Кошмары На Ночь

В Тени Зелёных Крон

Утро щедрою ладонью рассыпало по земле золотую пыльцу солнечных лучей, пронизывая стылую прохладу раннего часа. Воздух, еще не оскверненный дневным смогом, был свеж и прозрачен, словно драгоценный камень, только что извлеченный из глубин земных недр. Четверо стояли на краю мира, где владения человека уступали место дикому, первозданному царству деревьев. Лес, казалось, дышал, медленно и могуче, обещая приключения тем, кто осмелится войти в его зеленую, сумрачную обитель.

Стюарт, истинный зачинщик этого предприятия, стоял на полголовы выше остальных, словно возведенный на пьедестал собственным самодовольством. Его новенькое снаряжение, блестящее и безупречное, казалось продолжением его собственной амбициозной натуры. Высококачественный рюкзак, походные ботинки, испачканные лишь городской пылью, и палка с навороченным компасом – все свидетельствовало о его стремлении к совершенству, к господству над стихиями, или, по крайней мере, над окружающими. Сегодня он был генералом, готовящим свою армию к покорению неведомых вершин, и не терпел никаких сомнений или возражений.

«Ну что, готовы, покорители?» – его голос, уверенный и звонкий, как удар по натянутому барабану, перебил тишину. Он обвел взглядом своих спутников, словно оценивая боевой дух.

Рядом с ним стоял Донован, чья внешность скорее напоминала молодого профессора, чем заядлого туриста. Его извечная склонность к меланхолии и легкая ирония были его броней против этого мира, который он часто воспринимал как слишком шумный и суетливый. Он лениво зевнул, прикрывая рот тыльной стороной ладони. «Стюарт, мне кажется, мир, куда ты нас ведешь, не нуждается в покорении. Ему, возможно, просто хочется, чтобы его оставили в покое», – пробурчал он, и в его глазах мелькнула тень усталости, предчувствуя неизбежные приключения, организованные его другом. Он был другом Стюарта, но в глубине души таилось едва уловимое раздражение на эту бесконечную демонстрацию превосходства.

Кэтлин, чья природная грация сочеталась с острым, практичным умом, в этот момент была поглощена картой. Ее пальцы, тонкие и ловкие, скользили по линиям, прокладывая маршрут, который, как она надеялась, окажется более безопасным и логичным, чем тот, что рисовал в своем воображении Стюарт. Она была опытнее их двоих, повидавшая больше дорог, чем эти городские джунгли, и именно ее здравомыслие чаще всего пыталось усмирить буйный поток Стюартовых идей. В ее отношениях со Стюартом витало нечто большее, чем простая дружба – зарождающаяся симпатия, которую он, в своем самовлюбленном угаре, либо не замечал, либо игнорировал.

Ребекка, младшая сестра Кэтлин, была воплощением юной любознательности. Ее глаза, широко распахнутые, впитывали каждый блик солнца, каждую складку коры. Она была словно губка, готовая впитать все краски и звуки этого нового мира. Ее неопытность была очевидна, но в ней же крылась та наивная открытость, которая могла либо принести ей неприятности, либо, наоборот, позволить увидеть нечто, скрытое от более прагматичных глаз. Она восхищалась Стюартом, его уверенностью и отвагой, но в то же время побаивалась его резкости, его способности одним словом растоптать чужие чувства.

«Скептицизм – это признак слабости, Донован», – парировал Стюарт, бросив на него взгляд, полный снисходительности. «Мы идем туда, куда не ступала нога городского жителя. К озеру, о котором говорят только шепотом. Это будет наша победа над обыденностью».

Пока они обменивались репликами, их ноги уже начинали путь. Лес встретил их не шумом приветствий, а внезапной, поглощающей тишиной. Стоило сделать несколько шагов, как звуки города – гудки машин, человеческая речь – мгновенно стихли, словно их стерли невидимым ластиком. Деревья, могучие и древние, смыкались над головой, образуя зеленый свод, сквозь который лишь изредка пробивались тонкие, золотистые лучи. Воздух стал гуще, наполнился запахами влажной земли, прелой листвы, смолы и чего-то неуловимого, дикого.

Ребекка, идущая впереди, замерла, пораженная. «Посмотрите! – воскликнула она, ее голос звучал приглушенно в этой новой акустике. – Какое небо из листьев!» Она достала телефон, но затем опустила его, словно поняла, что никакая цифровая копия не сможет передать этого ощущения.

Кэтлин, идя следом, тоже заметила эту внезапную перемену. «Похоже, лес умеет хранить свои секреты, – пробормотала она, более себе, чем другим. – Здесь даже воздух другой». Она чувствовала, как ее легкие наполняются этой тишиной, и в то же время – как нарастает необъяснимое, тихое напряжение.

Стюарт, как всегда, шел впереди, прокладывая путь. Он уверенно держал компас, направляя их вглубь, туда, где, по его словам, лежала цель их похода. «Просто идем прямо, – командовал он. – Ничего сложного».

Донован, в свою очередь, ощущал, как его скептицизм уступает место более первобытному чувству – легкой тревоге. Каждый шорох в кустах, каждая игра тени казались ему подозрительными. Он нервно оглядывался, словно ожидая увидеть что-то, выпрыгивающее из-за ствола дерева. «Не думаю, что это так уж просто, Стюарт», – бросил он через плечо. – «Здесь все выглядит… иначе».

«Иначе – это значит, интересно, Донован. Не будь как всегда», – отмахнулся Стюарт, но в его голосе прозвучала нотка раздражения. Он не любил, когда его планы ставились под сомнение.

Они углублялись. Тропа, если ее можно было так назвать, становилась все более нечеткой. Солнечный свет, прежде проникавший сквозь кроны, теперь лишь редкими, мерцающими пятнами достигал земли. Плотность деревьев росла, и воздух становился холоднее. Природа здесь не ласкала взгляд, она скорее давила, обволакивала, намекая на свое могущество. Стюарт, однако, продолжал двигаться вперед, его уверенность непоколебима, словно он сам был частью этой дикой природы, ведомой лишь внутренним компасом. Но Кэтлин, идущая позади, начинала замечать то, что ускользало от их глаза. Неестественную тишину. Отсутствие пения птиц. По странным, неестественным образом сломанным веткам, словно их сломала не стихия, а что-то более целенаправленное.

С каждым шагом лес раскрывал свои объятия шире, но не с обещанием гостеприимства, а с приглушенным, настороженным дыханием. Солнечные блики, прежде служившие ориентирами, теперь становились редкими, робкими гостями в этом вечном сумраке, пробиваясь сквозь плотную завесу листьев лишь в виде обрывков золотистого света, дрожащих на влажной земле. Деревья, чьи стволы, покрытые мхом и лишайником, напоминали древних стражей, сжимались плотнее, заставляя воздух становиться гуще и прохладнее. Путь, если его можно было так назвать, превратился в извилистый проход, где ноги тонули в мягком, упругом ковре из опавшей хвои и прошлогодней листвы.

Ребекка, чья юная энергия обычно не знала усталости, начала замедляться. Ее дыхание стало чуть более частым, а восхищенные возгласы сменились тихим, сосредоточенным наблюдением. Каждый цветок, каждая причудливая форма мха теперь вызывали у нее лишь мимолетный взгляд, прежде чем она снова пыталась удержать ритм. Лес, поначалу казавшийся ей волшебным королевством, теперь начинал внушать ей робкий трепет.

Донован, напротив, ощущал, как нарастает его беспокойство. Незнакомые деревья, одинаковые на первый взгляд, сливались в единую, монотонную массу, лишая его привычных ориентиров. Он пытался поймать взгляд Стюарта, который, как всегда, шел впереди, но тот, казалось, был погружен в свой собственный, внутренний мир, полностью уверенный в правильности выбранного направления. «Ты уверен, что мы идем туда, куда нужно?» – спросил Донован, стараясь, чтобы его голос звучал как можно спокойнее. – «Мне кажется, мы уже какое-то время идем… по кругу».

