Санёк 3

Размер шрифта:   13
Санёк 3

Глава 1

Скучно просто так болеть)) буду писать и публиковать, как смогу)) очень уж злая какая-то в этот раз болезнь))

Кому не жалко, ставьте пожалуйста лайки))

Пролог.

– Больно, как же, сука, больно. За что мне это все, лучше бы сдох на том берегу ручья.

– Что, сынок, очнулся? Сейчас, подожди минутку, дам тебе отварчика хитрого, сразу и полегчает.

Если бы мог и были бы силы, сейчас, наверное, бежал бы отсюда со скоростью самого быстрого в мире спринтера. Когда увидел мужика, который произнес эти слова (вернее, деда), по телу невольно пробежала дрожь. Да и как иначе, когда передо мной возник реальный неандерталец, как его рисуют в учебниках по истории. Целиком, правда, я его не видел, но и того, что разглядел, было достаточно, чтобы испугаться. Несуразная голова, заросшая густой бородой, сильно выпуклый лоб и выдвинутая вперед челюсть с клыками, которые были заметны, когда эта образина начинала говорить. Из одежды на нем я смог увидеть что-то вроде кожаной куртки, надетой мехом наружу. Этот пока непонятно кто, как будто читая мои мысли, произнес:

– Не пугайся ты меня, сынок, и зла от меня не жди. С рождения мне с внешностью не повезло, поэтому и ушёл от людей подальше. Уже, считай, сорок лет живу отшельником.

Говоря это, он попутно откуда-то достал закопченную металлическую кружку, в которой плескалась непонятная густая жидкость темно-коричневого цвета. Поднеся кружку к моему рту, он проговорил:

– Выпей это снадобье, тебе сразу станет легче.

На вкус эта гадость как гадость и была. Горькая и при этом вяжущая чуть тёплая жидкость прокатилась по пересушенному горлу огненный клубом. Только и успел подумать «обманул адский старик, от этого снадобья я ещё быстрее окочурюсь», как провалился словно в пропасть в непроглядную темноту. Сознание потерял от свалившегося счастья. Наверное.

Следующее моё пробуждение было ничуть не легче предыдущего. Потом было ещё одно такое же и ещё, в какой-то момент я просто сбился со счета и не могу точно сказать, сколько длились эти смены пробуждений, сопровождавшихся непереносимой болью, периодами забвения. Много.

Закончилось все в одночасье – на очередной границе между забвением и бодрствованием. Старик неожиданно произнес:

– Все, сынок, больше нельзя тебя держать в этом состоянии, дальше тебе придётся терпеть боль иначе, это чревато плохими последствиями.

Надо сказать, что сейчас у меня голова все еще болела довольно сильно, но уже не острой болью, а какой-то тягучей, ноющей, которую можно было терпеть.

С трудом ворочая языком, я, собравшись с силами, все же сумел спросить:

– Что со мной случилось и почему так голова болит?

– Ну, что случилось, тут тебе лучше знать, а голова болит, потому что контузия у тебя неслабая. Пуля ужалила чуть ниже макушки, ближе к затылку, вот и встряхнула тебе головенку. Только чудом ты, сынок, жив остался, миллиметр-другой, и никакие снадобья не помогли бы. Ладно, ты отдыхай пока, а я тебе бульончик приготовлю. Будем потихоньку приводить тебя в порядок.

Пока старик говорил, на меня лавиной нахлынули воспоминания, от которых голову снова прострелило резкой болью. Но прежде чем снова вырубиться, я успел спросить старика и даже ответа дождался:

– А куда бандиты делись?

– Кончились бандиты, сынок. Троих ты положил до того, как тебе в голову пуля ужалила, и четверых оставшихся я, взяв грех на душу, отправил на встречу с богом.

Старик ещё что-то говорил, но я уже не разобрал, что. Свет снова померк, и я потерял сознание, но похоже ненадолго, потому что, очнувшись, услышал позвякивание посуды – точно такое же, как слышал перед тем, как вырубится. Голова снова болела ноющей болью и почему-то в этот раз воспоминания о произошедшем не были никак с ней связаны.

Глава 1

– Значит, говоришь, кузнеца внук. Знаю я его, как же, правильный у тебя дед. Ладно, где-то через недельку, как буду уверен, что ты сможешь обходиться здесь без моей помощи, схожу к твоему деду, расскажу ему, что да как.

С момента, как Прокофьевич (именно так старик попросил его называть), перестал пичкать меня своим снадобьем, и я маленько пришёл в себя, прошла неделя, и сегодня я впервые провел целый день без потери мной сознания. До этого стоило чуть не так даже не повернуть голову, а только попробовать это сделать, как мгновенно накатившая боль вырубала меня напрочь. Наверное, что-то там не то повредила пуля, встряхнув мою голову. Думал уже, кранты, так и буду до конца жизни терять сознание от каждого неловкого движения, но нет, сегодня, похоже, все встало на место, и я без проблем крутил головой, как хотел. Только тогда я и осмотрелся вокруг, чтобы хотя бы попытаться понять, где я нахожусь. Место, в котором я лежал, оказалось настоящей нерукотворной пещерой, но, что странно, выглядела она очень уютной и обжитой. Возле одной из стены располагалась огромная русская печь с пристроенной сбоку небольшой печкой. За этой печью находились полати, укрытые мехами, как я понимаю, спальное место Прокофьевича. Мои полати стояли к ним под прямым углом, а с другой стороны от печи возле стены стоял массивный стол и несколько табуретов.

Но привлек моё внимание не стол, а видный с моего места узкий проем, ведущий в глубину горы. Почему я решил, что вглубь? Потому что этот проем находился ровно напротив двери, наглухо закрывающей вход в пещеру в самом углу пещеры, рядом с печью. Возле четвёртой стены, полукруглой, стояла пара довольно массивных сундуков, а еще внушительной горкой были сложены все мои вещи и подарки, которые я вёз с собой в деревню. Почему-то при виде этих вещей я особой радости не испытал, но зато задумался, как сюда доставлялись эти даже на вид тяжёлые сундуки. Находимся мы, как я понимаю, вдали от каких-либо поселений, вот и интересно мне, как их сюда притащили, тем более что, по словам Прокофьевича, об этом месте никто не знает.

За этим осмотром окружающей меня обстановки я на время выпал из беседы и даже вздрогнул, когда Прокопьевич возмущенно спросил:

– Ты меня вообще слушаешь?

– Извини, Прокофьевич, задумался слегка.

– Вспоминаешь, что случилось? Не переживай, жив остался – и хорошо. Самолеты у тебя ещё будут, а жизнь, она только одна.

Чуть не ляпнул в ответ, что это спорное утверждение, с трудом сдержался. Вместо этого только кивнул, хотя как раз о произошедшем я как раз-таки и не думал. Только сейчас, когда Прокофьевич заговорил о самолете, на меня нахлынули воспоминания.

