Маркиз де Сад в М. Сборник секс-рассказов
Тонкие умы любят освежаться ветерком,
несущим легкий аромат непристойности.
(Дэвис Робертсон. «Мятежные ангелы»)
Лилия
Как лилия среди колючек –
Любимая моя среди дев.
(Песнь песней Соломона)
Не знаю почему, но меня возбуждало сознание,
что она наблюдает за мной.
(Рекс Стаут. «Слишком много клиентов»)
Михаил Дуридомов стоял под душем и старательно намыливал голову. Было это в летнем лагере, дверей у кабинки не было, все строение было древним, с многочисленными щелями в стенах. Почему-то он был один, вода его бодрила, он с удовольствием подставлял кожу горячим струям. Вдруг ему послышались какие-то шорохи, а затем приглушенные девчачьи голоса.
– О, смотри, какой он.
– Он поднимается!
– Совсем торчит. Большой стал.
– И как это его в писюшку засовывать. Он же не влезет.
– Всем влазит, и тебе влезет.
– Очень надо! Давай лучше тебе!
– Не, я боюсь.
– А я на одном сайте видела, как женщина его в рот берет и сосет.
– Зачем?!
– А может он вкусный. Говорят, из него такая жидкость вытекает – как сгущенное молоко.
– А если он писать захочет?
– Фу, какая ты глупая.
– Ну вот ты умная, ты и соси.
– Не буду!
– А ебаться будешь?
– Нууу… не знаю… Туда? Боязно как-то…
– Смотри! Он подпрыгивает!
– Дааа, круто! А ты знаешь, как он называется?
– Конечно, знаю. На хэ называется. Смешно так.
– Так некрасиво говорить!
– А я и не говорю никада. Я девочка скромная, не то что ты.
– Я?! А кто его сосать собрался?!
– Я не собиралась! А ты его в писюшку хочешь засунуть! И ебаться!
– Не буду я ебаться! Никада! Это стыдно!
– Стыдно ей. Соска малолетняя. Пошли уже, а то он щас как выскочит и всех нас тут вые… ой! Побежали!
Михаил невольно опустил голову вниз и увидел свой член в полной боевой готовности. Уши его покраснели даже сквозь мыльную пену, но возбуждение разлилось медленной волной по всему телу. Пацанки. Шугануть их, что ли? Да что тебе-то. Надо же им постигать жизнь. Вот, живой член увидели, уже на себя примеряют, ну и хорошо. Такова се ля ви. А вот что ты тут забыл, когда работать давно пора? Он расплющил глаза и обнаружил поднятое холмом одеяло в районе бедер. Давай вставать, Майкл. Он сбросил одеяло. Да это я не тебе, ты и так давно стоишь! Пошли в душ. Ну пошли.
В душе Михаил открутил горячую воду, смыл ночной морок, потом открыл холодную – и так несколько раз. Ну что, полегчало? Да как Вам сказать, Ваше блаародие… Торчит еще. И чего. Из-за писюшек этих малых? Так ты их и не видел даже. Так они же слова говорили… какие Белка иногда в порыве страсти говорит. Да, у нее это бывает. А тебя возбуждает страшно. Вот ходит она на работу в свою Мухосранскую райбольницу, надевает там белый халат, а никто и представить не может, что она может сказать. Она же матерные слова никогда не говорит, даже когда злится. А в постели может такое отчебучить… А тебе это как виагра, хотя она тебе вовсе и не нужна. Да, Майкл, она у тебя вся – ходячая виагра. Недаром мэр на нее слюни пускает. А если она и с ним?! Да брось ты с утра дурнёй маяться. Любит она хвостом повертеть, это да. Так за это, бывает, и получает по заднице. Ну получает. Умудряется при этом еще и кончить. Да, Кончита она знатная. Ты и сам можешь кончить только от звука ее оргазма в телефоне, даже без фото и видео. Ну да, запросто. Тебе это даже больше нравится, чем иметь ее в хвост и в гриву. Но так некрасиво говорить про свою любимую девочку. А я и не говорю никада. Учи стихи про розы. Слушаюсь, Ваше блаародие. Но иногда так хочется ее в ротик… Эээ, Майкл, так ты и будешь целый день торчать. Завязывай, пошли кофе пить. Ну пошли.
