Хулиганка и бунтарь

1

Люся всё в своей жизни делала не так. Не так ходила, не так думала, не так красила ногти – всё не так.

Люся Лысюк. Звучало почти как Грета Гарбо, Мэрилин Монро и Брижит Бардо. С детства она стоически терпела насмешки одноклассников. Самыми необидными прозвищами были Очковая змея, Лысая стропила и Лысый фонарь – «Лысый фонарь сладострастно снимает с улицы чёрный чулок…»[2]

Люся не любила точные науки, а они не любили её. Она чувствовала себя лишней на всяком торжестве цифр, поэтому после школы поступила на feelfuck, где ей пришлось заново полюбить Маяковского.

В одной группе с ней учились принцессы – не все красивые, но все с достатком. Дружба с ними изрядно добавила Люсе комплексов, зато надолго увлекла в мир призрачно-роскошной жизни. Из скромной забитой девочки она стала превращаться в интересную девушку. Первая любовь и близость раскрыли Люсю сполна, и, беспорядочно нахватавшись знаний о моде и красоте, она начала перерождаться.

Толстые очки сменились линзами. Густые светлые волосы теперь всегда были распущены и выпрямлены. Люся заметно похорошела – и её перестали узнавать.

Ей понадобились годы, чтобы понять преимущество своего роста, длинных ног и худобы. Оставалось исправить немногое – лицо. Она с неистовой страстью начала пробовать себя в искусстве макияжа. Правда, не всегда удачно. Люся была тем случаем, когда «высокая стройная блондинка с зелёными глазами» – это ещё ничего не значит. Объективно говоря, она не была красавицей и не обещала ею когда-нибудь стать.

Люся снимала квартиру в пентхаусе – на пятом этаже хрущёвки. Родители жили на другом конце города, и она ездила к ним, в основном, за материальной помощью. Если до студенчества бóльшую часть денег девушка тратила на книги, то теперь в приоритете стояла одежда. Но чего нет, того нет. Поэтому её библиотека была подобрана явно с бóльшим вкусом, чем гардероб.

Как-то раз, вынося мусор, Люся встретила свою судьбу. Судьба выспрашивала у прохожих, где дом номер три, и не сразу заметила Люсю, ибо та была в старой пехоре и не накрашена. Тогда девушка робко вступила в диалог сама:

– Извините, вы, кажется, искали третий дом?

– Ну допустим. – Судьба окинула Люсю насмешливым взглядом, заставив её до красноты устыдиться своей пехоры.

– Вам нужно пройти до того кирпичного дома, потом свернуть налево, а потом…

– Подождите! Я так не запомню. – Судьба извлекла из кармана мобильный. – Можно я запишу ваше объяснение на диктофон?

Люся испуганно попятилась.

– Не стоит. Я могу вас проводить. Вы не торопитесь? Я только ведро домой занесу и быстро покажу вам, где находится этот дом… – Мысленно Люся прикидывала, за сколько секунд она успеет подкрасить белёсые ресницы.

Судьба изобразила на лице что-то пограничное между улыбкой и усмешкой.

– Меня, кстати, Денис зовут.

– Людмила, – ещё больше покраснела девушка.

Так Люся познакомилась с бедой всей своей жизни Денисом.

Денис был в меру высок, не в меру смазлив и вообще хорош собой со всех сторон в силу того, что работал тренером по фитнесу. Именно это обстоятельство не давало Люсе расслабиться и подавляло все её желания – она панически боялась перед ним раздеваться.

Люся поняла это на свидании в кафе «Трепанг».

– Ешь, а то ты такая худая – тебя в постели не найдёшь, – улыбчиво заметил Денис, подкладывая девушке из своей тарелки.

У Люси мгновенно пропал аппетит. Она с девятого класса носила лифчики на вырост, но её надежды всё никак не оправдывались.

Дабы отдалить момент «X», Люся устроила Денису культмассовое мероприятие – повела его в театр. Тот едва скрывал разочарование, ибо ожидал более заманчивых приглашений, но деваться было некуда. Это был его дебют – в театры он прежде никогда не захаживал.

– Про что хоть там? – скучающим тоном спросил Денис.

– Про одного античного поэта и его любовь к прекрасной куртизанке, – сказала Люся.

– А как называется?

– «Секст Проперций[3]».

– Про что секс?

После спектакля некуда деваться стало Люсе: отринув страх и робость, она решилась – позвала Дениса к себе.

– Ты, наверное, голодный?

– Смотря, в каком смысле.

– Мне кажется, или ваши помыслы пошлы? – спросила Люся, продолжая плохо изображать невинность.

Денис сомкнул на её талии свои большие руки, и она задрожала. В голове торпедой пролетела мысль, что трусы, надетые перед театром, были «непарадные». Но страсть была так сильна, что трусы, не подходящие ни к бюстгальтеру, ни к случаю, Люсю больше не волновали.

Лучшей подругой Люси была Катя Хетцер. Дома, где они выросли, стояли параллельно друг другу, потом они учились в параллельных классах, а теперь ещё и в параллельных группах на одном факультете Института русского языка и литературы. Их жизни шли параллельно, но всё равно пересеклись, потому что Катя дружила с Люсиной тёткой Машей.

Катя любила скейтбординг и поэтов-футуристов. Она даже диплом по футуризму писала – «Новаторство поэтической мысли в “Танго с коровами”[4]».

Люсю же влекла этимология. Темой её диплома был «Парадокс родственных связей в лексическом составе русского языка». В ходе работы Люся обнаружила, что родственниками являются такие слова, как «грех» и «греть», «конопатый» и «конопля», «либидо» и «любовь», «мебель» и «мобильный», «майор» и «мажор», «убогий» и «богатый», «врать» и «оратор».

Пообщавшись с Денисом менее получаса, Катя Хетцер была беспощадна:

– Решительно недалёк. Абсолютный примитивизм – как в мышлении, так и в выражении этого мышления. Люсь, я не спрашиваю, где были твои глаза. Я спрашиваю, где был твой мозг?

– Мозг в отпуске.

– Я вижу, и это пугает меня больше всего.

– Зато я влюбилась.

Катя недовольно цокнула языком.

– Слово «любовь» звучит как архаизм. Секс был?

– Вчера. Сразу после «Секста».

– Недолго он штурмовал бастион твоей невинности, – с усмешкой отметила Катя.

– Меня только одно смущает. Его идеал женщины – Электра.

– Которая из пьесы Софокла?

– Которая Кармен.

– А, ну тогда прими мои соболезнования, до Кармен Электры тебе чуть-чуть, как до луны.

– Катя! – вознегодовала Люся.

– Кто, как не друг, скажет тебе правду?

– Лучше, как друг скажи, что мне делать?

– Плевать. Либо на него, либо на его идеалы.

– Плевать… на него?

– А пуркуа бы па?[5] – Катя ходила на курсы французского языка и никогда не упускала случая это продемонстрировать.

Люся писала доклад «Искусство слова в прозе Пушкина», чтобы выступить в мае на Кирилло-Мефодиевских чтениях. Денис в это время блудил в Интернете.

– Страница сорок пять, – увлечённо бормотала Люся. – Пункт шестой… Кибальник[6]…

– Ты чё материшься?

– Это литературовед, я использую его статьи о Пушкине. Ещё я опираюсь на Балли.

– На остров Бали?

– На Шарля Балли[7]. В своём докладе я ссылаюсь на многих учёных – Потебня, де Соссюр, Травничек, Трнка и Скаличка, Педерсен…[8]

– И Педерсен – друг Кибальника?

– Педерсен давно умер. Свои исследования они проводили, мягко говоря, сепаратно…

– Как?!

– Всё, не мешай мне.

Денис жил с родителями, но часто ночевал и обедал у Люси. В скором времени он очень по-свойски обосновался в Люсиной жизни и стал в ней буквально незаменим. Хотя особой пользы в дом он не приносил, зато много пользы приносил в постели. После первого же раза Люся с восторгом поняла, что он лучший любовник, который у неё был. К двадцати одному году у неё насчитывалось уже пять партнёров, двое из которых были одноактными. Обычно Люся не встречалась с парнем больше месяца – дольше её не выдерживали.

– О чём она вообще, твоя этимология? – спросил Денис.

– «Этимон» по-гречески означает «истина». Её-то я и ищу.

– Понятно, правду ищешь.

– Только представь, за каждым словом – даже в одну букву – стоит целая история: происхождение, родственные связи, эволюция значения… – вдохновенно сказала Люся. – Возьмём слово «быдло». Изначально так называли крупный рогатый скот, потом – чернорабочих, а сейчас под этим словом подразумеваются… люди полукультуры. Наглядный пример семантической эволюции.

– Прикольно.

– Или «вокзал» – раньше это было «увеселительное заведение», а теперь…

– В принципе, то же самое.

Люся жила на стипендию ровно три дня, после чего от морального упадка, к которому могло привести её нищенское положение, девушку спасали родители. И в самый разгар очередного безденежья явилась Катя.

– Извини, я такой бомж, что даже к чаю ничего не принесла.

– Извини, я такой бомж, что у меня даже чая нет. Проходи.

– Настроение – критический реализм, – проворчала Катя. – Мне сегодня снилось, что я чистила унитаз, а это вроде бы к деньгам. Но стипухи по-прежнему нет. Надо будет на мэрскую стипендию документы подать.

– На какую? Мерзкую?

– Мэрскую, от мэра. Хотя, судя по её мизерности, она и впрямь не слишком утешительна.

Катя села за стол переписывать лекцию по языкознанию. Люся же рвалась на свидание к Денису.

– Хетцер, может, ты дома перепишешь? – не выдержала девушка.

– Ты что! Как я без тебя твои каракули разберу? Вот тут что написано? Буржуйский… университет?

– Буржский!

– Лысюк, с твоим почерком никакой шифровки не надо. Это же не буквы, это «пляшущие человечки» Конан-Дойла. – Катя вновь склонилась над тетрадью. – Джек Лондон. Скверные рассказы… Что, так честно и назвал?

– Не скверные, а северные.

– А это что за «стерва»?

– Сперва!

– «…Была оказана постель…»

– Почесть!

– «Губко-простотечный…»

– Грубо-просторечный!

– Ты чё, линзы надела?

– Ага.

– Видно. Сразу взгляд более осмысленный. – Катя снова изогнулась над тетрадью.

– Кать, – нетерпеливо начала Люся, – меня вообще-то Денис ждёт.

– Ничего, ему полезно. Ой, Люсь, а это что за «массовая оргия»?

– Где? «Организация»! «Оргия» – сокращённо.

– О Господи.

– Катька, включи мозг, хватит переписывать бездумно.

– Я могу делать и говорить одновременно, но чтобы при этом ещё и думать? Нет, это мне уже не под силу.