Когда двигатель прекратил работать, я только чудом не впал в панику. Всё-таки садиться посреди заросших лесом гор было негде, а это практически верная смерть. Пытаясь сообразить, как выкрутиться из этой ситуации, я тянул над лесом, стараясь высмотреть хоть какое-то открытое пространство, и молил при этом бога, чтобы самолёт не вспыхнул как ветка в костре, ведь в кабине все сильнее пахло гарью. Крутя головой во все стороны, я краем глаза заметил чуть в стороне отблеск воды и сразу же чуть довернул туда нос самолёта. Пара секунд, и я нашёл место, где теоретически можно было сесть. Конечно, будь самолёт в порядке, наверное, я и под дулом пистолета не решился бы здесь садиться, но сейчас других вариантов просто не было.

Блеснувшая вода оказалась небольшим ручьем, который протекал между двух заросших лесом склонов. Главное, что берега этого ручья образовывали неширокое, свободное от растительности пространство, которое появилось, скорее всего, из-за половодьев. Естественно, берега этого ручья были просто усыпаны валунами разного размера, и садиться туда было, наверное, даже опаснее, чем на тот же лес. Но я и не собирался садиться именно там, потому что мне повезло – я высмотрел ещё одно русло, свободное от растительности, которое под небольшим углом отходило в сторону от ручья, как бы чуть вверх по склону. В этом русле не было ни больших камней, ни воды. Скорее всего, там вода появлялась только во время дождей, и сейчас оно было похоже на не особо широкое свободное от больших валунов корыто. Вот в это корыто я и решил садиться, притом вверх по склону, благо угол подъема в том месте, которое я выбрал для себя, был совсем небольшим.

Можно сказать, что моя затея была авантюрой чистой воды, ведь мне нужно было рассчитать все так, чтобы уместить всю свою посадку в пару десятков метров до пусть и плавного, но поворота русла, где с одной стороны торчал огромный валун, столкновение с которым ни к чему хорошему не приведёт. Рассказывать обо всем этом можно очень долго и кажется странным, что этот полёт, считай, без двигателя был таким коротким, а в голове столько всего промелькнуло. Но человек, наверное, так устроен, что в стрессовой ситуации организм у него мобилизуется и работает в каком-то запредельном режиме. Так произошло и со мной. Мысли в голове пролетали со скоростью молний, мозг подобно компьютеру обрабатывал нереальные объёмы информации, а тело выполняло его команды будто робот: четко, выверено и безошибочно. Плохо, что скорость для посадки была великовата, а высота полёта к этому моменту уже не позволяла совершать какие-то маневры, и на посадку надо было заходить сходу, без подготовки. Единственное, что я ещё смог сделать – это изобразить до начала этого аттракциона что-то вроде небольшой горки, чтобы хоть как-то сбросить скорость. Тем не менее, я притер самолет к земле ровно там, где хотел, и его соприкосновение с землёй сопровождалось звуком неприятного треска растительности по бокам. Всё-таки крылья самыми кончиками зацепили растущий по бокам кустарник, хорошо хоть, что задело одновременно с обеих сторон, и самолёт из-за этого не развернуло, даже наоборот это помогло немного погасить скорость. В целом все прошло более-менее благополучно, несмотря даже на то, что уже перед самой остановкой подломилась стойка шасси.

Когда самолёт окончательно остановился, я несколько секунд сидел без движения, просто не веря, что все получилось, и я сумел сесть там, где это было в принципе невозможно. С трудом мне удалось прийти в себя и начать действовать. В первую очередь, отстегнув привязные ремни, я покинул кабину самолёта и постарался выяснить, сколько у меня есть времени на все про все. Всё-таки в районе двигателя хоть и не было еще открытого пламени, но небольшая струйка дыма уже появилась, поэтому я сразу кинулся туда, чтобы понять масштабы бедствия. Как кинулся, так сразу и остановился. Просто смысла что-то выяснять не было. Тушить огонь, если он все же возникнет, мне все равно нечем, так что заморачиваться осмотром – это только попусту терять время. Поэтому я тут же передумал и вместо осмотра занялся спасением своих вещей и подарков, приготовленных для деда и односельчан.

Очень правильно поступил. Успел полностью освободить багажное отделение самолёта от груза и даже оттащил все подальше в сторону.

Таская вещи, я пытался спрогнозировать действия людей, которые по мне стреляли, и пришёл к крайне безрадостному выводу. Они по-любому должны сейчас нестись сюда на всех парах, чтобы поживиться хоть чем-нибудь из упавшего самолёта. Сомневаюсь, что они могли хотя бы на секунду предположить, что он сел. Подумал я так только потому, что иначе смысла в этой стрельбе не было – кроме как с целью наживы. Не из спортивного же интереса они затеяли эту стрельбу. А раз так, то мне стоит подготовиться к встрече этих стрелков. Не думаю, что им захочется оставлять в живых свидетелей этого, как ни крути, преступления, поэтому мне надо встретить их со всем возможным гостеприимством, благо есть чем.

Я вез в подарок деду винтовку, которую выпустили только в этом году и которая ещё не получила большого распространения. Но, как по мне, она была очень даже неплохая, тем более что ещё и оборудованная снайперским прицелом. Зная его любовь ко всякому стреляющему железу, лучше подарка я не придумал. Всё-таки Winchester Model 70 не зря, наверное, в прошлом мире хвалили, вот я и приобрел его и кучу патронов, столько, чтобы хватило действительно надолго. Эта винтовка оборудована магазином на пять патронов, поэтому как нельзя лучше подойдет для гостеприимной встречи стрелявших по моему самолёту уродов. Не с пистолетом же против них выходить.

Я подготовил оружие к бою, по-быстрому пробежался по округе, присматривая позицию для встречи противника, и определился, откуда лучше всего будет вести огонь. После этого замаскировал свои вещи, чтобы по ним противник раньше времени не понял, что кто-то выжил после падения самолета. Я сделал это, потому что неясно было, с какой стороны противник подойдет к сейчас уже весело горящему самолёту. Так-то по идее они должны идти, повторяя мой путь полёта, но я, когда двигатель перестал работать, заложил неслабую дугу, облетая заросшую лесом гору как бы по кругу. Из-за этого нельзя исключать, что стрелки подойдут с другой стороны, обогнув гору. В итоге я нормально так заморочился маскировкой, поскольку контролировать подходы с двух сторон мне бы не удалось, а вот присматривать сразу за одним таким подходом и местом падения я мог. После всей этой подготовки к будущему бою мне ничего другого не оставалось, кроме как занять выбранную позицию и терпеливо ждать появления противника, чем я, собственно, и занялся.

