Выжить в Антарктиде

1. Отплытие

В порту аргентинского города Ушуая было промозгло и шумно. Автобус подрулил к самому пирсу, и молодые актеры «агитбригады» (прозванные так острым на язык Урусовым) посыпались из открывшихся дверей, как горох. Некоторые из них сразу отбежали от автобуса, стремясь немедленно запечатлеть портовую суету и огромный борт корабля, вздымавшийся над крышами ангаров, но наиболее совестливые и ответственные занялись багажом. Старшее поколение, помнившее еще времена тех самых агитбригад и шефских концертов, отошло в сторону, растерянно озираясь.

Елизавета Даниловна Бекасова, заслуженная актриса и ныне режиссер подмосковного театра была как раз из последних. Грузно, приставным шагом, она спустилась по ступеням, и, кутаясь в пальто, встала под облезлой стеной ангара, уставившись в узкий проулок, где блестел на холодном солнце океан.

– Что, Лиза, хорош красавец? – к ней подошел Евгений Евгеньевич Урусов, ведущий актер ее труппы, которому была позволительна небольшая фамильярность в общении. – Пять палуб, длина 130 метров, способен играючи пробить лед толщиной 3 метра, да и внутри небось отель пять звезд.

– Это ты настоящие пять звезд не видал, – скептично высказалась Бекасова, ежась на прохладном ветру. – Вот скажи, что стоило Долгову зафрахтовать круизный лайнер или вообще справлять медовый месяц где-нибудь на Канарах? Нет, экзотики ему захотелось! Да еще ледокол этот кошмарный…

– Ну, что ты, Лиза, Антарктида – это мечта, – Урусов мягко улыбнулся. – Киты, пингвины, айсберги. Небанально. А то, что мы поплывем на экспедиционном ледоколе, очень хорошо: компания будет интеллигентная, культурная, да и поездка окажется куда познавательнее для молодежи, чем если бы они всю дорогу в баре тусили.

На этих словах оба дружно посмотрели в сторону автобуса, где молодежь, о которой шла речь, пыхтя и беззлобно переругиваясь, тащила из багажного отделения многочисленные коробки и чемоданы. При этом во взгляде Бекасовой мелькнуло неудовольствие, выдавшее отношение к тому, как бурно и безудержно молодежь провела сегодняшнюю ночь.

– Им бы только развлекаться да любовь крутить!

– Эх, Лизавета, было б нам годков поменьше, тоже не отказались отметить католическое рождество на Огненной Земле.

– Лучше бы в музей сходили. Да и Рождество уже прошло.

– Народ тут всю неделю гулять будет. Хотя, конечно, танцевать в толпе самбу это не по-нашему. Я в молодости другие развлечения предпочитал. – Пожилой актер прикрыл глаза, вспоминая. – Помню, вырвался я как-то в отпуск на малую родину… Я же тебе это еще не рассказывал, нет? Ну так, как с поезда сошел, первым делом к своему корешу Лешке Панкратову направился. В сумке у меня бутылочка «Столичной» – все, как полагается. Солнце над головой жарит, стрекозы туда-сюда. Думаю, сядем на речке, ноги в прохладную воду, «Столичную» туда же, огурчиком из парничка захрустим. А вокруг – космос!

– Ты, Женя, с байками своими завязывай, не время сейчас про космос, – одёрнула его Бекасова.

– Да что ты суетишься, Лиза! Паша Долгов – человек адекватный, театр любит, а наш театр драмы и комедии особливо. Потому и в поездку пригласил: кому как не нам на его свадьбе гулять? Мы же с тобой его вот таким мальчиком помним, – и Урусов рукой показал рост маленького Павлика, впервые пришедшего в их театр. – Мать его, Маша, царствие ей небесное, талантливая актриса была. Не вышла бы замуж за будущего магната, гремела бы нынче по всей России. А сын в нее генами пошел. Наш он человек! Вот и невесту себе нормальную нашел, которая не о бриллиантах думает, а науку спонсирует. Свадебное путешествие в Антарктиду – ее идея.

– Ох, Женя, как бы нам эта гастроль боком не вышла, – вздохнула Бекасова. – Предчувствие у меня нехорошее.

– Так чего согласилась-то?

– Деньги нужны. У меня кредиты, внуки…

– Кредиты это да, – пробормотал Урусов.

Тем временем, пока старшее поколение спорило и сомневалось, молодые артисты обсуждали свои проблемы.

Вчера, 26 декабря, слегка оглушенные длительным перелетом, они заселились в отель, но долго оставаться в номерах не смогли. Да и как прикажете спокойно спать, когда на экзотических улочках Ушуаи, живущей за счет туристов, вовсю праздновали и шумели? Песни, шествия, танцы прямо на мощеной булыжником мостовой, фейерверки и зажигательная музыка соблазняли миллионом удовольствий. Наплевав на усталость, молодежь с энтузиазмом влилась в местный карнавал и веселилась до утра. Позже это обернулось заспанными физиономиями, отсутствием «искры в глазах» (на что особо пеняла Бекасова) и сильной головной болью у тех, кто не рассчитал силы, употребляя аргентинское вино. А кое-кто еще умудрился остаться и без денег: воришки на улицах, примыкавших к отелю, где селились беспечные иностранцы, тоже не дремали.

– Да кто ж знал, что у меня вытащат бумажник! – оправдывался красавчик Сергей Давыдов, неизменный исполнитель роли Ромео и Дон Жуана. – Ну, прости, что не о кошельке думал, а о тебе, мой цветочек! Ты была точкой притяжения всех моих желаний!

Анна Егорова, к которой был обращен его пламенный спич, недовольно скинула руку Давыдова со своей талии:

– Что толку мне от твоих точек притяжения, если в такой холод ты даже стаканчик горячего кофе мне купить не в состоянии?

Сергей вздохнул, всем видом демонстрируя сожаление, и вернулся к чемоданам, едва не столкнувшись с красивой стройной девушкой в синей куртке.

– Прости, Викуся, сегодня не мой день, – пробормотал он.

Вика Завадская ничего не ответила, подхватила из груды вишневый чемодан на колесиках, и отошла от толпы, разглядывая будущих попутчиков. Кроме артистов антрепризы счастливый новобрачный Павел Долгов ангажировал еще и группу из цирка. Фокусники, гимнасты, жонглеры и танцовщики должны были оттенить серьезные театральные постановки и развлечь тех гостей, кто привык к менее интеллектуальному досугу. Во время почти недельного плавания туда и обратно циркачам предстояло выступать с разнообразными шоу, превращая кают-компанию в подобие кабаре. Говорили также, что другим рейсом сюда летел целый оркестр, способный на самом высшем уровне исполнять репертуар от сонат Бетховена и джазовых композиций до пресловутой «Мурки».

Анна Егорова, внезапная любовь Давыдова-Дон Жуана, была как раз из цирковых. Гибкая, тонкокостная и подростково-плоская, она, как убедились ребята во время ночного карнавала, умела без устали танцевать, метать ножи в цель (выиграла плюшевого медвежонка в уличном тире) и пить, не пьянея. Она сразу выделила Сергея и так к нему прилипла, что он, кажется, даже не понял, что оказался полностью в ее власти. Вика догадывалась, что они провели вместе ночь, не только шляясь по улицам, но и продолжили банкет в номере. Анна ни на шаг не отходила от красавца Давыдова, командовала им, капризничала, а тот отчего-то покорно все это сносил.

Анна Вике не нравилась. На ее взгляд, было в ней что-то фальшивое, таящееся в самой глубине шальных глаз. К Сергею Вика ее, разумеется, не ревновала, но решительно не понимала резонов партнера по сцене, избравшего в подружки не слишком фигуристую и явно циничную стервочку.

Наконец все вещи были извлечены из недр багажного отсека, и автобус, пофыркивая, направился прочь, а его пассажиры, груженные чемоданами, сумками и фотоаппаратами, дружной толпой зашагали к пирсу. Плыть на ледовый континент им предстояло на экспедиционном судне «Душа океана», ходившим под аргентинским флагом.

– Помочь? – к Вике неслышно подкрался один из цирковых: высокий блондин лет за тридцать, с аристократичной небритостью на лице, облачённый в элегантное двубортное пальто и шляпу. Он шел налегке, если не считать небольшую спортивную сумку, перекинутую через плечо.

– Нет, спасибо, я сама, – она окинула незнакомца беглым взглядом. Кажется, он работал иллюзионистом.

– Ашор Визард к вашим услугам, – подтвердил тот ее догадки и в довершение образа извлёк прямо из воздуха розу. Бумажную. – Это вам, милая девушка. Красота к красоте.

Вика, поколебавшись, розу взяла, чтобы не обижать человека. Но сделала это с такой холодной надменностью, что иллюзионист продолжать знакомство не отважился.

На пирсе было еще более суетно и шумно, чем возле ангаров. Погрузка шла давно, может и не один день. На борт корабля с помощью портовых кранов поднимали контейнеры, огромные тюки и бесчисленные бочки с горючим, упакованные в кластеры по 16 штук каждый – все это поглощали емкие трюмы ледокола.

Возле крутого трапа дежурил матрос в фирменной черной-белой куртке с красным воротником, сочетанием красок неуловимо напоминающей покраску судна – и не понято было, то ли так задумано специально, то ли просто совпало. Он приветствовал прибывших пассажиров по-русски, чем несказанно всех удивил. Увидев замешательства на лицах, матрос развеселился:

– Дамы и господа, прошу любить и жаловать наш многонациональный «Спирит оф оушен»! Капитан тут немец, команда русская, порт приписки Буэнос-Айрес, а повар с Филиппинских островов. Готовит он, кстати, очень вкусно и алкоголь из бара не ворует.

Матрос бегло проверил документы и отправил всех вверх по трапу в объятия службы безопасности. Суровые ребята с проводками в ухе вновь потребовали документы, провели артистов сквозь рамки металлодетекторов, после чего перепоручили заботам помощника капитана, занимавшегося размещением. Помощник – светловолосый парень в такой же черно-белой куртке, но уже с повязанным поверху красным шарфом – раздал ключ-карты от кают согласно списку, и на этом оргмомент наконец-то закончился. Юнга проводил «агитбригаду» на третью палубу, где им и предстояло отныне коротать большую часть пути до острова Кинг-Джордж.

Вика с огорчением узнала, что ей предстоит делить одну комнату с антрепренёром Бекасовой и противной циркачкой Егоровой – хуже наказания и быть не могло! Но спорить и меняться с кем-то она не стала, решив отнестись к жребию философски.

Маленькая каюта, тесная и душная, навела на нее уныние, и она постаралась поскорее оттуда сбежать. Поставив чемодан и прихватив с кровати красочный проспект с программой, которые тут раздавали, кажется, всем, даже обслуживающему персоналу, Вика поднялась обратно на палубу.

Выбрав скамейку под прикрытием надстройки, хоть немного защищавшей от ветра, она уселась и некоторое время оглядывалась. Ледокол нельзя было назвать «роскошным судном», но содержался он в идеальном порядке. Палуба сияла чистотой, надраенные стальные детали блестели, спасательные шлюпки были укрыты аккуратными чехлами.

Мимо изредка пробегали матросы, которые приветствовали гостью и дарили ей восхищенные взгляды. Вика вежливо всем улыбалась. Она знала, что производит на некоторых мужчин неизгладимое впечатление, но, как правило, старалась притушить свое обаяние, чтобы не наживать лишних проблем. Справедливость поговорки «не родись красивой, а родись счастливой» она успела познать в полной мере. Яркая внешность в сочетании с актерской профессией почему-то вводила людей в заблуждение, делая ее доступной в их глазах. Когда они получали отказ, это их бесило. Отвергнутые поклонники начинали преследовать или мелочно мстить, за глаза называли «фригидной», а обожавшие посплетничать коллеги женского пола, не иначе из зависти, награждали эпитетами и похлеще. Вика давно к этому привыкла и почти перестала переживать. Красота оставалась для нее рабочим инструментом, но порой ей очень хотелось обменять ее на простое человеческое тепло и участие.

Устав разглядывать ничем не примечательную палубу, Вика вспомнила о рекламном проспекте и открыла его.

«Антарктида – континент крайностей», – прочла она. И далее:

«Что такое Антарктида? Это первозданные природные ландшафты и уникальный животный мир. Это причудливые, отливающие синевой айсберги, сверкающие на солнце миллиардами алмазных искр. Это птичьи базары и колонии любопытных пингвинов, водопады и ледники, незамерзающие вулканические озера, горы и расщелины.

Если вы любите активный отдых, прогулки на аэросанях и лыжах, полеты на воздушном шаре, дайвинг и каякинг – это путешествие станет для вас незабываемым. Мы подарим вам яркие впечатления вдали от раздражающих телефонных звонков. Вы сможете сфотографироваться на фоне плавучих льдин, погрузиться с аквалангом на дно талых озер, пролететь над белым безмолвием и, конечно же, отправиться на вездеходах вглубь ледника в поисках приключений…»

«Как жаль, что это не для меня», – вздохнула Вика. Павел Долгов, ангажируя их труппу, взял на себя все организационные расходы, перелет, питание и проживание. Но никаких лыжных прогулок и полетов на воздушном шаре для артистов, разумеется, не предусматривалось. Эксклюзивный тур предназначался новобрачным и их гостям. Правда, сфотографироваться на фоне айсбергов и пингвинов никто не мешал. Высадка на берег для «агитбригады» предполагалась только одна – на острове Кинг-Джордж вблизи Антарктического полуострова, где их селили на несколько суток в отеле «Белый берег», пока Долгов и прочие счастливчики вылетали в долину Драконьего Зуба..

Шум и автомобильные клаксоны со стороны причала отвлекли Викторию, и она поднялась, приблизившись к борту. С высоты палубы Завадская углядела караван дорогих машин, подруливших к самому трапу. Из них выходили, жизнерадостно перекликаясь, Павел Долгов с невестой и их гости. Вокруг стайкой вились фотографы – то ли папарацци, то ли специально нанятые запечатлеть эпохальную поездку профессионалы глянцевых изданий (судя по равнодушным взглядам телохранителей, все же именно последние).

Павел Долгов держался просто для человека, обладающего неслыханным состоянием. Совсем недавно, после смерти отца, он унаследовал семейный бизнес и подошел к делу приумножения капитала настолько серьезно, что не только не развалил дело, но даже обошел главного конкурента. Газеты окрестили его «молодой и кровожадной акулой 21 века». А полгода назад новостные источники буквально захлебнулись новой сенсацией: один из самых завидных женихов России сделал предложение дочери французского Нобелевского лауреата, тоже ученой даме – Патрисии Ласаль, физику, автору многочисленных научных работ, да к тому же еще и писаной красавице. Все предвкушали грандиозное зрелище в стиле бракосочетания принцессы Дианы. Но молодожены не стали устраивать пышную свадьбу с лимузинами и певцами мировой величины, а опять соригинальничали, отправившись с немногими столь же безбашенными гостями в Антарктиду. Поскольку торжество приходилось на канун Нового года, первое января им всем было суждено встретить на шестом континенте, что добавляло истории пикантности.

– Ну, вот и прибыли наши главные герои.

Виктория обернулась на задумчивый голос.

Незнакомец, которому на вид можно было дать не более тридцати, успел неслышно подойти и стоял всего в метре, положив руку на поручень. Он был широкоплеч, строен и обладал привлекательным лицом, которое совсем не портил длинный нос с горбинкой. Его непокрытые темные кудри трепал океанский ветер. Когда же он повернулся, и на Вику взглянули смешливые глаза темно-карего завораживающего оттенка, она почувствовала, как ее сердце пропустило удар.

Эта недвусмысленная реакция настолько ее поразила, что Виктория озадаченно свела брови к переносице, что со стороны могло показаться гримасой недовольства. Но мужчина не растерялся и не испугался.

– Привет! – произнес он. – Я Юра. А вы?

– Я пассажир этого корабля, – ответила Вика слегка настороженно.

– Надо же, какое приятное совпадение! Я тоже. – Смотрел Юра серьезно, но на дне его зрачков по-прежнему таилась улыбка.

– Я не видела вас ни в самолете, ни в отеле…

Вика никак не могла понять, к какого рода пассажирам следует отнести этого человека. Он совершенно точно не принадлежал к экипажу. Ярко-красная куртка была добротной и теплой, но вряд ли пошита в салоне Дольче-энд-Габбана, так что к гостям олигарха его тоже сложно было причислить. Журналист? Отбившийся от цирковых концертмейстер? Музыкант?

– Вывод прост: мы с вами летели разными рейсами. Я торчу на этом корабле уже пятые сутки.

– Зачем?

– Слежу, чтобы на борт доставили все необходимое оборудование и приборы.

– Ах, вы ученый! – Виктория вспомнила, что плыть им предстоит не на яхте, как изначально им обещали, а на настоящем научном судне.

– Простите, давайте я представлюсь заново и более толково. Юрий Громов, гляциолог или по-простому – исследователь льда. Но сейчас зона моей ответственности не ледниковый покров, а помощь в организации этого безумного круиза.

– Отчего же безумного?

– Потому что я впервые вижу столько неподготовленных людей, польстившихся на экзотическую затею. Это я о нашем новобрачном.

– Я слышала, Павел Долгов и его невеста люди спортивные и любят экстрим.

– Что ж, надеюсь все пройдет гладко. Ведь мне придется следить, чтобы они вернулись домой живыми и здоровыми.

– Значит, Долгов вас тоже нанял. А я сначала подумала, что вы сами по себе и отправляетесь на зимовку.

– Увы, не в этот раз. Но будет ли мне позволено узнать и ваше имя, прекрасная пассажирка этого корабля? – в голосе гляциолога ей послышалась легкая насмешка, и Вика снова нахмурилась.

– Виктория Завадская.

– Польщен знакомством. Вы актриса, которая будет играть Джульетту?

– Да. Вы знакомы с нашим репертуаром?

– Видел мельком развлекательную программу. Новобрачные скучать не настроены. Ими запланированы и научный лекторий, и кино, и цирк, и театр. Но лично я буду рад именно театральным постановкам.

– Вы театрал?

– Нет, но уважаю это искусство, хотя времени им наслаждаться вечно не хватает. Вам не холодно? – обеспокоился вдруг Громов, заметив, как нервно ежится его собеседница.

Но Вику беспокоил не холодный ветер, а близкое присутствие этого человека. Она и сама не могла понять, что с ней такое.

– Нет, это волнение, – ответила она как можно более спокойным тоном. – Путешествие стало для меня неожиданностью, и я до сих пор не могу поверить, что судьба забрасывает меня так далеко.

Громов улыбнулся и указал на забытый проспект в ее руке:

– Привыкаете к новым обстоятельствам?

Вика тоже взглянула на проспект и зачем-то поспешно свернула его в трубочку.

– Пытаюсь представить, что меня ждет. Вы бывали прежде в Антарктиде?

– Это моя третья поездка. И, честно говоря, жаль, что она будет короткой и бессмысленной. Я мечтал туда вернуться, но не в сегодняшнем качестве.

– По-вашему, Антарктидой можно заболеть, как горами?

Лицо Громова стало задумчивым, а из глаз ушли смешинки:

– Притягивает не земля, а ощущения, которые она дарит.

– Понятно. Вам нравится преодолевать трудности.

Громов тряхнул головой и снова улыбнулся:

– Не без этого. Но еще я предпочитаю простую жизнь, без ложных ценностей и дутых кумиров.

Вика невольно задумалась над его словами.

– Какая она, Антарктида? – спросила она и стала напряженно ждать ответа, словно важного откровения. И Громов интуитивно понял это. Почувствовал, что от его слов будет зависеть ее к нему отношение. Сочтут ли его досужим болтуном, не стоящим внимания, или наметится шанс заслужить уважение. Глупенькой пустышкой эта красавица уж точно не была. Скрытной – да, но с ней не стоило держаться снисходительно.

– Наверно, это страна, где все наоборот. Вместо Большой Медведицы в небе там горит Южный Крест, солнце движется против часовой стрелки, а человек ходит вверх тормашками по отношению к жителям Европы. Но пока ее берегут от всевозможного мусора – информационного, политического и человеческого – Антарктида остается еще и чистой страной. Чистой, честной и способной менять людей до неузнаваемости.

Вика задумчиво прикусила нижнюю губу.

Тут к ним, широко и целеустремленно шагая по палубе, приблизился мальчик лет 10–12, один из тех, кто только что прибыл вместе с гостями. Он был одет в серую курточку и темные джинсы, из кармана которых виднелся край трикотажной шапки, которую ему наверняка всучила мама, но он не собирался ее надевать. Еще он носил очки и выглядел очень независимым и сосредоточенным.

– Извините, я услышал русскую речь и не мог не поздороваться с соотечественниками, – произнес он с крайне серьезным выражением лица. – Вы разрешите к вам ненадолго присоединиться?

При этом он так требовательно взглянул сначала на Громова, потом на Вику, что те, не сговариваясь, кивнули. Громов протянул руку:

– Юра.

– Кирилл, – представился подросток, обмениваясь с гляциологом рукопожатием. А потом повернулся к Вике: – А вас я знаю, вы играли Зойку в сериале «Подружки».

Вика вскинула тонкие брови:

– Ты смотрел «Подружек»?

– Не я, моя гувернантка, это же девчачий сериал. Но когда он шел, я всякий раз обедал на кухне, а Людмила Степановна прилипала к экрану. Вы там очень красивая. В жизни тоже, – быстро поправился он.

– Спасибо, Кирилл, – растерянно проговорила Виктория. Этот воспитанный и смышленый ребенок сбивал ее с толку. Ее собственный младший брат вел себя в его годы совершенно не так.

– Рассматриваете рекламку? – мальчик указал на глянцевый проспект и поправил очки, съехавшие на кончик носа. – Я тоже ее видел. Но тут в основном бестолковая информация. Перед поездкой я специально читал об Антарктиде. Кто там живет, что растет. И могу рассказать обо всем гораздо лучше.

– Разве там что-то растет? – поразилась Вика. – Прямо в снегу?

– Почему же в снегу? Сейчас там самый разгар лета, на побережье тепло, в удачные дни температура выше ноля. В центральных областях, конечно, гораздо холоднее, до минус тридцати доходить может, но меня туда не повезут. Мы с мамой и папой остаемся в отеле, будем изучать колонию пингвинов Адели. Кстати, в районе нашего отеля на каменистых скалах растут мхи и лишайники. А грибов в Антарктиде более тысячи видов.

– Ты, гляжу, обстоятельный человек, – заметил Громов. – Ко всему имеешь научный подход.

– Мне это интересно. Вообще-то сам я хочу стать биологом и исследователем непознанного, но папа желает сделать из меня адвоката, как он. Ну, ладно, я пойду. Хочу обойти весь корабль до отплытия.

– Это будет нелегкой задачей, корабль большой. Как тебя вообще одного родители отпустили. Доверяют, наверное? – Вика с трудом сдерживала удивлённую улыбку.

– Доверяют, – подтвердил Кирилл, – я же не какой-то там младенец. Да им сейчас не до меня. Мама побежала в салон красоты, а папа с кем-то ругается по телефону, отдает последние распоряжения.

Кирилл удалился, а Вика вопросительно повернулась к Громову:

– На борту ледокола есть салон красоты?!

Тот подтвердил:

– Это не совсем обычный ледокол. Он возит не только научные экспедиции, но и туристов. В наш век считается, что наука обязана быть рентабельной. Так что на второй палубе оборудованы парикмахерская, фитнес зал, бар и даже бассейн с подогревом. Все бесплатно, потому что уже оплачено Долговым.

– В поездке будет много детей?

– Не очень, но Кирилл не одинок. К слову, хороший паренек.

Виктория скосила глаза на его правую руку, опять лежащую на поручне: обручального кольца у Громова не было, и это ей понравилось. Тут гляциолога кто-то окликнул, и Юрий, извинившись, ушел. Вике стало грустно. Плотнее завернувшись в шарф и натянув шапочку пониже, она пошла вдоль борта, пытаясь успокоить расшалившиеся мысли.

Спустя некоторое время «Душа океана» отдал швартовы и стал неторопливо отдаляться от причала. Гула корабельного мотора на высоте пассажирской палубы второго класса практически не ощущалось. Сначала судно шло малым ходом к выходу из залива. Медленно плыли назад низкие двухэтажные дома, ангары, доки, краны. Отдалялись и заволакивались дымкой горы Огненной Земли. Встречные суда напутствовали собрата протяжными гудками. «Душа океана» отвечал, и над водой плыла почти непрерывная песнь, исполняемая низкими корабельными голосами.

Вика дошла до носа, поднялась по трапу на верхнюю палубу и оказалась на обзорной площадке, где уже толпился возбужденный народ. Данная часть корабля отводилась преимущественно для гостей Павла Долгова, но прямого запрета на посещение этих мест не было, в конце концов, они уважаемые артисты, а не слуги, и Вика прошла чуть дальше, стараясь держаться вне поля зрения высоких вельмож.

Впрочем, на нее мало кто обращал внимание. Звучала иностранная речь, то и дело слышались щелчки фотоаппаратов. Но особо выделялась шумная группа наших туристов, среди которых Вика опознала очень известного актера Сергея Абызова и не менее известного продюсера Игоря Симорского. Возможно, ей следовало подойти к ним и свести знакомство, совместная поездка как нельзя лучше способствует укреплению полезных связей. Однако она незаметной тенью скользнула мимо, встала у борта и перегнулась вниз.

Мощный форштевень неспешно резал темно-синюю волну, отваливая под острым углом белопенные пласты. Девушка подумала, что это и впрямь похоже на работу плуга, и выражение «бороздить океан» взялось не с потолка.

Ветер крепчал, ход нарастал, и скоро залив, заполненный яхтами, рыбацкими посудинами и круизными лайнерами остался позади. Непередаваемое чувство радостной свободы охватило Викторию. Вот теперь можно было точно сказать: ее неожиданное и удивительное приключение началось по-настоящему.

2. Ужин и новые встречи

Перед ужином Вика зашла к себе, чтобы умыться и оставить верхнюю одежду, поскольку добраться в столовую можно было и по внутренним коридорам.

Каюта была пуста, соседки уже ушли ужинать. Сигнал следовать в столовую застал Завадскую на обзорной площадке; она долго плутала по палубам, и, когда вспомнила, куда заселилась, прошло минут пять, не меньше.

Снимая куртку, Вика увидела, что бумажная роза, которую ей вручил иллюзионист по дороге и которую она небрежно бросила на койку, превратилась в настоящую.

Девушка удивилась, оглянулась на плотно закрытую дверь и осторожно взяла в руки цветок. Шипы на стебле были аккуратно срезаны. «Интересное продолжение фокуса, – подумала она, вдыхая аромат. – И зачем Ашор заходил в каюту?»

Как бы там ни было, этот жест ее тронул. Вика положила розу обратно на покрывало и, мимоходом кинув взгляд в зеркало, крепившееся на двери, вышла в коридор.

На ледоколе было две столовые, круглосуточный бар и ресторан. Ресторан с роскошной картой вин, конечно, отводился для пассажиров первого класса. Там была небольшая сцена, играла живая музыка, а блюда подавались по выбору из меню. Столовую посещали ученые и артисты, атмосфера в ней царила демократичная. Экипаж и обслуга питались отдельно. Бар же располагался рядом с обзорной площадкой на самом верху.

Столовая для пассажиров второго класса была хороша, прежде всего, огромными панорамными окнами. Повсюду стояли круглые столы, накрытые белыми скатертями, на 8 персон каждый, а по углам возвышались пальмы в горшке. Актеры из труппы Бекасовой заняли столики наособицу, держась вместе.

Вика выбрала стул рядом со своими соседками по каюте, хотя, наверное, это было не обязательно. Все рассаживались, как хотели. Невольно она поискала глазами иллюзиониста. Тот сидел далеко, в противоположном углу, но поймал взгляд Завадской и улыбнулся, чуть наклонив голову в знак приветствия. Вика тоже мимолетно улыбнулась, но продолжать зрительный контакт не стала. Тем более, что Бекасова, постучав вилкой по бокалу, потребовала внимания.

– Сразу после ужина, – объявила она, – жду всех в театральном салоне на верхней палубе. Прогоним завтрашнюю пьесу целиком.

Ответом ей были расстроенные лица и тихий ропот. Молодежь предвкушала поход в корабельный кинотеатр, тем паче, что полновесные прогоны обычно проводились не по вечерам, а с утра, на свежую голову.

– Репетиция это святое для каждого актера! – отчеканила Бекасова, пресекая протест. – Многие из вас вводились на роли буквально вчера, и я хочу еще раз посмотреть на ваше взаимодействие. И напоминаю в последний раз: суфлеров у нас нет, поэтому текст должен от зубов отскакивать! Иначе вылетите у меня из театра и из профессии. Всем ясно?

Стулья по соседству с Викой остались незанятыми, мало кто из труппы хотел сидеть за одним столиком с режиссером, обладавшей тяжелым характером. На этот подвиг отважились только партнер Завадской Сережа Давыдов, циркачка Анна Егорова (парочка держалась за руки, полагая, что под столом не видно), да пожилой актер Евгений Урусов.

Пустое пространство слегка нервировало Викторию, сюда мог сесть кто угодно. Поэтому, когда в ресторан вошла шумная мужская компания, среди которых выделялся ее новый знакомый гляциолог Громов, она обрадовалась. Вика не сводила с вошедших глаз, внимательно следя, куда они направятся. Полностью свободных столиков не осталось, так что группе опоздавших так или иначе пришлось бы дробиться. Конечно, Вика могла бы привлечь внимание Юрия, помахать ему рукой, но не сделала этого.

Однако Юрий сам ее заметил и вместе с еще одним человеком направился в ее сторону.

– Простите, здесь свободно? – вежливо осведомился он у Бекасовой, безошибочно распознав в ней главную, и, получив разрешение, занял стул подле Вики.

Его спутник, представившийся Владимиром, уселся рядом. К своему удивлению Вика опознала в нем одного из охранников Долгова – она видела их у трапа. Правда, ракурс тогда был неблагоприятным, но Владимир отличался характерной внешностью: коротко стриженая голова, крупные, все подмечающие глаза, обведенные кругами недосыпа, и уверенные движения мужчины, знающего себе цену. Завадская вряд ли могла ошибиться.

Оторвавшись от созерцания охранника, она переключилась на Громова, но, встретившись с чуть насмешливым взглядом, отвернулась, храня видимое равнодушие.

Юра Громов, впрочем, не стал ее пытать, а обратился к Бекасовой:

– Поверить не могу, счастливый случай свел меня с бесподобной и неподражаемой Елизаветой Даниловной! Позвольте выразить вам мое восхищение.

– Благодарю, – неожиданно кокетливо произнесла Бекасова.

Лед был благополучно сломан, сердце главы актерской труппы покорено, а когда Громов «узнал» Евгения Урусова и даже нашел несколько комплиментарных слов в адрес молодой поросли, за столом установилась непринужденная атмосфера. Вот только сама Вика чувствовала себя странно.

Украдкой она приглядывалась к вновь прибывшим чуть внимательнее, чем требовало простое любопытство, как если бы проникала в суть характера сложного в интерпретации персонажа. Ей показалось, что в поведении Владимира, по большей части молчавшего, присутствует мало объяснимая настороженность. Этот крепыш не был расположен к светским беседам и сейчас, улыбаясь направо и налево, явно себя пересиливал. Он удерживал на в общем-то приятном и пластичном от природы лице несвойственную ему статичную мину и нет-нет да и впивался на секунду взглядом то в одного соседа, то в другого, будто пытался прочесть мысли. Он то и дело прохаживался взглядом и по залу, вбирая детали обстановки, был собран, сжат, как пружина, хотя охраняемого объекта – господина Долгова – в столовой не было и в помине.

Вика решила, что ужин в кругу артистов Владимир воспринимал не отдыхом, а очередным заданием, которое никак нельзя провалить. Возможно, эта привычка была заработана нелегкой жизнью и профессией, однако становиться объектом его интереса, пускай и мимолетного, Вике было неприятно. Она пожалела, что стол круглый и все сидящие за ним отлично друг друга видят.

Хотя, судя по выражению на лице Анны, телохранитель Долгова циркачке как раз весьма приглянулся. Она просто глаз с него не сводила, на что обратил внимание даже вечно благодушный Сережа. Да и как не обратить, если Анна вырвала у него свою руку и всем корпусом отшатнулась от приятеля, словно стесняясь. Сергей Давыдов набычился на соперника, сидевшего напротив, но, натолкнувшись на прищуренный взгляд, стушевался.

Вика тоже нахмурилась, наблюдая за разыгравшейся пантомимой: как бы не случилось скандала.

К счастью, Юрий Громов вел себя безупречно. Он являл разительный контраст со своим «другом детства» (как он успел отрекомендовать Владимира), излучал оптимизм и искреннее участие. Кажется, Громов был из тех, кто легко сходится с людьми и всегда готов дать выговориться собеседнику или удачно пошутить.

Урусов, стяжавший славу великого болтуна, без всякой ревности принял конкурента, и они вдвоем, наперебой, развлекали общество, травя байки из жизни актерской и ученой братии. Неожиданно столик антрепренера стал самым жизнерадостным местом в столовой.

– Молодой человек, вы неправильно избрали себе профессию, – обратилась к Громову режиссер, вытирая слезы после очередного анекдота. – Вам надо было на сцене играть.

– А полярники на зимовке много смеются? – спросила Анна. – Или там совсем не до шуток?

– Чувство юмора скрашивает жизнь, где бы ты ни находился, – ответил Громов. – Главное, воспринимать подшучивания спокойно и не заводиться.

– А женщины в Антарктиду работать ездят? В космосе бывали, а на шестом континенте? – полюбопытствовал Урусов.

– Женщины в Антарктиде зимуют, но редко. Если не считать туристов и временных гостей, то счет примерно такой же, как и в космосе. Впрочем, для Антарктического полуострова надо сделать исключение, там живут семейные люди. У них и дети рождаются.

– Да быть такого не может! – воскликнул недоверчиво Давыдов.

– Аргентинские власти до сих пор претендуют на часть антарктических территорий, – пояснил Громов, – из упрямства или по привычке. Начали они с того, что построили городок в самой северной точке Антарктиды и послали туда беременных женщин с мужьями. Это происходило на станции Эсперанца в последней четверти 20 века, – прибавил он, обернувшись к своему приятелю Владимиру. – Она считается провинцией Огненной Земли.

– Да уж я наслышан, изучил вопрос досконально, – пробормотал тот. – Как понимаю, аргентинцы там до сих пор живут, а не служат.

– Да. У них и магазины есть, и школа, и банк с почтой.

– Бедняжки, – посочувствовала им Анна. – Как они только решились?

– Вопрос престижа, наверное. Что касается наших женщин, – продолжил Громов, – то их за всю историю оставалось на зимовку не более десятка. В основном, жены полярников, которые работали метеорологами, поварами или врачами.

– Я читал, что в девяностые годы на немецкой станции была организована чисто женская зимовка, команда состояла из высококлассных эмансипированных, готовых к любым трудностям специалистов, – опять вступил в разговор Владимир, – но эксперимент провалился. Через полгода немцы были вынуждены отправить туда специалистов-мужчин для приведения объектов инфраструктуры в нормальное состояние.

– Слабый пол не справился с трудностями быта? – усмехнулся Урусов. – Бывает. Ни крышу починить толком, ни гвоздь вбить рафинированные жители Европы небось не умели.

– Да дело даже не в этом. Понимаете, на морозе любая мелкая неисправность превращается в огромную проблему, требующую чисто физической силы, – пояснил Громов. – Например, буксировочный трос невозможно распрямить из бухты, потому что он примерз, и приходится прилагать неимоверные усилия. Семь потов сойдет, пока справишься. И постоянно таскать тяжелые грузы, бочки, мешки. Когда стоит вопрос выживания, про равноправие полов приходится забыть.

Ужин подходил к концу, когда старпом привел на остававшийся незанятым стул припозднившегося пассажира. Им оказался слегка взлохмаченный, высокого роста, но сильно сутулившийся парень лет тридцати пяти, одетый в видавший виды коричневый пиджак и черные мешковатые брюки. Сквозь тяжелые очки в роговой оправе на присутствующих взглянули по-детски беззащитные, добрые глаза.

– Простите, – с нервным смешком заявил вновь прибывший, – я немножко заблудился… Сначала перепутал каюты, потом палубы, потом время.

– А вы точно не перепутали корабль, месьё Паганель? – весело осведомился Урусов. – Если что, мы плывем не в Индию, а в Антарктиду.

– Я? Да нет! – мужчина коротко рассмеялся. – Я потерялся, но не до такой степени.

Виктория Завадская сразу прониклась к новому соседу симпатией. Он и впрямь чем-то неуловимо напоминал Паганеля из романа Жюля Верна «Дети капитана Гранта». Да еще оказался ученым, правда, не географом, а историком.

– Я писатель, исследователь, сейчас работаю над документальной книгой по истории Антарктиды, – сообщил он и представился: – Геннадий Альбертович Белоконев.

Присутствующие тоже назвали себя.

– В какой армии состоите? – полюбопытствовал Урусов – В армии полярников или в армии Павла Долгова?

– Я еду в Антарктиду, чтобы все увидеть своими глазами, проверить или опровергнуть одну гипотезу, – пояснил Белоконев. – Как частное лицо. А еще меня попросили прочесть небольшую лекцию для желающих. Завтра в 15.30. Приходите, кому интересно. Это будет где-то в салоне. Наверху…

– И о чем лекция? – спросила Вика.

– Об открытии Антарктиды, полярных исследованиях и, конечно, будоражащих тайнах шестого континента. Расскажу о том, что меня увлекло и о чем буду писать в книжке.

Официант принес Геннадию Белоконеву его порцию, и тот рассыпался в благодарностях, помогая снять тарелки с подноса.

– Очень интересно, – сказала Вика, – я постараюсь прийти.

– Я тоже, – сказала Анна.

В этот момент вновь появился старший помощник капитана и обратился ко всем присутствующим с просьбой не расходиться, а прослушать объявление. Далее он стал рассказывать о царящих на борту порядках, в то время как двое официантов раздавали пассажирам распечатанные на принтере листы со схемой палуб.

– В каждой каюте есть радио, которое мы просим никогда не выключать, – вещал старпом. – По нему капитан будет предупреждать вас о всех значимых событиях во время плавания. Каждое утро в 8.30 звучит сигнал побудки. После чего дежурный офицер или сам капитан зачитывает мировые и внутрикорабельные новости. Завтрак для вашей группы подается в 9.30. С 11.00 вашему вниманию предлагаются интеллектуальные развлечения: семинары, интерактивные занятия, шахматы и настольный теннис в кают-компании. В 14.30 обед. После обеда выступления ученых в лектории и свободное время. После ужина в 19.30 к вашим услугам кинотеатр и театральный зал. Чтобы вы не запутались, о начале лекций, киносеансов и всего остального вам будет сообщаться по громкой связи. В случае появления на горизонте стада китов капитан также предупредит по радио, чтобы вы смогли сделать красивые снимки. Наш путь до Антарктического полуострова, если не помешает погода, продлится двое с половиной суток. Мы пересечем пролив Дрейка и сделаем остановку на Южных Шетландских островах. Завтра с 11.00 в гардеробной на нижней палубе будут раздаваться теплые вещи: куртки, комбинезоны и сапоги, которые являются подарком от организатора круиза. И последнее. Напоминаю, что прямо сейчас в кинозале вам будет показан фильм об Антарктике, а после него новый голливудский блокбастер. От лица всего экипажа желаю вам приятного путешествия и отличного отдыха!

– Ну, у кого отдых, а у кого репетиция, – громко сказала Бекасова. – Господа артисты, прошу вас заканчивать ужин и идти расходовать калории в салон номер три по правому борту. Мы прогоним «Прекрасную жизнь».

От столиков с артистами послышались недовольные вздохи, но все подчинились.

– Наша прекрасная жизнь еще не началась, а ее уже прогоняют, – пробормотал Давыдов.

– А мне можно присутствовать на репетиции? – поинтересовалась Анна, цепляясь за рукав начавшего подниматься Сергея. За время ужина она уже взяла себя в руки, вернула на лицо прежнее веселье и больше не смотрела в сторону телохранителя, а пыталась замириться с Сергеем.

Последний взглянул на Бекасову с таким видом, будто ожидал грозного отказа. Но у режиссера было отличное настроение, и она милостиво кивнула.

– Можно. Только сидите очень тихо.

– Ань, не лучше ли завтра, на спектакле? – вдруг поморщился Сергей, решивший все-таки немного поерепениться.

– Завтра вечером у нас ночное представление, в семь мы сами будем репетировать, – вздохнула Анна. – Увы, дорогой, график очень странный. Сначала мы работаем изо всех сил на корабле, потом умираем четыре дня от безделья в отеле на берегу.

– Никто нам умереть от безделья не даст, – буркнул Сергей. – Будем репетировать до изнеможения.

– Бедненький, – Анна взяла его под руку, мимолетно погладив по плечу, и они пошли к выходу. – А знаешь, я так хочу посмотреть на долину Драконий Зуб! Может, купим экскурсию на месте? Я знаю, так тоже можно. В отеле есть подобная услуга.

– У меня же денег нет, забыла? Я теперь даже магнитик на холодильник не куплю…

Виктория бы тоже не отказалась встать на место баловней судьбы, которым повезет увидеть много интересного во внутренних областях шестого континента. Хотя циркачка по-прежнему ей не слишком нравилась, сейчас она выражала созвучные ее настроению мысли.

– Надеюсь, вы не собираетесь лететь вместе с гостями Долгова в сухие долины? – тихо спросил у Вики Юрий Громов, когда они выходили из столовой.

Вика подумала, что ее выдало излишне мечтательное и, чего греха таить, тоскливое выражение лица.

– Меня не приглашали, – ответила она прохладно.

– Возможно, и к лучшему. Я бы тоже не полетел, если б мог.

Эта реплика ее зацепила. Ей показалось, что Громов пытается ее утешить. Она резко повернула к нему голову и произнесла:

– Считаете, я им завидую?

– Нет, что вы, – он немного растерялся.

– Поездка не была мною запланирована, поэтому трудно судить, как много я потеряю, не увидев эту достопримечательность. Возможно, и ничего.

Юрий остался в коридоре смотреть ей вслед. Вика шла, независимо распрямив спину и покачивая обтянутыми узкими джинсами бедрами. Ее русые волосы, завивающиеся на концах, игриво раскинулись по плечам.

– Нравится? – спросил его Владимир, по-дружески хлопая по спине. – Понимаю. Но девица с гонором, держись от нее подальше.

– Тебя забыл спросить.

– Хоть и не спросил, а я скажу. Виктория Романовна Завадская, 23 года, совсем недавно из театрального училища, но говорят, подает надежды. Не замужем, детей нет. Отец механик сцены, мать костюмерша, младший брат Олег заканчивает 9 класс. В порочащих связях не замечена, в пьянках-гулянках не уличалась, за что получила прозвище «снежная королева», однако сердца разбивает направо и налево. Актрисы эти все… те еще штучки!

– Перестань.

– Я, старик, из самых лучших побуждений. Я же на них на каждого досье солидное собрал, ты знаешь. Биография у Завадской чистая, но только на первый взгляд. Она мне Миледи из «Трех мушкетеров» напоминает. Красивая, умная и столь же коварная. Если на Стальнова не работает, хотя именно таких он в шпионки и привык определять, то все равно слопает тебя и не подавится.

– По-моему, ты просто параноик, – сказал Громов. – Все они милые нормальные люди. А покушения надо ждать по возвращению из плавания. Тут узкий мирок, ограниченное количество людей. О том, что мы сменили заказанный корабль на этот ледокол, да еще в последнюю минуту, никто не мог догадаться заранее.

– Стальнов поклялся отмстить Долгову за порушенный бизнес, а такие люди слов на ветер не бросают. Мы не в безопасности.

– Но свадьба состоялась, и мы благополучно вышли из Ушуаи. Если нам и следует теперь чего-то опасаться, так только внезапного шторма, которыми славится пролив Дрейка. Расслабься, Вова!

– Расслабляться не время, Юра. И тебе в том числе. Первым делом, как поется в старой песне, самолеты. Так что, если надеешься ее заставить с тебя глаз не сводить, лучше отложи до иных времен.

– Таких, как она, заставить нельзя.

– Тогда тем более остынь, – Володя снова хлопнул его по спине. – Меньше будет сожалений, что она тебя не выберет.

Громов лишь вздохнул.

Репетиция затянулась до позднего вечера. Бекасову постоянно что-то не устраивало. Даже те сцены, что прежде не вызывали нареканий, сегодня ей не нравились.

– Это комедия повышенной легкости, как можно играть столь тяжеловесно? – сердилась она. – Сергей, ты понимаешь, что тебе должно быть все в кайф: жить в кайф, сидеть в кресле в кайф, даже с женой своей любимой ругаться и то в кайф! На самом деле ты беззлобный и безобидный, поэтому прекрати корчить зверские рожи! Понял? Хорошо. Теперь с тобой, моя дорогая, – накинулась она уже на Вику. – Ты вводишься на эту роль, можно сказать, с колес. Но ты же видела записи с основной исполнительницей, так? Почему бы тебе не попробовать делать то же самое, что и она?

– Я боюсь, что, начав слепо копировать, не впишусь в характер, и пойдет фальшь, – возразила Виктория.

– У нас нет времени на эксперименты, рисунок был найден, поэтому иди по схеме! А если где-то что-то не ляжет на твою индивидуальность, я поправлю. Хотя поздно пить боржоми…

Было уже начало двенадцатого, когда режиссер выдохлась и отпустила издерганных актеров по каютам.

– Я не знаю, как вы будете завтра решать проблему, – напутствовала она, – но если никто в зрительном зале не выплачет себе глаза от смеха, пеняйте на себя!

Едва переставляя ноги от усталости, которая была больше эмоциональной, чем физической, Вика брела по узким коридорам и лестницам, боясь заблудиться и свернуть не туда – как это случилось с писателем Белоконевым, к которому уже прочно пристала кличка «Паганель». Ей казалось, что после богатого на впечатления дня все свободные от вахты или выступлений люди должны спать без задних ног, и потому удивилась, когда, спустившись на третью палубу, услышала сквозь приоткрытую дверь мужские голоса.

В кают-компании было накурено, и звучала гитара. Вика моментально узнала голос Юрия Громова. Приятным баритоном он пел шуточную песню из разряда тех, что исполняют на студенческих капустниках:

Ей вдруг смертельно захотелось войти в эту комнату, присоединиться к шумным и наверняка интересным людям. Может, тоже попросить гитару и спеть…

Но Вика прошла мимо.

3. С чего все началось

Володька Грач и Юрка Громов были с детства не разлей вода. Их отцы дружили, вместе ездили на рыбалку и жарили на даче шашлыки (они были соседями по садовому кооперативу и на этой почве сошлись). Их сыновья, хоть и имели существенную для детских лет разницу в возрасте, тоже сдружились. Сначала общались только летом на даче, потом стали захаживать друг к другу и после школы.

Володька был старше на три с лишним года, но живой и сообразительный Юрка пользовался его уважением за то, что всегда был спор на всевозможные проказы и придумки. С ним не было скучно, а это качество Володька ценил в приятелях больше всего. В свою очередь спортивный Грач привил Громову любовь к спорту. Вот так они и жили: ходили в одну спортивную секцию, смотрели одни фильмы, играли в одни игры и читали одни книги. Но с окончанием средней школы пути их круто разошлись.

Первым вылетел из гнезда Володька. Еще в старшем классе заслуживший первый дан каратэ, он избрал военную стезю и надолго пропал из глаз. Юрка по нему скучал, но собственные хлопоты скоро отвлекли его от грусти-печали. Отличник, спортсмен и капитан школьной команды КВН, он бурно и насыщенно прожил три последних школьных года и, благополучно сдав экзамены, поступил на географический факультет столичного университета.

Первые годы вынужденной разлуки друзья худо-бедно поддерживали связь: звонили, переписывались, Юрка даже заглядывал к соседям, чтобы справиться об успехах курсанта, а позже – новоиспеченного лейтенанта Владимира Грача. Но постепенно эти визиты становились все реже, Юра увлекся альпинизмом и стал пропадать в экспедициях. Ну, а Володя служил там, куда Родина пошлет, причем, чаще всего в местах, не подлежащих разглашению. И нет ничего удивительного, что их некогда крепкая дружба выродилась в приятные воспоминания об означенной дружбе.

Однако когда дело заходит о поистине важных вещах, близкие дружественные связи восстанавливаются очень быстро.

Около трех месяцев тому назад в квартире Громова раздался дверной звонок. Открыв, Юра увидел на пороге возмужавшего и заматеревшего Владимира Грача. Надо отметить, что хозяин квартиры не только ни капли не удивился внезапному появлению, но и воспринял это как должное.

– Ничего, что так поздно? – спросил Грач и протянул пакет с продуктами из круглосуточного супермаркета. На часах была половина десятого вечера.

– Заходи, – взяв пакет, Громов гостеприимно раскрыл пошире дверь. – Пельмени варю как раз, будешь?

– Буду. А где твои?

– Нет никого, один живу.

– Что так?

– Мать умерла, на днях полгода было, а женой и детьми не обзавелся.

– Соболезную.

– А ты чего такой неприкаянный? Из дома выставили?

– Нет, специально к тебе ехал. У меня дело на миллион. Поможешь?

– Чем смогу.

Они прошли на маленькую кухню, где в кастрюле на газовой плите булькала кипящая вода. Юра вытащил из морозилки пачку пельменей, а Володя опорожнил пакет, расставив на столе принесенные яства. В центр поставил бутылку водки.

– Употребляешь?

Юра оглянулся, оценил натюрморт:

– Без фанатизма.

– Ну и я без фанатизма. За встречу только.

Громов сходил в комнату за рюмками, потом наложил в глубокие тарелки поспевшие пельмени. Они выпили, закусили, ополовинили колбасную нарезку.

– Давай по второй за твою маму, не чокаясь. Пусть земля ей будет пухом, – предложил Грач. – Галина Анатольевна классная была, а уж какие пирожки пекла! До сих пор помню. Болела?

– Нет, все быстро произошло. Инфаркт. А отец еще пять лет назад в аварию попал.

– Про это слышал, мать писала. Несладко тебе пришлось..

– Ничего, выжил.

Они доели пельмени, помолчали. Между ними не было натянутости, какая случается между двумя абсолютно чужими людьми. Напротив, каждому казалось, что расстались они совсем недавно, потому и говорить особо не о чем.

– Твои-то родичи как? – спросил наконец Громов.

– Нормально. На даче теперь постоянно живут. Квартиру сдают.

– А ты? Женился?

– Недосуг было.

– Или правильной девушки не встретил.

– Или так. Ты тоже, смотрю, холостой.

– Меня дома почти не бывает, какая девушка?

– Здесь я от тебя не сильно отличился.

– Молва шла, ты в спецназе служил.

– Сначала там, потом в военной полиции, но уже полтора года в отставке. Комиссовали меня по ранению. Сейчас я начальник личной охраны одного крутого босса. Вот из-за него к тебе с просьбой о помощи и явился.

– Уже интересно, – Громов облокотился локтями о стол. – Чем я заинтересовал твою крутую шишку?

– Не его лично, а меня. Я верно слышал, что ты два года в Антарктиде провел?

– Правильнее будет – две зимовки.

– Один хрен. Главное, ты все там знаешь.

– Ну… Ладно, не буду придираться к словам. Излагай, к чему ведешь.

– Мой босс – это Павел Долгов, – сказал Грачев и замолчал, полагая, что этим все сказано. Но Громов не уловил скрытого намека, поскольку о Долгове ничего не слышал.

– Долгов – молодой эксцентричный тип, – пустился в объяснения Грач. – В принципе, с ним нормально все. Я работаю на их семью больше года, сразу, как на гражданке оказался. Сначала на подхвате там, считай, был, а потом у них такая петрушка заварилась… Совсем не слыхал, что ли?

Громов помотал головой.

– Ну ты даешь, про это ж все газеты писали. Ладно, если вкратце, его отца застрелили на балконе загородной резиденции. Вместе с женой. По всем признакам сработал профессионал. Как к нему все дела перешли, Паша заменил на ключевых постах отцовских людей своими. Мне он доверял – мы с ним путешествовали вместе. Точней, он путешествовал, а я охранял. Короче, он предложил мне возглавить команду его личных телохранителей, и я согласился. За главного по безопасности у нас отставной полковник Борзин, но он на фирме в основном сидит. Потому что фирма эта у Долговых не простая, а дюже секретная. «Лаборатория перспективных исследований» называется, входит в холдинг «Долгов интерпрайзис». Хотя и частная лавочка, но военные в ней свой интерес имеют, папаша Долгова с оборонкой контракты заключал. Ну, а я, как глава отдела, отвечаю за дом, телохранителей, гостей шмонаю, прислугу проверяю, а в производственные дела не лезу.

– Сработался с Долговым?

– Вполне. Но Павел задумал жениться.

– Сколько ему лет?

– Тридцать один. Он твой ровесник.

– Тогда не вижу проблем, он совершеннолетний. Или дело в будущей жене?

Грач усмехнулся:

– Ее зовут Патрисия Ласаль.

– О! – вот это имя сказало Юрию о многом. – Та самая Ласаль? Основательница фонда «Миссия достойных»?

– Ты ее знаешь? Хорошо.

– Наслышан, хотя лично не доводилось. Ученая дама, красивая, богатая. Твоему Долгову впору позавидовать. Хотя… если проблема в том, что она иностранка, а у Долгова секреты государственной важности…

– Это тоже не айс. Но босс есть босс, и запретить ему встречаться с иностранкой ныне никто права не имеет. Он не военный и не простой работник «почтового ящика». А Патрисия ради любви готова принять российское гражданство, жить в Москве и даже в православии крестилась. Так что свадьба дело решенное. Но по мне, главная проблема в том, что француженка такая же эксцентричная, как и Павел. Ты только прикинь: они впервые встретились на Эвересте, замуж он ее позвал, сплавляясь по Амазонке, ну а свадьбу они решили отметить в Антарктиде.

Громов улыбнулся:

– Круто. Похоже, эти двое нашли друг друга. А чего ты хочешь от меня?

– Как минимум, получить профессиональный совет. Как максимум, просить помочь с организацией круиза.

– Знаешь, у меня времени нет ублажать богачей.

– Ты все же подумай, Юра. Патрисия дама влиятельная, сам говорил. Если ты ей понравишься, она выделит тебе грант на исследования. Тебе же нужен грант для твоей гляциологии?

– Ух, какие ты слова знаешь! – восхитился Громов.

– Я подготовился, – усмехнулся Грач. – Да и вознаграждение само по себе будет неплохим. Ты им услугу окажешь, они тебе. У нас все дела так делаются.

– Есть куча фирм, которые занимаются турами в Антарктиду. Обратись к ним. У них и гиды есть.

– Они не делают индивидуальные туры, а те, кто делает… меня смущают некоторые вещи. В общем, без твоих пояснений никак не разобраться.

– Ладно, но почему этим занимаешься ты, а не какая-нибудь секретарша?

– Я занимаюсь безопасностью. И не согласен со многими предложениями по многим причинам. Но чтобы понять, чего мне впаривают, я должен вникнуть.

– Хочешь произвести впечатление на босса и доказать, что не зря он тебя повысил до начальника отдела?

– Там сложно все, – Грач не обиделся. – Свадьбу, как понимаешь, планировали давно, этим еще мой предшественник занимался. Но после убийства Долгова-старшего его уволили, церемонию бракосочетания, понятно, отложили. Однако невеста больше ждать не хочет, а жених ей слепо потакает. В общем, год траура близится к завершению, и все теперь повесили на меня. А меня эта антарктическая гулянка смущает.

– Подробнее можешь?

– Если подробнее, то надо начать с невесты. Патрисия, в общем-то, девушка хваткая, знает, чего хочет. В Павла вцепилась сразу, обрабатывала его грамотно. Все же на моих глазах происходило. Влюбилась в него, значит, и в атаку пошла. И ни одной ошибки! Вот чес-слово, Юр, снайперша просто, а не девица. Уже через месяц Паша ей предложение сделал. Но тут трагедия случилась, и все застопорилось.

– По-моему, она тебе не нравится, – сделал вывод Громов.

– Дело не в том, нравится или нет. Вообще-то, отношения у меня с Патрисией ровные, даже дружеские с ее стороны. Это она рекомендовала Паше поставить меня начальником, так что я ей карьерным взлетом обязан.

– Я угадываю в твоих интонациях крупное «но».

Грач вздохнул:

– Мне порой мерещится, что свадьба для Патрисии только предлог, и куда больше ее занимают совсем другие вещи.

– Международный шпионаж?

– Нет, я в эти дела не лезу, говорил же. Пусть из-за шпионажа и гостайны у полковника Борзова голова болит. Мое дело обеспечить безопасность на свадебной церемонии и далее по охране доверенных лиц. Раз Борзов свое добро на свадьбу дал, значит, все вопросы они уладили. И Антарктида в качестве свадебного путешествия никого наверху тоже не напрягает. А меня, Юр, в том-то и дело, напрягает именно Антарктида.

– Ладно, Вов, может, не так страшен черт, как его малюют. Чего она хочет?

– Чего она хочет… – повторил Грач уныло. – Обычный набор туристических приманок ни Патрисию, ни Павла не устраивает. Но это и понятно. Все круизы там скучные как на подбор. В основном, фирмы предлагают маршруты из разряда «тупо посмотреть». Пять дней максимум на берегу, шаг влево, шаг вправо только под надзором гида. Дикарем путешественник не имеет права приехать в Антарктиду из-за ее статуса особой территории. Даже если удастся собрать кучу бумажек и разрешений, диктовать маршруты человек все равно не может. Бери лишь то, что дают. Туристический бизнес преимущественно в руках американцев, аргентинцев, чилийцев и австралийцев, а они ни на букву не отступают от закона. Научная экспедиция тоже требует одобрения и согласований на самом верху, и даже фонд «Миссии достойных» ничего сам по себе не решает.

– Правильно. Антарктида это практически один большой заповедник со сложными климатическими условиями, никаких «дикарей» там быть не должно. Даже в Арктику попасть непросто. Сунешься без договоренностей, погранцы мигом обратно завернут. И хорошо, если просто пожурят.

– Вот-вот. Но мои-то жаждут не просто эксклюзива, они желают изобразить из себя настоящих исследователей. У них есть научный проект и деньги, но нет разумного представления, как все это организовать по-нормальному.

– Какой проект?

– Что-то историческое. Идущее под грифом «Сохранение культурного наследия». Пат хочет организовать экспедицию в сухую долину оазиса Драконьего Зуба. Знаешь такую?

– Нет, не был там. Это оазис в глубине Земли Королевы Мод, кажется.

– Да. Там две долины, затерянные внутри невысокой горной цепи. Снега там почти нет, зато бьют горячие источники. Вот туда голубки и намылились. Собираются осмотреть таинственные руины.

– Таинственные что?!

– Руины, – повторил Грач чуть менее уверенно, – развалины старой базы.

– Какой еще базы? Отродясь там не было ничего.

– Вроде бы всплыли какие-то документы, что была база. Но очень давно. И ныне законсервирована.

– Ах, вот в чем дело! – воскликнул Громов. – Кажется, я догадываюсь. Они начитались сомнительных брошюрок про нацистскую базу в Антарктиде и Новую Швабию. Так?

Грач качнул головой:

– Там не брошюрки виноваты. В Фонд Патрисии Ласаль обратился некий Жак Дюмон. Он нашел в архивах документы с точными координатами этой базы. Якобы вблизи пика Драконьего Зуба после войны с фашистами была построена исследовательская станция, но потом ее по какой-то причине забросили и забыли. И нигде, ни в одной энциклопедии про нее нет ни слова. Дюмон жаждет восстановить справедливость.

– Вы его по своим каналам проверяли? Может, авантюрист какой?

– Проверяли. Его и фонд Патрисии проверял, и Борзов. Патрисия Дюмону доверяет и лично жаждет убедиться в наличии загадочной базы.

– Странно все, конечно, но пока никаких проблем не вижу. Разрешения по Антарктиде они рано или поздно добудут. На сколько месяцев рассчитана их поездка?

– Каких месяцев, Юр, пять – максимум шесть дней! Или ты забыл, с чего я начал? Молодожены поедут не одни, а с гостями. У них же свадьба!

– Чего? – Громов был настолько удивлен, что решил, будто ослышался. – С гостями? На Землю Королевы Мод? Шампанское пить?

– Да-да, шампанское, – Владимир поморщился. – А экспедиция в долину будет тайной. По замыслу Патрисии, они заявляются всей компанией на Беллинсгаузен – туда, где церковь. Венчаются, отмечают Новый год, фотографируются с пингвинами. А потом, под шумок молодожены вместе с Дюмоном арендуют самолет – вроде как покататься, и отправляются к Драконьему Зубу. Туда-обратно на двое суток. А гости продолжают веселиться на берегу. Операция «Свадьба» как прикрытие.

– Но что можно успеть за двое суток? Тупо сфотографировать полуразвалившиеся домики, если они там и правда имеются?

– Вроде того. Они еще по горам собираются полазать, берут с собой альпинистское оборудование. Но поскольку оазис Драконьего Зуба далеко от Беллинсгаузена, нам нужен четкий и грамотный маршрут, чтобы уложиться в отведенные сроки и не потеряться. Потому я и обратился к тебе, Юр. Ты воробей стреляный, как тамошний быт устроен, знаешь. Да и среди альпинистов не последний человек. Твое присутствие мне вот так нужно, – и Грач провел ребром ладони по горлу.

– С ума сойти, – сказал Громов. – Это безумие какое-то. Если им нужно в Землю Королевы Мод, логичнее добираться через Кейптаун и Мирный, а не через Беллинсгаузен. С Беллинсгаузена у них сутки на дорогу уйдут.

Володя развел руками:

– Тогда весь мир узнает, что они летят в долину на поиски станции. А это страшный секрет. Отель пять звезд и церковь-то только на Беллинсгаузене! И гостей там запросто можно на гидов бросить.

– Ничего не понимаю. Почему поездку в оазис обязательно надо держать в секрете?

– Жак Дюмон, а вслед за ним и Патрисия убеждены, что существует заговор на уровне государств по поводу этой дурацкой станции. Понятия не имею, что там такого может быть, станция построена ориентировочно в сороковых годах прошлого века, и скорей всего в ней просто отпала нужда. Собственно, для выяснения всех причин Ласаль с Дюмоном туда и нацелились. Они желают, чтобы мир узнал правду, и всяческие спекуляции на эту тему прекратились раз и навсегда. Была станция – не было ее, ну, ты понимаешь…

– Понимаю, это основная идея благотворительного научного фонда Патрисии Ласаль, – кивнул Громов. – У них лозунг «Гласность. Объективность. Справедливость. Будущее». Но Долгов куда смотрит?

– Он смотрит на Патрисию и ест из ее рук. Теперь ты врубаешься наконец, что все это только моя головная боль? Может, я параноик, и другой на моем месте вообще бы не парился. Но меня сильно смущает эта затея.

– Сенсация вполне может оказаться дутой.

– Так-то оно так, но я вынужден учитывать самый негативный сценарий. Если мои подопечные вступят в конфликт с силами, намерено скрывающими правду, им и целая армия не поможет.

– Уволиться не хочешь?

– И бросить Павла в одиночестве на съедение мадмазели? Да я гнидой буду, если оставлю нуждающегося в помощи, потому что жаренным запахло. Коли я сделал глупость и ввязался, надо идти до конца. Всегда есть иной выход, кроме бегства.

Юра Громов задумчиво подцепил ломтик ветчины и отправил в рот. Но вкуса особо и не почувствовал, потому что его голова была занята другим.

– Хорошо, Вов, я с тобой. Не ради гранта по гляциологии, а ради тебя. Сдается мне, ты там увяз в какой-то мерзости.

– Не то слово, Юр. Спасибо! – прочувствованно сказал Грач. – Век не забуду.

– Для начала расскажи, что тебе известно. Ты же справки наводил?

– Наводил, конечно. Я даже всю эту поездку распланировал, но с логистикой у меня не очень выходит. Даты не стыкуются. Вообще, как оказалось, это не первая и не последняя свадьба в Антарктиде, и на причуды гостей и молодоженов там смотрят снисходительно. На острове Ватерлоо или, по-новому теперь – на Кинг-Джордже, есть православная церковь. Она недалеко от нашей станции Беллинсгаузен. Туда многие из России летают жениться. Рядом с церковью построен отель для туристов. Раньше просто палаточный городок был, теперь стоит капитальное здание в три этажа. Есть договоренность с местным аэродромом, с Кинг-Джорджа отельеры туристов пачками отправляют по разным точкам: на Южный полюс, на ледники, на Мак-Мёрдо к американцам. В Землю Королевы Мод в альпинистский лагерь тоже есть маршрут, но дорогой очень, не каждый день летают. В принципе, Патрисия права: затеряться среди туристических групп на Кинг-Джордже можно. Беллинсгаузен и чилийская станция Фрей, которой принадлежит аэропорт, это перевалочная база, откуда полярники и гости разъезжаются по всему континенту. Разве что нужную нам долину в программу посещений никогда не включают. В принципе, в оазис Драконьего Зуба есть маршрут, но в долину по соседству, где британцы обосновались. У них горнолыжный спуск, купание в озёрах и Кровавый водопад на перевале Шаповалова. Сутки-двое в палаточном городке с осмотром пейзажей на вертолете. Но Патрисии в палаточный городок не нужно. А туда, куда нужно, где была основана таинственная станция, путь закрыт.

– В смысле, закрыт?

– Зона особого посещения. Режимная, вроде как. Но ты же понимаешь, что сделать на вертушке крюк не проблема.

– Пилот откажется, – с сомнением произнес Громов.

– Деньги решают все. На худой конец у Патрисии есть летное удостоверение.

– М-да, – Юра подпер кулаком голову. – И, разумеется, то, что в случае проблем, им придется из своего кармана оплачивать спасательную операцию, твоих голубков не смущает.

– Юр, ты мне и нужен, чтобы проблем не было. Надо продумать все нюансы, договориться заранее, закупить оборудование, палатки, провизию. Выйти на нужных людей.

– А неприятности с оглаской?

– Поскольку это свадьба, – Грач выделил голосом последнее слово, – неприятности данного рода начнутся по возвращению. Пока мы в Антарктиде, все будет выглядеть прихотью богатых людей.

– Богатым людям в Антарктиде умеют говорить нет.

– Но ты же наверняка знаешь лазейки или сумеешь найти к нужным ребятам подход.

– Ты слишком многого от меня хочешь.

– Я думаю, что все вполне решаемо. И в качестве исключения, и вообще. Надзорных органов там нет, полиция на дорогах не дежурит, а двое суток, в которые мы обязаны уложиться, это и вовсе не срок. Главное, как я понял, не мусорить в заповеднике, не копать ям и не взрывать ничего. Но Паша с Пат и не собираются. Да и мы с тобой проследим за порядком.

– Ладно, пусть едут в Антарктиду, – сказал Юра, помолчав. – Может быть, карма у них почистится. Обратно уже другими, просветленными людьми вернутся. На какое число назначена свадьба?

– На 24 декабря, в сочельник, – откликнулся Володя. – Они расписываются в мэрии на родине Патрисии, празднуют в небольшом ресторанчике, а на следующий день вылетают в Аргентину. Там в порту Ушуаи их будет ждать яхта.

– Что за яхта?

– Личная яхта Долгова.

Громов скептично поджал губы:

– Надеюсь, не парусник?

– Нет, современная, двухпалубная, может взять на борт десятка два пассажиров. Экипаж проверенный…

– Ее может зажать льдами. Год на год не приходится, но это тоже придется учитывать.

– Свадьба запланирована на конец декабря, в тех широтах разгар лета, какие льды? – не понял Грачев. – И можно переправиться на шлюпках. Я видел фотографии в интернете.

Юра фыркнул и махнул рукой:

– Лето в Антарктике последние годы непредсказуемое. Если на Севере все тает, да и то не везде, в Антарктиде ледовое покрытие стремительно нарастает. Много айсбергов, что опять же нехорошо для мелкой яхты. К тому же в проливе Дрейка, разделяющем Антарктиду и Огненную Землю, в это время случаются десятибалльные шторма. Я рекомендовал бы зафрахтовать нормальный корабль, а лучше ледокол. Ведь сумма для вас не проблема?