– Кать, давай скорей!

– Погоди, ещё литература. – Катя открыла другую тетрадь. – Бонд… В смысле, Джеймс Бонд?

– Это сокращённо Бондарев. – Люся закономерно выходила из себя.

– Гум?

– Гумилёв.

– Люсь, а вот это я уж точно понимать отказываюсь. Кто это такой – «остр, наг и лих»?

– Островский, Нагибин и Лиходеев – могла бы догадаться.

– Ради меня могла бы и не сокращать.

– Ты тоже не образец каллиграфии! Кто мне бобра подкинул?

– Не нуди, Лысюк. Пошли.

Однажды, пропустив лекцию по русской литературе, Люся взяла у подруги конспект. В теме по «Преступлению и наказанию» попалось странное предложение: «Раскольников по натуре бобр». Она отняла от тетради ручку и глубоко задумалась: «С чего это Раскольников бобр? Может, это потому что он был трудолюбив и за счастье своё был готов бороться с топором?»

Люся задумалась ещё глубже: «Ну раз Биссектриса считает его бобром, значит, у неё на то серьёзные основания». И она смело переписала диковинную фразу.

Позже на экзамене ей попался билет про нравственные искания Раскольникова. Люся отвечала без подготовки и в завершение своего мрачного монолога сказала:

– Как религиозный моралист Достоевский вдоволь поиздевался над своим героем и в конце покарал его. А вообще Раскольников по натуре… бобр.

Беатрису Геннадьевну взяла оторопь. Потом призывно задёргался глаз. Биссектриса Геннадьевна не любила свою работу – очевидно, поэтому у неё развился нервный тик, больше похожий на задорное подмигивание.

– КТО он?

– Бобр, – сконфуженно повторила Люся.

– Но почему? – едва не бушевала Биссектриса.

Тошнотворная Люсина робость смешалась с ярким осознанием момента: «Я попала».

– Потому что вы так сказали на лекции.

– На которой вас, очевидно, не было?

– Но я переписала…

– Я вижу, как вы переписали. – Биссектриса Геннадьевна презрительно дёрнула веком и вместо намечавшегося «отл.» черканула оскорбительное для Люси «хор.». А в заключение добавила: – Раскольников был по натуре… добр.

Готовила Люся неважно, но мириться с этим не желала. Как-то вечером она затеяла мороженое. Купить его было бы проще, но хоть Люся и не застала эпохи пионеров, лёгких путей она не искала.

Денис пришёл, когда она уже полчаса насиловала миксером ядерную массу из сливочного масла, молока и сахара.

– И что это будет? – спросил Денис.

– Контекстуальный суррогат мороженого, – хмуро отозвалась Люся.

– Кто?

– Как бы его переосмысленный эрзац.

– Ну то, что это эрзац, я вижу. Только на мороженое он мало похож.

– В крайнем случае, можно фрактально конвертировать его в тесто и испечь пирог. Квинтэссенция теста у нас уже имеется.

– Люсь, хватит говорить со мной на каком-то жаргоне! – оскорбился Денис.

– Нормальный филологический социолект, – пожала плечами Люся.

– По-моему, ты тупо умничаешь.

– Неправда, я всегда так изъясняюсь, когда готовлю. Обычная попытка компенсировать недостаток навыков знаниями.

– Женщине полезней уметь стряпать, чем болтать мудрёные слова, я так считаю.

– А мужчине полезней рубить дрова, чем пить пиво, – и что? Каждый делает то, что умеет. Ничего не поделаешь, если болтать мудрёные слова всегда выходило у меня лучше, чем стряпать.

Тогда Денис впервые посмотрел на свою девушку с подозрением. Мороженое не состоялось, зато состоялся крайне маслянистый пирог.

Восьмого апреля Денис позвал Люсю на свой двадцать третий день рождения.

Среди гостей были три его друга, а также по неясным причинам зачисленная в друзья бывшая девушка Надя, весь вечер старательно смотревшая на Люсю с притворной небрежностью. Та рассеянно отметила, что бывшая Дениса недурна собой и тоже блондинка, только, в отличие от Люси, крашеная – последнее обстоятельство порадовало её особенно.

Люся вручила имениннику дартс и самодельную открытку, на которую были употреблены разноцветный бисер, перья из подушки и засохшая акварель. Денис долго изучал её рукотворный шедевр.

– «Аз тебе жалею». Ты чё, со мной из жалости?

– Это «я тебя люблю» по-старославянски. Глагол «любити» означал тогда плотскую любовь, а «жалити» – настоящую.

– «Эго се филео», – напряжённо прочитал Денис.

– А это то же самое, только по-древнегречески.

– А нормально написать нельзя было?

– Ну я же всё-таки филолог, – смутилась Люся. – Из филфака вообще нормальными не выходят.

– А тут вообще по-английски. Чё это такое – «дже таим»?

– Je t’aime, «я тебя люблю» по-французски. Это мне Катя подсказала.

«Ты где?» – тут же написала помянутая Катя.

«Я на дне», – быстро отрапортовала Люся.

«Лысюк, тебя куда занесло?!»

«Я на дне рождения Дениса».

«А-а. Ты там, небось, скучаешь среди его “высокоинтеллектуальных” друзей?»

«Неправда, мне тут очень нравится!»

Десятого апреля была дата – месяц со дня знакомства. Денис позвонил, когда в предвкушении его прихода Люся ответственно натирала себя йогуртовым кремом.

– Люсь, – сумрачно начал Денис.

– Что?

Он несвоевременно прокашлялся.

– Люсёнок, у нас с моей бывшей… Ты ж её помнишь? Короче, снова… того.

– Чего? – Люсю всегда раздражало его неумение связно выражать свои мысли и расчленённость высказывания, свойственная разговорной речи.

– Ну снова… того… закрутилось, – выдавил наконец Денис и, будто спохватившись, добавил: – Ты извини.

Крем был немедленно послан к чёртовой матери.

– Почему?!

– Мне с ней как-то… легче. А ты для меня сложная какая-то. И странная.

Пять минут спустя Люся неистово швыряла по полу швабру.

– Я прекрасно проживу без него, я прекрасно без него проживу, – твердила она. – Ну и пошёл ты! Всё отлично, всё хорошо…

«ТО ЕСТЬ СОВСЕМ ПЛОХО».

Трудовая терапия не помогла – Люся села на мокрый пол и разревелась. Такой её и застала Катя.

– Лысюк, что с тобой?

– Его сонет превратился в памфлет.

– А конкретней?

– Не любит он меня больше.

– А разве любил?

Люся зарыдала ещё пуще.

– Денис меня бросил. И он меня бросил!

Катя многозначительно помолчала, а потом призналась:

– Если честно, то я за тебя рада.

– Почему это? – звонко всхлипнула Люся.

– Вы друг другу совершенно не подходите.

– Неправда. Когда я без каблуков, мы одного роста.

– Я не об этом, – отмахнулась Катя. – Вы стоите на разных ступенях развития. Хотя… глядя на тебя сейчас, я начинаю в этом сильно сомневаться.

Люся принялась вытирать глаза.

– Зато он красивый и сильный.

– Где сила, там уму могила. Люсь, вообще-то, чтобы облегчить душу, ты должна сейчас активно его ненавидеть и изыскивать в нём всякие недостатки – благо, их немало.

– Как я могу ненавидеть любимого человека?

– Да хотя бы за то, что он тебя не любит. В конце концов, вспомни о чувстве собственного достоинства. Не срами честь филолога. Это кощунство – плакать по такому идиоту. Надо забить на него и забыть, будто его и не существовало.

– И как это сделать?

– Элементарно. Для начала очистим «тело». – Катя без спроса завладела Люсиным телефоном. – Надо удалить его номер, фотки и… его рожу с заставки тоже долой.

– А общие фотографии можно оставить?

– Не-не, всё к чертям.

– Даже если я на этих фотках хорошо получилась?

– Тем более, если ты на них хорошо получилась.

– А если его вырезать?

– Только удалить! Всё равно на фотках, где ты красивая, ты никогда на себя не похожа.

– Ну спасибо, – обиделась Люся.

– На здоровье. Запомни: если тебя бросили, красота тебя не спасёт. Тебя спасёт только чувство юмора.

Люся издала печальный стон.

– Не ной. Вещи его остались?

– Да.

– Щас на помойку всё снесём.

– Кать, я не могу его одежду выбросить!

– Но он же смог выбросить тебя из своей жизни!

Люся была близка к очередной истерике.

– Он тебя не пожалел, а ты его шмотьё жалеешь? Ладно, не хочешь радикально – отправим по почте. Подарки от него какие-нибудь есть?

– Непочатая бутылка розового шампанского, от прошлого раза осталась.

– Это выпьем. А игрушки какие-нибудь, медведи колченогие? – Катя показала на по-пиратски одноглазого плюшевого пса. – Тот кобель случайно не от него?

– Ты что, это Кутузов. Мне его ещё на первом курсе подарили. От Дениса только сувенир – вон тот хрустальный козлик.

– Козла, так и быть, заберу себе. – И Катя стремительно смела сувенир в свою бездонную сумку. Всё равно он давно ей нравился.

– Спасибо, Кать, ты так меня поддерживаешь, – растрогалась Люся.

– Ой, да было бы за что… А теперь тебя нужно срочно отвлечь. И собственно для этого я и пришла.

Люся ожидала чего угодно, но только не того, что Катя, как из ларца, вытащит из бездонной сумки учебник по СРЯ. Оно же «современный русский язык».

– Момент, возможно, не самый подходящий. Но сама я – никак. – Катя была не так сильна в русском, как её подруга, и Люсе приходилось ей помогать. – Тут всего одно задание. Пожалуйста.

– Ладно, – сдалась без боя Люся. – Чти. – У неё, как и у многих студентов филфака, была забава – нарочно говорить слова неправильно.

Катя с деловитым шелестом раскрыла книгу.

– Надо поставить в родительный падеж во множественном числе. Туфля. Нет кого, чего? Туфлей?

– Туфель, – грустно отозвалась Люся.

– Блюдце. – Катя задумалась. – Нет… блюдЕц!

– БлюдЕц – это у меня в жизни. А правильно – блЮдец.

– Кочерга, – хмуро прочитала Катя. – Нет кого? Кочерог, кочегор, кочегар…

Люся издала свистящий вздох.

– Кочерёг!

2

Через неделю Денис нагрянул в первый раз – забрать свои вещи, проститься. И очень скоро их прощание перетекло в прощальный секс.

Утром от Кати пришло смс:

«На СРЯ идёшь?»

Люся затруднялась с ответом, ибо рядом посапывал Денис. Её волновало другое – что бы такое приготовить ему на завтрак? Люся чувствовала себя неприлично счастливой и свято верила, что это навсегда. Но едва она повернула голову, чтобы полюбоваться спящим Денисом, как он вскочил и спешно натянул штаны.

