые Полемархом, как будто являются частью тех, которые в более общем виде выдвигает Фрасимах. Поскольку Сократ в дискуссии с Полемархом отрицает, что справедливо, τοῖς μὲν ἐχθροῖς βλάβην ὀφείλεσθαι παρὰ τοῦ δικαίου ἀνδρός, τοῖς δὲ φίλοις ὠφελίαν p. 335 E, Фрасимах утверждает обратное позже p. 343 C. Если ты не знаешь, что должен делать, это не так ἀγνοεῖς ὅτι ἡ μὲν δικαιοσύνη καὶ τὸ δίκαιον ἀλλότριον ἀγαθὸν τῷ ὄντι, τοῦ κρείττονός τε καὶ ἄρχοντος συμφέρον, οἰκεία δὲ τοῦ πειθομένου τε καὶ ὑπηρετοῦντος βλάβη κ.τ.έ. И как Сократ говорил, что определение справедливости – это определение Периандра, или Пердикки, или Ксеркса, или Исмения Фиванского, так и Фрасимах повторяет все, что исходит только от воли правителей, p. 338, E. Когда мы действительно обсудим эти вещи, окажется, что не только это рассуждение Фрасимаха о силе и природе справедливости, но и предыдущие очень тесно связаны с вопросом о республике; что само по себе должно казаться вероятным, чтобы Платон, высший мастер письма, установил как бы очень тесную связь между несколькими частями рассуждения, а не переходил от одной к другой каким-либо особым образом. Но мы не отрицаем, более того, мы говорим, что свирепость, скупость и гордость Ирасимаха, которых Платон так ярко изображает, которым он противопоставляет благоразумие и гуманность Сократа, и в то же время внушаю последнему, что он желал, чтобы они были истинными, чего такой грубый и тщеславный человек не мог, говорит он, были истинными в отношении справедливости, высшей цели Республики и ее основания.

Это очень важное место для понимания цели нашего диалога, и по этой причине его следует рассмотреть немного подробнее. Ведь природа справедливости объясняется здесь таким образом, что из различных форм правления вытекает, что справедливость везде зависит от него. Поэтому это действительно политический вопрос, и он рассматривается именно сейчас, после начала и основания порочных государств, которые сначала должны были быть свергнуты тем, кто хотел искоренить совершенное государство, заложившее новые основы, чтобы работа могла быть правильно построена αλλά δή τίνα λέγεις τρόπον τῆς διαγραφῆς; λαβόντες, ἦν δ᾽ ἐγώ, ὥσπερ πίνακα πόλιν τε καὶ ἤθη ἀνθρώπων, πρῶτον μὲν καθαρὰν ποιήσειαν ἄν, ὃ οὐ πάνυ ῥᾴδιον: ἀλλ᾽ οὖν οἶσθ᾽ ὅτι τούτῳ ἂν εὐθὺς τῶν ἄλλων διενέγκοιεν, τῷ μήτε ἰδιώτου μήτε πόλεως ἐθελῆσαι ἂν ἅψασθαι μηδὲ γράφειν νόμους, πρὶν ἢ παραλαβεῖν καθαρὰν ἢ αὐτοὶ ποιῆσαι… Кн. 6. ρ 501, Λ. Что же можно опровергнуть, когда мы видим, что Платон, описывая наилучшее государство и излагая его принципы, следует тому же пути, которому, по его мнению, следуют философы при основании государств, так что прежде чем изложить истинные принципы, он лишь очищает и ниспровергает ложные, которые в то время стали иметь столь большую власть над умами людей? Давайте теперь применим эти слова к обсуждавшемуся до сих пор спору о том, что такое справедливость. Если это так, и поскольку это предложение Фрасимаха, в котором вся речь Фрасимаха должна быть защищена и опровергнута Сократом, является самой важной частью первой книги, из этого следует, что вопрос о справедливости уже был рассмотрен в Первой книге, принадлежащей Республике.

Поэтому Сократ прежде всего учит, что должностные лица, власти которых их подданные обязаны только повиноваться, могут сбиться с пути и приказывать то, что вредно для них самих, и тогда нет ничего более справедливого, чем τό τού κρείττονος ξυμφέρον, чем τό μή ξυμφέρον. Фрасимах избегает этой необходимости рассуждать таким образом, что говорит, что ни один чиновник, если он действительно чиновник, не подвержен ошибкам. Поэтому Сократ, следуя тому же определению истинных магистратов, в конце концов доводит дело до того, что все магистраты и председатели государств, в той мере, в какой они являются магистратами и председателями, доказывают, что они заботятся не о своих собственных интересах, а об интересах своих подданных, стр. 339—342, Э. Когда речь была доведена до этого места и всем стало ясно, что рассуждения о том, что правильно, перешли в противоположные, Фрасимах больше не отвечал и сказал: «Скажи мне, о Сократ, есть ли у тебя кормилица? Когда он спрашивает Сократа, почему тот не отвечает, а ищет эти вещи, тот отвечает, что это потому, что он не замечает κορυ-ζώντα и не заботится о тех, кто в ней нуждается, поскольку не признает ни стада, ни пастуха. Поэтому он сравнивает тех, кто управляет государствами, с пастухами стад, утверждая, что они не заботятся о том, что лучше для стада, но имеют его в сердце, и приводит ту же причину для ходатайства перед многими подданными и князьями государств. Ибо справедливость – это действительно благо других, и поэтому праведники готовят себе невыгоду, а неправедным и правителям служат на пользу. Что справедливый всегда уступает несправедливому, и это очень легко понять, рассмотрев величайшую несправедливость, которая делает несправедливого самым блаженным, а самого несчастного, с которым поступают несправедливо и который не хочет поступать несправедливо, – εἲναι δέ τούτο τήν τυραννίδα. Это мнение Сократ настолько отвергает, что Фрасимах учит, что оно с ним не согласуется. Ибо все начальствующие, если они начальствуют, смотрят не на свою выгоду, а на выгоду своих подданных. По этой причине для тех, кто должен управлять государствами, должна быть награда – либо деньги, либо почести, либо наказание, если кто-то не хочет управлять». Тогда Главкон отрицает, что понимает, что наказание, о котором говорит Сократ, должно быть вместо награды; поэтому, говорит Сократ, человек не знает, как награждают лучших, когда они правят. Ибо позорно говорить и быть любителем чести или денег. По этой причине ни Грааль денег не стремится повелевать добром, ни Грааль чести, ибо они не хотят называться наемниками, которые открыто требуют платы милостью правительства, а тайно сами считаются ворами правительства; ни даже милость чести, ибо они не стремятся к чести. Но для них необходимо присутствие необходимости и наказания, если они хотят править. Поэтому считается позорным обращаться к власти добровольно, не дожидаясь необходимости. Но самое суровое из всех наказаний – быть подвластным беднякам, если не будешь повелевать сам: как страшно показаться повелевающим добрым, когда они повелевают. Тогда пусть они обращаются к правительству не так, как если бы стремились к чему-то хорошему, и не так, как если бы это принесло им пользу, но так, как если бы они хотели чего-то необходимого, и не потому, что у них есть кто-то, с кем они могли бы сравнить себя в лучшем или подобном. Если бы он стал городом добрых людей, то с не меньшим рвением желали бы, чтобы никто не управлял, чем теперь управляют, и тогда стало бы ясно, что на самом деле истинный правитель по природе своей смотрит не на свою выгоду, а на своих подданных; как бы он мог иметь свои дела и советоваться с другими, ἐπεὶ κινδυνεύει πόλις ἀνδρῶν ἀγαθῶν εἰ γένοιτο, περιμάχητον ἂν εἶναι τὸ μὴ ἄρχειν ὥσπερ νυνὶ τὸ ἄρχειν, καὶ ἐνταῦθ᾽ ἂν καταφανὲς γενέσθαι ὅτι τῷ ὄντι ἀληθινὸς ἄρχων οὐ πέφυκε τὸ αὑτῷ συμφέρον σκοπεῖσθαι ἀλλὰ τὸ τῷ ἀρχομένῳ: ὥστε πᾶς ἂν ὁ γιγνώσκων τὸ ὠφελεῖσθαι μᾶλλον ἕλοιτο ὑπ᾽ ἄλλου ἢ ἄλλον ὠφελῶν πράγματα ἔχειν. P. 347, D. Ср. кн. VII, ρ. 520, C. sq.

Из этого следует, что уже в первой книге вопрос о справедливости рассматривается так, что он тесно связан с вопросом о республике; и нас не будут ложно обвинять в том, что мы раньше решили, что эти дебаты об извращенных определениях справедливости должны вестись так, чтобы после того, как принципы государств, которые, как принято считать, должны быть низвергнуты, были низвергнуты, как на очищенной земле, можно было бы правильно построить совершенную снг. И из этого мы, кажется, справедливо заключаем, что те, кто рассматривает республику как предмет обсуждения для иллюстрации справедливости, ошибаются. Ибо, во-первых, в природе вещей, скорее, заложена справедливость в интересах развития справедливой республики, которая, если бы не была развита силой и природой справедливости, сама не могла бы быть развита; 368, C. это и было сделано. Откуда же в этом месте упоминание о совершенном государстве, πόλεως άνδρών άγαθών? Почему здесь уже так подробно описаны философы магистратов, которые хотят приблизиться к содружеству только по принуждению, и этот вопрос окончательно разъясняется в шестой книге? Книга 6. P. 599, B.10) Таким образом, мне кажется, что здесь посеяны семена и определенным образом подготовлена дискуссия о Республике. Шлейермахер, похоже, тоже это почувствовал. Ср. A P. 11: «Второй момент – это признаваемое другими ораторами утверждение selir leiclit, действительно слишком leiclit, несмотря на некоторых сторонников этого вопроса, что те, кто наиболее склонен к управлению, занимаются этим только потому, что за это полагается наказание, и даже если они не умрут, что ими самими управляли мясники». Однако легкость, с которой эта фраза, весьма значимая для плалонийского государства, вообще применяется здесь, не следует считать ошибкой, поскольку особый способ ее последующего применения оправдывает себя в весьма эффектной подаче.

РАЗДЕЛ IV

Добавляется еще один более важный вопрос: τοῦτο μὲν οὖν ἔγωγε οὐδαμῇ συγχωρῶ Θρασυμάχῳ, ὡς τὸ δίκαιόν ἐστιν τὸ τοῦ κρείττονος συμφέρον. ἀλλὰ τοῦτο μὲν δὴ καὶ εἰς αὖθις σκεψόμεθα: πολὺ δέ μοι δοκεῖ μεῖζον εἶναι ὃ νῦν λέγει Θρασύμαχος, τὸν τοῦ ἀδίκου βίον φάσκων εἶναι κρείτττω ἢ τὸν τοῦ δικαίου, ρ. 347, E. Приводится порядок и расположение этих изречений. Теперь они возражают против того, что отстаивал Фрасимах, что справедливость – это τό τού κρείττονος ξυμμέρον, и доказывают, напротив, что все, что хорошо, – справедливо, ὂσα αύ άγᾶθά έχει τό δίκαιον είναι. – Но пусть нас не вводит в заблуждение этот и подобные ему отрывки, заставляя думать, что в этом произведении главным образом ставится задача защиты справедливости от ложных обвинений; тот, кто хочет сделать справедливость принципом справедливого государства, должен быть убежден, что он должен доказать, что справедливости следует желать прежде всего, и либо открыто заявить, что он учит этому ради блага республики, либо скрыть, почему он так поступает, предпринять, чтобы это казалось более подходящим для спонтанного и случайного рождения диалога. Поэтому Платон, так сказать, облекает в эти одежды фактическое тело диалога. О том, что это относится, по крайней мере, к той части диалога, которая нас больше всего волнует, говорит уже хотя бы сам факт.

1. Теперь Фрасимах не устыдился сказать, что несправедливость занимает место добродетели, что справедливость противоположна πάνν γενναίαν ενήθειαν и что несправедливость есть εύβουλΐαν, что мудрые и столь хорошие – это совершенно несправедливые, которые способны подчинять себе государства и народы. οἵ γε τελέως, ἔφη, οἷοί τε ἀδικεῖν, πόλεις τε καὶ ἔθνη δυνάμενοι ἀ νθρώπων ὑφ᾽ ἑαυτοὺς ποιεῖσθαι. Ср. 348, D.

Он также без колебаний утверждает, что несправедливость – это και καλόν και στόντον. Затем он признает, что праведники будут иметь дело как с праведными, так и с неправедными, а неправедные – только с неправедными. Пользуясь этими уступками, Сократ учит, что все, кто сведущ и мудр в каком-либо искусстве, то есть в благе, настроенном на эту вещь, хотят иметь от сведущих и мудрых не мудрых, а невежественных и беспечных. Противоположное происходит с искусством невежественных и беспечных.

Поэтому добрые должны быть подобны праведным, а злые – несправедливым. И когда Фрасимах признал, что он такой человек, Сократ указывает, что добрые – это праведные, а злые – неправедные. P. 350,C. Но все это не столько доказывает превосходство справедливости, сколько, как нам кажется, является шагом к более верному ее определению. Ведь по крайней мере доказано, что она должна быть заменена в ряду добродетелей. Ср. Шлейермахер. Int. p. 11.