Михаил вытерся, побрился, влез в джинсы и отправился на кухню. Там он включил кофеварку и ноутбук. Первым с утра он всегда грузил свой сайт, где на заставке старый пират прикладывался к бутылке рома, а с ветвей пальмы в сундук со сладким звоном падали золотые монеты. На сайте его продавались электронные гаджеты, и множество пиратских к ним программ. Занимался он этим давно со своим другом Тимкой. Уже позже он добавил раздел с секс-игрушками и одеждой. Со временем это стало приносить даже больший доход, чем смартфоны. Что же тут удивительного: без секса засохла б нива жизни. Это да. А у тебя не было бы бабла побаловать свою девочку. Да и она же тебе иногда моделью служит для этого раздела. Без лица, конечно. Зато с голой попой и золотым вибратором в ней. И с голосом. От которого у тебя… Ну вот, опять. Давай хоть статистику посмотрим.
Статистика была средне нормальной, потихоньку все продавалось, монеты дзинькали, можно было расслабиться. Михаил достал из пачки «Данхилл», провел сигаретой под носом и с наслажденьем закурил.
Они с Бэлой уже несколько лет жили вместе, она работала и училась в мединституте на заочном. Знакомы они были вообще сто лет, так как жили в одном подъезде и часто встречались во дворе. Можно было бы назвать это детской дружбой, если бы девушка не была его младше лет на пять, и он ее почти не замечал, пока она не расцвела и не стала на него поглядывать как-то совсем по-другому. Он что-то мямлил при встречах, подкалывал ее, засовывал руки в карманы джинсов, пока однажды с удивлением не обнаружил, что член его надулся совершенно недвусмысленно. Тогда он пригласил ее в кино, пыхтел и потел, но решился только положить руку ей на колено и со страхом ждал, когда она взбрыкнет и сбросит его руку. Но она не сбросила, хотя сама ничего не сделала в ответ. Домой из кино они шли молча. Все это его совершенно обескуражило, он боролся со своим старым представлением о девушке как о дворовой девчонке со сбитыми коленками, хотя коленки ее уже округлились и бедра налились тугой сочностью. Проблему однажды разрешил дождь: Михаил после работы увидел парадно накрашенную Бэлу во дворе на лавочке и с огромным трудом, переборов себя, пригласил ее к себе домой на кофе. Там он плеснул в кофе ликера, включил музыку… Короче, они танцевали, член его предательски торчал, девушка это чувствовала, прижималась к нему бедрами, он млел и боялся, что она сейчас уйдет, но она вместо этого выгнала его на кухню покурить. Он жадно вдыхал дым вирджинского табака и молился всем известным ему богам, чтобы… Когда он вернулся в комнату, шторы были закрыты, а Белку он нашел под пледом на диване. Он встал рядом на колени и засунул руку под плед: девушка была без одежды, совсем. «Ну ты долго так будешь передо мной на коленях стоять, Мишка? Одетым». Так у них все и началось.
С тех пор утекло много воды. Михаил воспрял в прямом и переносном смыслах: придумал сайт, бизнес его пошел в гору, он нарубил капусты, докупил смежную квартиру, сделал ремонт и поменял всю мебель. Главной его гордостью была спальня «Людовик XV», тантрическим центром которой была кровать с небольшим балдахином в стиле барокко, а стену украшала репродукция «Рождения Венеры» в золоченой раме. Об этой кровати уже можно было писать «1000 и 1 ночь в Мухосранске», и Михаила часто посещала тревожная мысль, сколько еще будет продолжаться их неуёмная страсть, не наскучат ли они друг другу и не остынут ли до состояния субботнего секса под одеялом в позе миссионера. И поэтому, когда Белка соглашалась на очередную его фантазию и потом буйно кончала, он, как Робинзон Крузо, ставил зарубку на столбе в своей памяти и часто любовно оглаживал его ладонью.
Особенно ему нравилось, когда Белка соглашалась, чтобы он пристегнул ее к кровати наручниками, тогда в его душе возникала уверенность, что она от него никуда не денется, не уйдет к какому-нибудь олигарху или итальянскому графу, хотя это и была лишь минутная иллюзия полного обладания. Они часто играли в пиратов, когда пойманная девушка привязывалась к «пальме», а главный пират предавался своим «развратным наклонностям». Бывала она и восточной рабыней, с легкостью надевала кожаный ошейник и изображала полную покорность – его это страшно возбуждало. А иногда в ней просыпалась ведьма, и она таскала его за мошонку, крутила ее и грозилась «отчикать» – это впрыскивало ему в кровь адреналин и вызывало неизменную эрекцию. Но он с удовольствием вспоминал и как она ест, медленно, дразня его, высовывает язык, берет в рот круассан и смотрит на него исподлобья. Ссорились они тоже часто, ревновали друг друга, но долго в таком состоянии быть не могли, и тогда Людовику XV доставалось на орехи. Наверно, они были счастливы друг с другом.
