Теремок

Глава первая. Дом, где никого нет

На самом краю леса стоял дом. Ни дорожки к нему не вела, ни тропинка не указывала путь. Он казался случайностью: будто лес выдохнул его из себя, словно старую сказку, забывшуюся среди корней и ветвей. Стены его были темны, перекладины изъедены временем, крыша покрыта мхом, но в этом мраке теплилось что-то живое. Даже в безмолвии он был не пуст.

Внутри – тишина. Но это не та пустота, что царит в заброшенных избах, где воздух пахнет тленом и мыши шуршат в гниющем углу. Нет, здесь тишина походила на сердце, ещё не знавшее любви. Оно бьётся ровно, но ждет того, кто пробудит в нём радость и боль.

Лес шумел вокруг. Зимой он укрывал дом снегом, весной омывал его дождями, летом тянул к окнам травы и цветы, осенью засыпал листьями. Ветер то пел в трубе, то скрипел стропилами. Иногда буря трясла его до основания, но он выстаивал. Иногда солнце грело его так мягко, что доски становились золотистыми и будто бы улыбались. Дом жил в ожидании, и это ожидание давало ему силу.

Никто не знал, сколько лет он стоял. Может, год, может, сто лет. Для леса время течёт иначе: день тянется, как вечность, а целый век исчезает, словно вздох.

Однажды вечером в трубу заглянул ветер. Он ворвался внутрь вихрем, закружил пыль, поднял паутину, потряс стены.

– Эй, дом, зачем ты стоишь один? – спросил он, смеясь. – Пусто же в тебе.

Дом скрипнул, ответил дрожью перекрытий:

– Жду.

– Чего же ждёшь? – переспросил ветер, будто издеваясь.

– Тех, кто согреет меня.

Ветер хохотнул и вылетел наружу. Но уносясь, прошептал листве: «Ждёт, ждёт, ждёт…» И от этого шёпота весь лес вздрогнул, словно в него упала искра. Птицы затихли, звери насторожились.

Дом снова замер, но теперь ожидание его стало глубже, острее. Он видел сны. Снилось, как двери открываются, и внутрь входит светлая тень. Снилось, как по полу бежит чья-то лёгкая лапка, и от неё стены наполняются теплом. Снилось, как тяжёлое дыхание большого зверя касается окон, и стёкла дрожат, но не от страха, а от радости: «Вот, я нужен».

И вот пришёл день, когда мечта стала явью.

Из травы выпорхнула маленькая серая тень – мышка-полевка. Она металась от кустика к кустику, и вдруг остановилась: среди зелёной глуши перед ней выросло чудо.

– Терем-теремок! – пискнула она, широко распахнув глазки.

Она никогда не видела домов. Для неё домом была нора, простая и тесная. А тут – стены, крыша, целые окна! Мышка подбежала к порогу и закричала:

– Кто в теремочке живёт?

Ответом был лишь шорох листвы.

Она замерла. Сердце её билось часто. Но запах дерева был сладкий и древний, и в этом запахе не было угрозы. Тогда она юркнула внутрь.

Пол заскрипел от её лёгких шагов. Воздух дрогнул от писка. Тишина наполнилась дыханием маленького тела.

Дом вздохнул. Это был первый вздох за многие годы. Его стены разом ожили, потолок распрямился, даже паутина в окнах заиграла серебром.

Мышка осмотрелась, пробежала вдоль стен, потрогала лапками каждую щёлочку. Потом радостно пискнула:

– Теперь это мой дом!

И уткнулась носиком в угол, словно метя его собой.

С того дня теремок перестал быть пустым. Мышка тащила в него сухие травинки, семена, крошки, устраивала гнёздышко. Она бегала по полу, забиралась на лавку, прыгала на подоконник и часами смотрела в окно.

Дом слушал её шаги и чувствовал: они лечат его. Каждая мышкина лапка была как капля воды на иссохшую землю. Каждое дыхание наполняло его пустоту теплом.

Но вместе с радостью пришло новое чувство – предчувствие. Дом знал: это только начало. Он был больше, чем нора для одной маленькой мыши. В нём хватило бы места для многих. И он снова стал ждать.

В ту ночь он увидел сон.

Дверь распахнулась, и в неё впрыгнула зелёная лягушка. Она огляделась и сказала: «Ква-ква, кто тут живёт?» А потом прыгнула внутрь и устроилась у печки. За ней пришёл зайчонок, дрожащий, но решительный. Потом – лиса, осторожная, с хитрым прищуром. Потом волк, тяжёлый, мрачный. Каждый входил, и стены расширялись, крыша поднималась. Дом рос, будто дерево, на ветви которого садились всё новые птицы.

И проснувшись, он понял: сон – это обещание.

Мышка спала в углу, свернувшись клубочком, и поскрипывала зубками. Луна скользила по крыше, звёзды падали в траву. Лес шумел, где-то далеко ухала сова, где-то треснула ветка под тяжёлым зверем. Но в теремке царил покой.

Дом слушал дыхание своей маленькой хозяйки и думал: «Это начало. Но придут другие. Я должен быть готов».

Он знал: чем больше жизней войдёт в него, тем труднее будет их удержать вместе. Но он не боялся. Пустота для него была хуже любой беды.

И когда рассвело, и первый луч солнца пробился сквозь запылённое окошко, теремок сказал сам себе:

– Я жду.

А мышка, проснувшись, подхватила:

– Мы ждём.

И от этих слов внутри стало светло.

Глава вторая. Голоса у дверей

В тот день лес был особенно звонким. Солнце лилось сквозь кроны, словно золотой дождь, птицы кричали громче обычного, трава стояла по пояс и пахла так густо, что воздух можно было пить. Теремок дремал в этом сиянии, и казалось, его окна смотрели в мир с тихим ожиданием. Внутри мышка-полевка суетилась – носила в угол сухие травинки, устраивала новое гнездо, перебирала свои крошечные сокровища.

Но вместе с её шорохами в доме всё чаще слышался новый звук – как будто сама тишина звала кого-то ещё. Дом жил ожиданием, и это ожидание становилось заметным даже лесу.

Первыми услышали лягушки. Они сидели в тени у ручья, распластав зелёные лапы по камням. Солнце ласкало их мокрые спины, и каждая ква-квала о своём. И вдруг одна – молодая, с яркими глазами, – насторожилась.

– Слышите? – сказала она, и голос её прозвенел среди тишины. – Там, в чаще, что-то ждёт.

Другие засмеялись, но ей было не до смеха. Она чувствовала притяжение. И вот, не раздумывая, прыгнула в траву и покатилась к теремку.

На пороге она остановилась.

– Терем-теремок! – громко крикнула. – Кто в теремочке живёт?

Мышка высунулась из окна, глаза её блеснули радостью.

– Я, мышка-норушка. А ты кто?

– Я лягушка-квакушка. Пусти меня жить с тобой.

Мышка задумалась. В её маленьком сердце была ревнивая осторожность: ведь дом уже казался её собственностью. Но тут стены тихо заскрипели, словно подталкивая её к ответу.

– Живи, – сказала мышка, и сама удивилась, как легко это прозвучало.

Лягушка впрыгнула внутрь, оставив за собой мокрый след на пороге. Она устроилась у окна и первым делом ква-кнула от удовольствия. Воздух сразу наполнился новой силой: вместе с мышкиным писком теперь звучал квакушкин голос, и дом словно ожил ещё больше.

-–

Дни шли. Мышка бегала, собирала крошки, приносила семена. Лягушка сидела у окна и пела – о воде, о ночных звёздах, о бесконечной зелёной траве. Они были разные, но странным образом дополняли друг друга.