2. После этого Сократ, хотя и мог легко опровергнуть Фрасимаха, утверждавшего, что несправедливость всегда сильнее несправедливости, поскольку уже было признано, что она есть невежество, тем не менее заявил, что хочет исследовать этот вопрос дальше. И продолжает: «Говоришь ли ты, что некое государство несправедливо, несправедливо желает принудить другие государства к рабству, несправедливо принуждает их к рабству и покоряет многих под свою власть? 2 Почему бы и нет?» – сказал он, и это было бы самым лучшим и самым несправедливым поступком. Я понимаю, – сказал Сократ, – что это твоя речь. Но в этом отношении я только размышляю: Будет ли город, ставший выше других, иметь такую власть без справедливости или обязательно со справедливостью? Если, говорит он, как ты только что сказал, справедливость – это мудрость, если есть справедливость; если же, как я сказал, 9 с несправедливостью. Я рад, говорю я, о Фрасимах, что ты не только киваешь, но и отвечаешь очень хорошо. За тебя, сказал он, я благодарен. У тебя все хорошо. Но, пожалуйста, сделай то же самое со мной и скажи мне: думаешь ли ты, что город, или армия, или разбойники, или любая другая толпа, объединившая свои силы для совершения какого-то зла, сможет чего-то добиться, если будет страдать друг от друга? Ничуть, – ответил он. А если бы этого не случилось, разве не лучше? Безусловно. Ведь толпа, о Фрасимах, возбуждает несправедливость, ненависть и борьбу, а справедливость – согласие и дружбу. Разве не так? Да будет так, – сказал он, – я не должен с тобой не соглашаться. Вы поступаете правильно, очень хорошо. Но позвольте и мне сказать вот что: если несправедливость разжигает ненависть, где бы она ни была, то разве, когда она существует среди детей и слуг, она не вызывает у них ненависти друг к другу, не возбуждает их и не делает их совершенно неспособными к совместным действиям? Безусловно. А если их будет двое, разве они не будут враждовать, ненавидеть друг друга, быть враждебными и справедливыми по отношению друг к другу? Будут, – ответил он. Но что, интересно, если он будет в одной, он потеряет свою власть или обретет ее? Не меньше, сказал он. Значит, он обладает такой властью, что, находясь в городе, или в народе, или в войске, или в чем-либо еще, он делает так, что они ничего не могут с ним сделать из-за толпы и ссор, и врагом себе и другим является каждый противник и праведник? Разве это не так? Безусловно». Но если бы это было в одном, то он скорее намекает, чем учит, что следует извлекать все то же самое, p. 352, B. Καὶ ἐν ἑνὶ δὴ οἶμαι ἐνοῦσα ταὐτὰ ταῦτα ποιήσει ἅπερ πέφυκεν ἐργάζεσθαι: πρῶτον μὲν ἀδύνατον αὐτὸν πράττειν ποιήσει στασιάζοντα καὶ οὐχ ὁμονοοῦντα αὐτὸν ἑαυτῷ, ἔπειτα ἐχθρὸν καὶ ἑαυτῷ καὶ τοῖς δικαίοις: ἦ γάρ; Да. Я не думаю, что кому-то будет легко полностью понять этот отрывок, если он уже не знает, что Платон позже скажет о силе и природе справедливости, особенно в четвертой и девятой книгах. Ибо истинное понятие справедливости уже находится перед ним, повторенное из способностей ума и их взаимного разума, который он подготавливает. Поэтому можно утверждать, что, наконец, справедливость не следует искать в Республике, что Сократ и пытается сделать во второй книге. Ср. кн. II. с. 369, ибо если бы это было так, то истинное понятие справедливости уже не подразумевалось бы в этом месте. Однако в первую очередь следует рассматривать именно Республику. Итак, все, что касается последствий несправедливости, начиная с p. 351, D. – p. 352, D., для нас уже сказано, они, по-видимому, относятся к тому, что, как утверждал Фрасимах, несправедливость, которая лишает всякую общность, не может быть принципом и основой гражданского общества.

Но давайте продолжим. Страница 352. c.: ὅτι μὲν γὰρ καὶ σοφώτεροι καὶ ἀμείνους καὶ δυνατώτεροι πράττειν οἱ δίκαιοι φαίνονται, οἱ δὲ ἄδικοι οὐδὲ πράττειν μετ᾽ ἀλλήλων οἷοί [352ξ] τε – ἀλλὰ δὴ καὶ οὕς φαμεν ἐρρωμένως πώποτέ τι μετ᾽ ἀλλήλων κοινῇ πρᾶξαι ἀδίκους ὄντας, τοῦτο οὐ παντάπασιν ἀληθὲς λέγομεν: οὐ γὰρ ἂν ἀπείχοντο ἀλλήλων κομιδῇ ὄντες ἄδικοι, ἀλλὰ δῆλον ὅτι ἐνῆν τις αὐτοῖς δικαιοσύνη, ἣ αὐτοὺς ἐποίει μήτοι καὶ ἀλλήλους γε καὶ ἐφ᾽ οὓς ᾖσαν ἅμα ἀδικεῖν, δι᾽ ἣν ἔπραξαν ἃ ἔπραξαν, ὥρμησαν δὲ ἐπὶ τὰ ἄδικα ἀδικίᾳ ἡμιμόχθηροι ὄντες, ἐπεὶ οἵ γε παμπόνηροι καὶ τελέως ἄδικοι τελέως εἰσὶ καὶ πράττειν ἀδύνατοι – ταῦτα [352δ] μὲν οὖν ὅτι οὕτως ἔχει μανθάνω, ἀλλ᾽ οὐχ ὡς σὺ τὸ πρῶτον ἐτίθεσο: εἰ δὲ καὶ ἄμεινον ζῶσιν οἱ δίκαιοι τῶν ἀδίκων καὶ εὐδαιμονέστεροί εἰσιν, ὅπερ τὸ ὕστερον προυθέμεθα σκέψασθαι, σκεπτέον. φαίνονται μὲν οὖν καὶ νῦν, ὥς γέ μοι δοκεῖ, ἐξ ὧν εἰρήκαμεν: ὅμως δ᾽ ἔτι βέλτιον σκεπτέον. οὐ γὰρ περὶ τοῦ ἐπιτυχόντος ὁ λόγος, ἀλλὰ περὶ τοῦ ὅντινα τρόπον χρὴ ζῆν. Все это рассуждение, следовательно, со страницы 347, Е. кажется, было использовано для того, чтобы научить, насколько следует учить жизни праведников, – ἀλλὰ τοῦτο μὲν δὴ καὶ εἰς αὖθις σκεψόμεθα: πολὺ δέ μοι δοκεῖ μεῖζον εἶναι ὃ νῦν λέγει Θρασύμαχος, τὸν τοῦ ἀδίκου βίον φάσκων εἶναι κρείττω ἢ τὸν τοῦ δικαίου – почему, говорю, человек теперь вспоминает об этом деле, как будто он начал расспрашивать о нем в этом последнем месте, а не обо всем, что было сказано прежде, относится к этому делу. Это, по-видимому, объясняется так, что в этой части диалога Платон хотел подготовить истинное определение справедливости и научить из следствия, что несправедливость есть развращающая сила, которая длится, если отнимает все жизненное сообщество, и не может быть принципом и основанием государства, предположим на мгновение, что он это скрыл. К чему относятся эти слова. Ведь тем, что Фрасимах проповедует, что справедливые счастливее несправедливых, Сократ открывает для себя подход к более точному обсуждению столь серьезного вопроса, от которого зависит каждое человеческое суждение; повседневным языком, которому подражает диалог, он очень легко соединяет неосторожные высказывания с высказываниями, хранимыми строгими законами дисциплины, и сохраняет внешнюю форму всего произведения, с помощью которой он претендует на похвалу этой речи ради справедливости. Причина, по которой он это делает, станет ясна позже. Сейчас же следует лишь отметить, что для характера диалога, как бы спонтанно возникающего и развивающегося, не очень подходит объявлять конец и порядок изречений, созданных по правилам искусства, уже в начале речи. Платон, однако, не забывал давать внимательным и следящим за всем планом произведения определенные знаки, которые как бы указывали путь, по которому можно было понять, о чем, собственно, идет речь в изречениях. Ведь из нашего рассуждения ясно, что Сократ явно доказывает в нем, что жизнь справедливого предпочтительнее жизни несправедливого, хотя на самом деле его слова принадлежат кому-то другому» Ср. также p. 354, B. Ведь и там он говорит не о том, что p. 347, E. sqq. Он предположил, что это, конечно, не случайно. Поэтому последователям Платона следует посоветовать не слишком беспокоиться об устройстве внешнего диалога и не слишком заботиться о самом деле.

3. Затем Сократ, разъяснив серьезность вопроса, показывает, что не может быть счастья без добродетели, если счастье связано с добродетелью, и доказывает, что справедливость есть добродетель, что справедливые блаженны, а несправедливые несчастны и что несправедливость не более полезна, чем справедливость. Все это в дальнейшем обсуждалось очень кратко, ap, 352, E. – 354, A., и не по другой причине, о чем свидетельствует краткость самого обсуждения и аргументации, а также признание Сократа в конце книги, а потому, что такой подход ведет к более точному обсуждению силы справедливости и обсуждению природы, или, точнее, города, как мы увидим в следующей книге. Но то, что и для них истинная идея справедливости должна быть подготовлена, чтобы повторить ее из власти души, и что для утверждения истинной идеи справедливости не обязательно основывать город, станет ясно из дальнейшего. ἴθι δή, μετὰ ταῦτα τόδε σκέψαι. ψυχῆς ἔστιν τι ἔργον ὃ ἄλλῳ τῶν ὄντων οὐδ᾽ ἂν ἑνὶ πράξαις, οἷον τὸ τοιόνδε: τὸ ἐπιμελεῖσθαι καὶ ἄρχειν καὶ βουλεύεσθαι καὶ τὰ τοιαῦτα πάντα, ἔσθ᾽ ὅτῳ ἄλλῳ ἢ ψυχῇ δικαίως ἂν αὐτὰ ἀποδοῖμεν καὶ φαῖμεν ἴδια ἐκείνης εἶναι; οὐδενὶ ἄλλῳ. τί δ᾽ αὖ τὸ ζῆν; οὐ ψυχῆς φήσομεν ἔργον εἶναι; μάλιστά γ᾽, ἔφη. οὐκοῦν καὶ ἀρετήν φαμέν τινα ψυχῆς εἶναι; φαμέν. [353ε] ἆρ᾽ οὖν ποτε, ὦ Θρασύμαχε, ψυχὴ τὰ αὑτῆς ἔργα εὖ ἀπεργάσεται στερομένη τῆς οἰκείας ἀρετῆς, ἢ ἀδύνατον; ἀδύνατον. ἀνάγκη ἄρα κακῇ ψυχῇ κακῶς ἄρχειν καὶ ἐπιμελεῖσθαι, τῇ δὲ ἀγαθῇ πάντα ταῦτα εὖ πράτττειν. ἀνάγκη. οὐκοῦν ἀρετήν γε συνεχωρήσαμεν ψυχῆς εἶναι δικαιοσύνην, κακίαν δὲ ἀδικίαν; Συνεχωρήσαμεν γάρ… ρ, 353, D. E.

Затем мы переходим к концу первой книги, который гласит: «Прими эти очень щедрые дары для себя, – говорит Фрасимах в «Бендидии, о Сократ». От тебя, говорит Сократ, о Фрасимах, после того как ты стал ко мне кроток и перестал гневаться.

«Тем не менее, я хорошо отозвался о себе, а не о тебе; Ибо как проницательные люди всегда отнимают принесенную им пищу, не успев даже умеренно откушать от нее, так и я веду себя, думаю, прежде чем нашел то, что мы искали вначале, то есть правоту, я оставил его и с жадностью расспрашивал о нем, кто он – нечестие и невежество или мудрость и добродетель, и после того, как я сказал, что неправедность полезнее праведности, я не удержался от того, чтобы подойти к козлу от него, так что через этот диалог теперь произошла тысяча вещей, так что я ничего не знаю. Ведь если я не знаю, что такое справедливость, то a fortiori я не знаю, добродетель это или нет, и счастлив ли тот, кто ею обладает, или нет. Я еще не закончил, но так далеко я еще никогда не заходил. Ταῦτα δή σοι, ἔφη, ὦ Σώκρατες, εἱστιάσθω ἐν τοῖς Βενδιδίοις. ὑπὸ σοῦ γε, ἦν δ᾽ ἐγώ, ὦ Θρασύμαχε, ἐπειδή μοι πρᾷος ἐγένου καὶ χαλεπαίνων ἐπαύσω. οὐ μέντοι καλῶς γε [354β] εἱστίαμαι, δι᾽ ἐμαυτὸν ἀλλ᾽ οὐ διὰ σέ: ἀλλ᾽ ὥλλ᾽ σπερ οἱ λίχνοι τοῦ ἀεὶ παραφερομένου ἀπογεύονται ἁρπάζοντες, πρὶν τοῦ προτέρου μετρίως ἀπολαῦσαι, καὶ ἐγώ μοι δοκῶ οὕτω, πρὶν ὃ τὸ πρῶτον ἐσκοποῦμεν εὑρεῖν, τὸ δίκαιον ὅτι ποτ᾽ ἐστίν, ἀφέμενος ἐκείνου ὁρμῆσαι ἐπὶ τὸ σκέψασθαι περὶ αὐτοῦ εἴτε κακία ἐστὶν καὶ ἀμαθία, εἴτε σοφία καὶ ἀρετή, καὶ ἐμπεσόντος αὖ ὕστερον λόγου, ὅτι λυσιτελέστερον ἡ ἀδικία τῆς δικαιοσύνης, οὐκ ἀπεσχόμην τὸ μὴ οὐκ ἐπὶ τοῦτο ἐλθεῖν ἀπ᾽ ἐκείνου, ὥστε μοι νυνὶ γέγονεν ἐκ τοῦ διαλόγου μηδὲν [354ξ] εἰδέναι: ὁπότε γὰρ τὸ δίκαιον μὴ οἶδα ὅ ἐστιν, σχολῇ εἴσομαι εἴτε ἀρετή τις οὖσα τυγχάνει εἴτε καὶ οὔ, καὶ πότερον ὁ ἔχων αὐτὸ οὐκ εὐδαίμων ἐστὶν ἢ εὐδαίμων..