– Ты куда? У тебя ж сегодня выходной.

– Люсёнок, извиняй, дела.

– Но, может, ты немного подождёшь? Я хотела сделать сырники.

Познав на собственном желудке кулинарные Люсины способности, Денис тем более решил поторопиться.

– Люсёнок, я уже опаздываю.

– Ты позвонишь? – настырничала Люся.

– Ага, я побежал.

– Подожди! Теперь твоя бывшая снова станет бывшей, ведь так?

Денис на мгновение замер – вопрос застал его врасплох.

– Я с ней поговорю, – неосторожно бросил он надежду.

– Точно?

– Ага!

Девушки встретились на общей лекции по СРЯ.

– Лысюк, ты чего такая… восторгнутая? – нахмурилась Катя.

– Он вернулся, – радостно сообщила Люся, усаживаясь рядом.

– Кто?

– Денис. Мы снова вместе.

– И ты его простила?!

– Хетцер Екатерина! – одёрнула её преподавательница СРЯ Жанна Вальтеровна. – Не так экспрессивно, пожалуйста!

– Я попробую.

– Будьте так милостивы.

– Лысюк, ты тронулась? – спросила Катя уже тише. – Как можно так себя не уважать?

– Я счастлива, – ответно прошипела Люся. – Зачем мне самоуважение, если оно влечёт за собой одиночество?

– И без мужчины можно быть счастливой и самодостаточной!

– Хетцер, цыц! – не церемонилась более Жанна Вальтеровна.

– Стерва, – мрачно прошептала Катя.

От истины она была не далека – молодая ещё женщина сочетала в себе весёлый нрав, стервозный характер и садистскую «любовь» к студентам, а замысловатые завитки её волос казались уснувшими змейками на голове Медузы Горгоны.

По ходу лекции Жанна Вальтеровна обронила, мол, у глагола «смеркаться» нет личной формы. Люся слабо попыталась это опровергнуть:

– Как же нет? Смеркаюсь…

Преподавательница бросила в её сторону небрежно-нежный взгляд:

– Когда начнёте, выйдите, пожалуйста, к доске – мы посмотрим.

На перемене Катя возобновила атаку:

– Лысюк, ты понимаешь, что он снова тебя продинамит? Только на этот раз тебе будет куда больнее и обиднее.

– Катька, не каркай!

– Я не каркаю – я прогнозирую события, исходя из актуальных условий. То, что можно легко бросить, а потом так же легко вернуть, не ценится!

– И давно ты стала специалисткой по мужской психологии? – оборонялась Люся. – Я даже не помню, когда ты в последний раз встречалась с мужчинами!

– Во-первых, у меня есть брат, – резонно отметила Катя. – А во-вторых, с тех пор, как я стала разбираться в мужской психологии, я с ними и не встречаюсь. Иногда расставание с парнем даёт намного больше, чем отношения с ним.

– Он обещал, что бросит свою девушку, и она станет дважды бывшей. Разве это не доказательство, что я ему дороже?

– Нет, доказательством может быть только свершённый факт, а не лживые обещания.

– А я ему сейчас позвоню! – запальчиво сказала Люся, доставая телефон.

– Люсь, часто звонить мужчинам не рекомендуется.

– А мне плевать… Алло, милый!

– Кто это? – довольно грубо осведомился Денис.

– Это Люся. Ты что, мой номер удалил? – Голос предал, сердце упало.

– А-а, да… Но теперь я снова его забью.

– Ты поговорил со своей бывшей?

– Конечно, нет. Я её пока не видел.

– Но ты поговоришь?

– Поговорю.

– Честно?

– Да пусть отсохнут мои бицепсы, если я тебе вру.

Люся снова заулыбалась.

– Денис, я так рада. Ты сегодня вечером приедешь?

– Я не могу, мне же с Надей ещё надо поговорить.

– Ясно, – расстроилась Люся. – Тогда я тебе завтра утром позвоню.

– Я лучше сам. Ну всё, пока.

– Пока, целую!

– И что? – насмешливо спросила Катя. – Пообещал?

– Бицепсами клялся.

– Ого, смелый какой. Но я бы всё равно ему не верила – чёрного кобеля не отмоешь добела.

Два дня спустя «чёрный кобель» вернулся в родную конуру. Люсю так и подмывало спросить его про Надю, но она решила отложить этот разговор на более удобное время.

Едва Денис откатился на край кровати, как на него обрушился малоромантичный вопрос:

– Ты поговорил со своей бывшей?

– Что?.. А, да. Мы расстались.

– Наконец-то! – И Люся кинулась к нему с угрожающим намерением задушить в объятьях.

Через минуту Денис отправился в душ, а она стала шарить по его карманам в поисках «тела». Мысль о том, что каждый человек, каким бы гадом он ни был, имеет право на частную переписку, Люсю даже не посетила.

Последнее смс пришло от Нади буквально час назад:

«Хочу к тебе и тебя».

Распаренный Денис был встречен громким криком:

– Сволочь!

– В чём дело?

– Ты её не бросил! К ней вернулся – меня бросил, ко мне вернулся – её не бросил!

– Ты читала мои смс?

– Я хотела тебя проверить!

– И что, довольна? – холодно спросил Денис.

– Нет… – Люся чувствовала, что вот-вот зарыдает.

– А не фиг лазить по чужим телефонам. – Он деловито натянул штаны. – Я пошёл. Не реви – я позвоню.

На протяжении следующего месяца Денис заходил снова, и снова был прощальный секс.

– Он так деликатно ненавязчив – является только раз в неделю. Наверное, боится надоесть, – язвила Катя. – Ходит тут, привыкает… И ест на халяву и…

– Хетцер, цыц! – отрезала Люся.

– Я разве что-то не то говорю? Ваш прощальный секс бывает чаще, чем у многих регулярный. Он даже не альфонс, он… пристебай!

– Катька, твоя интервенция совсем не обязательна.

– Обязательна, если я вижу, что эти бессмысленные отношения губят твою жизнь.

– Угомонись, Неистовый Виссарион[9]! Ничего мою жизнь не губит. Вот он придёт, а я потом три дня счастливая хожу.

– И тебя устраивает твоё бесправное положение? – почти брезгливо посмотрела на неё Катя. – Ты даже претензий не можешь ему предъявить, потому что ты для него никто.

– Почему никто? Я – его тихая гавань.

– Ты ещё скажи «отдых воина». Твой мозгоклюй просто тешит своё жалкое самолюбие, а на самом деле ты ему не нужна.

– Он меня любит! – настаивала Люся, сама не веря в то, что говорит.

– Максимум – хочет. А чем старше становишься, тем яснее понимаешь, что «я тебя хочу» – это не комплимент.

Катя давно общалась с непостижимо скромным мальчиком из юридического института, будущим следователем Андреем Хординым. Ей хватило одной встречи, чтобы прийти к выводу: отношения между ними могут быть только дружескими. Зато мальчик увлёкся Катей не на шутку. Катю это очень забавляло, а Люся, даже не будучи знакомой с Андреем, напротив – от души его жалела. Ей было слишком хорошо известно, что такое мучиться от неразделённой любви.

Люся смутно понимала, что у неё развивается зависимость, и не лучше наркотической. Зависимость, которую оптимистично называют то любовью, то плотоядно – страстью. Симптомы говорили сами за себя: имя «Денис», случайно попавшееся в газете или журнале, волновало Люсю до аритмии сердца; в толпе ей чудилось его лицо, а на мир она смотрела не иначе, как сквозь призму его светлого образа: «Это его любимая группа… А эту группу он ненавидит… В этом магазине работала его сестра… У него была такая же куртка… А Денис сейчас сказал бы так…»

Чтобы отвлечься, Люся даже согласилась пойти в кино с соседом, имя которого давно забыла, потому что всегда звала его Робким Роботом за скованность в движениях и профессию робототехника.

Весь фильм Люся не могла спокойно смотреть на экран – главный герой оказался нестерпимо похож на Дениса. Она даже запомнила, как зовут актёра – Райан Гослинг.

«Это наваждение! Везде уже мерещится, проклятый».

За годы не всегда позитивного общения с парнями у Люси сложилось правило «шести Н» – стараться не быть настойчивой, настырной, напористой, надоедливой, назойливой и навязчивой. Но соблюдать это правило ей не удавалось:

– Привет! Я не отвлекаю?

– Ну-у… – Денис явно напряг мозг, чтобы соврать, и делал это явно напрасно.

– Я скучала.

– А я не успел.

В Люсе полыхнула боль.

– Эй, Люсёнок, я пошутил.

– У тебя всегда такие злые шутки?

– Я просто занят.

– Позвонить попозже?

– Давай я тебе сам позвоню.

– Ладно, пока, – уныло ответила Люся.

В такие моменты она совсем падала духом, потому что знала – Денис позвонит ей очень нескоро. Тогда она обнимала Кутузова, который в силу плюшевости не смел сопротивляться, и, тихо плача, засыпала с ним.

«Пусть он мне приснится и скажет наконец, любит он меня или нет».

В сто первой аудитории слегка обвалился потолок, и Мелитина Витольдовна по прозвищу Гильотина с неудовольствием сообщила, что лекция отменяется, дабы не подвергать студентов опасности. Тем более, в конце пятого курса.

– Ну да, на пятом курсе помирать как-то особенно обидно, – согласилась Катя.

Все ликовали, а Люся расстроилась – после пар у неё была назначена консультация по диплому. В образовавшееся «окно» девушки решили прогуляться по магазинам и сели в набитый автобус.

– Местов нет, – мрачно констатировала Катя.

– Одно есть! – Люся проскользнула к свободному месту. Ноги не помещались, и она выставила их в проход.

– Ой, не льсти себе, – с издёвкой улыбнулась Катя. – Длинноногая нашлась.

– Должно же у меня быть хоть какое-то достоинство.

Через двадцать минут они копались в тряпках.

– Бедный Кристиан Диор, – поморщилась Катя. – Мужик умер полвека назад, а на нём по-прежнему делают бабки, нагло присваивая его имя к тому, до чего он не то, что не дотрагивался, а даже не дожил.

– Смотри, какая шапка. – Люся нахлобучила на себя блестящего бастарда шлема и банданы, который вопреки всему ей жутко нравился.

– Ага, знаешь, на что теперь похожа твоя голова? На диско-шар! Ты ещё покружись – мы точно, как на дискотеке, будем.

– А я всё равно её возьму.

– Лысюк, не смей!

Но Люся, как Данко сердце, уже несла шапку на кассу. Бедная студентка и гламурная дива вели извечную борьбу за Люсину душу, поэтому вынужденная экономия всегда сменялась неуёмным мотовством.

