И придёт Каурка
Пролог
– Ты куда собралась, дрянь?
– Я тебе уже говорила, Даш, с друзьями в поход идем.
– В поход она собралась. А не жирно ли тебе в поход идти? А поработать не хочешь? Денег в дом принести? Мне оставишь, на сколько ты там уезжаешь?
– На два дня, Даш. – Оля повернула к сестре уставшее лицо с синяками под тонкой светлой кожей у глаз. Уже завтра она уедет и на два дня забудет обо всем или хотя бы постарается забыть. И постарается отдохнуть. Только б ребята не передумали…
– На два дня? То есть, на все выходные. Значит, оставь мне десятку.
– У меня нет десятки, Даш. Я тебе говорила, зарплата будет только на будущей неделе. Пару тысяч оставлю, остальное мне надо на еду и дорогу.
– И что мне делать с твоей с…ной двушкой? Ни пожрать, ни выпить не купить. Оставляй все, что есть. Пусть твои дружки оплачивают твои поездки.
Телефон сестры спас Олю от продолжения ссоры, что она даже выдохнула, только Даша вышла из Олиной комнаты, сильно хлопнув несчастной картонной дверью.
Открыв кошелек, который Оля всегда держала при себе, даже когда спала, даже когда ходила в туалет, она увидела там две оставшиеся тысячи. Даше она ничего оставить не сможет. Значит, надо надеяться, что сестра не вспомнит про деньги до вечера, а с утра быстро сбежать. И потом уже разбираться с очередным витком скандала.
Засунув за ухо тонкую русую прядь, Оля стала укладывать палатку, спальник, одежду и металлическую посуду в старый грязно-зеленый, кособокий, шитый-перешитый походный рюкзак. Ей хотелось упаковать в него все свои вещи и никогда не возвращаться. Черт с ней, с квартирой. У нее нет сил бороться за половину квадратных метров. У нее нет сил понимать и сочувствовать сестре, как просила мама. Жаль, что в палатке нельзя жить всю жизнь. В палатке, которая стояла бы на природе в окружении шумящего от ветра леса, жила бы только Оля и тишина. Это был бы их уголок, их место, их дом. И никто не смог бы наводить в нем свои порядки и беспорядки. Вот бы…
***
– Макс, я нашла твой теплый свитер! Возьми его с собой обязательно, – прокричала Эльвира из недр квартиры родителей Максима, куда пришлось заехать за походными вещами.
– Угу, – прогудел Максим, глядя на двое любимых штанов и решая: брать обе пары или одних хватит, поход-то всего на два дня.
В комнату влетел светлый вихрь – Эльвира, с синим свитером в руках:
– Ты чего завис?
– Да штаны…
– Знаешь, правило? Не знаешь, какие брать, бери все!
– Тогда точно ничего не влезет, и так битком уже, – рассмеялся Максим, притянул к себе невесту и чмокнул ее в пшеничную кудрявую макушку. – Жалко, ты с нами не можешь поехать…
– Мне тоже, – вздохнула Эльвира, чмокая Максима в щетинистую щеку. – Дурацкая работа… Но ладно, последний раз холостяком сходишь. Ты главное – возвращайся.
– Да куда ж я денусь? – Максим прижал к себе невесту. – Вернусь, конечно, и ребятам заодно сообщу, может, и приглашу.
– Может? Я думала, ты точно их позовешь…
– Не знаю. В последнее время мы стали мало нормально общаться, как раньше. Анфиска вся в отношениях, Гоша только денег просит, если звонит узнать «как дела». Идем только ради Ольки, она очень просила, мне ее голос совсем не понравился. Ребят еле уговорил, и то, есть подозрение, что могут слиться в последний момент, и пойдем только мы с Олькой в наш дружеский традиционный поход. Будешь ревновать? – хитро сощурился Максим.
– Конечно, буду, – серьезно кивнула Эльвира. – Буду названивать тебе каждый час и спрашивать, что вы там делаете, покушал ли ты и чтобы в воду не лез. Там же будет вода?
– Будет. На озеро едем, Егор с Фиской только на него и согласились, потому что ехать – пара часов.
– Ну вот, – продолжала Эльвира серьезным тоном, – буду звонить и спрашивать, переоделся ли ты в сухое и хорошо ли вытер голову, чтобы уши не застыли. – Она привстала на цыпочки и запустила тонкие пальцы в его густые темные волосы, взъерошив их.
– Хорошо, – расхохотался Максим, нежно целуя Эльвиру. – Я буду ждать каждого звонка.
***
– Гош, у тебя совсем нечего есть, ты в курсе? – прокричала Анфиса из кухни в сторону спальни-гостиной. Холодный пол морозил пятки, она переступала и злилась.
– Конечно! Мы же вчера все съели. Давай, сейчас закажу что-нибудь. Опять пиццу или, может, роллов хочешь? Но тогда напополам!
Анфиса сморщилась и пробормотала, закрывая холодильник:
– Ты прямо джентльмен.
Она включила чайник, углядев коробку с несколькими чайными пакетиками, и вернулась в комнату.
Развалившись в смятой постели, Егор листал что-то в телефоне, хмыкая и или погогочивая. Анфису это ужасно раздражало. Она села рядом, подобрав одеяло, словно хотела закрыться им.
Каждый раз, когда она приходила к нему, наутро ей было противно, даже больше от самой себя. Егор был красив, ее физически тянуло к нему. После неудачных отношений он становился отличной «таблеткой аспирина», но утром, когда голова ныла от вина, а дневной свет откровенно освещал последствия ночных пороков, Анфиса внутренне содрогалась от стыда и омерзения к себе и к Егору.
В этот раз расставание случилось тяжелое, не по ее инициативе. Стыдный, ужасный разрыв, зудящей раной застрявший в груди. Она даже по классике снова коротко отрезала свои русые локоны, которые доходили до лопаток, и выкрасила их в почти черный цвет, лишь бы не напоминать своему отражению себя в ту пору, забыть ту Анфису, стать новой, чистой и целостной.
Встречи с Егором в этот раз тоже мало помогали, но он обнимал, целовал и говорил про ее новую прическу, и ей на мгновения становилось легче, приходило чувство удовольствия, что она желанна, прекрасна и еще чего-то стоит. Но утром словно кто-то снимал красивую маску, и все уродство представало во всей своей безобразности.
– Давай китайскую закажем, я хочу супа. Я оплачу половину, – решила Анфиса и взяла свой телефон.
На экране светился пропущенный от Максима – она поморщилась:
– Макс звонил, наверное, насчет похода. Как же мне не хочется идти! Ну какие походы в нашем возрасте? Дурость!
– Угу, – без интереса реагировал Егор.
Анфиса поняла, что он ее не слушает, а что-то читает на экране. Она пнула его волосатую икру маленькой ступней.
– Эй, чего пинаешься? – Егор встрепенулся от неожиданности и зло посмотрел на Анфису.
– Я с тобой тут, вообще-то, говорю!
– А я читаю! Подожди.
– Не подожду! Будешь китайскую? И Макс звонил…
– Заказывай что хочешь, я в половину впишусь, – ответил Егор, недовольно вылез из кровати и ушел в сторону кухни. Хлопнула дверь совмещенной умывальной. Зашумела вода.
Щелкнул чайник.
Анфиса посидела еще какое-то время, стуча короткими ноготками по темному экрану телефона; пришла к какой-то мысли, быстро натянула джинсы и черную майку, сунув лифчик в большую бесформенную сумку. Обулась, накинула пиджак и вышла, погромче хлопнув дверью – чтобы Егор услышал, что она ушла.
Лето вовсю властвовало, раздавая солнцем жару; ветерок скромно пролетал, едва касаясь зеленой листвы на детской площадке, наполненной детскими криками и гомоном болтающих мамашек.
