Хранители времени: Сельва

© Ирис Ева, 2025

ISBN 978-5-0068-0974-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Хранители времени: Сельва»

Глава 1: Время будущего (2070)

В 2070 году Мир был чистым, управляемым, точным – и пугающе безликим. Все работало, как часы, но в этом идеальном механизме почти не осталось места для индивидуальности, спонтанности, ошибок и… души. Флоренция напоминала футуристический сон – город, подвешенный между эпохами, в равной степени принадлежащий и прошлому, и непредсказуемому завтрашнему дню. Древние каменные дворцы с терракотовыми крышами мирно соседствовали с прозрачными башнями из стекла и углеродного волокна, отражавшими солнце тысячью переливов – световой акварелью, меняющейся с каждым часом. Но подлинная революция скрывалась не в пейзаже, а в том, как изменилась сама жизнь. Флоренция стала вертикальным городом, слоистым, как слоёный пирог: улицы, террасы, платформы и жилые кластеры громоздились один над другим, словно вытянутые ввысь кварталы. Люди передвигались в воздухе – в бесшумных аэромобилях, скользящих над крышами, – и общались уже не словами, а мыслями: нейронные импланты стерли границы между сознаниями, сделав старые телефоны и компьютеры музейными экспонатами. Город был пронизан технологиями – повсюду, до последнего закоулка. Они не оставляли ни мгновения тишины, ни капли уединения. Даже дыхание здесь казалось синхронизированным с ритмом машин. Сара, Марко и Лука – трое друзей, выросших на крышах, мостах и уровнях новой Флоренции – знали этот город как свои пять пальцев. Они были детьми эпохи высоких технологий, у них было всё, о чём мечтают молодые: свобода, комфорт, доступ к любому знанию и бесконечным развлечениям. Но под этой гладкой оболочкой внутри каждого из них медленно росло беспокойство – чувство, которому не находилось названия даже в самых продвинутых базах данных. Сара родилась в неофициальной арт-коммуне, в которой её мать пыталась сохранить идеи прошлого: настоящую живопись, живую музыку, человеческие эмоции. Но такие проекты долго не жили. Сару изъяли в шесть лет – «для стабильности» – и отправили на госвоспитание. Государственное воспитание – система, где детей обучали строго по стандарту: рационально мыслить, контролировать эмоции, подчиняться алгоритмам. Личных историй быть не должно – только функция. Дружбы – по расписанию. Искусство – в цифре. Всё для гармонии. Всё – одинаково. Она рано начала интересоваться психологией, искусством и старыми философскими системами, запрещёнными к изучению без разрешения. Она мечтала понять: что делает человека человеком?

Марко – сын учёных. Его родители работали в Институте временных технологий, и в доме всегда звучали разговоры о хроно-петлях, квантовом сжатии и теории расплывчатых реальностей. Воспитывался строго, рационально, без излишеств. Он с детства знал, что станет частью научной элиты. Эмоции он считал слабостью. Но втайне завидовал тем, кто умел чувствовать. Его родители были поглощены проектами, и мальчика сдали в «Сферу», один из центральных воспитательных комплексов. Его мир был точен, холоден и выстроен по сетке графиков.

Лука – оказался там позднее. Его бабушка – редкость – пела ему колыбельные, рассказывала сказки, хранила бумажные книги. От неё он унаследовал страсть к музыке. Он играл на гологитаре, изучал старинные ноты, пытался «воспроизвести» утраченные мелодии. Но в один день пришли люди в форме и сказали, что «семейная среда нестабильна». С тех пор он хранил в себе звуки прошлого и мечтал услышать живую, настоящую музыку. Не в виртуале. Не через нейросеть. А прямо здесь – среди людей. Несмотря на разное происхождение, всех троих объединила одна система – и одна тоска: по свободе. По настоящему.

Сара шагала по Виа деи Кальцайуоли, не глядя по сторонам, словно рассекая толпу невидимым полем отчуждённости. Люди вокруг сновали в ритме мегаполиса – почти у всех на глазах были очки дополненной реальности, через которые реальный мир был покрыт цифровым слоем данных, графики и рекламы. Улицы были переполнены, но в этом цифровом потоке царило одиночество. Мимо пронёсся юноша, и в её сознание всплыло уведомление – мысленное приглашение на очередное виртуальное мероприятие. Сара не обратила внимания. Подобные поверхностные контакты вызывали у неё лишь усталость. Что-то в ней сопротивлялось этой тотальной связанности, в которой не оставалось ни тишины, ни правды. Рядом шли Марко и Лука, погружённые в свои персональные реальности. Марко – в разгаре космической битвы, где он был капитаном межзвёздного крейсера, сражавшимся за выживание человечества. Его глаза дергались в такт импульсам нейроинтерфейса, но губы были недвижимы. Лука же, почти полностью отключённый от внешнего мира, слушал концерт виртуальной певицы – голос, идеальный до неестественности, звучал прямо в его голове. Он улыбался, но это была механическая улыбка – воспроизведённая эмоция. Всё, что окружало их, было тщательно выверено, оптимизировано, предсказуемо. Это была реальность без боли – и без подлинности. В ней не оставалось места для риска. Ни одного шанса на чудо. Сара неожиданно остановилась. Её взгляд зацепился за сцену, слишком простой, чтобы быть цифровой: человек неспешно выгуливал собаку – настоящую, на поводке, без дронов-наблюдателей, без биотрекеров. Пёс нюхал землю, зарывался носом в траву, а его хозяин просто шёл рядом, не глядя в воздух, не прокручивая в уме сообщения. Эта картина врезалась в сознание Сары, как нечто неправильное – или наоборот, единственно правильное. На мгновение ей показалось, что это воспоминание. Что-то забытое, но важное. – А что, если бы мир был другим? – мелькнуло у неё в голове. В тот же миг слабый импульс прошёл через нейроимплант – почти незаметный, как лёгкое покалывание в виске. Она вздрогнула. Система отметила нестабильность мысли. Отклонение: Рефлексия вне нормативного диапазона.

Инициировать мягкую коррекцию?

[Отложить] [Подтвердить автоматическую адаптацию] Но вмешательство не последовало – пока что. Система словно наблюдала, решая, насколько тревожны эти мысли. Мысль прервала голос Луки: – Ребята… а может, вырвемся за город? Честно, у меня ощущение, будто я задыхаюсь от всей этой технологии. – Он убавил звук в голове, его взгляд стал рассеянным. – Я давно не чувствовал, как пахнет воздух. Технологии обволакивали их как вторая кожа. Они были везде – и никуда не отпускали. Марко, облокотившись на металлические перила моста, смотрел вниз, на темную воду Арно, по поверхности которой плыли световые отблески от экранов и неоновых надписей. – Я больше не могу, – выдохнул он. – Хотите сделать что-то реальное? Я не про «симуляцию на базе физического опыта». Я про то, чего нельзя воссоздать. Что-то, что… случается само по себе. И вновь в мозге что-то едва ощутимо щёлкнуло. Это была не боль, не звук – скорее, внутренняя дрожь. Система анализировала не слова, а структуру эмоции, глубину желания.

Регистрируется групповая мыслеотклоняющая активность.

Контекст: сомнение в эффективности технологической среды.

Ключевые фразы: «реальность», «без всего этого», «не воссоздать»

Степень риска: низкая, но повышающаяся. Рекомендуемое действие: наблюдение. Сара перевела взгляд на горизонт, где высокие уровни мегаполиса исчезали в пыльной дымке. Её голос прозвучал неожиданно тихо: – Я бы хотела увидеть, какой была бы жизнь без всего этого. Без мгновенных откликов, без имитаций, без перехвата мыслей. Мир, который нельзя оптимизировать. Где каждое мгновение не под контролем алгоритма. На фоне города, в глубине системных узлов, зажглись сигнальные флажки. Они не знали, что их поиски реальности уже были записаны, размечены и запущены в процесс оценки. Но они чувствовали.

И потому – замолчали.

Каждое утро ребята просыпались под мягкий звук будильника, встроенного прямо в их сознание. Он не звенел и не вибрировал – он просто проявлялся, как ласковое прикосновение света внутри головы, сопровождаемое теплыми сообщениями: Доброе утро, Сара. Уровень стресса – минимальный. Пульс стабилен. Сегодня запланированы: виртуальная лекция по «Эволюции абстрактной эстетики», встреча с куратором восприятия и медитативная сессия в VR-саду. Она открывала глаза, и потолок её квартиры – полупрозрачный купол – начинал проецировать мягкое небо с облаками, которые никогда не менялись без запроса. Идеальный день. Ещё один. По соседству, в соседнем уровне жилого блока, Лука лежал в постели, всё ещё прислушиваясь к затухающему эху концерта, который он слышал ночью. Голос певицы всё ещё звенел внутри, но он знал – это просто отголосок последней загрузки. Эмоция, имитированная системой. И всё же… внутри него зрела тоска. По ошибкам. По нестройным голосам. По настоящей сцене, где можно было сорваться, где публика могла освистать – или влюбиться в тебя. Марко уже сидел на своей террасе, над которой пролетали аэрокары, а в небе мерцали маршруты цифровых потоков. Его глаза были открыты, но мысли – далеко. Он начал читать старые журналы, запрещённые архивы – материалы, которые система считала «исторически непригодными». Там говорилось о вещах, которых теперь не было: одиночество, случайные встречи, мужество быть непонятым. В то утро их мысли медленно начали сближаться – даже без активной связи. Сара первой послала мысленный импульс – как вопрос без слов: – А если мы просто… выключим всё? На один день. Только мы трое. Ни систем, ни имплантов, ни надзора.

Ответ Луки пришёл мгновенно, как вспышка радости: – Я за. Честно. Я почти забыл, как звучит тишина. Марко не ответил сразу. Но в его голове уже формировался план – не игра, не бунт. Настоящее решение. Выйти за пределы. – Есть одно место, – наконец сказал он, – оно не на карте. Туда почти никто не ходит. Старый биокупол, давно заброшенный. За третьим уровнем. В этот момент в их импланты пробрался новый сигнал. Не навязчивый, но странно отчётливый. Он отличался от привычных уведомлений – в нём не было приветствия, не было «тональности». Просто фраза: «Зафиксирована нестабильность ментального кластера. Инициирована фоновая адаптация.» Мысль обожгла троих одновременно. Как вспышка. Без слов они поняли: их уже заметили.

Хотя дни и не были скучными, всё происходящее казалось повторяющимся.

Сара никак не могла избавиться от ощущения пустоты. А вдруг это всё – вовсе не настоящая жизнь? – думала она.

А что если технологии отнимают у нас самое важное? В самом сердце Флоренции, среди зеркальных фасадов и мягко пульсирующих потоков дополненной реальности, трое друзей – Сара, Марко и Лука – шли, будто размытая тень старого времени, чуждая этим идеально отлаженным улицам. Они чувствовали всё сильнее: между тем, что их окружает, и тем, о чём они когда-то читали в книгах или видели в старых фильмах, лежала глубокая, почти непреодолимая пропасть. Когда Марко упомянул о месте за третьим уровнем, они не колебались. Всё внутри подсказывало: если и есть шанс выбраться из замкнутого кольца навязанной реальности – он там. Они шли пешком – специально отключив гравитакси и даже подавив навигационные подсказки. Впервые за долгое время они позволили себе немного заблудиться. По пути цифровые проекции сменялись всё реже, стены становились шероховатыми, асфальт под ногами – неровным. Район был заброшен, обветшалый, забытый системой, как ошибка в идеально написанном коде. На одном из закоулков, где старая улица терялась в тени разрушенного жилого модуля, они увидели бар. Почти неосвещённый, без голограмм, без вывесок. Просто дверь. Настоящая. Внутри было тихо. Ни импульсных столов, ни проекций. Только слабый запах кофе и тёплый свет. У дальней стойки сидел пожилой мужчина. Он медленно потягивал кофе из чашки – фарфоровой, с трещинкой по краю. Его глаза были полны воспоминаний, а руки слегка дрожали, будто каждое движение вытягивало из него нити прошлого, которое он так отчаянно старался удержать. Они замерли у входа. – Это… – прошептала Сара, – это место не на карте.