Стюарт остановился, обернулся. В его глазах мелькнуло раздражение, но он постарался скрыть его за нарочитой улыбкой. «Донован, расслабься. Я знаю, что делаю. Мы на правильном пути. Лес большой, он не обязан быть похожим на твою любимую парковую аллею». Он вновь двинулся вперед, игнорируя явное недовольство друга.

Кэтлин, шагавшая между ними, наблюдала за происходящим с нарастающей тревогой. Ее опытный взгляд цеплялся за детали, которые другие, более поглощенные своими мыслями, упускали. Тишина, которая сначала показалась ей умиротворяющей, теперь звучала неестественно. Где были птицы? Где обычное жужжание насекомых, наполняющее лес жизнью? Казалось, будто сам лес затаил дыхание, ожидая чего-то. На земле, среди упавших веток, она заметила несколько следов, которые выглядели странно. Не как следы диких животных, а скорее как отпечатки чего-то огромного, сломанные ветки, лежащие не так, как их могли бы сломать ветер или упавшее дерево.

«Стюарт, ты видел эти сломанные ветки?» – спросила она, указывая на одну из них. – «Они выглядят… неестественно».

Стюарт лишь мельком взглянул. «Наверное, медведь прошёл. Или какой-нибудь крупный лось. Не стоит так переживать из-за каждой мелочи, Кэтлин». Его тон был dismissive, словно он пытался отмахнуться не только от ее замечаний, но и от самой возможности чего-либо, что могло бы поставить под сомнение его компетентность.

«Но… они слишком ровно сломаны, – настаивала Кэтлин, чувствуя, как холодок пробегает по спине. – И следы… они очень крупные. И их много».

«Ты слишком много думаешь, – ответил Стюарт, но его уверенность чуть дрогнула. – Мы же не в сказке, где деревья оживают. Это просто лес».

Ребекка, услышав их разговор, вздрогнула. Она вспомнила старые истории, которые ее бабушка рассказывала ей в детстве – о духах леса, о существах, что охраняют свои владения от чужаков. Она всегда списывала это на выдумки, но сейчас, в этой густой, молчаливой темноте, эти истории казались ей пугающе реальными.

Они продолжали свой путь, и лес становился все более плотным, все более замкнутым. Деревья стояли так близко друг к другу, что их кроны почти полностью смыкались, оставляя на земле лишь клочки скудного света. Воздух стал влажным и тяжелым, наполненным запахом прелой земли и чего-то еще – терпкого, дикого, неприятного. Казалось, они идут не просто по лесу, а через какое-то живое, пульсирующее существо, которое медленно, но верно, поглощает их.

«Я чувствую себя так, будто мы идем против течения», – прошептала Кэтлин, когда они остановились на небольшой, мрачной полянке, где единственным признаком жизни был старый, упавший ствол дерева. – «Этот лес… он не похож на те, где я бывала раньше».

Донован согласно кивнул, его лицо было бледным. «Да, здесь что-то не так. Даже звуков природы нет. Это… жутко».

Стюарт, однако, казалось, не замечал нарастающего напряжения. Он указал на поляну. «Вот здесь и поставим лагерь. Рядом с источником воды. Идеальное место».

Кэтлин посмотрела на поляну, затем на густые, непроходимые заросли, окружающие ее. «Стюарт, может, стоит поискать что-то более открытое? Здесь деревья стоят слишком близко».

«Не выдумывай, Кэтлин. Это лучший вариант», – отрезал Стюарт, уже доставая из рюкзака палатки. Он не хотел слушать никаких возражений, его уверенность граничила с упрямством.

Пока они разбивали лагерь, на поляне установилась гнетущая тишина. Палатки, яркие пятна цивилизации, казались здесь неуместными, словно приглашенными на чужой, враждебный пир. Ветер, который до этого лишь слабо шелестел в верхних кронах, теперь, казалось, затих совсем, оставив их наедине с давящей тишиной леса. Небо над ними было скрыто, и даже первые звезды, обычно предвещавшие спокойную ночь, не могли пробиться сквозь плотную зеленую завесу.

Стиснутый кольцом деревьев, лагерь походил на крошечный островок цивилизации, затерянный в океане дикой, равнодушной природы. В свете заходящего солнца, проникавшего сквозь редкие просветы в листве, палатки казались яркими, почти вызывающими пятнами, словно бросающими вызов сумрачному великолепию леса. Однако, несмотря на кажущееся удобство, атмосфера здесь была пропитана нарастающим чувством тревоги, словно каждый шорох листвы, каждая треснувшая ветка – это не просто звук, а предупреждение, шепот леса, предостерегающий от вторжения.

Стюарт, казалось, не замечал сгущающегося напряжения. Он с энтузиазмом распаковывал еду, готовясь к вечернему костру, который, как он надеялся, разгонит гнетущую темноту и вернет ощущение контроля. Его движения были резкими и уверенными, словно он пытался силой воли подчинить себе этот враждебный мир. «Ну же, ребята, давайте поужинаем, – бодро произнес он, – А потом можно будет послушать байки у костра. У кого какие истории есть?»

Донован, в свою очередь, не проявлял никакого энтузиазма. Он сидел на поваленном дереве, уставившись в землю с отсутствующим видом. Его обычная ирония словно испарилась, оставив лишь усталость и мрачное предчувствие. «Боюсь, у меня в голове только мысли о том, как бы поскорее отсюда выбраться, – пробормотал он, не поднимая головы. – Этот лес… он давит на меня».

Кэтлин, чувствуя нарастающее напряжение, попыталась сгладить углы. «Ну же, Донован, не надо так. Мы же только приехали. И потом, истории у костра – это всегда весело». Она посмотрела на Ребекку, надеясь на ее поддержку.

Ребекка, однако, была слишком поглощена своими мыслями, чтобы заметить их разговор. Она стояла у края поляны, всматриваясь в темнеющие заросли. Ей казалось, что она видит там какие-то движения, какие-то тени, скользящие между деревьями. «Мне кажется, за нами кто-то наблюдает, – прошептала она, ее голос дрожал от страха. – Я чувствую чей-то взгляд».

Стюарт, услышав ее слова, рассмеялся. «Да брось, Ребекка! Это просто лес. Там полно всяких животных. Наверняка какие-нибудь олени или лисы просто интересуются, кто тут у них в гостях».

Но смех его прозвучал натянуто, словно даже он сам не до конца верил в свои слова. Он знал, что лес – это не просто скопление деревьев и животных. Это живое существо, с собственными законами и собственной волей. И они, вторгнувшиеся в его владения, должны были заплатить за свою дерзость.

Вскоре был разведен костер, и языки пламени, жадные и живые, начали пожирать сухие ветки, отбрасывая пляшущие тени на окружающие деревья. Тепло и свет костра немного успокоили их, но тревога не отступала. Каждый шорох, каждый треск сучка казался им сейчас зловещим предзнаменованием.

Когда они ели, разговор не клеился. Стюарт рассказывал какие-то истории из своей жизни, но они звучали фальшиво, словно он пытался доказать всем, и прежде всего себе, что он по-прежнему контролирует ситуацию. Донован молчал, мрачно глядя на огонь. Кэтлин старалась поддерживать разговор, но ее вопросы звучали натянуто и неестественно. Ребекка же вообще почти не ела, лишь нервно оглядывалась по сторонам, словно ожидая увидеть что-то ужасное, выскакивающее из темноты.

После ужина, когда костер начал угасать, Кэтлин предложила рассказать какую-нибудь страшную историю. «Это поможет нам отвлечься», – сказала она, стараясь придать своему голосу уверенность.

Стюарт, скривившись, закатил глаза. «Ну уж нет. Мне хватило Ребеккиных страшилок про духов леса».

«Да, а у бабушки есть куча страшных историй» – подтвердила Ребекка.

Ребекка, неожиданно для всех, поддержала эту идею. «Я знаю одну историю, – тихо произнесла она, – Которую мне рассказала моя бабушка. Она о… о существе, которое живет в этом лесу. Оно охраняет его от чужаков».

