Без лица: Другие

© Лайла Карим, 2025

ISBN 978-5-0068-1574-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Офицер полиции Шади Мостафа откинулся в скрипучем кресле и прикрыл глаза. На лицо то и дело садилась навязчивая муха, но у мужчины не было сил совершить привычное движение рукой, чтобы отогнать насекомое. Тем более, что в этом не было особого смысла: через пару секунд муха вновь атакует распаренную кожу, которую почти не охлаждал работающий в полную силу кондиционер.

У Шади раскалывалась голова, как это обычно бывает в первый день священного месяца Рамадан. Воздержание от пищи и воды сорокалетний полицейский переносил стойко, как и полагается верующему. Сказывалась привычка поститься с самого детства на протяжении тридцати дней в году. Но только не в первые сутки – тело ещё не успело перестроиться. Уже завтра все будет хорошо: плотный ночной завтрак незадолго до рассвета обеспечит его сносное самочувствие на весь следующий день. А навык дремать прямо на рабочем месте даст мозгу необходимый перерыв, чтобы затем дотянуть до заката.

Сейчас же офицер никак не мог заснуть, так сильны были его муки. Он мечтал о глотке традиционного египетского напитка, приготовленного из «индийского финика». И, возможно, о стакане сладкого охлажденного каркаде после. Господин Шади – именно так он часто называл себя мысленно – усиленно гнал от себя эти образы, так как считал их почти непристойными. Чтобы отвлечься, раз желанная дрема никак не хотела ласково накрывать его разум, он взглянул на камеры наблюдения. Аппаратура исправно транслировала происходящее в камерах предварительного заключения и допросной, а также с проходной, где один из младших полицейских чинов как раз спал, уронив голову на скрещенные на столе руки.

Что-то в наблюдаемой картине было неправильным. Левый нижний экран фиксировал суматошные движения, и Шади Мостафа пригляделся, превозмогая боль. Несколько полицейских избивали задержанного, попеременно быстро отскакивая от него и бурно жестикулируя. Сама по себе эта ситуация не являлась из ряда вон выходящей. Даже во время священного месяца улицы Каира заполнялись ворами и воришками всех мастей и специализации. Для них, у кого в жизни не было ничего святого, в Рамадан наступало благодатное время жатвы. Прилавки ломятся от товаров, покупатели не слишком внимательны… Отделения полиции не пустовали, а были забиты под завязку. И это с учётом, что далеко не каждый пойманный с поличным харами передавался в органы правопорядка. Чаще всего торговцы разбирались с ним на месте. Хорошо, если тому удавалось выжить.

Словом, господин Шади напрягся вовсе не из-за того, что подчинённые били задержанного. Ему не понравилось, как тот выглядел. Слишком хорошо для привычного контингента, который попадал в его отделение. Двое полицейских скрылись из поля зрения – должно быть, вышли из камеры – ещё двое теперь держались от мужчины на некотором расстоянии. Задержанный лежал на полу в позе эмбриона, прикрывая руками голову. Он был одет в деловой костюм, а рядом валялся классический мужской ботинок.

Офицер уже достаточно давно работал в полиции, чтобы понимать: человек в костюме-двойке мог оказаться неоднозначным «постояльцем», который позже принесет ему немало головной боли. Еще большей интенсивности, чем сегодня. И поэтому господин Шади решил, что дело требует его вмешательства, пока недалекие подчиненные не наломали дров. «Хорошо ещё, что бить прекратили», – подумал он и встал с кресла. Ужасающая тупая боль немедленно усилилась. Офицер направился в путешествие по длинному коридору, по пути вознося Всевышнему короткую молитву, дабы избавил от возможных неприятных последствий инцидента.

Коридор свернул, и прямо на повороте Шади Мостафа наткнулся на двоих подчиненных, которые спешили ему навстречу. Один из них тут же схватил начальника за локоть, чем несказанно удивил последнего. Никто из нижестоящих чинов никогда не позволял себе подобного. Офицер перевел взгляд на лицо полицейского и вздрогнул. Тот смотрел расширенными от ужаса глазами и хватал ртом воздух. Второй, имя которого удалось вспомнить – Яссер, нашелся быстрее:

– Устаз Шади, хадретак! – затараторил он, полностью выходя за рамки субординации и уставных правил обращения. – Там такое, мы бежали за вами!

– Аузу билляхи мин эш—шайтани ражиим… – пробормотал другой полицейский, продолжая сжимать локоть уже порядком раздраженного начальника. Тот стряхнул его руку и обратился к более вменяемому подчиненному:

– Быстро доложи по сути дела. Идём, – и устремился дальше, увлекая за собой обоих мужчин.

– Мы выехали по звонку, – начал Яссер, следуя за шефом и то и дело сбиваясь с дыхания. – Толпа собралась возле одного из офисных зданий на Аббас Аккад. Окружили его, кричали, кидали камни. Кто-то позвонил в полицию. Вроде помощница доктора, сказала, что он и есть доктор. Голову он замотал шарфом, так и привезли, а уж когда мы увидели, что под шарфом. Астагфирулла…

– И что? Что там у него, рога что ли? – прервал господин Шади бессвязный рассказ, ускоряя шаг.

– Там вместо лица… – Яссер не смог продолжить, но полицейские уже достигли пункта назначения. Поэтому Шади Мостафа не стал уточнять, а просто толкнул дверь камеры и вошел внутрь.

Открывшаяся мизансцена поразила его до глубины души. Двое бледных полицейских сбились в одном углу, наставив на задержанного табельное оружие. Тот продолжал лежать на полу в позе эмбриона, издавая тихие скулящие звуки. Цепкий взгляд офицера заметил женский головной платок на полу, грязный и порванный. Не лучше выглядела и бывшей когда-то щегольской пара. «Точно доктор», – подумал начальник районного отделения полиции. Доктора частной практики в Египте стоят ближе к вершине социальной пирамиды. Примерно там же, где и сам господин Шади. В том, что избитый мужчина состоятелен, его убедили и хорошие кожаные полуботинки.

– В чем дело? – резко спросил он у двоих охваченных ужасом полицейских, которые при его появлении медленно опустили оружие и даже предприняли попытку встать, как полагается. – Он был вооружен? Оказывал сопротивление? Документы проверили?

– Никак нет, – невнятно ответил один из мужчин.

– Да что здесь происходит?! – взорвался Шади Мостафа. Голову разрывало на части. Он подошёл к задержанному, присел на корточки и тронул того за плечо. Мужчина прекратил скулить и сжался. Офицер с силой отвел одну руку «доктора». На миг под ней мелькнуло какое-то неясное месиво, и полицейский отпрянул.

– Посадить на стул, – велел он подчиненным, и те с опаской приблизились к совершенно безобидному на вид мужчине. Они приподняли его с двух сторон, а один из полицейских подставил стул. После этого все сделали шаг назад.

– Бэша, ты в порядке? Посмотри на меня, – довольно дружелюбно обратился Шади Мостафа к мужчине. Как можно более спокойным в данной ситуации голосом. Тот с опаской начал опускать руки, всё ещё прижимая локти к груди.

То, что увидел офицер в тот момент, он не смог бы описать никакими словами. Для такого не хватало даже богатого, образного арабского языка. Его резко замутило, хотя желудок был пуст, как пересохший колодец в пустыне. У «доктора» не было лица в привычном человеческом смысле. Не было оно и поврежденным либо уродливым. Шади дернулся назад и замер в оцепенении. Сердце грохотало и билось о ребра, легкие сдавило так, что не сделать вдоха.

– Субхан Аллах, – протолкнул он кое-как в парализованное горло.

На месте лица маялась, дергалась в разных направлениях субстанция, похожая на много раз провернутый фарш. Шади повидал немало покореженной человеческой плоти вроде сломанных носов, разбитых губ и даже вытекших глаз. Один раз был свидетелем того, как человек прострелил себе голову. Но более тошнотворной и отталкивающей картины он за свои сорок с небольшим не видел. Это – инородное, чуждое и как будто внеземное – жило своей жизнью. Закручивалось спиралью и тут же разворачивалось вспять с постоянно меняющейся скоростью, вызывая у наблюдателей рвотные позывы.

– Что я такого сделал, объясните, во имя Всевышнего, – донёсся полный боли сдавленный голос. Слышать его было невыносимо, противоестественно, даже кощунственно!

– Молчать! – неожиданно для самого себя заорал офицер. Ему хотелось заткнуть уши. Мелькнула и исчезла мысль взять у одного из подчиненных табельное оружие и выстрелить. Но каким-то неимоверным усилием он напомнил себе, что сегодня первый день священного месяца. Скоро, уже совсем скоро время разговения, а потом – и молитвы «таравих». Все, как и должно было быть, пока не появился этот без всякого преувеличения странный человек. Да и человек ли?

– Прикройте его! – не в силах придумать более удачного решения, приказал Шади Мостафа. – Документы были при нем?

Яссер, лучше всех владевший собой, накинул на голову задержанного легкий цветной шарфик. Тот тихо простонал, но не пошевелился.

– У нас его портфель. Ещё был пакет из магазина с новыми женскими вещами. Я принесу. Разрешите выйти?

Офицер отпустил Яссера кивком головы. Ему тоже хотелось уйти, но начальник с тоской уже начал понимать, что никуда он сегодня из отделения не денется.

– Отвечайте на вопросы, – глухо сказал он, обращаясь к непонятному пугающему субъекту. – Имя и место работы?

– Абделькарим… Али Набиль, – с трудом и паузами прошептал тот из-под платка свое полное имя. – Я врач-невролог… Я ничего не делал!

– Разберемся. Что с лицом?

– Я не знаю! Я уходил с работы и посмотрел в зеркало – все как обычно! – повысил голос мужчина. Видимо, он начинал отходить от болевого шока. – Спустился вниз, вышел на улицу и стал ждать, пока подъедет водитель. Вдруг вокруг меня стали кричать, потом бросать камни! Одна женщина вопила, что у меня лицо, как у шайтана. Я ничего не понял вообще, пробовал говорить, потом кто-то налетел на меня и толкнул на землю… Я… Я только подумал, что надо закрыть лицо, вытащил из пакета платок, подарок… жене хотел сделать, – сбивчиво закончил мужчина и замолчал. Он тяжело задышал, а потом, судя по звукам, заплакал.

Шади Мостафа потер лоб и виски. Ничего дельного в голову не приходило. От необходимости продолжать этот из ряда вон выходящий допрос его избавило появление Яссера.

– Господин начальник, документы, – полицейский почтительно протянул небольшую пластиковую карточку своему руководителю. Тот принял удостоверение личности и вскоре убедился, что информация об имени и профессии соответствует действительности. Сейчас, когда мужчина перед ним был накрыт платком, ему начало казаться, что несколько минут назад у него случилась галлюцинация. «Групповая?» – тут же задал он себе логичный вопрос. Шади Мостафа был неглупым и даже немного начитанным человеком. Это очень пригождалось в беседах с тестем, который служил в Министерстве внутренних дел.

Он тут же понял, что нужно делать – позвонить отцу жены. Интуиция подсказывала, что здесь не обойдется без Амн Дауля (иными словами, Госбезопасности), но Шади Мостафа решил подстраховаться и сначала попросить совета. И даже настоять на визите тестя в отделение, хотя такой наглости тот мог и не простить.

– Дать ему воды. Все на выход, дверь запереть, охранять. Четверо на пост. – начальник отделения подумал, что у кого-то из подчиненных, останься они внутри, могли не выдержать нервы. А отвечать потом придется ему, Шади Мостафе.

В сильно взбудораженном, растерянном состоянии, которое он постарался не показывать подчиненным, офицер полиции вышел из камеры и направился в свой кабинет. Он собирался сделать несколько звонков и отдать некоторые необходимые распоряжения. Например, отправить полицейских за записью со всех камер, которые могли зафиксировать инцидент на улице. Впервые он не был уверен, как должен действовать – протокол таких случаев совсем не предусматривал. Поэтому сначала – тесть.

Отец жены оказался недоступен. На Шади Мостафу, который закрылся один в своем кабинете, давила тишина и ощущение, что он понемногу сходит с ума. Начальник решил совершить молитву, которая благотворно влияет на ум и сердце.

– Слава Всевышнему, господину миров, – сидя на коврике, выговаривал про себя офицер привычные слова, что были частью его души и сознания. Завершив внеочередной намаз, Шади Мостафа крепко задумался. А после набрал номер знакомого авторитетного шейха, своего духовного наставника. Служба службой, но опытному полицейскому было ужасно не по себе от ощущения, что он соприкоснулся с чем-то выходящим за пределы человеческих компетенций.

Парень по имени Пит, двадцати лет от роду, крутился на высоком стуле за кассой небольшого магазинчика у дороги, принадлежавшему сети «Камберлэнд Фармс». Он вовсю погрузился в просмотр трендовых видео в интернете и даже не поднял головы, когда в магазин вошел молодой человек в толстовке с капюшоном. Смена Пита заканчивалась в полночь, после чего ему предстояло снять кассу и, заперев двери на ночь, отправиться домой на велосипеде. Общественного транспорта в таком маленьком городишке, как Северный Графтон, штат Массачусетс, не было и в помине.

Человек с капюшоном скрылся между рядами, коих в магазине было всего три штуки. Поэтому шоппинг занимал у покупателей отсилы пару минут – тут продавали снеки и напитки, кофе и сигареты. Нехитрый набор для заезжего автомобилиста. Пит подумал, что не хочет ставить ролик на паузу, до того он был забавным. А потому почувствовал благодарность к позднему посетителю за то, что тот не торопится подходить к кассе. Парень капитально застрял на ряду с чипсами. «Не может выбрать между тремя видами. Вот она, типичная проблема современного потребителя», – подумал Пит, студент второго курса экономического факультета, подрабатывающий на летних каникулах. Видео давно закончилось, а человек все не показывался. Пит посмотрел на экран, закрепленный над кассой с его стороны. Она удачно поймала анфас посетителя. У него были очень тонкие губы, сжатые в линию, и довольно крупный нос. Руки он держал в карманах. Наконец, субъект развернулся и быстрым шагом пошел по проходу к кассе. Пит тут же уткнулся в телефон, чтобы не показывать свой интерес.

За секунду до того, как посетитель рванулся к нему через стойку прилавка с жвачками, Пит подумал, что ему стоило обратить внимание на нетипичное поведение человека. Он разом вспомнил короткий рабочий тренинг для новеньких, где учили распознавать признаки грядущего ограбления, но было уже поздно. В лицо Питу уткнулось дуло пистолета, и мир сузился до маленького черного круга диаметром в один сантиметр.

– Живо открывай кассу и доставай бабло, а не то башку прострелю! – тихо, но четко сказал грабитель, и Пит, конечно, подчинился. В кассе редко хранилось более тысячи долларов, поэтому он справился очень быстро, несмотря на дрожащие руки и удушливую волну страха. Штаны парня намокли.

Грабитель схватил деньги, опустил голову и вышел из магазина. Пит, парализованный ужасом, все же смог нашарить под прилавком тревожную кнопку. Затем он присел на корточки так, чтобы наблюдать за происходящим из окна одним лишь глазом. Грабитель как раз садился на пассажирское сидение автомобиля, который после этого, однако, не тронулся с места. Что-то происходило внутри, но что именно, Пит, конечно, разобрать не смог.

