Измена. Фатальная встреча выпускников
Глава 1
– Нет, ну какой же он всё таки мудак! – заявляет Люся, с неподдельным возмущением. Она негодует настолько, что, того и гляди пар из ушей повалит: – Му-да-чи-на* (как говорит Лариса Гузеева из программы “Давай поженимся”)!
И я не могу с ней не согласиться.
Задерживаю дыхание, чтобы не разреветься.
Обидно, что школьной подруге хватило одного моего десятиминутного рассказа, чтобы это понять. Мне же для полного осознания понадобилось чуть больше, а именно три года совместной жизни. Ах, да! Ещё самая малость: застукать своего единственного, верного непоколебимого мужа за изменой в день моего рождения.
История, значит, такая. Сегодня мне исполняется тридцать лет. Число отличное, мне нравится. Возраста я не боюсь и в свои бестолковые “восемнадцать” вернуться совсем не мечтаю.
Ну а что? У меня всё ок, есть муж, который, кстати, не пьёт и глупостями не занимается.
Да, Андрей не олигарх, но зарабатывает нормально. Не шикуем, по ресторанам каждый день не ходим, но по случаю можем себе позволить. Собственно говоря, я рассчитывала, что этот день мы обязательно отметим вдвоём в каком-нибудь приличном месте.
В общем, ждала я заветную дату и надеялась на какой-нибудь сюрприз. Та-дам! Я его получила.
И здесь всё по классике: я поймала его со спущенными штанами. Совершая поступательные движения, он, забыв обо всём, вколачивался в свою секретаршу и издавал наслажденческие вздохи, а общие слаженные выдохи шли сразу после отступательных.
Закрываю глаза. Эмоции сдавливают горло.
Сейчас мне кажется, что тот отвратительный момент навсегда застрянет в моей памяти, а те пошлые фразы и звуки секса будут звучать в моих ушах, если не вечно, то по крайней мере ещё очень долго.
Зачем я поехала к нему в офис?
Подумала, к чему ему из центра тащиться за мной через весь город по вечерним девятибалльным пробкам, ведь по его возвращению мы договорились снова ехать в центр. Столик в пафосном ресторане в Хамовниках был заказан. Конечно, я просто хотела сэкономить наше общее время и его силы. Андрей и без того так уставал на работе!
Дура! Непроходимая.
Видимо, у моего мужа энергии и сил в конце дня ещё оставалось – хоть отбавляй! Беря во внимание то, в каком резвом темпе его бёдра неутомимо двигались, соприкасаясь с её бедрами, так что даже тяжёлый письменный стол проворно подпрыгивал по полу.
Неудивительно, что и моё появление, и уход остались этими двумя незамеченными.
Отвратительно! Но не только. Ещё унизительно, поскольку, пока я в слезах возвращалась домой, Андрей успел написать мне сообщение и предупредить о том, что вынужден немного задержаться. Однако это малосущественное, по его словам, обстоятельство вовсе не откладывает наши планы на вечер. “Собирайся, едем праздновать”, – сообщало следующее смс.
Мысли лихорадочно метались в голове и бились о стенки черепа. Нещадно.
Сердце вдребезги. Поток слез и вкус соли на губах.
Нужно устроить скандал? Выяснить отношения? Кричать и требовать объяснений?
Казалось, мне больно настолько, насколько ему на меня наплевать. Раздавлена, вывернута наизнанку так, что мне было невмоготу взять от него трубку, чтобы просто ответить на входящий. Вернее входящие, потому что Акимов продолжал звонить до тех пор, пока я совсем не отключила телефон.
Правильно! Сколько можно смотреть застывшим взглядом на одно и то же счастливое совместное фото на его заставке?!
Слышать его голос тоже сродни самоубийству. Фатальному.
Как раз в самый драматический момент, когда я наматывала сопли на кулак, посылая “лучи добра” своему неверному мужу, на пороге нашей с ним квартиры наманикюренным расфуфыренным вихрем и появилась моя школьная подруга Людмила Морозова.
Уж так совпало, что сегодняшний день стал не только днём разрушенных иллюзий и моим днём рождения, но и, к тому же, вечером встречи выпускников. Однако я несколько раз отказалась туда идти и сделала это ещё месяц назад. Кто бы меня слушал!
Сейчас, расположившись вместе с ней у барной стойки ресторана, совершенно не понимаю, как ей всё-таки удалось меня уговорить. Кругом множество знакомых и малознакомых лиц, весёлый смех, разговоры сквозь громкую музыку, а у меня в голове полная неразбериха. Стойкое ощущение, что я здесь и меня нет одновременно.
Как?! Как он мог?!
Сколько измен было за эти годы?
От обиды и непонимания дышать не могу. Вздыхаю, но это больше похоже на жалкий натужный всхлип.
– Давай просто забудем про твоего придурка! А? Вот сейчас возьмём и подцепим для поднятия настроения кого-нибудь, – с воодушевлением произносит Люся, и делает знак бармену налить нам 2 шота текилы, а потом с любопытством оглядывается по сторонам, сканируя пространство на наличие подходящего, на её легкомысленный вкус, этого самого “кого-нибудь”.
Я морщусь, как будто уже жую дольку кислющего лимона, а она продолжает:
– Вон, туда смотри! Помнишь его? Это Игорёк Правдин из параллельного. Прехорошенький! Говорят он занимает какую-то руководящую должность в юридическом отделе компании “Делл”. И, между прочим, до сих пор холост.
Категорично мотаю головой.
– Ладно, – она задумчиво хмурит брови, будто действительно решает мою судьбу. Внимательно всматривается в лица и с энтузиазмом выдаёт: – А как тебе наш Димка Мартынов? Идеальный! Рубашечка отглажена, воротник от углов отутюжен так, чтобы на внешней стороне на материале, не дай Бог, не оставить загибов. Ты зря отказываешься! Такой точно умеет безукоризненно брюки сворачивать, чтобы стрелка брючины ровненько переходила в защип.
Вижу, как уголки губ Людмилы весело подрагивают. Мои тоже невольно расплываются в улыбке. Однако, сдерживаем мы себя недолго и уже через секунду обе буквально прыскаем со смеху.
Становится гораздо легче. Серьёзно.
– Подожди, – глаза у Люси в один момент вспыхивают и блестят живым любопытством, – там же Воронцов Глеб! Да смотри же! Это точно он – собственной привилегированной персоной и, как всегда, в окружении челяди. Они что, со времён школы за ним ходят?
Медленно оборачиваюсь…
Так и есть. Высокий, широкоплечий, массивный. Влиятельный Воронцов и раньше был чертовски привлекательным, но сейчас, без лишнего пафоса, представляет собой просто эталон безупречности: он одет в чёрный строгий классический костюм и рубашку в тон, а его тёмные волосы по-обыкновению слегка взъерошены в лёгком беспорядке дорогой стрижки.
В этот момент вспоминаются все типичные фразы учителей:
“Выйди и зайди нормально!”
“А голову ты дома не забыл?”
“… лес рук…”
“Достаем двойные листочки”
“В одиннадцатом классе стыдно в туалет ходить”
“Прекратите разговаривать! Ти-хо! О господи! Пулемёт бы мне на стол!”
“Я что-то смешное сказала? Скажи нам – вместе посмеёмся!”
“Звонок для учителя”
“Я напишу тебе характеристику, что и в тюрьму не примут!”
Именно последнюю фразу учителя повторяли без конца про Глеба Воронцова.
Чего уж?! Сам директор, аккуратно промокая лоб платочком, провожал его во взрослую жизнь со словами, ставшими пророческими: “Поздравляю, Воронцов! Ты либо попадешь в тюрьму, либо станешь миллионером”.
И что в итоге?
Миллиардер, меценат, основатель конгломерата “ТенсентА” благодаря таланту которого капитализация сегодня составляет $687 млрд. Трудно назвать одну-единственную отрасль, на которой специализируется его корпорация: венчурная организация; инвестиционный холдинг; “ТенсентА” является крупнейшим производителем компьютерных и видеоигр.
Глеб Воронцов – человек, владеющий социальными сетями, средствами массовой информации, приложениями для мгновенного обмена сообщений, различными веб-порталами.
Непривычно, что он стал таким.
На сегодняшний день его многонациональный инвестиционный холдинг по праву занимает 9-е место в топ-10 самых дорогих мировых корпораций.
Несмотря на всё вышеперечисленное, у меня с ним свои счёты.
Он смотрит по сторонам с невозмутимым безразличием.
Всё тот же невыносимый тип, что и раньше. Терпеть его не могу!
Глава 1.2
– Вся “адова компашка” в сборе. С ним, как приклеенный, Женька Дорофеев, – не унимается Люся. Она даже разворачивается полубоком, чтобы не пропустить ни одной важной детали в процессе наблюдения. Иронично хмыкает, мол, ну да, и продолжает: – Конечно, близнецы Соколовы. Сколько лет прошло, а ничего не меняется!
Действительно…
Но кое-какие изменения всё таки имелись: если раньше это была компания подкаченных подростков, то сейчас эти четверо неразлучных друзей превратились в крепких, мускулистых мужчин. Красивых. Опасных. Пренебрежение в их глазах и даже их улыбки были лишь натянутыми масками, скрывающими нечто большее – пугающую вседозволенность, которая настигла всех их вместе с невероятным успехом.
Сердце колотится прямо в рёбра.
Раньше одни их фамилии в школьных коридорах произносились не иначе, как шепотом, словно от частых проклятий они и впрямь стали символом истинного зла. Тогда мы без преувеличений сгорали от интереса, стараясь понять, что творится у них в головах.
Сейчас, глядя на их уверенные движения, я понимаю – те хулиганистые мальчишки стали частью нашего общего прошлого, теперь они превратились в абсолютных монстров, облачившись в дорогущие костюмы “Бриони”.
Внешняя выдержка дает сбой. Сглатываю.
Нет, я не подвергалась травле одноклассников, но эта “адова компашка” буквально не давала мне прохода.
Сознание сопротивляется до последнего, но память, не спрашивая, отшвыривает меня на годы назад.
***
В школьном коридоре раздаётся привычная суета: мальчишки смеются над девчонками, те, в свою очередь в полголоса обсуждают парней постарше, а учителя пробираются сквозь всю эту шумную толпу с серьёзными лицами.
Я же стараюсь оставаться, как можно более незаметной. Причина вовсе не в неуверенности в себе – просто это мой способ выживания.
