Под тяжестью крыльев

© Марк Арнаутов, 2025

ISBN 978-5-0068-1539-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Марк Арнаутов

Под тяжестью крыльев

Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Марк Арнаутов, Санкт-Петербург, 2025

ГЛАВА 1

Рассвет над Виареджо всегда был особенным. Золотистые лучи солнца медленно скользили по волнам Тирренского моря, превращая воду в жидкое серебро. Соленый бриз приносил с собой запах водорослей и свободы – аромат, который состоял из тысячи оттенков: йода и тины, рыбьей чешуи и морской пены, древесины рыбацких лодок и дегтя. Это был тот самый час, когда древняя Этрурия просыпалась в Тоскане, когда время словно замерло между вчерашним днем и сегодняшним утром.

Альберто Фиоре знал это побережье как свои пять пальцев. Семьдесят два года жизни, из которых пятьдесят он провел в море, научили его читать каждый знак природы – от едва заметной ряби на воде до цвета облаков на горизонте. В его загорелых руках, покрытых сетью морщин и старых шрамов от рыболовных крючков и соленой воды, покоилась пара весел, отполированных до блеска годами работы. Сегодня утром море было спокойным, почти зеркальным, что обещало хороший улов.

Но что-то было не так.

Альберто почувствовал это нутром, тем самым шестым чувством, которое развивается у людей моря. Вода казалась слишком тихой, слишком покорной – не той живой, дышащей стихией, которую он знал всю жизнь. Даже волны накатывали на берег с каким-то нехарактерным шепотом, словно боялись нарушить чью-то вечную тишину.

Чайки вели себя странно – кружили над одним участком пляжа плотной, тревожной стаей, но не садились. Их крики звучали не как обычное требование рыбы или хлеба, а как предупреждение, как причитание на древнем языке, который понимают только ветер и волны. Белые крылья мелькали в утреннем свете, то сверкая, то пропадая в золотистой дымке тумана, и в их полете было что-то отчаянное, почти человеческое.

– Странное утро, – пробормотал он себе под нос, поправляя потертую бейсболку с выцветшим логотипом какой-то футбольной команды.

Положив весла в лодку так, чтобы они легли крест-накрест – старая примета на удачу, – Альберто неспешно пошел к тому месту, которое так беспокоило птиц. Его резиновые сапоги шлепали по мокрому песку, оставляя глубокие следы в зыбучей смеси воды и мелких ракушек. Каждый шаг сопровождался тихим хрустом – под ногами ломались крошечные домики моллюсков, смешивались водоросли и обкатанное морем стекло.

Песок здесь был особенным – не золотистым, как на открытых участках пляжа, а серебристо-серым, почти металлическим в утреннем свете. Он казался живым: то проваливался под ногами, то становился упругим и твердым. Мелкие крабы разбегались в стороны, оставляя на влажной поверхности крошечные следы своих лапок – целые созвездия отпечатков, которые волны тут же стирали.

Утренний туман еще не полностью рассеялся, и пустой пляж казался призрачным и нереальным. Туман этот был не обычным – он стелился низко, почти по щиколотку, и в нем плавали какие-то фосфоресцирующие искорки. Каждое движение Альберто поднимало в воздух облачка соленых брызг, которые мгновенно растворялись в молочно-белой пелене.

Рыбак остановился, достал из кармана старые очки в проволочной оправе и протер их краем рубашки. Зрение уже было не то, что в молодости, а туман делал очертания предметов размытыми и обманчивыми.

И тогда он увидел ее.

Сначала Альберто подумал, что это манекен или скульптура – настолько неестественной, застывшей казалась поза. Обнаженная женщина лежала на спине, ее длинные каштановые волосы веером расстилались по песку, словно темные водоросли, выброшенные приливом. Влажные пряди создавали сложный узор вокруг бледного лица, в котором, даже при беглом взгляде, угадывалась красота.

Правая рука была изящно согнута и покоилась на груди, словно охраняя последнее дыхание. Левая – вытянута вдоль тела, пальцы слегка согнуты, как будто она пыталась что-то удержать. Ноги слегка согнуты в коленях, одна нога чуть выше другой, создавая тот самый изгиб, который воспевали художники эпохи Возрождения. Поза была до боли знакомой – каждый итальянец узнал бы в ней классическое изображение Венеры, рождающейся из морской пены.

– Мадонна Сантиссима, – прошептал он, перекрестившись дрожащей рукой. – Что за дьявольщина?

Но самое жуткое было не в позе. Вокруг тела, на расстоянии примерно полуметра, кто-то аккуратно выложил из камушков и ракушек контур гигантской морской раковины. Работа была выполнена удивительно точно – каждый камешек лежал на своем месте.

Камни были подобраны по цвету и размеру: от молочно-белых до почти черных, от крошечных, размером с горошину, до больших, что умещались в ладони. Ракушки тоже были разными – гребешки, улитки, мидии, – но все они лежали определенным образом, создавая не просто контур, а настоящее произведение искусства. В утреннем свете эта композиция казалась древним ритуальным кругом, языческим алтарем, посвященным богине моря.

Альберто сделал несколько неуверенных шагов ближе, его сапоги теперь скрипели по сухому песку. Каждый шаг отдавался эхом в предутренней тишине, словно он шел по мраморному полу собора. Он все еще надеялся, что это какая-то шутка, чья-то извращенная шалость, что угодно, но только не то, что подсказывал ему многолетний опыт.

– Синьора? – позвал он тихо. – Синьора, вы меня слышите?

Тишина. Только шум прибоя – теперь уже не шепот, а настоящий плач, – и крики чаек, которые становились все более пронзительными. Птицы кружили все ниже, их тени скользили по песку, как черные предзнаменования.

Ветер усилился, поднимая песчинки, которые слегка покалывали лицо. В воздухе запахло чем-то еще – не только морем и водорослями, но и чем-то сладковатым, тревожным, что заставило Альберто инстинктивно отступить назад.

Альберто перекрестился второй раз и дрожащими пальцами достал старый мобильный телефон – подарок внуков, которым он пользовался только в экстренных случаях. Телефон был теплым от тепла его тела, но кнопки казались такими маленькими, такими неподатливыми.

– Господи, помоги мне вспомнить номер… – бормотал он, тыча в них толстыми пальцами, которые вдруг стали совсем непослушными.

Капитан Казанова сидел в своем кабинете в участке карабинеров и неторопливо попивал кофе, смакуя каждый глоток густого эспрессо, который обжигал язык и наполнял комнату терпким ароматом робусты. В свои сорок три он успел повидать многое, но все еще сохранял ту страсть и эмоциональность, которая течет в венах итальянцев южного происхождения подобно вулканической лаве. Его дед переехал из Сицилии в Тоскану в поисках лучшей жизни, оставив позади выжженные солнцем холмы и принеся с собой лишь гордость и фамилию, которая всегда вызывала улыбки и шутки. «С такой фамилией тебе место не в полиции, а в кино!» – часто смеялись коллеги, и Леонардо уже научился отвечать на эти подшучивания добродушной усмешкой.

– Капитан, вас к телефону!

Леонардо поставил чашку на стол и потянулся в кресле, чувствуя, как позвонки встают на место после долгого сидения. Высокий, чуть выше метра восьмидесяти, с густыми черными волосами цвета воронова крыла, которые он постоянно взъерошивал рукой, когда размышлял или нервничал. Эта привычка досталась ему от отца, как драгоценное наследство, вместе с глазами, которые могли быть то мягкими и добрыми, словно весеннее небо над Тосканой, то пронзительными и требовательными, как взгляд сицилийского сокола.

Его кабинет на втором этаже участка выходил окнами на главную площадь Виареджо, откуда открывался вид на театр повседневной жизни курортного города. Отсюда было видно, как утреннее солнце золотило фасады зданий, превращая их в декорации спектакля, как неторопливо прогуливались первые туристы, еще сонные после ночи в отелях, как владельцы кафе выставляли столики на тротуары с церемониальной важностью, словно готовясь к священному ритуалу утреннего кофе. Леонардо любил этот вид – он напоминал ему, почему он выбрал службу именно здесь, а не в крупном городе вроде Рима или Милана, где люди забывают останавливаться и наслаждаться моментом.

– Иду, Марио! – громко ответил он, вставая и поправляя галстук. Леонардо предпочитал носить классическую форму, считая, что полицейский должен выглядеть, как полицейский. – Что там?

Он вышел из кабинета и прошел по узкому коридору, увешанному фотографиями города разных эпох. Здесь был снимок набережной 20-х годов, когда она только строилась и рабочие в белых рубахах укладывали камни под палящим солнцем, фотография карнавала в 62-м, где маски и костюмы создавали калейдоскоп человеческих фантазий, портреты знаменитых гостей курорта с автографами, поблекшими от времени. Леонардо иногда останавливался перед черно-белой фотографией 1944 года, где был запечатлен его дед в форме карабинера – молодой, с прямой спиной и гордым взглядом.

Сержант Марио Бертини стоял у старого телефонного аппарата, прикрывая трубку ладонью. Марио был полной противоположностью своему начальнику – коренастый, с округлым животиком, который он безуспешно пытался скрыть под пиджаком, с густыми усами, которые он постоянно подкручивал пальцами. Он служил в полиции уже тридцать лет, из которых последние пятнадцать – здесь, в Виареджо, и знал каждого местного жителя, каждую собаку, каждую историю, которая когда-либо происходила на этих улицах.

– Какой-то старик звонит, – сказал Бертини, и на его загорелом лице, изборожденном морщинами от постоянного прищуривания на солнце, было написано смешение недоумения и легкого раздражения. – Говорит, что нашел тело на пляже. Говорит взволнованно, но знаешь, как бывает…

– Старик? – Леонардо взял трубку, но не стал сразу подносить к уху. Он знал, как возраст играет с рассудком пожилых людей, заставляя их видеть то, чего нет. – Марио, ты же помнишь деда Розетти? Он в прошлом месяце три раза вызывал нас – то ему мерещились русалки на волнорезе, то подозрительные иностранцы закапывали что-то в песок.

– Помню, помню, – Бертини почесал затылок, где начинающие седеть волосы топорщились, как щетина старого ежа. – Но этот звучит по-другому, капитан. Серьезнее как-то. И голос у него трясется не от старости, а от страха.

Леонардо внимательно посмотрел на сержанта. За годы совместной службы он научился доверять интуиции Марио – тот редко ошибался в людях, умел чувствовать ложь и искренность с точностью старого морского волка, различающего приближение шторма по едва заметным признакам.

– Ладно, послушаем, что там у нашего старичка случилось, – сказал Леонардо и поднес трубку к уху. – Капитан Казанова слушает.

– Капитан! Слава всем святым! – голос на другом конце провода дрожал от волнения, и в нем действительно слышался ужас, тот самый первобытный страх, который не подделаешь и не сыграешь. – Я Альберто Фиоре, рыбак. Живу здесь с самого рождения, семьдесят два года! Капитан, я нашел… я нашел мертвую женщину на пляже!

– Синьор Фиоре, прежде всего, успокойтесь, – Леонардо машинально взял ручку и придвинул блокнот. – Где именно вы находитесь?

– На пляже Поненте, рядом со старой башней Матильды. Там, где причал. Я каждое утро отсюда выхожу в море. Капитан, это… это что-то страшное! Она лежит как статуя, понимаете? И вокруг нее камни и ракушки выложены узором!

Леонардо нахмурился и перестал записывать. В голосе рыбака действительно звучала искренняя паника, та самая интонация, которую не спутаешь ни с чем.

– Синьор Фиоре, вы уверены, что женщина мертва? Может, она просто потеряла сознание? Или спит? Может быть, слишком много выпила вчера вечером?

– Капитан, – в голосе Альберто появились раздраженные нотки, гордость старого человека, который знает жизнь лучше молодых, – я семьдесят два года прожил на этом свете! Я видел, как умирала моя жена, как умирали мои родители, как умирал мой брат! Я знаю, как выглядит смерть, и поверьте мне – эта женщина мертва!

– Хорошо, синьор Фиоре, я вам верю, – Леонардо сделал успокаивающий жест рукой, хотя старик его не видел. – Скажите мне точно – во сколько вы обнаружили тело?

– Около половины седьмого утра. Я всегда встаю в пять, к половине шестого уже на берегу. Сегодня море было спокойное, как зеркало, хорошая погода для рыбалки. Но чайки вели себя странно – кружили над одним местом, кричали, но не садились. Вот я и пошел посмотреть, что их так беспокоит.

– Синьор Фиоре, это очень важно – не трогайте ничего вокруг тела и никого не подпускайте к этому месту. Мы выезжаем и будем у вас через двадцать-двадцать пять минут.

– Капитан…

– Да, синьор Фиоре.

– Здесь еще какая-то картина. – голос рыбака звучал растерянно, словно он сам не верил в то, что говорит.

– Не понял. Какая картина?

– Самая настоящая, как в музее. Красивая. На ней мужчина какой-то, но лица не разобрать. И еще написано что-то на непонятном языке.

– Хорошо, синьор Фиоре, ждите.

Леонардо повесил трубку и повернулся к сержанту, который с любопытством наблюдал за разговором. На лице капитана явно читалось непонимание и тревога от парадоксальности происходящего.

– Марио, собирайся. Похоже, у нас действительно труп.

– Значит, не мерещатся нашему рыбаку русалки?

– Боюсь, что нет. Бери камеру, весь комплект, рулетку, пакеты. И позвони Франческе – пусть тоже выезжает.

– А вдруг это ложная тревога? – Марко уже открывал металлический шкаф с оборудованием. – Она не любит, когда ее вызывают по пустякам.

– Ничего страшного. Что-то мне подсказывает, что сегодня ей придется поработать.

Через десять минут они уже ехали по Виале Регина в сторону пляжа. Леонардо вел машину с привычной уверенностью, его загорелые руки легко управляли рулем, в то время как Марко сидел рядом, проверяя оборудование с тем особым вниманием, которое приходит с годами службы.

Утро было воистину дивным – одним из тех тосканских утр, что воспеваются в стихах и застывают на открытках для туристов. Солнце уже поднялось достаточно высоко, чтобы превратить море в расплавленный сапфир, переливающийся всеми оттенками синевы. Вдоль набережной выстроились пальмы, их листья мерно покачивались под легким бризом. Владельцы кафе и ресторанов уже колдовали над расстановкой столиков, готовясь к ежедневному наплыву туристов. Запах свежей выпечки – корнетти, сфольятелле, бискотти – сплетался с соленым дыханием моря, создавая тот неповторимый аромат, что служил визитной карточкой итальянского побережья.

Но чем ближе они подъезжали к месту вызова, тем мрачнее становилось настроение Леонардо.

– Знаешь, что меня по-настоящему злит, Марио? – произнес он, переключая передачу с едва заметным раздражением. – Оглянись вокруг. Такая красота! Море, солнце, этот удивительный город. Люди со всех концов света приезжают сюда, чтобы почувствовать счастье, забыть о том сером мире, из которого они сбежали на неделю-другую. И обязательно найдется кто-то, кому все это нужно испортить!

– Ты думаешь, это действительно убийство?

– А ты как думаешь? – Леонардо бросил на напарника быстрый взгляд. – Если женщина действительно лежит в какой-то странной позе, а вокруг нее выложены камни и ракушки… Это не похоже на несчастный случай.

Леонардо притормозил на повороте, пропуская группу велосипедистов в ярких спортивных костюмах, которые явно наслаждались утренней прогулкой по райскому уголку. Один из них весело помахал рукой полицейской машине, словно они были частью местного колорита.

– Вот смотри на этих людей, – продолжал Леонардо, наблюдая, как велосипедисты скрылись за поворотом. – Они счастливы. Они приехали сюда, чтобы получить удовольствие от жизни. А теперь, если это действительно убийство, нам придется закрывать пляжи, проводить расследование, пугать туристов. Портить всем настроение!

– Может, оно и к лучшему, – философски заметил сержант, поправляя ремень камеры. – Туристов стало слишком много. Иногда даже к себе домой не пройти – все улицы забиты.

– Марио, ты неисправимый брюзга, – Леонардо улыбнулся, несмотря на мрачные мысли. – Туристы – это наш хлеб, наше масло, наше вино. Без них Виареджо сморщился бы, как старая виноградина, превратившись в обычный рыбацкий поселок с тремя кошками и одним продуктовым магазином.