Михаил вспомнил свой утренний сон и без всякой цели открыл в браузере поиск и забил «подглядывать+картина». Открылось множество ссылок, больше всего про картины «Сусанна и старцы». Оказывается, на этот сюжет писали такие мастера как Тинторетто, Веронезе, Рембрандт, Рубенс, ван Дейк. Это был апокрифический библейский рассказ. Сусанна, «прекрасная еврейка из Вавилона», отсылает служанку и идет в сад, раздевается и совершает омовение. А тут, откуда ни возьмись, появляются два старых дрочера и начинают принуждать женщину к… поебаться, короче. Она кобенится, хотя не понятно, накой ей надо было служанку отсылать и по саду в чем мать родила скакать. Тогда старцы, ниудвалитварённые отказом, угрожают ей рассказать всем, что застукали ее в саду с молодым любовником. Прелюбодеяние, короче. Дальше суд, осуждение на казнь и чудесное спасение после молитвы богу. Все чики-пики в Вавилоне у них там, а потом десятки художников пишут про это картины маслом, где Сусанна, (красивое имя и означает, кстати, «лилия») знамо дело, голая во всяких позах. Ну и старцы ее за разные места лапают. А в христианстве ее делают чуть ли не святой. А на самом деле просто сами все хотели оказаться на месте этих самых старцев. Да и не только в Европе: сюжет пробрался и на Восток, в «1000 и 1 ночь» в виде рассказа Шахерезады «О женщине и лживых старцах». Со старцами, собственно, понятно все. А вот Сусанна… Вот пишут, что она сама хотела, чтобы ее увидели. Есть такое мнение просвещенное. Я так думаю, не просто она там омывалась, а знала, что старцы за кустом притаились, и трогала себя за писюшку и успешно кончила – от того, что на нее голую смотрят. Ну а потом все пошло не по плану. Ну, зато почти что в Библию попала. Так что, Ваше блаародие… Эх, надо закурить со всего этого искусства.
Зазвонил телефон, и Михаил увидел на экране фото рыжеволосой девушки, которая улыбалась глазами и сосала из трубочки коктейль.
– Привет, Бельчонок. Починяешь человеков?
– Привет, Мишунчик. Нету никого. А ты что делаешь.
– Как что. Работаю. Как раб на галерах. Скоро весло сломается.
– Да черт с ним, с веслом. Главное, чтобы другой инструмент исправно работал.
– Да он чего-то сегодня периодически проверяет исправность.
– А чего это он?
– Тебя вспоминает.
– Правда?
– Да.
– Так приятно. Знать, что тебя кто-то хочет.
– Да у тебя там хотельщиков хоть отбавляй.
– Ты о ком?
– Да я так.
– Ты знаешь, сегодня утром прикольный случай был.
– И какой?
– Пришла я к себе в кабинет, достала халат, сняла блузку. И юбку.
– И тут заходит Вячеслав Иваныч.
– Я закрываю дверь всегда. Это ты только забываешь.
– Так что? Вызов по скайпу из Минздрава?
– Вот ты Дуридом у меня!
– А что тогда.
– И вдруг я почувствовала как укол какой-то. А стояла я спиной к окну.
– Ты обернулась…
– Да.
– А там пираты на абордаж идут. Лестницу приставили, орут и саблями машут.
– Ну Мишка! Не буду рассказывать!
– Ну я все. Давай.
– Я обернулась… а в окне лицо.
– С усами?
– Ну убью уже тебя!
– Молчу. Последний вопрос: лицо было лысое и толстое?
– Ты на мэра намекаешь? Нет. Лицо было все в конопушках, курносое и лопоухое.
– Да? И кто же был этот подлец?!
– Это был мальчишка. Глаза как вишни.
– И что.
– И смотрит на меня.
– А ты?
– А я на него.
– И все?
– Нет.
– Давай уже колись.
– Ты не будешь кричать?
– Да када это я кричал ваще?!!!
– Ну я… не знаю почему… я вдруг расстегнула сзади застежку и сняла лифчик. Не злись только. Мы же всегда друг другу правду говорим.