– Я этот вопрос продумаю, – Грач взглянул на Громова с благодарностью. – Ну, а как насчет твоего личного участия? Поплывешь со мной? Мне будет спокойнее ощущать рядом твое надежное плечо.

Вот так Юрий Громов, обычный учёный-гляциолог и оказался на борту корабля, увозящего его к холодным берегам.

Впрочем, незадолго до свадебной церемонии вдруг резко встал вопрос о том, чтобы опять все отменить.

Дело в том, что Павлу Долгову стало известно имя заказчика, убившего его родителей. Им оказался прямой конкурент, крупный бизнесмен, банкир и политически влиятельное лицо Борис Стальнов. Он схлестнулся с Долговым-старшим за рынки сбыта не на жизнь, а на смерть. Будучи родом из «лихих девяностых», Стальнов, некогда носивший в известной среде кличку Глыба, а ныне ставший уважаемым человеком, по старой привычке не стал стесняться в выборе средств. Прямых улик на него не было, предполагаемого киллера, стрелявшего в Долговых, нашли мертвым в примыкающей к коттеджному поселку лесополосе, но слухи все-таки просочились.

Разозленный наследник тоже не стал церемониться. Задействовав все мыслимые и немыслимые рычаги (благо от отца к нему перешел изрядный компромат на Стальнова, обнаружившийся в потайном сейфе), он натравил на убийцу Следственный комитет, спровоцировал тотальные проверки в подвластных тому банках, перекупил его партнеров и практически поставил Стальнова на грань разорения за какой-то месяц.

Стальнов в ответ пообещал «утопить его свадьбу в крови».

По всем правилам, публичные торжества и поездки на край света следовало перенести на более поздний срок, когда проблема со Стальновым разрешится. И сам Павел вроде как соглашался – но предсказуемо уперлась невеста.

– Они заперлись в кабинете и ругались битый час на смеси русского и французского, – с мрачным выражением лица сообщил Громову Владимир Грач, когда, по ставшей уже традиции, сидел у него на кухне после рабочего дня. – Только и слышно было, что лето в Антарктиде короткое, что Поль ее не любит, что второй раз переносить свадьбу дурная примета. И вообще, если он отказывается жениться, такой-сякой трус и дурак, то пусть убирается ко всем чертям. Угадай с трех раз, чем все закончилось?

– Павел по-мужски ударил кулаком по столу и послал навязчивую девицу подальше.

– Шутишь? – кисло уточнил Грач.

– Значит, от поездки тебе не отвертеться, – усмехнулся Юра.

– Принято решение как можно скорей покинуть Россию, уехав подальше от происков Стального. Но ради безопасности придется все поменять: время, рестораны, маршруты, корабль…

Последнюю неделю Владимир Грач вертелся как белка в колесе, но только перевел дух, как в щель забора, огораживающего дом Долговых, прямо возле охранной будки под прицелом видеокамер какой-то парень в надвинутом на глаза капюшоне просунул белый конверт. Просунул – и пустился наутек, да так резво, что выскочившие охранники парня не догнали. Грач устроил им разнос, но толку-то?

Конверт со всеми предосторожностями Владимир вскрыл прямо в будке. Он готовился узреть что угодно: от компрометирующих фото до белого порошка с сибирской язвой, потому и принял меры. Однако внутри обнаружилась банальная анонимка, написанная корявыми печатными буквами от руки.

– Послание уж больно дурное, дурней не придумаешь, – сетовал Володя, тряся вечером бумажкой перед носом у Громова. – И Пашку оно лишь раззадорило. «Советую вам отказаться от планов и забыть о Надежде. Или пеняйте на себя». Каково, а?

– Как в кино, – фыркнул Громов. – А что Паша?

– Паша предсказуемо сказал, что психов на свете много. Как и шутников.

– А полковник Борзов?

– Он считает, что посланец перепутал дома в поселке. Кинул конверт не в ту щель. Записка напоминает предупреждения ревнивца.

– Он прав, наверное. Невесту Павла зовут Патрисия, а не Надя.

– Однако на антарктическом полуострове есть станция Эсперанца, принадлежащая Аргентине, – сказал Грач. – Я же карту изучил и почти наизусть выучил. В переводе на русский «эсперанца» означает «надежда». И это совсем рядом с Кинг-Джорджем. Поэтому я уверен, что в письме речь именно о поездке и свадьбе. Там Надежда – тут Надежда. Но меня никто не слушает.

– Не факт, Вова, мы на Эсперанцу даже не заходим, – возразил Громов. – У Павла точно нет никаких шашней с девушками на стороне?

– Абсолютно, – Грач был в этом уверен на сто процентов. – Патрисия ему бы такого не спустила. Но даже если… все знакомства и передвижения Долгова я отслеживаю. Была бы девушка, я бы знал.

– Тогда успокойся, – сказал Громов. – Это точно ошибка.

– А если Глыба Стальнов что-то замышляет?

– И зачем бандиту предупреждать о своих замыслах?

– Да черт его знает! Чтобы мы подергались, наверное.

– Ты сам, главное, не дергайся. Все будет нормально, Вова. Раз даже Борзов ничего не заподозрил, значит, к Стальнову эта анонимка точно никакого отношения не имеет.

– Борзов усиливает команду телохранителей. Послезавтра целую толпу с собой в аэропорт повезу.

– Они не поместятся на ледоколе, – обеспокоился Громов. – Мы выкупили места только на тебя и твоего помощника, Диму Ишевича. А если свободных кают больше нет?

– Нам бы сначала до ледокола добраться, Юра. Ты же сегодня в ночь вылетаешь в Аргентину? Проверь на корабле все: чтобы никаких подозрительных вещей, внезапной смены повара или уборщицы. И другие пассажиры… хотя с ними сложней всего. Но ты хоть взгляни, что за люди.

– Взглянем, – кивнул Громов. – Обязательно.

– Хорошо, что свадьбу будут играть за рубежом, – сердито выдохнул Грач, убирая анонимку во внутренний карман пиджака. – Два дня – и мы во Франции. Может, и правда у Глыбы руки коротки. Тебя в аэропорт сопровождать нужно? На всякий случай. Давай я сам тебя отвезу от греха.

– Не надо. Я уже такси заказал.

Юра понимал, что Грачу и впрямь приходится трудно. Положа руку на сердце должности начальника его друг мало соответствовал: не хватало опыта, да и большую часть работы он стремился выполнить сам, не рассчитывая на подчиненных. Грач учился быстро, но ситуация складывалась больно неприятная. Бросить в сложном положении своего друга Громов уже не мог, хотя и мечтал поскорей от этой докуки освободиться.

Мечтал ровно до тех пор, пока не увидел на палубе красивую печальную девушку, дрожащую на промозглом ветру. Юре сразу же захотелось ее обнять и защитить, не только от ветра, но и от любой опасности. А в том, что путешествие действительно будет непростым, он уже и сам не сомневался. Как говорится, паранойя заразна.

Юра дал себе слово, что приложит все силы, чтобы все закончилось благополучно, пусть даже эта холодная красавица и не взглянет ни разу в его сторону.

Однако именно с той минуты краткосрочная поездка в Антарктиду приобрела для него личный интерес.

4. В проливе Дрейка

Утро началось с громкой веселенькой мелодии. Она без всякого предупреждения ворвалась в мирный сон и от неожиданности напугала. Вика порывисто села в кровати и едва не набила шишку на лбу, забыв про второй ярус.

– Мама дорогая! – сверху послышалось недовольное восклицание Анны Егоровой. – Который час?

– Восемь тридцать, – пробормотала Виктория, прикрывая зевок.

С ночи она едва смогла уснуть от перевозбуждения и непривычного гула, исходящего от переборок. Днем шум почти не ощущался, но стоило лечь в постель, как он сделался навязчивым. И вот, только, казалось, удалось смежить веки, последовала побудка.

– Кто рано встает, тому бог подает, – провозгласила Бекасова и первой направилась в туалетную комнату.

Тем временем музыка закончилась, и капитан ледокола, пожелав пассажирам хорошего дня, приступил к оглашению новостей. Говорил он по-английски.

– В Стамбуле вчера вечером произошел теракт у главной мечети города. Ранено три человека, полиция задержала террориста, выкрикивавшего ваххабитские лозунги. В Японии из-за продолжительных проливных дождей эвакуируют город с населением 60 тысяч человек. За один час в префектуре Айти выпало 120 мм осадков. В Австралии продолжают бушевать пожары…

– Ну вот всегда так, – сказала Анна, спрыгивая с верхней койки, – где-то дожди, а где-то ни капли. Как тебе спалось на новом месте, подруга? Жених не приснился?

– Нормально спалось, – ответила Вика. – И не до женихов мне.

– А сама-то покраснела. Ага, я вижу! Вчера тот гляциолог так на тебя смотрел за ужином, ну так смотрел!

– Выдумываешь тоже! – теперь Вика и в самом деле немного смутилась. – Мало ли кто на меня смотрит.

– Нет, ты ему совершенно точно понравилась. Да и сам он ничего: симпотный и веселый. Его Долгов, между прочим, на должность главного консультанта по науке взял. Что Юрочка Громов скажет, так все и сделают.

– Откуда знаешь?

– Сорока на хвосте принесла. Слушай, Вика, а давай ты ему голову вскружишь?

– Зачем?

– Так элементарно: если он за нас словечко замолвит, то нас тоже в глубь континента на экскурсию возьмут.

– Не хочу. У меня денег нет на экскурсии.

– А гонорар тебе разве не заплатили? Его хватит на оплату поездки и еще на сувениры останется.

– Мне гонорар для другого нужен.

– Да брось! Живем только раз. Чего на деньгах сидеть? Это же такой уникальный шанс все посмотреть, неужели мы его упустим? Ты в курсе, что Долгов с женой полетят на Землю Королевы Мод и будут там жить в комфортабельной палатке и купаться в вулканических озёрах? Только представь, как ты всем потом хвастаться будешь, что не просто пингвинов щупала на берегу, а купалась в водоемах Антарктиды. Тебе сначала не поверят – а ты им фотки под нос! Уверяю, они позеленеют от зависти!

– Мне это не интересно, – Вика едва сдержала насмешливую улыбку, где-то в глубине души восторгаясь подобной непосредственностью. Впрочем, чему удивляться? Ане была младше и спешила жить с упоением настоящего безумца.

– Не верю, как говорил Станиславский. Вика, ну чего тебе стоит глазки гляциологу состроить? – Анна дурашливо сложила на груди ладони. – С твоими данными ты вообще должна на золоте кушать и в бриллиантах ходить.

– Отстань, Ань. Если хочешь, сама гляциолога очаровывай.

– Не, мне с такими умными не по пути.

– Тогда его приятеля. Я заметила, каким взглядом ты телохранителя Долгова пожирала, – Вика вернула Анне ее же шпильку, и с удовольствием наблюдала, как изменилась в лице соседка. – Настоящий полковник, подруга. Не правда ли?

– Мне никто, кроме Сереженьки, не нужен, – отчеканила Егорова и добавила со вздохом: – Хоть он и нищий.

Вика хмыкнула и, взяв зубную пасту, щетку и полотенце, отправилась в туалет, располагавшийся в конце коридора под лестницей.

– …НАСА сообщило, что послать пилотируемый корабль на Марс можно будет уже через семь лет, – продолжал зачитывать новостные сводки капитан. В узком коридоре его голос занимал все пространство, доносясь из скрытых в обшивке динамиков. – К Земле приближается потенциально опасный астероид, скоро его пролет в виде яркого кометного следа смогут увидеть все находящиеся в Южном полушарии, и мы в том числе…

В женском туалете образовалась очередь. Хотя представительниц прекрасного пола было не слишком много, в наличии имелось лишь две кабинки. Вика прислонилась плечом к переборке и стала ждать. Она чувствовала себя слегка разбитой, но предвкушение нового интересного дня постепенно возобладало.

А капитан все вещал, теперь он перешел к внутрикорабельному расписанию и ближайшим планам:

– Сегодня весь день наше судно будет следовать водами пролива Дрейка. Ночью мы благополучно миновали мыс Горн. Метеоусловия по ходу следования приемлемые. Туман над водой скоро разойдется, но днем может немного поболтать. Шторм мы обойдем стороной, и качка будет непродолжительной. Температура воздуха плюс три градуса по Цельсию. Глубина под килем 4700 метров, скорость судна 13 узлов. После обеда ожидаются первые айсберги, о чем команда и пассажиры будут специально предупреждены. Напоминаю, что для участников тура «Антарктида, страна контрастов» с 11.00 на второй палубе будет раздаваться теплая одежда.

Вернувшись в каюту, Вика застала там одну лишь Анну. К ее несказанному изумлению, та сидела у иллюминатора и вертела в руках пистолет. При виде Завадской, она сделала движение, чтобы спрятать смертоносную игрушку за спину, но передумала.

– Настоящий? – поинтересовалась Вика, доставая из чемодана свежую блузку и пряча туда же гигиенический набор.

– Это реквизит. Ты в оружии разбираешься?

– Нет, конечно.

– У меня номер будет, когда я стреляю по мишени специальными пульками с краской.

– А это не опасно?

– Патроны-то холостые. Не бойся, подруга, все одобрено на худсовете. Осталось с капитаном договорится, но это не моя забота. В нашей труппе главный Арсений Сапфиров, он и будет улаживать. А я вот сижу, думаю, почистить бы надо. Оружие любит, когда за ним ухаживают.

– Как только ты его через сканеры в аэропорту пронесла.

– Да как обычно: в пломбированном ящике. Для таможни главное не вещь, а правильно оформленные документы. Пистолет со всем цирковым барахлом лежал, а там особая декларация и правила провоза, – пояснила Анна. – Я его только сейчас вытащила. Пусть при мне побудет. Потом потренируюсь немного, чтобы в грязь лицом не ударить. Давно не стреляла.

Вика покачала головой, забрала волосы в хвост и направилась к двери.

– На завтрак идешь? – спросила она у Егоровой, которая так и седела возле окна.

– Ты иди, а я попозже подойду. Мне еще к Сереже забежать надо.

Вика покинула каюту.

За завтраком в столовой собрались не все.

– Кажется, небольшое волнение вывело из строя часть товарищей, – заметил Урусов, оглядывая пустые стулья. – А где наш Сережа?

– Он не выспался, пропустит завтрак, – пояснила раскрасневшаяся (не иначе от бега по корабельным коридорам) Анна, усаживаясь на свое место. – Не волнуйтесь, ко времени спектакля наш герой будет как огурчик.

– «Душа океана» хороший корабль, – сказал Володя. – Как меня заверили, у него «отличная остойчивость», и любая качка будет ощущаться легче, чем могла бы быть.

Анна метнула в его сторону оживленный взгляд, но промолчала.

– Да разве это качка, – весело произнес Урусов, – так, пустячок.

Тем временем Вика невольно присматривалась к Громову: права Аня или нет? Верно ли он на нее смотрит иначе, чем на других? Уловив ее интерес, Юрий улыбнулся, отчего лицо его приобрело лукавое выражение. Вика не могла не отреагировать, сердце ее забилось чаще.

– Как вам путешествие? – осведомился Громов, чуть наклоняясь.

– Я никогда не плавала на таком огромном корабле, – ответила Вика, – поэтому все кажется необычным. Но если мы попадем в шторм, про который упоминали в новостях, вряд ли мне это понравится.

– Циклон заденет нас самым краем, – уведомил Владимир. – Я беседовал с капитаном, он предпочитает слегка уклониться с курса, но позаботиться о комфорте пассажиров.

– И все же не следует забывать, что мы находимся в широтах, которые назвали «неистовыми пятидесятыми», – вставил Геннадий Белоконев.

– А айсберги нам не будут угрожать? – спросила Анна, косясь на телохранителя. – Не хотелось бы повторить судьбу «Титаника».

Владимир снисходительно улыбнулся:

– Современные локаторы вовремя предупредят об опасности. Не сомневайтесь, в этом отношении все будет в полном порядке.

Невольно за столом продолжили беседу о насущном: об айсбергах, географических открытиях и пирате Френсисе Дрейке, чьи именем был назван пролив, по которому они сейчас плыли. Тон задал Геннадий Белоконев, с удовольствием делившийся познаниями.

– Пролив был обнаружен Дрейком случайно, – рассказывал он. – В 1578 году его пиратская флотилия из трех кораблей совершала обычный разбойничий рейд, позднее названный историками «кругосветным путешествием». В то время, чтобы попасть из Атлантического в Тихий океан, мореходы пользовались узким и трудным для навигации Магеллановым проливом, но Дрейку не повезло, при подходе налетел страшный шторм, корабли разметало, а один, флагманский «Пеликан», отнесло сильно на юг. Команда уже и не знала, что делать, но тут за скалами открылся широкий океанский простор. Им удалось обогнуть мыс Горн, тогда еще безымянный, и прорваться к Тихоокеанскому побережью. После удачного грабежа, корабль Дрейка, груженый под завязку драгоценными камнями, золотом и рабами, вновь проплыл открытым проливом. Опьяненный от счастья Френсис в честь столь богатого улова даже переименовал свой корабль в «Золотую лань». Ну, и не забыл нанести пролив на карту, подарив ему свое имя.

– Я слышал, мыс Горн пользуется недоброй славой, – заметил Урусов. – Даже в наше время.

– О да, – согласился Белоконев, – моряки прозвали его мысом Дьявола. Здесь совершенно безумные ветра и мощное течение. Да и айсберги явление отнюдь не редкое.

– С апреля по ноябрь четверть пролива скованна льдом, – добавил Громов. – У моряков даже есть обычай: те, кто преодолел пролив Дрейка по направлению из Атлантического в Тихий океан, имеет право проколоть ухо и повесить серьгу. Эта серьга приравнивается к медали за стойкость.

Ровно в одиннадцать Виктория, изо всех сил сохраняя равновесие на шаткой палубе и трапе, спустилась на склад за обещанной одеждой. О том, что необходимая экипировка будет выдаваться бесплатно, ее заранее предупреждали и просили сообщить размеры (видимо, организаторы всерьез опасались, что туристы не способны грамотно одеться и не хотели, в случае обморожения, судиться с ними).

Возле нужного входа толпился народ, все явились практически в одно время и создали шумную толкотню. Чтобы не томиться в очереди, Вика решила вернуться попозже, а пока отошла к подветренному борту и стала любоваться угрюмым пейзажем.

Утренний туман, как и предсказывал капитан, разошелся, но море и небо оставались мрачными. Низкие сизые тучи сливались с оживленными волнами. «Душа океана» был кораблем тяжеловесным, массивным, но и его ощутимо покачивало на беспокойном океанском просторе. Горизонт прыгал вверх-вниз. Виктория порадовалась, что не страдает морской болезнью.

На палубе было холодно, и словно со всех сторон разом дул сильный ветер. Вода у бортов кипела и пенилась, а волны были гладкими, длинными, редкими. Издали казалось, что они совсем небольшие, но когда корабль задирал нос и немного валился на бок при встрече с ними, становилось понятно, насколько это впечатление обманчиво.

Элегантного фокусника Вика увидела, когда он громко хлопнул дверью, выбравшись на палубу из теплого корабельного нутра. Он тоже шел на склад, но, увидев девушку, задержался, бросил скептический взгляд в сторону толпы, и свернул к Вике. Непривычный к качке, он цеплялся на ходу руками за все подряд.

Вика, как всякая женщина, чувствовала его чисто мужской интерес, но иллюзионист не будил в ней особых переживаний. Он воспринимался одним из многих, и Виктория легко бы не имела с ним дел, но в условиях ограниченного кораблем пространства это не представлялось возможным.

– Заняли очередь за шубой? – шутливым тоном осведомился Ашор Визард.

– Нет, еще размышляю, какая мне пойдет больше: из норки или сразу соболиную брать.

Фокусник искренне расхохотался:

– Королеве подойдут только соболя. Вот такие, – он щелкнул пальцами, по особенному крутанул кистью, и на его широкой ладони материализовалась крошечная фарфоровая фигурка пятнистого зверька. Против воли Вика изумилась.

– Господи, откуда вы его взяли?

– Ловкость рук и никакого мошенничества. Держите, прекрасная Виктория. Это вам от чистого сердца.

Вике пришлось взять соболя.

– Вы не боитесь остаться без реквизита? Если раздавать всем подряд…

– Вы не все, а исключение из правил, – фокусник поклонился.

– Спасибо. И благодарю за вчерашнюю розу. Было удивительно найти в каюте живой цветок вместо бумажного.

– Магия и обязана всех удивлять. Иначе, зачем она нужна в наш циничный век?

– Я не знаю вашего имени. Как к вам обращаться?

– Я Ашор, – мужчина вновь поклонился.

– Но это имя с афиши: Ашор Визард. А как на самом деле?

– Я Ашор, – повторил иллюзионист. – Пусть это творческий псевдоним, но я с ним сросся.

– Ашор… это что-нибудь означает?

– Конечно, это старинное мужское имя с еврейскими корнями. Переводится как «благословенный». Хотите услышать, в честь кого я стал называться?

Вика кивнула с секундным запозданием.

– В честь «черного рыцаря» из средневековой легенды.

– Черного значит злого?

– Нет, эпитет «Черный» в те времена использовался в отношении человека, намеренно скрывающего свое родовое имя, герб и родину. Иначе говоря, он выступал на ристалищах анонимно. Согласно легенде, Черный рыцарь Ашор жил в 13 веке и был известен как опытный, честный и смелый воин. Один из феодалов призвал Ашора на помощь в войне против своего врага – жестокого и подлого соседа. Рыцарь согласился, но сначала решил проверить, так ли плох сосед, как о нем говорят. Проникнув в замок, Черный рыцарь убедился, что его хозяин действительно заслуживает смерти, и свершил свой приговор. Но это не все. В подземелье замка томилось множество невинных людей, и среди них священник, пытавшийся некогда воззвать к совести феодала. Тот не потерпел нравоучений и бросил его в темницу на долгие годы. Ашор разрубил кандалы старика и вынес его, слабого и беспомощного, на свет божий. Однако уйти из замка со стариком на руках было проблематично. Ашора ранили, а сыновья убитого деспота уже готовились отомстить. И все же ему удалось оседлать коня и увезти пленника из замка. За ними выслали погоню. Когда Ашор понял, что ему не уйти, он отдал коня священнику, чтобы тот продолжил путь, а сам остался ждать смерть у дерева в лесу. Свой последний бой рыцарь предсказуемо проиграл, так как совсем ослабел из-за потери крови. Когда душа его готовилась отлететь, явились ангел и демон и стали спорить, кому она достанется. Пока эти двое боролись за него, Ашор увидел третью фигуру – в плаще с накинутым на голову капюшоном, за которым было невозможно разглядеть лица. Пришелец объявил, что он Великий Аноним, хранитель вселенского баланса. Он – тот, кто не может быть назван, поскольку олицетворяет абсолютный нейтралитет. А здесь он появился потому, что нельзя определить, куда отправится душа Черного рыцаря – в рай или ад – потому что он сделал столько же добра, сколько и зла. Ангел и демон исчезли, а Аноним обратился к Ашору и сказал, что тот свободен, но отныне не принадлежит ни этому миру, ни какому либо другому. Таков был ему приговор. Рыцарю предстояло жить вечно, искать смысл жизни и вершить справедливость таким образом, чтобы и дальше поддерживать мировой баланс света и тьмы. С тех пор Ашор странствует среди людей, вмешивается в события по своему усмотрению, выступая то на стороне одних, то на стороне других. Его действия не меняют ход истории, но поддерживают ее, не позволяя отклониться от магистрального срединного пути.

– Завораживающая легенда, – сказала Вика, вертя в руках фарфоровую фигурку, – но я бы не решилась взять себе подобный псевдоним. Ашор – он же как Вечный жид.

– Нет-нет, – возразил фокусник, – у Ашора есть предназначение. По сути, его наняли на работу. Агасфер же был проклят вечной жизнью, потому странствовал без цели и смысла. Бессмысленность самая утомительная вещь на свете.

Они немного помолчали. Фокусник оглянулся на очередь:

– Кажется, рассосались. Так вы идете за теплыми вещами?

Но Вика заметила приближающегося к ним Юрия Громова и отказалась:

– Вы ступайте, Ашор, а я еще морем полюбуюсь.

Иллюзионист прищурился на гляциолога, кашлянул в кулак и наконец-то оставил ее в покое. Вика отвернулась к забортной воде, напряженно гадая, подойдет к ней Громов или пройдет мимо.

– Как переносите качку? – осведомился Юра, занимая место поодаль.

– Спасибо, не жалуюсь, – откликнулась Вика, сдерживая рвущуюся на простор улыбку, – на воздухе даже проще. Бодрит. Только холодно очень.

– Это да, – Громов не сводил с нее глаз. – Как в анекдоте про полярника, ловившего рыбу на льдине. Помните: «Сейчас бы в ад, погреться!»

– Скажите, Юрий, а вы правда являетесь консультантом Долгова? – спросила Вика.

– Можно и так сказать.

– И он вас во всем слушается?

– Пока нет, – честно признался Громов. – Но я над этим работаю.

Повинуясь импульсу, Вика хотела спросить, может ли он помочь им с экскурсией в сухую долину, но в последний момент передумала и задала иной вопрос:

– А почему в проливе Дрейка всегда плохая погода?

– Тут вечный сквозняк из-за Анд, – легко откликнулся Юрий. – Воздушные течения, дойдя до Анд, устремляются в единственно доступную им широкую щель. А с другой стороны, из антарктической кухни, навстречу им летят циклоны. Все эти массы сталкиваются, перемешиваются… Сущий кошмар, короче.

– А нам серьга в ухо случайно не полагается за стойкость?

– Мы, слава богу, не боремся против течения и десятибалльного шторма, – улыбнулся он. – Здесь бывает погодка и похуже.

– А можно другой вопрос? – Вика решила для себя кое-что уточнить. – Про вашего друга Владимира.

– О, так он вас заинтересовал?

– В некотором роде. Он же главный телохранитель Долгова, верно?

– Да, страшный человек, – Громов подтвердил это с серьезным видом. – Все у него вечно под подозрением, потому и с людьми тяжело сходится.

– Получается, меня он тоже в чем-то подозревает?

– Я же говорю: он подозревает всех и во всем, – тут Громов не выдержал и рассмеялся. – На самом деле не бойтесь его, это у него просто такая дурацкая манера незнакомцев взглядом сканировать. Оценивать, кто чего стоит.

– Вы давно его знаете?

– Выросли по соседству. Желаете, чтобы я вас познакомил поближе?

– Нет, – Вика подавила нервный смешок, – понимаю, что мое любопытство выглядит несколько странно. Но что делает телохранитель вдали от своего клиента? Почему Владимир, например, обедает с нами, а не с боссом?

Громов пожал плечами:

– Наверное, потому, что с боссом он не обедает по определению. Это вопрос субординации. А кушать телохранителям тоже когда-то надо.

– Тогда где обедает второй охранник? Ведь в Антарктиду плывут только двое охранников, остальные остались на берегу.

– Какая вы наблюдательная. Все-то вы приметили.

– Если не хотите отвечать, то не надо, – Вика и сама уже чувствовала, что разговор свернул совсем не в те дебри. – Это мое глупое любопытство.

– Нет, почему же, думаю, здесь нет особой тайны. Второй охранник, Дима Ишевич, столуется в третью смену вместе с командой ледокола. Они охраняют босса с Володей по очереди.

– Спасибо, – Вика отвернулась и, чтобы переключиться, воскликнула, указывая рукой на белое пятно у горизонта: – Смотрите, это айсберг?

Юрий послушно вгляделся вдаль:

– Нет, это плавучий лед. Но мы стремительно приближаемся к ледяному континенту, и настоящие айсберги не заставят себя ждать.

– Как жаль, что небо скрыто пеленой. Я думаю, на солнце айсберги особенно красивы, – Вика никак не могла отделаться от неловкости и потому несла всякую чушь. – А еще капитан в новостях говорил, что жители южного полушария имеют возможность наблюдать приближающийся астероид. Наверное, тоже зрелище незабываемое.

– Скажу вам по секрету, – Громов слегка наклонился к ней, – к ночи, как только мы минуем область низкого давления, облака разойдутся.

– И качка уйдет?

– Совершенно верно. Я видел метеосводку. Пожалуй, сразу после спектакля можно будет выйти на верхнюю палубу и полюбоваться закатом. Может, и астероид удастся обнаружить. У вас есть подзорная труба?

– Нет.

– Вот и я не взял. И театральный бинокль забыл. Такая незадача. Кстати, что за пьесу вы сегодня даете?

– «Моя прекрасная жизнь». Вы придете?

– Приглашаете?

– Почему бы нет. Да, я вас приглашаю! Если у вас нет других, более важных дел.

– Я обязательно приду. Люблю театр. Правда, бываю редко. Но, кажется, я уже об этом говорил.

Вика улыбнулась куда более раскованно:

– Вообще, мы не театр в полном смысле этого слова, а особый род театрального искусства – антреприза. Настоящие спектакли заточены под определенную сцену и не могут без ущерба переноситься на другие площадки. А мы едем налегке, у нас нет декораций, да и костюмы больше похожи на условность. Все по минимуму, потому что сегодня мы выступаем в корабельном салоне, завтра в отеле, и трудно предвидеть заранее, какая там обстановка.

– Не сомневаюсь, что вы справитесь. Сегодня у вас нет репетиций?

– Прогон состоялся вчера. А сегодня в салоне готовят зал и сцену. Возможно, мы еще пройдемся по нескольким моментам перед самым показом. Все зависит от Елизаветы Даниловны, как она распорядится.

– Значит, лекцию нашего доброго Паганеля вы планируете посетить?

– Да. За завтраком он здорово излагал про Дрейка. Про Антарктиду я, к сожалению, знаю ничтожно мало, но готова восполнить пробелы.

– Я тоже не прочь его послушать. Уж очень колоритная личность. – Громов обернулся на дверь, ведущую на склад: – Все страждущие получили куртки, пора и вам, а то мисс Портленд уйдет, и ищи ее потом. Говорят, такое тут случалось.

Вика тоже обернулась и с сожалением констатировала, что он прав.

– Действительно, быстро они управились. Наверное, только мы с вами и остались.

– У меня экипировка есть, – сказал Громов. – И ветрозащитная куртка, и сапоги, и унты. Поэтому в списки я не включен.

– Зачем же вы пришли сюда? – удивилась Виктория.

– А уже не помню, зачем, – с озорной улыбкой откликнулся Юрий. – Может быть, чтобы вас лишний раз увидеть?

К обеду качка возросла, а число пассажиров в столовой еще уменьшилось. Вика с удивлением заметила, что на скатертях разложили мокрые салфетки – как пояснил официант, чтобы тарелки не скользили.

К счастью, все артисты труппы были в относительном порядке. Даже Сергей Давыдов, пусть и позеленевший, сидел на своем месте и уверял взволнованную Бекасову, что в состоянии работать.

– И все равно замены нет, – вздыхал он, едва слышно.

– Помню, я «Вишневый сад» играл, – ударился в воспоминания Урусов. – Температура под сорок, голова кружится, а замены нет. А что поделаешь? Такова наша судьба, наш добровольный выбор.

– Репетиции не будет, отдыхайте, копите силы, – постановила Бекасова. – Тут уж, как говорится, не надышишься. Но чтобы за сорок минут до начала все были в салоне одетые и в гриме. И костюмы свои проверьте, чтобы никаких оторванных пуговиц и мятых складок!

Трапеза подходила к концу, когда капитан по громкой связи объявил о приближении айсбергов. Многие предсказуемо бросились в каюту за фотоаппаратами. Даже Бекасова, заваливаясь то на один бок, то на другой, старательно балансируя руками, поковыляла к широким окнам, чтобы полюбоваться на чудо.

Володя и Юра остались за столом одни.

– Знаешь, Юр, всегда считал, что женщины делятся на два вида, – произнес Володя, – «прелесть какие дурочки» и «ужас какие дуры», все прочие являются малочисленным исключением из правил. Но на этом корабле собрались сплошные исключения.

– Ну отчего же, вот эта Анна, гимнастка, например, вполне тянет на правило, – пожал плечами Громов. – В ней нет никакой изюминки.

– Ошибаешься. Анна Егорова очень необычная. И настолько умная, что умеет казаться глупой. Не нравится она мне. И вообще цирковые не нравятся, особенно фокусник. Таинственности наводит, псевдоним ненормальный…

– А чем тебе не угодил псевдоним «Ашор Визард»? Звучно, загадочно, в стиле бродячего шапито.

– Ашор Визард некогда был по паспорту Альбертом Константиновым. А теперь он и по всем документам, включая водительские права, стал Ашор. Не чудно ли?

– Ну и что? Подумаешь, фамилию поменял. Может, женился и ради жены решился со старой жизнью порвать.

– Он не был женат. А вот от закона таким способом скрыться…

– С помощью професионального псевдонима? Скорей наоборот, он только внимание этим к себе привлечет, – Громов улыбнулся. – Знаешь, Вов, у некоторых народов есть обычай менять имена, если смерти избежишь. Вдруг, дело в этом?

– Ты для всех оправдание ищешь.

– А чего к людям по пустякам цепляться?

Грач вздохнул:

– Биография у Ашора весьма пестрая. Учился на врача, но бросил. Бродяжничал по Уралу, несколько лет жил в каких-то землянках, типа, просветления искал, с духами общался. Потом цирком увлекся. К суду, конечно, не привлекался, но кто его знает, с какими уголовниками он в этих землянках дружбу водил?

– Слушай, если он тебе кажется подозрительным, как ты в поездку его допустил?

– Паша настоял. На просмотре он Патрисии очень понравился. У Ашора, видите ли, гран-при на международном конкурсе иллюзий и уйма дипломов. Он у нас маг не пальцем деланный. А я что? Домыслы к делу не пришьёшь.

– Вот и не начинай. Человек долго искал себя, так бывает, – примирительно сказал Громов.

– Работа у меня беспокойная. А с этим Ашором, я чувствую, что-то не так.

– Так у тебя и с Викторией Завадской все не так. Миледи ее обозвал, а она совсем не такая..

– С Завадской другое. Но я гляжу, ты вот-вот на нее подсядешь крепко.

Юра отвел взгляд:

– Боюсь, не по Сеньке шапка.

– То-то и оно. Зачем тебе женщина, которую хотят все встречные мужики? Завоевать мало, надо еще и удержать суметь. А ты у нас, увы, не олигарх.

– Мне кажется или в твоих интонациях и правда проскальзывает горечь собственного негативного опыта?

– Было дело. И потому гарантированно могу тебе сказать, Юр, что все красотки большие стервозы.

– Я пойду, – Громов взглянул на часы и встал, – послушаю лекцию Паганеля.

– Ты на меня не обижайся, – сказал Володя, тоже поднимаясь. – Я не со зла. Тебе надежная подруга нужна, а не актрисулька. Завадская тебе не пара.

– Ага, знаток женщин нашелся! Советы даешь, а сам неокольцованным ходишь.

– Потому и хожу, – ответил Грач.

5. Лекция «Паганеля» и ее обескураживающее завершение

Геннадий Белоконев быстро и без проблем нашел салон, где ему отводилось прочесть лекцию для любознательных. Он был очень этому рад. Но радость продлилась до тех пор, пока одна милая дама не шепнула ему, что вязаная кофта у него застегнута не на те пуговицы. Краснея, он принялся лихорадочно расстегиваться, путаясь пальцами в широких петлях. Хотя, собственно, что в этом такого? Не без штанов же он на публику вышел. Однако всякий раз, когда с ним приключались подобные «досадные штучки», он реагировал одинаково: спадал с лица, смущался и лепетал в оправдание нечто невразумительное.

Бытовая рассеянность была его недостатком номер один. Его мозг цепко держал исторические сведения, даты и имена, но в остальном случались промашки. То он сядет не на тот автобус, уедет бог весть в какие дали и заблудится в поисках обратной дороги. То заработается и забудет о каких-то договоренностях – встрече или звонке. То упустит суп на плите, за которым просила последить жена, отлучившаяся в магазин, и кастрюлю приходится выбрасывать. Любимая женщина, к счастью, находила это милым и в шутку величала «побочным эффектом гениальности», но порой даже ее терпению наступал конец.

Вторым крупным недостатком, о котором он знал, но не умел бороться, была приверженность к экстравагантным гипотезам. Геннадий с младых ногтей был очень увлекающимся человеком, падким на яркие сенсации и удивительные сказки. В детстве он охотно верил в бабу-ягу и в то что нелюдимый сосед с первого этажа на самом деле пришелец с Альфы Центавра (это под большим секретом сообщил ему старший брат). С годами доверчивость никуда не делась, лишь распространилась на другие области. Теперь Геннадий с увлечением пытался раскрыть тайну египетских пирамид, искал доказательства бессмертия графа Сен-Жермена и собирал вырезки, повествующие о проклятии индейских хрустальных черепов. В принципе, никому это вреда не наносило, потому что при всей своей безалаберности, Белоконев четко умел разграничивать работу и хобби. Но те, кто был в курсе его теорий, крутили пальцем у виска – ведь практической пользы от этого не было никакой.

Наконец, третьим недостатком являлась его любовь выдавать желаемое за действительное. Проще говоря, Геннадий мог слегка прихвастнуть. Он делал это безо всякой задней мысли, как бы случайно и, как правило, оно ни на что не влияло. Например, вчера вечером за столом в корабельной столовой он отчего-то представился ученым и писателем, что, мягко выражаясь, было неправдой. Он действительно писал исторические романы (по его мнению, хорошие), но делал это «в стол». За предыдущие года ему удалось опубликовать лишь две краеведческие статьи в местной малотиражке, да небольшую документальную повесть про полярные исследования Отто Шмидта[1], которую удалось пристроить в солидный «Исторический вестник» (этим Геннадий особенно гордился). Всеми изысканиями Геннадий занимался исключительно в свободное время и ни перед кем не отчитывался. По роду занятий же он был обычным школьным учителем.

Тут следует признать, что, несмотря на свои недостатки, Геннадий Белоконев слыл человеком беззлобным, простодушным и отзывчивым. Жил он в небольшом поселке на Среднерусской равнине, преподавал историю местным оболтусам и был счастливо женат на своей однокласснице, посчитавшей его удачной партией, поскольку он не злоупотреблял, не дрался, занимался умственным трудом, но если надо, мог и дров наколоть, и прохудившуюся крышу починить. То есть, пропащим неудачником по здешним меркам не считался. Детей, правда, бог им пока не дал, но, как считал сам Геннадий, все у них было впереди.

Однако такая мирная скромная жизнь, пусть и была привычна, но не могла не тяготить самого Белоконева. Он жил с ощущением, как прекрасен мир, как добры и великодушны люди, но чего-то важного ему все-таки не хватало. Каждое утро он просыпался с надеждой, что скоро в его судьбе случатся перемены. И однажды чудо, которое он так звал, пришло.

В роли невольного вестника перемен выступила жена. Именно она вытащила из почтового ящика конверт, адресованный Геннадию.

– Ген, посмотри, тебе какая-то ерунда пришла, – сказала она за обедом. – Небось опять мошенники пишут, что миллион выиграл.

Геннадий взял конверт – он был жесткий, плотный, но легкий. Адреса и имени отправителя на нем не значилось, а на почтовом штемпеле проступало полустертое «Сортировочный пункт № 1» Он осторожно надорвал конверт сбоку, стараясь не повредить вложения, и высыпал содержимое на обеденный стол.

Внутри оказалось три бумажки. Первая – заламинированный разовый пропуск в Центральный архив ФСБ, выписанный на его имя и даже имевший его фотографию. Вторая бумажка представляла собой записку: «Ознакомьтесь с недавно рассекреченной особой папкой проекта „Орион“ инв. номер 84–153/п, 31/52609 НИЦ „Пирамида“ при КГБ СССР. Вас это заинтересует». Третья содержала точный адрес архива, схему проезда и библиотечные коды, по которым следовало заказывать «особую папку».

Жена с любопытством взяла в руки пропуск, повертела его:

– Это что, в библиотеку? – и потеряла интерес.

А вот сердце Геннадия Белоконева зачастило от предвкушения. В Подмосковье, где располагался архив, он никогда не бывал, про НИЦ «Пирамида» не слышал, но догадывался, что за странным приглашением кроется восхитительная тайна. Он даже не задался вопросом, кто и зачем заказывал на него пропуск, и почему именно ему был адресован конверт. Затуманенный мозг уже рисовал ему заманчивые перспективы. «Проект Орион» и «особая папка» звучали волшебной музыкой.

Письмо пришло летом, когда он находился в отпуске, и ничто не мешало поехать в город Пушкин и посетить архив. Ну, как «ничто»… мешала поспевающая клубника, которой жена засадила весь участок – ей требовалась помощь со сбором и поливом. А еще мешало отсутствие лишних денег, поездка в другие города удовольствие небесплатное. Пришлось жертвовать заначкой, которую Геннадий, как всякий нормальный мужик, держал в тайне от жены «на черный день».

Когда Геннадий поднимался по лестнице подъезда номер 3 монументального здания на улице Русакова, он внутренне был готов, что поездка окажется пустышкой. И все же волнение, какое случается от ожидания чего-то грандиозного, не покидало его.

Действительность превзошла ожидания. В недавно рассекреченном архиве Научно-исследовательского центра «Пирамида», в папке с указанным номером хранились материалы о первых годах освоения Антарктиды. Речь шла не об официальной Первой советской антарктической экспедиции 1955 года и даже не об экспериментальной станции Лазарев, заложенной на берегу Земли Королевы Мод в 1951-ом, а том, что происходило гораздо раньше.

Согласно обнаруженным документам, первые серьезные исследования Антарктиды начались сразу после победы над фашистской Германией, но цели советских исследователей и сделанные ими открытия были настолько невероятны, что Геннадий не верил собственным глазам. По сути, эти архивные материалы были настоящей бомбой, и, попади они ему при иных обстоятельствах, даже он, любитель исторических загадок и коллекционер парадоксов, воспринял бы их как курьезную диковинку. Но таинственность, с какой было обставлено дело, все эти конверты, пропуска, анонимные записки, как и тугие монументальные двери военного архива произвели на доверчивую душу сильнейшее впечатление. Геннадий потерял покой.

За следующий год он сумел собрать и другие доказательства, в основном косвенные, но уверившие его, что дальнейшие поиски стоят усилий. Он написал и даже опубликовал в специализированных изданиях несколько статей по истории Пятого Тихоокеанского флота, выступил на конференции под эгидой РАН с докладом, посвящённом белым пятнам в биографии Ивана Папанина[2], и стал приобретать некоторую – немного скандальную – известность.

Основные сложности возникали из-за недостатка неопровержимых улик, в происхождении которых ни у одного профессионала не возникало бы сомнений. Большая часть документов до сих пор хранилась в закрытых архивах, мемуары современников подверглись тщательной цензуре, а интерес Сталина к Антарктиде был окутан завесой упорного молчания. По-хорошему, надо было ехать на ледяной континент, смотреть на месте, что из обнаруженного правда, а что вымысел. Надо было проводить раскопки в зарубежных архивах, добиваться особых разрешений и допуска в специализированные хранилища. Но этому опять мешали проклятые деньги (точнее, их отсутствие) и недостаток свободного времени. Финансировать его поездки, разумеется, никто не собирался, как и сокращать преподавательские часы в школе (последнее даже хорошо, ибо жить на что-то надо).

И тут свершилось еще одно чудо: на зарплатную карточку Геннадия незадолго до нового учебного года поступила огромная сумма. Сначала он посчитал это ошибкой банка. Но по почте вслед за деньгами пришло очередное анонимное письмо. Вскрыв конверт, Геннадий прочел: «Вы хорошо начали и должны продолжать работу. Получить разрешение на поездку в Антарктиду в качестве писателя, заинтересованного темой открытия шестого континента, не будет проблемой. Нужные люди уже предупреждены, смело подавайте заявку». К записке был приложен адрес, куда следовало обращаться, список документов и образец заявления.

Белоконев понял, откуда деньги. И так же понял, что надо обязательно лететь. Поблагодарив вслух таинственных доброхотов (ему и в голову не пришло, что их цели могут быть далеки от благостного стремления к гласности), историк стал собираться в путь.

Он никому не сказал об анонимных посланиях, даже жене, интуитивно понимая, что та найдет уйму аргументов, чтобы отговорить его от странной затеи. Геннадий очень не хотел расставаться с ощущением чуда.

На экспедиционное судно «Душа океана» он попал волей случая: на него продавались самые дешевые билеты, а Белоконев по жизни привык на всем экономить. Правда, плыть предстояло чуть ли не в трюме под аккомпанемент работающего двигателя. Но здесь ему подфартило в очередной раз. Узнав, что Белоконев историк, разрабатывающий тему Антарктиды, капитан лично распорядился предоставить ему пустующую каюту получше в обмен на лекцию, которую он прочтет в пути, дабы развлечь пассажиров. Геннадию это польстило.

Признаться, Белоконев не ожидал увидеть много желающих, но почти все кресла в салоне были заняты. Помимо «агитбригады» и некоторых ученых, следующих на зимовку, на его лекцию пришли и гости Павла Долгова (о том, что на этом же корабле следует целый «свадебный поезд», Белоконев уже был осведомлен). Их сразу можно было выделить по добротным нарядам и излишне оживленным выражениям лиц. Чувствовалось, что эти люди пришли прежде всего «культурно развлекаться». Счастье еще, что в баре по соседству не подавали попкорн.

Сверившись с круглыми часами на стене, Геннадий поправил очки, откашлялся и произнес:

– Что ж, дамы и господа, если мы больше никого не ждем, то начнем.

Подросток среднего школьного возраста, сидевший рядом с бледным нервным мужчиной, наверное, отцом, поднял руку, как на уроке:

– А про загадку карты Пири Рейса вы расскажете?

– Обязательно, – рассеянно улыбнулся Белоконев и, бегло проверив еще раз, включен ли проектор, работает ли ноутбук и хорошо ли проходит сигнал (а то с ним бывали подобные казусы в школе), приступил к изложению.

– Итак, всем присутствующим, полагаю, известно, что официальный день открытия Антарктиды – 16 января 1820 года. Именно тогда русская экспедиция Фаддея Беллинсгаузена и Михаила Лазарева, преодолев плавучие льды, подошла к берегу неизвестного континента. Эта точка располагается в районе Земли принцессы Марты и называется ныне ледником Беллинсгаузена.

На экране позади докладчика пошли первые кадры презентации, появились изображения кораблей и портреты путешественников.

– Однако Антарктида постоянно подкидывает людям загадки. Вот и с ее открытием все обстоит не так просто. Как материк она появилась на географических картах задолго до 1820 года, причем изображали ее без ледового покрытия, – Белоконев взглянул на внимательно слушавшего мальчика. – Молодой человек уже упоминал про адмирала Пири. С вашего позволения, я раскрою тему чуть подробнее.

Он поменял изображения.

– В начале 20 века директор Национального музея Стамбула Халим Эдхем разбирал библиотеку византийских императоров в старом дворце султанов. На одной из пыльных полок он нашел свернутую в рулон карту, выполненную на выделанной коже газели. Составитель – а им значился адмирал и картограф Османской империи Пири, живший в первой половине 16 столетия – изобразил южную оконечность Южной Америки и северное побережье Антарктиды. Самое поразительное, что береговая линия полуострова и Земли Королевы Мод была выведена со всеми подробностями: заливами, бухтами и горами, ныне скрытыми от глаз ледяным покровом в несколько километров толщиной.

В 1949 году Объединённая шведско-английская исследовательская экспедиция произвела сейсмическую разведку сквозь толщу льда и подтвердила правоту Пири Рейса. «Мы не представляем, как согласовать данные сейсморазведки с уровнем географической науки начала 16 века», – сказал руководитель экспедиции.

Что примечательно, помимо точного контура Антарктиды на карте 1513 года еще и Фолклендские острова изображены достаточно детально и на своей широте, хотя они также не были известны мореплавателям до 1592 года.

Сам Пири Рейс в заметках на полях отсылал к первоисточникам, с которых чертил карту. Первоисточники до нашего времени не сохранились. Некоторые из них могли бы датироваться 4 веком до н. э. и храниться в сгоревшей Александрийской библиотеке.

Геннадий оглянулся на экран и взмахнул рукой (пользоваться лазерной указкой в школе было запрещено, поэтому он к ней так и не привык).

– Обратите внимание, что на этой странной карте в районе Антарктиды нарисованы животные, по мнению картографа там обитающие. А вот Северная Америка изображена пустынной и словно бы скрытой льдами. Такая картина действительно могла иметь место, данный штрих придает карте достоверности. Конечно, профессиональные историки, специалисты по древнему миру вольны заявлять, что раз нет первоисточников, значит, все ссылки на них сомнительны. Но проблема в том, что карта Пири Рейса не единственная! Есть и другие.

В 1959 году в Библиотеке Конгресса в Вашингтоне профессор Кинского колледжа Чарльз Хэпгуд обнаружил карту 1531 года за авторством Оронтеуса Финиуса. Карта изображала Антарктиду, свободную ото льда в береговой части и с ледяной шапкой в центре. Похожую карту включил в свой атлас Герард Кремер, более известный под именем Меркатора.

Что примечательно, в его знаменитом атласе от 1569 года западное побережье Южной Америки начертано с ошибками, поскольку Меркатор основывался на «новейших данных» моряков с их несовершенными приборами. А вот берег Антарктиды дан без искажений. В примечаниях Финиус и Меркатор опять ссылались на «древние первоисточники».

Наконец, есть третий свидетель – французский академик Филипп Буаше, чья карта Антарктиды была опубликована в 1737 году. На ней представлена точная топография всего континента – с реками, озерами, горными массивами и внутренними морями – о чем мы не имели представления вплоть до 1958 года.

Француз нарисовал Антарктиду не единым материком, а в виде архипелага, разделённого в районе Южного полюса проливом, соединяющим моря Росса, Уэдделла и Беллинсгаузена. Эта версия была подтверждена исследователями, работавшими по программе Международного геофизического года.

Если положить все три карты рядом, можно увидеть процесс постепенного оледенения Антарктиды, начавшегося 14 тысяч лет назад и завершившегося к 4 тысячелетию до нашей эры.

Но как такое может быть? Ведь ортодоксальная геология уверяет нас, что ледяному покрову несколько миллионов лет!

Тут можно вспомнить, что в середине 20 века были проведены бурения дна моря Росса в тех местах, где на старинной карте Финиуса указаны устья антарктических рек. В разрезах кернов обнаружены отложения, чей характер соответствует речным, с истоками в умеренных широтах, то есть без оледенения. Радиоактивный метод датировки, сделанный учеными института Карнеги, определил возраст органических отложений примерно в 6 тысяч лет. И только после 4000 года до н. э. на дне моря Росса стали накапливаться осадки ледникового типа.

Таким образом, были получены косвенные доказательства, что первоисточники, которыми пользовались Буаше, Финиус и Рейс, начертили представители неизвестной цивилизации времен египетской и шумерской, чьи знания навигации, картографии и астрономии были не ниже 18 века.

Увы, мои коллеги-историки скажут: в конце пятого тысячелетия до Рождества Христова не существовало подобных цивилизаций. Не умели ни древние египтяне, ни древние шумеры, ни кто-то еще наносить на карты подробности рельефа, сопоставимые со спутниковыми данными. И все же находки подробнейших карт опровергают каноническую версию. Это касается не только Антарктиды. К примеру, на карте Хаджи Ахмета, составленной в 1559 году, отчетливо изображена полоска суши, соединяющая Аляску и Сибирь. Такой мост, по мнению геологов, действительно существовал на месте Берингова пролива, но скрылся под водой в конце последнего ледникового периода. Кто же зафиксировал его на карте?

Белоконев поправил нервным жестом очки и внимательно посмотрел в зал.

– Наверное, тот же, кто подсказывал Клавдию Птолемею, вычерчивавшему знаменитую «Карту Севера» во втором веке, что некогда в Европе существовали ледники, скрывшие под собой детали рельефа, – предположил он, отвечая на заданный им же самим вопрос. – А ведь есть еще и китайская карта от 1137 года, скопированная с оригинала, высеченного на каменной колонне. На ней нанесена сетка с использованием проекции, аналогичной современной. То есть, для построения карты применялась сложнейшая сферическая тригонометрия, в ту пору не известная китайцам.

Белоконев взглянул на притихшего школьника.

– Что из всего этого следует? – вопросил он. – Пять-шесть тысяч лет назад, а может и раньше на Земле существовала высокоразвитая цивилизация. И, прошу поверить, это были люди, наши предшественники, а не десант дружественных инопланетян, поделившийся с недоразвитыми землянами продвинутыми технологиями, как утверждают падкие на громкие заявления, но безответственные уфологи. Развивалась неизвестная цивилизация в районе нынешней Антарктики. Уже достоверно установлено – благодаря неоспоримым доказательствам в виде палеонтологических находок, – что этот континент не всегда был ледяной пустыней. В течение многих сотен лет он был населен высокоразвитыми организмами и, предположительно, разумными существами, обладающими культурой и владеющими технологиями.

Антропологи, изучавшие древние человеческие черепа из Южной Америки, пришли к выводу, что первые жители этого региона принадлежали к той же этнической группе, что и австралийские аборигены. Это уже опровергает классическую концепцию о заселении американского континента через Берингию – участок суши на месте Берингова пролива, – и заставляет предположить, что истоки цивилизаций следует искать совсем в другом месте.

После ужасной катастрофы – предположительно, это было падение гигантского астероида – была сбита земная ось, и в некогда теплых широтах началось стремительное оледенение. Те люди, что смогли спастись, уплыли на север, где влились в цивилизации Южной Америки Африки и Азии. Именно их влиянием можно объяснить странное сходство между древнейшими каменными постройками на разных континентах, например, взять те же пирамиды, которые археологи находят и в Китае, и в Месопотамии, и в Египте, и в Мезоамерике.

Древние жители Антарктиды наверняка оставили культурные следы и на своем родном, шестом континенте. Это могут быть храмы в виде упомянутых пирамид, и древние летописи, высеченные на стенах или на других носителях. Но здесь проблема заключается еще и в том, что нынешние климатические условия совершенно неблагоприятны для поисков. Суровый климат, многокилометровый лед, огромные расходы на доставку специалистов и техники плюс ко всему пресловутый «Договор об Антарктиде» и многочисленные протоколы к нему, запрещающие кардинально вмешиваться в сложившуюся экосистему даже ради научных открытий – все это препятствует установлению истины. Следует учесть, что десять тысяч лет назад уровень моря была на сто пятьдесят метров ниже современного. Береговые постройки, если таковые сохранились, ныне находятся под водой, а добраться до интересных участков в глубине континента, как уже говорилось, дорого и трудно.

Однако, несмотря на множество препятствий, ученые периодически предпринимают попытки исследовать ледовый континент. Несколько лет назад команда энтузиастов нашла признаки существования по крайней мере трех рукотворных пирамид, которые пережили климатические изменения континента, о чем опубликован отчет в научном электронном журнале «Сьянтист».

Геннадий сменил картинку на экране, и теперь на ней изображалась подборка из заснеженных гор, четкими линиями и впрямь напоминающих пирамиды.

– Ваш покорный слуга решил пойти по их стопам и добраться до одного очень любопытного в плане археологических находок местечка в районе Земли Королевы Мод, – сказал он в микрофон, пока зрители (кто с удивлением, а кто со скепсисом на лице) рассматривали фотографии. – Счастлив сказать, что у меня были замечательные предшественники: советские исследователи, построившие в тех местах станцию, ныне тоже забытую и заброшенную, хотя со времени ее постройки минуло всего-то семьдесят лет. Правда об этой станции была засекречена, но я считаю, пришло время воздать должное ее героическим строителям и обнародовать открытия, которые они сделали в так называемом оазисе Драконьего Зуба.

Геннадий Белоконев вновь наклонился, поколдовал над ноутбуком, и на экране появилась старая фотография с изображением нескольких покосившихся домиков, приткнувшимся к отлогой горе.

– Вот она, черно-белая фотография, чудом уцелевшая в закрытом архиве спецслужб, – объявил он с довольным видом. – На ней запечатлена станция, заложенная в 1946 году отрядом, возглавляемым Иваном Папаниным – известным полярным исследователем. Я намереваюсь посетить Драконий Зуб, о чем у меня уже есть договоренность с нашими полярниками, и предать огласке незаслуженно забытые страницы нашей истории. Поскольку сухие долины оазиса Драконьего Зуба лишены снежного и ледяного покрова, руины находятся на поверхности и даже у всех на виду. Просто их обходят молчанием. Никаких бурений, сложных раскопок и дорогостоящих операций, чтобы прикоснуться к истории станции, мне не потребуется. Надо только знать точные координаты… а они у меня есть!

– Минуточку! – с заднего ряда поднялся невысокий, жилистый человечек с длинными волосами неопределенного сероватого цвета, завивающимися мелкими колечками. Нос его, крючковатый и выдающийся, гневно торчал вперед, глаза сверкали возбужденно, а реплики он выкрикивал на скверном английском с таким страшным акцентом, что удавалось разобрать дай бог половину.

– Верно ли я понимать, что вы планировать поиск на Драконий Зуб? Это недопустимо! Я протестовать!

– Простите, с кем имею честь? – вежливо и тоже по-английски осведомился Белоконев. На лице его отразилось полнейшее недоумение.

– Я Жак Дюмон! – француз еще выше задрал нос. – Моя много уважаемый коллега перевела мне ваш доклад. Если я верно понять, вы не иметь права лезть в мою работа!

– Почему? У меня есть разрешение от Антарктической комиссии РАН, – Белоконев ничего не понимал.

Слушатели с интересом развернулись в сторону пышущего яростью Дюмона. Многим эта пикировка понравилось куда больше самой лекции.

– Это мой план! Я, а не вы, иметь приоритет!

– Месье Дюмон, успокойтесь! – попыталась урезонить его миловидная блондинка в красном кардигане, сидевшая рядом с ним. Говорила она по-французски, ее голос звучал умиротворяюще, но Дюмон не внял. Он вырвался из ее рук и бросился вперед, расталкивая сидящих на его пути людей.

– Я не позволить! Я первый взять разработка сенсации! Драконий Зуб ждать меня и мои люди. Вы самозванец!

– Это возмутительно! Русские, между прочим, были в этих землях вперед французов! – не удержался Белоконев. – И уж если говорить про приоритеты, то..

Дюмон взлетел на невысокий постамент с кафедрой и принялся отталкивать Белоконева прочь. Тот, понятно, сопротивлялся.

– Дать мне сказать! – требовал француз. – Мне нужен трибуна, чтобы делать заявление!

– Позвольте, но это моя лекция!

Дюмон вцепился в ворот вязаной кофты историка и дернул так, что посыпались пуговицы.

– Да что вы себе позволяете! – задохнулся Геннадий.

Оба они не удержались на ногах и при очередном крене корабля полетели на пол. Все это произошло так стремительно, что никто не успел вмешаться. Возможно, француз и не планировал лезть в драку, но выглядело это со стороны весьма некрасиво. Он придавил Белоконева всей своей тяжестью и никак не позволял тому подняться.

Наконец присутствующие в салоне мужчины подоспели и растащили их в разные стороны.

– Вы ответите! – возмущался Белоконев, сокрушенно рассматривая испорченную кофту. – Варвар!

– Я подать вас суд! – угрожал Дюмон. – Вы отнять мой приоритет!

– У вас кровь! – воскликнул школьник и первого ряда.

Геннадий коснулся рукой головы и поморщился. Там не только пухла шишка, образовавшаяся после падения на пол, но было липко и горячо. Тонкая струйка текла по щеке и капала на воротник белоснежной рубашки.

Лекция была окончательно сорвана. Не было и речи, чтобы вернуться к прерванному занятию.

6. Новый план

После столь нелепо прерванной лекции народ из салона расходился медленно и неохотно. Люди собирались группками и переговаривались, обсуждая сразу все: и прослушанный доклад, и потасовку.

Вика и Анна, которые сидели вместе, сначала тоже прислушивались к разговорам, но а потом накинули новенькие куртки и вышли на палубу третьего яруса. Они были слишком возбуждены, чтобы томиться в душных и шумных помещениях ледокола и тем более – возвращаться в тесную каюту. Дверь наружу вела прямо из салона, и найти ее оказалось легче легкого: над ней горела табличка с жирной стрелкой и надписью «Выход на платформу № 3».

– Можно решить, будто мы на вокзале, – смеясь, сказала Анна. – Ты не знаешь, почему они палубу обозвали платформой?

Вика помотала головой.

– Мне Геннадия Альбертовича жалко, – призналась она невпопад. – Что с ним теперь будет?

– Да ничего особенного. Придется ему делить славу с французом, ведь тот от своего не откажется.

– Француз этот совсем на француза не похож. Французы слывут галантными, а Дюмон злобный и противный. Ведет себя, словно гопник из трущоб. В драку зачем-то полез.

– И не говори! – с нервным смешком Анна кинулась грудью на холодные перила и перегнулась через них, стараясь увидеть происходящее на главной палубе. – Международный скандал: Франция напала на Россию!

– Не понимаю, чему ты радуешься, – пробормотала Вика, натягивая на голову капюшон. Ветер по палубе гулял нешуточный, а шапку она забыла в кармане старой куртки.

– Я думала, лекция окажется скучной. Но торчать весь день рядом со страдающим от качки Давыдовым было выше моих сил. Ой, смотри, врач его отпустил!

– Кого, Давыдова? – Вика тоже осторожно перегнулась через борт.

– Да нашего Паганеля. Вон он! Стоит у шлюпки.

Геннадий Белоконев действительно стоял на палубе неподалеку от двери в медицинский отсек. Рядом с ним маячил фокусник, который провожал пострадавшего к врачу после драки. Теперь Ашор Визард, подобно заботливой мамаше, поправлял на историке куртку, укладывал красивыми складочками шарф и смахивал с рукавов пылинки. Только доведя до совершенства внешний вид своего подопечного, он наконец ушел, оставив Белоконева в одиночестве.

– Пойдем быстрее, пока к нему опять никто не пристал! – гимнастка, схватив Завадскую за локоть, потянула ее к трапу.

– Зачем? Да куда ты меня тащишь? – слабо протестовала Вика.

– Да как ты не понимаешь – это наш шанс! Лектор тоже собрался в сухие долины, он может взять нас с собой!

– Что за навязчивая идея?!

– Ты просто зануда, Вика! Сухие долины полны тайн, а еще там неземные пейзажи и заброшенная станция. Ты же видела фотографию на лекции, разве тебе не интересно?

– Интересно, но…

– И соотечественника надо поддержать! Нельзя ему в одиночку отстаивать честь родной страны, французы его числом задавят. Не согласна?

– Согласна, но я тебе зачем?

– С твоей внешностью любая дверь откроется. На меня никто не взглянет, а ты будешь моей группой поддержки. Красивым женщинам мужчины отказывают гораздо реже.

– Ты тоже очень симпатичная. И у тебя есть напор.

– Напора мало, только с ним не получится.

– С Сережей-то получилось, – буркнула Вика.

Признаться, причину того, что Давыдов благосклонно смотрел на гимнастку, она до сих пор не понимала. Может быть, его прельстила живость и непосредственность? Хотя саму Вику эти качества больше отталкивали. Она принимала их за навязчивость. Вот только Егорова совершенно не желала этого сознавать и прилипла как банный лист.

– Так ты мне поможешь? Просто рядом постой и пару раз очаровательно улыбнись.

Анна наконец выпустила ее рукав и замахала, привлекая внимание Белоконева, топтавшегося в задумчивости под нависающей шлюпкой.

– Эй, Геннадий Альбертович!

Белоконев встрепенулся. Вика тяжело вздохнула. «Надо было все-таки идти роль повторять», – подумала она.

– Геннадий Альбертович, мы к вам, – Анна остановилась напротив и улыбнулась как можно обаятельнее. – Этот французский разбойник не сильно вас помял?

– Да нет, что вы, спасибо, – историк смутился, невольно дотрагиваясь до пострадавшего затылка. – Врач меня даже не стал бинтовать – помазал зеленкой.

– Да, волосы у вас теперь зеленые, – отметила Анна со смешком.

– Он старался быть аккуратным, – Геннадий постарался защитить врача.

Как и предвидела Анна, разговаривая с ней, поглядывал Белоконев в основном на молчащую Вику. Но Егорова не унывала:

– Так обидно, что француз лишил нас удовольствия услышать продолжение.

Вика, которой Геннадий уделял гораздо больше внимания, наконец-то изобразила улыбку. Историк в ответ просиял.

– А ведь и правда, самое интересное я рассказать не успел! – воскликнул он, слегка оживая. – Я как раз собирался переходить к наиболее загадочной и поразительной части.

– Ужасно! И как бы нам услышать окончание? – Анна тоже оглянулась на Вику, незаметно пихая ее локтем в бок. – Вы не можете хотя бы кратенько поведать про заброшенную старую базу? И что у вас за догадки по поводу антарктической цивилизации.

– Вам действительно интересно?

– Очень, – подтвердила Вика, получившая вторичный тычок в бок. – Мы сгораем от нетерпения.

Блестящие девичьи глаза и улыбки подкупили Геннадия. Вот только пригласить их покинуть неуютную палубу и направиться к нему в каюту, на что втайне рассчитывала Егорова, он не догадался.

– Ну, хорошо, я расскажу, – заявил он, облокачиваясь на подвернувшийся ему под руку красный ящик с противопожарным оборудованием. – Есть свидетельства, что СССР в сороковых годах, сразу после войны с фашистской Германией проявил весьма настойчивый интерес к Антарктиде. Вот вы, милые дамы, знаете, когда были построены первые антарктические советские станции?

Вика пожала плечами, но Анна к ее изумлению ответила очень быстро:

– В середине 50х годов, мой дед был участником Первой антарктической. Он Мирный строил.

– Ах, вот почему у вас такой жгучий интерес к Антарктиде! – воскликнул Белоконев, переводя взгляд на Егорову. – Вот только Первая экспедиция 55-го года была, как оказалось, не первой. В прессе об этом не трубили, но антарктические проекты заложили еще в тридцатых годах 20 столетия, одновременно с немцами, американцами, аргентинцами и англичанами. Это было закономерно, и даже Вторая Мировая не смогла надолго отвлечь Сталина от этих планов. Про покорение Арктики, спасение «челюскинцев», «папанинцев» на льдине, перелет Чкалова через Северный полюс советские газеты писали взахлёб. А вот про строительство экспериментальной станции в глубине Земли Королевы Мод и того же Папанина, но в Антарктиде, не писал никто, несмотря на героизм и потрясающие находки, которые мы там сделали. Казалось бы, почему так? – Геннадий вновь посмотрел на Вику.

– Почему? – эхом отозвалась она.

– Все дело в тех самых находках, из-за которых Сталин лично наложил на исследования гриф секретно!

– Я где-то читала, что в Антарктиде есть пещеры, и в них творятся странные вещи, – Анна проявила нешуточную заинтересованность. – Говорят, под слоем льда кипит жизнь, в том числе разумная. Из глубоких пещер иногда вылетают неизвестные науке аппараты и нападают на людей, если те оказались поблизости и стали ненужными свидетелями.

– Боже мой, никаких аппаратов, НЛО и разумной жизни под льдом! Что за каша у вас в голове, милая барышня? – от неподдельного волнения Белоконь сдернул очки и принялся вертеть их в руках. – Эта мистическая чушь… я не понимаю, зачем ее постоянно цитируют! Столько всего нагородили, только диву даешься. Якобы там был создан Четвертый рейх, прятался выживший Гитлер, а на американский флот под предводительством адмирала Берда, когда они задумали Гитлера выкурить, из-под воды выпрыгивали летающие диски. И ведь верят! Верят, господи! Однако нет и нет! Все это неправда, чушь, сказки, о которых в приличном обществе и говорить неловко!

– Тогда где же правда? – спросила Вика.