Все посмотрели на нее с удивлением. Даже Стюарт замолчал, заинтригованный.

Ребекка немного помолчала, собираясь с духом. Затем, тихим, дрожащим голосом, она начала свой рассказ.

«Давным-давно, когда леса были еще гуще и темнее, здесь жило существо, которое местные жители называли Панто. Это не был зверь, и не был человек. Это было нечто иное. Панто охранял лес от тех, кто приходил сюда с дурными намерениями. От тех, кто рубил деревья, убивал животных и осквернял землю. Говорили, что он питается заблудшими, теми, кто теряет дорогу и забывает о правилах леса. Те, кто проявляли неуважение к лесу, обязательно встречались с ним.»

Когда она закончила, воцарилась тишина. Даже костер, казалось, затих, словно внимательно слушал ее рассказ. В воздухе висело какое-то тяжелое, гнетущее чувство, словно лес сам откликнулся на ее слова.

Стюарт попытался рассмеяться, но его смех прозвучал неестественно. «Ну и ну, Ребекка. Ты меня прямо напугала. Не знал, что у тебя такая богатая фантазия».

Но, несмотря на его слова, все чувствовали, что в этой истории есть какая-то доля правды. Лес казался живым, дышащим, и кто знает, какие тайны он скрывает в своей темной, непроходимой глубине.

Ночь опустилась на лагерь плотной, черной завесой. Звезды, если они и были, не могли пробиться сквозь плотные кроны деревьев. Воздух стал холодным и влажным, наполненным запахом прелой листвы и чего-то еще – дикого, первобытного, пугающего. Звуки ночи, обычно успокаивающие, здесь казались преувеличенными и зловещими. Каждый шорох, каждый треск сучка заставлял их вздрагивать.

Когда они забрались в палатки, тишина стала еще более гнетущей. Стюарт уснул почти сразу, уверенный в своей безопасности. Донован долго ворочался, не в силах успокоиться. Кэтлин лежала, уставившись в потолок палатки, слушая, как лес вокруг них живет своей собственной, таинственной жизнью. А Ребекка, прижавшись к своей сестре, молилась, чтобы ночь поскорее закончилась.

Часы тянулись мучительно медленно. Лес, прежде лишь сумрачный и молчаливый, теперь казался ожившим, пульсирующим организмом, чей каждый вдох был наполнен угрозой. Тишина, которая так тревожила их днем, теперь стала невыносимой, словно преддверие бури. Даже звуки их собственных сердец, колотящихся в груди, казались слишком громкими в этом неестественном затишье.

Стюарт, погруженный в глубокий сон, не замечал нарастающего напряжения. Его дыхание было ровным, дыханием человека, уверенного в своей безопасности. Впрочем, даже он, в глубине души, ощущал подспудную тревогу, но привычка к самоуспокоению и вера в собственную непогрешимость гасили ее, как слабый уголек.

Донован, напротив, был в состоянии поверхностного, беспокойного сна. Каждый шорох, каждый легкий ветерок, коснувшийся полога палатки, заставлял его вздрагивать. Его сознание, словно натянутая струна, было готово порваться от малейшего напряжения. Он мечтал о городе, о ярких огнях, о шумных улицах, о всем том, что так далеко отсюда, в этой первобытной, безмолвной тьме.

Кэтлин, как всегда, была самым бдительным стражем. Она лежала, не смыкая глаз, вслушиваясь в пульс ночи. Необъяснимое предчувствие, которое начало закрадываться в ее душу еще днем, теперь превратилось в холодный, липкий страх. Что-то было не так. Не просто страшно, а фундаментально неправильно. Этот лес не был просто диким; он был… хищным.

Вдруг, посреди этой мертвой тишины, раздался звук. Негромкий, но отчетливый. Треск. Словно кто-то наступил на сухую ветку. Но это был не тот звук, который издает случайное животное, наткнувшееся на препятствие. Это был звук намеренный, уверенный, словно кто-то, знающий, куда идет, осторожно прокладывал себе путь.

Стюарт вздрогнул во сне, но не проснулся. Донован распахнул глаза, сердце его забилось в бешеном ритме. Кэтлин замерла, прислушиваясь.

За треском последовало другое. Медленное, тяжелое движение. Звук, похожий на переползание чего-то массивного по земле, сквозь густую траву и подлесок. Это было не похоже ни на шаг животного, ни на звук ветра. Это было… медленное, целенаправленное движение.

«Что это?» – прошептал Донован, его голос звучал хрипло и испуганно.

«Тихо», – шикнула Кэтлин, ее голос был напряжен. Она почувствовала, как волосы на ее затылке встают дыбом.

И тут раздался крик.

Это был крик Донована. Короткий, пронзительный, наполненный таким первобытным ужасом, что он, казалось, заставил замолчать сам лес. Крик оборвался так же внезапно, как и начался, словно его вырвали из горла грубой, невидимой силой.

Поляна, еще мгновение назад окутанная тишиной, взорвалась паникой.

Стюарт, разбуженный криком, вскочил с койки. «Что происходит?!» – прорычал он, его самоуверенность мгновенно испарилась, уступив место шоку и недоумению.

Кэтлин, еще не до конца осознав происходящее, уже распахивала молнию своей палатки. Она увидела, как из палатки Донована, которая стояла чуть поодаль, что-то вытаскивало его тело. Нечто огромное, темное, сливающееся с тенями. Оно двигалось быстро, неуклюже, но с пугающей мощью. Это не было похоже ни на одного известного ей зверя. Оно было слишком крупным, слишком… странным.

Ребекка, крича от ужаса, выскочила из своей палатки, ее глаза были широко распахнуты, полные непонимания и страха.

«Бежим!» – выкрикнула Кэтлин, ее голос дрожал, но был полон решимости. Это была единственная мысль, которая могла возникнуть в ее голове. Инстинкт выживания взял верх над любыми рациональными рассуждениями.

Стюарт, ошеломленный, но повинуясь ее крику, бросился следом. Они не оглядывались. Они просто бежали. Спотыкаясь о корни деревьев, продираясь сквозь кусты, они неслись прочь от ужаса, который только что поглотил их друга.

Ребекка, как самая младшая и, возможно, самая испуганная, бежала позади всех. Ее маленькие ножки не успевали за быстрыми шагами Стюарта и Кэтлин. Ее крики, сначала полные ужаса, затем стали смешиваться с болью и отчаянием.

Кэтлин, несмотря на свой собственный страх, обернулась. В свете луны, пробивавшемся сквозь ветви, она увидела, как нечто огромное, покрытое густой черной шерстью, нависает над Ребеккой. В следующее мгновение Ребекка упала. А затем… наступила тишина. Мертвая, абсолютная тишина, которая была страшнее любого крика.

Ужас, который до этого гнал их вперед, теперь сменился ледяным отчаянием. Они были одни. Стюарт и Кэтлин. А позади них, в темноте, таилось нечто, что только что поглотило их друзей. Они не знали, что это было, но одно они знали точно: оно охотилось на них. И оно было гораздо ближе, чем они могли себе представить.

Когда последние отзвуки крика Ребекки утонули в густой, враждебной тишине леса, Стюарт и Кэтлин почувствовали, как реальность сжимается до одной-единственной, животной цели: бежать. Инстинкт, первобытный и неумолимый, взял верх над разумом, над скорбью, над всем. Их тела, подчиняясь неведомой силе, неслись сквозь заросли, словно напуганные звери, загнанные в угол.

Лес, который днем казался им лишь величественным, теперь превратился в лабиринт из теней и препятствий. Ветви хлестали по лицу, корни деревьев, коварно спрятанные в опавшей листве, стремились подловить их ноги. Каждый удар сердца отдавался в ушах глухим, набатным звоном, смешиваясь с их собственным, прерывистым дыханием. Фонарики, зажатые в дрожащих руках, выхватывали из тьмы лишь обрывки образов: стволы деревьев, похожие на уродливые фигуры, изломанные ветви, напоминающие костлявые пальцы, и густую, непроницаемую тьму, скрывающую в себе ужас.