Ждать пришлось довольно долго, всё-таки в этой местности быстро не побегаешь. Появились они, как я и ожидал, со стороны, откуда летел самолёт. Они шли вдоль берега ручья, не торопясь, можно сказать, расслабленно, не ожидая никаких неприятностей. Более того, они на ходу ещё и разговаривать между собой успевали, весело что-то обсуждая. Их было шесть человек, и выглядели они настоящими оборванцами, заросшими густыми бородами. Весь их вид буквально кричал, что они уже довольно давно живут в отрыве от цивилизации. Главное же, они совсем не были похожи на местных жителей. Здешние охотники так безалаберно себя не ведут, чужаки они тут. Ещё меня изрядно удивило, что вооружены были только два человека, которые не особо обращали внимание на остальных своих спутников и, судя по повадкам, были опытным охотниками. Они в отличие от своих весело болтающих товарищей внимательно осматривались вокруг, да и передвигались не как городские жители, выбирающиеся в лес от случая к случаю. Собственно, с этих двоих я и решил начать отстрел, и у меня даже ни на миг не возникло сомнения, виноваты ли они в падении моего самолёта. Однозначно стреляли именно эти уроды, понятно это стало ещё и по тому, как они оживились, увидев дым, поднимающийся над лесом в месте приземления.

Моя позиция была на склоне горы, густо поросшей лесом, и хороша она была тем, что с нее просматривался участок берега ручья шириной метров семьдесят. Это позволяло застать противника буквально со спущенными штанами. Им просто некуда было деться с простреливаемого пространства. Вернее, было, конечно, куда, но это требовало довольно много времени, которое я им давать не собирался. Стрелять я начал, когда они оказались примерно на середине этого пространства, и, как планировал, начал отстрел с вооружённых бандитов. Никем другим я назвать их после всех этих событий не мог.

После первого же моего выстрела вся эта группа людей замерла, как примороженная, за исключением второго вооруженного мужика, который мгновенно бросился в сторону ближайшего валуна, пытаясь отыскать за ним укрытие. Первый вооружённый противник уже никуда убежать не мог, потому что я попал, куда целился, точно в середину груди. Второго шустрика я достал без проблем, как уже говорил, спрятаться ему на берегу ручья было некуда. Успел я ещё положить и третьего бандита, когда откуда-то со стороны прозвучал выстрел, и мне буквально обожгло ногу нестерпимой болью. Только мельком глянул на рану и убедился, что ничего страшного не произошло. Пуля, выпущенная неведомым стрелком, прошла по касательной, немного повредив мягкие ткани бедра. Ничего смертельного, поэтому рана не отвлекла меня надолго, мне ведь надо доделывать начатое. Вот тут я и совершил непростительную глупость. Мне бы поменять позицию и потом продолжать войну, а я вместо этого чуть подвинулся вперёд и приподнялся, стараясь из-за ствола дерева высмотреть стрелявшего в меня противника. Передвигаясь, я оперся на руку, которую случайно неудачно поставил прямо на острый камень, из-за чего непроизвольно, стараясь избежать повреждения руки, рухнул всем телом вниз, чтобы облегчить таким образом на неё нагрузку. Этим, похоже, я буквально спас себе жизнь, потому что дальше – все, свет внезапно потух, и очнулся я уже в пещере отшельника.

О том, что произошло после того, как я потерял сознание от чиркнувшей по затылку пули, рассказал Прокофьевич. Он, оказывается, слышал и шум от работы двигателя самолёта, и начавшуюся чуть позже стрельбу. Ему стало интересно, что там вообще происходит, и он решил сходить посмотреть, что это может быть такое. Поскольку находился он в это время чуть ли не на самом верху горы, вокруг которой и происходили все эти события, с какого-то момента ему даже посчастливилось стать свидетелем посадки самолёта. Он увидел ее не во всех деталях, но застал достаточно, чтобы определиться, в каком направлении ему идти.

В некоторых случаях спускаться с горы гораздо сложнее, чем подниматься в гору. Вот это был как раз случай Прокопьевичаа, ему пришлось изрядно попетлять, прежде чем ему удалось добраться к нужному месту. Получилось так, что он из-за этих петляний чуть подзадержался и вышел не рядом с самолетом, а скорее ближе к стрелку, который сначала ранил меня, а потом и чуть не отправил на тот свет.

Влезать в чужую драку или нет – перед Прокофьевичем такой вопрос вообще не стоял, тем более что этого самого стрелка он узнал. Видел его среди заключённых, работающих в Красновишерске. Поэтому и пристрелил без сомнений, благо, что ему удалось подойти незамеченным достаточно быстро. Перестрелять оставшихся троих злодеев ему особого труда не составило, они были городские, поэтому шансов в противостоянии с опытным охотником у них не было никаких.

Пересказывать, как Прокофьевич нашел меня полуживым и перетащил мою тушку и кучу добра в свою пещеру, я не буду. Нелегко ему это было сделать, но в конце концов он справился, а потом ещё и выхаживал меня довольно продолжительное время. Я в долгу перед этим человеком, тут и говорить нечего, он спас меня от верной смерти, сначала отбив у бандитов, а потом ещё и вылечив все мои ранения.

Он видел, что с воздуха ведутся поиски пропавшего самолета, но даже не подумал подать им какой-либо знак. Ни к чему ему было показывать посторонним местоположение его жилья. По земле же пока в этих краях никто меня не искал, поэтому ему и не пришлось самостоятельно решать, говорить обо мне чужим людям или нет.

Отведенная Прокофьевичем неделя на моё восстановление пролетела как-то быстро. За это время я начал вставать с постели и даже пытался передвигаться самостоятельно, что пока было непросто. Если пока я лежал, голова не болела и чувствовал я себя хорошо, то, когда начинал ходить, от напряжения боль возвращалась, и я ничего не мог с этим поделать. Боль в раненом бедре на фоне головы казалась просто щекоткой. Я, конечно, вообще не специалист в подобных ранениях, но что-то мне подсказывает, что в данном случае может помочь только покой. Не зря же говорят, что время все лечит, в другом, конечно, контексте, но в моем случае эта фраза подходит, как нельзя лучше.

После ухода Прокофьевича у меня появилась уйма времени, чтобы подумать над своими дальнейшим действиями. А ещё я почему-то начал переживать за свою память, вдруг из-за этого ранения пропадет моя возможность вспоминать прошлую жизнь в мельчайших подробностях? Мне так хотелось попробовать что-нибудь вспомнить, находясь в необходимом для этого своеобразном трансе, но страшно было это делать, вдруг головная боль станет еще сильнее. В любом случае в присутствии Прокопьевича я не стал это делать, да и после его ухода тоже решился не сразу. Но на третий день одиночества я все же попробовал досконально вспомнить устройство механических вязальных машин, современных мне в прошлом мире, с которыми здесь, можно сказать, беда. Их тут попросту нет, во всяком случае я не видел. Нужного состояния мне удалось достичь без проблем, как, собственно, и вспомнить все в мельчайших подробностях, но последствия этого эксперимента мне вообще сильно не понравились. Голова в очередной раз разболелась не хуже, чем после прогулки, а из носа ручьем полилась кровь. Я, несмотря на эти неприятности, все равно был рад до невозможности, все-таки эта моя способность – вспомнить все, что захочу, дорогого стоит, и лишиться её я бы не хотел ни при каком раскладе.