– Может, так было бы лучше, – упрямо возразил Марио. – Помнишь, каким город был двадцать лет назад? Тише, спокойнее, человечнее. Все друг друга знали, каждый чих был на слуху.

– Зато и беднее, – мягко возразил Леонардо. – Твоя Джованна работает в отеле, твой сын водит экскурсии. Без туристов, что бы они делали? Считали бы чаек на пляже?

Они проехали мимо знаменитого Гран-де-отеля – этого белоснежного корабля, пришвартованного к набережной. На его террасах уже сидели гости, неторопливо потягивая кофе и созерцая морскую безмятежность. Леонардо не мог не восхищаться архитектурой своего города – эти изящные линии модерна, кружевные балконы.

– А помнишь, как мы в детстве сюда приходили? – спросил Марио, глядя на отель с тоской по ушедшим временам. – Подкрадывались к забору, смотрели на богатых гостей, как на инопланетян. Мечтали, что когда-нибудь сами будем такими – элегантными, беззаботными, с золотыми часами на запястье.

– И кем мы стали? – горько усмехнулся Леонардо. – Полицейскими, которые ездят по утрам осматривать трупы вместо того, чтобы любоваться рассветом.

– Зато честными полицейскими, – с достоинством возразил Марио. – Это тоже что-то значит.

Они свернули с главной дороги на прибрежную улочку, ведущую к пляжу. Здесь царила иная атмосфера – только вечная беседа прибоя с берегом да пронзительные крики чаек, что кружили над водой в поисках завтрака. Старые рыбацкие домики теснились вдоль дороги, словно цветные кубики в руках великана, – их стены были выкрашены в жизнерадостные цвета охры, терракоты, выцветшего кобальта. На подоконниках пламенели горшки с геранями, а из распахнутых окон доносились звуки утренних радиопередач, в которых дикторы рассказывали о прогнозе погоды и последних новостях.

– Вот она, настоящая Италия, – сказал Леонардо, притормаживая возле одного из домиков, где пожилая женщина в черном платье развешивала белье, словно вывешивая флаги капитуляции перед бесконечным бытом. – Без туристических прикрас, без суеты. Просто жизнь.

Женщина увидела полицейскую машину и машинально перекрестилась, глядя им вслед тревожными глазами. В маленьких городках появление полиции всегда было предвестником неприятностей, как черная кошка или разбитое зеркало.

– Капитан, а что если это действительно что-то серьезное? – спросил Марио, проверяя объектив камеры нервными движениями. – Я имею в виду, не просто убийство по пьяной лавке или из-за женщины, а что-то… более сложное?

– Ты о чем?

– Ну, если убийца действительно выложил какие-то узоры вокруг тела… Это же не спонтанное преступление?

Леонардо кивнул, притормаживая перед небольшим шлагбаумом, который отделял проезжую часть от пляжной зоны.

– Именно это меня и беспокоит, Марио. Убийства в состоянии аффекта я понимаю. Семейные драмы, ревность, деньги, предательство – все это мотивы, с которыми можно работать. А вот когда кто-то тратит время на создание композиций из трупов…

Он не договорил, выходя из машины. Морской воздух ударил в лицо освежающей пощечиной.

К ним навстречу спешил старик в потертой рубахе и резиновых сапогах.

– Синьор Фиоре? – спросил Леонардо, протягивая руку. – Капитан Казанова.

– Да, да, это я звонил! – старик крепко пожал руку. – Слава Богу, что вы приехали! Я уже думал, что схожу с ума, что это все мне мерещится.

– Покажите нам, что вы обнаружили. Но сначала расскажите еще раз, как все было. Медленно, подробно.

Альберто кивнул и повел их по тропинке между дюнами, поросшими колючим кустарником и дикими розами.

– Я встаю каждый день в пять утра, – начал рассказывать старик, время от времени оглядываясь на полицейских, словно ища у них поддержки. – Уже двадцать лет так живу, с тех пор как моя Мария умерла. Некому больше готовить завтрак, некому говорить «поспи еще немного». Так что встаю рано, готовлю кофе, читаю вчерашнюю газету и иду к лодке.

– А лодка ваша где стоит? – спросил Марио, доставая камеру.

– Вон там, видите? – Альберто указал на небольшую бухточку, где у самодельного деревянного причала покачивалась старая рыбацкая лодка с облупившейся краской. – «Мария Стелла» называется. В честь покойной жены.

Леонардо окинул взглядом бухту. Место было достаточно уединенное – с одной стороны старая сторожевая башня XVI века, с другой – невысокие скалы, поросшие соснами. Идеальное место для того, чтобы остаться незамеченным.

– Продолжайте, синьор Фиоре.

– Так вот, подхожу я к берегу, как обычно. Море спокойное, ветра почти нет – хорошая погода для рыбалки. Но что-то было не так. Чувствую нутром, понимаете? Столько лет в море, научился понимать его настроение, как женщину после сорока лет брака.

– Что именно показалось странным?

– Чайки. – Альберто указал на небо, где все еще кружили белые птицы. – Они кружили над одним местом, кричали, но не садились. А чайки – они ведь хитрые, жадные, если есть чем поживиться, сразу садятся и дерутся за добычу. А тут кричат, кричат, но вниз не опускаются. Боятся чего-то.

Старик остановился и указал вперед дрожащим пальцем.

– Вот здесь я ее и увидел. Господи, помилуй…

Леонардо сделал еще несколько шагов и замер. Даже его многолетний опыт работы в полиции не подготовил его к увиденному.

Между двумя песчаными дюнами, в естественной впадине лежала обнаженная женщина. Ее поза была настолько идеально выверена, что казалась неестественной – словно кто-то очень долго и тщательно укладывал каждую конечность, сверяясь с невидимым образцом. Длинные каштановые волосы веером расстилались по песку, каждая прядь лежала так, будто ее специально расчесывали и укладывали. Правая рука была изящно согнута и покоилась на груди, пальцы сложены так, будто она прикрывала что-то драгоценное. Левая рука вытянута вдоль тела, ладонь слегка приоткрыта. Правая нога чуть согнута в колене.

Рядом, прислоненная к большому валуну, потемневшему от морской соли и времени, стояла картина – явно выполненная в стиле мастеров Возрождения. Краски сияли так, будто холст только что вышел из-под кисти художника. Внизу картины была надпись на латыни, выведенная золотистыми буквами: «Veritas in pulchritudine» – «Истина в красоте».

– Мадонна, – прошептал Марио, медленно опуская камеру. Его обычно загорелое лицо заметно побледнело. – Это же…

– «Рождение Венеры» Боттичелли, – закончил Леонардо, щуря глаза от солнца. – Точь-в-точь как на картине в галерее Уффици.

– Господи, сколько же времени это заняло, – пробормотал Леонардо, медленно обходя композицию по кругу.

– Капитан, – Альберто подошел ближе, снимая кепку, – а ведь я видел в газетах это лицо. Это же… как ее… Лукреция Медичи, арт-критик! Ее фотографии часто печатают в культурных разделах «Тиррено». Элегантная такая, всегда в красивых костюмах.

– Медичи? – Леонардо присмотрелся к лицу жертвы. – Марио, начинай фотографировать, – сказал он, не отрывая взгляда от композиции. – Все подряд, с разных углов. И вызывай техников из Пизы. Нам понадобится полная экспертиза.

– Уже звоню, капитан.

– Синьор Фиоре, – обратился Леонардо к рыбаку, – вы сказали, что узнали ее. Расскажите подробнее.

Альберто покрутил в руках кепку, явно нервничая.

– Ну, она, вроде как, известный критик. Пишет о живописи, скульптуре. По телевизору я ее видел, в какой-то программе о музеях. Говорила умно, хоть я и не все понимал. Регулярно приезжает в наши края. Говорят, изучает частные коллекции.

– Частные коллекции?

– Ну да, у богатых людей. Они покупают картины, статуи, а она оценивает, проверяет подлинность. Эксперт, одним словом.

– Капитан, – подошел Марио, убирая телефон, – доктор будет через полчаса. Техники из Пизы выезжают.

– Хорошо. Позвони еще в отделение. Надо оцепить весь пляж и поставить людей, чтобы никого не пускали.

Леонардо еще раз обошел вокруг тела. Работа была выполнена не просто тщательно – она была выполнена с любовью к деталям, с пониманием пропорций и гармонии. Человек, создавший это, явно разбирался в искусстве.

– Это не просто убийство, – сказал он сержанту, указывая в сторону картины. – Это послание. Но кому и о чем?

– Может, сумасшедший художник? – предположил Марио, протирая объектив камеры.

– Ну, сумасшедший или нет, не знаю, а вот то, что талантливый – это однозначно.

В это время к ним подошел Альберто, держа в руках помятую газету.

– Капитан, я вспомнил еще кое-что. Позавчера, в «Тиррено», была статья об этой Медичи. Она критиковала торговлю произведениями искусства. Говорила, что классические картины должны висеть в музеях, а не в частных коллекциях. Довольно резко высказывалась.

– Это та газета? – спросил Леонардо.

– Да, вот, – старик протянул потертый номер. – Здесь целая полоса об этом.

Леонардо пробежал глазами статью. Лукреция Медичи действительно высказывалась довольно резко против частного коллекционирования классических произведений. Она называла частных коллекционеров «похитителями красоты» и утверждала, что искусство должно принадлежать всему человечеству, а не служить украшением гостиных богачей.

– Интересно, – пробормотал Леонардо, складывая газету. – Очень интересно.

– Что интересно? – спросил Марио, делая очередной снимок.

– Человек, который критикует торговлю искусством, найден мертвым в позе классической богини, рядом с произведением, выполненным в стиле Возрождения.

– Ты думаешь, ее убил коллекционер?

– Или кто-то, кто хотел отправить послание всем критикам. Может быть, убийца считает, что настоящая истина в том, чтобы создавать красоту любой ценой?

Звук подъезжающей машины прервал их разговор. Доктор Франческа выбралась из своего потертого «Фиата», и теперь шла к ним, таща на плече здоровую сумку.

– Леонардо! – она помахала рукой. – Что у нас на этот раз?

Доктор подошла ближе и замолчала, изучая увиденное. Ее обычно невозмутимое лицо выражало неподдельное изумление.

– Боже мой, – наконец, сказала она, медленно обходя тело. – Кто-то потратил на это часы. Может быть, всю ночь.

– Привет, Франческа. Можешь посмотреть, какова причина смерти?

– Да, конечно. Но это будет предварительное заключение. Надо будет делать вскрытие.

Франческа надела перчатки и осторожно осмотрела тело, стараясь не нарушить композицию.

– Вот, – она указала на небольшую рану под левой грудью. – Проникающее ранение в область сердца. Судя по размеру и форме, использовался тонкий клинок. Что-то вроде стилета или узкого ножа.

– Время смерти?

– Скорее всего, между полуночью и тремя часами ночи. Более точно скажу после вскрытия.

– Есть следы борьбы?

– Не вижу. Никаких защитных ран, гематом, царапин. Либо жертва не сопротивлялась, либо была обездвижена до убийства.

– Наркотики?

– Проверим в лаборатории. Но волосы выглядят ухоженными, макияж не смазан. Это больше похоже на то, что ее принесли сюда уже мертвой. Крови не вижу.

Леонардо посмотрел на часы. Солнце поднималось все выше. Вскоре пляж заполнится туристами, и сохранить место происшествия в неприкосновенности будет сложнее.

К полудню место преступления превратилось в настоящий центр активности. Солнце уже нещадно палило, и морской бриз, обычно приносящий прохладу, лишь размазывал по воздуху запах водорослей и соли. Техники-криминалисты из Пизы прибыли на белом фургоне, который теперь стоял на обочине прибрежной дороги. Началась кропотливая работа: каждый камешек и ракушка в композиции фотографировались под разными углами, измерялись линейкой и аккуратно размещались в пронумерованные пакеты.

Леонардо наблюдал за процессом, отойдя в тень к стволу старой сосны. Кора была теплой от солнца, а иголки под ногами источали смолистый аромат. Где-то вдалеке слышались голоса туристов.

– Капитан, – подошел к нему старший техник. Пот блестел на его лбу. – Мы нашли несколько интересных вещей.

– Что именно?

– Во-первых, следы автомобиля на подъездной дороге. Протектор четкий – широкие шины, скорее всего внедорожник. Во-вторых, отпечатки обуви – мужские, размер сорок четвертый. И еще – мы нашли волокна ткани на одном из камней. Похоже на кашемир или шерсть.

Леонардо обвел взглядом пляж, пытаясь представить, как убийца работал здесь ночью. Место было достаточно уединенное, но все же рискованное – в любой момент мог появиться случайный прохожий или тот же Альберто, который иногда выходил к морю и ночью, когда не мог заснуть.

– Капитан, – подошел к нему один из техников, держа в руках пластиковый пакет. – Мы закончили с осмотром картины. Хотите посмотреть?

Леонардо взял пакет и внимательно изучил портрет через прозрачную пленку. Работа была действительно выполнена на высочайшем уровне – каждый мазок кисти говорил о мастерстве художника. Краски имели характерный для эпохи Возрождения оттенок и фактуру, техника была безупречной.

– Удивительно, – пробормотал он. – Лицо написано так, что его невозможно разобрать. Словно художник специально размыл черты.

– Может быть, так и задумано? – предположил техник. – Или портрет поврежден временем?

– Нет, – покачал головой Леонардо. – Остальная часть картины в идеальном состоянии. Даже одежда на портрете прописана до мельчайших деталей – каждая складка, каждая пуговица. Это сделано намеренно. Но зачем?

Франческа подошла к ним, снимая резиновые перчатки. Ее прическа растрепалась от морского ветра, а белый комбинезон запылился песком.

– Леонардо, мы закончили предварительный осмотр. Тело можно увозить.

– Франческа, а что ты думаешь о мотивах? Это работа психически больного человека или что-то другое?

Франческа задумчиво посмотрела на место, где лежало тело. Поверх него уже набросили черную пластиковую пленку, но контуры все еще угадывались.

– Знаешь, я работаю патологоанатомом не один год. Видела разные случаи – и убийства в состоянии аффекта, когда люди действуют импульсивно, и продуманные преступления, и дела рук психически больных людей. Но это… это что-то особенное.

– В каком смысле?

– Здесь слишком много контроля, слишком много внимания к деталям. Видишь, как точно подобраны камни? Как точно они разложены? Это не безумие. Но при этом есть что-то глубоко личное, почти интимное в том, как он обращался с телом. Не могу сказать точнее. Я с таким не сталкивалась. Тут надо спрашивать другого специалиста.

К двум часам дня тело увезли в морг. Территория была полностью обследована, желтая лента полицейского ограждения трепетала на ветру. Леонардо и Марко вернулись в участок, где их уже ждал комиссар Россини.

Участок располагался в старом здании с толстыми каменными стенами, которые в жару сохраняли прохладу. Начальник уже сидел в кабинете Леонардо, разглядывая пожелтевшую от времени карту местности на стене. Лицо его было хмурым – убийство в их тихом, провинциальном городе явно выбило его из колеи.

– Рассказывай подробно, что у вас там было.

– Это самое необычное дело, с которым я сталкивался. Убийца создал настоящую художественную инсталляцию из трупа. Потратил на это часы, может быть, всю ночь. – Леонардо протянул начальнику телефон.

– Хочу услышать твое мнение о мотивах, – сказал комиссар, рассматривая фотографии с места преступления.

– Пока рано говорить о мотивах. Слишком мало информации. Жертва – предварительно, Лукреция Медичи, арт-критик, занималась продажей произведений искусства. Я посмотрел в Интернете – действительно похожа. Убийца ее выложил в позе «Венеры» Боттичелли. Рядом оставлен чей-то портрет с надписью на латыни.

– Леонардо, у меня плохое предчувствие. Такая тщательная подготовка, послание на латыни – все это не похоже на единичное преступление. Слишком много театральности.

– Вы думаете, что будут еще жертвы?

– Не знаю. Но мы должны быть готовы к такой возможности. Удвой патрулирование всех пляжей. Свяжись с коллегами из соседних городов – может, у них были похожие случаи.

– Хорошо, комиссар.

– И еще одно, – Россини повернулся к нему, и Леонардо заметил раздражение в его глазах. – Никакой информации прессе. Если журналисты пронюхают о таком убийстве, начнется паника. А если убийца ищет публичности, мы ему ее не дадим.