Стюарт, чей обычный лидерский тон сменился хриплым, отчаянным криком, бежал впереди, но его движения были уже не столь уверенными, как раньше. Его некогда безупречное снаряжение теперь цеплялось за кусты, оставляя на нем клочья ткани. Самоуверенность, как и его друзья, осталась где-то позади, в той проклятой палатке. Он бежал не потому, что знал куда, а потому, что боялся остановиться. Боялся обернуться.

Кэтлин, следуя за ним, чувствовала, как ее тело протестует, как мышцы горят от напряжения, но страх был сильнее боли. В глазах стояли слезы, но они не могли остановить ее. Она бежала, оглядываясь через плечо, словно ожидая увидеть преследователя, хотя разум подсказывал ей, что смотреть назад – значит терять драгоценные секунды. Образ Ребекки, падающей под натиском чудовищной тени, был выжжен на сетчатке ее глаз. Этот образ был ее кошмаром, ее реальностью, ее мотивацией.

«Быстрее, Стюарт!» – крикнула она, ее голос едва слышен в шуме их собственного бега. – «Мы не можем… мы не можем позволить ему…»

Стюарт ничего не ответил. Он просто бежал, его единственной целью было выбраться из этого проклятого места, из этой ловушки, которую расставил лес. Он не думал о том, как они выберутся, где найдут помощь. Все его мысли были сосредоточены на том, чтобы унести ноги как можно дальше отсюда, от того, что случилось с Донованом и Ребеккой.

Лес, казалось, издевался над ними. Тропа, если ее можно было так назвать, петляла, уводя их все глубже в чащу. Каждый поворот, казалось, открывал лишь новую, еще более мрачную перспективу. Деревья росли так плотно, что солнечный свет, если бы он и попытался пробиться, был бы мгновенно поглощен. Только редкие, зловещие пятна лунного света пробивались сквозь листву, создавая призрачные, движущиеся тени, которые только усиливали их страх.

Лес ненадолго отступил, предоставив им утешение в виде охотничьего домика. Он стоял на небольшой, поросшей травой поляне, словно забытое кем-то строение, брошенное на милость времени и стихии. Скрипнула облупившаяся дверь, пропуская их внутрь, в царство пыли, паутины и затхлого воздуха. Внутри царил полумрак, лишь кое-где пробивавшийся сквозь грязные, затянутые паутиной окна. Старая, покосившаяся мебель, покрытая толстым слоем пыли, напоминала призраков былой жизни. Это было убогое убежище, но в этот момент оно казалось им крепостью, последним бастионом против ужаса, что скрывался снаружи.

«Быстрее! Запри дверь!» – выдохнул Стюарт, его голос был хриплым от усталости и страха. Он бросился к массивной деревянной двери, судорожно пытаясь привести в движение ржавый засов, который, казалось, застыл десятилетия назад. Кэтлин, с трудом переводя дыхание, присоединилась к нему, их общие усилия, наконец, позволили задвижке медленно, со скрипом, опуститься, запирая их внутри.

Они прижались друг к другу, пытаясь унять дрожь, сотрясавшую их тела. Внутренняя комната, освещенная лишь слабым светом, пробивающимся сквозь окна, не несла никакого утешения. Они были в ловушке, запертые в этом ветхом строении, и знали, что снаружи их ждет неизвестность.

«Что это было, Кэтлин?» – прошептал Стюарт, его голос был полон растерянности и страха, совершенно иного, чем его обычная бравада. Он опустился на пол, прислонившись спиной к стене, его глаза метались по темным углам. – «Я… я никогда ничего подобного не видел».

Кэтлин, тоже прислонившись к стене, пыталась собраться с мыслями. «Я не знаю, Стюарт. Но оно… оно было не похоже ни на одно животное. И оно… оно убило Донована. И Ребекку». Ее голос сорвался. Образ ее младшей сестры, исчезающей в темноте, был невыносимым.

«Мы должны были послушать тебя, – прошептал Стюарт, его голос был полон горького раскаяния. – Я… я был так глуп. Я думал, что все знаю…»

В этот момент тишина, которая до этого казалась почти успокаивающей, внезапно оборвалась. Сначала это был едва уловимый звук. Что-то легкое, словно царапанье, по крыше. Затем – более отчетливый, тяжелый удар. И еще один.

Они вздрогнули. Их взгляды устремились вверх.

«Что это?» – испуганно спросила Кэтлин, ее пальцы сжали руку Стюарта.

«Оно… оно наверху», – прохрипел Стюарт.

Звуки стали громче, интенсивнее. Удары по крыше приобрели ритм, словно кто-то пытался пробить ее. Поскребывания становились все более агрессивными, словно существо пыталось найти слабое место. Затем последовал ужасный звук. Громкий треск. Крыша прогнулась.

Стюарт и Кэтлин вскрикнули. Частицы пыли и древесной крошки посыпались вниз. Они видели, как деревянные балки трещат под натиском невидимой силы. Казалось, еще немного, и монстр ворвется внутрь.

«Мы не можем оставаться здесь!» – крикнул Стюарт, пытаясь подняться.

«Куда мы пойдем?» – в отчаянии спросила Кэтлин. – «Оно снаружи. Оно ждет».

Но атака продолжалась. Существо, казалось, билось в истерике, пытаясь проломить их укрытие. Звук напоминал борьбу гигантского животного, пытающегося выбраться из клетки. Скрип, треск, глухие удары. Полотно крыши поддавалось, но, казалось, держалось чудом.

Часы, проведенные под этой атакой, казались вечностью. Они сидели, прижавшись друг к другу, вслушиваясь в ужасающие звуки, не смея пошевелиться. Каждое мгновение ожидания было мучительным. Они слышали, как существо рычит, тяжело дышит, словно изматывая себя в бесплодных попытках прорваться.

Постепенно, с наступлением рассвета, атака стихла. Звуки стали реже, затем прекратились совсем. Оставшиеся лишь отдаленные шорохи, словно существо, уставшее от своей ярости, отступило.

Наступила рассветная тишина, пронизанная напряжением. Они сидели, не двигаясь, боясь спугнуть то хрупкое перемирие, которое, как они надеялись, установилось. Сквозь окна пробивался слабый, серый свет.

«Оно ушло?» – прошептал Стюарт, его голос звучал осипшим.

«Я не знаю», – ответила Кэтлин, ее взгляд был прикован к двери. – «Но мы не можем оставаться здесь. Нам нужно выбраться из этого леса».

Утренняя роса пропитывала воздух, а лес, казалось, замер, затаив дыхание. Птицы, которые так и не запели накануне, теперь молчали. Полное отсутствие звуков природы было самым тревожным признаком.

«Дорога», – произнесла Кэтлин, ее голос обрел новую, решительную нотку. – «Мы должны добраться до дороги. Это наш единственный шанс».

Стюарт кивнул, поднимаясь. Его тело болело, но страх и желание выжить давали ему силы. Они осторожно подошли к двери. На внешней стороне, прямо под дверным косяком, виднелись глубокие царапины, словно кто-то пытался пробраться внутрь, царапая дерево своими огромными когтями.

Они выглянули наружу. Лес был тих. Но чувствовалось, что он наблюдает. Враждебно, напряженно.

«Давай», – прошептал Стюарт, открывая дверь.

И они вышли, готовые сделать свой последний, отчаянный шаг к спасению.

Рассвет, пробиваясь сквозь густые кроны деревьев, не принес облегчения. Наоборот, призрачный свет лишь подчеркнул унылую, враждебную красоту леса, который, казалось, затаил дыхание, наблюдая за ними. Воздух, влажный и прохладный, казалось, обволакивал их, словно мокрое одеяло, отягощая каждый шаг. Несмотря на ужас, пережитый ночью, и измотанность, которая сковала их тела, в сердцах Стюарта и Кэтлин теплилась отчаянная надежда – надежда на спасение.