– Неоспоримый факт, что капиталистические страны начали активно делить Антарктиду перед второй мировой войной. Дело в том, что в международном праве практиковалось следующее: кто первым открыл новую землю, воткнул в нее флаг, тот и застолбил за собой территорию. Советское правительство в январе 1939 года даже заявило официальный протест из-за того, что США, Англия и Норвегия разделили между собой на сектора земли, некогда открытые российскими мореплавателями – Беллинсгаузеном и Лазаревым.[3] Правда, разделили они их только на карте. Да и война с гитлеровской Германией на время отвлекла их от дорогостоящей затеи. Но тут вперед неожиданно для всех вырвались сами немцы. Их интерес к Новой Швабии, как они называли Землю Королевы Мод, стал предметом спекуляций, но это не означает, что его не было. Немцы составляли точные карты, строили перевалочные пункты на антарктическом побережье, сбрасывали с самолётов флажки со свастикой – межевали территорию. Да что уж там говорить: некоторые станции до сих пор пользуются медными кабелями связи, которые проложили немецкие субмарины в тридцатых-сороковых годах! Германия всерьез полагала, что пришла в Антарктиду надолго, но нацисты ничего не делали просто так, без дальнего прицела. У них были конкретные планы…

Вика облокотилась о перила и смотрела на вязкие холодные волны. Она могла бы уже уйти, эти двое вели самодостаточную беседу и не сразу заметили бы ее отсутствие. Но она не уходила, потому что тоже невольно заинтересовалась. Созерцая пустынный океанский простор, Виктория прислушивалась к рассказу историка.

– Да-да, точно, об этом я тоже читала, – подхватила Анна, – фашисты построили во льдах базу и незадолго до разгрома вывезли туда все самое ценное.

– Вывезли или нет, трудно сказать, – заметил Белоконев с горячностью, – намерения такие у них были, но они, скорей всего, толком ничего не успели. Дорого, сложно и далеко. Но строительство велось, да, и очень активно. Даже в годы войны. После победы в руках советских военных оказались подробные данные немецкой аэрофотосъёмки Земли Королевы Мод. А так же все находки, сделанные в ходе антарктической экспедиции под руководством рейхмаршала Геринга.

Сталин решил добытым материалом немедленно воспользоваться, и это не понравилось лидерам других стран. Ведь Антарктида не имеет своего населения, она как бы ничейная, но в ее землях таится много полезных ископаемых, а лед содержит 70 % запасов всей пресной воды на планете. Очень лакомый кусочек. Желая присвоить себе лучшие территории, американцы предприняли несколько научных и даже военных экспедиций и развязали антисоветскую кампанию в прессе, требуя отстранить Советский Союз от дележки антарктического пирога[4].

Анна засмеялась:

– Мы, конечно, не испугались!

– Разумеется, нет. Начиная с 1946 года в антарктических водах плавала наша китобойная эскадра, в составе которой была специально построенная для плавания во льдах дизель-электроходная платформа «Слава» – мы после войны экспроприировали ее у немцев. Несколько вооруженных до зубов эсминцев охраняли ее и заодно занимались военной разведкой. Китобойный промысел был прикрытием для тайной операции, развернувшейся на подступах к главному сокровищу Земли Королевы Мод. По заведенной в те годы традиции безобидные названия скрывали истинные цели предприятия. Ну, вы же знаете: были секретные города, которых не найдешь на карте, были заводы-«почтовые ящики». Вот и с китобойной флотилией вышла похожая история.

– А почему информацию скрывали?

– Антарктический проект курировали военная разведка и спецотдел НКВД, а секретность это их образ действия. Дело тянулось еще с первых советских экспедиций в Тибет и Монголию, в ходе которых были получены сведения про погибшую цивилизацию Антарктиды. Но в 20–30х годах прошлого столетия у молодой страны Советов не было ни средств, ни возможностей отправить людей к Южному полюсу. Однако соблазн добраться до загадочного клада, скрытого подо льдами, манил. И те, кто был причастен к долгосрочному планированию, выстраивали стратегию терпеливо и упорно.

Сначала было принято решение потренироваться в схожих климатических условиях поближе – освоить Арктику, обкатать там технику, получить бесценный опыт работы при низких температурах. Но все делалось с дальним прицелом. Поэтому, когда другие страны вдруг сделали попытку проникнуть в Антарктиду, СССР тотчас вмешался. После победы над фашизмом Советский Союз имел солидную поддержку среди других государств, поэтому Трумэну ничего не оставалось, как пойти на подписание Договора о равноправном присутствии в Антарктиде всех заинтересованных стран. Правда, США настояли на включение в него такого пункта, как демилитаризация и запрещение на её территории любой военной деятельности вплоть до хранения оружия и разработки сырья в военных целях.

– Этот пункт лоббировали американцы? – удивилась Вика. Незаметно, она влилась в разговор, который интересовал ее все больше и больше. – Разве не СССР всегда ратовал за мир во всем мире?

– В данном случае за мирную Антарктиду ратовали американцы как проигравшая сторона, – ответил Белоконев, одевая очки и поворачиваясь к Завадской. – У СССР, благодаря созданию антарктического флота – его еще называют Пятым тихоокеанским – обнаружилось военное превосходство в этом регионе. Советы скрывали свое присутствие на ледовом континенте, но и американцам было невыгодно трубить о своем поражении на весь свет. Поэтому обе стороны прикрылись грифом «секретно».

– А нашли ли мы в Антарктиде что-то стоящее? – спросила Вика. – Из-за чего стоило ломать копья.

– Нашли, – ответил Геннадий. – Но находки требовали многолетнего изучения. Они переворачивали некоторые представления в области физики, химии, географии, геологии и истории. Был создан специальный институт, но немедленной отдачи от него никто не ждал.

– И что же пошло не так? – Вике было интересно понять, почему такие потрясающие находки были засекречены на десятки лет.

Белоконев вздохнул.

– Сталин умер, а Хрущев принялся активно втаптывать в грязь все перспективные наработки предшественника. К тому же, проект по созданию атомной бомбы был весьма успешен, за расщепленным атомом виделось будущее. А Антарктида была далеко, и климат ее не славился гостеприимством. Хрущев предпочел синицу в руках.

– Но как же государственная дальновидность?

– В СССР хватало проблем. Мы стремились достигнуть паритета в ядерном оружии, потом началась космическая гонка. США проявили интерес к освоению околоземного пространства и Луны, и мы не должны были им уступить. На Антарктиду просто не оставалось ни сил, ни средств. Однако совсем ее забросить Советский Союз не посмел. С 1956 года там совершенно официально стали появляться базы и научные станции. С развалом СССР, правда, все постепенно угасало, и теперь мы серьезно отстаем и от китайцев, и от американцев, и даже от новозеландцев, но однажды мы туда вернемся по-серьезному. Ядерное оружие постепенно перестает работать как сдерживающий фактор, – историк опустил руку, вздыхая украдкой, – все ищут иные преимущества и технологии, и потому вновь просыпается интерес к тайнам прошлого. Думаете, этот француз Жак Дюмон возник на пустом месте? Нет, он работает в интересах своей страны. Мое неожиданное появление спутало ему карты. Понятно, почему он так разозлился!

– Неужели француз работает на военное ведомство?

– Курирование наверняка осуществляется через фонд «Миссия достойных», который его спонсирует. Не поверю, чтобы его планами не заинтересовались на самом верху.

– А кто стоит за вами? – спросила Анна.

– За мной? – Геннадий Белоконев усмехнулся. – Никто. Я еду на свой страх и риск, как турист. Мне запрещено использовать любое оборудование, кроме фото и видеотехники.

Утверждая это, он старался внушить сам себе, что действительно контролирует ход собственных исследований и принимает решения. А все эти анонимы, подсказки и спонсорская помощь осуществляется безвозмездно, без далеко идущих целей. Конечно, Геннадий понимал, что это лукавство, но ощущать себя пешкой в чужих, причем невидимых руках, было весьма неприятно.

Девушки планировали продолжить расспросы, но Белоконев вдруг начал их обществом тяготиться. Он не мог простить себе лжи, а говорить правду не хотел и не мог. Его спас капитан.

По громкой связи раздалась мелодия-позывной, и было объявлено, что впереди стая китов. А еще первые настоящие айсберги! Девушки, заслышав такую весть, спешно попрощались и бросились в каюту за фотоаппаратами.

– Надо их с собой постоянно таскать! – восклицала на ходу та, что поменьше ростом и не такая симпатичная, как ее подруга…

Впрочем, в том, что эти девушки и впрямь подруги, Белоконев сомневался. «Слишком разные, слишком отчужденно держатся», – подумал он. Одна из них – актриса, которая мало похожа на актрису, не жеманничает, не кривляется, говорит мало. Красивая – это да, глаз не оторвать, и цену себе знает, но при этом не стремится оказаться в центре внимания, словно выбирает, кого подпустить к себе, а кого держать на расстоянии. А вторая называет себя цирковой гимнасткой и ведет себя словно восторженная старшеклассница, будто все ей в новинку. Но ее непосредственность контрастируют с печальными и все подмечающими глазами. Белоконев еще за столом это отметил и счел, что девочка многое видела и пережила. Есть в ней до сих пор какой-то надрыв…

Движение в воде привлекло взгляд, и Геннадий отвернулся от удаляющихся фигурок, прищурился на новый объект, скользивший в воде. Это был кит, его темное блестящее тело легко рассекало волны. А рядом плыл еще один. И еще.

Белоконев тоже решил сходить за камерой. Хотя попробуй поймай такого в объектив: секунда – и кит вздымает к облакам массивный хвост, другая – животное уже скрылось в глубине. Надо обладать молниеносной реакцией, чтобы успеть нажать на затвор. И все же он хотел попытать счастья.

Геннадий направился к двери, чтобы подняться на нужную палубу по внутренней лестнице. Его одноместная каюта была недалеко, и путь занял от силы три минуты. Войдя, историк кинулся к столу, где в ящике держал фотоаппарат, но замер.

На столе прямо по центру лежал конверт. «Геннадию Белоконеву, срочное».

Недоверчиво, с опаской Геннадий дотронулся до конверта. Взял его, перевернул, потряс и стал надрывать. Из конверта выпала сложенная вчетверо бумажка, на которой было написано: «Скоро к вам придет человек (а возможно и два), они попросят оказать услугу. Не отказывайте, какой бы абсурдной эта просьба вам не показалась. Помогайте им во всем. Доверьтесь им. О дальнейшем мы позаботимся».

Геннадий сел на узкую койку. Сердце забилось судорожными, суматошными толчками. Ладони вспотели. Он снял очки и принялся протирать стекла. Про китов, конечно, сразу забыл. Записка и конверт лежали на столе и мозолили глаза.

Если конверт подкинули в открытом море, получается, Аноним путешествует вместе с ним. Следит за ним. Направляет. Или охраняет?

– Кто же он? – пробормотал Геннадий. – И кто обратится с просьбой?

Впервые он стал задумываться о том, что ввязался в игру, не уточнив правила. И, значит, это может закончиться немного не так, как им первоначально планировалось.

7. Три просьбы

К вечеру волнение практически сошло на нет, а облака разошлись, впуская в мир серебристый солнечный свет. В южных широтах царила белая ночь, поэтому не было ничего удивительного, что стоило хмурым тучам исчезнуть за горизонтом, вечерние часы казались куда светлее и насыщеннее красками, чем утренние и дневные. И все же солнце было тусклым, холодным и ни капли не грело. Даже металлические детали на солнечной стороне оставались на ощупь ледяными.

За ужином в столовой второго класса вновь стало оживленно. Те, кто еще недавно страдал от качки, взбодрились и демонстрировали проснувшийся аппетит. Только за столом режиссера Бекасовой отсутствовал один из пассажиров – Геннадий Белоконев.

– Опять потерялся? – предположил Сергей Давыдов с улыбкой. – Ему надо с GPS-навигатором ходить.

– Надеюсь, с ним все в порядке, – не поддержала шутку Елизавета Даниловна. – Бедняга переживает. Такой скандал получился!

– А что такое? – удивился Урусов, который на лекции Паганеля не присутствовал.

Пока Бекасова в сдержанных тонах пересказывала ему происшествие, Анна толкнула в бок Викторию и едва слышно зашептала:

– Давай заскочим к нему после ужина!

– У меня спектакль.

– У меня тоже репетиция и полуночное выступление, но надо же поддержать человека. И вообще, ты мне обещала!

– Что? – изумленно уточнила Вика.

– Попросить его об услуге.

– Даже если он и согласится, у меня нет лишних средств, я же тебе объясняла. Зачем мне его уговаривать, если я никуда не поеду?

– Не волнуйся, у меня все есть. Кроме аванса я с собой приличную сумму взяла, на все хватит. Ты потом отдашь, когда сможешь. Ну, не будь дурой, это отличный шанс! А я без тебя пропаду.

Вика сомневалась, но после лекции и рассказа Паганеля она чувствовала, что начинает увлекаться. В конце концов, экскурсия займет три дня максимум, они будут находиться в обществе людей, которые во всем разбираются… А второй раз приехать в Антарктиду у нее точно не получится. К тому же был существенный момент: Белоконев летел в ту же долину, что и Долговы, и это означало провести дополнительное время рядом с Юрой.

– Вика, поверь, поехать с ними обойдется дешевле, чем покупать экскурсию в отеле. Так мы оплатим только спальный мешок и продукты. – настойчиво соблазняла ее Анна, обдавая жарким шёпотом ухо. – И потом, ты всегда можешь отказаться. Ну, пожалуйста! Сделай это ради меня! У меня самой ничего не получится, а ты сможешь его уговорить.

– Зачем мы ему там? Только мешать будем.

– Наоборот. Поможем, компанию составим. Так как, ты согласна?

Виктория медленно кивнула. В конце концов, решать историку. То, что она озвучит просьбу, ничего не гарантирует. И передумать можно в любой момент, тут Аня права.

Завадская украдкой взглянула на Юру, объясняющего Евгению Урусову, отчего француз так возбудился во время лекции.

– Вопрос приоритета в науке всегда стоит очень остро, – говорил он. – Первооткрывателю достаются все лавры, а имя второго забывается. Жак Дюмон получил грант на исследования, добыл разрешение на пребывание в указанном квадрате, согласовал все нюансы с разными службами в разных странах, а это было очень непросто. И вдруг обнаруживается, что какое-то частное лицо, писатель, даже не его соотечественник, намылился в тот же самый квадрат. Его это изумило и задело. Плохо, что он повел себя несдержанно, как человека, его этот поступок не красит. Но мотивы его очевидны и понятны.

– А у нашего Паганеля есть разрешения на раскопки? – уточнил Урусов.

– Разрешения именно на вмешательство в экосистему, бурение скальных пород, растапливание ледяного покрова и тому подобное нет ни у кого. Оба исследователя запланировали лишь предварительный визит для уточнения масштабов работы и ее ценности для науки.

– То есть, на следующий год они опять приедут и уже начнут копать?

– Если будет чего, – вступил в разговор Володя. – Но вдруг обнаружится, что все это выеденного яйца не стоит? В науке часто случаются осечки.

Вика задумчиво смотрела на Юру Громова. Его профиль красиво вырисовывался на фоне светлого окна. Она вспомнила, как он удерживал сильными руками всклоченного и красного француза. «Мы могли бы вместе гулять по сухой долине Драконьего Зуба и купаться в теплых озерах, – размышляла она про себя. – Интересно, продают ли в магазине при отеле кроме сувениров еще и купальники? Хотя тут не купальник нужен, а гидрокостюм…»

Юра оглянулся, словно что-то почувствовал.

– Скоро буду иметь счастье присутствовать на вашем спектакле, – шепнул он. – Уже не терпится.

– Приходите, – она спокойно взглянула ему в глаза.

Они больше ничего не сказали друг другу, но этого и не требовалось. Их взгляды были красноречивы сами по себе. Они оба решили быть откровенны и не бороться с очевидным. Тем более, что чувство все возрастающей симпатии было обоюдным.

Сразу после ужина Анна увлекла Викторию за собой. Та больше не сопротивлялась, приняв решение.

– Идем быстрее, пока нас не запрягли, – гимнастка все в той же непосредственной манере волокла Завадскую за собой по узкому коридору. – Я все выяснила: и номер его каюты, и как туда добраться.

– Может, Сережу тоже позовем? – попыталась проявить инициативу Вика, но Анна бешено замотала головой:

– С ним потом! Сначала надо историка очаровать, прощупать почву. Мне известно, что он с Кинг-Джорджа летит транспортным вертолетом на Драконий Зуб. Договаривался он с нашими, груз и количество пассажиров не расписаны. Основная партия груза – это палатки, горючее и вода – уже доставлены на объект, а сам Белоконев летит налегке. Вертолет же 700 кг берет на борт. Все очень удачно складывается: Новый год мы встречаем со всеми, потом первого января инструктаж и утром второго вылет. Нам останется лишь раздобыть спальники, горючее и продукты на неделю.

– На неделю?! – ахнула Вика. – Но мы не можем…

– Так положено, с запасом. Погода будет нелетной или еще чего-нибудь приключится – такова техника безопасности. Там же совершенно дикие места, на тысячи километров никого нет. Излишки принимаются обратно по возвращению. И деньги вернут.

– Но, Аня, мы должны подняться на борт через пятеро суток! У нас обратный билет. Все это какая-то глупость!

– Да мы и вернемся, не бойся, – Аня остановилась перед нужной каютой и попыталась пригладить волосы. – Не в космос же улетаем. На Беллинсгаузене скучно, только если в бюро индивидуальный тур купить втридорога. А с Паганелем мы не пропадем. Возьмем и Сережу, так и быть, я ему тоже спальник приобрету – все же лишний мужчина в походе не помешает. Защитник! Хотя и с Паганелем будет двое сопровождающих из местных полярников. Вертолетчики с ним в долине остаются на все дни, потому что туда-сюда гонять машину нерентабельно.

– Господи, откуда ты все знаешь?

– Держу уши раскрытыми. Все будет тип-топ, подруга, у меня котелок на эти вещи хорошо варит, не в первый раз гастроли организую.

Она вытолкнула Вику вперед и уже стучала в дверь:

– Такой красотке он не откажет. Сыграй роль обольстительницы. Или ты не актриса?

– Да? – Белоконев открыл и вроде как облегченно перевёл дух. – Девушки, это вы. А я уж думал… Хорошо, что это вы!

Вика мысленно вздохнула и, облокотившись плечом о стену, улыбнулась:

– Мы пришли узнать, как вы себя чувствуете.

Завадская в одну секунду изменилась, стала совершенно другим человеком. Превращение, совершившееся на глазах Анны, было столь стремительным, сколь и неожиданным. Вика словно засияла страстным неземным светом. Анна, хотя и требовала от подруги решительных действий, застыла, пораженная. Она не понимала, как и что сделала Виктория, но разница в манере себя держать, смотреть, говорить была просто потрясающая.

– Мы беспокоились за вас, Геннадий Альбертович, – пропела эта ослепляющая незнакомка, на которую и сам Геннадий уже таращился, как кролик на гипнотический танец удава.

– Вы не появились на ужине, – вставила Анна из-за ее плеча.

Ей захотелось хоть немного привлечь внимание историка, но тот не отрывал взгляда от Завадской, оставаясь глух и слеп к другим раздражителям. Егоровой стало обидно.

– Уже был ужин? Давно? Я увлекся, з-забыл… – бормотал Геннадий, судорожно краснея и заикаясь.

– Наверное, вы выключили радио, – сказала Вика. – О том, что надо идти в столовую или начинается мероприятие, всегда сообщают.

– Радио? – Белоконев выглядел совсем растерянным.

– Вы позволите? – Завадовская указала внутрь каюты. – Я уже регулировала громкость и знаю, как это делается.

– О, да, п-простите, заходите, конечно! – Геннадий посторонился, пропуская их мимо себя. Прежде, чем закрыть дверь, он бросил нервный взгляд в коридор.

Его маневры не остались незамеченными.

– Вы кого-то ждали? – спросила Вика.

– Н-нет…

Геннадий вдруг метнулся мимо Завадской к столу и принялся тасовать раскиданные бумаги и папки с файлами. Он спешил прибраться, стыдясь беспорядка, устроенного им на рабочем месте. Смотрелось это забавно, и Вика, рассмеялась, легко тряхнув волосами:

– Не стоит так переживать, Геннадий Альбертович. Наверное, на кухне осталась ваша порция. Вы бы сходили туда…

– Д-да, но я не из-за порции… все это… простите! – историк залился краской пуще прежнего и выпрямился, комкая в руках какую-то бумажку.

Вика решила больше его не смущать и слегка притушила обаяние. Анна следила за ней во все глаза, пытаясь уловить и перенять все эти приемчики. Где уж ей, конечно, так сыграть, но хоть немного… В жизни же все пригодится.

– Видите эту круглую ручку на стене? – показала Вика. – Это выключатель внутрикорабельного радио, он у вас стоит в положении оф. Поэтому вы всюду рискуете опоздать. И все новости тоже мимо вас пройдут.

– Д-да, это… н-неудобно, – согласился Белоконев.

Вика отрегулировала громкость радио и улыбнулась:

– Вот теперь порядок.

– Спасибо. Н-не знаю даже, как благодарить…

– На самом деле, мы пришли к вам с небольшой просьбой…

Белоконев вздрогнул. Он словно очнулся от наваждения под воздействием новой, более сильной эмоции, а его глаза за стеклами очков приобрели шокированное выражение.

– Что вы сказали? Просьба?

Вика стояла совсем близко, что в условиях тесной каюты было нетрудно и выглядело одновременно и естественным, и будоражащим. Их рукава соприкасались, и до историка доносился пряный запах женских духов. Вот только все это уже не притягивало, а пугало его. Геннадий хотел отступить, попятиться, но сзади находилась вторая девушка, о которой он забыл.

– Наверное, просьба покажется странной и нескромной, но я все равно ее озвучу. Если нельзя ее исполнить, вы так и скажите.

– П-просьба? – Геннадий уже не только заикался, но и покрылся смертельной бледностью. – П-покажется с-странной? В-вы? Это в-вы?!

Вика озадачилась и спросила себя, не переигрывает ли она. Реакция Паганеля на ее простенький и ни к чему не обязывающий флирт была неадекватной. Она видела обручальное кольцо у него на пальце и потому никак не ожидала, что историк начнет пугаться ее и запинаться, как мальчишка.

– Мы бы очень хотели посетить долину с развалинами, – произнесла она, внимательно отслеживая выражение его лица. «Как бы его удар не хватил!» – Лучше всего сделать это в вашем присутствии. Вы удивительный рассказчик! Да и наблюдать за тем, как вы совершаете эпохальное открытие, было бы невероятно интересно. Конечно, наше участие мы оплатим по полной. Продукты, палатки, все это не вопрос. Если только вы дадите согласие…

Геннадий, кажется, позабыл дышать. Вика на миг прервалась, сведя брови к переносице, но потом все же решила закончить:

– Мы не помешаем, будем вести себя тихо и скромно. Поймите, быть рядом с тайной и не прикоснуться к ней, не ощутить на лице дыхания прошлого…

Кажется, Белокнева слегка отпустило. Он кашлянул, отвел взгляд, который больше не выглядел стеклянным. Вике показалось, что он готовится ей отказать. Анне за ее спиной тоже, видимо, так показалось, потому что она ткнула ее в плечо, понуждая действовать активнее.

– Знаете, – начал Геннадий, – эта просьба и правда неожиданная…

Вика мысленно извинилась перед ним и невесомо коснулась указательным пальчиком рубашки на груди Белоконева. Тот вновь замер, как напуганная птица.

– Но вы же понимаете те чувства, что мы сейчас испытываем?

– Д-да-а… – выдохнул он, вновь попадая под пресс ее очарования, которым Завадская так виртуозно пользовалась. – Я п-понимаю… и готов! Я окажу вам эту услугу.

Вика выгнула изящную бровь, словно не веря:

– Вы согласны?

– Да, – более уверенно откликнулся Геннадий.

– Нам с подругой можно будет к вам присоединиться?

– Да! – в третий раз сказал историк. – Если надо, значит, надо.

– Вот и хорошо, – Вика снова улыбнулась и отступила на шаг. – Все детали можно будет обговорить попозже. С моей подругой Аней.

– Да, я с удовольствием, – поддакнула Егорова, высовываясь из-за спины Завадской.

Геннадий скользнул по ней рассеянным взглядом.

Из динамика внезапно послышался треск, сменившийся бравурными позывными, а потом капитан объявил, что через полчаса в театральном салоне начнется спектакль «Моя прекрасная жизнь» и приглашаются все желающие.

– Простите, мне пора, – Вика посерьезнела, – я уже опаздываю.

– Конечно, – Геннадий, двигаясь подобно сомнамбуле, выпустил девушек в коридор, однако в самую последнюю минуту замялся и спросил: – Скажите… зачем вам в оазис именно в моей компании? Почему не с французом?

– Так безопаснее, – ответила Вика. – Вы же наш соотечественник.

– А, ну да…

Когда дверь за ним закрылась и девушки остались одни, Вика окончательно убрала с лица приветливую маску.

– Довольна? – она прислонилась спиной у переборке и прибавила едва слышным шепотом: – Гадость какая… словно младенца обманула.

– Ты чего, высший класс! – Анна показала большой палец. – Он сразу спекся. Даже хорошо, что мы к Паганелю обратились. Твой Громов вряд ли так быстро позволит себя уговорить.

– Громов не мой! – сердито прошипела Вика.

– Да? А в оазис ты полетишь разве не для того, чтобы побыть с ним рядом?

– И в мыслях не было!

– Ну и зря! Подвернулся шанс хорошего мужика к рукам прибрать, так лови момент! Даже за два дня на корабле можно многое успеть, а уж на природе, в палатке и подавно. В путешествиях все мужики расслабляются.

– Курортные романы не мое.

– Постель, между прочим, полезная вещь для здоровья. Только сама не втрескайся в него по уши.

– Все, я опаздываю, – Вика отклеилась от стены и зашагала к трапу. – Мне Бекасова голову открутит.

Анна усмехнулась ей в спину и неспешно пошла следом. У трапа они разминулись со светловолосым помощником капитана. Парень радушно улыбнулся, посторонился, чтобы пропустить девушек, и еще пару лишних секунд пялился вслед Виктории. Это не укрылось от все подмечающего взгляда Анны и вызвало у нее на губах еще одну презрительную усмешку.

Помощник капитана шел целенаправленно к каюте Геннадия Белоконева. На его вежливый стук, дверь почти сразу распахнулась.

– Господин Белоконев, вы в порядке?

– Да, спасибо, – Геннадий недоуменно уставился на погоны старпома. – А в чем дело?

В голове у него мелькнуло, что до капитана наконец-то дошли слухи о неудачной лекции. А поскольку именно она была оплатой за более комфортабельную каюту, последствия могли быть самыми разными. Но старпом только улыбнулся:

– Вы пропустили ужин. В наших правилах следить, чтобы пассажиры ни в чем не нуждались. Если вы в порядке и в услугах врача не нуждаетесь…

– Нет, я просто не услышал сигнал явиться в столовую. У меня не работало радио. Но сейчас все нормально, мне помогли поправить э-э… механизм.

– Хорошо. Тогда у меня к вам просьба…

– Просьба?! – вскричал Геннадий. – Как, еще одна?

Помощник капитана умело удержал на лице предупредительное выражение:

– Я прошу вас оказать нам честь отужинать в столовой для экипажа. По расписанию там как раз время подачи блюд. Мы выделим вам отдельный столик.

Геннадий потер рукой лицо.

– Хорошо.

– Прошу вас следовать за мной. Иначе боюсь, вы вновь заблудитесь.

– Хорошо, раз надо…

Белоконев взял ключ-карту от каюты, бросил взгляд на раскиданные по столу бумаги, прибавил к ним зажатый и сильно помятый конверт Анонима и оставил, как есть.

Шагая за старпомом, он обдумывал странную ситуацию. Может быть, просьба, на которую указывал Аноним, касалась чего-то еще, и две девушки были совсем ни при чем? Может, в столовой для экипажа к нему должен кто-то незаметно подойти и чего-нибудь передать? Но разве можно было предвидеть заранее, что он пропустит ужин? Нет, если только Аноним не какое-нибудь сверхъестественное существо, знающее будущее.

В столовой к Геннадию никто не подсел и не стал заводить разговоров. Нагрузив на поднос свою порцию, историк спокойно прошел на указанное место и поел без малейшего беспокойства со стороны.

«Все-таки дело в девчонках», – заключил он, хотя в чем смысл их демарша, решительно не понимал.

Он вспомнил про спектакль, когда выходил из столовой и захотел еще раз взглянуть на «колдунью со внешностью ангела», как про себя стал характеризовать Вику. Ведь она явно пыталась его завлечь в свои сети.

– Надо бы к ней присмотреться, – пробормотал он под нос, – но где же тут театральный салон?

Блуждая по лабиринтам корабля, Геннадий безуспешно искал дорогу. Посмотреть на схему, висевшую чуть ли не на каждой двери, конечно, не пришло ему в голову – он слишком был расстроен и озадачен. К счастью, скоро он буквально нос к носу столкнулся со знакомыми лицами, у которых можно было спросить направление.

– О, друзья мои, – вскричал он обрадовано, – вы-то мне и нужны!

– Какое совпадение, а вы очень нужны нам, – сказал Володя Грач, который в сопровождении Юры Громова только что безуспешно стучался в каюту историка.

Геннадий оглянулся и с удивлением понял, что ноги сами привели его к знакомому порогу.

– У нас к вам важная просьба, – продолжил Грач, – надеюсь, вы не откажете.

Лицо историка вытянулось.

– Мы бы хотели дослушать вашу лекцию до конца, – сказал Володя. – Кажется, у вас есть недостающее звено, которого нам сильно не хватает..

– П-проходите в комнату, – проговорил окончательно сбитый с толку Белоконев, роясь в карманах в поисках ключа. К собственной досаде, он вновь начал заикаться.

8. Геннадий Белоконев идет на откровенность

– Мы надолго вас не отвлечем, – сообщил Володя, когда Геннадий с крайне задумчивым видом пригласил нежданных гостей размещаться в тесном пространстве каюты.

– Вы из службы безопасности? – припомнил историк, морща лоб.

– Да, и пытаюсь кое в чем разобраться, – сказал Грач, осторожно усаживаясь на узкую койку так, чтобы хватило место и Громову. Хозяин же остался стоять, опираясь пятой точкой на край столешницы. – У меня к вам несколько вопросов.

– То есть лекция лишь предлог?

– Нет-нет, речь пойдет именно об Антарктиде. Но я думаю, всем будет проще, если вы не станете растекаться мыслью по древу, а коснетесь конкретных моментов. Первый вопрос, наверное, покажется вам бестактным, но он очень важен, и будет лучше, если вы все же на него ответите.

– Спрашивайте, – тяжело вздохнул Белоконев, про себя проклиная тот день, когда связался с Анонимом. Конечно, ничего хорошего он от расспросов Грача не ожидал, но первая же фраза окончательно выбила его из колеи.

– Скажите, Геннадий Альбертович, вы на самом деле занялись данной темой самостоятельно, на свой страх и риск, как всюду утверждаете, или вас все-таки кто-то в эту поездку отправил?

– Вы даже не представляете! – пробормотал Геннадий. Он судорожно соображал, стоит ли упоминать обо всех обстоятельствах, но в голове крутились слова из записки. Если Грач и его приятель Громов пришли сюда с ведома Анонима… Например, тот захотел, чтобы безопаснику стало все известно…

Тут Белоконев кое-что вспомнил:

– Однако вы телохранитель Долгова, – он устремил на Владимира беспокойный взгляд, – а значит, плывете вместе с французом Дюмоном. Почему я должен вам доверять?

– Считаете, я стану защищать француза? – уточнил Грач. – Не волнуйтесь, никаких тайн в его пользу я выведывать не собираюсь. Наоборот, допускаю, что вы мне поможете вывести Дюмона на чистую воду.

Геннадий опять тяжко вздохнул, все еще не уверенный, что с этими двумя стоит откровенничать. С другой стороны, физиономии у них были располагающие, совсем не бандитские, поэтому он все же попытался объясниться.

– Посылать меня никто не посылал, но, скажем так, надоумил, – сказал он, исподтишка проверяя, какое впечатление оказывают на собеседников его слова. – Я исследователь одиночка, за моей спиной не стоят ни мэтры исторической науки, ни институты. В Антарктиду я поехал как частное лицо, как писатель, освещающий проблемы освоения материка. Но вот подсказки и помощь, конечно, мне оказывали. Не так просто было получить разрешение на посещение антарктических станций, немало порогов потребовалось обить. Да и «добро» от англичан, чей турбизнес окопался в оазисе по соседству с Драконьим Зубом, пришлось ждать аж два месяца. Что касается темы… не иначе, как судьбой, я это и не называю. Хотя у судьбы в моем случае было вполне конкретное материальное воплощение.

– Что вы имеете в виду?

– Понимаете, я об этом еще никому не говорил…

– Дальше нас двоих эта информация не уйдет, – пообещал Владимир.

Белоконев замялся, но все же ответил:

– Помните Моцарта, которому человек в плаще и маске заказал «Реквием»? Заплатил деньги, но потом так и не явился забрать ноты… Вот и со мной произошла похожая история. Деньги на поездку пожертвовал неизвестный доброхот. А до этого он так же анонимно подтолкнул к изучению непростой темы, прислав пропуск в военный архив. Туда, видите ли, весьма непросто проникнуть.

– Затейно звучит, – Володя выглядел заинтригованным. – К загадочному типу в маске мы еще вернемся. А пока поясните, что же вам удалось узнать в том архиве?

– Этому как раз и была посвящена вторая часть моей лекции! Которую так некстати прервали…

– Вы не знали, что вместе с вами в те же места плывет Жак Дюмон? – вмешался Юра Громов.

– Да откуда?! – Геннадий всплеснул руками почти по-бабьи, выражая крайнюю степень возмущения, и при том едва не попал Громову по носу. – Французы вообще не имеют к этому отношения! Это наша история, наша привилегия, хотя…

Он резко остановился, но не потому, что заметил, как Громов уклоняется от его стремительных жестов – просто в голову ему пришла неожиданная мысль. Абсолютно другим, собранным и серьезным тоном Геннадий закончил так:

– Господа, наша страна имеет доступ к тайнам Антарктиды, наверное, с самого начала, но основной массив информации засекречен. Даже в наши дни полярники дают подписку о неразглашении. Не исключено, что в отчетах они о многом умалчивают. И вот я подумал: может, настала пора сделать все эти «неудобные» открытия достоянием общественности? Работа пошла по всем направлениям: и у нас, и за рубежом. Есть силы, которым это стало выгодно. Они нас провоцируют на спонтанные поступки, сталкивают лбами и смотрят, кто победит.

– Заговор мировой закулисы? – с тихим смешком спросил Громов.

Белоконев пожал плечами – думайте, что хотите. И замолчал.

– Так в чем соль? – спросил Володя, начиная терять терпение. – Что именно вы оба ищете в этой чертовой долине?

– Хранилище знаний древней цивилизации, – ответил историк. – Это же очевидно! Судя по историческим свидетельствам, таких хранилищ было два: одно располагалось в Тибете, а другое в Антарктиде.

– Шамбала? – изумился Юра. – Шангри-Ла? Вы серьезно?

– Да! – Геннадий поправил очки и откашлялся. – Я помню, что вы просили коротко, но я все-таки начну издалека, иначе полная картинка у вас не сложится. А я бы хотел быть понятым верно.

– Ну, хорошо, давайте издалека, – согласился Владимир и занял более удобное положение.

Уговаривать историка больше не пришлось. Оседлав любимого конька, он воодушевлялся с каждым сказанным словом.

– В 1903 году Эрнест Резерфорд и Фредерик Содди открыли закон радиоактивного распада, – вещал он. – В следующем году Содди читал об этом курс лекций в Глазго и озвучил идею, будто раньше на Земле существовала высокоразвитая цивилизация, которая владела секретом радиоактивного превращения. Злоупотребление атомным оружием ее и погубило. На Земле есть следы разрушительных войн: оплавленные камни Мохеджо-Даро, описания «летающих колесниц» и страшного оружия в индийском эпосе и так далее. Но, конечно, воевали друг с другом никакие не боги, а обычные земные люди, просто владеющие продвинутыми технологиями. Где-то хранятся и другие свидетельства превосходства одной цивилизации, более древней, над другими. Не только записи сказок или рисунки, сделанные дикарями, не понимающими ни сути конфликта, ни принципа действия страшного оружия, но нечто более серьезное: описание техники, чертежи, приборы. Все до крупицы просто не могло погибнуть! Наверное, из уст физика Содди эта мысль прозвучала впервые, но о конкретном Хранилище речи пока не шло.

– Думаете, Содди знал о чем-то конкретном? – уточнил Володя.

– О, нет, конечно, нет. Содди просто предположил. Но были люди, которые знали. Здесь я перехожу к сути нашей проблемы. Наверное, вы слышали о существовании советского разведчика Якова Блюмкина. Осенью 1929 года он был арестован по доносу своей любовницы. Блюмкин был очень интересной личностью: эрудит, превосходный актер и шпион, он ходил в экспедиции с Николаем Рерихом… короче, чтобы вас не утомлять лишней информацией, кончилось все тем, что его обвинили в шпионаже в пользу немецкой разведки и расстреляли. Все произошло очень быстро, за считанные дни. Протоколы его допросов и само дело оставались нерассекреченными много лет. Но однажды мне попали в руки некая папка. В ней хранились фотокопии показаний Блюмкина из архива НКВД. Мне удалось их скопировать.

Геннадий обернулся к столу, поворошил рассыпанные в беспорядке бумаги и достал несколько листов. Потом передумал, и, бросив листы в общую кучу, вытянул из-под бумажного вороха довольно солидную папочку с файлами и, пролистав, раскрыл на нужном месте.

– Поскольку с большинства документов по этому делу уже сняли гриф секретности, ксерокс мне сделали, хотя на это и пришлось добиваться отдельного разрешения. Я собрал досье. Потом, если захотите, можете и сами взглянуть, почитать.

– А где ваш компьютер? – удивился такому старомодному хранению материалов Громов. – Он же у вас был. Разве вы не храните в нем все свои наработки?

– Ох, компьютер! – лицо Белоконева вытянулось. – Я про него забыл. Он остался в салоне!

– Очень непредусмотрительно, – тихо заметил Грач.

– Да ладно, потом заберу. Я привык, знаете ли, все дублировать на бумаге, потому что с техникой у меня всякое случается: то батарея не вовремя разрядится, то, вот как сегодня, забуду ее где-нибудь, – Геннадий метнул в безопасника взгляд поверх очков и вернулся к документу. – Итак, допросный лист от 30 октября 1929 года. В вину Блюмкина вменяется то, что, будучи в 1925 году в Тибете, он вошел в доверие к далай-ламе и получил информацию о секретном «оружии богов», однако позже продал эти сведения представителю германской разведки Вернеру фон Штильхе за два с половиной миллиона долларов. Эту сумму нашли и изъяли при обыске сотрудники ОГПУ.

– Что за «оружие богов»? – не утерпел Володя, удивлено переводя взгляд с Геннадия на Юру Громова.

– В протоколе упоминается три устройства, но, судя по намекам, их было гораздо больше. В тех бумагах, что я видел, названы щипцы ваджра, с помощью которых древние плавили металлы, и колокол шу-дзи, который мог обратить в бегство и ослепить целую армию. Мне кажется, в последнем случае речь о приборе, использующем электромагнитные волны особой частоты. Но это еще не все, – Геннадий опустил папку и в волнении поправил постоянно сползающие с носа очки. – Далай-лама дал Блюмкину точные координаты второго Хранилища в Антарктиде. Укрытое в горах, в силу климатических особенностей не занесенных льдом, оно долгое время оставалось нетронутым и никем не охраняемым. Как бы ничейным. И там, в Антарктиде, помимо упомянутых образцов, хранилось еще так называемое «черное солнце» – ципинь сюань, альтернативный источник вихревой энергии. Дешевый и экологичный. С его помощью можно пересечь всю галактику за считанные дни.

– И все эти координаты оказались у немцев? – недоверчиво воскликнул Громов.

– Именно! Блюмкин утверждал, что на передачу информации у него была санкция и что это вовсе не его личная инициатива. Он намекал на высоких покровителей, но ему не поверили. Хочу заметить, что платить такую огромную сумму за пустышку никто бы не стал, значит, версию, будто информация о Хранилище у Блюмкина была его собственной выдумкой, нужно отмести сразу. В те годы проку от координат не было никакого. У Советов накопилось множество проблем иного характера, и поход в Антарктиду даже в первую десятку не входил. У немцев тоже не все было ладно после Первой мировой, однако чудо-оружие, как и источник энергии «черное солнце» им бы не помешали. Как бы там ни было, через девять лет, в тридцать восьмом году германское правительство организовало-таки экспедицию в Антарктиду.

Белоконев перелистнул несколько файлов в папке.

– Вот еще один интересный документ, он датирован 10 января 1939 года. Это отчет о командировке в Третий рейх начальника спецлаборатории НКВД «Андроген» Савельева, адресованный первому заместителю наркома внутренних дел Меркулову. Савельев сообщает, что в личных беседах известный немецкий антрополог Ганс Гюнтер поделился планами, касающимися перспектив использования древних технологий. Немецким ученым вот-вот удастся – цитирую: «получить сведения, которые будут немедленно востребованы в промышленности рейха, в науке и самолетостроении». Поскольку Германия в мае 1938 года отправила экспедицию в Тибет, а в ноябре того же года снарядила поход в Антарктиду, понятно, на какие именно источники древних технологий рассчитывал Гюнтер.

Белоконев воззрился на слушателей, глаза его под стёклами очков торжествующе блестели.

– Гюнтер, кстати, передал Савельеву карту-схему Земли Королевы Мод с личными пометками. По его словам, Германия работала над созданием специального корпуса, который осуществлял бы регулярное сообщение с Антарктидой и ее Хранилищем. Вот, я вам опять зачитаю: «Я убежден, – пишет Савельев, – что Гюнтер ориентировал меня в необходимости проведения аналогичных исследований советской стороной в рамках имеющегося договора».

– Какого договора? – спросил Юрий.

– Генеральное соглашение о сотрудничестве и взаимопомощи между НКВД и гестапо, – пояснил Белоконев. – В одной из описей, подшитых к делу, фигурировали материалы о сотрудничестве между нашими странами, где среди прочего есть пункт о том, что стороны обязуются сотрудничать в том числе и в области паранормальных и аномальных явлений, влияющих на внутреннюю жизнь государств[5]. Теперь вы понимаете, что откровенность Гюнтера не была чем-то из ряда вон. Но это еще не все. Гюнтер поведал Савельеву, что в самое ближайшее время в Германии появится оружие, способное уничтожать города в считанные секунды. А вводные данные, на основе которых будет создано это оружие, были добыты в Тибете. «Также стало известно о том, – пишет Савельев, – что в Германии разрабатываются авиационные двигатели принципиально нового типа на основе вихревого поля и электромагнетизма».

– Как понимаю, наводку на Тибет и его фантастические технологии немцы получили от Блюмкина, так? – уточнил Грач.

– Так. Яков Блюмкин работал в то время в лаборатории спецотдела ОГПУ под руководством Глеба Бокия. Экспедиция в Лхасу была осуществлена в 1925 году. ОГПУ использовало Блюмкина в качестве одного из главных координаторов Тибетской миссии по свержению Далай-ламы Тринадцатого. Попав в Лхасу, участники экспедиции должны были попытаться спровоцировать противостояние между Далай-ламой и Таши-ламой, чтобы вызвать беспорядки и сместить неугодного СССР правителя. Яков Блюмкин присоединился к экспедиции Николая Рериха, прошёл Индию, Тибет, Западный Китай, а затем в июне 1926 года прибыл в Москву, где свел знаменитого мистика с Луначарским. Миссия по свержению действующего Далай-ламы, кстати, потерпела фиаско, но зато Блюмкиным были добыты интересные сведения. Правитель Тибета разоткровенничался и продемонстрировал ему и Рериху образцы древней техники, хранившейся в глубоком подземелье под дворцом Поталы. Блюмкин позже писал в докладной записке, что тибетские монахи верят, будто цивилизации на Земле регулярно гибнут из-за внешних и внутренних причин. Но существует регламентированная процедура священного отбора самых важных открытий, которые затем прячут в хранилище Тибета. А прежде так наполняли Хранилище в Антарктиде.

– Почему Яков Блюмкин разгласил секретные сведения на сторону? – задал Геннадий вопрос и сам на него ответил: – Я не знаю. Сам он утверждал, что сделал это, имея на руках недвусмысленный приказ своего руководства. Возможно, Троцкого. Но Троцкий ничем не мог ему помочь. Как бы там ни было, информация о Хранилищах и их содержимом стала известна германской военной разведке. Научный отдел СС в 1938 году отправил две экспедиции за сокровенными тайнами – в Тибет и в Антарктиду. Возможно, именно благодаря найденным подсказкам немцам удалось осуществить невероятный прорыв в создании атомного оружия, ракет «Фау», а также строительстве летательных аппаратов необычной конструкции, оснащенных «нетрадиционными двигателями». А вот тибетская экспедиция Савельева опоздала и была свернута в мае 1939 года из-за войны в Китае.

Что касается антарктического похода 1938–1939 годов под командованием Альфреда Ричара, то он был весьма успешен. Курировал экспедицию рейсмаршал Геринг, но идею ему подкинул Гиммлер. Немцы добрались до Земли Королевы Мод, застолбили за собой обширные территории, обозвав «Новой Швабией», провели разведку местности, аэрофотосъемку, нанесли на карту географические объекты и попытались основать там несколько баз.

– Они добрались до «оружия богов»? – поинтересовался Грач.

– К нашему счастью, немцам не хватило технологической базы, чтобы воплотить идеи в жизнь. Для того, чтобы создать принципиально новые двигатели для тех же самолетов, нужно знать не только принцип их работы, но и построить совершенно новые заводы с совершенно новым оборудованием, заточенным под иные требования. Кроме двигателей, нужны прочные материалы для деталей, способные выдержать большие нагрузки, ведь на старый самолет новый двигатель не приделаешь. Нужно менять аэродинамические характеристики машины, проводить испытания, решать проблему с обучением пилотов. Дело не одного года. Да и перестройка промышленности на новые рельсы занимает огромное время, потому что приходится решать неожиданно всплывающие задачи… И тем не менее, в конце второй мировой войны слухи о том, что вот-вот у Гитлера появится невиданное супероружие, ходили.

После поражения Германии, львиной долей документов по прорывным технологиям, завладели американцы. Русским тоже досталась часть секретных документов, хотя и не так много. Однако именно у нас оказались все исследования по Новой Швабии. В этот раз Сталин не стал откладывать дело в долгий ящик, приказав готовиться к освоению Антарктиды всерьёз. С 1946 года к берегам шестого континента отправилась китобойная флотилия «Слава», которая занималась не только ловлей китов. Три эсминца официально занимались охраной китобоев, но попутно выполняли и другие задачи. Был в составе флотилии и секретный научный корпус.

Под антарктические цели были переориентированы старые и построены новые заводы на Дальнем Востоке. Закладывались корабли, способные работать во льдах, строились самолеты, пригодные для полетов при низких температурах. Стали создаваться подводные лодки с повышенной автономностью. Довоенный опыт освоения Арктики как раз пригодился. В январе 1947 года из состава Тихоокеанского флота выделился отдельный Пятый флот, который возглавил адмирал Фролов. В его задачи входило обеспечение безопасности вдали от советских берегов – в южных широтах. Научно-исследовательскую работу курировал знаменитый полярник Иван Папанин, поставленный на эту должность по личному распоряжению Сталина.

– Но вы утверждаете, что истинной целью было не освоение природных богатств и не научные данные, а именно желание добраться до неведомого хранилища древних? – спросил Юрий.

– Это не я утверждаю, а документы! – воскликнул Геннадий. – Все доказательства я нашел в папках научно-исследовательского центра «Пирамида».

– Никогда о таком не слышал, – ворчливо обронил Грач.

– Конечно, об этом мало кто знает, – кивнул Геннадий. – И все же в СССР действительно существовал Научно-Исследовательский Центр, который занимался весьма необычными вещами. В частности, прогнозировал глобальные катастрофы и общепланетарные тенденции развития, изучал наследие древних цивилизаций. Во все времена и во многих странах были подобные структуры, о которых не принято ставить в известность широкую публику. «Пирамида» была создана по распоряжению Андропова в 1986 году и просуществовала до 1992 года, то есть исчезла вместе с СССР.

– Ладно, оставим пока исторические дискуссии, – сказал Володя, – предположим, у древних и впрямь были интересные разработки, и об этом вы нашли упоминания в рассекреченных папках КГБ. Но как про это пронюхал француз? И главное, почему вы оба, не сговариваясь, отправились за доказательствами в Антарктиду именно сейчас?

– Это и впрямь странно, – с готовностью согласился Белоконев. – Я занимаюсь темой два года или чуть больше, но впервые услышал о Дюмоне. И он еще посмел что-то кричать про приоритеты и обозвал самозванцем! Да кто он сам такой?!

– Спокойно, Геннадий, – остановил распаляющегося историка Громов. – Давайте оперировать фактами. Вне всяких сомнений, Дюмону известно о Хранилище. К тому же его проект был профинансирован авторитетной организацией…

– Они соперники моего Анонима! – выпалил вдруг Геннадий. – Мы хотим помочь нашей стране, а они планируют нам помешать!

– Ага, тот самый таинственный заказчик в маске, – вспомнил Грач, – ну вот мы и добрались до этой загадки.

– А знаете, я давно мечтал с кем-то поделиться, – ответил Геннадий, глядя на безопасника предельно честными глазами. – И потом, Аноним сам просил вам помочь.

– В смысле?

– Он предупредил меня сегодня, что ко мне явится человек с необычной просьбой. Имени не назвал, но вдруг это вы и есть? Тогда я должен вам все рассказать.

– Сегодня предупредил? Обо мне?

– Давайте я начну с начала. Однажды ко мне по почте пришло письмо…

По мере того, как Белоконев рассказывал свою историю, на лицах приятелей сменилась целая гамма чувств.

– Письма при вас? – наконец спросил Грач.

– Только сегодняшнее, его подбросили, когда я отлучался. Во время или после лекции, – Геннадий протянул Грачу конверт.

Тот вытащил из кармана носовой платок, аккуратно обернул им руку и только затем взял конверт за уголок. Прочитав добытую с такими же предосторожностями записку, Володя показал ее Громову.

– Кстати, ко мне уже трижды обращались с просьбой, – указал Белоконев. – И я немного в затруднении. Вы пришли последними, поэтому я точно не знаю…

– А кто были двое других? – быстро уточнил Грач.

– Помощник капитана. Он произнес кодовое слово и отвел в столовую, так как я пропустил положенный ужин.

– Что за кодовое слово?

– «Я прошу вас оказать нам честь отужинать в столовой для экипажа», – послушно воспроизвел Геннадий.

Юрий и Володя недоуменно переглянулись.

– Ну, как же: «просьба», «прошу», – подсказал Геннадий, видя их растерянность. – Да, конечно, я и сам бы не стал обращать внимание… но тут же как… Очевидно, что Аноним плывет на нашем корабле. Письмо мне подкинули в запертую каюту, а у кого мог быть запасной ключ? У помощника капитана!

Юра и Володя снова переглянулись.

– Но перед этим ко мне постучалась молодая девушка. Ее просьба показалась наиболее абсурдной, и все же, помня о письме, я пообещал ее выполнить. И только когда появились вы… мне вот кажется, что я поторопился… Помочь вам это национальные интересы, а помочь ей…

– Что она попросила? – Володя нехорошо прищурился.

– Хотела попасть на Надежду.

– Куда?! – воскликнули друзья в один голос.

Геннадий даже вздрогнул.

– Она хотела присоединиться ко мне в поездке в оазис.

– Нет, подождите, вы сказали другое, – перебил Володя. – Надежда – что это?

– Это законсервированная советская станция, о которой стерты все упоминания в публичном пространстве. Та самая, которую основали в 1947 году. Я же упоминал про нее и даже фотографию показывал на лекции.

– Как она выглядела? – спросил Володя.

– Станция? – Белоконев начал листать файлы в папке.

– Да нет, девушка! Невысокая, худенькая как мальчик?

– Нет. Это самая красивая девушка на корабле. Если не ошибаюсь, ее зовут Вика. Виктория.

– Виктория Завадская?! – Юра не сдержался. – Не может быть!

Володя предостерегающе коснулся его плеча.

– Да, – кивнул Геннадий, – Точно, Завадская. Она сидит за нашим столом. Мы беседовали после лекции. Она подходила расспрашивать меня о моих исследованиях. Подходила с подружкой. А потом пришла еще раз и уже с конкретной просьбой.

– Я не верю, – пробормотал Юра.

– Вы можете мне сказать, что происходит? – встрепенулся Белоконев.

– Пока нет, – Володя встал, побуждая побледневшего Громова сделать то же самое. – Но мы разберемся! Только… вы не могли бы дать мне ознакомиться с теми документами, которые у вас есть в наличии? Я верну.

– Конечно, – Геннадий захлопнул папку и протянул ее Грачу. – Если что-то будет не ясно, обращайтесь.

– Спасибо.

– А мне что делать? – спросил Геннадий.

– Ничего. Если кто-то еще попросит вас о чем-либо, уведомите нас. И, пожалуй, вам не стоит держаться особняком. Если уж наши пути совпадают, лучше действовать сообща.

– Против француза?

Грач вздохнул:

– Может, и против француза. Посмотрим. Письмо анонима я тоже возьму.

– Хорошо, я согласен, – закивал историк. – Буду держать вас в курсе.

Юрий и Владимир покинули каюту, прошли до лестницы и только там остановились, предварительно оглядевшись, не подслушивает ли кто.

– У меня аж легкое головокружение появилось, – признался Грач с кривой усмешкой, рассматривая пластиковую папку. – Я, конечно, надеялся узнать подробности, но такое…

Громова волновало другое:

– Знаешь, насчет Вики… Зачем ей лететь на Надежду? Она наверняка…

– Мы ничего о них не знаем, – перебил его Володя.

– Геннадий просто раздразнил ее любопытство на лекции. Да любой бы впечатлительный человек захотел узнать больше!

Грач нехорошо прищурился:

– А ты взгляни на ситуацию с такой стороны: с чего бы Завадской напрашиваться в поездку к малознакомому мужчине, а?

– Не знаю, – Громов помрачнел. – Это недоразумение.

Внезапно он припомнил, как Вика исподволь расспрашивала его о телохранителях Долгова. Кто из них где обедает, почему их осталось только двое…

– Есть и такой штришок, – не унимался Володя, словно стараясь его добить. – На корабль Завадская попала в самый последний момент, потому что исполнительница главных ролей, которая уже была заявлена, сломала ногу. Удачное стечение обстоятельств, не находишь?

– Я должен с ней поговорить!

Грач кивнул:

– Ладно, расспроси ее. Только очень аккуратно! Ты же собирался смотреть спектакль?

Юра взглянул на наручные часы:

– Черт, он уже давно начался.

– Ну, тем быстрее окончится, и ты сможешь ее увести в укромный уголок. А я предупрежу Долгова.

9. Под созвездием Южного креста

Вика никогда не мечтала стать актрисой, потому что с малых лет жила в театре. Ее родители проработали за кулисами всю жизнь, там они познакомились, там развивался их долгий роман, там же, сколько себя помнила, проводила время и Вика: играла в куклы, делала уроки, а позже выходила в спектаклях, где требовались дети. Жили они тогда в небольшом уютном городке, время в нем текло неспешно, и маленькой Вике представлялось, что так будет всегда.

То, что будущее рано или поздно наступит, она догадалась только в выпускном классе. «Школьные годы чудесные» подошли к концу, и начиналась странная взрослая жизнь, о которой Вика не имела ни малейшего представления. Конечно, можно было выйти замуж, растить детей и вести домашнее хозяйство, как мечтали некоторые ее подруги. Другие девочки, что побойчей, собирались навсегда покинуть «затхлое болото» – податься в столицу, состояться, подобрать жениха побогаче и даже не обязательно с официальным оформлением, лишь бы «папик» за все платил. Никто не собирался лететь в космос, двигать науку или заводить свое дело. Первое было немодным, второе безденежным, а третье опасным – про «крышу», мафию и чиновничий произвол в маленьком городке знали не понаслышке. Главное было – «устроиться хорошо».

Вика не знала, чего хочет и что означает «устроиться хорошо». Ей смутно казалось, что «хорошо» и «правильно» немного разные вещи.

– Да ты что, с твоей клевой внешностью тебе только в артистки, – говорили ей подружки в один голос. – Ну, или в эскорт-услуги: там платят получше и перспективы могут подвернуться нехилые. А в артистках поди еще выбейся наверх!

Вика решила пойти все же в артистки. Поступать, разумеется, поехала в Москву. Была уверена, что поступит – с ее-то опытом театральной жизни и провинциальной студией за плечами. Но не поступила.

Дальнейшее могло сложиться для нее весьма печально, потому что возвращаться неудачницей в родной городок Вике не хотелось. Да и Москва за непродолжительные дни прослушиваний ослепила. Хотелось сразу всего и неудержимо верилось в счастливое завтра. Однако капризная Фортуна смилостивилась и все же ей улыбнулась, пусть и не так широко, как мечталось. Во дворе театрального училища толклось много всяких проходимцев, но именно к Вике подошел настоящий рекрутер из модельного агентства и предложил нормальную работу.

Впрочем, «бельевой девушкой» Вика проработала недолго. Освоившись в столичном нервном ритме, она устроилась аниматором детских праздников. Там ей пригодился опыт выступлений на сцене и выученный репертуар детских спектаклей, откуда она бралась ставить небольшие отрывки.

Как-то раз, вступая на дне рождения внука известного кинорежиссера, она приглянулась его дедушке – приглянулась в хорошем смысле, он как раз искал классически правильное, никому не известное лицо для нового молодежного сериала. Так Вика в одно прекрасное утро проснулась знаменитой.

Сниматься в довольно дебильном ситкоме Вике быстро опостылело. Душа просила чего-то серьезного, требующего полной отдачи сил. Конечно, у нее появились деньги – не так, чтобы очень много, но все-таки. А еще сомнительная слава в кругу школьниц и домохозяек (которая мешала получить приличную роль в будущем), но все это было не то. К тому же вокруг стали виться молодые люди на «Бентли», но с куриными мозгами. Посетив несколько вечеринок за компанию с другими актерами сериала, Вика окончательно уверилась, что это «не ее». Коктейли, наркотики, ночные гонки по московским улицам и секс со случайным партнером ее никак не устраивали. Виктория вторично попыталась поступить в театральный, и ей это удалось.

Четыре года учебы промелькнули незаметно. Получив вожделенное высшее и помыкавшись с полгода по случайным приработкам (ей даже предлагали продавать театральные билеты по телефону, но в итоге кинули и ничего не заплатили), Вика наконец-то прибилась к антрепризе Бекасовой, о чем не пожалела.

Елизавета Бекасова сначала не слишком горела желанием брать яркую на внешние данные девушку. Все же у театральной актрисы внешность не должна отвлекать от содержания репертуара. Но, увидев в записи ее дипломный спектакль, все-таки сделала предложение. Дело в том, что Вика обладала одним любопытным и редким качеством: умела преображаться до неузнаваемости. Искусство «потушить» себя, полностью заретушировать сексуальность и неуместное обаяние, стать серой и незаметной по желанию – это не раз пригодилось ей на темных улицах, да и в профессии сослужило добрую службу. Бекасова решила дать девочке шанс, предложив контракт на пару выездных спектаклей.

Антреприза Бекасовой была явлением в некотором роде уникальным, авторским. При труппе числилось несколько постоянных участников из знаменитостей, чьи имена на слуху, остальных приглашали ради исполнения одной или нескольких ролей и, если проба оказывалась удачной, продлевали контракт. Выступать приходилось в разных городах и в совершенно разных условиях, но репертуар был сильным, зритель билеты раскупал охотно, да и покровители-меценаты у Бекасовой были отзывчивые. Сама Елизавета Даниловна, как и ведущие актеры ее труппы, своей связи с подмосковным театром драмы и комедии не прерывала, числилась там на полставки, да и зал для репетиций предпочитала снимать именно там. Однако все больше времени она посвящала своему маленькому предприятию.

Актеры антрепризы встретили Вику настороженно: что за человек? Будет ли отбирать хлеб? В лицо они Вике улыбались и на словах поддерживали, но за спиной… Увы, за спиной случалось всякое.

Вика, вспомнив детскую жизнь за кулисами, принялась изо всех сил выживать и сумела-таки грамотно себя поставить. Она ни с кем близко не сходилась и не «дружила против кого-то», ролей любыми путями не добивалась, но и своего не уступала: контракты с ней продлевали регулярно. Политика жесткого нейтралитета скоро принесла плоды. Старшее поколение актеров – из заслуженных и заматеревших, которые и задавали тон – на Вику коситься перестали, сочтя неопасной, и позволили ей спокойно работать. Евгений Урусов даже одергивал особо обнаглевших «зубастиков», когда те пытались строить ей козни.

Когда Павел Долгов объявился у Бекасовой с предложением необычного гастрольного тура, Вика еще не значилась, конечно, ведущей артисткой, но постепенно перебиралась из второго состава в первый. В Антарктиду ее не брали, но в самый последний момент Анжела Хлебникова – восходящая звезда и давняя протеже Симорского, партнера Долгова, поскользнулась на нечищеных ступенях и сломала ногу. Единственной приемлемой заменой оказалась Завадская.

Долгов узнал о неприятности, но лишь махнул рукой, возложив ответственность за решение на Бекасову. В итоге оформлять документы стали на Вику. Симорский был расстроен, что его любимица Анжела никуда не поедет, но с судьбой не поспоришь.

Вика тоже с судьбой не спорила, а втайне радовалась, потому что счастливый молодожен, помимо стандартного гонорара, обещал солидный бонус в честь радостного события и «за сложность рабочих условий». Деньги Завадской были совсем не лишними: тяжело болела мама, после операции ей требовалась реабилитация, которая из средств простого медицинского полиса не покрывалась. Вика откладывала скромные суммы и регулярно их отсылала семье, но все это было каплей в море. Необычная гастроль и заглавные роли во всех спектаклях явились для нее настоящим новогодним подарком.

Однако получилось так, что в работе Викторию еще никто из меценатов – ни Симорский, ни Долгов – толком не видел. Поэтому выступление на подмостках ледокола стало ее подлинным дебютом. Завадская не могла ударить в грязь лицом и сильно волновалась.

Павел очень хотел посмотреть игру новенькой, но, увы, где-то в середине первого действия его вызвали из зала. Пустующее кресло рядом с молодой новобрачной взволновало и расстроило Бекасову. И хотя Елизавета Даниловна сама была задействована на сцене, она то и дело украдкой вглядывалась в зал в тщетной надежде, что самый важный зритель вернулся.

Зато Симорский, ко всеобщему удивлению, восторженно хлопал и пожирал глазами Викторию всякий раз, как она выпархивала из-за кулис. Его молодая спутница Марина была этому не слишком рада и поджимала губы. Актерам труппы стало понятно, что у Анжелы появилась конкурентка, которая рискует заменить ее не только в гастрольном туре, но и в других местах.

Только Вика ни о чем подобном не думала. Она пребывала в совершенно ином измерении, да и была уже не Викой. Они жила в пьесе, совершенно преобразившись.

Зато все взгляды в ее сторону подмечал Юрий Громов.

Пьеса была действительно легкой, веселой, жизнерадостной, без каких-либо тяжеловесных ассоциаций и поучительной морали. Но в состоянии смятения духа после разговора с Паганелем Юра никак не мог отвлечься.

Он прокрался в полутемный салон, когда спектакль близился к середине. Пьесы он не читал и потому не сразу врубился в содержание. Да и не старался, если честно. Юрий оживлялся только, когда на сцене появлялась Виктория, успевая следить и за ней, и за реакцией на нее в зрительном зале, благо с его бокового места были очень хорошо видны лица присутствующих. «Есть ли в зале ее сообщник и кто он?» – вот что занимало его мысли, хотя он и гнал этот подлый вопрос изо всех сил.

Скоро он пришел к выводу, что кроме шумного поклонника из первого ряда – продюсера Игоря Симорского, за игрой Виктории пристально наблюдает еще один молодой мужчина из цирковых. За продюсера Юра бы не поручился, но вот фокусник Ашор на лекции Паганеля точно присутствовал. И крутился возле Белоконева, даже к врачу отвел…

Юрий собирался подойти к Ашору в антракте, но едва занавес опустился, парень исчез. Громов напрасно прождал его в коридоре: во втором отделении Визард не появился. Но зато появился Павел Долгов с четырьмя шикарными букетами. Бог весть, где он их взял на корабле, не иначе еще в порту купил, потому что несколько роз имело не слишком товарный вид, но когда актеров в финале вызывали на поклон, эти цветы были уместны.

Миллионер отдал один букет жене, а с тремя другими приблизился к низкой сцене. Цветы достались Виктории (с формулировкой «за дебют»), Елизавете Даниловне («за неподражаемую игру и режиссуру») и Евгению Урусову («лучшему актеру театра»), который принял темные розы с непередаваемым достоинством. Патрисия Ласаль-Долгова подарила свой букет Сергею Давыдову.

Громов стал пробираться вперед, чтобы тоже сказать Вике какие-нибудь комплименты, но, поравнявшись с Долговым, застыл.

– После одиннадцати на верхней палубе запланирован небольшой междусобойчик, – негромко говорил тот Бекасовой. – Я вас приглашаю, приходите. И обязательно приводите вашу очаровательную звездочку Завадскую. Хочу представить ее Симорскому. Он меня лично просил.

Бекасова кивнула, а Юра решил, что пора перехватывать инициативу. Поскольку актеры уже разошлись, он пробрался за импровизированные кулисы. Собственно, по ту сторону занавеса находилось всего три небольших помещения с раковинами и зеркалами. Низкие ширмы отделяли углы для переодевания.

– Вика! – позвал он, не зная, в какой из полураспахнутых комнат искать Завадскую. Да и боялся он врываться в это незнакомое царство.

К его счастью, Вика тотчас появилась на пороге. Она все еще была в костюме и гриме, но избавилась от букета. При виде Громова, ее лицо просветлело.

– Я не видела вас в зале, – сказала она, – думала, вы не пришли.

– Простите, опоздал, – Юра тоже не смог удержаться от улыбки. «Нет, ее наверняка просто впутали в аферу, она не может быть замешанной в грязные интриги!» – подумал он со все возрастающей уверенностью.

– Вам понравилось?

– Очень. Вы талантливо сыграли. Смотрел на вас и верил, что вы – другая.

– Какая другая?

– Совершенная незнакомка. Я даже слегка растерялся.

Вика слабо улыбнулась:

– Я вводилась в спектакль уже по готовому рисунку, поэтому места для творческих находок не оставалось. Ничего от меня в этой роли, собственно, и нет.

– Так это даже здорово!

Вика нахмурилась, и Юра догадался, что, желая сделать комплимент, сморозил что-то неподходящее, и попытался спасти положение:

– Значит, вы и такое можете. Не только саму себя играть.

– Актер должен всегда оставаться самим собой, – возразила Завадская. – Это заблуждение, будто надо кардинально перевоплощаться. Личность, энергетика – очень важно. Например, Раневская, Янковский, Соломин – они титаны своего дела, но воплощали героев так, как могли лишь они одни. У них был почерк, харизма, аура. Они не изображали характер, а ставили себя на место персонажа и проживали отрезок его жизни. Вот это высший пилотаж.

– А мне нравится, когда люди могут быть разными… – Юра запутался окончательно и от греха решил сменить тему: – Вы скоро освободитесь? Я бы хотел вас пригласить на романтическую прогулку под звездами.

– А они разве видны? – Вика изогнула бровь. – Тут же полярный день.

– Не видны, это правда. Но это не означает, будто они не будут нам светить.

– Ладно. Дайте мне минут пятнадцать. Только подождите в коридоре.

Ровно через 15 минут она вышла к нему (с букетом), одетая в привычные джинсы и тонкий шерстяной свитер. В ней уже ничего не было от актрисы, только что блиставшей на подмостках. И от героини пьесы тоже ничего не было. Обычная девчонка. Но Громову хотелось верить, что именно сейчас она настоящая, а на сцене притворялась, следуя канве «готового рисунка», чтобы это не значило.

– Мне надо занести цветы и взять куртку, – сказала Вика. – Кстати, не знаете, где раздобыть вазу?