Анфиса быстро пересекла двор и вошла в подъезд соседнего дома, где на шестом этаже была ее квартира.
Сумка полетела на пуфик в прихожей, упала и вывалила на пол фиолетовый кружевной бюстгальтер. Анфиса чертыхнулась и подняла беглеца. На два дня она забудет про это красивое, но неудобное белье, наденет новый спортивный лиф, как раз опробовать его удобство, скоро он ей пригодится. Удачная модель: подчеркивает формы, как раз выделиться на фоне серой Ольки и напомнить самой себе, что она еще прекрасна и привлекательна. Макс с Егором, конечно, ничего не скажут, но она все поймет по глазам, ей этого достаточно. А потом вернуться в город и больше никогда не ходить в эти чертовы походы. Но Ольку же надо поддержать? Надо.
Анфиса считала себя хорошей подругой.
***
Егор слышал, как хлопнула дверь, и выдохнул. Китайскую еду он не хотел, впрочем, как и развлекать Анфису, пока она не решит, что ей уже достаточно стыдно, чтобы уйти. Подругу он знал вдоль и поперек. Он никогда не отказывал ей в сочувствии, но не любил утренние неловкие часы.
Только Маше он их прощал и хотел, чтобы она подольше оставалась. Маруська вкусно жарила яичницу с помидорами, хитро пекла быстрые булочки и варила потрясающий кофе. Но она не терпела никакой конкуренции и в итоге ушла. Тогда Анфиса отказалась прийти на помощь. Зато прибежала буквально через неделю, когда оказалась в такой же ситуации. Эгоистка.
Егор вышел из ванной, заказал себе пиццу и налил чашку крепкого невкусного чая.
Телефон завибрировал в руках. Егор поморщился и ответил:
– Привет, Макс! Собрал уже свой походник?
– Я-то собрал, а ты поди еще даже не начинал…
– Не начинал и думаю…
– Вот даже не думай, – перебил Егора Максим. – Все идем. Анфиска трубку не берет. Ты ее не видел?
– Не видел, – соврал Егор.
– Зато я видел, как она из твоего подъезда выходила…
Егор на мгновение похолодел: он совершенно не хотел, чтобы друзья знали об этой связи, тем более что в ней не было ничего серьезного, но все же было что-то порочное и стыдное. Егор часто это чувствовал, но никак не мог объяснить себе, почему ему так не хочется, чтобы кто-то знал об этих встречах, особенно Максим и Оля.
– Макс, – жестко ответил Егор, – ты чего хотел?
– Хотел сказать, чтобы собирались и не думали сливаться. Два дня переживете, а Ольке это нужно, раз собрала нас всех снова. Не придешь завтра на станцию к семи утра – можешь у меня больше в долг не просить. Хотя знаешь, не придешь – все просто: ты мне не друг, понял?
– Понял. Но это в последний раз, – вставил свое мнение Егор.
– Посмотрим. До завтра.
Егор не ответил и нажал отбой. Телефон полетел в смятую постель, а Егор пошел к шкафу. В захламленном чреве он нашел смятый походный рюкзак, драную пенку, сверток со спальником, от которого пахло сырым костром, и походную кружку с его именем на белом глазурном боку – подарок Ольки на какой-то праздник.
Утрамбовав вещи в рюкзак, он пошел открывать курьеру. Про еду в поход он не думал, девчонки и Максим обычно брали это на себя. Егору нужно было только присутствовать и развлекать всех байками. Такие были правила. Егор жевал горячую пиццу и с ненавистью думал, что завтра рано вставать. Но если не поедет, Макс и правда может перестать подкидывать на мель пару-тройку тысяч, а сейчас как раз бы не помешало. Что ж, денег на тусовку и бар все равно нет, не пропадать же выходным. Но все, четко: это последний поход.
Глава 1
– Давайте скорее, ну! – Егор последним выскочил из электрички, что двери чуть не прищемили рюкзак.
Станция «Осиповка» встречала друзей знакомой пустотой на деревянной платформе и остатками скамейки в виде облупленных досок, еле державшихся за железный каркас ржавыми гвоздями. Спинка давно прогнила и отвалилась.
Оля с Анфисой сбросили свои ноши прямо на настил станции и сели на скамью.
Максим легко перебросил свой огромный походный рюкзак на другое плечо и отошел с телефоном у уха.
– У-уф, что-то эти поездки становятся все сложнее и сложнее с каждым годом, – сказала Анфиса, вытягивая ноги. – Старость, что ли?
– Ну какая старость, Анфис, – улыбнулась Оля, – просто жарко, июль в этом году – пекло, вот дорога и кажется тяжелой. Но чуть-чуть же осталось, каких-то сорок минут по лесочку, а там прохладно-о-о, и мы на месте. Я так рада, что мы Осиповку с озером выбрали снова, так мне там нравится!
Довольно щурясь от солнца, Оля обвела взглядом пустынную станцию и лес с другой стороны железной дороги, за которым пряталась одноименная со станцией деревня. Ребята оказались единственными, кто вышел здесь.
Анфиса, которая согласилась на Осиповку, потому что ехать недалеко, скривила лицо и с сомнением посмотрела на подругу:
– Ты сейчас это все всерьез?
– Конечно, – кивнула Оля, – а чего?
– Да ничего, – недовольно протянула Анфиса. – Столько оптимизма, даже странно. Это ты у детей нахваталась в своем садике?
– В каком садике? – спросил Максим, подходя к девочкам.
– Да все в том же, в детском. Я пока еще там работаю, но зато теперь на полную ставку нянечки. Опыт набираю после института, без опыта в школу не берут, – пояснила со вздохом Оля, приставив ладонь козырьком, чтобы видеть Максима в слепящем солнце.
– Черт, тут телефон вообще не ловит, – с досадой протянул Егор, снова и снова протягивая руку со старым смартфоном к небу.
– Нормально тут ловит, я только что с Эльвирой разговаривал, – пожал плечами Максим. – А ты что, уже и новый телефон умудрился разбить? Хвастался ж недавно, что последнюю модель «яблочка» взял…
– Да… – замялся Егор, – в клубе разбил на той неделе.
– Ну ты даешь… – покачал головой Максим.
– Гош, ну ты, как всегда, – поддакнула Анфиса, прекрасно зная про историю с телефоном, который полетел в стену, когда от Егора ушла Маша.
Оля промолчала, с жалостью глядя на попытки Егора поймать сигнал.
– Ладно, пойдемте. В лагере отдохнем уже, немного осталось, – скомандовал Максим и пошел к грубо сколоченной деревянной лестнице, которая вела со станции сразу в лес.
Егор со злостью сунул телефон в карман джинсов и пошел следом. Девочки помогли друг другу надеть тяжелые рюкзаки и поспешили за ребятами.
Широкая тропа, что можно идти рука об руку, хрустела под ногами сосновыми и еловыми рыжими иголками. Оля ступала и улыбалась глухому треску, который раздавался из-под ее стареньких некогда белых кроссовок. Она подняла голову и с удовольствием вдохнула прохладный, напитанный хвоей воздух – самый лучший аромат!
Ребята шустро шагали в лесной свежести. В верхушках разнолесья перекликались и скакали по веткам птицы, роняя шишки. То тут, то там что-то всшоркивало, всхрустывало, шелестело и поскрипывало.
Девочки нагнали парней и сбавили шаг.
Егор обернулся на них, убирая непослушные отросшие выбеленные пряди со лба. Анфиса смотрела куда-то перед собой, а Оля вертела головой, улыбалась и казалась счастливой.
Егор снова взглянул на Анфису:
– Фиска, а ты чего кудри свои отстригла? На Новый год божилась, что больше никогда, и вот опять выше плеч! – хохотнул Егор. – Опять бросили тебя?