«Дорога», – прошептала Кэтлин, ее голос звучал сухо и надтреснуто. – «Мы должны добраться до дороги».

Стюарт, чье лицо было бледным и осунувшимся, кивнул. Его некогда уверенная осанка сменилась сгорбленной позой человека, несущего непосильную ношу. «Да. Только дорога. Там… там нас могут увидеть».

Они осторожно покинули охотничий домик, который, казалось, едва выдержал натиск ночи. Оглянувшись, они увидели, что земля вокруг него была иссечена глубокими, неестественными следами. Не следами животных, а отпечатками огромных, трехпалых лап, словно кто-то могучий и неуклюжий пытался проломиться сквозь камень. Эти следы только укрепили их решимость.

Их движение было осторожным, но быстрым. Они шли, прислушиваясь к каждому шороху, напрягая слух, чтобы уловить малейший звук, который мог бы указывать на присутствие преследователя. Лес по-прежнему был пугающе тих. Ни пения птиц, ни стрекота насекомых. Только их собственные шаги, глухо отдававшиеся в мягкой лесной подстилке, и их собственное, учащенное дыхание.

С каждым шагом надежда росла. Они чувствовали, что приближаются к краю леса. Солнечный свет стал пробиваться сквозь деревья более уверенно, создавая на земле полосы света и тени, которые раньше казались недостижимыми. И вот, сквозь густые заросли, они увидели его – просвет. Небольшая полоса кустарников и молодых деревьев, которая, казалось, отделяла их от внешнего мира. А за ней – слабый, далекий гул. Звук, который они так жаждали услышать. Звук машин.

«Дорога!» – выдохнула Кэтлин, в ее голосе прозвучала смесь облегчения и ликования.

Стюарт, увидев просвет, почувствовал, как в нем пробуждается прежняя сила. «Быстрее, Кэтлин! Скорее!»

Они бросились вперед, преодолевая последние метры, продираясь сквозь колючие ветви кустарников, которые цеплялись за их одежду и кожу, оставляя болезненные ссадины. Надежда придавала им сил, заглушая боль и усталость. Каждый шаг приближал их к спасению, к миру, где нет чудовищ, пожирающих людей.

В тот момент, когда они уже почти достигли края зарослей, когда в их глазах мелькнула возможность спасения, когда звук приближающейся машины становился отчетливее, лес словно замер.

Прямо перед ними, спрыгнув с ветвей самого большого дерева, спрыгнуло Оно.

Панто.

Существо было еще более устрашающим, чем в их кошмарах. Оно было выше и массивнее человека, его темная шерсть казалось, сливалась с тенями даже при свете. Его тело, вытянутое и мускулистое, стояло на мощных задних лапах, которые, казалось, могли раздавить камень. Передние лапы, длинные и гибкие, заканчивались чудовищными когтями, которые блестели, как лезвия.

Но самое ужасное были его глаза. Огромные, темно-синие, они смотрели на них с холодной, безжизненной тягой. В них не было ни страха, ни злобы, ни какой-либо эмоции, которую могли бы понять люди. Только бездонная пустота, голод и древняя, первобытная сила.

Время замедлило свой ход. Стюарт и Кэтлин замерли, их последние секунды свободы, казалось, растянулись в вечность. Они видели, как существо медленно, но неумолимо, наклоняется вперед.

«Стюарт…» – прошептала Кэтлин, ее голос был едва слышен.

Но Стюарт уже не слушал. В момент, когда Панто начало движение, инстинкт вернулся. Он не мог спасти себя, но он мог попытаться спасти Кэтлин. Он рванул вперед, загораживая ее собой, словно пытаясь стать щитом между ней и чудовищем.

Панто двигалось с невероятной скоростью. Его передняя лапа взметнулась вверх. Ужасный хруст, звук разрываемой плоти и ломающихся костей, разнесся по лесу. Стюарт издал короткий, сдавленный стон, а затем упал. Его тело, безвольное, обвисло на чудовищных когтях.

Кэтлин, увидев это, закричала. Ее крик был наполнен болью, ужасом и яростью. Она видела приближающуюся машину впереди. Видела дорогу.

Она бросилась вперед, продираясь сквозь последние кусты, ее ноги скользили по мокрой земле. Звук приближающегося автомобиля становился громче, отчетливее.

Оглянувшись через плечо, она увидела его. Панто, не торопясь, как хищник, наслаждающийся своей добычей, медленно опускало тело Стюарта на землю. Оно смотрело на него, затем его взгляд обратился к ней, к бегущей Кэтлин.

Кэтлин бросилась вперёд, на дорогу. Она видела, как автомобиль приближается. В отчаянии она выбросила руки вперед, подавая знак водителю остановиться.

Мир вокруг нее на мгновение исчез. Боль пронзила ее тело, словно тысячи раскаленных игл. Она почувствовала, как ее отбросило высоко в воздух, и затем – жесткое, беспощадное приземление на асфальт.

Машина, проехав десяток метров, резко остановилась. Секундное замешательство. Затем, так же внезапно, как и остановился, автомобиль продолжил свой путь, оставляя Кэтлин лежать на асфальте, с переломанными костями и повреждёнными внутренними органами.

Она смотрела, как автомобиль удаляется вдаль, уносящий надежду на спасение прочь, в другой мир, где нет Панто, нет леса, нет ужаса. Она не могла пошевелиться. Ее тело было сломано. Каждая кость, казалось, была раздроблена. Боль была невыносимой.

И тут она почувствовала это.

Что-то. Тянуло ее. Медленно, но неумолимо. В сторону густых, колючих зарослей, которые она только что преодолела.

Она попыталась пошевелить пальцами, но ничего не произошло. Ее тело не слушалось. Она видела, как из тени кустарников торчала она. Длинная, мохнатая лапа. Словно в замедленной съемке, она притягивала её обратно.

Кэтлин подняла глаза выше и увидела среди засрослей ужасающие, бездонные сине-черные глаза.

Безмолвная Охота

Золотой свет ласкал белоснежную палубу катера «Морская Мечта», словно сотканную из солнечных лучей и безмятежности. Небо, без единого облачка, раскинулось над ними бездонным сапфиром, отражаясь в лазурной глади моря, что лениво колыхалась под боком могучего судна. Четверо друзей, словно герои какой-то ожившей открытки, наслаждались редким даром – полным отсутствием забот. Брэд, с его легкой, уверенной улыбкой, обнимал Синтию, чьи каштановые волосы, развеваемые теплым бризом, прилипали к щеке. Рядом, Пинелопа, с лукавым блеском в зеленых глазах, разглядывала горизонт, будто искала там невидимые чудеса, а Август, погруженный в свои мысли, с задумчивым видом наблюдал за мерным плеском воды.

«Невероятный день, правда?» – выдохнул Брэд, чувствуя, как теплый воздух заполняет его легкие, прогоняя последние следы городской суеты.

Синтия кивнула, прижимаясь к его плечу. «Идеально. Только бы мама не волновалась… Жаль, связь совсем не ловит. Ни одного деления.»

«А что, если мы увидим кита?» – мечтательно прошептала Пинелопа, ее голос едва слышно смешался с шелестом волн. «Представляете, гигантское существо, плывущее рядом с нами!»

Август, с легкой усмешкой, покачал головой. «Скорее дельфинов. Они тут – завсегдатаи. Любят побаловаться с одинокими лодками.»

Разговор тек легко, как прохладный морской бриз, перескакивая с воспоминаний о студенческих вечеринках на последние новости кино, от планов на будущий отпуск до шуток над нелепыми модными тенденциями. Атмосфера пропитана была чувством абсолютной безопасности, той безмятежности, которая бывает лишь в моменты полного единения с природой и друг с другом. Катер, принадлежавший отцу Брэда, казался надежным и непоколебимым, их личным островком счастья посреди безбрежного океана.