– Понятно. А как быть с расследованием? Нам понадобится помощь экспертов.

– Свяжись с университетом в Пизе. У них есть кафедра истории искусств. Пусть посмотрят на автопортрет, может, скажут что-то полезное. А лучше съезди туда сам – по телефону такие вещи не объяснишь.

– А если это связано с ее торговлей? Она ведь занималась этим.

– Тогда дело может оказаться еще сложнее. В этом бизнесе вращаются очень серьезные деньги и очень влиятельные люди. Подделки, кражи, черный рынок – там хватает мотивов для убийства.

Леонардо кивнул и взял телефон.

– Начну с университета.

После ухода комиссара Леонардо еще раз просмотрел фотографии. Вечернее солнце через окно окрашивало снимки в золотистый свет, и композиция на пляже выглядела еще более сюрреалистично.

Закончив, он набрал номер университета в Пизе. Долгие гудки эхом отдавались в трубке.

– Кафедра истории искусств? Это капитан полиции Казанова, из Виареджо. Мне нужна консультация специалиста по живописи эпохи Возрождения. Дело касается расследования убийства…

На следующий день после обнаружения тела Лукреции Медичи в участок приехал ее муж для опознания. Леонардо наблюдал через запыленное окно своего кабинета, как на парковке рядом с потрепанными служебными машинами остановился черный «Мерседес» – блестящий, словно только что из автосалона. Из него вышел элегантно одетый мужчина среднего возраста, и даже на расстоянии было видно, что его костюм стоит больше, чем месячная зарплата капитана полиции.

Высокий, стройный, с аристократическими чертами лица и едва заметной сединой на висках, он двигался с достоинством человека, привыкшего к вниманию. Но сейчас в каждом его жесте читалось глубокое потрясение – он дважды ошибся дверью, прежде чем найти главный вход в здание участка, и Леонардо заметил, как он на мгновение замер у порога, словно собираясь с духом.

«Интересно, так выглядит настоящее горе или искусная игра?» – подумал Леонардо, включая профессиональную наблюдательность. За годы службы он научился различать подлинные эмоции от фальшивых, но горе – это та эмоция, которую сложнее всего подделать. Особенно в деталях: дрожащих пальцах, неровном дыхании, взгляде.

Через несколько минут в дверь постучали. Марио ввел посетителя и, бросив красноречивый взгляд на капитана, удалился. В кабинете пахло крепким кофе и старой бумагой – запах, который въелся в стены за десятилетия.

– Синьор Медичи? – Леонардо встал из-за стола, и протянул руку, внимательно изучая лицо посетителя. – Капитан Казанова. Примите мои самые искренние соболезнования по поводу утраты.

– Просто Антонио, – голос мужа звучал хрипло. Рукопожатие его было крепким, но руки слегка дрожали, и Леонардо почувствовал влажность ладоней – верный признак нервозности. – Спасибо, капитан. Я все еще не могу поверить в то, что произошло. Когда мне позвонили из полиции вчера утром…

Голос его дрогнул, и он замолчал, глядя на потертый линолеум пола.

Леонардо жестом предложил ему сесть в единственное приличное кресло напротив своего стола. Кабинет капитана был обставлен просто, но со вкусом – старый стол, несколько книжных полок с потрепанными томами юридической литературы и альбомами по истории Тосканы, на стене – черно-белые фотографии Виареджо разных эпох. В углу скромно стоял кофейный автомат, который урчал и шипел через каждые несколько минут, словно старый кот.

Антонио медленно сел в кресло, словно каждое движение давалось ему с трудом. Леонардо заметил, что костюм мужчины был безупречно скроен, но галстук завязан криво, а на воротнике белоснежной рубашки виднелось едва заметное пятно – возможно, от кофе. Мелочи, которые выдавали внутреннее смятение.

– Лукреция была такой энергичной, полной жизни, – продолжил Антонио. – Она никогда не сидела на месте. Постоянно куда-то ездила, с кем-то встречалась, что-то планировала. Даже завтракала иногда стоя, читая электронную почту. И вдруг… – он не закончил фразу, сжав губы так сильно, что они побелели.

– Понимаю, как это тяжело для вас, – Леонардо сел обратно за стол, слегка придвинув к себе блокнот. – Но нам необходимо задать несколько вопросов для расследования. Чем лучше мы соберем информацию, тем больше шансов найти убийцу.

За окном прогудел автобус, и в кабинет донеслись голоса туристов, обсуждающих маршрут по городу. Обычная жизнь продолжалась, равнодушная к трагедии, которая разворачивалась в стенах полицейского участка.

– Конечно, капитан. Я готов рассказать все, что знаю. Хочу, чтобы этот… этот монстр понес наказание за то, что сделал с ней.

В голосе Антонио появились злые нотки, и Леонардо отметил для себя эту перемену. Кулаки мужчины сжались, и на мгновение его лицо исказилось гримасой ярости. Настоящая ли это эмоция или попытка продемонстрировать правильные чувства?

– Для начала расскажите подробнее о работе вашей жены. Мы знаем, что она была арт-критиком, но хотелось бы услышать больше деталей.

Антонио выпрямился в кресле, и в его глазах появился блеск – очевидно, профессиональная деятельность жены была темой, которая его воодушевляла. Даже в горе он не мог скрыть гордость за ее достижения.

– Лукреция была не просто критиком, капитан. Она была одним из ведущих экспертов Италии по живописи эпохи Возрождения. – В его голосе звучала неподдельная страсть. – Ее мнение могло поднять стоимость картины на миллионы евро или, наоборот, разрушить репутацию коллекционера за одну секунду. Она консультировала не только частных лиц, но и крупнейшие музеи Европы – Лувр, Уффици, Прадо.

– Расскажите конкретнее о ее методах работы.

– Лукреция была перфекционисткой до мозга костей. – Антонио слегка улыбнулся, и впервые за время разговора его лицо озарилось теплым светом воспоминаний. – Когда она брала картину на экспертизу, то изучала буквально каждый квадратный сантиметр холста. Использовала рентген, спектральный анализ, изучала мазки. У нее дома была целая лаборатория в подвале – микроскопы, приборы для датировки, библиотека специальной литературы.

Он замолчал, глядя на свои руки, и Леонардо увидел, как его глаза увлажнились.

– Могла неделями сидеть в пыльных архивах, изучая историю создания произведения, биографию художника, происхождение материалов. Помню, как она однажды летала в Берлин только для того, чтобы посмотреть на пигмент, который использовался в XVI веке. Вернулась грязная как трубочист, но счастливая – нашла доказательство подлинности одной картины Тициана.

– Весьма кропотливая работа, – заметил Леонардо, делая пометки.

– Именно поэтому ее услуги так ценились. В мире торговли произведениями искусства огромное количество подделок, некоторые из которых выполнены настолько качественно, что могут обмануть даже опытного эксперта. Но Лукреция… – голос его дрогнул, – у нее был особый дар. Она могла почувствовать подделку интуитивно, буквально кожей, а потом уже находила научные доказательства своей правоты.

Леонардо делал пометки в блокноте, но большую часть внимания уделял наблюдению за собеседником. Антонио говорил о жене с искренним восхищением, но в его глазах периодически проскальзывало что-то еще – может быть, едва заметное раздражение? Или зависть?

За дверью послышались шаги – Марио вернулся и занял место у стены. Его присутствие было почти незаметным, но Леонардо знал, что напарник фиксирует каждое слово и каждый жест.

– А вы тоже связаны с миром искусства?

– Да, я работаю в галерее Лукреции. – Антонио немного сник в кресле, словно признание в профессиональной зависимости от жены было болезненным. – «Медичи Арте» – так называется наша галерея во Флоренции. Три этажа в историческом здании рядом с Понте Веккио. Очень успешная, к слову сказать.

– Какие именно обязанности вы выполняете в галерее?

– Административные, в основном. – Антонио потер переносицу, и Леонардо заметил, как он слегка съежился. – У Лукреции не всегда было время заниматься рутинными вопросами – она постоянно ездила к клиентам, на выставки, конференции, консультации. Поэтому основную часть управления галереей взял на себя я. Веду переговоры с поставщиками, организую выставки, занимаюсь рекламой, работаю с персоналом.

«Интересно, – подумал Леонардо, наблюдая за микровыражениями лица собеседника. – Жена – знаменитый эксперт, муж – ее администратор. Наверняка это создавало определенное напряжение в отношениях. Особенно для мужчины с таким аристократическим самолюбием».

Кофейный автомат в углу издал особенно громкий звук, и все трое невольно обернулись. Момент разрядил напряжение, но Леонардо заметил, как Антонио воспользовался этим, чтобы собраться с мыслями.

– Что именно делала ваша жена в Виареджо? Здесь есть какие-то особенные коллекции?

Антонио помедлил с ответом, явно что-то обдумывая. Леонардо заметил, как он несколько раз сжал и разжал кулаки – признак внутреннего напряжения. На его лбу появились едва заметные капельки пота, хотя в кабинете еще не было жарко.

– Лукреция работала с несколькими местными коллекционерами, – наконец, ответил он, тщательно подбирая слова. – Дело в том, что многие богатые люди покупают виллы на побережье Тосканы и привозят туда свои коллекции. Им нужны эксперты для оценки новых приобретений. Здесь тихо, безопасно, красиво – идеальное место для частных музеев.

– Можете назвать имена этих коллекционеров?

– Основной клиент – Альфредо Росси. – Антонио произнес это имя с еле заметным, но различимым раздражением, словно оно оставляло неприятный привкус во рту. – У него большая вилла в холмах недалеко отсюда и, как он сам любит говорить, «одна из лучших частных коллекций живописи Возрождения в Италии». Лукреция работает… работала с ним уже три года.

Марио, который до этого молча все записывал, спросил:

– А как складывались отношения вашей жены с этим Росси? Были ли какие-то проблемы или, может быть, конфликты?

Антонио нахмурился. В кабинете стало очень тихо, слышно было только отдаленный шум прибоя да жужжание старого кондиционера.

– В последние месяцы Лукреция часто расстраивалась после встреч с ним. – Он помолчал, подбирая слова, словно каждое из них взвешивал на каких-то внутренних весах. – Понимаете, Росси – это типичный богач-нувориш. Сделал состояние на недвижимости, а теперь пытается купить себе статус и респектабельность. Он покупает картины не потому, что любит искусство, а потому, что это престижно и прибыльно. Для него картина – это просто дорогая игрушка или способ вложить деньги.

– И ваша жена осуждала такой подход?

– Лукреция считала, что искусство должно служить людям, а не быть предметом спекуляций. – В голосе Антонио появилась страстность, и Леонардо почувствовал, что мужчина говорит искренне. – Она часто говорила: «Когда „Мона Лиза“ висит в Лувре, ею могут любоваться миллионы людей. А когда картина Караваджо заперта в частном особняке, она умирает». Лукреция мечтала о том, чтобы все великие произведения были доступны обществу.

– Интересная философия. А что конкретно расстраивало вашу жену в работе с Росси?

– В последнее время она часто возвращалась домой в подавленном настроении. Повторяла фразы вроде «сомнительные приобретения» и «подделки, которые могут обмануть кого угодно».

Он чуть наклонился вперед, словно делился секретом, и понизил голос:

– По-моему, Росси покупал картины, в подлинности которых она серьезно сомневалась, но он категорически не хотел этого слышать. А возможно, даже знал правду, но ему было все равно.

Леонардо записал эту информацию, мысленно отметив Росси как следующего кандидата для допроса. Через окно донеслись звуки набирающего обороты дня – гудки машин, голоса продавцов на рынке.

– Скажите, ваша жена могла отказаться подтверждать подлинность картины, если у нее были сомнения? Даже если клиент предлагал большие деньги?

Антонио усмехнулся, но улыбка получилась грустной и болезненной:

– Обязательно отказалась бы. Лукреция была принципиальной. Она говорила: «Репутация строится десятилетиями, а разрушается за одну ложь». – Он помолчал, глядя на потертые корешки книг на полках. – Она не шла на компромиссы, когда дело касалось профессиональной этики. Могла отказаться от гонорара в сто тысяч евро, если была не уверена в подлинности произведения на один процент.

– И это создавало проблемы?

– Иногда да. – Антонио потер затылок. – Когда твоя жена публично заявляет, что картина стоимостью в три миллиона евро – искусная подделка, владелец этой картины обычно не в восторге. Особенно если он уже похвастался своим приобретением перед друзьями и коллегами. Представьте себе – вы пригласили на ужин друзей, хвастаетесь «новым Боттичелли», а через неделю в газетах пишут, что это работа какого-то безвестного копииста XVIII века.

Леонардо почувствовал, что подобрался к важной теме, и решил углубиться в нее. Он откинулся на спинку кресла, принимая более расслабленную позу – психологический прием, чтобы собеседник чувствовал себя свободнее.

– Синьор Медичи, случались ли ситуации, когда недовольные клиенты угрожали вашей жене?

– Прямых угроз в лицо я не припомню, – Антонио задумался, глядя в потолок. – Но несколько раз бывали очень неприятные разговоры. Помню один случай – коллекционер из Неаполя кричал на нее по телефону полчаса, называл шарлатанкой и требовал компенсации за «испорченную сделку». А год назад один римский магнат даже пытался подать на нее в суд за «нанесение ущерба деловой репутации и клевету».

– И что стало с этим иском?

– Дело быстро закрыли. Через месяц оказалось, что Лукреция была абсолютно права, и картина действительно была подделкой. Причем довольно грубой – эксперты установили, что использовались современные синтетические краски. Истец тихо отозвал иск и исчез из публичного поля.

Марио поднял голову от записей:

– А конкретно с Росси были серьезные конфликты? Может быть, он как-то давил на вашу жену?

– Последние несколько недель Лукреция была особенно напряженной после встреч с ним. – Антонио снова потер переносицу, и Леонардо заметил, что этот жест повторяется все чаще. – Она приходила расстроенная и злая.

Он замолчал, словно вспоминая что-то конкретное, и его лицо потемнело.

– Однажды, это было недели три назад, она пришла в галерею забрать некоторые документы. Была очень взволнованная, ходила по комнате, размахивала руками. Сказала: «Этот Росси думает, что за деньги можно купить все». А потом добавила что-то странное: «Боюсь, что зашла слишком далеко. Но теперь уже поздно отступать».

Леонардо и Марио переглянулись. Эта фраза звучала странно, особенно учитывая последующие события.

– Она не объяснила, что имела в виду?

– Нет. Я попытался расспросить, но она только махнула рукой и сказала: «Ты все равно не поймешь. Для тебя главное – чтобы касса в галерее звенела». – Антонио болезненно поморщился. – Это было… это было жестоко с ее стороны. Но она была права. Я действительно больше думал о деньгах, чем об искусстве.

В кабинете наступила неловкая тишина. Кофейный автомат снова издал свой звук, а где-то в коридоре хлопнула дверь. Леонардо чувствовал, что разговор подходит к самой болезненной части.

– Синьор Медичи, теперь нам нужно поговорить о более личных вещах, – сказал он, меняя тон на более мягкий и участливый. – Понимаю, что это болезненная тема, но для расследования важно знать все детали семейной жизни.

– Конечно, капитан. Я понимаю. – Антонио выпрямился в кресле, словно готовясь к удару.

– Как складывались ваши семейные отношения в последнее время? Все ли было в порядке дома?

Лицо Антонио медленно покраснело, начиная с шеи и поднимаясь к вискам. Он отвел взгляд к окну, где за стеклом виднелись верхушки пальм и кусочек синего моря. Несколько секунд он молчал, явно борясь с собой и решая, сколько правды можно раскрыть.

– Мы… мы последние несколько месяцев жили раздельно, – наконец, признался он, и голос его стал тише. – Официально не развелись, но отношения были очень, очень сложными. Можно сказать, что брак фактически распался.

– Можете рассказать подробнее?

Антонио тяжело вздохнул, словно готовясь нырнуть в холодную воду болезненных воспоминаний.

– Лукреция полностью погрузилась в работу. Понимаете, она была очень амбициозной женщиной, стремилась стать лучшей во всем, что делала. – Он говорил медленно, тщательно подбирая слова. – Она вставала в пять утра, чтобы пообщаться с партнерами из Америки, и ложилась после полуночи, изучая каталоги аукционов. Дома мы видели друг друга от силы несколько часов в неделю.

Он замолчал, глядя на свои сплетенные пальцы.