– Надеюсь, ты не наденешь это прямо сейчас? – опасливо спросила Катя.

– Прямо сейчас и надену.

– Тогда считай, что мы не знакомы… Кстати, как там твой мозгоклюй?

– Каждую ночь его во сне вижу.

– Вот скотьё – он ещё и сниться тебе смеет. – После курсов Катя даже ругаться пыталась на французский манер.

– Ладно, потопала я к Изотоповне.

– Только диско-шапку спрячь.

Научная руководительница дипломной работы Надежда Изотоповна, несмотря на седые годы, была поистине женщиной-праздником:

– Людмила, я не думаю, что аттестационной комиссии будет интересно узнать, что «блуд» и «бл…дь» – это однокоренные слова. Родство лексем «колено» и «член» тоже выкинь. И вообще – поменьше секса, а то некоторые преподаватели настолько заслуженные, что уже давно всё забыли, и не стоит напоминать им об этом в такой неуютной обстановке, как защита диплома. А вот «неряха – наряжаться» и «ворчать – ворковать» мне нравятся – тут уже явный парадокс и родство противоположностей.

– А как вам «работа» и «раб»?

– Интересно, – кивнула преподавательница. – Только очень уж грустно.

Тот день не задался с утра.

Накануне Люся договорилась с Денисом, что сразу после учёбы поедет к нему. Всё утро она была рассеянно-весёлой и почти не замечала ни постылые стринги, надетые специально по такому торжественному поводу, ни оттягивающую плечо сумку, хаотично набитую, помимо книг и тетрадей, косметикой, зубной щёткой, полупрозрачным халатиком и запасными трусами. Всё это было для НЕГО.

На паре древнерусского языка Люсе пришлось читать и переводить текст чьего-то жития. Едва разбирая старинный шрифт, она наткнулась на слово «комонь». Люся помнила, что оно означает «конь», но куда поставить непоседливое ударение, не знала и, вконец растерявшись, выдала:

– Come on!

Группа взорвалась. Жанна Вальтеровна ударилась в гнев.

О своём позоре Люся решила умолчать и Кате, с которой она встретилась на следующей паре, ничего не рассказывать. На лекции по русской литературе, в основном, поминали Пушкина и его «Выстрел».

– У меня сегодня ночью венок Пушкину с полки упал, я чуть не поседела… – шёпотом доложила Катя.

Люся пришла в себя не сразу:

– Ты хранишь дома венок с могилы Пушкина?!

– Это сборник стихов в его честь так называется – «Венок Пушкину».

Словно вторя Кате, Беатриса Геннадьевна с неподдельно-страстным чувством заметила:

– Александр Сергеевич был, несомненно, светилом…

Люся машинально нацарапала: «АС – ☼». Устав тайком поправлять осточертевшие стринги, она не вытерпела.

«Жду не дождусь, когда тебя увижу. Мне что-нибудь купить?» – с щедрой россыпью смайликов написала она Денису.

«Извени, севодня не получиться», – с тремя ошибками разом ответил Денис.

Мир дрогнул и рухнул в один миг. И Люсе казалось, что она сидит на его руинах, а жизнь вокруг остановилась.

– От кого молния? – вернула в аудиторию Катя.

– От Маши, – неубедительно соврала Люся.

– Тогда чего ты побледнела, как мертвец?

– Да ничего. Устала.

Замешкались дрожащие пальцы. Сдерживаясь изо всех сил, Люся молнировала в ответ:

«Почему?»

«У меня дела. Давай в другой раз».

«Какие ещё дела?»

«Важные. До завтра».

Но Люся знала, что никакого завтра не наступит. Ей хотелось плакать. Или рычать. Она должна была сделать хоть что-то, чтобы выпустить на волю душившие её душу эмоции – злость, отчаяние, ненависть к стрингам…

Люся снова усомнилась в себе как в женщине.

«Я это заслужила – иначе и быть не могло. Конечно, за что меня вообще можно любить? Ведь не за что! НЕ ЗА ЧТО. Нет, стой, прекрати! Надо развивать в себе уверенность, независимость. Ну вот, опять всё сводится к борьбе с самой собой. Я слишком завишу от него, от других, от всякого доброго слова, а сама я ничто, я ничто, я ничто…»

Сурово дёрнув веком, Биссектриса Геннадьевна продиктовала:

– Герой рассказа Мечин сражается на дуэли[10]…

«Герой рассказа мечен, сражается на дуэли», – рассеянно записала Люся.

– Но его враг получает право первого выстрела…

«Но и в овраг получает право первого выстрела».

– После пар пойдёшь на конференцию? – голосом заклинателя змей спросила Катя.

– На ту, где ряки будут выступать? – без интереса отозвалась Люся.

– Ага. Я пойду – заодно «френч» попрактикую.

Научная конференция с ряками вряд ли могла заменить Дениса и скрасить одинокий Люсин вечер, но другого не оставалось.

Одна из групп факультета русской филологии называлась РЯКИ, «русский язык как иностранный». Поначалу ряками студенты звали тех, кто преподавал русский язык за рубежом, однако со временем семантическое поле этого слова расширилось, и будущие филологи именовали ряками всех иностранцев подряд. Правда, как всегда выбивавшаяся из толпы Катя упорно называла их «иносранцами».

– Ну что, пойдёшь? Ты же никуда не собиралась?

Меньше всего на свете Люсе хотелось слушать желчные Катины речи по поводу Дениса, и она энергично покачала головой.

– Нет-нет, я абсолютно свободна.

Вместо третьей пары была факультативная беседа с именитым профессором русской словесности. Среди добровольно пришедших было человек десять, и все – девчонки. Лекцию организовала директриса института Василина Латиферовна, которую за глаза справедливо называли Мессалиной Люциферовной. И больше за заслуги, чем из-за имени-отчества.

Дав девушкам ключи от аудитории, Мессалина со строгой ласковостью прошептала:

– Спускайтесь в сто десятую и раздевайтесь – он скоро придёт.

Студентки разразились хохотом.

– Мессалина точно, как сутенёрша, – усмехнулась Люся.

– По-французски «сутенёр» значит «поддерживатель», – вставила Катя.

– Какая гадкая неправда.

Последней парой стояла стилистика современного русского языка, именуемая для краткости ССРЯ или СРЯ в квадрате. Гильотина Витольдовна начала с новой темы.

– Идиомы, – сурово сказала она, обведя студентов взглядом. И в её устах это прозвучало так же укоризненно, как «идиоты».

В этот момент Люся зацепилась колготками за гвоздь – мгновенно побежала стрелка.

– Скотские стулья! – Нервы были на пределе, и это добило её окончательно.

– Никто даже не удивлён, – сухо заметила Катя.

Глубоко в душе Люся почти обрадовалась, что свидание отменилось, ибо на запасную пару колготок её предусмотрительности уже не хватило.

На французскую конференцию Катя отправилась одна, а мрачная Люся поехала домой. Нахальная стрелка довольно скоро преобразовалась в вопиющую дырку, обнажив полбедра и всё колено целиком. Она злобно отписалась Кате:

«Сижу с дырой на коленке. Панкушка недоделанная».

Выйдя на остановке, Люся начала опасливо переходить дорогу – глаза боятся, ноги бегут, рот матерится… Домой она возвращалась перебежками, прикрывая оголённую ногу коротким пальто.

Люся была около своего подъезда, когда сверху, с балкона раздался мужской, полный насмешливого сострадания голос:

– Девушка, вам не холодно?

– Не видите? Мне жарко! – огрызнулась и без того не слишком весёлая Люся.

«Что он, колготок, никогда не рвал? Дурак…»

Люся скучала на теории литературы, едва не засыпая под голос Мелитины Витольдовны, когда от Дениса вдруг пришло оптимистичное смс:

«Люсёнок, буду сегодня в 7!»

– У тебя новый сигнал на смс? – удивилась Катя.

– Ага. Захотелось что-то в жизни поменять.

Настроение мгновенно улучшилось, и даже Гильотина стала переноситься легче. Люся сбежала с последней пары, окрылённая счастьем.

Придя домой, она начала делать уборку, эффективность которой осложнялась тем, что вдобавок ко всем «достоинствам» Люся была ещё и изрядной старьёвщицей. Она крайне редко выбрасывала ненужные вещи – например, в горе дисков с нелюбимыми фильмами у неё давно полёживал один с корявой надписью «Странный неоткрывающийся диск».

Кое-как управившись с квартирой, Люся быстро привела себя в порядок и стала ждать. А ждать было нечего.

«Недаром “ждать” пошло от слов “желать” и “жаждать”», – подумалось Люсе.

Устав гипнотизировать телефон, она позвонила сама. Денис не брал. Все её смс были отвергнуты – остались без ответа.

Люся страдала самоедством целый час. Потом убрала его фотографию с фонового рисунка в мобильном и напрасно пыталась изгнать просыпающуюся депрессию шоколадом.

Когда из телефона полилась долгожданная мелодия, Люся задрожала.

– А, это ты, Кать…

– Как настроение?

– Декаданс.

– Чё, не пришёл твой мозгоклюй?

– А по моему голосу разве не слышно?

– Начнём с того, что твой модулированный лепет в принципе не поддаётся адекватной оценке…

Люся заныла в трубку.

– Люська, держись! – сурово сказала Катя.

– Не могу.

– Лысюк, веселей, не кисни капустой! Если ты не посмеёшься над жизнью, жизнь посмеётся над тобой!

3

Близилась пора нечеловеческого стресса. Пары закончились, остались только консультации, где бедных студентов заблаговременно стращали государственными экзаменами, не позволяя наслаждаться расцветшей весной. Больше всех запугивала Мессалина Люциферовна – в этом деле она была непререкаемым асом.

«Мессалина достала, чуёба задолбала, – в спешке написала Катя. – Рванём сегодня в “Мандаринку”?»

Звонким весенним вечером уставшие от «чуёбы» Люся и Катя отправились в клуб «Заводной апельсин», больше известный в народе, как «Потешная мандаринка».

– Как конференция с ряками? – равнодушно спросила Люся, когда они уселись за столик.

– Ужасно познавательно. Были французы, швейцарцы, бельгийцы и прочие «иносранцы». Познакомилась с одним молодым лингвистом из Бордо. Красноречие его я, конечно, мало оценила – просто не всё поняла… А что твой фраер?

– Глухо. Трубку не берёт, на молнии не отвечает – сгинул.

– И слава богу. Оказал тебе громадную услугу. Значит, теперь путь к новой любви расчищен от сомнений прежней.

– Нет, Кать. Люди делятся на две категории: одним легче заменить старую любовь новой, другим – проще вернуть старую. Мне – проще вернуть Дениса.

– И зачем ты его только терпишь?

– Множественный оргазм…

– Что?

– …Был у меня только с ним.