В машине грабитель повернулся к своему приятелю, чтобы широко ухмыльнуться и скомандовать «Трогай!». Парень за рулём отличался заторможенной реакцией, вызванной одним из запрещенных веществ. Вероятно, он хотел сначала убедиться, что в этой дыре удалось достать немного денег, а потому нетерпеливо заглянул в лицо подельника. Сначала зрачки водителя, и без того расширенные, полностью затопили радужку. Затем он истошно заорал, повторяя вновь и вновь самое грязное из известных ему ругательств. А после схватил с приборной панели мясницкий нож и всадил несколько раз в грудь того, кто вернулся из магазина вместо его приятеля.

Защититься тот не мог, даже если бы успел сообразить, что к чему. В руках у грабителя был обыкновенный муляж, купленный на блошином рынке городишки Уорчестер недалеко от Северного Графтона. Они с приятелем долго спорили, что использовать: игрушечный пистолет, в глазах обывателей выглядевший вполне достоверно, или холодное оружие. Сошлись на том, что в случае задержания копами нож послужит отягчающим обстоятельством. Поэтому он и остался в машине.

Жертва атаки попыталась закрыться и даже поймала руку с ножом на очередном замахе, но это придало нападающему ещё больше сил. Он оглушительно кричал, не переставая, кровь забрызгала лицо и одежду. Наконец, водитель рванул дверь машины и спиной вывалился на парковку, тут же принявшись отползать назад. Через несколько метров он отключился.

Марина сладко спала в супружеской кровати и видела бессюжетный, но приятный сон. Как будто она брела меж развешанных тут и там отрезов шелка, ласкающих ее кожу прохладными нежными прикосновениями. Вот ткань скользнула по обнаженному плечу, затем – бедру. Это было очень приятно.

Марина плыла между сном и явью, то приближаясь к поверхности сна, то снова погружаясь в его пучины, как игривый поплавок. В моменты «всплытия» она угадывала прикосновения мужа, который снова вернулся домой с работы за полночь. Графики у них совершенно не совпадали, а супруг скучал. И по взаимной договоренности наверстывал упущенное вот так, с разомлевшей, податливой, но совершенно безынициативной женой.

Марина привычно раскинула руки и открылась навстречу прикосновениям, не размыкая тяжелых век. Мужчина был настойчив, но бережен, чутко понимая грань, после которой жена точно проснется. Она принимала его, ровно дыша – как и десятки раз до этого.

Сон Марины вдруг стал беспокойным. Полотна шёлка больше не касались вскользь, а плотно стягивали ее тело, пеленая руки, живот, бедра. Необычно… и немного пугающе. Она захотела ослабить захват и задвигалась, забормотала что-то бессвязное. Это стало сигналом к усилению напора. Марину стало выталкивать на поверхность сна. Она приоткрыла глаза.

Над Мариной склонился темный силуэт, который не мог принадлежать никому, кроме ее мужа. Это же подтверждала самая точная в мире биометрическая система распознавания – память тела близкого человека. Запах, тактильные ощущения, амплитуда дыхания говорили, что рядом он. Однако что-то было не так… навеяло сном? Марина несколько раз моргнула и проснулась окончательно. Облик мужа скрывали тени, но даже в полумраке она должна была разглядеть слабый рельеф лица. Однако его не было.

Неясное, смутное чувство – предвестник страха и паники – заставили Марину все сильнее и сильнее распахивать глаза, вглядываясь в того, кто овладевал ее телом. Звуки этого мира словно бы кончились. Она не могла сказать ни слова. За считанные секунды ощущение неправильности усилилось в сотни раз. С огромным трудом Марина заставила себя поднять руку и протянуть ее к мужниному лицу, но запястье скрутил резкий спазм. Она вскрикнула, и собственный голос молотом ударил в голове.

Марина начала биться в животном ужасе. С ней был не муж. Кто угодно, только не он.

– Что?! Что такое, Марина, девочка моя! Успокойся! – родной, знакомый голос едва достигал сознания. Она не могла думать. Охваченное истерикой тело контролировала древняя, как сама ДНК, сигнальная система: «Чужой! Беги!».

Тот, кто пришел к ней в ночи, ослабил захват – или это все же были объятия? – и ударил по выключателю прикроватного ночника. Слабый рассеянный свет проявил облик человека. Или того, кто казался им ещё несколько минут назад.

Марина любила смотреть фильмы ужасов. Но ни грудной ребенок, в которого вселился злобный дух, ни женщина, рожающая окровавленного изломанного монстра, не могли и близко соперничать с увиденным. Противоестественное, хаотичное подергивание перемешанной плоти на месте человеческого лица – самого дорогого лица на свете – выбило из нее остатки разума.

Марина исторгла дикий крик, скатилась с кровати и бросилась ко входной двери. Через пару секунд она оказалась на лестничной клетке абсолютно обнаженной. Один полный глубинного ужаса взгляд на входную дверь, которая начала приоткрываться вновь – и женщина устремилась вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки и почти чудом сохраняя равновесие. Выбравшись на улицу, она побежала как есть, босиком, скользя по подтаявшему снегу. Температура на улице апрельской ночью не поднималась выше нуля.

Продавщица круглосуточного магазина, задумчиво смотревшая сквозь витрину на свет фонарей, вдруг очнулась от своеобразной спячки, которая отличает всех представителей этой профессии в неурочный час. Ей показалось – ну, конечно же, показалось? – что мимо, прямо по снегу, пробежала голая женщина. «Наверно, пьянчуги поскандалили, – флегматично подумала она. – Сейчас мужик спустится за бутылкой». Другого объяснения происходящему у нее не было и быть не могло.

Однако «мужик» не спустился. А ещё через пятнадцать минут в обратном направлении проехала полицейская машина. Позже продавщица ругала себя за то, что спокойно продремала остаток ночи.

Глава 1. Про уродов и людей

Саша ввинтилась в автобус, когда он уже тронулся с места. Пассажиры спрессовались так плотно, что пробиться дальше нижней ступеньки не представлялось возможным. Кто-то немедленно наступил ей на ногу. «Кедам конец», – решила она. Обувь уже пережила два сезона и вступила в пору зрелости, которая, похоже, окончится прямо здесь и сейчас скоропостижной смертью. Каждый предмет Сашиного гардероба представлял для нее большую ценность, так как обновку удавалось купить не часто. Впрочем, то же самое касалось большинства тех, кто вместе с ней стремился этим утром достичь места назначения.

Начинался новый день, и угрюмые, заспанные лица пассажиров были тому прямым подтверждением. Саша привыкла ездить стоя. Эпоха комфортного транспорта закончилась пять лет назад. Как и все привычное мирное существование. «Интересно, есть ли тут хотя бы один человек, который не задается вопросом: может, я сплю? Неужели все это правда?» – подумала студентка второго курса Института социально-философских наук и массовых коммуникаций. Образование это было по нынешним меркам совершенно бесполезным, о чем Саше регулярно напоминала мать. Но сама она так не считала.

Институт, входящий в состав одного из крупнейших и старейших вузов страны – Казанского Федерального Университета – оставался небольшим островком свободомыслия. Ни на телевидении, ни в интернете свободно обсуждать Безликих было нельзя. Даже за само это слово можно нарваться на неприятности. Правильнее говорить «люди с альтернативным обликом». Однако на лекциях по социологии и философии часть преподавателей регулярно поднимала волнующие всех темы, пусть и за пределами установленного плана занятий. Да и как изучать взаимодействие общества без поправки на современные реалии? Безликие существовали – это установленный факт.

Нет, конечно, множество людей вокруг в них просто не верили. Ярким представителем этого сословия была Сашина мама. Она резко сворачивала любые разговоры на неудобную тему, и все обсуждение из ряда вон выходящего феномена сводилось к следующему:

– Мам, знаешь, что сегодня было на лекции по социальной стратификации? Преподаватель сказал, что из-за Безликих всю социологию придется переписывать заново.

– Александра, я же просила тебя. Нет никаких Безликих, не называй их так. Подумаешь, и раньше люди рождались с шестью пальцами, или вообще без рук и ног.

– Мам, ну ты же понимаешь, что это совсем другое! Они же на видео и фотографиях выглядят, как обычные люди, а когда умирают, снова обретают прежнее, человеческое лицо! Это же фантастика!

– Вот именно, фантастика. Коронавирус пережили, и это переживём. Главное, чтобы эти сети радиоактивные больше не запускали.

– Мам, это не радиоактивные сети, а обычная связь, называется «шесть джи». Никакого эффекта она на людей не оказывает.

– А ты откуда знаешь? Самая умная? Может, умнее нашего Лидера?

Здесь Саша обычно глубоко вздыхала и уходила в свою комнату. С авторитетом Лидера она соперничать, конечно, не в силах. Вон он, Лидер – на каждом столбу, во всех магазинах, автобусах, даже в университете портрет висит во многих аудиториях. И у них дома – на самом видном месте в гостиной. «Мамин иконостас», – иронизировала Саша. Портрет пожилого мужчины и вправду обрамляли простые бумажные изображения святых, пришпиленные к обоям булавками.

Автобус, который наконец добрался до центра города, сильно опустел. Саша присела на освободившееся место, хотя ехать ей оставалось буквально две остановки. Резиновая подошва кедов отошла в одном месте. Это означало, что придется искать суперклей, который был в большом дефиците. Девушка расстроилась. Хорошо выглядеть становилось все труднее.

Джинсы настолько растянулись и выцвели, что носить их было уже на грани приличия. Сашу спасали простые белые футболки, которые мама приобрела оптом еще пять лет назад, с началом «антропокризиса».

Тогда люди скупали все, до чего у них могли дотянуться руки. В старших классах Саша увлеклась рисованием, и с тех пор раскрашивала свою одежду, создавая необычные дизайны. У нее была майка «хорошее настроение» – радужная, со строчками из любимых песен; мрачная с надписью «мы все умрем» на японском. И так далее – по всему эмоциональному спектру. Сегодня она выбрала «философский» вариант: толпа черных человечков и один красный в середине с крохотным плакатом «Why me?». Это изображение в эпоху всеобщей подозрительности казалось довольно провокационным. Студентку могли обвинить в индивидуализме и даже не пустить в институт.

Саша достала старенький, много раз чиненный смартфон, чтобы проверить время. Не опаздывает ли она на пары? Нет, в запасе еще двадцать минут. Это хорошо. В который раз она порадовалась возвращению рунета. Целых три долгих года в стране – да и много где на планете, как говорят – не работала всемирная паутина. Как сейчас с этим за рубежом, неизвестно: фаервол так же надежно ограждал страну, как блокпосты на физической границе.

Мрачное то было время. Для нее, тогда еще школьницы, мертвый смартфон стал огромным ударом. Гораздо большим, чем глобальная паника, экономическая разруха, разгул преступности и череда терактов. Многих детей тогда перевели на домашнее обучение, и Саша не стала исключением. Однако выпускные экзамены она сдавала уже в относительно спокойной обстановке. За это ее мама не уставала благодарить Лидера.

– Остановка «Университетская», – возвестил динамик, и прилежная студентка устремилась на выход. Она так торопилась выбраться из автобуса, что зацепилась матерчатой сумкой за неведомо для каких нужд прикрученный сбоку от сходней болт. Рванулась – и сразу же услышала неприятный треск ткани.

– Погоди ты! – остановил Сашу грубый оклик. Ловкие пальцы освободили сумку от коварного захвата. Саша обернулась, подняла глаза и поймала широкую улыбку. К ней прилагались синие глаза с густыми длинными ресницами и короткий ежик темных волос.

Парень придвинулся вплотную и глазами указал на улицу, намекая, что тоже спешит выйти из автобуса. Саша действительно замерла на месте непозволительно долгое время, разглядывая незнакомца. Его одежда находилась в ещё более плачевном состоянии и, похоже, была перешита из какой-то спецовки. Смутно Саша припоминала, что так до антропокризиса выглядели вежливые работники клининга.

Она смутилась и отступила назад, а потом быстро зашагала вверх по улице, выходящей прямо к институту.

– Подожди! – вновь раздался негромкий оклик. Саша не стала оборачиваться: ее учили не вступать в разговоры с незнакомыми людьми без крайней нужды. Однако незваный попутчик проявил настойчивость, и вскоре уже шагал рядом. Скосив глаза, она заметила, что парень засунул руки в карманы не по размеру широких штанов.

– Торопишься на пары? – приветливо спросил незнакомец. – Я Колян. Николай, – быстро исправился он.

– Александра, – чуть поколебавшись, ответила Саша. У нее не было почти никакого опыта общения со сверстниками противоположного пола. Все старшие классы школы она просидела дома, а после поступления думала только об учебе и матери, которая каждый день ждала ее из института и ругала за малейшую задержку.

– Красивое имя, – похвалил «Колян» и замолчал. Видимо, запас фраз для светских бесед у него закончился. Саше вновь стало неловко: ну что она отмалчивается, как дикая? Одногруппники вели себя гораздо свободнее. Вновь искоса взглянув на Николая и отметив, что он довольно симпатичный, Саша набралась смелости для дальнейшего разговора.

– А ты тоже учишься? – и прикусила язык. У парня не было с собой ни сумки, ни учебников. Да и в таком виде он вряд ли появился бы в аудитории.

– Я работаю тут недалеко, в магазине. Грузчиком. – Саше показалось, что последнее он произнес нарочито грубо, с вызовом. «Такой молодой, и уже таскает тяжёлые ящики?» – спросила себя Саша, но вслух задавать бестактный вопрос, конечно же, не стала.

– А я учусь на социолога, – она поспешила сменить тему. – Мама говорит, что я вряд ли вообще найду работу с такой специальностью. И лучше бы мне пойти в медколледж на медсестру, пока не поздно.

– А ты всегда слушаешь маму? – насмешливо спросил Николай.

Саша смешалась, а потом рассердилась. Подначка показалась ей детской. «Что взять с грузчика?» – мелькнула снобистская мысль. Она сверкнула глазами на шутника и ускорила шаг, уже подходя к зданию КФУ. Какая-то несуразность в окружающем пространстве привлекла ее взгляд. Саша оглядела небольшую университетскую площадь и заметила, что у статуи Ленина в самом ее центре лицо заляпано коричневой субстанцией. На пьедестале красной краской неведомый вандал криво намалевал фразу «Мочи уродов!». Должно быть, кто-то сильно постарался с этой «акцией» незадолго до рассвета. «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить», вспомнила студентка ничего лично ей не говорящую фразу, и пошла дальше. Бронзовый памятник уцелел во время вооруженных беспорядков, тогда как целое здание Истфака совсем рядом чернело горелыми провалами окон.