Сократ не поступил как проницательный человек, не оставил без внимания то, что он сначала спросил, что такое справедливость, но внес много такого, что имеет значение для правильного суждения о силе и природе справедливости, и здесь все идет по порядку, и все рассуждение с. 347, Е отвечает как бы от противного тем, кого еще защищал Фрасимах, что справедливость есть το τού κρείττονος ξυμφέρον, οίκείαν δέ τού πειθομνο υ τε καῖ υπηρετούνος καλαιαν, и тем самым подготовляется истинное понятие о справедливости. То, что видел и Шлейермахер: Во-первых, следует также отметить, что в последнем разговоре Сократа с Фрасимахом справедливость уже представляется не как нечто, существующее только между двумя отдельными сущностями, но и как нечто внутреннее, а значит, несправедливость – это также нечто, вызывающее внутренний разлад и разрушение, когда она присуща частям одного и того же целого по отношению друг к другу.

То, как вопрос справедливости трактуется в дальнейшем, – это тоже путь. Но Сократ не вправе говорить в этот момент, что речь произошла случайно, что жизнь праведника благороднее жизни неправедного, ибо Э. уже заявил со с. 317, что хотел учить, но не сделал этого. Таким образом, эта часть работы является всей рубашкой и абсолютна сама по себе. Следовательно, эта последняя часть первой книги может служить довольно наглядным примером того, что Платон многое слизал в конце и в расположении того, что он говорит и о чем говорит, и научит, как искусно он занимается расположением диалогов, так что, когда он, казалось бы, занимается всем остальным, он тем не менее идет к своей цели и, по-видимому, без пользы устраивает все в наилучшем порядке. Ибо в этом месте, где мы оказались, нет иной истины, кроме той, что справедливость еще не найдена». Этим признанием Сократ искал наиболее щедрую возможность возразить на выдвинутое против него обвинение так, чтобы казалось, будто его вовсе не искали, а оно вырвалось самопроизвольно. Ведь к вопросу о том, что такое справедливость, на которой зиждется наилучшее государство, лучше всего подходить так, чтобы можно было сказать, что он ничему не научился из того, что обсуждалось до сих пор, и что в целом он вел себя неудовлетворительно. Что дело обстоит именно так, как мы говорим, легко видеть из того факта, что даже средний писатель не стал бы так мало заботиться о правильном порядке и расположении всех частей речи, настолько, что божественный Платон утверждает, что пренебрег здесь заповедями о правильном порядке речи. Теперь, когда Платон в диалогах придерживался общей речи и свободно налетал на все, что попадалось ему на пути, следовало бы подражать и этому обычаю, но так, чтобы все шло по порядку, казалось бы, не обращая внимания ни на какой порядок. Ибо такие вещи только вводят в заблуждение невнимательного, но побуждают внимательного, так что он сам исследует и обнаруживает расположение и порядок частей, которые автор скрывает. Насколько истинно эти вещи наставляют нас, становится ясно уже в начале второй книги: Σγώ μέν ταύτα ειπων ωμήν λόγου άτττηλλαχθαι το δ ην αρα͵ ώς εοικε͵ προοίμιον.

В конце первой книги показано, что она была прочитана и помещена на свое место

В связи с тем, что в «Республике» дается разделение на десять книг, а также в связи с тем, что все книги всегда цитируются в соответствии с этим делением мы прежде чем оставим первую книгу, изложим взгляд Шлейермахера на деление этих книг: «Деление на десять книг, конечно, древнее, даже если Аристотель не принимает его во внимание, и поскольку произведение всегда цитировалось в соответствии с этим делением со времен комментаторов-стагеритов, оно всегда должно быть сохранено; но то, что оно происходит от самого Платона, не поддается доказательству. Мне, по крайней мере, кажется, что если бы он счел нужным разделить произведение на части, то он не должен был бы занематься таким совершенно механическим, отнюдь не злободневным делением, какое всякий, кто хочет выяснить внутренний контекст целого, обязан отложить в сторону, если не хочет впасть в путаницу. Ведь только с концом первой книги завершается первая часть, и только с началом последней книги начинается завершение целого; кроме того, только конец четвертой и седьмой книг совпадает с разделом, имеющим отношение к содержанию. Все остальные книги обрываются на середине рассуждения так, что даже несколько идиом не могут быть использованы для описания заключения или начала. Поскольку все приведенные в книге описания весьма равноценны по объему, то мы могли бы заключть, что дело может быть только в том, что за исходную точку им был взят первый значительный раздел и разбит на столько частей, на сколько ему захотелось, для того чтобы они были достаточно равноценны, – процедура, при которой, очевидно, можно было иметь в виду только переписчиков и сборников кратких биографий *). " Конечно, эта процедура недостойна гения Платона по той причине, что следуя ей, распределяя труд, учитываются не части и аргументы, а только предполагаемые объемы частей. И потом, эти безжалостные вещи – не забота тех, кто превратил свой труд в книги, смешные для наших сердец, о которых говорят, что они думали о содержании книг лишь частично, а об остальном – по большей части. Этих слов будет достаточно на данный момент; то, что еще нужно сказать, будет добавлено в соответствующем месте. Наше мнение, однако, таково: в каждой книге части произведения, на которые она должна быть разделена, должны быть началом, так что, как того требуют правила искусства и природа диалога, эти переходы должны быть сделаны от одной части, сообщающейся с другой, как можно более плавно, они не должны встречаться как угодно повсюду. Это мнение также не противоречит другому, согласно которому Платон хотел, чтобы все произведение рассматривалось как единый и законченный организм. Все толкователи сходятся во мнении, что нам действительно рассказывают о первой книге. Ибо начало второй книги: εγο μώ ουυ ταντα ειπωυ ωμήν λόγου άτττι. λΐ. χί αι το δ ην δ. ρα, ώς εο ικε, προιμίου, не оставляет нам никакого сомнения в этом вопросе. ср. Schneider. XII. XIII.

Πολιτεία

Book 1

329a

ἐγώ σοι, ἔφη, νὴ τὸν Δία ἐρῶ, ὦ Σώκρατες, οἷόν γέ μοι φαίνεται. πολλάκις γὰρ συνερχόμεθά τινες εἰς ταὐτὸν παραπλησίαν ἡλικίαν ἔχοντες, διασῴζοντες τὴν παλαιὰν παροιμίαν: οἱ οὖν πλεῖστοι ἡμῶν ὀλοφύρονται συνιόντες, τὰς ἐν τῇ νεότητι ἡδονὰς ποθοῦντες καὶ ἀναμιμνῃσκόμενοι περί τε τἀφροδίσια καὶ περὶ πότους τε καὶ εὐωχίας καὶ ἄλλ' ἄττα ἃ τῶν τοιούτων ἔχεται, καὶ ἀγανακτοῦσιν ὡς μεγάλων τινῶν ἀπεστερημένοι καὶ τότε μὲν εὖ ζῶντες, νῦν δὲ οὐδὲ ζῶντες.

329b

ἔνιοι δὲ καὶ τὰς τῶν οἰκείων προπηλακίσεις τοῦ γήρως ὀδύρονται, καὶ ἐπὶ τούτῳ δὴ τὸ γῆρας ὑμνοῦσιν ὅσων κακῶν σφίσιν αἴτιον. ἐμοὶ δὲ δοκοῦσιν, ὦ Σώκρατες, οὗτοι οὐ τὸ αἴτιον αἰτιᾶσθαι. εἰ γὰρ ἦν τοῦτ' αἴτιον, κἂν ἐγὼ τὰ αὐτὰ ταῦτα ἐπεπόνθη, ἕνεκά γε γήρως, καὶ οἱ ἄλλοι πάντες ὅσοι ἐνταῦθα ἦλθον ἡλικίας. νῦν δ' ἔγωγε ἤδη ἐντετύχηκα οὐχ οὕτως ἔχουσιν καὶ ἄλλοις, καὶ δὴ καὶ Σοφοκλεῖ ποτε τῷ ποιητῇ παρεγενόμην ἐρωτωμένῳ ὑπό τινος: “πῶς,” ἔφη,

329c

“ὦ Σοφόκλεις, ἔχεις πρὸς τἀφροδίσια; ἔτι οἷός τε εἶ γυναικὶ συγγίγνεσθαι”; καὶ ὅς, “εὐφήμει,” ἔφη, “ὦ ἄνθρωπε: ἁσμενέστατα μέντοι αὐτὸ ἀπέφυγον, ὥσπερ λυττῶντά τινα καὶ ἄγριον δεσπότην ἀποδράς.” εὖ οὖν μοι καὶ τότε ἔδοξεν ἐκεῖνος εἰπεῖν, καὶ νῦν οὐχ ἧττον. παντάπασι γὰρ τῶν γε τοιούτων ἐν τῷ γήρᾳ πολλὴ εἰρήνη γίγνεται καὶ ἐλευθερία: ἐπειδὰν αἱ ἐπιθυμίαι παύσωνται κατατείνουσαι καὶ χαλάσωσιν, παντάπασιν τὸ τοῦ Σοφοκλέους γίγνεται,

329d

δεσποτῶν πάνυ πολλῶν ἐστι καὶ μαινομένων ἀπηλλάχθαι. ἀλλὰ καὶ τούτων πέρι καὶ τῶν γε πρὸς τοὺς οἰκείους μία τις αἰτία ἐστίν, οὐ τὸ γῆρας, ὦ Σώκρατες, ἀλλ' ὁ τρόπος τῶν ἀνθρώπων. ἂν μὲν γὰρ κόσμιοι καὶ εὔκολοι ὦσιν, καὶ τὸ γῆρας μετρίως ἐστὶν ἐπίπονον: εἰ δὲ μή, καὶ γῆρας, ὦ Σώκρατες, καὶ νεότης χαλεπὴ τῷ τοιούτῳ συμβαίνει.

καὶ ἐγὼ ἀγασθεὶς αὐτοῦ εἰπόντος ταῦτα, βουλόμενος ἔτι

329e

λέγειν αὐτὸν ἐκίνουν καὶ εἶπον: ὦ Κέφαλε, οἶμαί σου τοὺς πολλούς, ὅταν ταῦτα λέγῃς, οὐκ ἀποδέχεσθαι ἀλλ' ἡγεῖσθαί σε ῥᾳδίως τὸ γῆρας φέρειν οὐ διὰ τὸν τρόπον ἀλλὰ διὰ τὸ πολλὴν οὐσίαν κεκτῆσθαι: τοῖς γὰρ πλουσίοις πολλὰ παραμύθιά φασιν εἶναι.

ἀληθῆ, ἔφη, λέγεις: οὐ γὰρ ἀποδέχονται. καὶ λέγουσι μέν τι, οὐ μέντοι γε ὅσον οἴονται: ἀλλὰ τὸ τοῦ Θεμιστοκλέους εὖ ἔχει, ὃς τῷ Σεριφίῳ λοιδορουμένῳ καὶ λέγοντι

330a

ὅτι οὐ δι' αὑτὸν ἀλλὰ διὰ τὴν πόλιν εὐδοκιμοῖ, ἀπεκρίνατο ὅτι οὔτ' ἂν αὐτὸς Σερίφιος ὢν ὀνομαστὸς ἐγένετο οὔτ' ἐκεῖνος Ἀθηναῖος. καὶ τοῖς δὴ μὴ πλουσίοις, χαλεπῶς δὲ τὸ γῆρας φέρουσιν, εὖ ἔχει ὁ αὐτὸς λόγος, ὅτι οὔτ' ἂν ὁ ἐπιεικὴς πάνυ τι ῥᾳδίως γῆρας μετὰ πενίας ἐνέγκοι οὔθ' ὁ μὴ ἐπιεικὴς πλουτήσας εὔκολός ποτ' ἂν ἑαυτῷ γένοιτο.

πότερον δέ, ἦν δ' ἐγώ, ὦ Κέφαλε, ὧν κέκτησαι τὰ πλείω παρέλαβες ἢ ἐπεκτήσω;

330b

ποῖ' ἐπεκτησάμην, ἔφη, ὦ Σώκρατες; μέσος τις γέγονα χρηματιστὴς τοῦ τε πάππου καὶ τοῦ πατρός. ὁ μὲν γὰρ πάππος τε καὶ ὁμώνυμος ἐμοὶ σχεδόν τι ὅσην ἐγὼ νῦν οὐσίαν κέκτημαι παραλαβὼν πολλάκις τοσαύτην ἐποίησεν, Λυσανίας δὲ ὁ πατὴρ ἔτι ἐλάττω αὐτὴν ἐποίησε τῆς νῦν οὔσης: ἐγὼ δὲ ἀγαπῶ ἐὰν μὴ ἐλάττω καταλίπω τούτοισιν, ἀλλὰ βραχεῖ γέ τινι πλείω ἢ παρέλαβον.

οὗ τοι ἕνεκα ἠρόμην, ἦν δ' ἐγώ, ὅτι μοι ἔδοξας οὐ σφόδρα

330c

ἀγαπᾶν τὰ χρήματα, τοῦτο δὲ ποιοῦσιν ὡς τὸ πολὺ οἳ ἂν μὴ αὐτοὶ κτήσωνται: οἱ δὲ κτησάμενοι διπλῇ ἢ οἱ ἄλλοι ἀσπάζονται αὐτά. ὥσπερ γὰρ οἱ ποιηταὶ τὰ αὑτῶν ποιήματα καὶ οἱ πατέρες τοὺς παῖδας ἀγαπῶσιν, ταύτῃ τε δὴ καὶ οἱ χρηματισάμενοι περὶ τὰ χρήματα σπουδάζουσιν ὡς ἔργον ἑαυτῶν, καὶ κατὰ τὴν χρείαν ᾗπερ οἱ ἄλλοι. χαλεποὶ οὖν καὶ συγγενέσθαι εἰσίν, οὐδὲν ἐθέλοντες ἐπαινεῖν ἀλλ' ἢ τὸν πλοῦτον.