Мужчина поднял глаза. Их взгляды встретились. – Редко кто находит дорогу сюда, – сказал он. Голос был хрипловатым, но живым, и в нём было что-то, чего они давно не слышали: человечность. Лука смотрел на него с любопытством – мужчина выглядел неряшливо, с белыми, слегка взъерошенными волосами, одетый в поношенный плащ, который явно пережил не одно десятилетие. – Эй, здравствуйте, – сказал Лука, подходя ближе. – У вас вид, как будто вы из другой эпохи. Мужчина улыбнулся. Улыбка была усталой, но тёплой, словно воспоминание, которое он носил в себе слишком долго. – Дело не только во внешности, – ответил он спокойным, глубоким голосом. – Я действительно из другой эпохи. Сара подошла ближе, её настороженность сменилась интересом. Что-то в его голосе звучало иначе – безмятежно, но с болью. – Что вы имеете в виду? – спросила она, чувствуя, что в этом человеке скрывается что-то необычное, почти забытое. Мужчина медленно перевёл взгляд с одного на другого. Он словно взвешивал их внутренне, считывал не внешность – мысли, намерения. Некоторое время он молчал. В баре повисла тишина, нарушаемая только лёгким потрескиванием кофемашины и слабым шумом улицы за дверью. – Вы, ребята, живёте в идеальном мире, – сказал он наконец. – Но этот мир – иллюзия. Вы так тесно связаны со всем и со всеми, что даже не замечаете, как потеряли нечто фундаментальное. Сара и её друзья переглянулись – не потому что не поняли, а потому что слишком хорошо почувствовали смысл его слов. – Что вы хотите этим сказать? – спросил Марко, опершись о стойку, глядя мужчине прямо в глаза. Мужчина тяжело вздохнул. Взгляд его стал рассеянным, почти болезненно задумчивым. Он поставил чашку, обвёл взглядом комнату, как будто проверял, осталась ли в этом мире тишина. И наконец, медленно заговорил. – Я родился в 1960 году, – начал мужчина, медленно, будто каждое слово вытекало из боли. – Когда мне было два, случилась трагедия, навсегда изменившая мою семью. Моя мать потеряла ребёнка. Его… у неё отняли. Он сделал паузу. Тишина сгустилась. – Её мир рухнул. Она не справилась с болью. В 1971 году она… решила уйти. Из жизни. Ребята застыли в молчании, словно в помещении стало холоднее. – Но… при чём здесь вы? – с трудом спросила Сара, чувствуя, как где-то в груди разрастается странная тяжесть. – Эта женщина… моя мать, – продолжил он, глядя в пол. – Думала, что всё потеряно. Что для неё не осталось ничего. Но судьба распорядилась иначе. Я выжил. Он поднял глаза – в них дрожала не слеза, а воспоминание, прожитое слишком остро. – Моя мать, женщина, которая любила меня… она так и не узнала, что я жив. Если бы у неё была хоть тень надежды… если бы она знала – возможно, она не сделала бы этот шаг. Он замолчал. В кафе было слышно, как тикают настоящие, механические часы. – Вот почему я попрошу вас об одном, – сказал он наконец. Ребята смотрели на него напряжённо. Они ещё не понимали до конца, куда он ведёт, но чувствовали – за этим стоит нечто важное. – Найдите мою мать, – произнёс он. – Скажите ей, что я выжил. Что моя жизнь состоялась. Что она не зря боролась. Скажите ей, что никогда не поздно надеяться. – Но… – Марко растерялся. – Как мы можем найти человека, который, по идее, давно умер? Мужчина кивнул, как будто ожидал этот вопрос. – Я не прошу вас путешествовать в будущее, – произнёс он тихо. – Я прошу вас вернуться в прошлое. Тишина стала оглушающей. – Я хочу, чтобы вы отправились в 1970 год. В моё детство. В город Фазано, на юге Италии. Там жила она. Если вы сможете поговорить с ней, сказать, что я жив – возможно, она найдёт в себе силы жить. Сара и её друзья не сразу нашли слова. Им казалось, что кто-то только что раздвинул границы реальности, за которыми начиналось нечто гораздо большее. – Но как мы это сделаем? – наконец прошептала Сара. – Мы ведь… не можем просто взять и… вернуться? Мужчина улыбнулся. На этот раз – мягко, по-доброму. – Я могу помочь вам. Но предупреждаю: это будет нелегко. Это не просто путешествие во времени. Это – путешествие в человеческую душу. В боль, в любовь, в надежду. Он встал. Его чашка осталась на стойке, наполовину полной.

– Найдите мою мать. Найдите то, что она потеряла. И, может быть… вы найдёте что-то и для себя. Мужчина медленно протянул руку к своей сумке, стоящей рядом, и достал из неё небольшой чёрный футляр. Он открыл его, и внутри блеснули три тонких браслета – из матового металла, похожего на титан, но с мягким внутренним свечением. – Это не украшения, – произнёс он, глядя на каждого из них по очереди. – Это ваш путь назад. Он протянул браслеты друзьям. – Пока они выглядят как обычные устройства. Но в них встроен временной маяк, связанный с вашим нейроимплантом. Когда вы выполните свою миссию – браслеты активируются. Это произойдёт не сразу. Но вы почувствуете: лёгкое тепло, пульсацию… как будто само время зовёт вас домой. Это будет означать, что вы можете вернуться. Сара осторожно взяла браслет, почувствовав, как он чуть дрогнул в её ладони. Он был лёгким, почти невесомым, но в нём ощущалась странная энергия. – А если мы не справимся? – спросил Лука, не отрывая взгляда от устройства. Мужчина ненадолго замолчал. – Тогда они останутся с вами. Без активации. И вы… останетесь там. В 1970-м. Это будет ваш выбор. Или ваша судьба. Мужчина встал, его движения были медленными, но точными, словно он точно знал, куда идти. Он жестом пригласил их следовать за собой. За баром, за полузаросшей аркой, скрывалась узкая дорожка, ведущая к заброшенному участку, затерянному между стенами старых зданий. Там, среди дикого плюща и покосившихся оград, возвышался огромный камень, похожий на скалу. У его подножия зияло отверстие – словно природный грот, странно симметричный, как будто кто-то однажды создал его с особой целью. Старик остановился и повернулся к ним. Сара вдруг шагнула вперёд. – Простите, – сказала она. – Мы так и не спросили… Кто вы? Как вас зовут? Мужчина посмотрел ей прямо в глаза. В его взгляде была тишина прожитых лет, боль утрат и редкое – почти вымершее – тепло. – Моё имя Орацио, – произнёс он мягко. – Я… сын Джованны. Он сделал паузу, позволяя весу этих слов осесть в их сознании.

– В том мире, из которого вы скоро уйдёте, мне сто десять лет. Я прожил долгую жизнь. Но часть меня навсегда осталась в том далёком году – в 1970-м. И если вы сможете вернуть надежду моей матери, вы вернёте её и мне. С этими словами он подошёл к камню. Провёл рукой по воздуху перед отверстием – и в ту же секунду в глубине грота вспыхнул свет. Пространство исказилось, сверкая, будто воздух стал жидким, и в камне открылся портал – живой, сияющий, пульсирующий временем. – Входите, – сказал Орацио. – Вы окажетесь в 1970 году, в той Апулии, которую я помню. Найдите Джованну. Скажите ей, что я выжил. И… что её любовь не была напрасной. Только помните: изменять прошлое – всегда риск. Не всё вы сможете исправить. Но иногда – достаточно всего одного слова. Сара, Марко и Лука переглянулись. Никто не говорил вслух, но в каждом была та же самая мысль: они не могли отступить. Сара первой шагнула вперёд. Свет портала отразился в её глазах. За ней, немного медля, последовали Марко и Лука. Прежде чем исчезнуть в свете, Лука обернулся – и увидел, как Орацио стоял в тени, будто охранял границу двух миров. И вот – яркая вспышка. Жар, лёгкое головокружение, словно ветер пронёсся сквозь сознание. Пространство исчезло. Мир 2070 года остался позади. Они оказались в другом времени.

Глава 2: Чужие в 1970-м

Когда портал закрылся за ними почти нереальной тишиной, Сара, Марко и Лука очутились… в знакомом, но до странности чужом месте. Это всё ещё была Флоренция – та же площадь, тот же мост через Арно, те же фасады домов с вековой кладкой. Но что-то было иначе. Небо стало более плотным, почти осязаемым. Солнце пекло по-настоящему, не фильтруясь через прозрачные покрытия небоскрёбов и климатических систем. Воздух больше не был стерильным: он пах пылью, выпечкой, перегретыми булыжниками, бензином. Мимо проехала машина – настоящая, грохочущая FIAT с хромированным бампером. За ней – Vespa с парой подростков в ярких рубашках. Всё было… физическим. Материальным. – Мы всё ещё во Флоренции… – пробормотал Марко, с трудом узнавая город. – Но это не наш город. – Это их город, – сказала Сара, осматривая улицу. – 1970 год. То же место, но другое время. Смотри – ни одной антенны, ни одной панели на крышах. Они выглядели почти как местные, но только почти: их одежда – хоть и адаптированная к ретро-стилю – была слишком аккуратной, ткань слишком плотной и незнакомой для тех лет. Волосы ухожены, лица чистые, а в глазах – растерянность, которая выдавала их с головой. На соседней улице разворачивалась какая-то сцена: люди таскали световую аппаратуру, устанавливали треноги, кто-то хлопал хлопушкой. Плёнка. Это была киносъёмка. Группа артистов в костюмах 1940-х оживлённо обсуждала сцену. Рядом – режиссёр с сигаретой, машущий руками. …Они шли по узкой улочке, когда из переулка выбежал мужчина в рубашке с закатанными рукавами и с сигаретой в зубах. За его спиной виднелись свёрнутые тросы, камера на треноге и шумная группа в костюмах. – Эй! – крикнул он, подбегая ближе. – Вы кто такие? Из какой труппы? Вы странно одеты… Это какой фильм? Сара, не моргнув глазом, быстро улыбнулась: — Фантастика, – сказала она. – Фильм о будущем. Мужчина прищурился, втянул дым и кивнул с интересом: – О, ну ясно. Сейчас все снимают что-то странное. Вы, значит, не из нашей группы?

– Нет, – подключился Марко. – Мы из… американской труппы. Нас ждут в Апулии. В Фазано. – В Фазано? Серьёзно? Это ж где оливковые рощи, каменные хаты и пастухи на ослах? Прекрасное место. Вы, значит, по старинке, с натурой работаете? Сара кивнула, стараясь выглядеть уверенно. – Да, только натура. Минимум декораций. Мужчина усмехнулся, теперь уже совершенно без подозрений. – Ну, тогда удачи вам, фантасты. Хотите – я скажу, где вокзал? До Апулии путь не близкий. Но вы молодцы, что через Флоренцию идёте, город вдохновляет. Он нацарапал им схему в блокноте и объяснил дорогу до вокзала «Санта-Мария-Новелла». – У вас ещё есть шанс успеть на поезд в 10:45. Но поторопитесь. Там такие составы – как из вашего фильма, только в плохом смысле, – подмигнул он и снова скрылся в гудящей съёмочной группе. – Спасибо, – сказала Сара. – И… удачи со съёмками. – Удачи вам, американцы! – рассмеялся мужчина и вернулся к съёмочной площадке. Они двинулись по улице. На ходу обсуждали увиденное: – Нас приняли за киношников, – прошептал Лука. – Это лучше, чем быть принятыми за сумасшедших. – Или за шпионов, – добавил Марко. – Нам повезло.