– Ты у меня договоришься, Гошечка, – с напускной лаской ответила Анфиса, поднимая на него глаза, полные ненависти от такого выпада. – Никто меня не бросал, я сама бросила. Но к делу это не относится. Я хочу марафон пробежать. Через неделю уже. С короткими в жару самое то, липнуть не будут и вообще – голове легче.
– Ого, целый марафон? А вы помните, как Фиска у нас физру прогуливала? А теперь марафоны! – совсем разошелся Егор.
– Гош, вот мы даже до места еще не дошли, а ты уже… – одернул друга Максим.
– В самом деле, Гош, – поддакнула Оля.
– А-а-а, я поняла! – протянула Анфиса, решив вернуть должок. – Это Гошечка у нас теперь снова одинокий и гордый, вот и он цепляется ко мне прекрасной.
– Гош, серьезно? И Маша теперь? – с досадой протянула Оля и покачала головой.
– Ну чего вы накинулись-то? Да, мы с Машей разошлись. Она хотела замуж, а я жениться пока не планирую, мне и так хорошо. Вот женился бы, и пришлось бы жену тащить с собой, палатки перекраивать или тебе, Макс, свою покупать.
– Да я бы купил, тем более что я как раз женюсь, и мы с Элей уже подумываем о своей палатке, она тоже любит походы. Так что этот сбор у нас с вами последний в таком составе, в следующий раз я буду уже с женой.
– О-о-о, – разочарованно протянул Егор и посмотрела на друга с надеждой, будто тот его разуверит, скажет, что это все лишь шутка.
– Макс, ну ты даешь… – хмыкнула Анфиса, остановилась, аккуратно балансируя с тяжелым рюкзаком, присела на корточки и стала завязывать шнурок.
– Поздравляю! – чуть не подпрыгнула Оля, отчего две ее тонкие русые косички задергались на розовой футболке. – Так уже хочу с ней познакомиться.
– Спасибо, Оль. Вот ты всегда меня понимала, – засмеялся Максим, глядя на реакцию друзей. – Фиска, с тебя рекомендация по ресторанам, ты у нас профи. Гош, а ты будешь другом жениха, как бы ты этого ни хотел.
Максим обвел друзей глазами, хмыкнул и довольный зашагал вперед.
– Блин, ну чего тебе приспичило? – Егор догнал Максима и стал ему что-то втолковывать.
Оля дождалась, пока Анфиса разберется со шнурком, помогла ей подняться, и они прибавили шагу догнать парней, те почти скрылись за поворотом.
– Ты правда просто так постриглась? – аккуратно спросила Оля.
– Конечно, правда! Что вы до моих волос докопались? Надоели мне длинные, мороки с ними много.
– Извини, просто у тебя были такие чудесные, густые волосы. Я всегда смотрела и думала: повезло Фисе. – Оля улыбнулась подруге и помахала своими куцыми серыми косичками.
– Ой, Ольк, не в волосах счастье. У тебя там что? Сестра поутихла?
– Да какой там. Дашка как будто с каждым днем только хуже становится. – Оля махнула рукой. – Я копить пытаюсь, хотя что там накопишь с этой зарплаты. А я так съехать хочу, не могу уже больше, прям домой не возвращайся. Была б моя воля в деревне этой и осталась бы, – вздохнула Оля, обернувшись в сторону станции. – Я ж всегда мечтала: дом, тишина. Не могу в городе, душно, тесно, злобно, прямо чувствую, как он меня поглощает.
– Ох, Ольчик, – сочувственно покачала головой Анфиса. – Слушай, у твоей бабки же дом был в поселке или в деревне, ты рассказывала.
Сморщившись, будто у ее резко заболел зуб, Оля шепотом выругалась. Анфиса с удивлением уставилась на подругу, ожидая пояснений.
– Бабушка умерла в конце того года, я вам не говорила, – глухо сказала Оля.
– Ой, Олька… Соболезную.
Оля кивнула и продолжила:
– И оставила мне тот домик в деревне в наследство. А Дашка, – шепотом выдохнула Оля и посмотрела куда-то за деревья, – продала его. Нашла ушлого юриста, они все там переиначили и вроде как она – первая наследница стала по старшинству. Ну и продала вместе с землей. Я тех денег даже не увидела, она почти все потратила уже.
– Ужас какой, Оль! Ну может можно было оспорить как-то…
– Да чего там оспаривать, нечего уже. Ты знаешь, я не удивилась. Я разозлилась и обидно очень было, но не удивилась. Потом, конечно, и за злость свою пожалела. Ну вот такая Дашка, несчастливая, и своими способами пытается в жизни зацепиться и какое-то счастье найти.
Анфиса с недоумением посмотрела на Олю, совершенно не понимая этого… Сочувствия? К мерзавке-сестре?
– Вы где там плететесь, болтушки, давайте шустрее! Есть уже хочется! – долетел до девочек голос Егора из-за очередного поворота.
– Идем! Ты можешь побежать вперед и развести костер, как раз к нашему приходу, – прокричала ему Анфиса.
– Вот еще, буду я тут один пахать, а вы отдыхать!
– Пойдем, а то и правда уже отдохнуть хочется, – сказала Анфиса Оле и прибавила шагу.
Оля кивнула и пошла следом. Ей совершенно не хотелось торопиться, хотя рюкзак давил на худые плечи, ноги устали, а старые удобные кроссовки вдруг намекнули на мозоли. Ей хотелось также медленно ступать по хрусткому лесному ковру, смотреть по сторонам, слушать лес и не думать о том, что через два дня это все закончится.
Вот только лес становился все тише и тише, чем ближе друзья подходили к полянке с озером. В верхушках скакало все меньше птиц, а в клевере и кустах папоротника реже, будто с опаской, стрекотали сверчки и кузнечики. Только ветер старался не привлекать внимания походников к тишине, испуганно шурша листвой и щелкая ветками на безмолвных многолетних деревьях.
Глава 2
– Как же скучно! – лениво протянул Каур.
Высокое разнотравье щекотало бока и пузо, мошки раздражающе лезли в глаза, что приходилось их все время сбрасывать. Мотнув головой, Каур поймал лучи солнца в белесых с рыжими подпалинами прядях.
Фыркнул седой и худой Сивый и продолжил неторопливо топтать и рвать драными губами сочную траву на небольшой полянке.
– Все-то тебе скучно! Уже утихомириться бы, а то только из-за тебя скитаемся и никак пристанища не найдем, – пробурчал Бур.
Каур лениво обернулся, сощурился и долгим взглядом посмотрел в сторону искрящегося на солнце озера. Захотелось попробовать попить.
– Бурка прав, надо уже застолбиться где-то, – протянул худой Сивый и медленно направился к озеру.
Кости под серой шкурой перекатывались, грозя ее проткнуть. Пепельные, почти прозрачные пряди с блеклыми намеками рыжины болтались у сухой шеи безжизненным тюлем.
Войдя в озеро по сухие выпуклые колени, наклонил голову и жадно сделал несколько глотков холодной свежей воды, которая обожгла ссохшийся желудок и теперь колыхалась там, неприятно морозя нутро.
– Каур, ты слышал, что я сказал? – с нажимом спросил Сивый.
– Слышал, Сив, слышал. Да только, чего ж себя запирать в одном месте, когда целый мир перед нами? А, брат?
– Мы по этому миру уже какой век слоняемся, я считать устал – ты все не нагуляешься. Давай, выбирай деревню, ибо мне все равно, Бурке тоже, и будем там жить. Найдем себе жертв покрепче и будем потихоньку подпитываться. Поколения меняться будут, без пропитания не останемся. Путники, в конце концов, всегда будут дорожки в лесах путать.