Есть ещё они – Глеб Воронцов и его компания, на которую даже самые храбрые в нашей школе посматривают с опаской и восхищением. Восхищения, без сомнения, больше в женских глазах, растерянности и тревоги – у парней. Их боятся. Мечтают быть похожими на них.
Один небрежный, нечитаемый взгляд Воронцова заставляет меня замирать на месте, а неприязненные комментарии остальной “адовой компашки”– бежать как можно дальше от них. Пусть даже сломя голову.
Почему именно я?
Обычная. Тихая. Незаметная.
Тогда в чём, собственно, дело?
Каждый раз на новые чудовищные шутки их словно провоцирует моё спокойствие. И чем дальше, тем они становятся изощрённее. Жёстче.
“Куда это ты так спешишь, мелочь?” – обязательно выкрикивает кто-нибудь из них, как только я прохожу мимо. Сжимаю губы, не поддаюсь на провокации. Игнорирую. Лишь само безобидное слово “мелочь” оставляет глубоко внутри меня какое-то слишком горькое послевкусие.
***
Всё в прошлом.
– Представляешь? – продолжает возмущаться Люся. – Кто бы мог предположить! – Её голос трещит от накала эмоций, будто пытается пробить стену, на которую я задумчиво смотрю. А мне сложно понять, о чём она, потому что только сейчас, к своему стыду, я осознаю, что совершенно её не слушаю.
Краснею. Школьная подруга поджимает губы, её лицо искажается от обиды и недовольства – выражение, знакомое с детства, но сейчас оно фокусируется исключительно на мне, оттого становится ещё хуже. Щёки вспыхивают и горят.
– Прости, – делаю умоляющее лицо со щенячьим взглядом.
– Ладно, проехали, – примирительно улыбнувшись, Люся со знанием дела подталкивает ко мне шот с текилой. Она, будто машинист локомотива, несётся дальше, сметая все возможные аргументированные “нет” на своем пути: – За то, чтобы наших нервов хватало на всё!
Вздыхаю и послушно опустошаю уже третью стопку.
Бросаю опасливый взгляд на “адову компашку”, но больше никого из них не вижу. Неужели?
Никак не пойму: ещё рано или уже можно надеяться на то, что им стало здесь скучно?
Похоже на то.
И всё равно сердце не на месте. Считаю до ста.
Чтобы отвлечься от гнетущих мыслей, рассматриваю всех и каждого. Отпускает.
– Я в туалет. Ты идёшь? – докричаться до увлёкшейся разговором Люси практически невозможно. Особенно тогда, когда она начинает обсуждать кого-то или что-то чрезвычайно интересное. Пытаюсь привлечь её внимание. Тщетно. Она смеётся и активно жестикулирует, не глядя по сторонам.
Встаю. Голова кругом.
Музыка гремит, и в воздухе витает удушливый запах духов и алкоголя. Я пробираюсь сквозь толпу, стараясь не задеть никого из танцующих. А если серьёзно, то мне с моим хрупким телосложением и ростом 1.60 совсем непросто прокладывать себе путь “телом”.
Не смотрю ни по сторонам, ни вперед – только себе под ноги, ведь пьяненькой падать с высоты собственных иллюзий не так больно, как с высоты пятнадцатисантиметровых шпилек. А потому совсем неудивительно, что я грубо впечатываюсь лицом прямо в широкую мужскую грудь.
– Куда это ты так спешишь, мелочь?
Низкий хрипловатый голос тормошит воспоминания.
Сердце летит куда-то вниз и резко, стремительно поднимается обратно, только теперь гораздо выше – к горлу, где и набирает бешенный темп.
Глава 2
Цепенею от собственных ощущений. Словно в этот миг мир вокруг меня сжимается до одной точки, а она, по малоприятному стечению обстоятельств, находится как раз под моей щекой; ощущаю, что ритм мужского сердца ни разу не сбивается с равномерно равнодушного, в то время как мой пульс невероятно сбоит.
Терпкий мужской запах тут же забирается в ноздри: дорогой аромат нишевого парфюма с нотами грейпфрута. Яркий. Соблазнительный.
Глотаю воздух.
– Ты не изменилась, – начинает Глеб. Его голос тяжело вибрирует в груди, как струна под предельным напряжением. Знаю, что это Воронцов так же точно, как то, что я живу и дышу (с последним, вот сейчас совсем не уверена).
Внутренне подбираюсь. Готовлюсь к неприятностям.
Даже не отстраняюсь – шарахаюсь. Мне приходится запрокинуть голову, чтобы посмотреть на него. Высокий.
Лицо мрачное. Мимика сдержанная.
Вижу, как его губы неизменно сжимаются в прямую линию, и от этого в горле начинает нарастать волнительный ком, который, по ощущениям, если не вот-вот, то уже совсем скоро напрочь перекроет мне доступ к кислороду.
На нервах даже расстегиваю верхнюю пуговку шифоновой блузки.
– Я… – мне отчаянно хочется, чтобы голос звучал ровно, но вместо вразумительного ответа получается какой-то жалкий писк. А потом и вовсе решаю, что будет правильнее захлопнуть рот. Что, впрочем, неудивительно, ведь я внезапно оказываюсь лицом к лицу со своим личным кошмаром.
Рядом слышу мужской довольный смех. Сглатываю. Если передо мной стоит Глеб Воронцов, значит, за спиной точно – Женька Дорофеев и близнецы Соколовы.
Ничего нового. И даже ожидаемо.
Вероятно, это всего лишь мои детские страхи, и смеются они сейчас вполне дружелюбно, но в это мгновение их веселье буквально пронзает моё сознание, заставляя вспомнить те моменты, когда ни покоя, ни спасения от этих четверых не было, а пульсирующий по венам адреналин смешивался с парализующим страхом.
Надо бы сразу же расставить все точки над i, чтобы не доводить себя до нервного срыва.
– Ты что, нас боишься, мелочь?
Нехотя оборачиваюсь. Так и есть – Дорофеев. По нетерпеливому выражению его симпатичного лица, понимаю – богатенькому блондину не терпится поделиться со мной новой порцией собственного циничного юмора.
– Это не страх, – подхватывает Соколов, и к нему тут же присоединяется его брат: – Просто она нас терпеть не может, вот её и подколачивает от раздражения. Помнишь, когда я в седьмом классе в шутку загнал эту мелочь в угол и с пугающим видом спросил: “Ну что, страшно?”, она в ответ огрела меня толстенным учебником геометрии и заботливо так поинтересовалась: “Ну как, больно?”
Ржут. Одной мне не смешно.
Сжимаю губы, потому что боюсь, что они прошепчут слова, которые ещё не успели стать твёрдыми. Неожиданно в поток мыслей врывается моё внутреннее “Стоп!”. Вдыхаю, собираю все свои силёнки, с трудом, но возвращаю себе эмоциональное равновесие и уверенно поднимаю голову.
Пусть и дальше веселятся, но только не за мой счёт!
– Дай пройти, – требую я и даже удивляюсь грубой решительности своего голоса.
– И куда ты собралась?
– Не думаю, что хоть одного из вас это касается.
– Как интересно, – произносит Воронцов с соблазнительной хрипотцой. Он склоняет голову набок, смотрит на меня с лёгким прищуром и сногсшибательной полуулыбкой.
Дыши, глупая!
Ей Богу, в этот самый момент мне хочется стать слепоглухонемой. Чтобы только не видеть, не слышать и не говорить с ним.
Глава 2.2
– Интересного мало, – отвечаю излишне резко. Раздражённо демонстративно скрещиваю руки на груди и шумно сдуваю с лица один из локонов.
– Женщина может сделать от 27 до 36 выводов в секунду, – остроумит Дорофеев. У него просто глаз дёргается, или он действительно подмигивает мне? Его шутку раскатистым хохотом подхватывают братья Соколовы.
Понимаю, что мне этих четверых так просто не обойти. Главное – не разрывать зрительный контакт с Воронцовым, а то почуют слабину и мигом набросятся.
Он смотрит на меня в упор.
Глаза в глаза.
И…
Теперь уже широкая улыбка обнажает его безупречно-белые зубы, а тихий смех разряжает напряжённую обстановку. Глеб одаривает меня взмахом одной из бровей – эффектно, а потом с ироничной отстранённостью в голосе произносит:
– Так и быть, беги.
С этими словами он делает полшага в сторону, пропуская меня. Воронцов не просто уступает – он смеётся над моими детскими страхами.
Вопреки здравому смыслу, мои ноги остаются на месте, будто вкопанные.
– Тебе не кажется, что это слишком? – мой голос звучит особенно дерзко. Будучи в таком вот взвинченном состоянии, отдел мозга, который отвечает за самоконтроль, у меня просто отключается. – Хоть убейте – не могу понять, чего вы вчетвером пытаетесь добиться?
Близнецы Соколовы дружно хмыкают. (До сих пор не могу разобраться, кто из них Игорь, а кто Олег). Женька Дорофеев усмехается. Однако, как по команде, все трое прячут руки в карманы брюк, тем самым, намеренно акцентируют моё внимание на полной безобидности своих намерений. Серьёзно?
– Парни шутят. Я лишь наблюдаю, – небрежно роняет Глеб. Он отступает на шаг, увеличивая расстояние между нами, словно ему, как и мне, становится мало воздуха, когда мы вот так находимся рядом друг с другом. – Как жизнь? Расскажешь что-нибудь о себе?
Смотрим друг на друга внимательно. Пробирает до мурашек.
– Закончила МГИМО по специальности “Зарубежное регионоведение” с отличием. Затем пришлось столкнуться с трудностями годичной языковой программы в Пекине, потом с убийственной производственной практикой в “Росатоме”.
Женька Дорофеев восторженно присвистывает: – Вот это да!
А мне тут же становится не по себе, потому что несколько лет назад Андрей буквально вынудил меня оставить работу и засесть домохозяйкой. Об этом молчу.
– Замужем?
– Да. Невероятно счастлива, – с этими словами я боком протискиваюсь между мужчинами. Сама того не желая, добавляю: – Ещё увидимся!
***
Влетаю в злосчастный туалет как ошпаренная. Хотя почему “как”? По ощущениям всё моё тело будто бы обдали кипятком. Причём, не только снаружи! Все внутренности горят.
Сердце то стучит через раз, то, напротив, набирает просто запредельную скорость.
Моё дыхание становится рваным, прерывистым, словно я обожжённым горлом стараюсь хватать холодный воздух, а в голове всё крутятся и крутятся мысли, а сознание испепеляют эмоции, которые “по умолчанию” должны быть давно и безвозвратно отключены.