Саша ворвалась в лекционную аудиторию одной из последних и поспешила занять свободное место. Только устроившись и достав тетрадь, она поняла, с кем рядом ей довелось сесть на этот раз. Дима Леденичев – потомственный интеллигент и сын главного эпидемиолога Казани. Все удивлялись, что он не продолжил семейную традицию, отказался от хлебной профессии и поступил на социологию. А сам Дима еще на первом курсе, во время открытого общения потока с преподавателем, сказал: «Я хочу написать социологию Безликих». Когда его спросили, как он собрался изучать то, что почти никто толком не видел, самоуверенный парень ответил: «Их уже пять процентов от всего населения. Вы не знали?». Первокурсника одернули, но это мало охладило его пыл. После он не раз открыто вступал в споры с лекторами.

Возле Леденичева образовалась «зона отчуждения» – свободное пространство, куда как раз и сумела пристроиться Саша. Никто не хотел сидеть рядом с выскочкой на лекции, которую ведет замдекана, чтобы случайно не обратить внимание строгого преподавателя на себя. А вот пообщаться с красивым харизматичным парнем в перерывах между парами или после учебы – завсегда пожалуйста. Саша иногда с завистью смотрела на то, как кучкуются одногруппники вокруг Леденичева, как хохочут все вместе над очень смешными, должно быть, шутками. Размышления прервал звонкий голос замдекана.

– Здравствуйте! Я жду тишины, и начинаем. Каковы основные четыре принципа научного исследования? Во-первых, это цель. А цель всегда одна – сделать вывод…

Саша заскрипела шариковой ручкой. Строчки выходили неровными, слова приходилось сокращать до нескольких букв. Она боялась пропустить что-то из лекции, ведь учебников в библиотеке попросту не хватало. А потому не сразу поняла, что с ней говорит Леденичев.

– Меня тоже интересует этот вопрос.

Саша удивленно посмотрела на одногруппника. Тот кивком головы указал на футболку с одиноким красным человечком в окружении черных фигур и надписью «Why me?».

– Думаешь, они превращаются по какому-то признаку или рандомно? Я имею в виду, в случайном порядке. Становятся Безликими.

Саша оглянулась по сторонам и пожала плечами.

– Я даже ни одного из них не видела.

– А я видел. Двоих.

Саша затаила дыхание. Вот это да! Настоящий свидетель появления Безликих.

– Ну и… как?

– Выдержал только одну секунду. – парень немного помолчал, с интересом разглядывая собеседницу. – А потом меня стошнило, – вдруг добавил он. – Только не говори никому, это повредит моей репутации.

Леденичев подмигнул ей и уткнулся в тетрадь. Саша посмотрела на замдекана и поймала недовольный взгляд. Покраснев от смущения, она зареклась болтать на лекции. До конца занятия девушка упорно игнорировала любые попытки возобновить беседу, хотя краем глаза видела, что одногруппник ее разглядывает.

Стоило замдекана объявить конец «пары», как Саша тотчас вскочила с места, которое будто бы даже жгло девушку последние полчаса. Она сама не понимала, почему так хочется поскорее уйти, лишь бы не встречаться вновь глазами со звездой факультата.

– Пока, Александра, – бросил тот небрежным тоном, будто они были давними друзьями. Саша кивнула в ответ и на ватных ногах двинулась прочь из аудитории. В коридоре она не сразу сообразила, что идёт не в ту сторону. Пришлось зайти в туалет и поплескать воды на лицо, чтобы вновь собраться с мыслями.

На следующих двух парах Леденичев сидел в другом конце аудитории, и Саша этому порадовалась. Она решила, что после занятий не пойдет на ближайшую автобусную остановку, а немного прогуляется по центру города, проветрится. С этими мыслями Саша побежала вниз по лестнице, прыгая через ступеньки. Полуденный воздух на крыльце учебного корпуса показался ей свежим и вкусным, как ледяное фруктовое мороженое. Последний раз она ела такое примерно год назад.

Она решила пройти мимо памятника и проверить, отмыли ли вождя революции. Оказалось, что статуя блестит, как новенькая. Пока она с улыбкой смотрела на место недавнего скандального хулиганства, ее вновь – в который раз за сегодня – окликнули.

– Как дела, торопыга? – рядом стоял утренний попутчик, проявивший благородство в инциденте с сумкой, но показавший себя не с лучшей стороны в общении. И что он здесь делает? Караулит? Саша не знала, как об этом спросить. Настроение гулять уже было испарилось, но Николай вдруг широко улыбнулся. Выглядело это обаятельно, да и весь его облик говорил о дружелюбии. Редкое качество в нынешнее время. Такая улыбка подходила социальным плакатам, развешанным на автобусных остановках, но никак не живому человеку с его повседневной борьбой за существование.

– Ты… давно здесь? А как же работа? – наконец нашлась Саша.

– Я работаю только полсмены, с утра. На полную ставку меня не взяли. – Он перестал улыбаться и глянул серьезнее. – Хочешь прогуляться?

«Читает мои мысли», – подумала Саша. А что? В этом мире, слетевшем с катушек, возможно все. Если существуют Безликие – значит, какие-то пласты мироздания основательно сдвинулись. Догадок на сей счет в суверенном рунете было множество: и столкновение параллельных реальностей в мультивариантной вселенной, и резкий скачок эволюции человека. Правда, пользователи, их высказывающие, замолкали, а контент спустя время пропадал из доступа.

– Я как раз собиралась немного пройтись, – призналась Саша. Николай молча сделал приглашающий жест в сторону пешеходной улицы. Они зашагали рядом, и Саша невольно подумала, что встретить одногруппников в такой компании было бы весьма некстати. Правда, она тут же одернула себя. Попутчик, между тем, принялся весело болтать.

– Сегодня такой тип в магазин приходил на работу устраиваться, видела бы ты его! Рубашечка, галстук, жилеточка. Я все ждал, когда он часы такие старинные на цепочке из кармана достанет. Интеллигент. Сказал, что раньше работал в книжном, но книжный почти весь сгорел, а что осталось – никто не покупает. Его спрашивают – что умеешь? А он: консультировать, советовать. Короче, взяли его полы мыть пока, но чуйка говорит, что не справится.

– Почему ты так думаешь?

– Да такие вечно скорбят и ноют по старым временам. А чего жаловаться? Меня, например, все устраивает.

– Тебе нравится, как мы живем? – вырвалось у Саши. Вопрос был на грани фола. Но она так живо представила себе растерянного, похудевшего, печального «лишнего человека» при галстуке и со сломанной шваброй, что отпустила вербальный контроль. Пауза затягивалась. Саша посмотрела на Николая и заметила, как лицо его стало жестким. Оказалось, что красивые синие глаза могут быть холодными.

– Да, нравится. Я из детдома. Ничего хорошего я в жизни не видел. Всегда думал, что жизнь эта неправильная. К нам приходили из разных благотворительных… организаций, – парень выговорил слово с запинкой, – дарили подарки. Кстати, книги тоже. Я потом продал свои на барахолке… Хорошо, что в газете хранил, ушли как новые. О чем это я?

– Детдом… – Саша жалостливо взглянула на собеседника. Ее детство было благополучным. Тогда папа еще был жив и водил ее в Театр оперы и балета, контактный зоопарк и в забавные комнаты с квестами.

– Они казались мне ангелами. Люди в красивой, но простой одежде, с добрыми лицами. Одна из них, женщина, сказала, что главное предназначение человека – помогать другим. И что я обязательно попаду в хорошую семью. Но меня не взяли, забирали в основном маленьких кудрявеньких девочек. В общем-то, это правильно. Им было нужнее… А пошли на площади посидим? Там красиво.

Николай махнул в сторону площади Единения. Саша помнила, что раньше она называлась площадью Свободы.

– Лучше подальше пройдем, до набережной, – ответила Саша, так как не любила помпезное место с новенькой, сверкающей статуей Лидера. Оно напоминало ей о том, что времена детства ушли безвозвратно. – Ты не договорил…

– Да. Я хотел сказать, что тогда было два мира – мой и мир, откуда приходили ангелы. А сейчас мир один. Единый.

Саша подумала, что с этой точки зрения никогда не смотрела на происходящее. Все в ней противилось такому пониманию, но твердо усвоенное благодаря отцу «каждый человек имеет право на свое мнение» взяло верх.

– Да уж, единее некуда, – пробормотала она и остановилась перед большим социальным плакатом, растянутом на стене почерневшего от сажи исторического здания. Плакат изображал людей, взявшихся за руки. Ниже были прописаны десять Догматов государства:

«Индивидуум – ничто, единство – все.

Сплоченность – лучшее оружие против невидимого врага.

Очищение общества в наших руках.

Знание опасно без прикладной пользы.

Каждому человеку – свое дело и место.

Страдания и лишения закаляют душу народа.

Семья без двух детей – пустая ячейка.

Общественное рвение – главная добродетель.

Вера в Лидера и Бога – путь к спасению.

Сомнения – первый шаг к предательству».

Саша вздохнула. Она знала Догматы наизусть. Все их знали: ученики хором скандировали на школьных линейках, дикторы оглашали перед каждым выпуском новостей, да и мама нет-нет цитировала к месту и без.

– Мне нравится, что все стало понятно и легко, – продолжал Коля. А резко смутился, опустил руку в карман и замолчал. Саша вопросительно смотрела на парня, а тот вдруг вновь натянул на лицо какую-то отчаянную улыбку, вынул руку и протянул ей потертую упаковку.

– Это тебе. Не украл, – быстро добавил он. В руках Николай держал картонный конверт, в прозрачном «окошке» которого виднелась коричневого цвета ткань. Саша не сразу догадалась, что это нейлоновые колготки. Она не носила такие со времен похода в Театр оперы и балета. Саша оторопело уставилась на подарок. Что делать? Отказаться? Обидится. Взять? Может выглядеть двусмысленно, словно она приняла неловкие ухаживания. Между тем молчание становилось все более обременительным. Наконец, она решила, что чем быстрее заберет упаковку, тем раньше исчезнет тягостный стыд. К кому относится это чувство: к ней самой или юному грузчику – она не разобралась.

– Спасибо, но не стоило этого делать. Взял бы что-нибудь полезное для себя, – сказала Саша, догадавшись, что часть зарплаты в магазине давали старыми товарами. Мама тоже приносила разные вещи, пока ее не уволили. Теперь они жили на социальные продуктовые QR-коды. Она положила упаковку в сумку и, помявшись, сменила тему:

– Пройдем мимо театра?

Так они и поступили: обогнули театр с противоположной от парадного входа стороны. Саша немного рассказала Николаю о своем опыте соприкосновения с высоким искусством, стараясь фокусироваться только на забавных случаях, чтобы ненароком не вызвать чувство зависти или неполноценности. Открывшийся на площадь вид заставил парочку замереть на месте. На противоположной стороне, возле здания областного правительства что-то происходило: внизу были припаркованы автомобили с мигалками, поодаль стояли люди, слышались крики.

– Бежим быстрей, посмотрим, пока все не перекрыли! – с азартом предложил Коля и, взяв Сашу за руку, припустил быстрее через дорогу, отделяющую их от площади Единения. Когда кеды ступили на брусчатку, Саша подумала, что совершает ошибку: нужно бежать в противоположную сторону. Но было уже поздно. Словно космическая черная дыра, их с неудержимой силой влекло к себе событие. Когда происходит событие, о последствиях не думаешь, особенно если тебе девятнадцать лет. Уже на середине площади стало понятно, что все внимание толпы, а также людей в одинаковых серых костюмах с профессиональными лицами приковано к чему-то на крыше здания областного правительства. Похоже, там стоял человек; он то подходил к краю карниза, то пропадал из глаз.

На площади собралось немного народа: в основном люди жались к окружающим ее зданиям. Любопытство далеко не всегда побеждает чувство самосохранения. «Боятся», – подумала Саша, представив себе, как будет рассказывать об этом маме. Нет, лучше держать все в тайне. Понемногу она начала разбирать шепотки.

– Самоубийца, – важно сказал студент в футболке с эмблемой авиационного института своему приятелю.

– …может, он из этих? – вполголоса обсуждали событие озеленители с испачканными землей перчатками. – Из предателей…

Николай тянул Сашу все дальше, к противоположной стороне площади и зданию правительства. «Еще немного, и на нас обратят внимание службисты», – подумала она и уж было притормозила, но тут произошло сразу несколько вещей.

Человек на крыше неразборчиво закричал, но до собравшихся внизу донесся лишь слабый отзвук. Он начал перелезать перед парапет. Люди в серых костюмах, до этого уверенно говорившие в рации, засуетились. Двое бросились внутрь здания, другие – к автомобилям, третий схватил громкоговоритель.

Человек прыгнул. Саша, охваченная ужасом, переставляла ноги, не понимая, что и зачем делает. Тошнотворный звук набатом ударил по ушам, докатился до сердца, заставил его болезненно сжаться. Сзади надрывно закричали, в голове противно загудело. Зрение вдруг стало тоннельным, будто кто-то услужливо подставил к Сашиным глазам подзорную трубу. Изломанное, окровавленное тело лежало на спине. А лицо самоубийцы шевелилось. Несколько секунд Саша тупо смотрела на него, пока Коля тянул ее назад. Облик человека как будто задрожал и размылся, а может, ей это показалось?

– Это первый заместитель, – успела услышать она прежде, чем померкло сознание.

Глава 2. Про близких и не очень

Саша пришла в себя в изоляторе временного содержания. Первое, что она увидела, открыв глаза, было лицо Николая. Он держал ее голову на своих коленях. Синие глаза неотрывно смотрели на нее, и стоило Саше слегка пошевелиться, что вызвало приступ головной боли, как парень прошептал:

– Тихо, тихо. Ты потеряла сознание.

Саша поморщилась и скосила глаза. Небольшая казенная комната была забита людьми. Кто-то, нахохлившись и втиснувшись между прижатых друг к другу тел, сидел на железной кровати. «Как шлюпка на Титанике», – вяло подумала она. Другие, вроде Николая, чувствовали себя свободнее, но при этом разместились на полу. Снизу тянуло холодом, от которого спину то и дело простреливало резкими спазмами.

– Где мы? – с трудом шевеля губами, спросила Саша.

– В «обезьяннике» недалеко от площади Единения, – пояснил Коля. Он был абсолютно спокоен, как будто время от времени проводил вечера в изоляторе. – Всех свидетелей замели.

Александра разом вспомнила событие: человека на крыше, тошнотворный звук, а потом… случившуюся на ее глазах метаморфозу.

– Это был… – начала было, но Николай приложил палец к ее губам и склонился ниже. Серьезные синие глаза, казалось, смотрели вглубь Сашиного сознания, высвечивая, будто магический прожектор, все потаённые мысли. Некстати и совершенно нелогично Саша залюбовалась длинными густыми ресницами. «Зачем они ему? Мне бы такие…» – текли неуместные и бессвязные мысли. Коля приблизился к самому уху и прошептал:

– Ничего не говори, а то услышат. Мы почти ничего не видели. Я уже все им рассказал: что это я тянул тебя пройти мимо, что по неграмотности своей не понял, что происходит. Что ты не хотела и уговаривала вернуться. Мы думаем, что это был предатель, которого выявили в правительстве, – говорил он, а Саша молча внимала. – Враг не хотел сдаваться и боялся допроса, вот и сиганул с крыши, чтобы не выдавать подельников.