– На кухне? – предположил Громов.

– Это примета такая театральная: обязательно надо принимать все, что тебе подарили зрители. И никому не передаривать.

Они заглянули на камбуз, где им выделили вместо вазы высокую кастрюльку, и зашли сначала в каюту Завадской, а потом и к Громову, который тоже по кораблю всюду расхаживал без верхней одежды. Юрий опасался, что Вику в любой момент кто-то перехватит и уведет наверх к Долгову, а он так и не успеет задать нужные вопросы. Вот только начать запланированный разговор было непросто, и он все оттягивал.

Они выбрались на палубу под холодный ветер и какой-то неземной свет. Белесое небо и белесая вода встретили их и обволокли прозрачным покрывалом. Множество мелких айсбергов – ослепительно-голубых с розовой каемкой от низкого солнца – окружали корабль. «Душа океана» словно следовал узкими улицами снежного города, извилистыми и непредсказуемыми. По сравнению с дневным переходом скорость сильно упала. Совершенно спокойная вода была темно-синего цвета и казалась тяжелой и густой, как кисель. На небе горела желто-алая заря, застилающаяся временами алмазными искрами поземки, которую ветер срывал с поверхности айсбергов. Несмотря на поздний час и по-зимнему пробирающий холод океан вокруг был полон жизни: то там, то тут летали, резко вскрикивая, птицы.

– Признаю: здесь красиво даже без звезд, – произнесла Вика, до конца застегивая молнию подаренной фирмой куртки. – Только летом и не пахнет.

– На побережье должно быть теплее, – сказал Юра. – Там и снег сошел.

Он привел девушку на корму, где она до этого еще ни разу не была. Пробравшись меж рядами контейнеров и бухт толстенного каната, они встали на свободном пятачке у борта. Вика по привычке держала дистанцию. Если Юра случайно делал шаг по направлению к ней, то она слегка отклонялась, вот только Громова уже не могли провести эти уловки. Он чувствовал ее влечение, понимая, что надо всего лишь подождать, чтобы не отпугнуть ее.

– У айсбергов необычный насыщенный цвет, – сказала Вика.

– В здешнем льду нет пузырьков воздуха, которыми богат лед в наших широтах. Поэтому у нас он прозрачно-белый, а антарктический сине-голубой, – ответил Юра.

Солнце показалось в широком просвете меж плавучими горами, и окружающая картина слегка преобразилась. Снежные кручи окрасились в нежно-сиреневые и оранжевые тона, а отвесные грани вспыхнули синими искрами. По их живописным склонам неспешно скользила изломанная тень «Души океана». Айсберги отдалялись, уплывали назад, открывая спокойное водяное пространство. Издали они напоминали сказочные дворцы, по-восточному пышные и приземисто-массивные.

Вика забылась, захваченная волшебством, и перестала следить краем глаза за Громовым. Она в этот момент была такая красивая, что у Юры перехватило спазмой горло. Он отказывался верить, что она совсем не та, за кого себя выдает. Задать нужные вопросы становилось все труднее, но он зажмурился на секунду, пересиливая себя, и спросил прямо в лоб:

– Зачем вы напросились к Белоконеву в поездку?

– Что? Откуда вам это известно? – Не ожидавшая ничего подобного Вика слегка опешила. В ее серых глазах, когда она обернулась, мелькнуло что-то похожее на детскую обиду.

– Разве вы не понимаете, что совершили большую глупость?

– Почему? Я слышала, туда возят на экскурсии. Там прекрасные виды.

– Не туда, а в соседнюю долину. А место, куда едет Белоконев, это закрытая территория. Вы умная девушка, и раз затеяли подобную комбинацию, значит, действовали не наобум. Что вам понадобилось на заброшенной станции?

– Какое вам дело! – вспыхнула она, отворачиваясь.

Теперь, когда Громов пристал к ней с провокационными вопросами, она ни за что не желала признавать, что поступила импульсивно. И уж конечно не назвала бы ему истинную причину, по которой поддалась на уговоры Анны.

– Геннадий сказал, вас было двое. Вторая, думаю, это Анна. Это она вас подбила? Вы вчера не хотели ехать, но Анна уговорила или чем-то вас соблазнила. Я прав? Что она пообещала?

– Я повторяю, это не ваше дело! – Вика захотела закончить дурацкий разговор и сердито направилась мимо Громова, чтобы вернуться в каюту.

Но Юра поймал ее за рукав куртки:

– Вика, поймите же, вам лучше держаться от оазиса подальше! Как и от нас всех.

– Вот как? – она замерла, сверкая глазами. – Вы меня за этим позвали на прогулку – чтобы указать мое место?

– Да нет же, я просто беспокоюсь за вас, – произнес он с досадой. – Я хочу сделать, как для вас лучше. Если вы ни при чем, не ввязывайтесь в это дело! Вы подставились, причем, ужасно глупо. Теперь Володя начнет вас подозревать бог знает в чем. И ничем хорошим это не закончится.

– А в чем, собственно, проблема?

– Я не могу вам сказать. Но если с вами что-то случится, я себе не прощу. Пожалуйста, Вика, оставьте эту затею!

– Что со мной может случиться в компании десятка человек? Я же не собираюсь в одиночку идти к Южному полюсу.

Юра не знал, как ей все объяснить, ничего не раскрывая. Но девушка смотрела на него в ожидании, она не ушла, и этим надо было пользоваться.

– Прошу вас, откажитесь! – взмолился он. – Проведите эти дни в отеле, полюбуйтесь на пингвинов, погуляйте по побережью, выспитесь, наконец!

– А вы? Вы полетите?

– Мне никуда от этого не деться, но вы можете остаться в цивилизованном месте, откуда быстро попадете на корабль, чтобы оправиться в обратный путь.

– Я не понимаю, – сказала Вика. – Это из-за той дурацкой ссоры с французом? Вы думаете, он еще чего-то выкинет в подобном роде?

– Вика, если в долине действительно была построена станция, а потом ее забросили, то так поступили не из минутной прихоти. Возможно, мы все окажемся в большой опасности. Я не знаю, что нас там ждет, но это точно не будет легкой прогулкой.

– Вы что-то скрываете.

– Да. Только это не моя тайна. Вас подставили, но я вам верю. И потому умоляю держаться от оазиса подальше.

Вика некоторое время молчала, потом кивнула:

– Я подумаю… может быть, поступлю, как вы просите.

– Спасибо, – выдохнул Громов. – И простите меня! Мне правда будет спокойнее, если вы не выйдете из гостиничного номера.

– Аню тоже следует отговорить?

– Если получится, будет здорово.

– Хорошо. Я вас услышала.

Юра улыбнулся, но Вика его не поддержала. Она высвободила руку с намерением уйти.

– Вы куда?

– Я устала, – откликнулась она. – Я плохо акклиматизируюсь, а сегодня был насыщенный день. Не провожайте, я найду дорогу.

Она скрылась за массивными контейнерами, поставленными друг на друга. Юра глядел ей вслед. «Обиделась» – констатировал он с грустью.

Разговор прошел совсем не так, как следовало. А если бы его слышал Вовка Грач, то возмущался бы почем зря. Громов ничего толком не выяснил, но многое разболтал. Дал понять, что за ее действиями следят. Что Долгов скрывает что-то нехорошее, маскируя под свадебную поездку.

«И что я теперь Вовке скажу? Но она точно ни в чем не замешана, – подумал Юра упрямо. – Была бы замешана, изобразила бы непонимание, придумала красивую легенду, но не обижалась, как ребенок, которому пообещали игрушку и не дали».

Он страстно надеялся, что не ошибся в ней. И очень хотел ее защитить – от всех, от любой напасти. Но поверит ли она ему, примет ли помощь? Юре казалось, что в эти мгновения решается не только ее будущее, но и его тоже.

У своей каюты Вика столкнулась с Сергеем Давыдовым.

– О, я тебя караулю, – произнес он весело. – Тебя на банкете ждут.

– Я не пойду. Настроения нет.

Завадская стала отпирать дверь, но Сережа рукой уперся в косяк, не позволяя ей войти:

– Это персональное приглашение Долгова. Он хочет тебя кое с кем познакомить.

– Ты плохо расслышал? Я не хочу!

– Вика, там Симорский, знаменитый продюсер. Ты ему приглянулась в спектакле, и Долгов обещал тебя представить. Представляешь, какой это шанс?

– Симорский? – Вика сердито фыркнула. – Пусть идет к черту! Без него обойдусь.

– Так и передать? Ты отказываешься от протекции?

– Слушай, ты прекрасно знаешь, чего именно хочет Симорский. Мне не нужна карьера через его постель. Или до тебя слухи о нем не доходили?

– Во-первых, верить слухам последнее дело, – сказал Сергей, – а во-вторых, он на корабле с пассией. Куда он, по-твоему, ее денет? Максимум, что тебя ждет, это ни к чему не обязывающий флирт. Ну, выслушаешь пару комплиментов, разве от тебя убудет?

– Убудет. Сережа, дай пройти! Сил моих уже нет!

– Бекасова тоже будет недовольна. Он дала слово Долгову.

– Вот пускай сама с Симорским любезничает! – Вика оттолкнула Давыдова и скрылась в каюте.

Резко сорвав с себя шапку, сняв куртку и швырнув ее на кровать, она уселась, кусая губы. Этот день был похож на сумасшедшие качели. Она то взлетала над пропастью, то стремительно падала вниз, в страхе, что веревка оборвется.

«Он сказал: „держитесь от нас подальше“. Получается, даже на невинные темы общаться с ним не стоит? Я буду ему мешать?», – думала она, сердито.

Вика не поверила, что в долине людей поджидает смертельная опасность. Долгов, насколько ей было известно, летел туда не только с любимой женой, которую не захочет потерять так глупо, но брал с собой кое-кого из гостей. Это не военная операция, а праздник для узкого круга, и Вике там места нет. Даже если она доберется в долину независимо от других, ей не будут рады. И Юра не поступится своими занятиями ради нее. А еще ей было стыдно, что она успела предаться о нем мечтам, как девчонка. И дала ему это понять.

Тут ей вспомнился продюсер Симорский – вот тоже не кстати! Надо же было ему оказаться среди гостей на свадьбе. Про его любвеобильность ходили легенды, говорили, он не пропускал ни одной мало-мальски симпатичной мордашки. Впрочем, никто из тех, кто прошел через его руки, не жаловался, он всем щедро платил: ролями, нужными знакомствами, дорогими нарядами. Но Вика в подобных щедротах не нуждалась, а при одной только мысли оказаться с Симорским наедине, ее охватывало омерзение.

Возможно, Вика была «неправильной актрисой». Она думала, что получит то, что ей причитается, честно. До сих пор ей не приходилось жертвовать принципами. Вот и сейчас, если сердце ее тянулось к симпатичному ученому-гляциологу, она не собиралась размениваться на посторонних.

Юру, конечно, можно было поймать в силки, как любого мужчину, но Вика не считала, что в любви все средства хороши. Ей хотелось, чтобы на нее обратили внимание не из-за внешности или ее личных усилий. Как всякой молодой девушке, не успевшей набить шишек, она мечтала об избраннике, способном полюбить ее душу. Но для того, чтобы Громов разглядел в ней что-то еще, нужно время. Вопрос номер один, где его взять? Вопрос номер два: а надо ли?

Вика влюблялась в Громова и чувствовала, что не может этому противиться. Ей хотелось отпустить себя, погрузиться в мечты с головой, но она боялась ошибиться. Однажды это уже случилось с ней и закончилось плохо. К тому же красота была ее единственным состоянием, и, как у всякой богатой наследницы, постоянно присутствовал риск, что мужчины клюют на блестящую упаковку. Что же ей делать, как поступить?

Вика встала, повесила на крючок куртку и принялась разоблачаться, чтобы лечь в постель. Она действительно устала. Забираясь под одеяло, она думала о Юрии и о том, как он произнес: «Я беспокоюсь за вас. Если с вами что-то случится, я себе этого никогда не прощу». Может, он и правда переживает за нее?

Но что же там такого затевается?

Скоро Вика начала уплывать в сон, но полноценно заснуть ей не дали. В каюту ворвалась Бекасова и устроила форменный разнос. То есть сначала она пыталась говорить спокойно, убеждать, увещевать. Говорила, что про секс с Симорским и речи не идет, все это выдумки, что никто насильно ее никуда тащить не будет, там люди приличные, а перед Долговым неудобно. Получается, будто Вика капризничает, как зазвездившаяся прима.

Вика на все отвечала односложно и по-прежнему отказывалась идти на вечеринку. А потом и вовсе укрылась с головой.

– Ну и черт с тобой! – Елизавета Даниловна в сердцах плюнула на гордячку. – Не желаешь, твое дело!

Она ушла, но спать больше не хотелось. Вика просто лежала, созерцая нижнюю часть койки, расположенной над ней, и прислушивалась к мерному гулу корабельного двигателя. А когда далеко заполночь вернулись ее соседки, она притворилась, что видит десятый сон. К счастью, теперь ее оставили в покое.

10. Миссия выполнима

Павел Долгов гордился одним своим несомненным качеством: он упорно, упрямо даже, шел к поставленной цели. Ничто и никто не могло заставить его свернуть, потому что Павел твердо знал, чего хочет. Он считал, что обладает нюхом на верное направление и перемену обстоятельств. Если последние складывались не в его пользу, он либо менял эти обстоятельства, либо выжидал и начинал действовать, как только появлялось благоприятное «окно». Все это было справедливо для любой области, шла ли речь о работе или личной жизни.

Такое качество, как он думал, досталось ему от отца. Отец Павла был крупным и талантливым физиком, а вдобавок (что редкость) еще и успешным бизнесменом. При его жизни Паша с ним не особо ладил, но после смерти дал слово, что продолжит дело родителя, чего бы ему это не стоило.

Никто не верил, что Павел сумеет встроиться в непростой бизнес, ведь его отец был универсалом, а сына и близко не подпускал к лабораториям. Но Павел справился, потому что решил: ему это нужно. Да и принцип управления деньгами был ему знаком. Деньги это головная боль, их надо вкладывать, заставлять работать и приумножать, а не только тратить. Забот после смерти отца прибавилось, но в них не было ничего нового.

Сначала Паша говорил себе, что поступает так не в память о покойном отце, с которым почти не виделся после второй женитьбы (точней, предательства) последнего, а вопреки. Павел винил отца во многом: и в преждевременной смерти мамы, и в том, что тот не стал хранить ей верность, а очень быстро ввел в дом молодую замену. Но потом он пришел к выводу, что удержать на плаву и расширить семейный бизнес будет правильным. Отец не был циничным предпринимателем, качавшим деньги из воздуха. Он болел за науку, за свою работу, которая действительно приносила пользу.

Однако, если бы не поддержка его любимой невесты, Патрисии, как знать, что бы в итоге Павел предпринял? Ее присутствие рядом в тяжелые минуты скрасило жизнь и придало сил. А еще Пат тоже была физиком и отлично разбиралась в сути задач, которые решали в лаборатории его отца.

Пашины родители, Ольга и Михаил Долговы, поженились в сознательном возрасте. Отцу было 26, и он только входил в науку, работая ради идеи. А матери исполнилось 28, и она блистала на сцене областного театра, имея за плечами несколько громких премьер и вал восторженной критики. Несмотря на явный мезальянс, это была любовь с первого взгляда. Они познакомились на чьей-то вечеринке и больше не расставались.

Наверное, первые годы они действительно были счастливы, но чем больше в семье появлялось денег, тем прохладнее становился семейный климат, словно Михаил Долгов расплачивался за свой невероятный успех личным счастьем.

Маленький Паша не подозревал о подводных течениях, сотрясающих семейную лодку до тех пор, пока не стало слишком поздно.

По рассказам матери, которые были, впрочем, довольно скудны из-за малого возраста Павла, его отец всегда, даже неоперившимся птенцом, только-только закончившим институт, умел производить впечатление на окружающих, ничем не напоминая ученого-ботаника: ни внешностью, ни поведением. Вокруг Михаила Долгова постоянно вились люди, он был центром притяжения и источником невероятных идей. Трудно было представить, что в тяжелые для науки времена на сугубо абстрактных проектах можно сделать хороший бизнес. Большие деньги крутились в нефтегазовой отрасли, и никто не желал вкладываться в альтернативные источники, тем более, если они были связаны с непонятными физическими процессами, а не с примитивной силой ветра или солнечного света. Но те, кто поверил в Долгова, не пожалели. Михаил составил толковый бизнес-план и дошел с ним до губернатора, тот выделил ему грант. Дело закрутилось. Михаила даже называли «вторым Теслой», но в отличие от первого, ему везло в жизни гораздо больше. Все до поры выходило у него легко и изящно.

Его жена Ольга, едва стало понятно, что лаборатория «Долгов интерпрайзис» встала на ноги и обещает расцвести, наплодив заводов и филиалов, пожертвовала собственной карьерой ради домашнего уюта. Она стала жить исключительно мужем и сыном. Павел, когда вырос, часто задавал себе вопрос, отчего она так поступила: ее ли это был выбор или давление отца, желавшего иметь нормальный тыл? Увы, расспросить маму было уже невозможно…

Детство Павла – именно благодаря маме – было безоблачным и полным самых разнообразных вещей. Ольга Долгова была женщиной с хорошим вкусом и четким представлением о том, как следует воспитывать детей. Лет до двенадцати Павел вел весьма насыщенную жизнь (да и потом трудно изменял выработавшимся привычкам). Он учился, путешествовал, ходил по музеям и театрам, занимался верховой ездой, фехтованием, посещал три раза в неделю бассейн, благо семейный бюджет позволял. Но занимались с ним не только приглашенные учителя, мать тоже была его верной спутницей. Это она проводила с ним часы в залах перед картинами Рембрандта, Брюллова и Айвазовского. Это она вечерами читала ему вслух произведения из библиотеки мировой классики. Это она сплавлялась с ним в каноэ по бурным рекам и ночевала в палатке.

Отец постоянно был «где-то там»: на работе, в лабораториях, в командировках, на совещании в правительстве. А мать была рядом. С ней можно было делиться планами, задавать вопросы, жаловаться, смеяться и грустить. Когда в их насыщенное смыслами и трудами существование врывался отец, это был праздник: яркий, шумный, привносящий будоражащие кровь новые ощущения, но – слишком быстро заканчивающийся. Как всякий нормальный ребенок, Павел любил родителей, считал их самыми лучшими и думал, что так будет продолжаться вечно.

Но однажды все резко прекратилось. Павел даже не сразу понял, что в их семье случилось непоправимое. Он замечал слезы матери и ее немного странное поведение, но по-детски не придавал значения, ведь потом все возвращалось к норме. Наверное, были и другие звоночки, но Павел был слишком уверен в незыблемости хода вещей.

В тот страшный осенний вечер, вернувшись из школы, он застал в доме полицейских и еще кучу незнакомых людей. Отец вел себя странно, отводил глаза и не хотел ничего объяснять. Ему объяснили другие – какая-то чужая женщина. Слова «самоубийство», «наркотические препараты» и «депрессия» эхом отдавались в ушах, но не имели смысла. Это все не про маму! Это не имело к ней отношения!

Но он ошибался. Прошлое не поддавалось исправлению. Павлу пришлось учиться жить заново. Внешне все оставалось, как при маме: учителя, манеж, бассейн, культпоходы… но атмосфера безоблачного счастья, казалось, покинула его навсегда.

Отец денег не жалел, но деньгами не заглушишь ни обиду, ни ненависть. Павел искал ответ на главный вопрос: почему? Ответ не нравился. Всплывали подробности, от которых делалось не по себе. Оказалось, что семья их давно представляла собой только название, что отец изменял матери, что мать пыталась сначала бороться, потом забыться. Лекарства от депрессии она пила пачками… Она даже подумывала вернуться на сцену, но там ее никто не ждал. Сын рос и все чаще предпочитал общество друзей, муж тоже искал кандидатур помоложе… В общем, типичная история стареющей жены богатого человека, в одночасье обнаружившей, что впереди ничего больше нет.

Павел отца не простил. А когда тот привел в дом новую жену, не принял ее. Мачеха пыталась найти с ним общий язык, но быстро плюнула и стала заниматься своими делами, благо пасынок козней не строил, от рук не отбивался – просто держался отстраненно.

Павел же действительно не стал размениваться на мелкие пакости. Он решил вырасти таким, каким хотела видеть его мама: умным, образованным и спортивным. Это было важней, чем месть. Или и было самой изощрённой местью. Но в любом случае это было целью, и он пошел к ней, не сворачивая и не отвлекаясь.

Павел знал, что до того, как выйти замуж, мама была актрисой, и этот факт отныне приобрел для него священный статус. Он не просто стал интересоваться театром, читать критику, ходить на премьеры, но и поклялся посвятить этому часть своей жизни. После окончания университета, он взял денег у отца и основал театральное агентство. Раскрутившись немного, создал коммерческую школу-студию для одаренных детей. Потом прикупил звукозаписывающую студию, стал выпускать музыкальные спектакли в записи на манер аудиокниг. Диски продавались хорошо, и Павел расширился, открыл филиалы в нескольких крупных городах.

К тридцати Павел стал вполне успешным продюсером и меценатом, завел полезные знакомства, но не оборзел, не скурвился, не купился на прелесть богемной жизни. Не оставил он и свои занятия спортом, проводил несколько месяцев в году за границей, путешествовал по разным – преимущественно труднодоступным – уголкам земного шара. С отцом и мачехой отношения почти не поддерживал, но два раза в год – на день рождения папы и Новый год – приезжал на обязательный семейный ужин.

В последние полгода перед убийством отец, словно что-то предчувствуя, попытался вызвать сына на откровенность, но Павел не захотел вникать. «Проблемы? Решай без меня, я же не бегаю к тебе за советами. Угрозы? Опасность? А я-то тут при чем?!»

Единственное, на чем удалось настоять отцу, это на личном телохранителе.

– Я сам его тебе оплачу. Ради меня, Паша, ради моего спокойствия, – сказал он, – пусть за тобой присмотрят, пока это не закончится.

Павел выдвинул ряд условий, которым должен был соответствовать бодигард, как он рассчитывал – невыполнимых. Но отец сноровисто подобрал ему нескольких кандидатов. Один из них – отставной майор Владимир Грач – понравился Павлу сразу. Они были примерно одного возраста и имели сходные интересы и взгляды. В дальнейшем они даже сдружились – настолько, насколько это вообще этично и реально между охранником и его клиентом.

Притираться и испытывать друг друга Грач и Долгов-младший отправились на Эверест. И вот там, в лагере альпинистов, на высоте трех тысяч метров над уровнем моря, с Павлом случилось две вещи: он едва не сорвался в пропасть, заблудившись в метели, и влюбился. От первой напасти его спас Грач и подоспевшая на помощь француженка, от второй напасти лекарства не нашлось. Кажется, эта внезапно вспыхнувшая страсть явилась первым и пока единственным случаем, когда зов сердца перевесил доводы рассудка.

Увидев Патрисию, Павел понял, что перед ним именно та женщина, которую он мог бы назвать женой. Она во всем походила на его маму – какой он ее хотел помнить. То есть была красивой, умной, спортивной и озорной. А еще она, как и Павел, всегда знала, чего хочет, и шла к поставленной цели напролом. Говорят, притягиваются противоположности, но в этот раз все случилось наоборот. Патрисия и Павел характерами оказались одинаковы, как две половинки разрезанного яблока, это видели и признавали все. Дальнейшая их судьба также была для всех очевидна.

Но тут наемный убийца расстрелял Долгова-старшего и его беременную жену – и все Пашины матримониальные планы пошли прахом.

Павел, скажем честно, не слишком горевал на похоронах. Стоя на кладбище, где хоронили в одной могиле, считай, сразу троих, он вспоминал осенний день и такой же богато инкрустированный гроб, в котором лежала женщина, давшая ему не только жизнь, но и жажду жизни. Однако бизнес отца, который он совершенно неожиданно для себя унаследовал, продавать не стал.

Старый лис и бывший криминальный авторитет Глыба Стальнов явился к нему чуть ли не сразу с «очень выгодным предложением». Павел ему отказал. Отчасти этому решению поспособствовала и Патрисия, у которой вдруг обнаружился интерес к разработкам Долгова-старшего. Она считала, что в лабораториях «Долгов интерпрайзис» вызревали весьма занятные проекты. Патрисия Ласаль неплохо разбиралась в потенциальных выгодах, которые сулили сделанные открытия. Под ее руководством Павел принялся вникать в новое для себя направление и принимать решения.

Никто не ожидал от наследника подобной прыти, однако Павел скоро заявил о себе во весь голос. Его невеста во всем поддерживала и опекала его. Мало что понимая в физических теориях, Павел прислушивался к ее суждениям и к суждениям научного руководителя «Долгов интерпрайзис» Салавата Кабетова, старинного соратника отца. Салават был отличным ученым, но был напрочь лишен предпринимательской жилки, поэтому наследника он принял хорошо и даже с облегчением.

– Чего боялся мой отец? – задал ему вопрос Павел. – За что его убили?

– Меня об этом все спрашивают: и полиция, и ФСБ, – ответил ученый, – но я не знаю. Есть, конечно, одно подозрение…

– Так говорите же!

– Это связано с одним из проектов. Мы стоим, Паша, на пороге настоящей революции в энергетике. Если открытие удастся довести до ума, то все прежние источники энергии можно будет смело выбрасывать на помойку истории. Уголь, торф, нефть, газ, опасный атом – все станет вчерашним днем. Мы будем черпать дешевую энергию прямо из ничего. На ней будут работать машины, самолеты и космические корабли. Нашим двигателям не будут нужны ни розетки, ни заправочные станции. Как понимаешь, это понравится не всем.

– То есть, причина в нашем последнем контракте с Гособоронтехом?

Салават мрачно склонил седую голову:

– Даже в нашей стране есть достаточно могущественные силы, желающие сорвать выполнение этого заказа.

– Я им не позволю. О чем конкретно идет речь – можно в двух словах?

– В двигателе будет использоваться энергия движения так называемых левитонов[6] – частиц с отрицательной массой, носителей гравитационного заряда. Понимаешь, Паша, на Землю вместе с космическими лучами попадают разнообразные частицы. Взаимодействуя с электронами, они теряют импульсную энергию полета и проникают глубоко в почву. Но поскольку масса у левитонов отрицательная, гравитационное поле планеты выдавливает их обратно в космос. Вот именно их энергию – в момент, когда левитоны покидают земную кору – твой отец и предложил использовать.

– Это связано с электричеством?

– Нет. Электричество и гравитация в чем-то как близнецы-братья, но если копнуть, между ними бездна отличий. Человечество уже научилось использовать энергию электричества. Действительно, движущиеся в проводах электроны имеют отрицательный заряд, но для того, чтобы заставить их двигаться организованно, надо затратить энергию. А вот заставлять двигаться левитоны не нужно, они уже движутся, разгоняемые гравитационным полем планеты. Мы получаем безграничную энергию гравитации совершенно бесплатно!

Из объяснений Салавата Кабетова Павел мало что понимал и скоро заскучал. Забытого школьного курса физики ему не хватало, чтобы оценить грандиозность замысла покойного отца.

– Как быстро мы создадим работающий прототип? – спросил он, прерывая панегирик невообразимому открытию. – Я видел документы, согласно им, мы вроде бы опережаем график.

– Это не совсем так, – Салават Кабетов вдруг замялся. – Я давно должен был с тобой об этом поговорить. Дело в том, что мы действительно опережали график, но до того, как Миша погиб.

– Он был настолько незаменим?

– После его смерти часть материалов пропала, нам предстоит найти некоторые решения заново. Мы рассчитывали уложиться до Нового года, но боюсь, теперь это невозможно.

– Но у нас кабальный договор! – воскликнул Павел. – Если мы не выполним обязательства в оговоренные сроки, мы все потеряем!

Салават лишь развел руками:

– Я делаю все возможное. А что касается кабальных условий, договор заключал твой отец. Он был в себе уверен.

– Где он хранил записи?

– Часть в сейфе в зашифрованном виде. Часть у себя в голове. Он в последнее время почти никому не доверял. И, как видишь, был прав.

– Я не знал, что сейф взломали, почему никто мне не сказал?

– Его никто не взламывал. Возможно, Миша сам забрал эти записи и куда-то перепрятал. Никто точно не знает, чем он занимался накануне убийства. С кем встречался… но если мы не найдем его бумаги, лаборатории нашей придет конец…

Узнав о неожиданной проблеме, Патрисия сказала:

– Мой милый, у меня есть одна идея… она довольно странная, и я не знаю еще, как к ней относиться, но ты выслушай меня, не перебивая. Возможно, это как раз то, что вам поможет. Но, конечно, решать ты будешь сам.

– И в чем суть? – хмуро поинтересовался Павел. Такое обтекаемое предисловие ему не слишком понравилось.

– Твой отец был не единственным, кто в своих фантазиях вышел на альтернативный источник энергии.

– Кто-то наступает нам на пятки?

Паша понимал, что, если время пришло, двигатель на альтернативном виде энергии появится не тут, так там. До него уже дошли слухи, что над схожими проблемами работают и американцы, и китайцы.

– У «Долгов интерпрайзис» были удачливые предшественники. Есть подозрение, что технология «чистой энергии» – тогда ее называли «черным солнцем» – давно дожидается нас на блюдечке. Только нужно до этого блюдечка добраться…

Павел обещал отнестись к предложению невесты со всей серьезностью. Однако Патрисия шокировала его, потому что услышать подобное он оказался не готов. Оказывается, запланированная свадьба в Антарктиде затевалась не просто так.

– Почему ты сразу мне не призналась?!

– Понимаешь, все это неточно, но чем больше я вникаю…

– Давай без этих оправданий, Пат! Я ни в чем тебя не обвиняю, но хочу знать все. В том числе, почему ты скрывала правду. Ты мне не доверяла?

– Конечно, доверяла, дорогой. Я все тебе расскажу, ничего не стану скрывать. Несколько месяцев назад, – начала Ласаль, – в мой фонд «Миссия достойных» подал заявку на грант некий Жак Дюмон…

«Это приключение с самого начала не задалось», – подумал с тоской Павел, после того, как внимательно выслушал доклад своего главного телохранителя.

Владимир Грач, которому он верил, как никому другому, конечно же, очень быстро вышел на след. Нечего было и надеяться, что он не догадается. Грач вызвал его прямо со спектакля, чтобы пересказать разговор с историком Белоконевым. Он продемонстрировал боссу пухлую папку и показал конверт с запиской Анонима.

– Я еще не проверил наверняка, но кажется, что почерк в этой записке и в той, что подкинули в твой особняк, похож. Да и сама манера… Это звенья одной цепи!

– Ну и что теперь? – угрюмо спросил Павел, втайне чувствуя вину. – Мы уже плывем к цели, ледокол я остановить не могу. Да и не меняет это ничего на самом деле.

– Еще как меняет! Я бы рекомендовал не выходить за рамки тура и ни в какой оазис не лететь. Все легко можно отыграть назад, даже в деньгах потеряем не так много.

– Это невозможно.

– Паша, не сходи с ума! Или ты с самого начала знал, что заброшенные руины в оазисе называли «Надеждой», да не счел нужным мне рассказать?

– Нет. Я даже не знал, что станция советская.

– Да быть того не может.

– Честно. Сам сейчас дураком себя чувствую. Но на меня столько всего в последние дни навалилось… Упустил.

Грач шумно выдохнул:

– Я не верю, что ни Дюмон, ни твоя жена не знали об этом.

– Думаю, это просто случайность, потому что дело не в станции. Не нужна она нам, понимаешь? Потому плевать, советская она, немецкая или американская. И как ее называли, тоже плевать! Я даже внимания не обратил!

Долгов нервничал все больше. Он предвидел, что испытает Грач, узнав, что он скрывал от него правду. Паша и сам испытывал аналогичные чувства, обнаружив, что Патрисия не была с ним откровенна. Но жену он любил и заранее искал ей оправдания. Будет ли столь снисходителен к нему телохранитель, считавший себя его другом? Нет, Паша тоже считал его другом, но против желания Патрисии пойти просто не мог. Ему очень не хотелось терять доверие Володи. Особенно теперь. И особенно так. Но как ему объяснить, чтобы он поверил?

– Но если руины вас не интересуют, то что интересует? Сокровища из Хранилища древних? – Грач потряс папкой Белоконева.

– Прости, Володя, но Пат запретила ставить тебя в известность о конкретной цели. И начбез Борзин ее поддержал.

– Но почему? – Грач совершенно искренне изумился. – Что ты такое говоришь! Борзин мне не доверяет?

Павел отвел взгляд:

– Это другое.

– Тогда поясни! Как я могу тебя защищать, если не знаю, откуда ждать опасности? Мало мне киллеров Стальнова, так еще и это!

– А тебе не все равно?

– Мне не все равно! – Грач едва удержался, чтобы не рявкнуть на своего работодателя. – Я могу понять, что наивный дурень Геннадий Белоконев грезит наяву. Но ты, Паша! Как ты мог на это повестись? Ладно, путь твоя жена жаждет добраться до сокровищницы, и ты ей потакаешь. Чего не сделаешь ради красивой ба… женщины. Но если еще и Борзин вошел с ней в сговор, то это уму не постижимо! Она вас всех околдовала что ли?

– Ты не веришь, что Хранилище существует?

– Я не верю своим ушам, что слышу весь это бред от тебя, Паш!

– Тогда что ты переживаешь? Если все бред, мы просто зря сгоняем туда на самолете, вот и все. И никакой опасности вообще не предвидится.

– Никакой опасности? А это? – Грач махнул у Долгова перед носом прозрачным файлом, куда был упрятан конверт анонима. – Кто все это пишет? И, главное, зачем? У вас в оазисе слет непредсказуемых безумцев намечается. Знаешь, Паш, я отказываюсь на тебя работать. Ты мне не доверяешь, плетешь какие-то многоходовки за моей спиной, кормишь сказками и скрываешь важную информацию. В таких условиях от меня нет никакого проку.

– Подожди! – Долгов встал и подошел к нему. – Подожди, Вов, не горячись.

– Я же чувствовал, что с вашим свадебным путешествием что-то не так. Что Пат мудрит и юлит. Но ты на все мои вопросы отвечал что? «Нет, Вова, никакого второго дна»! Надо было сразу плюнуть и уволиться!

– Мне и самому все это не слишком нравилось, – Павел отвел глаза. – Давай начнем с начала, Вов. Я без тебя не хочу ехать в оазис. Ты мне всегда спину прикрывал, а я тебе.

– И все коту под хвост, – буркнул Володя. – А причина до черта банальна: шерше ла фам. Твоя супруга наверняка оценит мой французский.

– Вов, мне честно жаль, что все так получилось! Да, мы ищем хранилище с древними технологиями. Это правда. Пещера существует – у Дюмона нашлись твердые доказательства. А руины станции в оазисе просто прикрытие. Как и церемония венчания. Мы не виноваты, что станцию там построили, но уж если построили… мы всем так и говорим: небольшой исторический проект по восстановлению справедливости. На самом же деле нам нужно то, что хранится внутри горы. На станцию можно даже не заглядывать. Пусть этот историк там копается в пыли и ржавчине. Я даже попрошу Жака, чтобы тот и носа туда своего не казал, если тебе так спокойнее будет.

Грач едва сдержался, чтобы не обложить босса от души.

– Паш, ты серьезно думаешь, что Белоконева направили в рухляди копаться? То есть это дитё, конечно, получит большое удовольствие, фотографируя старые кровати и дверные петли. Но тот, кто писал ему письма и выделял деньги на билеты, заброшенной халупой не ограничится.

– Да понимаю я все! – с досадой откликнулся Павел.

– Тогда ответь для начала, что именно нужно Патрисии? В пещере.

– Ципинь сюань.

– Что за хрень? – это китайское чириканье показалось Грачу очень знакомым. Кажется, что-то такое упоминал Геннадий Белоконев… Да, точно, еще он называл его «черным солнцем».

– Это примерно такой вот конус с бубликом на остром конце, – Павел развел ладони, демонстрируя нечто размером с футбольный мяч.

Грач все-таки выругался.

– Ну прости, – повторил Долгов. – Я и сам не рад, что покойный отец втянул меня во все эти дрязги. Но на кону престиж нашей науки. На кону много миллионный заказ от правительства! А все расчеты по образцу и чертежи, касающиеся этого заказа, ты знаешь, пропали после смерти отца. Их наверняка спер Стальнов! Ему они бесполезны, потому что зашифрованы. Салават утверждал, что отец все на свете шифровал. И Стальнов в сердцах запросто мог их уничтожить – лишь бы мне досадить. Я уверен, что отцовские бумаги мы уже никогда не найдем. А если и найдем, ни за что не прочитаем, потому что ключ от шифра у отца в голове был!

– И что, этот конус с бубликом тебя спасет? – с недоверием спросил Грач.

– Я могу отдать его военным вместо отцовского образца. Пусть они сами с ним носятся и разбираются. Да, не совсем то, чего они хотели. Но если он еще и в рабочем состоянии…

– Да ему тыща лет! – воскликнул Грач.

– Гораздо больше. Но древние на совесть делали.

– Если бублик все еще в пещере, и советские инженеры с «Надежды» до него не добрались.

– Не добрались, я это точно знаю, – твердо заявил Павел. – Хотели, да не смогли. Ципинь сюань все еще там. Меня важные люди в правительстве заверили, что согласны на замену. А Патрисия меня спасает, понимаешь? Отцовский бизнес спасает, будь он неладен, и репутацию лаборатории! И если бы Жак Дюмон не обратился в ее фонд, мы бы тоже остались на бобах. Мы им всем обязаны в настоящий момент. Они могли бы сохранить это открытие для себя, для своей страны, но прикрывают наши огрехи. Так что французов не трожь! Ты меня слышал?

– Слышал, – мрачно сказал Грач. – Но согласись, Паша, у Белоконева информация тоже очень точная. Судя по подметным письмам, его ведут очень плотно. Он не просто любознательный школьный учитель, отправившийся на экскурсию, за ним целая сеть, организация. Что мы можем им противопоставить?

Однако Павел отреагировал совсем не так, как хотелось бы Грачу:

– Вот ты этим и займись! Выведи всех на чистую воду. Об этом Белоконеве ничего толком не известно: откуда он взялся, чего хочет. Судя по тому, что ты про него говоришь, он из детсадовского возраста не вышел. Но некто взялся ему помогать, а мне – вставлять палки в колеса! С какой стати?!

– Тебе он тоже помогает, если рассматривать то письмо не как угрозу, а как желание предостеречь, – справедливо заметил Грач. – Не поехал бы ты в Антарктиду, беды бы не знал.

– И заплатил бы неустойку по оборонному контракту! Ты хотя бы представляешь себе, какая там сумма?

– Лучше потерять состояние, чем голову.

Но Долгов отмахнулся:

– Мы сделаем проще. Найди мне эту сволочь! Перерой весь корабль, но найди! Никто не сойдёт на берег, пока мы не вычислим анонима и его сообщников!

Грач подумал, что задача будет не из простых, и пожалел, что в свое время не послушался Юрку и не послал этого авантюриста к чертовой бабушке. А теперь, на ходу с ледокола не спрыгнешь.

– И сними пальчики у всех, кто плывет на корабле! – продолжал сыпать указаниями Павел. – У тебя же есть с собой прошлые отпечатки, те, что на нашей записке?

Тут уж Володя не утерпел:

– Зато у меня нет полномочий!

– Плевать на полномочия! Аноним вот-вот припрет меня к стенке и вовсю насмехается! Слушай, Володя, не мне тебя учить. Используй посуду, стаканы… незаметненько, без скандалов. Если кому-то надо дать на лапу, то дай!

– Здесь несколько сотен человек, процедура займет время, а у меня даже нет нормального оборудования. Я все буду делать по старинке, сидеть с лупой… за сутки я не управлюсь, даже если добуду всю эту прорву отпечатков!

– Но у тебя же есть кто-то подозрительный на примете? Ведь есть? Начни с них. Кстати, ты с папкой этой ознакомился? – спросил Долгов, меняя тему. – С историческим материалом.

– Не успел.

– Тогда дай ее мне. Пока ты будешь искать злодея, я изучу, что нарыл историк. Возможно, так удастся установить мотивы анонима, и это нам поможет.

Скрепя сердце Грач отдал Долгову папку с файлами и, отпущенный взмахом руки, покинул каюту, костеря про себя всех вместе взятых.

После ухода начальника службы безопасности Павел Долгов сел на кровать и открыл папку Белоконева. Как бы он ни вел себя при посторонних, чтобы ни говорил, но антарктическое предприятие жены беспокоило его. Иногда он даже спрашивал себя, а не сделал ли он только хуже, поддавшись на ее уговоры?

Тема в папке была непривычная, сложная, но Павел заставлял себя вникнуть, пока ему никто не мешал. К сожалению, побыть одному удавалось сейчас редко, а обсуждать с Патрисией… В том-то и дело, что он ощущал ее заинтересованность и давление, а ему требовалось разобраться самому…

«Слухи о том, что Гитлер на самом деле не покончил с собой, а подсунул врагам тело двойника, стали ходить сразу же после Победы. Их распространению способствовали еще и нацистские подводные лодки, всплывшие летом 1945 в аргентинском порту.[7] Их капитаны как под копирку сообщали, что находились в длительном автономном плавании, о поражении Германии узнали только что, а выполняли они спецрейсы по снабжению таинственной базы в Антарктиде, в реальных боях не участвовали, вражеские корабли не топили и потому рассчитывают на снисхождение.

Американское военное руководство эту информацию восприняло настолько серьёзно, что отрядило на поиски нацисткой базы целый флот во главе с компетентным полярным исследователем контр-адмиралом Ричардом Бёрдом. Это была четвертая антарктическая экспедиция прославленного адмирала, но в отличие от первых трёх она целиком и полностью финансировалась военным министерством, что предопределило абсолютную секретность целей и результатов. Операция получила кодовое название „Высокий прыжок“, что символизировало завершающий удар по недобитому Третьему рейху во льдах Антарктиды. Под командованием Ричарда Бёрда было 13 вооруженных до зубов кораблей и палубная авиация.

Целых восемь месяцев эскадра Берда должна была провести у побережья Антарктиды. Разделившись на три ударные группы и обогнув материк, американские военные планировали встретиться в районе Земли Королевы Мод. Попутно проводили аэрофотосъемку, чтобы составить подробные карты материка и застолбить за Америкой значительную часть территории.

В декабре 1946 года американская эскадра направилась к шестому континенту, однако уже через два месяца, в конце февраля 1947 Ричард Бёрд развернулся в обратный путь. Официальная причина: лето в Антарктиде не задалось, и корабли зажало во льдах. Один эсминец утонул, несколько самолетов и вертолетов трагически разбились, погибли люди. Продолжать операцию показалось бессмысленным.

Тут следует отметить, что вообще-то лето в Антарктиде всегда короткое, а экспедиция планировалась больше, чем на полгода (до июля включительно). Ричард Бёрд, не раз зимовавший в Антарктиде, был прекрасно осведомлен о тамошних условиях, и попытки все списать на коварную погоду выглядели немного наивными.

Сам Бёрд, уходя от неловких вопросов, характеризовал свою миссию как „относительно успешную“. Он упирал на то, что его авиация облетела за два месяца площадь в два раза большую, чем занимает США. Пилоты сделали 70 тысяч фотографий. Однако и здесь есть некоторая неувязочка: более 90 % снимков оказались совершенно бесполезными, поскольку на них не была нанесена сетка координат. Иными словами, Бёрд предоставил фотографии каких-то мест, покрытых снегом и лишенных всяческих ориентиров.

Последний гвоздь в крышку гроба, в котором хоронят „правдивость адмирала“, вбивает советская китобойная флотилия „Слава“[8], которая в эти же самые месяцы плавала неподалеку от Земли Королевы Мод и прекрасно себя чувствовала. Ни один сопровождавший ее эсминец, ни сама дизельная платформа-матка не были раздавлены льдами, столь подло обошедшимися с Бёрдом. По идее, американцы и русские обязаны были встретиться, так как предмет их интересов находился в одной и той же точке Антарктики, но об этой встрече почему-то обе стороны предпочли умолчать.

Поскольку тумана вокруг экспедиции Бёрда напустили много, стали плодиться бесчисленные теории. Договорились до того, что американцев напугали выныривающие из-под воды НЛО, а Четвертый Рейх вольготно себя чувствует в построенных подо льдом городах, летает на Луну и дружит с инопланетянами.

Как всегда, самые яркие и абсурдные гипотезы призваны замаскировать истинные и нелицеприятные причины. А вот если собирать не сплетни, а факты, история рисуется совсем другая.

Начнем с китобойной флотилии „Слава“.

Китобойный промысел рассматривался руководством СССР как важное подспорье для восстановления экономики. Добытые запасы применялись в пищевой, кожевенной, мыловаренной, текстильной и химической промышленности, в парфюмерии и косметологии. Из мяса китов производили колбасы, консервы, белковые концентраты, витамины (в частности, инсулин для диабетиков). Остатки добавлялись в корм животных и птиц. Ради истины отметим, что у СССР были и другие китобойные флотилии, помимо „Славы“, которые плавали гораздо ближе к дому.

В состав „Славы“, что совершенно точно, входил научный корпус, собиравший данные, на которые позже, в 50х годах обопрутся строители антарктических поселений. Сопровождали „Славу“ сторожевые вооруженные корабли (что также не опровергается фактами, ибо время было тревожное, всякое могло случиться). Однако на антарктических просторах эсминцы вполне могли выполнять еще и смежные военные задачи.

Что понадобилось Сталину так далеко на юге, да еще в самые первые послевоенные годы, это, конечно, интересный вопрос. Но наверняка его нужды были не менее значительны, чем у Трумэна, пославшего в аналогичный поход полярного волка Бёрда. И почему бы не предположить, что неизвестными силами, обратившими чертову дюжину американских кораблей (и потопившими один из них) были не мифические пришельцы с других планет, а военно-морские силы СССР?

Вопрос вот в чем: кто мог возглавить подобные силы в те годы? Первым именем, которое хочется привязать к Антарктиде, идет Иван Папанин.

Кто такой Иван Папанин?

Герой, полярник и бывший чекист, прославившийся подвигами во льдах. В Первую мировую Папанин заразился идеями большевизма, устанавливал советскую власть в родном Крыму, бился с Врангелем и на посту коменданта Крымской ЧК лично приводил приговоры врагам в исполнение. Но психика 25-летнего борца за всеобщее счастье не выдержала, и Папанин решил резко сменить поле деятельности.

Окончив Высшие курсы связи, экс-чекист отправился в Якутию строить радиостанцию. Затем последовало новое назначение: он уже начальник полярной станции на земле Франца-Иосифа. В Арктике в 1935 году под его руководством была построена обсерватория на мысе Челюскин. В 1937 году Папанина назначили начальником первой дрейфующей станции „Северный полюс–1“. Именно с этой арктической эпопеи, о которой подробно писали советские газеты, и началась его слава. По возвращении в Москву все члены экспедиции получили звания Героев Советского Союза, а Папанин стал доктором географических наук без защиты диссертации (и добавим: окончив несколько классов начальной школы).

Свою вторую Золотую Звезду Героя Иван Папанин получил за спасение экипажа теплохода „Седов“ в 1940 году. В годы Великой Отечественной войны он отвечал за Северный морской путь, по которому союзники доставляли в СССР военную помощь. За эти заслуги Папанин был удостоен звания контр-адмирала. После войны легендарный покоритель Арктики стал одним из основателей научного флота СССР и морской разведки.

В интересующие нас годы в его биографии затесалось подозрительное „белое пятно“. С июля 1946 по август 1948 года Папанин, как свидетельствует официальная хроника, „находился на длительном лечении“. Зато сразу после „лечения“ он занял высокий пост заместителя директора Института Океанологии АН по экспедиционной части (должность военная), два года спустя получил Орден Боевого Красного Знамени (учрежден для награждения за особую храбрость, самоотверженность и мужество, проявленные при защите социалистического Отечества) и должность начальника отдела Морских экспедиционных работ, то есть, под его началом оказалась вся военно-морская разведка СССР.

Невольно хочется спросить, от чего или, точнее, кого Папанин „лечил“ так успешно? А ведь официально Папанин не провел на передовой ни дня, хотя числился в вооруженных силах адмиралом.

Отпустим на минуту фантазию в полет и взглянем на факты под нетривиальным углом.

Известно, что сразу после окончаний войны по приказу Сталина на верфях начали массово закладываться подводные лодки и корабли, способные действовать в условиях ледового покрова и низких температур. Все новинки в большинстве приписывались к Тихоокеанскому флоту, который в январе 1947 года разделился на две части: Пятый и Седьмой тихоокеанский флот. Причем о кораблях Пятого флота (существовал с января 1947 по апрель 1953), о боевых задачах и смысла разделения флотилий информации в открытом доступе до сих пор не имеется.

Рискнем предположить, что причиной выделения специального (Антарктического) флота было масштабное столкновение наших интересов и интересов американцев в январе 1947 года у берегов Земли Королевы Мод. Советский Союз был готов отстаивать свои права на Антарктиду даже военным путем. Папанин, бывший одним из любимцев Сталина, вполне мог оказать влияние на принятие подобного решения. Да и временное совпадение первого похода „Славы“ и ее научного корпуса к берегам шестого континента и начала „лечения“ Ивана Папанина, прикомандированного к Академии Наук еще с октября 1944 года, наводит на мысли о том, что Папанин вполне мог принимать участие в походе 1946–1947 годов со всеми вытекающими последствиями…»

От чтения Павла отвлекла Патрисия.

– Мой милый, где ты пропадаешь? Первое отделение уже закончилось, – сообщила она, проскальзывая в дверь каюты.

Павел вздрогнул и захлопнул папку.

– Дела могут немного подождать, – она подошла к нему и, обхватив лицо тонкими изящными руками, наклонилась и нежно поцеловала. – Я скучаю без тебя.

– Пьеса настолько дурна? – шепнул он в перерывах между поцелуями.

– Без тебя все дурно, идем же в салон! Там и режиссер волнуется. Она так хочет тебе угодить, а ты исчез и ее своим поступком напугал.

Долгов, как привязанный, пошел за женой к выходу.

– Постой! – он спохватился уже в коридоре. – Букеты! Чуть не забыл. Мы же с тобой вместе собирались…

– Конечно, милый! Я и сама забыла! Цветы для актеров это очень важно.

Когда чета Долговых появилась в театральном салоне, к Павлу подошел Игорь Симорский.

– Девочку тут у тебя хорошую присмотрел, – сказал он, – хочу поближе на нее взглянуть.

– Ну так гляди! – отозвался Павел весело. – Кто мешает?

– Пригласи актеров на ночную вечеринку. Не всех, конечно, но Завадскую обязательно.

– Так тебя Завадская заинтересовала? – Паша погрозил ему пальцем. – Только не вздумай отыграться на ней за Анжелу. Знаю, Анжела твоя любимица, но Завадской нужно дать шанс.

– Так именно поэтому я с ней и хочу переговорить.

Паша знал о вкусах Симорского. Не во всем разделял его подход и порой даже брезгливо морщился от слухов, которым был окружен его партнер по театральному бизнесу. Но нюх на таланты у того был отменный, а прямых жалоб от актрис не поступало. Ну, а коли всех все устраивает, к чему щепетильность?

– Легко, – ответил Долгов. – Только куда ты свою Марину денешь?

– А при чем тут Марина? – Симорский сделал вид, будто не понимает намеков. – У Марины свой контракт, а у Завадской будет свой. Если мы друг друга устроим, разумеется. Твое дело, Паш, все оформить ненавязчиво. Сделаешь ради меня и этой талантливой девочки одолжение?

– Сделаю, сделаю, – Долгов махнул рукой и вернулся к жене.

Второе отделение как раз начиналось…

Выйдя из каюты Долгова, Володя задержался возле своего напарника, Дмитрия Ишевича. Была его очередь ходить за боссом по пятам, и теперь Дима терпеливо ждал, когда Павел соизволит вернуться в театральный салон.

– Ну как? – хмуро поинтересовался у него Грач.

– Все тихо, – ответил Ишевич. – Слушай, Володь, просьба к тебе есть: не можешь меня на оставшийся вечер подменить? Не в службу, а в дружбу. Мне отойти надо.

– Куда отойти? – Грач поморщился. – Куда тут вообще можно отойти, разве что за борт!

– Нет, за борт не хочу. Дело есть у меня. Часа на два или три.

– Дело? На ледоколе?

– Ну да, личное. Очень надо.

– А завтра утром?

– Завтра никак.

Владимир смерил напарника взглядом. Дмитрий был парнем видным: темноволосым и темноглазым, на такого девки пачками вешаются. Неужели какая-нибудь интрижка намечается? «И чем он этих баб цепляет? – подумал Грач. – Софья Мухина, жена адвоката, уже который месяц на него облизывается».

– Доведи босса до дверей театра и можешь, так и быть, отлучиться, – сказал он вслух. – На вечеринке с циркачами я сам подежурю.

– Спасибо.

– Только это… Дим, нам проблемы не нужны, сечешь?

– Никаких проблем, шеф, – Дмитрия одарил его голливудской улыбкой. – Обижаешь даже, разве ж я когда подводил?

– Не подводил, но и на старуху бывает проруха.

– Это не про меня. А ты чего такой мрачный?

Грач оглянулся, просканировал взглядом коридор и плотно закрытые двери.

– Да так, историю с дракой расследую, – ответил он, понижая голос. – Слышал небось, что у нашего Жака конкурент объявился? Историк Геннадий Белоконев.

– Белоконев? Нет, не слышал. И что?

– Ходил к нему, просил недорассказанную лекцию до конца изложить. Наслушался такого!

– Не лез бы ты в это, – совершенно серьезно посоветовал Ишевич. Он перестал улыбаться и смотрел тревожно и осуждающе. – Это не твои проблемы.

– Как бы не так, – буркнул Володя, вытаскивая за уголок из кармана файл с помятым письмом. – Помнишь анонимку, которую Долговым подбросили в щель забора? Историку, оказывается, тоже такие подбрасывают. И сегодня он как раз очередное послание получил перед нашим приходом.

– Вашим приходом? Так ты к нему не один заходил?

– С Юрой. А что? Ты бы лучше спросил, что в письме.

– И что в письме? – спросил Ишевич, оставаясь все таким же собранным. – Еще одна угроза?

– Совет довериться добрым людям и выполнить их просьбу. Белоконев решил, что добрые люди – это мы с Громовым. А просьба – пооткровенничать с нами от души. Вот он и откровенничал.

– Что он рассказал?

– Да много чего, – Владимир махнул рукой, отсекая дальнейшие вопросы. – Вот что, Дима, я думаю, надо будет и за Белоконевым краем глаза приглядывать. Затевается тут что-то весьма нехорошее. А нас с тобой всего двое, резервов нету. Так что ты давай оставляй свои шашни с бабами и смотри в оба. Когда причалим к Беллинсгаузену, совсем не до шуток станет.

– Да нет никаких баб, Володя! – открестился Ишевич. – Тебе все мерещится.

– Ну, вот и хорошо. Ты профессионал от бога, поэтому я очень на тебя рассчитываю. Сегодня вечером я подежурю, а завтра тогда будет опять твоя очередь. С утра зайди ко мне, обговорим тактику и стратегию во вновь открывшихся обстоятельствах.

– Понял. Спасибо, Володя!

Грач кивнул.

Дмитрий заложил руки за спину и остался стоять в коридоре, глядя в стену перед собой. Лицо его было по-прежнему сосредоточенным, как будто он решал в уме сложную математическую задачу. Владимир посмотрел на него, хмыкнул и, больше не теряя времени, пошел договариваться с официантами насчет отпечатков на грязной посуде.

11. Поиск ответов и улик

Владимиру было жаль расставаться с папкой, которую ему вручил Белоконев. Он настроился погрузиться на сон грядущий в историческую загадку. Но ничего не поделаешь, пришлось уступить боссу и заняться другими задачами. Например, собрать коллекцию отпечатков пальцев.

По пути к себе он завернул на камбуз, чтобы уточнить, кто станет обслуживать полуночную вечеринку. Ему сразу повезло: за сто долларов смышлёный официант азиатской внешности, бегло болтавший по-английски, пообещал упаковать грязные стаканы в отдельные подписанные пакеты и держать язык за зубами. Да и удостоверение с фотографией Грача в военной форме, которое ему выдали вместе с лицензией, произвело на парня огромное впечатление.

Хмуря лоб, Грач спустился в свою каюту и достал универсальный чемоданчик, который всюду с собой возил, даже когда сопровождал Павла на Эверест.

На инструкторских курсах по вопросам безопасности их учили самым разным и неожиданным вещам, связанным не только с охранной, но и с зачатками детективной деятельности. Чтобы снять отпечатки пальцев, особой сноровки не требовалось. Основное это раздобыть исходный материал, а реактивы и прочими ингредиенты Грач предусмотрительно держал под рукой.

Проще всего работать с гладкими поверхностями: мебелью или стеклом. Насыпать поверху порошок, можно даже грифель карандаша настругать, если ничего другого под рукой нет, кисточкой убрать лишнее и приклеить скотч. Отпечатки получаются очень четкие. С бумагой сложнее, приходилось повозиться, но коли есть сноровка и голова на плечах, все получается как надо.

Володя взял стеклянную банку, бросил туда ватку, смоченную йодистым раствором, а потом нагрел донышко с помощью обычной зажигалки. Йод начал испаряться. Осталось лишь поместить в его пары бумажный лист и вуаля! Отпечатки пальцев проявились с обратной стороны в виде синих пятен.

В портативном компьютере у Володи сохранились образцы, взятые с предыдущего послания анонима. Теперь новоявленному сыщику предстояло всматриваться в папиллярные узоры в поисках совпадений. Конверт и бумага, которые ему передал Белоконев, были жутко мятые, это раздражало и мешало видеть мелкие детали.

– Интересно, – буркнул в сердцах Володя, – он с ним в туалет собрался сходить? Или съесть после прочтения?

Он долго рассматривал отпечатки, перепроверяя все по нескольку раз, пока перед глазами не стали прыгать темные пятна. Вроде бы некоторые «пальчики» выглядели идентичными… но присутствовали и другие, особенно на конверте. Следовало взять отпечатки у Белоконева, но и без того очевидно, что он захватал послание.

Володя шумно выдохнул. Положим, сегодня на полуночной вечеринке удастся обзавестись грязными бокалами гостей и артистов цирка. Но как быть с остальными? Подбрасывать послания мог кто угодно, да и дело это в общем-то неподсудное. Всегда можно отговориться шуткой.

«Ну, поймаем мы „писателя“ за руку, – думал Грач, – а дальше с ним что делать? Не пытать же его, если он станет отпираться». Да и тот, кто доставил письмо, не обязательно его же и писал…

Был бы на месте Грача кто-то постарше и поопытнее, возможно, он и придумал бы неожиданный и меткий ход. Но Владимир большую часть жизни подчинялся чужим приказами, ответственная должность начальника личной охранной службы явилась для него, скорей, недоразумением. И хотя он старался, оставаясь верным помощником Павлу, сам Володя остро ощущал свою некомпетентность.

У него даже мелькнула мысль, а не нарочно ли Патрисия подсунула ему свинью, убедив жениха, будто лучше кандидатуры не найти? Впрочем, Грач понимал, что прежде всего сам сглупил.

Владимир засунул конверт и записку обратно в файл, убрал ингредиенты в чемоданчик, выключил ноутбук и решил опять наведаться к историку.

Геннадий Белоконев сидел у себя, перебирая бумажки. Собственные материалы он держал в старой картонной папке с завязочками. Владимиру он обрадовался, как родному.

– Вы уже нашли человека, подкинувшего письмо? – спросил он.

– Ишь, какой вы шустрый, – пробормотал Грач. – Нет, не нашел.

Он задержался у двери и внимательно изучил замок. В каюте Долгова, впрочем, был точно такой же: электронный, простенький, так называемого «открытого типа», какие устанавливают в офисах с централизованной охраной. Но оно и понятно: посторонние люди по палубам не бродят, а золото-бриллианты нормальные пассажиры в Антарктиду не берут.

Тут Володя вспомнил, что Патрисия притащила с собой на борт здоровенную шкатулку с драгоценностями. Часть из них она надевала на свадьбу, часть везла для венчания. Но шкатулка хранилась в сейфе у капитана, да и Патрисия, по мнению Грача, была не совсем нормальной девушкой.

Безопасник усмехнулся своим мыслям и вернулся к изучению дверного замка. Он уже понял, что такие при желании вскрываются электронной отмычкой с микропроцессором путем перебора кодов за пять минут. А если это банальное воровство, то преступник и вовсе не станет заморачиваться: электрошокер сжигает микросхему за секунду. Однако в случае с Геннадием дверь не пострадала, значит, речь шла отнюдь не о дилетанте.

Володя удостоверился, что три шурупа из четырех, крепившие лицевую панель замка, завинчены не до конца. И шурупные головки блестели чуть ярче, чем у нижнего соседа, крепко сидевшего в гнезде. Кажется, человек, проникший в каюту, был неплохим инженером и понимал в электронике. Злоумышленник открыл панель, оставив ее висеть на одном шурупе, добрался до проводов, ведущих к плате контроллера, и подал ток на узел, отпирающий магнитный замок, переподсоединив провода в нужном порядке. Уходя же, тщательно за собой прибрал.

«Интересно, зачем заметать следы, если ты оставляешь конверт на видном месте? И без того понятно, что вторжение имело место быть… Да и письмо проще подсунуть под дверь».

Володя присел на корточки, чтобы убедиться, что зазор между полом и нижним краем дверного полотна оставляет подобную возможность. Логика подсказывала, что аноним не только подкидывал записку, но делал в каюте что-то еще.

– Вы пришли к каким-то выводам? – спросил Геннадий, напряженно взиравший на все эти телодвижения.

Грач почесал нос и поднялся. Но отвечать на вопрос не спешил.

– Письмо вам подкинули либо во время лекции, либо после, так?

– Точнее сказать нельзя. Именно в это время я отсутствовал.

– Я выяснил, что на лекции были все, кто поселился в этом коридоре. Получается, случайных свидетелей того, как чужак отпирает вашу дверь, не найти. Разве что, матросы, но они в пассажирских отсеках практически не появляются. С другой стороны, мне не дает покоя этот странный скандал с французом. Суматошный Дюмон своими заявлениями и рукоприкладством словно нарочно привлек к вам внимание. До драки никто и не догадывался, насколько ваши интересы схожи. А теперь все только об этом и судачат.

– Вы считаете, сей демарш был продуманной акцией? – удивился Белоконев. – Мне показалось, Дюмон был искренне возмущен и действовал спонтанно. Знаете, у людей науки иногда так бывает…

Тут историк принялся объяснять, какие казусы порой случаются у людей науки, но Грач не очень-то прислушивался, занятый своими мыслями.

– Погодите-ка немножко, я должен кое-что проверить, – бросил он и, положив чемоданчик на койку, достал из него простенький радиодетектор. С его помощью можно было отыскать в помещении любой микропередатчик. Когда-то он сам его собрал на досуге, используя схемы, полученные на курсах. Изменяя длину телескопической антенны, чтобы захватить все частоты, он прошелся с детектором по каюте, уделяя особое внимание плинтусам и всевозможным нишам, куда принято совать жучки.

В каюте Белоконева было чисто.

– Вы думаете, за мной следят?! – пробормотал Геннадий потрясенно.

– Что я думаю, не важно, – ответил Грач, – но у вас ничего нет, и это главное.

«Однако человек потратил время на то, чтобы привести в порядок замок, значит, был уверен: хозяин каюты внезапно не нагрянет, – продолжал он размышлять, убирая детектор обратно. – У анонима был сообщник, который в это время отвлекал историка. А может, и скандал был нужен только для того, чтобы проникнуть в каюту?»

– А скажите-ка, дорогой друг, чем вы занимались после того, как подрались с французом? – Грач поднял на Белоконева прищуренный взгляд.

– Да ничего особенного… сначала посетил врача, меня к нему любезно отвел Ашор…

– Фокусник?

– Да, но там ерунда, – Белоконев коснулся головы в месте удара, – даже швы не потребовалось накладывать… А потом мы беседовали с Викой и Аней.

– С теми, кто после явился с просьбой взять их на станцию Надежда?

– Да-да, сначала я поговорил с ними на палубе, а после обеда они пришли ко мне еще раз. И Вика что-то делала с радио… Неужели она засунула в щель микрофон?!

– Нет, я же сказал: у вас все чисто, никаких микрофонов.

«Возможно, в каюте проводили обыск, но уже после того, как выяснилось, куда навострил лыжи русский историк, – напряженно соображал Грач. – Искали материалы по Надежде или пытались понять, как много ему известно. Однако есть неувязочка. Тот, кто подкинул конверт, был в курсе предыдущих посланий и, следовательно, в курсе конечной цели поездки. Неужели каюту Паганеля посещало несколько человек? Один, к примеру, жучок установил, а второй его убрал и оставил конверт…»

Володя еще раз окинул внимательным взглядом каюту, задержался у стола.

– Вижу, вы уже забрали свой ноутбук из лекционного зала.

– Да, никто на него не покусился, – заулыбался Белоконев. – Даже наоборот, выключили его, чтобы зря аккумулятор не сажать.

– Вы проверяли, там все на месте? Ничего не пропало, не стерто?

– Э-э, нет… то есть да, я его включал, но не приглядывался. На беглый взгляд, все в порядке, иконки на месте.

Грач только головой покачал, поражаясь подобной наивности.

– Ладно, я планировал побеседовать с вами о Надежде и заодно взять ваши отпечатки пальцев, – сказал он, вновь открывая чемоданчик.

Белоконев с готовностью согласился и на то, и на другое.

– Станция была заложена в начале 1947 года в рамках засекреченной советской программы по освоению Антарктиды, – начал историк. – В документах из «Пирамиды» говорится, что она действовала всего несколько лет – с 47 по 50-й год, и была сезонной, то есть постоянно там никто не жил, не зимовал. Станция состояла то ли из четырех, то ли из пяти одноэтажных домиков и складского помещения. Неподалеку была расчищена взлетно-посадочная полоса для легкомоторных самолетов.

– Наверное, бесполезно спрашивать, почему именно в этом месте было принято решение строить станцию? Долина Драконьего Зуба находится далеко от побережья.

– Верно! Вот только Яков Блюмкин говорил о двух точках входа в антарктическое Хранилище. Одна из них оказалась у самого берега, под водой, потому что за тысячелетия уровень океана значительно поднялся, а вторая – далеко в горах. Немцы не рискнули забираться вглубь континента, но береговой вход оказался затоплен. Они пытались пробиться по нему с помощью подлодок, только усилия не увенчались успехом.

– Об этом вы тоже узнали из папок «Пирамиды»?

– Так не секрет, что в СССР попала вся документация по «Новой Швабии». В 1938 году немецкие подводники, исследовавшие ледовый континент, отыскали под толщей льдов у побережья руины древних городов и туннели. Но проход во внутренние территории был возможен лишь в результате сложных манёвров на подводных лодках. Все лоции сохранились. Немцы, правда, опасались, что карты попадут в чужие руки, и сделали несколько вариантов, в том числе фальшивых. Все документы – карты, ориентиры и прочее – печатались в концлагере Дахау в январе 1944 года. Как вы догадываетесь, люди, участвовавшие в их изготовлении, были уничтожены.

– Почему же наши взялись разрабатывать второй вход, если у них были такие подробные карты подводного туннеля?

– Хороших подводных лодок, способных успешно работать во льдах у нас в 1947 году еще не было, мы только начинали их строить с учетом требований антарктического климата, – ответил Белоконев. – А вот авиация уже успела себя зарекомендовать в период освоения Арктики. Поэтому Надежду стоили с воздуха. Это было потрясающе! – глаза Белоконева, как бывало всякий раз, когда он седлал любимого конька, загорелись энтузиазмом. – На всем маршруте следования от побережья до горной гряды Драконьего Зуба создавали промежуточные лагеря со складами продовольствия, запасом горючего и так далее. Потом пускали санные поезда, на которых везли оборудование и строительные материалы. Часть, конечно, сбрасывали на парашютах с самолетов, но не все. Люди, как муравьи, буквально тащили будущую станцию на себе, пополняя запасы в пути и преодолевая горные склоны. Надежда строилась три года. Представляете, какая сила духа вела этих людей – простых строителей, ученых, альпинистов? Каждый их них – герой!