Ошеломлённая Катя растерялась. Но ненадолго.

– Ну да. Аргумент, конечно, весомый. Наверное… Просто мне в этой жизни всё достаётся с трудом, и оргазм в том числе…

– Катька, это непередаваемо.

– Верю, – с завистью перебила та, – но это же не причина, чтобы терпеть его издевательства!

– Так я ж Дениса не только за это люблю.

– А ты представь его самые отвратительные недостатки (можешь их даже гиперболизировать), а потом спроси себя: «И это ты, дура, любишь?!»

– Представила, – кивнула Люся. – И всё равно люблю. Слишком я к нему прикипела.

– Привет палате номер шесть! Есть любовь-страсть, есть любовь-жалость, а у тебя любовь-болезнь, и от этой больной любви тебе надо бежать.

– Просто когда я думаю о Денисе, я представляю его абстрактно, эфемерно – в виде его рук, объятий, голоса, просто его присутствия, но только не в виде живого человека, полного недостатков.

– Вот! Ты любишь не его, а свою любовь в его лице.

– Вряд ли. С другими у меня такого не было.

– Хочешь сказать, что в твоей чехарде парней Денис самый особенный?

– Он самый лучший.

Катя вздохнула с презрительной жалостью.

– Вот она, женская, бабская… бабья натура!

– Ты так говоришь, будто тебя эти чувства никогда не касались.

– Я каждый день слышу, что говорят о девушках мой брат и его друзья. Так что от сердечных глупостей у меня давно стоит прививка.

– Везёт.

– Просто ты неистовый романтик, а я одеревеневший реалист.

– И все мы дуры…

– Э не-ет! Не надо приписывать мне свои достоинства.

Люся приникла к бокалу.

– Катька, я хочу любви.

– Защитишь диплом – и хоть в загул иди.

– Не хочу в загул, хочу Дениса.

Катя раздражённо цокнула языком.

– Всё у тебя, Лысюк, не как у людей! Ты даже… пьёшь неправильно.

– Почему это?

– Потому что пить медленно и маленькими глоточками вредно. Можно заработать рак ротовой полости.

– Извините, что не умею пить залпом, как некоторые алкоголички, – парировала Люся. – Грустно всё это.

– Просто сейчас период такой – переходный. Скоро диплом, и прощай… Вот ты что после учёбы делать будешь?

– Понятия не имею, – честно ответила Люся. – Даже страшно, что там за кормой. Школа, институт – это что-то временно-стабильное, как корабль. А жизнь – это море, неизвестное, бесконечное. Как там будет и что? Люди – полипы: им обязательно нужно за что-то цепляться.

– Люсенька, здравствуйте, вы любите театр?

– Ну люблю.

– А Евгения Шварца?

– Ну обожаю.

– Значит, я не ошибся, когда взял на завтра два билета на интерпретацию Шварцовской «Тени»…

– Ой, нет, извините, у меня через три дня госы.

– Но спектакль идёт всего два часа…

– Да у меня каждая минута на счету, до свидания!

Люся закрыла дверь и возвратилась в комнату.

– Кто это был? – спросила Катя, сидя на полу и обложив себя веером тетрадей.

– Робкий Робот из пятнадцатой.

– А имя у него есть?

Люся пожала плечами.

– Не знаю. Есть, наверное.

– И как, забавно это – жить со своим воздыхателем на одной лестничной площадке?

– Скорее неудобно. А как там твой «французик из Бордо»?

– Уехал, обещал писать. Только толку с этого? Всё равно половину слов не понимаю.

Люся опустилась на пол.

– Что у нас дальше по списку?

– Билет номер восемь, вопрос номер раз. «Эстетический эклектизм литературного постмодернизма». Кажись, сия эстетская дрянь была где-то здесь… – Катя углубилась в конспекты. – Вот. Глянь, сколько тут учить!

– О-о… – застонала Люся. – Мне иногда кажется, что моя голова – это ворота, мозг – вратарь, а любая новая информация – это мячи, и они летят в ворота один за другим, а усталый раздражённый мозг отфутболивает их с возмущённым криком: «Пошли вон! Как-то без вас жили и дальше проживём! Достали!» Но всё же какая-то информация в ворота залететь успевает, и эти случайные мячи и составляют мой скудный багаж знаний.

– Только что держала в руках эту скотскую тетрадь и теперь не могу её нигде найти! – сердилась Катя.

– Ты чё, без очков?

– А ты чё, без линз?

Они воззрились друг на друга одинаково близорукими глазами.

– Ладно, пропустим пока, – вздохнула Катя. – Вопрос номер два. Как называется языковой закон, состоящий из двух фамилий – одного немца и одного француза?

Люся задумчиво почесала лоб.

– М-м… Закон Садо-Мазо?[11]

– Дура. Ципфа-Гиро![12]

Тот майский вечер был последним, отпущенным Люсе для подготовки к госам. И тут приехал он.

На его беду, у Люси ночевала Катя Хетцер. Увидев, кто пришёл, девушка злобно нахмурилась. Красноречивая Катя, если хотела, могла выражаться очень изящно, например: «Зачем явился ты?», «Чего нагрянул?», «Какова цель столь позднего твоего визита?» Но по отношению к тщательно презираемому Денису она была кратка немилосердно:

– Чё припёрся?

– Люсёнок, я к тебе, – игнорируя Катин выпад, улыбчиво сообщил Денис.

В присутствии Дениса Люся слабела на многие места и особенно на голову. Не будь рядом Кати, она бы давно забыла про экзамен и поспешила отдаться любимому прямо на конспектах. Но с ней находилась её самая «добрая» подруга, так что за дальнейшее развитие событий всецело отвечала она.

– Вообще-то у нас завтра госы! – справедливо возмутилась Катя.

– Вот ты и готовься, а Люся и так умная, без подготовки сдаст.

Катя посуровела ещё больше:

– А не ты ли часом, сударь, её намедни бортанул?

– Люсь, может, ты её выгонишь? – ласково предложил Денис.

– Кого? Меня?! Да это тебя надо гнать – причём быстро и взашей! Мало того что жизнь ей ломаешь, так ещё и к госам готовиться не даёшь! Приехать он, видите ли, соизволил. Кормите его, паразита, любите… Пристебай!

Изнемогая от переизбытка противоречивых чувств, Люся принялась беззвучно рыдать. Денис заскучал. Катя ещё долго бросала ему в лицо что-то гадкое, а потом пошла к ревевшей Люсе.

– Тебе надо подкачать ягодицы, – профессионально заметил Денис.

– А тебе – мозги! – отозвалась Катя и тихо обратилась к подруге: – Лысюк, твой выход. Хватит выть, нам до утра часов восемь осталось. Иди и выставь этого придурка за дверь – тебе же легче будет.

Но Люся не успокаивалась.

– Я не могу, – сквозь слёзы шептала она.

– И зря!

– Люсёнок, не плачь, – растерялся Денис, – я не хотел тебя обидеть.

– Если не хотел её обидеть, что ж ты ходишь к ней, как приспичит? – Взяв дело в свои неженственные руки, Катя принялась довольно бодро гнать его к двери. – Как можно быть таким жестоким и мерзким? Эгоист! Кобелина! Скотьё!

– Не лезь в нашу с Люсей жизнь, овца!

– Пошло вон отсюда, чмо. Вашей жизни с Люсей больше не существует, и забудь сюда дорогу!

Захлопнув за ним дверь, Катя вернулась к неожиданно пришедшей в себя подруге.

– Что ты наделала?! – истерично завопила Люся. – Он же теперь не вернётся!

– Лысюк, если ты сейчас не заткнёшься, я тебя очень больно ударю. На госы попрёшься с фингалом. Поверь, он будет чудно оттенять твои бесстыжие глаза! – И схватив список вопросов, Катя уселась на пол. – Всё? Угомонилась? Продолжаем учить. Билет номер сорок шесть. «Стилистическое расслоение русской лексики»…

– Ка-ать, а вдруг он и правда больше никогда не придёт?

– Люська, не зли меня – я в гневе страшна!

– Слово «гнев» пошло от слова «гнить», – машинально провела этимологию Люся.

– Я очень рада, что у тебя, хоть и запоздало, но проснулся мозг!

Наутро был судный день. Люся проснулась бледной, унылой, с маячившей на пороге души депрессией. Катя накачала её крепким кофе и потащила в институт.

– Катька, мне хреново.

– Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»! Только попробуй не сдать госы блестяще!

Но Люся была не в том состоянии, чтобы сдавать экзамены блестяще – отвечала она так минорно, словно читала некролог, к тому же, не всегда правильно, не всегда впопад, запинаясь и часто задумываясь. Её отругали, но, учитывая прежние заслуги, всё равно влепили «отл.», и Люся, чувствуя себя как побитая собака, грустно поплелась домой – оставаться на чаепитие ей было стыдно.

Пока она шла, позвонила Катя.

– Ну как?

– Пять, – равнодушно ответила Люся. – Хоть я этого и не заслуживаю…

– Лысюк, ты чё? А кто, если не ты? Тебе чё попалось?

– Палатализация.

– А мне Тредиаковский[13].

– И как?

– Пятёрка. Может, отметим это дело в «Мандаринке»? Машку позовём.

– Нет, Кать, извини, я жутко хочу спать, – сказала Люся, всей душой желая умереть.

Но всё же Люся дотянула до диплома.

Май был жутко нервным – её научный руководитель Надежда Изотоповна непрестанно изыскивала в «Парадоксе родственных связей» новые парадоксальные ляпсусы и изводила Люсю придирками. В перерывах между консультациями она вяло отметила в «Потешной мандаринке» свой двадцать второй день рождения.

Утро стрелецкой казни наступило одиннадцатого июня. Люсю трясло, как перед эндоскопией желудка. Она отвечала первой – взошла на кафедру-эшафот и встала за трибуну. Несмотря на дрожь во всех конечностях, отвечала Люся бодро и увлекательно, с солнечным энтузиазмом свято верующей в этимологию ботанки.

Через несколько часов преподаватели собрали группу в аудитории, чтобы объявить результаты защиты. Балом (а точнее – казнью) правила Мессалина Люциферовна при активной поддержке Гильотины Витольдовны:

– Лысюк Людмила, к сожалению… – у Люси остановилось сердце, группа в ужасе ахнула, – …не знаю отчества. Отлично.

Люся испустила тяжкий вздох. Сердце снова пошло.

Причёску для выпускного вечера Люся делала сама – и это было видно сразу и невольно. Волосы выглядели так, словно их неделю не касались расчёской, а потом зачем-то покрыли лаком, хоть Люся и утверждала обратное:

– Я убила на них два часа.

– Ключевое слово – «убила», – заметила Катя.