Нелепо! Ведь ещё несколько часов назад я была совершенно убеждена в том, что мне ни за что не развидеть тот отвратительный эпизод с изменой Андрея, а теперь, вынуждена признать, что “адовой компашке” без особого труда удалось мне в этом помочь.
Открываю кран с холодной водой и сую под струю руки; только когда они совсем коченеют, прикасаюсь ладонями к полыхающим щекам.
Разглядываю своё отражение в небольшом зеркале над раковиной. Пара прядей светлых волос, выпавших из высокого аккуратного пучка на голове, обрамляет лицо, акцентируя внимание на высоких скулах; аккуратный носик, слегка припухлые губы, нервный румянец на щеках, но, главное, большие глаза серого цвета с золотистыми вкраплениями, которые в данный момент невероятно блестят.
На редкость хорошо выгляжу!
С губ срывается невеселый смешок, который едва ли заглушает зудящий внутренний голос: “И что теперь?”
Скорее из мазохистских соображений, иначе не объяснишь, достаю и включаю телефон. Уже через секунду он начинает навязчиво вибрировать входящим вызовом, а на его дисплее отображается фотография моего улыбающегося мужа с подписью: “Любимый”.
Никогда особо не интересовалась, а как в его телефоне подписана я?
Вполне возможно, что секретарша – это Геннадий Валентиныч, ЖЭК, может быть слесарь Витя, или простенько: “Неизвестный номер”.
Это же так легко просто нажать “Отклонить” и сбежать от разговора! Вот только куда бежать?
Молча принимаю входящий. В динамике крепко ругается Андрей:
– Ты где, мать твою?!
Глава 3
Муж держит паузу, словно в действительности ждёт от меня ответа, в то время, как на самом деле это его давящее молчание лишь для того, чтобы я почувствовала себя максимально виноватой.
– Ты отключила программу слежения на телефоне? – от одних только ледяных ноток в его обвиняющем голосе, мои внутренности скручивает узлом. – Я думал, что мы договорились о том, что мне спокойнее знать, где ты.
– Ты переживаешь обо мне в тот момент, когда трахаешь свою секретаршу?
Слышу сухой короткий смешок.
– Что-ж… Это совершенно не должно тебя волновать.
Задыхаюсь от возмущения и, конечно, собираюсь поставить его на место, а у меня язык не поворачивается.
Удивительно?
А я вам расскажу, как это происходит. С чего всё начинается. Как нормальные девушки, не склонные ни к подчинению, ни к мазохизму, оказываются в отношениях с абьюзером.
Нет, моя история совсем не про рукоприкладство. Андрей умеет действовать гораздо тоньше, что, впрочем, делает мою жизнь не менее чудовищной.
Мне было двадцать четыре года, я только вернулась из Пекина и была как радостный щенок на цветочной клумбе: гоняться за бабочками, барахтаться в траве – всё было позволительно. Мой будущий муж влюбился в меня с первого взгляда. Это потом, через несколько лет, начитавшись книг и статей о семейном насилии, я обнаружила, что большинство абьюзивных отношений начинается именно так: со слишком сильной любви.
В целом и поначалу всё казалось идеальным: море комплиментов, а я лучшая женщина в его жизни, но первые звоночки начались ещё тогда.
Скорее, даже не звоночки – звонки. Их было огромное количество – по тридцать в день, и это не считая смс!
А ещё встречи…
Если я шла попить кофе с подружками, то внезапно обязательно раздавался телефонный звонок. Это Андрей, неожиданно проезжая совсем рядом, хотел бы заглянуть буквально на секундочку, чтобы поцеловать меня. Он так соскучился!
Он заходил – с громадным букетом (”случайно получилось, не могу думать о тебе и не покупать цветов”), заказывал всем девочкам по чашечке вкуснейшего капучино, обнимал меня, шутил, рассказывал чудесные истории – и все подружки умирали от восхищения и зависти.
Сначала я находила всё это ужасно романтичным, пока не поняла, что совсем перестала видеться с девочками наедине. В первые несколько раз он появлялся мимоходом, а потом все как-то привыкли, что я никуда без него не выхожу.
И это странное царапающее чувство: будто бы всё хорошо, но тебе неуютно.
“Ты с ума сошла?!”, – говорили подруги.
“Ты просто не умеешь ценить”, – упрекала мама.
А дальше – больше…
Я напрочь поссорилась с родителями – а он, наоборот, крепко с ними подружился.
“Андрюша – идеальный!”
Когда мы представляем себе домашнего насильника, то обычно воображаем тёмное чудовище с полным отсутствием человеческих качеств. На самом деле, всё не совсем так. В действительности женщина закроет глаза на “мелкие недостатки”, если у мужчины имеются неоспоримые достоинства.
Сила воли, ум, уверенность, чувство юмора, настойчивость, уравновешенность, успешность, ответственность, целеустремлённость – вот тот скромный набор качеств, которыми обладает мой муж – абьюзер.
Андрей всегда гордился моими успехами и без конца говорил о том, какая я талантливая – до тех пор, пока мне не случилось оказаться на производственной практике в “Росатоме”.
Можно сказать, что я, совершенно случайно, попала на хорошую должность.
Он отвез меня на собеседование лично и всю дорогу ласково просил не переживать, если меня не возьмут:
“Только сразу не расстраивайся. У тебя ещё будет время для того, чтобы сделать карьеру”.
Однако, меня взяли. После первого же собеседования!
Помню, как подпрыгнула от счастья, завопила и повернулась, чтобы кинуться к нему в объятья, и именно в тот момент впервые столкнулась с чем-то непонятным. Холодящим до мурашек.
Нет, Андрей не кричал. Он долго и строго выговаривал мне, что в такие компании никогда не берут неизвестно кого со стороны. А главное, ему неприятно думать о том, какие-такие свои “умения” я могла показывать на собеседовании будущему шефу.
Сейчас-то я всё понимаю. Нужно было бежать от него без оглядки!
Ну а тогда его реакция была настолько неожиданной, что я просто растерялась.
Оправдания для него нашлись.
Он же хороший!
Он же так меня любит!
Он же всегда меня поддерживает!
Это недоразумение. Нам необходимо просто поговорить…
Как же я ошибалась! Вскоре такие беседы стали регулярными.
Андрей предпочитал выяснять отношения по ночам. Но у него-то всегда был свободный график! Я же ездила в “Росатом” к девяти утра, поэтому засыпала в общественном транспорте по дороге туда. И не только.
Мои утомленные глаза не просто закрывались – они словно пытались убежать от реальности, где каждый день приносил новые обязательства и старые, невыносимые разговоры.
Он выжимал и выжимал меня, как лимон. С натугой, с требованием, которое не оставляло места для отказа. Каждый его вопрос был как новый виток этой мучительной процедуры.
В однообразном ритме зевоты меня пронзала только одна мысль: “Когда же это кончится?”
Я буквально умоляла его прекратить!
И тем не менее, каждый раз он будил меня около трёх и ласково так говорил: “Нам надо обсудить. Вот что ты имела в виду, когда сказала это?”.
Он задавал вопросы, требовал подробностей, повторял одно и то же.
Ночью у меня не было желания спорить с ним и что-то доказывать, как не было сил сопротивляться ему, поэтому я бесконечно оправдывалась и извинялась. Поскольку, если согласиться и следовать его правилам, тогда и на сон времени останется больше.
А ещё Андрей знал всё, о чём я говорила с родителями или подругами, даже в его отсутствие.
Когда я заподозрила, что он за мной следит, меня высмеяли все – от родителей до близких друзей.
“Какая слежка? У тебя чересчур богатое воображение. Какой контроль? Это нормально, что он тебя любит и встречает по вечерам. Какой абьюз? Он же не бьёт, не кричит и не обижает тебя, а цивилизованно пытается с тобой говорить.”
“Вообще – удивительно, что ты обесцениваешь человека, который с такой нежностью терпит все твои странности”, – осуждающе качала головой мама.
Его комплименты с годами становились все сомнительней – но, казалось, что это замечаю только я. Если до этого я была идеальной и прекрасной, постепенно мне начали указывать на мои изъяны и недостатки: слишком худа, синяки под глазами.
На самом деле повод для недовольства мог быть любой. Он повернул не туда, потому что я вовремя не включила навигатор, не напомнила ему что-то взять или сделать, или надела кеды вместо классических туфлей, не спросив его мнения. Каждый раз меня сухо отчитывали за любой из этих непростительных поступков.
Постепенно всё, что мне нравилось, стало обесцениваться и поддаваться критике. Это объяснялось тем, что он знает, как лучше.
В какой-то момент моя жизнь превратилась в существование с одной мотивацией: что бы он не злился.
Однажды я не успела приготовить ужин. Честно говоря, с отсутствием ужина вышло дважды, и тогда Андрей предложил мне закончить с практикой.
“Ты не справляешься с основными женскими обязанностями”.
Да, наверное. Я настолько вымоталась эмоционально, физически, психически и морально, что увидела в этом разумную составляющую.
Ключевым моментом стало мамино больное сердце, и навязанное мне чувство вины.
“Ей категорически нельзя нервничать”.
К тому времени почти всё моё сознание занимали мысли о том, как бы не ошибиться и не спровоцировать новый виток скандалов, выяснений отношений и обид. Помимо этого, как ещё сильнее доказать ему мою любовь, в которой он бесконечно сомневался?
У меня не оставалось времени задуматься о том, что чувствую я, люблю ли его, потому что мне приходилось только доказывать, доказывать, доказывать. Бесконечно.
Глава 3.2
– Нам нужно поговорить, – выдержанное спокойствие в голосе моего мужа ой, как обманчиво.
Поговорить? Меня триггерит от одного слова!
Потому что я знаю: он будет игнорировать меня весь вечер, но ночью разбудит. Опять.
Эмоциональное насилие возникает не вдруг: это медленный, непрерывный, методичный процесс, что-то вроде текущего на кухне крана. Кап-кап, монотонно, капля за каплей.
– О чём? О тебе и твоей секретарше?
Нервно смеюсь, понимая, что ещё одну такую ночь разговоров я просто не выдержу.
– Почему мы вообще говорим обо мне, если это ты сейчас непонятно где и с кем? – злой голос Андрея ощетинивает мои нервы.
Обычно сдержанный и на слова и на эмоции, он задыхается от гнева. Действительно, зачем быть аккуратным с женой, которой изменяешь?
Сердце колотится в горле. Или это всего лишь обида?