– А когда она была дома, то все равно думала только о работе. Даже за ужином она читала какую-то специальную литературу или отвечала на электронные письма. Я чувствовал себя призраком в собственном доме.

– И это вас не устраивало?

– Поначалу я относился с пониманием. – Антонио поднял глаза. – Поддерживал ее карьеру, гордился ее успехами. Когда в «Corriere della Sera» напечатали большую статью о ней, я купил десять экземпляров газеты. Но постепенно начал чувствовать себя… ненужным. Лишним в ее жизни.

В голосе Антонио появилась искренняя боль, и Леонардо понял, что мужчина говорит правду.

– Я был просто администратором ее галереи, менеджером ее бизнеса. Обслуживающим персоналом. А как муж… как муж я ей больше не был интересен. Мы не разговаривали по душам. Даже не спорили.

Леонардо молча кивнул, давая собеседнику время собраться с мыслями.

– А потом… – Антонио помолчал, – потом случилось то, что окончательно разрушило наши отношения. То, за что я буду винить себя до конца жизни.

– Что именно?

– У меня был роман, – тихо произнес Антонио. – С Кьярой, сотрудницей нашей галереи. Она работает куратором выставок, молодая, талантливая… и она слушала меня. Смотрела на меня как на мужчину, а не как на полезный инструмент.

Леонардо наблюдал за мимикой и жестами собеседника. Антонио говорил с болью, но без попыток оправдаться. Стыд и раскаяние были написаны на его лице так явно, что подделать их было бы невозможно.

– Как долго продолжались эти отношения?

– Около полугода. – Антонио потер виски. – Мы старались быть осторожными, встречались в небольших кафе, ездили в другие города. Но Лукреция была очень наблюдательной женщиной. Она всю жизнь изучала детали, искала несоответствия.

– Как именно она узнала?

– Три месяца назад увидела нас в ресторане. – Антонио горько усмехнулся. – Мы с Кьярой обедали, обсуждали предстоящую выставку современного искусства, и… ну, наверное, было слишком заметно, что между нами не только рабочие отношения. Лукреция зашла в тот же ресторан с клиентом и увидела, как я держу Кьяру за руку.

Он замолчал, словно переживая тот момент заново.

– В тот вечер дома был ужасный скандал. Лукреция кричала, плакала, бросила в меня вазой. Я никогда не видел ее в таком состоянии. Она была не просто зла – она была разрушена. Говорила, что я предал не только ее, но и все, что мы строили вместе.

– И что произошло после этого разговора?

– На следующий день она собрала вещи и сняла себе квартиру. Сказала, что не хочет больше видеть ни меня, ни «эту шлюху», как она выразилась. – Антонио поморщился. – С тех пор мы общались только по делам галереи.

– А ваши отношения с Кьярой продолжились?

– Нет. – Антонио покачал головой. – После скандала Лукреция немедленно уволила ее. Выплатила компенсацию, но запретила появляться в галерее. А я… я понял, что натворил. Кьяра была просто бегством от проблем в браке, попыткой почувствовать себя нужным. Но не настоящей любовью.

Марио, который внимательно слушал рассказ, не отрываясь от записей, поднял голову:

– Значит, вы хотели помириться с женой?

– Очень хотел. – Антонио сжал руки в замок, и костяшки его пальцев побелели. – Я несколько раз пытался с ней поговорить, приходил к ней, но она не открывала дверь. Писал длинные письма, которые она возвращала нераспечатанными. Просил общих друзей повлиять на нее, но все отказывались вмешиваться в наши отношения.

– И как она реагировала на ваши попытки примирения?

– Лукреция была непреклонна. – Голос Антонио дрогнул. – Последний раз мы говорили на личную тему две недели назад. Я подождал ее возле галереи, умолял дать нам второй шанс. Она посмотрела на меня так, словно я был незнакомцем.

Леонардо внимательно изучал лицо Антонио, пытаясь понять, искренен ли тот в своем раскаянии. Мужчина выглядел искренне сломленным, но опыт подсказывал капитану, что даже самые убедительные эмоции могут быть фальшивыми.

– Синьор Медичи, сейчас я задам вам очень важный вопрос для расследования, – сказал Леонардо, наклоняясь вперед. – Где именно вы находились в ночь с воскресенья на понедельник?

– В Милане, – без малейшего колебания ответил Антонио. – У нас там проходила совместная выставка нескольких итальянских галерей. Проект назывался «Возрождение в современном искусстве» – мы показывали, как классические мотивы влияют на работы современных художников.

– Когда именно вы уехали в Милан?

– В субботу утром. – Антонио потянулся к внутреннему карману пиджака. – Поезд отправлялся в 14:30 с вокзала Санта-Мария-Новелла. Планировал пробыть там до понедельника вечера, но когда мне позвонили из полиции…

– У вас есть документы, подтверждающие поездку?

Антонио поднял с колен элегантную кожаную папку – дорогую, но потертую от частого использования – и достал оттуда несколько документов. Движения его были четкими, словно он заранее приготовился к этому вопросу.

– Билет на поезд Флоренция-Милан, суббота, 14:30. – Он аккуратно положил билет на стол. – Визитная карточка отеля «Гранд Отель дель Дуомо», где я жил. Счет за номер. И обратный билет на вторник – я не успел им воспользоваться.

Леонардо взял документы и внимательно их изучил. Билеты выглядели подлинными – качественная печать, голограммы, правильные даты. Счет из отеля был напечатан на фирменном бланке с водяными знаками.

– А в Милане вы были с кем-то? У вас есть свидетели?

– Конечно. – Антонио слегка оживился. – С коллегами из галерей «Арте Модерна» из Рима и «Новая Венеция» из Венеции. Мы жили в одном отеле, вместе ужинали, посещали выставки. В воскресенье вечером была официальная презентация с фуршетом – там было человек пятьдесят свидетелей.

– Можете дать конкретные имена?

– Конечно, вот. – С этими словами Антонио положил на стол, рядом с другими документами, внушительный список людей, с которыми он контактировал во время поездки.

– Последний вопрос, синьор Медичи, – сказал Леонардо, закрывая блокнот. – Получала ли ваша жена в последнее время какие-либо прямые угрозы? Может быть, странные звонки, письма, сообщения в интернете?

Антонио задумался, хмуря брови и потирая подбородок.

– Прямых угроз… Нет, я не помню ничего такого.

После ухода мужа покойной Леонардо и Марио долго сидели в кабинете, обсуждая услышанное.

– Что думаешь? – спросил Леонардо, устало откинувшись на спинку кресла и потирая затылок.

– Выглядит правдиво, – ответил Марио, перелистывая страницы блокнота. – Рассказал об измене сам, не пытался скрыть семейные проблемы. Более того, представил их в невыгодном для себя свете. И алиби у него железное – слишком много свидетелей в публичных местах.

– Тогда остается Росси. Судя по рассказу мужа, у него были все основания для недовольства жертвой. Богатый коллекционер, который не хочет слышать правду о своих приобретениях, а жертва – принципиальный эксперт, который не идет на компромиссы.

– Классический конфликт интересов. – Марио тоже поднялся. – Завтра утром поедем к нему?

– Обязательно. А сейчас позвони патологоанатому – посмотрим, готовы ли результаты вскрытия.

Вечером к ним пришла Франческа. За окном уже клонилось солнце, отбрасывая длинные тени на мощеную площадь перед зданием полиции. Редкие прохожие торопились по своим делам, а где-то вдалеке слышался звон колоколов местной церкви – размеренный и печальный, словно отбивающий ритм их расследования.

– А у меня есть кое-что интересное, – сказала Франческа, входя в кабинет с папкой под мышкой и едва уловимым ароматом дезинфекции, который всегда ее сопровождал после работы в морге. – Некоторые факты подтверждают наши предположения, а некоторые добавляют новые загадки.

– Начнем с токсикологии, – предложил Леонардо. – Что по анализам?

Франческа открыла папку и достала несколько листов с результатами.

– В крови обнаружен мидазолам, в концентрации 0,15 миллиграмма на литр. Это очень высокая доза.

– А что это? – спросил Марио.

– Сильное седативное средство из группы бензодиазепинов, – объяснила Франческа. – Используется в медицине перед хирургическими операциями. Действует очень быстро – через десять-пятнадцать минут человек отключается.

– То есть ее сначала усыпили, а потом убили?

– Да. Концентрация препарата достаточно высокая, чтобы обездвижить взрослого человека на несколько часов, но не смертельная. Лукреция потеряла сознание и не могла сопротивляться убийце.

Леонардо делал записи, но его мысли уже работали в другом направлении. Ручка скрипела по бумаге, оставляя четкие синие линии. Он всегда писал аккуратно, привычка еще с академии – каждая буква должна быть разборчивой, каждая деталь важна.

– Франческа, а где обычный человек может его достать?

– Это рецептурный препарат. Его можно найти в больницах, частных клиниках, стоматологических кабинетах, ветеринарных лечебницах. Для легальной покупки нужна лицензия.

Через тонкие стены доносился приглушенный разговор коллег из соседнего кабинета – обсуждали какую-то мелкую кражу в торговом центре. Обычная рутина, которая вдруг показалась Леонардо почти уютной по сравнению с тем, чем занимались они.

– Значит, убийца либо врач, либо имеет связи в медицинских учреждениях?

– Или просто купил препарат на черном рынке. Сами знаете…

– Знаем… Что показало вскрытие?

Франческа перевернула страницу и нахмурилась.

– Причина смерти – проникающее ранение в область сердца. Один точный удар между четвертым и пятым ребром слева. Клинок прошел между костями и поразил левый желудочек. Смерть наступила в течение нескольких минут от внутреннего кровотечения.

– Убийца знал анатомию?

– Либо знал, либо ему просто повезло.

– А орудие убийства удалось определить?

Франческа достала несколько фотографий раны и положила их на стол.

– Вот здесь начинается самое интересное. Судя по форме входного отверстия и характеру повреждений внутренних органов, использовался стилет.

– Нож? – спросил Марио, наклоняясь к фотографиям.

– Нет, именно стилет. Классический стилет XVI—XVII веков. – Франческа указала на фотографии пальцем. – Видите эту треугольную форму раны? Она образуется только при ранении трехгранным клинком. Ножи имеют другую форму лезвия.

Леонардо отложил ручку и внимательно посмотрел на доктора. В коридоре прошел дежурный, его шаги эхом отдавались в пустом здании. Большинство сотрудников уже разошлись по домам, оставив их наедине с тайной, которая становилась все запутаннее.

– Ты серьезно? Средневековое оружие?

– Абсолютно серьезно. Я консультировалась с коллегами из Флоренции, показывала фотографии судмедэкспертам из университета. Все пришли к одному выводу – узкий трехгранный клинок длиной около двадцати сантиметров, характерный для стилетов эпохи Возрождения.

– Но где в наше время можно достать такое оружие?

– Антикварные магазины, частные коллекции, музеи, – перечислила Франческа. Или это может быть современная копия. Таких реплик много.

Марио почесал затылок.

– Получается, у нас убийца-романтик? Усыпляет жертву современным препаратом, а убивает средневековым оружием?

– Не романтик, а стилист, – поправил его Леонардо. – Помните композицию на пляже? Поза из картины Боттичелли, узор из камней и ракушек, картина с надписью на латыни. Убийца хотел, чтобы все соответствовало определенному стилю и эпохе.

– Время смерти удалось установить точно?

– Между полуночью и двумя часами ночи в воскресенье. Более точно сказать сложно.

– Других повреждений на теле не было?

– Нет, не было.

– И сколько времени убийца потратил на создание этой… инсталляции?

– Минимум два-три часа. Такая тщательная работа требует времени и терпения.

– Франческа, а что ты думаешь о психологическом портрете убийцы? – спросил он, не поворачиваясь от окна.

– Это определенно не спонтанное преступление и не убийство в состоянии аффекта, – ответила она после паузы, во время которой слышно было только тиканье часов. – Слишком много планирования, слишком много внимания к деталям. Убийца потратил массу времени не только на само убийство, но и на подготовку к нему.

– То есть ты считаешь его вменяемым?

– Более того, я считаю его очень образованным и организованным человеком. Знание истории искусства, символизма, классической мифологии – все это требует серьезной подготовки. – Франческа сложила документы в папку с тем же аккуратным вниманием, с которым проводила вскрытия. – А техническое исполнение говорит о том, что у него есть практические навыки. Он умеет работать с медицинскими препаратами, знает анатомию, владеет холодным оружием. Это не просто теоретик.

– Значит, мы ищем образованного профессионала с практическими навыками, – резюмировал Леонардо.

– Или работника в сфере истории искусств, – добавил Марио. – В университетах есть доступ и к медицинским препаратам, и к историческим артефактам.

– Все возможно, – согласилась Франческа. – Но главное – этот человек действовал не от злости или жадности. Он хотел что-то сказать, донести какую-то идею. Убийство для него – это способ коммуникации.

– Коммуникации с кем? – задумчиво спросил Леонардо.

– Возможно, с теми, кто разделяет его интересы. С миром искусства, с коллекционерами, с критиками. Он создал послание, которое поймут только посвященные. – Франческа поднялась, поправила белый халат и взяла папку. – Но еще раз напомню – я патологоанатом, а не психолог.

Она направилась к двери, но на пороге обернулась:

– Леонардо, этот человек не просто убийца – он художник. А художники, как известно, редко ограничиваются одним произведением.

Дверь закрылась за ней с тихим щелчком, оставив их наедине с новыми вопросами и растущим пониманием того, что это преступление – лишь начало чего-то большего.

На следующий день, ранним утром, Леонардо и Марио отправились к вилле Альфредо Росси. Дорога вела через живописные тосканские холмы, где в утренней прохладе еще висели серебристые капли росы на листьях олив. Виноградники расстилались по склонам аккуратными рядами, их лозы только начинали просыпаться. Утренний туман цеплялся за вершины холмов, медленно тая под первыми лучами солнца, и пейзаж напоминал акварель – мягкие размытые контуры, пастельные тона неба сливались с охристой землей.

– Красивые места, – заметил Марио, глядя в окно на стадо овец, которое неторопливо перебиралось через дорогу под присмотром старого пастуха. – Понятно, почему богачи покупают здесь виллы.

– Тоскана всегда была магнитом для людей с деньгами, – ответил Леонардо, притормозив, чтобы пропустить животных. – С древних времен здесь строили свои резиденции флорентийские банкиры и венецианские купцы. Медичи сами имели десятки вилл в этих холмах. Традиция просто продолжается, только теперь вместо патрициев здесь селятся нефтяные магнаты и миллиардеры.

Дорога петляла, поднимаясь все выше между терракотовыми склонами. По обеим сторонам тянулись древние каменные стены, сложенные без цемента – их строили еще во времена этрусков. Плющ и дикий виноград оплетали потемневший от времени туф, а за стенами угадывались частные владения – здесь мелькнет фонтан в окружении кипарисов, там покажется уголок идеально подстриженного английского газона. Время от времени между вековыми дубами проступали красные черепичные крыши вилл, а высокие кованые ворота с гербами намекали на то, что за ними скрываются целые миры.

– А что мы, кстати, знаем об этом Росси? – спросил Марио, просматривая свои записи и прихлебывая кофе из термоса.

– Немного. Бизнесмен, сделал первое состояние на строительстве курортов на Сардинии в девяностые, потом переключился на элитную недвижимость и туризм. Пятьдесят три года, женат уже четверть века, детей нет. Увлекается коллекционированием произведений искусства, особенно живописью эпохи Возрождения. Говорят, в его коллекции есть работы, которые могли бы украсить любой музей.

– Сколько лет он собирает коллекцию?

– Откуда же я знаю? Но, судя по словам мужа Медичи, довольно долго. И потратил на это огромные деньги – один только страховой полис стоит ему сотни тысяч в год.

Они проехали мимо небольшой деревушки – кучка каменных домов с выцветшими ставнями, которые жались к подножию холма, словно прячась от мира. Романская церковь с колокольней возвышалась над крышами, а на крохотной площади журчал фонтан, вода в котором, судя по зеленоватым подтекам на камне, текла здесь уже много столетий. Пожилой мужчина в черной одежде и кепке подметал ступени церкви веником и приветливо помахал рукой полицейской машине.

– Как же хорошо здесь, – заметил Леонардо, снижая скорость у указателя, предупреждающего о крутом повороте. – Без толп туристов с селфи-палками, без автобусов и сувенирных лавок. Просто жизнь, которая течет так же размеренно, как сто лет назад.