– Почему же они ее бросили, едва построив?

Геннадий помрачнел и пожал плечами:

– Это загадка. Я так понял, что станцию как обычно законсервировали на зиму, предполагая вернуться в ноябре. Но не вернулись.

Володя вспомнил строку из старого письма анонима: «забудьте о Надежде». На какую опасность он предрекал?

– Что же получается, все время с 47-го по 50-й было потрачено на строительство, а к изучению хранилища никто и не приступил? Может быть, реальность в итоге их просто отрезвила? Они поняли, что овчинка не стоит выделки.

Геннадий рассердился:

– Послушайте, вы же умный человек! Вы же понимаете, что Хранилище, если оно существует, это не музей и не магазин, куда можно спокойно войти и разглядывать товар на полочках. Для того, чтобы его вскрыть, изучить, понять требуется время! И колоссальные средства! И лучшие умы! Проблема не решается с наскока. Я допускаю, что стройка и археологические изыскания могли идти одновременно, но упор в первые годы делался все же на стройке. Чтобы привезти в Антарктиду специалистов по древней истории, лингвистов, искусствоведов, физиков, реставраторов, им необходимо создать условия для работы. Антарктида – это же как полет на Марс! Это годы подготовки, годы серьезнейшей работы. Я отлично понимаю, почему за первые три года не было сделано существенного прорыва. Но не понимаю, почему все бросили на полпути, затратив невиданные усилия и огромные средства.

– Перестали нуждаться в древних технологиях? – предположил Грач, скептично хмыкнув. – Или сочли, как в басне, что «зелен виноград». На пути исследователей встали трудности высшего порядка: невиданные ловушки или что-то еще. Если Хранилище существует, древние строители не могли оставить его без защиты.

– Может быть, – Геннадий поник. – Я надеюсь найти на станции подсказки или даже прямые ответы на то, что произошло.

– Хранилище далеко от станции?

– Станция построена у подножия горы, в недрах которой находится Хранилище.

– Там пещера?

– Да, – Геннадий уставился на испачканные в краске пальцы и вздохнул. Володя протянул ему пачку влажных салфеток. – Вообще, наукой не доказано существование пещер в Антарктиде, но на некоторых спутниковых снимках они просматриваются. Я не слышал, чтобы кто-то ставил себе целью проверить, это действительно пещеры или нет. Возможно, тот снимок указывает на рукотворный объект, отмечающий вход в подземные залы.

– Вы это тоже собираетесь выяснить?

Историк фыркнул:

– Надо быть идиотом, чтобы сунуться туда без снаряжения и спелеологических навыков. Нет-нет, станция на данный момент интересует меня гораздо больше. Это неизвестная страница нашей истории. Страница намеренно уничтоженная..

– Я понял, – остановил его Грач. – Но у меня есть еще вот такой вопрос: отчего все это окутано покровом тайны? Ну, хорошо, про Хранилище болтать лишнего не полагалось. Но сам факт существования антарктической программы – зачем его скрывать? Про покорение Арктики же не скрывали ничего.

– Скрывали, конечно, все скрывали! И подробности арктической эпопеи, и космические программы. Обо всем сообщали с запозданием и очень кратко.

– Но оазис Драконьего Зуба включили в туристический маршрут. Соседнюю долину Чаруского пасут англичане, у них там лагерь, а по здешним меркам она совсем близко. Неужели никто не натолкнулся, хотя бы случайно, на заброшенную станцию? Не стал задаваться вопросом, откуда тут строения, брошенная техника, аэродром.

– В Антарктиде полно брошенных домов и техники, – сообщил Геннадий. – В основном, вдоль берега – остатки китобойных баз. Но встречаются и в глубине континента. Это сейчас все очень строго и контролируется экологической комиссией. А прежде и перевалочные пункты оборудовали, где попало, часто даже на карту не наносили, и склады с продуктами и горючим – им нет числа. Собирались куда-нибудь в поход и на пути следования делали схроны. А на обратном пути все, что не пригодилось, оставляли до следующего раза, который мог и не наступить. Поэтому на заброшенные станции не обращают внимания. Хорошего оборудования там нет, все устарело, да и консервы просрочены. К тому же, Драконий Зуб находится в зоне интересов Британии, а им плевать на советские артефакты.

– Ясно, – кивнул Володя. – И поскольку любителей пощекотать себе нервы, забравшись в «домик с привидением» среди британцев нет, русская станция остается ненайденной. Что ж, спасибо за сотрудничество.

– Сообщите, как будут новости! – попросил Геннадий.

– Обязательно, – пообещал Грач и вышел.

12. Вечеринка на верхней палубе

Ночная вечеринка на верхней палубе была очень пристойной. Капитан корабля мог не беспокоиться, что вверенное его заботам судно «сумасшедшие туристы» разнесут по винтикам. Грача данное положение дел тоже устраивало – в лишних проблемах он не нуждался. Да и Патрисия недаром потратила на организацию увеселительных мероприятий время. Именно благодаря ее усилиям теперь все шло как по маслу.

Свадебных гостей у Долговых насчитывалось всего лишь одиннадцать человек (если не брать в расчет трех детей, самому младшему из которых было девять, а старшему двенадцать – однако все трое сейчас находились в каютах и на полуночный праздник допущены не были). Конечно, и одиннадцать человек вполне способны в лихом загуле отправить корабль на дно, но вот «загула» как раз-таки и не предусматривалось.

Во-первых, спиртного было мало. Сам Долгов пить не любил, употреблял в меру, да и корабельный бар не блистал разнообразием. А где мало водки, там и проблем мало – это Грач давно усвоил.

Во-вторых, случайных людей в баре не было, а среди своих знакомых не больно-то побуянишь. Кроме Паши с Патрисией, присутствовали два партнера Долгова по кинобизнесу – оба с молодыми спутницами модельной внешности (эти-то зажигали как раз громче всех, но на столах все-таки не плясали), адвокат с женой и свидетели – темнокожая подружка невесты (имевшая французское гражданство и юную дочь, похожую на маму как две капли воды) и старинный приятель Павла по университету – холостой веселый парень, с которым Грач был прекрасно знаком по горным походам. Со стороны молодой жены в поездку пригласили ее дядю с сыном (они по-русски не понимали и держались ото всех обособленно) и двух «ученых мужей» (Грач намеренно брал в кавычки это выражение) – историков Жака Дюмона и его секретаря Ги Доберкура.

Помимо гостей в бар позвали нескольких актеров (на этом настоял продюсер Игорь Симорский) и – как без них? – капитана корабля со старпомом.

Владимир Грач, держась незаметно в уголке, всех оценивал зорким взглядом и строил на их счет различные догадки.

Киношники и театральная братия его занимали мало. Он бы не отказался проследить за Викторией Завадской, конечно, но она-то как раз и не явилась. Надо думать, все еще любезничала с Юрой. (Перед сном Грач велел себе выяснить, что удалось узнать на ее счет). Но вот контингент, который собрала под своим крылом Патрисия, был весьма странным.

Начать с темнокожей свидетельницы по имени Дельфина (ее фамилию Грач, как ни старался, запомнить не смог – нечто совершенно непроизносимое). Вроде бы Паша упоминал, что она – физик с мировым именем и некоторое время работала с Патрисией над решением сложной задачи. Вот только Володя никогда про такую не слышал и в рунете про нее сведений не нашел. Да и наличие маленького ребенка говорило скорей о том, что дама тратила время не только на науку.

Далее: пресловутый Жак Дюмон, звезда сегодняшней потасовки. Устроить «бучу», по мнению Грача, может только недалекий человек. Значит, придется признать, что либо Дюмон дурачок, за спиной которого прячется истинный организатор поездки к Надежде, либо это и впрямь отвлекающий маневр.

А чего стоит его секретарь! Ги Доберкур был молод и крепок, ему не дашь более тридцати лет, хотя он носил бородку и усы, которые его старили. Одежда на нем была дорогая, но висела мешковато, скрадывая атлетическое телосложение и широту плеч. При этом голоса Доберкура Володя, кажется, ни разу не слышал. На людях секретарь держался тише воды, ниже травы. Но взгляд был умным. Явно же непростой парнишка!

Наконец, дядя Патрисии – Антуан Ласаль и его двенадцатилетний сын Пьер. Как они затесались в эту компанию? Мальчику явно было неуютно. Кирилл (сын адвоката) пытался с ним поговорить, втянуть в свои игры, но Пьер шарахался от него как черт от ладана. Его отец был столь же необщителен. Очень и очень странно, что они отправились в дальнюю дорогу, ведь путешествие не приносило им радости.

Гости со стороны Павла Долгова, конечно, тоже не выглядели ангелами, но не внушали таких подозрений, как французы.

Знаменитый актер Сергей Абызов, снявшийся, наверное, во всех крупных лентах за последние пять лет, был на самом деле запойным пьяницей. Широкой публике это, разумеется, известно не было, но Володя часто видел этого человека «живьем» и прекрасно был осведомлен о его слабых сторонах. С таким в разведку не пойдешь, хотя на экране «разведчик Абызов» выглядел убедительно.

Игорь Симорский, влиятельный человек в мире кинобизнеса, был слаб по женской части. Вокруг него постоянно крутились какие-то девицы, и некоторых он даже снимал в главных ролях, но ни одна из них так и не достигла вершины киношного Олимпа. Состояние Симорский делал на актерах-мужчинах – таких, как Абызов. А девочки шли приятным бонусом.

Семейный адвокат Мухин Андрей Семенович с супругой вроде бы внешне представляли собой идеальную пару. Он – представительный мужчина с седыми висками, но еще крепкий и добрый. Она – красавица, бывшая «Мисс Россия» (на самом деле недалекая дурочка, но от жен преуспевающих людей обычно многого не ждут). Вот только Володя знал, какие нешуточные страсти кипят внутри этого семейства. Адвокат был ревнив, а его жена по недостатку мозгов постоянно давала ему повод. Кстати, Софья не горела желанием плыть на край света, но муж не посмел оставить ее без присмотра. И, кажется, напрасно, потому что уже в аэропорту она принялась строить глазки телохранителю Ишевичу. Благо тот никак ее не поощрял, а наоборот, старался поскорей исчезнуть из поля зрения озабоченной дамочки.

Наконец, оставался Дмитрий Сухов – Пашин друг и шафер на свадьбе. Сухов Володе нравился. Он был одноклассником Долгова, но сошлись они на почве безумной любви к путешествиям. Володе успели рассказать, что поначалу во всякие поездки с маленьким Пашей ездила его мать, и, чтобы ребенку не было совсем одиноко, приглашала его друзей составить компанию. Дима Сухов был самым частым спутником. Позднее он сохранил в себе стремление к перемене мест, много путешествовал сам, но чаще присоединялся к Павлу. В том роковом походе на Эверест, правда, его не было. Володя иногда думал, что, был бы с ними Дима, встреча с Патрисией могла бы и не состояться…

Мог ли Дима Сухов придумать сложную многоходовку с письмом? Вряд ли. Но вот его отец одно время вел дела с бандитом Глыбой Стальновым, вероятным убийцей Долгова-старшего. Как знать, какие хитросплетения судьбы на самом деле привели бывшего одноклассника Паши на корабль, следующий курсом на Антарктиду? Вдруг Диме стало что-то известно о планах отца или Стальнова, и он пожелал предупредить своего друга, подкинув ему письмо с предостережением?

Короче, никому из присутствующих на вечеринке Грач не посмел бы подставить незащищенную спину.

Патрисия позаботилась о культурной программе вечера. После сорока минут свободного общения, всех гостей пригласили занять место за столиками и на освободившееся место в центре вышли гимнасты.

Зазвучала музыка, разговоры смолкли, взгляды скрестились на трех гибких фигурках – двух молоденьких девушках и прекрасно сложенного мужчины постарше. Одетые в блестящие полупрозрачные костюмы в восточном стиле, они представляли пантомиму со смыслом, что-то явно историческое, а не просто являли чудеса тренированного тела.

Владимир, рассеянно наблюдая за выступлением, продолжал строить версии. В частности, припоминал строки из досье, которое скрупулезно составил на каждого артиста. Как он уже говорил Громову, повышенное недоверие у него вызывали двое: Анна Егорова (которая в эти минуты крутила перед ним сальто) и иллюзионист Альберт Константинов (придумавший себе кличку Ашор-колдун).

Выступавшее сейчас трио гимнастов сложилось буквально за два месяца до поездки. До того брат с сестрой Сапфировы выступали вдвоем, именно в таком составе они взяли второе место на фестивале Монте-Карло и были замечены Патрисией, обожающей цирковое искусство. Однако, получив приглашение, Сапфировы вдруг решили усилиться и взяли к себе третьего человека – Анну Егорову. Грач мало понимал в том, как делаются цирковые номера, но ему казалось, что на предварительные репетиции и взаимные притирки должно уйти больше времени. Тем не менее в самые наикратчайшие сроки Сапфировы и Егорова подготовили пять замечательных номеров, прошли строгий кастинг Долгова и поехали в Антарктиду.

Ну, а по поводу фокусника Грач уже всю голову себе сломал. Возможно, он был предвзят, поскольку ему претили люди, обладающие навыками наводить иллюзии, но в присутствии Ашора у бывшего спецназовца начинали от напряжения звенеть мышцы. Организм видел перед собой врага – тренированного, умного, скрытного и очень опасного. Если бы Ашор был борцом или силачом, реакция была бы объяснима. Но скромный и тихий фокусник с длинными пальцами пианиста, мечущий перед зрителями карты, а не ножи, не должен был провоцировать ничего подобного.

…Номер гимнастов закончился, вызвав бурные овации, и артистов сменил упомянутый иллюзионист. Выход его был обставлен в лучших традициях бродячего цирка: тремоло литавр, белый дым… Да и сам фокусник выглядел внушительно. Расшитый звёздами плащ с капюшоном, под которым пряталась фигура в черной свободной рубашке, черных же обтягивающих брюках, заправленных в мягкие сапоги, и широком поясе, усыпанном серебряными бляшками. Женская часть аудитории, как отметил Грач, обмерла.

Скинув плащ, Ашор Визард поклонился и толкнул речь:

– Уважаемые дамы и господа, сегодняшнее представление я посвящаю очаровательной новобрачной Патрисии Долгофф. В ее честь я воспроизведу самое известное выступление легендарного французского фокусника Жана Робера-Удена, который слыл не только гениальным мастером иллюзий, но и прославился в веках как человек, остановивший кровопролитную войну!

Это было что-то новенькое, в планах подобного не значилось, и Владимир Грач встрепенулся.

– Прежде всего для тех, кто не знает, я вкратце поясню, кто такой Робер-Уден и как именно он прекратил войну в Алжире, – продолжил Ашор Визард. – Жан был сыном часовщика, но однажды ему в руки попала книга о фокусах, которая изменила его жизнь. Он долго и упорно учился, овладел искусством механика, электротехника, химика – именно научные знания помогали ему создавать невиданный доселе реквизит и придумывать самые невероятные трюки. В 19 веке Франция вела войну в Алжире. Это была, конечно, колониальная война, но все же следует помнить, что до этого веками пираты Магриба были настоящим кошмаром Европы. Именно в Алжире в страшном плену три года провел Сервантес, пока его не выкупили.

К 1852 году, впрочем, ситуация в колонии уже устоялась. Алжиром правила французская администрация, вожди племен смирились, но имелся фактор, которого французы очень опасались: марабуты или дервиши, неформальные религиозные лидеры, которые упрямо не признавали «неверных» и подстрекали народ к бунту. Их авторитет основывался на магии, все марабуты считались могущественными волшебниками. И тогда император Наполеон Третий придумал план, как победить алжирских магов их же оружием. Он лично обратился к иллюзионисту Роберу-Удену с просьбой о помощи.

На представление в алжирский театр Баб-Азун пригласили вождей всех местных племен. Робера-Удена представили как великого французского марабута. Его выступление и правда так потрясло зрителей, что под конец они с криками ужаса стали выбегать из зала. Один из вождей позже сказал главе французской администрации: «Чем посылать к нам своих солдат, прислали бы сразу этого величайшего марабута! Он сильнее наших, и мы не стали бы с вами воевать». С тех пор считается, что знаменитый фокусник остановил алжирскую войну.

Ашор поклонился, срывая новые аплодисменты, и завершил вступительную речь так:

– Сейчас я продемонстрирую вам то самое волшебство, что произвело впечатление на алжирских вождей. Вы убедитесь, что и поныне это искусство не устарело. Настоящая магия вообще не может устареть!

После этого, собственно, и началось выступление. Владимир настороженно следил за манипуляциями фокусника, но не с целью разгадать его секреты, конечно, а лишь пытаясь предвосхитить возможные неприятности. Но все шло спокойно. Ашор извлекал из ничего различные предметы или заставлял их исчезать, угадывал мысли присутствующих, находил в чужих карманах пропавшие вещи и так далее. Все трюки Грач уже видел на просмотре и постепенно расслабился.

В завершении Ашор показал фокус с сундучком, который из легкого превращался в совершенно неподъемный, и дал объяснение, как такое происходит.

– Действие обычного электромагнита произвело неизгладимое впечатление на алжирских аборигенов, – сказал он зрителем. – Ведь ужасный французский марабут превращал сильнейших воинов в младенцев, не способных оторвать от земли простенький груз. Мы с вами, конечно, понимаем, в чем соль, потому что хорошо учились в школе. Однако настоящая магия зиждется вовсе не на обмане. Завтра вечером я приглашаю желающих насладиться истинным волшебством. В театральном салоне после ужина я дам сеанс черной и белой магии с полным ее разоблачением.

Ашор громко хлопнул в ладоши, свет мигнул, погрузив бар на мгновение в непроглядную темноту, а когда освещение восстановилось, фокусника уже не было.

Зрители взорвались аплодисментами и криками браво. Грач же задумчиво поглаживал подбородок. Ему пришло на ум, что Ашор Визард знал об электромагнетизме не понаслышке (и мог бы справиться с замком!), владел дорогим реквизитом, который совершенно не бросался в глаза (то есть, в средствах не нуждался!) и, несмотря на свой артистизм и удачные находки, предпочитал держаться в тени, презрев славу. Да еще этот намек на Булгакова и «сеанс черной магии» в театре «Варьете». Фокусник отлично подготовился и изучил вкусы хозяев. Сегодня он спешил понравится мадам Патрисии, вещая про французского «марабута», а завтра собирался потрафить литературным вкусам ее супруга. Выходит, специально изучал их биографии, расспрашивал знакомых. Ужасно подозрительный расклад!

В центр зала вновь выскочило гимнастическое трио. Теперь Сапфиров был наряжен ковбоем и щелкал кнутом, его сестра ассистировала ему (он выбивал у нее из рук то фрукты, то посуду), а Анна Егорова стояла поодаль и, ожидая момента выхода, жонглировала ножами.

Грач представил, как потом эти ножи полетят в цель с потрясающей точностью, и поежился… С точки зрения безопасности пригласить в поездку циркачей было полным безумием. Но пока артисты работали честно.

Под занавес Анна Егорова продемонстрировала зрителям «смертельный номер»: с завязанными глазами выстрелами из пистолета нарисовала на мишени лучистое солнышко. Этот бонус тоже оказался сюрпризом для Володи. Увидев в руках девушки тяжелый пистолет, он вытаращил глаза, но даже не успел как следует испугаться, как все закончилось.

«Наверное, надо и впрямь перестать подозревать всех подряд», – подумал он, отирая воображаемый пот со лба. Патрисия была в полном восторге от изменения в программе. Ну, а он-то кто такой, чтобы идти поперек хозяйской воли?

Грач скрылся в служебном помещении, где официант, с которым он договаривался, указал ему на полную коробку упакованных в отдельные пакеты и подписанных стаканов.

– Все, как планировали? – шепнул Володя по-английски, просовывая вторую купюру в сто баксов в кармашек фартука в качестве поощрения.

– Не удалось вручить стакан иллюзионисту, – ответил официант, – перед выступлением он ни к чему не притронулся, а после по-настоящему исчез.

– Ну да, он же у нас «колдун-марабут», а им положено исчезать, – вздохнул Грач. – Поймать такого будет сложно. Но за остальных спасибо. Минут через двадцать незаметно отнеси мне эту коробку в 512 каюту.

Он вышел в опустевший бар и в последний раз осмотрел помещение. Бармен окликнул его и предложил чего-нибудь выпить. Грач отказался. Он все еще был на взводе, хотя грех было жаловаться: вечер прошел благополучно.

Перед сном он прошелся по коридору, куда выходили двери вип-кают, лично проверяя все углы.

Из каюты выглянул Долгов и поманил к себе Грача.

– Что случилось? – спросил Володя, приближаясь.

– Ты папку у меня забрал, что ли?

– Какую папку – с материалами по Надежде? Нет. Она пропала?

– Просто не найду никак, забыл, куда положил, – Павел отмахнулся. – Ерунда. Может, Пат взяла и переложила. Я ее, кажется, прямо на постели оставлял, а она ее уже расстелить успела.

– Я папку не брал. А у жены ты разве не спрашивал?

– Она сейчас в ванне, а я хотел полистать немного. Ну, ладно, забудь, – Долгов стал прикрывать дверь.

– Как это забудь? – нахмурился Володя. – Кто-то украл вещь у нас под носом…

– Да никто ее не крал! Я сам ее куда-то засунул. Или Пат взяла почитать. Ей же тоже интересно. Завтра пропажа обязательно найдется. Все, иди спать! – И он захлопнул дверь, не пожелав пускать начальника охраны к себе в каюту для поисков.

Володя выругался сквозь зубы и пошел к Громову. На сегодня ему оставалось последнее: услышать рассказ друга о Виктории Завадской. Но Юра его страшно разочаровал.

– Она ни при чем, – спокойно объявил он и тоже попытался закрыть перед носом Грача дверь, сославшись на усталость.

– Знаешь что, я тоже устал не меньше твоего, – рассердился Володя. – Подробности мне кратко изложи и можешь дрыхнуть хоть до второго пришествия! И пусти меня, нечего языком трепать в коридоре.

Громов со вздохом отошел на другую сторону узкой комнатки, больше напоминающей келью средневекового монаха, чем каюту-люкс.

Володя закрыл дверь:

– Как Вика тебе объяснила цель поездки к Надежде?

– Ей было любопытно увидеть загадочную станцию.

– И все? Ты ей поверил?!

– Слушай, она очень хорошая девушка. Это Анна ее подговорила.

– Егорова, гимнастка?

– Да. А Вика ничего такого в виду не имела. Я за нее ручаюсь.

Володя провел рукой по лицу, стараясь стереть усталую складку меж бровей. Он очень хорошо запомнил, что девушки отвлекали Белоконева на палубе, расспрашивая про Антарктиду. А в это время кто-то проник к историку в каюту… А у Егоровой еще и пистолет…

– Вов, ты мне не веришь?

– Верю, – печально произнес Грач. По его мнению, влюбленный Громов был просто безнадежен. – Ладно, Юр, и правда, пойду я к себе. Спокойной ночи.

– Ты не станешь большее ее подозревать? – никак не желал униматься Громов.

– Посмотрим, – Грач взялся за ручку двери, но уже в коридоре обернулся: – Как понимаю, советовать тебе держаться от нее подальше бесполезно. Но хотя бы откровенных глупостей из-за нее не совершай, а? Вот поплывем в обратный путь, тогда и отрывайся.

Юра твердо взглянул ему в глаза.

– Посмотрим, – вернул он его же слово. – Спокойной ночи!

Перед тем, как улечься в койку, Володя просмотрел досье на Егорову Анну. Разумеется, полным оно не было – так, отрывочные общие данные, которые удалось собрать накануне через знакомых в органах.

Итак. Дочь цирковых артистов, окончила училище четыре года назад. Работала в разных антрепризах, пока не сошлась с Сапфировыми. Родители умерли, причем отец разбился прямо на выступлении. Мать трагедии не пережила, последовала за ним через полгода. Есть младший брат. Его тоже воспитывали на арене, но после смерти родителей мальчик свою жизнь с цирком связывать передумал. Бросил училище, отслужил год в армии. Сейчас вернулся и ищет себя. С девицами по барам прохлаждается.

Володя захлопнул крышку переносного компьютера. Зацепиться в этом досье было не за что. Все это он читал и перечитывал много раз. Вот только ощущение, что Аня Егорова не просто так стремилась в поездку, не оставило его.

Грач кинул взгляд на коробку с грязными бокалами. Завтра он снимет с них отпечатки. Возможно, пальчики Егоровой совпадут с теми что были на записке. Если это произойдет, он не удивится. Но все равно не будет знать, что с этим делать.

13. Южные Шетландские острова

Утро опять началось с музыкальной побудки. Пассажиры потихоньку привыкали просыпаться под бравурную мелодию и звучный голос капитана, зачитывающего новости. Сегодня, среди прочего, он сообщил, что летящий к Земле астероид поменял траекторию, столкнувшись с другим мелким небесным телом, и из-за этого отрастил серебристый «хвост».

– Ученые считают, что астероид пройдет всего в 10–15 тысячах км от поверхности нашей планеты, но опасаться его не стоит, мы разминемся. Нам стоит порадоваться: в канун Нового года этот хвостатый странник затмит любые фейерверки! – пафосно провозгласил капитан. – Ну, а что касается наших планов, сегодня к 16 часам «Душа океана» подойдет к Южным Шетландским островам. Этот архипелаг состоит из 11 крупных и множества мелких островов. Это самая теплая, влажная и интересная часть Антарктики. Только здесь вы увидите бескрайние скопления колоний пингвинов и понаблюдаете за вальяжно раскинувшимися на льдинах морскими слонами. Пассажиры, заказавшие экскурсию, будут высажены на один из островов на моторных лодках. Им представится великолепный шанс узнать, каково это – причаливать к берегам, где привыкли безраздельно властвовать невероятно сварливые морские котики…

За завтраком за столиком Бекасовой недосчитались одного пассажира – Владимира Грача.

– Где же ваш друг? – полюбопытствовала Елизавета Даниловна у Юры, занявшего привычное место.

– У него дела, – скупо ответил Громов.

Он заметил, какие обеспокоенные взгляды бросает в его сторону Паганель. Историк явно уже вообразил себе все несчастья мира, обрушившиеся на безопасника, ведущего расследование, но Юра объяснять ему ничего не стал.

Геннадий чувствовал себя и впрямь неуютно. Он ёрзал на стуле, косил глазом на скромно потупившуюся Викторию, ожидая от нее каких-то шагов, но та молчала, а он сам спрашивать не решался. Зато с расспросами к нему подступилась Анна.

– Скажите, Геннадий Альбертович, вы являетесь тем счастливчиком, что сегодня участвует в высадке на берег?

– Я? Нет, – историк вновь покосился на Завадскую. – Я следую прямиком до Беллинсгаузена. Без промежуточных остановок.

– Старпом мне сказал, что мест в лодке очень мало, поэтому лишних экскурсантов, увы, брать на борт они не смогут. Все следовало обговаривать заранее.

Сергей Давыдов предпринял попытку утешить свою подружку:

– Мы сможем любоваться экзотическими пейзажами с борта ледокола. Я читал, что панорамные снимки, если позволит погода, выходят здесь просто волшебными.

– А не подскажете ли, возле какого именно острова мы бросим сегодня якорь? – обратился Белоконев к Громову.

– Подскажу. Мы посетим остров Обмана.

– Какое необычное название, – удивился Урусов.

– Это бывший вулкан. В середину острова можно заплыть на корабле через узкую кальдеру, называющуюся «Меха Нептуна», – пояснил Юра. – А там уже, в бухте спустят шлюпки на воду.

– И что там интересного? – спросила Бекасова.

– Помимо потрясающего вулканического пейзажа, пингвинов и прочей живности, ничего особенного, – гляциолог пожал плечами. – Для любителей информационно-насыщенного тура объектов для изучения нет. Есть заброшенная научно-исследовательская станция Великобритании с приютом для потерпевших кораблекрушение, но ныне она заперта, внутрь попасть не удастся. А еще развалины чилийской китобойной базы. Ну, и можно искупаться в термальных источниках на пляже. Собственно, ради последнего туда туристов и возят.

– Если честно, я бы предпочел визит на другой остров – остров Слона или Элефант, – сказал Белоконев. – Те места связаны с легендарной экспедицией капитана Шеколтона. Наверное, это была самая трудная и страшная из всех неудавшихся антарктических экспедиций, закончившихся благополучно. Все участники натерпелись ужасов, но остались живы. Посетить их приют было бы очень познавательно.

– Расскажите, пожалуйста! – обрадовалась Анна возможности услышать новую историю.

Геннадий покраснел, замялся, в третий раз подождал реакции Виктории, но потом все же начал повествование, постепенно увлекаясь и забывая обо всем остальном. Даже о еде.

– Эрнест Шеклтон, крупный исследователь Антарктики, решил оставить запоминающийся след в ее истории и совершить невиданный доселе трансконтинентальный переход. После подвига Амундсена, достигшего Южного полюса, иной достойной задачи он не видел. Ему требовалась команда, и для ее набора Шеклтон дал в английские газеты объявление. Текст был примерно таким: «Ищу спутников для участия в рискованном путешествии. Обещаю маленькое жалованье, пронизывающий холод, долгие месяцы полной темноты и смертельную опасность. Благополучное возвращение под вопросом. Зато в случае успеха – известность и признание».

– Наверно, набрал одних авантюристов, – неодобрительно отозвалась Бекасова.

– Не без этого, – подтвердил Геннадий, – но другие на авантюру и не сподвигнутся. В общем, корабль «Эндьюранс» отплыл из Плимута в августе 1914 года, чтобы со многими остановками добраться до Антарктиды к декабрю. А у побережья случилось непредвиденное: прочные паковые льды преградили дорогу. Более месяца команда маялась в поисках удобного прохода, но затем «Эндьюранс» окончательно вмерз в лед. Шеклтон объявил о начале зимовки. Был развёрнут беспроволочный телеграф, однако его мощности оказалось недостаточно для передач во внешний мир. Шеклтон полагал, что следующей весной сможет повторить попытку достигнуть антарктического берега, пока же путешественникам оставалось положиться только на судьбу.

– Неужели им предстояло провести в полной изоляции целый год? – поразился Урусов.

– Увы, никто не мог прийти им на помощь. Вместе со льдами судно двигалось на север, прочь от Антарктиды, но скорость дрейфа была низкой, за три месяца корабль прошел всего километров двести, поэтому о том, чтобы достичь чистой воды и вырваться на свободу не шло и речи. Короткое лето давно закончилось, и настали жестокие холода. Корабль кое-как держался, но потом лед так сильно надавил на деревянные конструкции, что те треснули. В пробоину хлынула вода. Трое суток экипаж боролся за корабль, но стихия победила, «Эндьюранс» затонул.

– И люди остались на льдине, без всего? – ахнула Анна Егорова.

– Да. После гибели корабля выживать стало гораздо труднее. Часть вещей они спасли, но запасы продовольствия таяли с каждым днем. Шеклтон с командой решил прорываться к Южным Шетландским островам, иногда посещаемым китобоями. Когда в апреле 1916 года под путешественниками раскололась льдина, утопив значительную часть провианта и вещей, они пересели в единственную уцелевшую шлюпку. Пятидневный морской переход по забитым льдами водам привёл наконец команду к острову Элефант. Но что дальше? Остров Элефант был бесплодным и необитаемым местом, расположенным вдалеке от судоходных трасс. Шеклтон не сомневался, что поисковым отрядам даже не придёт в голову сюда заглянуть. Жить на острове, конечно, было можно. Пусть и лишённый растительности, он имел вдоволь пресной воды, а также тюленей и пингвинов в качестве источников пищи. Однако состояние людей быстро ухудшалось, как в физическом, так и в моральном плане, а постоянные шторма привели в негодность палатки. В этих условиях Шеклтон решил взять с собой небольшую команду и на шлюпке идти за помощью.

– Неужели они поплыли через пролив Дрейка к Южной Америке?! – воскликнула Анна.

– А что им оставалось? – Геннадий взволнованно поправил на переносице очки. – Пунктом спасения была выбрана китобойная база на Южной Георгии, расположенная в полутора тысячах километрах от Элефанта. Её предстояло достичь на утлой лодчонке в условиях приближающейся зимы. В случае везения, если море будет свободным ото льда, если налетевший шторм не перевернет хрупкую посудину и они выживут, можно было добраться до обитаемых мест примерно за месяц. Команда путешественников разделилась: больные и слабые остались на острове под руководством помощника Уайлда, а капитан с шестью членами экипажа сел в лодку.

Не раз и не два ужасные ураганы налетали на шлюпку, грозя ее утопить. Снасти постоянно приходилось чистить из-за нарастающего льда. Утепленная одежда была не приспособлена для подобных испытаний и не просыхала. Команда слабела и держалась из последних сил, а сам Шеклтон позднее признавался, что это плавание было одним из самых страшных испытаний, которые ему довелось пережить. Но все же в мае им удалось достичь земли. Вот только это был еще не конец.

Высаживались на берег они в шторм, и шлюпку разбило о скалы. Китобойная же база, как оказалось, располагалась на другой оконечности острова. Двое членов команды были при смерти, поэтому Шеклтон вновь разделил людей на группы. Трое остались на берегу, а трое других пошли к базе через высокие горы – пешком, налегке, без компаса и карты. Это было первое в истории пересечение внутренних районов Южной Георгии. Путешественникам постоянно приходилось обходить ледники и горные обрывы. Без всякого снаряжения, без сна они через 36 часов все-таки выбрели к людям. Китобои встретили их с радостью, накормили и обогрели. Интересно, что следующее пересечение Южной Георгии было совершено только через сорок лет британским путешественником Дунканом Кэрсом, который решил повторить маршрут Шеклтона. Впоследствии он писал, что понятия не имеет, как Шеклтону это удалось.

– А что же стало с теми, кто остался на острове Элефант? – спросила Бекасова. – Их спасли?

– Не сразу. Трех ослабевших моряков китобои подобрали в тот же день, но вот прорваться к Южным Шетландским островам, к Элефанту, не было никакой возможности. Мешали шторма, сплошной ледовый покров и тот факт, что простое китобойное судно не было приспособлено для плавания в тех широтах. Ближе, чем на сто километров к острову с группой Уайлда подобраться не удавалось.

Но и бросить своих людей Шеклтон не мог. Он отправился в Уругвай к английскому послу и выпросил траулер, на котором предпринял вторую попытку добраться до острова. Но и она провалилась. Тогда – это был уже июль, самый разгар антарктической зимы – Шеклтон уехал в Чили, где искал помощи у тамошних властей. Власти отказали, но частный судовладелец Макдональд проникся положением и предоставил свой корабль для спасательной операции. Увы, она тоже закончилась неудачей. Остров Элефант не желал отпускать свои жертвы. Только с четвертой попытки, в конце августа, правительство Чили наконец-то пошло навстречу и предоставило паровой буксир. К тому времени Шеклтон уже давно не имел сведений о своей команде. Надежд на то, что ослабевшие после утомительного перехода люди, оставшиеся без вещей, продуктов и лекарств выжили, почти не оставалось. Но боги любят упорных. Шеклтон все-таки добрался до Элефанта, где нашел своих товарищей живыми. Так, спустя два года после начала путешествия, все члены его команды наконец-то воссоединились.

– Все хорошо, что хорошо кончается, – сказал Урусов. – Но должен сказать, я восхищен примером такого мужества и благородства.

– Человек оказался сильнее природы, – добавила Анна, – причем, победил ее за счет силы духа.

И тут заговорил Громов:

– Шеклтону во многом повезло. Никогда не знаешь наперед, где допустишь ошибку и что окажется для тебя роковым стечением обстоятельств. Антарктида жестока и, как говорят полярники, легко может поймать. То есть отобрать жизнь. Даже у настоящих героев. Что уж говорить о случайных людях.

– Слава богу, я просижу эти четыре с половиной дня в гостинице, – проговорила Бекасова. – Там, как меня заверили, не требуется ни физическая выносливость, ни специальная подготовка. Совсем не хочу быть пойманной.

– Зачем вы согласились вести случайных людей в долину Драконьего Зуба? – поинтересовалась Вика, поднимая на Юру взгляд.

– Совсем случайных я не везу, – ответил Громов. – Нас шесть человек, и из них вопросы имеются только к Жаку Дюмону. Но он предоставил результаты медицинского осмотра и утверждает, что экстремальные экспедиции для него не в новинку. Он даже зубы мудрости у себя удалил, как предписывают правила для зимовщиков.

– Собственно, да, от меня тоже требовали похожие подтверждения, – закивал Белоконев. – Правда, зуб я не вырывал. Сказали, не надо. Да и не надолго я еду…

– Тут всех требовали пройти медосмотр, – сказала Вика, – получить справку от врача, что здоров. Но это чистая формальность.

– Пять дней всего, – повторил Белоконев, но, натолкнувшись на хмурый взгляд Юрия Громова, исправился: – Конечно, всякое может быть…

– За меня, Геннадий Альбертович, вы можете уже не тревожиться, – Вика отодвинула стул и встала, – я набивалась вам в спутницы зря и уже передумала. Извините за доставленные хлопоты.

– Вика?! – возглас Анны был слишком красноречив.

– Это ваша идея была? – жестко спросил Юра у циркачки.

– И что с того? – Анна с вызовом взглянула на Громова. – Я все равно хочу поехать. Несмотря на все ваши страшные истории. Геннадий Альбертович, вы же не возьмёте обещание назад?

– Да я… нет, но… – Белоконев растерялся. Он припоминал, что Вика приходила к нему не одна, но совсем упустил вторую девушку из виду. – Я обещал вам, да…

– Анна, зачем вы так рветесь в оазис? – Громов переводил взгляд с удаляющейся Вики на ее соседку, разрываемый противоположными желаниями: броситься догонять Завадскую или продолжить расспросы. И от этого голос его звучал жестко, что в обычных обстоятельствах было ему несвойственно.

– Просто так. Интересно.

– Тогда следовало купить стандартную экскурсию. Может, оно и дороже, но точно безопаснее.

– Злой вы, Юра, – заявила Анна. – И это не ваша забота. Выполнить нашу просьбу или нет, решает Геннадий Альбертович. А он ничего против не имеет.

Сергей Давыдов успокаивающе погладил подругу по руке и шепнул:

– Аня, в самом деле, что тебе в этих долинах – медом помазано?

– А что, собственно, за оазис такой? – задал важный вопрос Урусов. – Чем сухие долины отличаются от мокрых?

Громов вздохнул и повернулся к пожилому актеру. Он уже смирился, что Вика ушла, и ее не догнать.

– Эти долины или оазисы, – начал он, – почти полностью свободны от снега и льда. Темные скалы интенсивно поглощают свет и могут сильно нагреваться, поэтому там теплее, чем в других местах Антарктиды.

– А почему там нет снега? – удивился Сергей.

– Никто уверенно сказать не может. Это пытались объяснить повышенной геотермальной и вулканической активностью, наличием подземных теплых озер, особенностью рельефа, не позволяющей стекать туда ледникам, или розой ветров. Но единого мнения, устраивающего всех, не появилось. Снег, выпадающий на нагретые скалы оазиса, быстро тает и так же быстро испаряется. Да еще ветер дует, словно мощный фен. В результате воздух и почва остаются сухими, как в пустыне. Самые крупные сухие долины в Антарктиде это оазисы на плато Мак-Мердо, они занимаю площадь в 8 тысяч квадратных километров. Считается, что там не было осадков несколько миллионов лет. А вот долина Драконьего Зуба местность уникальная. Защищенная со всех сторон скалами, она хранит особый микроклимат. Там есть не замерзающие озера, правда, такие же соленые, как Мертвое море. Но есть и самые обычные, оттаивающие только летом. Некоторые из них совсем мелкие и напоминают обычную лужу, другие – с пожарный пруд.

– Рыба в них водится? Или водоросли? – уточнил Урусов.

– Разве что бактерии. Попасть в оазис Драконьего Зуба можно только по воздуху. В долину Черуского с прошлого года стали возить туристов, оборудовали там небольшой палаточный лагерь для альпинистов. И по правилам абсолютно все, что туда привозят, должно увозиться обратно, чтобы не повредить закрытой экосистеме.

– Вот прямо все-все? – не поверила Анна.

– Все до последней капли, – подтвердил Юра. – Даже отходы, ничего нельзя закапывать. Туристов это, конечно, не отпугивает. Они стремятся в оазис, чтобы полюбоваться на Кровавый водопад, заняться альпинизмом, покататься на лыжах на перевале или поплавать в теплых озерах.

– А в соседней долине что? – спросил Урусов. – Туда попасть можно?

– Сторожей, как понимаете, нет. Но и охотников прорваться до сих пор не наблюдалось.

– Все запреты наверняка из-за тайны, которую скрывает оазис, – убежденно произнес Урусов. – И господин наш писатель намерен данную тайну раскрыть, верно?

– Возможно, – Белоконев возражать не стал. – Но пока мы не увидим все собственными глазами, то и не поймем, что из известного нам правда, а что ложь. Понятия не имею, чем собирается заниматься в сухой долине мой невольный французский конкурент и как он добился разрешения, но я намерен соблюдать Договор об Антарктике. Просто наведаюсь в оазис, посмотрю на станцию, ничего портить не стану, мусорить и копать тоже.

– Вы обязательно нам обо всем расскажете на обратном пути, не так ли?

– Конечно, Евгений Евгеньевич, и расскажу, и покажу видео и фотографии. Ради этого и плыву.

Время завтрака давно подошло к концу, а они все сидели за столом, обсуждая различные вероятности. Наконец официант попросил их переместиться куда-нибудь, чтобы без помех заняться уборкой.

Воспользовавшись удобным моментом, Юра Громов отправился на поиски Вики. То, что происходило между ними, ему не нравилось, и он намеревался все исправить.

Завтрак в столовой Владимир пропустил намеренно, к тому же он встал пораньше, чтобы закончить с отпечатками пальцев и побеседовать со вторым телохранителем.

Дима на его вопрос, где провел вечер и ночь, отшутился историей о симпатичной подавальщице из матросской столовой. Но Володя видел ту подавальщицу весом с центнер, так что Дмитрию не поверил. Но главное, Софья Мухина провела все это время в обществе мужа, а значит, скандала не предвиделось. Чем же занимается в личное время его подчиненный, это его, подчиненного, дело, поэтому продолжать расспросы Владимир не стал. Диме он полностью доверял в профессиональном плане, а остальное не так и важно.

Закончив раздавать ценные указания Ишевичу, Грач навестил Павла, чтобы узнать о судьбе папки Белоконева. Папка к облегчению Володи, нашлась, но Паша ее не отдал – хотел еще почитать перед экскурсией.

– Я тебе ее вечером верну, напомни только.

– Что-то полезное в ней нашел? – спросил Грач.

– Пока нет. Потому и хочу продолжить чтение.

Володя пожелал боссу приятного утра и отправился дальше по своим делам. Для начала он перекусил чашкой горячего кофе и бутербродом с рыбой в баре на верхней палубе и заодно велел знакомому официанту забрать грязные бокалы из его каюты. Потом добрался до ходовой рубки, переговорил с капитаном, узнал сводку погоды и, наконец, отправился на розыски Анны Егоровой. С этой девицей он мечтал пообщаться с глазу на глаз еще с вечера.

Гимнастку он нашел без труда: после завтрака Анна сидела в своей тесной трехместной каюте и чистила оружие после вчерашнего выступления. Визиту старшего телохранителя она заметно удивилась, но изо всех сил старалась не подавать виду, насколько взволнована.

– Могу я войти? – осведомился Грач, окидывая взглядом скромную обстановку.

Анна посторонилась:

– Если вы ищете Вику, то она повторяет текст где-то на свежем воздухе.

Предположение Володю изумило, но он быстро догадался, что в столовой Юра, скорей всего, щедро рассыпал намеки, которых умному человеку достаточно.

– Нет, я к вам. И вот как раз по этому поводу, – он кивнул на разложенные на кровати детали пистолета. – Разрешение на ношение у вас есть?

Егорова безмолвно нагнулась, чтобы вытащить из-под кровати чемодан, и, вжикнув молнией, достала из кармашка пластиковый файл с необходимыми бумагами.

– А в чем дело? Вас послал капитан?

– Нет, капитан, как ни странно, к вам претензий не имеет. Но у меня вопросы есть. И самый первый: почему вместо циркового реквизита у вас боевой пистолет Макарова?

Анна вздернула подбородок, смело встречаясь взглядом с Владимиром, оторвавшимся на секунду от изучения бумаг, чтобы проследить за ее реакцией.

– А это и есть цирковой реквизит. Я не использую боевые патроны, только специальные, наполненные краской. А что касается внешнего вида, то на представлении все должно выглядеть как настоящее.

– Между «должно выглядеть» и «являться» большая разница.

– Я не могу стрелять по мишени из пукалки, которую никому из зрителей не видно. Это же шоу. А корпус Макарова хорошо узнаваем.

– И чья это была идея?

– Патрисии Ласаль, – Анна и глазом не моргнула.

– Зачем говорите неправду? – Грач укоризненно качнул головой.

– Это правда. Не я расписываю регламент. Все номера утверждаются клиентом, а перед этим совместно обсуждаются группой. Руководитель шоу Сеня, то есть Арсений Сапфиров, договорился обо всем с Патрисией и капитаном.

– Я же проверю. Насчет Патрисии.

– Проверяйте! – Егорова задрала подбородок еще выше.

Грач вздохнул.

– Вы разве не понимаете, что нарушили правила безопасности? Стрелять в тесном помещении, полном людей, преступная халатность. А если бы вы кого-нибудь ранили? Даже безобидные пульки с краской могут причинить ущерб, если, к примеру, попадут в глаз.

– Я профи. Ничего подобного не случилось и не случится.

– От случайностей никто не застрахован. Короче, чтобы я эту штуку у вас в руках больше не видел. Сдайте ее капитану, пусть спрячет в сейф. По возвращении в Ушуаю заберете.

– Вы не имеете права мне приказывать! – возмутилась Анна. – Да и капитан присутствовал на представлении и ничего не имел против. Вы разве не заметили, с каким восторгом он мне аплодировал?

– Вот что, дорогая мадмуазель Егорова, – рассердился Грач, – Именно я отвечаю за безопасность в путешествии. И я не желаю, чтобы пистолет находился в свободном доступе у вас в каюте или в трюме с вещами, куда каждому есть доступ. А станете спорить, я позабочусь, чтобы вас лишили как лицензии, так и работы!

– Самодур! – буркнула Анна, отворачиваясь.

Грач сделал вид, будто не услышал. Он вернул ей бумаги, которые до сих пор продолжал держать в руках. Конечно, они были в полном порядке.

– Всего хорошего! – сказал он, направляясь к выходу.

– У вас-то небось оружие всегда при себе, – тихо заметила Анна.

Володя замер, решая про себя, ответить или нет, но потом обернулся, распахивая пиджак:

– При мне нет пистолета, видите? Он мне здесь не нужен. К тому же Антарктида – это земля, свободная от любого оружия согласно международной конвенции.

– Охранник и без пушки? Да ладно, рассказывайте сказки кому-нибудь другому!

– Как хотите. Но я еще раз повторяю: сдайте пистолет капитану! И это не просьба.

– Все поняла, гражданин начальник!

Она ерничала, и Грачу это было неприятно. Но сейчас, глядя ей в глаза, он четко увидел: такая выстрелить в человека не способна. Не было у нее ни ненависти, ни циничного хладнокровия.

На войне Владимир встречал всякое, и теперь, пожалуй, точно был способен определить, кто из стоящих напротив людей опасен, а кто нет. Несмотря на всю свою ершистость, Егорова была всего-навсего беззащитной девчонкой. На дне ее темно-карих глаз он увидел вызов, затаенную боль, страх и, наверное, упрямство. Но не злобу. Да, живость и беззаботность, которые она демонстрировала на публику, оказались притворством. Но это ее личное дело. Главное, что выстрелить в человека – ни в спину, ни целясь в лицо – у Анны не получится.

– Помните, я слежу за вами, – предупредил он ее на всякий случай.

Кажется, Анна поняла, что именно он разглядел в ней за эти секунды зрительного контакта, и это вторжение ей не понравилось. Лицо ее слегка покраснело, а в голосе зазвучал январский холод:

– Приятно было побеседовать, вы такой душка, майор!

Толкнув Грача в грудь, Анна выпихнула его в коридор и громко захлопнула дверь перед самым носом. Да так, что Владимир аж вздрогнул.

«Откуда она знает мое звание? – озадаченно подумал он. – Догадалась по возрасту?»

Он поднял руку, чтобы вновь постучаться к ней в каюту, но передумал.

14. Вблизи архипелага

Вика нашлась быстро – на своем привычном месте на третьей палубе (или «платформе», как назывались тут эти короткие площадки), где она взяла за правило любоваться пейзажами в свободные часы. В руках она держала свернутые в трубочку листы с текстом пьесы. Сейчас она была не одна, а в обществе подростка Кирилла, который что-то увлеченно ей рассказывал. Оба они были одеты в одинаковые красные куртки и носили солнечные очки, и потому смотрелись как близкие родственники.

Юра замедлил шаг, не желая врываться в их тета-тет, а потом и вовсе остановился неподалеку, облокотившись о борт.

Чувствовалось, что ледокол находился вблизи архипелага. Еще в стародавние времена моряки, увидев в открытом море птицу, понимали, что скоро смогут ступить на твердую землю. Сейчас же небо буквально кишело птичьими стаями. Альбатросы, буревестники, ржанки и поморники чуть ли не преследовали корабль, вспарывая стылый воздух разнообразными криками.

Ну, и конечно, о близости Антарктических земель говорили айсберги. «Душа океана» пробирался между сверкающими на солнце ледяными глыбами. Смотреть на их переливающиеся всеми оттенками грани без темных очков действительно было невозможно.

Айсберги казались неподвижными, высокими, но то, что возвышалось над водой, была лишь малая их часть. От холодной застывшей красоты веяло опасностью, очевидной даже для непосвященных. Любой самый прочный и приспособленный для плавания в здешних водах корабль, попади он между смыкающимися гигантами, мог быть раздавлен, как орех. А еще айсберги бывают подмыты снизу, и тогда достаточно удара особо расшалившейся волны, чтобы ледяная гора опрокинулась, потеряв равновесие, и увлекла за собой в пучину зазевавшееся судно.

Меж алмазными горами тянулись поля битого льда, который ледокол осторожно расталкивал, двигаясь вперед чуть ли не со скоростью пешехода. Многие пассажиры и незадействованные в работе члены экипажа толпились вдоль бортов, с любопытством взирая на тюленей, лежащих на плоских льдинах.

Один из тюленей распластался прямо по курсу и, казалось, крепко спал. Еще немного, и огромный корабль неминуемо раздавил бы его. Но на капитанском мостике тоже его прекрасно видели. Мощный протяжный гудок вспугнул стаю птиц, усевшихся на судовых антеннах. Тюлень тоже проснулся, поднял лениво голову и уставился на придвигающуюся к нему громаду. Льдину свою он не покинул, не нырнул – только отполз на несколько метров в сторону, наблюдая за пришельцами.

– Страна непуганой живности. Красота! – сказал кто-то рядом с Громовым по-русски. Он оглянулся и кивком поздоровался с крепким бородатым мужчиной – одним из тех, кто с таким комфортом на деньги международного фонда добирался до места предстоящей зимовки.

Замерев у перил, Юра и сам попал под гипнотическое действие бескрайних просторов, глядя на которые так легко вообразить себя первопроходцем. Но все же он не был новичком, это была его третья встреча с Антарктикой. Правда, первые две случились в иных водах и при иных обстоятельствах.

Тогда он плыл из Калининграда через Атлантический и Индийский океан. Их корабль обогнув Европу, пересек экватор, миновал Африканское побережье и углубился в безбрежные водяные просторы, по мере продвижения к югу меняющие цвет от насыщенного синего до белесо-серого. Юра помнил, с каким внутренним волнением наблюдал за этими переменами. Как ветер из желанного и несущего прохладу в жаркий день превращался в неистовый и холодный. Как ночи становились короче и превращались в сумерки. Как высокие светлые облака все чаще сменялись на серую облачность, несущую заряды мокрого снега.

Пингвинов Юра впервые увидел за три дня до прибытия. Январским ясным утром облака разошлись и впустили в мир солнечные лучи, заставившие сверкать абсолютно все: волны, снег на верхушках айсбергов и металлические детали корабельных надстроек. В этом дивном свете Громов заметил маленьких смешных человечков, усыпавших льдины. Это были мелкие и шустрые пингвины Адели или «адельки», как все их величали.

«Адельки» совершенно не боялись человека и вели себя как дети. Если люди что-то делали, они обступали их шумной группкой и смотрели, будто перенимали опыт. В руки, впрочем, не давались. Если кто-то хотел их погладить, они выворачивались и плюхались на живот, улепетывая по льду с большой скоростью. Впрочем, любопытство всегда брало в них верх, и они, отряхнувшись, ковыляли обратно к людям, чтобы нарваться на очередные неприятности. Впрочем, этих малышей старались не обижать…

Громов отогнал воспоминания и повернулся в сторону оживленно дискутировавших Кирилла и Виктории. Он оперся боком о фальшборт и прислушался к диалогу. К его изумлению, мальчик, собиравшийся стать биологом, рассказывал не о тюленях и пингвинах, которые были, что называется, перед носом, а о последствиях падения метеорита.

– Расстояние до Луны около 400 тысяч километров, а астероид пролетит всего в 10 тысячах. Он легко может сбить на орбите все наши спутники. А если удар о спутник изменит направление его движения или расколет камешек на части, то все это рухнет прямо нам на голову!

– Я надеюсь, такого не произойдет, – сказала Вика. – Где-то я слышала, что в ближайшие десять лет ни один опасный метеорит не упадёт на Землю.

– Астероид, который сейчас к нам летит, ученые увидели совсем недавно, – упрямо возразил Кирилл. – Папа читал, что до столкновения с другим метеороидом он не представлял опасности. Но, столкнувшись, оба они резко изменили траекторию, и появилась прямая угроза Земле.

– Он может сгореть при падении в атмосфере.

– Если камень большой, то часть обломков все равно достигнет поверхности. В статье было написано, что если бы на Москву упал астероид диаметром 100 метров, все население Европы осталось бы без связи на сутки из-за возмущения ионосферы, а по планете прошла бы волна природных аномалий и стихийных бедствий. Москву и Подмосковье охватили бы пожары, все здания лопнули от волнового удара, а Садовое кольцо превратилось бы в гигантский кратер. Представляете? – Кирилл взглянул повнимательнее на свою собеседницу и вдруг решил подсластить пилюлю. – Но вы, Вика, не бойтесь. Наш астероид меньше ста метров, в нем всего лишь тридцать два.

Юра решил все-таки подойти.

– Привет, – произнес он, – обсуждаете конец света? Не слишком ли грустная перспектива?

Они посмотрели на него. Юра сейчас многое бы отдал, чтобы увидеть выражение глаз Завадской. Но в стеклах темных очков отразилась лишь его взъерошенная физиономия.

– И вовсе нет! – с апломбом заявил Кирилл, запрокидывая голову. Солнечные очки делали его похожим на стрекозу. – Я думаю, что если этот астероид куда-нибудь жахнет, будет круто. В океан, например, или в пустыню! Чтоб люди не пострадали.

– Все равно плохо. В реальности Брюс Уиллис нас, увы, не спасет.

– Почему? – насупился Кирилл. – Думаете, настоящих героев нет?

Громов взглянул на Вику и вновь обратился к мальчику:

– Для того, чтобы грамотно отвести беду, надо заметить опасность лет за тридцать-сорок, построить специальный корабль, просчитать воздействие на небесное тело. У нас просто нет сейчас в запасе ничего подобного. Так что пусть уж он летит мимо.

Вика улыбнулась. Она, конечно, подмечала все взгляды, которые Громов бросал в ее сторону, и подумала, что раз он ищет ее общества, значит, чувствует себя виноватым. Ее тоже, несмотря ни на что, влекло к этому человеку, и она не прочь была наладить отношения.

– Слушай, Кирилл, а тебя родители не хватились еще? – спросил Юра.

– Не-а. Папа с Пашей обсуждают что-то в его каюте, а мама спит. Она так рано вообще никогда не поднимается. Тем более, вчера после представления она очень поздно вернулась.

– А ты, Кирюш, ходил на цирковое представление? – спросила Вика.

– На ваш спектакль ходил, и мне понравилось, а цирк смотреть мне не разрешили, – Кирилл вздохнул. – Папа обещал, что сегодня после экскурсии будет выступать иллюзионист. Вот его я обязательно посмотрю.

– Вы тоже не видели выступление вашей подруги? – осведомился Юра у Виктории.

– После спектакля я сильно устала, вы же знаете.

Кирилл кашлянул и произнес с большой степенью важности:

– Ладно, кажется, вам требуется пообщаться без посторонних. Могли бы прямо меня попросить. Что я, не понимаю, что ли? Сказали бы, что мешаю…

– Ты нам ничуть не мешаешь! – запротестовала Завадская.

– Да ладно, я не маленький. Пойду в шахматы с кем-нибудь сыграю. Эй, Григорий Семеныч! – Кирилл окликнул стоявшего неподалеку бородача, махнув ему рукой в синей варежке. – Как насчет того, чтобы продолжить вчерашний поединок?

Бородач засмеялся:

– А почему бы и нет, юный Каспаров?

– Тактичный ребенок, – пробормотал Юра, глядя им вслед. – Но его не по годам развитый интеллект меня иногда пугает.

– Несмотря ни на что, он еще дитя, – сказала Вика.

После этих слов между ними повисла неловкая пауза. Юра долго собирался с духом. Неожиданно все заготовленные слова показались ему дурацкими.

– Вам не кажется… – начал он и замолчал, потому что Вика стала говорить одновременно с ним. – Простите, вы хотели что-то сказать…

Виктория мотнула головой, отворачиваясь:

– Ничего особо важного. Давайте лучше вы.

– Ну… я хотел извиниться. За вчерашнее. Мне показалось, мы друг друга не совсем поняли.

Вика сняла очки, и Юра наконец-то увидел выражение ее глаз. Они сияли переполнявшими их эмоциями, смущением, смешанном с толикой лукавства, но холодной отстраненности там не было и в помине, и это его приободрило. А дальнейшие ее слова приободрили его еще больше.

– Вы правы, вчера беседа не удалась. Но и я хотела с вами объясниться. Я собиралась в оазис в надежде продолжить интересное общение с людьми, с которыми свела судьба. Без всякой задней мысли. Кирилл только что просветил меня по поводу покушения на Долгова. Я не знала. В смысле, что на него может готовиться покушение и поступали угрозы. В свете подобного, я понимаю, что мои действия могли показаться подозрительными. Мне, право, очень жаль. Так что, если ваш друг все еще продолжает меня подозревать…

– За это не беспокойтесь, – живо возразил Громов. – Я уже заверил Володю, что вы ни при чем.

– Спасибо.

Юра рискнул:

– Когда мы вернемся, я приглашу вас в другую поездку, тоже интересную, но гораздо более безопасную. Вы согласитесь?

Вика слегка улыбнулась и на мгновение отвела взгляд.

– Возможно и соглашусь. Но сейчас мне бы все-таки хотелось получить ответ, чего опасаетесь именно вы? Не ваш друг-телохранитель, которому уж точно лишние люди в оазисе не нужны, а вы. Ведь вы не о не безопасности Павла Долгова думали, когда пытались отговорить меня от поездки.

Громов задумался.

– Скажем так: есть подозрение, что в оазисе столкнутся две конкурирующие группировки. Присутствовать при их конфликте, по крайней мере, будет неприятно.

– Наш Паганель совершенно безобиден!

– Именно поэтому нормальный человек захочет его защитить и… – Юра развел руками. – Вы рискуете угодить между молотом и наковальней.

– Но и француз не кажется мне злодеем. Заносчивый забияка, наследник вспыльчивого Д’Артаньяна, но, кроме Паганеля, его никто не злит. При чем тут я или вы? Это их конфликт, да и он, по-моему, не стоит выеденного яйца.

– Это так. Однако прошу вас поверить на слово: здесь многие не те, кем кажутся. Вы, кстати, не пытались отговорить Анну от поездки?

– Нет. Я не смогла бы привести ей ни одного убедительного аргумента.

– Жаль. Хотите, я с ней поговорю?

– Так у вас они все-таки есть, эти железобетонные аргументы?

Громов не ответил, а опустил голову, разглядывая носки своих шнурованных ботинок.

Вика, не дождавшись ответа, тоже отвернулась:

– Ладно, оставим тему. Все равно ничего путного от вас не добьешься.

Она сунула в один карман солнечные очки, в другой воткнула свернутый текст и, схватившись обеими руками за перила, уставилась на проплывающие айсберги.

Юра хотел возразить, но в последний момент захлопнул рот. Он как-то совсем потерялся. Ему представилось, что сейчас любая его попытка пошутить, чтобы разрядить обстановку, или переключиться на нейтральную тему будет звучать фальшиво. Обычно не имеющий проблем с красноречием, сейчас Громов остро ощутил собственную неуклюжесть. Он лихорадочно перебирал в уме слова, но ни одно из них не казалось ему подходящим. Поэтому он стоял и молчал, не в силах ни уйти, ни вести себя непринужденно.

Вика тоже молчала. Она рассеянно следила за тюленьими стадами, оккупировавшими льдины, но мысли ее были совсем не о них. Юра был так близко, что она ощущала его запах – странную смесь лимона и корицы. Что это: одеколон? Средство для бритья? Стиральный порошок? Почему-то этот пустяк не давал ей покоя. Они почти соприкасаясь плечами, но Вика не отстранялась. И когда Юра осторожно потянулся и накрыл ее руку, лежащую на перилах, своей, Вика даже сквозь перчатку почувствовала тепло его жесткой ладони. Или ей хотелось так думать.

– Простите меня, пожалуйста, Вика. Но я честное слово не имею права разглашать чужие секреты, – тихо произнес Громов.

Вика коротко кивнула.

Она спрашивала себя, что с ней будет, если придется впустить в свой внутренний мир кого-то еще? Не ошибка ли это? Не обожжется ли она опять, доверившись совершенному незнакомцу? Близость для нее означала только одно: тепло. Тепло взглядов, отношений, слов и тела. Поэтому, повинуясь глупому порыву, она вдруг отняла руку, стянула перчатку и под слегка удивленным взглядом Громова вновь коснулась его руки. Но та и впрямь оказалась теплой, хотя по своему обыкновению гляциолог всюду разгуливал без шапки и шарфа.

– Как вам удается не мерзнуть? – спросила она, расценивая этот факт как намек судьбы. Ее собственная кожа была холодной, и кончики пальцев даже слегка покраснели.

– Да разве это мороз? Но вы-то точно окоченели. – Он обхватил ее ледяную руку обоими ладонями в попытке согреть. – Может, если вы налюбовались тюленями, вернемся под крышу? Или заглянем в кают-компанию. Вы же там еще не бывали? Там, правда, все время кто-то есть, но я вас с ребятами познакомлю. Они классные.

– И что мы там будем делать – сыграем в шахматы, как Кирилл?

– А вы играете?

– Да. А вы?

– Конечно. Знаете, как я на зимовках в эту игру поднаротел?

– А спорим, что я вам поставлю мат в первые же десять минут?

– Десять минут? Да ни за что!

– Проверим?

– Проверим!

Однажды преподаватель сценического мастерства заявил им, студентам второго курса, что актер должен все пережить на собственном опыте.

– Опыт делает актера. Личный опыт, ну, и еще искра божья. Нельзя грамотно изобразить страсть, если никогда не любил. Нельзя достоверно обниматься с партнером на съёмочной площадке под прицелом камер, если никогда не спал с кем-то по-настоящему. Фальшь увидят все.

От этого человека стонал весь курс. Он не лез за словом в карман, не выбирал выражений и гонял студентов как сидоровых коз – жестко и порой жестоко. «Кнутом и пряником» – это был его лозунг. Только пряники надо было заслужить, потому что под ними препод понимал исключительно хорошие оценки на экзаменах. На занятиях же царил террор.

Вике однажды досталось особенно крепко.

– Что ты дёргаешься?! – орал он. – Что ты шарахаешься от него?! Где огонь в глазах и дрожь в коленках?! Ты его любишь, понимаешь? Ты готова ему отдаться немедленно. Ты должна вожделеть, а не крутить динамо! Ты просто бездарь! Или непаханая целина, что настоящему артисту противопоказано!

Слышать подобное было и обидно, и несправедливо, и стыдно. Снимаясь в молодежном сериале, Вике приходилось играть любовь. Ничего особенного, конечно, метка там была 16+, но целоваться и обниматься ей доводилось регулярно. И никто не говорил, что она «непаханая целина», режиссера все устраивало.

Слова преподавателя засели в памяти. Может поэтому, а может из обычного любопытства, но когда у нее возник легкий намек на влюблённость, она пошла до конца.

Это был ее однокурсник, и они оба понимали, что ничего долговечного между ними нет и никогда не будет. Первый опыт был неплох, но не породил в сознании Вики ни особой привязанности, ни понимания, что же такого особенного люди находят в сексе. Когда через полгода они с Матвеем расстались, это было спокойное, взвешенное расставание. Единственный существенный бонус, доставшийся Завадской, заключался в том, что она вроде как перестала шарахаться от партнера.

Вторая ее любовь – художник, на выставку которого ее нечаянно занесло – обошелся ей куда дороже, хотя связь их продлилась всего три месяца. Николай или Ник, как он всем представлялся, сначала окружил ее невероятной заботой и праздником. «Моя муза», «богиня», «женщина всей моей жизни» – она слушала и верила. Любовником Ник оказался потрясающим, он научил ее ценить собственное тело, открыл ей такие глубины страсти, что Вика наслаждалась буквально каждой секундой, проведенной с ним вместе. Но идиллия длилась совсем недолго. Скоро начался кошмар, о котором без содрогания и вспоминать было нельзя. Николай оказался алкоголиком со стажем.

Поскольку ее родители никогда не злоупотребляли, Вика не знала, что это такое – жить с человеком, разрушающим себя под влиянием «зеленого змия». На момент их встречи он был закодирован, но однажды сорвался и вошел в такое крутое пике, что не просыхал неделю. Когда он поднял на нее руку в первый раз, она простила его. Ник ползал у нее в ногах, вымаливая прощения, клялся и божился, что больше никогда, что опять закодируется, что если она бросит его, он покончит с собой. Они помирились, и Ника хватило ровно на неделю. Это была еще одна, последняя, неделя блаженства, а потом все повторилось: батарея водочных бутылок на столе в мастерской, запах немытого тела, налитые кровью глаза и это страшное «Убью, с-сука!».

Вика сама не понимала, как нашла в себе силы уйти и не вернуться. Ей казалось, что она любила Ника, несмотря ни на что. Ее тело привыкло к нему, но душа окоченела от лютого страха. Да еще обнаружилось, что она беременна…

Вика заканчивала учебу, стояла на распутье. Без нужных связей и перспектив, даже без пресловутого распределения хоть как-то обеспечивающего занятость и существование, да еще с ребенком на руках, она неминуемо свалилась бы в нищету. Этой весной у мамы диагностировали агрессивную опухоль, и все средства и силы отца уходили на ее лечение. Младший брат учился в школе и был слишком мал, чтобы зарабатывать, и Вика просто не посмела бы вернуться в родительский дом без денег, без толковой работы, но зато с орущим младенцем. А больше идти ей было некуда. Поэтому она сделала аборт, выслушав попутно все, что думают о таких шалавах врачи и санитарки.

Едва живая, Вика отыграла в дипломном спектакле (потом все говорили, что играла она бесподобно – с надрывом и неподдельным страданием на лице), сдала выпускные экзамены и занялась поиском хорошего места. С работой долго ничего не получалось, и она почти отчаялась, когда Бекасова все-таки пригласила ее пробоваться в антрепризе.

Все эти испытания дались Виктории настолько тяжело, что она до сих пор не пришла в себя. Она замкнулась, потеряла задор и совершенно справедливо считала себя не готовой к новым отношениям.