– Как давно это происходит? – рывками хватаю воздух. – Хотя, нет, не отвечай. Мне это больше не интересно. Достаточно того, что я увидела.
– Не повторяйся, – рявкает. Он не просто злится, а буквально пылает агрессией (вербальный абьюз замаячил рукоприкладством). – И не будь дурой. В том, что я изменяю ты виновата не меньше меня.
Мой мозг подпрыгивает и бьётся о черепную коробку, как будто от увесистой пощёчины.
– Я?! – давлюсь, задыхаюсь от возмущения.
– Ближе к делу. Где ты, твою мать? – продолжает допрос. Его голос становится ещё жестче, с нажимом: – И знаешь, что ещё мне интересно? Как ты будешь оправдываться?
– … – открываю рот, но так и не нахожу, что ему ответить. Ведь абсурдно до смеха!
Андрей всегда был патологически зациклен на изменах, но, видимо только потому, что у самого давно “рыльце в пушку”.
Я провоцирую его и смеюсь. Правда получается хрипло, с вороньим карканьем.
Клянусь, что слышу, как скрипят его зубы, хотя он очень старается держать себя в руках.
– А, знаешь, Акимов, – произношу я. Намеренно делаю максимально изводящую паузу и только потом продолжаю: – Не буду. Никак не буду оправдываться. И твои оправдания мне тоже не нужны.
Затем просто сбрасываю вызов. Недолго думая, на всякий случай выключаю телефон.
Делаю глубокий выдох. Смотрю на своё отражение в зеркале до тех пор, пока не вспоминаю, ради чего, собственно, отправилась в это головокружительное путешествие до дамской комнаты.
Справляю нужду, мою руки и протираю салфетками лицо. Теперь нужно срочно найти Люсю и убираться отсюда ко всем чертям!
В дверях сталкиваюсь с Ксенией Смирновой из параллельного класса.
“Самая звездатая звезда” – она ещё в школе состояла в модельном агентстве, мельком появлялась в журналах, а потом её фотографии использовали для уличных рекламных баннеров.
Раньше Смирнова была хорошенькой, сейчас я бы сказала, что она на любителя, потому что с годами на её лице и теле появился “тяжелый” тюнинг в виде огромных губ и силиконовой груди четвёртого размера.
Каким-то чудом мне удаётся изобразить на лице улыбку.
Она смотрит на меня с явной неприязнью. Молча фыркает. И это совершенно неудивительно.
В школьные годы Смирнова не сводила влюблённых глаз с Глеба Воронцова, а он был занят тем, что портил жизнь мне. Страсти – Шекспир отдыхает!
Такое ощущение, будто мои ноги живут своим умом. Решаю ускользнуть от неё прежде, чем начнутся бессмысленные вопросы и неловкие паузы, однако успеваю сделать лишь несколько шагов по коридору, как меня перехватывает Женька Дорофеев.
– Да чтоб вас… четверых!
– А вот это уже любопытно, – он широко улыбается во все свои 32 зуба, будто ему удаётся прочитать мои мысли; должно быть, они слишком явно отражаются на моём лице.
– Что? – спрашиваю я. Нервно облизываю пересохшие губы. Смотрю на него в упор. Если б знать слова, которые доставят ему то же раздражение, что он со школьных времён доставляет мне, я бы с удовольствием их озвучила.
– Люблю непристойности, – с мальчишеской усмешкой он придвигается ко мне вплотную. Нависает, вытянутой рукой опираясь о стену. – Не знаю, почему никто из нас до сих пор ещё тебя не трахнул; всё, что ты делаешь, отлично к этому располагает.
Его светло-русые пряди свободно падают на лоб, придавая ему хулиганский вид, а на одной из щёк появляется небольшая ямочка, отчего его лицо становится обаятельно-асимметричным.
Не обращаю внимания на его близость. Точнее, стараюсь не обращать.
Дорофеев не напирает, но вполне недвусмысленно даёт понять, что уже не шутит.
Я пробую от него отодвинуться, но некуда. Внезапно чья-то горячая ладонь ложится на моё запястье; хватает меня и тянет в сторону. Пытаюсь балансировать на каблуках, правда выходит плохо, а уже через мгновение моя спина оказывается вновь прижата к чему-то твёрдому… только теперь ещё и горячему – к рельефному мужскому телу.
– Какого хера здесь происходит?
Глава 3.3
Судорожно выдыхаю.
Низкий знакомый голос с лёгкой хрипотцой пробирает до мурашек – сомнений не остаётся: это Воронцов.
Глеб требовательно притягивает меня к себе, распластав у меня под грудью свою горячую пятерню. Кажется, возьмись он чуть выше, и подушечка его большого пальца случайно заденет мой сосок.
Дыхание перехватывает.
Его близость заставляет моё сердце биться в ритме лёгкой паники. Однако нервничаю в этот момент не я одна: смотрю, как на шее у Женьки Дорофеева кадык резко дёргается вверх, а потом натужно опускается, и мне тоже становится не по себе.
Выражение его лица сложное – смесь вины и упрямства. Неглубокий залом между бровей, слегка сжатые губы – всё это складывается в атмосферу непростой внутренней борьбы, которая обостряет каждую секунду общего молчания.
Да что вообще происходит?
“Я столько не съем!” – подумала самка богомола, когда два самца предложили ей секс втроём.
Мужчины стоят на пороге конфликта, смотрят друг другу в глаза – можно судить по серьёзно-сосредоточенному взгляду Дорофеева и по напряжённым до предела мышцам Воронцова.
Глеб притягивает меня к себе ещё плотнее. Мне почти больно. Дышать становится ещё труднее.
Спустя минуту Женька поднимает обе руки в знак капитуляции:
– Может, объяснишь?
– Подождёшь, – голос Воронцова не просто мрачен – презлющ, а ещё полон ёмкого предостережения. – Передай братьям, что мы уезжаем. Пять минут.
Ну, вот, собственно, и всё.
Я предполагаю, что Глеб отпустит меня в тот же момент, когда Дорофеев оставит нас одних, и даже пробую облегченно выдохнуть, как только это происходит, но очень ошибаюсь.
– Отпусти м-меня!… Немедленно!
Его дыхание касается моей шеи, и я пробую вырваться. О-о-х. Безуспешно. Воронцов без особого труда продолжает меня удерживать.
Его ладонь плавно скользит к моей талии, гладит, смещается к животу и опускается всё ниже и ниже, останавливаясь точно там, где ей быть никак нельзя.
Мои руки тут же принимают оборонительную позицию: впиваюсь пальцами в его запястье.
А вот собственные эмоции контролировать выходит куда сложнее. В один миг всё внутри буквально вспыхивает. Нервную систему так прям сразу и коротит от двойственности ощущений.
В животе завязывается тугой узел.
Рваный выдох. Его или мой…?
От некоторой грубой безвыходности ознобом пробирает, но это мучительное ощущение тесно сплетено с едва заметным возбуждением. Закусываю внутреннюю сторону щеки, стараясь не выдать свою реакцию.
Во всём виноват алкоголь – не иначе! По крайней мере, мне практически удаётся убедить себя в этом.
Очень вовремя вспоминается потешная детская считалочка про сороку-белобоку. Как она этому дала (загибаем пальцы), этому дала, этому дала… Вразнос. Легкомысленно. Без чувств. И я? Также?
Думать об этом одно, решиться – совсем другое!
Я же знаю, что так быть не должно – месть изменой за измену мужа. Недопустимо.
А может, Воронцов меня просто придушить хочет, а я размечталась?
Или довести до инфаркта.
А что? Перебираю варианты, морально готовлюсь.
А если… Да какая разница? Мне ли не знать, что способы издёвок у всей “адовой компашки” явно изощрённые.
Резко становится не по себе.
Страшно. Ступор полный. Сердце дёргается в конвульсивном приступе.
Словно прочитав мои абсурдные мысли, все до единой, Глеб негромко усмехается. Смешно ему!
Неожиданно моё горло сжимается от желания зареветь. Мне вообще кажется, что вместо гортани у меня кусок наждачной бумаги, которая нещадно скребёт при каждом малейшем сглатывании.
Краснею, потому что только сейчас осознаю, что он меня больше не держит. Тут же шарахаюсь вперёд. Всё это происходит довольно быстро, но каждая секунда моего нахождения рядом с ним подобна сидению на пороховой бочке. Прямо подгорает. Сейчас у меня одно желание: как можно скорее слезть с неё и, в дальнейшем, нам с ним больше никогда не пересекаться.
Оборачиваюсь к нему как раз в тот момент, когда он протягивает мне тиснённую визитку.
Вскидываю голову. Что-то нешуточное оседает искрами на дне его потемневших глаз.
Делаю глубокий вдох и выдох. Спокойствие.
– Позвони. Я решу все твои проблемы.
– У меня нет проблем – наконец мои испуганные голосовые связки могут хоть что-то из себя выжать. Тем не менее, визитку у него я беру.
– У всех они есть.
– А у тебя?
Клянусь, что готова оторвать себе язык за несвоевременное любопытство!
Сознательно или бессознательно, судить не берусь особенно сейчас (когда меня нервно потряхивает от предвзятости), я смотрю на миллиардера Глеба Воронцова. Но лишь для того, чтобы попытаться оценить его максимально критически, и не нахожу ни одного внешнего изъяна. Ни малейшего.
Будто назло мне, его губы растягиваются ровно настолько, чтобы обнажить идеальный ряд белоснежных зубов.
– Я не исключение. Странная штука, жизнь – с сегодняшнего дня моя проблема – это ты, мелочь.
Глава 4
Я смотрю на его удаляющуюся спину, потом ещё некоторое время невидящим взглядом, уставившись просто в одну точку.
Приятная на ощупь, тиснённая визитка в моих пальцах кажется невероятно тяжёлой.
“Адова компашка” уезжает, тогда как мы с Люсей остаёмся в ресторане с бывшими одноклассниками ещё на час или полтора.
Информации куча. Эмоций масса.
– У тебя есть дети? – спрашивает меня Алиса Севастьянова. Видно, что она интересуется только потому, что её распирает от гордости за своих двух ребятишек. Хочет поделиться.
Я отвечаю не сразу. Смотрю на неё, прикидывая, стоит ли вообще что-то говорить. В конце концов, правда мало кого заботит. Люди слышат только то, что хотят услышать. Им нужны истории, которые можно аккуратно разложить по полочкам, втиснуть в чёткие категории “яжмать”, “эгоистка”, “бедняжка”. Но мир сложнее. Я сложнее.