Коля говорил очень складно. «Может же, когда хочет», – промелькнуло в голове у Саши. Она почти не вдумывалась в смысл слов, переводя взгляд с ресниц на движение губ, и обратно.

– Аля! – Раздался вдруг громкий родной голос. Саша повернула голову на звук. В решетку вцепились длинные музыкальные пальцы, а выше показалось бледное мамино лицо. Волосы торчали в разные стороны, взгляд выдавал сильный шок и напряжение. – Что же ты, доча! Вставай, тебя отпускают. Едем домой.

И мама заплакала. Навзрыд, не сдерживаясь. Это сильно отрезвило Сашу, она будто очнулась от дурмана. Тело ныло и болело, но гораздо хуже было слышать мамин плач. Саша начала резко подниматься, пошатнулась от слабости, но Николай поддержал.

– Ваша дочь, Александра Кирилловна Колина, свободна, – отчеканил мужчина в форме и открыл дверь изолятора. – Впредь следите за ребенком и не забывайте про ответственный подход к воспитанию.

Взгляд близко посаженных глаз буравил Сашу. Она вздрогнула и подалась к двери, а когда та открылась, бросилась в материнские объятия.

– Идем, идём, – бормотала мама, обнимая дочь за плечи. Сашину переносицу тоже жгли сдерживаемые до поры до времени слезы. Она с облегчением дала себя увлечь. Мама нашла, мама спасла… Мама – самый близкий человек на свете. «Больше не буду над ней смеяться», – в искреннем порыве пообещала себе Саша. Она уже было дошла до конца коридора, но вдруг вспомнила, что забыла поблагодарить Колю. Обернувшись, она сделала слабое движение рукой. Парень смотрел на нее сквозь решетку изолятора.

– Кто это? – требовательно спросила мама.

– Я потом расскажу, мам… пожалуйста, идём!

Хлынули слезы. Расторможенная психика наконец запустила самый банальный, но действенный механизм избавления от стресса.

Снаружи уже было темно, горели фонари. Редкие прохожие сосредоточено шли каждый к своей цели. Никто не гулял возле отделения полиции – его миновали особенно быстрым шагом. И это центр города…

– Быстрей, доча, а то последний трамвай упустим, – прервала мама Сашины размышления. Всхлипывая, обе направились к остановке. Не сговариваясь, выбрали кружной путь – в обход площади. На трамвай, впрочем, они все-таки успели. Дочь задремала на родительском плече. А дома мама заботливо, но непреклонно накормила ее овощным супом и уложила спать, как маленькую, разместившись рядом на узкой детской кровати и надежно спеленав объятиями.

…Утром Саша с непривычной для себя неохотой отправилась на учебу. Ей хотелось остаться дома и лежать целый день, читая книгу. Тесный контакт с чужими телами в битком забитом автобусе вызывал отвращение, и она сжималась, горбилась, выставляла перед собой руки, лишь бы избежать навязанной близости. Увидев мужчину с марлевой повязкой на щеке, слегка пропитанной кровью, она почувствовала, как ее окатил холодный пот. Поездка оказалась пыткой.

Саша испытала огромное облегчение, когда вышла на своей остановке. Утро, однако, было теплым и солнечным – стояло бабье лето. Иногда и этого факта достаточно, чтобы немного поднять настроение. Саша чуть приободрилась, и в лекционную аудиторию поднялась уже в нейтральном расположении духа. Огляделась: свободные места наблюдались только «на галерке» и – как вчера – рядом с Леденичевым. Вздохнув, она выбрала второе. Одногруппник заметил ее приближение, оглядел с ног до головы, что Саше не понравилось, и приветливо улыбнулся, что, напротив, обрадовало. На душе стало теплее.

Стоило ей присесть, как звезда второго курса факультета социологии бросил на разворот Сашиной лекционной тетради свёрнутый клочок бумаги. Она, поколеблясь, развернула его. «Слышала про площадь разъединения?» – гласила записка. Саша замерла. Говорить или нет? Ей было и страшно, и страшно тянуло с кем-то поделиться. С тем, кто поймет, не осудит. С тем, кто привык задавать самому себе те же вопросы, что волновали Сашу. Она решилась и написала внизу ответ: «Я там была и все видела». Сложив послание, переправила его назад тем же нехитрым способом и стала следить за реакцией «корреспондента».

Дима Леденичев прочел записку и посмотрел на Сашу. Глаза его, обычно прикрытые широкими верхними веками, отчего взгляд становился ленивым и аристократичным, широко распахнулись. Он смотрел оценивающе, словно прикидывал, не врет ли она в попытке набить себе цену. Саша каким-то шестым чувством распознала этот взгляд и задрала подбородок, а после отвернулась. Записка прилетела вновь. «Не убегай после пар, встретимся внизу». И смешная рожица, чей рот был похож на букву О. Саша едва заметно кивнула и обратила все внимание на лектора. Она не тешила себя мыслью, что самый красивый парень факультета всерьез обратил на нее внимание: скорее всего, все дело в обычном любопытстве. Это чувство она хорошо понимала и охотно разделяла. В отличие от странного будоражащего волнения…

После занятий Саша вышла на крыльцо учебного корпуса и поискала взглядом Леденичева. Нашелся тот быстро: светлая макушка возвышалась на полголовы выше большинства студентов. Он стоял, прислонившись к каменному ограждению университетского дворика, и Саша, поколебавшись, направилась к нему. Подходить вот так, на глазах у всех, казалось стыдным, но внутри все жгло желанием обсудить событие, поделиться без утайки мыслями, не подбирая слов и не ожидая подвоха. Сама не зная почему, она верила в честность и порядочность Дмитрия. Подойдя, Саша заметила наушники. «У него есть mp3 плеер», – подумалось с легкой завистью. Леденичев, державший ее взглядом последнюю минуту, угадал причину столь пристального внимания и молча протянул один наушник. Обычная проводная гарнитура, но у нее давно не было и такой – спасибо полному запрету на импорт.

Девушка вложила черную каплю в ушную раковину и прислушалась. Сознание внимало печальной медленной мелодии.

Наедине с вечностью будь собой

Распоряжайся собственной судьбой…

– Это… – Саша резко вынула гарнитуру и огляделась. Песню она смутно припоминала. Правда, исполнитель стерся из памяти. Это было в прежнюю эпоху. Однако девушка точно знала, что старая музыка под запретом. Сейчас можно было слушать только с десяток одобренных лично Лидером артистов. Они работали в единственном разрешенном жанре – «искусство социального позитива».

– Ну да, старье, – тихо сказал Дима и аккуратно, но настойчиво вернул наушник на место. При соприкосновении пальцев Леденичева с кожей щеку ударило слабым разрядом статического электричества. Теплые карие глаза парня настойчиво смотрели в Сашино лицо. Мелодия проигрыша завораживала, бередила что-то в душе. Воспоминания о прошлом нахлынули горькой волной. Девушка прикрыла глаза.

Выйди из строя, построй свой рай

У тебя свой путь, ты – самурай

В толпе нет правды, только шаблон

Шаблонная жизнь похожа на сон.

Живи наяву

Люби наяву

Проснись. Проснись.

Саша почувствовала, как защипало у переносицы. Может, хорошо, что такую музыку запретили? Что толку грустить и вспоминать прошлое. Его нет. Как нет и папы. Сгинул в кровавом хаосе, который разразился с появлением Безликих. Возможно, прав Николай, а Саша с ее потугами осознать и поставить под сомнение нынешнее положение вещей – просто бесполезный социальный элемент, подлежащий Коррекции. При мысли о новом приятеле девушка вернулась в настоящий момент и вспомнила, зачем Леденичев позвал ее на рандеву. В плеере уже играла следующая песня.

Саша решительно вернула наушник – на этот раз окончательно. Вчера она клятвенно пообещала маме больше не ввязываться ни в какие сомнительные ситуации и следить за своими действиями, чтобы, не дай бог, не нарушить один из запретов. Если это случится, могут лишить продуктовых кодов на неделю, а то и месяц. В тюрьмы сейчас мало сажали – больше наказывали едой и общественными работами. К примеру, сосед Василий, который напившись самогонки зарезал свою жену, а потом выкинул ее тело с балкона, три месяца бесплатно трудился на общественных землях. Питался убийца за счет продуктовой милостыни. Многие его жалели. Освободившись, он не снимал с груди большой круглый значок с портретом Лидера. Поэтому по телевизору так часто говорили о том, какое гуманное у нас теперь общество. Изолировали только самых отъявленных преступников – предателей. Их забирали на Коррекцию, но никогда не возвращали назад. Говорили, что после очищения предатели переезжают в другие земли и начинают жизнь с чистого листа, в единении и гармонии с социумом.

Леденичев, прищурившись, смотрел на Сашу. Ей показалось, что она провалила какой-то тест.

– Поговорим за «Униксом»? – произнес он и, не дожидаясь ответа, взял Сашу за руку и повел за собой. Она не посмела отнять ладонь. Да и не хотела этого, если уж честно. Это прикосновение было чем-то новым в Сашиной жизни. А жить ей хотелось – как и испытывать новый опыт и новые чувства.

Основательно погоревший и частично разрушенный старый концертный зал располагался прямо возле университета. Торец здания прикрывал большой транспарант с наиболее удачными и растиражированными изречениями Лидера. Внутри время от времени велись вялые ремонтные работы, с которыми никто не спешил – полноценной концертной деятельности в региональных городах не было, только в Москве да в Петрограде. Сбоку от «Уникса», стоявшего на университетском холме, оставалась целой небольшая площадка с неплохим видом на одну из центральных улиц. Саша знала, что там иногда ловили студентов с сигаретами, а после наказывали на общественной линейке.

Леденичев оглянулся по сторонам, отогнул край транспаранта и помог Саше переступить через обломки бетонных плит. На одной из них пара и расположилась. Саша подложила под попу тщательно выстиранный носовой платок, а когда парень улыбнулся, невольно смутилась.

– Итак, ты видела, как первый заместитель главы областного правительства спрыгнул с крыши, – взял он с места в карьер. Саша подумала, что так, должно быть, выглядел бы допрос в полиции, который она фактически проспала. Разве что говорил Леденичев гораздо мягче. А еще их тела соприкасалась локтями и коленями, рождая в точках контакта колючее тепло – общее для двоих.

– Да, – с неохотой подтвердила Саша. Несмотря на свое желание излить душу, она с трудом возвращалась во вчерашний день.

– А новости видела?

– Нет, – вновь прозвучал односложный ответ. Вздохнув, она принялась рассказывать, что потеряла сознание возле тела, а после несколько часов провела в полиции. Поведала, что забрала ее мама уже поздно вечером, и они едва успели на последний трамвай.

– Я слышал новостной выпуск. По официальной версии, он оказался предателем.

– А разве бывают неофициальные версии? – вырвалось у Саши.

– Конечно, бывают, – усмехнулся Леденичев. – Я часто слышу их в собственном доме. – он внимательно глянул на девушку, будто спрашивая взглядом, насколько ей можно доверять. Она едва заметно кивнула, и собеседник продолжил.

– Конечно, это был Безликий. Ты ведь что-то успела увидеть, так?

– Кажется. Я не уверена. Все это слишком нереально…

– Очень даже реально. Только на посмертных фотографиях, конечно, оказалось его прежнее лицо.

– Почему они скрывают?

– Потому что считается, что Безликие – это зараза, с которой наши власти уже справились.

– Но это не так? – Саша пытливо морщила лоб. Леденичев вновь улыбнулся. Несмотря на серьезную и даже опасную тему, он общался легко и открыто, как будто они обсуждали лекции или завоз джинсов в центральный универмаг.

– Конечно, не так. Новые Безликие появляются все время, но их быстро изолируют.

– Знаешь, я одного не понимаю… почему их считают опасными? Разве они нападают на кого-то? Ну, они же не зомби… – Саша запнулась. – То есть, я понимаю причины страха – они не похожи на нас, они другие, их природа неясна. Люди всегда боятся тех, кто отличается. Но отрицать существование? Моя мама вообще не верит в Безликих, – призналась Саша и закусила губу. Произнести такое было не очень-то легко. Говорить про то, что родительница считает сети 5G причиной «мутаций», она не стала.

– Знаешь, тут я как раз понимаю. Доказательства долго не живут, как ты сама понимаешь. Очевидцы все «забывают» на следующий же день. А фотографии, видео – на них же не видно альтернативного облика. А что скажешь про тех, кто верит в плоскую землю? И всякую другую антинаучную чепуху. Типа того, что прививки придуманы, чтобы убить побольше людей.

Саша облегченно рассмеялась. Действительно, бывают и более абсурдные заблуждения.

– Все дело в разнице мышления, – слегка рисуясь, продолжил Леденичев. – Это даже носит какое-то название, но я забыл. Эффект по фамилии ученого… ладно, не буду врать, что точно помню. Но суть в том, что часть людей отвергает логику. Можно вывалить перед ними кучу фактов, связно все донести, но они будут отрицать до конца. Любые свидетельства будут для них неочевидными. Они скажут: «все не так однозначно» или «всей правды нам не узнать». Скажем, они спросят, летал ли ты в космос, чтобы посмотреть на землю со стороны. И это в лучшем случае… ну либо скажут, что цифры снижения смертности после прививок подтасованы фармацевтами. Так и с Безликими. Удобнее в них не верить, иначе слишком много вопросов: почему всех изолируют под разными предлогами, чаще всего это, конечно, предательство; что известно властям… А главное, придется принять, что никто от этой участи не застрахован. Даже ты или я. Или… Лидер. – Дима произнес это с небольшой запинкой. У его дерзости, похоже, тоже были свои пределы. Сейчас он нарушил одно из самых страшных табу. Сашу пробил озноб, и она оглядела полуразрушенную площадку.

Леденичев приобнял ее за плечи и тихо сказал:

– Не бойся. Со мной ты можешь говорить открыто. Иначе можно и с ума сойти, если ни с кем ничего не обсуждать, правда?

– Правда, – согласилась Саша и повернулась к Леденичеву. Ей хотелось удостовериться в искренности произнесенных слов. Внутри нарастал страх, но помимо этого неприятного чувства было и еще что-то. Маятное, тягучее… В барабанных перепонках ритмично отдавался частый стук. Саша поняла, что слышит собственный пульс.

Леденичев качнулся навстречу и нашел ее губы. Так, среди обломков бетона и острого запаха гари, случился первый в Сашиной жизни поцелуй. Не детский – короткий, мокрый и немного противный из-за вкуса чужой слюны – а взрослый, чувственный и приятный, с языком. Она неумело отвечала, задыхаясь от запредельного адреналина. Голову взрывало не только из-за новых физических ощущений, но и мыслей о собственном социальном падении. Саша вела себя очень плохо, совсем не так, как обещала маме. Она целовалась с парнем греховным образом, взасос, да еще после слов о том, что Лидер может в любой момент стать Безликим. Наверно, так чувствует себя тот, кто продает душу дьяволу в обмен на богатство, славу и поклонение.

Саша оторвалась от уверенных губ. Щеки пекло огнем, и она накрыла их прохладными ладонями. Жест получился донельзя детским. Когда Саша сильно волновалась, на лице у нее проступали неровные яркие пятна экземы. Она знала, как некрасиво это выглядит.

