Песня о птице
© Анна Кожурина, 2016
ISBN 978-5-4483-4978-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
1. Умирают бабочки
Просквозило. Тело стремилось бежать, нет – лететь отсюда вместе с гниющими рваными листьями. Вот бы раствориться в звенящем пространстве! А лучше, чтобы этого всего вообще никогда не было! Не было бы этого здания, улицы, ненавистных людей и, главное, сочащихся смоляными вонючими и пузырящимися ядами, трещин в грудине.
Нет! Ничего этого нет! Я умер!
Но он не умер. Чтобы не выдать себя, он шёл неровным прогулочным шагом, прижимая телефон к уху, будто говорит. Пару раз закинул голову назад, словно смеётся. И так до поворота. За поворотом почти бежал, представляя, что она догоняет его. Или хотя бы провожает глазами. Хотя бы.
Ненавижу! Ненавижу! Не-на-ви-жу.
Пришло смс. Нет! Не возьму! Даже не подумаю! Ага, не удержалась! Даже не гляну! И пошёл ещё быстрее. Перед переходом резко остановился. И посмотрю, и ничего. Открыл сообщение, а оно от банка. С новым приступом ярости, словно отклоняясь от оплеухи, рванул, согнувшись, в подземку. Сердце, казалось, сейчас выпрыгнет, и как же оно частит! Всё вокруг было уродливым: стены, люди, звуки, цвета, цветы. Такие удивительно некрасивые лица. И все глазеют на него, смеются над ним. Или, может быть, им всё равно? Мерзкие людишки с мерзкими мыслишками. Какие отвратительные запахи! Он почувствовал удушье, руки вспотели
Мимо пролетело что-то: лист или бабочка? Внутри всё подпрыгнуло и взорвалось этими бабочками. Он навсегда запомнил магическое ощущение, когда из белой бархатистой коробки, протянутой с улыбкой, выскочили разноцветные безумия. А она, сияя, указывала на каждую: «Вот это Морфид, это Парусник Маака, смотри, вон там сел Монарх, а там – Полимнестор!» Хохотала: «Да ты совсем голову потерял, у тебя такой взгляд! Очнись!»
Перепёлка в ажурном рисунке из теней листьев, в развивающемся кукольном платье, улыбалась лучисто, и будто навстречу этой улыбке на её лицо прыгнул солнечный зайчик.
– Смотри, смотри, они вон там же! – коробку она прижимала к себе. И Кретов смотрел по сторонам с удивлением, потому что вот же прямо на этой тропинке Новокосино порхала синяя тропическая бабочка, а чуть дальше еще одна полосатая и ещё… и ещё.
– А… это… а они выживут?
– Ну конечно! Я специально ждала самого тёплого времени. Наша любовь, наши бабочки… теперь они летают, они свободны – её восторг был таким детским – Они прекрасны, правда?
Кретов снова огляделся по сторонам.
– А где ты их взяла? Они же не местные.
– Купила. Всё очень непросто: во-первых, их выращивают специально, кормить их можно персиковым пюре… Но тропическим бабочкам неуютно в нашем климате и они становятся вялыми, поэтому в контейнер нагнетается тёплый воздух, чтобы они проснулись и вылетели! … Ой!… – она всматривалась в коробку уже озабоченно – Игорь, там, там… ещё… – Перепёлка наклонилась и подула.
Кретов подошёл поближе и увидел на дне чёрную бабочку с красным тельцем и красными же пятнами на крыльях, которая медленно передвигала лапками. Перепёлка глядела на Кретова встревожено.
– Это маленький Коцебу.
– Кто?
– Не важно, пойдём домой, в тепло, может быть он ещё выживет.
Шли они почти бегом, Перепёлка не видела светофоров, людей. Коробку она прижимала к себе. Куда, за какой помощью они бежали, Кретов не понимал, но так же шёл быстрым шагом, одергивая свою подругу перед машинами за руку.
Дома Коцебу оказался уже недвижимым. Перепёлка измученно ходила вокруг, приговаривала, что может он уснул, копалась в интернете, но всё было напрасно. Вечером она почти не разговаривала, только раз обрушив на читающего Кретова неожиданное:
– Я убила их, понимаешь? Мне не надо было ради забавы их покупать! Маленький Коцебу… бедный.