– Нет, – стараюсь улыбнуться. Пробую нейтральный вкус этого слова, однако на языке всё равно остаётся горечь пустоты и усталости.
И даже неплохо, что за общим гулом неглубокомысленных вопросов мой короткий ответ остаётся незамеченным.
Когда я решаю, что мне пора ехать домой – Люся возражает. Протестует.
Она отговаривает меня всю дорогу, пока мы едем в такси, и потом, когда машина уже останавливается у моего подъезда; приводит весомые аргументы и даже совершает неудачную попытку моего похищения. Бесполезно.
А куда мне идти?
Прятаться от мужа у неё или по гостиницам и съёмным квартирам? Глупости!
Тем более, я настроена как никогда решительно: “Хватит! Вот сейчас, с меня хватит!”
Андрей точно дома. На то, что он спит, я могу не надеяться, потому что яркое освещение в окнах нашей квартиры говорит о том, что меня там ждут, а вот на незамедлительное выяснение отношений – могу не рассчитывать.
Он будет молчать и не замечать меня до тех пор, пока я не испытаю нездоровое чувство вины за всё происходящее. Такая давящая разновидность психосадизма: час, два, день, неделя, – сроки тотального игнора со стороны абьюзера могут доходить до полного абсурда. Порой начинаешь сомневаться в собственной адекватности.
Так и происходит.
Муж встречает меня, недовольно поджав губы. На долю секунды его лицо искажается гримасой бешенства. Он открывает рот, но тут же его закрывает. Шумно выталкивает воздух ноздрями, судя по всему борется с собственным внутренним противоречием заговорить.
От его взгляда прям замирает что-то внутри.
Видимо, дается это ему ой, как нелегко: жилы на его шее вздуваются канатами, а всё тело напоминает взведённую пружину. Он злится. Негодует. Меряет меня взглядом, словно я по шкале его ценностей теперь значусь на одном из последних мест, и предсказуемо уходит, громко хлопнув дверью нашей спальни.
Ждать, пока он передумает и вернётся – дурацкая мысль, поэтому я сразу достаю из диванного бельевого короба свой скромный “тревожный чемоданчик”, состоящий из одной подушки, и закрываюсь в ванной.
И хотя я “со всеми удобствами” устраиваюсь в небольшой джакузи – уснуть никак не удаётся – ворочаюсь с боку на бок. Ну правильно, ведь не на пружинном матрасе!
За нашу с Андреем семейную жизнь таких, как эта, ночей было немного.
Сколько? Три? Пять?
Хотя, если подумать, то немного – понятие относительное, ведь для кого-то и одной такой будет достаточно.
Неадекватные вспышки его гнева раньше я списывала на огромное количество проблем. И только позже начала понимать, вспоминать, замечать, что эти его глобальные проблемы носят регулярный характер.
Здесь я не то сказала, там не так смотрела на мужа подруги, тут не так улыбнулась, а ещё не предупредила, что в туалете закончилась туалетная бумага. Андрей всегда находил повод, чтобы выплеснуть на меня свой гнев. Поначалу я долго занималась самокопанием, но постепенно начала осознавать, что психически нормальный человек никогда не остановит посреди дороги свою машину из-за одной “какой-то не такой” моей фразы.
Он не извинялся. Он не виноват! Всё, что происходило в нашей жизни, случалось исключительно из-за меня.
Это всё Я!
Я его доводила, я не понимала, я не вовремя открывала рот и даже не так думала тоже я!
Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я!
Неожиданно мои подружки (100% не идеальные жёны и домохозяйки) начали отнимать меня у него.
“Пусть их будет поменьше в твоей жизни”, – напирал Андрей, – “а лучше пусть их не будет в нашей жизни совсем!”
Уже через год после нашей свадьбы из моей жизни исчезло почти всё, чем я жила до этого.
Редкие вылазки в кафе или кино заканчивались претензиями дома и вопросом: “Почему я провела это время не с ним?”
Вот ему, например, никто, кроме меня не нужен! Да-да, весь мозговынос объяснялся и оправдывался его сильной любовью. А я, неблагодарная…
“Да если бы ты меня хоть вполовину того, как я тебя люблю – любила! Да что там вполовину, хотя бы на четверть!”
Андрей всегда знал, во сколько, с кем и куда я иду. После 20 часов вечера выходить из дома женщине (даже в соседний продуктовый за хлебом) – недопустимо, потому что небезопасно. Ведь он же мной так дорожит, так меня любит, как никто и никогда!
“Танцевать в ночные клубы с подружками ходят только ш… и б…”
И даже в компании наших общих друзей, да что там, на семейных праздниках его наблюдательный взгляд всегда был направлен только на меня. Как танцую, как флиртую. Даю повод! Патологическая, неадекватная ревность. Согласно его наблюдениям, я нравилась всем и меня хотели абсолютно все, даже двоюродный брат его мамы – 69-ти летний Семён Никифорович!
И кто же был в этом виноват? Правильно, я!
В моём гардеробе по его мнению странным образом появились “слишком короткие платья”, “слишком обтягивающие брюки” и “полупрозрачные блузки со слишком глубоким декольте”.
“Зачем? Ты ведь никого не ищешь?”
Нет, Андрей, конечно, к батарее меня не привязывал. Я могла сходить в музей, на интересную литературную встречу или любое приличное столичное мероприятие и без него, но должна была иметь ввиду, что потом… Моё настроение будет 100% испорчено!
“Лучше бы провела время с любящим и скучающим по тебе человеком!”
Постепенно я начала привыкать к тому, что он – главный человек в моей жизни.
Натягиваю подушку себе на голову и накрепко прижимаю её руками с двух сторон, затыкаю уши, как только за дверью слышу приглушённый голос Андрея.
– Поговорим?
Я слышала, что где-то на небесах, ещё до своего рождения человек выбирает себе судьбу и родителей, чтобы пройти важные уроки жизни. Сдаётся мне, я зазевалась в какой-то неправильной очереди. Расставила вокруг себя сумки, куда мне с щедростью накидали полные горсти мучений, как на продуктовом рынке, когда подлый продавец извернётся и обязательно добросит гнилых яблок тебе в пакет. А бонусом мне выдали кулёк переживаний. На сдачу.
Глава 4.2
В темноте нащупываю телефон, выглядываю из-под подушки и одним глазом смотрю на время. Ну, так и есть: начало четвёртого.
По моему мужу можно часы сверять!
– Что ты устраиваешь? – не откладывая, начинает Андрей. Его голос буквально вибрирует от недовольства. – Я тебя спрашиваю, Лиза, где ты шлялась? Это уму непостижимо! Я тут её жду, места себе найти не могу, а она болтается непонятно с кем!
Сердце прерывисто бьётся о рёбра.
Стискиваю челюсти. Морщусь. Переворачиваюсь сначала на бок, а потом и вовсе утыкаюсь лицом в подушку.
Бога ради, оставь меня в покое!
– Почему не предупредила? Для чего отключила телефон?
Давит вопросами.
– Ты ведёшь себя глупо, причём настолько, что стыдно за твои выходки становится мне! Правда! Иначе не пыталась бы прыгать с одного члена на другой! Ты же именно этим занималась? Где? С кем? – в его голосе зашкаливает истеричность. Несколько раз Андрей дёргает дверную ручку вверх-вниз, чтобы убедиться, что дверь действительно заперта; шипит сквозь зубы ругательство, а потом усмехается, тяжело переводя дыхание: – Не-ет, ты не дура, это ты меня за идиота держишь!
Мои губы дрожат.
– Это же ваша природа бабская – потаскушная. Чуть что – надо перед кем-нибудь ноги раздвинуть. Ну не умеете вы по-другому!
Давит обвинениями.
Замолчи! Заткнись!!! Закрой свой рот!
Давит. Давит. Давит.
А меня распирает от боли… Хочется взорваться. И я взрываюсь:
– Чёртов лицемер! Ты ещё мне лекцию прочитай о нравственности и о супружеских изменах, только недолго! Спать хочу.
Слышу несколько глухих ударов. Хоть бы головой об стену!
– Лиз, ты любимая, счастливая, замужняя женщина. Какого хрена тебе не хватает?
– Ну да, да. Это ваше классическое мужское! Мне не хватает.
– Мы сейчас с тобой поговорим, обсудим ситуацию и оставим её позади, – теперь Андрей говорит с выдержанными паузами. Его голос, абсолютно уверенный в том, что его будут слушать, не дает мне нормально дышать. – Послушай. Ничего не получится, если мы будем продолжать в том же духе.
– Хорошо. Давай поговорим о тебе и твоей секретарше.
– Она ничего не значит. Здесь и разговаривать не о чем.
– И как часто в твоей жизни бывают женщины, которые ничего не значат?
– Разве мой ответ что-то поменяет? Может, тебе стоит поискать причину в себе?
Действительно. Никакой его ответ ситуацию уже не изменит.
А что со мной не так?
“Ты – плохая жена” – деликатное завуалированное ещё более обидного и наболевшего: – “И мать ты никакая!”
Да, у нас нет детей, но мой муж совершенно не хочет принимать тот факт, что проблема исключительно в нём. Будто что-то в состоянии изменить, из раза в раз прохожу врачей одна я, бьюсь как муха об оконное стекло, хотя наш диагноз: тератозооспермия.
– Разведёмся по-тихому, цивилизованно.
– Не говори глупостей, – тут же обрывает Андрей.
– А у тебя есть другие идеи?
– О маме подумай! Ей ни в коем случае нельзя волноваться. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Это убьёт её. Ты готова будешь жить с тем, что твоё необдуманное решение привело к смерти самого близкого человека?
Молчу. Губы немеют.
Наступает тишина…
Чтобы жить, нужно дышать. А я не могу! Буквально.
Понимаю, что вдох сделать жизненно необходимо, и даже открываю рот, словно выброшенная на берег рыба, но безрезультатно. Закрываю его с удушливым сухим хрипом, так и не получив нужного глотка воздуха.
Чувствую, как горло сжимает, словно заботливой, любящей рукой Андрея.
Глава 5
Утром мой муж ведет себя так, словно это не он полночи изводил меня разговорами.
А мой день начинается с придавленного чувство вины, которое я испытываю, глядя на приготовленный для меня завтрак. Омлет с сыром и помидорами на кухонном столе, рядом чашка горячего ароматного кофе и короткая записка: “Люблю тебя!”
Всего два слова, но они будто инородные; во всяком случае, воспринимаются после всего как слова-паразиты.