– Думаешь, наш убийца тоже ценит такие вещи? Традиции, историю, преемственность?

– Возможно. Человек, который создал такую композицию, определенно романтизирует прошлое.

Еще через несколько километров, после крутого подъема, они увидели медную табличку на каменном столбе: «Вилла Росси – частная собственность» и свернули на дорогу, вымощенную старинным камнем. Дорога была узкой, но безупречно ухоженной, и вела через парк с вековыми соснами-пиниями и стройными кипарисами. Между деревьями, на небольших полянах, стояли мраморные статуи – копии античных скульптур, но выполненные настолько мастерски, что различить их происхождение мог только эксперт. Венера Медицейская соседствовала с Аполлоном Бельведерским, а у поворота дороги их встретила копия Давида Микеланджело, правда, в натуральную величину.

– Неплохо, – присвистнул Марио, высунув голову из окна. – Сколько же это все стоит?

– Миллионы, – ответил Леонардо, объезжая павлина, который важно прогуливался по дороге, волоча за собой пышный хвост. – Только эти статуи могут стоить дороже моего дома. А учитывая, что некоторые из них могут быть не копиями…

Вилла появилась неожиданно, за поворотом дороги, и от ее вида захватило дух. Трехэтажное здание в стиле неоклассицизма XVIII века: белоснежный фасад с колоннами коринфского ордера, широкая лестница из каррарского мрамора, ведущая к главному входу, балюстрады с каменными вазами, в которых цвели олеандры. Архитектура была либо прекрасно сохранившейся оригинальной, либо восстановленной с педантичной точностью. Фасад украшали фрески в технике гризайль – мифологические сюжеты, выполненные в сдержанной серо-голубой гамме.

– Как в кино, – пробормотал Марио, выходя из машины и разглядывая горельеф над входом.

Леонардо обвел взглядом территорию, оценивая ее защищенность. Перед виллой был разбит парк в французском стиле – геометрически правильные клумбы с подстриженными самшитовыми бордюрами, в которых цвели белые и красные розы, гравийные дорожки, расходящиеся лучами от центрального фонтана. Справа, за живой изгородью из лавра, виднелся бассейн, слева – теннисный корт. Всюду были видны следы дорогого ландшафтного дизайна: каждый куст подстрижен, каждая дорожка выметена, каждый камень на своем месте. И все это говорило не просто о больших деньгах, а об изысканном вкусе и внимании к деталям.

– Или о желании произвести впечатление, – подумал Леонардо вслух, заметив скрытую камеру видеонаблюдения в кроне дерева.

Они поднялись по лестнице к массивной входной двери из ореха, украшенной замысловатой резьбой – сцены из «Божественной комедии» Данте. Леонардо нажал на старомодную медную кнопку звонка и услышал мелодичный перезвон колокольчиков где-то в глубине дома.

Дверь открыла элегантная женщина лет пятидесяти – пятидесяти пяти с аккуратно уложенными пепельно-серыми волосами, собранными в элегантный шиньон. На ней было простое, но явно дорогое платье приглушенного зеленого цвета, на шее – нитка крупного жемчуга. Ее лицо, несмотря на возраст, сохранило правильные черты – должно быть, в молодости она была красавицей, – и выражало вежливое любопытство, хотя в темных глазах читалась настороженность.

– Синьора Росси? – представился Леонардо, показывая удостоверение. – Капитан карабинеров Казанова, это сержант Бертини. Мы хотели бы поговорить с вашим мужем по важному делу.

– Добро пожаловать, – ответила женщина, элегантно кивнув и отступив в сторону. – Я Изабелла Росси. Проходите, пожалуйста.

Она провела их через просторный холл в гостиную, обставленную антикварной мебелью. Стены были увешаны картинами в золоченых рамах – Леонардо не был экспертом, но даже он понимал, что некоторые из них могли стоить баснословных денег.

– Альфредо нет дома уже неделю, – сказала синьора Росси, предлагая им сесть в кресла. – Он уехал в Швейцарию на лечение.

– На лечение? – переспросил Леонардо.

– У мужа серьезные проблемы с сердцем, – объяснила Изабелла, садясь напротив них. – Два года назад у него был обширный инфаркт, прямо здесь. Слава Богу, я была рядом и вовремя вызвала скорую. С тех пор каждые полгода он ездит в специализированную клинику в Цюрихе на обследование и профилактические процедуры.

– А когда именно он уехал в этот раз?

– В прошлый понедельник утром. Я сама провожала его в аэропорт – он всегда летает рейсом в восемь утра. Планировал вернуться к пятнице, как обычно, но позвонил и сказал, что врачи обнаружили какие-то нарушения ритма сердца. Теперь лечение продлится еще минимум неделю.

Марио записал название клиники и контактные данные, попутно отмечая, что в доме царила атмосфера дорогого спокойствия.

– Синьора Росси, – сказал Леонардо, – мы расследуем убийство Лукреции Медичи, арт-критика. Полагаю, это имя вам знакомо?

Лицо Изабеллы заметно потемнело при упоминании этого имени, а пальцы с безупречным маникюром сжались на подлокотнике кресла.

– Да, эта женщина регулярно приезжала к нам для оценки коллекции Альфредо. – В ее голосе, несмотря на хорошее воспитание, появились холодные нотки. – Хотя в последнее время их отношения были… скажем так, напряженными.

– Напряженными? – переспросил Леонардо, отмечая, как изменилась атмосфера в комнате.

Изабелла несколько секунд молча смотрела на детективов, словно подбирая слова.

– Понимаете, капитан, мой муж очень серьезно относится к своему увлечению. Он не какой-нибудь нувориш, который покупает картины как акции. Альфредо потратил годы на изучение истории искусства, прочитал сотни специальных книг, консультировался с лучшими экспертами Европы. Он знает биографии художников, владеет методиками атрибуции, может часами рассказывать о технических особенностях живописи того или иного периода. Для него это не просто хобби богача, а настоящая страсть, можно сказать, смысл жизни.

– И что же не устраивало синьору Медичи? – спросил Леонардо, наблюдая, как женщина нервно поправляет жемчужную нитку.

– Лукреция стала слишком… придирчивой. Она отказывалась подтверждать подлинность картин, которые Альфредо покупал у проверенных, уважаемых дилеров. Людей с безупречной репутацией, которые торгуют произведениями искусства уже несколько поколений. Вместо этого она выдвигала какие-то сомнительные теории о подделках.

– Конкретно о каких картинах шла речь?

– Не помню точно названий. Что-то из Ренессанса – портрет работы Андреа дель Сарто, небольшая мадонна, приписываемая кругу Рафаэля. Но дело не в конкретных картинах, а в принципе. Альфредо покупал произведения у людей вроде Джулио Мартинелли из Милана или Франческо Делла Торре из Венеции – это имена, которые на слуху у любого серьезного коллекционера. Он платил огромные деньги, получал все необходимые сертификаты, а эта женщина приезжала и заявляла, что все это подделки.

– Ваш муж расстраивался из-за этого?

– Конечно, расстраивался! – В голосе Изабеллы появилась страстность, а в глазах блеснули слезы. – Представьте себе – вы потратили миллионы евро на картину, годами изучали ее происхождение, гордитесь своим приобретением, показываете друзьям, а потом приходит какая-то критикесса и публично заявляет, что вы купили копию! Это не просто удар по кошельку, это удар по самолюбию, по репутации. После таких заявлений Альфредо боялся приглашать гостей – а вдруг они тоже усомнятся в подлинности коллекции?

Леонардо и Марио переглянулись. Было очевидно, что семья Росси действительно имела серьезные претензии к жертве, и мотив выглядел более чем убедительно.

– Синьора, а были ли между вашим мужем и синьорой Медичи открытые конфликты? Может быть, резкие слова, угрозы?

– Альфредо джентльмен, он никогда не позволил бы себе угрожать женщине, – уверенно ответила Изабелла.

– А что вы сами думаете о коллекции мужа? – спросил Марио, делая пометки в блокноте. – Вы разделяете его увлечение?

– Я не эксперт по живописи, – ответила Изабелла с легкой улыбкой, в которой впервые за время разговора появилась теплота. – Закончила университет по специальности «история», но искусствоведением никогда серьезно не занималась. Живу с этими картинами уже много лет и привыкла к ним. Красивые работы, создают особую атмосферу в доме. Хотя иногда мне кажется, что Альфредо любит их больше, чем меня.

Последние слова прозвучали с горечью, и Леонардо понял, что семейная идиллия в доме Росси была не такой безоблачной, как могло показаться на первый взгляд.

– Покажете нам коллекцию? – попросил Леонардо.

– Конечно, с удовольствием. – Изабелла явно была рада сменить тему разговора.

Она провела их по дому, и это было настоящее путешествие в мир искусства. Коллекция действительно была впечатляющей – работы известных и малоизвестных мастеров XV—XVI веков развешивались не только в парадных залах, но и в коридорах. Религиозные сюжеты соседствовали с мифологическими сценами, портреты флорентийских патрициев – с пейзажами тосканских холмов. Каждая картина висела в специально подобранной раме, с индивидуальной подсветкой, а рядом стояла небольшая табличка с информацией о художнике и времени создания.

– Альфредо сам составлял все эти аннотации, – пояснила Изабелла, заметив, как Леонардо внимательно читает одну из них. – Он может рассказать историю каждой картины, как она попала в частные руки, кто были ее предыдущие владельцы.

В кабинете мужа – просторной комнате с высокими потолками и окнами в пол – стояли стеллажи с книгами по искусству на разных языках, а на письменном столе лежали каталоги аукционных домов и специальные журналы.

– Вот эта работа особенно дорога Альфредо, – сказала она, останавливаясь в гостиной перед портретом молодой женщины в богатом бордовом платье, украшенном жемчугом. Модель была изображена в трехчетвертном развороте, ее темные глаза смотрели прямо на зрителя с выражением легкой меланхолии. – Портрет флорентийской патрицианки работы Андреа дель Сарто. Он купил ее три года назад на аукционе «Сотбис» в Лондоне.

– Красивая работа, – согласился Леонардо. – А что говорила о ней синьора Медичи?

– Именно из-за этой картины у них и был последний серьезный конфликт, – призналась Изабелла, и ее лицо снова потемнело. – Лукреция заявила, что это современная подделка, выполненная с использованием оригинальных красок XV века на старом холсте. Альфредо был в ярости – он заплатил за картину два миллиона евро, а она утверждала, что ее реальная стоимость не превышает несколько тысяч.

– И кто оказался прав?

– Пока неясно. Альфредо заказал независимую экспертизу в Лондонском национальном музее, но результаты еще не готовы. Такие исследования занимают месяцы.

После осмотра коллекции они вернулись в гостиную, где Изабелла предложила им кофе.

– Синьора Росси, последний вопрос, – сказал Леонардо, беря чашку. – Вы можете подтвердить, что ваш муж действительно находится в швейцарской клинике?

– Конечно. – Изабелла достала из сумочки мобильный телефон. – Вот его последнее сообщение, пришло вчера вечером.

Она показала им экран телефона, на котором было сообщение: «Дорогая, врачи обнаружили нарушения ритма сердца. Придется остаться еще на неделю. Процедуры идут хорошо. Целую тебя. Альфредо».

– А можно номер клиники? – попросил Марио. – Мы должны проверить алиби всех, кто имел отношения с жертвой.

– Разумеется, – Изабелла записала контактные данные на листке бумаги. – «Кардиологический центр Цюриха», доктор Мюллер – лечащий врач Альфредо уже два года. Очень компетентный специалист.

По дороге обратно в участок Леонардо размышлял о впечатлениях от визита.

– Что думаешь об этой парочке? – спросил он Марио, притормаживая на светофоре.

– Богатые, образованные, явно привыкли к роскоши и к тому, что их мнение должно быть авторитетным. И Росси действительно имел серьезные мотивы для недовольства жертвой. Если она публично ставила под сомнение подлинность его коллекции стоимостью в десятки миллионов евро, да еще и могла опубликовать свои выводы в специальных журналах…

– Но алиби выглядит солидно. Швейцарская клиника, документы, сообщения от самого Росси.

– Проверим.

В участке Марио сразу же связался с кардиологическим центром в Цюрихе.

Разговор с администрацией клиники подтвердил: Альфредо Росси действительно находился на лечении с прошлого понедельника, проходил сложные процедуры и не покидал клинику. Швейцарская педантичность не оставляла места для сомнений – каждый шаг пациента был задокументирован.

– Еще один подозреваемый с железным алиби, – констатировал Леонардо, откидываясь на спинку потертого кожаного кресла. Он машинально потер виски – начинала болеть голова от недосыпа и избытка кофе. – Получается, что наши основные фигуранты – муж жертвы и ее проблемный клиент – оба не могли совершить убийство.

– Значит, ищем в другом направлении, – просто ответил Марио, листая записи в блокноте. Его аккуратный почерк заполнял страницу за страницей – имена, даты, алиби. – Может, среди других клиентов жертвы? Или в профессиональной среде?

– Нужно детально изучить все дела, которыми она занималась в последние месяцы. Возможно, она кого-то еще обидела своими экспертизами.

Следующие дни прошли в кропотливой работе с документами и допросах знакомых жертвы. Участок превратился в своеобразный штаб – столы завалены папками с делами, стены увешаны схемами связей и фотографиями.

Леонардо с командой проверили всех клиентов галереи «Медичи Арте», поговорили с ее коллегами-искусствоведами, изучили переписку Лукреции. Мир арт-критики оказался удивительно замкнутым и иерархичным – старые семейные связи переплетались с профессиональными интересами, а репутация значила больше денег. Но серьезных подозреваемых найти не удалось – большинство людей, с которыми работала жертва, имели алиби на ночь убийства или жили в других городах.

Расследование зашло в тупик, когда через неделю Леонардо позвонил профессор Марчелли из университета Пизы. Капитан как раз рассматривал фотографии с места преступления, когда зазвонил телефон.

– Капитан, у нас готовы результаты экспертизы картины, которую вы прислали, – сказал он взволнованным голосом. – Должен сказать, это одна из самых удивительных работ, которые мне приходилось изучать.

– Неужели?

– Да. Мы провели комплексный анализ – изучили технику письма, состав красок, тип холста, грунт. Мы даже привлекли специалистов по химии и физике материалов.

Леонардо почувствовал, как участилось сердцебиение – интуиция подсказывала, что сейчас он услышит что-то интересное.

– И к какому выводу пришли?

– Картина написана в полном соответствии с техникой мастеров эпохи Возрождения, – торжественно произнес профессор. – Более того – использованы подлинные материалы XV—XVI веков. Представьте себе – настоящий холст того времени, грунт, приготовленный по рецептам из трактатов Ченнини…

– То есть картина подлинная? Ей действительно пятьсот лет?

– Нет, капитан, и в этом заключается парадокс. – В голосе профессора звучало научное возбуждение, которое Леонардо хорошо знал по собственным расследованиям. – Материалы аутентичные, техника соответствует классическому периоду, но сама картина написана недавно. Очень недавно – в некоторых местах краска даже еще не полностью высохла.

Леонардо крепче сжал трубку телефона, чувствуя, как в горле пересыхает от волнения:

– Но как это возможно, профессор?

– Кто-то достал оригинальные материалы той эпохи и использовал их для создания современной работы. – Профессор говорил медленно, словно сам с трудом верил в свои слова. – Мы обнаружили настоящий ультрамарин, полученный из измельченного лазурита, киноварь, свинцовые белила, приготовленные по старинной технологии. Даже связующее вещество – яичная темпера, приготовленная точно по историческим рецептам.

– А где можно достать такие редкие материалы?

– Теоретически – в крупнейших музеях мира, у реставраторов высшего класса, в специализированных научных лабораториях. Галерея Уффици, Лувр, Прадо – у них есть такие запасы для реставрационных работ. – Профессор помолчал. – Но практически это чрезвычайно сложно. Капитан, такие пигменты стоят баснословных денег. Один грамм подлинного средневекового ультрамарина может стоить несколько тысяч евро.

– Значит, наш художник потратил тысячи евро только на краски?

– Дело не только в деньгах. Такие материалы строго контролируются и учитываются. Их нельзя просто купить в магазине художественных товаров. Нужны связи в музейном мире, доступ к реставрационным материалам, возможно, даже специальные разрешения.