Желая насладиться скоростью, Брэд потянулся к рулю, чтобы завести двигатель. Повернул ключ. И… тишина. Лишь вялый, скрежещущий звук, словно умирающий зверь, заставил его нахмуриться. Он повторил попытку, и тут же из-под капота вырвался тонкий струйка едкого дыма, сопровождаемая уже более тревожным чиханием. Двигатель, словно обидевшись, заглох окончательно.

«Что случилось?» – обеспокоенно спросила Синтия, ее голос дрогнул.

Брэд, пытаясь сохранить спокойствие, несколько раз вновь провернул ключ. Безрезультатно. Напряжение, до этого момента невесомое, начало сгущаться в воздухе.

«Похоже, что-то серьезное,» – сказал он, чувствуя, как легкое раздражение сменяется нарастающей тревогой. «Попробую позвонить отцу. Он наверняка знает, что делать.»

Он достал телефон. На экране – ни одного деления. «Черт!» – вырвалось у него. «Ничего. Ни одной полоски. Связи нет.»

«У меня тоже,» – отозвалась Пинелопа, ее энтузиазм поугас.

«И у меня,» – подтвердил Август, уже с некоторой долей настороженности.

Все телефоны лежали бесполезными черными пластинами. Они оказались в полной изоляции.

Брэд снова подошел к двигателю, его взгляд стал более сосредоточенным. Он попытался завести его в последний раз. Послышался скрежет, но на этот раз – с более резким, напряженным звуком. Вроде бы, что-то ожило, но катер оставался неподвижным, словно прирос к водной поверхности.

«Странно…» – пробормотал он, обходя корму. Его взгляд упал на гребной винт. «Вот оно что! Кажется, что-то застряло в лопастях. Ветви, наверное, или водоросли.»

На его лице мелькнула решимость. «Я сейчас. Нырну, посмотрю, что там.»

Он взглянул на Синтию. «Не волнуйся. Просто нужно убрать несколько веток. Вернусь через пару минут.»

Синтия почувствовала, как холодок пробежал по ее спине, но попыталась улыбнуться. «Хорошо, Брэд. Только осторожно.»

Он кивнул, снял футболку и, не теряя ни секунды, нырнул в прозрачную, манящую прохладу воды. Четверо друзей, только что объединенных беззаботным смехом, теперь застыли в напряженном ожидании, приковав взгляды к тому месту, где последний раз видели своего друга.

Минуты тянулись, каждая из которых была наполненной тревогой и невысказанными страхами. Прохладная вода, казавшаяся еще недавно такой приветливой, теперь таила в себе нечто зловещее. Синтия, чье сердце билось с бешеной скоростью, не отрывала взгляда от поверхности.

«Где же он?» – прошептала она, ее голос дрожал. «Он обещал вернуться быстро…»

Пинелопа, обычно такая бойкая, стояла бледная, ее обычно веселые глаза были расширены от беспокойства. Август, обычно невозмутимый, нервно теребил край рубашки.

«Брэд! Брэд!» – крикнула Синтия, ее голос сорвался на полуслове.

Внезапно, в метрах десяти от катера, вода забурлила, окрашиваясь в нежно-розовый, а затем и в густой, кроваво-багровый цвет. То, что выплыло на поверхность, заставило их застыть от ужаса, словно парализованные. Это было тело Брэда. Или, точнее, то, что от него осталось. Его конечности – руки и ноги – исчезли, словно были отрезаны гигантским мясником. Вокруг него расплывалась багровая дымка, медленно окрашивая кристально чистую воду в цвет смертельной раны.

«О, Боже…» – выдохнула Синтия, закрывая рот рукой. Пинелопа издала сдавленный всхлип. Август пошатнулся, словно потеряв опору.

В этот момент, словно из ниоткуда, из глубины выскочили плавники. Острые, черные, они рассекали воду с пугающей быстротой.

«Акулы!» – крикнула Пинелопа, ее голос был полон ледяного ужаса.

Но когда эти существа приблизились, их истинная природа стала ясна. Это были дельфины. Множество дельфинов, их гладкие, обтекаемые тела скользили в воде с какой-то жуткой грацией. Изначально, в их появлении не было ничего угрожающего. Скорее, они выглядели как существа, которые просто играли, резвились, случайно оказавшись рядом.

«Дельфины…» – прошептала Синтия, в ее голосе промелькнула слабая, почти неуловимая надежда. «Это, наверное, они…»

Но надежда испарилась так же быстро, как и появилась. Дельфины, вместо того чтобы просто уплыть, начали… играть. С телом Брэда. Они подкидывали его вверх, словно небрежный футбольный мяч, ловили его своими телами, передавая друг другу с какой-то жуткой, почти насмешливой ловкостью. Их движения, обычно ассоциирующиеся с радостью и свободой, теперь казались извращенной пародией, демонстрацией первобытной, безжалостной силы.

А затем произошло нечто, что заставило кровь застыть в жилах. Один из дельфинов, с невероятной точностью, поднырнул под голову Брэда. И с резким, отвратительным движением, оторвал ее. Бездыханная голова, с открытыми, стеклянными глазами, медленно поплыла по поверхности, а затем, словно брошенная с чудовищной силой, взлетела вверх и с глухим стуком упала на палубу катера, прямо перед испуганными глазами троих оставшихся в живых.

Время остановилось. Ужас, который до этого момента был лишь предчувствием, обрушился на них всей своей чудовищной тяжестью. Дельфины. Эти милые, умные создания, которые в детских книгах казались воплощением добра, оказались монстрами, способными на такую изощренную, хладнокровную жестокость. Осознание ударило их с силой морского шторма: они были одни. Полностью одни. Посреди безбрежного моря, в окружении стаи хладнокровных убийц, без малейшего шанса на спасение.

Когда последние отблески заката покинули небо, оставив лишь холодные звезды, дельфины, словно насытившись своим чудовищным развлечением, исчезли в глубине. Но их присутствие ощущалось, как невидимый, давящий груз. Тишина, наступившая после их ухода, была тяжелее любого шума, наполненная эхом недавних криков и осознанием абсолютной беззащитности. Ночной бриз, пронизывающий до костей, казался зловещим шепотом.

«Мы… мы не можем так просто сидеть,» – проговорил Август, его голос звучал надломленно, но в нем проскальзывала сталь решимости. «Нужно что-то делать. Пока мы еще можем.»

Синтия, завернувшись в плед, смотрела на темную воду с ужасом. Пинелопа, дрожа, кивнула.

«Он прав,» – добавила Пинелопа. «Если есть хоть малейший шанс…»

Август подошел к борту, вглядываясь в черную, непроницаемую глубину. «Я нырну. Попробую освободить винт. То, что не смог сделать Брэд.»

В его глазах читался страх, но также и долг. Долг перед памятью друга, долг перед Синтией и Пинелопой. Он знал, что это безумие, но бездействие казалось еще более страшным.

«Август, нет!» – вскрикнула Синтия. «Это слишком опасно!»

«У нас нет другого выхода, Синтия,» – ответил Август, его голос был твердым. «Если мы не попытаемся выбраться, то эти… твари… вернутся.»

Он снял рубашку, вдыхая холодный ночной воздух. В последний раз взглянув на своих друзей, он прыгнул в темную воду.

Вода обхватила его ледяными объятиями, словно желая удержать. Холод проникал до самых костей, заставляя тело невольно сжиматься. В мутной, черной воде было трудно разглядеть что-либо, но Август, ориентируясь на ощупь, добрался до гребного винта. Его пальцы ощутили плотные, склизкие ветви и водоросли, плотно обвившие лопасти. Он работал быстро, почти отчаянно, пытаясь освободить их, чувствуя, как его силы тают с каждой секундой.

Когда он уже почти закончил, что-то мелькнуло в глубине. Быстрый, обтекаемый силуэт. Сердце Августа ухнуло вниз. Дельфин. Он двигался с пугающей скоростью, прямо на него.