Андрей звонит несколько раз, но я не беру трубку.
С каждым следующим часом чувство вины лишь усиливается, это происходит после того, как я перенимаю на себя его эмоции; меня начинает всё больше внутренне разъедать сожалением и самоупрёками.
Он отправляет мне цветы курьером. Это букет темно-бордовых роз. Чудесный. Чтобы обхватить его, надо вытянуть обе руки.
Вот только я смотрю на них с сожалением – их красота контрастирует с тусклостью моих мыслей.
Вдогонку от него прилетает сообщение: “Моей любви хватит на нас двоих”
Потом звонок… ещё один… и ещё… До тех пор, пока я не принимаю входящий вызов.
– Лиз, я перенёс вчерашнюю бронь столика в Хамовниках на сегодня, – не дав мне выдохнуть, сразу начинает Андрей. Он говорит с воодушевлением, но это вовсе не свидетельствует о его добрых намерениях, а только доказывает, что он уверен в своём умении манипулировать мной: – Ты же так хотела попасть в этот ресторан, значит, идём – и точка!
– Я передумала, – отвечаю быстро, словно это давно принятое решение. Хотя, по сути, так оно и есть.
У меня было время.
Я же знала, что он позвонит, и, более того, была абсолютно уверена в том, что свою идею отпраздновать мой день рождения Андрей не оставит.
В этом он весь: мой муж не отступает от своих планов. Никогда. За эту нездоровую педантичность и боюсь его, потому что знаю как облупленного. Иногда я готова поверить, что он не желает мне ничего плохого, а потом, как подумаю о возможных последствиях, – и прямо до астмы в горле перехватывает, аж дышать трудно!
– Ерунда, Лиз, – я слышу тяжелые нотки давления в его голосе. – Заеду за тобой в семь, будь готова. – Не спрашивает и не предлагает, скорее приказывает: – Надень то элегантное бежевое платье, которое я подарил. Оно невероятно тебе идёт.
Пытаюсь пригладить взъерошенные нервы и медленно, с расстановкой, отвечаю:
– Я. Никуда. Не поеду.
Прежде всего мне хочется показать ему, что я в состоянии защитить свои границы.
Я кладу трубку с твёрдой уверенностью, что останусь стоять на своём, и всё таки этим же вечером мы занимаем заказанный столик в Хамовниках.
Почему?
Резонный вопрос. Уже через четверть часа после нашего короткого разговора мне позвонила мама и с восторгом начала говорить, что едет с нами. Она взахлёб рассказывала о том, что уже достала из гардероба и начала разглаживать свой лучший костюм, который не надевала со времён первой годовщины нашей с Андреем свадьбы; в тот момент я думала об одном: способностям моего мужа управлять людьми можно аплодировать стоя.
Чувствовала, как безысходность вцепилась в трахею… Намертво – просто так не отцепить.
Я почти видела, с каким блеском в глазах она крутится перед зеркалом, собираясь.
Пока её жизнерадостный голос звенел в моих ушах, я изо всех сил пыталась скрыть от неё свой внутренний хаос.
Если ему я ещё могла сказать “нет”, то ей, моей маме, – никогда.
Она учитель начальных классов – теперь на пенсии – ни разу не позволила себе лишнего, даже на свои собственные праздники. Более того в самые трудные времена, не жаловалась на свою судьбу. Маленькая, бесконечно преданная своей профессии, она гордо несла этот груз, словно могла с лёгкостью поднять и весь мир на свои хрупкие плечики, если бы это понадобилось.
Много ли мама бывала в ресторанах на свою скромную зарплату бюджетника?
Пока мы делаем заказ, она, затаив дыхание, осматривается по сторонам. Возможно, здесь, среди всех этих роскошных столиков с белоснежными скатертями, ей удастся ненадолго избавить своё сердце от тяжести повседневных будней.
– Смотри, Лиза, – в её голосе слышится радостное удивление, будто всё происходящее кажется ей абсолютно невероятным, – это же Глеб Воронцов! А с ним мальчики: Женя Дорофеев и братья Соколовы – Игорь и Олег.
Глава 5.2
“Адова компашка” смотрится в этом столичном ресторане несколько неуместно, будто суперкар “Астон Мартин”, припаркованный среди разваливающихся пятиэтажек, поскольку их социальный статус больше подошёл бы какому-нибудь более шикарному месту.
Ещё одна встреча меньше, чем за одни сутки. Совпадение?
Я не успеваю даже подумать об этом, а мама уже воодушевлённо поднимает руку вверх и, улыбаясь, приветственно машет им ладонью.
Замечают.
Смотрю куда угодно, только не в их сторону. Бросаю взгляд на панорамную стену винной комнаты, где выстроились ровные шеренги бутылок разных форм и размеров, поблескивающие в свете ярких ламп, встроенных в потолок. Затем считаю зубцы на вилках: закусочной, салатной и обеденной, которые находятся слева от моей тарелки; ловлю своё отражение в высоких отполированных бокалах.
Волнение заставляет меня дышать чаще.
Предплечья Андрея вздуваются: под тёмно-сливовой тканью рубашки становятся видны напряжённые мышцы. Реакция его тела свидетельствует о том, что четверо мужчин меняют линию своего маршрута и теперь направляются к нашему столику.
– Вот так встреча! – Женька Дорофеев, берёт мамину руку и галантно целует. Её улыбка становится шире. Его голос звучит с теплотой: – Светлана Алексеевна, вы нисколько не изменились и по-прежнему остаётесь очаровательной! Помню, как я влюбился в вас изо всех своих первоклашкинских сил!
Пока они перебрасываются любезностями, я не отрываю глаз от уровня горизонта. Его угол находится на уровне моих глаз (на той высоте, с которой глаза смотрят на объект), а потому, как нарочно получается, что я неотрывно смотрю прямо на пах Глеба Воронцова.
Должна заметить, что брюки на нём сидят идеально.
Когда сбоку слышу несколько приглушённых, несдержанных “хм” и “кхм” от мужа, то смущённо краснею и откашливаюсь.
Чисто инстинктивно поднимаю голову и тут же натыкаюсь на фирменный воронцовский прищур и взгляд – острый, пробирающий до самых косточек.
Делаю вид, что смотрела на кого угодно и куда угодно, только не на него.
Выдерживаю непростой зрительный контакт. Глаза в глаза.
Ощущения противоречивые: будто воспоминания проходят по коже и даже под ней, током; острые, мурашечные. Это электричество напоминает мне, как я боялась Воронцова в школе. А сейчас? Трудно сказать.
– Лиз… Лиза! Лиз ты ещё с нами?
Наверное, только с третьего раза слышу, как ко мне обращается мама.
– Да… Да, конечно, – отвечаю слишком поспешно и, наконец, переключаю своё внимание на других присутствующих. Вместо того, чтобы снова прочистить голос лёгким покашливанием, делаю пару глотков воды с лимоном – сухость в горле пропадает.
– Вы виделись вчера на встрече выпускников? Ты не рассказывала.
– Времени не было, мам, – произношу я. В этот момент мою руку накрывает ладонь мужа. Непроизвольно вздрагиваю. Он лишь слегка сжимает мою кисть, но мне неприятно, потому что за фасадом этого трогательного жеста скрывается предупреждающая подоплёка невидимого давления.
Выдернуть? Неуместно. Особенно при посторонних. Да и при своих не стоит.
Игнорирую и продолжаю:
– Ничего особенного, – пожимаю плечами. А потом весело усмехаюсь: – Люся Морозова в активных поисках. Она считает, что мужа надо менять каждые пять лет. На нового. Согласно её любопытной теории, за пять лет мужчина приходит в полнейшую негодность. От хорошей жизни у него атрофируются все социально бытовые навыки, он отъедается и наглеет, а это – нервотрепка и вообще, конкретное неудобство, что пагубно влияет на здоровый женский организм.
Не могу скрыть улыбку, когда вижу искреннее недоумение на одинаковых лицах близнецов Соколовых. Когда-то они оба пытались оказывать знаки внимания Людмиле. Сейчас смешно думать, что, по прошествии пяти лет, она запросто могла бы поменять Олега на Игоря или наоборот.
– У Алисы Севастьяновой два сына, один из которых – вундеркинд, выпускник престижной начальной школы и победитель олимпиад.
Андрей слушает меня настолько внимательно, будто считает, что в моём ответе найдёт истинную причину удивительных событий, перевернувших вверх дном нашу с ним “счастливую” жизнь. Желчно хмыкает:
– Согласно этой бредовой теории – меня пора менять.
– Андрюша, здесь без двойного смысла, – смеётся мама. Она мягко улыбается ему – дескать, ладно уж!
Вместо ответа ей, он сдавливает мою ладонь. Сильно. Больно.
Невольно дергаюсь. Потом сразу беру себя в руки.
Мама продолжает говорить с Женькой Дорофеевым, к их беседе активно подключаются близнецы Соколовы, пока мы с Воронцовым снова смотрим друг на друга.
Немая сцена.
Я и он. Посреди переполненного ресторана, а по ощущениям – вокруг ни единой души.
На его щеке слегка дёргается мускул, или мне кажется? Будь проклята эта его холодная сдержанность, при которой малейшее проявление эмоций так потрясает. Глеб Воронцов напоминает мне прибор, фиксирующий сейсмическую активность, который мне показывали в Пекине. Когда на нём чуть заметно колебалась стрелка, это означало: за тысячу миль от нас произошло землетрясение, унёсшее около тысячи человеческих жизней.
– Светлана Алексеевна, – неожиданно начинает он. Остаётся невозмутимым, и только по его голосу с нажимающими нотками можно догадаться о его личной заинтересованности. – Вы не против, если Лиза поможет мне наладить контакты с китайцами? Мне позарез нужен специалист направления “Зарубежное регионоведение”, владеющий китайским языком и соображающий в культуре Восточной Азии.
Набираю в лёгкие побольше воздуха, и медленно выдыхаю.
– Лиза как раз свободна! – Мамино воодушевление невозможно скрыть. – Ты же не против, Лиз?
Глава 5.3
Её оптимизм лишь усиливает мою неопределённость.
Вместо ответа я пожимаю плечами, потому что в действительности не знаю, что сказать.
Пытаюсь быстро выстроить в голове логические цепочки. Мне нужно время, чтобы предварительно взвесить все “бухты” и “барахты”.
Работа – это то, что мне нужно: отличная возможность расширить круг своих знакомств, взять на себя ответственность и выйти из привычной зоны комфорта.