Леденичев крепче обнял ее и прошептал в самое ухо:

– Ты мне очень нравишься.

Слова показались невыносимыми. Ответить она не смогла – вместо этого спрятала лицо на груди Леденичева. От рубашки с коротким рукавом пахло стиральным порошком. Запах был очень приятным. Он разительно отличался от спертого духа, с которым Саша была вынуждена мириться во время ежедневных поездок на автобусе. Почти такой же вкусный и едва уловимый, как аромат давно пустующего бутылька от папиного одеколона.

…Сидя спустя полчаса в автобусе, Саша думала о родителях Леденичева. Наверняка оба живы, а еще достаточно свободны в своих мыслях. Как, должно быть, здорово быть настоящей семьей, где каждый понимает другого. Можно без опаски обсуждать разные идеи, делиться соображениями, выдвигать версии. А еще слушать старую музыку – ведь знают же папа и мама Дмитрия об увлечении сына? Не могут не знать, и притом не боятся. Видимо, высокое положение дает своеобразный иммунитет против обвинения в индивидуализме и сомнениях.

По пути от остановки до дома она несколько раз украдкой трогала губы и старалась не улыбаться, чтобы не притягивать чужое липкое внимание. Саша несла в себе тайну, уже второй опасный секрет за такое короткое время. «Я как спецагент, – текли легкомысленные думы, – за два дня я стала свидетельницей самоубийства, действительно видела Безликого, вела предательские разговоры. Вступила в отношения». Что это именно отношения, Саша не сомневалась. «Поцелуй – ерунда, – так думала она, обманывая саму себя. – Главное, я нашла единомышленника».

Саша рассеянным, расфокусированным взглядом смотрела в створки лифта. Когда те открылись, вошла и машинально ткнула прожженную кнопку с цифрой шесть. Сквозь обугленную дыру на нее уставился красный глазок уцелевшей лампочки. На стенке кабины кто-то намалевал человека с гипертрофированными гениталиями. Лицо было замазано черным, и Саша невольно очнулась от странного состояния. «Лифт-арт на злобу дня», – пошутила сама с собой, а потом несколько раз глубоко вздохнула. Перед мамой лучше выглядеть спокойной и рассудительной. Дверь она открыла своими ключами, разулась и уж было собралась крикнуть привычное «Мам, я дома!», как в глаза бросились чужие ботинки на обувной полке. Коричневые, гигантские – сорок пятый размер? – и потертые, со стоптанным задником. Обувь работяги из спального района.

– Мама… – растерянно позвала Саша и посмотрела на дверь кухни из полупрозрачного пластика. За ней угадывалось движение и слышалось позвякивание, как будто кто-то размешивал сахар в стакане с чаем. Похоже, у родительницы гости. Но кто?

Дверь распахнулась, и Саша увидела мать, одетую в лучший из своих нарядов – длинную синюю юбку и голубую полосатую блузку. Смотрела та немного смущенно и растерянно, в сторону от дочери. Из-за спины прогудело:

– А вот и Александра пожаловала, стало быть? Проходи давай, знакомиться будем.

Мама отступила, приглашая Сашу войти. Она увидела грузного мужчину, восседающего за узким кухонным столом. Гость действительно помешивал ложкой в стакане с таким напором, что резкие звуки вызывали невольное раздражение. У него были кустистые разросшиеся брови и волосы, зачесанные на одну сторону. Застиранная и мятая рубашка, впрочем, была довольно чистой, и то хлеб. Александру охватило тревожное ощущение. Предчувствие чего-то неправильного, будто вторгшегося в их маленьких замкнутый мирок, где до сих пор витал дух прежних счастливых дней.

– Аля, познакомься! – наконец выдавила из себя мама. – Это Никита Янович, мой… друг.

– Янович? – вырвалось у оторопелой Саши невежливое. Этот неприятный мужик подходил маме так же, как его дермантиновые грубые ботинки – ее аккуратным миниатюрным лодочкам из старой, но натуральной кожи.

– Никита Янович! – с нажимом произнес тот и свирепо глянул на Сашу. А потом вдруг опомнился и изменил тон. – Да ты садись, садись, – и по хозяйски отодвинул стул.

Саша неуверенно присела и посмотрела на маму, задавая мысленный вопрос. Какого черта он здесь делает?

– Аля, мы с Никитой работали раньше вместе. Вот, недавно случайно встретились на остановке, разговорились. Я пригласила его в гости. Нужно же общаться с людьми, быть частью общества, – мама будто оправдывалась, и в то же время чувствовалась в ней некая внутренняя решимость. Она говорила быстро, словно произносила эти слова не в первый раз.

– Да чего ходить вокруг да около, – мужчина, глядя на Сашу, положил руку на мамино плечо. Девушка проводила этот жест отчаянным взглядом. Она уже начала догадываться, что прозвучит дальше. – Мы с твоей матерью решили жить вместе. У вас, значит.

– Никита сдаст свою комнату, сейчас это опять можно, – затараторила женщина. – Это будет большое подспорье в нашей ситуации. Смотри, он принес курицу!

Саша, повинуясь указательному жесту, перевела взгляд на плиту. Из кастрюли торчал кончик куриной ноги. Разве не должна была мать обсудить с ней вопрос сожительства с совершенно чужим человеком? Хотя бы спросить формального согласия?

– Ну, раз курицу… – медленно произнесла Саша и начала вставать из-за стола. Мать схватила ее за руку.

– Аля, ты уже взрослая и должна понимать, – чужим, холодным и очень рассудочным голосом, от которого у Саши свело живот, сказала мама. – На овощных супах долго не протянуть. А на работу меня не берут.

Да, на работу женщину не брали, и Саша знала, почему. Жена правозащитника – очень опасного человека, вредителя, который пробивался в камеры к Безликим в самые первые месяцы кризиса. Потом его изолировали. «Пожалел мутантов, а нас нет!» – рыдала мать в то время, а потом прекратила любое упоминание о прошлом. На детей предателей наказание не распространялось, а потому Сашу приняли в институт.

Она вырвала руку и ушла в свою комнату. В спину донеслось низким гудящим голосом «неуважение к старшим…» и что-то еще, уже мамино, примирительное и быстрое. Саша легла на кровать и достала смартфон. Браузер открылся только с третьей попытки, и она попыталась вспомнить слова песни, которую слушал Леденичев. Она хотела найти любую информацию об исполнителе, ведь в интернете редко что пропадала совсем уж бесследно. Когда миновало пять минут бесплодных поисков, к ней заглянула мать. Присела на кровать, тронула Сашины волосы.

– Аля, ты пойми. Мне страшно так дальше. Ты растешь, скоро и ухажер появится, а там и свадьба, дай бог. Я останусь совсем одна. Но это, конечно, потом. А страшно уже сейчас. Вот вчера ты пошла на площадь – зачем? Ведь мы договаривались: сразу домой. А потом мне позвонили из полиции, я чуть с ума не сошла. А если б напал кто на тебя, обидел… В общем, нам в доме нужен мужчина. Чтобы и добытчик, и защитник, и авторитет, раз уж я им быть не могу…

Мама говорила и говорила, Саша слушала. По всему выходило, у родительницы были серьезные резоны, даже логичные… да и что тут сказать? Что не нужно лично Саше никаких жертв, что замуж она не собирается по крайней мере до окончания института, а как начнет работать – то и с деньгами будет полегче. Что пока овощной суп ей совершенно не надоел. Что курица раз в неделю не может быть причиной, чтобы лечь под противного мужика (про «лечь» Саша узнала от одногруппниц). Ведь не может же он ей нравится на полном серьезе?

– Он тебе нравится? – перебила Саша поток объяснений.

– Да, – твердо ответила мама.

– Но почему?! – не поверила девушка.

– Потому что он серьезный, Аль. Человек дела. Крутится, вертится – думаешь, для этого мозги не нужны? Ум бывает разный, доченька.

– Говорят, за общественное рвение переводят во вторую продуктовую категорию, – озвучила Саша свою догадку.

– Да! И мяса дают, – с вызовом ответила мама. Она подтвердила Сашину мысль. Никита Янович трудился на двух работах: основной и общественной, по очищению социума от предателей. Саша промолчала и закрыла глаза. Чуть позже она услышала, как закрывается дверь, отсекая ее от раздающейся со стороны кухни песни. Похоже, ухажер пришел действительно не с пустыми руками. Матримониальное подношение включало в себя алкоголь.

Спать мамин избранник остался у них, в зале на диване. Утром Саша наткнулась на него в коридоре. Мужик чесал пузо, выходя из туалета в одних семейных трусах серого цвета. Саша подумала, что сходит по нужде в институте. Никогда еще так быстро она не бежала на пары от остановки автобуса.

Глава 3. Инициатива наказуема

– Полевые социологические исследования – это метод, при котором социальные явления изучаются с помощью непосредственного наблюдения в реальных условиях, – вещал замдекана. Голос его едва пробивался в Сашино сознание. На первой лекции они с Леденичевым, не сговариваясь, сели вместе. Взгляд его ласкал девушку, а теплая ладонь один раз сжала маленькую руку. Саша витала в облаках.

– В нынешнем контексте большое значение приобретают исследования в отдаленных населенных пунктах. Наша задача, как ответственных социологов – изучить общественное мнение по наиболее актуальным темам на периферии, там, где факторов положительного влияния намного меньше. Позже мы можем экстраполировать выводы на аналогичные исследования, проведенные в городской среде, и выявить дельту.

Саша почувствовала, как в руку ей ткнулся бумажный шарик – их уже ставшее традиционным средство общения. Она развернула смятый клочок. «Студентов отправляют проводить опросы в деревнях, чтобы посмотреть на тамошнюю лояльность режиму». Ах, вот оно что! А она все пропустила в сладких грезах. Замдекана объяснял про полевые исследования с конкретным умыслом – подготовить их к практике.

– В глухих лесах Марий-Эл в последние годы было создано немало новых поселений, – замдекана, низкий сухонький мужчина непонятного возраста, перешел на «человеческий» язык. – Для них запрет на капитальное строительство в природоохранных зонах был на время снят. В результате образовался целый анклав деревень и хуторов в самом сердце этих древних лесов, – преподаватель явно воодушевился. – Поскольку теперь мы одна большая Поволжская область, это зона выбрана направлением для первой волны социологических исследований. Сейчас формируется группа из аспирантов и студентов со второго по четвертый курс. Есть добровольцы? Сразу предупреждаю: кто станет волонтером, получить зачёт автоматом по моей дисциплине.

Леденичев немедленно поднял руку. Саша установилась на него, а тот призывно кивнул головой. Саша медлила. Одобрит ли мама? Но потом она вспомнила про Никиту Яновича, серые трусы и куриную ногу, и последовала примеру друга. Больше, чем друга.

– Леденичев, Колина, кто ещё? – замдекана отличался отменной памятью и помнил весь поток – 50 человек – по фамилиям. Как-то он обмолвился, что раньше поток был не в пример большей численности, но сразу же осекся.

Кроме первых добровольцев на практику вызвались еще три человека. Остальные молчали, и Саша их понимала: глухие леса, куда раньше многие с удовольствием ездили с палатками, сегодня пугали своей отдаленностью от города. А вдруг там, под кронами вековых сосен, свободно бродят Безликие? Некоторые студенты помогали своим родителям после учебы или сидели с младшими сестрами-братьями, пока мамы и папы трудились посменно. Поэтому многих без семейного обсуждения решиться на поездку было непросто. У самой Саши дух захватило от собственной храбрости. Или глупости.

– Хорошо, я вас записал. После занятий подойдите в деканат, возьмёте распечатки родительского согласия на подпись. Чуть позже мы устроим отдельное собрание для всех участников и огласим детали. А теперь все свободны.

Саша не удивилась, когда в коридоре Леденичев потянул ее к свободному подоконнику. Компания однокашников проводила их внимательными взглядами. Сплетен не оберешься… Но в свете последних событий это казалось незначительной неприятностью.

– Итак, – уже привычно начал Леденичев, и Сашу умилило это небольшое позерство. Он любил играть в детектива, который раскладывает все по полочкам в последней сцене. – Мы с тобой вызвались на практику в Марийские леса, которые могут оказаться очень опасными.

Леденичев улыбнулся, и Саша поняла, что ее подначивают. Она не верила в опасность миссии. В противном случае в бывшую Марийскую республику поехали бы отряды полиции и спецслужбы.

– Ты же сам не веришь в это, правда?

– Ну почему же. Леса там действительно могут быть опасными, и вовсе не из-за Безликих.

– А почему же? Из-за чего?

– Да просто чем дальше от города с его «положительными факторами», тем люди самостоятельнее. Задают вопросы, сомневаются. Раньше было ровно наоборот: городское население отличаюсь высоким уровнем скепсиса. Хотя бы в силу своей образованности и начитанности.

– И нас посылают, чтобы выяснить, как все далеко зашло? – высказала догадку Саша.

– Думаю, мы там будем просто для отвода глаз.

– Это как?

– Ну вот сама подумай: студенты второго курса, даже в сопровождении аспирантов и научного руководителя, едут исследовать потенциальных предателей режима. Разве не смешно? – Леденичев серьезно смотрел на Сашу. Смешно ему не было.

– Что-то я ничего не понимаю… а на самом деле что подразумевает эта поездка? – Сашу начала утомлять игра в детектива.

– Наверно, с нами в группе будет опытный профессионал своего дела. Он и оглядится там, и поговорит, и оценит ситуацию. А мы будем создавать шум и нелепую суматоху со своими опросниками, на которые и так никто честно не ответит. В то же время, выглядеть мы будем совершенно неопасно для местных.

– Но, может, тогда… отказаться?

– Ну вот ещё! – поразился Леденичев. – И упустить приключение? Конечно, нужно ехать. Мне очень хочется посмотреть на эти удаленные хутора и поселения в глухих местах. Кстати, ты знала, что марийцы – язычники? Может, повезет нарваться на какой-нибудь секретный жуткий ритуал?

– Господи, звучит как очередная глупая байка! – Саша нервно рассмеялась.

– Нет, вот как раз этот момент – правда. У них своя языческая религия, которую даже признавала старая федерация. – Леденичев перешёл на еле слышный шепот. – Я был в Марийских лесах ещё в семилетнем возрасте. Есть там такая речушка – Кундыш. Как-то мы провели возле нее три классных дня в палатках… В общем, мы с отцом видели в лесу деревянных идолищ. Тебе пора.

Леденичев легонько сжал Сашины пальцы, прощаясь. Они были в разных группах, и расписание семинаров отличалось, кроме совместных лекций. Поддавшись порыву, она поцеловала его в щеку – ведь никого же нет поблизости? – и жутко смутившись, пошла по коридору. Когда Саша вошла в аудиторию, то притянула все взгляды одногруппников. Многие улыбались, но кое-кто из девчонок смотрел тяжело, с прищуром. Преподаватель выкладывал на стол учебные материалы.

– Опаздываете, – бросил он. – В следующий раз сделаю замечание со внесением в личное дело студента.