К несчастью, этот шедевр парикмахерского «паскудства» оказался на редкость прочным и сохранял форму весь день. Катя поэтично окрестила его «гнездом безрассудного аиста», усугубив и без того глубокую Люсину грусть.

Будто вторя её мыслям, студенты на сцене печально затянули «Гаудеамус» – преподавательница латыни чуть не забилась в экстазе.

Едва отгремел выпускной с вручением законно-красного диплома и отошла хмельная голова, Люся устроилась оператором в контактный центр одной из сотовых компаний. После сложного многоэтапного собеседования, больше похожего на вербовку в спецслужбы, ей предстоял ещё месяц обучения.

Вскоре её взяли на работу с испытательным сроком. Когда Люсю оформляли в отделе кадров, она долго не могла найти в сумке новенькую, только что купленную трудовую книжку. Минут через пятнадцать трудовая отыскалась, но почему-то в косметичке, между тональным кремом и блёстками для век.

Наконец Люсю выпустили на линию… Но дебют был неудачным – её тут же обматерили.

Сначала Люся принимала близко к сердцу, когда абоненты орали на неё, искусно плетя кружева цветистой нецензурщины. Спокойно вытерпеть такое было сложно. Кто-то из операторов выключал звук и матерился в ответ. Кто-то заводился настолько, что стучал кулаком по столу и злобно шипел: «Какой же ты тупой!»

Реакцией Люси были слёзы. Она плакала первые две недели и ходила в подавленном состоянии, чувствуя себя помойкой для чужого негатива.

Через месяц сердце Люси обросло защитной бронёй. Она абстрагировалась и мирно попивала чай с лимоном, пока абоненты разражались в её адрес незамутнённым русским матом. Работа сделала Люсю философом со здоровой долей цинизма, и вскоре она совсем привыкла к выпадам типа:

– Вы ни за что украли с моего счёта тридцать пять копеек! Ублюдки, я подам на вас в суд!

– Ты дура? Не звонила я ни в какую Австралию! Мне плевать, что говорит твой компьютер!

– Сука, верни мне деньги, или я прокляну тебя и всю твою семью!

– Кто подсел на мой баланс?

За день Люся слышала самые разнообразные вопросы:

– А у смс тарификация поминутная или посекундная?

– Извините, а можно как-то физически нарастить сим-карту, если я случайно спалила её с телефоном в духовке?

– Я купила телефон в Китае, пользуюсь им в России. Скажите, у меня что, теперь роуминг?

– А подключите мне bluetooth на сим-карту.

Тут даже Люся растерялась:

– Кого вам на сим-карту подключить?

– Ну этот… синий зуб.

Катя была злостной оптимисткой и подалась в аспирантуру. С темой диссертации она определилась ещё на первом курсе – «Специфика любовной лирики Маяковского». Катя любила читать стихи, в которых поэт обращался к Лиле Брик или Татьяне Яковлевой, и представлять, что они посвящены ей.

вдохновенно читала она. – Ну разве можно уйти от такого мужчины?

Через пару месяцев Катя передумала.

Она не очень любила детей и, проявив редкую для своего характера гуманность, не пошла в учителя русского языка и литературы. Вместо этого Катя присоединилась к Люсе в колл-центре. Плакать она не умела, поэтому период адаптации к матам прошла быстрее подруги. Зато страсть поучать всех, включая абонентов, так и не преодолела.

– Екатерина, здравствуйте, – мрачно отвечала Катя.

– Здравствуйте, девушка. Вчера я приходил в ваш центр обслуживания, но мне там так непонятно всё объяснили… У вас что, все бабы такие дуры?

– Давайте не будем вдаваться в гендерные различия наших сотрудников. Или вы готовы признать себя шовинистом?

– КЕМ? – опешил абонент.

– Вопросы по работе компании имеются?

– Да! Увольте ваших дур!

– Спасибо за звонок. Всего вам доброго, – упрекающе отчеканила Катя и отключилась. – Quel cauchemar[15], какое мракобесье…

У Люси была тётя – Маша, младшая мамина сестра и детский психолог. С Люсей они были ровесницами, и им рано пришлось подружиться. Потом началась школа, и Маша познакомила Люсю со своей детсадовской подружкой Катей Хетцер.

Иногда Люся и Маша ходили вместе по магазинам. Маша подозревала, что у неё есть вкус, и всегда пыталась помочь племяннице, вкусом, на её взгляд, не отягощённой.

Люся взяла себе майку-алкоголичку. Она носила сороковой размер и очень радовалась, когда ей удавалось поправиться хотя бы на пятьсот грамм. Теряя килограмм, Люся так огорчалась, что от переживаний не могла есть.

– Люсь, откуда пошло слово «майка»? – спросила заглянувшая в кабинку Машина голова. – От слова «маяться»?

– От слова «май».

– А почему ты хочешь именно майку-алкоголичку?

– В ней я как-то поспортивнее кажусь, – вздохнула Люся, с укором глядя на свои выпирающие ключицы.

– К такой майке и лифчик-алкоголик требуется.

– Это какой?

– С перетянутыми сзади лямками, их тогда под майкой не видно будет.

– А у вас такой есть? – с надеждой спросила Люся у стоявшей рядом продавщицы.

– Кажется, был. У вас какой размер груди?

– Восьмидесятый.

Маша прыснула со смеху.

– Это если в сантиметрах, – грустно уточнила Люся.

Лифчик с перетянутыми сзади бретельками имелся только четвёртого размера.

– Даже не думай! – замахала руками Маша. – Ты в нём будешь, как карандаш в стакане.

– Это несправедливо! – вспылила Люся.

– Что именно?

– Что тебе от моей бабушки достался бюст, а мне – только плохое зрение!

Прежде чем Люся успела расстроиться, продавщица сунула ей накладные чашечки телесного цвета:

– Вообще никаких бретелек не нужно, всё держится на специальном клею.

Люся померила и пришла в восторг:

– Машка, у меня появилась грудь!

– Берём.

Люся ни за что не хотела расставаться с новой грудью и снимать её категорически отказывалась.

Она выплыла из магазина, сияя улыбкой. Ощущение приятной наполненности в районе декольте вселяло в неё небывалую, неизвестную прежде уверенность. Она выпрямилась и пошла совсем другой походкой, дразняще-манящей, почти соблазнительной, чувствуя себя желанной всеми проходящими мимо мужчинами.

Девушки сели в автобус. Гордо выпятив грудь, Люся оглядывалась по сторонам – ей казалось, что все смотрят на неё.

К середине пути летний зной стал почти невыносим. Люся обмахивалась журналом, умирая от жажды. Да ещё и с чашечками творилось что-то незапланированное…

– Маш. – Люся взволнованно нагнулась к тётке. – У меня там всё вспотело.

– Терпи.

Минуту спустя ситуация обострилась.

– Ма-аш! – тревожно зашептала Люся. – Она уже на животе!

– Кто?

– Грудь!

– Как?!

– Она отклеилась! Из-за жары!

– Не может быть! Ну ладно, сними одну.

– Не могу – они же вместе скреплены!

– Погодь… – Маша торопливо расстегнула сумку. – Всё. Сымай её скорей!

Одна Люсина рука скользнула под майку, чтобы стянуть мокрые чашечки и запихнуть их в сумку, а другая – поправила опавшее декольте. Маша резко дёрнула молнию.

– Фу-ух… – выдохнула Люся. – Сразу так свободно стало.

Она встретилась взглядом с мальчиком лет десяти, стоявшим неподалёку, – бедняга смотрел на неё расширенными от ужаса глазами. Он выглядел так, словно от страшного открытия у него поменялось мировоззрение.

Маша тоже его заметила и с сочувствием пробормотала:

– Вот так и приобретаются детские психотравмы. Это я тебе как психолог говорю.

По пути домой девушки встретили Робкого Робота. Тот не спускал глаз с новой Люсиной майки.

– О, Люсенька, вы не носите бюстгальтер?

– Она не носит грудь, – встряла Маша.

– Зачем ты это сказала?! – зашипела Люся, когда они распрощались с оторопевшим Роботом.

– Ты же сама хотела от него избавиться. Теперь он десять раз подумает, прежде чем звать тебя на свидание.

– Два позора за один день, – сокрушалась Люся.

– Успокойся, твой лимит уже исчерпан.

4

Вечером Люся заплела себе десять косичек. Наутро распустила – волосы стали пышными и кудрявыми. Было красиво. Около часа. К тому времени, как она приехала на работу, всю красоту буквально ветром сдуло – остались только пушащиеся космы.

Метаморфозы с причёской существенно сказались на Люсином настроении, и больше она не была ни мила, ни приветлива.

– Людмила. Доброе утро…

Абонент, не очень хорошо понимающий русский язык, никак не мог дозвониться до своего друга Нурика.

– Какой автоинформатор вы слышите? – спросила Люся.

– Авто… что?

– Подождите. – Она сделала тестовый вызов. – Всё ясно. Абонент просто находится вне зоны действия сети.

– Зона?! Нурик на зоне?! – заволновался абонент. – Девушка, милый, может, ему передать что-то надо? Вы скажите адрес, куда его посадили, я поеду!

– Людмила. Здравствуйте.

– Вообще-то я Полина…

– Людмила – это я, – вздохнула Люся.

– А-а… Заблокируйте, пожалуйста, мою сим-карту.

– Произошла утеря?

– Ну как бы да… Её ребёнок съел.

– Людмила. Здравствуйте.

– Ой, а как вы узнали моё имя?

– Людмила – это я, – с привычным вздохом отвечала Люся.

– А-а… Извините, а могу я восстановить сим-карту?

– Что произошло? Вы не пользовались ею более девяноста дней?

– Можно и так сказать. Я её в колодце утопила.

Иногда звонили сумасшедшие:

– Я есть царь, и сейчас вы послушаете мои стихи…

– Операторы не обязаны внимать творчеству абонентов, – торопливо ответила Люся.

– Нет, вы послушайте, ибо я царь, а вы будете уволены.

– У вас есть вопросы по работе сотовой компании?

– Оставив жизни плен, я вознесусь к богам…

– Спасибо за ваш звонок, всего доброго… – безжалостно отбила Люся и написала в обращении: «Абонент навязывал свою поэзию и царское происхождение».

Временами приходилось отписываться так: «Абонент был отключён, т. к. пытался прочитать заговор на крах компании» или «Абонент был отклонён, т. к. грозился убить оператора».

Иногда Люся совершенно терялась с вопросом «Что хотел сказать абонент?» и обращалась к более опытным коллегам.

– Здравствуйте, у меня интернет-картинка не отправляется.

Люся нажала спасительную кнопку «выключить звук».

– Народ, «интернет-картинка» – это что за зверь?

– Картинка в тырнете не сохраняется?

– Нет, она у неё не отправляется.

– Может, mms?

Люся включила звук:

– Вы имели в виду mms?