Вдохнув сколько мог воздуха, Август бросился к поверхности. Его легкие горели, тело отказывалось подчиняться. Он вынырнул, отчаянно хватая ртом воздух, и закричал, превозмогая страх.

«Синтия! Пинелопа! Помогите! Тяните меня!»

Девушки, уже ждавшие его, без колебаний бросились к нему. Они ухватились за его руки, изо всех сил пытаясь вытащить его из воды. Но в этот момент Август почувствовал резкую, пронзительную боль в ноге. Что-то вцепилось в нее с невероятной силой. Обернувшись, он увидел, как дельфин, словно голодная акула, вцепился ему в лодыжку.

«Нет!» – вскрикнул Август, чувствуя, как его тянут назад.

Синтия и Пинелопа дернулись вперед, но дельфин, с чудовищной силой, потащил Августа вниз. Девушки, не удержав равновесия, упали в воду, прямо в объятия холодной, безжалостной стихии.

В мгновение ока их окружила стая дельфинов. Они появились словно из ниоткуда, их гладкие тела мелькали в темноте, как призраки. Один дельфин продолжал удерживать Августа, его челюсти сжимали ногу, как тиски. Второй, казалось, сдерживал его, впившись в спину.

Затем внимание дельфинов переключилось на девушек. Началась безжалостная атака. Хвосты мелькали, как кнуты, нанося удары по телам. Затем, словно обезумев, дельфины начали врезаться в них своими головами, словно тараны. Одежда девушек, тонкая ткань, начала рваться под натиском острых зубов. Нижняя часть их тел оказалась обнаженной, беззащитной.

Август, висящий в воде, не в силах вырваться, наблюдал за этим с ужасом. Он видел, как Синтию и Пинелопу, изможденных и напуганных, дельфины начали утаскивать под воду. Его удерживающие дельфины, словно по команде, начали погружать его вслед за ними.

Вода сомкнулась над головой Августа, погружая его в мир без света, где единственным звуком был собственный хрип и далекие, искаженные шумы борьбы. Он видел, как Синтия и Пинелопа, задыхаясь, пытались вырваться из стаи дельфинов. Некоторые из существ, словно движимые какой-то извращенной, противоестественной жаждой, пытались изнасиловать, в то время как другие продолжали безжалостно избивать их хвостами, словно наслаждаясь их агонией.

Это было не просто убийство. Это было издевательство. Это было сведение к первобытному, животному состоянию, где человеческое достоинство было растоптано и уничтожено. Август чувствовал, как воздух покидает его легкие, а сознание медленно погружается в бездонную тьму. Его последние мгновения были наполнены невыносимым зрелищем – страданиями девушек, чьи крики, заглушенные водой, звучали в его разуме как последний, отчаянный аккорд.

Когда Август опустился на дно, его тело перестало сопротивляться. Воздух, которого так отчаянно жаждали легкие, вышел из него, оставляя лишь пустоту. Его сознание, подобно тонущему кораблю, погружалось в мрак, унося с собой последние отголоски ужаса.

Первые лучи восходящего солнца, еще теплые и ласковые, проникали сквозь утреннюю дымку, освещая безмятежную гладь моря. Катер «Морская Мечта», словно призрак, покачивался на едва заметных волнах. Его белоснежная палуба, еще недавно сияющая под солнцем, теперь казалась мрачной и пустой. На ней, как жуткий трофей, лежала голова Брэда, его безжизненные глаза смотрели в никуда, став немым свидетелем чудовищной трагедии.

Дельфины, словно исполнив свой зловещий ритуал, исчезли в глубинах, унеся с собой мотивы своей необъяснимой жестокости.

Никто никогда не узнает правды. Никто не услышит отчаянные крики, не увидит борьбу за жизнь, не поймет, почему те, кого считали символом доброты, оказались чудовищами.

Катер «Морская Мечта» продолжал свое одинокое дрейфование, его судьба теперь была связана с молчаливым океаном, который поглотил жизни четверых друзей, оставив после себя лишь пустоту и леденящее душу недоумение. И только звезды, равнодушные наблюдатели всего сущего, продолжали сиять над этим местом, где безмятежность обернулась кошмаром, а безмолвное море стало могилой для тех, кто осмелился нарушить его хрупкий, обманчивый покой.

Резня в Турби

Африканский рассвет над Турби, городом, впитавшим в себя пыль веков и жар бесконечных саванн, всегда был зрелищем величественным и суровым. 12 июля 2005 года, этот рассвет обещал быть иным. Небо, прежде чем вспыхнуть огнем, окрасилось в тревожные, багровые тона, словно само мироздание предвещало грядущую бойню. Воздух, еще прохладный и густой, не дрожал от зноя, а таил в себе напряжение, предчувствие чего-то неизбежного и ужасного.

В этот час, когда ночь неохотно уступала свои права наступающему дню, у края деревни, словно из самой земли, выросли они. Мките, чьи глаза были пронзительными, как стрелы, и чьи руки, покрытые мелкими шрамами, уверенно держали тяжелый автомат, чувствовал, как напряжение нарастает в его теле. Рядом с ним стоял Ангуко, его друг, его тень, его брат по оружию. В его спокойных, черных глазах таилась глубина, которая приходила с опытом, с пониманием того, что жизнь – хрупкая вещь, и что она часто измеряется не годами, а битвами.

«Скоро, Мките, – прозвучал тихий, но твердый голос Ангуко, едва различимый на фоне пробуждающегося ветра. – Скоро солнце поднимется, и оно будет нашим. Оно освятит нашу победу».

Мките кивнул, его взгляд был устремлен на восток, туда, где горизонт уже начинал кровоточить. В его душе не было места страху, только холодная, решительная готовность. Готовность защитить свой народ, племя Борана, от вечной угрозы – племени Габра, которое долгое время терзало их земли, грабило их стада и сеяло раздор. Сегодня, как и многие разы до этого, они должны были дать отпор.

И тогда, словно по невидимому сигналу, раздался первый крик. Потом второй, третий. Звук, похожий на миллионы раненых птиц, раздирающий утреннюю тишину, превратился в рев, в грохот тысяч ног, бегущих по выжженной земле. Сотни вооруженных налетчиков из племени Борана, закаленных в боях и движимых древней ненавистью, ринулись на беззащитное племя Габра, словно стихийное бедствие.

Мките и Ангуко оказались в самой гуще этого водоворота насилия. Грохот выстрелов сливался в единый, оглушительный поток, заглушающий все остальное. Земля под ногами дрожала от ударов, воздух наполнился едким запахом пороха, панического страха и, как ни прискорбно, горячей, свежей крови. Мките действовал инстинктивно. Его тело, словно живя своей собственной жизнью, выполняло команды, отточенные годами тренировок, годами жизни на грани. Он видел, как падают люди, как их тела, словно тряпичные куклы, распластываются на земле. Он видел страх в глазах тех, кто еще пытался сопротивляться, и дикую, первобытную ярость в глазах своих товарищей.

Ангуко сражался рядом, его движения были быстрыми, точными и безжалостными. Он не колебался, не останавливался. Он был воином, и это была его роль в этой кровавой пьесе. Иногда их взгляды встречались в этом хаосе, и в эти краткие мгновения они обменивались молчаливым пониманием. Это был их мир, мир, где выживал самый сильный, мир, где милосердие было роскошью, которую они не могли себе позволить, если хотели выжить.

Резня длилась, казалось, бесконечно. Крики боли и отчаяния смешивались с боевыми кличами, с лязгом металла и треском выстрелов. Когда пыль начала медленно оседать, когда последние звуки борьбы стихли, Мките огляделся. Вокруг него лежали тела. Тела мужчин, женщин, детей. Пятьдесят шесть жизней, оборванных в этот ужасный рассвет. Он видел их лица, лица, которые навсегда врезались в его память – лица, искаженные предсмертным ужасом, лица, полные невыразимого удивления, лица, застывшие в вечном, беззвучном крике.