После этого эксперимента я все свое время проводил главным образом в раздумьях. По всему выходило, что делать мне в Союзе сейчас нечего. А если учитывать начавшиеся козни разнообразных чиновников, то сидеть здесь и вообще становится опасно. Поэтому как выберусь отсюда, надо каким-то образом снова уматывать за границу. Всё-таки основная движуха сейчас там, поэтому мне и надо попасть туда как можно быстрее. В таких размышлениях время проходило незаметно, и я сам не заметил, как пролетело время, по окончании которого уже пора начинать волноваться. Ведь по моим подсчетам жить в одиночестве мне предстояло не дольше четырех дней, которые прошли, а здесь так никто и не появился.

Вернулся Прокофьевич с целой кучей гостей только через шесть дней, когда я уже действительно места себе не находил от переживаний, притом он был злой, как собака. Я с удивлением смотрел на толпу народа, ввалившуюся в пещеру, в которой мгновенно стало тесно, и не знал, плакать мне или смеяться.

Сначала, конечно, вошёл сам хозяин пещеры, который буркнул что-то типа «вот, привел». После чего отошёл в сторону от двери. Вторым буквально заскочил в пещеру дед, улыбающийся во всю ширь лица. Он сразу подошёл к моей постели, на которой я успел к этому моменту сесть, и сгреб меня в охапку. Конечно же, это надо было бы назвать объятиями, но то, как сделал это дед, скорее напоминало обращение с младенцем, которого спасают от падения с кровати. Он, прижимая меня к себе, что-то при этом пытался ворковать, но разобрать что-то в его речи не представлялось возможным. Да и отвлекся я в этот момент, глядя на то, как два нквдшника на импровизированных носилках вносят улыбающегося Абрама Лазаревича, у которого одна нога была замотала непонятными тряпками, скрывающими не менее непонятную громоздкую конструкцию. За ними в пещеру, можно сказать, просочились еше три нквдшника и два деревенских мужика, которые главным образом промышляли охотой.

Абрам Лазаревич в своём репертуаре жизнерадостно произнес:

– Таки-заставил ты нас, Санек, понервничать, да так, что я вон даже ногу сломал.

При этом он счастливо рассмеялся. Я, глядя на него, с непониманием спросил:

– Абрам Лазаревич, вроде люди с поломанными ногами не радуются так, как вы тут радуетесь. Нет?

Тот ещё шире заулыбался и ответил:

– Нога срастется, главное, что мы тебя нашли, остальное неважно.

– Да что случилось-то, что это вдруг стало главным?

– Значит в то, что я переживал, ты не веришь? – с какой-то даже обидой спросил Абрам Лазаревич

– Почему не верю, очень даже верю. Но вот в то, что вы просто так бросили все свои дела и кинулись меня искать без веской причины, уж извините, но поверить не могу.

Тот хмыкнул, хитро прищурился и тихо произнес:

– А мальчик-то вырос, – после чего уже громче добавил: – Слишком многое на тебе теперь завязано, Саша, поэтому себе ты больше не принадлежишь. Стране очень нужен стал, да так, что таких, как я, и десятка не жалко будет отправить на твои поиски.

Тут свои пять копеек вставил дед, который как-то даже агрессивно спросил:

– Что же это за страна такая, что без ребёнка обойтись не может?

– Страна нормальная, это внук у тебя хоть и молодой, но ранний. Ты хоть представляешь, сколько он сейчас стоит?

– Он что, товар, чтобы его в деньгах измерять? – тут же вызверился дед.

– Нет, не товар, просто он сейчас один из самых богатых людей в мире, и богатства свои хранит за границей.

Дед слегка отстранился, посмотрел на меня внимательно и спросил:

– Ты во что вляпался, щегол?

Глава 2

Пещера Прокофьевича на время превратилась в смесь бомжатника и лазарета. Из-за того, как много в ней было людей, спать народу приходилось чуть не штабелями, благо хоть все были подготовлены по полной программе для ночевок на свежем воздухе. У охотников с собой были волчьи шкуры, а у нквдшников – ватные спальные мешки, на самом деле дефицитные вещи для этого времени. Нет, поначалу мы собирались уже на следующий день отправиться в путь. При этом меня и Абрама Лазаревича планировали тащить на носилках. Но к ночи у Абрама Лазаревича поднялась температура, и ему пришлось познакомиться со снадобьем Прокофьевича, так что о походе уже не могло быть и речи. Трое суток Абрам Лазаревич боролся с горячкой, впадая время от времени в непонятное состояние, в котором он начинал нехило так бредить. Напугал он меня, честно сказать. Думал, все уже, кранты. Отбегался старый еврей. Но нет, через трое суток пришел в себя и снова начал балагурить, как будто и не был между жизнью и смертью.

За эти трое суток времени на общение с дедом было более чем достаточно. Народ в пещеру только ночевать приходил, все остальное время все люди постоянно были чем-то заняты. Кто-то охотится, кто-то занимался заготовкой дров. Два человека отправились в обжитые места, чтобы дать знать ответственным товарищам, что пропажа найдена и поиски можно прекращать. Вот у нас с дедом и было пообщаться без лишних ушей. Если у него особых новостей не было, да и откуда бы им взяться, то мне было что рассказать. Вот я и рассказал все в подробностях, а дед только головой качал, иногда недобро поглядывая в сторону метавшегося между жизнью и смертью Абрама Лазаревича. Внушил он себе, что это старый еврей меня сбил с пути истинного и все тут. Так я и не смог убедить деда, что все, что со мной произошло, это не что иное, как мои хотелки и заморочки. История о поведении дядьки, хотя дед и знал обо всем этом из моего письма, все равно заставила его играть желваками и злиться. Не завидую я этому чудо-родственнику, если ему доведется встретиться с дедом, по морде точно отхватит. На мои уговоры перебраться в Москву и жить в моем доме дед ответил категоричным отказом. Сказал, что никуда из деревни не уйдет, и все, как отрезал. За подарки поблагодарил, хоть и пробурчал, что не стоило тратиться. Похоже, новость, что я сейчас богат, он пропустил мимо ушей.

Когда Абрам Лазаревич пришел в себя, наши разговоры, можно сказать, сошли на нет. Нет, общение, конечно, продолжили, но уже так, как до его пробуждения.