– Ну чего уж тут злиться. Вот когда ты потом сняла трусы…
– Нет. Я не снимала.
– Что ж так.
– Он повисел немного и спрыгнул вниз.
– А ты открыла окно, выставила голые сиськи и давай его звать. «Пагади, вернись!»
– Нет. Зачем?
– Нууу… конфетой угостить.
– Я надела халат. И сделала чаю.
– И зачем ты мне это рассказываешь?
– Ты не понимаешь?
– Ааа… Ты возбудилась.
– Да.
– Оч хорошо.
– Но я тут же стала думать о тебе!
– Какое счастье. Оказывается, чтобы ты подумала обо мне, нужно тебя голой в окно выставить. И ты потом сразу…
– Мишка. Я всегда потом сразу. И сейчас. Ты же сам говорил, что пути возбуждения неисповедимы.
– Ну говорил. Это, кстати, почти цитата из Библии.
– Ты не злишься?
– Нет почти. Так ты там мокрая?
– Нууу…
– На лопоухих пацанов перешла.
– Мишка. Я не думала ни о чем. И о нем не думала. Я думала о тебе: а вдруг это ты тоже так делал? Вот я и… Делал? Признайся.
– Да никада! Я был скромный мальчик. Пока тебя не встретил.
– Так это я тебя развратила?!
– Нет. Маркиза де Помпадур.
– Повезло тебе.
– Да. Мне с тобой повезло.
– Ты серьезно? Ты меня еще любишь?
– Я тебя люблю, маленькая.
– Ой, Мишунчик… я…
– Трогаешь себя? Представь, что это я. Раздвигаю твои ножки… стягиваю трусики… и языком по клитору. А дверь открывается…
– Ой-ой… я… ааааа… Аааааах!!! Ой, господи! Ох, блин, я кончила! Как мне хорошо! Я с утра еще хотела, ты вчера в свой ноут уткнулся… а бедная девочка… голодная вся…
– Ты моя Кончита сладкая. Расслабилась?
– Дааа! Я как представила тебя между ног, так сразу и выстрелило.
– Ну и хорошо. Еда у нас есть?
– Конечно. Котлеты. И гречневая каша.
– Которую дядя Пушкина любил?
– Мишка.
– Что.
– Я тебе говорила, что я тебя люблю?
– Никада!
– Ну вот говорю. Целую взасос.
– Кого?
– Ну и его тоже.
– С тебя бонус.
– Да я всегда. Ты же знаешь.
– Да. Ты бываешь хорошая.
– Обед уже.
– Пора нам подзаправиться. Чтоб силы были на вечер.
– Вот болтун. И когда это у тебя сил не было?
– Так это патаму шо на тебя.
– Ну ладно, ладно. Пойду.
– Целую в попунчик.
Михаил потянулся и закурил. Ну что ты будешь с ней делать. Показала кому-то сиськи, завелась… Так тебе же позвонила. Ну да. Не дотерпела до вечера. Повезло тебе с ней. Это да. Только жаль, что поводка нет. Тебе было бы спокойней. Ага, и ты бы шастал по порносайтам в поисках клубнички. А так у тебя дома прямо клубника со сливками живет, живая и теплая. Точно. Еще и с перцем. Давай уже поедим, Майкл, живот бурчит. Ну давай. Тааак… клубнику на вечер оставим, а сделаем мы роскошное блюдо: колеты с гречкой на сковородку… и на них яйцо… и сверху кетчупом. Всё! Пир Лукулла готов! Едим!
Михаил заварил чаю и закурил. А помнишь, как вы были на Крите и после того бдсм-бара вечером дико трахались, Белка успела два раза кончить, пока и ты не выстрелил на нее густой струей. А потом на нее напало дурашливое настроение, ты курил на террасе, а она бегала голая по газону, валялась на траве, раздвигала ноги, а ты ее щелкал, пока не послышались чьи-то шаги за кустами, и вы бросились в номер, забрались в душ, и у тебя опять стоял, а она развернулась к тебе спиной и оттопырила попку, и ты… Дааа, это было классно, не буду спорить. Когда твой член в ее попе, а она еще и кончает – это апофеоз нашего апофигея, как говорил классик. Или когда она сосет и смотрит тебе в глаза снизу вверх. Но больше всего тебе нравится ее оргазм: она стонет, потом на секунду замирает и взрывается. А иногда даже и кричит и сучит ногами – хоть святых выноси. Ладно, не будем выносить, лучше свечку св. Варфоломею поставим. Спасибо, господи, что ты мне ее дал. Что бы я без нее делал. Так, Майкл, давай работать. Ду-ду-дууу… бу-бу-бу… работаем… Ну нихера не работается, Ваше блаародие. И жара еще. На Змейку, что ли, катнуться.