Чувство глубокого опустошения, смешанное с изнуряющей усталостью, накатило на него. Он сделал глубокий, прерывистый вдох, пытаясь очистить легкие от едкого запаха смерти. Ангуко подошел, его рука тяжело легла на плечо Мките.

«Мы сделали то, что должны были, Мките, – сказал он, его голос был хриплым и низким. – Мы защитили наш дом. Мы показали им, что Борана не покоряется».

Мките кивнул, но слова не приносили утешения. Эти образы, эти взгляды, которые смотрели на него с немым упреком, уже проникали в его сознание, словно ядовитый дым. Они были здесь, в его мыслях, хотя он знал, что их тела остались лежать на земле, позади него, под раскаленным африканским небом.

Возвращение домой было долгим и тихим. Солнце стояло высоко, его палящие лучи не могли смягчить тяжести пережитого. Они шли, окруженные своими товарищами, но каждый был погружен в свой собственный мир, сотканный из обрывков воспоминаний и образов. Вечером, в местном баре, где воздух был густым от запаха дешевого алкоголя, табака и поту, они попытались заглушить нарастающий внутри шум. Рюмка за рюмкой, они пили, пытаясь стереть из памяти картины дневной бойни. Смех, который звучал в баре, был громким, но пустым, разговоры – бессмысленными, лишь попыткой заглушить тишину, которая кричала внутри.

Поздно ночью, когда бар опустел, Мките и Ангуко разошлись по своим домам. Каждый унес с собой свою ношу. Мките, шатаясь, добрался до своей скромной хижины, упал на жесткую постель, сотканную из соломы, и погрузился в беспокойный, лишенный покоя сон.

Пробуждение пришло внезапно, как удар молота. Мките распахнул глаза, и сердце его заколотилось в груди с бешеной скоростью, словно пойманная в ловушку птица. Перед ним, в полумраке его хижины, словно возникшие из ниоткуда, стояли они. Люди, чьи жизни он оборвал.

Их лица были такими же, какими он запомнил их на поле битвы. Глаза – пустые, безжизненные, но в то же время полные невыразимой скорби, какого-то древнего, вселенского упрека. Они не издавали ни звука, не двигались, просто стояли, пристально глядя на него, словно пытаясь проникнуть в самую глубину его души.

Мките вздрогнул, холодный пот выступил на его лбу, стекая по вискам. Он резко сел, инстинктивно оттолкнувшись от глиняной стены. Его глаза метались по комнате, пытаясь отыскать хоть какой-то признак реальности, хоть что-то, что могло бы развеять этот кошмар. Он зажмурился изо всех сил, чувствуя, как страх, холодный и липкий, охватывает его ледяными пальцами.

«Это сон, – прошептал он, его голос дрожал. – Это просто сон. Усталость. Алкоголь».

Он медленно, с трудом открыл глаза.

Комната была пуста. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь щели в стенах, освещали обычную, скудную обстановку его жилища. Никаких призраков, никаких мертвых взглядов. Только пыль, танцующая в золотистых столбах света, и знакомый, родной запах земли и высохшей травы.

Облегчение, смешанное с глубоким, необъяснимым недоумением, затопило его. Он был жив. Он был в своей хижине. Это был просто кошмар, порождение измотанного тела и переполненного впечатлениями разума.

Но где-то в глубине души, в самом темном уголке его сознания, осталась тревога. Тонкое, холодное предчувствие, что это было нечто большее, чем просто плохой сон. Что-то, что только начинало проявляться.

Днем, когда жар стал невыносимым, и воздух превратился в раскаленное марево, Мките направился в тот же бар. Ему нужно было увидеть Ангуко. Поговорить. Убедиться, что он не одинок в своих страхах, что его разум не подводит его. Ангуко сидел за своим обычным столиком, его лицо было спокойно, но в глубине его темных глаз таилась какая-то далекая, почти незаметная печаль, которую Мките раньше не замечал.

«Ты выглядишь неважно, друг, – заметил Ангуко, его голос был низким и хриплым, словно после долгого молчания. – Плохо спал?»

Мките колебался. Как рассказать ему об этом? Как объяснить то, чего, возможно, никто больше не видел? Как не показаться слабым, не внушить Ангуко сомнения в его собственной силе?

«Я… я видел их, Ангуко, – начал он, его голос дрожал, несмотря на все его усилия. – Утром. Тех, кого мы убили. Они стояли передо мной, в моей комнате».

Ангуко спокойно слушал, не перебивая. Его взгляд оставался невозмутимым, лишь легкая складка появилась между его бровями. Когда Мките закончил, он сделал долгую паузу, потягивая из своей глиняной кружки, словно обдумывая каждое слово.

«Это нормально, Мките, – наконец произнес он, и в его голосе не было ни тени сомнения, ни капли жалости, только спокойная констатация факта. – Это то, что остается после первой настоящей резни. Когда ты видишь смерть так близко, когда ты сам принимаешь в ней участие, твой разум начинает это обрабатывать. Он пытается осмыслить произошедшее».

Мките смотрел на него, ища подтверждения своим страхам, но в то же время надеясь на опровержение.

«Мне так же мерещилось, – продолжил Ангуко, его взгляд стал отсутствующим, устремленным куда-то сквозь стены бара, сквозь время. – Когда я был еще мальчишкой. Очень молод. Я убил одного из соседнего племени. Это было из-за украденного скота, большая ссора. Ночью он приходил ко мне. Стоял у моей койки, смотрел. Я боялся, думал, что схожу с ума».

Он сделал еще один глоток.

«Но с годами… с годами это проходит. Как уходит боль от раны, которая заживает, оставляя лишь шрам. Твой разум силен, Мките. Он справится. Ты просто должен забыть. Упиться, забыть, а потом снова упиться и наконец жить дальше, друг мой. Эта память – лишь тень, которая боится солнца».

Слова Ангуко звучали как утешение, как мудрый совет ветерана. Но для Мките они были скорее пугающим подтверждением. Значит, это не просто его личная слабость. Значит, есть и другие, кто страдает от призраков прошлого.

В течение следующих нескольких дней напряжение в племени нарастало, словно тучи перед грозой. Известие о том, что племя Габра объявило войну, распространилось с невероятной скоростью, подхватываемое ветром и шепотом. Воины Борана начали готовиться к наступлению. Оружие было тщательно проверено и собрано, продовольствие упаковано в кожаные мешки. Атмосфера была пропитана ожиданием битвы, но в этот раз к обычному предвкушению и ярости примешивалось что-то новое – неясная, гнетущая тревога, витающая в воздухе, словно запах приближающейся бури.

Мките и Ангуко, как всегда, были вместе. Они ехали в одной из старых, пыльных машин, их автоматы лежали на коленях, готовые к бою. Мките смотрел на бескрайние просторы Африки, на ее величественную, суровую красоту. Горные хребты поднимались вдалеке, словно исполины, охраняющие этот край. Раскаленный песок простирался до самого горизонта, отражая блики палящего солнца. Красота природы была ошеломляющей, но она не могла заглушить нарастающее беспокойство внутри него, словно невидимая рука сжимала его сердце.

Вдруг, его взгляд остановился. Вдоль дороги, по которой мчались их машины, словно выросшие из раскаленной земли, стояли люди. В ряд, молчаливые, неподвижные, их фигуры казались высеченными из самого песка. Они смотрели на Мките. И в их взглядах, в их безмолвном присутствии он узнал тех, кого он убил. Тех, кого он оставил умирать.

Они не двигались, не издавали ни звука, лишь провожали взглядом их удаляющиеся машины. Их лица были спокойными, без тени гнева или страха, но именно это безмолвие пугало Мките больше всего. Он хотел посмотреть на Ангуко, хотел поделиться этим ужасом, хотел увидеть его реакцию. Но Ангуко был полностью поглощен оживленной беседой с другими солдатами, его смех, громкий и резкий, разносился по салону. Мките понял. Он был единственным, кто видел этих людей. Он был единственным, кого преследовали призраки, словно невидимая стая, следующая за ним по пятам.