Когда им объяснили, где находится вокзал, ребята направились в сторону центра города. Они прошли по узким улочкам, где пробивался утренний свет, отражаясь в витринах старомодных кафе и булочных. Вдалеке, за кипарисами, уже вырисовывался массивный фасад базилики Санта-Мария-Новелла – такой, какой она была до всех модернизаций XXII века. Сара остановилась, поражённая. – Вот она… Настоящая, – прошептала она. – Без голограмм, без навесных конструкций, без металлической рамы над куполом. В их 2070-м базилика Санта-Мария-Новелла всё ещё стояла – но уже как интерактивный музей, в котором фасад был покрыт защитным прозрачным куполом, а внутрь пускали только по записи. Фрески заменили цифровыми проекциями, и каждый шаг сопровождался комментариями ИИ. Сейчас же, в 1970 году, она стояла живая, будто немного выцветшая от времени, но настоящая. Камень её фасада тёплый от солнца, запах старой кладки и цветов из соседнего сада долетал с лёгким ветерком. Люди сидели на ступенях, кормили голубей, кто-то раскладывал газеты, и всё это было настолько настоящим, что у ребят перехватило дыхание. Справа от базилики – вокзал Santa Maria Novella, оживлённый, строгий, с широкой лестницей, по которой шли спешащие люди с чемоданами, сумками, даже деревянными ящиками. Они вошли внутрь, удивляясь отсутствию экранов и автоматов. Вместо них – большие механические табло с переворачивающимися буквами, запах кофе из старого бара, приглушённый гул голосов и шагов. У кассы им вежливо объяснили маршрут: Флоренция → Рим → Бари → Фазано. Всё было вполне выполнимо, но занимало целый день. – До Рима первый экспресс уходит через десять минут, – сказал кассир. – Платформа 4. Успеете, если побежите.

Вагоны были тяжёлые, металлические, с деревянными сиденьями и полками. Люди сновали по коридору – у кого корзинки с фруктами, у кого чемоданы, у кого – дети. Мужчины в костюмах с помятыми галстуками, женщины с пышными прическами, некоторые – в платках, словно только что с рынка. Проводник в строгой униформе с золотыми пуговицами проверил их билеты, бросив странный взгляд на одежду ребят. Сара, Марко и Лука выглядели слишком «театрально» для 70-х – в удобной, но явно нестандартной одежде. Но слово «кино» уже объясняло многое. Они заняли места у окна. Стук колёс заглушил разговоры, и поезд поехал. Марко прислушивался к скрипу вагонов, будто впервые слышал звук, не сгенерированный динамиком. Лука наблюдал за пожилой парой напротив – они спорили громко и одновременно нежно. Он никогда раньше не видел настоящую бытовую ссору без драматизации, без фильтра. А Сара уставилась в окно. За стеклом проносились зелёные поля, холмы с виноградниками, старые тракторы, фермеры, махавшие поезду. Всё было неприглаженным, неструктурированным, настоящим. – Так вот как жили наши предки… – сказала Сара, словно сама себе. – Ты говорила, твоя прабабушка была из Апулии? – спросил Лука, не отрывая взгляда от пейзажа. Сара кивнула. – Да. Кажется, из какого-то прибрежного городка. Родила двоих детей, потом перебрались в Тоскану. А почему? Лука усмехнулся: – Потому что мой прадед – тоже из Апулии. Интересно, как много людей в 2070 году думают, что их корни отсюда? Марко рассмеялся: – Похоже, это путешествие – не только ради Джованны. Они замолчали. За окном тянулась Италия 1970-х – немного запылённая, шумная, яркая и настоящая. Они действительно оказались в круговороте жизни – нерациональной, неуправляемой, но живой. А впереди – Рим. Поезд до Рима прибыл с характерным скрипом тормозов и резким вздохом пара, оставляя после себя запах железа и пыли. Сара, Лука и Марко сошли на перрон вокзала Термини – главного транспортного узла Италии. Они сразу оказались в гуле настоящей жизни: громкоговорители объявляли поезда на север и юг страны, спешащие люди в летней одежде толкались, волокли сумки, окликали такси. Солнце било в стеклянный фасад вокзала, освещая зал с расписаниями и старомодными кассами, за которыми скучали кассиры. Марко посмотрел на часы – до их поезда на Бари оставалось чуть больше двух часов. – Можем немного осмотреться? – предложил он. – Мы же в Риме. Настоящем, шумном, жарком Риме семидесятых. Рядом на стоянке туристических автобусов гид в белоснежной рубашке собирал группу.

– Пожалуйста, не забывайте свои билеты! – громко говорил он по-английски. – Мы направляемся к Колизею, у нас часовая экскурсия и возвращение сюда же, ко входу вокзала, через два часа. Автобус был полон иностранцев – пара японцев с камерами на шее, шумные американцы в ярких рубашках, француженка с платком в горошек, семейная пара с тремя детьми. Все заходили один за другим, протягивая билеты. – Если мы просто встанем в конец очереди… – шепнул Лука. Сара с Марко переглянулись. Решение пришло быстро. Они опустили головы, стараясь выглядеть как можно тише и обыденнее, и встали в конец. Гид мельком посмотрел на них, но ничего не сказал. Спустя минуту они уже сидели на заднем ряду автобуса, стараясь не пересекаться взглядами с экскурсоводом. Автобус ехал по старым улицам Рима – повсюду черепичные крыши, бельё, развешенное на балконах, и дети, играющие мячом прямо на тротуаре. Когда впереди показалась громадная арена Колизея, сердце у ребят сжалось. – Вот он, – выдохнула Сара. – Без дронов, без лазерных проекций, без обрамляющей капсулы времени, как в нашем веке…

В 2070 году Колизей выглядел как заботливо законсервированный музей. Над его куполообразной конструкцией возвышалась защитная оболочка из смарт-стекла, внутрь пускали по записи, и всё внутри было дополнено голограммами гладиаторов, цифровыми турами и проекциями публики. А здесь… здесь пахло пылью, камнем и солнцем. Туристы фотографировались у арок, кто-то рисовал скетчи, продавцы сувениров протягивали бутылки воды и открытки. Сам монумент был немного обветшавшим, но этим он и был прекрасен – честным, неприкрытым. Гид рассказывал об истории арены, но ребята почти не слушали – они впитывали атмосферу: звук шагов по каменным плитам, гам людских голосов, тёплый ветер, который обдувал старые стены. Лука прикоснулся к колонне и вдруг ощутил, как будто время исчезло, оставив только настоящее. – Никогда не думал, что древность может быть такой… живой, – сказал он. – Она настоящая, потому что здесь нет интерфейсов, – ответила Сара. – Только мы и камень. Сколько всего он слышал. Они старались не приближаться к гиду, держались в стороне от основной группы. Они были вне времени, чужие – но впитывали каждую деталь как дети, попавшие в сказку. Как и обещал гид, автобус вернулся ровно через два часа. Туристы начали выходить один за другим. Сара, Лука и Марко снова последними прошли к выходу, и никто их не остановил. Они снова оказались перед зданием вокзала Термини, оглушённые пыльным солнцем, щебетом голосов и гулом приближающихся поездов. – Это было… настоящее приключение, – сказал Марко. – И это только середина пути. Их поезд на Bari Centrale уже стоял на платформе. Длинный состав с вагонами второго класса, снова со скрипучими сиденьями, запахом железа и горячего пластика, впускал пассажиров. Впереди – ещё шесть часов пути через юг Италии.

Поезд Roma Termini → Bari Centrale тронулся во второй половине дня, когда солнце уже начинало медленно опускаться к горизонту, окрашивая небо в золотисто-оранжевые тона. Ребята устроились у окна вагона второго класса – древнего, тёплого, пахнущего старым деревом и металлом. Внутри всё выглядело аутентично до каждой детали: потёртые сиденья, натёртые до блеска ручки на окнах, вентиляторы под потолком, которые гудели лениво, почти бессмысленно в жаре июля.

Маршрут поезда пролегал по центральной оси полуострова, и вскоре они покинули Лацио, проезжая поля, холмы и небольшие фермерские поселения. Потом начались пейзажи Абруццо и Молизе: оливковые рощи, стада овец, старушки в чёрных платьях, сидящие на скамейках у домов, дети, гоняющие мяч прямо у путей. Всё было настолько живым, что казалось театральной декорацией, но это была настоящая, простая Италия 70-х. Сара смотрела в окно и едва сдерживала эмоции: – Мы будто листаем семейный альбом, но внутри него, – прошептала она. – Бабушка рассказывала, что ее отец родом с юга… Я тогда не придавала значения. Лука обернулся: – Мой тоже. Представляешь? Моя семья тоже из Апулии. Может, наши предки играли вместе где-нибудь в Фазано? – Или уже спорили на рыночной площади, – усмехнулся Марко.

С каждой станцией, по мере продвижения на юг, в поезде становилось всё громче и жарче. Люди заходили с огромными котомками, корзинами, сумками, отовсюду пахло домашним сыром, хлебом, виноградом. Кто-то вытаскивал термосы с кофе, кто-то предлагал соседям сушёные помидоры или хлебцы. – Кто вы такие? – в какой-то момент спросила пожилая женщина с загорелым лицом и золотыми серёжками. Она пристально смотрела на ярко одетую Сару и стильного Марко с прической явно не из этой эпохи. – Мы… э-э… артисты, – попытался объяснить Марко, спеша придать голосу непринуждённости. – Из Америки. Снимаем фильм. Фантастику. Женщина округлила глаза и перекрестилась: – Фантастика? Мадонна миа… Я думала, вы просто оделись как сумасшедшие на праздник. – Нет-нет, мы мирные, – добавил Лука, – просто костюмы. Всё по сценарию! – А, ну тогда ладно, – махнула рукой женщина. – А то я уже хотела вас сдать карабиньерам. Не дай Бог, секта какая. За спиной зашептались. Один мальчик лет восьми начал подражать походке Марко, вызвав смех целого купе. Потом он попытался повторить «американский акцент», пародируя слова на смеси итальянского и голливудского: – Ай эм фром фью-ча! – прокричал он и поднял руки, как будто стрелял лазерами. – Надо будет прикупить что-то попроще в Фазано, – пробормотал Марко, вытирая пот. – Мы тут как три голограммы с другой планеты.

Когда поезд начал медленно замедляться, за окнами уже виднелись прибрежные пейзажи: голубое море, тонкие кипарисы, лодки у горизонта. Бари – крупный город на Адриатике – встречал их уже вечерним светом, прохладнее, но всё ещё живым. Сара вытянулась, разминая ноги: – Это путешествие уже изменило нас. И мы ещё даже не добрались до главного. – А самое интересное впереди, – ответил Лука. Когда поезд замедлил ход, подходя к станции Bari Centrale, трое друзей, погружённые в шум, движение и запахи старой Италии, вдруг почувствовали нечто странное – и одновременно ошеломляющее. Сара первой это заметила. – Подождите… – сказала она, оглядываясь на ребят. – Вы… вы слышите мои мысли? Лука покачал головой, нахмурившись: – Нет. Ничего. Совсем тишина. Марко резко выпрямился, как будто кто-то щёлкнул у него в голове: – Точно! Мы не подключены. Телепатия не работает! Несколько секунд они просто смотрели друг на друга в изумлении, и вдруг словно волна освобождения пронеслась сквозь их сознание. Отсутствие постоянного внутреннего шума, фоновых сигналов, импульсов, сканирования мыслей – всё исчезло. Впервые в жизни их головы были по-настоящему их собственными. – Мой бог… – прошептала Сара, и в её глазах блеснули слёзы. – Это… тишина. Это… тишина в голове! – Я могу подумать… и никто этого не услышит, – сказал Лука, чуть не рассмеявшись. – Я могу думать что угодно. Даже глупости. Даже без цензуры. Марко прижал руку к груди: – Я чувствую… себя человеком. Не схемой. Не частью потока. Настоящим. Голым, живым, уязвимым – и свободным. Они переглянулись, и их глаза засветились. Смех прорвался наружу, лёгкий, искренний. Неотфильтрованный. – Давайте просто крикнем! – вдруг выпалила Сара. – Просто… просто потому что можем! Они выбежали на пустынный кусок платформы, и одновременно закричали в вечернее небо – не от страха, а от восторга. Слова не имели значения. Это был выплеск радости, как будто их выдернули из невидимой клетки и они снова почувствовали себя живыми. – Мы можем говорить вслух! – смеялась Сара. – Всё, что думаем! Без последствий, без фильтров, без наблюдающих! – Даже вот так! – подхватил Лука. – Я СЕГОДНЯ СЧАСТЛИВ! – прокричал он на весь вокзал, и рядом кто-то обернулся с удивлением. Марко рассмеялся и повернулся к ним: – Вы понимаете, да? Эта миссия… она уже меняет нас. И мы только начали. Они замолчали, но тишина теперь была другой. Она не пугала. Она была свободой. У каждого из них – наконец – появилось пространство внутри, не занятое чужими мыслями. И поезд на Фазано уже ждал.