Михаил закурил и стал медленно выпускать кольца дыма в потолок. А помнишь, как вы с Тимкой на Змейке были, пацанами еще, накупались до одури, потом лежали в зарослях камыша и дымили сигаретами, изображая взрослых, пока не услышали легкий шум и не увидели девушку на песчаном берегу. Она постояла, оглядываясь по сторонам, потом стянула через голову цветастое платье… А потом вообще началось такое! Она сняла с себя всё и побежала в воду. А вы забыли дышать и рассматривали сквозь стебли камыша золотисто-розовую фигуру, торчащие конические соски и пушистый треугольник в низу живота. А попка какая у нее была! Румяные булочки, круглые и сочные, и тебе впервые захотелось приникнуть к ним губами и походить ими по мокрой коже и взять в рот розовый сосок и пососать. Никакие другие развратные мысли тебя тогда не посетили. А член у тебя тогда стоял? Вот не помню, ей богу. Наверно. Девушка плавала, медленно рассекая руками зеленое зеркало речки. Минут через десять она выбралась на берег и улеглась на расстеленное полотенце, закинула руки за голову и подставила себя знойному солнцу. А потом произошло нечто совершенно невероятное: девушка стала медленно водить ладонями по своей мокрой коже, гладить груди и пощипывать соски, правая ее ладонь опустилась к устью бедер и стала там тихонько двигаться. Уши у тебя пылали так, что чуть не подожгли сухую траву, и больше всего на свете тебе хотелось увидеть, как там все устроено, между бедер, но видно не было, только голова с мокрыми волосами мерно двигалась, и слышны были глухие стоны, прерывистое дыхание и какое-то поскуливание. Вдруг до вас донесся странный утробный звук, какое-то ыыыууух, колени девушки задергались, ноги разогнулись, пятки ее рыли песок, голова откинулась назад, глаза закатились, и ты подумал, что она умирает, страшно испугался, дернул за руку Тимку, вы вскочили и дали драпака и бежали бог знает сколько, пока совсем не выдохлись и попадали в траву: было тихо, только цикады выдавали свои неземные звуки. Ты уже не помнишь, о чем вы тогда говорили; страх ушел, но кровь булькала в жилах, а в душе на всю жизнь остался свет эпифании. Ты тогда не знал, что это был оргазм, но понял, что приобщился к чему-то мистическому, познал сакральную тайну бытия, она наполнила тебя всего и осталась с тобой навсегда. Ты и сейчас, закрыв глаза, можешь вспомнить белые пятна водяных лилий на сине-зеленой воде, солнечные блики на золотистой девичьей коже и свой восторг, который не потускнел с годами.
Михаилу захотелось увидеть лилию, чтобы воскресить в себе тогдашнее чувство, он забил слово в поиск и увидел, что кувшинка, лилия и лотос входят в одно семейство. «Лотос – символ преображения и духовного роста, цветок мудрости и чистоты», он почитался египтянами, греками и индусами. Вот видишь, чис-то-ты! А ты Сусанну ругал. А в этом, может, скрыт древний архетип, который расцветает в каждой женщине. Что проку от цветка, если его никто не видит. Сколько же в нас скрыто всего, хоть бери да Юнга читай. Да и без Юнга… У «Dead Can Dance» была песня «The Lotus Eaters», а у Ника Кейва «Night of Lotus Eaters» – вот тебе и лотофаги в «Одиссее» Гомера. Там лотос – цветок забвения, это уже и не символ, а вполне себе психоделик. Как все переплетено в мире. Как интересно во всем этом покопаться и дорыть до корней. Недаром ты в детстве хотел быть археологом. А извлечь на свет божий корни желаний, скрытые мотивы поступков? Это же еще интересней. Давай закурим. Ну давай. И полистаем дальше.