– Точно!

В другой раз было ещё заумнее:

– Здравствуйте, а у меня шоколада нет.

– Что? – оторопела Люся.

– Ну, шоколад. Он должен приходить, как только я включаю телефон.

Люся уже подумывала отбить его как сумасшедшего, но на всякий случай растерянно обратилась к коллективу:

– Народ, тут какой-то дурак про шоколад интересуется.

Коллектив отозвался хмурым мычанием.

– Who called – смс, извещающее о том, кто звонил, пока был выключен телефон, – подсказали ей.

Люся вернулась к абоненту:

– Вы имеете в виду «ху колд»? Вы, наверное, в школе немецкий учили?

– Почему немецкий? Английский. Так что там с шоколадом моим?

Со временем Люся стала сообразительнее и уже сама догадывалась, что такое странная «Нокла», подозрительный «Сони Эрекшн» и диковинный «шар-браузёр».

– Здравствуйте, а можно купить пятьсот кибиток для шара?

– Конечно. – И Люся без вопросов подключала абоненту пятьсот килобайт для услуги WAP.

– Девушка, у меня телефон в «режиме рукоделия» стоит – что это значит?

– На вашем телефоне случайно не «мэйд ин чайна» написано?

– Девушка, я вам про телефон, а вы мне про чай.

– Вообще-то это не к нам вопрос, а к производителю мобильного телефона.

– Ну, может, вы всё-таки знаете, что такое «режим рукоделия»?

– Да, это ручной режим.

Попутно Люся пыталась наладить личную жизнь. Как-то знойной августовской ночью она познакомилась по аське с парнем и на другой день отправилась с ним на свидание в кафе «Писуч».

Парень с ником «Васильковый» оказался крайне демоническим брюнетом с претензией на «мачизм», и Люся мысленно окрестила его Чёрным Человеком[16].

– Люся.

– Вася, – представился интернетный кавалер.

– Кота моей бабушки тоже Васей зовут, – сказала зачем-то Люся.

– Ты не представляешь, как часто я слышу подобную фразу.

Телефон Люси застонал от подоспевшего смс.

«Ну как?» – не терпелось Кате.

Пока Вася ходил за напитками, Люся украдкой отправила подруге молнию из одного лишь слова: «Караул».

Поскольку парень ей сразу и однозначно не понравился, Люся виртуозно перевела тему на недостатки и начала красочно расписывать свои:

– Я зануда. Я чересчур эмоциональна. Я люблю громкую музыку. У меня плоскостопие и вообще отвратительный характер.

Чёрный Человек грустно задумался.

– И в чём это проявляется?

– Ну, у меня как бы стопы неправильно развиты… Показать? – Люся с надеждой выставила одну ногу вперёд и приготовилась сбросить сандалию.

– Нет-нет, я про характер, – поспешно остановил её Чече.

– Ну… я страшная зануда.

– Ты уже говорила, и, если честно, сегодня ночью я этого не заметил.

Впервые за свидание Люся улыбнулась.

– Я просто стараюсь… иногда.

– А теперь ты поняла, что стараться не за чем?

«А он неглуп».

– Кстати, чем ты занимаешься? – уклонилась от вопроса Люся.

– Я ещё учусь и по ночам работаю.

– И что же ты делаешь по ночам?

– Приношу людям радость. А ты?

– А я не приношу. Моя работа вообще мало с радостью связана.

– Кем работаешь?

– Оператором колл-центра сотовой компании.

– Правда? Мне всегда было интересно – допустим, мой телефон отключён или вне зоны действия сети. Мне отправляют смс. Сколько оно может ждать, чтобы до меня дойти?

– Пять дней максимум.

– И куда потом деваются все эти недоставленные сообщения?

– Они уходят в космос, – вздохнула Люся.

– Серьёзно? – изумился Чёрный Человек. – Круто…

Люся представила мириады бесполезно отправленных смс, плавающих по и без того замусоренной галактике.

– А потом все эти недошедшие до адресата слова, все эти ненужные осколки информации, соединяясь, образуют новую звезду.

Чече восхищённо улыбнулся.

– Ну какая ж ты зануда, Люся? Ты поэт.

Придя домой, Люся тут же отзвонилась Кате. Она говорила по телефону, сидя на подоконнике и бесстыдно любуясь своими ногами.

– Зовут Вася, ник – Васильковый. Но ему больше подходит Чече.

– На Че Гевару похож?

– Нет, на Чёрного Человека.

– И как он тебе, этот Васильковый Человек?

– Ни глуп, ни груб. Но не моё.

– Рожа, что ли, не пригожа?

Люся бесполезно помотала головой.

– Кать, я же не по внешности мужчину оцениваю, а по энергетике, по общности взглядов, по духовному родству…

– Тачила у него есть? – перебила Катя.

– Кто?

– Самодвижущийся экипаж, машина.

– Не знаю, не спрашивала.

– А следовало бы. Кем работает?

– Вафельщиком.

– Кем?

– Он делает вафельные стаканчики для мороженого. По ночам, на заводе. Просто он ещё студент.

– Какой интересный юноша. Хорошо хоть, не обсериватель.

– Это кто?

– Тот, кто наносит на спички серу.

– А-а. А я подумала, что это критик, только в разговорной форме.

Спасая Люсю от зачатков депрессии, институтские подруги повезли её в ретро-клуб «Новопарижск».

В клубе им встретился знакомый ди-джей, и Люся была автоматически забыта. Но она всё равно продолжала старательно веселиться. Набравшись храбрости и виски, Люся пошла на танцпол, хотя единственный танец, который у неё получался, назывался «сеялка» и представлял собой энергичное размахивание рук над головой.

– А что это с вашей подругой? – спросил ди-джей, кивая на угловатые Люсины беснования.

– Она танцует.

Утром Люся проснулась уже уставшей.

Она вышла на улицу, и сразу хлынул дождь. Зонта у неё не было – она ещё в прошлом году оставила его у Маши и всё забывала забрать.

– Да что за лето такое!

Люся повязала на голове свой красный шейный платок и была уверена, что выглядит очень стильно. Чтобы никогда больше не походить на серую мышь, она носила исключительно яркие вещи, преимущественно красного цвета. Потом, увидев себя в витрине, Люся поняла, как горько ошибалась, и торопливо распустила волосы.

«Мокрая драная кошка, – с грустью отметила она, столкнувшись со своим отражением в следующей витрине. – Никому не нужная и нелюбимая».

Люся принесла на работу грязь и уныние.

– Ну как, повеселилась? – участливо спросила Катя.

– Настроение – растрёпанный синтаксис.

– Это видно. По твоей причёске.

Люся взъерошила мокрые волосы и страдальчески скривилась:

– Ещё и голова болит.

– Типичное похмелье.

– Сильно заметно, что у меня глаза опухшие?

– Достаточно.

– Я с утра хотела к ним огурец приложить, но у меня только солёный был. Наверное, он как-то не очень помог.

– Наверное, – в ужасе кивнула Катя.

Люся заметила у неё раскрытую книгу.

– Что читаешь?

– «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека» Фридриха Энгельса. Надо хоть немного развиваться, а то я прямо чувствую: диплом получила, и всё, мозг усох за ненадобностью.

– У меня, кажется, тоже мозг усыхает.

– Не-ет, это по-другому называется. Это у тебя, подруга, сушняк.

– Лёша, у нас в холодильнике есть что-нибудь попить? – спросила Люся у выходящего из кухни коллеги.

– Есть. Водка.

С нечувственным стоном Люся упала на стул.

– О Господи, что за жуткая музыка?

– Твой телефонный агрегат, – сказала Катя.

Мобильный Люси надрывался, издавая пугающие звуки саундтрека к «Психо» Хичкока.

– Это Чёрный Человек, – расстроилась Люся.

– Что, брать не будешь?

Люся покачала больной головой.

– Лучше б ты мозгоклюя своего так не брала.

– КТО-НИБУДЬ, ОТКЛЮЧИТЕ ЭТУ МЕРЗКУЮ МУЗЫКУ! – взывали из-за перегородки.

– Катька, ты не помнишь, как у меня звук отключается? – засуетилась Люся.

– Без понятия. Да ответь же ты ему!

– Не могу – я его не хочу!

– Да какая ж это сволочь звонит?! – возмутились из дальнего угла.

– Это Вася! – криком ответила Катя.

– Так чего вы его не берёте?!

– Васю никто не хочет.

– ПОЧЕМУ НИКТО НЕ ХОЧЕТ ВАСЮ?

Люся нервничала и кусала губы.

– Дурацкий телефон! Я не помню, как здесь убирается звук.

– Тогда возьми и сбрось, – устало прошипела Катя.

– Я не могу, мне стыдно…

– Слушай, Лысюк, – грозно донеслось из кухни, – либо ты отрубаешь телефон, либо я разбиваю его вместе с твоим Васей!

И Люся взяла.

– Да!

Чече был оригинален, но не своевременен:

– Привет. Могу я поговорить с самой обаятельной девушкой на свете?

Люся с жалостью взглянула на себя в зеркало.

– Э-э… Вы не туда попали. – И отключилась.

Через три месяца молчания снова объявился Денис. Он приехал, как всегда, без цветов – зато с ворохом пустых обещаний.

– Люсёнок, ты прости меня за всё. Мне только ты нужна. А с Надей я расстался… Честно…

Слова тонули в жаре вздохов.

Наутро он ушёл, мимолётом чмокнув её в щёку.

– Целовнул и был таков, – заключила Люся свой рассказ.

– И что дальше? – хмуро спросила Катя.

– Тишина – ни звонков, ни смс.

– Лысюк, сколько это может продолжаться?

– Не знаю.

– Тебе же почти удалось прийти в себя. Работа, новая жизнь, и вдруг опять этот идиот Достоевского нарисовался. Ты скажи, зачем ты ему дверь открыла?

– Я его люблю. Когда он приходит, в мою жизнь возвращается счастье.

– Фантазёрка. В твою жизнь возвращается кошмар!

– Но с ним меня как будто солнцем пригревает, а без него мне холодно, тоскливо…

– Ой, хватит оправдываться.

– Я не оправдываюсь, я утешаюсь.

– Люська, это не любовь! – оборвала Катя. – Это смертельно опасная болезнь, и её надо лечить. Денис – раковая опухоль на твоей жизни, но хирургом можешь быть только ты. И если уж резать, то по живому и сразу.

Через неделю Денис снова явился с ночным визитом. Он начал приставать, но Люся намекнула на то, что секса сегодня, вероятно, не будет. В этот раз, сама себе немало удивляясь, она была почти тверда – не подпускала к телу и требовала определённости.

«Пусть знает моё мнение, и мне плевать, если оно ему не нравится!» – подумала Люся.

– Денис, давай поговорим.