Они пересели на третий поезд – старенький региональный состав с облезлой синей краской и скрипучими дверями, которые приходилось открывать вручную. Вагоны были душными, сиденья жёсткими, вентиляции почти не ощущалось, но это уже не имело значения. Настроение ребят было почти эйфорическим. Открытие, что они освободились от постоянного телепатического фона, словно сбросило с них тяжёлую невидимую пелену. Мир вокруг стал ярче, звуки – живее, запахи – насыщеннее. – Слушайте, – усмехнулся Марко, – этот вагон точно старше нас на сто лет. Но в нём… как будто душа есть, правда? – Да, – кивнула Сара, глядя в окно, за которым мелькали пыльные поля, каменные домики и оливковые рощи. – И всё не такое стерильное, как у нас. Оно… настоящее. Пассажиры переглядывались. На незнакомцев – особенно так странно одетых – невозможно было не обратить внимания. Пожилые мужчины с кепками и чётками, женщины с узелками и корзинками, молодёжь с радиоприёмниками. Они смотрели, кто-то шептался, кто-то просто удивлённо разглядывал. Наконец одна женщина, крепкая и бойкая, решилась: – Ma voi… non siete italiani, vero? (Вы ведь не итальянцы, правда?) Лука улыбнулся самым дружелюбным образом: – No, signora! Siamo americani! (Нет, синьора! Мы американцы!) – Attori? (Актёры?) – прищурилась она с интересом. – Sì! – радостно сказал Марко. – Facciamo un film… di fantascienza! (Снимаем фильм… фантастику!) В вагоне раздался оживлённый гул, люди переглядывались, кто-то улыбнулся, кто-то покачал головой. Несколько подростков заинтересованно переговаривались и даже подошли ближе, расспрашивая о Голливуде и кино. Ребята уже не чувствовали себя чужими. Им стало весело, даже комфортно. Они легко поддерживали разговор, придумывали детали съёмок, описывали несуществующих режиссёров, и чувствовали, как легко льётся речь – без оглядки, без контроля, без внутреннего сканирования. Сара засмеялась, поправляя волосы: – Представляете, если мы реально здесь задержимся, нам придётся учиться ходить с корзинками и варить пасту на газу. – А главное – говорить вслух, – добавил Лука, – и следить за выражением лица. Представляете? Эмоции, мимика, голос – всё снова имеет значение. Марко усмехнулся: – Нам бы одежду только сменить. А то мы как марсиане на фермерском рынке. В Фазано точно надо что-то придумать. Поезд стучал колёсами по рельсам, ветер гулял по вагону сквозь приоткрытые окна. Простая, но живая Италия 70-х проносилась за окнами: овцы у дороги, вывешенное на балконах бельё, дети, гоняющиеся за мячом, запах полей, дымок от дровяных печей. Солнце уже клонилось к закату, когда голос проводника объявил: – Prossima fermata: Fasano! Ребята замерли. Вот он – конечный пункт их долгого, полного открытий пути. Фазано. Маленький город, в котором когда-то жила женщина по имени Джованна. Мать Орацио. Теперь их ждало настоящее испытание.

Глава 3: След Джованны

Вокзал Фазано был крошечным – словно игрушечный домик на краю времени. Когда Сара, Марко и Лука ступили на перрон, жаркое южное солнце ударило им в лицо, а из открытых окон станционного здания доносился запах кофе и пыли. Вокруг царила медленная, тягучая суета – не такая, как в шумной, синтетической Флоренции будущего. Всё здесь было слишком настоящим. На выходе их сразу окружили. Дети с загорелыми лицами и растрёпанными волосами с интересом показывали на них пальцами, перешёптывались. Их одежда, походка, даже выражения лиц – всё казалось местным внеземным. Мимо проезжал мотороллер, оставляя за собой шлейф дыма и запаха бензина. Где-то рядом лаяли собаки. Над узкими улочками тянулись шнуры с развешанным бельём: белоснежные простыни, пёстрые наволочки, рубашки, покачивающиеся на ветру. Из открытых окон доносился запах выпечки, а где-то жарили перец или тушили мясо с луком. От каждого порыва ветерка веяло жизнью. – Кто вы такие? Туристы с луны? – раздался голос из толпы.

Перед ними стоял согбенный старик с глазами, в которых играло озорство.

Толпа рассмеялась. Один из мальчиков дерзко тронул Луку за рубашку, будто хотел убедиться, что тот не голограмма. Сара сделала шаг вперёд, собравшись с мыслями: – Мы… артисты из Америки. Мы потеряли свою труппу. Приехали снимать фильм. Фантастику. – Фантастику? – переспросил старик с искренним недоумением, как будто Сара предложила ему поужинать на Марсе. – Это как? Из толпы вышел мужчина помоложе, с русыми гладкими волосами, в белой рубашке с расстёгнутым воротом и сигаретой за ухом. – Паскуаль, ну подожди ты. Сказали же – артисты из Америки! Потерялись. Я им помогу. – Ой, ты, Вито, конечно, всё понимаешь! Может, и в Америке был? – фыркнул старик. Толпа вновь разразилась смехом. Вито подошёл к ребятам с выражением лёгкой иронии и снисходительной заботы. – Не обращайте внимания на этих невежд. Рассказывайте, в чём проблема. Я помогу. Если надо – провожу. Ребятам не оставалось ничего, кроме как довериться ему. – Наша группа ещё не прибыла, – сказала Сара, – но мы хотели бы осмотреть местность. Выбрать… ну, локации для съёмок. – Ло-ка-ция? – переспросил Вито, будто пробуя слово на вкус. – Что это ещё за «локация» такая? Сара слегка смутилась и тут же поправилась: – Местность. Красивые места. Пейзажи, где можно снимать кино. – А-а! Ну так бы сразу и сказала! – рассмеялся Вито. – О, у нас тут – чего хочешь! Скалы, море, старые фермы, церкви, оливковые рощи… красота такая, что сам Бог бы снимал кино! Он повернулся к людям и заговорил быстро на диалекте. Те кивали. Старики переглядывались, кто-то сделал знак рукой. И тут из толпы вышла пожилая женщина в переднике и с серьёзным лицом. – Ой, дети, пойдёмте, я угощу вас с дороги. Дом её оказался буквально в двух шагах. Дверь была распахнута, вместо неё висела лёгкая шторка, покачивающаяся на сквозняке. Женщина быстро скрылась внутри – и уже через минуту вернулась с подносом. На нём стояли три чашки с маленькими порциями крепкого, почти чёрного кофе и тёплая, только что вынутая из духовки фокачча. От неё шёл обволакивающий аромат – хлеб, оливковое масло, розмарин, соль… – Фокачча – сказала женщина с гордостью. Она видела, что для них это было впервые. Сара взяла кусок. Он был хрустящим снаружи и удивительно мягким внутри. Первый же укус остановил дыхание. Это был вкус, которого не существовало в их времени. Без заменителей, без искусственного усилителя аромата, без цифровой имитации. Настоящий. – Боже… – прошептала она. – Это… – Лука не закончил. Он просто кивнул и закрыл глаза, наслаждаясь. – М-м-м… – промычал Марко, уже во втором куске. Со всех сторон к ним начали подходить соседки. Одна вынесла таралли – хрустящие крендельки. Другая – корзинку с миндальными сладостями. Каждый нёс что-то – будто встречали родных с фронта. – Попробуйте это! —

– Это моя бабушка делала! —

– Вот это мы едим на Пасху! Ребята уже не могли отказываться. Их тарелки заполнялись быстрее, чем они успевали есть. С балконов выглядывали женщины, переговариваясь между собой. Кто-то выкрикнул: – Эй, американцы, вам нравится Фазано? – О, да! – крикнул Марко, жуя. – Это… это как сон! Вито улыбнулся: – Такого вы нигде не отведаете. Средиземноморская кухня – она самая вкусная на планете. Пища для тела и для души. Для ребят это был второй шок – после телепатии. Здесь еда имела вкус, люди – запах, а улицы – шум и жару. Здесь всё было слишком реальным. Слишком живым. И в этой живой реальности, за чашкой настоящего кофе и под шепот деревьев, они сделали первый шаг к Джованне – и к себе настоящим. Пока ребята ели, сидя в тени невысокого дома с открытыми окнами, откуда доносился аромат томатов и свежего хлеба, Сара решила не терять времени. Она аккуратно повернулась к женщине, что первой их угостила, и с вежливой улыбкой спросила: – Простите, синьора… вы не знаете женщину по имени Джованна? Когда-то она была подругой моей матери. С тех пор прошло много лет, но мне интересно, как у неё дела. Женщина, удивлённая вопросом, посмотрела на Сару поверх очков: – Джованна? Милая, у нас полдеревни – Джованны. Какая именно?

Сара задумалась на миг. Она понимала, как важно быть осторожной, но время поджимало. Она выбрала правду – частичную, но честную: – Ей около тридцати пяти… может, чуть больше. У неё был сын, родился в 1960 году… потом он пропал. Как только она произнесла эти слова, будто выключили звук. Разговоры вокруг затихли. Кто-то застыл с чашкой в руке, кто-то перестал жевать. Лица людей потемнели, в глазах промелькнула настороженность и боль. Атмосфера сгущалась, словно Сара коснулась чего-то запретного. Пожилой мужчина с загорелым лицом и пронзительными глазами наконец заговорил: – Джованна… да. Мы её знаем. Бедняжка потеряла сына… был ещё почти младенцем. Это была настоящая трагедия. Много слёз, много разговоров. Потом она… исчезла из жизни деревни. Ушла на Сельва ди Фазано, в те дома у леса. Замкнулась. Ни с кем почти не говорит. Редко выходит… только иногда на базар, за хлебом или оливками. И всё. Женщины вокруг качали головами, вздыхая с сочувствием. Слово «страдает» прозвучало несколько раз – и в нём чувствовалась тёплая боль, настоящая народная жалость. – А вы, простите… – вмешалась другая, более настороженная женщина. – Вы сказали, что вы из Америки? У Джованны есть друзья в Америке? Сара почувствовала, как за спиной у неё чуть напряглись Марко и Лука. Но тут же взяла себя в руки и мягко, искренне улыбнулась: – Нет, нет. Моя мама из Флоренции. Когда-то, лет десять назад, она приезжала сюда, и они с Джованной познакомились. Потом потеряли связь… письма без ответа. Я теперь понимаю, почему. Это прозвучало достаточно просто, чтобы вызвать доверие, и достаточно лично, чтобы никто не усомнился. Женщины переглянулись, и уже без подозрения, а с искренним участием одна из них положила руку на плечо Сары. – Конечно… бедная Джованна. Если бы вы только знали, сколько она плакала. Она… хрупкая теперь. Но добрая. И тут вперёд вышел Вито. Словно знал, что пришёл его момент: – Конечно, конечно, я вас отвезу. Лично. В Сельву не так уж и далеко. На моей «500-ке» доедем быстро. Только сначала передохните немного, поешьте. Здесь у нас спешат только мухи и политики. Все засмеялись, снова легко, по-домашнему. Напряжение спало. Женщины закивали: да, да, пусть Вито отвезёт. И пусть передадут Джованне, что никто её не забыл. Что её помнят. Что, может, теперь у неё снова появится кто-то рядом. Ребята переглянулись. Они не ожидали, что выйдут на след Джованны в первый же день. И уж точно не ждали такой душевной, почти обыденной доброты. Их сердца наполнялись тихой благодарностью – к этим людям, к судьбе, к возможности исполнить то, ради чего они пришли в этот мир.

А где-то в глубине души начинало шевелиться новое чувство: может, это путешествие изменит не только Джованну… но и их самих.