Несколько дней Перепёлка была тиха, Кретову уже очень хотелось вывести её из этого обморока печали, и он придумал принести ей кое-что. Вечером она встретила его в коридоре всё тем же бесстрастным: Привет. Он торжественно протянул ей это кое-что, упакованное в хрустящую бумагу. Она улыбнулась, развязала голубую ленточку, сорвала бумагу и обомлела.
– Это самый красивый Морфид и он не улетит никуда из-под стекла! – Торжествовал Кретов. – Ты рада?
Перепёлка вжала голову в плечи.
– Но он же мёртвый.
Зачем они вообще вот сейчас вот здесь, вот эти вот бабочки? Что им нужно от него через столько лет? Воспоминания рассыпались. Картинка мира стала графичной. Всё обострилось, и казалось, иллюзий больше нет. Так всегда было, будет… всегда будет вот это вот. Боль притупится, он обманет себя, что так даже лучше, и никогда ничего не изменится чудесным образом. С чего бы чему-то меняться? Ведь всё иное осталось позади. Всё. Совсем. Ещё тогда, с ней. Ему осталась только песня о бабочке или листочке, о птице и о чём-то еще, что он даже для себя не хотел называть никакими словами.
А так, вообще-то всё в поряде, Бро. Всё в поряде.
2. Кретов и все-все-все
Кретов был всё ещё хорош, даже приобрёл особенную харизму средних лет, хоть волосы седели, почти не проходили круги под глазами и пестрели морщины… морщины – кого это смутит в мужчине? Мужчина сохранил поджарость, для тонуса хватало перед отпуском походить в спортзал. Одевался с шиком, балуя себя славными пижонскими вещицами. Ко всему этому был обаятелен, среднесостоятелен и впечатляюще ласков, когда ему что-то было нужно. В целом Кретов считал свою жизнь понятной. А тоска… ну, у кого её не бывает? В тридцать восемь Кретов имел дочь от бывшей жены, работу проектного инженера в приличном интеграторе, зарплату в околосотни, ипотечную квартиру, ещё годный крузак, нормальных таких друганов и женщин… много и разных.
Также его жизнь украшали музыкальные сокровища – новая гитара и комбик. Собираясь произвести впечатление, Кретов говорил нараспев:
– Ну, я недавно купил Сиксти Эннивёсари Классик Плэй Стратокастер и Вапорайзер.
И ждал реакции, сам сгорая от нетерпения.
– Оу! Золотой Стратокастер! Оу!
И кем бы ни был персонаж, сказавший это, он автоматически получал особое расположение.
Кате – дочери Кретова, спокойному и удачному ребёнку, недавно исполнилось четырнадцать. Её отец трепал за щёчки раз в месяц, иногда реже, иногда сильно реже. Оказалось очень удобным, что девочка уже родилась когда-то. Во-первых, Кретов тем самым почти воспроизвёлся (сына бы еще!), во-вторых, всегда мог рассказать кому-то историю отцовских чаяний и стараний, да и никто не мог ему сказать: тебе пора семью, детей. Потому что плавал, знал. В позапрошлом месяце Кретов купил дочери куртку, в связи с чем, мог отфутболивать бывшую жену словами «я и так ей купил», а всем стоящим в очереди за комиссарским телом сообщать, что дети – это очень дорогое удовольствие, поэтому колечко (концертик, кафешка) обождут!… и так далее, и так далее.
К слову, очередь не редела. Или почти не редела. Стояли в ней и несколько постоянных участниц: Ирка, Таня, Елена. Внешность каждой Кретов мысленно определил к определённому типу, давно уже решив, что есть какие-то стандартные наборы вроде Лего для изготовления женщин. И у него получилось, что:
Ирка – Кирстен Данст
Таня – Бъорк
Елена – Тильда Суинтон
Ирка – Кирстен Данст – давняя подруга облегчённого поведения, которая всё еще ничего себе, приезжает по первому звонку для сексуальных утех, и с ней можно изрядно выпить. Это женщина-конфетти: врывается, хохоча, накидывается и тут же сбегает по своим делам. Ещё и музыкантша, поигрывает с Кретовым пару раз в год на концертах в клубах, и поэтому с ней можно обсудить ту самую великую песню, которую Кретов пишет с самого их знакомства. Ирка тоже писала, сочинив за это время пять приличных песен, популярных в их кругу, но всегда говорила Кретову, что он «безусловный талант и напишет настоящий хит – «не то, что эти все». Подруга боевая.