– Скучные вы, – протянул Каур, раздосадованно жмурясь. – Люди везде разные, а сейчас вообще другими становятся. Сложно с ними стало. Это вы не привередливы стали совсем, а мне сами знаете, если пресно, я не наемся. А я хочу, как раньше, сначала страсть с любовью, а на десерт, чтобы надежда с отчаянием, вот тогда мне вкусно.
– Ишь ты, гурман какой, – фыркнул Сивый. – Хватит привередничать. Ближайшая деревня – наша последняя и навсегда. И рядом с нашей Овсянкой. Кочевать пойдем, если нужда такая будет.
– Ладно, знаю я одну деревеньку, давно хотел заглянуть. Село, церковь, школа, народ рабочий, простой, – протянул Каур, потягиваясь, разминая шею и подставляя тонкокожую серую грудь солнцу.
– Позер, – бросил седой.
Бурый зло фыркнул на брата и с напускным интересом спросил, потому как долгих блужданий не любил:
– Далеко до этого села?
– А что такое? Уже устал от наших путешествий? – нежно, с ядовитой заботой откликнулся Каур.
Бурый оскалился:
– Ты сейчас у меня отхватишь!
– Ой-ой, уже боюсь… – Каур склонил голову, поддаваясь.
– Тихо вы оба! Слышите? Идет кто-то, – шикнул Сивый.
Навострили уши и повернули голову в сторону леса, куда убегала широкая тропа.
– Давайте, обогнем озеро и на поле вон за тем перелеском. На солнце силуэтом покажемся и потихоньку уйдем, чтобы внимание не привлекать, – приказным тоном сказал Сивый.
– Зачем уйдем? А может подкрепимся? Там вроде не охотники, – сказал Каур.
– А ты прям знаешь? – буркнул Бурый.
Каур шумно втянул сухими ноздрями воздух:
– М-м-м, чувствую, молодые… Четверо их. Смесь там любопытная… Ну, пожалуйста, давайте позабавимся!
– Нет! Уходим. Быстро, – скомандовал серый и, взяв бразды главенства, увел братьев прочь от полянки.
***
– На-ко-нец-то, – протянул Егор и сбросил рюкзак в мятую траву. – Напомните мне, кто предложил опять пойти в поход?
– Оля, – сдала подругу Анфиса.
Макс недовольно глянул на Анфису и улыбнулся Оле.
– Ну чего вы разнылись-то? Восемь лет выбираемся, и вам нравилось. Вроде ж традиция? Раньше в вас было больше энтузиазма, – виновато забормотала Оля, расстегивая рюкзак, достававший ей до живота, и с трудом выуживая оттуда старенькую розовую палатку для них с Анфисой.
– Пойми, Ольченок, жизнь другая стала. Это раньше мы были молоды и полны энтузиазму, – пояснил Егор, вытащил зеленую палатку и, походя к озеру, вручил ее Максиму. – А сейчас: люди новые, интересы, работа…
Остановившись у края утопленных в озере мостков, Егор с явным удовольствием вдохнул свежий воздух. Присматриваясь, где можно войти в воду, он увидел рядом с мостками на лысом кусочке земли отпечатки копыт, которые ленивыми накатами омывала озерная вода.
Егор поморщился:
– Деревенские сюда скот пригоняют, что ль? Значит, в озере не искупаться?
– Вон пасется одна, наверное, забрела, – махнул Максим за спины девчонок.
Ребята проследили за его рукой, приложили ладони козырьком и увидели пасущийся силуэт.
– Может, сменим место? – предложил Егор.
– Зачем? – удивилась Оля и перестала разворачивать палатку.
– Да мало ли, придут еще деревенские, разборки устраивать?
– Да перестань, – отмахнулась Анфиса. – Сколько раз сюда приезжаем, ни разу никого не видели.
– Угу, и лошадей тоже не было.
– Ну и чего? Меняем место? – устало спросила Оля, опустив руки с розовым тентом.
– Да нет, конечно, остаемся, – в унисон ответили Максим и Анфиса.
Егор фыркнул и отвернулся.
***
Каур поднял голову и внимательно стал смотреть на ребят у озера.
– Каур! – прошипел Сивый. – Опусти бестолковую. Сейчас заинтересуются, полезут знакомиться. И все – четыре мертвеца. А я с прошлых еще сыт.
Каур нехотя повиновался и опустил голову.
– Давайте, медленно, двигаемся от них, – скомандовал Сивый.
– Слушайте, до деревни тут недалеко. Ребята явно городские, в поход пришли, я слышал про таких. А еще слышал, что такие часто и бесследно пропадают. Ну что там найдут? Следы копыт? Так от жилой деревни кони пить приходили, – рассуждал Каур, не хотя уходить от интересной возможности, которая собиралась ставить палатки.
– Ты ж говоришь, до деревни далеко, – влез Бурый, не понимая задумки брата.
– До деревни, которую я приметил – далековато, – терпеливо пояснил Каур. – Не суть. Не докопаются. А мы уйдем спокойно, следы в траве затеряются, и уже будем искать, где остепениться. Обещаю. Ну, подкрепимся?
– Нет, – отрезал Сивый.
– Так, Бур, а ты чего скажешь? Хоть раз выскажи свое собственное мнение? – обратился Каур ко второму брату.
– Каур, ну чушь-затея. Мы ж недавно ели, буквально с месяц как. Помнишь, те толстушки-сеструшки, дочки священника? Тебе тогда очень понравилось. Ты еще со священника «сливки» собрал, когда он тебя рассмотрел и в Боге засомневался.
– Да, тот обед был отменным, неверие на пару с верой и осознанием, страх только все испортил… – протянул Каур и снова поднял голову. – Ну вот, молодец, напомнил и аппетит раззадорил.
– Каур! – рявкнул Сивый.
– Во, и ты молодец, кричи-кричи. Нас заметили. Стоят, смотрят.
– Все. Уходим, – приказал Сивый.
– Нет. Вы, если хотите, идите, а я, пожалуй, все же останусь и полакомлюсь.
И никто не двинулся с места, продолжая смотреть на походников. Каур жадно втянул воздух и довольно зажмурился.
– Каур, не вынуждай меня…
– Сива, если мы перестанем спорить и драть наше несчастное тело на три разных мнения, то быстрее управимся и уже завтра поутру будем на пути к новому временно-постоянному дому. Или ждите, через пару дней отправимся.
– Почему через пару? – глупо спросил Бурый.
– Их четверо, а я один. А я долго могу есть, если еда еще жива и что-то испытывает, ты же знаешь, – терпеливо растолковал Каур брату.
– Ванька с тобой. Давай, быстро тут расправимся и потом уходим, – зло фыркнул Сивый. – Какой план?
– Вот это другой разговор. М-м-м… Как будет вкусно. Мне, чур, вон ту светленькую. Ее наивность, веру в лучшее и что-то такое терпкое, выдержанное я уже отсюда чую. Ух, не удержусь!
– Каур, соберись. Давайте, потихоньку отходим, чтобы скрыться с поля зрения. А дальше, как обычно. Сначала Каур, а потом и мы, если понадобимся.
– Почему Каур идет первый? – выпалил Бурый.
Сивый и Каур недоуменно замолчали на слова брата.
Каур не выдержал и хмыкнул:
– А что же? Хочешь ты пойти очаровывать наш обед? Своим неуверенным ни в чем голоском? Или сразу думаешь их распугать своим бурым мишкой?
– Не хочу, – буркнул Бурый, отступая с поля спора.
– Каур, предупреждаю, – строго сказал Сивый, – без импровизаций. Подкрепимся и пойдем искать новый дом.
***
– А я рад выбраться, – поделился Максим. – Жаль Эля не смогла с нами поехать, хотел ее с вами познакомить, чтобы не на свадьбе уже.
Анфиса хмыкнула и полезла в рюкзак.