ἀληθῆ, ἔφη, λέγεις.

330d

πάνυ μὲν οὖν, ἦν δ' ἐγώ. ἀλλά μοι ἔτι τοσόνδε εἰπέ: τί μέγιστον οἴει ἀγαθὸν ἀπολελαυκέναι τοῦ πολλὴν οὐσίαν κεκτῆσθαι;

ὅ, ἦ δ' ὅς, ἴσως οὐκ ἂν πολλοὺς πείσαιμι λέγων. εὖ γὰρ ἴσθι, ἔφη, ὦ Σώκρατες, ὅτι, ἐπειδάν τις ἐγγὺς ᾖ τοῦ οἴεσθαι τελευτήσειν, εἰσέρχεται αὐτῷ δέος καὶ φροντὶς περὶ ὧν ἔμπροσθεν οὐκ εἰσῄει. οἵ τε γὰρ λεγόμενοι μῦθοι περὶ τῶν ἐν Ἅιδου, ὡς τὸν ἐνθάδε ἀδικήσαντα δεῖ ἐκεῖ διδόναι

330e

δίκην, καταγελώμενοι τέως, τότε δὴ στρέφουσιν αὐτοῦ τὴν ψυχὴν μὴ ἀληθεῖς ὦσιν: καὶ αὐτός—ἤτοι ὑπὸ τῆς τοῦ γήρως ἀσθενείας ἢ καὶ ὥσπερ ἤδη ἐγγυτέρω ὢν τῶν ἐκεῖ μᾶλλόν τι καθορᾷ αὐτά—ὑποψίας δ' οὖν καὶ δείματος μεστὸς γίγνεται καὶ ἀναλογίζεται ἤδη καὶ σκοπεῖ εἴ τινά τι ἠδίκησεν. ὁ μὲν οὖν εὑρίσκων ἑαυτοῦ ἐν τῷ βίῳ πολλὰ ἀδικήματα καὶ ἐκ τῶν ὕπνων, ὥσπερ οἱ παῖδες, θαμὰ ἐγειρόμενος δειμαίνει

331a

καὶ ζῇ μετὰ κακῆς ἐλπίδος: τῷ δὲ μηδὲν ἑαυτῷ ἄδικον συνειδότι ἡδεῖα ἐλπὶς ἀεὶ πάρεστι καὶ ἀγαθὴ , ὡς καὶ Πίνδαρος λέγει. χαριέντως γάρ τοι, ὦ Σώκρατες, τοῦτ' ἐκεῖνος εἶπεν, ὅτι ὃς ἂν δικαίως καὶ ὁσίως τὸν βίον διαγάγῃ, “γλυκεῖά οἱ καρδίαν ἀτάλλοισα γηροτρόφος συναορεῖ ἐλπὶς ἃ μάλιστα θνατῶν πολύστροφον γνώμαν κυβερνᾷ.” εὖ οὖν λέγει θαυμαστῶς ὡς σφόδρα. πρὸς δὴ τοῦτ' ἔγωγε τίθημι τὴν τῶν χρημάτων κτῆσιν πλείστου ἀξίαν εἶναι, οὔ

331b

τι παντὶ ἀνδρὶ ἀλλὰ τῷ ἐπιεικεῖ καὶ κοσμίῳ. τὸ γὰρ μηδὲ ἄκοντά τινα ἐξαπατῆσαι ἢ ψεύσασθαι, μηδ' αὖ ὀφείλοντα ἢ θεῷ θυσίας τινὰς ἢ ἀνθρώπῳ χρήματα ἔπειτα ἐκεῖσε ἀπιέναι δεδιότα, μέγα μέρος εἰς τοῦτο ἡ τῶν χρημάτων κτῆσις συμβάλλεται. ἔχει δὲ καὶ ἄλλας χρείας πολλάς: ἀλλὰ ἕν γε ἀνθ' ἑνὸς οὐκ ἐλάχιστον ἔγωγε θείην ἂν εἰς τοῦτο ἀνδρὶ νοῦν ἔχοντι, ὦ Σώκρατες, πλοῦτον χρησιμώτατον εἶναι.

331c

παγκάλως, ἦν δ' ἐγώ, λέγεις, ὦ Κέφαλε. τοῦτο δ' αὐτό, τὴν δικαιοσύνην, πότερα τὴν ἀλήθειαν αὐτὸ φήσομεν εἶναι ἁπλῶς οὕτως καὶ τὸ ἀποδιδόναι ἄν τίς τι παρά του λάβῃ, ἢ καὶ αὐτὰ ταῦτα ἔστιν ἐνίοτε μὲν δικαίως, ἐνίοτε δὲ ἀδίκως ποιεῖν; οἷον τοιόνδε λέγω: πᾶς ἄν που εἴποι, εἴ τις λάβοι παρὰ φίλου ἀνδρὸς σωφρονοῦντος ὅπλα, εἰ μανεὶς ἀπαιτοῖ, ὅτι οὔτε χρὴ τὰ τοιαῦτα ἀποδιδόναι, οὔτε δίκαιος ἂν εἴη ὁ ἀποδιδούς, οὐδ' αὖ πρὸς τὸν οὕτως ἔχοντα πάντα ἐθέλων τἀληθῆ λέγειν.

331d

ὀρθῶς, ἔφη, λέγεις.

οὐκ ἄρα οὗτος ὅρος ἐστὶν δικαιοσύνης, ἀληθῆ τε λέγειν καὶ ἃ ἂν λάβῃ τις ἀποδιδόναι.

πάνυ μὲν οὖν, ἔφη, ὦ Σώκρατες, ὑπολαβὼν ὁ Πολέμαρχος, εἴπερ γέ τι χρὴ Σιμωνίδῃ πείθεσθαι.

καὶ μέντοι, ἔφη ὁ Κέφαλος, καὶ παραδίδωμι ὑμῖν τὸν λόγον: δεῖ γάρ με ἤδη τῶν ἱερῶν ἐπιμεληθῆναι.

οὐκοῦν, ἔφη, ἐγώ, ὁ Πολέμαρχος, τῶν γε σῶν κληρονόμος;

πάνυ γε, ἦ δ' ὃς γελάσας, καὶ ἅμα ᾔει πρὸς τὰ ἱερά.

331e

λέγε δή, εἶπον ἐγώ, σὺ ὁ τοῦ λόγου κληρονόμος, τί φῂς τὸν Σιμωνίδην λέγοντα ὀρθῶς λέγειν περὶ δικαιοσύνης;

ὅτι, ἦ δ' ὅς, τὸ τὰ ὀφειλόμενα ἑκάστῳ ἀποδιδόναι δίκαιόν ἐστι: τοῦτο λέγων δοκεῖ ἔμοιγε καλῶς λέγειν.

ἀλλὰ μέντοι, ἦν δ' ἐγώ, Σιμωνίδῃ γε οὐ ῥᾴδιον ἀπιστεῖν—σοφὸς γὰρ καὶ θεῖος ἀνήρ—τοῦτο μέντοι ὅτι ποτὲ λέγει, σὺ μέν, ὦ Πολέμαρχε, ἴσως γιγνώσκεις, ἐγὼ δὲ ἀγνοῶ: δῆλον γὰρ ὅτι οὐ τοῦτο λέγει, ὅπερ ἄρτι ἐλέγομεν, τό τινος παρακαταθεμένου τι ὁτῳοῦν μὴ σωφρόνως ἀπαιτοῦντι

332a

ἀποδιδόναι. καίτοι γε ὀφειλόμενόν πού ἐστιν τοῦτο ὃ παρακατέθετο: ἦ γάρ;

ναί.

ἀποδοτέον δέ γε οὐδ' ὁπωστιοῦν τότε ὁπότε τις μὴ σωφρόνως ἀπαιτοῖ;

ἀληθῆ, ἦ δ' ὅς.

ἄλλο δή τι ἢ τὸ τοιοῦτον, ὡς ἔοικεν, λέγει Σιμωνίδης τὸ τὰ ὀφειλόμενα δίκαιον εἶναι ἀποδιδόναι.

ἄλλο μέντοι νὴ Δί', ἔφη: τοῖς γὰρ φίλοις οἴεται ὀφείλειν τοὺς φίλους ἀγαθὸν μέν τι δρᾶν, κακὸν δὲ μηδέν.

μανθάνω, ἦν δ' ἐγώ—ὅτι οὐ τὰ ὀφειλόμενα ἀποδίδωσιν ὃς ἄν τῳ χρυσίον ἀποδῷ παρακαταθεμένῳ, ἐάνπερ ἡ ἀπόδοσις

332b

καὶ ἡ λῆψις βλαβερὰ γίγνηται, φίλοι δὲ ὦσιν ὅ τε ἀπολαμβάνων καὶ ὁ ἀποδιδούς—οὐχ οὕτω λέγειν φῂς τὸν Σιμωνίδην;

πάνυ μὲν οὖν.

τί δέ; τοῖς ἐχθροῖς ἀποδοτέον ὅτι ἂν τύχῃ ὀφειλόμενον;

παντάπασι μὲν οὖν, ἔφη, ὅ γε ὀφείλεται αὐτοῖς, ὀφείλεται δέ γε οἶμαι παρά γε τοῦ ἐχθροῦ τῷ ἐχθρῷ ὅπερ καὶ προσήκει, κακόν τι.

ἠινίξατο ἄρα, ἦν δ' ἐγώ, ὡς ἔοικεν, ὁ Σιμωνίδης ποιητικῶς

332c

τὸ δίκαιον ὃ εἴη. διενοεῖτο μὲν γάρ, ὡς φαίνεται, ὅτι τοῦτ' εἴη δίκαιον, τὸ προσῆκον ἑκάστῳ ἀποδιδόναι, τοῦτο δὲ ὠνόμασεν ὀφειλόμενον.

ἀλλὰ τί οἴει; ἔφη.

ὦ πρὸς Διός, ἦν δ' ἐγώ, εἰ οὖν τις αὐτὸν ἤρετο: “ὦ Σιμωνίδη, ἡ τίσιν οὖν τί ἀποδιδοῦσα ὀφειλόμενον καὶ προσῆκον τέχνη ἰατρικὴ καλεῖται;” τί ἂν οἴει ἡμῖν αὐτὸν ἀποκρίνασθαι;

δῆλον ὅτι, ἔφη, ἡ σώμασιν φάρμακά τε καὶ σιτία καὶ ποτά.

ἡ δὲ τίσιν τί ἀποδιδοῦσα ὀφειλόμενον καὶ προσῆκον τέχνη μαγειρικὴ καλεῖται;

332d

ἡ τοῖς ὄψοις τὰ ἡδύσματα.

εἶεν: ἡ οὖν δὴ τίσιν τί ἀποδιδοῦσα τέχνη δικαιοσύνη ἂν καλοῖτο;

εἰ μέν τι, ἔφη, δεῖ ἀκολουθεῖν, ὦ Σώκρατες, τοῖς ἔμπροσθεν εἰρημένοις, ἡ τοῖς φίλοις τε καὶ ἐχθροῖς ὠφελίας τε καὶ βλάβας ἀποδιδοῦσα.

τὸ τοὺς φίλους ἄρα εὖ ποιεῖν καὶ τοὺς ἐχθροὺς κακῶς δικαιοσύνην λέγει;

δοκεῖ μοι.

τίς οὖν δυνατώτατος κάμνοντας φίλους εὖ ποιεῖν καὶ ἐχθροὺς κακῶς πρὸς νόσον καὶ ὑγίειαν; ἰατρός.

332e

τίς δὲ πλέοντας πρὸς τὸν τῆς θαλάττης κίνδυνον;

κυβερνήτης.

τί δὲ ὁ δίκαιος; ἐν τίνι πράξει καὶ πρὸς τί ἔργον δυνατώτατος φίλους ὠφελεῖν καὶ ἐχθροὺς βλάπτειν;

ἐν τῷ προσπολεμεῖν καὶ ἐν τῷ συμμαχεῖν, ἔμοιγε δοκεῖ.

εἶεν: μὴ κάμνουσί γε μήν, ὦ φίλε Πολέμαρχε, ἰατρὸς ἄχρηστος.

ἀληθῆ.

καὶ μὴ πλέουσι δὴ κυβερνήτης.

ναί.

ἆρα καὶ τοῖς μὴ πολεμοῦσιν ὁ δίκαιος ἄχρηστος;

οὐ πάνυ μοι δοκεῖ τοῦτο.

χρήσιμον ἄρα καὶ ἐν εἰρήνῃ δικαιοσύνη;

333a

χρήσιμον.

καὶ γὰρ γεωργία: ἢ οὔ;

ναί.

πρός γε καρποῦ κτῆσιν;

ναί.

καὶ μὴν καὶ σκυτοτομική;

ναί.

πρός γε ὑποδημάτων ἂν οἶμαι φαίης κτῆσιν;

πάνυ γε.

τί δὲ δή; τὴν δικαιοσύνην πρὸς τίνος χρείαν ἢ κτῆσιν ἐν εἰρήνῃ φαίης ἂν χρήσιμον εἶναι;

πρὸς τὰ συμβόλαια, ὦ Σώκρατες.

συμβόλαια δὲ λέγεις κοινωνήματα ἤ τι ἄλλο;

κοινωνήματα δῆτα.

333b

ἆρ' οὖν ὁ δίκαιος ἀγαθὸς καὶ χρήσιμος κοινωνὸς εἰς πεττῶν θέσιν, ἢ ὁ πεττευτικός;

ὁ πεττευτικός.