И все же рядом с Юрой ей становилось так уютно и спокойно, что ужасно хотелось начать все с начала…

За завтраком Вика явственно осознавала, что Громов в свою очередь пытается за ней наблюдать, хотя и не глазел на нее в открытую. Взгляд у него был вовсе не подозрительный, а, скорей, чуть виноватый и по-прежнему восхищенный. Но главное – без навязчивости и неприкрытого желания, чем часто грешили мужчины, стараясь добиться благосклонности. Юре, казалось, было достаточно находиться рядом, едва касаясь ее плеча своим. Как ни странно, но и Вике тоже было пока это вполне достаточно. Она просто наслаждалась тем покоем, что разливался в ее душе, когда Юра смотрел на нее. Ей нравилось, как быстро начинает биться ее сердце, как смущение борется в ее душе с удовольствием. Все это позабытое, изгнанное, но вдруг возродившееся ощущалось словно в первый раз.

Вика понимала, что Юра готовится завести с ней разговор, и она решила дать ему шанс. Но не в столовой. Да, она сбежала с завтрака, резко поставив в известность Паганеля о том, что не поедет в долину. Но на самом деле она ждала, что Громов немедленно последует за ней, и была страшно разочарована, что он не сделал этого.

Впрочем, так, как получилось, вышло даже лучше.

Анна и Сергей тоже стояли у поручней на противоположной стороне платформы и смотрели на приближающиеся черно-белые скалы.

– А ведь скоро Новый Год, – вдруг произнес Давыдов.

– И что?

– Ну как: новое счастье, новая жизнь. Все желания загадывают. Три дня осталось. Я вот размышляю, о чем Деда Мороза попросить.

Анна усмехнулась:

– Ты, такой большой мальчик, и все еще веришь в Деда Мороза?

– Раз в год можно. Да и нет ничего страшного в том, что люди в новогодние чудеса верят.

– Чудеса надо делать собственными руками, – сказала Анна и вдруг, словно решившись на важный шаг, размахнулась и швырнула что-то далеко за борт.

– Что это ты мусоришь в проливе Дрейка? – полушутливо спросил Сергей. Ему показалось, что предмет был совсем небольшой, он сверкнул на солнце и канул в бурной волне без следа. – На склянку похоже.

– Склянка и есть, – спокойно подтвердила Анна. – Бутылочка с запиской.

– Спасите наши души?

– Нет, список моих недостатков, с которыми хотелось бы покончить навсегда. Символичный жест, его психологи рекомендуют. Не пробовал?

– Нет. У тебя много недостатков?

– Хватает. Но я не потащу их за собой в будущее. Сам же сказал: скоро Новый год.

– А ты сказала, что не веришь в Деда Мороза.

– А он тут и ни при чем, Сережа, – Анна отвернулась, натягивая капюшон, который игривый ветер скинул с ее головы. – Все в жизни зависит только от нас самих. Мы сами делаем выбор, а не Дед Мороз.

Собеседование в офисе у Долговых, обязательное для всех, прошло гладко, но принесло Егоровой неожиданный сюрприз.

Анна была настроена, что ее к поездке не допустят, и даже в глубине души хотела, чтобы все закончилось, не начавшись. Легенда у нее была не ах, изображать кромешную дурочку и простушку она толком не умела… Конечно, Сене Сапфирову пообещали кругленькую сумму и накормили сказками, так что он до последнего бы защищал новенькую перед нанимателями, но риск все провалить оставался велик.

Однако если сам Долгов хмуро выслушал причины внезапного расширения состава, то его невеста вдруг пришла в неописуемый восторг.

Анна сразу догадалась, что в этом союзе всем вертит женщина, и поведала из своей биографии ровно то, что могло вызвать сочувствие и жалость. Арсений ее поддержал, заявив, что это ее шанс вернуться в профессию после психологической травмы. Впрочем, все было написано в личном деле, лежащем у Долгова на столе: и про смерть родителей, и про дальнейшие трудности. Собственно, ни слова лжи. Анна делала простое лицо и искренне стремилась понравиться. Причем последнее выражалось так бурно и навязчиво, что заставляло морщиться даже Арсения.

– Не переигрывай, дура! – шепнул он ей на ухо, улучив момент.

Но Патрисия, казалось, все ее ужимки воспринимала благосклонно. А после кастинга вышла вслед за циркачами в коридор, поблагодарила и отозвала «бедную сиротку» в сторонку.

– Я читала досье, – сказала она Анне, прочувствованно и со вселенской грустью в глазах. – У вас наверное, очень трудная жизнь…

– Я надеюсь, что все наладится, – осторожно заявила Анна. – Деньги за эту поездку я планирую пустить на новый реквизит. Надо жить дальше и брать новые высоты.

– Да-да, это очень правильная позиция. Вы мужественная девушка, я уважаю вас и хочу помочь.

– Значит, мы приняты?

– Я даже не сомневаюсь, что Поль все одобрит. Записи номеров впечатляют, он смотрел три раза, вы ему определенно понравились. Считайте, вы уже на борту яхты. Кстати, среди прочего в вашем резюме сказано, что у вас юношеский разряд по стендовой стрельбе.

Анна кивнула настороженно.

– Как вам удалось его получить?

– Были обстоятельства, – Анна пожала плечами, – отец хотел реализовать одну задумку. Но не успел.

– Да, очень жаль. Я вот что подумала…у меня к вам маленькая просьба. Мне бы хотелось, чтобы вы дополнили выступление еще одним номером. Что-нибудь с мишенями.

– Я метаю ножи.

– Это не совсем то. Мой будущий супруг любит зрелища иного порядка. Он постоянно смотрит соревнования по биатлону, как-то раз охотился в Африке…Короче, я бы хотела сделать ему сюрприз. Номер с оружием… очень зрелищно и по-настоящему рискованно. Как вы на это смотрите?

Анна удивлялась все больше и больше, а поняв наконец замысел целиком, постаралась себя не выдать. Ей хотелось одновременно и смеяться, и плакать. Второе даже больше.

– Но программа уже составлена и утверждена. Если внести изменения, сюрприза не получится.

Патрисия улыбнулась:

– Поэтому я и веду речь о сюрпризе, дорогая Анна! Поль до поры ни о чем не узнает. Мы ему не скажем. Вы возьмете оружие под мою ответственность, я помогу все грамотно оформить юридически, договорюсь с таможней, с капитаном. А сразу после выступления вы отдадите пистолет мне, чтобы я убрала его в сейф. Зачем вам лишние проблемы и заботы, не так ли? За этот номер и за то, что вы сохраните его в секрете от моего жениха, я заплачу вам отдельно по хорошему тарифу. Я понимаю, что вы сейчас очень нуждаетесь в деньгах…

– А вам зачем пистолет? – Анна изобразила проницательную дуру, которая не могла не задать такой вопрос. – Если что, я не желаю участвовать в криминале!

– Никакого криминала, что вы! – Патрисия сделала оскорбленное лицо. – Именно поэтому, я его и заберу. Хотя без патронов он бесполезен, никто не станет рисковать и оставлять его у всех на виду. Речь всего лишь о небольшом сюрпризе для Поля. Не волнуйтесь, с вашим руководителем Арсением Сапфировым я тоже все обговорю, это не станет нашей личной тайной. Но вот от Поля и его людей я бы хотела это утаить.

Этим утром, после ночной вечеринки Анна ждала ее визита с самого часа побудки, но Патрисия явилась ближе к обеду. Она словно всячески подчеркивала, что дело пустячное и не стоит внимания.

– Я пришла забрать реквизит, как мы и договаривались, – мило прощебетала она.

Анна потупилась, изображая крайнее раскаяние:

– Мне ужасно жаль, – пробормотала она, – но пистолета у меня больше нет.

– То есть как? – голос француженки опасно изменился.

– Его отобрал ваш охранник. Ему не понравилось, что это настоящее оружие, пусть и незаряженное. Я ничего не смогла поделать. Он мне угрожал! Он сказал, что лишит меня лицензии, испортит карьеру и посадит в тюрьму, если я не послушаюсь. А еще он…

– Ты мое имя упоминала? – прервала жалобы Патрисия.

– Ой, нет, не догадалась! – Анна правдоподобно выпучила глаза. – Этот Грач налетел и едва не заклевал меня, но если вы захотите, то сможете вернуть себе оружие. Вам же он не откажет, ведь это ваш работник. Правда, мне он пообещал выбросить пистолет за борт, но наверняка так не сделал. Пистолет хороший, ему тоже пригодится…

– Мы с тобой договаривались совсем о другом!

– А что мне оставалось? Он заявился первым! Если бы вы подошли ко мне на вечеринке, я бы пистолет сразу вам отдала. И охранника потом отправила к вам, чтобы вы бы там сами разбирались. Мне проблемы не нужны! А так Грач и слушать меня не стал!

Патрисия помолчала, прикидывая, мог ли Грач заявиться к циркачке с претензией и, видимо, пришла к выводу, что мог. Она не стала ни скандалить, ни обыскивать комнату – понимала бесполезность усилий. Если и был где-то пистолет, то наверняка уже не здесь. Но припугнуть циркачку в свою очередь ей ничто не мешало:

– Если ты врешь и просто желаешь прикарманить дорогую вещь…

– Я? Вру? Да давайте сюда Грача позовем! Он все подтвердит. И заодно скажет, куда ваш пистолет дел!

Подобный поворот Патрисию совершенно не устраивал.

– Ладно, забудь про эту историю! Это и правда не твои проблемы, я сама с Грачом разберусь.

– А деньги? Вы мне заплатите? – Анна устремила на француженку честные глаза. – У моего парня украли кошелек в Ушуае, а мы планировали заказать несколько экскурсий… и я же не виновата, что ваш охранник был не в курсе! Вы обещали уладить все формальности…

Патрисия вытащила из кармана перевязанную резинкой стопку евро и бросила ее на кровать:

– Забирай часть суммы, но вторую половину не жди.

– Но почему? Это нечестно!

– Я не люблю, когда кто-то не исполняет обещания.

Анна тоже не стала скандалить, а молча подняла деньги, расправила их и принялась пересчитывать. Патрисия фыркнула и покинула каюту. Анна была уверена, что француженка не будет допрашивать Грача о том, куда тот якобы дел пистолет.

Однако она понимала, что одним врагом с сегодняшнего дня у нее стало больше.

После обеда на горизонте показались темно-лиловые горы, затянутые дымкой. Это и были острова Южного Шетландского архипелага.

Ветер стих, небо затянуло призрачной невесомой дымкой, пропускавшей солнечный свет. На воде танцевала тяжелая зыбь, колыхающая льдины с обломанными краями. Были слышны крики снежных альбатросов и скрежет раздвигаемого форштевнем льда. Благодаря своеобразному освещению, цвета уже были не яркие, а бледные, белесые – разные оттенки белого, серого и нежно-голубого.

Вика, вновь замершая на своем посту у перил, подумала, что подготовиться к встрече с ошеломляющей красотой этих суровых мест абсолютно невозможно. С первого шага она буквально атаковала все органы чувств чередой фееричных пейзажей. Предвосхищение чуда и нарастающее внутреннее волнение контрастировали с нечеловеческим покоем старых вулканов и вечности, выраженной в мерном плеске волн.

Здесь стиралась грань между небом и землей, между хаотичным движением птиц в вышине и неподвижностью изломанных скал, торчащих из воды. Контрастная перекличка морозно-белого льда и горячего пара, вырывающегося из источников, безмолвия гор и резкий гомон пингвиньих стай – все это настраивало на возвышенный лад, как бывает в намоленном храме. Если и воплощен где-то на земле истинный баланс света и тьмы, тепла и холода, жизни и смерти, то именно здесь, на самом краю человеческой ойкумены.

Скоро стало очевидно, что ледокол взял курс на один из островов. Это и был тот самый остров Обмана, по-английски Десепшн, по-русски остров Тейля. «Душа океана» величаво вплывал в узкий проход между высокими скалами. Десепшн – это огромное вулканическое жерло, и корабль следовал прямиком в его затопленную сердцевину.

На узких черных пляжах вальяжно развалились морские слоны. Их туши блестели среди разбросанных китовых скелетов. Неземной пейзаж порождали вулканические базальты, отвесные обрывы с застывшими потеками лавы и мелкие кратеры, заполненные горячей водой. На их фоне побелевшие кости китовых ребер смотрелись зловеще.

Пока судно маневрировало и становилось на якоря, вереницы любопытных пингвинов, оживленно гогоча и размахивая крыльями-ластами, заспешили к берегу со всех сторон, словно приветственная делегация.

Со своего места Виктории было видно, как моряки спускают на воду большую лодку, как закрепляют пологий трап, ведущий к помосту, с которого удобно перебираться на качающееся суденышко. Счастливчики, заказавшие экскурсию, уже ждали на палубе, увешанные фототехникой и сумками с резиновыми шлепанцами и полотенцами. Поскольку остров Обмана – это все еще действующий вулкан, процессы, идущие в его недрах, разогревают окрестную воду. В некоторых местах она становится настолько теплой, что напоминает горячую ванну, где у дна даже рискуешь обжечься.

Прежде, чем спуститься по трапу, экскурсантов обязали ополоснуть резиновые сапоги в тазиках с раствором марганцовки. Остров Обмана был частью биосферного заповедника, и не стоило заносить туда микробов, которых там отродясь не водилось. Возле тазиков сразу образовалась толкучка, туристы комментировали требование, как могли, упражняясь в остроумии.

Все пассажиры были одеты одинаково, однако Вика безошибочно нашла среди них фигуры Павла Долгова с женой-француженкой, знаменитого актера Абызова с подругой (та держалась за его локоть и постоянно взвизгивала) и щуплый силуэт Кирилла (мальчик даже помахал ей рукой).

Она тоже взмахнула рукой над головой. На самом деле она искала глазами Громова, но никак не могла найти. И все же, желая попрощаться с ним, она начала спускаться по железному трапу, ведущему на главную палубу.

– Привет, красавица!

Оказывается, у ступеней трапа, чуть в стороне от толпы и скрытый надстройкой, стоял Игорь Симорский, и Вика, слетев вниз, едва ли не упала в его объятия. Продюсер, заметив, кто так шумно грохочет ботинками по ступеням, оперся на поручни, загораживая путь.

– Здравствуйте, – Вика и не пыталась скрыть отсутствие восторга и подобострастия. Болтать с Симорским никак не входило в ее планы.

– Как говорится, если гора не идет к Магомету… – Симорский стоял очень близко и понизил голос до едва уловимого мурчания. – Но я же не гордый, я и сам могу засвидетельствовать талантливой актрисе свое почтение. Вчера я вас так и не дождался на вечеринке.

– Простите, но я и в самом деле сильно устала после спектакля.

– Конечно, смена часовых поясов и эмоции от необыкновенной поездки. Я все понимаю. Но надеюсь, сегодня вечером ничто не помешает нам насладиться обществом друг друга?

– Я не знаю, Игорь Валентинович…

– Не отказывайте мне! Я люблю строптивых и знающих себе цену, но отнюдь не тех, кто эту цену набивает. Я вас приглашаю лично, Виктория! После ужина нас ждет сеанс магии в театральном салоне. Я настоятельно прошу вас посетить его. Мы поговорим с вами о вашем будущем.

– Знаете, я…

– Вы ведь задумываетесь о будущем, не так ли? А оно у вас может быть шикарным! Я, поверьте, не каждой смазливой мордашке такое говорю. У вас талант, и будет обидно, если тот паршивенький молодежный сериальчик останется верхом вашей карьеры.

Вика вздохнула:

– Я приду. Но…

– А мы ни о чем другом еще и не договариваемся! – Симорский сверкнул дорогой фарфоровой улыбкой и, послав Завадской воздушный поцелуй, направился к спуску.

Вика, закусив губу, так и осталась стоять на последней ступеньке. Где-то на задворках сознания она понимала, что ведет себя глупо. Но Симорский олицетворял в ее глазах то, чего она всю свою жизнь старалась избегать. Сальный взгляд, наигранная мимика, похоть, сквозившая буквально в каждом произнесенном им слове…

Завадская шумно выдохнула в досаде и стремительно бросилась к железной дверце, ведущей в корабельные коридоры. Было похоже, что болтая с этим павианом, Юру она безнадежно упустила.

Однако именно там, за дверью она и столкнулась с Громовым. Он был в одном свитере и явно никуда не собирался плыть.

– Вы разве не с ними?! – невольно воскликнула она, оглядываясь на дверь.

– Нет.

Это простое слово моментально стерло горькое послевкусие, оставшееся от общения с Симорским. Громов же, увидев смятенное выражение ее лица, обеспокоился:

– Что-то случилось?

– Просто слегка замерзла, – Вика стянула перчатки, шапку и сунула все это в карманы. Молнию тоже потребовалось расстегнуть, так как внутри было жарко. Но она начинала гореть, пожалуй, не только от работающей отопительной системы.

– Тогда не желаете ли выпить чашечку кофе? – У Громова явно были какие-то дела, но он оставил их ради нее. – Идемте в бар, там сейчас пусто и никто не помешает нам согреваться и вести интеллектуальную беседу.

Настроение Виктории стремительно улучшалось.

– И о чем же мы с вами будем беседовать? – чуть кокетливо спросила она.

– Надо как-то вас развлечь – после вашего проигрыша в шахматы, – улыбнулся Юра.

– Между прочим, я выиграла три раза из пяти.

– Но, как сказал Штирлиц, всегда запоминается последнее слово. А оно было «Вам шах и мат». Я, конечно, думал вам поддаться, но это было бы неспортивно.

– Поверьте, я бы догадалась, что вы мухлюете.

– Значит, хорошо, что я играл честно, – глаза Юры озорно блеснули..

Вика тоже расцвела:

– Так на какую же тему мы будем вести с вами утешительные интеллектуальные беседы?

– Вы, как уже понял, человек с тонким вкусом, так что я и не знаю даже, чем вас удивить, – Громов на секунду сделал задумчивый вид. – Как вы смотрите на то, чтобы обсудить животрепещущую тему температурных особенностей ледникового покрова? Везде ли лед одинаково холодный?

По тому, как смеялись его глаза, Вика догадалсь, что гляциолог ее дразнит. Она сразилась с ним в шахматы и, чтобы он там ни говорил, трижды уложила его на лопатки. Теперь он чувствовал в ней сильного противника, и ему это явно нравилось.

– По-моему, очень интересная тема. Мне любопытно послушать, чем именно вы занимались в своих антарктических командировках.

– Я польщен. Так и думал, что гляциология вас покорит.

И они, занятые только друг другом и ничего больше не замечающие, пошли к лестнице, чтобы подняться в бар.

15. Остров Обмана

Настороженного Владимира короткое путешествие от корабля до острова неожиданно проняло до дрожи. «Зодиак» – огромная надувная моторная лодка – лавировал между кишащими в воде касатками, патрулирующими скалистое побережье. Справа и слева от Володи щелкали затворы фотоаппаратов, но он сам сидел неподвижно, завороженный невиданным зрелищем.

До берега расстояние было не таким уж и большим, но из-за касаток они добирались минут десять. Этого времени не хватило, конечно, чтобы вдоволь насмотреться на морскую живность (в основном в воде мелькали плавники), но чтобы проникнуться чужими пейзажами – вполне. Вершины скалистых гор были покрыты белыми потеками снега и льда, но внизу камни были голыми. Растительность отсутствовала, лишь несколько покатых холмов вдали зеленели то ли травой, то ли мшистым покровом, а вдоль прибрежной полосы белели гигантские жутковатые кости. Володя подумал, что тут неплохо снимать фильмы ужасов про иные планеты.

Когда они выгрузились на грубый, серого цвета вулканический пляж, улыбчивый красавчик старпом, выполнявший в данный момент обязанности гида, собрал гомонящих туристов в кучку и коротко обрисовал ситуацию:

– Сейчас мы переобуваемся, резиновые сапоги оставляем возле лодки и идем вон к тем скалам. Там есть несколько удобных природных ванн с теплой водой, в которые все желающие могут окунуться. Кстати, ходить по острову где попало нельзя. Вам следует придерживаться специально проложенных троп, отмеченных красными флажками.

– А если кто-то заступит за флажки? – спросила молодая спутница продюсера, Марина.

– Лучше этого не делать, – откликнулся старпом, – вы можете нечаянно нанести вред местной экосистеме.

– Почему у острова такое необычное название? – не унималась девушка. – Десепшн переводится как «обман».

– Потому что он часто обманывал мореплавателей. Остров с воздуха похож на букву С, но с палубы не понятно, что впереди огромный залив. Капитан думает, что перед ним проход, направляет корабль вперед – и оказывается в ловушке.

– А разве на карте эта бухта не обозначена? – упорствовала Марина.

– Раньше не делали таких точных карт, чтобы каждый крошечный островок был прорисован во всей своей красе, – улыбнулся старпом. – Остров облюбовали китобои в первой половине 19 века. Они построили здесь базу и привозили на буксире китовые туши для разделки. Все эти огромные скелеты как раз и есть результат их деятельности.

– А кажется, будто тут на берег выбросилась китовая стая, – пробормотал себе под нос Игорь Симорский.

– Желающие могут подеяться чуть выше по склону, – продолжал старпом, указывая рукой направление, – оттуда хорошо видно заброшенную китобойную базу. Ее покинули после последнего извержения вулкана в 1970 году, которое ее и уничтожило.

– Здесь есть вулкан? – поинтересовался Симорский.

– Весь остров это вулкан. Подводный действующий вулкан. Бухта – это его жерло, а мы с вами находимся как раз внутри него.

– Это не опасно? – обеспокоилась жена адвоката, нервно сжимая плечо сына.

– Мам, ну ты же видишь: нет ни лавы, ни дыма, ни землетрясения, – произнес Кирилл и вырвался.

– Хотя вулкан и не спит, извержения ждать не стоит. Точно не сегодня, – улыбнулся старпом. – Все Шетландские острова вулканического происхождения, однако только Десепш выделяется особым микроклиматом. Мы возим сюда туристов из-за острых ощущений и возможности искупаться. Да и виды тут необычные.

Пассажиры с «Души океана» тянулись послушной группой за экскурсоводом. Со стороны процессия, наверное, смотрелась забавно: облаченные в красное, бестолково толкающиеся и гомонящие туристы – и их вожак: стройный, в блестящей черной куртке с красным щегольским шарфом и непокрытой головой.

Позади них к берегу причалила вторая лодка, в которой матросы – тоже все в черном – привезли складные брезентовые ширмы и лавочки, чтобы любители водных процедур могли спокойно переодеться и оставить вещи.

Старпом достал из-за пазухи градусник и некоторое время нес его на вытянутой руке. Приблизившись к первой термальной ванне, он продемонстрировал градусник пассажирам:

– Температура воздуха, как вы можете убедиться, на острове плюс шесть градусов. Не жарко. Но температура воды, – он опустил градусник в воду, – будет приблизительно двадцать пять – тридцать градусов. Вот, видите: электронный термометр показал 26 градусов по Цельсию! Чтобы вы не простудились, когда станете переодеваться, мы включим автономные тепловые пушки в кабинках для переодевания. Ну, а пока матросы все собирают и приготавливают, мы пройдемся к старой базе и по пути насладимся «марсианскими» видами.

Ближайший час гости острова осматривали окрестности, фотографировали разрушенные домики и прохудившиеся цистерны. Все шло мирно и напоминало обычную экскурсию с набившими оскомину формулировками «посмотрите налево», «посмотрите направо». Володя обратил внимание, что Павел с Патрисией и Дмитрий Сухов, шафер на их свадьбе, держались особняком. Заядлые путешественники, они насмотрелись в своей жизни всякого, и теперь их не удовлетворяли простые прогулки в толпе изумленно ахающих ротозеев. Грач приготовился, что сейчас его подопечные придумают план, как запастись необходимым адреналином. Околдованный нездешними видами, он едва не забыл, что не является простым участником круиза, и его работа: обеспечивать безопасность конкретных персон.

Когда-то в самом начале его знакомства с Павлом, еще до связавшего их подобия дружбы, Грач поинтересовался у Долгова, что вечно «ищет он в краю далеком». Паша беззаботно ответил:

– Хочу испытать безлимитную реальность, где всё возможно. Сломать границы обыденности. Но настоящая магия рождается в поступках. Путешествие по диким местам – это Поступок. Но ты, наверное, не поймешь. Ты не любишь рисковать напрасно.

Как ни странно, но Володя его отлично понял. Ему тоже было знакомо в юности желание объять необъятное, испытать себя на прочность. Он тоже считал, что слова отбрасывают от истины. Одним лишь размышлением не пройти свой путь, не познать себя, любовь, женщину или вселенную. Но он не мог позволить себе «ломать границы обыденности», и – Долгов прав – война приучила его, что риска следует по возможности избегать. Он привык жить конкретной задачей и не хотел ничего менять. Особенно сейчас, в этом странном путешествии. И тем более в этой странной, навевающей нехорошие предчувствия земле.

Побродив вместе со всеми вокруг китобойной станции, Павел и Дмитрий сообщили старпому о желании забраться на ближайшую гору. Тот дал разрешение и даже сказал, что с высоты остров предстаёт более красочным и позитивным.

– Только придерживайтесь флажков. Они как раз отмечают путь на оборудованную площадку для наблюдения.

Патрисия к неудовольствию мужа лезть на гору вдруг расхотела.

– Мальчики, я передумала. Лучше пойду и искупаюсь в теплой ванне. А то, пока мы будем карабкаться, время, отпущенное на экскурсию, истечет.

– Тогда и я никуда не пойду! – Павел решил проявить солидарность с женой.

– Нет-нет-нет, вы идите, куда собрались! – Патрисия замахала руками. – Мужчинам надо заниматься мужскими делами, а женщинам женскими. Мы с Дельфиной отлично повеселимся без вас. А ты, мой дорогой, покори эту гору ради меня. И за меня.

– Не такая это и гора, – буркнул Павел. Он обнял Патрисию на прощание, и с неподдельной тоской смотрел, как его любимая жена присоединяется к компании остальных туристов, и старпом ведет их к побережью.

– Да ладно, Пат права, ей не откажешь в здравомыслии, – сказал Дмитрий, хлопая приятеля по плечу. – Цени, что она не стремится постоянно удерживать тебя возле своей юбки.

– До сих пор не верю, что мне так повезло, – произнес Долгов.

Володя, Дима и Паша повернулись лицом к вершине и начали восхождение по ровному пологому склону. Слабо набитая тропа, часто теряющаяся на осыпях, змейкой вела все выше и выше. Стена кальдеры и впрямь не была похожа на настоящую гору из тех, которые штурмуют альпинисты. Максимальная высота едва ли превышала 500 метров. Со стороны внутренней бухты склон поднимался ровно, и если бы не разбросанные хаотично камни да ветер, дувший прямо в лицо, прогулка и вовсе показалась бы пустячной.

– Так, кажется, вот отсюда открывается удачный вид, – произнес Дмитрий, указывая на видневшуюся небольшую площадку.

– Может, еще повыше поднимемся? – предложил Павел.

– Сначала давай тут, а после решим.

Они взяли немного левее и скоро остановились на небольшом выступе под прикрытием отвесной, потрескавшейся от непогоды стены. Им открылся потрясающий вид на океан и узкую полоску берега, запорошенного, в отличие от внутреннего пляжа, тонким слоем снега. Там, в снегу бродили пингвины, и лежали у самой кромки воды морские котики. Причудливой формы скалы пестрели красными, серыми, желтыми оттенками, но это была не растительность, а все те же камни – так выходили на поверхность разные породы.

Павел и Дмитрий расчехлили камеры. В бухте ледокол смотрелся игрушечным корабликом, вырезанным из щепки. Он так и просился на открытку. Часть склонов кальдеры окутывалась призрачным туманом – это пар поднимался из горячих источников. На спокойной воде играли мягкие переливы синего и серого. Черные базальты, белый снег на вершинах и красноватые выходы железистых пород добавляли картине красок.

Володя встал у них за спиной, чтобы не лезть в кадр, и пока друзья увлеченно снимали, отдыхал, наслаждаясь пейзажем и наконец-то стихшим ветром. Сквозь прореху в облачном слое солнце сделало попытку прорваться к земле. Полноценного освещения не получилось, но у скал появился намек на тени. Над отвесной стеной, к которой прижимался Грач, чуть правее обнаружился естественный козырек, от которого на плато легло скошенное сероватое пятно.

Нафотографировав вдосталь, друзья присели на подходящий валун недалеко от края обрыва, скинули капюшоны и вытянули ноги в одинаковых ботинках на шипастой подошве. Они негромко переговаривались, обсуждая последние события: свадьбу и антарктический круиз. Грач из услышанного сделал вывод, что Долгов и с Дмитрием не поделился истинной целью путешествия. Ему стало немного легче.

Таким образом, подумал он, о том, что именно хотят раздобыть супруги с помощью авантюриста Дюмона, знали только пятеро, для остальных поездка в долину Драконьего Зуба выглядела обычным приключением наподобие поискам сокровищ. И если бы сам француз в пылу лекции Белоконева, не проговорился…

Володя подумал, неожиданно для самого себя выйдя на новый круг размышлений о превратностях судьбы, что жизнь его сделала несколько головокружительных виражей, приведя на этот «обманный остров». Казалось бы, совсем недавно он, охваченный духом самопожертвования, отдавал долг Родине в горячих точках. Боец отряда особого назначения, потом военный полицейский и юрист-заочник. Судьба была прямой, как стрела. Но все перечеркнуло ранение. И ладно бы просто заштопали дырку – нет, его приговорили к гражданской скучной жизни. Напрасно он доказывал врачебной комиссии, что полностью исцелился, и демонстрировал результаты сданных нормативов. Вердикт был однозначным. От предложения потрудиться на преподавательском поприще Грач отказался. Он попытался найти себя в обычной полиции, но не вписался в коллектив. Еще три года потратил на то, чтобы окончательно восстановиться по методике индийских йогов, истязал себя тренировками в надежде вновь вернуться в строй. В конце концов, Мересьев вернулся в авиацию без обоих ног и летал! А у него-то всего-навсего удалили селезенку. Без нее прекрасно можно обойтись…

Странный звук ворвался в его сознание и отвлек от воспоминаний. Володя выпрямился, вслушиваясь и стараясь засечь источник, но звук не повторился – остался странным эхом в ушах, тревожащим и неопределенным.

«Птица», – решил он и приказал себе не ждать подвоха. Здесь, на высоте кроме них никого не было. И уж тем более не было Глыбы Стальнова и его киллеров.

Но звук повторился, а с отвесной скалы скатилось несколько камушков и упало прямо перед ним. Этим дело не ограничилось – серый пепел или песок, некрупный щебень и камни побольше продолжали сыпаться вниз. Пока неспешно и неопасно, но шум нарастал.

– Паша, Дима! – Владимир устремился к ни на что не реагирующим парням, сидящим на самом краю.

Тяжелый обломок отскочил от козырька и с гулом рухнул прямо перед Грачом, да так, что плато под ногами содрогнулось. Сам Грач едва увернулся, камень сбил капюшон и мазнул его по уху. В голове загудело.

Но приходить в себя было некогда. Володя подскочил к недоуменно озирающемуся Долгову и рывком стянул с камня. Другой рукой подтолкнул Сухова, но сразу с двумя он справиться не мог, потому сосредоточился на Павле.

– Под козырек! К стене! Прижаться как можно ближе! – он отдавал команды и тащил Долгова прочь от обрыва.

Дима вроде бы сориентировался и заспешил следом. Но слишком неуклюже и медленно!

Они все двигались слишком медленно. Обвал ширился, в него вливались все новые и новые массы. Над плато повисла удушливая туча пыли и пепла, в которой смутно угадывались очертания гор и пролетающих мимо камней покрупнее. Мужчины кашляли, ругались и, стараясь увернуться от обломков, прикрывали головы руками.

В реальности все заняло секунды, но Володе казалось, что они, словно мухи в патоку, попали в вязкую субстанцию, мешающую двигаться в нормальном темпе. Нешуточная опасность обострила все чувства. Создавалось впечатление, будто все происходит как при замедленной съемке.

Они наконец-то достигли стены, где на голову перестали валиться валуны, но дышать нормально было уже невозможно. Мужчины укрыли рот и нос шарфами, и дыхание их сделалось судорожным и хриплым. Грач, прикрывшись локтем, взглянул вверх. «Хоть бы козырек выдержал и не обвалился», – подумал он. Он втиснул Долгова в камень, прикрывая собой. Дмитрий сопел рядом.

Спустя минуту все кончилось. Смолк пугающий гул, и камни перестали бить по плечам и спине. Только внизу на склоне все еще зловеще клокотала растекающаяся масса из грязи, базальтовой крошки и валунов, но шум ее удалялся. Пыль по-прежнему клубилась в воздухе, но сквозь нее стали постепенно пробиваться лучи солнца.

Грач отступил на шаг, стараясь рассмотреть своего босса. Выглядел тот помятым: рукав новенькой куртки порван, на лбу глубокая ссадина, глаза безумные. Но он был жив и это главное. Дмитрий Сухов внешне тоже смотрелся молодцом, но когда попытался отойти от стены, стало очевидно, что он подвернул или сильно ушиб ногу.

Долгов, продолжая откашливаться, сполз на землю и сдернул с головы вязаную шапочку. Она поменяла свой цвет, став абсолютно серой.

– Однако! – хрипло выдохнул он и прибавил, глядя на Владимира: – Спасибо, дружище!

Грач повел плечами, которые болезненно ныли от ударов, и оглянулся на край плато. К его запоздалому ужасу, камень, на котором только что сидели друзья, исчез. Видимо, обвал увлек его за собой под обрыв.

– Черт! – Дмитрий, морщась, тоже сел на землю, вытягивая и ощупывая поврежденную ногу. – Вот это неожиданность!

– И не понятно, с чего началось, – сказал Павел. – Ничто не предвещало. Кость цела?

– Цела, – Дима указал ему на лицо. – А вот у тебя вся рожа в крови. Не чувствуешь, что ли?

– Не-а, – Паша коснулся лба рукой, взглянул на кровь, оставшуюся на пальцах, и рассмеялся.

Через секунду смеялись уже оба. Грач посмотрел на них, качнул головой и сказал:

– Пойду осмотрюсь. До моего возвращения не двигайтесь.

Он обошел скалистый бок, глядя вверх, потом вышел к тому месту, где они поднимались, миновал загроможденный острыми клыками камней участок и углядел продолжение тропы, ведущей еще выше. Прежде чем пойти по ней, Володя бросил внимательный взгляд по сторонам, стараясь приметить подозрительное движение или неуместное цветовое пятно. Все высадившиеся на берег туристы были одеты в красные куртки, весьма заметные на фоне скудных оттенков острова. И если бы кто-то вдруг оказался поблизости…

Впрочем, обилие выступов и камней представляли множество мест для укрытия. Если предположить, что обвал был рукотворный, у преступника было вдосталь времени, чтобы спуститься и спрятаться в какой-нибудь расщелине.

«Сначала надо убедиться, что обвал не был вызван естественными причинами», – напомнил себе Грач и пошел петлять на самую вершину по едва приметной тропке, лишь в двух местах отмеченной алюминиевыми маркерами с красными флажками.

По дороге ему дважды попались следы, указывавшие на то, что люди здесь бывали часто. В первый раз он увидел смятую пачку от сигарет, застрявшую меж валунов. Бумага была выцветшей и грязной, явно прошло несколько суток, как ее тут бросили. Второй раз зоркий глаз Грача углядел обрывок пестрой ткани, при ближайшем рассмотрении оказавшийся потерянной детской варежкой.

«Хоть бы мусор регулярно убирали, тоже мне – экосистема!» – хмыкнул Грач. Впрочем, учитывая обилие мусора, оставшегося от покинутой китобойной базы, который никто и не думал утилизировать, на нарушения смотрели сквозь пальцы. А мытье сапог в тазике с марганцовкой при подобном отношении и вовсе выглядело глупо.

Как оказалось, тропа вела от китобойной базы к самой вершине, и именно там было принято снимать панорамные виды. Вот только Дима Сухов, возглавлявший сегодня их отряд, свернул раньше и вышел на более низкое и узкое плато. Глупое стечение обстоятельств.

Достигнув вершины, Грач осмотрелся. Он больше не реагировал на местные красоты, а целенаправленно искал следы злоумышленника. Володя не мог не подосадовать, что они как нарочно выбрали самую неудачную позицию. Площадка наверху была и выше, и ровнее, и даже специально облагорожена: кто-то установил тут две лавочки и перила. А вот склон, ведущий на их плато, был покатый, крутой и усыпанный мелкой взвесью. На нем не было растительности, способной удержать почву, а многочисленные мелкие камушки, образованные эрозией и выветриванием, усыпали поверхность в изобилии. Достаточно было отколоться одному из корявых заостренных краев площадки или заскользить лежавшему у обрыва валуну покрупней, подпирающему перила, как обвал становился неминуем.

Понять, произошло это случайно или было кем-то организовано, оказалось несложно. На месте, где лежал спровоцировавший обвал валун, осталась глубокая вмятина, причем была она довольно далеко от края. Кто-то поднатужился и столкнул камень.

Вот только, несмотря на свою подозрительность, Володя даже предположить не мог, кто бы смог провернуть подобное. Предвидеть, что Долгов свернет с полдороги, было невозможно. Никого, крадущегося по их следам, Грач не заметил. Да и местность надо отлично знать. Кто из туристов, впервые посетивших остров, обладал такими знаниями? Никто!

«Разве что – старпом!» – вдруг вспомнил Грач. Или кто-то из матросов.

Старпом бывал на острове Десепшн регулярно. Он знал о тропе и, в отличие от простых матросов, точно знал, куда направляются Долгов с Суховым. И куртка у него была не красная, приметная, а черная. Ему ничего не стоило слиться с окружающими скалами – только снять яркий шарф и накинуть на светлые волосы капюшон.

А еще старпома упоминал во вчерашнем рассказе Белоконев. Его визит и приглашение в столовую для экипажа выглядел естественно. Однако сегодня утром Грач намеренно пропустил завтрак, чтобы проверить, посетит ли его с приглашением помощник капитана или нет. Старпом даже не заметил его отсутствия за столом! Конечно, само по себе это ничего не доказывало, все же Грач не простой пассажир, а человек при исполнении, но осадочек остался.

Когда Грач вернулся к подопечным, Дима уже встал и, болезненно морщась, искал способ передвигаться, как можно меньше беспокоя травмированную ногу. Он пытался медленно хромать, опираясь на подставленное плечо Долгова. Или прыгать на одной ноге.

– Палку бы ему, – пробормотал Грач и подставил с другой стороны собственное плечо.

– Пингвина нашел? – спросил Павел. Выглядел он жутковато – с коркой посохшей крови на лице, с заплывшей скулой, но взгляд оставался ясным – значит, сотрясения мозга не было.

– Какого пингвина? – выдал Володя сквозь зубы. Сухов был тяжелый, неповоротливый, и ушибленное плечо тотчас начало ныть, хотя терпеть было можно.

– Который обвал устроил.

– Какие пингвины на верхотуре, Паш? – вопросом на вопрос ответил Володя. – Неудачное стечение обстоятельств. Или чье-то баловство.

– Ветер-то как раз стих, – медленно произнес Долгов. – Землетрясения не было. Громких звуков тоже. Да и не снег это, который срывается при громких звуках… Наверху заметил кого?

– Следы есть, совсем свежие. Но я никого не видел.

– Ладно, потом обсудим, – Паша поудобнее перехватил руку Дмитрия. – Готов к спуску? Тогда вперед!

Дорога вниз заняла время. Уже на подходе к разрушенной китобойной базе они услышали громкий гудок с корабля – сигнал возвращения на борт, так подгоняли зазевавшихся туристов.

– Вот, по нашу душу, – отметил Павел. – Потеряли.

– Давайте быстрее, – засуетился было Дмитрий.

– Ничего, без нас не уплывут! – сказал Грач.

На берегу кабинки для переодевания были собраны, лодка с пассажирами ушла, но оставался «Зодиак», привезший матросов. Рядом с ним стоял старпом и нервно металась по галечному пляжу Патрисия – почему-то с сумками в руках. Завидев процессию, она бросила сумки и побежала к мужу, оскальзываясь на камнях.

– О, мой бог! Поль, с тобой все хорошо? Что случилось? – от волнения она выкрикивала фразы по-французски, но Володя, хотя язык понимал с пятого на десятое, догадался о содержании по ее виду. – Я сто раз уже пожалела, что не пошла с тобой!

Паша отпустил Дмитрия и раскрыл объятия жене. На подмогу Сухову и Грачу уже спешил старпом. Он был бледен и взволнован.

– Что произошло?

– Шел. Упал. Очнулся – гипс! – ответил Дима, но старпом шутки не принял.

– Ушиб, растяжение, перелом? Как же вы так неосторожно?!

– Думаю, просто ушиб, – ответил Сухов. – На ногу упал камень.

– Случился небольшой обвал на нижней смотровой площадке. Вы не слышали шум? – спросил Грач.

Старпом покачал головой:

– Обвал здесь дело немыслимое. Туристы всегда спокойно везде бродят. Даже внутрь строений проникают, хотя мы категорически это запрещаем. Но чтобы камни падали, да никогда такого прежде не случалось!

– Все однажды случается в первый раз, – философски заметил Дмитрий.

– Перестань! Соленой водой, ты с ума сошла! – послышался за спиной возглас Павла. – Щипать же будет!

Грач оглянулся. Парочка перестала целоваться, и Патрисия пыталась умыть супруга теплой водой из естественной ванны, а тот отбивался.

– На корабле все смою. Нормально все, это просто ссадины!

– Не тошнит? Голова не кружится? – причитала Патрисия.

– Лучше Вовку поблагодари, это он нас спас.

Патрисия повернулась к Грачу, но тот отмахнулся с кривой миной.

– Не кривись! – сурово сказал Долгов. – Я знаю, что если бы не ты, нас с площадки снесло бы и о скалы внизу расплющило.

Володя помог старпому пересадить Дмитрия в лодку и вернулся подобрать брошенные на берегу вещи. Там было несколько сумок с резиновыми сапогами (в данный момент в них не было нужды, так как матросы, повинуясь указаниям старпома, втащили лодку прямо на пляж) и пакет Долговых с купальными принадлежностями. Володя на автомате копнул в пакете, проверяя, все ли на месте, и замер. Оба полотенца были абсолютно сухими.

Прищурившись, он смотрел, как Патрисия хлопочет около мужа, запихивая его в лодку, а тот шутливо отмахивается. На чумазом Пашином лице сверкала счастливая улыбка.

Вот только Патрисия обманула его. Заявив, что пойдет купаться со всеми остальными, она так и не осуществила задуманное. Но чем же тогда она занималась в течение последнего часа?

16. Сеанс черной и белой магии

Альберт Константинов всегда считал, что быть фокусником и почетно, и престижно, и в целом довольно легко. В стародавние времена маги изгоняли злых духов, возводили на престол королей, предсказывали будущее и были весьма уважаемыми членами общества. Позже, с появлением инквизиции, у них настали трудные времена, но едва темные века сменились Просвещением, кудесники вновь стали пользоваться заслуженным почётом у сильных мира сего. В современном мире высоких технологий иллюзии и трюки продолжали очаровывать и сбивать с толку. Люди спокойно воспринимали полеты в космос и интернет, но теряли дар речи, когда разбитые на их глазах наручные часы вновь становились целыми. Все, что они были не в состоянии объяснить, по-прежнему считалось волшебством.

Альберт магией (он предпочитал называть это именно так) занялся довольно поздно, как он сам говорил «в пору, когда юношеская глупость уже выветрилась, а старческая мудрость только на подходе». Таким образом, бесшабашность и готовность к переменам наложились на некоторое понимание человеческой психологии.

Альберт понял, что наибольшего впечатления от зрителей можно добиться, работая не с техникой, а с сознанием людей. Продвинутые технологии и совершенный инвентарь – это хорошо, но, таская с собой тонны ящиков и десятки ассистентов, невольно заставляешь публику насторожиться. Почти никто уже и не поверит, что перед ним выступает истинный волшебник, а не мошенник с дипломом инженера. Публика наслышана о потайных карманах, девушках-близняшках и о том, что из-за кулис номер иллюзиониста выглядит совсем не так, как из зрительного зала.

Для Константинова же было важно, чтобы зрители испытали от шоу такие же эмоции, как от просмотра захватывающего фильма. Он делился со зрителями сокровенной тайной, не используя видимый всем реквизит, выступал в зале, а не на сцене, иногда даже намерено одевался в простую футболку или вовсе безрукавку, щеголяя бицепсами и показывая, что прятать монетку в рукаве у него нет возможности.

Несмотря на внешнюю простоту фокусов, лишь слегка видоизмененных, выступления Ашора Визарда (такой он взял себе псевдоним) производили на публику неизгладимое впечатление. «Как он это делает?!» – этот сакраментальный вопрос бился в головах у всех, кто видел его изящные в исполнении номера. Поскольку выступал маг всегда в одиночестве, без помощников и подсказчиков, иногда и впрямь казалось, что он владеет секретом чтения мыслей или телепортацией. Даже его коллеги-фокусники признали его таланты, присудив гран-при международного фестиваля иллюзии и волшебства.

Когда Патрисия прислала ему приглашение поработать на свадьбе, Альберт-Ашор как раз находился на распутье. Он размышлял, стоит ли ему продолжить цирковую карьеру или пора заняться чем-то еще. У него была беспокойная натура бродяги, и он физически не переваривал работу, превратившуюся в рутину. Но приглашение Патрисии вдруг обернулось слепым случаем во всей своей красе – и кто такой Ашор, чтобы спорить с ним и с Высшим Судьей, контролирующим его поступки?

Ашор приехал на собеседование в головной московский офис компании «Долгов интерпрайзис», без труда получил добро и стал готовиться к поездке в Антарктиду.

В условия его контракта входило четыре выступления: два на корабле по дороге на Антарктический полуостров, одно в гостинице на новогоднем празднике и одно на обратном пути. Все номера должны были быть эксклюзивными и длиться не меньше часа.

Вчера была первая «проба пера». Ашор не напрягался, прощупывая публику, чтобы узнать ее слабые стороны. Он демонстрировал древние, как мир, трюки французского фокусника, попутно рассказывая его биографию, а сам подмечал реакцию каждого присутствующего. Сегодня пришел черед второго выступления – более сложного и отчасти более рискованного. В ожидании ужина и назначенного после него «магического сеанса» Ашор сидел в баре, попивая апельсиновый сок из высокого стакана и лениво перелистывая забытый кем-то охотничий журнал.

Экскурсанты, отправившиеся на остров Обмана, еще не вернулись, поэтому на верхней палубе было спокойно и немноголюдно.

Красавица актриса и консультант по науке тихо шептались за самым удобным столиком возле гигантского окна с видом на изломанные кальдеры. Ашору было несколько обидно, что самая симпатичная девушка на корабле так быстро и явно уплывала из его рук, но ничего не поделаешь. Бодаться из-за нее с гляциологом он не собирался – и без того забот хватало. К тому же влюбленная парочка смотрелась очень мило. Правда, они скоро ушли, лишив его приятного зрелища расцветающей на глазах Виктории. Актриса и раньше притягивала взоры, а теперь, в обществе нового поклонника, похорошела еще больше.

«Пускай их», – подумал Ашор, в глубине души принимая, что Громов в целом неплохой парень. Он даже улыбнулся своему великодушию.

Перелистнув журнал, Ашор окинул помещение преувеличенно скучающим взглядом.

Бармен, устав протирать стойку, подбивал клинья к молоденькой официантке, которая воспринимала флирт благосклонно, кокетничала и временами прыскала в кулачок, реагируя на шутки кавалера. Но это было совсем не интересно, потому что не таило ни искренности, ни далеко идущих перспектив. Поэтому Ашор переключился на последнюю парочку посетителей, секретничающих за угловым столиком в противоположном углу. По его прикидкам, им как раз пора было миновать предисловия и подобраться к самой сути.

В самом темном углу бара сидели французы: Жак Дюмон и его то ли секретарь, то ли компаньон по имени Ги. Пед ними стояли пивные кружки – практически полные – и лежали на тарелочке нарезки солёного сыра, копченостей и сушеной рыбы. Они вполголоса переговаривались на французском, и Ашор, вздохнув, напряг слух. И когда его ухо совершенно отчетливо уловило обрывок фразы, в запале произнесенной чуть громче остальных, он поздравил себя с тем, как вовремя ему пришла в голову идея посетить бар.

– … Это будет самым совершенным оружием! Его захотят иметь абсолютно все. Нам останется лишь выбирать, кто подороже заплатит.

Слова принадлежали Дюмону. Ашор скосил глаза в его сторону, примечая физиономию, светящуюся довольством. По-французски иллюзионист прекрасно разумел, как, впрочем, по-итальянски, по-английски, по-немецки, включая их средневековые варианты, и даже классическая латынь не являлась для него тайной – без этого умения трудно разбирать рукописные записки гениев прошлого, доверявших кое-какие секреты бумаге. Да и умение читать по губам тоже было не лишним при его образе жизни. Однако выпячивать свои знания Ашор не любил, справедливо считая, что куда ценнее умение слушать, чем говорить.

Выпив остатки сока, Ашор громко по-английски попросил бармена повторить заказ и перевернул страницу журнала. Сам же продолжал прислушиваться.

Жак Дюмон на секунду прервался, услышав просьбу Ашора – видимо вспомнил, что они тут с помощником не одни, но потом вернулся к прерванной теме. Он был почему-то уверен, что никто их не понимает, будто его родной язык являлся бог весть какой абракадаброй.

Второй француз, Ги Доберкур, тоже скользнул взглядом по Ашору. Но Визард прятаться не собирался. Наоборот, намеренно шумно подвинул стул, якобы мешавший ему привольно вытянуть ноги, и поблагодарил официантку, принесшую заказ, присовокупив изысканный комплимент. Доберкур отвернулся.

– Так вот, я уверен…

– Говорите тише, – попросил Ги своего собеседника.

– Если все пойдет, как задумано, – сказал Дюмон, наклоняясь к нему, – к концу следующего года лаборатория закончит с предварительными испытаниями и предъявит конечный продукт. Проблема в том, что до нашего появления у них уже был заключен контракт. Но есть лазейка: этот контракт заключался на конкретный двигатель, а у нас будет универсальная вещь. В том числе и с чисто военным потенциалом. Мы объявим новый конкурс. Если русские захотят участвовать со всеми наравне, то пожалуйста, пусть подают заявку. Но и цена, и условия будут совсем другими.

– А владелец лаборатории разделяет ваши взгляды?

– Это задача Патрисии, чтобы разделял. Но я не для того завел с тобой этот разговор, чтобы обсуждать Долгова.

– Зачем же тогда?

– Я знаю, кто ты.

Ги изобразил неподдельное удивление.

– Да-да, мой дорогой друг. И я прекрасно понимаю, что сейчас ты пытаешься вытянуть из меня как можно больше подробностей. Так вот, передай тем, кто тебя послал: я не жадный и согласен на обычный процент с продажи. Или солидный банковский счет, который бы мог обеспечить меня до конца жизни. Мне не требуются ни слава, ни положение, я не лезу в политику, потому что от природы очень скромный человек. Но я хочу жить и готов договариваться. Так и передай.

– Почему вы считаете, что кто-то меня послал? – уточнил Доберкур все с той же гримасой удивления на лице.

– Ну я же не совсем ку-ку, – Дюмон усмехнулся и отхлебнул из кружки, чтобы смочить пересыхающее горло. Он сильно волновался, и это не осталось незамеченным. – Едва запахло большими деньгами, вы просто не могли остаться в стороне. У Патрисии есть лаборатория и ключ, у меня координаты и хороший план, а у вас, как догадываюсь, в руках рычаги влияния, без которых трудно встроиться в существующий миропорядок. Я отлично понимаю, что подобный куш мне в руках не удержать. И Патрисии тоже не удержать. Не знаю, как она станет решать с вами этот вопрос, это уже не мое дело, но с тобой я готов вести диалог.

Ги Доберкур молчал некоторое время, потом спокойно сказал:

– Я ценю вашу проницательность и готовность пойти на сделку. Однако я не уполномочен вести переговоры.

– Понимаю, – кивнул Дюмон. – Тебе требуется запросить инструкции.

– Что-то вроде того. Но прежде, я бы желал кое-что уточнить.

– Пожалуйста, – Дюмон вновь приложился к пивной кружке.

– Она показывала вам ключ?

– Патрисия? Нет, но я точно знаю, что он у нее есть.

– Как вы можете быть в этом уверены?

– Ну, если мы все-таки плывем в Антарктиду, значит, она точно знает, что именно будет там делать. Без ключа туда не попасть. Но я сам понятия не имею, как он выглядит.

– Это не праздный интерес, Жак. Дело в том, что ключ, если бы он у вас был, увеличил бы вашу долю на несколько миллионов.

– К чему мне скрывать что-то, мой друг? – спросил Дюмон, безуспешно скрывая волнение. – Поверь, если бы у меня вдруг оказался еще и ключ, я бы не нуждался в услугах Патрисии. Но чего нет, того нет.

– Жаль, – скупо улыбнулся Доберкур.

Тут «Душа океана» издал протяжный громоподобный гудок, и французы вновь прервались, выглядывая в окно.

– Это сигнал туристам собираться в обратный путь, – предположил Доберкур. – Скоро они вернутся на борт.

– Ну да, ну да, – покивал Дюмон и встал. – Я, пожалуй, пройду к себе. А ты свяжись с нужными людьми. И как можно точнее доведи до них мои искренние заверения в вечной им преданности.

Ашор отложил в сторону журнал и задумчиво откинулся на спинку стула. Дюмон, конечно, привирал насчет своей осведомленности. И вел он себя излишне самоуверенно. У русских по этому случаю имеется хорошая поговорка, предостерегающая делить шкуру неубитого медведя. Однако обнаружилось, что француз вовсе не тыкается наугад, он прекрасно понимал, что ищет в Антарктиде. И даже знал, что искомое сокровище имеет гораздо большую ценность, чем археологические черепки.

Глядя на красивую, с хитринкой, мордашку дочки нобелевского лауреата, Ашор и сам верил, что о перспективных проектах лаборатории Долгова эта дамочка узнала прежде, чем познакомилась с сыном Долгова. Увы, так обычно и бывает в нашем искаженном мире: есть цели и есть средства, а остальное не важно. Но и Дюмон, как выяснилось, тоже хорош! Обвести вокруг пальца дочку Ласаля, это не фунт изюма съесть. А его попытка договориться за ее спиной с Доберкуром именно так и выглядела: опрометчиво и нагло. Выходит, и здесь скоро грянут опасные перемены.

В любом случае, подслушанная информация, по мнению Ашора, многое меняла в общем раскладе…

Весть о несчастном случае на острове разнеслась по кораблю на манер верхового пожара, подгоняемого ветром. И хотя ничего страшного не случилось, все понимали, что вполне могло случится, и реагировали соответственно. Капитан был зол (ведь знал же, что «с этими русскими» надо держать ухо востро, особенно, когда они в отпускном настроении). Старпом чувствовал себя виноватым. Пассажиры сочувствовали неудачникам, а некоторые из тех, кто не поехал на экскурсию, еще и радовались, что остались на корабле, ведь на месте пострадавшего Сухова «мог оказаться каждый».

– Как чуяло мое сердце: про́клятый это круиз! – высказалась Бекасова перед ужином в столовой. – То драка, то экскурсантов без надзора оставили. И то ли еще будет!

– А с организаторов взятки гладки, – сообщил Урусов, занимая стул рядышком с режиссером. – Нянькаться с клиентами они не собирались с самого начала. Мы все подписали одну любопытную бумажку, помнишь?

– Да я много чего подписывала!

– Читать надо, что подмахиваешь, дорогая Лизавета. Там черным по белому: «В случае несчастного случая, произошедшего по моей вине или сокрытия важной медицинской информации о перенесенных заболеваниях все причиненные мною убытки вследствие моего внепланового возвращения или проведения спасательных операций будут мною компенсированы». Иными словами, никто, кроме нас, за наши жизни и здоровье ответственности не несет.

– Какая разница, читала я эту формулировку или нет, – скривилась Бекасова. – Вот ты, Женя, читал? Читал и даже наизусть выучил. А подписал? То-то и оно. Без нее в поездку не пустили бы. Либо ты едешь, либо дома сидишь. А решение, ехать или нет, я принимала вне зависимости от дисклеймера.

– Что же все-таки произошло на острове? – полюбопытствовал Сергей.

– Наш дорогой Павел Михайлович со своим приятелем полезли на какую-то гору без страховки и свалились с нее, – ворчливо пояснила Бекасова.

– Все было не совсем так, точнее, совсем не так, – громко сказал Володя Грач, приближаясь к столу в сопровождении Громова, – но сути дела не меняет. Два человека пострадали, отделавшись легкими травмами. Такова цена любого экстремального путешествия, связанного с риском.

– Им это нравится – рисковать, – вставила реплику доселе молчавшая Анна Егорова, – они свое отношение к жизни после этого вряд ли переменят. Не в первый же раз.

– Да, милая барышня, – поддакнул ей Урусов, – это происшествие если и сделает их осторожными, то ненадолго.

Юра молчал, хмурился и даже близкое присутствие Виктории не могло вывести его из мрачного расположения духа. Совсем недавно он чувствовал себя превосходно: шутил, наслаждался приятным обществом и строил планы на будущее, которое казалось ему благополучным. Но разговор с вернувшимся Володей напомнил ему, в каком дерьме он на самом деле находится.

Грач разыскал Юру в кают-компании, где тот резался с Викой в шашки, и отозвал в сторонку, чтобы сообщить о происшествии и поделиться сомнениями.

– Что хочешь про меня думай, – сказал он ему, – но я все больше подозреваю, что Патрисия и ее странные соотечественники стоят за всеми неприятностями. Я сейчас даже не уверен, что Стальнов был на самом деле причастен к убийству Долгова-старшего. Пашу нам на полном серьезе надо спасать. Добром все это для него не кончится. Но что предпринять, вот вопрос.

– Ты с ней говорил? – спросил Юра – Сухое полотенце плохая улика. Если она все время была на виду.

– С ней еще не говорил, – хмуро ответил Грач, – тут особый подход нужен. Я задал парочку вопросов ее подружке Дельфине. Та утверждает, что Патрисия сначала собиралась купаться, но потом испугалась, что холодно. Сфотографировала купающихся, а потом с фотоаппаратом пошла по берегу. В воде резвились тюлени, она их поснимала. Куда пошла после, Дельфина не видела, но, выгораживая подругу, пыталась меня уверить, что от берега она не удалялась. А вот матросы сказали прямо противоположное: от купален Патрисия почти сразу направилась обратно к заброшенной базе. И только когда все оделись и стали грузиться в лодку, она вернулась и выглядела несколько запыхавшейся. Как если бы всю дорогу бежала. А вот с фотоаппаратом на берегу как раз крутилась чернокожая подружка – алиби обеспечивала.

– Думаешь, Пат устроила обвал? – Юра с сомнением покачал головой. – Зачем ей это? Павел ее любит и сделает все, чего бы она ни попросила. Добровольно.

– Я осматривал верхнюю площадку. Не могло там само по себе обрушиться. Карниз крепкий, укреплен валунами, ни одна птица не сдвинет. Да и человеку надо постараться. Там видно, в каком месте своротили первый камень. От него прям полоса голой породы осталась, как трактором вспахали. Остальное уже по дороге присоединилось. И это сделал человек тренированный, не лишенный физической силы. Еще и рычаг был бы не лишним, но всяких обломком и арматурин на заброшенной базе до фига. Либо Патрисия постаралась, она дама спортивная, мышцы занятиями альпинизма накачала, либо старпом – он все же местность знает и тоже возле купален не торчал.

– Матросы?

– Эту версию я проверил особо тщательно: ни один из парней не отлучался. Все были друг у друга на виду.

– Значит, кроме Патрисии и старпома никто больше в одиночку по острову не гулял.

– Нет, еще Мухин уходил ненадолго, но у него хорошее алиби. Там Кирилл слегка потерялся. Ну, ты же видел этого ребенка: бродит всюду сам по себе, носится как угорелый… вот и на заброшенной китобойной базе он от группы откололся и вздумал играть в сталкера. Андрей Семеныч как обнаружил пропажу, так и пошел искать. На мать-то у них надежды мало. Старпом ему помогал, но они разделились. Слава богу, отец мальчика нашел здоровым и невредимым. А вот где находился старпом и чем на самом деле занимался, точных свидетельств нет. Мухина, полагаю, можно сразу вычеркнуть из списка подозреваемых, ему было не до того, а вот с помощником я бы повременил.

– Согласен, хотя и с натяжкой. Все же, Вов, у всякого преступления должен быть мотив. Старпом не тянет на киллера.

– Может быть, но у Патрисии точно есть резоны, – сердито заявил Грач. – В случае развода по брачному контракту она ничего не получает, а в случае смерти Павла становится единственной наследницей. Ты только вспомни: у отца Долгова жена была беременная, они много лет пытались завести ребенка, но все не выходило. Но едва только получилось, будущую мать замочили вместе с мужем. Киллер мог бы и пожалеть молодую женщину, все-таки стрелял издалека, лишние жертвы ему ни к чему, если за них не платят. Но тогда Паша делил бы наследство с мачехой и братиком. Я считаю, заказ был, в том числе, и на жену. А может, на жену в первую очередь.

– Ты вроде рассказывал, что Патрисия Павлу жизнь спасла на Эвересте, – вспомнил Юра.

– Тогда да, спасла. Но был жив его отец, который управлял лабораторией перспективных исследований. И знаешь, такой поступок это хорошая база для более близкого знакомства. А сейчас Паша ей мешает.

– Мешает? Да чем же?

– У него не оказалось того, что нужно Патрисии. Свое последнее изобретение его отец, считай, с собой в могилу унес. Но если лаборатория не выполнит контракт, с Паши сдерут такую неустойку, что он останется без штанов.

– И тогда зачем ей смерть Павла? Унаследовать долги?

– Она охотится за сокровищами, Юр. В Антарктиде, ты же слышал историка, есть какое-то древнее хранилище. Паша мне сам сказал вчера, что эти находки, возможно, спасут его бизнес от разорения. Но у Патрисии свои планы. Я пока не знаю, что именно она задумала…

– Вот и не стоит сочинять! Вас на горе было трое. Почему ты думаешь, что покушались именно на Павла?

Грач молча сверлил друга глазами.

– Да-да, Вова! Вполне могли метить в тебя. Ты слишком рьяно взялся копать. И этот обвал – предупреждение тебе лично. Чтобы не лез.

– И что ты предлагаешь? Закрыть глаза и уши, а то пристрелят? – прошипел Грач. Он был взволнован, сердит и едва сдерживался, чтобы не повышать голоса.

– Не знаю. Павлу сказал о подозрениях?

– Обойдется пока. Не понимаю, что ему дороже: собственная жизнь или душевный покой Патрисии. Да и нет у меня доказательств.

– И правильно, не говори ему. Все, что ты ему скажешь, становится известно жене, а она не придет в восторг от обвинений. Тебе лишние враги сейчас ни к чему.

– Вот и я про то. Кстати, если боишься, можешь больше в этом не участвовать. Я пойму.

– Это каким же образом? – усмехнулся Юра. – Все давно в курсе, что мы с тобой два сапога пара. Успокойся, я тебя не брошу. Будем отслеживать ситуацию вместе.

– Только и сам держи язык за зубами, – предупредил Грач. – И не пытайся вести дознание сам, только привлечешь к себе ненужное внимание.

Юру вся эта ситуация сильно напрягала еще из-за Виктории. Ее хотелось уберечь. Несведущего человека очень легко втянуть в слепую игру. Но и просветить Вику он не мог. Оставалось лишь держаться рядом и не позволять ей совершать ошибок.

На заявленное представление Ашора Визарда Громов и Завадская пришли вместе. Юра собирался убить двух зайцев: не выпускать девушку из поля зрения и приглядеться к поведению Патрисии, если молодожены соблаговолят, конечно, посетить мероприятие.

Молодожены соблаговолили. И ворковали так, словно явились специально продемонстрировать идиллию, а не восхищаться спектаклем иллюзиониста. Если честно, Юре было странно это видеть, учитывая, сколько он знал об истинной подоплеке дел. Но чужая душа потемки.

Между тем, представление было захватывающим. Ашор Визард демонстрировал чудеса, способные растопить сердце любого скептика. Он начал с карточных фокусов, потом перешел к трюкам с исчезновением. Личные вещи, пожертвованные зрителями, исчезали из волшебной коробочки, накрытой платком и обнаруживались у их владельцев в самых неожиданных местах. При этом Юра обратил внимание, что рубашка иллюзиониста всякий раз меняла цвет. Ашор не акцентировал на этом внимание зала, но рано или поздно каждый человек на представлении это заметил. Рубашка из белой становилась синей, зеленой, розовой и кремовой с желтой полосочкой. Стоило магу на мгновение повернуться к публике спиной, и раз – он оборачивался в новой одежде.

Вика радовалась каждому фокусу так непосредственно, что сразу было понятно, насколько комфортно она себя чувствует. Она прямо сияла и стала, кажется, еще красивее, поскольку правильные черты лица излучали радость жизни и энергию, заражающую всех вокруг. Оглядывая зал, Юра убедился, что лучше девушки тут не найти, и это наполнило его гордостью.

Однако ему предстояло не только завоевать ее прочное расположение, но и побороться с другими претендентами. Особенно Юре не нравились взгляды, которые бросал в их сторону продюсер Симорский. И это при том, что сам он в это время небрежно обнимал другую, тоже весьма симпатичную девицу.

Гляциолог и продюсер в какой-то момент встретились глазами. Это было не просто случайное пересечение, а конкретное заявление и даже поединок. Обоим удалось невербальным способом сказать сопернику все, что уместно в подобных случаях. И оба друг друга прекрасно поняли. Поскольку Симорский отвернулся первым и позже делал вид, что Вика его больше не интересует, Юра счел этот раунд за собой. Но он сознавал, что другим раундам – быть.

Ашор, как и Симорский, бросал частые восхищенные взгляды на Завадскую. Заметив ее восторг, он прижал руку к сердцу и поклонился персонально ей.

– Могу ли я попросить прекрасную даму немного мне помочь? – спросил он, но благоразумно обратился при этом, скорей, к Юре, сидевшему рядом.

Вика тоже оглянулась на Юру – он кивнул ей ободряюще. Завадская встала и с улыбкой подала руку волшебнику, который подвел ее к небольшому столику с апельсинами.

– Работа будет несложной. Сейчас каждому желающему я в качестве подарка сделаю предсказание. Для этого человеку потребуется выйти ко мне и взять меня за руку. Как только я пойму, какое будущее его ожидает, я сделаю знак, и вы, дорогая Виктория, выберете с подноса любой из апельсинов и вручите его ждущему ответа. Бумажка с предсказанием будет находиться внутри апельсина, надо только очистить кожицу, чтобы ее достать.

Зал заволновался. Соблазн поучаствовать в игре да еще узнать, что их ожидает, многим показался заманчивым.

– Кто самый смелый? – спросил волшебник. – С кого мы начнем?

Он повернулся к Вике:

– Может быть, вы подадите пример остальным?

– Почему бы и нет? – с задором откликнулась Вика.

– Тогда признаюсь честно: за руку я вас только что держал и все про вас выяснил. Выбирайте апельсин!

Вика оглядела поднос и взяла самый верхний фрукт.

– Внимательно посмотрите: кожица цела? Нигде не надрезана?

– Абсолютно целый апельсин! – провозгласила Вика, показывая его зрителям.

– Я до него не дотрагиваюсь, очистите его сами.

Вика очистила апельсин и обнаружила в его сердцевине бумажку, свернутую трубочкой. Вытащив ее и пробежав по ней глазами, она улыбнулась и прочла вслух:

– «Вас ждет невероятное приключение в обществе самых разных людей, которое окончится благополучно, потому что ваш рыцарь всегда готов прийти на помощь».

– Вслух можно и не читать, – сказал Ашор, – это послание лично вам. Но раз вы его огласили, оно точно теперь сбудется.

– Правда? Ну что ж, я ничего не имею против.

– Это хорошо. А то знаете, король Людовик Девятый казнил предсказателя, если пророчество ему не нравилось. Не со зла – просто он верил, что если мага убить, то и предсказание его потеряет силу. На всякий случай я предупреждаю: это ложная теория, король ошибался. Имейте в виду: моя смерть ничего не изменит.