Таня – Бъорк – одна из тех женщин, которая прошла по краю жизни, ничем не зацепила, но и никак не отстанет. В общем-то, милая, но чаще таких называют «человек хороший». Человек хороший возникает в пересменках между своими мужчинами уже лет восемь, неизменно со словами о любви и аккуратными заискивающими подлизываниями «ты такой интересный». От уютных бесед быстро начинает подташнивать, а на другое эта подруга не годится уже давно. Таня всегда готова выслушать, подставить жилетку для сморкания, посидеть в кафе или «прогуляться по набережной, как в старые добрые времена». И Таня всегда нуждается в его помощи, будто других людей не существует, а это льстит. Ну, прямо как бульдожку, ледяной водой её поливай, чтобы хоть иногда оттащить. Подруга-прилипала.
Елена – Тильда Суинтон – женщина для общения, с ней очень интересно. Она всегда всё знает немного лучше Кретова. Эта стареющая грубоватая пацанка останется такой же до ста, если не сопьётся и/или не скурится. Меж тем, она – историк, интеллектуалка и готова обучать-поучать часто, чуть её настроение расцветёт, и тут уж Елена – канал Дискавери обволакивает тебя знаниями. Подруга-наставник.
С каждой из очередниц Кретов общался взахлёб по неделе в год, виделся раза по три, и только раз они запараллелись в фейсбуке, выскочив сразу все со своими «какдилами». Конечно, всем им изредка Кретов кидал что-то вроде: «А вот и брошу я свою Василису (Машу, Наташу, Парашу) и женюсь на тебе!». Ирка говорила: «И что мне с тобой делать?», Таня отвечала: «Ты думаешь, мы хорошо бы ладили?», Елена ухмылялась: «Ма шер, пуркуа?…».
Была ещё пара мерцающих симпатичных, а также раз в полгода появлялась новая влюблённость на месяц-другой. Все влюблённости были похожи по шагам соблазнения, а также закономерны в своем развитии. «Бабы всё-таки ужасно тупые существа, всё, что от них надо, – это годная домашняя еда и регулярный секс», – говаривал товарищам Кретов. В общем-то, он был даже не бабником, а скорее коллекционером. Каждую девицу он выпячивал перед друзьями её лучшими качествами, так, чтобы показать многогранность своей натуры и изысканность вкуса.
Была ещё и Женька. Эта вообще прицепилась непонятным образом. Вынырнула в гараже у приятеля, погуляли разочек, осталась ночевать и вскоре развесила свои трусы на полотенцесушителе, ну как трусы – нитки две эти. Успокаивало то, что вещей не завезла, денег канючила мало, вопросов не задавала. К тому же это себе вполне подходящая худосочная блондинка всего-то двадцати пяти от рождения и из Лего-набора «Ума Турман». Немного расстраивал её дурацкий хохот в гостях, вечная жвачка, да так ещё по мелочи. Друзья, впрочем, понимающе кивали: «Молодец ты, Кретов, бабу себе завёл молодую, без заморочей, и жениться не надо». И незаметно для себя Кретов вдруг оказался в самолете, летящем в Турцию, вместе с Женькой. И что такого? Она даже половину денег сама за себя заплатила. Пришлось, правда, купальники-шорты-тапки ей покупать. Не было у человека, ладно, жалко что ли? Хм… так ведь Женька у него уже с полгода дома. Но нет, это ничего не значит! Подумаешь полгода! Пффф… Просто симпатичная баба молодая и отпуск. Все путём.
3. Отпускное
– Игореша, шладкий мой котик, кто летит купаться, кто?
Женька сложила губки трубочкой и приблизила к нему свои глупые глаза.
Сначала Кретов подавил в себе желание свернуть ей голову (благо, шейка была тонкая), потом глянул на ложбинку в глубоком декольте, насоляренные на его деньги коленки, на цепочку на ноге и смягчился:
– Твой котик летит, со своей кошечкой он летит. У, ты ж моя хорошая!