– Э-э-э, нет, Макс. – Вытащив из вещей крем от загара, она выпрямилась и уперла руки в поясницу. Конкуренцию она тут терпеть не намерена. – Походы эти только наши, без всяких там жен-мужей.
– Это с чего вдруг? – удивился Максим.
– А не помнишь, договаривались как? Чтобы ни случилось, связь не теряем и каждый год летом, выбираем выходные и собираемся, но в утвержденном составе. Да, Ольк?
Анфиса сняла тонкую олимпийку, обнажив смуглые округлые плечи и глубокое декольте в майке-борцовке. Новый спортивный лиф верно приподнимал и поддерживал ее грудь, и судя по сверкнувшему интересу на лице Максима и сальности в глазах Егора, свою роль прекрасно отыграл. Анфиса довольно хмыкнула.
– Да, – кивнула Оля, обходя полянку, глядя на примятые пятачки травы и выбирая, куда лучше поставить палатку. – Все верно говоришь, Фис. Вот только вы, негодяи такие, в этом году с Гошей слиться хотели.
– Не было такого! – крикнул Егор. Анфиса кивнула.
– Ну вот не надо, я вам еще в мае начала звонить, спрашивать, когда у кого отпуска-выходные, вы мне что оба сказали? Что подумываете, в этом году может и не… Один Максим сразу согласился.
– Ну и даже если, – вернулся Егор к ребятам, – жизнь-то у каждого уже своя…
– Да пожалуйста, я против, что ли? – обернулась Оля к нему и пожала плечами. – Но два дня из триста шестьдесят пяти дней в году, три шестьдесят шести, если високосный, можно же выделить на встречу с друзьями?
– Ольк, ну ты чего? – нахмурился Егор.
– Ничего, – буркнула Оля, так и не придумав, куда поставить палатку.
Она устало повернулась к друзьям замученным лицом, на котором не осталось ни капли еще недавнего энтузиазма – тяжело тащить на себе одной радость от похода. А ведь она так его ждала.
– Для меня эти вылазки как отпуск, – негромко сказала она. – Я бы одна ходила, да страшно, а других друзей, кроме вас, у меня нет. Если заметили, уже третий год я вас собираю, а вы сначала пытаетесь соскочить, а потом ноете. И со второго такого раза я стала бояться, что вы так и откажетесь в один год, и все, разойдемся разными дорогами по своим жизням. Я ж не против, и радуюсь, когда у вас все хорошо, и жизнь бурлит. Макс, я за тебя очень рада. Я понимаю, что все меняется, мы меняемся. Но мы вроде договаривались когда-то. И я надеялась, что эта наша с вами традиция останется долгое время неприкосновенной. А теперь… – Оля расстроенно махнула рукой. – Пойду за ветками.
Она оставила валяться розовым комком расчехленную палатку и ушла в перелесок.
Ребята проводили ее недоуменными взглядами и повернулись к Анфисе.
– А чего она? – спросил Егор.
– Сестра ее замучила совсем, – начала Анфиса, оглядываясь, куда пошла Оля, и рассказала ребятам про бабушку и беды Оли со старшей сестрой.
Максим с Егором переглянулись и стали ставить палатку девочек. Анфиса пошла за подругой.
За разговорами и устройством лагеря они не заметили, как силуэт коня на поле растаял в бликах полуденного солнца.
Глава 3
Оля набрала почти полные руки веток, но продолжала собирать, не замечая, как кора и острые сучки царапают бледную, тонкую кожу. Она думала о своих друзьях, почему так сложилось, что они единственные, и что она все равно их любит, хотя сейчас и немного злится на них, за что сразу становилось стыдно: они же поехали, пусть и бурчат.
Но все равно обидно, что для них эти поездки, эти два дня стали так мало значить, а теперь еще, судя по всему, утруждать, чем приносить сначала предвкушение, а потом радость от встречи и отдыха.
Ведь это же всего два дня, они же договаривались. Да, иногда они виделись и на Новый год, но если все были в городе и у всех было свободное время на встречу со старыми друзьями. У Оли оно было всегда. Для них она всегда освобождала время.
Бросив охапку, которая совсем разодрала руки, Оля села на кособокий пенек. Пара слезинок скатилась по бледным впалым щекам.
Они подружились еще в школе, в средних классах. Анфиса и Егор жили в соседних домах и росли в одном дворе. Оля и Максим стали общаться, когда семья Максима переехала в тот же двор, в тот же дом, на тот же этаж. Но Оля и Анфиса подружились только в школе, а потом их классы переформировали, все оказались в одном, выяснили про двор и быстро сдружились.
В первый поход друзья пошли в девятом классе. И два дня пролетели в легкости, веселье и беззаботности. Им так понравилось, что они решили ходить так каждый год.
После окончания школы у Оли серьезно заболела мама. Чтобы ухаживать за ней, пришлось поступить в ближайший педагогический университет, говоря всем с улыбкой, что какая разница, где и как работать с математикой, которую она любила. Но в душе у нее все сковывалось от обиды – она готовилась поступать и уже сдала часть вступительных в Бауманку. Но она никому не показывала и не рассказывала о своей обиде. Было стыдно, ведь мама болеет, и это самое важное. А Оля и в ПЕДе на учителя математики пойдет. Правда же, какая разница, где и как математикой заниматься, если любишь цифры? И маму. Поступила она легко и сразу же устроилась работать на какую-то работу – материнской пенсии с трудом хватало на лекарства и оплату коммуналки.
Когда мама совсем слегла, Оля попыталась связаться со своей старшей сестрой, Дарьей, но та один раз соизволила взять трубку:
– Идите вы обе в …!…! Ваши проблемы меня не волнуют. И так всю жизнь на вас, …, потратила! Пусть хоть сдохнет, не звони сюда больше, …!
Оля больше и не звонила.
Даже когда мама умерла. Но Дарья явилась сама, ровненько после похорон. Оля не узнала сестру в увядающей тетке, хотя той было всего тридцать восемь.
Квартира досталась сестрам напополам. Даша выселила Олю в общую комнату и заняла спальню, поселившись «в родном гнезде, когда кукушка сдохла», как она говорила.
Оля ушла с головой в учебу и работу нянечкой в детском саду, куда смогла устроиться с третьего курса на полставки, чтобы нарабатывать «практику».
Сестра же решила, что Оля ей обязана, и стала требовать «неоплатный долг», проще говоря денег, которые чаще всего тратила на алкоголь. А если Оля «не выплачивала», то Дарья гадила самыми разнообразными и мерзкими способами. Приходя домой после смены, Оля могла обнаружить, что ее еда съедена или выброшена, в комнате все вещи вывалены на пол, мусорное ведро с остатками той самой еды стоит в ее комнате и воняет, а сестры нет дома. Кое-как Оля убиралась и валилась спать, даже не поев. Сестра приходила под утро, громко ругалась, будила Олю.
Сначала Оля пыталась с Дашей установить какие-то правила, но натыкалась даже не на стену, на острые ножи, которые резали, а потом выворачивали наизнанку всю уставшую душу. Нежная Оля быстро уставала от потока ненависти, которым заливала ее сестра в самых гадливых выражениях и обвинениях, что вскоре Оля предпочла сестру игнорировать – это помогало сохранять хоть какие-то силы.
Без отличия окончив университет, Оля хотела из детского сада уйти в школу учителем математики, но оказалось это не так просто: где-то учителя не требовались, а где-то требовали стаж. Где этот стаж брать, кроме как непосредственно в школе, Оля не понимала и оставалась пока в детском саду.
Потом в их жизни на мгновение появилась бабушка по маминой линии в виде завещания Оле небольшого дома и хозяйства в какой-то деревне. Несказанно радостная Оля решила, что в какой-нибудь поселковой или сельской школе никакой стаж учителю математике не нужен. Даша получила это письмо первой и, вывернув все, забрала наследство себе.