Леонардо встал и начал ходить по кабинету, размышляя над полученной информацией.

– Профессор, а что вы можете сказать о мастерстве автора?

– Это работа профессионала экстра-класса. Человек не только знает теорию, но и в совершенстве владеет практическими навыками. – В голосе профессора слышалось нескрываемое восхищение. – Техника сфумато выполнена на уровне старых мастеров. Мои коллеги из Академии художеств говорят, что даже среди их лучших выпускников едва ли найдется десяток людей, способных на такую работу.

– Сфумато – это, если я не ошибаюсь, техника Леонардо да Винчи?

– Не ошибаетесь. Дымчатая светотень, позволяющая создать эффект мягкости и загадочности. Очень сложная техника, которой владеют единицы современных художников. Представьте – нужно не просто знать теорию, но и иметь годы практики работы с историческими материалами.

– А надпись внизу картины – «Verum est pulchritudo»? Что она может значить?

– «Истина в красоте» – это одна из центральных философских концепций Ренессанса, – объяснил профессор. Леонардо слышал, как он листает какие-то страницы. – Считалось, что истинная красота отражает божественную истину, а искусство способно привести человека к пониманию высших законов мироздания. Неоплатоники утверждали, что через созерцание прекрасного душа возвышается к божественному.

– То есть автор картины пытается сказать, что его работа раскрывает какую-то истину?

– Возможно. Или что истина может быть найдена только через красоту. А может, он намекает на то, что традиционные представления об истине в искусстве неверны. – Профессор помолчал. – Знаете, капитан, создание такой работы требует не только технических навыков, но и глубокого понимания философии эпохи Возрождения.

После разговора с профессором Леонардо долго сидел в кабинете, обдумывая новую информацию.

«Итак, – размышлял он, отмечая ключевые моменты в блокноте, – у нас есть убийца с фундаментальными знаниями истории искусства, владеющий сложнейшими техниками живописи, имеющий доступ к редчайшим материалам и готовый тратить огромные деньги на создание своих „произведений“. Это не обычный убийца. Это кто-то, кто использует убийство как форму художественного высказывания».

Мысль была пугающей. Если убийца действительно считал свое преступление искусством, то он вряд ли остановится на одной жертве. Художники редко создают только одно произведение – у них бывают серии, циклы, целые периоды творчества.

– Марио, – позвал он сержанта, который как раз проходил мимо кабинета с чашкой дымящегося кофе, – нужно составить список всех крупных музеев и реставрационных центров в радиусе двухсот километров от Виареджо. Начнем с тех, где есть коллекции эпохи Возрождения.

– Думаешь, наш убийца все-таки работает в музее? – Марио поставил чашку на стол.

– Или учится, или преподает, или еще как-то связан с этой средой. Обычный человек не может знать столько о технике и иметь доступ к таким материалам. – Леонардо встал и подошел к карте региона, висевшей на стене. – Флоренция, Пиза, Сиена, Лукка… В каждом городе есть музеи, академии, реставрационные мастерские.

– А что, если он богатый коллекционер? Как тот же Росси, только с художественным образованием?

– Возможно. Но тогда возникает вопрос мотива. Зачем богатому коллекционеру убивать арт-критика и создавать из этого инсталляцию? – Леонардо провел пальцем по карте, отмечая потенциальные точки интереса. – Коллекционеры обычно избегают скандалов, они дорожат репутацией.

– Может, месть за испорченную репутацию? Или желание доказать свою правоту?

Леонардо задумался над словами коллеги. В словах Марио была логика – что если убийца действительно пострадал от экспертиз Лукреции Медичи и решил отомстить, но сделать это в своем стиле, превратив месть в произведение искусства?

– Нужно еще раз изучить всех клиентов жертвы, – сказал он, возвращаясь к столу. – Особенно тех, кто имеет художественное образование или связи с музеями. И проверить, не было ли среди них людей, серьезно пострадавших от ее экспертиз.

Телефон зазвонил снова. Звонок резко прорезал вечернюю тишину кабинета. Леонардо взял трубку, надеясь, что это не очередное рутинное дело, а может быть, новая зацепка в расследовании. Интуиция подсказывала, что дело только начинает раскрываться.

ГЛАВА 2

Джузеппе Моранди всегда считал свою таверну не просто заведением, а храмом искусства. Каждый камень в стенах, каждая деталь интерьера дышали историей. Когда двенадцать лет назад он впервые переступил порог этого старинного здания, сердце его замерло от восторга. Узкие окна с потемневшими от времени деревянными рамами, каменные стены, хранящие отпечатки веков, черепичная крыша с патиной старости.

Центральный зал таверны был его гордостью и детищем. Воссоздавая комнату, где происходила знаменитая «Тайная вечеря», Джузеппе потратил целый год на поиски материалов. Огромный дубовый стол, вытесанный по его заказу, мог вместить ровно тринадцать человек. Лампы, стилизованные под средневековые факелы, отбрасывали свет на репродукции работ да Винчи, развешанные по стенам.

Рассвет в старом Милане всегда наступал неспешно. Первые лучи солнца скользили по мощеным булыжникам, пробуждая древний город к жизни. Джузеппе шагал по знакомой улочке, вдыхая прохладный осенний воздух. Его туфли мерно постукивали по камням, отсчитывая ритм в утренней тишине. В кармане пиджака позвякивали ключи – тяжелые, старинные, каждый из которых он знал на ощупь.

– Бонжорно, синьор Моранди! – раздался знакомый голос сверху.

Джузеппе поднял голову. На балконе второго этажа стояла синьора Барбьери, держа в руках старую металлическую лейку. Вода тонкой струйкой лилась на герань, наполняя воздух свежим ароматом влажной земли. Пожилая женщина улыбалась.

– Бонжорно, синьора! – отозвался он, приложив руку к шляпе. – Какое прекрасное утро, не правда ли?

– Прекрасное, да, но чувствую – зима уже дышит в спину. Вчера вечером такой ветер был, все ставни дребезжали.

Синьора Барбьери жила в этом доме уже полвека. Она помнила эти улицы еще со времен своей молодости, когда здесь не было туристов, а жили только коренные миланцы. Джузеппе любил с ней беседовать – она была живой связью с прошлым этого места.

– Ничего, синьора, будем надеяться, что осень еще порадует нас теплыми деньками, – сказал он, помахав рукой на прощание.

Дубовая дверь таверны встретила его привычным тяжелым молчанием. Джузеппе провел рукой по кованым петлям – работа лучшего кузнеца Ломбардии, которому он заказал эту дверь. Мастер создавал ее целых два месяца, кропотливо выковывая каждую деталь, каждый завиток металла. Результат превзошел все ожидания – дверь выглядела так, словно простояла здесь не один век.

Тяжелый ключ повернулся в замке с характерным щелчком. Дверь распахнулась, и Джузеппе переступил порог. Но вместо знакомого аромата дерева, старых камней и легкого запаха вчерашнего вина, его ноздри коснулось что-то иное. Воздух в таверне был густым, тяжелым, словно пропитанным тревогой. Незнакомый запах заставил его инстинктивно напрячься.

– Что за черт… – пробормотал он, нащупывая выключатель у входа.

Свет зажегся, озарив центральный зал, и Джузеппе почувствовал, как земля уходит из-под ног. За длинным столом, в том самом месте, где на картине да Винчи восседал Иуда Искариот, сидел мужчина. Но это не был посетитель, задержавшийся с прошлого вечера. Это был труп.

Мужчина был посажен с математической точностью, повторяя каждый изгиб, каждый жест предателя с великой фрески. Левая рука протянута вперед, пальцы слегка согнуты, словно он только что коснулся чего-то на столе. Правая рука сжимала небольшой мешочек. Голова наклонена влево, лицо обращено в профиль, точно воспроизводя позу Иуды.

Джузеппе схватился за дверной косяк, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. Тридцать лет он прожил в Милане, но никогда не видел ничего подобного. Это было не просто убийство – это было произведение искусства, мрачное и пугающее.

Мертвец был одет в синюю одежду, точно такую же, как на картине. Кожа имела восковой оттенок, характерный для покойников. Глаза были открыты, и в выражении лица читалось что-то жутко знакомое – та же скрытая тревога, что и у Иуды на полотне да Винчи.

– Мадонна святая, – прошептал Джузеппе, инстинктивно перекрестившись.

Дрожащими ногами он сделал несколько шагов к столу. На отполированной дубовой поверхности, прямо перед трупом, лежала небольшая картина в простой деревянной раме. Даже в состоянии шока Джузеппе не мог не оценить мастерство исполнения. Полотно неизвестного мужчины, написанный в технике старых мастеров. Лицо не разобрать. Внизу картины была выведена латинская надпись: «Traditor Artis».

Джузеппе достал из кармана мобильный телефон. Пальцы тряслись так сильно, что он несколько раз нажимал не те кнопки.

– Полиция Милана, дежурная часть, – раздался в трубке голос.

– Мне нужна полиция… срочно… – Джузеппе едва мог говорить. – Я нашел в своей таверне мертвого человека.

– Назовите ваше имя и адрес.

– Джузеппе Моранди, таверна «да Винчи», Виа Боргонуово, 47.

– Синьор Моранди, вы уверены, что человек мертв?

– Да, абсолютно.

– Не приближайтесь к телу, ничего не трогайте. Наряд будет у вас через десять минут.

Джузеппе поспешно вышел на улицу. Оставаться в таверне рядом с этим кошмаром было выше его сил. Он сел на знакомую каменную скамейку напротив входа, где любил сидеть в редкие свободные минуты, наблюдая за неспешной жизнью старой улицы. Достал из кармана пачку сигарет и закурил. Он никак не мог понять, кто и зачем превратил его любимую таверну в этот театр смерти.

Улица постепенно просыпалась. Открылась пекарня в доме напротив. Запах свежего хлеба смешался с ароматом кофе из бара на углу. Несколько ранних прохожих торопились на работу. Никто не обращал внимания на человека, сидящего на скамейке.

Первая полицейская машина появилась на улице ровно через восемь минут. «Альфа Ромео» с мигалкой остановилась прямо перед входом. Из машины вышли двое – сержант средних лет и молодой офицер в безукоризненно выглаженной форме.

– Синьор Моранди? – спросил сержант, подходя к скамейке. – Я сержант Эспозито. Что случилось?

– Я пришел открывать таверну, как каждое утро в половине седьмого. Открыл дверь, зашел внутрь и увидел… это.

Сержант кивнул своему напарнику, и оба пошли к входу. Джузеппе слышал, как тяжелая дверь скрипнула на петлях, затем наступила тишина. Через несколько секунд из таверны раздался приглушенный возглас удивления.

– Мадонна! Бруно, ты это видишь?

– Вижу, вижу! Да что это такое, черт возьми!

Сержант Эспозито вышел обратно на улицу, доставая из кармана мобильный телефон. Лицо у него было серьезное, сосредоточенное.

– Синьор Моранди, когда вы в последний раз были в таверне?

– Вчера вечером. Закрыли, как обычно, около одиннадцати. Я лично проверил все замки, включил сигнализацию. Все было нормально.

– И сигнализация не срабатывала?

– Нет, ничего не было.

Эспозито нахмурился и набрал номер.

– Капитан Рицци? Это Эспозито. У нас здесь очень необычная ситуация. Убийство, но не простое. Да, капитан, лучше приехать самому. Поверьте, такого вы еще не видели.

Капитан Джованни Рицци прибыл через двадцать минут. Его «Лянча» остановилась рядом с полицейской машиной. Он был известен в миланской полиции как отличный детектив с аналитическим складом ума и способностью видеть то, что упускают другие.

– Где тело? – сухо спросил он, выходя из машины.

– Внутри, капитан. Это не обычное убийство.

Рицци прошел в таверну и замер у входа. За свою карьеру он видел много убийств – от бытовых до заказных, от спонтанных до тщательно спланированных. Но такого не видел никогда.

– Кто-то потратил на это немало сил, – сказал он, медленно обходя стол. – Посмотрите на позу, на одежду. Это же точная копия Иуды из «Тайной вечери».

– А что это за картина, капитан? – спросил молодой офицер, указывая на автопортрет.

Рицци осторожно поднял картину за края. Работа была выполнена на высочайшем уровне – каждый мазок кисти говорил о мастерстве художника. Но больше всего его заинтересовала надпись.

– «Traditor Artis» – «Предатель искусства», – прочитал он вслух. – Интересно.

– Капитан, – сержант Эспозито подошел ближе, – я вспомнил. Недавно было похожее дело. Кажется, в Виареджо. Там тоже жертву выложили в позе с какой-то картины. И тоже оставили автопортрет.

Рицци резко повернулся к нему. В его глазах промелькнул интерес.

– Подробности помните?

– Не очень.

– Немедленно свяжитесь с управлением Виареджо.

Пока Эспозито искал нужные номера, Рицци внимательно изучал место преступления. Каждая деталь была продумана до мелочей. Освещение, расположение тела, даже выражение лица покойника – все было подчинено одной цели: воссоздать сцену из великой картины.

– Капитан, на связи капитан Казанова из Виареджо, – сообщил Эспозито, протягивая трубку.

Рицци взял телефон, не отрывая взгляда от тела.

– Капитан, это Джованни Рицци из Милана. У нас убийство, которое может быть связано с вашим делом. Жертва размещена в точной позе Иуды из «Тайной вечери», рядом лежит автопортрет с латинской надписью «Предатель искусства».

– Вот дьявол, – послышался в трубке раздраженный голос.

Рицци подробно описал сцену в таверне, и Леонардо подтвердил множественные совпадения.

– Слушайте, капитан, нам определенно нужно встретиться. Если это серийные убийства, то требуется тесная координация между нашими управлениями.

– Полностью согласен. Завтра утром приеду к вам в Виареджо. А сейчас, пожалуйста, передайте мне электронной почтой все материалы вашего дела.

Повесив трубку, Рицци обратился к прибывшей группе криминалистов.

– Работайте предельно тщательно. Возможно, это серия убийств.

– Капитан, – подошел Эспозито с блокнотом в руках, – мы установили личность жертвы. Лоренцо Конти, сорок восемь лет, владелец художественной галереи.

Рицци неспешно обошел вокруг стола, изучая каждую деталь. Лоренцо Конти был облачен в точную копию одежды Иуды – темно-синий плащ из качественной ткани, белая рубашка, кожаные сандалии. В углу таверны аккуратно сложены его собственные вещи: костюм, швейцарские часы, кожаный портфель с документами, бумажник с крупной суммой наличных. Ограбление явно не было мотивом преступления.

– Время смерти? – спросил он у судмедэксперта, склонившегося над телом.

– Предварительно – между полуночью и тремя часами утра. Более точное время определим после вскрытия. Причина смерти – проникающее ранение в область сердца, нанесенное со спины. Удар был точным, профессиональным.

– Орудие убийства?

– Судя по характеру раны, тонкий острый предмет. Возможно, стилет или узкий нож.

– Есть следы сопротивления?

– Пока не вижу. Никаких повреждений на руках, царапин, ссадин. Либо жертва была обездвижена, либо не подозревала о грозящей опасности. Окончательные выводы сделаем после детального осмотра в морге.

К полудню место преступления было тщательно обработано. Криминалисты сфотографировали сцену с множества ракурсов, сняли отпечатки пальцев с каждой поверхности, собрали мельчайшие частицы для последующего анализа. Тело увезли в морг, а таверну опечатали лентами.

Джузеппе Моранди, все еще бледный от потрясения, дал подробные показания следователю. Он сидел в патрульной машине, нервно теребя край пиджака.

– Синьор Моранди, – спросил Рицци, сев рядом, – вы знали покойного?

– Конечно знал! Сеньор Конти был одним из моих постоянных клиентов. Ходил сюда уже года четыре, может, пять. Приходил два-три раза в месяц, всегда садился за то же самое место.

– За то место, где мы его нашли?

– Да. – Джузеппе кивнул, и его лицо стало еще бледнее. – Он говорил, что оттуда открывается лучший вид на мою копию «Тайной вечери».

– Интересно, – Рицци записал в блокнот. – А когда он был у вас в последний раз?

Джузеппе сосредоточенно наморщил лоб.

– Позавчера вечером. Пришел, как обычно, около восьми. Я хорошо запоминаю постоянных клиентов – это основа успеха в ресторанном бизнесе.

– Он был один?