«Какой гадкий бюрократ», подумала Саша, проходя между рядами в поисках свободного места. Она не любила этот предмет – «Критерии справедливости общественного строя».

– Сегодняшний семинар мы посвятим понятию справедливости в контексте социума. Начнем с краткого доклада на тему того, чем личная справедливость отличается от общественной. Прошу подкреплять выступление примерами и основной статистикой. Кто выбрал эту тему для семинара?

Поднялось пять рук.

– Кто хочет выступить?

Четыре руки опустились, осталась одна. Лена Рыкова – ярая общественница и социальный активист. Студентка встала, уверенно кивнула преподавателю, одернула мешковатую длинную юбку из спецовки (писк моды, между прочим), и вышла на середину свободного пространства аудитории.

– Понятие общественной справедливости – ключевой вопрос современной отечественной социологии, – бодро начала она. – В настоящее время большинство исследователей сходятся на том, что общественная справедливость расходится с понятием личной справедливости или абстрактной справедливости, что суть одно и то же.

– Можно своими словами, – ввернул преподаватель. – То, что вы выучили лекцию, я даже не сомневаюсь.

Лена немного покраснела и продолжила:

– В общем, личная справедливость – это иллюзия и абстракция. Индивид не может руководствоваться соображениями личной справедливости в своих действиях. Одному кажется справедливым бабку-процентщицу убить, другому – презреть интересы огромного числа людей из-за одной слезы ребенка. Ненадежно это, а потому личная справедливость была признана самым опасным аспектом индивидуализма.

– Своими, Рыкова, своими! Мою последнюю статью цитировать не нужно. Хотя отрадно, что вы отслеживаете такие публикации.

– Общественная справедливость – это тот единственный вид справедливости, который имеет под собой обоснование. Общественная справедливость – это те понятия о справедливости, которые разделяет конкретный социум в конкретном отрезке времени.

– Хорошо. Можете привести пример?

– Когда человек выпячивает свой индивидуализм и высказывает точку зрения, отличную от большинства, он лишается прав на продуктовое снабжение. Это справедливо, поскольку человек отказывается быть вместе с социумом. Тот, кто скажет, что это несправедливо, также лишается части прав. Личное суждение – это социальное преступление.

– Все правильно, – качнул головой преподаватель. – Индивидуализм – причина всех самых тяжёлых потрясений, из-за которых наше общество однажды оказалось на грани краха. Но новое понимание справедливости и основанные на нем Догматы позволили нам создать идеальный общественный строй. Хвала Лидеру.

– Хвала Лидеру! – хором повторили студенты.

– Вопросы по этому разделу? – профессор оглядел аудиторию поверх очков.

– А как расценивать суждение по вопросу, по которому в обществе нет согласия? – вырвалось у Саши. Она даже не стала поднимать руку. «Что на меня нашло? Зачем высунулась?» – догнало запоздалое раскаяние.

– По какому вопросу в нашем обществе нет согласия? – строго спросил преподаватель. Саша замялась, но отступать было поздно.

– По поводу причин появления альтернативного облика, – робко продолжила она. – И по поводу его биологической основы… кто они такие? Стоит ли их… отделять от остального человечества?

– Это к нашему предмету не относится, – отрезал тот. – Мы говорим о практических наблюдаемых явлениях, а альтернативный облик – всего лишь теория, основанная на трудно проверяемых эмпирических данных. Сама постановка вашего вопроса неверная. Если бы природа явления была четко установлена, имело бы смысл говорить о мнениях на сей счёт. Пока этого не произошло, само высказывание любого мнения идёт вразрез с интересами социума. У общества пока нет позиции на этот счёт. На этом все. Следующий аспект темы…

Саша уткнулась глазами в тетрадь и больше не поднимала головы до конца занятия. Профессор полностью ее игнорировал, и это было к лучшему. Он относился к той категории наставников, что никогда и не при каких условиях не обсуждали Безликих.

Пара была последней, и когда она закончилась, Саша подумала, что сегодня ей не хочется ничего – ни неожиданных прогулок, ни общения, ни сюрпризов. Живот подводило от голода, поскольку она не озаботилась завтраком, так хотелось утром поскорее убраться из дома. Сейчас же идея отведать похлебки из злополучной курицы вовсе не показалась ей такой крамольной, как накануне. Возможно, она сможет свыкнуться и с присутствием Никиты Яновича, раз маме это настолько важно. Саша не умела долго фокусироваться на неприятностях.

До остановки она добежала за считанные минуты и теперь с нетерпением переминалась с ноги на ногу в ожидании автобуса. И жутко удивилась, когда напротив, протяжно скрипнув тормозами, с визгом остановилась старенькая «шестерка». Водитель пригнулся, и Саша разглядела Николая.

– Откуда…? – только и смогла вымолвить она.

– Садись, по дороге расскажу! – Коля загадочно улыбался.

Саша колебалась недолго. На автомобиле она не ездила уже несколько лет, и пусть гордость отечественного автопрома не сулила многих впечатлений, это был короткий путь до дома в комфортных условиях. Никаких потных тел, никаких нежелательных прикосновений. Новому приятелю после совместно пережитого кошмара Саша доверяла полностью. Иррациональность этого расположения не вызывала у нее никакой тревоги. Хороший, простой и работящий молодой человек, пусть и с крайне плоским представлением о реальности. Винить за это Саша его не могла – даже в самом страшном кошмаре, где она просыпалась Безликой, ей не могло и привидится детство в сиротском приюте. По-крайней мере, у нее были оба родителя, которые в ней души не чаяли. Раньше, это было раньше. Но было же!

– Хорошо. Но я живу далеко, на проспекте Победы, – сочла нужным уточнить Саша. Не кататься же он ее повезет? Домой, только домой! Она помирала от голода.

– Не проблема! Садись, здесь нельзя долго стоять, оштрафуют.

Саша запрыгнула на пассажирское сидение, и Коля дал по газам. Она тут же отметила, что водитель он весьма уверенный, но эту мысль быстро вытеснил животрепещущий вопрос:

– Как все прошло в милиции? Тебя быстро отпустили?

– Сразу после тебя, – ответил тот после небольшой паузы. – Ночевал уже у себя в общаге.

Саша кивнула и повернула голову к окну. В лицо бил теплый октябрьский ветер, который бывает только в период бабьего лета. Девушка задумалась: хочет ли она обсуждать случившееся на площади, Безликого – если это действительно был он? Николай не проявлял инициативу, а Саша очень устала. У нее от голода болела голова.

– Дядя работает водителем, сегодня у него выходной. Выпросил ненадолго машину. Должен он мне, – туманно пояснил приятель, но Саша не стала сильно вникать в детали. Ей повезло с транспортом как раз тогда, когда самочувствие оставляло желать лучшего, только и всего.

Старенькая «шестерка» бодро гнала по улице Карла Маркса, название которой так и осталось неизменным в числе немногих старых топонимов. Прохожие спешили по своим делам, никто не стоял группками и болтался праздно, без дела. Мелькали наспех отремонтированные фасады исторических зданий – никто больше не заботился о сохранении аутентичного облика, красили тем, что имелось в наличии, вразнобой. Из-за этого один из центральных проспектов стал похож на деревенскую улицу. Какие-то из совсем порушенных или горелых фасадов просто завешивали социальными баннерами. Ходили разговоры, что все это снесут и со временем построят новые здания. У людей было слишком много забот, чтобы беспокоится об историческом наследии. К тому же, как говорится, «Лидеру и его советникам всегда виднее, как правильно поступить».

– Как учеба? – спросил Николай.

– Да вроде как всегда. Проголодалась только сильнее обычного, – сама не зная почему, запросто призналась Саша. С Колей хотелось говорить о простом, человеческом. Не про семинар же ему рассказывать с его софистикой на тему видов справедливости?

– В бардачке лежит пряник. – приятель немного подумал. – Правда, он очень твердый.

– Ой, да что ты! – смутилась Саша. – До дома потерплю.

– Извини, больше ничего нет, – виновато (с чего бы?) признался Николай.

– У кого сейчас что-то есть, – пробормотала Саша. Их стремительно догонял черный внедорожник. Считанные секунды – и вот машина уже пролетела мимо. Саша с удивлением проводила его взглядом и даже наклонилась к лобовому стеклу, будто это помогло бы рассмотреть удаляющегося со скоростью кометы гиганта.

– Такие только у службистов, – прокомментировал Коля, заметив ее движение. – Я не завидую, кстати. Работа у них тяжелая – со всякой швалью и нечистью бороться.

«И с такими, как мой отец, для которого человеческая жизнь была превыше всего», подумала Саша и промолчала. Следующие полчаса она избегала разговора и отвечала односложно на Колины попытки выяснить побольше о ее жизни. Живет с матерью, учится в институте, друзей нет, хобби – рисование и чтение художественной литературы. Вот и все, ничего интересного.

– Высадишь меня на остановке? – попросила Саша.

– Я не автобус, – строго ответил Николай. – Довезу до дома. Говори, как лучше проехать.

Что-то в его тоне зацепило. Она задела его гордость? Саша вгляделась в профиль недавнего знакомого, который вдруг стал почти что другом. Челюсти крепко сжаты, по скулам гуляют желваки. Николай смотрел строго вперёд, и неуместно длинные ресницы стрелами указывали направление. Подбородок твердый, мужественный. Саша пробежалась взглядом и по рукам, сжимающим руль, которые оказались неожиданно крепкими и рельефными для худого, в общем-то, тела, вечно болтающегося в свободной спецовке. «Сейчас он выглядит старше, чем раньше», подумала она, а вслух сказала:

– Про остановку – это я из вежливости. Не хочу тебя напрягать. На самом деле, я буду безумно рада, если ты довезешь меня до подъезда. Голова от голода кружится. Нам вот к той четырнадцатиэтажке сначала, а дальше подскажу.

Николай резко обернулся, протянул руку, так что Саша даже слегка отпрянула от неожиданности, и погладил ее по щеке. Девушка опешила. Никто не прикасался к ней вот так – будто она бездомный щенок. Ей было и страшно, и приятно. Странная, необычная смесь ощущений. Саша поспешила задать вопрос:

– Ну, где я живу, ты примерно уже понял. А ты где обитаешь?

– В общежитии на «Черном озере». Знаешь его? На первом этаже, четвертое окно слева от входа.

Николай хотел еще что-то добавить к уже довольно подробному рассказу, но тут у Саши громко заурчало в животе, и она сжалась. Видимо, он расслышал что-то, так как сильнее вжал педаль газа, и Саше пришлось затормозить руками о пластиковую панель, чтобы не удариться о нее же носом. Коля выругался и сбавил ход.

– Я пока не умираю, – пояснила она на всякий случай. Обычно самоуверенный парень вел себя как-то странно, но мысль эта не успела развиться, потому что нужно было показывать дорогу.

Когда машина затормозила у Сашиного подъезда, она поспешила рассыпаться в благодарностях:

– Спасибо тебе большое! И дядю поблагодари за транспорт.

Николай вместо ответа взял девушку за руку. Александра успела подумать о том, что за столь короткое время парень уже перевыполнил социальную норму по прикосновениям, но мысль опять-таки заглохла где-то в зачатке. Со стороны Саши раздался стук по стеклу. Она повернула голову и увидела того, кого меньше всего ожидала – Никиту Яновича. Сзади маячила мама. Саша поспешила выйти из машины. Мужчина, одетый в засаленную спецовку, смотрел мимо нее – вглубь салона, на Колю.

– Аля, мы тебя так рано не ждали. Вон, до магазина решили пройтись. – мама кивнула на бидон, зажатый в руке. В такие наливали либо молоко, маскирующееся под натуральное (на самом деле, химия), либо пиво. – А ты, значит, с ветерком…

Под взглядом матери Саша смутилась.

– Это Николай подвез… помнишь его? Мы вместе были … – она хотела добавить «в милиции», но спохватилась. Информация была не для Никиты Яновича ушей.

– Помню-помню. – мама буравила взглядом парня, который как раз выходил из машины.

– Разрешите представиться как следует: Николай. Осипов, – добавил Коля, обходя автомобиль и становясь рядом с Сашей, будто оказывая ей поддержку. – Сотрудник «Хозтоваров №1» на Большой Красной.

Все это прозвучало крайне веско. И «сотрудник» – так обычно говорили про тех, кто трудился в «органах», остальные были просто «работниками»; и четкая фамилия «Осипов», которую носил и кто-то из правительства. Саша слегка скривилась, подумав, что Коля избрал самую нужную тактику с такими, как Никита Янович. Тот, к слову, уже оглядывал парня с ног до головы, пытаясь идентифицировать по визуальным признакам и соотнести с координатами на какой-то внутренней шкале. Посмотрел на обычную старенькую «шестерку» и, видимо, сразу отмел принадлежность Коли к небожителям; рубашка парня была аккуратной, но местами заштопанной, а на чистых брюках всё-таки красовались несмываемые пятна машинного масла. Коля был той же касты.

– Хорошо бегает? – мужчина кивнул на автомобиль, и не думая оказывать ответную любезность и представляться.

– Не жалуемся. – и снова это неуловимое отличие от речи простого паренька; за Колей стояло некое «мы», смутное и неясное, но Никита Янович прищурился. А потом протянул руку и крепко пожал Колину ладонь.

– Никита Обломов, – выдал он неожиданно благородную фамилию. – Тоже сотрудник. Внештатный, – добавил он совсем уж непонятное и замолчал.

Саша переводила взгляд с одного лица на другое: растерянное мамино, спокойно-непроницаемое Николая.

– Вы поднимайтесь, – опомнилась мама. – Мы сейчас что-нибудь к чаю купим. Правда, Никита? А может, один сходишь? Я с молодежью пока…

– Простите, Ольга Сергеевна, но мне нужно ехать. Очень приятно было познакомиться. Надеюсь, не в последний раз. – и, вновь пожав руку Никиты Яновича, Николай сел в «шестерку» и тронулся с места.

– Приезжай ещё! – с радушием хозяина прокричал вслед Никита Янович. В этот момент Саша решила придумать ему прозвище. «Боров?» Нет, слишком просто и грубо. К тому же, девушка смутно понимала, что папа бы не одобрил такого образа мышления. Будто бы она цепляется к лишним килограммам. Уже поднимаясь в лифте и невольно глядя на мужчину с близкого расстояния, она нашла нужное слово – «Груздь». Почти не обидно. Весь он был такой разлапистый, липкий и промасленный, к тому же выскочил неожиданно, как гриб после дождя. Или черт из табакерки. Почему черти выскакивают из табакерок, Саша не знала, но успела прочитать до антропокризиса множество классической литературы, оттуда и почерпнула старомодное выражение. Пока ещё было можно…

Дома Груздь сразу направился к холодильнику и извлёк из него куриные ноги и пузатую бутылку без этикетки.

– Живем! – удовлетворенно произнес он, а мама пошла хлопотать: загремела кастрюлькой, открыла кран, кинулась искать одну-единственную выжившую в апокалипсисе последних лет хрустальную стопку. Саша удалилась в свою комнату. Их семье несказанно повезло: отец враг народа, а квартиру за ними оставили. Жили бы сейчас в общежитиях, как четверть населения страны, и прости-прощай личное пространство… Возможно, дело было в том, что папу увезли в неизвестном направлении ещё в самом начале хаоса. Активно отнимать жилье за общественные преступления стали относительно недавно, когда режим окончательно укрепился.