Как бы Абраму Лазаревичу ни хотелось побыстрее отправиться в путь, а Прокофьевич не позволил. Сказал, что нельзя, и все. Все споры, просьбы и, можно сказать, угрозы со стороны больного проигнорировали даже нквдшники, которые, по идее, должны выполнять все приказы Абрама Лазаревича. Но, узнав, что они могут не донести его до цивилизации, они просто забили на эти его приказы. Поэтому пришлось нам с ним валяться на своих постелях, дурея от скуки, и общаться на самые разные темы.

Хорошо, что мы никуда не пошли раньше времени. На пятый день с появления здесь этой толпы, я, проснувшись рано утром, внезапно ощутил себя полностью здоровым. Не могу правильно выразить это свое состояние словами. Из моей черепушки пропала какая-то непонятная тяжесть, незаметная в обычном состоянии, но перерастающая в боль при малейшем напряжении организма. Сейчас же я почему-то был уверен на все сто процентов, что терзающие меня боли ушли в небытие. Понятно, что я решил сразу же проверить, так ли это, и, одевшись потеплее, потопал на улицу. Кстати, сделал я это впервые с пробуждения в пещере, до этого никакой необходимости выходить наружу не возникало. Наверное, надо объяснить чуть подробнее, почему так.

Дело в том, что узкий проход напротив входа в пещеру действительно вел вглубь горы, где буквально сразу раздваивался. Одно ответвление вело в небольшую пещеру, которую отшельник превратил в туалет. В одном ее углу в полу была узкая глубокая расщелина, которая как раз и выполняла роль своеобразного толчка. Второе ответвление было подлиннее и заканчивалось довольно большой, вытянутой метров на тридцать пещерой. Одна из стен этой пещеры была с сюрпризом. Из нее на высоте примерно в метр вытекал маленький ручеек ледяной, чистой, как слеза, воды, которая тут же крохотным водопадиком исчезала в расщелине. Эту пещеру отшельник использовал как кладовку для хранения продуктов. Здесь и правда было весьма прохладно, поэтому и получился тут своеобразный природный холодильник. Проход отшельник завесил большой шкурой какого-то животного, поэтому холодный воздух не попадал в жилую пещеру. В общем, квартира у Прокофьевича получилась со всеми удобствами. А если учитывать, что в десятке шагов от этой пещеры была еще одна, чуть ли не побольше этой, которую Прокофьевич использовал вместо сарая, здесь у него была целая скрытая усадьба.

На улице было свежо, и все вокруг оказалось укрыто довольно толстым слоем снега. Я даже не предполагал, что уже наступила зима, ведь когда я отправлялся в полет, о снеге еще и речи не было. А теперь нужно понять, как мы будем выбираться отсюда. Лыж-то у нас нет, а идти без них будет то еще удовольствие. Но это ладно, без меня есть кому об этом думать. Мне пока надо убедиться, что головная боль полностью ушла. Поэтому я решил пробежаться по округе, осмотреться и размять маленько ослабленный организм. Вход в нашу пещеру находился у основания поросшей лесом горы, так что устроить себе прогулку было легко. Не очень мне сейчас хочется лазить по крутым склонам, да и не нужно этого делать. Снега оказалось не так много, как мне показалось, когда я только вышел, сантиметров двадцать всего насыпало. Поэтому идти было не то чтобы очень уж тяжело. Конечно, на лыжах прогулка была бы на порядок приятней, но и так неплохо.

Вот только уйти далеко мне не удалось, не успел я сделать и пару десятков шагов, как откуда-то появился дед и, не слушая мои возражения, потащил меня обратно в пещеру. При этом приговаривал, что рано мне еще гулять, надо сначала окрепнуть как следует. Пришлось подчиниться, это же дед, и когда он говорит таким тоном, лучше не перечить, а то вдруг по забывчивости подзатыльник выпишет, а у меня только-только все на лад пошло с головной болью.

Уже в постели мне удалось достучаться до деда и объяснить, что все, я практически здоров. Голова перестала болеть, а на бедро можно не обращать внимания, там уже больше чешется, чем болит. Дед хоть и осознал это, но решения своего не изменил, сказал, что хуже мне не станет, если еще полежу денек-другой. Спорить с ним было бесполезно. Пришлось мне и дальше развлекаться беседами с Абрамом Лазаревичем, которому я, похоже, уже поднадоел своими вопросами. Зато всю его жизнь я рассмотрел чуть не под микроскопом, конечно, из того, чем он мог поделиться. Что-то он наотрез отказался рассказывать. Видно есть, что скрывать.

Три дня так развлекались, а потом Прокофьевич дал добро на выдвижение в путь. Дед попытался было уложить меня на носилки, но тут я уже реально возмутился. Ведь я чувствовал себя прекрасно, так что незачем было создавать людям сложности. Удалось мне отбиться, так что я шел сам. Дед, как нетрудно догадаться, вместе с сельскими охотниками пошел провожать нас до обжитых мест. Как он объяснил, спать не сможет, будет думать, все ли со мной нормально. Был бы я здоров, так он и не переживал бы, а тут не нравится ему мой вид.

Шли мы вообще не торопясь, поэтому без ночевки на свежем воздухе не обошлось. Благодаря тому, что людей в нашей группе было много, организовать дежурство не составило проблем, так что переночевали мы, можно сказать, с комфортом. В Красновишерск прибыли на следующий день поздно вечером и ночевали в гостинице для иностранных специалистов. А уже на следующий день прямо с утра нам с дедом пришлось прощаться. Перед расставанием я клятвенно пообещал, что в этот раз так надолго пропадать не буду, как только мне привезут из Америки самолет, так сразу и прилечу. Дед в свою очередь пообещал собрать односельчан и подготовить с их помощью нормальную посадочную площадку. Еще мы договорились, что дед проведет беседы с нашей сельской молодежью и постарается отправить ко мне в Москву несколько парней, которых Абрам Лазаревич пообещал пристроить в лётную школу. Подарить деревне несколько самолетов для меня сейчас ничего не стоит, а деревенским это будет очень в тему. В магазин там слетать или на танцы. Шучу, конечно, но все-таки связь с цивилизацией нужна и важна, а наладить ее подобным образом дорогого стоит, и это в моих силах. За нами с Абрамом Лазаревичем и сопровождающими его нквдшниками прилетел самолет АНТ-35, который я еще ни разу до этого не видел. Как пояснил Абрам Лазаревич, аппарат еще не пошел в серию, но уже зарекомендовал себя как самый быстрый пассажирский самолет в Советском Союзе, а может, и в мире.

Обнявшись на прощание с дедом, я последним поднялся на борт самолета. Сам перелет мне не понравился: мало того, что в салоне был холод собачий, так еще и болтало нас не по-детски. К концу полета однозначно для себя решил, что мне кровь из носа нужен нормальный пассажирский самолет. Хорошо, что есть возможности для его создания, да и завод для производства больших самолетов вот-вот достроят.

В Москве нас сразу повезли в больницу, даже автобус подогнали, специально приспособленный для перевозки лежачих больных. Когда я сказал, что здоров и что меня хорошо бы отвезти домой, очень уж в баню хочется, на меня просто не обратили внимания.