Однако, едва вспоминаю о мамином диагнозе, как от растерянности мгновенно сковывает всё внутри – от живота до горла. Ишемическая болезнь сердца в третьей стадии. Врачи говорят, что с этим можно жить, но их серьёзные предостережения о необходимости избегать волнений и переживаний звучат для меня, как смертельный приговор.
Я всячески стараюсь ограждать маму от тревог, тем более в тех случаях, когда она помочь не может абсолютно никак. С таким заболеванием каждый взгляд, каждое слово начинает терять свою обычную лёгкость.
Со временем ей стало трудно выполнять даже простые вещи, порой просто не хватает воздуха, а я… Я чувствую, как заботливые объятия, которые всегда дарила мне она, теперь должны быть направлены в другую сторону – пришла моя очередь заботиться о ней.
– Об этом и речи быть не может! – несдержанно вмешивается в разговор Андрей. Фыркает от распирающего его негодования, но вовремя ровно выдыхает буквально в шаге от того, чтобы показать своё истинное лицо. Тут же меняет злость на концентрированное выражение небезразличия и спокойно продолжает: – Светлана Алексеевна, нет и ещё раз нет. Ваше здоровье и благополучие важнее всего! И вообще, что за необходимость такая?!
– Всё будет хорошо, Андрюша, – мама отвечает с улыбкой, которая перегружена усилием. – Я не буду волноваться, – обещает уже мне, и в этот момент мне очень хочется верить, что это не просто слова, а искреннее намерение.
Вижу, как взгляд Глеба Воронцова становится жёстче. Впрочем, по его непроницаемому виду трудно догадаться о чём он думает, но нечто в его напряжённой сосредоточенности говорит о том, что он здесь не просто сторонний наблюдатель.
Между тем Женька Дорофеев произносит отрывисто:
– Нужна помощь? Подберём лучшую клинику, врача, составим программу лечения.
– Ни к чему, – отмахивается мама, как будто речь идёт о ерунде. – Несомненно, что эта моя проблема с сердцем вызывает обеспокоенность, но не стоит её преувеличивать, Андрюша.
Уменьшительно-ласкательное обращение к нему чрезвычайно режет мой слух. Сразу и больно.
“Куда мама смотрит?” – возмутитесь вы.
Просто она видит его только с одной стороны, а я с двух, а то и трёх сторон. И молчу об этом.
– А если конкретнее? – подключаются к разговору Соколовы. Оба одинаково сосредоточенно хмурят брови и продолжают в один голос: – Диагноз? Прогнозы?
– В общем, если подумать не глубоко, – отвечает она, – то пока всё неплохо. Если подумать глубже, то становится ясно, что не стоит думать глубже. Это чревато депрессией, пассивированием и обездвиживанием.
– Внутрисемейные дела – это дела внутрисемейные, – грубо перебивает Андрей. Его терпение на исходе.
– Разберёмся, – мрачный тон Воронцова будто ставит точку в общем разговоре. Расстегнув нижнюю пуговицу шитого на заказ пиджака от “Бриони”, заложив руки в карманы брюк, он слегка покачивается на носках своих начищенных, роскошных оксфордов, будто напряженно ищет причину ответить моему мужу гораздо более бесцеремонно.
Пульс забивает слух.
Несколько бесконечно долгих мгновений они меряются взглядами, и Андрей первым отводит глаза. Неудивительно. Да, может быть, сейчас он злее, но отнюдь не сильнее. Именно это понимание разумно удерживает его от открытого противостояния.
Выдохнуть не успеваю, потому что Воронцов сразу обращается ко мне:
– Что скажешь? – Я практически слышу, как он мысленно добавляет: – “мелочь”.
Следит за моей реакцией неотрывно.
Моя интуиция молчит, равно как и чувство самосохранения. Кажется, они договорились тихонечко отсидеться в уголке моего сознания, наблюдая за происходящим, но не вмешиваясь.
– Не уверена, что смогу помочь так, как ты хочешь, – произношу я, подбирая слова с осторожностью. – У меня нет опыта в таких делах.
Вижу, как Андрей буквально закипает. У него краснеет лицо, даже глаза. Однако, немного по-садистски усмехнувшись, добавляю финальное:
– Но я согласна.
Глава 5.4
Наш ужин в ресторане превращается в настоящий спектакль, где каждый играет свою роль, но не все оказываются довольны сценарием: мама в полном восторге, Андрей сердит и не разжимает губ, а я сама нахожусь в растерянности, потому что всё время чувствую на себе взгляд Воронцова.
Вчетвером они удобно расположились за столиком недалеко от нас и поначалу о чём-то довольно эмоционально переговаривались. Точнее, активно жестикулировал только Женька Дорофеев, рассказывая что-то близнецам Соколовым.
Переключаю внимание, ковыряюсь вилкой в салате, делая вид, что мастерски порезанные местным шеф-поваром овощи – это самое вкусное, что я ела в жизни. Однако, хочешь не хочешь, куда взгляд ни направь, всюду уткнешься в Глеба Воронцова. Особенно, когда бессознательно его ищешь.
Он преимущественно молчит. Слушает. Смотрит. Исследует меня, а затем Андрея.
Интересно, о чём он в этот момент думает?
Стоит нашим глазам встретиться – мой пульс пружинит до небес. Дышать получается через раз.
Сердце не на месте.
Ничто не ускользает от внимания Андрея. Он напрягается и подаётся вперед, выставив локти на стол, загораживая меня собой.
Дальше – хуже.
Минут через двадцать официант подносит шикарный букет белых пионов к нашему столику. От цветов распространяется умопомрачительный аромат – невероятно нежный, благородный, сладковатый, с тонкими мускусными, бальзамическими нотами. Хочется уткнуться в них носом.
– Это для нас? – спрашивает мама; в её интонации звучит неподдельное удивление.
– Заказали для вас, и просили передать что от тайных поклонников, – отвечает улыбчивый юноша и протягивает ей дорогущую цветочную композицию. – Сейчас принесу вазу.
Андрей, который всё это время терпеливо сидел, сложив руки домиком, вдруг меняет выражение лица на свирепое: гнев прогрессирует и усиливается маниакальной подозрительностью вместе со страшным упрёком.
Он осознаёт, что больше ничего не контролирует.
В мамином взгляде появляется смятение. Она впервые видит моего мужа таким.
За рёбрами давит.
Я волнуюсь за неё, пытаюсь подобрать слова и объяснить Андрею, что букет совсем не для меня и в нём нет никакого скрытого подтекста – это просто безобидный подарок, хороший жест от бывших учеников. Но моё горло сдавливает комок дурноты, и голос пропадает.
Натягиваю улыбку, пытаясь скрыть за ней свою тревогу.
Мама, вслушиваясь в напряжение, проявляет инициативу исправить атмосферу. Её тон становится ободряющим:
– Это просто комплимент, Андрюша, – говорит она, поднимая глаза на нас, словно пытается разобраться, что же всё-таки происходит. Пробует сгладить неловкость момента. Но её старания лишь временно ослабляют невысказанное вслух моим мужем обвинение, граничащее с абсурдом, повисшее в воздухе.
Беру себя в руки. Поддерживаю:
– Букет и правда бесподобный. Хочется смотреть и смотреть.
Все взгляды устремляются в сторону “адовой компашки”. Мой, кстати, тоже.
Мама посылает им широкую благодарную улыбку.
Расслабленная поза, распахнутый ворот рубашки, галстук развязан и вальяжно висит на шее; его скулы стали чуть напряжённее и подбородок задрался немного вверх – мой взгляд цепляется за эти детали, прежде чем опять подняться к глазам Воронцова.
Пространство схлопывается. Неспокойно. Непривычно. Хочется поскорее вернуться в свою зону комфорта.
Вот только я совершенно не уверена, что теперь мне в ней комфортно. Перестаю дышать, когда едва слышу тихое, презлющее:
– Какого чёрта ты тут вытворяешь?!
– Ты о чём? – отвечаю мужу, стараясь удержать голос в пределах шёпота. Я надеюсь, что каждая буква звучит безразлично, но понимаю: невозможно. Внутри всё от возмущения узлом закручивается.
Долго-долго. Монотонно, капля за каплей: кап-кап. И тут последняя – КАП! Чаша моего терпения переполнена.
Открываю и тут же закрываю рот, понимая, что для серьёзного разговора не время, и не место.
Решаю просто улыбнуться, и одно это злит его до крайности.
Андрей несколько раз трёт переносицу пальцами вверх-вниз. Таким образом ставит себе заметку в памяти, словно галочку на полях: это нужно не забыть. Ни в коем случае не забыть! Он делает так всегда, когда растерян. Видимо у него больше не получается контролировать свои эмоции.
И если мой муж считает, что хуже быть не может. Значит у него просто бедная фантазия…
Финал этого вечера становится серьёзным испытанием для его отменной абьюзерской выдержки: наш счёт за ужин оказывается уже оплачен Глебом Воронцовым, а меня ждёт перелёт в Пекин утренним рейсом.
Глава 6
Сейчас, когда я смотрю в иллюминатор частного “суперджета”, то размышляю о том, что все границы, которые существуют на Земле придуманы людьми. С высоты их не видно, их нет. Так и все сложные системы, привычные ограничения и рамки мы тоже ставим себе сами. Сами себя ограничиваем в чем-то и сваливаем это на какие-то обстоятельства и людей. Я – на Андрея.
Я же давно могла от него уйти. Что меня останавливало?
Каждый раз, когда он поднимал голос, да что там, просто хмурился – у меня внутри всё переворачивалось. Я не понимала, что его гнев – это не моя ошибка, не моя слабость, а лишь отражение его страха и неуверенности.
Сколько раз я готова была сказать: “Хватит!”… И молчала, потому что боялась признать уродливую реальность своей жизни.
А вечером так просто собрала чемодан и уехала.
Ладно, пусть не совсем просто. Главное, всё обошлось без длительных разговоров, бесконечных уговоров, угроз и шантажа.
Вы спросите: “Как?”
На помощь мне пришла мама. Пока Андрей пыхтел всю дорогу от ресторана до квартиры, едва сдерживаясь от впадения в боевую ярость и исподлобья кидая на меня взгляды, она вдумчиво молчала. А потом предложила: “Проведёшь ночь у меня. С утра будет проще добираться в аэропорт”.
Чемодан собирали с ней вместе, быстро покидав в него вещи. В тот момент я совершенно не думала о том, что в моём гардеробе вряд ли найдётся что-то подходящее для рабочих встреч и переговорных ужинов, которые придётся посещать.