– Да, абсолютно один. За все время знакомства я ни разу не видел его в компании. Замкнутый был человек, немногословный. Поздоровается, поблагодарит, попрощается – и все. Никогда не разговаривал с другими посетителями.

– Как он себя вел в тот вечер? Не было ли чего-то необычного?

– Вел себя как всегда. Заказал оссобуко по-милански – это было его любимое блюдо – и бутылку белого. Ел медленно, неторопливо. Несколько раз доставал блокнот, что-то записывал.

– А что записывал?

– Не знаю, я не подглядывал. Но делал это довольно часто. Посмотрит на фреску, затем что-то черкнет в блокноте.

– Разговаривал по телефону?

– Нет, телефон даже не доставал. Вообще, я никогда не видел, чтобы он пользовался мобильным в моей таверне. Наверное, приходил сюда отдохнуть от дел.

– Сколько времени он провел в заведении?

– Часа полтора, не больше. Расплатился наличными, как всегда. Оставил стандартные чаевые – не щедрые, но приличные. Попрощался и ушел.

– Синьор Моранди, а что вы знаете о его работе?

– Знаю, что у него есть художественная галерея в центре, на Виа Монтенаполеоне. Дорогой район, состоятельная клиентура. Торговал картинами, скульптурами, антиквариатом.

– А какая у него была репутация в деловых кругах?

Джузеппе оглянулся по сторонам, затем наклонился ближе и понизил голос до шепота.

– Знаете, капитан, ходили разные слухи. Говорили, что он иногда продавал не совсем то, за что выдавал.

– Подделки?

– Я этого не говорил, – быстро отозвался Джузеппе. – Но люди говорят… Особенно после истории с синьором Беллуччи.

– Что за Белуччи?

– Беллуччи – богатый промышленник из Турина, владелец нескольких заводов. Страстный коллекционер искусства. Купил у Лоренцо картину, которую тот выдавал за работу школы Леонардо да Винчи. Заплатил огромные деньги – говорили, больше миллиона евро.

– И что случилось потом?

– Беллуччи показал картину каким-то экспертам. Те заключили, что это очень качественная копия XIX века, но никак не работа того времени. Скандал был громкий, писали даже в газетах.

– Конти вернул деньги?

– Вот этого я не знаю. Но слышал, что дело дошло до суда. Правда, потом все как-то утихло. Лоренцо продолжал работать, галерея действовала.

– А часто случались подобные инциденты?

– За последний год слухов было много. Говорили, что несколько крупных клиентов остались недовольны покупками. Но опять же, это только слухи.

– Возвращал ли он деньги недовольным клиентам?

– По-разному. С кем-то договаривался полюбовно, с кем-то судился. Хороший адвокат у него был.

Рицци закрыл блокнот.

– Синьор Моранди, вы оказали следствию неоценимую помощь. Если вспомните еще какие-либо детали – немедленно звоните.

– Обязательно, капитан. А когда я смогу открыть таверну? Понимаете, каждый день простоя – это убытки.

– Как только завершится экспертиза. Постараемся ускорить процесс, но пока трогать ничего нельзя.

Остальную часть дня Рицци провел в своем кабинете, разложив на столе фотографии с места преступления, словно пазл, который необходимо собрать. Вечерние огни Милана за окном размывались в осеннем тумане, а детектив, сидя в кресле и прихлебывая остывший кофе, пытался проникнуть в извращенную логику убийцы. Постепенно в его сознании складывалась картина: некий человек, возомнивший себя карающим ангелом искусства, методично уничтожает тех, кого считает предателями прекрасного. Но кто скрывается за этой маской праведника – оставалось тайной, которая не давала покоя.

Утро встретило его звонком будильника в половине седьмого. Рицци неохотно покинул постель, принял душ и, наспех позавтракав остатками вчерашней пиццы, отправился в путь. Дорога в Виареджо пролегала через холмы Тосканы, где виноградники готовились к зимнему сну, а кипарисы стояли, как темные часовые вдоль извилистых дорог. Три часа пути пролетели незаметно под размеренное урчание двигателя и приятную музыку по радио.

Когда автомобиль, наконец, въехал в прибрежный городок, Рицци почувствовал, как что-то в его груди расслабилось. Полуденное солнце превращало морскую гладь в зеркальную поверхность, усыпанную бриллиантами. Соленый бриз врывался в опущенные окна машины, принося с собой запахи водорослей, рыбы и той особой свободы, которая живет только у моря.

Капитан Казанова поджидал коллегу у входа в участок.

– Джованни, – представился миланский детектив, протягивая руку и чувствуя крепкое, честное рукопожатие.

– Леонардо. Добро пожаловать в наш маленький рай. Как дорога? Небось устали от миланской суеты?

– Да нет, нормально. Хотя признаюсь, от городского смога уже тошнит. Здесь воздух совсем другой – чистый, живой.

– Понимаю вас. Сам несколько лет провел в Риме, в центральном управлении. Красиво, конечно, но задыхаешься среди этих каменных джунглей. Пойдемте в мой кабинет, обсудим дела, а потом, если вы не против, прогуляемся по набережной. Хоть душой отдохнете. Кофе будете?

– Обязательно. И предлагаю перейти на «ты». Что-то мне подсказывает, что работать нам предстоит долго.

Пока Леонардо колдовал с кофе, Рицци разглядывал развешанные по стенам фотографии.

– Красивые места у вас, – заметил он, любуясь черно-белым снимком рыбаков, тянущих сети на рассвете. – Совсем другая жизнь.

– Да, но и свои проблемы тоже есть.

Леонардо поставил на стол две крошечные чашки дымящегося кофе.

– Рассказывай о своем деле, – сказал он, усаживаясь напротив коллеги.

Рицци методично изложил всю историю про таверну, не упуская ни одной детали – от странной позы жертвы до загадочного портрета. Особое внимание он уделил театральности всей постановки.

– Наши техники обнаружили, что убийца использовал целую систему приспособлений для фиксации тела. Очень продуманную, но в то же время изящную конструкцию.

Леонардо изумленно поднял брови:

– Приспособления? Какие именно?

– Тонкий металлический каркас, спрятанный под одеждой Конти. Он поддерживал тело в нужном положении. Плюс почти незаметная проволока, которая фиксировала руки и ноги точно по образцу фрески.

Рицци взял лист бумаги и быстро набросал схему.

– Смотри, – он показал рисунок Леонардо. – Левая рука жертвы была выброшена именно под таким углом. Без дополнительной поддержки она бы просто упала.

Перевернув лист, детектив продемонстрировал еще один чертеж.

– А правая рука сжимала мешочек с тридцатью серебряными монетами. Здесь убийца проявил настоящую изобретательность – использовал миниатюрный зажим, замаскированный под складку ткани. Пальцы мертвеца словно естественно сжимали мешок. К слову сказать, монеты действительно оказались именно той эпохи.

– Боже мой, – пробормотал Леонардо, изучая схемы. – Сколько же времени он потратил на это?

– Эксперты считают – не менее трех часов только на создание позы. Плюс время на транспортировку тела, переодевание… Похоже, он работал всю ночь.

– А как попал в таверну?

– Вот здесь начинается самое интересное. Служебный вход – замок вскрыт профессионально, без малейших повреждений. Потом так же аккуратно заперт обратно. Работа мастера.

– Значит, он еще у нас и взломщик? – задумчиво заметил Леонардо.

– Либо имеет доступ к ключам. Проверяем всех – от поставщиков до уборщиков.

Леонардо покрутил в руках чашку.

– Почерк определенно тот же. Та же маниакальная тщательность, то же стремление к совершенству. Но различия тоже есть.

– Какие?

– Портрет. У нас он был другим – та же техника, но другой. Словно он создает отдельную картину для каждого убийства. А что, кстати, с орудием убийства?

– Окончательные результаты экспертизы еще не готовы. Но есть еще одна деталь, – вспомнил миланский детектив. – Я навел справки о Конти. Он действительно торговал подделками работ да Винчи, выдавая их за подлинники. За последние несколько лет против него поступило с полдюжины жалоб от обманутых покупателей.

– То есть обе жертвы связаны с арт-бизнесом?

– Похоже на то. А что известно о деятельности Лукреции Медичи?

– Она была экспертом по аутентификации и арт-критиком. Но теперь я начинаю подозревать, что далеко не всегда играла честно. Возможно, муж о чем-то умалчивает. Или просто не знает.

– Значит, убийца выбирает жертв осознанно. Тогда это настоящая охота.

– Выходит, так. Но кто он такой, этот самозваный судья?

Рицци допил кофе и поднялся:

– Пойдем прогуляемся? На свежем воздухе мысли яснее.

Они покинули душный участок и направились к набережной. День выдался на редкость ясный – легкие облака плыли по небу, словно паруса невидимых кораблей. На набережной было не очень людно: пожилая пара кормила чаек, рыбак чинил сети, дети играли в песке под присмотром нянь.

– Знаешь, Леонардо, – сказал Рицци, жадно втягивая морской воздух, – я совсем забыл, когда последний раз дышал так спокойно. В Милане постоянная гонка – смог, сирены, автомобильные пробки. А здесь время словно замедляется.

Они шли по деревянным мосткам, любуясь игрой солнца на воде. Волны мерно облизывали берег, оставляя на песке кружевные узоры пены.

– Что думаешь о мотивах убийцы? – спросил Леонардо.

– Либо личная месть, либо фанатичная идеология, – размышлял Рицци вслух. – Кто-то из обманутых клиентов мог сойти с ума от потери денег. Или фанатик, который воспринимает торговлю подделками как святотатство.

– Мне кажется, второе более вероятно. Слишком много символизма для простой мести.

– Согласен. Но кому адресовано это послание? Другим торговцам? Обществу в целом?

Дойдя до небольшой остерии на самом берегу, Леонардо остановился:

– Предлагаю зайти и пообедать. Здесь готовят божественную рыбу. В Милане такого не попробуешь.

– С удовольствием, – улыбнулся Рицци, потирая руки.

Хозяин знал Леонардо и поздоровался с ним, как со старым другом.

– Синьор капитан! Как дела? Как обычно?

– Как всегда, Сержио. И моему другу то же самое.

Устроившись за столиком у самой воды, они могли наблюдать, как рыбаки вытаскивают на берег свои лодки.

– Красота неземная, – признался Рицци. – Понимаю, почему художники веками приезжали сюда за вдохновением.

– В Тоскане время течет по-своему, – согласился Леонардо. – Может быть, поэтому наш убийца выбрал именно это место для своего первого… произведения. Он тоже явно ценит красоту.

Марио принес им свежевыловленную дорадо, приготовленную на углях с розмарином и лимоном. Аромат был потрясающий.

– Марио, ты снова превзошел себя, – похвалил Леонардо.

Рицци попробовал рыбу и блаженно закрыл глаза:

– Мадонна милосердная! Когда я в последний раз ел что-то подобное? Дома все время наскоро – гамбургеры, сандвичи, кофе из автомата. А это…

– Это искусство, – закончил Леонардо. – Кстати, об искусстве. Меня не оставляет мысль об автопортретах. Зачем он каждый раз рисует по-разному?

– А ты уверен, что это именно автопортреты? – спросил Рицци. – Может, он изображает своих жертв? Или людей, которых считает виновными?

– Хм… но ведь первая жертва – женщина.

– Точно, – с досадой отозвался Рицци.

– А что, если попробуем вычислить его через материалы? – предложил Леонардо. – Краски пятисотлетней давности, идеальное владение сфумато… Такое сочетание встречается не каждый день.

– Я тоже думал об этом. Круг подозреваемых узкий: музейные реставраторы, частные коллекционеры с соответствующими знаниями, преподаватели искусствоведения, художники-стилизаторы.

– И все они должны иметь доступ к раритетным материалам, – добавил Леонардо.

– Плюс медицинские связи. Мидазолам в аптеке не купишь.

Леонардо нахмурился:

– Кстати, в вашем деле какой препарат обнаружили?

– Результатов еще нет. Обещали завтра или послезавтра. А что?

– Интересно, использует ли он один и тот же препарат или экспериментирует.

Марио принес им эспрессо в крошечных чашечках – ароматный, с пенкой цвета лесного ореха.

– Меня беспокоит временной интервал, – признался Рицци, размешивая сахар. – Неделя между убийствами. Если он продолжит в том же ритме…

– То следующее преступление может случиться очень скоро, – мрачно добавил Леонардо.

– И мы понятия не имеем, где и кого он выберет следующим, – с горечью продолжил Рицци. – Он может нанести удар где угодно – во Флоренции, в Риме, в Неаполе…

– Тогда нужно составить список потенциальных жертв. Все арт-дилеры, которые хоть раз попадались на торговле подделками.

– Это тысячи людей по всей Италии, – вздохнул Рицци, глядя на солнце, которое медленно опускалось в море.

– Значит, сужаем географию. Флоренция, Рим, Милан – главные центры арт-бизнеса. Может, он действует только в определенном регионе.

После обеда они продолжили прогулку по городу. Виареджо словно готовился к вечернему представлению – в окнах кафе один за другим зажигались огни, на террасах ресторанов официанты расставляли столики, покрывая их накрахмаленными скатертями.

Старушки в черных платках высыпали на балконы, чтобы снять белье с веревок, переговариваясь друг с другом через узкие улочки. Дети носились между столиками уличных кафе, гоняя потрепанный футбольный мяч, а их матери окликали их звонкими голосами. Где-то играло радио – мелодичная итальянская песня смешивалась с гудками скутеров и криками чаек.

– Удивительно, как мирно здесь все выглядит, – заметил Рицци, наблюдая за пожилой парой, которая неспешно прогуливалась под руку по набережной. – Трудно поверить, что неделю назад здесь произошло такое зверство.

– Жизнь не останавливается. Люди не могут постоянно жить в страхе. Хотя, местные рыбаки теперь ходят по пляжам группами – боятся наткнуться на что-то подобное.

– А туристы знают о случившемся?

– Официально – нет. Мы договорились с местной прессой. Но слухи, конечно, ходят.

Они дошли до той части пляжа, где было найдено тело Лукреции Медичи. Оцепление убрали, но песок здесь казался каким-то особенным – будто он помнил прикосновение смерти. Небольшие колышки, как надгробные камни в миниатюре, отмечали места, где были найдены улики. Море мерно накатывало на берег, стирая следы, словно природа пыталась очистить это место от скверны.

– Здесь он провел несколько часов, – сказал Леонардо, указывая на песок, – Очень рискованное место – любой ранний рыбак или любитель утренних пробежек мог его застать.

– Получается, он либо хорошо знает местные привычки, либо ему все равно, – предположил Рицци. – Второй вариант хуже – это признак деградации, потери чувства самосохранения.

– Или, наоборот, признак уверенности в себе, – возразил Леонардо.

Они постояли в молчании, глядя на море. Солнце медленно опускалось к горизонту, превращая воду в расплавленное золото, которое постепенно розовело и краснело. Чайки кружили над волнами, время от времени пикируя за рыбой. Вдали виднелись огни рыбацких судов – маленькие звездочки на темнеющей воде.

– Красиво, – сказал Рицци, но в его голосе не было восхищения. – Но теперь, зная, что здесь произошло, красота кажется обманчивой.

– Может быть, именно это он и хотел показать? – задумчиво произнес Леонардо. – Что под внешней красотой скрывается ложь и предательство?

– Интересная мысль. Но пока это только философия. А нам нужны факты.

На обратном пути к участку зазвонил телефон Рицци. Звонок прорезал вечернюю тишину, заставив обоих мужчин переглянуться. Он посмотрел на экран – звонили из лаборатории. Капитан сразу включил громкую связь.

– Слушаю.

– Капитан, это доктор Санти. У нас готовы результаты анализа крови Лоренцо Конти.

– Слушаю.

– В крови обнаружен пропофол – это препарат, который используется для общего наркоза. Концентрация высокая, достаточная для полного обездвиживания жертвы.

Рицци нахмурился, останавливаясь под фонарем.

– Не мидазолам?

– Нет, именно пропофол. Это другой препарат, хотя эффект похожий.

– Доктор, а где можно его достать?

– Он используется в операционных, отделениях интенсивной терапии, частных клиниках пластической хирургии. Более строго контролируется, чем мидазолам.

– Доктор, а не пришли ли хоть какие-нибудь первые результаты вскрытия? Причина смерти или…

– Да, кое-что есть. Его убили стилетом. Ранение на теле только одно – в области сердца.