– Завтра будет концерт в Сельве-ди-Фазано, – сказала женщина с улыбкой. – Музыка, танцы под пиццику… будет большой праздник. Вы обязательно должны прийти! Ребята обменялись тревожными взглядами. Времени у них почти не было, но они не могли показаться невежливыми. Поэтому они приняли приглашение, пообещав прийти. – Хорошо, увидимся на празднике, – сказала Сара, вставая с натянутой улыбкой. – Но сейчас нам правда нужно идти. Вито предложил отвезти их в Сельву-ди-Фазано, но с небольшим сюрпризом. Он собирался ехать на своей машине, которая оказалась вовсе не тем, чего ожидали ребята. Когда они подошли к ней, все трое застопорились. Это была не современная машина, а старая, крошечная машинка с мотором, который казался слишком древним, чтобы выдержать поездку. – Вы умеете её водить? – спросил Лука, глядя на машину с широко раскрытыми глазами. – Привыкли к своим «Мерседесам», да? – рассмеялся Вито, глядя на них с весельем. – А вот это – настоящая машина! Приготовьтесь услышать настоящий звук! Когда Вито завёл двигатель, воздух наполнился скрипом, за которым последовал рёв, похожий на рычание зверя. Ребята вцепились в сиденья, пока машина тряслась и двигалась рывками, распространяя в воздухе запах бензина и старой кожи. В машине попахивало рыбой… ребята невольно закрыли носы… – «Мерседес»? – переспросил Марко, глядя на мужчину с удивлением. – Что это вообще такое? – Ах, забудьте! Нам нужно забраться в гору! – отозвался Вито, пока машина с трудом ехала по дороге.

Когда «Fiat 500» с хрипом и рычанием дополз до вершины холма, а потом окончательно выдохся перед белыми домиками Сельвы-ди-Фазано, ребята открыли двери и словно вывалились наружу – потрясённые, пыльные, с трясущимися от вибрации коленями. Но тут же они застыли. Перед ними раскрылась картина, будто вышедшая из старинной акварели. Солнечные лучи мягко ложились на крыши крошечных трулли – домиков с конусами из белого камня, словно из детской сказки. Они выглядели неправдоподобно – слишком чистыми, слишком круглыми, слишком… живыми. Склоны холмов были покрыты густыми сосновыми лесами, а в просветах между деревьями вспыхивали лужайки, усыпанные цветами всех оттенков – алые маки, фиолетовые васильки, жёлтые маргаритки, и целые кусты душистой лаванды. Лепестки колыхались на лёгком ветру, и казалось, будто земля сама дышит. Сара остановилась, не в силах сделать ни шагу. Она стояла, словно заворожённая, с распахнутыми глазами, в которых отражалось всё это буйство цвета и жизни. Она наклонилась к цветущему кусту, провела пальцами по бархатным лепесткам, осторожно вдохнула – и в этот момент что-то внутри неё защемило. Воздух был пряным, насыщенным и каким-то глубоким, он обволакивал, успокаивал, напоминал о чём-то очень далёком… о том, чего, быть может, уже никогда не вернуть. – Они… настоящие, – прошептала она, не веря. Вито, стоявший с гордым видом у машины, нахмурился: – А какими же они должны быть, scusa? Сара обернулась, поймала его взгляд и застыла. Что она могла ответить? Что в 2070 году цветы – это код, голограмма, отдушка из баллончика? Что «аромат» – это опция в устройстве? Что она, двадцатилетняя девушка, видит настоящие, живые цветы – впервые в жизни? Она хотела бы сказать ему правду, но на помощь снова пришёл Лука: – Она… видела такие только в кино. Американском. Вито фыркнул, но не злобно – с видом знатока, который многое повидал, хотя и не выезжал дальше Бари. – В кино… ну конечно! У них там в Америке, говорят, всё фальшивое. Даже деревья на батарейках! А у нас? – он сделал широкий жест рукой, будто обнимал всю Сельву. – У нас всё настоящее. Цветы – настоящие! Пахнут! Пчёлы над ними кружат! Мухи кусают, как надо. И хлеб из печи, а не из коробки. А воздух? Попробуй в Америке дышать вот так! – он демонстративно втянул в себя грудью воздух, громко, театрально. Соседка, стоявшая у ворот с корзиной в руках, засмеялась: – Вито, ты сам никогда в Америке не был! Что ты там знаешь? – А зачем мне ехать, если все американцы сами ко мне приезжают?! – с пафосом ответил он, и в глазах его засверкала гордость. – Видишь, какие редкие цветы у нас? Даже у них таких нет. Всё – пластмасса. А у нас – земля, солнце и труд. Он наклонился к кусту розмарина, сорвал веточку, протянул Саре: – На, понюхай. Это не духи, синьорина. Это память. Запах бабушки, обеда, лета. Сара взяла веточку, и снова у неё защипало в глазах. От неожиданности. От глубины простоты. От правды. Вито между тем уже мысленно выступал на местной площади:

«Вы знаете, в Америке – цветов нет! Все пластмассовые. Все как игрушки. А у нас – смотри, нюхай, трогай. Даже американе удивляются! Она стояла и гладила петунию, как будто это космический зверёк!» Он ухмылялся, строя в голове речь для соседей, как бы ненароком вставить, что он теперь эксперт по Америке.

А ребята, и правда, стояли как пришельцы с другой планеты – с планеты без запахов, без пчёл, без грязи под ногтями. Их мир был стерилен. Этот – живой. Вонючий. Цветущий. Грубый. Настоящий. И в этот момент, стоя на обочине сельской дороги, в окружении сосен и цветов, они поняли: миссия – миссией. Но им самим нужно было вернуться к жизни. Почувствовать землю. Почувствовать воздух. И быть людьми – прежде чем снова стать посланниками будущего. Дом Джованны находился на окраине Сельвы, утопая в зелени и тишине. Он стоял в стороне от дороги, окружённый садом с фруктовыми деревьями, цветами и старыми виноградными лозами, охватывающими старинную каменную ограду. За деревьями виднелись белые купола трулло, как будто вырастающие прямо из земли. Когда Вито с ребятами подошёл к калитке, во дворе показалась женщина. Она подметала террасу, не спеша, с той особой внимательностью, с какой делают простые вещи, живя в одиночестве. Волосы её были убраны в пучок, движения – точны, спокойны. В этом было что-то очень настоящее, земное. Услышав шаги, она обернулась. – Вито? – спросила она, прищурившись от солнца. – Это ты? – Конечно, я! – воскликнул он с привычной самоуверенной улыбкой. – И я не один! Привёл к тебе гостей – очень важных! Артисты из самой Америки! Женщина вытерла руки о фартук, подошла ближе и с интересом оглядела троицу. Их одежда, лица, выражения – всё в них казалось ей странным, нездешним. – Американцы? Артисты? – переспросила она с лёгким недоверием. – Да-да! – подтвердил Вито с важностью. – Они снимают фильм, фантастику. И возможно – здесь, у нас! В Сельве! Джованна качнула головой, не скрывая удивления, но без враждебности. В её взгляде была та простая, осторожная доброжелательность, с которой встречают чужаков в маленьких городках. – Ну что ж… – сказала она после паузы. – Проходите. У нас всё по-простому, но с душой. Угощу вас миндальным напитком, у меня как раз остался холодный. И фрукты собрала с утра. Она открыла калитку, и ребята, немного растерянные, но тронутые её гостеприимством, прошли за ней во двор. Воздух здесь был прохладнее, насыщен ароматами трав, инжира и старого камня, согретого солнцем. На столике под навесом из лоз лежали плоды – абрикосы, дыня, виноград – всё казалось слишком ярким, слишком вкусным, чтобы быть настоящим. Сара провела ладонью по листьям винограда – они были липкие от солнца. Всё вокруг будто дышало медленным, спокойным временем. – Присаживайтесь, – сказала Джованна. – Сейчас принесу миндальный сироп. Его у нас любят в жару. Она скрылась в доме, а Вито, довольный, что произвёл впечатление, уселся рядом, глядя, как ребята оглядываются по сторонам с настоящим удивлением. – Ну, что я вам говорил? У нас здесь – как в кино! Только лучше.

Ребята нервно переглянулись. Они наконец-то оказались у цели – в доме Джованны, той самой женщины, которую им предстояло спасти. Но как заговорить с ней? Как донести до неё то, что даже им самим казалось невозможным? Они устроились за деревянным столом во дворе, под тенью виноградной лозы. Сара старалась выглядеть спокойно, хотя сердце стучало как барабан. Джованна поставила на стол бокалы с холодным миндальным сиропом, рядом положила дольку дыни, и, казалось, ничего необычного не происходило. Но напряжение в воздухе нарастало. Вдруг с улицы послышался крик: – Вито! Вито-о-о! Какой-то мужчина о чём-то громко спорил у калитки, и Вито, не теряя ни секунды, вскочил и побежал посмотреть, в чём дело. Оставшись наедине с Джованной, Сара поняла – момент настал. Не было времени готовиться или советоваться. Надо было действовать. Она поднялась, медленно подошла к женщине, которая как раз протирала чашки у раковины под открытым небом. – Знаете… – тихо начала Сара. – Мы здесь новенькие. Только приехали. Нам бы очень хотелось задержаться на пару дней. Здесь… так красиво. Всё кажется настоящим. Спокойным. Джованна удивлённо посмотрела на неё. – Остаться? – переспросила она, немного настороженно, но без неприязни. – Если у вас есть свободная комната… хоть на несколько ночей, – добавила Сара, делая вид, что просто ищет место для вдохновения. Из-за стола подняли головы Марко и Лука. Они переглянулись, как будто оба услышали нечто невероятное. Лука чуть не поперхнулся напитком. – Что ты делаешь?! – зашипел он, пока Джованна отошла вглубь двора. – С ума сошла? Сара, не глядя на него, будто всё ещё наблюдала за Джованной, прошептала в ответ: – А что ты предлагаешь? Сказать ей, что её сын жив, но живёт в 2070 году? Что мы прилетели сюда на поезде времени, чтобы её спасти? – Мы даже не знаем, что именно нужно изменить, – вполголоса вставил Марко, глядя на Джованну с тревогой. – Если мы начнём с правды, всё может закончиться, не начавшись. Лука покачал головой, сжав пальцы на стакане: – Ты понимаешь, что это может всё испортить? Что если она почувствует угрозу – она просто нас прогонит. Или… хуже. Подумает, что мы обманщики. Или больны. Сара всё так же спокойно смотрела вперёд: – Я не сказала ничего лишнего. Просто – что нам нужно место. Это даёт нам время. Шанс присмотреться. Понять, как с ней говорить. И главное – быть рядом, когда будет возможность рассказать ей о сыне. Мягко. Ребята замолчали. Действительно, у них не было другого плана. Ни один из них не знал, как вести разговор о будущем, не разрушив при этом настоящее. Джованна вернулась с кофейником и двумя чашками, которые держала в обеих руках с почти механической точностью. Движения её были чёткими, неторопливыми, словно заученными давно и повторяемыми изо дня в день без всякой цели, кроме того, чтобы просто что-то делать. Она поставила кофе на стол и села напротив. Её лицо, испещрённое лёгкой сетью морщин, было спокойно – слишком спокойно. Словно застыло в каком-то давнем напряжении, которое уже не тревожит, но и не отпускает. В глазах – не было ни раздражения, ни интереса. Только усталость, что уходит далеко внутрь, как затянувшаяся боль. Её взгляд скользнул по каждому из ребят: по Лукиным нервным пальцам, что теребили край стакана; по Марко, напряжённо выпрямившему спину; по Саре, пытающейся казаться уверенной. Но всё это словно не касалось её. – Вы какие-то странные, – наконец сказала она, глядя прямо в глаза Саре. – Откуда вы? Голос Джованны был негромким, чуть охрипшим, будто давно не говорила с незнакомыми людьми. В нем слышалась не враждебность, а скорее осторожное недоверие, граничащее с безразличием. – Говорите по-итальянски хорошо, но акцент… странный. Сара сразу взяла инициативу, как и всегда – она чувствовала, что должна управлять ситуацией. Слегка улыбнувшись, стараясь говорить мягко, она ответила: – Мы из Флоренции, но… уже давно работаем в Америке. Снимаемся в кино. Она на мгновение замолчала, подбирая слова. В этом доме любая неточность могла стать подозрительной. – Приехали сюда, в Апулию, чтобы найти локации для фильма. Место здесь необычное, живое. Хотим просто немного осмотреться… и остаться на несколько дней, если можно. Джованна кивнула. Медленно, почти незаметно. Не из согласия, а потому что так было вежливо. – Мы всегда рады гостям, – произнесла она, глядя в сторону, будто произносила чужую реплику. Но в её голосе не было тепла. Не было и явного отказа. Только отстранённость, словно внутренне она давно уже выгорела, а всё, что делала теперь – делала по инерции. На лице – тень постоянной тревоги, натянутая поверх тонкой усталости. Это была женщина, у которой, возможно, когда-то была радость. Семья. Любовь. Но теперь всё это ушло, и вместо него осталась только привычка существовать. Жить – не ради чего-то, а просто потому, что надо. Сара ощущала это почти физически. Казалось, воздух вокруг Джованны был гуще, тише. Как будто весь её дом был наполнен той невысказанной болью, которую женщина больше не могла ни разделить, ни вытолкнуть наружу. Трое молодых гостей сидели, стараясь не спугнуть хрупкую равновесие, не сделать ни одного движения, которое могло бы разрушить тонкую ткань доверия, только-только начавшую складываться. И именно тогда, в этой тишине, они поняли: Джованна всё ещё страдает. Именно эта боль – тёмная, спрятанная, не отпущенная – была причиной, по которой их отправили в прошлое. Именно её нужно было понять, коснуться, исцелить. Только вот как? Они были под одной крышей с матерью того самого человека, которого должны были спасти. Но как рассказать ей правду – не разбив её сердце? Как сказать женщине, потерявшей ребёнка, что он не только жив, но и… старше её самой? Они выиграли немного времени. Теперь им нужно было найти способ изменить судьбу.