И. взяв её рукой за подбородок, повернул к иллюминатору:
– В окошко смотри, кошечка.
На месте всё шло как надо: расселились удачно. Кретов ощущал умиротворение. Кто сказал, что для счастья нужны какие-то свершения, необыкновенные чувства? Вот оно: отличная еда, приятная комнатушка, уборщица, море, молодая деваха рядом и быстрый wi-fi. Женька, кстати, очень старалась в благодарность, можно было и в постели лежать почти без движения. Даже пришлось объяснить ей, что не сексом единым жив Кретов.
На второй же день Кретов ходил вразвалку в парусиновых штанах, лёгкой шляпе, гавайской рубахе нараспашку, с кокосом в руке и сигарой в зубах. И ветер колыхал одежды, и солнце припекало, и песок проникал всюду. Девица копошилась всё время, создавая суету: то спинку помажь, то парелом прикрой, то поговори с ней, а то ей же, блин, скучно! Но ладно-ладно, он всё прощал, потому что в благости был великодушен.
По пляжу разливался зной, море поблескивало призывно, солёный воздух Кретов жадно втягивал ноздрями, пальцами ног зарываясь в горячий песок так глубоко, чтобы достать прохлады. Он порешал судоку, проглядел книжку, но слепило глаза. Искупался два раза, обсох, поплескался в душе, полежал на спине, полежал на животе. Устав ворочаться, Кретов сел на лежаке, чтобы лениво осматривать пляж, и взгляд скользнул по одному объекту. Ну, нет, этого не может быть, нет,… нет… да, черт всё дери, это Перепёлка. Девушка была достаточно далеко, чтобы разглядеть подробно, но это была ОНА. Как завороженный, Кретов следил за фигурой, отмечая про себя с ехидцей: кажется, стала толще…, а потом: но как же хороша! Сколько они не виделись? Кажется, лет пять. Перепёлка – невысокая стройная грациозная шатенка – двигалась медленно, лениво. Волосы её струились как гречишный мёд. Кретов даже слегка вытянул шею, чтобы ничего не упустить. Тут же накинулись обрывочные воспоминания-впечатления: пудрой рассыпался бархат кожи, защекотал ноздри запах шеи, звонкие капли голоса застучали по памяти… и в мыслях он даже запустил пальцы в тонкие струящиеся волосы. В реальном же времени Перепёлка раскинула руки, и в них прямо-таки закатился ребёнок, розовый неуклюжий комок, а за спиной ребёнка образовался огромный мужик.
М-да,… какого лешего? Откуда дитё? А, точно! Кто-то же говорил ему, что Перепёлка вышла замуж. Как Кретов ни силился разглядеть в мужчине кого-то знакомого, не признал.
– Игорёня! Игорёня!
– Да, щас, – кинул Кретов вбок, боясь выпустить объект из поля зрения.
– Мы уходим уже.
Он обернулся и злобно шикнул: «Да проваливай», – вернулся взглядом на то место, где оставил Перепёлку, а её и след простыл. Куча всего завертелась в нём, сердце заколотилось. Кретов отмечал про себя эти банальные реакции, эти романтические признаки, это всё такое осязаемое и живое, что просто невыносимо. И что с этим делать??? Наверное, надо забыть и продолжать веселиться. Но теперь всё уже пошло не так. Зачем она опять залетела в его жизнь?
4. Птичья
Многие называли её Перепёлкой, производное от фамилии, ничего интересного. Кретов звал её ещё и птицей, птенцом, птенчиком, воробьём, канарейкой… и вообще как придётся звал. Они волшебно начали, тягостно продолжили и оглушительно закончили, под аплодисменты всех общих друзей. Нет, ну а что? Кретов любил её. Почти не изменял и глупо попадался. Перепёлка прощала, но надолго становилась подозрительной и холодной. А как только успокаивалась, Кретов делал это снова. Почему? Неизвестно. Кретов сам задавал себе этот вопрос много раз. Он всегда нуждался в завоевании, не хотел чувствовать себя пойманным в клетку… и чего-то ещё ему недоставало. Каждый раз ему было неприятно, брезгливо, но, в, то же время, Кретов считал себя таким сладким подонком и испытывал какую-то особую радость обмана. И чем больше Перепёлка ему верила, тем слаще становились ощущения ото лжи. Потом вроде всё успокоилось. Перепёлка подружилась с его маленькой дочкой, планировалась свадьба. Друзья разводили руками, потому что «ну как можно жениться-то после всего, что было-то?» Когда пошло на лад, Кретов подумал: «И что, и это всё? Никакого выбора, поиска… никакой свободы? Никаких других женщин? А может, есть и получше женщины? А может, есть и получше отношения? И всю жизнь теперь вот это вот? И всё?» Подумал и начал откровенно дурить. Перепёлка понимающе наблюдала, старалась объяснить себе, что это нормально, а Кретов… стал встречаться без неё с приятелями, пилил её за незастеленную кровать и много ещё чего стал. Ведь сколько волка не корми… И Кретов приглядел себе в бухгалтерии новую жертву. Просто так, пофлиртовать… чтобы не терять хватку… Ну а что такого-то? Мужик? Мужик.