ἀλλ' εἰς πλίνθων καὶ λίθων θέσιν ὁ δίκαιος χρησιμώτερός τε καὶ ἀμείνων κοινωνὸς τοῦ οἰκοδομικοῦ;

οὐδαμῶς.

ἀλλ' εἰς τίνα δὴ κοινωνίαν ὁ δίκαιος ἀμείνων κοινωνὸς τοῦ οἰκοδομικοῦ τε καὶ κιθαριστικοῦ, ὥσπερ ὁ κιθαριστικὸς τοῦ δικαίου εἰς κρουμάτων;

εἰς ἀργυρίου, ἔμοιγε δοκεῖ.

πλήν γ' ἴσως, ὦ Πολέμαρχε, πρὸς τὸ χρῆσθαι ἀργυρίῳ, ὅταν δέῃ ἀργυρίου κοινῇ πρίασθαι ἢ ἀποδόσθαι ἵππον: τότε

333c

δέ, ὡς ἐγὼ οἶμαι, ὁ ἱππικός. ἦ γάρ;

φαίνεται.

καὶ μὴν ὅταν γε πλοῖον, ὁ ναυπηγὸς ἢ ὁ κυβερνήτης;

ἔοικεν.

ὅταν οὖν τί δέῃ ἀργυρίῳ ἢ χρυσίῳ κοινῇ χρῆσθαι, ὁ δίκαιος χρησιμώτερος τῶν ἄλλων;

ὅταν παρακαταθέσθαι καὶ σῶν εἶναι, ὦ Σώκρατες.

οὐκοῦν λέγεις ὅταν μηδὲν δέῃ αὐτῷ χρῆσθαι ἀλλὰ κεῖσθαι;

πάνυ γε.

ὅταν ἄρα ἄχρηστον ᾖ ἀργύριον, τότε χρήσιμος ἐπ' αὐτῷ

333d

ἡ δικαιοσύνη;

κινδυνεύει.

καὶ ὅταν δὴ δρέπανον δέῃ φυλάττειν, ἡ δικαιοσύνη χρήσιμος καὶ κοινῇ καὶ ἰδίᾳ: ὅταν δὲ χρῆσθαι, ἡ ἀμπελουργική;

φαίνεται.

φήσεις δὲ καὶ ἀσπίδα καὶ λύραν ὅταν δέῃ φυλάττειν καὶ μηδὲν χρῆσθαι, χρήσιμον εἶναι τὴν δικαιοσύνην, ὅταν δὲ χρῆσθαι, τὴν ὁπλιτικὴν καὶ τὴν μουσικήν;

ἀνάγκη.

καὶ περὶ τἆλλα δὴ πάντα ἡ δικαιοσύνη ἑκάστου ἐν μὲν χρήσει ἄχρηστος, ἐν δὲ ἀχρηστίᾳ χρήσιμος;

κινδυνεύει.

333e

οὐκ ἂν οὖν, ὦ φίλε, πάνυ γέ τι σπουδαῖον εἴη ἡ δικαιοσύνη, εἰ πρὸς τὰ ἄχρηστα χρήσιμον ὂν τυγχάνει. τόδε δὲ σκεψώμεθα. ἆρ' οὐχ ὁ πατάξαι δεινότατος ἐν μάχῃ εἴτε πυκτικῇ εἴτε τινὶ καὶ ἄλλῃ, οὗτος καὶ φυλάξασθαι;

πάνυ γε.

ἆρ' οὖν καὶ νόσον ὅστις δεινὸς φυλάξασθαι, καὶ λαθεῖν οὗτος δεινότατος ἐμποιήσας;

ἔμοιγε δοκεῖ.

334a

ἀλλὰ μὴν στρατοπέδου γε ὁ αὐτὸς φύλαξ ἀγαθός, ὅσπερ καὶ τὰ τῶν πολεμίων κλέψαι καὶ βουλεύματα καὶ τὰς ἄλλας πράξεις;

πάνυ γε.

ὅτου τις ἄρα δεινὸς φύλαξ, τούτου καὶ φὼρ δεινός.

ἔοικεν.

εἰ ἄρα ὁ δίκαιος ἀργύριον δεινὸς φυλάττειν, καὶ κλέπτειν δεινός.

ὡς γοῦν ὁ λόγος, ἔφη, σημαίνει.

κλέπτης ἄρα τις ὁ δίκαιος, ὡς ἔοικεν, ἀναπέφανται, καὶ κινδυνεύεις παρ' Ὁμήρου μεμαθηκέναι αὐτό: καὶ γὰρ ἐκεῖνος

334b

τὸν τοῦ Ὀδυσσέως πρὸς μητρὸς πάππον Αὐτόλυκον ἀγαπᾷ τε καί φησιν αὐτὸν πάντας “ἀνθρώπους κεκάσθαι κλεπτοσύνῃ θ' ὅρκῳ τε” . ἔοικεν οὖν ἡ δικαιοσύνη καὶ κατὰ σὲ καὶ καθ' Ὅμηρον καὶ κατὰ Σιμωνίδην κλεπτική τις εἶναι, ἐπ' ὠφελίᾳ μέντοι τῶν φίλων καὶ ἐπὶ βλάβῃ τῶν ἐχθρῶν. οὐχ οὕτως ἔλεγες;

οὐ μὰ τὸν Δί', ἔφη, ἀλλ' οὐκέτι οἶδα ἔγωγε ὅτι ἔλεγον: τοῦτο μέντοι ἔμοιγε δοκεῖ ἔτι, ὠφελεῖν μὲν τοὺς φίλους ἡ δικαιοσύνη, βλάπτειν δὲ τοὺς ἐχθρούς.

334c

φίλους δὲ λέγεις εἶναι πότερον τοὺς δοκοῦντας ἑκάστῳ χρηστοὺς εἶναι, ἢ τοὺς ὄντας, κἂν μὴ δοκῶσι, καὶ ἐχθροὺς ὡσαύτως;

εἰκὸς μέν, ἔφη, οὓς ἄν τις ἡγῆται χρηστοὺς φιλεῖν, οὓς δ' ἂν πονηροὺς μισεῖν.

ἆρ' οὖν οὐχ ἁμαρτάνουσιν οἱ ἄνθρωποι περὶ τοῦτο, ὥστε δοκεῖν αὐτοῖς πολλοὺς μὲν χρηστοὺς εἶναι μὴ ὄντας, πολλοὺς δὲ τοὐναντίον;

ἁμαρτάνουσιν.

τούτοις ἄρα οἱ μὲν ἀγαθοὶ ἐχθροί, οἱ δὲ κακοὶ φίλοι;

πάνυ γε.

ἀλλ' ὅμως δίκαιον τότε τούτοις τοὺς μὲν πονηροὺς

334d

ὠφελεῖν, τοὺς δὲ ἀγαθοὺς βλάπτειν;

φαίνεται.

ἀλλὰ μὴν οἵ γε ἀγαθοὶ δίκαιοί τε καὶ οἷοι μὴ ἀδικεῖν;

ἀληθῆ.

κατὰ δὴ τὸν σὸν λόγον τοὺς μηδὲν ἀδικοῦντας δίκαιον κακῶς ποιεῖν.

μηδαμῶς, ἔφη, ὦ Σώκρατες: πονηρὸς γὰρ ἔοικεν εἶναι ὁ λόγος.

τοὺς ἀδίκους ἄρα, ἦν δ' ἐγώ, δίκαιον βλάπτειν, τοὺς δὲ δικαίους ὠφελεῖν;

οὗτος ἐκείνου καλλίων φαίνεται.

πολλοῖς ἄρα, ὦ Πολέμαρχε, συμβήσεται, ὅσοι διημαρτήκασιν

334e

τῶν ἀνθρώπων, δίκαιον εἶναι τοὺς μὲν φίλους βλάπτειν—πονηροὶ γὰρ αὐτοῖς εἰσιν—τοὺς δ' ἐχθροὺς ὠφελεῖν —ἀγαθοὶ γάρ: καὶ οὕτως ἐροῦμεν αὐτὸ τοὐναντίον ἢ τὸν Σιμωνίδην ἔφαμεν λέγειν.

καὶ μάλα, ἔφη, οὕτω συμβαίνει. ἀλλὰ μεταθώμεθα: κινδυνεύομεν γὰρ οὐκ ὀρθῶς τὸν φίλον καὶ ἐχθρὸν θέσθαι.

πῶς θέμενοι, ὦ Πολέμαρχε;

τὸν δοκοῦντα χρηστόν, τοῦτον φίλον εἶναι.

νῦν δὲ πῶς, ἦν δ' ἐγώ, μεταθώμεθα;

τὸν δοκοῦντά τε, ἦ δ' ὅς, καὶ τὸν ὄντα χρηστὸν φίλον:

335a

τὸν δὲ δοκοῦντα μέν, ὄντα δὲ μή, δοκεῖν ἀλλὰ μὴ εἶναι φίλον. καὶ περὶ τοῦ ἐχθροῦ δὲ ἡ αὐτὴ θέσις.

φίλος μὲν δή, ὡς ἔοικε, τούτῳ τῷ λόγῳ ὁ ἀγαθὸς ἔσται, ἐχθρὸς δὲ ὁ πονηρός.

ναί.

κελεύεις δὴ ἡμᾶς προσθεῖναι τῷ δικαίῳ ἢ ὡς τὸ πρῶτον ἐλέγομεν, λέγοντες δίκαιον εἶναι τὸν μὲν φίλον εὖ ποιεῖν, τὸν δ' ἐχθρὸν κακῶς: νῦν πρὸς τούτῳ ὧδε λέγειν, ὅτι ἔστιν δίκαιον τὸν μὲν φίλον ἀγαθὸν ὄντα εὖ ποιεῖν, τὸν δ' ἐχθρὸν κακὸν ὄντα βλάπτειν;

335b

πάνυ μὲν οὖν, ἔφη, οὕτως ἄν μοι δοκεῖ καλῶς λέγεσθαι.

ἔστιν ἄρα, ἦν δ' ἐγώ, δικαίου ἀνδρὸς βλάπτειν καὶ ὁντινοῦν ἀνθρώπων;

καὶ πάνυ γε, ἔφη: τούς γε πονηρούς τε καὶ ἐχθροὺς δεῖ βλάπτειν.

βλαπτόμενοι δ' ἵπποι βελτίους ἢ χείρους γίγνονται;

χείρους.

ἆρα εἰς τὴν τῶν κυνῶν ἀρετήν, ἢ εἰς τὴν τῶν ἵππων;

εἰς τὴν τῶν ἵππων.

ἆρ' οὖν καὶ κύνες βλαπτόμενοι χείρους γίγνονται εἰς τὴν τῶν κυνῶν ἀλλ' οὐκ εἰς τὴν τῶν ἵππων ἀρετήν;

ἀνάγκη.

335c

ἀνθρώπους δέ, ὦ ἑταῖρε, μὴ οὕτω φῶμεν, βλαπτομένους εἰς τὴν ἀνθρωπείαν ἀρετὴν χείρους γίγνεσθαι;

πάνυ μὲν οὖν.

ἀλλ' ἡ δικαιοσύνη οὐκ ἀνθρωπεία ἀρετή;

καὶ τοῦτ' ἀνάγκη.

καὶ τοὺς βλαπτομένους ἄρα, ὦ φίλε, τῶν ἀνθρώπων ἀνάγκη ἀδικωτέρους γίγνεσθαι.

ἔοικεν.

ἆρ' οὖν τῇ μουσικῇ οἱ μουσικοὶ ἀμούσους δύνανται ποιεῖν;

ἀδύνατον.

ἀλλὰ τῇ ἱππικῇ οἱ ἱππικοὶ ἀφίππους;

οὐκ ἔστιν.

ἀλλὰ τῇ δικαιοσύνῃ δὴ οἱ δίκαιοι ἀδίκους; ἢ καὶ

335d

συλλήβδην ἀρετῇ οἱ ἀγαθοὶ κακούς;

ἀλλὰ ἀδύνατον.

οὐ γὰρ θερμότητος οἶμαι ἔργον ψύχειν ἀλλὰ τοῦ ἐναντίου.

ναί.

οὐδὲ ξηρότητος ὑγραίνειν ἀλλὰ τοῦ ἐναντίου.

πάνυ γε.

οὐδὲ δὴ τοῦ ἀγαθοῦ βλάπτειν ἀλλὰ τοῦ ἐναντίου.

φαίνεται.

ὁ δέ γε δίκαιος ἀγαθός;

πάνυ γε.

οὐκ ἄρα τοῦ δικαίου βλάπτειν ἔργον, ὦ Πολέμαρχε, οὔτε φίλον οὔτ' ἄλλον οὐδένα, ἀλλὰ τοῦ ἐναντίου, τοῦ ἀδίκου.

παντάπασί μοι δοκεῖς ἀληθῆ λέγειν, ἔφη, ὦ Σώκρατες.

335e

εἰ ἄρα τὰ ὀφειλόμενα ἑκάστῳ ἀποδιδόναι φησίν τις δίκαιον εἶναι, τοῦτο δὲ δὴ νοεῖ αὐτῷ τοῖς μὲν ἐχθροῖς βλάβην ὀφείλεσθαι παρὰ τοῦ δικαίου ἀνδρός, τοῖς δὲ φίλοις ὠφελίαν, οὐκ ἦν σοφὸς ὁ ταῦτα εἰπών. οὐ γὰρ ἀληθῆ ἔλεγεν: οὐδαμοῦ γὰρ δίκαιον οὐδένα ἡμῖν ἐφάνη ὂν βλάπτειν.

συγχωρῶ, ἦ δ' ὅς.

μαχούμεθα ἄρα, ἦν δ' ἐγώ, κοινῇ ἐγώ τε καὶ σύ, ἐάν τις αὐτὸ φῇ ἢ Σιμωνίδην ἢ Βίαντα ἢ Πιττακὸν εἰρηκέναι ἤ τιν' ἄλλον τῶν σοφῶν τε καὶ μακαρίων ἀνδρῶν.

ἐγὼ γοῦν, ἔφη, ἕτοιμός εἰμι κοινωνεῖν τῆς μάχης.

336a

ἀλλ' οἶσθα, ἦν δ' ἐγώ, οὗ μοι δοκεῖ εἶναι τὸ ῥῆμα, τὸ φάναι δίκαιον εἶναι τοὺς μὲν φίλους ὠφελεῖν, τοὺς δ' ἐχθροὺς βλάπτειν;

τίνος; ἔφη.

οἶμαι αὐτὸ Περιάνδρου εἶναι ἢ Περδίκκου ἢ Ξέρξου ἢ Ἰσμηνίου τοῦ Θηβαίου ἤ τινος ἄλλου μέγα οἰομένου δύνασθαι πλουσίου ἀνδρός.

ἀληθέστατα, ἔφη, λέγεις.

εἶεν, ἦν δ' ἐγώ: ἐπειδὴ δὲ οὐδὲ τοῦτο ἐφάνη ἡ δικαιοσύνη ὂν οὐδὲ τὸ δίκαιον, τί ἂν ἄλλο τις αὐτὸ φαίη εἶναι;

336b

καὶ ὁ Θρασύμαχος πολλάκις μὲν καὶ διαλεγομένων ἡμῶν μεταξὺ ὥρμα ἀντιλαμβάνεσθαι τοῦ λόγου, ἔπειτα ὑπὸ τῶν παρακαθημένων διεκωλύετο βουλομένων διακοῦσαι τὸν λόγον: ὡς δὲ διεπαυσάμεθα καὶ ἐγὼ ταῦτ' εἶπον, οὐκέτι ἡσυχίαν ἦγεν, ἀλλὰ συστρέψας ἑαυτὸν ὥσπερ θηρίον ἧκεν ἐφ' ἡμᾶς ὡς διαρπασόμενος.

καὶ ἐγώ τε καὶ ὁ Πολέμαρχος δείσαντες διεπτοήθημεν: ὁ δ' εἰς τὸ μέσον φθεγξάμενος, τίς, ἔφη, ὑμᾶς πάλαι φλυαρία

336c

ἔχει, ὦ Σώκρατες; καὶ τί εὐηθίζεσθε πρὸς ἀλλήλους ὑποκατακλινόμενοι ὑμῖν αὐτοῖς; ἀλλ' εἴπερ ὡς ἀληθῶς βούλει εἰδέναι τὸ δίκαιον ὅτι ἔστι, μὴ μόνον ἐρώτα μηδὲ φιλοτιμοῦ ἐλέγχων ἐπειδάν τίς τι ἀποκρίνηται, ἐγνωκὼς τοῦτο, ὅτι ῥᾷον ἐρωτᾶν ἢ ἀποκρίνεσθαι, ἀλλὰ καὶ αὐτὸς ἀπόκριναι καὶ εἰπὲ τί φῂς εἶναι τὸ δίκαιον. καὶ ὅπως μοι μὴ ἐρεῖς ὅτι τὸ

336d

δέον ἐστὶν μηδ' ὅτι τὸ ὠφέλιμον μηδ' ὅτι τὸ λυσιτελοῦν μηδ' ὅτι τὸ κερδαλέον μηδ' ὅτι τὸ συμφέρον, ἀλλὰ σαφῶς μοι καὶ ἀκριβῶς λέγε ὅτι ἂν λέγῃς: ὡς ἐγὼ οὐκ ἀποδέξομαι ἐὰν ὕθλους τοιούτους λέγῃς.

καὶ ἐγὼ ἀκούσας ἐξεπλάγην καὶ προσβλέπων αὐτὸν ἐφοβούμην, καί μοι δοκῶ, εἰ μὴ πρότερος ἑωράκη αὐτὸν ἢ ἐκεῖνος ἐμέ, ἄφωνος ἂν γενέσθαι. νῦν δὲ ἡνίκα ὑπὸ τοῦ λόγου ἤρχετο ἐξαγριαίνεσθαι, προσέβλεψα αὐτὸν πρότερος,

336e

ὥστε αὐτῷ οἷός τ' ἐγενόμην ἀποκρίνασθαι, καὶ εἶπον ὑποτρέμων: ὦ Θρασύμαχε, μὴ χαλεπὸς ἡμῖν ἴσθι: εἰ γάρ τι ἐξαμαρτάνομεν ἐν τῇ τῶν λόγων σκέψει ἐγώ τε καὶ ὅδε, εὖ ἴσθι ὅτι ἄκοντες ἁμαρτάνομεν. μὴ γὰρ δὴ οἴου, εἰ μὲν χρυσίον ἐζητοῦμεν, οὐκ ἄν ποτε ἡμᾶς ἑκόντας εἶναι ὑποκατακλίνεσθαι ἀλλήλοις ἐν τῇ ζητήσει καὶ διαφθείρειν τὴν εὕρεσιν αὐτοῦ, δικαιοσύνην δὲ ζητοῦντας, πρᾶγμα πολλῶν χρυσίων τιμιώτερον, ἔπειθ' οὕτως ἀνοήτως ὑπείκειν ἀλλήλοις καὶ οὐ σπουδάζειν ὅτι μάλιστα φανῆναι αὐτό. οἴου γε σύ, ὦ φίλε. ἀλλ' οἶμαι οὐ δυνάμεθα: ἐλεεῖσθαι οὖν ἡμᾶς πολὺ

337a

μᾶλλον εἰκός ἐστίν που ὑπὸ ὑμῶν τῶν δεινῶν ἢ χαλεπαίνεσθαι.

καὶ ὃς ἀκούσας ἀνεκάγχασέ τε μάλα σαρδάνιον καὶ εἶπεν: ὦ Ἡράκλεις, ἔφη, αὕτη 'κείνη ἡ εἰωθυῖα εἰρωνεία Σωκράτους, καὶ ταῦτ' ἐγὼ ᾔδη τε καὶ τούτοις προύλεγον, ὅτι σὺ ἀποκρίνασθαι μὲν οὐκ ἐθελήσοις, εἰρωνεύσοιο δὲ καὶ πάντα μᾶλλον ποιήσοις ἢ ἀποκρινοῖο, εἴ τίς τί σε ἐρωτᾷ.

σοφὸς γὰρ εἶ, ἦν δ' ἐγώ, ὦ Θρασύμαχε: εὖ οὖν ᾔδησθα ὅτι εἴ τινα ἔροιο ὁπόσα ἐστὶν τὰ δώδεκα, καὶ ἐρόμενος προείποις

337b

αὐτῷ— “ὅπως μοι, ὦ ἄνθρωπε, μὴ ἐρεῖς ὅτι ἔστιν τὰ δώδεκα δὶς ἓξ μηδ' ὅτι τρὶς τέτταρα μηδ' ὅτι ἑξάκις δύο μηδ' ὅτι τετράκις τρία: ὡς οὐκ ἀποδέξομαί σου ἐὰν τοιαῦτα φλυαρῇσ” —δῆλον οἶμαί σοι ἦν ὅτι οὐδεὶς ἀποκρινοῖτο τῷ οὕτως πυνθανομένῳ. ἀλλ' εἴ σοι εἶπεν: “ὦ Θρασύμαχε, πῶς λέγεις; μὴ ἀποκρίνωμαι ὧν προεῖπες μηδέν; πότερον, ὦ θαυμάσιε, μηδ' εἰ τούτων τι τυγχάνει ὄν, ἀλλ' ἕτερον εἴπω τι

337c

τοῦ ἀληθοῦς; ἢ πῶς λέγεις;” τί ἂν αὐτῷ εἶπες πρὸς ταῦτα;

εἶεν, ἔφη: ὡς δὴ ὅμοιον τοῦτο ἐκείνῳ.

οὐδέν γε κωλύει, ἦν δ' ἐγώ: εἰ δ' οὖν καὶ μὴ ἔστιν ὅμοιον, φαίνεται δὲ τῷ ἐρωτηθέντι τοιοῦτον, ἧττόν τι αὐτὸν οἴει ἀποκρινεῖσθαι τὸ φαινόμενον ἑαυτῷ, ἐάντε ἡμεῖς ἀπαγορεύωμεν ἐάντε μή;

ἄλλο τι οὖν, ἔφη, καὶ σὺ οὕτω ποιήσεις: ὧν ἐγὼ ἀπεῖπον, τούτων τι ἀποκρινῇ;

οὐκ ἂν θαυμάσαιμι, ἦν δ' ἐγώ: εἴ μοι σκεψαμένῳ οὕτω δόξειεν.

337d

τί οὖν, ἔφη, ἂν ἐγὼ δείξω ἑτέραν ἀπόκρισιν παρὰ πάσας ταύτας περὶ δικαιοσύνης, βελτίω τούτων; τί ἀξιοῖς παθεῖν;

τί ἄλλο, ἦν δ' ἐγώ, ἢ ὅπερ προσήκει πάσχειν τῷ μὴ εἰδότι; προσήκει δέ που μαθεῖν παρὰ τοῦ εἰδότος: καὶ ἐγὼ οὖν τοῦτο ἀξιῶ παθεῖν.

ἡδὺς γὰρ εἶ, ἔφη: ἀλλὰ πρὸς τῷ μαθεῖν καὶ ἀπότεισον ἀργύριον.

οὐκοῦν ἐπειδάν μοι γένηται, εἶπον.

ἀλλ' ἔστιν, ἔφη ὁ Γλαύκων. ἀλλ' ἕνεκα ἀργυρίου, ὦ Θρασύμαχε, λέγε: πάντες γὰρ ἡμεῖς Σωκράτει εἰσοίσομεν.

337e

πάνυ γε οἶμαι, ἦ δ' ὅς: ἵνα Σωκράτης τὸ εἰωθὸς διαπράξηται: αὐτὸς μὲν μὴ ἀποκρίνηται, ἄλλου δ' ἀποκρινομένου λαμβάνῃ λόγον καὶ ἐλέγχῃ.

πῶς γὰρ ἄν, ἔφην ἐγώ, ὦ βέλτιστε, τὶς ἀποκρίναιτο πρῶτον μὲν μὴ εἰδὼς μηδὲ φάσκων εἰδέναι, ἔπειτα, εἴ τι καὶ οἴεται, περὶ τούτων ἀπειρημένον αὐτῷ εἴη ὅπως μηδὲν ἐρεῖ ὧν ἡγεῖται ὑπ' ἀνδρὸς οὐ φαύλου; ἀλλὰ σὲ δὴ μᾶλλον

338a

εἰκὸς λέγειν: σὺ γὰρ δὴ φῂς εἰδέναι καὶ ἔχειν εἰπεῖν. μὴ οὖν ἄλλως ποίει, ἀλλὰ ἐμοί τε χαρίζου ἀποκρινόμενος καὶ μὴ φθονήσῃς καὶ Γλαύκωνα τόνδε διδάξαι καὶ τοὺς ἄλλους.

εἰπόντος δέ μου ταῦτα, ὅ τε Γλαύκων καὶ οἱ ἄλλοι ἐδέοντο αὐτοῦ μὴ ἄλλως ποιεῖν. καὶ ὁ Θρασύμαχος φανερὸς μὲν ἦν ἐπιθυμῶν εἰπεῖν ἵν' εὐδοκιμήσειεν, ἡγούμενος ἔχειν ἀπόκρισιν παγκάλην: προσεποιεῖτο δὲ φιλονικεῖν πρὸς τὸ ἐμὲ εἶναι τὸν ἀποκρινόμενον. τελευτῶν δὲ συνεχώρησεν,

338b

κἄπειτα, αὕτη δή, ἔφη, ἡ Σωκράτους σοφία: αὐτὸν μὲν μὴ ἐθέλειν διδάσκειν, παρὰ δὲ τῶν ἄλλων περιιόντα μανθάνειν καὶ τούτων μηδὲ χάριν ἀποδιδόναι.

ὅτι μέν, ἦν δ' ἐγώ, μανθάνω παρὰ τῶν ἄλλων, ἀληθῆ εἶπες, ὦ Θρασύμαχε, ὅτι δὲ οὔ με φῂς χάριν ἐκτίνειν, ψεύδῃ: ἐκτίνω γὰρ ὅσην δύναμαι. δύναμαι δὲ ἐπαινεῖν μόνον: χρήματα γὰρ οὐκ ἔχω. ὡς δὲ προθύμως τοῦτο δρῶ, ἐάν τίς μοι δοκῇ εὖ λέγειν, εὖ εἴσῃ αὐτίκα δὴ μάλα, ἐπειδὰν ἀποκρίνῃ: οἶμαι γάρ σε εὖ ἐρεῖν.

338c

ἄκουε δή, ἦ δ' ὅς. φημὶ γὰρ ἐγὼ εἶναι τὸ δίκαιον οὐκ ἄλλο τι ἢ τὸ τοῦ κρείττονος συμφέρον. ἀλλὰ τί οὐκ ἐπαινεῖς; ἀλλ' οὐκ ἐθελήσεις.

ἐὰν μάθω γε πρῶτον, ἔφην, τί λέγεις: νῦν γὰρ οὔπω οἶδα. τὸ τοῦ κρείττονος φῂς συμφέρον δίκαιον εἶναι. καὶ τοῦτο, ὦ Θρασύμαχε, τί ποτε λέγεις; οὐ γάρ που τό γε τοιόνδε φῄς: εἰ Πουλυδάμας ἡμῶν κρείττων ὁ παγκρατιαστὴς καὶ αὐτῷ συμφέρει τὰ βόεια κρέα πρὸς τὸ σῶμα, τοῦτο τὸ

338d

σιτίον εἶναι καὶ ἡμῖν τοῖς ἥττοσιν ἐκείνου συμφέρον ἅμα καὶ δίκαιον.

βδελυρὸς γὰρ εἶ, ἔφη, ὦ Σώκρατες, καὶ ταύτῃ ὑπολαμβάνεις ᾗ ἂν κακουργήσαις μάλιστα τὸν λόγον.

οὐδαμῶς, ὦ ἄριστε, ἦν δ' ἐγώ: ἀλλὰ σαφέστερον εἰπὲ τί λέγεις.

εἶτ' οὐκ οἶσθ', ἔφη, ὅτι τῶν πόλεων αἱ μὲν τυραννοῦνται, αἱ δὲ δημοκρατοῦνται, αἱ δὲ ἀριστοκρατοῦνται;

πῶς γὰρ οὔ;

οὐκοῦν τοῦτο κρατεῖ ἐν ἑκάστῃ πόλει, τὸ ἄρχον;

πάνυ γε.

338e

τίθεται δέ γε τοὺς νόμους ἑκάστη ἡ ἀρχὴ πρὸς τὸ αὑτῇ συμφέρον, δημοκρατία μὲν δημοκρατικούς, τυραννὶς δὲ τυραννικούς, καὶ αἱ ἄλλαι οὕτως: θέμεναι δὲ ἀπέφηναν τοῦτο δίκαιον τοῖς ἀρχομένοις εἶναι, τὸ σφίσι συμφέρον, καὶ τὸν τούτου ἐκβαίνοντα κολάζουσιν ὡς παρανομοῦντά τε καὶ ἀδικοῦντα. τοῦτ' οὖν ἐστιν, ὦ βέλτιστε, ὃ λέγω ἐν ἁπάσαις

339a

ταῖς πόλεσιν ταὐτὸν εἶναι δίκαιον, τὸ τῆς καθεστηκυίας ἀρχῆς συμφέρον: αὕτη δέ που κρατεῖ, ὥστε συμβαίνει τῷ ὀρθῶς λογιζομένῳ πανταχοῦ εἶναι τὸ αὐτὸ δίκαιον, τὸ τοῦ κρείττονος συμφέρον.

νῦν, ἦν δ' ἐγώ, ἔμαθον ὃ λέγεις: εἰ δὲ ἀληθὲς ἢ μή, πειράσομαι μαθεῖν. τὸ συμφέρον μὲν οὖν, ὦ Θρασύμαχε, καὶ σὺ ἀπεκρίνω δίκαιον εἶναι—καίτοι ἔμοιγε ἀπηγόρευες ὅπως μὴ τοῦτο ἀποκρινοίμην—πρόσεστιν δὲ δὴ αὐτόθι τὸ “τοῦ κρείττονος.”

339b

σμικρά γε ἴσως, ἔφη, προσθήκη.

οὔπω δῆλον οὐδ' εἰ μεγάλη: ἀλλ' ὅτι μὲν τοῦτο σκεπτέον εἰ ἀληθῆ λέγεις, δῆλον. ἐπειδὴ γὰρ συμφέρον γέ τι εἶναι καὶ ἐγὼ ὁμολογῶ τὸ δίκαιον, σὺ δὲ προστιθεῖς καὶ αὐτὸ φῂς εἶναι τὸ τοῦ κρείττονος, ἐγὼ δὲ ἀγνοῶ, σκεπτέον δή.

σκόπει, ἔφη.

ταῦτ' ἔσται, ἦν δ' ἐγώ. καί μοι εἰπέ: οὐ καὶ πείθεσθαι μέντοι τοῖς ἄρχουσιν δίκαιον φῂς εἶναι;

ἔγωγε.

339c

πότερον δὲ ἀναμάρτητοί εἰσιν οἱ ἄρχοντες ἐν ταῖς πόλεσιν ἑκάσταις ἢ οἷοί τι καὶ ἁμαρτεῖν;

πάντως που, ἔφη, οἷοί τι καὶ ἁμαρτεῖν.

οὐκοῦν ἐπιχειροῦντες νόμους τιθέναι τοὺς μὲν ὀρθῶς τιθέασιν, τοὺς δέ τινας οὐκ ὀρθῶς;

οἶμαι ἔγωγε.

τὸ δὲ ὀρθῶς ἆρα τὸ τὰ συμφέροντά ἐστι τίθεσθαι ἑαυτοῖς, τὸ δὲ μὴ ὀρθῶς ἀσύμφορα; ἢ πῶς λέγεις;

οὕτως.

ἃ δ' ἂν θῶνται ποιητέον τοῖς ἀρχομένοις, καὶ τοῦτό ἐστι τὸ δίκαιον;

πῶς γὰρ οὔ;

339d

οὐ μόνον ἄρα δίκαιόν ἐστιν κατὰ τὸν σὸν λόγον τὸ τοῦ κρείττονος συμφέρον ποιεῖν ἀλλὰ καὶ τοὐναντίον, τὸ μὴ συμφέρον.

τί λέγεις σύ; ἔφη.

ἃ σὺ λέγεις, ἔμοιγε δοκῶ: σκοπῶμεν δὲ βέλτιον. οὐχ ὡμολόγηται τοὺς ἄρχοντας τοῖς ἀρχομένοις προστάττοντας ποιεῖν ἄττα ἐνίοτε διαμαρτάνειν τοῦ ἑαυτοῖς βελτίστου, ἃ δ' ἂν προστάττωσιν οἱ ἄρχοντες δίκαιον εἶναι τοῖς ἀρχομένοις ποιεῖν; ταῦτ' οὐχ ὡμολόγηται;

οἶμαι ἔγωγε, ἔφη.

339e

οἴου τοίνυν, ἦν δ' ἐγώ, καὶ τὸ ἀσύμφορα ποιεῖν τοῖς ἄρχουσί τε καὶ κρείττοσι δίκαιον εἶναι ὡμολογῆσθαί σοι, ὅταν οἱ μὲν ἄρχοντες ἄκοντες κακὰ αὑτοῖς προστάττωσιν, τοῖς δὲ δίκαιον εἶναι φῇς ταῦτα ποιεῖν ἃ ἐκεῖνοι προσέταξαν —ἆρα τότε, ὦ σοφώτατε Θρασύμαχε, οὐκ ἀναγκαῖον συμβαίνειν αὐτὸ οὑτωσί, δίκαιον εἶναι ποιεῖν τοὐναντίον ἢ ὃ σὺ λέγεις; τὸ γὰρ τοῦ κρείττονος ἀσύμφορον δήπου προστάττεται τοῖς ἥττοσιν ποιεῖν.

340a

ναὶ μὰ Δί', ἔφη, ὦ Σώκρατες, ὁ Πολέμαρχος, σαφέστατά γε.

ἐὰν σύ γ', ἔφη, αὐτῷ μαρτυρήσῃς, ὁ Κλειτοφῶν ὑπολαβών.

καὶ τί, ἔφη, δεῖται μάρτυρος; αὐτὸς γὰρ Θρασύμαχος ὁμολογεῖ τοὺς μὲν ἄρχοντας ἐνίοτε ἑαυτοῖς κακὰ προστάττειν, τοῖς δὲ δίκαιον εἶναι ταῦτα ποιεῖν.

τὸ γὰρ τὰ κελευόμενα ποιεῖν, ὦ Πολέμαρχε, ὑπὸ τῶν ἀρχόντων δίκαιον εἶναι ἔθετο Θρασύμαχος.

καὶ γὰρ τὸ τοῦ κρείττονος, ὦ Κλειτοφῶν, συμφέρον

340b

δίκαιον εἶναι ἔθετο. ταῦτα δὲ ἀμφότερα θέμενος ὡμολόγησεν αὖ ἐνίοτε τοὺς κρείττους τὰ αὑτοῖς ἀσύμφορα κελεύειν τοὺς ἥττους τε καὶ ἀρχομένους ποιεῖν. ἐκ δὲ τούτων τῶν ὁμολογιῶν οὐδὲν μᾶλλον τὸ τοῦ κρείττονος συμφέρον δίκαιον ἂν εἴη ἢ τὸ μὴ συμφέρον.

ἀλλ', ἔφη ὁ Κλειτοφῶν, τὸ τοῦ κρείττονος συμφέρον ἔλεγεν ὃ ἡγοῖτο ὁ κρείττων αὑτῷ συμφέρειν: τοῦτο ποιητέον εἶναι τῷ ἥττονι, καὶ τὸ δίκαιον τοῦτο ἐτίθετο.

ἀλλ' οὐχ οὕτως, ἦ δ' ὃς ὁ Πολέμαρχος, ἐλέγετο.

340c

οὐδέν, ἦν δ' ἐγώ, ὦ Πολέμαρχε, διαφέρει, ἀλλ' εἰ νῦν οὕτω λέγει Θρασύμαχος, οὕτως αὐτοῦ ἀποδεχώμεθα. καί μοι εἰπέ, ὦ Θρασύμαχε: τοῦτο ἦν ὃ ἐβούλου λέγειν τὸ δίκαιον, τὸ τοῦ κρείττονος συμφέρον δοκοῦν εἶναι τῷ κρείττονι, ἐάντε συμφέρῃ ἐάντε μή; οὕτω σε φῶμεν λέγειν;

ἥκιστά γε, ἔφη: ἀλλὰ κρείττω με οἴει καλεῖν τὸν ἐξαμαρτάνοντα ὅταν ἐξαμαρτάνῃ;

ἔγωγε, εἶπον, ᾤμην σε τοῦτο λέγειν ὅτε τοὺς ἄρχοντας ὡμολόγεις οὐκ ἀναμαρτήτους εἶναι ἀλλά τι καὶ ἐξαμαρτάνειν.

340d

συκοφάντης γὰρ εἶ, ἔφη, ὦ Σώκρατες, ἐν τοῖς λόγοις: ἐπεὶ αὐτίκα ἰατρὸν καλεῖς σὺ τὸν ἐξαμαρτάνοντα περὶ τοὺς κάμνοντας κατ' αὐτὸ τοῦτο ὃ ἐξαμαρτάνει; ἢ λογιστικόν, ὃς ἂν ἐν λογισμῷ ἁμαρτάνῃ, τότε ὅταν ἁμαρτάνῃ, κατὰ ταύτην τὴν ἁμαρτίαν; ἀλλ' οἶμαι λέγομεν τῷ ῥήματι οὕτως, ὅτι ὁ ἰατρὸς ἐξήμαρτεν καὶ ὁ λογιστὴς ἐξήμαρτεν καὶ ὁ γραμματιστής: τὸ δ' οἶμαι ἕκαστος τούτων, καθ' ὅσον τοῦτ' ἔστιν

340e

ὃ προσαγορεύομεν αὐτόν, οὐδέποτε ἁμαρτάνει: ὥστε κατὰ τὸν ἀκριβῆ λόγον, ἐπειδὴ καὶ σὺ ἀκριβολογῇ, οὐδεὶς τῶν δημιουργῶν ἁμαρτάνει. ἐπιλειπούσης γὰρ ἐπιστήμης ὁ ἁμαρτάνων ἁμαρτάνει, ἐν ᾧ οὐκ ἔστι δημιουργός: ὥστε δημιουργὸς ἢ σοφὸς ἢ ἄρχων οὐδεὶς ἁμαρτάνει τότε ὅταν ἄρχων ᾖ, ἀλλὰ πᾶς γ' ἂν εἴποι ὅτι ὁ ἰατρὸς ἥμαρτεν καὶ ὁ ἄρχων ἥμαρτεν. τοιοῦτον οὖν δή σοι καὶ ἐμὲ ὑπόλαβε νυνδὴ ἀποκρίνεσθαι: τὸ δὲ ἀκριβέστατον ἐκεῖνο τυγχάνει ὄν, τὸν ἄρχοντα, καθ'

341a

ὅσον ἄρχων ἐστίν, μὴ ἁμαρτάνειν, μὴ ἁμαρτάνοντα δὲ τὸ αὑτῷ βέλτιστον τίθεσθαι, τοῦτο δὲ τῷ ἀρχομένῳ ποιητέον. ὥστε ὅπερ ἐξ ἀρχῆς ἔλεγον δίκαιον λέγω, τὸ τοῦ κρείττονος ποιεῖν συμφέρον.

εἶεν, ἦν δ' ἐγώ, ὦ Θρασύμαχε: δοκῶ σοι συκοφαντεῖν;

πάνυ μὲν οὖν, ἔφη.

οἴει γάρ με ἐξ ἐπιβουλῆς ἐν τοῖς λόγοις κακουργοῦντά σε ἐρέσθαι ὡς ἠρόμην;

εὖ μὲν οὖν οἶδα, ἔφη. καὶ οὐδέν γέ σοι πλέον ἔσται:

341b

οὔτε γὰρ ἄν με λάθοις κακουργῶν, οὔτε μὴ λαθὼν βιάσασθαι τῷ λόγῳ δύναιο.

οὐδέ γ' ἂν ἐπιχειρήσαιμι, ἦν δ' ἐγώ, ὦ μακάριε. ἀλλ' ἵνα μὴ αὖθις ἡμῖν τοιοῦτον ἐγγένηται, διόρισαι ποτέρως λέγεις τὸν ἄρχοντά τε καὶ τὸν κρείττονα, τὸν ὡς ἔπος εἰπεῖν ἢ τὸν ἀκριβεῖ λόγῳ, ὃ νυνδὴ ἔλεγες, οὗ τὸ συμφέρον κρείττονος ὄντος δίκαιον ἔσται τῷ ἥττονι ποιεῖν.

τὸν τῷ ἀκριβεστάτῳ, ἔφη, λόγῳ ἄρχοντα ὄντα. πρὸς ταῦτα κακούργει καὶ συκοφάντει, εἴ τι δύνασαι—οὐδέν σου παρίεμαι—ἀλλ' οὐ μὴ οἷός τ' ᾖς.

341c

οἴει γὰρ ἄν με, εἶπον, οὕτω μανῆναι ὥστε ξυρεῖν ἐπιχειρεῖν λέοντα καὶ συκοφαντεῖν Θρασύμαχον;

νῦν γοῦν, ἔφη, ἐπεχείρησας, οὐδὲν ὢν καὶ ταῦτα.

ἅδην, ἦν δ' ἐγώ, τῶν τοιούτων. ἀλλ' εἰπέ μοι: ὁ τῷ ἀκριβεῖ λόγῳ ἰατρός, ὃν ἄρτι ἔλεγες, πότερον χρηματιστής ἐστιν ἢ τῶν καμνόντων θεραπευτής; καὶ λέγε τὸν τῷ ὄντι ἰατρὸν ὄντα.

τῶν καμνόντων, ἔφη, θεραπευτής.

τί δὲ κυβερνήτης; ὁ ὀρθῶς κυβερνήτης ναυτῶν ἄρχων ἐστὶν ἢ ναύτης;

ναυτῶν ἄρχων.

341d

οὐδὲν οἶμαι τοῦτο ὑπολογιστέον, ὅτι πλεῖ ἐν τῇ νηί, οὐδ' ἐστὶν κλητέος ναύτης: οὐ γὰρ κατὰ τὸ πλεῖν κυβερνήτης καλεῖται, ἀλλὰ κατὰ τὴν τέχνην καὶ τὴν τῶν ναυτῶν ἀρχήν.

ἀληθῆ, ἔφη.

οὐκοῦν ἑκάστῳ τούτων ἔστιν τι συμφέρον;

πάνυ γε.

οὐ καὶ ἡ τέχνη, ἦν δ' ἐγώ, ἐπὶ τούτῳ πέφυκεν, ἐπὶ τῷ τὸ συμφέρον ἑκάστῳ ζητεῖν τε καὶ ἐκπορίζειν;

ἐπὶ τούτῳ, ἔφη.

ἆρ' οὖν καὶ ἑκάστῃ τῶν τεχνῶν ἔστιν τι συμφέρον ἄλλο ἢ ὅτι μάλιστα τελέαν εἶναι;

341e

πῶς τοῦτο ἐρωτᾷς;

ὥσπερ, ἔφην ἐγώ, εἴ με ἔροιο εἰ ἐξαρκεῖ σώματι εἶναι σώματι ἢ προσδεῖταί τινος, εἴποιμ' ἂν ὅτι “παντάπασι μὲν οὖν προσδεῖται. διὰ ταῦτα καὶ ἡ τέχνη ἐστὶν ἡ ἰατρικὴ νῦν ηὑρημένη, ὅτι σῶμά ἐστιν πονηρὸν καὶ οὐκ ἐξαρκεῖ αὐτῷ τοιούτῳ εἶναι. τούτῳ οὖν ὅπως ἐκπορίζῃ τὰ συμφέροντα, ἐπὶ τούτῳ παρεσκευάσθη ἡ τέχνη.” ἦ ὀρθῶς σοι δοκῶ, ἔφην, ἂν εἰπεῖν οὕτω λέγων, ἢ οὔ;

ὀρθῶς, ἔφη.

342a

τί δὲ δή; αὐτὴ ἡ ἰατρική ἐστιν πονηρά, ἢ ἄλλη τις τέχνη ἔσθ' ὅτι προσδεῖταί τινος ἀρετῆς—ὥσπερ ὀφθαλμοὶ ὄψεως καὶ ὦτα ἀκοῆς καὶ διὰ ταῦτα ἐπ' αὐτοῖς δεῖ τινος τέχνης τῆς τὸ συμφέρον εἰς αὐτὰ ταῦτα σκεψομένης τε καὶ ἐκποριούσης— ἆρα καὶ ἐν αὐτῇ τῇ τέχνῃ ἔνι τις πονηρία, καὶ δεῖ ἑκάστῃ τέχνῃ ἄλλης τέχνης ἥτις αὐτῇ τὸ συμφέρον σκέψεται, καὶ τῇ σκοπουμένῃ ἑτέρας αὖ τοιαύτης, καὶ τοῦτ' ἔστιν ἀπέραντον;

342b

ἢ αὐτὴ αὑτῇ τὸ συμφέρον σκέψεται; ἢ οὔτε αὑτῆς οὔτε ἄλλης προσδεῖται ἐπὶ τὴν αὑτῆς πονηρίαν τὸ συμφέρον σκοπεῖν: οὔτε γὰρ πονηρία οὔτε ἁμαρτία οὐδεμία οὐδεμιᾷ τέχνῃ πάρεστιν, οὐδὲ προσήκει τέχνῃ ἄλλῳ τὸ συμφέρον ζητεῖν ἢ ἐκείνῳ οὗ τέχνη ἐστίν, αὐτὴ δὲ ἀβλαβὴς καὶ ἀκέραιός ἐστιν ὀρθὴ οὖσα, ἕωσπερ ἂν ᾖ ἑκάστη ἀκριβὴς ὅλη ἥπερ ἐστίν; καὶ σκόπει ἐκείνῳ τῷ ἀκριβεῖ λόγῳ: οὕτως ἢ ἄλλως ἔχει;

οὕτως, ἔφη, φαίνεται.

342c

οὐκ ἄρα, ἦν δ' ἐγώ, ἰατρικὴ ἰατρικῇ τὸ συμφέρον σκοπεῖ ἀλλὰ σώματι.

ναί, ἔφη.

οὐδὲ ἱππικὴ ἱππικῇ ἀλλ' ἵπποις: οὐδὲ ἄλλη τέχνη οὐδεμία ἑαυτῇ—οὐδὲ γὰρ προσδεῖται—ἀλλ' ἐκείνῳ οὗ τέχνη ἐστίν.

φαίνεται, ἔφη, οὕτως.

ἀλλὰ μήν, ὦ Θρασύμαχε, ἄρχουσί γε αἱ τέχναι καὶ κρατοῦσιν ἐκείνου οὗπέρ εἰσιν τέχναι.

συνεχώρησεν ἐνταῦθα καὶ μάλα μόγις.

οὐκ ἄρα ἐπιστήμη γε οὐδεμία τὸ τοῦ κρείττονος συμφέρον σκοπεῖ οὐδ' ἐπιτάττει, ἀλλὰ τὸ τοῦ ἥττονός τε καὶ ἀρχομένου

342d

ὑπὸ ἑαυτῆς.

συνωμολόγησε μὲν καὶ ταῦτα τελευτῶν, ἐπεχείρει δὲ περὶ αὐτὰ μάχεσθαι: ἐπειδὴ δὲ ὡμολόγησεν, ἄλλο τι οὖν, ἦν δ' ἐγώ, οὐδὲ ἰατρὸς οὐδείς, καθ' ὅσον ἰατρός, τὸ τῷ ἰατρῷ συμφέρον σκοπεῖ οὐδ' ἐπιτάττει, ἀλλὰ τὸ τῷ κάμνοντι; ὡμολόγηται γὰρ ὁ ἀκριβὴς ἰατρὸς σωμάτων εἶναι ἄρχων ἀλλ' οὐ χρηματιστής. ἢ οὐχ ὡμολόγηται;

συνέφη.

οὐκοῦν καὶ ὁ κυβερνήτης ὁ ἀκριβὴς ναυτῶν εἶναι ἄρχων ἀλλ' οὐ ναύτης;

342e

ὡμολόγηται.

οὐκ ἄρα ὅ γε τοιοῦτος κυβερνήτης τε καὶ ἄρχων τὸ τῷ κυβερνήτῃ συμφέρον σκέψεταί τε καὶ προστάξει, ἀλλὰ τὸ τῷ ναύτῃ τε καὶ ἀρχομένῳ.

συνέφησε μόγις.

οὐκοῦν, ἦν δ' ἐγώ, ὦ Θρασύμαχε, οὐδὲ ἄλλος οὐδεὶς ἐν οὐδεμιᾷ ἀρχῇ, καθ' ὅσον ἄρχων ἐστίν, τὸ αὑτῷ συμφέρον σκοπεῖ οὐδ' ἐπιτάττει, ἀλλὰ τὸ τῷ ἀρχομένῳ καὶ ᾧ ἂν αὐτὸς δημιουργῇ, καὶ πρὸς ἐκεῖνο βλέπων καὶ τὸ ἐκείνῳ συμφέρον καὶ πρέπον, καὶ λέγει ἃ λέγει καὶ ποιεῖ ἃ ποιεῖ ἅπαντα.

343a

ἐπειδὴ οὖν ἐνταῦθα ἦμεν τοῦ λόγου καὶ πᾶσι καταφανὲς ἦν ὅτι ὁ τοῦ δικαίου λόγος εἰς τοὐναντίον περιειστήκει, ὁ Θρασύμαχος ἀντὶ τοῦ ἀποκρίνεσθαι, εἰπέ μοι, ἔφη, ὦ Σώκρατες, τίτθη σοι ἔστιν;

τί δέ; ἦν δ' ἐγώ: οὐκ ἀποκρίνεσθαι χρῆν μᾶλλον ἢ τοιαῦτα ἐρωτᾶν;

ὅτι τοί σε, ἔφη, κορυζῶντα περιορᾷ καὶ οὐκ ἀπομύττει δεόμενον, ὅς γε αὐτῇ οὐδὲ πρόβατα οὐδὲ ποιμένα γιγνώσκεις.

ὅτι δὴ τί μάλιστα; ἦν δ' ἐγώ.

343b

ὅτι οἴει τοὺς ποιμένας ἢ τοὺς βουκόλους τὸ τῶν προβάτων ἢ τὸ τῶν βοῶν ἀγαθὸν σκοπεῖν καὶ παχύνειν αὐτοὺς καὶ θεραπεύειν πρὸς ἄλλο τι βλέποντας ἢ τὸ τῶν δεσποτῶν ἀγαθὸν καὶ τὸ αὑτῶν, καὶ δὴ καὶ τοὺς ἐν ταῖς πόλεσιν ἄρχοντας, οἳ ὡς ἀληθῶς ἄρχουσιν, ἄλλως πως ἡγῇ διανοεῖσθαι πρὸς τοὺς ἀρχομένους ἢ ὥσπερ ἄν τις πρὸς πρόβατα διατεθείη, καὶ ἄλλο τι σκοπεῖν αὐτοὺς διὰ νυκτὸς καὶ ἡμέρας ἢ τοῦτο,

343c

ὅθεν αὐτοὶ ὠφελήσονται. καὶ οὕτω πόρρω εἶ περί τε τοῦ δικαίου καὶ δικαιοσύνης καὶ ἀδίκου τε καὶ ἀδικίας, ὥστε ἀγνοεῖς ὅτι ἡ μὲν δικαιοσύνη καὶ τὸ δίκαιον ἀλλότριον ἀγαθὸν τῷ ὄντι, τοῦ κρείττονός τε καὶ ἄρχοντος συμφέρον, οἰκεία δὲ τοῦ πειθομένου τε καὶ ὑπηρετοῦντος βλάβη, ἡ δὲ ἀδικία τοὐναντίον, καὶ ἄρχει τῶν ὡς ἀληθῶς εὐηθικῶν τε καὶ δικαίων, οἱ δ' ἀρχόμενοι ποιοῦσιν τὸ ἐκείνου συμφέρον κρείττονος ὄντος, καὶ εὐδαίμονα ἐκεῖνον ποιοῦσιν ὑπηρετοῦντες

343d

αὐτῷ, ἑαυτοὺς δὲ οὐδ' ὁπωστιοῦν. σκοπεῖσθαι δέ, ὦ εὐηθέστατε Σώκρατες, οὑτωσὶ χρή, ὅτι δίκαιος ἀνὴρ ἀδίκου πανταχοῦ ἔλαττον ἔχει. πρῶτον μὲν ἐν τοῖς πρὸς ἀλλήλους συμβολαίοις, ὅπου ἂν ὁ τοιοῦτος τῷ τοιούτῳ κοινωνήσῃ, οὐδαμοῦ ἂν εὕροις ἐν τῇ διαλύσει τῆς κοινωνίας πλέον ἔχοντα τὸν δίκαιον τοῦ ἀδίκου ἀλλ' ἔλαττον: ἔπειτα ἐν τοῖς πρὸς τὴν πόλιν, ὅταν τέ τινες εἰσφοραὶ ὦσιν, ὁ μὲν δίκαιος ἀπὸ τῶν ἴσων πλέον εἰσφέρει, ὁ δ' ἔλαττον, ὅταν τε λήψεις,

343e

ὁ μὲν οὐδέν, ὁ δὲ πολλὰ κερδαίνει. καὶ γὰρ ὅταν ἀρχήν τινα ἄρχῃ ἑκάτερος, τῷ μὲν δικαίῳ ὑπάρχει, καὶ εἰ μηδεμία ἄλλη ζημία, τά γε οἰκεῖα δι' ἀμέλειαν μοχθηροτέρως ἔχειν, ἐκ δὲ τοῦ δημοσίου μηδὲν ὠφελεῖσθαι διὰ τὸ δίκαιον εἶναι, πρὸς δὲ τούτοις ἀπεχθέσθαι τοῖς τε οἰκείοις καὶ τοῖς γνωρίμοις, ὅταν μηδὲν ἐθέλῃ αὐτοῖς ὑπηρετεῖν παρὰ τὸ δίκαιον: τῷ δὲ ἀδίκῳ πάντα τούτων τἀναντία ὑπάρχει. λέγω γὰρ