Снаружи становилось всё шумнее. Воздух наполнялся голосами – смех, перекрикивания, хлопки дверей, кто-то кричал через всю улицу, словно звал кого-то из окон. Среди всего этого гомона особенно отчётливо звучал голос Вито: громкий, певучий, с тем характерным оттенком, который делает речь скорее представлением, чем разговором. Его интонации перекрывали остальных, растворяясь в жарком воздухе с нотой самолюбования. В ответ звучали резкие фразы на местном диалекте – живые, насмешливые. Сара вздрогнула. Она краем глаза посмотрела на Марко, и их взгляды пересеклись. В этой немой связи читалось всё: тревога, напряжение, неуверенность. Что, если их уже раскрыли? Что, если кто-то догадался, что они здесь не просто туристы, и никакого фильма не существует? Но Джованна, казалась абсолютно невозмутимой. Не обращая внимания на шум за воротами, мягко сказала: – Всё в порядке. Просто люди болтают. У нас тут Вито – как только появляется, вокруг сразу спектакль. Он должен всем показать, что знает всё и всех. Сара едва заметно улыбнулась. Эта фраза прозвучала почти с нежностью, как будто Джованна давно привыкла к такому шуму, к Вито и к нескончаемым разговорам. И всё же в её голосе слышалась усталость – не раздражение, а глубокая, почти философская утомлённость от жизни, которую она приняла как есть. – Ну что ж, – добавила она, вставая, – покажу вам вашу комнату. Она пошла вперёд, прямая, собранная, с той внутренней дисциплиной, которая остаётся у человека, когда всё остальное давно рассыпалось. Ребята встали и пошли за ней, внутренне сжавшись, будто ждали удара – слова, взгляда, подозрения. Но Джованна ничего не говорила. Они свернули за угол дома, где их взору открылся калиточный проход, ведущий к саду. Там уже собралась небольшая группа сельчан – женщины, подростки, пожилые мужчины. Все молчали, но их взгляды были красноречивы. Любопытство. Недоверие. Тайный восторг от возможности обсуждать «новеньких».

Шёпот сопровождал каждый шаг ребят. Кто-то тихо что-то пробормотал – слово «американи» пролетело сквозь воздух, как стрела. Кто-то засмеялся. Кто-то просто смотрел – пристально, молча, оценивающе. В этом взгляде читалась память о времени, когда чужаки были редкостью. Здесь всё было своё – и чужие чувствовались сразу. Но прежде чем напряжение успело окрепнуть, на сцену, как и полагается, вышел Вито. Своим уверенным, чуть подпрыгивающим шагом он вошёл во двор, расправив плечи и засияв как солнышко. Его лицо выражало неподдельную гордость. – Если вам что-то понадобится – я всегда рядом! – сказал он громко, театрально раскинув руки. – Для друзей из Америки – только лучшее! Рядом с ним кто-то фыркнул, но в воздухе заиграло легкое веселье. Вито, казалось, разрядил обстановку одним своим появлением. Марко, увидев шанс, тихо приблизился к нему. Говоря почти шёпотом, он спросил: – Нам бы… переодеться. У нас только то, что на нас. Если можно где-то найти одежду – мы потом заплатим, конечно. Наши вещи приедут с труппой, но это будет не раньше, чем через пару дней… Вито тут же хлопнул его по плечу так, что Марко едва не пошатнулся: – Пфф, пустяки! Всё устроим! Я уже знаю, у кого можно достать подходящие вещи. Сегодня же вечером – будете, как местные! Мама мия, такие красавцы, что все девушки Сельвы за вами бегать будут! Он рассмеялся так заразительно, что пара женщин у ворот тоже невольно улыбнулись. Но ни Сара, ни Марко не ответили улыбкой. Они переглянулись – взгляд был короткий, быстрый, но в нём читалось: Мы не знаем, стоит ли ему доверять… Пока Джованна открывала дверь в старую комнату с каменными стенами и тяжёлыми деревянными ставнями, Сара успела прошептать: – Он слишком любит быть в центре внимания. Это может быть проблемой. Марко кивнул. – Нам придётся быть осторожными. Пока никто ничего не понял. Но один неверный шаг – и всё закончится.

Тем временем Джованна, отстав на пару шагов, наблюдала за происходящим с лицом, в котором смешались осторожность, усталость и какое-то неуловимое напряжение. Она не приближалась к толпе, но её взгляд не отрывался от Вито – будто она пыталась угадать, что именно он говорит и чем всё это может обернуться. Вито же, как всегда исполненный самоуверенности, шагнул к небольшой группе людей, собравшихся у дороги. Его голос, звучный и напористый, перекрывал общий гул, сопровождаемый бурными жестами и восклицаниями. Он говорил быстро, на густом местном диалекте, вставляя слова вроде «американи», «артисти», «кино» и «всемирно известные». Похоже, он представлял их как нечто вроде знаменитостей – или, по крайней мере, как тех, кем стоит гордиться. Слушатели кивали, кто-то с любопытством, кто-то с сомнением, но без враждебности. Один мужчина даже засмеялся и сказал что-то ободряющее, хлопнув Вито по плечу. Женщины переглядывались между собой, одни усмехаясь, другие качая головами. В воздухе повисла смесь скептицизма и деревенской добродушной любознательности. Спустя несколько минут Вито вернулся к ним с видом человека, который только что подписал важный контракт. Лицо сияло самодовольством, он буквально светился от сознания своей значимости. – Когда будете готовы, – сказал он, широко улыбаясь, – я отведу вас в одно место, где вы сможете выбрать себе одежду. Всё по-дружески, по-нашему. Сара и Марко переглянулись – на лицах одновременно отражались облегчение и осторожность. Всё происходило слишком быстро, слишком легко… но выбора у них не было. Марко слегка наклонил голову и ответил: – Спасибо, Вито. Мы действительно ценим твою помощь. Вито махнул рукой, отгоняя благодарность как нечто ненужное: – Да бросьте! У нас в деревне гость – это святое. А вы, – он обвёл их взглядом, – не просто гости. Вы люди искусства! Америка, кино, это ведь мечта. Я вам помогу, вы потом всем расскажете, что Вито вам всё устроил, ага? Он подмигнул, и на мгновение показалось, что он всерьёз уверен: помогает не им, а собственной репутации.

Джованна, всё это время молчаливо наблюдавшая за сценой с расстояния, подошла ближе. Её лицо оставалось спокойным, почти бесстрастным, но в глазах что-то промелькнуло – не то тревога, не то усталое смирение. – Идите с Вито, – сказала она негромко, глядя на них будто сквозь. – Он поможет. Он всегда умел разруливать такие вещи. Голос её звучал обнадёживающе, почти по-матерински, но за этим тоном скрывалось нечто иное. Её взгляд оставался непроницаемым – будто она уже сделала какие-то выводы, о которых никому не собиралась говорить. Лука всё это время молчал. Он внимательно наблюдал: за лицами, за паузами в словах, за каждым жестом – особенно за театральной манерой Вито, и за тем, как Джованна всё время сохраняла отстранённость, будто не желала по-настоящему вовлекаться. Лука собирал впечатления, как мозаичные осколки, чтобы сложить хоть какое-то понимание происходящего. Но пока – хранил молчание. Наконец, когда деревенская суета поутихла и Вито с Джованной ненадолго оставили их одних во внутреннем дворике, Лука повернулся к Саре и Марко. Его голос был тихим, сдержанным, но в нём ощущалась нарастающая тревога: – Вы вообще понимаете, как мы будем платить за всё это? – Его глаза остановились на Саре. – Жильё, еда, одежда… Всё.

Сара закрыла глаза, устало потерев висок. Её плечи опустились, словно под тяжестью слов, которые она и сама не хотела слышать. Она выдохнула: – Подумаем об этом позже. У нас нет другого выхода. – А если мы не сможем расплатиться? – спросил Лука, хмуро глядя на дверь, за которой исчез Вито. – У нас с собой ничего. Ни документов, ни удостоверения, ни связи с Системой. Сара медленно повернулась к нему, её лицо было серьёзным. – Я знаю. Здесь всё основано на деньгах, бумажных или металлических. А мы даже не существуем – по их меркам. – В 2070-м у нас нет денег, – добавил Марко, глядя в пол. – Всё привязано к биометрии, к уровню доверия, к личному балансу. Нужен доступ к системе, подтверждение личности – и ты получаешь всё, что тебе нужно. Без идентификации ты никто. Ни прав, ни статуса. А здесь… здесь ты просто чужак с пустыми руками. Лука провёл рукой по лицу и тяжело вздохнул: – Значит, мы застряли в мире, где нужно платить – а платить нам нечем. – Пока – да, – кивнула Сара. – Но если мы не найдём способ адаптироваться, нас быстро заподозрят. Надо быть осторожными. Не обещать больше, чем можем. Сара открыла глаза и посмотрела на него. В её взгляде промелькнула боль, но и решимость: – Найдём решение, – твёрдо сказала она. – Сейчас главное – не паниковать. И не привлекать внимания. Любая ошибка – и всё рухнет. Лука ничего не ответил. Он подошёл ближе к окну, скользнул взглядом по двору, где Вито по-прежнему оживлённо болтал с кем-то из местных, щедро размахивая руками, будто был местной знаменитостью. Лука помолчал, потом снова повернулся к друзьям: – Ладно. Но нам нужен план. Мы не можем бесконечно жить за их счёт, надеясь на чудо. Даже самая добрая деревня рано или поздно устаёт от чужаков. Сара кивнула. Марко молчал, нахмурившись – видно было, он тоже пытался просчитать шаги наперёд. Но никто не проронил ни слова. Все понимали: вопросов всё больше, а ответов – пока ни одного.

Они снова сели в машину – старенький «Fiat 500», пахнущий рыбой, возможно, из-за недавней перевозки. Сара и Марко старались не дышать глубоко, в то время как Лука просто смотрел в окно с непроницаемым выражением, как будто пытался мысленно отстраниться от происходящего. Вито, напротив, чувствовал себя вполне в своей тарелке. Всю дорогу он болтал без умолку, рассказывая, какой он мастер на все руки и как его семья всегда была первой, кто приходил на помощь в деревне. Время от времени он оглядывался на них с широкой, почти театральной улыбкой, ожидая одобрения или хотя бы интереса.