Думал, отвезут куда-нибудь в Склиф или еще какое серьезное заведение, но нет. Затрудняюсь сказать, что это за госпиталь такой, но находился он в Подмосковье, можно сказать, в реликтовом лесу, потому что деревья вокруг здания, напоминающего дворец, были действительно огромные. Про такие сосны говорят, что они мачтовые. Но это ладно, а вот врачи, в руки которых мы с Абрамом Лазаревичем попали, оказались настоящими зверюгами. Уж не знаю, что они там делали с моим спутником, но меня, думал, угробят всевозможными обследованиями и анализами.

Часа на четыре затянулась эта пытка, и я на сто процентов убедился, что здоровых людей в принципе не бывает, есть только недообследованные. При этом меня в конце концов выпустили из этих застенков, признав скорее живым, чем мертвым. Домой меня отвезли на ничем не примечательной эмке в сопровождении трех бойцов НКВД, которые заявили, что будут охранять меня, пока не получат другие распоряжения. Честно сказать, эта их охрана почему-то больше напоминала, конвой, а я ощущал себя арестантом. Но длилось это чувство только до приезда домой, где меня ждали уже настоящие мои телохранители и Яша. А самое главное – это натопленная баня, в которую я полез сразу после приветствия, пока проигнорировав богато накрытый стол. Надо сказать, что на самом деле я разрывался между двумя желаниями – помыться и позвонить во Францию своей прелести, по которой соскучился со страшной силой. Но потом подумал, что если позвоню, то останусь грязным, ведь быстро поговорить по-любому не получится, и решил все-таки сначала помыться. Я не буду рассказывать о кайфе или даже экстазе от бани после всего произошедшего, тут и так все понятно. Напарился до одури и отмылся до скрипа кожи.

Перекусывал, можно сказать, на ходу, отмахиваясь от расспросов Яши и телохранителей. Нет, вкратце рассказал, конечно, о пережитых приключениях, но очень вкратце, а им хотелось подробностей. Обломал их пока с этими хотелками, закинул по-быстрому в пасть первые попавшиеся угощения со стола и наконец-то сел звонить зазнобе, ну и друзьям, конечно, тоже.

Разговор с Кристиной пересказывать не буду, там было все: и упреки, что долго не звонил, и слезы, когда я объяснил, почему так долго не выходил на связь, – вообще все, что можно услышать в таких случаях от любимой девушки. Поболтали с ней до поздней ночи, и Пьеру с большим трудом удалось отобрать у нее трубку, да и то ненадолго. Собственно, если коротко, все у них хорошо, наш общепитовский бизнес развивается по плану, и корабли Пьера загружены работой как никогда. В принципе друг и по совместительству компаньон очень доволен, а если бы я придумал, чем можно нагрузить корабли на обратном пути из Союза, он был бы просто счастлив.

Закончив разговоры с Францией, я спать не пошел. Пришлось звонить сначала Майклу, а потом и Вяземскому, надо же знать, как дела у моего бизнеса.

У Майкла как всегда все хорошо и, можно сказать, ровно. Действует он по плану, потихоньку расширяется. Только в Чикаго поначалу не задалось, кому-то там не понравилась наша деятельность. Пришлось бывшему финансовому агенту, исполняющему обязанности начальника службы безопасности, съездить туда и все решить, что он, собственно, и сделал, притом так, что мы теперь в Чикаго желанные гости.

У Вяземского же, как выяснилось, ко мне накопилась куча вопросов. Оказывается, у концерна благодаря сотрудничеству с Советским Союзом неожиданно появилось довольно много свободных денег. Часть из них он, не имея со мной связи слишком долго, пустил на расширение производства востребованных автомобилей. Дело в том, что наши джипы сейчас не просят, а требуют все – и Америка, и Советский Союз. К тому же американские военные оживились, и сейчас все идет к тому, что мы можем получить еще и государственный заказ, а это ох как выгодно. Вот Вяземский и начал действовать на свой страх и риск. Я только похвалил его за инициативность. Немного подумал, решая, как лучше будет поступить – ускорить поставку оборудования в Союз, заказывая его на чужих американских заводах, или наоборот попробовать вложить эти средства в покупку дополнительных мощностей. Все-таки производить это оборудование самому гораздо выгоднее, чем помогать пережить кризис конкурентам.

После недолгих размышлений я предложил Вяземскому поискать какие-нибудь предприятия на грани банкротства, которые можно использовать для расширения возможностей нашего автопрома. Хорошо бы было прибрать к рукам и по возможности выкупить их в максимально короткий срок. Раз уж так удачно все получается с нашими уазиками, надо ловить момент и пользоваться этим по полной программе.

Спать лег уже перед утром, поэтому, когда уже через пару часов меня начали будить, мне это очень не понравилось. Так что встал я раздраженный и злой. Оказалось, что Абрам Лазаревич не смог долго терпеть произвол врачей. Он каким-то образом освободился из их казематов и приехал долечиваться ко мне домой, аргументировав это тем, что дела ждать не будут, а здесь ему будет проще повлиять на ситуацию. Нет, я, конечно, был рад его приезду, но про себя подумал: будь я женат, мне такое столпотворение в доме вряд ли понравилось бы. Вроде дом принадлежит мне, а пользуются им все, будто он общий.

Но это я так, бурчу немного, потому что правда не выспался, а на самом деле правда рад, что Абрама Лазаревича отпустили, столько вопросов будет проще решить. Ну это я поначалу так думал. В действительности же с появлением этого хитрого еврея моя жизнь здесь начала превращаться в ад.

Сначала Абрам Лазаревич напрочь оккупировал телефон, по которому разговаривал неизвестно с кем чуть не полдня. Потом сразу после обеда к нам заявился какой-то упитанный важный хрен, который, даже не представившись, небрежно так, свысока произнес, что прибыл по приказанию товарища Орджоникидзе и, вальяжно развалившись на стуле, коротко приказал мне:

– Рассказывай

Я, охреневший в край от этого цирка, сначала непонимающе посмотрел на Абрама Лазаревича, который только плечами пожал, а потом начал рассказывать. Анекдот про то, как мужик на рассвете ушел на охоту и не взял с собой собаку. Та, естественно, начала выть, что не понравилось невыспавшейся жене. Вот она и выпустила собаку на волю… Тут развалившийся на стуле дятел с уже побагровевшей мордой меня перебил и начал орать.

– Ты что несешь, мальчишка? В игры со мной играть надумал? Так я тебе сейчас тут устрою игры!

Как только он закричать, я, что вполне естественно, терпеть я этот крик не захотел. Просто позвал телохранителей и попросил убрать этого орущего поросенка из моего дома, обозначив, что он, дескать, работать мне мешает.