А водяная лилия еще называется «нимфея». А нимфы… они… Смотрим… «Нимфы часто вступали в половую связь с Олимпийскими богами, другими божествами, героями, а иногда даже людьми». Ну вот, приехали. Захотелось так Аполлону поебаться, берет он смартфон… «Алё, это общежитие нимф? Кто там из Плеяд свободен сейчас? Электра? Ну и отлично. Пусть заскочит ко мне на Олимп. Одежда? Парадная? Да пофиг одежда. И брать с собой ничего не надо – тут все есть. Разве что сестричку свою какую-нибудь. Астеропа свободна? Это у которой круглая попа? Шучу, шучу. А она, кстати, в попу-то дает? Что у нее в резюме написано? Любит, когда ее раком поставят и за волосы и прямо в…? Вот, есть же еще нравственные девушки в этом бедламе. Подойдет. Жду. Обеих».
Что там еще про нимф пишут… «участвовали в шумных оргиях Диониса». Отличная характеристика для приема на работу! Берем в колл-центр. Пусть клиентам прелести вибраторов по телефону расхваливают. Ссылаясь на собственный опыт. С Дионисом.
«Обычно нимфы были милостивы и благосклонны к человеку». Вот, видишь. Так, может, вы с Тимкой тогда на берегу Змейки нимфу видели? И ей просто никакой сатир под руку не подвернулся. И вы могли… выйти из кустов, а она бы не стала кобениться и дала бы себя рассмотреть. И даже потрогать… Там. Ну или хоть за грудь. И погладить попу. Не, ну уж благосклонность так благосклонность! Она бы тебе сказала: Чего бы тебе хотелось больше всего, Мишка? А ты: Чтобы ты легла на спину и раздвинула ноги и дала мне посмотреть. А она бы и легла, и раздвинула, а потом еще раскрыла бы губы пальцами, и ты бы всё увидел.
«Вот видишь, сюда его вставляют».
«Кого его?!»
«Пицундрик твой. Который у тебя уже торчит. Ну-ка, достань его. Вот, красавчик. Ложись на меня, не бойся. Дай я сама… так, двигайся. Хорошо… хорошо… ооо… ах! Да не дергайся так! Так и должно быть… Все хорошо… Хорошо тебе? Стой, не убегай, полежи на мне. Ты уже целовался с девочкой? Ну вот я тебя поцелую. Грудь? Конечно, потрогай. Ну все, выходи потихоньку. Видишь, ты из меня вытекаешь. Понравилось тебе?». А тебе стыдно было бы до ужаса, но сладко стыдно, ты хотел, чтобы она смотрела на него. А потом она взяла бы тебя за писюн и лизнула его, оттянула шкурку назад и присосалась к головке, и твои бедра сами дернулись бы вперед, ты схватил бы ее за затылок и двигался, пока опять не кончил бы. И тогда ты понял бы, что лучше этого ничего на свете нет и быть не может, и никакая халва и сгущенка с этим не сравнится, и ты во всю жизнь будешь этого хотеть как манны небесной и молиться богу, чтобы он тебе это дал. И зовут этого бога Эрот. А ты стоишь как Святой Себастьян, привязанный к столбу, утыканный его стрелами, и ждешь, чтобы какая-нибудь нимфа взяла его в рот и отсосала.
Фух, Майкл, надо закурить срочно, сил нет, навыдумывал себе амур де труа с нимфами, да еще и кончил одной в рот. Ну как тебе не стыдно, а. Мало тебе Белки? Нимфоман ты заправский и есть. А Белка? Ну и она нимфа еще та.
Так, «Нимфомания». «Гиперсексуальное влечение». Это ж недаром ее так назвали. Красиво. Блаародно так, по-гречески. Не просто там блядство какое, как у нас. Нимфы напали. А ты и не виноват. А ты виноват? А что за сон тебе приснился? Про нимфеток. Как там у Набокова? «В возрастных пределах между девятью и четырнадцатью годами встречаются девочки, которые для некоторых очарованных странников, вдвое или во много раз старше них, обнаруживают истинную свою сущность – сущность не человеческую, а нимфическую (т. е. демонскую); и этих маленьких избранниц я предлагаю именовать так: нимфетки». Видишь: демонская сущность, Гумберт тоже не виноват. Ага, слыхали-видали. Не, ваше блаародие, нам этого нинада. Тебя как-то больше зрелые женщины интересуют. Чисто в научном плане. А почему? Может, потому что ты хочешь узнать, сколько тебе еще с Белкой кувыркаться осталось, и когда умирают желания. После сорока? Пятидесяти? Ну вот Анна Сергеевна тебе рассказывала о этом. И что. Она это все придумала, чтобы оправдать своё бля… нимфоманию то есть. Не верю я, что в ней это умерло, не повезло ей просто.