После дороги, полной поворотов, крутых спусков и неожиданного вида на оливковые рощи, они въехали в Фазано. Улицы были узкими, мощёными, с балконами, свисающими почти над головами прохожих. На главной площади шумел рынок – живой, пестрый, как вспышка другой эпохи. Ряды лавок с фруктами, специями, тканями, кухонной утварью и одеждой тянулись вдоль улицы. Гул голосов, выкрики продавцов, детский смех и звон посуды сливались в почти гипнотическую какофонию. Воздух был насыщен контрастными запахами – жареное тесто, специи, солнцем прогретая ткань и что-то ещё – необъяснимое, но неотъемлемо местное. Вито уверенно направился к одной из лавок с одеждой. За прилавком стояла коренастая женщина в цветастом платке, которая сразу настороженно уставилась на странно одетых молодых людей. Она скрестила руки и молча ждала объяснений. Сара ощутила, как напряглись её плечи – не потому что боялась, а потому что чувствовала: сейчас многое решится. Вито начал говорить. Его голос стал громче, руки – выразительнее, диалект – плотнее и гуще. Сара и Марко не поняли ни слова, только уловили частые повторы: «кино», «американцы», «друзья». Женщина покачивала головой, морщила лоб, взгляд её был жёстким. Но Вито не сдавался. Он говорил с такой убеждённостью и жаром, как будто продавал не идею, а саму жизнь. Наконец женщина немного расслабилась, её плечи опустились, а лицо стало мягче. Она взглянула на Сару, потом на Марко и наконец кивнула. Вито с победной улыбкой обернулся к ним: – Это Анна Мария, – с гордостью сказал он. – Она даст вам всё, что нужно. В долг. Потому что вы мои друзья. Он сказал это так, будто только что открыл для них двери в новую вселенную. Сара слабо улыбнулась и кивнула в знак благодарности. Марко тихо сказал: – Спасибо, Вито… ты и правда умеешь договариваться. Тот лишь махнул рукой, будто всё это – сущий пустяк. Анна Мария всё ещё смотрела на них с лёгким недоверием, но уже без враждебности. Анна Мария молча развернулась и жестом пригласила их под навес, где вдоль шеста висели ряды одежды на металлических вешалках. Ткани покачивались на ветру – выцветшие платья, рубашки с короткими рукавами, лёгкие штаны и жилеты. Всё было простым, повседневным, но чистым и в хорошем состоянии. Марко, Лука и Сара двинулись вдоль ряда, рассматривая вещи. Они почти не переговаривались, каждый сосредоточился на своём – будто примерял не одежду, а новую личность. В этой одежде нужно было раствориться в реальности 1970 года, стать «своими». Смешанное чувство – неловкость, благодарность и странная отстранённость – скользило по ним, как тень. Эти вещи не были просто тряпками. Они были пропуском в другую эпоху, в другой мир.

Сара остановилась у лотка, заваленного пёстрой одеждой, как перед внезапной аномалией. Пальцы медленно скользили по тканям, словно она пыталась распознать код в каждой строчке. – Всё такое… физическое, – пробормотала она с лёгким отвращением. – А где цифровые проекторы, чтобы примерить одежду? Она явно забыла, в каком веке находится. Вито расхохотался, прижав ладонь к груди, словно его только что рассказали лучший анекдот в мире: – Цифровые что? Сеньорина, тут одежду примеряют в примерочной. Как нормальные люди. – Примерочная? – переспросила Сара с искренним ужасом, как будто услышала слово из средневекового словаря. – Вон там, за занавеской, – указал Вито на покачивающийся кусок ткани, за которым угадывался хлипкий каркас и сомнительная приватность. Сара взяла платье и с видом жертвы судьбы направилась к «примерочной». Внутри она на автомате прикрыла глаза и попыталась вызвать интерфейс виртуального зеркала, как это делала всю жизнь – но кроме запаха пыли и дерева, не произошло ничего. Она раздражённо выглянула из-за занавески, посмотрела на Марко и Луку и с досадой бросила: – Здесь нет даже сканера, чтобы посмотреть, как на мне будет сидеть вещь, не надевая её. Лука, уже пытавшийся впихнуть себя в нелепо широкие брюки, только фыркнул: – Добро пожаловать в доцифровую эру. – Но зато тут есть зеркало, – добавил Марко, подмигнув, – говорят, очень надёжная технология. Сара закатила глаза и снова скрылась за занавеской, бормоча себе под нос: – Да уж. Средневековье с проблесками энтузиазма.

В этот момент Анна Мария, хозяйка лотка, махнула рукой с лёгкой усталостью – то ли от Вито, то ли от «туристов из будущего» – и сказала: – Давайте-давайте, выбирайте быстрее, пока солнце не стемнело. Ребята принялись перебирать одежду. Это были не витрины, не отцифрованные образцы – а реальные, пахнущие солнцем, хлопком и временем вещи. Штаны с клёшами, кричащие блузы, юбки с оборками, рубашки в клетку, как из старого фильма. Лука поднял в руках что-то похожее на брюки, с завышенной талией и пуговицами по бокам. – Это вообще… как? Я выгляжу, как клоун из прошлого века, – прокомментировал он, уже скрываясь за занавеской. – Ты есть клоун из прошлого века, – усмехнулся Марко, натягивая безразмерную рубашку, в которой легко поместился бы втроём с Вито. Сара внимательно наблюдала за проходящими мимо женщинами. Она будто изучала дикий вид фауны: длинные юбки, вышитые рубашки, пышные волосы, подвязанные платками. Их стиль казался ей не просто устаревшим – он был почти театральным. Она выбрала короткую юбку – единственную, которая хоть немного напоминала что-то из её времени – и простой топ с широкими рукавами. Надевая его, Сара недовольно поджимала губы: ткань была жёсткой, швы царапали кожу, а застёжки казались изобретением какого-то средневекового пытателя.

Когда она наконец подняла взгляд на старое, пыльное зеркало, её лицо исказилось в удивлении. Юбка сидела не так, как она привыкла видеть в виртуальном отражении: настоящая, весомая, она странно топорщилась и делала походку немного неловкой. – «Как в музейной реконструкции: ты вроде бы девушка, но как будто из учебника истории», – пробормотала она себе под нос, поправляя топ. – Я как… актриса в школьной постановке. Только без грима, – прошептала она Марко. Тем временем Лука вышел из примерочной и драматично расправил руки. Его штаны болтались, как флаг на ветру, а рубашка была с таким широким воротом, что в ней вполне мог бы спрятаться попугай. – Это лучшее, что у нас есть? – спросил он с кислым видом. – Альтернативы либо нет, либо она в музее, – парировал Марко, поправляя рукава на два размера больше. Анна Мария, скрестив руки, наблюдала за этим, как за бесплатным представлением. Даже её суровое лицо дрогнуло в тени улыбки. Вито же был в восторге: — Прекрасно! Теперь вы – как местные. Никто и не заметит разницы! Сара бросила быстрый взгляд на прохожих, которые явно замечали разницу – шептались, косились, смеялись украдкой. Внимание, от которого им так хотелось уйти, наоборот – только усилилось. – Пошли, – сказала она тихо, быстро отводя глаза. – Переодеваемся и исчезаем. Чем дольше мы тут торчим, тем больше светимся. Марко кивнул. Лука вздохнул. И троица двинулась прочь от лотка, одетая как герои из фильма, которого ещё не сняли.

Когда они уже отходили от лотка, Сара заметила женщину, которая внимательно на неё смотрела. Инстинктивно Сара попробовала мысленно поздороваться, как привыкла делать, но женщина лишь озадаченно отвернулась. Сара тяжело вздохнула:

– Я не могу с ней связаться. Как тут вообще люди понимают друг друга без ментальных соединений? Марко хлопнул её по плечу:

– Используют рот. Разговаривают. Это сложнее, но работает. Вито с недоумением посмотрел на них и покачал головой:

– Знаете, вы кажетесь мне странными. Но пусть будет ясно: мне всё равно. Американцы вы или инопланетяне – всё равно какие-то чужие и непонятные. Лука удивлённо обернулся: – Американцы? При чём тут американцы? Вито пожал плечами: – Никогда не видел настоящих американцев. Но представляю их примерно как вас – в странной одежде, с непонятными привычками. Для меня вы – как марсиане. Сара рассмеялась: – То есть, по-твоему, мы инопланетяне? Как ты можешь так спокойно это воспринимать? Вито улыбнулся:

– Я другой жизни не знаю. Для вас всё странно, а вы для меня – новые люди. Главное, чтобы апельсины не воровали! Сара с улыбкой попыталась объяснить:

– Мы не марсиане, Вито. Просто… скажем так, из очень далёкого места. Но не настолько далёкого. Вито посмотрел на неё пару секунд и рассмеялся:

– Хоть с какого угодно далёкого места – для меня вы всё равно как американцы. Загадка. Но вы мне нравитесь. По крайней мере, вы забавные.

Несмотря на новую одежду, взгляды людей продолжали следить за ними. Марко, всё больше испытывая дискомфорт, повернулся к Саре и Луке. – Посмотрите на их причёски… и на наши, – тихо сказал он. – Кажется, причёски в эту эпоху были совсем другими. Сара и Лука огляделись и впервые заметили, что у людей волосы уложены очень характерным образом: сложные косы, идеальные волны и аккуратно зафиксированные пряди. Их современные простые стрижки без особых деталей выделялись как маяки среди толпы. Любопытные взгляды уже не ограничивались только одеждой. Некоторые прохожие бросали взгляды на Вито, словно намекая на что-то. Вито, который никогда не упускал возможности показать себя, сразу понял, что происходит. – Ах, точно! Причёски! – воскликнул он с широкой улыбкой. – Без проблем. Даже артистам нужно выглядеть соответствующе. Идёмте за мной. Он махнул рукой и повёл их через рынок к небольшой лавке с выцветшей деревянной вывеской: «Парикмахер Лео – Мастер стиля». Как только они вошли, к ним обернулся низкий и полный мужчина. У него было круглое спокойное лицо, обрамлённое аккуратными усами. – Добрый день! – тепло поздоровался он, всё ещё держа в руках полотенце. – Добро пожаловать в мою скромную мастерскую. Чем могу помочь? Вито шагнул вперёд и просто сказал:

– Лео, это мои друзья, артисты из Америки. Им нужны прически, чтобы не выделяться среди местных. Ты знаешь, что делать, да? Лео внимательно их осмотрел, слегка наклонил голову и уверенно кивнул:

– Конечно! Доверьтесь мне. Когда я закончу, вы будете выглядеть так, будто родились здесь. Сара, Марко и Лука переглянулись с сомнением, но выбора не было. Они сели на старые мягкие кресла, смирившись с предстоящей процедурой. Лео сразу взялся за инструменты и начал работу с такой точностью и страстью, что это напоминало театральное представление.

В 2070 году их прически были простыми и практичными – короткие, чуть небрежные стрижки без излишних деталей. У Марко были едва заметные рваные контуры, подчёркивающие динамичность и свободу, словно ветер постоянно играл с его волосами. Сара носила мягкую, чуть взъерошенную стрижку средней длины, без ярких акцентов – удобство и минимализм в одном. Лука же предпочитал ультракороткий стиль, почти «под машинку», подчёркивая строгие черты лица и ясность образа. Лео, с улыбкой профессионала, ловко взялся за дело – он аккуратно убрал все эти современные «излишества»: стреляющие в разные стороны пряди, свободные взъерошенные зоны, незаметные, но бросающиеся в глаза элементы casual-хаоса. Взамен он создал чёткие линии и плавные формы – классический боковой пробор у Марко, подчёркнутую элегантность с мягкими волнами у Сары и аккуратно выбритые виски с лёгкой волной сверху у Луки. Всё было вылизано, отполировано и гармонично вписалось в стиль 1970-х – без лишней суеты и с ноткой винтажного шика. Их новые прически словно стерли время – теперь они действительно выглядели так, будто только что вышли из модного журнала той эпохи.

Когда Лео закончил, ребята повернулись к зеркалу и буквально застигнуты врасплох – свои отражения они едва узнали. Марко с чётким боковым пробором и идеально уложенными волосами выглядел, как настоящий джентльмен из прошлого века. Лука был с лёгкой винтажной укладкой, слегка взъерошенной, но аккуратной, словно только что вышел из модного журнала. Сара же предстала с простой, но элегантной причёской – несколько мягких кудрей нежно обрамляли её лицо, придавая образу изящную лёгкость и очарование. Современные акценты исчезли как по мановению волшебной палочки. Лео, вытерев руки полотенцем, гордо улыбнулся и произнёс: – Готово! Вы теперь настоящие местные – идеальные! Его глаза светились удовлетворением, явно гордясь, что смог превратить «американских артистов», как их называл Вито, в настоящих жителей эпохи. Сара, Марко и Лука, ещё немного ошарашенные переменами, встали и обменялись взглядами, одновременно и удивлённые, и благодарные. – Большое спасибо, мастер Лео, – сказала Сара искренне, улыбаясь.