От этих слов мужика только чудом удар не хватил, он явно пытался что-то сказать, но из-за возмущения у него речь стала совсем уж невнятной, и из горла вырвались только непонятные хрипы. Уже на выходе он затрепыхался в руках поддерживающих его телохранителей и смог выкрикнуть:

– Я этого так не оставлю!

И все, что он там дальше говорил, я не знаю, потому как его вытащили из дома и проводили прочь со двора.

Самое интересное, что Абрам Лазаревич даже не подумал вмешаться в это представление. Он сидел себе, удобно устроившись на стуле и положив загипсованную ногу на низенькую скамейку, и наблюдал за происходящим с непередаваемым выражением лица. Я, дождавшись, пока это недоразумение уведут на улицу, спросил:

– Это что вообще такое было?

– Чиновник, неужели непонятно? – ответил он, хмыкнув.

– Эммм, а почему он такой нервный?

– Может, пообедать не успел? – сказал Абрам Лазаревич и, не выдержав, захохотал. Конечно, я тоже не удержался от смеха. Немного посмеявшись, Абрам Лазаревич вдруг спросил:

– А что там дальше с собакой случилось?

– С какой собакой? – сказал я, все еще хохоча.

– С той, которую сонная жена отпустила.

Только тут до меня дошло, что он спрашивает об анекдоте, который я начал рассказывать.

– А, да там ничего с ней не случилось. Когда мужик-охотник вернулся домой, жена у него спросила: «ну и как охота?». Мужик, отведя глаза в сторону, начал рассказывать: «понимаешь, иду по предрассветному лесу, погода дрянь, дождик моросит, тишина вокруг, и вдруг на плечи мне кто-то прыгает. Я понимаю, что это наша собака, а гадить при этом не перестаю».

Абрам Лазаревич на секунду застыл, будто представляя себе эту картину, а потом буквально взорвался каким-то даже истерическим смехом, повторяя при этом:

– Наша собака… Не перестаю…

В этот раз он довольно долго не мог успокоиться, и мне, честно сказать, даже надоело слегка ждать, пока он придет в себя. Все-таки мне интересно, что это был за чиновник и чем теперь мне грозит ссора с этим дятлом.

Как объяснил Абрам Лазаревич, в наркомате тяжелой промышленности, которым руководит Орджоникидзе, еще хватает подобных неадекватов из-за политики руководства этого наркомата. Серго Орджоникидзе – друг Сталина, и этим все сказано. Для него наркомат – это своего рода вотчина, а чиновники оттуда – бояре на минималках. Хватает там, конечно, и адекватных людей, да и сам Орджоникидзе – неплохой руководитель, просто очень уж своеобразное у него манера с уклоном в грузинский колорит, вот и приживаются у него подобные индивидуумы, потерявшие берега, которые умеют показать хозяину свою преданность.

В целом, ничего страшного не произошло. Теперь надо ждать либо другого, более адекватного представителя этого ведомства или даже самого наркома, если, конечно, он сейчас в Москве и если ему «правильно» преподнесут все произошедшее. Знают же, что он горячих кровей и может разнести обидчика своих людей в пух и прах, вот и пользуются. Но, по словам Абрама Лазаревича, мне переживать не чем, он-то здесь, значит все будет нормально.

Не успокоил он меня нифига. Хрен его знает, что может стукнуть в голову этому горячем грузинскому парню. Поэтому подумал немного и на всякий случай приготовил пистолет к бою: если что, буду отстреливаться, ну его нафиг попадать под жернова системы, лучше уж по-быстрому уйти на другой план бытия, не мучаясь. Абрам Лазаревич, наблюдая за моими телодвижениями, только головой покачал и произнес:

– Не веришь ты мне, Саша, а зря. Если я сказал, что проблем не будет, значит их точно не будет.

– Почему не верю, очень даже верю, но и беззащитным оставаться, глядя на поведение здешних чиновников, не хочу. Лучше уж я приготовлюсь к неприятностям и буду чувствовать себя спокойно, чем стану нервничать из-за каждого нового урода.

До самого вечера ничего важного не произошло, и мы так и развлекались с Абрамом Лазаревичем разговорами ни о чем. После ужина я уже собирался звонить во Францию, как во дворе послышалась довольно громкая перепалка, а потом в комнату буквально ввалился усатый мужчина, злой, как собака. Я только и успел подумать: «не дом, а какой-то проходной двор», и тут Абрам Лазаревич произнес:

– Вот уж не ожидал увидеть здесь такого человека.

Влетевший в комнату мужик, которого я успел неплохо рассмотреть, резко остановился, будто налетев на невидимую стену, когда увидел Абрама Лазаревича. Потом распахнул пошире руки и кинулся к нему обниматься со словами:

– Лис, ты как здесь оказался и что у тебя с ногой?

Абрам Лазаревич только и прохрипел полузадушенно:

– Серго, отпусти, задушишь же.

Нетрудно догадаться, что, судя по ярко выраженному кавказскому акценту и имени, передо мной сейчас стоял Серго Орджоникидзе, которого мы только недавно обсуждали. А когда я это понял, у меня в очередной раз мелькнула мысль: кто же ты на самом деле такой, Абрам Лазаревич, что к тебе бегут обниматься друзья Сталина?

Глава 3

– Скажи, Серго, ты каждый раз едешь разбираться с обидчиками твоих подчиненных? Или сейчас исключительный случай? – спросил Абрам Лазаревич, едва освободившись от объятий этого грузина.

– Нет, лично каждый раз я не езжу, есть кому и без меня. Но ведь сейчас и правда исключительный случай, очень уж мне надо срочно получить кое-какое оборудование для строящегося завода, а ситуацию ты знаешь. Вот и примчался сам, когда мне сказали, что тут пацан совсем от рук отбился, уважаемых людей из дома выкидывает, как паршивых котов.

Отвечая, этот усатый мужик явно сам себя начал накручивать и последние слова говорил уже на повышенных тонах. Абрам Лазаревич в отличие от него говорил очень спокойно.

– Серго, я надеюсь, моим словам ты по-прежнему доверяешь?

– Лис, зачем ты так говоришь? Ты же знаешь, как я к тебе отношусь.

– Тогда, Серго, я скажу тебе одну неприятную для тебя вещь. Если бы присланного тобой идиота не вышвырнули телохранители Александра, – при этих словах он кивнул в мою сторону, – то это сделал бы я, а то, может, и того хуже – пристрелил бы его, как собаку, сам видишь, с ногой проблема, глядишь, и не получилось бы его вышвырнуть.

Грузин сразу как-то сдулся и спросил:

– Так все плохо?

– Хуже, – коротко ответил Абрам Лазаревич и принялся рассказывать, что и как здесь произошло с этим чиновником. По мере его рассказа Орджоникидзе снова начал закипать, а под конец так и вообще произнес негромко:

– Ну паскуда, доберусь я до тебя, – пробурчав это, он повернулся ко мне и спросил: – Александр, да?