Когда мама заглянула к ней перед сном, Саша показала форму из деканата и объяснила, что вызвалась добровольцем на практику. Родительница было возразила свое привычное, про юный возраст и гендерные опасности, но Саша привела убойный аргумент:

– Это социально одобряемое поведение – вызваться волонтером для изучения общественного мнения, мам. Отражается в личном деле.

И мама сдалась. Поставила витиеватую подпись на форме, в последний момент смазав особенно затейливую закорючку, и пообещала, что поможет собраться. Провести в Марийских лесах предстояло всего одну ночь, и Саша сказала, что справится сама – с собой можно было взять всего один рюкзак. Поэтому багаж должен быть максимально необременительным.

Глава 4. Идолы и загадки

«Газель» весело пыхтела смоляным дымом от плохонькой солярки. Саша наморщила нос, проходя внутрь салона институтской собственности. Плечи оттягивал папин рюкзак со сменной одеждой, предметами личной гигиены, кое-каким сухпайком и невесть как оказавшимся там в последний момент тонким одеялом. Мама все-таки решила перестраховаться. Она поискала глазами Леденичева, который обнаружился у окна на самом последнем ряду. Он слегка улыбнулся Саше и похлопал по соседнему сиденью, куда она не без удовольствия и приземлилась. Несколько часов в дороге с адекватным и со всех сторон приятным собеседником – что может быть лучше?

– Что сегодня слушаешь? – тихо спросила она, но Дмитрий не расслышал: в ушах торчали наушники. Саша красноречиво показала себе на ухо, и тот передал ей одну каплю. Она услышала речитатив, так не похожий на репертуар радио и телевидения:

Обезвожены, обездвижены,

Оболванены, обезличены.

Хомуты накинуты

Встал-ка в строй, да, ты!

Думай в унисон

Фильтруй собственный сон

Нельзя ни в рок, ни в шансон

Че, рэпуешь? Значит, масон!

«Это же рэп!» – подумала Саша и воровато оглянулась, но никому до парочки не было дела. Водитель курил вонючую самокрутку, лениво переговариваясь через окно с аспирантом, двое студентов на первом ряду разворачивали завтрак. Она стала вслушиваться дальше:

Шагай, не выбивайся

Быть безликим тебе, как ни старайся

Социальным позитивом утрись

На лидера с утра помолись

В гробу как на вертеле крутятся предки:

«Что же стало с нашими детками?»

А детки утратили души

Пропаганда залепила уши

Жри ее с ночи до утра ведрами

Да подмахивай режиму бедрами.

Саша не поняла половины: ни про «масона», ни про «подмахивай». Однако от песни – если так ее можно было назвать – веяло чем-то горьким и безнадежным, повстанческим и по всему видать, крамольным. Дима Леденичев улыбался. «Неужели родители за него совсем не боятся?» – подумала она, глядя в теплые карие глаза со смешинкой. Будущий гений социологии выключил музыку и взял Сашину ладонь в свою, вновь заставив ее испуганно оглядеться по сторонам.

– Как ты? Завтракала? – спросил Леденичев. Саша мотнула головой: время сбора назначили на семь тридцать утра, и она с трудом добралась первым автобусом. Времени было в обрез. Дима открыл поцарапанную пластиковую коробку, стоявшую у него на коленях, и извлек из нее разноцветный бутерброд с зеленью и желтым сыром. Выглядел тот донельзя аппетитно, и Саша не стала ломаться: взяла угощение и с удовольствием вгрызлась в мягкий хлебный край.

– Очень вкусно! Спасибо, – наспех проглотив первый кусок и стараясь не говорить набитым ртом, произнесла она. «Я как дворняжка – все кому не лень пытаются прикормить», – подумала самокритично, вспомнив Николая и отвергнутый пряник.

– Ну как, готова к путешествию? – осведомился Леденичев, но тут в салон «газельки» стали по очереди входить оставшиеся пассажиры. Четыре студента, три аспиранта, один из которых был по совместительству младшим преподавателем. Последний сел лицом к салону и спиной к кабине водителя. Саша поняла, что это главный, и по дороге он будет вводить ребят в курс дела.

– Меня зовут Аркадий Павлович, – строго и официально начал тот. – Но в поездке давайте без особого официоза: можно просто Аркадий и на «вы». Ехать нам предстоит примерно три часа, до села Омуты. Это очень красивое место, рядом река Юшут. А теперь – внимание: лес в округе карстовый, поэтому категорически запрещено разбредаться по сторонам. Держимся все время вместе. После того, как обоснуемся в Омутах и проведем соцопрос среди местных жителей, возьмем провожатого и пойдем вглубь леса, до новообразованной деревни Юзо Вер. Дальнейшие инструкции на месте. С богом и слава Лидеру!

– Слава Лидеру, – ответили студенты нестройным хором. У половины были набиты рты, так что младший преподаватель просто махнул рукой. – Трогаем! – обратился он к водителю.

– Велено ждать, – лениво ответил тот.

– Кого… – начал удивленно аспирант, но тут дверь кабины водителя распахнулась, и внутрь забрался еще один человек. Он не глядя махнул рукой с открытой корочкой – какого цвета, Саше было с последнего сиденья не разобрать. Преподаватель крякнул, но вопросов задавать не стал. «Газелька» немедленно тронулась. Саша повернулась к Диме: тот задумчиво смотрел вперед, потом оглянулся на нее и одними губами произнес:

– Так и знал. «Органы».

И уже вслух добавил:

– «Юзо Вер» переводится с марийского как «колдовское место». Поискал вчера в Сети, да и отец кое-что рассказал. Говорят, там можно услышать странные звуки, вроде рычания… земля дрожит под ногами. Скорее всего, из-за карстовых провалов, но байки, сама знаешь, идут далеко. Поговаривают, что марийские ведуны проводят там ритуалы и занимаются колдовством. Фольклор, – Леденичев небрежно пожал плечами, но Саша почувствовала, что ему самому, на самом-то деле, хочется во все это верить.

…Два часа в дороге пролетели незаметно. Саша с удовольствием слушала истории, которые рассказывал ей Дима: и про местного злого духа Керемета, и страшную Овду верхом на волке с горящими глазами. Леденичев основательно подготовился к поездке, собираясь, похоже, сделать ее настоящим приключением. Что мешает им сбежать от скучной действительности? Сашу охватило мистическое настроение. А когда березы и низкий редкий еловый лес сменили Марийские чащобы с высокими соснами и можжевельником, она готова была поверить, что именно здесь до сих пор живет недоброе волшебство.

– Немного о нравах местных, – вдруг подал голос аспирант, которого Саша окрестила «вожатым». – Как вы знаете, марийцы верят в свою собственную религию. Ужас и атавизм, конечно… Но с исследовательской точки зрения… Советую не вступать ни в какие споры и не разводить полемику. Мы – наблюдатели и регистраторы, а социальной работой займутся уполномоченные специалисты. В порядке ликбеза кратко обрисую их верования. Слава Лидеру, политеизм они пережили, главенствует единый бог, но вера в силы природы до сих пор сильна. Моления проводятся в священных рощах. Что бы мы об этом не думали, лучше туда не соваться, а уж тем более – сорить, или каким-то другим образом выказывать неуважение.

Вожатый передернул плечами. Александра поняла, что ему не очень нравится содержание инструктажа.

– Он не совсем прав. По факту богов много, почитают и Керемета – местного дьявола, задабривают его жертвоприношениями, – тихо пояснил Дима.

Саша поежилась. Раньше она и знать не знала, что в двух часах езды от административного центра Поволжской губернии процветает какой-то иной культ, отличный от Единой монотеистической общественной религии на основе православия. Странно, что все это до сих пор не зачистили… Возможно, все дело в миролюбивом характере местного населения? Сидят в своих густых высоких лесах, где солнечный свет не везде достигает почвы, никого не трогают, подчиняются режиму… видимо, Лидеру этого достаточно. Тем более, в Державе много мест, где народ волнуется… дальше Саша в своих размышлениях не дошла, так как не обладала сверх того никакой информацией, кроме смутных слухов. По официальной сводке, в стране царил полный мир и благоденствие, а шепотки – много ли из них поймешь? Девушка чувствовала, как Димин палец мягко движется по тыльной стороне ладони. Это было так интимно, так ново и волнующе, что политически окрашенные мысли поневоле покинули голову.

«Газель» затормозила на трассе возле съезда на проселочную дорогу.

– Что за чертовщина? – выругался водитель и вышел из кабины, а все студенты и аспиранты высунулись в окна, давно открытые для свежего воздуха. Пахло одуряюще – густо, хвойно и первобытно. Так, должно быть, чувствовали себя туристы в «Парке Юрского периода» – любимом кино Сашиных детских лет. Сейчас, правда, аналогия ей не очень понравилась. Сосны стрелами пронзали в небо, меж стволов стелился можжевельник. Вгляд устремился вглубь проселочной дороги, и девушка заметила поваленные стволы деревьев. Путь был закрыт.

– Парни, выходим. Девушки… девушка – сидим. – скомандовал водитель через окно и направился к преграде, засучив на ходу рукава. Представители «сильного пола» по одному выходили из «газельки». Лица у студентов были обреченными, а Леденичев Саше подмигнул, когда она привстала, пропуская его.

– Приключения, – шепнул он ей на ухо, обдав теплым дыханием. – Ешь пока бутерброды.

– Я бы тоже размялась. Отсидела… себе все, – смущенно призналась она. Оставаться в салоне, пропахшем соляркой, не хотелось. Хотелось другого – прикоснуться к этому лесу, вдохнуть полной грудью, острее ощутить невнятное предчувствие неизвестного… Саша поймала в лобовое зеркало взгляд человека на пассажирском сидении рядом с водителем. «Почему у них у всех такие близко посаженные жучьи глаза?» – подумала она и потянулась на выход вслед за Димой. Снаружи девушка робко замерла в паре метров от машины, а Леденичев зашагал в сторону завала. Там уже вовсю кипела работа: водитель, пыхтя самокруткой, руководил процессом. Студенты и аспиранты силились оттащить в сторону поваленные стволы, то и дело вскрикивая из-за неравной борьбы с острыми сучьями.

Саша обводила глазами древний лес. Птичьего гомона слышно не было – стояла тишина, прерываемая лишь людскими голосами. Едва уловимое движение зацепило взгляд. У нее резко забилось сердце. От ствола к стволу быстро метнулась фигура, обернутая в нечто коричневое с головы до пят. Секунда – и от видения ничего не осталось. Не колыхнулся папоротник, не скрипнула под ногой ветка. Саша во все глаза вглядывалась в том направлении, но больше так ничего и не заметила. Она вернулась в салон, украдкой взглянув на единственного пассажира с «корочкой». Он смотрел прямо перед собой, наблюдая за работой по избавлению от преграды. Похоже, дело пошло на лад: два поваленных ствола теперь лежали параллельно дороге, и группа, потирая пострадавшие руки, возвращалась к машине. Наконец все благополучно загрузились. «Газель» завелась не сразу – только с третьего раза, водитель хмурился, все остальные притихли. Леденичев загадочно улыбался. На щеке у него образовалась небольшая царапина.

Микроавтобус споро покатил по лесной дороге. Вскоре пассажиры заметили признаки поселения: между сосен показались дома – правда, черные, обветшалые. Покинутые… как Саша ни вглядывалась, ни одного человека заметить не удалось. Деревня словно отползла вглубь леса, втянулась, как раненый зверь, поглубже в чашу. Уж не ждет ли их пустое, брошенное место? Не на удачу же они едут – наверняка все согласовано. Так рассуждала про себя девушка, невольно ежась от вида частично обгоревших, частично разрушенных жилищ. Один раз Дима тронул ее за плечо и указал на свое окно – мимо проплывал шест с водруженным сверху черепом какого-то рогатого животного. Красноречивый знак!

– Они просто отпугивают злых духов, – пояснил Дима. – Не бойся! – и приобнял Сашу за плечи. Никто не обращал на них внимания: все прилипли к окнам в гнетущем молчании.

Совершенно неожиданно за очередной петлей лесной дороги показалось самые настоящие ворота, обнесенные по верху колючей проволокой. По обе стороны уходил высокий забор. Водитель затормозил и просигналил три раза. Через пару минут ворота отворились, выпустив наружу высокого мужчину с ружьём на плече. Он немного помедлил, а потом подошёл к «газельке» со стороны водителя.

– Доброго, – коротко и необычно поздоровался он. – Из Казани? Студенты?

– Они самые, – водитель кивнул на салон и притихших пассажиров.

«Вожатый», как заметила Саша, не стремился вступать в диалог: видимо, вид ружья отбил охоту оттягивать на себя внимание и корчить главного. Тем более, что их сопровождал человек с непростым удостоверением. Ему и разбираться, если что. Но последний молчал. Коммуникацией занимался словоохотливый водитель. Он протянул постовому пачку документов.

– Тут все документы на машину и сопроводительные, из вуза. Все данные на участников практики. А у вас тут так… чуть ли не по-военному!

– А как иначе? В лесу живём, – отрубил постовой. – Всякие прохожие бывают. А у нас дети. Не возбраняется, – зачем-то добавил он. – Я Ринат Акбиров, ваш земляк, кстати. Только не из Казани, из Челнов.

– Ну так отворяй, Ринат! А местные-то есть? – уже намного тише осведомился водитель.

– Марийцы? А как же. Все вместе дружно живём. Татары, русские, мордва. Марийцы многие, конечно, глубже в лес ушли, как затрясло-то мир…

– Давайте мы уже внутрь проедем, – вдруг подал голос человек в штатском. – Мы несколько часов были в пути.

Ринат несколько секунд молча смотрел на пассажира и, видимо, уяснив что-то для себя, пошел открывать ворота. Микроавтобус въехал на открытое пространство, похожее на деревенскую площадь: вытоптанный ровный круг песчаной почвы, несколько низких строений с простыми деревянными вывесками «Магазин», «Клуб», «Общежитие». Пустынно, тихо. Из магазина вышла женщина в длинной юбке, на голове – платок. Глянула хмуро, быстро зашагала в сторону обрисовавшейся среди сосен улицы с нестройным рядом домов.

Из ликбеза, озвученного во время путешествия, Саша запомнила, что прежнее процветающее село почти что сгорело дотла. Лес затянул раны, люди отстроили, что могли.

– Припаркуйтесь возле общежития. Там вы сегодня будете ночевать – так староста сказал.

– А сам староста где? – осведомился приободрившийся «вожатый».

– На молениях. Скоро вернётся, полчаса буквально подождите.

– На молениях … – протянул «штатский» и, открыв дверь, одним гибким хищным движением «вытек» наружу. А затем он направился к бараку, именуемому «общежитием». Следом потянулись остальные – растеряно озираясь по сторонам, провожая взглядом уносящиеся в небо сосны, пытаясь углядеть хоть кого-то из поселенцев. С кем им предстоит общаться? Кого расспрашивать? Исходя из данных последней переписи, в селе проживали почти две тысячи человек.