До последнего мне казалось, что Андрей не отпустит меня. Я была готова к любым грубым, словесным конфликтам и даже низким провокациям, впрочем мой муж ограничился лишь сухим поцелуем в щёку. Неожиданно.
Это немного сбило меня с толку.... Немного, потому что я была абсолютно уверена в том, что этот жест – ни что иное, как его новый тактический ход: нацепив маску мученика, которая была отголоском его манипуляций, мой муж не хотел терять в мамином лице свой надёжный, сильный рычаг давления на меня.
Как вообще этот перелёт в Пекин свалился на мою голову?
Стоило “адовой компашке” покинуть ресторан, как со мной тут же созвонилась личная ассистентка Глеба Воронцова и по-деловому быстро, нейтральным тоном проинформировала о времени и месте вылета.
Кстати, сейчас она расположилась в кресле, через проход, по диагонали от меня – привлекательная ухоженная брюнетка в потрясающем приталенном брючном костюме. Сидя с одной ногой, закинутой на другую, она непринужденно демонстрирует стильные дизайнерские босоножки с тонким ремешком на высокой шпильке и тонкую щиколотку.
Её зовут Оксана, кажется так… Нет, точно – Оксана.
Выстукивая карандашиком по блокноту, она изредка поглядывает в мою сторону. Каждое её движение выверено, словно это ей предстоят важные переговоры, хотя на самом деле её работа заключается в безупречной организации чужих дел.
Напротив неё в кресле сидит Воронцов.
Стараюсь не смотреть на него, но время от времени бросаю быстрый взгляд в его сторону: свободно откинувшись и вытянув ноги перед собой, с ленивой небрежностью он просматривает новостные сводки на планшете.
Видно, что ему скучно, однако он вполне собран и сосредоточен.
Периодически Глеб делает какие-то заметки в личном планере, и каждое такое действие приводит в движение мышцы его рук, отчего ткань рубашки плотно натягивается, обрисовывая сильное тело, совершенный рельеф его широченных плеч, напряжённых бицепсов и крепких предплечий.
Удобный диван за моей спиной занимают Женька Дорофеев и близнецы Соколовы. Видимо, эти трое флиртуют со стюардессой. Я слышу сначала один, затем два голоса разговаривающих почти одновременно, затем к ним прибавляется лёгкий женский смех.
– Занималась сексом в туалете самолета?
– Не-а. Вообще никакого секса на работе. Ну, только если два рейса за день. Но это не имеет ничего общего с удовольствием.
– Тогда как вы развлекаете заскучавших пассажиров?
– Ладно, есть одна история. Самолёт терпит крушение, в салоне паника, стюардесса не может успокоить пассажиров и обращается за помощью к одному из пилотов. Тот выходит из пилотской кабины и как заорёт:
“Ну-ка быстро все заткнулись, взяли свои паспорта, свернули их в трубочку и засунули себе в задницу!”
Обескураженные пассажиры в недоумении смотрят на него и один мужик спрашивает: “Зачем?”
“Да просто в прошлый раз такая неразбериха с трупами была!”
Под общий смех мои губы дёргаются в лёгкой улыбке. Настоящей.
В этот момент я поворачиваю голову, и мы с Воронцовым встречаемся взглядами.
Глава 6.2
Его глаза на мгновение задерживаются на моих.
Краснею мгновенно. Сглатываю бессознательно. Пытаясь скрыть вспыхнувшее из-за внимания к себе волнение, намеренно отворачиваюсь и смотрю в другую сторону, притворяясь поглощённой облаками за иллюминатором.
Но мысли всё равно возвращаются к Глебу, сидящему от меня через проход. Он больше не трудный подросток, а опасный мужчина, чей внутренний мир так же непостижим и сложен, как и его внешняя невозмутимость.
Делаю глубокий вдох.
– Зря волнуешься, мелочь, – неожиданно произносит он.
– Тебе кажется, – нервно прикусываю губу и всё-таки снова оборачиваюсь к нему; натягиваю на лицо выражение спокойствия, которое, надеюсь, выглядит более-менее убедительно.
Ответом мне становится короткий смешок. Проницательность Воронцова оказывается слишком точной.
Я очень стараюсь сохранить дистанцию, которая кажется неизбежно сокращающейся.
За моей спиной слышны раскаты смеха и жизнерадостные шутки. Беззаботность Женьки Дорофеева и близнецов кажется неуместной, но и одновременно разряжающей атмосферу напряжённого ожидания.
Закрываю глаза. Теперь я прислушиваюсь только к звукам, связанным с завершающейся подготовкой к посадке.
***
Пекин встречает нас жарой и влажностью, которая кажется осязаемой, словно невидимый покров обволакивает всё вокруг. Яркое солнце ослепляет, отражаясь от стеклянных фасадов высоток, и город пульсирует жизнью, на первый взгляд хаотичной, но полной собственного порядка и ритма.
Мы покидаем стерильное прохладное, пространство аэропорта и оказываемся в бурлящем потоке человеческих и транспортных рек. Китайский мегаполис поражает своими контрастами: древние храмы здесь сосуществуют с ультрасовременными сооружениями, создавая уникальный городской пейзаж, от которого захватывает дух.
В воздухе чувствуется запах пряностей и аромат уличной еды, проникающий повсюду, пробуждающий аппетит и разжигающий любопытство. Кажется, что город говорит на множестве языков, объединяя людей с разных концов света в едином культурном сообществе.
Нас встречают два идентичных роскошных представительских седана.
Рассаживаемся по машинам.
Оксана занимает место рядом с водителем и обсуждает с ним какие-то практические детали нашего пребывания; её голос с безупречным английским акцентом тонет в общем фоне шелеста шин и лёгкой классической музыки, льющейся из динамиков. Воронцов, напротив, погружён в документацию, его пальцы уверенно перелистывают страницы. Кажется, ничего вокруг не может отвлечь его от важной задачи, и эта концентрация вызывает у меня смесь зависти и восхищения.
Дорофеев и Соколовы едут прямо за нами.
Мы направляемся в престижнейший район Пекин-Сити, где находятся сразу несколько корпоративных квартир конгломерата “ТенсентА”, которые занимают целый этаж в одном из самых высоких небоскребов “Китай Цзун”.
Оказавшись в долгожданной личной тишине, я медленно осматриваю пространство вокруг. Здесь уютно, и имеется всё необходимое для комфортного пребывания: светлая гостиная, аккуратная кухня и спальня с умопомрачительным панорамным видом на город.
Наконец, снимаю туфли, надоевшие за день высокие каблуки, и с облегчённым полустоном-полушипением становлюсь на прохладный пол в прихожей босиком. Глубоко вздыхаю, ощущая, как отступает стресс.
Бросив взгляд на свой чемодан, я решаю не спешить с распаковкой. У меня не так много времени.
Первым делом бегу в ванную. Включив воду, позволяю ледяным струям быстро охладить кожу, смывая остатки дорожной усталости и приводя себя, свои нервы и мысли, хотя бы в относительный порядок.
Закончив с душем, я выхожу, заворачиваясь в пушистое белоснежное полотенце.
Делаю пару шагов в сторону чемодана… и только сейчас замечаю ещё одну дверь.
С интересом подхожу ближе. Несколько раз дёргаю её ручку – заперта, но почти сразу кто-то открывает мне с другой стороны.
Сердце сильно толкается в рёбра и замирает. Дыхание останавливается.
Курьёз момента заключается в том, что эта дверь оказывается смежной между двумя квартирами, а на пороге меня встречает Глеб Воронцов в одном полотенце, низко повязанном вокруг бёдер.
Глава 6.3
Хотелось бы мне сказать, что я отнеслась ко всему увиденному стоическим равнодушием, но что-то необъяснимо зудящее заставляло меня не отрывать от него взгляд, а ещё вновь и вновь кусать губы. Странное ощущение.
Он смотрит на меня так, что не разберёшь: ни один мускул на его лице не дёргается.
Становится неуютно. Даже щекотно.
Намертво вцепляюсь в полотенце на груди… Шумно выдыхаю.
Гулкий стук сердца оглушает барабанные перепонки.
Мужские глаза нахально задерживаются на моей шее, на ярёмной ямке и острыми косточками выпирающих вразлёт ключиц, потом на обнажённых плечах. Несколько секунд его взгляд останавливается на них, и когда он решает скользнуть ниже, к груди… Воронцов неожиданно, широко улыбается.
– Если бы я знал, что ты будешь выламывать дверь, мелочь, то оставил бы её открытой, – он ленивенько растягивает слова с выбешивающей самоуверенностью.
Забавляется. Вне всяких сомнений.
– Я… – вместо ответа у меня получается выдавить что-то нечленораздельное. – М-мм…
Почему-то я уверена, что эта его улыбка с белоснежными зубами свалила не одну девушку наповал. Это могло бы произойти и со мной раньше, ещё в школе, если бы не своего рода травматичный опыт общения со всей “адовой компашкой” – болезненные воспоминания из детства. Сейчас я просто смотрю на него как на любопытный, привлекательный экспонат в галерее и оцениваю его внешность без малейшего эмоционального отклика с моей стороны (по крайней мере, надеюсь, что со стороны это выглядит именно так).
Моё внимание притягивает его поджарый живот: взгляд скользит по дорожке волос вниз до самого… полотенца.
Не знаю, как было у Аполлона, но у Глеба Воронцова V-образный пояс брюшного пресса, ограниченный небольшими, но ярко выраженными бороздами, идущими от гребня подвздошной (бедренной) кости к лобку1, вне всяких сомнений, безупречен.
Важно подчеркнуть, что воображение бесстыдно дорисовывает остальное размера XXL. Моё подсознание стыдливо закрывает глаза руками.
Да-а… есть на что посмотреть!
Надо признать, что с телом у него вообще всё в порядке: его словно отфотошопили – одним словом, прелюбопытнейшее сочетание твёрдых мышц и тестостерона.
Предугадываю его движение на уровне инстинктов, и, как только Воронцов делает шаг по направлению ко мне, я шарахаюсь назад.
Внутри что-то ёкает и отпускает только тогда, когда он останавливается. Расстояние между нами таким и остаётся: не больше полуметра, но даже так – это близко, слишком близко, чтобы чувствовать себя в безопасности.
Чувствую, как внутри сжимается всё, что может. Нервы, как и крохотные волоски на моём теле – мгновенно встают по стойке смирно.