– Спасибо, доктор. Вышлите мне, пожалуйста, официальные результаты.

Рицци повесил трубку и повернулся к Леонардо.

– Убит наш Конти так же, как и ваша Лукреция – стилетом. Препарат только другой.

– Значит, у него есть доступ к разным источникам препаратов, – ответил Леонардо.

– Это расширяет круг поиска. Теперь нужно проверять не только тех, кто имеет доступ к мидазоламу, но и к пропофолу.

Они дошли до участка, когда уже начинало темнеть. В окнах здания горел свет, и через стекло было видно, как дежурные полицейские склонились над бумагами.

– Леонардо, спасибо за гостеприимство, – сказал Рицци. – Через несколько дней я еду в Рим, там будет создана межрегиональная группа по расследованию.

– Я тоже буду там. Комиссар уже предупредил.

– Отлично. Тогда продолжим работу в расширенном составе.

– Джованни, у меня есть предчувствие, – сказал Леонардо, остановившись у входа в участок. – Этот человек не остановится на двух убийствах. У него точно есть план, и мы видели только начало.

– Я в этом уверен, – хмуро согласился Рицци. – Поэтому нам нужно работать быстро.

Леонардо проснулся с ощущением, что его жизнь вот-вот кардинально изменится. За окном еще царили утренние сумерки, и он лежал, слушая, как где-то вдали мурлычет мотор рыбацкого судна, отправляющегося в море. Изабелла спала рядом, и он долго смотрел на ее спокойное лицо, пытаясь запомнить каждую черточку.

За годы службы он привык к размеренному ритму провинциального города. Его дни проходили предсказуемо: утренний обход патрульных, которые докладывали о мелких нарушениях парковки и жалобах на шумных соседей, разбор происшествий вроде потерянных кошельков и семейных ссор, бумажная работа в душном кабинете под жужжание старого вентилятора, встречи с местными жителями, которые приходили то с просьбой найти сбежавшую кошку, то с жалобой на слишком громкую музыку в соседней квартире.

Виареджо был городом, где все друг друга знали, где синьора Марта из табачной лавки помнила, какие сигареты курит каждый постоянный покупатель, где проблемы решались за чашкой кофе, а самые сложные дела касались туристов, потерявших документы, или мелких аварий на узких улочках, когда водители скутеров не могли разъехаться и начинали жестикулировать, обвиняя друг друга во всех смертных грехах.

А теперь его вызывали в Рим для участия в расследовании серийных убийств – дела, которое могло изменить не только его карьеру, но и всю жизнь.

Перед отъездом он зашел к комиссару. Окна были распахнуты, и в комнату вместе с морским бризом доносились звуки просыпающегося города: стук молотка из мастерской на соседней улице, голоса торговцев на рынке, мелодичное пение какой-то женщины.

– Леонардо, помни – ты представляешь не только себя, но и наше управление, – сказал комиссар, внимательно на него глядя. – В Риме работают лучшие детективы страны. Люди с большим опытом, с громкими именами. Покажи им, что у нас тоже умеют расследовать сложные дела.

– Постараюсь не подвести вас, комиссар, – ответил Леонардо, чувствуя, как внутри поднимается волнение.

– И еще одно. Будь готов к тому, что в Виареджо ты вернешься не скоро. Такие расследования могут затянуться на месяцы.

– Я понимаю.

После разговора с комиссаром Леонардо пошел домой – в небольшой, но уютный домик на окраине города, у моря, где он жил с женой Изабеллой уже восемь лет. Дом утопал в зелени: виноградная лоза оплетала беседку во дворе, а под окнами цвели розы, которые Изабелла высадила в первый год их брака. Их союз был тихим и спокойным, построенным на взаимном уважении и понимании. Изабелла работала в городской библиотеке, и они редко обсуждали его дела – она понимала, что полицейская работа требует определенной сдержанности.

Когда он вошел в гостиную, Изабелла сидела у окна в своем любимом кресле с книгой в руках. Свет мягко освещал ее темные волосы, и на мгновение Леонардо замер, любуясь этой картиной домашнего уюта. Ему вдруг стало жаль расставаться с этой размеренной жизнью, пусть даже временно.

– Собираешься? – спросила она, закрывая книгу и пересаживаясь на диван. По интонации было понятно, что она волнуется, хотя старается этого не показывать.

– Да, поезд в одиннадцать, – ответил он, садясь рядом с ней на мягкие подушки. – Изабелла, я не знаю, как долго продлится это расследование. Может быть, несколько недель, а может и месяцы.

Она положила книгу и повернулась к нему. В ее глазах не было упрека, только легкая грусть и то особое понимание, которое приходит к женам полицейских.

– Я знаю, что это важно для тебя, – сказала она тихо, поправляя воротник его рубашки. – За все годы нашего брака я не видела, чтобы ты был так увлечен делом. Обычно ты приходишь домой и забываешь о работе до следующего утра. А сейчас… сейчас ты думаешь об этом постоянно.

Леонардо взял ее руку в свои ладони. Кожа была теплой и мягкой, с тонким ароматом лавандового крема.

– Это действительно необычное дело. И возможность, которая может больше не повториться. Расследовать преступление такого масштаба…

– Я понимаю, – перебила его Изабелла. – И я горжусь тобой. Просто… просто будь осторожен. Серийные убийцы – это не пьяные туристы и не мелкие воришки. Это опасно.

Они посидели в молчании, держась за руки. Где-то за окном пробил час церковный колокол, напомнив о времени.

– У меня есть к тебе просьба. Привези мне что-нибудь из Рима. Какой-нибудь сувенир.

– Что-то конкретное?

– Неважно что. Может быть, книгу об искусстве – раз твое дело связано с картинами. Или просто красивую открытку с видом на Колизей. Главное, чтобы ты выбрал это сам, думая обо мне.

Леонардо наклонился и поцеловал ее.

– Хорошо. Найду что-то особенное.

Он встал и взял свой чемодан. У двери обернулся – Изабелла снова сидела у окна, смотря на него, но книгу не открывала.

– Береги себя, – сказала она.

– И ты.

Поезд до Рима ехал четыре часа. Леонардо специально выбрал первый класс – не для показного лоска, а ради покоя, необходимого для размышлений. Он устроился у окна и погрузился в созерцание тосканских просторов. За стеклом неторопливо проплывали покатые холмы, сплошь увитые виноградными лозами, где тяжелые гроздья уже наливались осенней сладостью. Древние городки лепились по склонам, словно высыпанные из шкатулки драгоценные камни, увенчанные колокольнями церквей, чьи кресты терялись в дымке. Стройные кипарисы выстраивались в торжественные шеренги, прочерчивая горизонт идеально прямыми линиями.

Тоскана всегда была душой итальянского Возрождения. Здесь творили титаны – Микеланджело высекал из мрамора богов, Леонардо да Винчи постигал тайны человеческого тела, Боттичелли заставлял на холстах расцветать вечную весну. Именно здесь рождались шедевры, которые теперь, спустя столетия, по-прежнему заставляют замирать сердца в залах лучших музеев мира. Неужели убийца тоже чувствовал эту магию? Неужели именно память земли, пропитанной гением, влекла его сюда?

Дело не отпускало. Два убийства, выполненные с жуткой тщательностью, но разделенные сотнями километров. Виареджо – сонный курортный городок. Милан – неутомимая деловая столица, где под мраморными сводами Ла Скала до сих пор звучат арии Верди, а в модных кварталах бьется пульс современности. Что связывает эти места? По какой невидимой нити движется убийца? Изучает ли он своих жертв месяцами, выведывая их привычки и маршруты, или руководствуется каким-то иными принципами?

Леонардо достал из кармана потрепанный блокнот в кожаном переплете – верного спутника всех его расследований. Мысли лучше формулировались, когда он мог перенести их на бумагу, дать им осязаемую форму.

«Первый вопрос: география убийств. Виареджо – Милан. Триста километров. Почему именно эти города? Есть ли скрытая логика в выборе?

Второй вопрос: жертвы. Лукреция Медичи – арт-критик с безупречной репутацией. Лоренцо Конти – арт-дилер. Оба связаны с миром искусства. Простое совпадение или закономерность?

Третий вопрос: орудие убийства. Разные препараты, но одно оружие – стилет. Почему именно стилет? Дань традиции? Символизм?

Четвертый вопрос: театральность. Зачем тратить часы на создание этих жутких инсталляций? Это послание миру или форма самовыражения?»

Поезд плавно скользнул на станцию во Флоренции. Леонардо выглянул в окно и увидел пеструю толпу туристов – японцы с огромными фотоаппаратами, американцы с разноцветными путеводителями, влюбленные парочки, делающие селфи на фоне вокзала. Флоренция – вечный музей под открытым небом. Здесь каждый камень помнит поступь великих мастеров, здесь рождались полотна, изменившие мир.

«А что если убийца живет во Флоренции?» – внезапно осенило детектива. «Город лежит как раз между Виареджо и Миланом. Идеальная база для операций».

В Риме его встретил Рицци. Миланский детектив выделялся на перроне – высокий, худощавый, с усталым лицом. Темные круги под глазами, помятый костюм, нервное постукивание пальцами по бедру выдавали человека, который последние дни спал урывками.

– Как дорога? – поинтересовался он, пожимая руку коллеге.

– Нормально. Четыре часа размышлений. А у тебя есть новости? Что-то по Конти?

– Пока мало что конкретного. Прочесываем его связи – клиентов, поставщиков, конкурентов, но это кропотливая работа. В его галерее сотни контактов. Вчера связался с Интерполом.

– Интерполом? – удивился Леонардо.

– Я отправил им данные о наших убийствах. Подумал, мало ли, в других странах были похожие дела. Серийные убийцы не всегда ограничиваются одной страной. Они обещали проверить базы данных и связаться, если что-то найдут.

Такси петляло по лабиринту вечернего Рима. Булыжные мостовые, отполированные миллионами шагов, отражали свет уличных фонарей. Старинные здания, чьи стены помнили шепот заговорщиков и громкие голоса императоров, теперь мирно соседствовали с туристическими кафе и сувенирными лавочками. Леонардо не был в столице много лет и с легкой ностальгией узнавал знакомые очертания. Колизей, где когда-то решались судьбы гладиаторов, теперь красовался на открытках. Римские форумы, где некогда гремели речи Цицерона, стали декорацией для туристических фотографий. Базилики и церкви, хранящие бесценные полотна и фрески, – город, где каждый камень дышал историей, где прошлое и настоящее сплелись в неразрывный узел.

– Удивительное место, – заметил Леонардо, глядя на проплывающие за окном древние стены. – Здесь физически ощущаешь связь времен. Может быть, поэтому наш убийца так одержим прошлым? Может быть, он чувствует себя наследником великих мастеров?

– Вполне возможно, – согласился Рицци. – Кстати, нас поселили в одной гостинице. Так удобнее координировать работу. Да и экономнее для бюджета.

– Отлично. Что за заведение?

– Небольшая, семейная. Хозяева – пожилые супруги, очень радушные. Номера без роскоши, но чистые и уютные. И главное – рукой подать до управления полиции.

Гостиница «Виа дель Корсо» приютилась в старинном трехэтажном здании XVIII века, неподалеку от Ватикана. Узкий фасад с изумрудными ставнями, скромная вывеска, почти затерявшаяся среди соседних домов. Леонардо поднялся по крутой лестнице с резными деревянными перилами на третий этаж. Ступени мелодично скрипели под ногами, а в воздухе витал аромат старого дерева, смешанный с запахом лимонного масла для полировки.

Комната оказалась небольшой, но пронизанной особым уютом. Мебель – старинный комод, письменный стол с изящно изогнутыми ножками, кровать с кованой спинкой – все дышало историей, словно этот дом был свидетелем многих поколений. Но больше всего поражал вид из окна.

Перед ним раскинулся потрясающий вид на купол собора Святого Петра. Он сиял в лучах заходящего солнца, словно огромная жемчужина в золотой оправе. Внизу неторопливо прогуливались туристы в ярких куртках, римляне с продуктовыми сумками, священники в строгих черных сутанах.

«Интересно, что подумал бы дед, узнав, что его внук работает в Риме над делом серийного убийцы?» – размышлял Леонардо, любуясь панорамой. Сальваторе Казанова всю жизнь прослужил в маленьком сицилийском городке, где самым серьезным происшествием была контрабанда табака с Мальты. Дед часто рассказывал внуку истории о том, как выслеживал контрабандистов, как знал в лицо каждого жителя своего района.

«А теперь я охочусь за маньяком, который превращает людей в картины», – подумал Леонардо с горькой усмешкой.

Он не торопясь распаковал вещи, аккуратно развесив рубашки, разложил на столе папку с делом. Затем принял душ и спустился в небольшой ресторанчик при гостинице.

Ресторан занимал почти весь первый этаж здания. За стойкой хозяйничал пожилой мужчина – видимо, хозяин заведения. Он что-то напевал себе под нос, полируя бокалы, и дружелюбно кивнул Леонардо.

Рицци уже сидел за столиком у окна, изучая какие-то документы. Перед ним стояла чашка давно остывшего кофе и тарелка с нетронутым сандвичем.

– Ужинаешь? – поинтересовался Леонардо, подходя к столику.

– Скорее работаю, – ответил Рицци, не отрывая взгляда от бумаг. – Аппетит пропал. Когда глубоко погружаюсь в дело, забываю обо всем остальном. Но присоединяйся.

Леонардо заказал у молодого официанта спагетти и бокал белого вина из Фраскати. Еда в римских остериях всегда славилась качеством. К тому же завтра предстоял тяжелый день, возможно, первый из длинной череды.

– Что изучаешь? – спросил он, кивнув на разложенные документы.

– Профили серийных убийц. Ищу похожие случаи, пытаюсь выявить закономерности. Читаю о маньяках, которые тоже использовали искусство как форму самовыражения.

– Какие планы на завтра?

– Встреча в управлении в десять утра. Комиссар Ди Сантис будет представлять группу, знакомить с экспертами. Затем планерка, распределение обязанностей.

– Кого еще привлекли?

– Доктор Карла Дестерра – психолог из университета Ла Сапиенца, специалист по серийным убийствам. Она автор нескольких книг по теме, консультировала даже Интерпол. Профессор Джулио Мартини – историк искусства, эксперт по эпохе Возрождения. Старший лейтенант Антонио Беллуччи – техник-криминалист с огромным стажем. Плюс мы с тобой. Еще планируют привлечь консультанта из Ватиканских музеев – там есть знатоки старинных техник живописи.

– Серьезно. Видно, что дело получило высший приоритет.

– Более чем серьезно. Если мы не остановим его, жертв будет больше. А учитывая, что он перемещается по стране, паника может охватить всю Италию. СМИ уже начинают что-то вынюхивать.

Рицци разложил фотографии на столе.

– Смотри, – он придвинул портреты ближе, – кисть одна, палитра та же, а лица… Будто он каждый раз смотрит в разные зеркала. Или в одно, но видит там совсем разных людей.

Леонардо наклонился над снимками.

– А что если это действительно он сам? – тихо произнес Леонардо. – Автопортреты, но написанные в разном состоянии духа. Представь: человек, который днем преподает в университете или реставрирует шедевры, а ночью превращается в убийцу.

– Джекил и Хайд с кистью в руках, – мрачно усмехнулся Рицци.

– Или еще хуже… – Леонардо замолчал, обдумывая мысль. – Что если для него убийство и есть высшая форма искусства? Холст – это место преступления, краски – кровь жертвы, а сама смерть – момент творческого экстаза.

Слова повисли в воздухе. Мысль о том, что кто-то может превратить убийство в эстетическое переживание, была слишком чудовищной.

Утром Леонардо разбудил не будильник, а торжественный перезвон колоколов с десятка римских церквей. Солнце заливало комнату медовым светом, играя на паркете и старинных обоях. Он принял душ, надел форму и спустился в ресторан.

Рицци сидел за вчерашним столиком, изучая утреннюю прессу.

– Как спалось? – поприветствовал он Леонардо.

– Беспокойно. Все время думал о наших портретах. А у тебя?

– Так же. Зато в новостях пока тишина – никаких сообщений о новых жертвах. Может, у нас еще есть время.

Они позавтракали не торопясь – корнетти с джемом таяли во рту, а кофе бодрил лучше любого будильника. В половине десятого они поймали такси и поехали в управление полиции.