Марко и Лука кивнули, пытаясь скрыть лёгкое смущение. Вито, словно дирижёр, с радостным видом подошёл к двери мастерской: – А теперь – на улицу, дышать свежим воздухом! – объявил он, готовый устроить им экскурсию по новому образу. Когда они вышли на улицу и вдохнули аромат живого рынка, на мгновение стало чуть легче. Но в этот момент за их спинами зашёл оживлённый разговор на диалекте: Лео и Вито обсуждали что-то напряжённо. Хоть ребята и не понимали всех слов, ясно было, что речь идёт о деньгах. Вито, заметив их заинтересованность, жестом словно успокоил Лео – «спокойно, разберёмся». Вернувшись к друзьям с широкой улыбкой, Вито сказал: – Всё под контролем! Лео – наш человек, платёж? Да бросьте, потом уладим! Но несмотря на его уверенность, мысли о накопляющихся долгах всё равно слегка давили на ребят. Зато сейчас они хотя бы могли свободно раствориться в толпе без лишних подозрений.

Когда они уже собрались направиться к трулло, чтобы немного отдохнуть и обдумать дальнейшие планы, Вито вдруг встал перед ними, широко размахивая руками, как дирижёр перед оркестром. – Нет-нет-нет! – заговорил он с неподдельным южным задором и блестящими глазами. – Отдыхать сейчас? Да вы что! У меня для вас есть гораздо важнее дело. Вы должны прийти ко мне домой! Я познакомлю вас с моей женой, Розильдой. Ах, Розильда – это жемчужина нашего маленького города, такая женщина, что даже ангелы завидуют! Сара попыталась мягко возразить, улыбаясь вежливо и дипломатично: – Спасибо, Вито, но мы правда устали после дороги… Может, позже? Но Вито только помахал рукой, словно отгоняя их усталость, и его голос наполнился таким теплом и убедительностью, что спорить было бесполезно: – Устали? Да что вы! В нашем доме всегда найдётся место для гостей, а уж Розильда-то приготовит такой крепкий, горячий кофе, что бодрее всех проснётесь! И угощения – о, вы даже представить не можете! Домашняя паста, свежайшие овощи с огорода, и всё с любовью. Отказаться – это просто не по-нашему, поверьте. Он широко улыбнулся, и в этой улыбке читалась не просто гостеприимность, а настоящая гордость за свой дом и семью, которые он считал самым ценным на свете. Марко и Лука обменялись унылыми взглядами – спасения не было. Вито уже крепко схватил их за руки и повёл к узкой боковой улочке. – Ладно, ладно, – вздохнула Сара, сдавшись, но с улыбкой. – Пойдём к Розильде. Похоже, у нас нет другого выбора. А Вито, как истинный хозяин, гордо вёл их к дому, уверяя, что это будет самый тёплый и вкусный приём, который они только могли себе представить.

Квартира Вито располагалась на втором этаже трёхэтажного дома в самом сердце Апульи – Фазано. Несмотря на скромность города, дом хранил в себе тепло и душу настоящей семьи. Войдя в квартиру, ребята сразу почувствовали аромат старых деревянных половиц, пропитанных запахом полировки и летних вечеров на веранде. Интерьер был прост, но искренен: массивный деревянный стол с потёртыми краями стоял в центре небольшой гостиной, вокруг него – несколько стульев с яркими тканевыми сиденьями, на которых можно было легко представить долгие семейные ужины и разговоры. По стенам висели выцветшие фотографии – черно-белые портреты предков, а также пара пейзажей Апулии, написанных маслом. В углу стоял большой буфет с вырезанными узорами, хранящий фарфор и хрусталь – вещи, которые передавались из поколения в поколение. На полках лежали книги, журналами и несколько старинных граммофонных пластинок. Свет от лампы с тканевым абажуром мягко заполнял комнату, создавая уютную атмосферу. На кухне – керамическая раковина, плитка с сине-белыми узорами и деревянные шкафы с выцветшими красками. Всё было функционально и без излишеств, но каждая вещь казалась тщательно выбранной и любимой. Никаких цифровых экранов, неоновых огней или модных технологий – только настоящая, простая жизнь в окружении вещей с историей, которые рассказывают о корнях, семье и доме. Тем временем из кухни вышла жена Вито – Розильда. Высокая и энергичная, с громким голосом и кудрявой копной волос, она вытирала руки о яркий фартук и сразу же осыпала гостей тёплой улыбкой. – Вито, я уже заждалась! – воскликнула она, с легкой упрёком глядя на мужа. – Пепино заходил, сказал, что ты придёшь с необычными гостями. Добро пожаловать, ребята! Надеюсь, вам понравится паста, которую я приготовила. Розильда обняла их всех крепко и по-семейному тепло. Стол был накрыт с большим вниманием: керамические тарелки, яркие салфетки, сервировка без излишеств, но с душой. Видно было, что подготовка заняла у неё не один час – и что Вито даже посылал гонца, чтобы всё было идеально. Вот что значит – без технологий, тут всё по-человечески. Каждое блюдо на столе – от домашней пасты до свежих овощей и ароматного хлеба – было настоящим шедевром апульской кухни. Ребята, хоть и из другого времени, почувствовали, что здесь их приняли по-настоящему, и с благодарностью сели за стол, чтобы принять этот радушный приём.

Марко осторожно дотронулся до деревянного буфета, проведя пальцами по гладкой поверхности. Глаза его чуть не округлились. – Это… настоящая древесина? Не голограмма?.. – тихо прошептал он Луке. Лука, не отрывая взгляда от странного предмета на столе – телефона с дисковым набором, тоже шепнул: – Интересно, а что это такое? – Я видел такой в музее. Телефон прошлого века, – прошептал Марко, стараясь говорить как можно тише. Он бросил взгляд на Вито. Тот в этот момент широко улыбался, ничего не понимая, но явно гордился своей обстановкой. – Го-ло-рамма?.. – переспросил Вито, будто пробуя слово на вкус. – Что за штука такая? У нас тут всё настоящее. Дерево – это дерево, камень – это камень. А вы что, думали, мы в доме из воздуха живём? Лука еле сдержал улыбку, переглянувшись с Марко. – Ну… может, в Америке у них там всё по-другому, – пробормотал Вито себе под нос, уже не ожидая ответа. Вито подошёл к телефону, с гордостью снял трубку и набрал какой-то номер. Пискнуло, щёлкнуло, зажужжало. – Это телефон. По нему разговаривают. У вас такие есть? – Не совсем такие… – сдержанно ответил Лука, не желая обидеть хозяина. – У нас… немного другие. Тем временем Сара подошла к кухне. Она долго смотрела на кастрюлю, в которой булькало что-то ароматное. Огонь под ней был настоящий – не инфракрасный, не плазменный. – Подожди… ты правда готовишь сама? – удивлённо прошептала она. Розильда, вытирая руки о фартук, непонимающе нахмурилась: – Что? Сара вдохнула аромат томатного соуса и чуть улыбнулась, словно очарованная. – Я не знаю, что это, но пахнет… невероятно. Розильда вспыхнула от удовольствия и гордости, поправляя волосы. – Ах, ну конечно! У меня соус всегда получается. Рецепт ещё от бабушки! Тем временем Лука подошёл к телевизору – громоздкая коробка с маленьким экраном и искажённым звуком. Шёл какой-то старый фильм: чёрно-белая картинка, актёры переигрывают, реплики звучат громко и неестественно. Марко и Сара тоже подошли. Все трое стояли молча, в лёгком оцепенении. Никто не трогал экран. Он, к их удивлению, не реагировал. Лука тихо пробормотал: – И это… всё? Просто смотрят? Без выбора, без управления? – И звук… он такой… как будто из банки, – добавила Сара. Они переглянулись, слегка улыбаясь. Было странно, непривычно… но уютно. Что-то в этой архаике вызывало уважение. А Вито и Розильда, не понимая, о чём шепчутся их гости, лишь продолжали с энтузиазмом хвастаться: мебелью, блюдами, уютом, как будто принимают у себя голливудских звёзд. – Наверное, в Америке всё совсем по-другому, – шепнула Розильда мужу.

– Да уж, – кивнул Вито. – Но, по крайней мере, аппетит у них есть. Значит, не всё потеряно.

Розильда хлопнула в ладоши и с широкой улыбкой позвала всех за стол: – Витооо, зови гостей! Всё готово! Садитесь, садитесь, мои дорогие! На столе – целое гастрономическое полотно. Скатерть с вышивкой, по краям тарелки с домашней пастой, запечённые овощи, большие блюда с артишоками, сыром, колбасами, хлеб с хрустящей коркой, салаты, маринованные перцы, оливки трёх видов, фриттата с луком и картофелем, жареные баклажаны в соусе, а в центре – большая миска с томатной пастой и мясными фрикадельками, над которой вился ароматный пар. Всё дымилось, благоухало и будто подмигивало: «Попробуй меня!» – Ешьте, ешьте! – дружно приговаривали Розильда и Вито. – Это только здесь так готовят! Вот это попробуйте! И вот это! Ну-ка, Вито, передай им ту тарелку! Нет, не ту, вот эту! Она самая вкусная! Ребята робко начали с малого, но каждая ложка будто притягивала следующую. Вкус был насыщенным, настоящим – слишком настоящим. Для них, привыкших к лёгкой синтезированной пище и сбалансированным нутриентам, трапеза быстро превратилась в испытание на выносливость. Марко сначала ел с воодушевлением, но вскоре его движения замедлились, он всё чаще откладывал вилку и выдыхал. Сара старалась не отставать, улыбалась вежливо, пережёвывая с максимальной грацией, но глаза её выдавали отчаяние. Лука же, не привыкший к такому напору вкусов, уже на середине трапезы сидел с видом человека, проигравшего войну. А тем временем Вито и Розильда не умолкали ни на секунду. Они спорили, перебивали друг друга, дополняли, снова спорили, и всё это сопровождалось бурной жестикуляцией. Казалось, что сейчас один из них хлопнет дверью. Но через секунду они уже смеялись, как будто только что обсудили погоду. – Я говорю тебе, он был кузеном Джованни, а не братом! – кипятилась Розильда. – Ты опять путаешь, милая. Его мать звали Луиза, я её знал! – возражал Вито, громко жестикулируя над соусницей. Гости смотрели на них с легким ужасом. В их времени подобные эмоции давно считались «неэкологичными» и «чрезмерными». Там, дома, за такую бурю чувств их бы уже «отключили» – хотя бы временно, для перезагрузки. И вот, когда им показалось, что мучительно вкусный марафон подошёл к концу, Розильда хлопнула руками: – Стойте! Вы же не попробовали фокаччу! – Вам не нравится? – с тревогой спросил Вито. – Мы специально для вас! Троица переглянулась, как осуждённые перед приговором. – Нравится, нравится! – поспешно ответили они в один голос. Сара, чуть ближе к краху, добавила с извиняющейся улыбкой: – Но… правда, мы уже не можем… – Ах, глупости! – Розильда подошла с подносом, на котором лежала ещё тёплая, ароматная фокачча с розмарином и маслинами. – Я сама делала. С любовью! Ну, как отказаться? И тут стало понятно: выхода нет. Медленно, почти как в ритуале, каждый взял по кусочку. Вкус был изумительный – настолько, что от этого становилось только хуже. Ещё вкуснее. Ещё тяжелее. Каждый укус казался шагом к гастрономической гибели. Когда всё было съедено, ребята облокотились на спинки стульев. Ни один из них не мог больше ни говорить, ни двигаться. Они сидели, будто статуи, переполненные едой и эмоциями. А Вито уже наливал всем по рюмочке амаро: – Ну что, теперь можно и поговорить по душам!