Как Оля тогда ревела и злилась на сестру и не понимала, чем она заслужила такое отношение. А потом сразу же приходили вина и стыд. Мама любила обеих своих дочерей, пусть они и были разные. И от разных мужчин. Даше не повезло, она застала отца Оли. После той встречи мама выгнала извращенца, но Даша защитой озлобилась на весь мир, и именно это стало корнем ее характера.
Даша ненавидела Олю, потому что сестра напоминала ей про урода, да еще мать вечно просила посидеть с маленькой сестрой, пока сама работала на сменах. А Даше было уже четырнадцать, и сидеть с мелкой, в движениях которой она видела ужимки мерзавца, ей было невыносимо. В пятнадцать Даша ушла из дома. И вернулась, случайно узнав о смерти матери и половине квартиры, из которой решила сестру выжить простыми и действенными способами, какие могла придумать.
А Оля терпела, потому что так просила мама. Она не рассказала Оле, что случилось, но объясняла, что Даше не повезло с отцом, потом с отчимом, не повезло с детством, и нужно прощать ей ее злобу – так она защищается и так понимает мир. Ни Даша, ни Оля не виноваты. И Оля терпела и жалела Дашу, помня слова матери. Но с каждым словом сестры это становилось все сложнее и сложнее. Мысль, что просто хочется перестать чувствовать перманентную вину, которую ей своим отношением внушала Даша, толклась в голове, и Оля пыталась придумать, как съехать с квартиры, оставить Дашу, чтобы ей стало лучше, и самой обрести покой. Но на зарплату нянечки, большую часть которой отнимала сестра, это было невозможно. Накопившийся груз вины и постоянная усталость не оставляли даже крох сил придумать себе какой-то выход или как-то поменять свою жизнь. А еще, конечно же, было страшно. Куда она пойдет? Кто ее возьмет на работу? Что она будет делать? К друзьям было неудобно напрашиваться, тем более непонятно, на какой срок, и Оля стискивала зубы от очередного потока словесной боли от сестры, и грезила о лете, когда будут два дня свободы и каких-то новых впечатлений.
Походы с друзьями напоминали Оле о временах, когда она была счастлива и беззаботна, когда отдыхала ее душа, а тело дышало свежим воздухом, дарящим надежду и новые мысли. Эти вылазки на мгновенные пару дней давали ей сил возвращаться домой и снова сосуществовать с сестрой, работать в детском саду, придумывать про стаж и мечтать о спокойной жизни.
И в этом году она действительно испугалась, что никто никуда не поедет, и тогда Оля тоже никуда не поедет. И не будет двухдневной свободы. И негде будет взять сил.
***
Каур стоял достаточно далеко, чтобы его можно было разглядеть среди деревьев, но чувствовал каждый всплеск переживаний девчонки. Чувствовал и еле сдерживал себя, чтобы не наброситься на нее сейчас. И хотя все это было приправлено горечью, которую он не любил, эта бесконечная густая тоска, это тягучее отчаяние были как диковинные лакомства, которые стоит хоть раз в жизни попробовать. С его губ капала мутная слюна, уши подрагивали, и ноздри нервно раздувались, ловя среди запахов леса ее аромат и запоминая его, чтобы потом скорее найти. Да, определенно – эта трапеза будет бесподобной.
Он вздрогнул и повернул голову: к сгустку отчаяния приближалось что-то неуверенное под прилипшим, словно пыль на жир, налетом дерзости. Каур поморщился, ему не нравилось, когда вкусы не те, чем кажутся. Он медленно, тихо развернулся и пошел вглубь леса ждать вечера.
Глава 4
Жаркий день сменился прохладной ночью. Ясное ночное небо мерцало то тут, то там сотнями звезд, будто они подсматривали и подслушивали за друзьями, перемигиваясь на рассказы и истории у костра. Деревья шумели в верхушках, задеваемые легким ветром, словно шептались о своем, древесном и вечном. Огонь с треском поедал ветки и дрова, оставляя после себя пульсирующие оранжевыми сердцами угли. Полная, яркая луна любовалась собой в отражении озера, которое в ночи стало совсем черным, хоть и звалось Белым. Иногда от озера заявляли о себе лягушки, но очень редко и как-то неуверенно, будто не они главные на местных владениях. Почти не было комаров, а если и подлетали посмотреть, что за человек, то сразу же ретировались под наплывом едкого дыма от костра.
Оля подняла голову и посмотрела на небо, похожее на полотно темно-синего бархата с россыпью блесток, вдохнула стылый ночной воздух и только подумала: «Как же хорошо. Как же тихо». И спокойно. И спать она будет без тревоги, что кто-то ворвется, или за стенкой сестра решит устроить пьяное караоке. Будут только тишина, крепкий сон и безмятежность. Она прикрыла глаза, предвкушая все, что придумала и все, чего так долго, целый год, ждала.
– Макс, подбрось дров, – кивнул Егор, допивая остатки чая из алюминиевой кружки. – Еще посидим. У меня припасена одна история, вы ее точно не знаете.
– Может, хватит на сегодня? Уже спать хочется и зябко становится, – зевнула Оля, кутаясь в старенькую толстовку. Мечты о безмятежном сне манили залезть в прохладную палатку, согреться в спальном мешке и уснуть.
– Ну ты соня! Кто ж в ночной поход спать идет? – пихнула Олю Анфиса. – Давай, Егор! Жги. Попробуй на нас страху нагнать, а то с последней твоей небылицы одна тоска осталась.
– Сейчас он вам расскажет. На ходу выдумывает, сказочник, – хохотнул Максим, подкинул последнее полено в высокий костер и сел на бревно рядом с Егором.
– Да нет… Не на ходу, – задумчиво глядя на огонь, тихо проговорил Егор. – История правдивая, от бабок местных слышал, они в электричке рядом с нами ехали в соседний поселок, как я понял. В общем… Вы знаете, что это за место?
Егор обвел рукой кусочек полянки, на какую хватало света от костра, и медленно посмотрел каждому из друзей в глаза.
Оля с Анфисой переглянулись.
– Деревня Осиповка, озеро Белое, – скучным голосом ответил Максим и подпер рукой щеку, глядя на друга.
– Верно, – кивнул Егор серьезно. – А почему озеро зовут Белым, знаете?
– Только не говори, что там утонуло много местных, и озеро окрестили проклятым, а потом Белым, как мертвецы по цвету, просто чтобы самим не страшно было, – хмыкнула Анфиса.
– Не скажу. – Егор пристально посмотрел на Анфису. – Белым оно зовется, потому что много ромашки на той стороне растет. Крупной такой, необыкновенно большой. Многие за ней охотились, считая, что такая и удачу приносит, и счастье в дом приманит, и от болезней лекарственная, да немногие вернулись. А кто вернулся, замолчали навсегда. Их спрашивают, мол, чего видали, ромашки где? А они молчат, головой мотают и домой скорее бегут. Не выходят долгое время. А когда выходят, уходят в лес уже навсегда.
– Вот. Я ж говорю, на ходу выдумывает, – заключил Максим.
– На этом история не кончается, – не поддался Егор. – Одному смельцу удалось вернуться оттуда. Без цветков, но с историей. Рассказал он, что на той стороне озера, куда через лес не пройти – бурелом, с другой стороны камни неприступные, только вплавь, – живет оборотень. Последний из местных.
– Как это? – округлила глаза Оля, кутаясь сильнее. Истории Егора всегда доводили ее до холодных мурашек. Она не любила страшилок, но ребята слушали, и она тоже.
В озере что-то всплескнуло, что все дружно вздрогнули и посмотрели в сторону звука.
Чуть дольше, чем ребята, Егор смотрел в сторону воды, потом повернулся, поддался вперед и шепотом продолжил:
– Раньше это была их деревня. А потом люди пришли. Выжили оборотней. Те зла людям не желали, хотя, казалось бы, правда? Мы оборотней другими представляем, а вот здешние были иным. Так вот, люди оборотней выжили, кого-то убили, кто жив остался – сами ушли да обозлились на людей. Кто на их новую территорию забредал или возвращались странными, или не возвращались вовсе. А ромашка та так и манит смельчаков. Девчонки, дуры местные, посылают своих героев на подвиги: ромашки им с Белого принести, намерения проверить да погадать на любовь. Ромашка же лучше всех расскажет. И вот вернулся один, рассказал, как видел оборотня. Ходит огромный серо-бурый по лесу, землянка у него там или что, траву топчет, ромашку сам собирает. Испугался подглядыватель, дождался, пока оборотень в доме скроется и обратно – рассказать местным. Те его сначала на смех подняли, а долгожители припомнили бабкины рассказы. Посоветовали озеро стороной обходить.
– Ну слушайте, мы сюда не первый раз приезжаем, почему история только сейчас всплыла-то? – спросила Оля, оглядываясь.
– Ой, ну ты всему поверишь! – отмахнулся Анфиса. – Фигня – сказка. Совсем нестрашно. Оборотни, ромашки.
– А я говорил, на ходу придумывает, – хмыкнул Максим, шурша палкой в углях, чтобы не гасли.
– Кстати, история свежая совсем, – не обиделся Егор на друзей, – с месяц назад, как паренек вернулся и рассказал, а бабки мусолили в электричке, прям за нами сидели.
– Да хорош брехать! – гоготнул Максим.
Егор пожал плечами, помолчал, глянув в пустую чашку, допил какие-то остатки.
– А вы смелые ребята, – бросил Егор, оглядывая друзей. – Знаете ведь, что я такими историями увлекаюсь. Я вам говорил, между прочим, что смотрел в интернете про местные легенды, интересно же, и всякого начитался. И эта там есть. И все равно поперлись к озеру. А я ведь предлагал другие места, когда Олька собирать всех начала. Как вы там говорили? Да, классно! Ехать не так далеко, искупаемся заодно, отдохнем спокойно.
Егор победно посмотрел на друзей. Оля сильнее укуталась в толстовку. Совсем все забыли, что это Анфиса с Егором согласились на Осиповку – далеко ехать не надо.
Максим с Анфисой переглянулись, и в один голос заорали, спугнув притаившуюся тишину:
– Да хорош выдумывать!
– Как знаете, – развел руками Егор. – Ну что, расходимся? Я тоже уже спать хочу.
***
Каур стоял меж стволов и с удовольствием смотрел на миниатюрную девушку, которая будто пыталась вся поместиться в серую толстовку. Он жадно рассматривал ее ясные бесхитростные глаза, маленький носик и высокие скулы на худом личике. Она ему нравилась. И нравилась ее душа. Там было столько намешано, что он еле удерживал себя, предвкушая, как ему будет вкусно посмаковать ее страхи. Не эти глупые, какие бывают от чудовищ, а из глубины, которые даже шепотом боишься произнести: желание под соусом отчаяния вырваться из своей бессмысленной никчемной жизни, уйти от взбалмошной тяжелой сестры и избавиться от ненависти и ярости, которые девчонка в себе глушит, и даже не осознает этого. Ненависть с яростью Каур не очень любил, они были горькие и вяжущие, но вот у девчонки эти чувства с гарниром из страстного желания избавиться от них под нежной подливкой из стыда ему очень хотелось отведать.
Она любила детей, хотя сама еще этого не приняла, и эта любовь сияла в ней, словно желтая сладкая пыльца на грязном репейнике. Каур такой любви еще не пробовал. И ему ужасно, до дрожи хотелось скорее пригубить этого нежного, воздушного нектара.
До его чутких, подрагивающих ушей среди мыслей о предстоящей трапезе донеслось начало очередной байки от неуверенного в себе молодца. Каур с трудом заставил себя слушать и вскоре понял, что привычный и уже скучный план можно и подправить, тем более закат, когда Каур должен был появиться, он прозевал.
Он поморщился, представив, как будет злиться Сивый, что Каур решил действовать по-своему. Но слушая, как на ходу сочиняет паренек, Каур ловил все на ум. Когда малец закончил свой глупую байку, Каур решил поиграть с добычей, раз уж в последний раз здесь. Сивый будет негодовать, но и пусть. Каур решает. И Каур решил.
Глава 5
В сон ворвался шелест палаточного тента, будто его кто-то трогал или пытался стянуть с палатки. От звука шуршащего нейлона Оля распахнула глаза и замерла, еле сдержав вскрик – палатка над головой отчетливо дергалась, кто-то пытался ее порвать. Слева мелькнула тень. Оля натянула мешок почти к глазам и зажмурилась, пытаясь руками прикрыть еще и уши. Рядом с ней снаружи в траве что-то тяжело прошуршало. Она снова открыла глаза и увидела двигающийся мимо палатки высокий силуэт на четырех ногах. Нос уловил сладковатый гнилостный запах.
– Фис, Фиска, проснись. Там что-то за палаткой, – зашептала Оля, аккуратно толкая подругу.
Анфиса что-то промычала и не проснулась.
– Пр-рф-рф-рф! – раздалось глухо и как будто совсем рядом.
– Анфиса, твою… Проснись! – шепча, затрясла Оля подругу.
– Да что такое! – Анфиса резко открыла глаза, а Оля зажала ей рот.
– Пр-рф-рф-рф.
– Это что за…? – пробубнила Анфиса, плечом раздвинула молнию мешка, приподнялась на локтях и посмотрела на бледную Олю.
– Пр-рф-рф-рф.
– Мне страшно, Анфис. Что делать-то?
– Погоди бояться, надо разобраться. Может, парни дураков включили? Ну я им сейчас…
– Фис, не надо, не ходи. А вдруг это…не знаю, волки?!
– Да ну какие волки, мы же…
– В деревне… За деревней.
Анфиса с Олей посмотрели друг на друга. Снаружи все шуршало и шелестело, то приближаясь к палатке девочек, то удаляясь. Звякнула чья-то металлическая чашка, будто кто-то ее пнул, а она влетела в бревно, на котором ребята недавно сидели.
– Да ну, нет, – протянула Анфиса с нотками любимого скепсиса, – ну люди же рядом, мы ж не в глуши какой.
– А вдруг это оборотень тот? – прошептала Оля.
– Ольк, ну ты мозги включи. Ну какой оборотень? Наплел Гошка, как обычно.
Палатка вдруг затряслась, будто об нее кто-то споткнулся. Оля резко легла, закрыв голову руками.
Анфиса тоже легла и замерла, но любопытство пересилило, и, снова приподнявшись, она попыталась увидеть, что происходит, кто там ходит между палатками и гонит на них страх.
Теперь справа послышалось резкое шумное дыхание, вдох-выдох, вдох-выдох, будто надувной матрас качают насосом-«лягушкой». Что-то большое стояло рядом с палаткой. Анфиса пыталась рассмотреть, но на полотне стенки палатки маячила только огромная бесформенная тень. Она дышала и трогала палатку, отчего та колыхалась.
– Мамочки… – прошелестела Оля.
Анфиса положила ей руку на рот и почувствовала, как ладонь быстро намокает от слез.
– Девчонки, это вы тут суету наводите?.. Твою мать! Макс! А-а-а-а! Мама! Не трогай меня, не трогай! А-а-а!
Раздался громкий плюх, всплеск, и все резко смолкло. Ни плеска воды, ни шелеста ветра, ни звуков незваного гостя.
– Гош, ты чего орешь? Егор? Ты где?
– Ну я им сейчас! – зашипела Анфиса. – Купаться вздумали ночью, заодно и нас попугать. Придурки! – Анфиса выбралась из мешка, на локтях двинулась к выходу из палатки и уже потянула молнию, как резко подалась назад.
Оля обхватила подругу и прижала к себе.
– Не пущу. Не ходи. Я боюсь, одна не останусь, – задыхаясь, зашептала Оля, обдавая жаром шею Анфисы. – Хрен с ним, с оборотнем, может обычный волк. Еще хуже.
– Оль, ну ты как маленькая… – начала Анфиса и внезапно замолчала.
– Это что за хрень? – услышали девочки голос Максима.
Мимо палатки снова что-то двигалось, шуршало об траву, дышало, тяжело пыхтело, со свистом сопело.
Анфиса с Олей замерли, стараясь даже не дышать.
– Не трогай меня, я тебе зла не желаю. Это что? Ромашки?!
Анфиса с Олей расширили глаза и переглянулись.
– Я их убью, – пробормотала Анфиса. Оля дернула ее за свитер и, приложив палец к губам, показала молчать и слушать.
– Нет, нет! Не надо! Не трогай! Помоги! А-а-а! Помогите! Олька, Фиска! Гоша-а! А-а-а! Отстань! А-а-а-а! Отпусти меня …!…!
Оля зажала уши не в силах слушать крики Максима. Анфиса прижала руку ко рту – не выдать себя криком.
Максим орал, просил, стонал, плакал и умолял. Оля и Анфиса зажмурились и беззвучно рыдали, слушая, как их смелый и храбрый друг страшно кричит. Совершенно дикие звуки, плач и хрипы Максима, вскоре превратились в обессиленный вой, который стал медленно удаляться от лагеря.
И снова стало тихо. Анфиса видела слезы на щеках Оли и вытирала свои. Оля потянулась к подруге, уткнулась ей в плечо и стала тихо вздрагивать, пытаясь не рыдать в голос. Трясущими руками Анфиса гладила подругу по голове. Они прижались друг к другу и боялись шевелиться. Потом также в обнимку легли – стать незаметными в палатке. И как знали.
Дыхание и его хозяин вернулись еще раз. Нечто шарилось вокруг их палатки, толкая ее. Девчонки видели в свете луны большой горбатый силуэт на четырех длинных ногах, и старались не дышать. Сквозь незаметные дырки на тенте просачивался вязкий сладковатый запах гнилья. Смрад липко рассеивался внутри старой палатки, оседал на ткани спальных мешков и врывался в ноздри, застревая и проникая в каждую живую и неживую клеточку палаточного нутра. Анфиса с Олей зажали носы, не в силах выдержать это зловоние, и стали дышать ртами, стараясь бесшумно вдыхать и выдыхать.
Они слышали, как незваный гость шуршит палаткой ребят, как звякнул, кажется, котелок, в котором они совсем недавно варили макароны с тушенкой. Заплескалась вода. Что-то пофыркало. Зарычало. Постояло. А потом снова медленно прошло мимо палатки девочек и удалилось в ночь.
Оля с Анфисой молча лежали, держась за руки до самого рассвета.
Глава 6
Солнце светило прямо на полянку с палатками, что внутри становилось невыносимо жарко и душно. Несколько смелых лесных птичек трещали задорными трелями и скакали где-то рядом с палаткой девушек, то тут, то там касаясь розовой плащевки.
Девочки так и не смогли уснуть, только проваливались в нервную, выматывающую дрему и постоянно просыпались, когда мерещилось, что незваный гость вернулся в лагерь.
Дышать становилось все труднее, но они все лежали и боялись двинуться, не то что выйти из палатки. Анфиса посмотрела на Олю, та замотала головой.
– Мы тут задохнемся, – шепнула Анфиса.
– Мне страшно, – одними губами ответила Оля.
Анфиса медленно отпустила руку подруги и стала выбираться из мешка. Уже у выхода из палатки ее догнал шепот Оли:
– Я боюсь того, что мы там увидим.
Анфиса обернулась:
– Я тоже. Но мы не можем тут сидеть вечность. Пойдем, мне одной очень страшно.
Борясь с дрожанием всего тела, Оля с трудом собрала в себе ошметки смелости.
Завизжала молния. Держась за руки, девочки вылезли из палатки и замерли, осматривая полянку. Оля прижала руки к лицу и заплакала.
– Надо валить, – с каменным лицом заключила Анфиса, глядя на развороченную палатку парней, вывернутые рюкзаки и вдавленные в землю погнутый котелок и кружку Егора.
– Мне все равно, что это было. Вернемся в деревню, найдем полицию, попробуем им рассказать, – сама себе кивнула Анфиса и подняла с примятой травы красную футболку Максима.
– Фис, смотри! – вскрикнула Оля.
Анфиса проследила за рукой Оли и побледнела: у их палатки лежал букетик самых обычных ромашек, а рядом во влажной темно-коричневой земле с вмятыми в нее травинками отчетливо виднелись отпечатки копыт.
Со стороны озера что-то заплескалось, заплюхало. Девочки вздрогнули, схватились друг за друга, но не двинулись с места. Они всматривались в заросли камыша, густо обрамлявшего озеро. Тонкие стволы шуршали, ходили ходуном. Из стеблей вылетела маленькая птичка. Оля вскрикнула, а Анфиса больно вцепилась ей в руку.
– Не бойтесь, не кричите… – услышали они хриплый голос из озера, по голубой воде которого кругами разбегалась дрожащая рябь.
Оля медленно присела и стала ногтями выковыривать топор из земли. Они его забыли убрать, а ночной гость глубоко втоптал его в землю.
Грязными руками она крепко ухватилась за древко и приготовилась к встрече.
– Твою мать, – выдохнула Анфиса и бросилась к озеру. Оля опустила топор.
На берег, путаясь в камыше и мокрых штанах, с трудом выбирался бледный Егор.
Анфиса помогла ему вылезти. Медленно дрожащими руками Егор начал стягивать с себя джинсы и футболку. Оля бросила топор и побежала к остаткам палатки парней найти сухую одежду. Все молчали, боясь задавать вопросы.
Егор переоделся и попытался собрать костер. Ветки валились из трясущихся рук, что Анфиса забрала у него заботу о костре, посадив на бревно рядом.
Оля принесла оставшиеся запасы еды и набрала в котелок воды из озера.
После обеда они уже планировали возвращаться домой. Но что делать теперь не знал никто. И каждый боялся спросить. Все слышали, что Максима что-то утащило, и все знали, что с этим нужно что-то соображать, и никто не знал, как решать эту дилемму.
Не выдержала Оля:
– Что будем делать? Макса надо искать идти?
– Куда? – глухо хмыкнул Егор.
– По следам, – с трудом выговорила Оля.
– Надо в поселок идти за помощью, – решительно кивнула Анфиса.
– Угу. И что мы там скажем? У нас друга какая-то хрень ночью утащила? Помогите нам? – зло отбрил Егор.
– Ну а какие варианты? – тем же тоном ответила ему Анфиса.
– Надо остаться и подождать, вдруг Макс сам вернется, – уверенно сказал Егор, елозя по бревну, будто усаживаясь удобнее, чтобы ждать, пока друг сам возвратится.
Согрели воду, сделали чай.
– Может это тот, ну про которого ты вчера рассказывал? Хранитель озера с ромашками? – вспомнив что-то, проблеяла Оля, нарушив тяжелую тишину.
Анфиса с Егором уставились на нее, что она не выдержала их взгляда и уткнулась в кружку.
– Чушь не неси, – наконец буркнул Егор, – выдумал я все под ситуацию.
Анфиса только хмыкнула. Оля поднялась с бревна и пошла к их с Анфисой палатке. Егор вертел в руках погнутую любимую чашку.