В зале послышались смешки.

– Кто следующий? Может, быть вы, господин Абызов? Вы же не боитесь?

С места, под смешки и улыбки, поднялся известный актер. Он небрежно подал руку волшебнику, с интересом наблюдая, склонив к плечу голову, как тот прикрыл глаза и словно отрешился от бренного мира.

– Виктория, вручите выбранный вами апельсин господину Абызову! – наконец провозгласил маг, открывая глаза.

Актер тоже зачитал свое предсказание во всеуслышание:

– «После премьеры нового фильма ваша игра будет достойно оценена жюри, которое отметит ее статуэткой». Поразительно! – воскликнул он. – Не знаю насчет приза, но как вы смогли вручить эту записку именно мне? Вика, признавайтесь, вы договорились с Ашором заранее, чтобы нас разыграть!

– Клянусь, Сергей, я не имею к этому отношения! – Вика шутливо скрестила перед собой руки.

– Это магия, – сказал Ашор. – И я искренне вас поздравляю с грядущим успехом.

После актера к магу потянулись новые люди. Выстроилась небольшая очередь, но Ашор сам устанавливал порядок, в котором отправлял за фруктом. К удивлению Юры, среди любопытных оказался и Володя Грач, он пристроился сразу за молодоженами.

Павел Долгов, впрочем, подходить к волшебнику не стал.

– У меня есть все, что нужно для счастья, – шепнул он жене. – Никаких вопросов я задавать не буду. Просто провожу тебя, чтобы надолго не расставаться.

Патрисия приблизилась к Ашору вся сияющая, но, прочитав послание, чуть изменилась в лице, скомкала бумажку и сунула в карман.

– Какая-то нелепица, – пояснила она Павлу, – в моем случае все не так складно, как у Сержа. Ни малейшего совпадения.

– И черт с ним, – махнул рукой Долгов. – Лишь бы ты не расстраивалась.

Кстати, больше никто не зачитывал свои пророчества на публику, хотя реагировали на содержание по-разному. Большинство выглядело удивленными – точь-в-точь дети, увидевшие как Дед Мороз раскладывает под елкой подарки в новогоднюю ночь. Они недоверчиво ощипывали апельсин, настороженно вглядывались в текст, вскидывали брови и оглядывались на Ашора Визарда, занимающегося другим клиентом.

А вот с Володей произошла неприятность. Прочитав предсказание, он отчего-то пришел в такое яростное состояние духа, что кинулся к иллюзионисту добиваться подробностей. Ашор отказался отвечать, зрители, потесненные телохранителем, зароптали, и тогда он, не обращая ни на что внимание, схватил фокусника за грудки.

Юра, не ожидавший ничего подобного от человека, которого знал почти всю жизнь, сначала застыл, пораженный, а потом кинулся оттаскивать Грача от иллюзиониста.

– Ты обалдел? – выговаривал он другу, насильно выводя того в коридор. – Что на тебя нашло? Это же невинная шутка, фокус!

– Фокус?! – проревел Грач, но натолкнувшись на осуждающий взгляд Громова, сбавил обороты. – А вот это ты видел?

Юра забрал у него пахнущую апельсиновым соком узкую бумажную полоску. Собственно, предсказание было весьма коротким: «Это не я». Почерк был витиеватым, со множеством закорючек.

– Фокус, ага! – проворчал Грач, шумно дыша. – Да этот гад просто издевается!

– И что это значит? – Юра вернул бумажку.

– А ты не догадываешься? Он нагло, в лицо заявляет, что не является Анонимом, которого я с ног сбился разыскивать!

Фокусник Юре не очень нравился, точнее, он слегка ревновал к нему Вику. Но Громов всегда стоял за справедливость и терпеть не мог скандалов. Он был твердо убеждён, что большая часть конфликтов случается из-за элементарного недопонимания, и потому не спешил никого обвинять и навешивать ярлыков.

– Интересно, откуда он знает про Анонима? – проговорил он, задумчиво.

– Вот я и хотел спросить, да ты не дал!

– Но не у всех же на виду? После сеанса спросишь. И вдруг это и впрямь не Ашор? Если он послал тебе такой недвусмысленный сигнал, то с определенной целью. Скажем, он что-то слышал или видел. И готов назвать имя. А будешь шуметь и подставлять его, он просто откажется отвечать.

– Ты прав как всегда, – Володя начинал потихоньку остывать. – Этот марабут недоделанный за всеми подглядывает, подслушивает и мотает на ус. Думаю, непросто собрать на всех присутствующих такое солидное досье, чтобы угадать с их тайными мыслями. Знаешь, Юр, если после такого сеанса его и впрямь прикончат по примеру Людовика Девятого, я не удивлюсь.

– Только для нас будет лучше, если прикончат его не из-за тебя, – сказал Юра.

– Да, я сглупил, – Грач глухо выматерился и с силой пнул коридорную перегородку, отозвавшуюся низким вибрирующим гулом. – Как же меня все это достало!

Из салона вышли молодожены. Павел Долгов довольно мрачно взглянул на своего телохранителя и бросил:

– Зайди ко мне, Вова! Разговор есть.

– Чуть позже, Паш. Сначала я тут кое-что доделаю.

Юра сделал Долгову знак, что все в порядке. Павел покосился на гляциолога с подозрением, но кивнул, давая понять, что надеется на их благоразумие и оперативность. Патрисия отследила напряженный разговор, включая пантомиму, с каменной и от того чуть глуповатой маской на лице.

– Вот ведь… – вторично выругался Грач, глядя ей вслед. – Интересно, что он нашей мадам предсказал?

– Вряд ли Ашор скажет, – заметил Громов.

– Если прижать, скажет. Все выложит!

– Не надо, Вов.

Грач мельком взглянул на друга и не ответил.

– Правда, не надо на него давить. Ты и без того уже выставил себя болваном.

– Плевать мне хотелось!.

– Зря. Мне кажется, Ашор нам помочь хочет.

– Да тебя послушать, все добренькие и горят желанием сделать нашу жизнь лучше!

– Пока не доказано обратное, стоит мыслить позитивно. И вообще, по-моему, тебе надо отдохнуть хорошенько и выспаться. Выглядишь не лучшим образом.

– Не волнуйся, дружище, я только задам фокуснику несколько животрепещущих вопросов и пойду отдыхать. Честное слово. К Паше еще загляну на пять минут, и сразу в постель. Все, как доктор прописал.

– Верится с трудом, – вздохнул Громов.

Когда последние зрители, возбужденно переговариваясь и косясь в сторону ошивающихся под дверями салона друзей, покинули зал, Юра предупредил Викторию, что немного задержится и попросил подождать в коридоре. Вика понимающе кивнула: импульсивный поступок Грача и на нее произвел впечатление.

Ашор, собирая немногочисленный реквизит, стоял у столика с апельсинами. Увидев Грача, не удивился, но сказать ничего не успел.

– Слушай, ты, шутник! – пошел с места в карьер Владимир. – Либо ты сейчас выкладываешь мне все, что знаешь, либо я тебя так распатроню, что мало не покажется!

– Вова! – воскликнул Громов.

– Юр, не лезь!

Ашор изобразил на лице предельно серьезную мину.

– Вы и впрямь опасный человек. Совсем без тормозов или желаете таким казаться. Связываться с вами желанием не горю, потому и пошел на крайние меры. Я наблюдал за вами, и у меня сложилось убеждение, что вы меня в чем-то подозреваете. Так вот, это не я, о чем бы там речь не шла. Я пока ничего предосудительного не совершал.

– А кто тогда?

– Понятия не имею, – для наглядности Ашор еще и плечами пожал, но даже Юре стало очевидно, что он притворяется. – Я всего лишь цирковой волшебник. Присматриваюсь к зрителям, чтобы определить тайные пружины, в надежде поразить их моей проницательностью. Да, я очень наблюдательный и могу о многом догадаться по ничего не значащим на первый взгляд деталям, но вы же не надеялись, что я и впрямь читаю мысли?

– То есть, вы тупо догадались по выражению моего лица, что я вас подозреваю в некой афере? – сощурился Владимир.

– Не тупо, а весьма профессионально. В столовой вы сидите хоть и далеко, но напротив меня. А мое зрение стопроцентное.

– Но раз так, – вмешался в разговор Громов, – у вас могут быть предположения, кто ещё следит за нами или проявляет повышенный подозрительный интерес?

Ашор с легкой улыбкой взглянул на гляциолога:

– Не думаю, что мои выводы вам понравятся.

– И все-таки? – живо спросил Грач.

– Ищите недоброжелателей в вашем ближайшем окружении, – ответил фокусник. – Те, с кем вы взошли на борт, с кем вы работаете и кого охраняете. Именно они таят множество сюрпризов.

– Французы?

Ашор дернул плечом, и Грач недовольно усмехнулся:

– Вы нарочно сейчас говорите то, что я готов услышать?

– Есть люди, которым очень не нравится ваше тесное общение с русским историком. У меня впечатление, что вчера вы перешли кое-кому дорогу.

– Кому? Хватит говорить загадками!

– Не люблю лишнего беспокойства, – сказал Ашор. – Мое дело маленькое. Я добился эффекта, поразил почтенную публику. А вот в мутные дела предпочитаю глубоко не лезть, пока мне такой вот псих, как вы, голову не снес.

– Если вам и правда что-то известно, помогите нам! – попросил Громов.

– Вы очень хорошо знаете этого человека. Вы оба. И это все, что я могу вам сказать.

– Это Патрисия Ласаль? – Грач не постеснялся назвать имя главной подозреваемой.

– Она, конечно, весьма решительная дама и способна принести немало хлопот, но к историку отношения не имеет.

– Тогда, Виктория Завадская?

– Да бог с вами! – Ашор совершенно искренне уставился на телохранителя. – Эта девушка настоящий ангел во плоти. Оставьте ее в покое, пожалуйста.

– Анна Егорова? Жак Дюмон?

Ашор улыбнулся:

– Я и так сделал половину работы за вас. Ищите, Шерлок, но без меня.

Володя рванулся к фокуснику, но Юра остановил его, цепко ухватив за плечо:

– Не надо, Вова! Лучше пойдем отсюда. Он больше ничего не скажет.

– Скажет, еще как скажет!

– Не скажу, – подтвердил Ашор слова Громова и повернулся к чемоданчику, куда убирал неиспользованные апельсины.

Грач рыкнул, но в драку, как опасался Юрий, не полез.

– Ладно, последний ответ и я честно уйду. Что вы предсказали Патрисии? Я видел ее бледную физиономию.

– Спросите у нее.

– Нет, я спрашиваю у вас! Мне нужно знать, в какие игры вы решили поиграть с моей подопечной.

Ашор повертел в руке последний апельсин, подкинул его на ладони и произнес:

– Патрисии досталась записка с цитатой из Библии: «Кто сеет ветер, пожнет бурю». Остальное доделало ее воображение.

После общения с Визардом, остыв и переварив не слишком полезные сведения, хотя и добытые с таким скандалом, Володя к боссу на ковер не пошел. Вместо того, чтобы постучаться в каюту Долговых, он сбежал по лестнице на два этажа ниже и очень удачно натолкнулся на антрепренера Бекасову, беседующую с Евгением Урусовым в небольшом холле. Это было даже лучше, чем разговаривать с самой Викой на глазах у Громова, который тотчас встанет за нее горой.

– Простите, мадам, но я отвлеку вас всего на минуточку, – очень вежливо Грач обратился к Елизавете Даниловне.

Он планировал расспросить режиссера о Завадской и обстоятельствах, при которых она попала на борт. Заверения Громова и Ашора («Вот ведь спелись неожиданно!») его ничуть не убедили.

– Надеюсь, это не связано с запиской в апельсине? – уточнил Урусов. – А то мне, после вашей эскапады боязно оставлять Лизу с вами наедине.

– Вы же не думаете всерьез, что я способен причинить ей вред? – изумился Володя, хотя в глубине души принимал справедливость упрека.

– Иди, Женя, все будет хорошо, – Бекасова величественно взмахнула рукой. – Я молодому человеку доверяю. Он хоть и взрывоопасный, но справедливый. И он мне нравится. Что вы хотели у меня узнать, Володя?

Со своими вопросами Грач старался заходит издалека, но Бекасова быстро сообразила, в какую сторону он способен вывернуть.

– Вика хорошая девушка, – заявила она ему безапелляционно. – Признаюсь сразу: у меня было два варианта замены Анжелы Хлебниковой. Вика была непроверенной кандидатурой. Но именно ее я взяла, хотя вторая актриса, Стольникова, уже играла Джульетту и показала себя отлично. Однако у Вики обстоятельства, и я ее пожалела. Ей очень нужны деньги.

– Нужны деньги, – эхом повторил Грач.

– Только вот не надо делать такое лицо! – рассердилась Бекасова. – Я не выжившая из ума дура и отдаю себе отчет, когда кто-то пытается склонить меня к тому или иному решению. За Вику меня никто не просил. Это только мой личный выбор. Или вы подозреваете, что я подкладываю в постель Симорскому хорошенькую старлетку?

– Ни в коем случае, – открестился Владимир. – И при чем тут Симорский?

– Ни при чем, – подчеркнула голосом Елизавета Даниловна. – Так и передайте вашему другу: Вика никакого отношения к продюсеру не имеет. Это я взяла ее в поездку, а не Игорь Валентинович. Или вы по собственной инициативе ее подноготную выясняете?

Грач разубеждать не стал. Только спросил:

– Зачем Завадской деньги?

Бекасова помолчала, испытывающее глядя на телохранителя, потом все же сообщила:

– Мать у нее в больнице, врачи от силы год жизни дают. У отца зарплата копеечная. А еще младший брат на иждивении. Вика им деньги каждый месяц отсылает. А ведь ей тоже требуется и одеться, и прическу сделать, и духи себе купить, не говоря уже о съемной квартире и еде. Поэтому если ваш друг надеется, что мы тут миллионы зарабатываем…

– Послушайте, мой друг к моим расспросам не имеет никакого отношения, – все-таки не выдержал Грач. – И если узнает тему нашего с вами разговора, физиономию мне поправит. Он человек честных правил, даже не сомневайтесь, и совершенно точно не станет кого-то обхаживать из-за денег.

– Я рада. А то вы меня, Володенька, признаться, несколько напугали своим интересом.

– Не стоит пугаться, Елизавета Даниловна, это простое любопытство. Извините, что отнял время.

– У меня встречный вопрос, Володя. Мне кажется, вы не в восторге, что Юра к Вике подходы ищет. Почему?

– Это их дело, – ушел от прямого ответа Грач. – Юра в любом случае порядочный человек. И если Вика ответит ему взаимностью… что ж, я за него порадуюсь.

– Что он от тебя хотел, Лиза? – спросил Урусов, неслышно подойдя сзади, едва телохранитель удалился. – Вы не поругались, случаем?

– Нет, зачем мне с ним ругаться, – Елизавет Даниловна пожала плечами и улыбнулась. – Это очень интересный молодой человек. И верный товарищ, как оказалось. Кстати, Вику нашу не видел?

– С Юрой она осталась после представления, – усмехнулся Урусов. – Дело-то молодое.

– Правильно, – сказала Бекасова. – У нее хотя бы глаза снова блестеть начали, заметил? Вот то-то же. Оттаивает наша девочка. Антарктида ее человеческим теплом встречает, на которое Москва не способна оказалась.

– Ну мы-то с тобой старались, Лизавета, разве нет?

– А на какой ляд мы ей с тобой сдались, старая ты заноза? – фыркнула Бекасова и добродушно потрепала ухмыляющегося в усы Урусова по руке.

После представления Вика и Юра не смогли сразу расстаться и устроились в кают-компании, где как всегда было шумно, многолюдно и накурено. Громов познакомил Завадскую со всеми будущими зимовщиками, и те пришли в полный восторг от «шикарной барышни».

Юре тотчас кто-то сунул в руки гитару, и тот не стал отнекиваться.

– Что вам спеть на сей раз?

– Начинать и заканчивать надо всегда с хороших песен, – заявил один из бородатых геофизиков. – Так что выбери что-то душевное.

– «Антарктическую» давай! – предложил биолог. – У тебя она отлично получается.

– Ладно, – Юра тронул струны, проверяя настройку. Потом поднял голову, посмотрел на Вику и запел:

Вика заслушалась, как и тогда, в первый раз. Только вот сейчас она не стала бороться с желанием присоединиться и стать своей. И после Громова тоже попросила гитару. Он охотно и с интересом протянул ей инструмент, В кают-компании повисла тишина. Вика подумала секунд десять, а потом запела:

Ее выбор был встречен аплодисментами. Но Юра не аплодировал, а просто смотрел на нее так, как только получалось у него одного: тепло, интимно и восхищенно. Вика, продолжая петь, улыбалась ему глазами. Мнение остальных сейчас не имело значения, потому что существовали они исключительно друг для друга.

Долгов не стал беседовать с Володей при жене, а вышел в коридор.

– Ты подозреваешь фокусника? – без предисловий спросил он. – Это он?

– Нет, – ответил Грач.

Ему хотелось сказать, что больше всех вызывает подозрение его жена и ее люди, но Володя не стал. Хотя по датам, которые он выверял все утро, сходилось. Пат была в России, когда Белоконев получил последнее письмо с требованием поехать в Антарктиду. И послание для Павла она тоже могла подбросить: заплатить какому-нибудь пацану, чтобы тот сделал грязную работу за нее. Что касается предыдущих лет, то у Патрисии было некоторое влияние на русское историческое сообщество, трое любителей военной старины получили от ее фонда гранты в свое время. Эти люди вполне могли выйти на Белоконева и снабдить нужным пропуском и материалами. Гена опубликовал статью о полярниках в «Историческом вестнике» и тем самым засветился. Белоконев, с его беспомощным характером и потрясающей наивностью, лучшая кандидатура для прикрытия. Конечно, все это слишком сложно, но отнюдь не невозможно.

Однако Павел ему не поверит – прочных доказательств у Грача все еще не было.

– Между прочим, фокусник угрожал мой жене.

– Каким образом – глупой запиской с предсказанием?

– Он манипулятор.

– Что с того? Только дурак подставляется под удар записками с угрозами. Однако фокусник не дурак. Кстати, ты читал ее предсказание?

– Нет.

– Тогда с чего взял, что он угрожал – жене поверил на слово?

– А чего ты сам на него наехал?

– Перенервничал немного. Ашор, кажется, предпочитает держаться нейтральных вод.

– «Кажется»! – передразнил Долгов. – Ты догадался, кто скрывается под маской анонима?

– Кто-то из твоего близкого окружения. Круг постепенно сужается. И скоро я узнаю наверняка.

– А отпечатки пальцев собрал?

– Собрал, но толку с них не будет. Все смазано, неполно и вообще я не криминалист.

– Ты слишком медленно все делаешь. Осталось плыть чуть более суток.

– Тебе надо было раньше мне все рассказать. На корабле я ограничен в средствах и методах.

– Иными словами, я во всем и виноват!

– Да, Паша, виноват, – Грач смело встретился с сердитым взглядом. – И вот еще что: французы отожмут у тебя чудесный «бублик» – это как два пальца об асфальт. Пригляделся бы ты к тем, кого на груди пригрел.

– На Жака грешишь?

– Да хотя бы и на Жака. Или на его секретаря – тот еще перец. И русский знает.

– Конечно, знает, он же переводчик. Только зачем ему такая канитель?

– Это мне тоже интересно. И знаешь, уж коли зашел такой откровенный разговор, Патрисия тоже не так чиста, как тебе хотелось бы. На острове она сказала, что пойдет купаться, а сама не пошла.

Павел нахмурился:

– Откуда тебе это известно?

– Да это всем известно, кроме тебя. Не было ее на берегу возле купален. А вот где она шлялась, пока нам на голову обломки летели, это занятный вопрос!

– Бред! Ты же не хочешь обвинить ее в покушении?

– Я буду следить за ней, – сказал Грач. – И ставлю тебя в известность. Я ей не доверяю. Ты сделал ошибку, Паша. Даже несколько ошибок. Но еще есть время хоть что-то исправить и не наделать новых. Откажись от поездки в оазис, пожалуйста!

– Я не могу, – Долгов отвернулся. – И прибор этот, ципинь сюань, я не отдам – ни Патрисии, если вдруг она захочет его отнять, ни кому-то другому.

– Из-за денег?

– Из принципа, Вова. И из чувства самосохранения. Мы либо с тобой пойдем до конца и победим, либо наши трупы закопают прямо в там, в холодных снегах Антарктиды.

Володя помолчал, а потом задал вопрос, который, наверное, надо было задать уже давно:

– С кем ты договорился о продаже «бублика»?

– Не я сам лично, а начбез Борзин. У него были какие-то контакты в высших эшелонах. Дима Ишевич – его протеже, и я полагаю, что твой напарник приглядывает не только за мной, но и за тем, чтобы «бублик», как ты его называешь, благополучно прибыл в Москву.

– Это мне понятно, Паш. Ишевич был в группе, которая занималась поисками пропавших бумаг по контракту с Гособоронтехом, так что я не удивлен. Думаешь, Борзов дал ему какие-то специальный инструкции, отличные от моих?

– Всякое может быть. Ладно, иди отдыхай. Больше мне ваши услуги сегодня не понадобятся. Мы с Пат из каюты выходить не планируем.

– Постой, папку мне верни, пожалуйста!

– С файлами по истории? Сейчас вынесу. В ней нет ничего особенного, кстати. Так, общие места. Анонима по ним не вычислишь.

– Я сам разберусь.

Когда Долгов отдал ему знакомую папочку, Грач пошел прочь, на ходу шурша прозрачными файлами. Перед лестницей он встал как вкопанный: нескольких документов, как ему показалось, не хватало: в папке зияли не объяснимые ничем другим прогалы.

Володя оглянулся назад, но беспокоить Павла не стал. Скорей всего, не он, а его жена припрятала листы.

«Получается, однако, Патрисия с Белоконевым и правда не связана. Если она сперла бумаги, то раньше не знала, чем точно занимается историк, – подумал он. – Копать следует в ином направлении»

Грач зашел к Белоконеву в каюту и попросил проверить, действительно ли что-то в папке потерялось или историк по своей извечной рассеянности пропустил один из файлов-кармашков.

Геннадий долго сопел, листал папку и наконец выдал:

– Да, вы правы, Володя. Кто-то изъял отсюда два документа. Один лист – это так, мои собственные наработки, размышления, которые я вставил в досье что называется, до кучи. Его могли утащить разве только, чтобы нас запутать. А вот второй документ – это ксерокс из архива. Он важный.

– Вы можете компенсировать?

– Да, в компьютере у меня все есть. Минуточку!

Но поиски в компьютере ни к чему не привели. Оставленный в салоне без присмотра ноутбук подвергся тщательному шмону и лишился файлов. Но не успел Володя расстроится и разозлиться, как Белоконев оптимистично сказал:

– Ничего страшного! У меня есть бумажные листы в папке. Я же себе все копирую!

– Точно есть? Может, и они тоже пропали?

– Совершенно точно! Сегодня утром я их видел. Подождите, – и историк принялся рыться в завалах на столе.

Грач нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

– Вот один! А вот и второй! Что я вам говорил, а? – Лицо Паганеля светилось торжеством. – У меня такой бардак, что ни один вор ничего не найдет.

Грач с усмешкой взглянул светящегося от гордости за себя Белоконева:

– Спасибо, Гена. О том, что я у вас спрашивал, и чем вы меня снабдили, молчок.

– Все понял. Никому! – кажется, Геннадий был рад участвовать в этой, вне всякого сомнения, шпионской авантюре.

– Писем от анонима больше не было? – на прощание поинтересовался Грач, желая несколько остудить пыл невольного соучастника. – Как только появится – сразу с ним ко мне. Пулей!

– А будут еще письма? – тотчас перепугался Белоконев.

– Обязательно, – заверил Грач и ушел, оставив историка в раздраенных чувствах.

17. Антарктида. Прибытие

С утра погода вновь изменилась. По громкой связи капитан объявил, что температура воздуха составляет всего один градус тепла, а воды и вовсе ноль.

– Но поскольку вода соленая и пребывает в постоянном движении, – пояснил он для несведущих, – она не замерзает. И наш корабль продолжает идти с прежней скоростью.

Льда за бортом прибавилось, айсберги стали обычным явлением. Они проплывали мимо семьями, имели самую причудливую форму, напоминая то немыслимые триумфальные арки, то замки, то неприступные крепости.

Поверху льдин группировались небольшие стайки «аделек» и мирно спящие тюлени. И те, и другие подпускали к себе ледокол и покидали насиженное местечко с неохотой. Пингвины делали это шумно и дружно: ложились на живот и, отталкиваясь ластами, проворно скользили вниз, чтобы нырнуть в воду. А вот тюлени сползали едва ли не в последний момент, когда форштевень уже давил занятую ими льдину. Ну, а те, что избрали лежанкой нижнюю часть айсберга и вовсе продолжали спать, невзирая на громкие гудки корабля.

Несмотря на то, что погода и океан сделались суровее, жизнь вокруг становилась только богаче. В небе сновали шумные стаи некрупных птиц, а над палубой то обгоняя, то возвращаясь, вот уж без малого час парил альбатрос. Он явно проявлял интерес к ледоколу и, используя потоки восходящего воздуха, подолгу висел над ним, не шевеля при этом крыльями.

Из воды все регулярнее вырывались облачка брызг и пара – это киты выходили на поверхность, чтобы сделать вдох перед новым погружением. Любители фотоохоты метались со своими камерами от одного борта к другому, стараясь поймать в объектив китовый хвост.

После завтрака труппа Бекасовой репетировала в салоне «Двенадцатую ночь», которую полагалось дать завтра перед новогодним ужином. Только к обеду артисты освободились. Виктория сразу поспешила в кают-компанию в надежде разыскать Громова.

Юра играл в пинг-понг с каким-то бородачом. Увидев Вику, он улыбнулся ей фирменной задорной улыбкой и взглядом попросил немного подождать. Партия в настольный теннис подходила к концу, возле стола собралась внушительная толпа болельщиков. Вика не поняла, кто выигрывает, потому что совсем не разбиралась в правилах, а потому скромно присела в кресло в сторонке.

Выиграл бородач. Юра пожал ему руку, подхватил со спинки стула куртку и подошел к Виктории.

– Какие у нас планы?

Они решили подняться на смотровую площадку. Там было пусто, поскольку пассажирам первого класса как раз накрыли обед в ресторане.

– Юра, мы будем высаживаться с корабля прямо на берег или нас повезут в лодках? – поинтересовалась Вика, когда они оказались под прозрачным навесом.

– В лодках, конечно, – ответил Громов, не раздумывая. – Подходящих причалов на острове Кинг-Джордж нет. Да никто и не строит причалы в Антарктиде из-за припая, технологий таких не существует. Выгружаются прямо на лед в местах, где он наиболее прочный в данный момент. Или с помощью шлюпок и вертолетов, как у Беллинсгаузена.

– А что такое припай?

– Между берегом и океаном лежит подвижная полоса льдов, которая, словно обруч, опоясывает материк. Между этим обручем-припаем и землей всегда сохраняется щель, которая то уже, то шире. Бывает, что над ней нарастает что-то вроде ледяного моста, по которому может пройти даже тяжелая техника. Но чаще всего трещина достаточно широкая и лишь припорошена тонким слоем снега, надо быть очень внимательным, чтобы в нее нечаянно не угодить.

– Возле Беллинсгаузена тоже есть припай, даже сейчас, летом? – удивилась Виктория.

– Нет, к островам в проливе это не относится, хотя зимой бухта вполне может замерзать. А вот на материке, который расположен гораздо южнее, припай обычно достигает в ширину километров двадцать и способен сломать любой причал. Вот почему людей либо сразу выводят на лед по трапу и дальше они идут к берегу пешком, либо везут на надувных шлюпках.

Вика внимала. Ей, собственно, было все равно, о чем с ним разговаривать, хоть о льдах, хоть о вертолетах, тем более Юра рассказывал увлекательно. Но даже если бы он молчал или твердил одно и то же, ей бы все равно было с ним интересно. Завадская поймала себя на мысли, что согласна принять этого человека любым. Если честно, ее это еще слегка пугало. Но все, похоже, шло к тому, что она окончательно отпустит себя и нырнет в чувство с головой.

– Припай под напором ветра и глубинных течений постоянно движется и перемешивается, – говорил Громов. – В море Уэдделла, например, лед ходит кругами, образуя гигантскую воронку, и редко какая льдина вырывается за пределы этого круговорота. А в других местах айсберги откалываются от материкового покрова, потому что тот сползает в сторону океана, и плывут далеко-далеко – до тех пор, пока не растают.

– На суше лед тоже двигается? – спросила Вика. Она, не отрываясь, смотрела на него, подмечая малейшие движения глаз и губ.

– Ледники сползают с гор в долины, как реки. А летом даже превращаются частично в эти самые реки. Самое интересное, что Антарктида перед оледенением имела разветвлённую водную систему, которая продолжает функционировать и сейчас. Под многокилометровым куполом из снега и льда прячутся озера, реки и целые моря. Лед накрыл эту землю зонтиком, не заморозив и не убив ее. Под ним, вполне возможно, кипит жизнь, и совершенно точно извергаются вулканы.

– Вулканы? – зацепилась она за последнее слово. – Но разве раскаленная лава не должна растопить лед?

– Купол составляет более трех тысяч метров, и не так просто растопить его. В Антарктиде огонь и лед мирно уживаются друг с другом. Это одна из ее неразгаданных загадок.

Тут к ним подобрался Кирилл – самый шустрый ребенок на этом корабле. Они с отцом, отобедав, выбрались на обзорную палубу, и адвокат, встав у поручней, принялся фотографировать айсберги, а мальчик прямиком поскакал к своим новым знакомым.

– Давно не виделись, – шутливо приветствовал его Громов.

– Ага, – Кирилл с удовольствием, по-взрослому пожал ему руку.

– А где твоя мама? – спросила Вика. – Ее так редко видно, ты везде с папой ходишь.

– Да ее то укачивает, то голова болит, – мальчик отмахнулся небрежно. – Скучно с ней. А о чем вы тут беседуете?

– Юра рассказывает о подледных пещерах.

– Я тоже хочу послушать! Можно?

Кирилл некоторое время слушал Громова не перебивая, а потом спросил:

– А вы что-нибудь знаете о жителях этих пещер? Не могут же они быть необитаемыми?

– Если честно, я ничего не слышал о таких находках, – ответил Громов. – Но исключать подобного, конечно, нельзя. В Антарктиде постоянно кого-то новенького находят: то бактерию, то рачков необычных, то мох неизвестный науке. Однажды могут и млекопитающихся найти.

– Хищников? Или плазмоидов-убийц?

– Это вряд ли. Да и не поедем мы в пещеры.

– Жаль, я бы съездил.

– А разве тебе не страшно? – удивилась Вика.

– Находка неизвестного науке животного стоит риска.

Раздался сигнал к обеду для пассажиров второго класса, и Юра с Викой, простившись с мальчиком, пошли к лестнице, чтобы спуститься в свою столовую.

После обеда пассажирам объявили, что в ближайший час корабль достигнет пункта назначения, и попросили собрать вещи и быть готовыми к высадке.

В каютах поднялась нервозная суета. И пусть вещей было мало и собирать особо нечего, все равно пассажиры принялись заново перекладывать чемоданы, проверять полки и заглядывать в шкафы в поисках забытых вещичек. Разобравшись багажом, они одевались потеплее и выходили на палубу выглядывать берег.

Снаружи явственно похолодало. Ветер упорно дул навстречу кораблю, будто стараясь отогнать его прочь. В нем чувствовалось дыхание ледников и какой-то особенной морозной стылости. Облака стали подниматься и редеть, а впереди на горизонте забрезжила полоса голубого неба. Когда над ледоколом пролетел небольшой самолет, только что покинувший аэродром на западной оконечности острова, пассажиры радостно загомонили.

Темно-коричневые берега острова Ватерлоо или Короля Георга, Кинг-Джорджа, как его нынче принято именовать на западный манер, показался внезапно – в просвете между двумя айсбергами. Низкие холмы в новом ракурсе обернулись не очередным ледяным гигантом, подернутым дымкой, не скалой, торчащей из воды, а протяженной полоской земли. Уже на подходе к острову четко нарисовывался на фоне неба силуэт деревянной церквушки с тонким крестом на луковке купола.

Ледокол медленно и осторожно плыл меж плавучих льдов. Потребовалось еще не менее получаса виртуозного маневрирования, прежде чем они благополучно зашли в бухту, встали на якоря, и капитан отдал приказ спускать лодки для доставки пассажиров.

Как и говорил Громов, прибрежные воды Беллинсгаузена были свободны ото льда. Пока матросы занимались «зодиаками» и монтировали трап, пассажиры, весело переговариваясь, рассматривали постройки на берегу.

К удивлению, снега было мало – лишь отдельные белые пятна в низинах, да в отдалении вздымались то ли горы, то ли высокие холмы, укрытые ледниками. Две станции – Беллинсгаузен и Фрей были расположены настолько близко, что границы между ними даже не просматривалось. Поселения напоминали небольшой приземистый поселок, застроенный красными, белыми и синими домиками. Пространство между ними пестрело темно-зелеными мхами, которые в это время года активно шли в рост, и грязными, разбитыми дорогами. Там и сям торчали острые валуны и виднелись каменистые осыпи, изрезанные следами гусеничных треков. Прямо у воды ржавели бочки и невысокие полукруглые ангары, смотревшиеся очень старыми и заброшенными.

Корабль встречали и люди, и пингвины. Полярники махали руками тем, кто толпился вдоль бортов. Пассажиры махали в ответ. Пингвины, понятно, никому не махали, но, заразившись всеобщим возбуждением, потешно тянули шеи в сторону ледокола, хлопали ластами и крикливо выражали свой восторг.

Перед высадкой туристов опять заставили мыть сапоги в марганцовке. Багаж велено было оставить на палубе: чемоданы, коробки и сумки предстояло обработать переносными антимикробными лампами. После процедуры обеззараживания вещи отправлялись сразу в отель. Туристов же ожидала ознакомительная экскурсия по острову, чаепитие в гостевом домике Беллинсгаузена и трансфер до пятизвездочного «Белого берега», где ждали ужин и удобная постель в тихом номере с окнами на океан.

Поскольку остров Кинг-Джордж это преддверие Антарктиды, климат здесь не совсем «антарктический». Даже зимой температура редко опускается ниже минус пятнадцати, а уж летом и в солнечную погоду расхаживать без шапки и куртки, в одном только свитере вполне нормально. За это работники «настоящих антарктических станций» прозвали Кинг-Джордж «курортом», что, впрочем, жителям острова никогда не нравилось. На все завистливые подколки они возражали, что жизнь им сильно портит хмурое небо. «Уж лучше мороз и солнце, чем стылый дождь да снег» – говорили они.

И все же именно эту часть Антарктики из-за ее удачного расположения люди осваивали особенно настойчиво, буквально каждая страна захотела обозначить здесь свое присутствие. На антарктическом полуострове, как и на самом большом острове, лежащем через пролив, заложено множество баз, но действуют из них лишь малое количество. Недостаточно построить несколько домиков, их надо еще и обслуживать, а содержание полноценной станции удовольствие не из дешевых. Вот и стоят тут повсюду заколоченные домишки, посещаемые лишь пингвинами.

Однако полярная станция Беллинсгаузен, заложенная в 1968-ом, ни дня не пустовала. Год спустя впритык к ней чилийцы начали строить свою метеорологическую базу, которая ныне разрослась до целого городка, заимев магазины, почту и небольшой аэродром, откуда можно улететь в любую точку Антарктиды. На этот же аэродром раз в неделю транспортный самолет доставлял из Чили свежие продукты и вещи жителям близлежащих станций.

И русские, и чилийцы активно принимали туристов. В пяти километрах от побережья на месте старого палаточного городка совместными усилиями нескольких государств был построен отель «Белый берег»[11], способный принять под крышей до сорока туристов. Для желающих придуманы увлекательные программы и маршруты вдоль побережья. С аэродрома малая авиация развозила желающих по другим станциям и достопримечательностям Западной и даже Восточной Антарктиды. Как ни странно, подобная услуга пользовалась популярностью у любителей экстремального отдыха.

Возле почты на территории станции Фрей, откуда желающие туристы отправляли открытки со штемпелем Антарктиды, к Вике подошла Анна.

– Мы с Паганелем второго января вылетаем в оазис, все уже обговорено, – сказала она. – Ты не передумала?

– Нет, извини.

– Жаль. Вижу, ты умудрилась втрескаться в Юрочку по уши и слушаешься его во всем. Только не думай, что он не такой, как другие.

Вика твердо знала, что Егорова ошибается. Юра не походил ни на Матвея, ни на Ника. Он был серьезным и ответственным и алкоголем не злоупотреблял.

– Ты Юру совсем не знаешь, чтобы судить.

– А ты на Володю посмотри. Как говорится, скажи мне, кто твой друг, – Аня указала подбородком в сторону скучающего у наветренной стены Грача.

Телохранитель ждал Долговых на улице, поскольку все желающие внутри небольшого почтового отделения не помещались, а сам он не желал толкаться в тесноте. Словно почувствовав, что говорят о нем, Володя повернул голову и с прищуром оглядел девушек.

– Разве не видишь, с каким презрением он на нас смотрит всякий раз? – прокомментировала Анна, демонстративно разворачиваясь к почте спиной.

– Володя нормальный парень, – Вика упрямо свела брови. – Просто у него работа специфичная.

– Наивная ты, – Анна фыркнула. – Володя Юре в уши каждый день поет, какие мы с тобой негодяйки, он нас с тобой терпеть не может. И даже если узнает, что был не прав, ни за что не извинится, а станет только еще глубже копать, чтобы найти, к чему придраться. Не знаю, почему он такой женоненавистник, но он Громова к тебе ревнует.

– Но Юра-то ни при чем!

– Ты настолько ему доверяешь? Считаешь, что между другом детства и тобой он тебя выберет?

– Я даже не собираюсь ставить его перед подобным выбором!

– Что ж, оставайся при своих убеждениях. Только потом не плачь в подушку.

Анна собралась уйти, но Завадская, повинуясь внезапному импульсу, коснулась ее плеча:

– Тебя Володя чем-то сильно обидел?

Егорова ощетинилась, из чего Вика сделала вывод, что угадала.

– С чего ты взяла? Я просто констатирую факты.

– А мне кажется, дело в другом. Он же тебе нравится. Только его трудно заарканить – вот ты и злишься.

– Мало ли на кого я злюсь, – усмехнулась Егорова одним краешком губ. – Я, к примеру, и на братишку своего непутевого, знаешь, как злюсь? Но это не мешает мне постоянно вытаскивать его задницу из всякого дерьма. Мои истинные чувства, к сожалению, никого не волнуют на этом свете. Я привыкла и давно не обращаю внимания.

Выпалив это, Анна крутанулась на пятках и зашагала к показавшемуся в дверях почты Сергею Давыдову. А Вика смотрела ей вслед, слегка обескураженная. Ей было странно слышать от своей соседки по каюте подобные речи, ведь та всегда казалась ей, пусть шумной и наглой, но беззаботной. Неужели эта легкость была наигранной? Или Володя все-таки умудрился сделать или сказать нечто настолько нелицеприятное, что Анна больше не в силах была сдерживаться?

«Надо бы у Юры спросить, что там происходит между этими двумя, – подумала Вика. – Вдруг он что-то знает».

Прикрыв глаза, она представила себя Юрино лицо. Как поднимаются уголки его губ, когда он готовится улыбнуться. Как стремительно взлетают его брови, когда он удивляется. Или как тонкая морщинка намечается у него на переносице, если он на чем-то сосредотачивается в задумчивости… Да, Юра особенный, это совершенно точно, и Анна на его счет не права.

Вика считала себя достаточно зрелой, чтобы разбираться в мужчинах. Она стояла и улыбалась своим мыслям и воспоминаниям, не замечая, каким жадными взглядами, пусть и на расстоянии, пожирает ее Игорь Симорский.

Два часа назад Анна с Сережей уже выходили из столовой, когда Володя догнал их у самых дверей.

– Сергей, оставьте-ка нас на минуту, – бесцеремонно заявил он и присовокупил к словам такой хищный взгляд, что Сергей Давыдов моментально ретировался, бросив виноватое «Ань, встретимся потом у сходней».

Анна только рот открыла, пораженная наглостью одной стороны и предательством другой. Грач же ухватил ее за руку и подтащил к стоящей в углу кадушке с пальмой, где уж точно никто не мог ни помешать, ни подслушать.

– Мне некогда разводить китайские церемонии, поэтому начну без предисловий. Зачем вы продолжаете пудрить мозги несчастному историку, мамзель Егорова?

– Вам-то что? – Анна избавилась от сжимавших предплечье пальцев, стукнув грубияна по руке. – Я же не вам их пудрю.

– Проблема в том, что вы и мне навязываете свое общество в долине. Вас просили не соваться туда по-хорошему? Просили. Почему вы не послушались?

– К счастью, я вовсе не обязана вас слушаться, – она смело выдержала адресованный ей грозный взгляд. – И вообще не понимаю причину такого вопиющего поведения. Вы расспрашивали Патрисию об изменениях в программе? Она все подтвердила и я невиновна?

– Почти.

– Что значит «почти»? Она отрицала, что была автором нашего небольшого сюрприза с пистолетом?

– Не отрицала, – признал Володя. – И даже с капитаном все заранее обговорила. Но я вас не считаю невиновной.

– Интересное дело! Чего вам опять не так?

– Патрисии очень не понравились мои расспросы. Она старалась поскорей от меня улизнуть. Вот я и думаю: а не заодно ли вы с ней? Замыслили какую-нибудь пакость…

– Очевидно же, что Патрисия меня по-крупному подставила, так почему мне за нее отдуваться? Только потому, что жене босса вы ничего не сделаете? Где справедливость?

– Ладно, не ерепеньтесь. Пообещайте мне, что не поедите в долину с Белоконевым, и я от вас отстану раз и навсегда.

– Между прочим, я выполнила ваше предыдущее требование, отдала запломбированный ящик капитану с просьбой поместить в сейф. А от вас долгожданной реакции не последовало! Получается, вам верить нельзя. Вы даже спасибо сказать не умеете.

– Я в курсе, что ящик у капитана. Но проблема в том, что капитан не знает, что внутри. Надеюсь, вы не забыли вложить ту интересную вещичку?

– Почему вы постоянно придираетесь? Что бы я ни сделала, у вас миллион претензий.

– Так вы не ни разу еще не ответили прямо «да» или «нет», все время изворачиваетесь. И чем сильнее вы упорствуете, тем хуже выглядите. А как вам такая идея: мы сейчас пойдем и вместе вскроем вашу коробку в присутствии капитана?

– Да как хотите! Можем сходить и вскрыть! Я готова, вот только скажите, вы не доверяете людям, потому что сами всем врете, да?

– Я не доверяю только вам. Вы не заслужили, и ваши планы выглядят, мягко говоря, подозрительно.

– Мне жаль, но мои планы вас не касаются. У вас вообще к этим сведениям допуска нет, так что оставим бесполезный разговор.

Грач начал выходить из себя.

– Знаете что, перестаньте строить из себя секретного агента! Смелый ход, но я все про вас знаю. Про вас и ваших родственников. И про ваши немногочисленные контакты. Я проверил каждый пункт анкеты, и убедился, что вы самый обычный человек. Только этим утром из радиорубки мне передали последние штрихи к вашему портрету. Так что хватит ломать комедию! Отвечайте прямо, что вы забыли в запретной долине? Или я вас арестую и посажу под замок. На берег вы не сойдете.

– Не имеете права!

– Желаете проверить? Хорошо.

Хватка у него была железная, а сила немереная, в чем девушка уже успела убедиться. Тем не менее Анна уперлась, но когда это не помогло, начала отчаянно вырываться.

– Отпустите меня немедленно! – шипела она как разъяренная кошка и даже вознамерилась пнуть телохранителя по колену, но не тут-то было. Владимир перехватил ее поудобнее, уже двумя руками, не обращая внимания на то, как отчаянно она молотит пятками воздух. Тогда Егорова совершенно немыслимым образом изогнулась и укусила его за палец.

Грач сдержанно выругался и встряхнул ее так, что гимнастка едва не прикусила язык.

– Да что же вы за человек такой! – взмолилась она. – Отстаньте от меня! Ну пожалуйста! Я не хочу причинить вам вред и вообще бороться с вами!

Грач выпустил ее, резко поставив на ноги, но она едва не упала, успев ухватиться за тумбу с кулерами.

– Последний раз спрашиваю: что вы забыли в долине?

Анна выпрямилась:

– Если вы проверили все мои контакты, как утверждаете, то и сами могли бы догадаться!

– Продолжаете играть в ваши игры? Ну ладно, – он вновь протянул к ней руку, но Анна отскочила.

К сожалению, Грач стоял на дороге в коридор, и бегство исключалось. Да и не было на ледоколе такого места, где бы она могла скрыться от него. Проблему приходилось решать иначе.

– Что вам известно о моих родственниках? – спросила она, сверкая глазами.

Владимир хмыкнул:

– Уж не на вашего ли дедушку вы намекаете? Если не ошибаюсь, Анатолий Иванович Поклюшкин входил в состав первой Комплексной Антарктической Экспедиции.

Анна резко отвернулась от него к широкому окну.

– Вот же дурак! – произнесла она. – При чем тут мой дедушка? Подумайте хоть немного тем, на что вы шапку надеваете!

– Что, не угадал? Но отчего же вы тогда так расстроились? Скажите-ка, Поклюшкин бывал в долине Драконьего Зуба?

– Вы грубый, самодовольный и не способный логически мыслить упрямец, – сказала Анна устало. – Корчите из себя сыщика, да только выглядите бледно.

– Не стоит меня оскорблять.

– У вас нет ничего на меня, – она снова взглянула ему в глаза. – Ни на моего деда. Ни на кого-то еще. Вы ничего про меня не знаете, и все ваши слова это блеф чистой воды. И повода задерживать меня у вас тоже нет. Так что дайте пройти!

Грач не сдвинулся с места. Егорова, сделавшая несколько шагов по направлению к выходу, вынужденно уперлась ему в грудь.

– Почему бы просто и спокойно не ответить на мои вопросы? – Володя адресовал сердитый взгляд ее макушке. – К чему весь этот надрыв? Вы не актриса, вы всего лишь еще одна охотница за сокровищами. Неужели так трудно в этом признаться?

– Да, конечно! – Анна запрокинула голову. – И случись что, вы не придете мне на помощь. Такие, как вы, никогда не поступятся принципами ради таких, как я.

Ее глаза цвета кофе с молоком оказались так близко, что Володя невольно вздрогнул – столько в них плескалось обиды и смертельного отчаяния. Как у загнанного в ловушку зверька, понимающего, что настал его последний час.

Однако загнанный зверь, даже самых крошечных размеров, может очень больно цапнуть – Володя помнил об этом, только не стремился ее добивать. Вопреки обстоятельствам ему захотелось вдруг все исправить – миром, лаской, участием. От внезапной смены ориентиров у него закружилась голова.

– Если вам требуется помощь, почему бы не попросить о ней? – спросил он, чувствуя, как почва стала уплывать из под ног. Он схватился рукой за переборку, впитывая ее мелкую вибрацию.

– А толку? Если вы хотите помочь, просто не мешайте! И тогда все будет хорошо.

– А если не будет?

– Вот тогда и арестуете меня! Я сопротивляться не стану.

– Какая странная речь. Значит, какую-то вы вину за собой признаете?

– Вы лучше к Патрисии приглядитесь. И к ее секретарю. Или кишка тонка с такими связываться?

Она оттолкнула его с прохода. Сил бы ей спихнуть его накачанную мускулистую тушу совершенно точно не хватило, но Грач сам отступил, прижимаясь боком к переборке.

– Может, все-таки поговорим откровенно? – после секундной паузы крикнул он ей в спину.

Но Анна уже проворно скрылась в плохо освещенном коридоре.

Вся эта ситуация Грачу страшно не нравилась. Разговор повернул куда-то совсем не в те дебри. Но упоминание французов заслуживало внимания, потому что Анна – девушка наблюдательная и наверняка знала больше, чем говорила. Вот только хотела ли она ему искренне помочь или просто отводила подозрения?

«Ладно, никуда она от меня не денется, – подумал он, потирая подбородок. – До того, как мы окажемся в оазисе, она точно неопасна. Ну а там буду за ней следить в оба. Одним подозреваемым больше, одним меньше…»

Грач полагал, что Егорова стремится в пещеру за каким-то особенным артефактом. Вряд ли ей требовался тот же «бублик», что и Долгову (хотя чем черт не шутит). Хранилище древних было большим, и наверняка в нем прятались и другие, не менее заманчивые штуки. Если это не миф, разумеется.

См бы Грач ни за что не купился на истории о спрятанных подо льдом сокровищах. Но вокруг уже столько народу ломилось в этот богом забытый оазис, что его скептицизм невольно дал трещину. Впрочем, что с этим делать и что делать с еще одной неуемной охотницей за плюшками, он не представлял.

18. На острове Кинг Джордж

Геннадий чувствовал себя на подъеме. Ему редко удавалось настолько расслабиться, чтобы находить удовольствие в созерцании пейзажа или деталей нехитрого человеческого быта. Обычно его голова была полна забот, размышлений и планов. Он мог идти и, не глядя под ноги, мысленно надиктовывать себе текст будущей статьи. Или припоминать, как прошел тот или иной урок в школе, и прикидывать, что он сделал не так и что следует улучшить, дабы заинтересовать темой даже последнего лоботряса. Но ступив на землю станции Беллинсгаузен, Геннадий преобразился. Сопровождающего гида он как раз слушал вполуха, поскольку много читал о станции и сам бы легко мог выступить экскурсоводом, однако высвободившееся внимание потратил не на внутренние монологи, а на окружающий мир.

С борта судна российская станция показалась ему очень большой. Вдаль от воды убегали вверх по склону многочисленные домики, ангары, бытовки и цистерны. Однако после высадки оказалось, что на долю Беллинсгаузена приходится только половина. Остальное принадлежало соседям.

Встречавший их группу вежливый экскурсовод-чилиец сообщил, что его соотечественники работают с туристами и обслуживают все международные станции на острове. Экскурсия сначала проходила по территории чилийского поселка, а потом пассажиров с «Души океана» привели в гостевой домик на Беллинсгаузене, где для них были организованы перекус и посещение музея, расположенного в том же здании.

Геннадию показалось, что по сравнению с прямо-таки городским шиком чилийской Фрай, территория Беллинсгаузена была не слишком обихожена. Деревянные тротуары, дороги со следами колес и гусениц, ржавеющие ангары наводили на грустные мысли. Всему виной, конечно, вечная сырость, стареющее оборудование и скудное финансирование. Однако квалификация специалистов, работающих на станции, была, по признанию гида-чилийца, очень высокой. Русских тут все уважали.

Внутри гостевой домик напомнил Белоконеву его собственный дом: обшитые вагонкой стены, мебель родом из 80-х годов, много полок с книгами, симпатичные занавесочки на окнах и типичный кухонный гарнитур с белым холодильником, иконами над ним и веником, замотанным изолентой, в углу.

В гостевом доме их напоили чаем с баранками и конфетами и повели осматривать музей, расположенный в небольшой комнатке с окнами на покрытую снежными полосами скалу..

Увы, гид группе достался косноязычный. На дурном английском он уже второй час бубнил заученный текст. А уж в музее, под его бесконечные списки фамилий и событий, все окончательно заскучали, кое-кто даже потянулся к выходу, чтобы переждать тоскливую лекцию на улице.

Геннадий не мог этого вынести и вмешался.

– Товарищи, подождите! – несколько патетично произнес он, привлекая внимание, и смутился. Кажется, на него подействовали выставленные в музее коммунистическая атрибутика, флаги и старые пожелтевшие снимки, с которых глядели радостные советские лица.

– Не расходитесь, пожалуйста, – попросил он чуть тише. – Позволю себе вольность и вставлю пять копеек. Слушая сухие перечисления, трудно понять, зачем люди во все времена рвались сюда, в неизведанное. Терпели трудности, жили по полгода в холоде и темноте. Ради чего? Хотели славы и денег? Да они и сейчас приезжают сюда и живут, хотя уже давно никакого престижа и больших богатств полярникам не положены. Тогда почему? Что это за люди?

Геннадий чуть приостановился, проверяя, насколько хорошо ему удалось зацепить слушателей. Его и правда слушали с интересом, ожидая от него куда более живого рассказа, чем от гида.

– Вы позволите? – обратился Белоконев к чилийцу. – Ничего, что я у вас хлеб отбираю?

Чилийце заулыбался, он был вовсе не против, чтобы кто-то помог ему провести экскурсию.

– Спасибо, Хуан. Друзья мои, мне тут вспомнилась одна показательная история о советских летчиках, – Геннадий подбоченился, встал у стены с картой Антарктиды и обвел ее одухотворенным взглядом. – Их имена нанесены на карту в благодарность за их самоотверженность. Простите, что я тычу пальцем, просто не вижу указки… Однако смотрите: вот они, Кристальные горы! А вот вершины Перова, Бродкина, Афонина, Сергеева и Меньшикова.

– И какой подвиг они совершили? – спросил Дима Сухов, которому из-за больной ноги принесли в музей стульчик, и он единственный сидел, расстегнув куртку и крутя шапочку в руках.

– Сами летчики вовсе не считали тот поступок подвигом, – заметил Белоконев, – для них это была обычная работа, за которую никто не требовал наград. Они спасли бельгийскую группу исследователей, застрявшую в горах в страшную бурю.

– Да, это благородный поступок, – тихо заметил отец Кирилла, адвокат Мухин. Мальчик согласно кивнул.

– Конечно. Но я что хочу сказать: вдали от официоза и бюрократии наши отцы и деды жили по чести и по велению души. Не только упомянутые летчики, но буквально все работали здесь не за страх, а за совесть и помогали любому попавшему в беду. Вне зависимости от страны и национальности. В Антарктиду ехали лучшие из лучших, потому что гнилых и подлых она не принимала. И я призываю отдать этим замечательным людям дань памяти. Здесь, в этом музее это более чем уместно. Итак, вы готовы услышать историю храбрых летчиков целиком?

– Да! – выпалил Кирилл.

Геннадий наслаждался заинтересованными лицами. Он обожал эти минуты. И в школе, когда класс вдруг притихал, очарованный очередным историческим очерком. И в библиотеке, где его изредка приглашали выступить перед пенсионерами. И на конференциях, куда он в последний год зачастил. В такие мгновения Геннадий ощущал себя на своем месте.

– Это случилось, правда, не на Беллинсгаузене, а на материке, в районе Кристальных гор в 1958 году, – начал он. – Группа бельгийцев вылетела со станции Бодуэн в горы для картографической разведки, но их самолет попал в снежный шторм и разбился. Пилот и его команда, к счастью, выжили и даже смогли радировать на базу о происшествии. С бельгийской станции им на помощь отправилась спасательная экспедиция. Они вышли на вездеходе, однако почти сразу из-за ограниченной видимости машина провалилась в ледяную трещину, и спасатели сами едва спаслись. Тогда снарядили вторую группу на собачей упряжке, но и они провалились в трещину – уже в другую. Шли часы, дни, об экипаже разбившегося самолета известий больше не поступало, а из единственной радиограммы не было даже понятно, есть ли среди них раненые. Но все отдавали себе отчет: без еды и тепла, в буран даже здоровые люди долго не продержатся. Что же делать? Вездеход угробили, санный поезд застрял в ледяной трещине, а больше никакого транспорта у бельгийской группы не было. Буря же продолжала бесноваться, и улучшения погоды в ближайшие дни не предвиделось.

Начальник бельгийской станции обратился по радио ко всем зимовщикам Антарктиды с просьбой о помощи, но никто не отважился, кроме русских. Австралийцы сказали, что готовы выделить топливо для подзаправки самолетов, но своей техникой не рискнут. Американцы сослались на то, что они слишком далеко и даже на самолете не смогут прибыть вовремя. А французы посетовали, что их единственный самолет не предназначен для полетов в сложных метеоусловиях. Только наши, посовещавшись, решили пойти на риск. Из Мирного они добрались до станции Бодуэн, взяли на борт дополнительные бочки с топливом и с гигантским перегрузом, при неуменьшающемся ветре и нулевой видимости вылетели в Кристальные горы. Надежных маячков тогда не было, высматривать самолет и следы крушения приходилось невооруженным глазом, высунувшись из обледеневшего окна кабины.

Наши летчики три дня искали выживших и наконец, когда горючего оставалось только на 4 часа поисков, увидели занесенную снегом палатку возле горы Сфинкс. Участок здесь был неровный, приземлиться невозможно, поэтому сесть пришлось аж за три километра и пробираться сквозь заносы к палатке пешком. К счастью, потерпевшие крушение оказались живы, хотя сильно обморожены и истощены. Вышли бельгийцы к своим спасителям со слезами на глазах, потому что к тому времени совершенно отчаялись и потеряли веру, что их найдут. Из припасов у них осталось лишь сто грамм изюма и тюбик какао с молоком – они сохраняли это на крайний случай.

Обратный путь до самолета вновь пришлось брести в буран. Следы занесло снегом, спасатели и спасенные едва не заблудились, потому что радиосвязь в этой местности была неустойчивой. Однако оставшиеся на борту механик и второй пилот проявили смекалку, они догадались включить двигатели и выпустить несколько сигнальных ракет. Вот по гулу двигателей и ракетам группа и смогла разыскать свой самолет.

Доставили бельгийцев домой на станцию, и тут обнаружилось, что спасенный пилот – это никто иной, как принц де Линь, брат короля Бельгии.

– Круто! – восхитился Кирилл. – Неужели принц был полярником?

– Да, полярником и летчиком, – подтвердил Белоконев. – В благодарность за спасение бельгийцы по праву первооткрывателей дали имена русских героев нескольким горным вершинам в Кристальных горах. А гору Сфинкс переименовали в гору принца де Линя – так оно теперь и значится на всех антарктических картах.

Рассказ Белоконева всем очень понравился, и туристы шли к поджидавшему их автобусу – «Иванбасу», как называли тут этот вместительный автомобиль на огромных колесах – повеселевшие и бодрые.

В автобусе Анна подсела к историку и попросила поделиться еще какой-нибудь интересной историей. Хотя до гостиницы им было ехать всего минут десять, Геннадий не отказал себе в удовольствии поведать девушке и примкнувшему к ней Кириллу еще несколько захватывающих приключений.

Увлекшись, Геннадий продолжал рассказ, даже когда автобус остановился и туристы стали выбираться наружу. То и дело оглядываясь на слушателей, историк совершенно не смотрел под ноги. В дверях он предсказуемо запнулся и полетел со ступеней вниз.

Анна ахнула, но, на счастье Белоконева, второй охранник Долгова, Дима Ишевич, как раз случился поблизости и поймал незадачливого рассказчика. Он буквально подхватил его на руки, словно ребенка, и осторожно поставил на землю.

– Ох, спасибо, спасибо, – благодарил его Белоконев, тряся лохматой головой. При этом очки с него слетели и рухнули прямо в грязь, шапка тоже, даже сумка с фотоаппаратами соскользнула с плеча, и Диме пришлось вылавливать все это из лужи, обтирать носовым платком и возвращать хозяину.

– Я такой иногда неуклюжий, – смутился Геннадий, принимая мокрую шапку из кролика, в которой сегодня щеголял целый день. Он даже не задался вопросом, откуда Дмитрий взялся да еще встал так удачно, ведь на экскурсии Ишевича не было: с Долговыми по поселку ходил Грач.

– Ничего, все в порядке, – вежливо сказал Дмитрий, отряхивая его сумку от налипшей грязи. Взяв Паганеля под локоток, охранник повел его по широкой лестнице к дверям отеля, следя, чтобы тот больше нигде не навернулся.

Геннадий изогнул шею и с неожиданным интересом вгляделся в лицо провожатого:

– Простите, молодой человек, а мы ведь с вами встречались раньше…

– Конечно, – улыбнулся Ишевич, – на ледоколе.

– Ах, ну да. Вы же служите вместе с Владимиром. Вы его помощник.

– Так и есть, – Дмитрий усмехнулся.

– Действительно, так неловко, – Геннадий смутился. – Я часто что-то путаю. Как вас зовут?

– Дима.

– Спасибо, Дима. Я вам очень благодарен за помощь.

– Не за что, – Ишевич вторично сверкнул улыбкой.

– Дима, скажите, а Юра с вами? – окликнула его Вика, заметившая телохранителя и потому чуть приотставшая от основной группы. – Вы же с ним на ледоколе оставались, верно?

– Да, но Юра немного задержится. Он к ангарам направился, договаривается о доставке снаряжения.

– Понятно, – девушка чуть погрустнела.

– Никуда твой рыцарь не денется, – обронила Анна, протискиваясь мимо Завадской к стеклянным дверям отеля, где ее уже поджидал Сергей.

– Он к ужину подойдет, – уточнил Ишевич.

Вика поблагодарила за информацию и встала в очередь на оформление, приготовив паспорт.

– А чем закончилась история с зимовкой на Полюсе Недоступности? – спросил Кирилл, дергая Белоконева за полу куртки, едва тот пристроился у стойки.

– Киря, ты где! – несколько истерично окликнула мальчика его мать. – Иди ко мне немедленно! Мы уже уходим в номер.

– Я за ужином дорасскажу, – пообещал школьный учитель, – сейчас надо размещением заняться, переодеться.

– Ладно, но обещайте, что сядете поблизости от нашего столика, – сказал Кирилл. – К счастью, тут всего одни ресторан для всех, и мы не будем ужинать по очереди.

В номере Геннадий первым делом проверил багаж, доставленный с ледокола. Ноутбук, документы, записная книжка – все было на месте. Белоконев умылся, сменил запачканные брюки на чистые и решил убедиться, что, падая, не разбил свою камеру. Он подошел к тумбочке и взялся за сумку, но стоило ее приподнять, как на пол, прямо ему под ноги слетел белый конверт.

– Господи! – воскликнул Геннадий, потрясенно на него взирая.

Он наклонился, подбирая послание. Знакомые слова: «Геннадию Белоконеву, срочно», – лишили его последних сомнений.

Аноним последовал за ним в гостиницу с корабля. Более того, он заранее знал, в какой номер поселят историка, и оставил там очередное указание. Владимир Грач предупреждал, что так и будет.

Белоконев сжал конверт в кулаке, не отваживаясь вскрыть.

– Где Володя? Мне немедленно нужно найти Володю! – пробормотал он и кинулся вон из номера.

Несколько лет назад, ступив на землю Антарктиды в первый раз, Юра был навсегда очарован ею. Он тогда оказался на Берегу Правды, у моря Дейвиса, и все для него было в новинку. Скатившись со скрипучего трапа на запорошенный снежной пылью припай, он замер, втягивая ноздрями ледяной, до странности иголчатый воздух. Его поразили невиданный яркий свет, собачий холод (как ему тогда показалось) и полное отсутствие запахов.

Юра у тому времени уже достаточно попутешествовал в холодных краях и знал, что лед везде имеет свой запах. На Москве-реке он пах бензином и протухшей рыбой; в дремучем лесу на заснеженном озере источал запах хвойной свежести; в Арктике пах солью, йодом и медвежьим жиром, а на Алтае – стылым туманом с привкусом кедровых шишек. Но Антарктида не пахла ничем.

Нет, на станциях обязательно присутствовали человеческие ароматы – еды, солярки, – но стоило немного отойти от поселка, как оставалась только морозная чистота ничем не приправленного озона. В теле от нее моментально приключалось что-то вроде кислородной эйфории.

Именно тогда Громов и понял, что очень правильно выбрал себе профессию. Если бы он не стал гляциологом, то загадка ледяного царства Антарктиды, живущего по своим неизведанным законам, заставила бы его сменить сферу деятельности.

Юра давно считал, что вода, превратившаяся в лед – это самое коварное чудо природы. И самое таинственное. А уж льды Антарктиды – о них вообще нужно говорить отдельно. Почему-то здесь, на этом странном континенте, встречается то, что не встречается нигде больше. Например, «столб смерти» – такое готическое название специалисты дали феномену, открытому в Антарктиде в 1974 году. Он представляет собой торнадо, вдруг рождающееся в доли секунды. Его хобот состоит из воды более соленой и более плотной, чем окружающий океан, и, главное, очень холодной – холоднее льда. Этот ледяной «столб смерти», разрастаясь, уходит с поверхности ко дну, мгновенно замораживая все на своем пути. Рыбы, попавшие в ледяную ловушку, не успевают уплыть и замерзают[12].

А еще здесь встречаются «ледяные цветы», расцветающие на поверхности океана в летние месяцы. Это поистине невероятное зрелище: сначала на матовой зыбкой поверхности появляется один причудливый прозрачный цветок, потом еще несколько, и вскоре весь открытый участок воды превращается в фантастический луг[13].

Процессами льдообразования в оазисах и на побережье Громов как раз и занимался в свои предыдущие приезды. Погружаться с головой в изучение этого волшебства ему было очень интересно. Первая научная статья, опубликованная им по мотивам антарктической работы, касалась так называемых «ледяных цунами». Выглядели они достаточно колоритно: словно замершие на лету морские волны, бегущие по скалистому плато. Конечно, волна не может замерзать за доли секунды, форма их формировалась столетиями, лед то таял и тек, то намерзал по новой. Но чтобы выяснить данный механизм и объяснить его, Громову понадобилось несколько месяцев наблюдений и экспериментов.

Антарктида была для него хороша не только феноменами и простором для исследовательских работ. Суровые условия и отбор увлеченных делом людей – от ученого до простого механика породили особый микроклимат взаимоотношений, мужское братство. В шутку они величали себя «орденом Белого Магнита». Как-то Юра спросил своего коллегу, который праздновал уже девятую зимовку, как быстро тот возвращается к нормальной жизни после длительной командировки. Сам Громов, честно сказать, с трудом вошел в привычную колею после первого антарктического года, и ему было интересно услышать, как обстоит с этим у других.

Они со Степанычем стояли на палубе корабля, только взявшего курс на север, домой. Стояла холодная лунная ночь, позади были месяцы напряженной работы, впереди – долгое плавание через Индийский океан и Суэцкий канал к Черноморскому побережью. По ходу следования ледокола вздымались высокие грозные айсберги, рождающие ассоциации с воротами в новый-старый, хорошенько забытый мир.

Степаныч долго не отвечал, смотрел на лунную дорожку, потом поскреб в задумчивости шею и изрек:

– Если бы не жена и дочка, я бы, наверное, и вовсе тут поселился. Скверно дергаться туда-сюда. Здесь все просто – там тяжело. Но в семье отогреваешься, приспосабливаешься ко всем этим бюрократическим нелепицам и отчужденности. Где-то спустя полгода уже не забываешь закрыть в квартире дверь на замок, и лица домашних обретают объем и краски. Антарктида же наоборот слегка выцветает и делается плоской, но все равно манит, зараза! – он повернул голову и усмехнулся: – А ты, Громыч, у нас холостой. И коль это была твоя вторая зимовка, значит, будет и третья, и четвертая. Антарктида холостых глотает с потрохами. Некому за ваши души с ней бороться.

Юра сам это чувствовал и был уверен, что вернется к «Белому Магниту» очень быстро, только с накопившимися делами разделается, разгребёт данные и дневниковые записи. Год, от силы два – и снова здравствуй, Антарктида! Но судьба распорядилась иначе. Умерла мама. Вовремя подать заявку не удалось, и второй сезон был пропущен, хотя как раз отплытие решило бы проблему навалившейся тоски и неприкаянности. К счастью, появился Вовка Грач со своим странным предложением, и Громов уцепился за протянутую соломинку.

В глубине души Юре казалось, что и Володькой двигало какое-то похожее чувство. У него, Юрки, была зимовка, а у военного Грача – армия, где тоже все не так, как на гражданке. Оказавшись временно на обочине, они никак не могли вписаться в обычную скучную жизнь, и Антарктида показалась им спасительным вызовом. Вот и вляпались они на радостях в авантюру по самое не балуйся…

Пока туристы, покинувшие борт ледокола, осматривали станцию и музей, Юра помогал разгружать багаж. Грач оставил ему в помощь второго телохранителя Диму Ишевича, но, в принципе, и без него все было бы нормально. Погрузка-разгрузка шла быстро и без осложнений.