Вот, рифму придумал: нимфа – MILFa. Так ты таки хочешь ее трахнуть, Майкл. Не, ну ваше блаародие! Мы ж не железные дровосеки. Когда такая женщина ложится перед тобой голая, раздвигает ноги и просит пройтись там флогером, а потом от этого кончает и предлагает это записать… Но ты же на нее не набросился. Ты в себе это победил. Патаму шо у тебя Белка. Самая красивая. Самая желанная. И самая развратная. Ты уже даже не можешь придумать, что еще с ней такое вытворить. Так она иногда придумывает. Ну да. Скучать тебе не приходится: то пан, то сковородкой по кумполу. Ну что ж: сплошная се ля ви.
Гугл вслед за картинками цветов выдал изображение картины испанского художника 19 века Луиса Рикардо Фалеро «Фея лилий». На ней рыжеволосая девушка, одетая в почти совсем прозрачную одежду, спускалась по стеблю цветка. Смотри, какие сисечки острые – натуральная Белка. И писюшка просвечивает… Очень нравственная фея. Поплюй, чтоб не сглазить, а то твоя лилия скоро в такой одеждочке куда-нибудь умотает. Видишь – крылья у нее. А мы ее… ррраз! И наручниками прикуем. Куда-нибудь. К цветку.
Чуткое ухо Михаила уловило скрежет ключа, он вышел в холл. Белка вошла, остановилась и пытливо посмотрела в его глаза.
– Все хорошо, Мишунчик?
– Ты дома, значит, все хорошо.
– Вот как?
– А что еще надо простому карибскому пирату.
– Ничего прям и не надо? И отсосать, например?
– Не, ну это всегда…
– Вот такие вы с ним всегда. Лишь бы надругаться над бедной девочкой. Извращенным способом. Нет бы накормить сначала.
– Так я сейчас…
– Грей кашу. Я в душ схожу.
Михаил вернулся на кухню, поставил чайник, убрал ноутбук и отправил в микроволновку тарелку с кашей и двумя котлетами.
Белка сидела за столом в белом махровом халате, с заколотыми в узел волосами и с удовольствием ела гречневую кашу, а Михаил сёрбал чай из старой бабушкиной кружки.
– Ну как день прошел, Бельчонок.
– Да нудно так. Инвентаризация, то-сё. А у тебя.
– А мне чего-то целый день рифмы в голову лезут. Прям выскакивают.
– Ну какие.
– Инвентаризация – фелляция.
– Ага! Ясно все с тобой. А ну еще: котлета.
– Раздета.
– Класс! Роза?
– Поза.
– Сковорода?
– Ну, это только ты у нас такие слова говоришь. И то в порыве страсти.
– Пизда? Ну подумаешь. Мы же одни тут. Да тебе же и нравится. Так может ты и к нему придумаешь? Скромненько так.
– Поцелуй. И все будет фэн-шуй.
– Ну здорово! Так это ко всему так можно придумать?
– Почему бы и нет.
– А ну-ка, стой, дай я его потрогаю… Стоит! Рифму захотел?
– А что тут странного. Мы с ним поэзию любим.
– А меня.
– А тебя больше всего в жизни.
– Мишка. А ты можешь про меня стих придумать?
– Эээ… Что-то все рифмы кончились.
– Ну бывают же стихи и без рифмы.
– Бывают.
– Ну придумай что-нибудь.
– Нууу… надо закурить… включить генератор… Вот:
В час утренней зари
Луч первый Аполлона
Коснулся нежной плоти
Нимфеи – и
Бутон раскрылся страсти.
Лилия к любви готова.
Белка застыла с открытым ртом и просидела так с минуту, потом робко подняла глаза на Михаила.
– Как красиво. Просто обалденно красиво. Ты не перестаешь меня удивлять.
– Так может, в этом суть. Ты тоже иногда…
Девушка вскочила, умостилась у Михаила на коленях, обняла его за шею, стала покрывать поцелуями все его лицо, потом впилась губами в его губы.
– Ты правда так думаешь? Что я похожа на лилию.
– Конечно.
– Так а лилия это же вроде символ непорочности.
– Да. Так и есть.
– Так а я ж иногда… его… тебе… И получается прям рифма к слову флейтистка. Не смейся только!
– И не думал. В тебе нет ни грамма порока, Бельчонок.
– А ты же меня развратницей называешь.