– Зачем? – не понял Денис.

Эта циничность больно резанула Люсю по сердцу, но отступать она не собиралась:

– Денис, ты, наверное, думал, что у нас симбиоз, а у нас… дурдом. Это тебе удобно, а мне… мне плохо.

– Правильно говорят, хочешь испортить отношения – поговори о них, – пробурчал Денис.

– Разве у нас есть отношения?

– Люсёнок, тебя что-то не устраивает?

– Всё не устраивает.

– Ну если всё, тогда я пошёл. – Он повернул к двери.

– Подожди! – Люся не любила, когда жизнь ставила её перед выбором, не любила чувствовать его безраздельную тяжесть и чуждую ей ответственность.

Он обернулся, выжидал.

– Мне остаться?

«Да… Нет… Да… Нет!»

– Да.

«Конечно же, да».

– Здравствуйте, мне нужно срочно отправить своей девушке смс, а у неё телефон отключён. Что делать?

«И кто виноват?» – по привычке пронеслось в Люсиной голове.

– Ничего. Смс будет доставлено, когда ваша девушка включит телефон.

– А вы не могли бы моё смс ей как-нибудь пропихнуть? Мне, правда, очень надо! Пожалуйста! – умолял абонент.

«Вот это любовь», – с завистью подумала Люся.

– Извините, это технически невозможно.

– Ну… Ну пусть он у неё хотя бы помигает!

Люся чувствовала, как тонет в океане печали. От безысходности жгло в груди и мутило. Она заехала к родителям, а потом безрадостно доковыляла до Кати, отправив прежде смс:

«Щас нагряну».

«Нагрянь, – разрешила Катя. – Только при виде меня не пугайся».

Люся была озадачена: «Чем она может меня напугать? Ненакрашенным глазом?»

Но стоило Кате открыть дверь, как Люсина хандра вмиг улетучилась – она согнулась пополам и зашлась беззвучным хохотом. Катя стояла на пороге голая, недовольная… и синяя. Точь-в-точь инопланетная певица из «Пятого элемента».

– Это что?! – выдавила Люся, задыхаясь от смеха и шока.

– Голубая глина, – обиженно ответила Катя. – Сначала я была зелёной, а когда высохла, поголубела вот…

– Ой, у меня от смеха аж рёбра защемило. Мне было так плохо, а ты одним своим видом подняла мне настроение!

– Я очень рада, что послужила тебе антидепрессантом, но, может, всё-таки войдёшь? А то все соседи повылазят.

Но Люся была неспособна к осмысленным действиям, и Катя уволокла её в квартиру самостоятельно.

– Лысюк, прекрати это «Заклятие смехом»[17]. Не смешно уже.

– А-ай, я не могу… – стонала Люся, глядя в жутко-синее лицо подруги.

– Всё, я пошла мыться.

– Подожди, я ещё не насмеялась!

– Хватит, шокотерапия закончилась. Располагайся.

– Ага… – утирая слёзы, Люся опустилась на диван.

В ванной зашумела вода.

– Бл..! – несмотря на филологическое образование, ёмко выразилась Катя. – Эта хрень ещё и хреново смывается! – Последующие её выкрики были так же малолитературны.

– Тебе помочь? – И Люся самоотверженно вторглась в ванную.

Но Катя из голубой уже превратилась во вполне розовую.

– Не надо.

– Наверное, твой Андрей отдал бы всё, чтобы оказаться сейчас на моём месте, – улыбнулась Люся.

– Ой, не напоминай мне про Хорду. Я вчера от зевоты чуть рот не порвала, не знала, как от него отделаться.

Люся рассеянно шарила на полочке под зеркалом.

– А ты знаешь, что «ванна» и «банка» являются родственниками через общее слово «баня»?

– Слушай, мне уже не повторить вчерашний подвиг терпеливости к занудам.

– Вот вроде вся ты, Катька, загорелая, а задница белая.

– Да? – Катя кинула пытливый взгляд за спину. – Ну и чёрт с ней. У меня всё равно мужика нет. Вот когда появится, тогда и буду в стрингах загорать.

– А вдруг он у тебя завтра появится?

– К тому времени, как он добьётся моей благосклонности, у меня уже весь загар сойдёт.

– Вот поэтому у тебя мужика и нет.

– Люська, выйду из душа – задушу тебя!

– Это гигиеническая помада?..

– Люська, нет! ЭТО КЛЕЙ!

– А-а-а-а-а…

– Быстро под кран!

Когда клей с губ был оттёрт, Люся отказалась от предложенного кофе и побрела на остановку. За спиной она услышала монолог неглубокого содержания:

– Эй, ты! Это же ты! Стой, сука! Ты куда? Погоди! Как там тебя?.. Ладно, догоню – вспомню…

Внутри всё сжалось от страха.

«В такие минуты хорошо бы иметь пояс по каратэ, и желательно, потемнее…»

– Эй, стоять! – Парень, конечно же, подбежал к ней и преградил путь.

«Симпатичный, но поддатый», – несмотря на ужас, отметила Люся и твёрдо сказала:

– Я вас не знаю.

– В смысле? – отозвался асоциальный тип.

– Честное слово, я вас в первый раз вижу, – испуганно оправдывалась Люся и, обойдя пьяного парня, посеменила своей дорогой.

– Простите, девушка.

«Как же не повезло той несчастной, с которой он меня спутал».

Витя – это не всегда Виктор. Иногда под этим простым русским именем скрывается Витомир с непростой судьбой. Именно такой работал в колл-центре Люси и Кати системным администратором. Хотя он настоятельно просил называть его Витей, кто-нибудь всё же окликал его Витамином. Правда, если непотребное прозвище использовала особа миловидная, Витомир не обижался и лукаво замечал:

– Кстати, для здоровья витамины следует принимать регулярно.

Сисадмин Витя был технарём до мозга костей, но упрямо сочинял грязноватые стишки и мнил себя недопонятым гением.

Однажды Витомир подкатил к Люсе с предложением о сотрудничестве.

– Люсинда, слыхал, ты филологический кончала?

– Окончила, и даже с красным дипломом.

Витамин присвистнул с презрительной завистью.

– Слышь, Люсинда? У меня идея. Я поэт-самородок, талант от Бога, ничем, прямо скажем, не подкреплённый, без образования, без академических, так сказать, знаний, и давно мечтаю написать поэму о Великой Отечественной…

– Как «Василий Тёркин[18]»?

– Это кто? Я его знаю?

– Проехали, – отмахнулась Люся.

– Я это к чему? Давай я поэму эту напишу, а ты её как бы… литературно обработаешь, придашь ей, так сказать, лоску грамотности.

– И что мне за это будет?

– Как что? Соавторство с великим народным поэтом.

– Все великие поэты ушли вместе с Серебряным веком.

– Да нет же, Люсинда, идея – супер. Мы с тобой будем, как Мамин и Сибиряк, как Петров и Водкин, как Салтыков и Щедрин.

– Скорей уж, как Ильф и Петров.

– Ты чё, Лысюк? Ильф Петров – это ж один человек! «Стулья» мои любимые написал. Таких вещей не знать, а ещё филолог с красной корочкой.

– А как же «и»?

– Что «и»?

– Ну говорят же обычно: Ильф и Петров.

– Вот ты, Люська, занудная! И. – это отчество. Может, он Ильф Ильич, откуда ты знаешь?

– Не знаю, – честно сказала Люся.

– Ну вот, а ещё филолог. Это ж как Джером К. Джером.

– Вить, вообще-то у англичан нет отчеств, – доверительно сообщила Люся.

– Ну и что? А у Петрова есть – он же русский писатель. Ильф – имя, Петров – фамилия, И. – отчество.

– А почему имя такое странное – Ильф?

– Да потому что он еврей!

Люся оторопела.

– Ну, в принципе, да, здесь ты прав…

– То-то же! Имя ей не нравится. Думаешь, меня от хорошей жизни Витомиром назвали? Так и он – всю жизнь страдал, а потом его потянуло писать, чтобы выплеснуть всю свою боль.

– Вообще-то Ильф и Петров писали сатирическую прозу.

– Слушай, Люська, вот ты зануда, – изумился Витамин. – Твой занудный педантизм всех вгоняет в ревматизм! Так и всю поэму мне запорешь, ну тебя! Я лучше сам.

5

Вечером Люся сама починила свой мобильный и, вдохновлённая этим, попыталась починить сливной бачок унитаза. Однако неудачно.

Запищал отремонтированный телефон. Люся очень любила отвечать на вопрос: «Что делаешь?» Ответом всегда было легко спугнуть, шокировать, смутить, ввести в ступор. Особенно, если ответить честно.

– Привет, Лысюк, что делаешь? – спросила Катя.

– Унитаз чиню.

Восхищённая пауза.

– Ну ты, Люська, крута…

– Только у меня ничего не получается.

– Слушай, может, гульнём?

– А не поздно?

– В самый раз. И Машка приедет. Встречаемся в «Потешной мандаринке».

Несмотря на то, что осень ещё дышала летним теплом, Люся надела новый, баклажанного цвета плащ и красные сапоги на шпильках, которые Катя упорно называла компостерами. Для ещё большей перемены внешности Люся спрятала свою золотистую копну под берет и двинулась к «Заводному апельсину».

– Лысюк!

Она обернулась.

– Ты что, меня узнала? – с досадой разочарования воскликнула Люся.

– Издеваешься? – усмехнулась Катя. – Я твою паучью походку везде узнаю.

Люся вздохнула. Когда девушке было пятнадцать, мама отвела её в школу моделей. С заоблачным Люсиным ростом, изящной худобой и лицом инопланетянки её могли оторвать с руками и ногами. Но семеняще-деревянная Люсина походка убивала всё. За три месяца никто не смог научить девушку ходить не то, что красиво, а даже просто по-человечески, и на неё махнули рукой. Походка была бичом Людмилы Лысюк, и, к сожалению, не единственным. Тогда-то она и решила стать умной. Или хотя бы эрудированной.

Катя окинула подругу привычно-придирчивым взглядом.

– Ты в компостерах? Опять еле ходить будешь?

– Ну сюда же я дошла.

– Ага, я посмотрю, как ты в своих испанских сапогах[19] танцевать будешь…

– Вообще-то они итальянские.

– Помяни моё слово, через час ты поймёшь, что они испанские. – Катин взгляд переместился выше. – Лысюк, побойся Бога, зачем ты надела эти вульгарные штаны с лампасами?

– А когда мне их ещё носить?

– Летом! В деревне у бабушки!

Когда к ним приковыляла Маша, девушки зашли внутрь. Клуб «Заводной апельсин» был полон народу и смраду. Поднявшись на второй этаж, подруги заказали самых дешёвых коктейлей, но потом шиканули и взяли по пирожному.