Юра таскал из пропахшего авиационным топливом вертолетного нутра тюки с вещами на склад. Со своим грузом они с Димой разделались быстро, потом помогали остальным – просто так, за компанию, которая подобралась дружная и приветливая, Юра с ними отдыхал душой. В отдалении скрипели подъемные краны, люди сообща решали возникающие проблемы без криков и мата, и было полное ощущение, что он вернулся в прошлое, к своим товарищам из «ордена Белого Магнита». Вернулся надолго, а не на несколько часов.

Один из вертолетчиков, Саня Петрушецкий, прозванный Петрушкой за рыжеватые волосы и неунывающий нрав, оказался старым знакомым. С ним Юра не раз «летал на купол», и сейчас, так неожиданно встретившись, они долго обнимались и хлопали друг дружку по спине.

– Ха, турист! Ну, даешь! – орал Саня, сверкая задиристой улыбкой. – Вот убил, так убил! Хоть тушкой, хоть чучелкой, лишь бы к нам, так, Громыч?

– И не говори, Петруха, но без вас плохо, веришь?

– Верю! Как пить дать, верю! Сам тоже сюда зачастил. Только теперь я на «курорте» кости бросил.

– Неужто изменил Мирному?

– Я там уже все книжки в библиотеке перечитал, все фильмы пересмотрел, – полушутя, полусерьезно пояснил Петрушецкий. – Да и надо же людей новых посмотреть, себя показать. Ну а ты-то что делаешь?

– Клиентов везу в Драконий Зуб.

– Так… Туда Дозморов после праздника собрался. Не с тобой ли?

– У нас договор с иностранной компанией.

– Точно тебе говорю: Дозморов везет парней с этой посудины. Для них еще на той неделе, числа двадцатого груз в сухую долину возили. По летной погоде. Очень странный маршрут, нетипичный. Потому он всем и запомнился. Артем долго высчитывал-планировал, там по топливу не очень выходит, крюк-то дальний.

– Груз случайно не Белоконеву принадлежал? – насторожился Громов.

– Фамилий не помню, – ответил Саня. – Но забавно, что вы всей деревней к Драконьему Зубу намылились. И почему не с Мирного, а от нас?

Юра развел руками:

– Капризы клиентов и превратности судьбы. Слушай, меня тревожит одна вещь: мы с чилийцами договаривались на тридцатое всю инфраструктуру скинуть, но никого из представителей компании я что-то ни на борту, ни на берегу не нашел. Тебе они случаем не попадались на глаза? Где их ветер носит?

– Они в ангарах сидят, – мотнул головой Петрушецкий. – Эти цацы всегда там. Не царское, понимаешь, дело, по кораблям шастать. Это мы корячимся, а они чаи попивают. Так что, когда все свои тюки тут покидаешь, пошарь у них в офисе.

– Ясно, – Юра вздохнул. – Эдак мы до отплытия не уложимся.

– Факт. Эти парни еще те таксисты, – не слишком любезно отозвался о своих коллегах Саня. – Сегодня точно никто не полетит, не надейся даже – ветер боковой, да и вообще поздно уже, ваш корабль опоздал сильно. Завтра, может, самолетом они ваш груз до Холли и подбросят, но вот что дальше… Первого января законный выходной. Второго – по метеосводке. Вполне ожидаемо, если заявят: у нас после вчерашнего голова болит, а над плоскогорьем тучи ходят хмуро – и поди проверь. Останетесь вы с ними без продуктов и палаток в чистом поле ночевать.

Громов помрачнел:

– Не предвидел я, что на Кинг-Джордже такой бардак.

– Это не на Кинг-Джордже, это в турбизнесе. Они же эксклюзивом совсем не занимаются, только по накатанной. А хошь, Громыч, я сам тебя отвезу? – неожиданно предложил Петрушецкий, расцветая задорной улыбкой. – По старой дружбе. За горючку ребятам проставишься, и все.

Юра с сомнением посмотрел на старого приятеля:

– Ты серьезно?

– А что, не похоже? Вон у меня какая машина ладная, видал? Новейшая модификация, долетим как на ковре-самолете.

– Отпустят?

– А чего нет? Можно и официально все оформить, если у твоих клиентов деньги лишние водятся. Смотри, сегодня-завтра я на дежурстве, потом трое суток выходных. Так что сгоняем, куда скажешь. В два плеча[14] – и ты на месте. Много груза не возьму, не подниму из-за запаса горючки, но пару палаток и НЗ не вопрос.

– Спасибо, дружище! – Юра протянул руку, и Петрушецкий с удовольствием ее пожал.

– Тогда договорились. Оформляй свои баулы в офисе, а самое необходимое отдельно отложи. Первого января после обеда и рванем. Кроме тебя, могу еще одного человечка захватить, если надо.

– Понял. Ты, Петруха, настоящий полковник!

– А то ж! Для тебя, Громыч, я на все готов. Ты в отеле остановился или на базе?

– В отеле.

– Понял. Я с тобой свяжусь!

На этом старые приятели расстались. Петрушецкий пошел к вертолету, а Громов отослал Ишевича в отель и занялся сортировкой барахла. Он был рад, что все так отлично повернулось. Ему хотелось спокойно осмотреться в долине до прибытия разношерстной толпы, и морально подготовиться. Да и Грач будет счастлив подстраховаться.

Володя и впрямь обрадовался открывшейся возможности. Когда Громов глубоким вечером добрался наконец до отеля, он выслушал новость с довольной миной.

– Говоришь, еще одного человека взять можно? Отлично. Бери с собой Диму. Мне кажется, вы хорошо сегодня сработались.

– Да я, в принципе, и без него справлюсь.

– Ничего-ничего, пусть он с тобой разомнется. Поможет палатки поставить.

– Да чего их ставить? Мы с Сашкой вдвоем их за час поставим.

– Так, не спорь со старшими! Сказал, Диму возьмешь, значит, возьмешь.

– Ладно, – Громов потянулся, расправляя уставшие плечи. – Спорить не стану. Да и пойду я, Вов…

Грач оглядел гостиничный коридор – узкий и плохо освещенный тусклыми бра – и поманил Юру за собой:

– Подожди, зайди ко мне на минуту, новости есть.

Громов вздохнул и вошел в номер, оглядываясь.

– Неплохо устроился, – протянул он с одобрением. – Хоромы царские. Мне такие же выделят?

– Тут все номера одинаковые.

Юра без лишних церемоний плюхнулся на застеленную искусственной тигровой шкурой двуспальную кровать, чуть попрыгал на пружинистом матраце, проверяя его крепость, и рухнул на спину, раскинув руки.

– Хорошо!

Грач смотрел на друга с непонятным выражением лица.

– Ну чего? – Громов приподнял голову. – Что у тебя за новости?

– Ко мне Белоконев прибегал, – Володя уселся рядом. – Не успел я разместиться, он в мою дверь молотит. Открываю – что за пожар? – стоит, значит, всклоченный, красный. Вот, полюбуйся!

Юра взял протянутый белый конверт и вопросительно изогнул бровь:

– Еще одно от Анонима?

– Геннадий сказал, лежало прямо на прикроватной тумбочке. Я спускался на ресепшен разбираться. Думал, сейчас прищучу шпиона-разведчика. Но милые девушки на голубом глазу утверждают, что вся наша группа заселилась одновременно. Кроме тебя, разумеется. Тогда я пошел в номер Белоконева. Видишь на конверте вот это пятно? Письмо кто-то засунул в боковой кармашек его сумки, а в кармашек грязь попала, вот конверт и испачкался. А владелец-то наш ни сном ни духом – вошел, плюхнул сумку на тумбочку, стал комнатой любоваться. Потом сумку разворошил, конверт и выпал. А Паганель решил, что анонимка в номере дожидалась.

– Весело, – сказал Громов. – Тут камеры должны быть везде. Ты смотрел?

– Смотрел. Уговорил их кое-как, но на картинке момент, как цепляют конверт на сумку, не виден. Это случилось на улице. Сразу после экскурсии – либо в автобусе, либо уже непосредственно у входа в отель, потому что вовремя прогулки по острову я никакого белого конверта торчащим из его сумки не видел. Но в автобусе и на лестнице камер нет.

– Я прочту? – Юра сел и вытащил бумагу: «Встретимся 3 января в полдень в точке с координатами…»

– Координаты нашего оазиса? – зачем-то уточнил он, хотя и без того все было ясно.

– Гена говорит, что все куда конкретнее. Это станция Надежда.

– Свидание, значит, – Громов вернул конверт.

– Запиши циферки-то, – посоветовал Грач. – Послезавтра прибудешь в долину, сходи посмотреть. Внутрь не лезь, но подходы по возможности изучи, хорошо?

– Хорошо.

– Я бы с тобой полетел вместо Ишевича, но не могу. А Дима парень толковый. Если что, он тебе подсобит. Только и ты тоже не зевай. Я тебе доверяю.

– Любопытно, что свидание 3-го января, – сказал Громов. – Вы же второго к вечеру прибыть должны. И ты с Долговым, и Белоконев с артистами. А четвертого мы уже в обратный путь собираемся.

– Вот-вот, я тоже обратил внимание на дату. Возможно, конечно, это Аня Егорова записки пишет и 3 января для отвода глаз поставила. Но может статься, что Аноним летит в оазис не с нами, а с туристами. В соседнюю долину Чаруского как раз суточный заезд планируется. Надо будет уточнить, кто туда записался. Симорский совершенно точно летит, он при мне на стойке администрации сегодня тур оформлял… Абызов, кажется… Ладно, это уже моя забота!

– Кстати, Гена обеспечил доставку груза в долину заранее и без своего присутствия. Понятия не имею, как это у него получилось, мы с тобой пробовали дистанционно – не вышло. А ему инфраструктуру уже успели сбросить в двадцатых числах декабря.

– И оно там валяется? – удивился Володя. – Прямо так, без присмотра?

– А что ему сделается? Украсть некому, но я к чему веду, Вов: покровители у историка люди очень серьезные. Покруче нас будут. Имей в виду, когда начнешь ловить Анонима. Он и сдачи может дать.

– Не учи ученого, – буркнул Грач. – Пока Аноним нам, собственно, ничего плохого не сделал. Я с ним просто поговорить хочу, в глаза посмотреть.

– Это пожалуйста. Однако, у меня к тебе просьба. Очень и очень серьезная.

– Ну? – Володя поднял на Громова взгляд от письма, которое вертел в руках.

– Завтра в праздничную ночь оставь все эти тревоги за бортом, пожалуйста. Не хочу ничего слышать ни про Анонима, ни про Глыбу Стального, ни про оазис. Если не случится ничего сверхсрочного и сверхъестественного, давай встретим Новый год спокойно и весело. Согласен?

– К Завадской пойдешь отмечать?

– А хоть бы и так. Мы с ней имеем права на несколько часов тишины и покоя. К слову, это и тебе лишним не будет.

– Ладно, – Грач поднялся. – Тишины вам не обещаю, тут фейерверки запланированы, но от всего прочего постараюсь вас оградить. Так и быть.

– А сам?

Грач пожал плечами:

– Посмотрим.

Покинув номер Грача, Громов спустился вниз, оформился у администратора и, получив ключ от номера, уточнил, где найти Викторию Завадскую. Через минуту он уже стучался в ее дверь.

Девушка выглядела утомлённой свалившимися впечатлениями, но при виде гляциолога, взгляд ее прояснился.

– Я боялась, что до отлета больше вас не увижу, – произнесла она, выдавая свои чувства с головой, и, поняв это, вспыхнула, но сияющих глаз не отвела.

– Разве я дал вам повод так плохо обо мне думать? – поинтересовался Юра, привычно избирая полушутливый тон.

– Вы исчезли так внезапно, не предупредив. Вас не было на экскурсии, вы опоздали с заселением в отель…

– Я разгружался, связывался с представителями доставки. Но едва смог, пришел узнать, как вы устроились.

– Великолепно устроилась, – Вика отступила. – Заходите. Не будем делать вид, что это ничего не значащий визит вежливости. Я и правда вас ждала.

Громов шагнул в комнату, но далеко проходить не стал, а с замиранием сердца заглянул в ее глаза:

– В таком случае, может, перейдем на «ты»?

– Давай, – легко согласилась она.

Около часа они сидели в ее номере и болтали о ерунде. Юра даже не запоминал о чем, потому что главное для него заключалось не в темах, не в словах, а в ее взглядах, жестах и интонациях. Он слушал ее голос как песню на языке, которого не знал, и завидовал сам себе.

Антарктида съежилась за окном и померкла, не выдержав конкуренции. Громов был откровенно счастлив.

19. Гостиница «Белый берег»

Наступило 31 декабря.

О дате Вика вспомнила внезапно. Она открыла глаза, разбуженная будильником, и прежде, чем осознала себя лежащей в большой мягкой кровати в залитом светом гостиничном номере, ее пронзило словно молнией: сегодня же Новый год!

Еще по детской привычке Новый год для нее начинался именно в последнее утро декабря, хотя у родителей часто в этот день был спектакль. Став постарше, Вика готовилась к их возвращению, убирая комнату, накрывая на стол и стругая салаты. Мама и папа приходили веселые, шумные, начав отмечать праздник еще в театре. Они приносили подарки, которые их коллеги обязательно вручали «для нашей замечательной девочки». За окном темнело, на елке зажигали электрические гирлянды, вся их немногочисленная семья усаживалась за столом и включала телевизор, который никто никогда не смотрел…

Сегодняшнее 31 декабря не походило на предыдущие. Поездка на край земли и без того была наполнена предвкушением, и на ее фоне новогоднее чудо неоправданно померкло. Однако Вика надеялась, что праздник, отличный от стандарта, сделает весь год неповторимым. И для надежд у нее были основания.

Она сладко потянулась, вспоминая вчерашний вечер. Юра засиделся у нее допоздна. Он рассказывал смешные истории, делился с ней планами на будущее, а под конец они поцеловались.

Вика улыбнулась, припоминая сцену во всех подробностях и заново ее переживая. Они с Юрой стояли на пороге и уже прощались, когда это случилось. Вика знала, что это произойдет – ее предупредил о намерениях его взгляд. И так же взглядом она ответила ему, что готова. Был только поцелуй – долгий, головокружительный. От него перехватило дыхание и сладко заныло в груди. Но, несмотря ни на что, оба они предпочли не торопить события. Вике хотелось большего, но она знала, что сегодня следует воздержаться. И Юра принял ее выбор. Едва она отстранилась, он отстранился тоже, пожелал приятных снов и ушел. Вика думала, что не заснет, но заснула почти сразу, и во сне они с Громовым продолжили ровно с того места, на котором остановились.

Все еще улыбаясь, она выскочила из кровати, прошла в санитарную кабинку, которая тут заменяла ванную комнату, а потом, напевая под нос нечто жизнеутверждающее, принялась одеваться. До завтрака оставалось с полчаса, и Вика, примостившись у окна, стала изучать брошюру, выданную вместе с ключом от номера.

«Если вы побывали в большинстве стран мира и не знаете, каким отдыхом можно себя удивить, то наш отель в Антарктиде непременно должен стать местом проведения вашего следующего отпуска» – гласила первая страница. В проспекте содержались правила посещения острова и материковой части Антарктиды, план гостиничных этажей и цены на дополнительные услуги. Текст был изложен на английском, испанском, французском, португальском и немецком – русского не было. Поток туристов из России, как им объяснили еще на корабле, оставался ничтожным – в районе одного процента.

Здание гостиницы «Белый ветер» состояло из нескольких двухэтажных модулей, связанных коридорами. Биотуалет и рукомойник были у каждого, а вот душ один на несколько номеров. Мусор, согласно международной конвенции, сортировали и отправляли на утилизацию в Южную Америку. В дальних походах (как следовало из брошюры) даже грязную воду и отхожий бак следовало забирать обратно. Именно оплатой мусора отчасти объяснялись сумасшедшие цены за экскурсионные программы.

Самые грозные правила касались поведения на улице. Туристам следовало передвигаться только в составе группы под присмотром гида. Пингвинов не ловить. Мох не рвать. При штормовом предупреждении помещение не покидать. Если экскурсии отменялись из-за погодных условий, деньги не возвращались, но невезучим клиентам старались предложить равноценную замену.

Пролистав буклет, Вика задержалась на страницах с фотографиями видов, после чего отложила книжечку, накинула на плечи свитер, завязав узлом рукава, и отправилась завтракать. В отеле было тепло, можно было ходить даже в легкой блузке, да и на улице было вовсе не страшно: градусник за окном показывал плюс пять, но Вика суеверно опасалась сквозняков (однажды ее так продуло накануне спектакля, что она едва не потеряла голос).

Из окошка столовой открывался дивный вид на суровый океан и крошечный силуэт ледокола в бухте. Сплюснутые в блин грязные бочки из под горючего полярники в желтых куртках собирали пирамидками, обвязывали сетью и поднимали в воздух с помощью вертолета. Над всей этой суетой кружили поморники (тут их прозвали «помойниками» за особую любовь копаться на заднем дворе), а по берегу небольшими группками смешно семенили «адельки».

Вика знала, что в столовой Юры не будет, он предупредил, что отлучится с утра пораньше, но настроение все равно оставалось приподнятым, пусть она и скучала по Громову – так, немножко.

После завтрака Елизавета Даниловна собрала труппу и объявила:

– Сегодня даем «Двенадцатую ночь» в приватной обстановке. Начало в семь тридцать вечера. Заканчиваем к одиннадцати, быстренько сворачиваемся, потому что аренда зала у нас проплачена только за пять часов, и присоединяемся к праздничному новогоднему ужину. Однако уже в час ночи нас просят закруглиться. Порядки здесь очень строгие, а если что – платишь крупный штраф, поэтому не нарываемся. Зато завтра весь день выходной. И потом еще три дня отдыха, когда мы ждем возвращения на борт. К сожалению, возможности для нормальной репетиции тут нет. Хотя зал будет у них простаивать, бесплатно в него нас пускать не желают.

– Вот буржуи, – прокомментировал Урусов беззлобно. – Какие номера отгрохали! На стене плазма. На завтрак свежий ананас. На обед, как понимаю, рябчиков подадут. А как бедным актерам порепетировать задарма – жмотятся.

– Так репетиция сегодня будет или нет? – спросил Сергей. – Я не понял.

– Не будет! – отрубила сердито Бекасова. – Сказала же: аренда зала стоит безумных денег, а Долгов снял помещение только на спектакль. Репетируем в индивидуальном порядке, камерно. Ответственных за звук и свет я прошу подойти в красный модуль к шести. Монтировать нам все придется в диком темпе. А в шесть тридцать жду актеров за кулисами. Гримерка тут одна на всех, имейте в виду.

Вика, обрадованная перспективой провести практически свободный день, встала из-за стола с намерением взять куртку и выйти немного прогуляться вокруг отеля. На полпути ее нагнал Сергей.

– Вик, хочу с тобой посоветоваться. Можно?

– Конечно. По поводу роли?

– Нет, – Сергей вдруг замялся. – Я насчет Ани. Что у вас за история с Паганелем?

– Уже ничего, – Вика едва заметно вздохнула. – Я никуда не еду.

– Я как раз и пытаюсь понять, почему.

Вика остановилась у двери в свой номер:

– Да просто так. Расхотелось. А что?

Сергей развел руками:

– Если честно, я в недоумении. Правда, что у Ани дед был в Антарктиде?

Вика припомнила, что вроде бы что-то подобное от соседки слышала, и кивнула.

– Она тебе про него много рассказывала?

– Совсем ничего. Мы не так много общались.

– А мне Аня какие-то сказки выдает. По очереди: то одно, то другое, – Сергей оглянулся вокруг. – Может, впустишь?

– Ну заходи, – Вика открыла ключом дверь.

Сергей по-свойски прошел в комнату и уселся на стул возле письменного стола. Вика поколебалась и села напротив – на кровать.

– В чем дело, Сереж?

– Только ты не смейся, я и сам понимаю, насколько все это глупо звучит.

– Не буду смеяться. Выкладывай, как есть.

– Аня утверждает, – Давыдов подался вперед и понизил голос, хотя в комнате кроме них никого не было, – в оазисе Драконьего Зуба, на заброшенной станции хранятся какие-то удивительные артефакты, принадлежавшие древней цивилизации, о которой историк на лекции рассказывал. Дед ей вроде бы о них говорил в свое время. И приметы даже упоминал, по которым хранилище найти можно. Аня не знала, сможет ли когда-нибудь поехать в Антарктиду, поэтому всерьез никогда не планировала сокровища искать. Но тут ей это предложение со свадьбой подвернулось…

Вика все же не удержалась – фыркнула:

– То же мне, Лара Крофт, расхитительница гробниц!

– Кстати, о фильмах. Ты смотрела старую киношку про сталкеров, которые волшебный шар, исполняющий желания, искали в зоне?

Вика кивнула с улыбкой:

– В школьные годы. Тарковский снял.

– Ага. Аня сказала, что в оазисе примерно то же самое. Что-то вроде зоны. И если туда прилететь, найти шар и загадать желание, то оно обязательно сбудется.

– Сереж, но ты же не ребенок. Ты в это не веришь.

– Не верю, разумеется. Да она и сама все это как бы в шутку рассказывала, – Сергей вздохнул. – Но чего они тогда все в этот оазис ломанулись, а?

Вика опять хмыкнула.

– Я не знаю. Но вряд ли за волшебным шаром.

– Я думал, Юра тебе что-то определенное рассказал.

– Он мне ничего не рассказал, – Вика встала, скинула тапочки и подтащила к кровати ботильоны. – Нет там никакой инопланетной зоны. Мне Геннадий Альбертович, Паганель наш, доступно объяснил, что никаких НЛО и подледных высокоразвитых городов в Антарктиде не существует. И его свидетельство более надежное, чем россказни Аниного дедушки.

– Дело не в НЛО, – Сергей тоже встал, но уходить не спешил. – Дело в Ане. Странная она. Ей очень нужно в долину, а зачем, не понятно.

– Если уж ты не знаешь, зачем ей в долину, то про меня и говорить нечего. Со мной она эту тему не обсуждала, если не считать всякой фигни про любопытство. Девушка она ловкая, едва и меня не провела. Ты бы тоже с ней поаккуратнее.

– Знаешь, Вик, ты права. Я иногда даже жалею, что подвязался, но…

– А что «но»? Люди сходятся и расходятся, это бывает. Или у вас с ней все очень серьезно? – Вика закончила шнуровать ботильоны и выпрямилась, сдувая упавшую на лицо прядь.

Сергей отвернулся.

– На самом деле никаких «нас» нет. Это немного другое.

– Вот как. Мне казалось, вы пара.

– Ладно, забудь. Ты сейчас куда собралась? – спросил он, меняя тему.

– Да вокруг гостиницы походить хотела. В магазин загляну.

– Хочешь, я с тобой?

– А Аня твоя где?

– Она… занята она, короче. Вещи закупает. Велела банкроту под ногами не путаться.

– Тогда и правда, составь мне компанию. Тут запрещено поодиночке передвигаться.

– Кем запрещено? Ерунда! – Сергей отмахнулся. – Это они с нашими туристами дела иметь не привыкли. Наши ходить строем давно отучились.

Они вышли из номера и спустились по винтовой лестнице, ведущей на первый этаж. Вика была весьма озадачена тем, как резко Сережа ушел от ответа, да и всеми его словами и странными расспросами тоже. Вокруг Ани накапливалось все больше непонятного. Но только Завадская решила аккуратно провентелировать вопрос, как ее отвлекли.

Они с Давыдовым вышли в фойе, где над стойкой администратора висел включенный телевизор, по которому шли новости. Все служащие отеля со скорбными лицами стояли у стойки, задрав к экрану головы, и внимали дикторше, говорящей по-английски.

Вика и Сергей тоже приостановились и вслушались в слова, пытаясь понять, что именно так обеспокоило этих людей.

– …а мы тем временем вернемся к нашей теме. Итак, в студии специальный гость – сотрудник Лаборатории Поиска околоземных астероидов имени Линкольна Ник Неш. Ник, сейчас весь мир замер в ужасе: к нашей планете приближается астероид-убийца.

– Я думаю, паниковать не стоит.

– Да? Хорошо, от паники пока воздержимся. Но давайте для начала установим, что это вообще такое – астероид?

– Астероид это небольшое тело, обитающее в Солнечной системе, которое движется по своей орбите вокруг светила. У него нет атмосферы, но могут быть спутники. В последнее десятилетие к астероидам привязалось название «малая планета», потому что они существенно превышают по размеру своих близких родственников – метеороидов.

– Наш астероид имеет по уточненным данным 28 метров в диаметре.

– Да, он примерно с пятиэтажный дом. Именно поэтому перед нами не метеороид, а малая планета. От комет астроиды отличаются составом. Мы считаем, что наш гость состоит из каменных пород и металлов, преимущественно никеля и железа.

– Кстати, ему дали уже имя?

– Нет, только номер. В нашей системе астероиды размещаются за орбитой Нептуна в поясе Койпера и между орбитами Юпитера и Марса. Самыми крупными из них дают имена собственные, например, Веста, Церера, Апофиз. Но наш пришелец не настолько крупный, и имени не заслужил.

– Люди хотят знать, как же так получилось, что наши совершенные телескопы не заметили пришельца раньше?

– Обнаружение астероидов это большая проблема. Я давно ратую за то, чтобы программа раннего обнаружения угроз из космоса финансировалась в приоритетном режиме. В истории случались ситуации, когда залетного гостя удавалось увидеть только после того, как он уже пролетел мимо.

– Откуда он взялся?

– Судя по траектории, вылетел из пояса Койпера. Сложная структура системы астероидов формировалась под действием гравитационных сил планет Солнечной системы, и сегодня, спустя многие миллионы лет после своего зарождения, пояс представляет собой вполне стабильную структуру. Несмотря на это, изредка планеты вносят гравитационное возмущение в сложившиеся маршруты. Астероиды внезапно получают дополнительный импульс, меняют направление движения и летят, к примеру, навстречу Земле.

– До вас в студии был доктор физических наук господин Роберт Стендстоун. Он упоминал о планете Нибиру, которую математикам удалось вроде как вычислить «на кончике пера». Некая темная масса движется в поясе астероидов за орбитой Нептуна и выталкивает мелкие камни в сторону Солнца.

– Да, такая теория есть… однако, спешу заметить, путь астероида из пояса Койпера до Земли занял не один месяц и даже не один год. Он давно уже летел в нашу сторону, просто мы его не видели.

– НАСА в последнее время очень часто сообщает общественности об опасных сближениях астероидов с Землей. Нынешний астероид уже четвертый или пятый за минувшие полгода. Кто-то бомбардирует нашу планету?

– Это вряд ли.

– Будут ли другие камушки?

– Мы не можем этого исключить. Мы знаем, что Земля много раз в прошлом поражалась астероидами и кометами. Существуют научные доказательства, что космические столкновения сыграли важную роль в массовых вымираниях популяций, зафиксированных в слоях ископаемых.

– Ну вот, а вы говорите: не паниковать!

– Я вас уверяю, что на сей раз нам ничего страшного не угрожает.

– Ник, мне очень хочется вам верить. Однако астероид ведет себя не слишком обнадеживающе. Накануне он, как сообщают астрономы, под влиянием гравитационных сил столкнулся с другим малым телом и раскололся на части. После чего у него даже вырос кометный хвост! Разве это не скверные новости? Теперь нам угрожает не один объект, а несколько!

– Это не плохо и не хорошо. Малая планета действительно распалась на несколько более мелких фрагментов после столкновения с другим метеороидом, случайно оказавшемся на его пути. Но части эти летят компактно. И есть шанс, что так и будет, ни один фрагмент на нашу планету не упадет. Во всяком случае, на сегодняшний день мы не можем говорить о том, что нашей цивилизации что-то угрожает.

– Но отчего он вообще распался? Удар был такой силы?

– Состав астероида неоднороден, да и форма далека от устойчивого шара. Шар трудно разорвать, но если имеются трещины, каверны… а они там есть, поскольку астероид следует окруженный взвесью, которая испаряется с его поверхности. Мы предполагаем, что астероид изначально представлял собой несколько отдельных камней, вмерзших в лед. Едва лед разрушился, камни разделились, но у них остались общая скорость и направление. Последнее очень важный фактор.

– То есть, наш астероид нетипичный. У него хвост, как у кометы, но при этом он слишком большой и имеет сложный состав.

– Конечно, его можно назвать не совсем типичным. Но хвост вовсе не является чем-то странным, так бывает. Когда астероид ударяется о другие тела, пыль или газ выбрасываются с его поверхности, создавая эффект вуали. Таких хвостатых малых планет – мы зовем их «активными» – в нашей системе до недавнего времени было обнаружено 13 штук. Наш пришелец, таким образом, стал 14-ым.

– Астрономы пока не дают оценок по поводу его дальнейшей траектории. А вы, Ник, как думаете, насколько велика вероятность, что пришелец все же войдет в земную атмосферу?

– Шансы этого избежать довольно велики. Но даже если какие-то мелкие фрагменты будут притянуты Землей, в зоне риска в основном наши космические объекты, спутники навигации и связи. Человечеству же, повторяю, ничего не угрожает.

– А если небольшой фрагмент не сгорит в атмосфере и достигнет поверхности, чем мы рискуем?

– Если рассуждать чисто теоретически…

– Да, теоретически. Без применения к сегодняшнему дню.

– Можно предположить, что по планете прокатится вал цунами. Где-то произойдут землетрясения. Проснутся вулканы.

– Это будет настоящий Апокалипсис.

– Если бы астероид целиком упал на Землю, то да, но, во-первых, тел такого размера, чтобы устроить нам ад, в ближайших окрестностях не наблюдается. А во-вторых, как уже говорил, не надо паники! Наша планета не первых год вращается вокруг Солнца, и у нее огромный запас прочности. Мы не расколемся надвое, не погибнем в огне пожарищ, как предсказывают тут некоторые «нострадамусы», и не утонем. В ближайшем столетии – так наверняка…

– Ничего, Антарктида на самом краю человеческой ойкумены, – оптимистично заявил Давыдов, отворачиваясь от телевизора. – Нас точно это никак не заденет.

– Ну да, при условии, что наш маленький остров не смоет цунами, – пробормотала Вика.

– Да не бери в голову, журналисты как всегда накручивают сенсацию, чтобы повысить рейтинг.

Желая отвлечься от мрачного интервью, Вика потянула Сергея в небольшой магазинчик сувениров, расположенный у выхода. Там сейчас никого не было, что позволяло хорошенько рассмотреть выставленные на витринах товары.

Набор в магазине был стандартный: открытки, кружки, брелоки, футболки с печатным принтом, марки и прочая ерунда. Вика присмотрела себе несколько открыток, блокнотиков и магнитик с забавным пингвином. Видя, что Сережа облизывается на зажигалку с гравировкой айсберга и надписью «я был в Антарктиде», она купила ее тоже и подарила коллеге.

– От меня на память, – сказала она.

– Добрая ты душа, – расчувствовался Давыдов и поцеловал Завадскую в щеку.

– Интересно, что надо сделать, чтобы и мне было позволено коснуться губами этой прелестной щеки? – раздался голос Игоря Симорского.

Вика едва заметно поморщилась. Продюсер уже успел войти в магазин и наблюдал, как она распихивает по карманам куртки приобретенные безделушки.

– Дорогая Виктория, – сказал он, подойдя ближе, – вы коварная дама. Я назначаю вам встречу, вы игнорируете. Я предпринимаю вторую попытку, добиваюсь согласия, но вы являетесь с другим кавалером. Вот и сейчас опять заняты, ни секунды лишней для меня никак не выкроите. Вы нарочно меня дразните или таков ваш ответ на мое деловое предложение?

– Можете считать, что да, таков мой ответ, – спокойно сказала Вика. – И если вы человек злопамятный, это для вас отличный повод испортить мне карьеру.

Симорский несколько секунд смотрел на нее, как если бы прикидывал, стоит ли добыча усилий. В том, что он не подошел после спектакля Визарда к гордячке, была и его вина. Он не решился устраивать скандал на виду у всех, а у этой учёной шишки Громова был слишком воинственный вид. Игорь вообще не любил свидетелей, предпочитал действовать тета-тет. Весь вчерашний день он пребывал в задумчивости, пытаясь оценить свои шансы, придумать хитрый план или хотя бы выкинуть Завадскую из головы. Но не преуспел ни в чем. Однако не в его привычке было отдавать другим то, что приглянулось. Отступление перед Громовым он в итоге решил считать временной тактической уловкой. «Завтра гляциолог улетит, вот тогда и посмотрим, чья возьмет», – мстительно и замирая от предвкушения, подумал он.

– Что вы, дорогая, я не воюю с прекрасными девушками, – улыбнулся Симорский, но глаза его блеснули, выдавая обратное. – Тем более, истинные королевы умеют обезоруживать.

– Кажется, вы пришли сюда что-то купить, а я загораживаю вам витрину. Извините! – Виктория взяла притихшего Сергея под руку и повела прочь.

– Ну все, ты его окончательно раззадорила, – шепнул Сергей, – теперь он не отстанет.

– Ничего, я справлюсь. Не в первый раз, – обронила Завадская.

Они остановились в тамбуре, чтобы застегнуть куртки.

– Если будет нужна помощь, я рядом.

– Спасибо, Сережа. Но тебе с ним лучше не ссориться.

– Как будто тебе это выгодно.

– Знаешь… может и выгодно. Правда. Я давно задумываюсь над тем, что неверно выбрала профессию. Будет конфликт – будет и повод поменять свою жизнь.

– И чем ты займешься? – Сережа с некоторым удивлением смотрел на нее. – Выйдешь замуж, станешь примерно домохозяйкой? Не слишком ли мелко?

Вика пожала плечами:

– Надоело плыть по течению. Больше всего мне нравилось то время, когда я организовывала праздники для детей. Хорошо бы создать свою фирму, заняться чем-то подобным…

– Для своего дела тоже связи нужны хорошие.

– Это верно.

Они вышли на улицу и оба тотчас зажмурились от ослепительного света. Ледник на горе напротив блестел в лучах высокого солнца. Пришлось срочно доставать из нагрудного кармашка темные очки.

– Не отходите от входа, стойте на месте и держитесь за поручни, – предупредил их какой-то служащий. – Ваша группа сейчас соберется.

– Окей, – успокаивающе произнесла Вика и прибавила по-русски для Сергея: – Кажется, нас приняли за кого-то еще.

– Так это Долгов с гостями жениться едет, – сказал Давыдов. – У них церемония в три пополудни. Забыла?

– А разве уже три?

– Нет, но сначала добраться туда надо, приготовиться. А вообще, ты знаешь, что в пост не венчают? – доверительно поинтересовался Сергей.

– Нет. Я даже не знаю, что сейчас пост.

– Рождественский. Церковь же по старому календарю живет. Я еще когда Долгов с этим предложением к нам пришел, поразился: как это они сумели архиерея уговорить? Но Патрисия, видимо, произвела на Владыку впечатление, крестилась с его благословения, в особое доверие вошла. И, боюсь, не от глубины веры старалась, а ради возможности разрешение на венчание раздобыть. Люди в основной массе у нас невоцерковленные и не знают, что 31 декабря православные священники не венчают. Только разве что по специальному распоряжению иерарха.

– А разве нельзя было подождать, когда пост закончится? – удивилась Вика.

– Нормальным людям можно и нужно, а им, значит, нельзя, – ответил Сергей. – Понимаешь теперь, какие средства они в ход пустили, чтобы прибыть в Антарктиду к определенному сроку? Свадьба, уверяю тебя, просто предлог. На самом деле им всем в оазис нужно, но тайно.

Вика закусила губу, потом, тряхнув головой, словно сбрасывая наваждение, иронично спросила:

– И ты считаешь, что Аня тоже имеет к этому отношение?

– Зря иронизируешь. Нечистое дело затевается, помяни мое слово.

– Тогда я тебя не понимаю, Сережа. Зачем ты летишь с ней в оазис?

Давыдов пожал плечами и мило улыбнулся, рождая на щеках лукавые ямочки:

– А что тут делать, в отеле? Вся движуха там будет. Хочу своими глазами посмотреть, какую аферу они замутят.

– Глупость какая! Это же опасно – под руку им лезть.

– Меня Аня попросила ей помочь.

– Аня?! Ты же утверждал, что вы не пара.

– А мы и не пара, – сказал Сергей, – это временный союз. Ровно до того момента, когда мы в Москву вернемся. Считай его «отпускным романом»

К отелю подрулил черный джип, из которого вышли Грач, Громов и еще один мужчина в бейсболке и темных очках.

– А вот и твой кавалер приехал, – отметил Давыдов, бросая взгляд на улыбающуюся Викторию. – Ты бы все-таки порасспросила Юру хорошенько, чего они в долине ищут. Он должен знать наверняка.

Но Вика почти не слушала его…

Пока в фойе отеля собирались гости, а Павел искал водителя, чтобы тот доставил до церкви хотя бы новобрачную в ее белоснежном платье, Патрисия скромно стояла в уголке и беседовала со своим соотечественником Ги Доберкуром. Лица их выглядели приветливыми и спокойными, но если бы кто-то услышал, что именно они с такими милыми улыбками говорят друг другу, то был бы шокирован.

К их счастью, любопытные уши поблизости не случились, и разговор так и остался тайной.

– Вчера вечером, не успели мы вселиться в отель, охранник опять устроил переполох, – тихо сообщила Патрисия. – К сожалению, мне так и не удалось выяснить, нарыл он что-то стоящее или нет.

– Что на сей раз его возбудило? – спросил Доберкур.

– Паша не стал мне сообщать, но кое-что я все же услышала. Грач одержим или делает вид, что одержим, идеей найти куратора мсье Белоконева. И это странно. Мы же с тобой считали, что он сам с ним связан. И жучок в каюте именно он разыскал. У него есть поисковый прибор, это совершенно точно.

– Кто именно из телохранителей работает на сторону, мы не в курсе. Фамилию тебе не назвали. Ты сама предположила, что это может быть Грач, но ошиблась.

– Ишевича с историком никто ни разу не видел, тогда как Грач у того торчал целыми днями.

– И все же я сразу тебе указал, что Грач не похож на связного. Но ты мало того, что упряма, так еще и действуешь импульсивно. В результате, он тебя еще больше подозревает.

– Грач словно заговоренный! Даже легкое увечье, и он бы выбыл из строя надолго. Ладно, я с ним поговорю. Если он не понимает намеков, может быть среагирует на откровенность.

– Ты допускаешь слишком много просчетов, Пат. Мне это не нравится.

– Это угроза? – Патрисия легко нахмурилась и заправила выпавший локон под белоснежную вязаную шапочку.

– Предостережение. Грач не пес, чтобы испытывать благодарность к тому, кто его однажды накормил. Ты плохо разбираешься в людях.

– И что ты предлагаешь?

– Искать другие пути. Слабые места. Компромат. Шантаж.

– С Грачом это не получится. У него нет слабых мест.

Доберкур усмехнулся:

– Они есть у всех. Предоставь это мне.

– Хорошо. Ты про Анну что-нибудь узнал?

– Наблюдаю за ней. На профессионалку не похожа, действует сама по себе. С актером у нее ничего серьезного, скорей, шумовое прикрытие. С Белоконевым не связана, его контактов не ищет. Я думаю, она к твоему супругу примеривается, и тем самым может быть нам полезна.

– Вот как… предлагаешь оставить, как есть?

– Пусть покрутится наподалеку, Грача поотвлекает. Он на нее уже стойку сделал.

– А Громов? – Патрисия раскланялась с проходившим мимо туристом, который шумно выразил восхищение «очаровательной невестой». – А группа поддержки этого русского историка?

– Громова заставить замолчать очень просто. С этим даже ты справишься. Историк беспомощен и неопасен, но вот Дмитрия Ишевича следует убрать еще до отлета.

– Только посмей мне испортить праздник! Сегодняшняя ночь не должна ознаменоваться ничем плохим. Начинать год и семейную жизнь с несчастья это дурная примета.

– Ты же атеистка и не веришь в приметы, – тут Доберкур увидел Жака Дюмона и махнул ему рукой, привлекая внимание.

– Зато люди в них верят. Пойдут разговоры. А мы же не хотим, чтобы нас рассматривали под увеличительным стеклом до отлета в долину? К тому же, если начнется дознание, нас могут и не выпустить.

– Ладно, потом договорим, – шепнул Доберкур и шумно приветствовал своего патрона: – Мсье Жак, сегодня чудесный день для свадьбы, не правда ли?

Вчера весь вечер Володя носился по отелю из-за Паганеля, не спал полночи, перебирая в уме варианты, и утром едва смог продрать глаза, таким измученным себя чувствовал. Громов из жалости даже предложил ему никуда не ехать, он-де сам за погрузкой проследит. Но Грач отверг сей благородный реверанс. Громов тоже не двужильный. Ему еще предстояло собрать аптечку по обширному списку, который обязательно надо лично согласовать с врачом Беллинсгаузена, а потом присутствовать на свадьбе. Если ее проигнорировать или опоздать, Паша мог и не понять.

На Паганеля Грача брала досада. Как можно не заметить, кто подсовывает в сумку конверт?! Причем для этого Анониму надо было находиться совсем близко, однако этот пентюх даже примерно не мог припомнить, с кем сидел в автобусе. Он назвал только Егорову и Кирилла. Но те были у него перед глазами, а вот кто прятался сзади…

От беспомощности у Грача сводило зубы.

На камерах наблюдения в отеле было видно, что в отель Белоконев зашел вместе с Анной Егоровой и Сергеем Давыдовым. После них – Виктория Завадская и Дима Ишевич. Кто-то из них должен был видеть Анонима или сам им являлся. Но кто?

Опрос Давыдова ничего не дал, бестолковый артист только лыбился и нес какую-то чушь. Ишевич тоже развел руками и повинился, что сильно устал на погрузке, отчего его хваленая внимательность притупилась. Он шел пешком и примкнул у туристам случайно у самых дверей. К Вике из-за Юры соваться не хотелось, а вот от новой беседы с Анной, кажется, Грачу теперь было не отвертеться.

Возвращаясь в отель в нанятой машине, Володя пытался мысленно выстроить предстоящий разговор с гимнасткой. Надавить и припугнуть ее не получится, да и не хотелось с ней так. Поговорить предельно вежливо? Вариант, конечно. Вот только не будет ли он в ее глазах выглядеть слабым, не способным самостоятельно докопаться до истины?

Анна оставалась для него загадкой, и чем больше он о ней думал, тем больше вопросов она вызывала. Володя точно выяснил, что ее отпечатков не было на конверте, однако история с пистолетом сложилась не в ее пользу. И все же Грачу начинало казаться, что девушек подставляют. Не только Вику, но и Аню.

Вика была красива и олицетворяла для него все коварство, свойственное женщинам, не зря он сравнивал ее с Миледи из «Трех мушкетеров». А Аня обладала подозрительными навыками и хранила некий секрет. Кто-то прекрасно был осведомлен о привычках Грача и намеренно подводил к нужным выводам.

Фокусник Ашор сказал: «Это не я. Ищите в вашем ближайшем окружении. Те, с кем вы взошли на борт, с кем вы работаете и кого охраняете» А кто лучше всех знает о самом Граче, о его слабостях и пунктиках? Кто, как не те, кого он привык называть друзьями?

Грач ругнулся сквозь зубы. Ни одно имя из короткого списка не несло ему облегчения.

Тут Юра, которого они подобрали по дороге к отелю, наклонился к нему с заднего сидения и произнес:

– Вов, хватит голову ломать, ты же обещал! Свежим взглядом завтра посмотришь и все поймешь.

– Слушай, – Грач повернулся к нему, – как заставить женщину – девушку – сказать правду? У тебя же к ним подход. Чем ты их очаровываешь?

Юра издал смешок:

– Неожиданно!

– Я серьезно. Может, с комплимента начать, чтобы сразу обезвредить?

– Если ты будешь обращаться с девушкой как с противником, которого надо обезвредить, то ничего у тебя не выйдет.

– Не желаешь помочь, ну и ладно!

– Не сердись, Вов. Кого хоть исповедовать собрался?

– Все, забудь! Да и какая разница.

– Разница есть. Патрисию хочешь расколоть? С ней комплименты не пройдут.

– Нет, циркачку эту. Покоя она мне не дает, понимаешь? Впрочем, не важно это уже.

Джип затормозил перед горкой, на которой стояли корпуса отеля. Поблагодарив водителя, они вышли из машины и направились пешком по крутым ступеням деревянной широкой лестницы. Грач опять задумался о том, что где-то тут вчера Белоконеву подсунули конверт.

– Вова! – окликнул его с площадки Павел Долгов. – Хорошо, что ты вернулся. У меня к тебе просьба. Как говорится, не в службу, а в дружбу.

Грач приостановился наверху, ожидая, когда Паша приблизится.

– Володь, Сухов все еще не поправился, нога у него жутко болит, стоять в церкви долго он не сможет. Не мог бы ты его заменить?

Володя вздохнул и кивнул.

– Только мне по такому случаю переодеться надо.

– Спасибо! – Долгов неловко потоптался и протянул руку. – После него ты мой самый верный друг! Никого другого в роли свидетеля я не представляю.

Грач осторожно пожал руку, думая про себя, мог ли Паша его сдать кому-то с потрохами? Мысль была мерзкой сама по себе.

– Мы сейчас уже уходим, но ты не спеши. Приведи в себя в порядок, перекуси что-нибудь. До начала венчания еще долго.

– Ладно, – сказал Грач. – Дима с тобой?

– Да, машину ищет.

Володя еще раз кивнул и пошел ко входу, оглядывая живописную группку на верхней площадке: Юра, Вика и, как ни странно, Сергей Давыдов. Без Ани в кои веки. Интересно, где она?

Грач увидел Еговрову едва вошел внутрь. Аня была в магазине сувениров и приценивалась к каким-то мелочам. Не откладывая, Володя направился прямиком к ней. Судя по джинсам и вытянутому джемперу, Аня ни на какую свадьбу не собиралась.

Запихнув покупку в рюкзачок, Анна развернулась и едва не столкнулась с Володей.

– Черт! Это опять вы, – буркнула она и попыталась прошмыгнуть, но Грач придержал ее за плечо:

– Аня, у меня мало времени…

– А когда оно у вас есть? – с вызовом выпалила она. – Не понятно лишь, чего вы, такой занятой, ко мне цепляетесь!

Грач осознал, что повторяется, и слегка покраснел.

– Послушайте! Не будьте так агрессивны, я вас не трогаю, – он быстро убрал с ее плеча руку, на которую Аня воззрилась с оскорбительным прищуром. – Мне надо всего лишь уточнить одну вещь. Вы вчера на экскурсии всюду ходили с Белоконевым…

– Это запрещено?

– Нет, – он поморщился. – Но, может быть, вы заметили кого-то еще столь же навязчивого, кто бы крутился возле историка?

– Вы считаете меня навязчивой? Геннадий Альбертович был рад взять нас в поездку. Он признался, что одному ему было бы некомфортно. А так хоть поговорить будет с кем.

– Просто ответьте, кто сидел в автобусе сразу за ним. Или вился около него по дороге к отелю. Это все, что я хочу от вас услышать!

Егорова озадаченно вскинула брови:

– А зачем это вам? Вы тоже были в автобусе. Правда, сидели с Долговыми впереди.

– Вот именно. Глаз на затылке у меня нет, к сожалению. Я помню, что вы там шептались с ним, все просили новые истории о зимовщиках рассказать. Вы и Кирилл Мухин. Но кто сидел на самом дальнем ряду, я не видел.

– Там никто не сидел. Пустые места.

– Точно?

Анна тряхнула головой:

– У вас странный интерес. У Геннадия Альбертовича что-то пропало?

Грач невесело усмехнулся:

– Скорей, наоборот, кое-что прибавилось.

Аня смотрела на него, не отводя глаз.

– Ладно, – он разочарованно отвернулся, – если вам нечего больше вспомнить…

– Постойте, – сказала она. – Паганель был немного неуклюж и поскользнулся на ступенях автобуса, а ваш помощник его поддержал. Подал сумку, которую тот уронил. И шапку. Вы этого уже действительно видеть не могли, потому что вместе с Долговыми ушли к отелю.

– Мой помощник? Ишевич?

– Его зовут Дима, фамилию не помню. Меня удивило, что он крутился возле автобуса.

– В каком смысле «крутился»?

– Когда мы подъехали к лестнице, Дима нас словно поджидал, но отошел в сторону и встал так, чтобы автобус его загораживал. Я смотрела в окно и еще подумала, что он от вас прячется. Видимо, вы и его достали уже.

– Ерунда какая!

– Но так все и было, я не выдумываю. Димы не было на экскурсии, и, увидев его, я решила, что он отель проверял на предмет безопасности. Он был должен, по идее, вам о результатах доложить, но не стал. Он вышел из-за автобуса лишь когда вы в отеле скрылись.

– Вот как, – Грач даже растерялся. – Что ж, спасибо… Вы очень наблюдательная.

– Это просто так совпало, – Егорова улыбнулась и перехватила рюкзак поудобнее, плотнее прижимая его к животу. – С вами, как выяснилось, можно нормально говорить. Вы не всегда на людей кидаетесь.

Грач хмыкнул.

– Если со мной можно нормально говорить, может, скажете заодно, что именно вам в оазисе понадобилось?

– Не скажу, не надейтесь. Счастливо погулять на свадьбе!

Грач проводил Анну взглядом, а потом нагнулся и подобрал с пола чек на покупки, который она уронила. Итоговая сумма его впечатлила.

– Что ж ты за птица такая, – проговорил он, засовывая чек в свой карман. – И зачем тебе такая дорогая фарфоровая тарелка?

Была у него мысль, что дело все в Анином брате, который залез в долги или проигрался в карты, а сестра теперь вынуждена искать сокровища, чтобы продать на черном рынке и спасти непутевого родственника. Но когда нуждаются в средствах, считают каждую копейку, а Аня потратила на ерунду приличные деньги. Все-таки покупать блюдце с пингвином за сто двадцать долларов – это никому не нужный шик. И значит, дело в чем-то другом…

20. Церковь Святой Троицы

Сергей Давыдов всем, что имел в жизни, был обязан своей маме. Звучит немножко глупо, но таковы факты, которые сам он, кстати, признавал с легкостью. Он вообще был легкий человек: характером, в быту, в общении. Но тех, кто сходился с ним поближе, эта легкость очень быстро начинала утомлять. Многие даже называли ее инфантильностью или безалаберностью, но называли беззлобно, не с целью уязвить или позлорадствовать. Причинить вред этому беззаботному и покладистому человеку не поднималась рука даже у самых ярых сплетников. Сергей Давыдов, при всех прочих недостатках, имел потрясающую способность очаровывать всех, кто входил с ним в контакт. Его могли упрекать, подтрунивать над ним, но на него не могли долго сердиться.

Мать Давыдова слыла человеком амбициозным, из тех, кто не добился желаемых высот и потому вторую половину жизни делает суперстар из своих детей. Актерская профессия виделась ей в самых радужных красках: слава, деньги, знакомства с другими знаменитостями. Она мысленно себе представляла, как сидит в зале, а на сцене ее ребенку вручают награду (может, даже Оскар – и трансляция идет на весь мир).

Послушному Сереже ничего не оставалось, как принять мамину мечту за собственную. Сам же он был настолько легким, что любой порыв ветра мог унести его в далекие дали, а ему самому было все равно, куда держать путь.

Свой подъем на олимп славы Сережа начал с кружка театрального мастерства при бывшем доме пионеров, потом последовали любительская студия и первые выступления на большой (относительно большой) сцене, занятия с репетиторами и две неудачные попытки поступить в театральный. Мама не отчаивалась и искала пути-знакомства. Воинскую повинность Сергей отдавал при Театре Советской Армии. Там же наконец-то был замечен и прослушан известным режиссером, набиравшим курс на следующий учебный год. Дальше долгожданное поступление, пробы, съемки и муштра почище армейской.

Сережа для удобства вселился в общежитие, мотивируя тем, что репетировать порой приходится за полночь, но съехав от активной мамы, сын не стал самостоятельным настолько, чтобы грамотно выстроить собственную жизнь. Мама постоянно переживала, что Сереженька «никак не может зацепиться». Под «зацепиться» прежде всего понималась выгодная женитьба. На его курсе было много роскошных дочек известных актеров и режиссеров, но ее сын выбирал каких-то неправильных провинциалок. Нет, мама провинциалок понимала, ведь ими двигало знакомое желание устроиться, а у Сережи и квартира, и прописка – верх мечты для простушки из тьмутаракани. Но Сереже-то от подобного брака какая выгода?

Расстроив две свадьбы сына, мама не оставляла надежды, что Сережа наконец-то вырастет (умом и практичностью) и очарует перспективную невесту. Но Сережа и практичность так и ходили разными дорогами. А перед выпускными любимый сынуля и вовсе вспылил, потребовав от матери оставить его в покое.

Размолвка с разобидевшейся родительницей привела к тому, что хорошего места в столичном театре Сереже не досталось (мама считала, что все от того, что она не стала за него хлопотать), а на работу он устроился всего-навсего в областной Театр драмы и комедии, где и роли пониже, и зарплаты пожиже.

На то, что перспектива получить однажды Оскар окончательно скрылась в тумане, Сергею Давыдову (в отличие от мамы) было решительно наплевать. Он продолжал плыть по течению, не прикладывая усилий – брал то, что падало в руки, избегая пускать в ход локти, зубы и изощренное хитроумие, которым, впрочем, Господь его не наградил. Люди его любили и не обижали – этого Сереже было довольно. Его матери пришлось смириться, что натурой сын пошел не в нее, а в отца – столь же легкого и беззаботного весельчака, которого неуемное любвеобилие вынесло из семьи, едва сыну исполнилось пять.

Поездка на свадьбу молодого миллионера в составе антрепризы для Сергея явилась рутинным мероприятием. Даже пункт назначения его не смутил. Антарктида так Антарктида, там тоже люди жаждут приобщаться к прекрасному.

Оказавшись в самолете, он обнаружил в соседнем кресле коротко стриженную брюнетку, оценивающим глазом прошедшуюся по его лицу и фигуре. Незнакомка так завлекающее и недвусмысленно улыбнулась ему, что Сережа невольно приосанился и сказал себе: «а почему бы и нет?». До этого он видел девушку мельком в зале отлета, кажется, она стояла за ним в очереди на регистрацию, и Сергей еще тогда чувствовал на себе ее взгляд.

Выяснив, что они не только летят вместе в Ушуаю, но и плывут на одном корабле, участвуя в одном и том же мероприятии, Давыдов окончательно расслабился. Судьба предлагала ему роман на блюдечке – что он, дурак отказываться? Ему никогда не приходило в голову добиваться какой-то конкретной особы. Ему было безразлично: брюнетка или блондинка, красивая или не очень, худая или пышечка. Он оправдывал свою всеядность тем, что нехорошо делать женщин несчастными. Пока его хватало на всех, он не задумывался о постоянной партнерше. По сути, мать надолго отбила у него охоту жениться, и со временем он даже стал находить в холостяцкой жизни свои плюсы.

Вот только с Анной Егоровой, попутчицей в Антарктиду, получилось все не так просто. Точнее, слишком сложно, чтобы Сергею это понравилось.

Первый подозрительный звоночек раздался сразу же – в отеле Ушуаи, когда они, разгоряченные выпивкой и танцами вернулись с шумной улицы, и Сережа обнаружил, что лишился бумажника. Он хотел заказать в номер бутылку шампанского и продолжить банкет, но потеряв разом все деньги и банковскую карточку в придачу, резко протрезвел.

– Кажется, меня обокрали, – растерянно произнес он и плюхнулся на кровать.

– Ты хорошо искал? – спокойно поинтересовалась Аня. – Может, в другой карман положил?

Но бумажнику совершенно точно приделали ноги. Анна сама заказала по телефону две порции крепкого кофе и осталась у Давыдова до утра оказывать моральную поддержку. Вот только занимались они отнюдь не тем, о чем все подумали, увидев их утром выходящими из одного номера.

– В полицию обращаться будешь? – спросила Анна первым делом.

– Какая полиция, нам завтра надо быть на корабле! – горю Давыдова не было предела.

У него пропало все: гонорар и плюс к нему солидная сумма, которую он с дуру взял в поездку, намереваясь отдохнуть на ледовом континенте, ни в чем себе не отказывая. Хорошо хоть паспорт с обратными билетами он догадался выложить на прикроватную тумбочку.

Анна долго отпаивала его кофе и терпеливо выслушивала жалобы на жизнь – Сережа вел себя так, как никогда бы не повел в здравом рассудке. Утром, проснувшись на неразобранной постели, он увидел Егорову спящей в кресле напротив, и ему стало стыдно. Болела голова, подташнивало, а вернувшаяся память о ночных похождениях и сеансе душевного стриптиза еще сильнее подпортили ему и без того скверное настроение.

Аня, открыв глаза и потянувшись, оптимистично заявила:

– Не дрейфь, Сережа! Прорвемся, – и предложила свой план.

Это был уже второй звоночек, но Давыдов в тот момент его не осознал, а лишь слепо и благодарно замычал (ибо кивать головой было болезненно).

– Я еду в Антарктиду не просто так, а с особой секретной миссией, – сообщила Анна. – Мое участие в цирковой труппе Сапфировых это акт прикрытия, который мне организовали в последний момент. Сапфировы, конечно, готовы свидетельствовать в мою пользу, им заплачено, но их слов и поступков может быть не достаточно. Поэтому у меня к тебе, Сережа, будет деловое предложение. Если ты согласишься сыграть влюбленного в меня парня, это станет неплохим дополнением к моей легенде. Ты актер, и изображать страстного поклонника для тебя не должно быть внове. Главное, не переигрывать. Разумеется, трудиться ты будешь не бесплатно. Я заплачу тебе ту сумму, которую у тебя украли и даже сверх того. Часть денег выдам по приезду на Кинг-Джордж. Остальное – по возвращению на корабль. От тебя потребуется быть со мной рядом и достоверно играть на публику. Мои настоящие дела касаться тебя не будут. Претензий к тебе тоже никто не предъявит, ты же по легенде обычный влюбленный слепец. И я уверена, что оправдываться тебе не придется. Пусть все думают, что мы спим вместе, а все свободное время думаем исключительно друг о друге. Парочки меньше вызывают подозрений.

Сергей согласился. Нельзя сказать, что сделал он это в «твердой памяти», как говорят юристы, головная боль мешала оценивать перспективы, но скоро Анна все объяснила ему более доходчиво. После того, как, зажав ее в темном корабельном коридоре, Сергей получил коленом в пах, он окончательно все уяснил и принялся честно исполнять договоренности, не позволяя себе лишнего.

В первый же вечер в отеле, забрав из рук Анны аванс, Давыдов все-таки задумался, насколько глубоко попал впросак. Таинственная девушка втягивала его в скверную историю, и даже ему, человеку по жизни беспроблемному, было очевидно, что добром оно не кончится.

– Аня, все-таки, в чем смысл тайной операции? – спросил он, нервно комкая пачку денежных купюр.

– У нас с тобой уговор: ты не лезешь в мои дела! – откликнулась Егорова.

– Но хотя бы приблизительно! Мне кажется, мы в опасности. Мне вовсе не улыбается ехать в долину Драконьего Зуба, чтобы там огрести по полной. Поэтому ты либо говоришь, что происходит, либо я останусь здесь.

– Дурак, – сказала Анна и поведала ему сказку про «волшебный шар». – Если полетишь со мной в долину, то получишь уникальный шанс попросить и для себя чего-нибудь стоящего. А нет, окончательно все профукаешь.

– Да ты врешь, я же вижу!

– Не хочешь, не верь. Но я же не одна стремлюсь попасть в долину. Смотри, сколько желающих урвать себе кусочек счастья. Собственно, его на всех хватит, и ты ничем не хуже других.

– Это все сказки, Аня, а мне нужна правда!

– Большего ты от меня все равно не узнаешь, пока не прибудешь на место. И учти, ты в безопасности только потому, что между тобой и противниками стою я. Останешься один, они с тобой мигом разделаются.

– Да кто, черт возьми?!

– Тот, кто не поверит тебе, будто ты не в курсе. Они на все пойдут, даже на пытки, лишь бы узнать подробности. Хочешь рискнуть? На здоровье. Я просто умою руки.

– Ты не посмеешь меня бросить!

– Почему? За твою игру на корабле я расплатилась. Коли ты настроен положить конец сотрудничеству, черт с тобой!

Сергей рисковать не хотел, но и верить на слово Егоровой не собирался. И все же… все же… Только природная легкость и привычка не думать о плохом позволили ему заснуть в эту ночь спокойно.

Сейчас, поднимаясь по холмистому взгорку к православной деревянной церкви, Давыдов вдруг остро позавидовал Юре и Вике. Наверное, в желании провести вместе оставшуюся жизнь в горе и радости есть что-то особенное. Видеть, как человек, выбравший тебя, и которого выбрал ты, работает, меняется, болеет, устает, загорается новой идеей, старится, наконец, – это словно более высокий уровень в компьютерной игре. Но Сергею не хватило ни опыта, ни набранных очков, чтобы последовать по такому маршруту. Он вечно влипал в истории, хотя не мог отрицать, что подобная жизнь ему нравилась, скуку он терпеть не мог.

Вообще, после предсказания, которое он нашел в апельсине на сеансе иллюзий, Давыдов стал непривычно много задумываться о своей жизни. Ничего особенного в тех словах не было, но они отчего-то сильно его зацепили. «Вы на распутье, – гласило пророчество, – впереди вас ждет либо подвиг, либо безвестность. Выбор за вами». Сергей, конечно, предпочел бы подвиг, но критически настроенным умом понимал, что на актерском поприще вряд ли ему суждены подобные деяния. Поэтому он нет-нет да и связывал предсказание с авантюрой Анны, утешаясь мыслью, что не зря оказался в этой поездке. Кто знает, а вдруг ему и впрямь суждено сделать в Антарктиде нечто значительное?..

…Павел быстро переговорил о чем-то со своим телохранителем Володей, и чета Долговых неторопливо поднялась по высокому церковному крыльцу. Несколько гостей, перекрестившись на образок, последовали за ними, но большинство пока еще оставались на улице. Они фотографировались на фоне церкви и пингвинов, не успев за прошлую экскурсию насытиться необычным антуражем.

– Приятно смотреть на влюбленных, – сказала Вика.

– Думаешь, перед нами искренне влюбленные? – тихо спросил ее Юра.

– Всегда заметно, когда мужчина свою возлюбленную готов на руках носить.

– Плюсую, – сказал Сергей и покосился на эту сладкую парочку.

Юра тоже смотрел на Вику совсем не так, как на нее недавно смотрел продюсер Симорский. Ученому не хотелось дать в морду, чтобы стереть сальную ухмылку. Поскольку Сергей Вику уважал, то невольно испытывал желание за нее заступиться, но когда она была с Громовым, он был за нее спокоен.

Давыдов вздохнул и переключился на пацана, скакавшего неподалеку наперегонки с пингвинами. Кажется, это нравилось обоим сторонам-участникам.

Кирилл сейчас пытался поймать одну из птиц, нахально подкатившуюся к нему под ноги и потянувшую за штанину. Пингвин почти сразу отскочил, но мальчик бросился его догонять, поскользнулся и шмякнулся во весь рост, насмешив пернатых зрителей. «Адельки» зашумели, закаркали, запрыгали, выражая полный восторг. А громче всех веселился ускользнувший пингвин.

– Вы летите в долину завтра или послезавтра? – поинтересовалась Вика у Громова, с улыбкой взиравшего на поднявшуюся кутерьму.

– Я – завтра после обеда, а они, – Юра кивнул в сторону церкви, – второго января.

– Почему раздельно?

– Я договорился со знакомым, он подстрахует и подбросит часть вещей. Для Павла я подобрал удобный маршрут самолётом с пересадкой, но иностранцы в выходной день ни за какие деньги не работают, и не понятно, успеют ли сбросить наш багаж вовремя – это отдельные рейсы получаются. Будет скверно, если мы останемся без продуктов и палаток. Так что я буду квартирьером.

На крылечко выглянул батюшка в полном облачении и пригласил желающих войти. Церемония должна была вот-вот начаться. Сергей внутрь не пошел, а встал у памятной таблички, гасившей, что церковь Святой Троицы была срублена в 2002 на Алтае и только через год перевезена на научно-исследовательском судне «Академик Сергей Вавилов» в Антарктиду.

Кирилл приблизился к Сергею и спросил:

– Вы какой спектакль сегодня даете? Новогодний?

– «Двенадцатая ночь или Что угодно», пьеса Уильяма Шекспира. Можно сказать, рождественская комедия.

– Я в курсе, – важно кивнул мальчик. – Двенадцатая ночь это языческий праздник, который отмечали как раз 31 декабря. Именно сегодня заканчивается Йоль – так в средние века назывался период зимнего солнцеворота. Европейцы верили, что в эту ночь все миры сходятся, ангелы запросто бродят по улицам, а мертвые несутся по небу всадниками Дикой Охоты. Но самое страшное время для людей это предыдущие одиннадцать суток. Злые духи могли вселиться в самых добропорядочных граждан, и те начинали совершать необъяснимые поступки. Например, лгали, когда проще правду сказать. Или набивали живот сладостями, пока не лопнут. Или ссорились без повода, и даже убить в запале могли. А Двенадцатая ночь – это последняя возможность все исправить, попросить прощение, отдать долги или искупить вину. Все клятвы, которые давались в последний день Йоля, считались нерушимыми.

– Откуда ты все это знаешь? – поразился Сергей.

– Я умный. И хорошо учусь. Как вы думаете, злые духи это выдумка, или они и правда могут внушать людям нехорошие мысли?

Сергей хмыкнул:

– А знаешь, Кир, это на самом деле непростой вопрос. Хочется сказать, что все глупость, но… Иногда даже хорошие люди внезапно совершают преступления. Причем из самых благих побуждений. Слушай, а ты в каком классе? Не рано ли тебе для такой философии?

– В девятом.

– Да ладно, – Сергей усмехнулся, – тебе же лет двенадцать, не больше. Или ты это по-западному считаешь?

– Нет, по-нашему, но я в школу не хожу, только экзамены там сдаю, у меня особая программа, – пояснил Кирилл, шмыгая носом. Он вытащил из кармана платок, чтобы высморкаться, но заметил на правой ладони грязь и принялся ее оттирать.

– Так ты вундеркинд?

– Ага.

– Ну и ну!

– Ничего хорошего на самом деле в этом нет, – Кирилл усердно тер испачканную ладонь. – Для взрослых я слишком маленький, а для сверстников слишком взрослый. И иногда мне даже поговорить нормально не с кем. Но я привык уже.

– Ты не поранился, когда за пингвином гонялся?

– Нет. Я знаю, что запрещено их трогать, но этот хулиган меня спровоцировал.

– А чего ты в одной варежке ходишь? – Сергей только сейчас обратил внимание на такую деталь. – Вторая где?

– Потерял, а запасных нет, – пояснил мальчик.

– На, держи! – Давыдов вручил ему свои перчатки. – Давай-давай, не стесняйся. Считай, это мой тебе подарок на Двенадцатую ночь. Они кожаные, новые совсем. Немного велики будут, но ты же растешь, так что скоро меня догонишь.

– А вы? – мальчик с недоверием смотрел на актера.

– А у меня еще есть, – Сергей улыбнулся. – Мне мама чемодан помогала собрать. Можешь себе представить, сколько всякого барахла она туда умудрилась запихнуть.

Кирилл хихикнул, но тут же посерьезнел.

– Спасибо, вы меня выручили.

Сергей даже не ожидал, что услышать подобное от мальца ему будет настолько приятно.

Церквушка была совсем маленькая, но внутри очень красивая. Пол выстлан ковром, оклады на иконах ярко блестели, свечи приятно пахли воском. Все поочередно заглянули в нее, перекрестились на образа, а кое-кто, пожертвовав денежку, поставил свечку. Чтобы не устраивать столпотворения, людям приходилось уступать друг другу или вовсе выходить на улицу, так как места всем сразу не хватало.