– Это же в шутку, маленькая. Всё, что в тебе есть, – это сгусток природной сексуальности, которая иногда взрывается вулканом, а иногда подсвечивает тебя изнутри. Природа заложила это в женщину, чтобы не прервался род людской; это ее главное предназначение. А весь этот феминизм… несчастные фригидные женщины, и ничего больше.
– Мишка. А мы… род людской…
– Конечно, маленькая. Обязательно продолжим. Вот доучишься…
– Спасибо, мой хороший. У меня прям тепло в груди разливается. Хочется сделать тебе что-нибудь хорошее.
– Нууу… котлет ты уже нажарила…
– Ну Мишка!
– …остается…
– Любой каприз. В пределах моей скромности, конечно.
– Так будет Вавилонский плен.
– В наручниках?
– Угу.
– Ну, это я готова. Расстилать постель?
– Нет. На балконе.
– Гооолой?!!!
– Да.
– Так соседи вдруг увидят. Как я играю там на флейте.
– Нет. Вечер на дворе. Все смотрят сериалы.
– Мне боязно.
– А там?
– А там все мокро.
– Вот видишь. Ты готова.
– Да. Я на все согласна.
– Моя хорошая. Моя нимфея.
– Будешь в рот нимфею? Или в попу?
– Можно в ротик. А там посмотрим.
– Ну пошли.
Белка встала и направилась в гостиную. Михаил зашел в спальню, взял из тумбочки наручники и двинулся в большую комнату. Девушка сбросила халат и совершенно обнаженная стояла у выхода на балкон; тюлевую штору колыхал ветерок. На улице уже зажглись фонари, по дороге иногда проезжали редкие машины, прохожих видно не было.
– Ну, выходи.
Белка прикрыла ладошками груди и на цыпочках переступила порог балкона, Михаил вышел за ней, обнял ее сзади и поцеловал в шею, она обернулась и подставила ему губы. Он достал наручники.
– Давай руки, Бельчонок.
Девушка медленно отняла ладони от грудей и выставила их вперед, наручники щелкнули у нее на запястьях, захватив цепочкой перила балкона. Она заговорила громким шепотом.
– Мишка. Ну ты меня хоть немножечко любишь?
– Люблю, моя хорошая. Я тебя люблю больше жизни. Постой минутку, я сейчас.
– Ну ты куда?! Изверг! А я?!
– А ты потомись. В плену. На Ямайке.
– Ну стой!!!
Михаил вышел с балкона, пересек гостиную, зашел в ванную, потом прошел на кухню, сел и закурил. Ну вот, наверно, она тебя таки любит. Она же сейчас боится и стыдится там, но согласилась. И это согласие дороже стоит, чем сам трах. Хотя мне кажется, что это ее тоже возбуждает. Пойдем посмотрим.
Он загасил сигарету и вернулся на балкон. Белка сидела на корточках и тревожно поглядывала по сторонам.
– Ну где ты ходишь, подлец!!!
Михаил присел рядом с девушкой, поднял ее подбородок, поцеловал в губы, пальцы его нашли затвердевшие соски. Он опустил руки и раздвинул колени Белки, провел ладонями по ее бедрам, добрался до венерина холмика.
– Ты течешь просто как реки Вавилонские. Boney M. на тебя нет. «Nightflight to Venus».
– Мишунчик, ну я дрожу вся. Давай уже хуй свой. Я отсосу по-быстренькому.
– Не спеши, маленькая. Сильнее будет.
– Да некуда уже сильней! Щас уписаюсь тут прямо!
– Ну, будет у тебя такой струйный оргазм.
– Ну пожалуйста! Надругивайся уже скорей! А то убью тебя к чертовой матери!
Михаил поднялся, расстегнул зиппер, его член выпрыгнул наружу как чертик из табакерки, Белка поймала его губами, втянула в рот и задвигала головой. Он поймал ее за затылок, ухватил за хвост, двинул бедра вперед и, не в силах больше сдерживаться, выстрелил ей в рот горячей струей, затем вынул член, и тот продолжил извергать струи жидкого жемчуга, покрывая ими лоб девушки, ее щеки и подбородок. Возбуждение его не спадало, он опять засунул член в рот девушки, за щеку и двигал так, держа ее за подбородок. Наконец он шумно выдохнул и отстранился, потом поднял Белку и обнял ее – она заметно дрожала; он гладил ее руки и спину, попу и бедра.