«Так, всё – одёрнул Кретов сам себя. – Никаких чёртовых воспоминаний, только расслабуха».
У бара было взято еще Барбадоски и выбрано направление «в номер». На кровати, изнывая от жары и обмахиваясь глянцем, валялась голая Женька.
– Игорек, дай 50 долларов на массаж, а?
Вот, вот отличная баба, никаких лишних ожиданий в глазах, только знаки долларов иногда. Кретов уже давно привык ссужать ей немного, только всегда следил, чтобы сумма не перевалила за десятку в месяц, иначе их связь становилась нерентабельной.
– А чего так много-то?
– Так это на три раза. Ну, дай… – Женька перевернулась, поползла по кровати на карачках, сворачивая губы трубочкой и выпячивая зад, которого, в общем, и не было.
Кретов полез в бумажник и кинул полтинник, она начала подгребать купюры когтями и деланно зарычала.
«М-да», – подумал Кретов, вся его художественная музыкальная натура содрогнулась и возопила, но ведь иначе от Женьки и не отделаться.
Та вскочила, чмокнула его в щёку, накинула сарафан неопределённого кроя, шлёпки, и, наконец, оставила его наедине с ноутбуком.
Новости кончились мгновенно, читать не хотелось, и чтобы себя занять, Кретов написал сразу всем своим трём постоянным подружкам без фантазии, просто «Как дела?». Через полчаса ответила Елена – Тильда Суинтон – женщина для общения. Дела у неё были обычные: читала новый исторический роман, готовила научную работу о Распутине, звала «нахлобучить», а так же интересовалась: «Что-то Вы, Игорь, закручинились, неужели устали от шлюх-с?»
А что тут скажешь? Устал да. От всего устал. Ведь всё на нём же! Также Елена поспешила поделиться соображениями насчёт недавно просмотренной кинокартины:
– Возможно, из-за какого-то субъективного противоречия фантазий и рассинхронизации идей «Интерстеллар» мне не понравился и оставил в недоумении. Было ли это сильным зрелищем? Не сказала бы. Большим переживанием? Отчасти, если засчитывать опустошение и вымотанность после просмотра. Открытием или глубоко познавательным процессом? Вряд ли. Мне, наверное, хотелось получить какой-то другой космос, в другой проекции и с другой историей. Обычно я люблю всё, что про звёзды, но, похоже, не то, что оказывается между.
«О, господи, ох ты ж тоска-то какая…» – вздохнул Кретов. Всё, что Елена писала, было каким-то далеким сейчас, мысли куда-то уходили, Кретов с силой их возвращал в окно диалога, но никак не получалось поддержать и блеснуть, тогда скучающий соврал про ужин и ушел с сайта.
Для развлечения Кретов попробовал играть на компьютере. Игра отвлекла, на это ушло еще два часа, после явилась Женька и позвала в ресторан.
– Да, отужинать не помешает, но я приду позже.
– Ну, котик, ну что такое? – Женька обняла его сзади, вот это плохой ход, даже самая бестолковая быстро усваивает, что не надо этих объятий, когда мужик стреляет по врагу. Кретов аж зашипел, движением плеча скинув ее руку:
– Ящеры, ящеры!
– Милый, может ты оторвешься?! Это всего лишь игра!
Кретов нажал паузу, сверкнул глазами и процедил сквозь зубы, жестикулируя по-рэперски: