Ментовские будни. Старые раны

Глава 1: "Случайная встреча"

Александр Сергеевич Воронцов терпеть не мог поликлиники. Запах хлорки, очереди из стариков с букетом болячек и вечно недовольные медсестры в застиранных халатах – все это вызывало у него стойкое желание развернуться и уйти. Но левое плечо ныло уже третью неделю, и сегодня утром майор едва смог натянуть рубашку.

«Застарелая травма», – диагностировал он сам себе, вспоминая, как полтора года назад летел кувырком с лестницы, догоняя карманника в переходе у метро «Сокольники». Тогда казалось – пару дней поболит и пройдет. Не прошло.

Участковый терапевт, женщина предпенсионного возраста с усталыми глазами, после пятиминутного осмотра выдала направление к травматологу. «Кабинет 237, второй этаж», – буркнула она, даже не подняв головы от амбулаторной карты.

Воронцов поднялся по скрипучей лестнице, миновал толпу ожидающих в коридоре и постучал в нужную дверь. «Войдите», – донеслось изнутри приятный женский голос.

Травматолог оказался совсем не тем, что ожидал майор. За столом сидела женщина лет тридцати пяти, темноволосая, с живыми карими глазами и легкой улыбкой. Белый халат не скрывал стройную фигуру, а на бейдже значилось: «Елена Викторовна Сомова, врач-травматолог».

– Проходите, садитесь, – кивнула она на стул перед столом. – Что беспокоит?

Воронцов опустился на стул, невольно поморщившись от резкой боли в плече.

– Левое плечо. Болит уже недели три. Застарелая травма, видимо.

– Когда получили травму? При каких обстоятельствах?

– Полтора года назад. Неудачно упал во время… рабочего момента.

Елена Викторовна подняла брови:

– Рабочий момент? Вы спортсмен?

– Полицейский, – коротко ответил Воронцов. – Майор Воронцов, старший оперуполномоченный.

– Понятно. Снимите рубашку, осмотрим плечо.

Майор начал расстегивать рубашку, каждое движение отдавалось тупой болью. Елена Викторовна наблюдала за его мучениями с профессиональным сочувствием.

– Давно не обращались к врачам? – спросила она, когда Воронцов, наконец, освободился от рубашки.

– Да как-то не до того было. Думал, само пройдет.

– Мужская логика, – усмехнулась врач. – Пока совсем плохо не станет, к врачу ни ногой. Встаньте, повернитесь спиной.

Ее руки были теплые и удивительно нежные. Она осторожно ощупывала плечо, надавливала на болевые точки, просила поднять руку в сторону, завести назад.

– Тут у вас целый букет проблем, – вердикт прозвучал неутешительно. – Застарелый разрыв связок, воспаление сухожилий, начальная стадия артроза. Вы что, на плече приземлились тогда?

– Что-то вроде того. Гнался за карманником, поскользнулся на ступенях. Неудачно сгруппировался.

– И сразу не обратились?

– Дел много было. Да и мужики в отделе засмеют – из-за какого-то плеча к врачам бегать.

Елена Викторовна покачала головой:

– Садитесь. Будем лечить то, что получилось из-за вашего героизма.

Пока она писала назначения, Воронцов натягивал рубашку и украдкой рассматривал врача. Симпатичная, без сомнения. Обручального кольца нет. Говорит спокойно, без той показной важности, которая раздражает у многих медиков.

– Вот, – протянула она листок с назначениями. – Противовоспалительные, физиотерапия, лечебная физкультура. И никаких подвигов месяц как минимум.

– Спасибо, – Воронцов сложил листок пополам. – А вы давно работаете травматологом?

– Лет десять уже. А в милиции… простите, в полиции служите давно?

– Восемнадцать лет. Привык уже к разным названиям – то милиция, то полиция. По сути, мало что меняется.

Елена Викторовна отложила ручку и посмотрела на него с любопытством:

– Наверное, интересная работа? Как в сериалах?

Воронцов усмехнулся:

– Если под интересной понимать горы бумажек, пьяных дебоширов и семейные скандалы – то да, очень интересная. Сериалы врут нещадно.

– Зато у нас все как в жизни, – вздохнула врач. – Бесконечные больные, хроническая нехватка времени, зарплата как у дворника. Вчера вот привозили парня – переломанные ребра, сотрясение. Пьяный в хлам, орал на всю больницу, что его менты избили. А на самом деле с девятого этажа выпрыгнул, убегая от жены со скалкой.

– Таких у нас половина камеры предварительного заключения, – согласился майор. – Все невинные жертвы полицейского произвола. А то, что дебоширили, дрались и сопротивлялись аресту – это, видите ли, не в счет.

Между ними повисла пауза. Воронцов понял, что засиделся – очередь в коридоре наверняка уже до лифта выстроилась. Но почему-то не хотелось уходить.

– Елена Викторовна, а можно… личный вопрос?

– Смотря какой, – в голосе послышалась легкая настороженность.

– Вы замужем?

Врач помедлила с ответом:

– Была. Развелась три года назад. А вы?

– То же самое. Только развелся пять лет назад. Жена не выдержала ментовских будней – постоянные вызовы, ненормированный рабочий день, вечно злой муж домой приходит.

– Понимаю. У медиков похожие проблемы. Мой бывший считал, что я больных люблю больше, чем его.

– А любили?

Елена Викторовна рассмеялась – впервые за разговор искренне, без натяжки:

– Пациентов? Иногда. Некоторых хочется вылечить, а некоторых – придушить. Вот вчера привезли женщину, тридцать пять лет, красивая. Кто-то ее очень аккуратно избил – синяки в местах, которые одеждой скрываются, сломанные ребра. Классический случай семейного насилия. А она твердит – упала с лестницы.

Воронцов насторожился. Профессиональная деформация – он уже не мог воспринимать такие рассказы как обычные житейские истории.

– Часто такое бывает?

– Чаще, чем хотелось бы. И почти всегда одна и та же песня – упала, ударилась, споткнулась. Боятся заявлять на мужей. А потом приходят снова, с новыми травмами.

– Вы запомнили фамилию этой женщины?

Елена Викторовна внимательно посмотрела на майора:

– Зачем вам? Официальное заявление она не подавала.

– Просто… профессиональный интерес. Мы таких дел видим много. Может, что-то подскажу.

Врач колебалась, потом открыла журнал приема:

– Морозова Анна Владимировна. Тридцать пять лет. Проживает на улице Молодогвардейской. Но повторяю – официальных жалоб нет.

Воронцов кивнул, мысленно запоминая данные. Возможно, стоит навести справки – вдруг в отделе есть какая-то информация об этой семье.

– Александр Сергеевич, можно и мне личный вопрос? – неожиданно спросила Елена Викторовна.

– Валяйте.

– Вы всегда так… включаетесь в чужие проблемы? Я имею в виду, вот узнали про побитую женщину и сразу заинтересовались служебным моментом.

Майор пожал плечами, тут же поморщившись от боли:

– Привычка, наверное. После восемнадцати лет службы начинаешь видеть преступления везде. Жена, помню, жаловалась – с тобой даже в отпуск не съездить нормально, везде подозрительных личностей высматриваешь.

– И она была права?

– Отчасти. Но с другой стороны – если не мы будем заниматься чужими проблемами, то кто? Участковые перегружены, следователи в бумагах тонут, а люди страдают.

Елена Викторовна задумчиво кивнула:

– Понимаю. У нас тоже – формально должны лечить только то, что в карте написано. А на деле часто приходится и психологом работать, и социальным работником.

– Вот именно, – согласился Воронцов. – Только у вас людей лечите, а нам приходится и жертв жалеть, и преступников ловить. Иногда грань между ними очень тонкая.

За дверью послышались нетерпеливые голоса – очередь начинала волноваться. Майор поднялся с кресла:

– Наверное, пора идти. Спасибо за лечение.

– Обязательно выполняйте назначения, – строго сказала врач. – И берегите плечо. В следующий раз за карманниками не гонитесь.

– Попробую, – усмехнулся Воронцов. – А можно… еще раз прийти? На контроль, через недельку?

Елена Викторовна слегка покраснела:

– Конечно. Запишитесь у медсестры на следующую неделю.

– Записываться буду. И, Елена Викторовна… если что-то серьезное с этой Морозовой случится – звоните. Вот визитка.

Он положил на стол служебную карточку и направился к двери. На пороге обернулся:

– А может, если будет время… кофе где-нибудь выпьем? Обсудим профессиональные проблемы.

Врач улыбнулась:

– Возможно. Посмотрим, как плечо лечиться будет.

Выйдя из кабинета, Воронцов почувствовал легкое воодушевление, которого не испытывал уже давно. Давно не встречал женщин, с которыми можно просто поговорить – без пошлых намеков, без игр и притворства. Елена Викторовна показалась ему настоящей – уставшей от работы, но не сломленной, умной и понимающей.

А история с избитой Морозовой… Майор достал блокнот и записал данные. Завтра обязательно проверит – нет ли в базе информации об этой семье. Чутье подсказывало, что дело может оказаться серьезнее, чем обычная семейная ссора.

Спускаясь по лестнице, Воронцов размышлял о странных переплетениях судьбы. Пришел лечить плечо, а нашел, возможно, и новое дело, и новую знакомую. Правда, опыт подсказывал: работа и личная жизнь редко уживаются мирно. Но иногда стоит рискнуть.

Глава 2: "Семейные разборки"

Утро вторника началось для майора Воронцова с привычной картины – на столе лежала стопка новых дел, а в приемной дежурного уже толпились посетители. Среди них выделялась женщина лет тридцати пяти в темных очках, несмотря на пасмурную погоду за окном. Левая рука была забинтована, на шее виднелся край пластыря.

Александр Сергеевич допил остывший кофе из автомата и кивнул дежурному: «Следующий». Женщина вошла неуверенно, оглядываясь, словно боясь, что кто-то может ее увидеть. Сняв очки, она обнажила синяк под левым глазом – свежий, фиолетово-бордовый.

– Садитесь, – Воронцов указал на стул. – Что случилось?

– Морозова Анна Владимировна, – представилась женщина тихим голосом. – Хочу написать заявление на мужа. Он меня… бьет.

Майор внимательно посмотрел на посетительницу. Морозова. Та самая фамилия, которую вчера назвала Елена Викторовна. Совпадение? Воронцов в такие совпадения не верил.

– Когда это произошло? – спросил он, доставая бланк заявления.

– Вчера вечером. Пришел пьяный, начал придираться к ужину. А потом… – Анна Владимировна осторожно коснулась синяка. – Сломал два ребра, врач сказал.

– В какой больнице были?

– В Четвертой городской. Травматолог принимала, Сомова… Елена Викторовна. Она сказала, что нужно в полицию обращаться.

Воронцов кивнул. Значит, не совпадение. Елена не просто рассказывала абстрактную историю – она направила к нему конкретную пострадавшую.

– Муж, где работает?

– Слесарь на заводе. Виктор Павлович Морозов. Но он не всегда такой, – поспешно добавила женщина. – Только когда выпьет. А пьет… часто.

В кабинет постучали. Вошел младший лейтенант Григорьев с папкой документов под мышкой.

– Александр Сергеевич, извините, что прерываю. Вчерашнее дело по грабежу – нужна ваша подпись на постановлении.

– Потом, Игорь. Видишь, занят.

Григорьев взглянул на женщину, сразу оценив ситуацию. За полгода работы в отделе он уже насмотрелся на жертв семейного насилия.

– Понял. Буду в своем кабинете.

Когда дверь закрылась, Воронцов продолжил:

– Анна Владимировна, скажите честно – это первый раз?

Женщина молчала, теребя ручку сумочки.

– Первый раз, когда решили заявление писать, или первый раз, когда он поднял на вас руку?

– Бьет уже два года, – наконец призналась она. – Но раньше не так сильно. А сейчас… боюсь, что убьет.

Воронцов знал эту историю наизусть. Сценарий всегда один: побои, заявление в полицию, возбуждение дела, а через день-два – отказ от претензий. Муж просит прощения, клянется исправиться, жена верит и забирает заявление. А еще через месяц все повторяется, только синяки становятся больше.

– Детей у вас нет? – уточнил майор, заполняя бланк.

– Нет. Виктор не хотел. Говорил, хватит с него одной дуры в доме.

Воронцов поморщился. Двадцать первый век, а мужики все те же.

– Хорошо. Сейчас оформлю ваше заявление, назначим судмедэкспертизу. Травмы зафиксируем официально, возбудим уголовное дело по статье сто шестнадцать – побои. Ваш муж получит до двух лет ограничения свободы или штраф.

– А если он узнает, что я заявление подала?

– А как он узнает? Вы ему скажете?

Анна Владимировна растерянно посмотрела на майора:

– Не знаю. Может, лучше не надо? Вдруг он действительно исправится?

Воронцов отложил ручку. Вот она, главная проблема таких дел. Жертва сама не хочет наказания для агрессора. Страх, экономическая зависимость, надежда на чудо – целый букет причин, по которым избитые жены защищают своих мужей-садистов.

– Анна Владимировна, посмотрите на себя в зеркало. Синяк под глазом, сломанные ребра. Что будет в следующий раз? Перелом черепа?

– Он же не хотел так сильно. Просто сорвался…

– Сорвался? – Воронцов встал из-за стола. – Мужчина сорок лет, слесарь, руки как кувалды. Бьет женщину, которая в два раза меньше весит. И это срыв?

Он подошел к окну, закурил. На душе было скверно – такие дела всегда выводили из себя. Может, потому что сам развелся? Или просто надоело смотреть на человеческую глупость?

– Решайте сами, – сказал он, не оборачиваясь. – Хотите заявление подавать – оформлю. Хотите домой идти и ждать следующих побоев – ваше право.

Анна Владимировна молчала минуту, потом тихо произнесла:

– Оформляйте.

Воронцов вернулся к столу, быстро заполнил заявление. Дело техники – он мог составить такой документ с закрытыми глазами.

– Завтра в девять утра – судмедэкспертиза в областной больнице, кабинет двадцать три. Обязательно придите, без экспертизы дело развалится.

– А Виктор? Его арестуют?

– Пока нет. Сначала экспертиза, потом допрос. Если он не сознается – будем разбираться. У вас есть свидетели?

– Соседи могли слышать. Он кричал, посуду бил.

– Хорошо. С соседями поговорим. – Воронцов протянул женщине копию заявления. – И помните – если передумаете, придется писать отказ от претензий. Но дело уже возбуждено, просто так его не закроешь.

После ухода Морозовой майор долго сидел, глядя в окно. В кабинет вошел Григорьев.

– Александр Сергеевич, опять семейные разборки?

– Опять. Муж жену избил, она заявление написала. Завтра, небось, отзовет.

– А почему вы так уверены?

Воронцов усмехнулся:

– Опыт, Игорь Валерьевич. Опыт. За последний год я принял сорок три заявления о семейном насилии. Тридцать восемь из них потерпевшие отозвали в течение недели. Оставшиеся пять дошли до суда, получили условные сроки. Результат – ноль целых, хрен десятых.

Григорьев сел напротив, раскрыл блокнот:

– А что если подходить к таким делам по-другому?

– Как это?

– Ну, не только формально. Поговорить с семьей, выяснить причины агрессии, может, к психологу направить…

Воронцов рассмеялся:

– Игорь, ты у нас романтик. Психолог! В нашем отделе даже туалетной бумаги не хватает, а ты про психологов. Да и толку от них – мужик бухает и бьет жену, тут не до терапии.

– Но ведь должно же быть какое-то решение?

– Есть. Только оно не очень законное. – Майор затушил сигарету. – Раньше участковые по старинке решали такие вопросы. Профилактическая беседа в формате, который семейный тиран запоминает надолго. Синяк под глазом – отличный аргумент против домашнего насилия.

– Это же превышение полномочий.

– Конечно. Но эффективно. Один раз по морде получил – думать начинает.

Григорьев покачал головой:

– Александр Сергеевич, мы же не бандиты. У нас есть закон.

– Закон есть, а толку от него ноль. Посмотри статистику – количество дел о семейном насилии растет каждый год. А количество реальных наказаний падает. Побои вообще перевели в разряд административных правонарушений. Штраф пять тысяч рублей за то, что жену до полусмерти избил.

Воронцов встал, подошел к сейфу, достал папку со статистикой:

– Вот, смотри. Прошлый год – сорок три дела о семейном насилии. Из них до суда дошло пять. Реальный срок получил один человек, и то, потому что жену в больницу положил. Остальные – условка или штрафы. А через полгода те же мужья снова жен лупят.

– А что предлагаете?

– Ничего не предлагаю. Работаем. как положено – по закону. Принимаем заявления, возбуждаем дела, ведем следствие. А что из этого получится – не наша проблема.

Майор вернулся к столу, открыл очередное дело. Но мысли все равно возвращались к Анне Морозовой. Почему-то именно этот случай цеплял особенно сильно. Может, из-за Елены? Врач направила к нему пациентку, надеясь на помощь. А что он может сделать? Оформить бумаги, провести формальное расследование и ждать, когда жертва откажется от претензий.

– Игорь, – позвал он напарника. – Съезди-ка к Морозовым домой. Посмотри, как они живут, с соседями поговори. Может, что полезное узнаешь.

– Хорошо. А вы что делать будете?

– Я? Буду думать, как жене объяснить, что закон ее не защитит, а муж в ближайшее время ей все кости переломает.

Григорьев ушел, а Воронцов остался наедине со своими мыслями. Он знал – в большинстве случаев полиция бессильна против семейного насилия. Слишком много факторов работают против: несовершенство закона, нежелание жертв наказывать агрессоров, загруженность следственных органов.

Но почему именно сейчас это так раздражает? Раньше он относился к таким делам как к рутине – принял заявление, провел формальное расследование, закрыл дело. А теперь чувствовал какую-то личную ответственность.

Майор достал из ящика стола визитку Елены Викторовны. Может, позвонить, узнать, как дела у пациентки? Или это будет выглядеть странно?

Зазвонил телефон – звонил дежурный:

– Александр Сергеевич, к вам посетительница. Говорит, по делу Морозовой.

– Какая еще посетительница?

– Молодая женщина, представилась соседкой.

– Пускай проходит.

Через минуту в кабинет вошла женщина лет двадцати восьми, коротко стриженная, в джинсах и куртке.

– Людмила Кравец, – представилась она. – Живу в соседней квартире с Морозовыми. Слышала, Анна заявление написала. Правильно сделала, надоело на эти скандалы слушать.

– Садитесь. Что можете рассказать?

– Да все могу рассказать. Уже полтора года этот козел ее лупит. Раньше по вечерам, когда пьяный приползет. А теперь и днем начал. Вчера такой ор был – думала, убьет.

– Слышали, что именно происходило?

– Как не слышать, стена-то тонкая. Сначала он орал, что ужин невкусный. Потом посуда полетела, Анька кричала. А в конце такой удар был – даже у меня в квартире люстра зазвенела.

Воронцов записывал показания, мысленно отмечая – хоть один нормальный свидетель есть.

– Анна Владимировна к вам обращалась за помощью?

– Пару раз приходила, когда совсем плохо было. Я ей говорю – в полицию иди, а она все боится. Говорит, Витька убьет, если узнает.

– А он угрожал ей?

– Постоянно. «Заявишь куда – живой не останешься», – такое каждый день слышу.

Кравец наклонилась ближе, понизила голос:

– Майор, а вы его действительно посадите? Или как обычно – поговорят и отпустят?

Воронцов честно ответил:

– Зависит от многих факторов. Если Анна Владимировна не откажется от заявления, если экспертиза подтвердит побои – будет дело. А какое наказание назначит суд – не знаю.

– Понятно, – разочарованно протянула соседка. – Значит, опять этот кошмар продолжится.

После ухода свидетельницы Воронцов почувствовал еще большую усталость. Людмила Кравец права – система не работает. Даже если дело дойдет до суда, Морозов получит условный срок и вернется домой еще более злой.

А что если попробовать другой подход? Неофициальный, как в старые времена? Нет, это риск. Один неправильный шаг – и конец карьеры.

Но разве можно просто сидеть и ждать, когда мужик убьет жену?

Майор закрыл дело Морозовой, убрал в сейф. Завтра будет видно – придет ли Анна Владимировна на экспертизу или найдет причину отказаться от заявления. Пока статистика не в ее пользу.

Зазвонил мобильный телефон. Незнакомый номер.

– Александр Сергеевич? Это Елена Викторовна, врач-травматолог. Мы вчера знакомились.

– Помню, конечно. Здравствуйте.

– Простите, что беспокою. Хотела узнать – женщина, Морозова, к вам обращалась?

– Обращалась. Заявление написала. А почему спрашиваете?

– Просто волнуюсь за нее. Такие травмы… если он еще раз ударит, может быть очень плохо.

Воронцов помолчал, потом сказал:

– Елена Викторовна, а можно встретиться? Поговорить об этом деле. У меня есть вопросы.

– Конечно. Я сегодня до восьми на работе.

– Хорошо. Заеду к вам после шести.

Майор положил трубку, понимая, что Елена думает о Морозовой так же, как он сам. Неравнодушие – редкое качество в их профессиях. Обычно врачи лечат, а полицейские расследуют, не особо вникая в человеческие судьбы.

Но иногда встречается случай, который цепляет за живое. И тогда приходится выбирать – оставаться в рамках инструкций или рискнуть, пытаясь реально помочь.

Глава 3: "Двойные стандарты"

Поликлиника встретила Воронцова знакомым запахом хлорки и недовольным гулом очереди в регистратуре. Майор поднялся на второй этаж, постучал в кабинет 237. На этот раз дверь открыла сама Елена Викторовна – рабочий день подходил к концу, последние пациенты разошлись.

– Проходите, Александр Сергеевич. Как плечо?

– Потихоньку. Мази помогают, – Воронцов сел на привычный стул перед столом. – А вот по поводу вашей пациентки хотел поговорить.

Елена сняла белый халат, повесила в шкаф. Под халатом оказались темно-синие джинсы и светлая блузка – простая одежда, но женщина в ней выглядела привлекательно.

– Морозова приходила к вам?

– Приходила. Заявление написала, завтра на судмедэкспертизу направил. Но есть нюансы.

– Какие?

Воронцов достал сигареты, потом вспомнил, где находится, убрал пачку обратно.

– Можете курить, я не против, – улыбнулась Елена. – Окно открою.

– Спасибо. – Майор закурил, затянулся. – Нюансы в том, что такие дела в девяносто процентах случаев заканчиваются ничем. Жена пишет заявление, потом отзывает. Муж получает условный срок или штраф, а через месяц все повторяется.

– А в этот раз будет по-другому?

– Не знаю. Морозова показалась мне решительной, но… – Воронцов пожал плечами. – Видел я таких решительных. Страх сильнее решимости.

Елена подошла к окну, распахнула створки. Вечерний воздух принес запах осенних листьев и городской пыли.

– Расскажите мне о ней подробнее. Как врач врачу.

– Как врач врачу? – Елена повернулась к майору. – Хорошо. Когда она пришла, я сразу поняла – классический случай семейного насилия. Переломы двух ребер, гематомы в области живота и спины, ссадина на лбу. Все травмы свежие, полученные одновременно.

– А она что говорила?

– Стандартная версия – упала с лестницы. Но я таких «падений» видела сотни. Когда человек действительно падает, травмы другие. А тут явно кто-то методично бил – кулаком в живот, коленом в ребра.

Воронцов кивнул. Профессиональный опыт позволял ему легко представить картину избиения.

– Что еще заметили?

– Старые шрамы на руках, сросшийся неправильно палец на левой кисте. Давние травмы, месячной давности как минимум. И главное – она все время оглядывалась, боялась, что кто-то увидит.

– Типичное поведение жертвы, – согласился майор. – А психологическое состояние?

Елена задумалась, подбирая слова:

– Подавленная, запуганная. Говорила тихо, избегала зрительного контакта. Когда я предложила обратиться в полицию, сначала категорически отказывалась. Сказала, что муж убьет, если узнает.

– Но все-таки пришла ко мне.

– Да. Я долго с ней разговаривала, объясняла, что так дальше продолжаться не может. В конце концов, она согласилась хотя бы попробовать.

Воронцов затушил сигарету в пепельнице, которую Елена достала из ящика стола.

– Елена Викторовна, а можно личный вопрос?

– Слушаю.

– Почему вы так переживаете за эту пациентку? Ведь у вас их десятки каждый день.

Врач отвернулась к окну, помолчала.

– Потому что я сама была на ее месте. Мой бывший муж тоже поднимал на меня руку. Правда, не так жестоко, но…

Воронцов почувствовал, как что-то сжалось в груди. Значит, у Елены тоже есть старые раны.

– Извините, не хотел бередить…

– Ничего. Это было давно. Но когда вижу таких женщин, как Морозова, вспоминаю себя. Тот же страх, та же беспомощность.

– А как вы… решили проблему?

Елена усмехнулась:

– Просто. Подала на развод и съехала к маме. Повезло – детей не было, квартира моя. А у Морозовой, наверное, все сложнее.

Майор кивнул. Он представлял ситуацию – совместная квартира, общий быт, экономическая зависимость. Уйти от мужа-тирана в таких условиях непросто.

– Елена Викторовна, а что если я скажу, что официальные методы в таких делах почти не работают?

– То есть?

– То есть, скорее всего, Морозова через пару дней откажется от заявления. Муж ее уговорит, запугает или просто пообещает исправиться. А через месяц история повторится, только побои будут сильнее.

Елена повернулась к нему:

– А неофициальные методы работают лучше?

Воронцов помедлил с ответом. Вопрос был провокационным – врач проверяла, насколько он готов нарушать закон ради результата.

– Иногда. Профилактическая беседа в неформальной обстановке может оказаться эффективнее судебного процесса.

– Вы имеете в виду физическое воздействие?

– Необязательно физическое. Психологическое давление тоже работает. Главное – донести до тирана мысль, что за каждый удар по жене он получит ответку.

Елена села за стол, внимательно посмотрела на майора:

– Александр Сергеевич, а не кажется ли вам, что такие методы превращают вас в тех же бандитов, с которыми вы боретесь?

Вопрос был прямой и болезненный. Воронцов не раз задавал его себе за годы службы.

– Возможно. Но альтернатива – смотреть, как мужик постепенно убивает жену, а закон бессилен его остановить.

– Значит, цель оправдывает средства?

– В некоторых случаях – да. Когда речь идет о жизни человека.

Елена молчала, обдумывая услышанное. Майор понимал – для врача, давшего клятву Гиппократа, разговоры о физическом воздействии звучали дико.

– А если Морозов подаст жалобу на превышение полномочий?

– Кто поверит семейному тирану против полицейского с восемнадцатилетним стажем? Скажу, что проводил профилактическую беседу, а он сам упал и ударился.

– Цинично.

– Реалистично. Елена Викторовна, я не садист и не самодур. Просто иногда приходится выбирать между буквой закона и человеческой жизнью.

В кабинет постучали. Вошла пожилая медсестра:

– Доктор, можно уже закрываться? Пациентов больше нет.

– Конечно, Мария Ивановна. До свидания.

Медсестра ушла. Елена начала собирать бумаги, складывать их в ящики стола.

– Александр Сергеевич, а можно встречный вопрос?

– Конечно.

– Вы всегда так… вовлекаетесь в дела? Или со мной особый случай?

Воронцов почувствовал легкое смущение. Действительно, обычно он не обсуждал рабочие моменты с посторонними людьми.

– Особый случай, – честно признался он. – Обычно я таких разговоров не веду.

– Почему?

– Потому что вы мне нравитесь. И потому что у нас похожие проблемы – мы видим человеческую боль каждый день и не всегда можем помочь.

Елена улыбнулась – впервые за разговор без тени грусти:

– Спасибо за честность. Мне тоже приятно с вами общаться.

– Елена Викторовна, а можно предложение?

– Какое?

– Давайте сходим куда-нибудь поужинаем. Надоело говорить о работе в больничных стенах.

Врач колебалась:

– Не знаю… Мы ведь едва знакомы.

– Именно поэтому и стоит познакомиться лучше. К тому же, у нас есть общее дело – помочь Морозовой.

– А вы точно ей поможете?

– Постараюсь. Но предупреждаю – мои методы могут вам не понравиться.

Елена собрала сумочку, заперла ящики стола:

– Хорошо. Только недалеко отсюда – я на машине не езжу.

– Отлично. Знаю кафе в двух кварталах. Тихое место, можно спокойно поговорить.

Они спустились по лестнице, вышли на улицу. Вечер был теплый, несмотря на октябрь. По тротуару торопились люди – кто-то с работы домой, кто-то по своим делам.

– Александр Сергеевич, а у вас есть дети? – спросила Елена, когда они свернули в переулок.

– Есть, дочь. Но потом с женой развелись. У вас?

– Нет. Муж считал, что сначала нужно квартиру побольше купить, потом машину… В общем, все откладывали на потом. А потом разошлись.

– Жалеете?

– Иногда. Особенно когда детей лечу. Видишь семьи, где родители готовы на все ради ребенка, и думаешь – а могло бы и у меня так быть.

Воронцов кивнул. Он тоже иногда жалел о том, что не может проводить достаточно времени с дочерью. Работа поглощала большую часть времени и сил.

Кафе оказалось небольшим, уютным заведением с деревянными столиками и приглушенным светом. Они заказали кофе и легкий ужин, сели за столик у окна.

– Елена Викторовна, можно без отчества? Все-таки мы не на работе.

– Можно. Просто Лена.

– Хорошо, Лена. Скажите, а вы действительно готовы помочь Морозовой? Не только как врач, но и как… сообщница?

Елена внимательно посмотрела на майора:

– Что вы имеете в виду?

– То, что если я решу действовать неофициально, вам лучше об этом не знать. Меньше знаешь – крепче спишь.

– А если я хочу знать?

– Зачем?

– Потому что тоже чувствую ответственность за эту женщину. Я же ее к вам направила.

Воронцов отпил кофе, закурил. В кафе курить не запрещали – заведение было из разряда демократичных.

– Лена, я понимаю ваши чувства. Но есть вещи, в которые лучше не лезть. Особенно законопослушным гражданам.

– А вы не законопослушный?

– Я полицейский. У нас свое понимание законности.

Елена засмеялась:

– Это как?

– Это когда буква закона расходится с его духом. Формально избить семейного тирана незаконно. Но по духу справедливости – вполне оправданно.

– Философия интересная. А если вас поймают?

– На чем поймают? На том, что проводил профилактическую беседу с гражданином, склонным к семейному насилию?

– А если у него будут травмы?

– Скажу, что он сопротивлялся. Или что случайно упал. Мало ли что может произойти во время беседы.

Елена покачала головой:

– Саша, вы меня пугаете. Получается, вы готовы нарушить закон ради одной женщины?

– Не ради одной. Ради принципа. Если каждый семейный тиран будет знать, что за побои жены получит по морде, количество таких дел резко сократится.

– А если не сократится?

– Тогда будем продолжать профилактические беседы. До победного конца.

Елена задумчиво помешивала кофе ложечкой:

– Знаете, что меня больше всего пугает в ваших словах?

– Что?

– То, что они звучат разумно. Хотя я понимаю – это неправильно.

Воронцов усмехнулся:

– Добро пожаловать в мир двойных стандартов. Мы живем по законам, которые не работают, и притворяемся, что это нормально.

– А как же правовое государство, презумпция невиновности, все такое?

– Красивые слова. А в реальности – Морозов будет бить жену, пока не убьет. Потому что знает: максимум, что ему грозит, – штраф в пять тысяч рублей.

Елена отложила ложечку, посмотрела прямо в глаза майору:

– Саша, а если я скажу, что не одобряю ваши методы?

– Скажете – ваше право. Но Морозовой от этого легче не станет.

– А если я попрошу действовать только законными способами?

– Попросите – послушаю. А потом все равно буду действовать так, как считаю правильным.

– Упрямый.

– Реалист. Лена. Видел сотни таких дел. Знаю, что работает, а что нет.

Елена долго молчала, потом вздохнула:

– Хорошо. Делайте, что считаете нужным. Но предупредите меня заранее – вдруг понадобится алиби.

Воронцов улыбнулся:

– Значит, вы тоже за двойные стандарты?

– Получается, что да. Хотя это противоречит всем моим принципам.

– Принципы – это роскошь, которую мы не всегда можем себе позволить.

– Печальная философия.

– Но честная. Лена, а вы действительно готовы помочь Морозовой? Не только морально, но и практически?

– А что от меня требуется?

– Пока не знаю. Возможно, ничего. А возможно… – Воронцов не закончил фразу.

– Возможно, что?

– Возможно, придется сказать, что видели Морозова пьяным, когда он «случайно» получил травмы.

Елена побледнела:

– То есть лжесвидетельство?

– То есть помощь жертве семейного насилия.

– Это одно и то же.

– С юридической точки зрения – да. С человеческой – нет.

Врач долго смотрела в окно, наблюдая за прохожими. Потом повернулась к майору:

– Знаете, что самое страшное в наших профессиях?

– Что?

– То, что мы постепенно привыкаем к боли. Чужой боли. И начинаем думать, что имеем право решать за других людей.

Воронцов кивнул:

– Возможно. Но альтернатива – равнодушие. А оно еще хуже.

– Не знаю. Иногда мне кажется, что равнодушие честнее, чем самоуправство под маской благородства.

– Может быть. Но я не умею быть равнодушным к чужой беде.

Елена улыбнулась:

– И это одновременно ваша сила и слабость.

– Почему слабость?

– Потому что из-за этого вы готовы нарушать закон. А это опасно не только для вас, но и для тех, кто рядом.

Воронцов понял намек. Их отношения только начинались, а уже возникали сложности.

– Лена, если вас это пугает…

– Пугает. Но интригует еще больше. Давно не встречала мужчин, готовых рисковать ради незнакомых людей.

– Морозова не совсем незнакомая. Это ваша пациентка.

– Моих пациентов сотни. Но вы взялись помогать именно ей.

– Потому что вы попросили.

Елена покраснела:

– Серьезно?

– Серьезно. Обычно я таких дел веду формально. А тут… захотелось действительно помочь.

– Из-за меня?

– Отчасти. А отчасти – потому что надоело смотреть на торжество несправедливости.

Они закончили ужин, вышли на улицу. Стемнело окончательно, включились фонари. Елена жила недалеко – в двадцати минутах ходьбы от кафе.

– Саша, а когда вы собираетесь… проводить профилактическую беседу с Морозовым?

– Завтра вечером. После того, как жена пройдет экспертизу.

– А если она не придет на экспертизу?

– Тогда беседа все равно состоится. Неофициально.

Елена остановилась:

– Вы уже все решили?

– Да. Этот мужик должен понять, что время безнаказанности закончилось.

– А если что-то пойдет не так?

Воронцов пожал плечами:

– Тогда будем разбираться по ситуации. Лена, вы действительно готовы в этом участвовать?

– Не знаю. Скажуу завтра, когда проснусь.

Они дошли до дома Елены – девятиэтажка серии П-44, типичная для спальных районов Москвы.

– Спасибо за вечер, – сказала она на прощание.

– Спасибо вам. И за то, что выслушали, и за то, что не осудили.

– Рано еще судить. Посмотрим, что из всего этого выйдет.

Елена поднялась по ступенькам к подъезду, обернулась:

– Саша, а вы точно знаете, что делаете?

– Нет. Но делать все равно буду.

– Тогда удачи. И берегите себя.

Воронцов проводил ее взглядом, пока она не скрылась в подъезде. Потом закурил, медленно пошел к метро. Завтра будет трудный день – экспертиза Морозовой, а вечером разговор с ее мужем.

Майор понимал: переступив черту между законным и незаконным, он рискует не только карьерой, но и свободой. Но альтернатива – смотреть, как погибает женщина, – казалась еще хуже.

А отношения с Еленой… Врач явно не одобряет его методы, но готова помочь. Или, по крайней мере, не мешать. Это уже неплохо для начала.

Двойные стандарты, как она сказала. Но в мире, где закон не защищает слабых, иногда приходится жить по двойным стандартам.

Глава 4: "Выбор метода"

Среда началась для майора Воронцова с неприятного открытия. Анна Морозова на судмедэкспертизу не явилась. В девять утра он дозвонился в больницу – врач-эксперт подтвердил: пациентка не приходила, не звонила, не предупреждала.

– Александр Сергеевич, может, забыла? – предположил Григорьев, заглядывая в кабинет.

– Забыла, как же, – мрачно отозвался Воронцов. – Муж ночью работал над ней. Стандартная схема – слезы, угрозы, обещания исправиться.

– Звонить ей?

– Бесполезно. Скорее всего, скажет, что передумала и заявление отзывает.

Майор не ошибся. В половине одиннадцатого Анна Морозова появилась в отделе. Синяк под глазом позеленел, но новых травм не было видно. Зато в глазах читалась знакомая Воронцову покорность жертвы.

– Александр Сергеевич, я хочу забрать заявление, – сказала она, не поднимая головы.

– Садитесь. Причина?

– Мы с мужем помирились. Он обещал больше не пить, устроиться на новую работу. Люди меняются, правда, ведь?

Воронцов смотрел на женщину и видел себя двадцатилетней давности – молодого лейтенанта, который верил в раскаяние преступников и силу убеждения.

– Анна Владимировна, а что муж сказал, когда узнал о заявлении?

Женщина вздрогнула:

– Ничего не сказал. Просто… расстроился. Попросил прощения.

– И пообещал убить, если не отзовете заявление?

– Нет! Он не такой! Просто… у него проблемы на работе, нервы не выдерживают.

Классика жанра. Воронцов видел сотни таких диалогов.

– Хорошо. Отказ от претензий оформлю. Только подумайте еще раз – в следующий раз может быть поздно.

– Не будет следующего раза. Виктор исправится.

Через полчаса Морозова ушла с отказом от претензий в сумочке. Дело официально закрывалось за примирением сторон. Григорьев покачал головой:

– И что теперь?

– А теперь ждем. Через месяц она придет с новыми синяками. Потом еще раз. А в третий раз, может, уже и не придет – в морге будет лежать.

– Так нельзя же! Что-то делать надо!

– Что именно? Закон мы соблюли, заявление приняли, отказ оформили. Все по инструкции.

Воронцов достал сигареты, но закуривать не стал – слишком раннее время.

– Игорь, а ты помнишь, что говорил на первом курсе МГУ про справедливость?

– Помню. Что справедливость – основа правового государства.

– И как тебе нравится наша справедливость? Женщину будут лупить до смерти, а мы руками разведем – мол, сама отказалась от заявления.

Григорьев молчал. За полгода службы он уже понял: реальность далека от университетских учебников.

– А что вы предлагаете?

– Я? Ничего не предлагаю. Официально. – Воронцов встал, подошел к окну. – Но есть старый дедовский способ работы с такими кадрами.

– Какой?

– Профилактическая беседа. В неформальной обстановке.

– То есть?

– То есть объяснить Морозову на доступном ему языке, что за каждый удар по жене он получит ответку. Причем в многократном размере.

Григорьев побледнел:

– Александр Сергеевич, это же превышение полномочий!

– Это защита слабых от сильных. А превышение полномочий – юридический термин.

– Но если он пожалуется…

– На что пожалуется? На то, что упал и ударился во время беседы с участковым? Кто поверит алкашу против офицера полиции?

Майор вернулся к столу, открыл ящик, достал папку с личными делами жителей участка.

– Морозов Виктор Павлович, тридцать семь лет. Два привода за пьянку, один за мелкое хулиганство. Работает слесарем на заводе, но периодически прогуливает. Характеристика отрицательная.

– И что с того?

– А то, что такие люди понимают только силу. Словами с ними бесполезно разговаривать.

Воронцов закрыл папку, посмотрел на молодого напарника:

– Игорь, ты можешь не участвовать. Официально ты ничего не знаешь.

– А неофициально?

– Неофициально можешь поехать со мной. Посмотришь, как работают старые методы.

Григорьев колебался. С одной стороны – нарушение закона. С другой – возможность реально помочь жертве насилия.

– Когда?

– Вечером. После работы Морозов обычно заходит в пивную на Молодогвардейской. Там с ним и поговорим.

В шесть вечера они приехали на улицу Молодогвардейскую. Воронцов легко нашел нужную пивную – заведение с говорящим названием "У Михалыча". Грязные окна, облупившаяся вывеска, контингент соответствующий.

– Морозов там? – спросил майор у бармена.

– А вы кто?

Воронцов показал удостоверение:

– Полиция. Где Морозов?

– Витек? В углу сидит, пиво пьет.

Морозов оказался мужиком среднего роста, крепкого телосложения. Руки слесаря – большие, мозолистые. Лицо красноватое от постоянного употребления алкоголя, глаза мутные.

– Морозов Виктор Павлович? – Воронцов подошел к столику.

– А че надо? – огрызнулся тот, не поднимая головы от кружки.

– Поговорить. Пойдемте.

– Некогда мне. Пью я, не мешайте.

– Сказал – пойдемте.

В голосе майора появились стальные нотки. Морозов поднял голову, оценил ситуацию. Два здоровых мужика в штатском, серьезные лица. Не похоже на шутки.

– А чего разговаривать? Жена заявление отозвала. Дело закрыто.

– Дело закрыто. А разговор только начинается. Пойдемте на улицу.

Морозов допил пиво, встал. На улице Воронцов жестом указал на переулок между домами.

– Туда.

– А че мы в темноту пойдем? Тут нормально поговорить можно.

– Там лучше. Тише.

В переулке не было фонарей, только свет из окон ближайших домов. Воронцов остановился возле мусорных баков.

– Витек, ты жену бьешь?

– Какое ваше дело? Семейное это дело.

– Мое дело. Жалобы от соседей поступают, участковому работать мешают. Понял?

Морозов усмехнулся:

– А че вы мне сделаете? Закон на моей стороне. Жена заявление забрала, свидетелей нет. Идите лесом.

– Закон на твоей стороне, – согласился Воронцов. – А я на стороне твоей жены.

Удар пришел неожиданно. Короткий, точный хук в солнечное сплетение. Морозов согнулся пополам, хватая ртом воздух.

– Григорьев, отвернись, – спокойно сказал майор. – Ты ничего не видишь.

Второй удар пришелся в почку. Морозов рухнул на колени.

– Слушай внимательно, – Воронцов присел рядом. – Еще раз тронешь жену – найду тебя и сломаю руки. Обе. Понял?

– Вы… сука… превышение…

Третий удар заставил Морозова замолчать. Коленом в ребра – не сильно, но болезненно.

– Какое превышение? Ты же сам упал. Пьяный был, равновесие потерял. Правда, лейтенант Григорьев?

– Так точно, – машинально ответил Григорьев. – Сам упал.

– Еще раз спрашиваю – понял?

Морозов кивнул, не поднимая головы.

– Вслух.

– Понял, – прохрипел тот.

– И что понял?

– Что… что жену трогать нельзя.

– Правильно. А если я узнаю, что ты ее даже пальцем тронул, приеду сюда с друзьями. И мы тебе ноги переломаем. Так, чтобы на инвалидность списали. Ясно?

– Ясно.

– Вставай. И помни – я тебя теперь знаю. Буду проверять.

Морозов поднялся, держась за бок. Синяков не было видно – Воронцов бил профессионально, по болевым точкам.

– Свободен. И спасибо, что сам упал – протокол составлять не придется.

Когда Морозов ушел, Григорьев вышел из ступора:

– Александр Сергеевич, а если он все-таки пожалуется?

– Кому пожалуется? В прокуратуру? На что? На то, что поскользнулся в темном переулке?

– А если будут следы побоев?

– Не будут. Я знаю, как бить без следов. Опыт.

Они шли к машине молча. Григорьев переваривал увиденное. Воронцов курил, размышляя о результативности проведенной операции.

– Игорь, а теперь вопрос на засыпку. Что эффективнее – полгода судебного разбирательства с условным сроком в итоге или пять минут профилактической беседы?

– Наверное, беседа. Но это незаконно.

– Зато действенно. Теперь Морозов сто раз подумает, прежде чем поднять руку на жену.

– А если не подумает?

– Тогда я сдержу обещание. Сломаю ему руки.

Дома Воронцов позвонил Елене. Она только вернулась с работы, голос усталый.

– Саша? Как дела с Морозовой?

– Дела хорошие. Заявление она отозвала, но проблема решена.

– Как это?

– Провел с ее мужем профилактическую беседу. Думаю, больше бить не будет.

Пауза. Елена обдумывала услышанное.

– Какую именно беседу?

– Обычную. Объяснил на доступном языке, что семейное насилие недопустимо.

– Саша, не темните. Что конкретно произошло?

Воронцов колебался. Говорить правду или оставить Елену в неведении?

– Лена, лучше вам не знать подробности.

– Значит, все-таки применили силу?

– Применил воспитательные меры.

– Это одно и то же. – В голосе Елены послышалось разочарование. – А если он пожалуется?

– Не пожалуется. Не на что.

– Саша, вы понимаете, на что пошли? Если это всплывет…

– Ничего не всплывет. А Морозову больше никто бить не будет.

– Откуда такая уверенность?

– Опыт. Таких, как Морозов, останавливает только страх. Слова они не понимают.

Елена молчала. Воронцов чувствовал, как растет пропасть между ними.

– Лена, я понимаю, вам это не нравится. Но результат важнее методов.

– Результат? А если завтра он подаст в суд? Или обратится к вашему начальству?

– Не обратится. Таких людей я чувствую.

– А если ошибетесь?

– Тогда будем разбираться. Но жизнь женщины важнее моей карьеры.

Елена вздохнула:

– Саша, я же врач. Моя работа – лечить, а не калечить. Мне сложно принять ваши методы.

– Я не калечил. Просто объяснил.

– Объяснили кулаками?

– Объяснил на языке, который он понимает.

Пауза затягивалась. Воронцов понимал – Елена осуждает его поступок, но не может не согласиться с результатом.

– Лена, вы же сами сказали – официальные методы не работают.

– Сказала. Но не думала, что вы пойдете так далеко.

– А как далеко, по-вашему, можно зайти, защищая слабых?

– Не знаю. Это сложный вопрос.

– Сложный. Но решать его приходится каждый день.

Елена помолчала, потом спросила:

– А что, если бы это была не Морозова, а незнакомая женщина? Поступили бы так же?

Воронцов честно ответил:

– Не знаю. Может, и нет.

– Значит, все-таки дело во мне?

– Отчасти. Вы попросили помочь.

– Я попросила помочь, а не избить человека.

– Лена, я его не избил. Просто продемонстрировал последствия семейного насилия.

– Это софистика.

– Это реальность. В нашем мире иногда приходится говорить с людьми на их языке.

Елена замолчала. Воронцов чувствовал, как их отношения висят на волоске.

– Лена, можно увидеться? Поговорить спокойно?

– Не сегодня. Мне нужно подумать.

– О чем?

– О том, готова ли я встречаться с человеком, который решает проблемы кулаками.

Воронцов почувствовал укол в груди:

– А вы готовы встречаться с человеком, который равнодушно смотрит на чужие страдания?

– Это низко, Саша.

– Но честно. Выбирайте – идеалистические принципы или реальную помощь людям.

– А если я скажу, что хочу и то, и другое?

– Скажете – будете жить в мире иллюзий.

Елена положила трубку. Воронцов долго смотрел на телефон, потом налил себе водки. Первую за сегодня.

Результат был достигнут – Морозов больше не тронет жену. Но цена оказалась выше ожидаемой. Не только риск для карьеры, но и разлад с женщиной, которая начинала ему нравиться.

Двойные стандарты, как говорила Елена. Врач хочет помочь пациентке, но не готова принять методы этой помощи. Хочет результата, но без нарушения принципов.

А может, она права? Может, он действительно переступил черту, за которой полицейский превращается в самосуда?

Воронцов допил водку, лег на диван. Завтра будет видно – подаст ли Морозов жалобу или прислушается к совету. А пока можно только ждать и надеяться, что риск оправдается.

В конце концов, главное – защитить слабого от сильного. А методы… методы вторичны.

Хотя Елена с этим явно не согласна.

Глава 5: "Компромиссы"

Прошло три недели с момента "профилактической беседы" с Морозовым. Анна Владимировна больше не появлялась в отделении, соседка Кравец не жаловалась на шум из квартиры. По всем признакам, метод сработал.

Воронцов сидел в своем кабинете, просматривая сводки происшествий за сутки. Обычный набор: квартирная кража, драка в баре, угон автомобиля. Рутина, которая составляла девяносто процентов работы майора. Но именно в этой рутине и скрывалась настоящая жизнь города с ее болями и проблемами.

В дверь постучали. Вошел Григорьев с папкой документов.

– Александр Сергеевич, статистика по семейному насилию за месяц готова.

– Садись, докладывай.

Григорьев открыл папку, достал листы с цифрами:

– Заявлений поступило тридцать одно. Отозвано двадцать семь. До суда дошло четыре дела. Реальные сроки получили двое, остальные – условные.

– А дело Морозовой в статистику включил?

– Включил. Официально заявление было отозвано.

Воронцов кивнул. Цифры говорили сами за себя – система не работала. Тридцать одна семейная трагедия, а результат практически нулевой.

– Игорь, а как ты думаешь, что эффективнее – четыре условных срока или одна "профилактическая беседа"?

Григорьев поморщился:

– Александр Сергеевич, мы же обсуждали это. Методы должны быть законными.

– Методы должны быть действенными. А закон… – Воронцов затушил сигарету. – Закон часто мешает защищать слабых.

– Но если каждый полицейский начнет решать, где закон мешает, а где помогает, то что останется от правового государства?

Вопрос был справедливый, и майор это понимал. С одной стороны – профессиональный долг соблюдать закон. С другой – реальная необходимость защищать людей.

– Правовое государство, Игорь, это красивые слова. А реальность – Морозова больше не бьют жену. Результат налицо.

– А если он пожалуется?

– Не пожалуется. Уже три недели прошло.

Воронцов встал, подошел к окну. На улице шел мелкий осенний дождь, прохожие торопились под зонтами.

– Знаешь, что самое сложное в нашей работе? Не преступников ловить, не дела расследовать. Самое сложное – жить с тем, что ты делаешь. Каждый день принимать решения, за которые потом отвечать перед совестью.

Григорьев слушал молча. За полгода службы он многое понял про работу полиции, но до конца осознать все моральные сложности еще не мог.

– А если бы Морозов убил жену? – продолжал Воронцов. – Кто бы отвечал? Мы, которые знали о проблеме и ничего не сделали. Или закон, который нас связывает по рукам и ногам?

Зазвонил телефон. Воронцов снял трубку:

– Воронцов слушаю.

– Саша? Это Лена. Можешь сейчас говорить?

– Можешь. Что случилось?

– Ничего не случилось. Просто хотела услышать твой голос.

Майор глянул на Григорьева, кивнул в сторону двери. Молодой лейтенант понял намек и вышел из кабинета.

– Как дела на работе? – спросил Воронцов.

– Нормально. Обычный день – переломы, ушибы, порезы. А у тебя?

– То же самое. Кражи, драки, мелкие мошенничества. Елена, а как дела у той пациентки? Морозовой?

Пауза. Елена колебалась с ответом.

– Больше не появлялась. Надеюсь, это хорошо.

– Это хорошо. Значит, проблема решена.

– Саша, а можно встретиться сегодня вечером? Поговорить нужно.

В голосе послышались серьезные нотки. Воронцов понял – разговор будет непростым.

– Конечно. В том же кафе?

– Лучше у меня дома. Приходи часов в восемь.

– Хорошо. До встречи.

Воронцов положил трубку, задумался. За три недели они виделись несколько раз – ходили в театр, ужинали в ресторанах, просто гуляли по городу. Отношения развивались хорошо, но тема с Морозовой висела между ними незакрытым вопросом.

Вернулся Григорьев:

– Александр Сергеевич, звонили из прокуратуры. Дело Соколова направляют в суд.

– Какого Соколова?

– Который жену ножом порезал. Помните, месяц назад было?

– Помню. И что с ним будет?

– Адвокат просит условный срок. Говорит, раскаялся, на учет к наркологу встал.

Воронцов усмехнулся:

– Условный срок за покушение на убийство. А через полгода он ее добьет, и адвокат скажет – "рецидив, не предвиделось".

– Но по закону…

– По закону, Игорь, у нас половина убийц на свободе ходят. Условные сроки, отсрочки исполнения приговора, амнистии. А жертвы что, воскреснут?

Майор сел за стол, открыл очередное дело. Кража из дачного домика – украли инструменты на пять тысяч рублей. Еще одно "висячее" дело, которое никогда не раскроют.

– Игорь, а ты помнишь, зачем в полицию пошел?

– Помню. Хотел справедливость восстанавливать, людям помогать.

– И как, помогаешь?

Григорьев помолчал:

– Стараюсь. Но получается не всегда.

– Вот именно. Система устроена так, что мы больше бумаги переводим, чем реально помогаем. Раньше участковый знал каждого жителя в лицо, мог профилактическую работу вести. А сейчас? Сейчас мы только после факта работаем.

В кабинет вошла секретарша:

– Александр Сергеевич, к вам посетительница. Женщина, говорит, по личному вопросу.

– Какая женщина?

– Представилась Кравец. Соседка какая-то.

Воронцов нахмурился. Кравец – соседка Морозовых. Зачем она пришла?

– Пускай проходит.

Людмила Кравец вошла в кабинет, села на стул. Выглядела взволнованной.

– Майор, я к вам по поводу Морозовых.

– Что с ними? Опять дерутся?

– Нет, наоборот. Тишина у них теперь. Витька как шелковый стал.

Воронцов почувствовал облегчение:

– Это хорошо. А вы зачем пришли?

– Да хотела поблагодарить. Не знаю, что вы с ним сделали, но помогло. Анька теперь как на свободу вышла – улыбается, в магазин одна ходит. Витька за ней, как за хрустальной ухаживает.

– Мы ничего особенного не делали. Просто побеседовали.

Кравец хитро улыбнулась:

– Побеседовали, говорите? Ну да, беседа у вас результативная получилась. Витька теперь даже голос на Аньку не повышает.

После ухода свидетельницы Воронцов почувствовал удовлетворение. Метод сработал, семья спасена, женщина больше не страдает. Разве это не главное?

– Видишь, Игорь? Результат налицо. Одна семья больше не разрушена.

– Да, результат хороший. Но…

– Но что?

– А если бы не сработало? Если бы он еще сильнее ее бить начал, от злости?

Воронцов задумался. Вопрос был резонный. Любое действие несет риски, и "профилактическая беседа" – не исключение.

– Тогда бы пришлось принимать более радикальные меры.

– Какие именно?

– Не знаю. Ситуация показала бы.

Григорьев покачал головой:

– Александр Сергеевич, вы понимаете, к чему это ведет? Сегодня вы одного семейного тирана "воспитали", завтра другого. А послезавтра кто-то из коллег решит, что вора тоже можно "перевоспитать". И где граница?

– Граница там, где здравый смысл. Игорь, я не призываю всех подряд бить. Но иногда другого языка некоторые люди не понимают.

Разговор прервал звонок телефона. Дежурный сообщал о новом происшествии – ограбление ювелирного магазина. Майор вздохнул, надел куртку.

– Поехали, Игорь. Дело есть.

Вечером Воронцов стоял перед дверью квартиры Елены. Купил по дороге цветы – не розы, а скромный букет хризантем. Позвонил в дверь.

Елена встретила его в домашней одежде – джинсы и мягкий свитер. Выглядела красиво, но немного напряженно.

– Проходи, Саша. Чай будешь?

– Буду.

Квартира оказалась небольшой, но уютной. Много книг, живые цветы, семейные фотографии на стенах. Воронцов разглядывал интерьер, пока Елена готовила чай.

– Красиво у тебя. Чувствуется женская рука.

– Спасибо. Сам обставляла, не торопясь.

Они сели за стол, и Елена сразу перешла к делу:

– Саша, нам нужно поговорить. Серьезно.

– Слушаю.

– О нас. О наших отношениях. О том, что между нами происходит.

Воронцов понял – разговор будет трудным.

– Говори.

Елена помедлила, подбирая слова:

– Мне нравится с тобой общаться. Ты умный, интересный мужчина. Но есть вещи, которые меня пугают.

– Какие?

– Твое отношение к закону. К тому, что можно, а что нельзя.

– Лена, мы же это обсуждали…

– Обсуждали. Но я не могу перестать об этом думать. Ты избил человека. Может, он того заслуживал, может, результат хороший, но факт остается фактом.

Воронцов отпил чай, закурил:

– И что ты предлагаешь?

– Не знаю. Я врач, я даю клятву не причинять вреда. А ты… ты причиняешь вред, считая это необходимым.

– Лена, я же не садист. Я не получаю удовольствие от насилия. Но иногда это единственный способ защитить слабого.

– А если ошибешься? Если окажется, что человек невиновен?

– Тогда буду нести ответственность.

Елена встала, подошла к окну:

– Саша, понимаешь, в чем проблема? Ты привык решать все сам. Определять, кто виноват, кто прав, кто заслуживает наказания. Но это же не твоя функция.

– Моя функция – защищать граждан. А если закон этому мешает?

– То его нужно менять, а не нарушать.

Воронцов усмехнулся:

– Менять закон? Лена, ты когда-нибудь видела, как в нашей стране законы меняются? Годами тянется, комиссии, обсуждения. А люди тем временем страдают.

– Но альтернатива – это самосуд. А самосуд хуже плохого закона.

– Почему хуже?

– Потому что каждый начинает решать сам, что справедливо, а что нет. И в итоге получается хаос.

Они помолчали. Воронцов понимал логику Елены, но не мог согласиться с ее выводами.

– Лена, а если бы Морозов убил жену? Ты бы тогда сказала, что я правильно поступил?

– Не знаю. Возможно, да. Но это не меняет сути.

– Суть в том, что семья спасена. Женщина больше не страдает. Разве этого недостаточно?

Елена повернулась к нему:

– Саша, я не могу встречаться с человеком, который решает проблемы кулаками.

– Даже если это помогает людям?

– Даже тогда. Понимаешь, у каждого есть принципы, которые нельзя нарушать. Это мои принципы.

Воронцов затушил сигарету, встал:

– Понимаю. Что ж, каждый имеет право на свои принципы.

– Саша, не уходи. Давай попробуем найти компромисс.

– Какой компромисс? Ты хочешь, чтобы я изменился, стал другим. А я не могу. Я такой, какой есть.

– Я не хочу, чтобы ты изменился. Я хочу, чтобы ты не нарушал закон.

– А я хочу помогать людям. И если для этого приходится нарушать закон – буду нарушать.

Елена села на диван, опустила голову:

– Значит, мы зашли в тупик.

– Похоже на то.

Воронцов подошел к ней, присел рядом:

– Лена, ты хорошая женщина. Умная, красивая, порядочная. Но мы с разных планет. Ты живешь в мире идеалов, а я – в мире компромиссов.

– Может, попробуем сблизить наши миры?

– Не знаю, получится ли. Мне сорок два года, характер уже сформировался. И опыт подсказывает – идеалы хороши в теории, а на практике приходится искать обходные пути.

Елена взяла его за руку:

– Саша, а что если мы просто не будем обсуждать твою работу? Встречаемся, общаемся, а служебные вопросы остаются в стороне.

– Можно попробовать. Но рано или поздно все равно столкнемся с этой проблемой.

– Тогда будем решать по мере поступления.

Воронцов улыбнулся:

– Компромисс, значит?

– Компромисс.

Он наклонился, поцеловал ее. Елена ответила на поцелуй, но в ее глазах он увидел тревогу. Она понимала – проблема не решена, а только отложена.

– Лена, а можно вопрос?

– Какой?

– Ты действительно считаешь, что Морозову нужно было по-другому помочь?

Елена помолчала:

– Честно? Не знаю. Может, твой способ и был единственно правильным. Но мне сложно это принять.

– Почему?

– Потому что если я приму твою логику, то получится, что врач тоже может "лечить" пациентов нестандартными методами. Например, отказать в помощи тому, кто этого не заслуживает.

– А разве врачи так не поступают? Алкоголик приходит с циррозом печени – лечите или отказываете?

– Лечим. Но неохотно.

– Вот видишь. И в этом нет ничего плохого. Каждый профессионал имеет право на субъективную оценку ситуации.

Елена задумалась:

– Может, ты и прав. Но мне все равно страшно.

– Чего ты боишься?

– Того, что ты когда-нибудь ошибешься. Накажешь невиновного или не того, кого нужно.

– Боишься за меня или за мою жертву?

– За вас обоих.

Воронцов встал, подошел к окну. За стеклом мелькали огни ночного города – тысячи людей со своими проблемами, радостями, бедами.

– Лена, в моей работе ошибки неизбежны. Можно ошибиться в расследовании, в оценке доказательств, в выборе тактики. Но если из-за страха ошибиться вообще ничего не делать, то толку не будет.

– Понимаю. Но все-таки…

– Все-таки что?

– Пообещай мне, что будешь осторожнее. Что не будешь рисковать без крайней необходимости.

Воронцов повернулся к ней:

– Обещаю. Буду стараться решать проблемы цивилизованными методами. А к неофициальным прибегать только в крайнем случае.

– Спасибо.

Они снова сели рядом. Елена положила голову ему на плечо.

– Саша, а расскажи о своем разводе. Почему жена не выдержала?

– По тем же причинам, что и ты сейчас переживаешь. Не принимала мою работу, боялась, что я где-то пострадаю или что-то натворю. Хотела, чтобы я перешел на спокойную должность – в кадры или в хозяйственную часть.

– А ты не хотел?

– Не хотел. Мне нравится оперативная работа. Живое дело, контакт с людьми, возможность реально помочь.

– И что в итоге?

– В итоге она подала на развод. Сказала, что не может жить в постоянном стрессе.

Елена помолчала:

– А жалеешь?

– Иногда. Особенно когда приходишь домой, а там пусто и тихо. Но с другой стороны – теперь никому не нужно объяснять, почему задерживаешься на работе или почему в выходные вызывают.

– Одинокому проще?

– В каком-то смысле да. Меньше обязательств, больше свободы. Но и скучнее.

Елена подняла голову, посмотрела ему в глаза:

– Саша, а ты хочешь, чтобы у нас что-то получилось?

– Хочу. А ты?

– Тоже хочу. Но боюсь, что наши разногласия окажутся сильнее симпатии.

– Время покажет. Главное – не торопиться с выводами.

Они просидели вместе до полуночи, говорили о работе, о жизни, о планах на будущее. Постепенно напряжение спало, и они снова почувствовали себя близкими людьми.

Прощаясь, Воронцов сказал:

– Лена, спасибо за честность. Мало кто решается открыто высказать свои сомнения.

– А ты не сердишься?

– Нет. Лучше обо всем говорить прямо, чем потом разочаровываться.

– Увидимся завтра?

– Увидимся.

По дороге домой майор размышлял о разговоре. Елена права – он действительно привык решать все сам, полагаться на собственное понимание справедливости. Но разве это плохо? В мире, где закон часто не работает, кто-то должен брать ответственность на себя.

Компромисс, на который они пошли, – это временное решение. Рано или поздно им придется определиться окончательно. Либо Елена примет его таким, какой он есть, либо их пути разойдутся.

А пока что дело Морозовых закрыто, семья спасена, и это главное. В работе полицейского чистых решений не бывает – есть только выбор между плохим и очень плохим. И если он выбрал правильно, значит, риск оправдался.

Глава 1: "Выходной по плану"

Майор Александр Сергеевич Воронцов проснулся в половине девятого утра без будильника – редкая роскошь для сотрудника уголовного розыска. Суббота, выходной день, никаких дел на службе, никаких срочных вызовов. По крайней мере, так он надеялся.

За окном моросил мелкий октябрьский дождь, серые тучи висели низко над крышами девятиэтажек. Идеальная погода для того, чтобы остаться дома, заварить крепкий кофе и посмотреть футбол. "Спартак" играл с "Зенитом" – матч, который он ждал всю неделю.

Воронцов потянулся, размял затекшую шею и медленно поднялся с дивана. Спать на диване стало привычкой после развода – кровать в спальне напоминала о жене, которой больше не было. Да и какая разница, где спать одному мужику за сорок?

На кухне он включил кофеварку – единственную дорогую вещь в своей спартанской квартире. Кофе был его единственной слабостью, если не считать сигарет и редких вечерних рюмок водки. Пока машина шипела и булькала, майор оценил свои планы на день. Кофе, завтрак, футбол, может быть, генеральная уборка – давно пора было разобрать завалы старых газет и служебных бумаг.

Восемнадцать лет в органах научили Воронцова ценить редкие моменты покоя. В их работе выходные часто оставались только на бумаге – преступники не соблюдают трудовое законодательство, а дела не расследуют себя сами.

Кофе получился крепкий, ароматный. Воронцов сел за кухонный стол, закурил первую за день сигарету и включил телевизор. До матча оставался час – можно было посмотреть новости, узнать, что происходит в городе и стране.

Новости оказались привычно депрессивными: коррупционный скандал в мэрии, авария на кольцевой дороге, рост цен на продукты. Стандартный набор проблем, с которыми обычному оперу не справиться. Воронцов переключил на спортивный канал – там хотя бы обещали что-то позитивное.

Зазвонил домашний телефон. Майор недовольно посмотрел на аппарат – кто может звонить в субботу утром? Служебный мобильный молчал, значит, не рабочий вызов. Наверное, очередной телемаркетер с предложением кредита или страховки.

– Алло, – буркнул он в трубку.

– Александр Сергеевич? Это Валентина Петровна, ваша соседка из пятого подъезда.

Воронцов вспомнил: пожилая женщина, вдова, живет одна с двумя кошками. Иногда встречались в магазине, здоровались. Что ей могло понадобиться от него?

– Слушаю вас, Валентина Петровна.

– Простите, что беспокою в выходной, но тут такое дело… – Голос соседки дрожал от волнения. – Знаю, что вы в полиции работаете. Может, подскажете, что делать?

– Что случилось?

– Я утром за хлебом ходила, мимо детской площадки проходила. Там… там человек лежит. Не двигается. Я думала, пьяный, но подошла поближе… Он мертвый, Александр Сергеевич. Точно мертвый.

Воронцов мысленно попрощался с планами на выходной. Труп во дворе – это не то, что можно игнорировать или переложить на дежурную смену.

– Валентина Петровна, вы вызывали скорую или полицию?

– Не знаю, кого вызывать. Вот и решила сначала вам позвонить. Вы же специалист.

– Хорошо, сейчас приду. А пока никого не трогайте и людей от площадки отгоняйте. Понятно?

– Понятно. Я буду стоять рядом, буду следить.

Воронцов положил трубку и закурил еще одну сигарету. Футбола не будет, генеральной уборки тоже. Вместо этого – осмотр места происшествия, возможно, допросы свидетелей, оформление документов. Обычная рабочая суббота, только без доплаты за переработку.

Он быстро оделся, взял служебное удостоверение и ключи от машины. По дороге набрал номер дежурного по городскому отделу.

– Дежурный слушает.

– Майор Воронцов. У нас труп в моем районе, третий микрорайон, детская площадка возле дома номер четырнадцать. Нужна оперативная группа, эксперт, участковый.

– Принято. Выезжаем через пятнадцать минут.

– Я уже на месте буду. Встретимся там.

Воронцов вышел из подъезда и направился к детской площадке. Дождь усилился, капли барабанили по куртке и стекали за воротник. Октябрь в этом году выдался особенно мерзким – холодно, сыро, серо. Погода под настроение.

Валентина Петровна стояла возле качелей, прикрывая зонтом не себя, а что-то на земле. Увидев майора, она замахала рукой.

– Александр Сергеевич, идите сюда! Он тут лежит, за горкой.

Воронцов подошел ближе и сразу понял – соседка не ошиблась. На мокрой земле между детской горкой и песочницей распластался мужчина лет тридцати пяти. Лицом вниз, руки раскинуты в стороны. На затылке темное пятно – то ли кровь, то ли грязь, в дожде не разберешь.

– Трогали что-нибудь? – спросил майор, приседая рядом с телом.

– Нет, что вы! Только проверила пульс на шее. Никакого пульса.

Воронцов внимательно осмотрел труп, не касаясь его. Мужчина среднего роста, крепкого телосложения, одет в спортивный костюм и кроссовки. На запястье дорогие часы, в кармане куртки виднеется край мобильного телефона. Не похоже на ограбление.

– Валентина Петровна, вы его знаете? Местный?

– Не знаю. Может, и местный, но в лицо не помню. У нас в районе много новых жильцов, всех не упомнишь.

Воронцов встал, достал сигареты. Нужно было ждать оперативную группу, а пока можно было только осматривать и размышлять. Убийство или несчастный случай? По позе тела больше похоже на убийство – люди не падают так аккуратно, споткнувшись или поскользнувшись.

– А когда вы его обнаружили? – продолжил допрос майор.

– Около половины девятого. Я всегда рано встаю, в магазин хожу до наплыва народа. Шла мимо площадки, увидела – лежит человек. Сначала подумала, напился где-то и тут прилег. Но дождь же идет! Кто будет под дождем спать?

– Правильно рассуждаете. А людей посторонних видели? Машины какие-нибудь?

– Нет, никого. Рано еще, все спят. Только дворник Михалыч метлой шуршал в соседнем дворе.

Послышался звук сирен – приехала оперативная группа. Две машины остановились возле площадки, из них вышли знакомые Воронцову люди: эксперт-криминалист Сомов, участковый Петренко, оперуполномоченный Кузнецов.

– Что имеем? – спросил Кузнецов, подходя к трупу.

– Мужчина, возраст около тридцати пяти лет, предположительно убийство. Обнаружен час назад местной жительницей, – кратко доложил Воронцов.

Сомов начал фотографировать место происшествия, Петренко опрашивал Валентину Петровну, Кузнецов осматривал территорию вокруг детской площадки. Слаженная работа профессионалов, отработанная годами практики.

– Саш, а ты что тут делаешь? – спросил Кузнецов. – У тебя же выходной.

– Живу рядом, соседка позвонила. Решил посмотреть, что к чему.

– Понятно. Будешь помогать или домой пойдешь футбол смотреть?

Воронцов затянулся сигаретой, посмотрел на мокрую детскую площадку, на труп, на работающих коллег. Дома его ждал только пустой диван и телевизор. А здесь была работа – настоящая, живая, требующая опыта и профессионализма.

– Останусь. Все равно делать нечего.

– Отлично. Тогда ты берешь опрос жильцов ближайших домов. Может, кто что видел или слышал.

Майор кивнул и направился к первому подъезду. Выходной отменялся официально, но зарплата от этого больше не станет. Впрочем, он давно перестал надеяться на справедливость в финансовых вопросах. В полиции работают не ради денег – их там просто нет.

Первые три квартиры оказались пустыми – жильцы либо спали, либо уехали на дачи. В четвертой открыла дверь молодая женщина с ребенком на руках.

– Полиция, – представился Воронцов, показывая удостоверение. – Можно задать несколько вопросов?

– А что случилось? – Женщина испуганно посмотрела в сторону детской площадки.

– Рутинная проверка. Вы не слышали ночью каких-нибудь шумов, криков, звуков драки?

– Нет, ничего не слышала. Малыш всю ночь плохо спал, я с ним возилась. А что там произошло?

– Разбираемся. Если вспомните что-нибудь, звоните в отделение.

Воронцов оставил женщине свою визитку и пошел к следующей квартире. Стандартный опрос свидетелей – долго, нудно, часто бесполезно. Но иногда именно так всплывают важные детали, которые помогают раскрыть дело.

Во втором подъезде повезло больше. Пенсионер из квартиры на первом этаже рассказал, что около полуночи слышал мужские голоса во дворе.

– Двое, кажется, разговаривали. Громко так, но слов не разбирал. Подумал, молодежь гуляет, и заснул. А сейчас смотрю в окно – полиция приехала. Что, убили кого?

– Разбираемся. А голоса были знакомые?

– Нет, не знаю. У нас тут много народу живет, всех в лицо не знаешь, а по голосам тем более.

– А сколько времени длился разговор?

– Минут пятнадцать, не больше. Потом тишина. Я и забыл про них до утра.

Воронцов записал показания пенсионера и продолжил обход. Картина начинала проясняться: двое мужчин встретились на детской площадке около полуночи, разговаривали, потом один из них остался лежать мертвым. Классическая схема убийства на бытовой почве или в результате конфликта.

К тому времени, когда майор закончил опрос жильцов, эксперт уже осмотрел труп и место происшествия. Кузнецов подошел к Воронцову с блокнотом в руках.

– Что у тебя?

– Один свидетель слышал ночью разговор двух мужчин на площадке. Около полуночи, минут пятнадцать. Потом тишина.

– Отлично. У нас тоже новости. Сомов говорит, что убили тупым предметом, один удар в затылок. Профессионально – знали, куда бить. А на земле нашли след от ботинка, сорок второй размер.

– А документы у покойного есть?

– Есть. Зовут Валерий Сергеевич Морозов, тридцать четыре года, прописан в соседнем районе. В кармане паспорт, водительские права, кредитные карты. Денег тысячи три наличными.

Воронцов нахмурился. Фамилия показалась знакомой, но сразу вспомнить не мог, откуда знает этого Морозова.

– А работал где?

– По документам – индивидуальный предприниматель. Чем торговал, пока неясно.

– Надо пробить по базе, посмотреть, что за человек был. И родственников найти, опознание провести.

– Уже работаем. Петренко связывается с дежурным, будем проверять все контакты.

Майор закурил очередную сигарету и посмотрел на часы. Половина двенадцатого. Матч "Спартака" уже начался, но он об этом даже не думал. Работа затягивала, как омут – погружаешься в детали, версии, улики, и время летит незаметно.

– Кузнецов, а может, ты дальше сам разберешься? У меня все-таки выходной, планы были.

– Конечно, старик. Спасибо за помощь. Если что-то понадобится, позвоню.

Воронцов попрощался с коллегами и пошел домой. Но футбол уже не интересовал, мысли крутились вокруг убийства. Кто такой этот Морозов? Почему фамилия кажется знакомой? И главное – кто его убил и зачем?

Дома майор заварил еще кофе и сел к компьютеру. Выходной или не выходной, а любопытство брало верх. Он вбил в поисковик имя убитого, но ничего интересного не нашел. Обычный мелкий предприниматель, никаких громких скандалов или криминальных связей.

Но фамилия все равно не давала покоя. Где он слышал это имя? Может, в сводках происшествий? Или в оперативных материалах?

Воронцов достал служебную записную книжку и начал листать страницы. Морозов, Морозов… Есть! Полгода назад он принимал заявление от некой Анны Морозовой о побоях со стороны мужа. Дело закрыли за примирением сторон. А мужа звали… Виктор Павлович Морозов.

Неужели тот же человек? Воронцов внимательно перечитал свои записи. Возраст подходящий, район тоже недалеко. Вполне могли быть родственниками – братья, например.

Майор взял мобильный телефон и набрал номер Кузнецова.

– Слушаю.

– Это Воронцов. У меня есть версия по твоему трупу. Морозов этот может быть связан с делом о семейном насилии, которое я полгода назад вел.

– Интересно. Рассказывай подробнее.

– Лучше встретимся. Там есть нюансы, которые по телефону не обсудишь.

– Ладно, приезжай в отделение. Буду ждать.

Воронцов выпил остывший кофе, оделся и снова вышел на улицу. Дождь не прекращался, серое небо висело низко над городом. Настроение соответствовало погоде – мрачное, тяжелое.

В отделении было тихо и пусто – выходной день сказывался на активности преступного мира. Кузнецов сидел в кабинете следователя, изучая материалы осмотра места происшествия.