– Где же все? – задумчиво спросил Леденичев, вторя Сашиным мыслям.

– Может, на промыслах? Охота, рыбалка… – предположила она.

– Все? А старики, дети? – продолжал задавать вопросы Дима.

– Без понятия… Может, у них тут школа есть, должна же быть хоть одна школа… классы какие-то! Дети там учатся.

Саша выдвинула версию, но не поверила сама себе.

– Можешь считать меня конспирологом, но мне кажется, деревня эта не совсем настоящая… типа витрины, или бутафории. А настоящая жизнь глубоко в лесу, – продолжал рассуждать парень, подходя к двери общежития. Внутри уже скрылись их товарищи по практике.

Перешагнув порог, Саша увидела узкий коридор с несколькими хлипкими деревянными дверями. Заглянула в ближайшую, открытую: четыре кровати, стулья, стол, на нем – электрический чайник.

– Удобства на улице, за общежитием, вы уж поймите… тут по-простому все, – раздалось из-за спины. Александра обернулась: их нагнал Ринат. – Если что, в конце коридора оставим на ночь ведро. На случай, если будет страшно выходить, – тут он неожиданно весело подмигнул и вышел, нимало не смутившись. А вот Саше стало не по себе. Она представила, как будет журчать в ночной тиши, в то время как из-за хлипких стенок остальные смогут в деталях расслышать этот концерт, и дала себе слово, что страх не заставит ее пойти на такое унижение.

– Мне совершенно не хочется здесь располагаться. Может, оставим вещи и посидим снаружи, пока староста не пришел? – предложил Леденичев, и Саша согласилась.

Они немного погуляли вокруг площади, заглянули в магазин. Как и ожидалось, выбор был скудный: немного посуды, инструментов и рыболовных снастей, а также вещей, наверняка пригодных в хозяйстве, но горожанам практически незнакомых. Свежих продуктов питания не было – только консервы. Ценники отсутствовали, и Саша предположила, что здесь имеет место быть натуральный обмен. Либо этот магазин, как и вся видимая деревня, не совсем настоящий…

– Казанские! – раздался зычный клич.

Саша и Дима поспешили на выход. Снаружи стояло несколько местных. Выделялся среди них коренастый низкий человек, одетый странно: белая рубаха с красной вышивкой, полотняные штаны заправлены в кирзовые сапоги. Над близко посаженными глазами нависали кустистые брови, подбородок скрывала полуседая борода. На голове – черная шапочка с маленькими загнутыми полями. Ну ни дать, ни взять старичок-лесовичок из сказок!

– Антураж, – пробормотал Леденичев. Саша промолчала, уставившись на персонажа во все глаза. С другой стороны к группе подходил их «вожатый». Человека с корочками было не видно. Через минуту подтянулись и студенты с аспирантами. Все это время мужчина (стариком его назвать все же было нельзя) пристально разглядывал приезжих.

– Меня зовут Сарман, – веско сказал он, когда небольшая группа практикантов расположилась полукругом, замерев напротив местных с настороженностью, витающей в воздухе. – Я староста этой деревни. Знаю, что времени у вас не так-то много, а опросить вы намерены двести человек. Все правильно?

– Да, все верно. Двести в этой деревне и еще сто – в Юзо Вер, – пояснил «вожатый».

При этих словах местные переглянулись. Саша вспомнила, что название деревни буквально означает «колдовское место».

– Хорошо. Списков дать не могу… какие документы сгорели, какие изъяли с выемкой во время переписи.

Говорил по-русски он гладко, и вместе с традиционным внешним видом это создавало какую-то странную картину диссонанса. Младший преподаватель Аркадий чесал нос пальцем, видимо, пребывая в неком замешательстве. Саша подумала, что для социологического опроса по всем правилам должна быть намечена выборка, и немного удивилась заданным нечетким условиям.

– Наши парни помогут сориентироваться, подскажут, как записать адреса, – продолжил Сарман. – Но учтите: у многих и документов-то нет. Живут по справкам.

– Мы знаем, – неохотно сказал Аркадий. – Опрос анонимный.

– Ну да, ну да, – улыбнулся староста. – Что ж, с Богом.

– Хвала Лидеру, – неуверенно произнес кто-то из студентов, но местные промолчали. Впервые Саша увидела, как кто-то не повторил догматическую формулу. Девушка машинально пошевелила губами, как делала всегда, когда отвечали хором. Видимо, другие поступили так же. Иначе почему все спрятали глаза?

– Разобьемся на тройки, – взял себя в руки Аркадий. – Студент-аспирант и один человек от ваших. Простите, – слегка поморщился он. – Познакомиться мы забыли, даже не представились по-человечески…

– По пути познакомимся, – весело сказал Ринат. – Я пойду с вами.

– Так, аспирантов меньше… Леденичев, вы берите себе в пару студента.

– Беру Колину, – быстро ответил тот.

Некоторое время ушло на то, чтобы организоваться и разделить бланки опросников. К Саше и Леденичеву шагнул немолодой мужчина со скуластым лицом и черным бровями, похожий на старосту, и поманил за собой – в сторону от площади, к нестройной линии домов, теряющейся в лесу.

– Тукай меня зовут. Айда, ребя.

Парочка переглянулась. «Тукай? Прямо как улица Тукая – в честь великого татарского поэта?» – читалось в глазах обоих. Мужчина обернулся и поманил за собой, и Леденичев двинулся следом, взяв Сашу за руку. В лес убегала широкая натоптанная тропа – местная улица. От нее ветвились мелкие тропки к неказистым домикам.

– Тут хозяев нет, ушли на промысел, – «поэтический тезка» махнул на ближайшую хижину с закрытыми ставнями. – А вон там, похоже, жильцы на месте. – Слова сопроводились указательным жестом в сторону неказистого дома, теряющегося за деревьями.

– Как вы это поняли? – пытливо поинтересовался Дима.

– Так дым же, – пожал плечами Тукай.

«Какой ещё дым?», подумала Саша. Она не ощущала никакого запаха, а уж тем более не могла ничего углядеть под сенью сосен, создающих естественную тень. Однако стоило им подойти поближе, как Саша действительно почувствовала слабый смоляной аромат из печной трубы. Дымок слабо вился над дощатой крышей. Забора у дома не было, как и у любых строений в этой странной деревне. «Наверно, здесь все свои и друг друга знают. А от вора или бандита хлипкий забор не спасет… вон, сами дома какие…» – рассуждала Саша, чье сердце внезапно сжалось от острой жалости.

Тукай постучал в дверь, за которой угадывался слабый шум. На стук открыла хозяйка – женщина средних лет с суровым лицом, каким оно показалось в тот момент Саше. Кожа была темной, волосы скрывал платок. Густые брови выдавали в ней кровную родство со старостой, что, впрочем, могло быть и местной особенностью. Подол длинной юбки был заткнут за пояс, открывая крепкие икры и странного вида тапочки, похожие на открытые лапти. В руках хозяйка держала веник, с которого на пол капала вода. Саше вдруг причудилось, как женщина замахивается на них этим веником, а то и коротко, уверенно бьёт ее по лицу. Чужаки, да ещё и с нелепой миссией – как ещё с ними?..

– Влажная уборка, – неожиданно высоким и чистым голосом сказала хозяйка, кивнув на веник. – Салам, Тукай. Чего надо?

– Студентов из Казани привел, соцопрос, помнишь? – нимало не смутившись грубого по форме вопроса, ответил мужчина.

– Вы всех предупредили? – встрял Дима. Он озвучил Сашины мысли, но она неприятно поразилась бестактности Леденичева. Предупредили, конечно; по всему выходит, чужаки здесь бывают не так, чтобы часто. Вид местной «гостиницы» намекал на это слишком явно. И вооруженный пост… наверно, староста собрал деревню и объявил о приезде казанских социологов. «Не поэтому ли тут так пусто? Хотя кто мы такие, и какая от нас опасность… но с нами человек из «органов», который тут же куда-то испарился…». Мысли пролетели за секунду-другую – как раз достаточно, чтобы заполнить образовавшуюся паузу – но так ни к чему не привели. Женщина заговорила.

– В дом не приглашаю, грязно там у меня пока. Айда на завалинку.

Она аккуратно притворила покосившуюся дверь, которая не сразу встала в проем из-за расшатавшихся петель, и отправилась в обход дома. С обратной, незримой с тропы стороны, нашлись две добротно сколоченные скамейки и пенек, приспособленный под столик. Что-то вроде летней веранды для душевных посиделок, только без пола и потолка. Лес начинался – или, точнее, продолжался – тут же, в двух шагах от вытоптанного пятачка. Никакого перехода. Дом, похоже, построили на изначально свободном от сосен небольшом естественном пространстве. Саша не заметила ни туалета, но сарая, ни других построек, которые в ее представлении должны иметься у деревенских жителей. Даже если они живут в лесу.

Хозяйка молча села на скамейку и сделала неуверенный приглашающий жест. В другой жизни, должно быть, он пригождался гораздо чаще. Саша выбрала противоположную сторону, Дима умостился рядом. Тукай сел прямо на землю и достал заготовленную самокрутку. Женщина смотрела на Леденичева, который, в первый раз на Сашиной памяти смутившись, доставал из папки бланк-опросник и проверял ручку. Смотрела ровно, без тени интереса или неудовольствия.

– Вы, похоже, уже знаете о предстоящем исследовании… об опросе, – поправил сам себя Леденичев, пытаясь быть кратким. – Но мне по инструкции все равно нужно объяснить. Итак, мы зададим вам вопросы, разделенные на пять условных тем: о государственном устройстве, реформах, общественной платформе, культуре и продовольственном обеспечении. В общем, о жизни, – неожиданно закончил он.

– Я поняла, задавайте, – хозяйка теперь смотрела вглубь леса, задумчиво теребя край головного платка.

– Опрос анонимный, – добавил Дима, и женщина кривовато улыбнулась, кивнув. – Но нам бы хотелось обращаться к вам по имени или так, как вам удобно.

– Марьяна я, – пожав плечами, ответила хозяйка.

– Марьяна… – Леденичев помедлил, оглядев «респондента»: густые темные брови, смуглую кожу, черные как смоль глаза. – А по батюшке?

– Не было у меня его. Марьяна, – твердо произнесла она и вновь посмотрела сквозь собеседников.

– Хорошо, тогда… – парень зашуршал листами. Саша почувствовала его растерянность.

– Как ваши дела? – ни с того, ни с сего, выдала Саша и покраснела. Ей хотелось сказать хоть что-то человеческое этой женщине, которая вела, должно быть, весьма суровый образ жизни, граничащий с выживанием. Ей стало неловко за ещё не заданные вопросы.

– Первый вопрос, – Леденичев откашлялся, не дав Марьяне ответить – да она и не пыталась. – Одобряете ли вы в целом нынешний курс государства? Варианты ответов: одобряю целиком и полностью; скорее одобряю, но можно было бы улучшить некоторые аспекты; одобряю только частично; скорее не одобряю.

Марьяна вновь криво улыбнулась и спросила:

– А «не одобряю целиком и полностью» – нет такого варианта?

– Мара, – тихо позвал Тукай. Женщина отмахнулась.

– Просто интересно стало. Вариант первый – одобряю целиком и полностью. Дальше.

– Ммм… Что вы думаете о предстоящей реформе образования, в частности, раздельном обучении для мальчиков и девочек? Варианты ответов: одобряю целиком и полностью…

– Одобряю, – перебила Марьяна.

– Мне нужно назвать другие варианты…

– Зачем? Я одобряю целиком и полностью. Дальше, – властно велела хозяйка.

Леденичев посмотрел на Сашу. Она тихо сказала:

– У нас ещё тридцать опросников.

Дима согласно кивнул. Он с самого начала говорил, что это просто фарс, формальность; что студентов послали сюда с непонятной целью, которой точно не был социологический опрос. Зачем же выдерживать все инструкции?

Леденичев монотонно задавал один вопрос за другим, Марьяна быстро отвечала в духе полнейшего согласия, единения, слияния, социальной ответственности и так далее, и тому подобное. Последний вопрос на тему продовольственного обеспечения женщина выслушала полностью с четырьмя вариантами, всем своим видом демонстрируя преувеличенное внимание. А потом затихла надолго, потерла ладонью лоб, опустила тяжёлые веки. Студенты переглядывались, Леденичев почти незаметно закатил глаза.

– Вариант два, – торжественно произнесла Марьяна-Мара и четко выговорила: – Скорее одобряю, но можно было бы улучшить некоторые аспекты.

Она уставилась на Сашу, и та заметила, что женщина косит: один глаз смотрел прямо на собеседника, второй – почти мимо, в лес. Вдруг хозяйка дома захохотала, хлопнув себя по колену. По Сашиной спине покатились холодные мурашки. Во рту у местной жительницы не хватало нескольких зубов. Превращение вышло мгновенным: только что Саша видела перед собой уставшую от тяжелого быта, но вполне адекватную и даже ироничную женщину, однако хохот помог сбросить личину – перед ними была настоящая лесная ведьма.

– Спасибо вам большое! – Саша вскочила со скамьи, беспомощно посмотрела на Тукая. Тот слабо улыбался уголками рта, продолжая выпускать дым. Леденичев сидел, как заворожённый уставившись на Марьяну, что зашлась полубезумным смехом. «Да что с ним? Обычно он реагирует на все первым, быстрее меня», – подумала Саша.

– Вы видели Безликих? – громко, перебивая хохот, спросил Леденичев. Как оказалось, он не пребывал в шоке, а думал.

Тукай крякнул, женщина мгновенно смолкла.

– Кого? – без перехода, серьезно спросила она, прищурив глаз.

– Безликих, – терпеливо повторил Дима Леденичев. – Людей с отвратным месивом вместо лица, от которого тянет блевать. Кого сейчас убивают или увозят в неизвестном направлении. Видели таких? – он смотрел на Марьяну в упор.

– Тылмаче, – пробормотала она и тяжко поднялась, махнула рукой, шаркающей походкой направилась прочь, огибая дом. Спустя несколько секунд хлопнула дверь.

– Идем дальше? – жизнерадостно произнёс Тукай.

Глава 5. В поисках Керемета

Саша сидела на койке в отведенной ей комнате, тупо глядя на стену. Остывшая еда на столе – каша с кусочками тушёнки – внушала отвращение. Саша дико устала. Нет, не от обхода домов и монотонной процедуры опроса – скорее, от глухого отчаяния, которое нарастало с каждым посещенным жилищем, с каждым разговором. В памяти хаотично всплывали лица: тугой на ухо старик Суербай, который долго вчитывался в текст анкеты, что-то шепчущий ему на ухо чумазый внук Шумат, молодая пара – Ямвика и Эсан, бородатый русский мужик Сергей, который не расставался с топором. И ещё много лиц, которые вращались, сливаясь в одно, и странные имена, которые тут же забывались. Роднили их всех, помимо места, три вещи: холодная настороженность, едва уловимое презрение и непреклонный ответ «одобряю целиком и полностью» на любой заданный вопрос.