Дождавшись от меня кивка, он продолжил.

– Извини меня, Александр, за моего сотрудника. С ним я разберусь позже. Сейчас ты скажи, сможешь ли ты помочь.

Нет, нормально вообще? Даже не сказав, о чем идет речь, задавать такие вопросы. Абрам Лазаревич уловил мое замешательство и первым успел сделать замечание.

– Серго, ты, может, сначала расскажешь нам, в чем дело?

Тот с недоумением посмотрел на Абрама Лазаревича.

– Ты хочешь сказать, что этот шакал, которого я сюда послал, даже не сказал, что ему надо?

Абрам Лазаревич как-то тяжело вздохнул и принялся еще раз рассказывать, как все было, только теперь уже в деталях. Даже анекдот пересказал, услышав который Орджоникидзе хохотал от души.

Только после этого рассказа, теперь уже очень подобного, разговор стал конкретным, можно даже сказать, деловым. Правда длилось это недолго, в какой-то момент Серго, а именно так он попросил его называть, встрепенулся и сказал:

– Как-то нехорошо мы с вами сидим, неправильно. Нам нужен накрытый стол. Сейчас я своим прикажу, все будет.

Я тут же ответил, что все нужное есть, мы сейчас стол организуем, только слуг здесь нет, поэтому нам придется самим накрывать. Серго на это только ухмыльнулся и произнес:

– Накрыть не готовить, справимся.

Пока я просил своих телохранителей притащить все, что есть из готового перекусить, Серго о чем-то поговорил со своими людьми, которых набилось в дом, как сельдей в банку.

Уже за накрытым столом мы наконец-то до конца разобрались, что нужно от меня этому грузину, и я даже узнал от него, где в Америке можно найти все необходимое. Конечно, не по моему профилю у него запрос, связанный с черной металлургией, я с подобным еще не связывался, но попробовать купить это оборудование через мой концерн можно. Тем более что в мыслях у меня было наладить в Аргентине производство металлов и не только черных. Когда мы определились, что от меня надо, и я пообещал сегодня же позвонить в Америку и озадачить своих людей работой по этому направлению, разговор повернул не совсем в ту сторону. По крайней мере, для меня. Орджоникидзе начал активно расспрашивать меня, как мне удалось в столь юные годы так развернуться в капиталистической стране. Как выяснилось, он был не в курсе моих дел в Аргентине, да и о том, что в Штатах у меня все интересно, тоже особо не знал. В его понимании я смог подружиться там с некоторыми бизнесменами, так у меня и появились кое-какие возможности. Абрам Лазаревич только посмеивался, слушая его, а мне ничего другого не оставалось, кроме как говорить, что мне немного повезло, вот и весь секрет. Надолго этот разговор не затянулся, в какой-то момент нас потревожили подчиненный Орджоникидзе. Он притащил к столу сумку, в которой обнаружилось несколько бутылок красного вина. И тут за столом все сразу изменилось. Я еще гадал, почему эти двое не стали пить водку, оказывается, Серго не любитель беленькой, он предпочитает вино. После пары тостов все чуть расслабились, и разговор, к счастью для меня, свернул в совершенно другое русло. И вот какая штука. Пока я слушал этого грузина, у меня сложилось стойкое мнение, что он совсем даже не человек Сталина, как я всегда думал, а самостоятельный игрок. Нет, он, конечно, вождю не враг, но и подчиненным, как это бывает, его назвать трудно. Когда разговор сменил курс, эти двое начали обсуждать возможные расклады в правительстве и партии, и я решил, что мне участвовать в подобных дебатах будет лишним. Поэтому я извинился и пошел к себе в комнату звонить во Францию.

Даже несмотря на то, что плотно закрыл за собой дверь, мне поневоле было слышно, о чем говорят в соседней комнате. Похоже, Абрам Лазаревич только и ждал, когда они останутся вдвоем, потому что если в моем присутствии он вел себя сдержанно, то после моего ухода, начал неслабо так выговаривать собеседнику. В первую очередь он упрекнул Серго в том, что тот пригрел у себя в ведомстве слишком много мутных личностей, которых иначе, кроме как врагами народа, не назвать. Конечно, Орджоникидзе яростно отбивался от этих этих нападок и пытался доказать собеседнику, что у него все под контролем.

Дозвонившись друзьям, я за разговорами с ними перестал обращать внимание на бубнеж за стенкой и часа на два выпал из жизни. А когда мы закончили разговаривать, беседа в соседней комнате сменила тональность и стала более дружеской, что ли. Нет, эти двое и до этого говорили, как старые друзья, но сейчас в их общении появилась какая-то теплота, да и судя по информации, которой Абрам Лазаревич щедро делился со своим товарищем, разговор стал более доверительным. По крайней мере, абы кому Абрам Лазаревич уж точно не стал бы рассказывать об агентах влияния, которых сейчас активно вычищают из всех служб и ведомств, где те окопались.

Звонить в Америку еще было рановато, поэтому я решил присоединиться к застолью, да и чая неплохо бы попить, все-таки спать хочется не по-детски, а возможности лечь пока нет.

С моим появлением эти двое друзей оживились, Серго погрозил пальцем и произнес:

– Зачем ты из меня дурака делал? Не мог сказать, что тебе принадлежит целый концерн в США?

– Мог, но вы же ни о чем таком не спрашивали, просто задали вопрос, как я всего добился, а я ответил, что мне повезло. Разве я от вас что-то скрыл или в чем-то обманул?

Пока я говорил, Орджоникидзе глядел на меня моего ответа с приоткрытым ртом, а потом посмотрел на Абрама Лазаревича и сказал:

– Вот молодежь пошла, умеют вести переговоры так, чтобы и не обидеть собеседника и в дураках его оставить.

– Да уж. Нахватался Санек от своих психологов, и меня тоже другой раз в тупик своими высказываниями ставит, – ответил Абрам Лазаревич, сокрушенно покачивая головой.

– Подожди, каких таких психологов, он что, болеет?

– Нет, не болеет, это он сам придумал, как с помощью специалистов искать и отбирать на работу верных людей. Я поначалу думал, что это так, баловство, но оказалось, польза есть и немалая. Я с помощью этих психологов оба американских континента вычистил. В смысле сотрудников посольств проверил. Больше полутора десятков замаскированных врагов мы нашли.

– Это ж сколько психологов надо, чтобы проверить такую уйму народа? – заинтересованно спросил Серго.

– Немного, два человека всего, – тут же ответил Абрам Лазаревич. – Они придумали всякие разные вопросы, по ответам на которые влет узнают, к какой деятельности человек расположен и чем дышит. Со стороны посмотришь, вроде просто все, а на самом деле это не так, там научный подход. И очень эффективно этот метод работает.

– Вот как? А можно как-то эти вопросы и мне получить? Интересно было бы проверить своих сотрудников.

Абрам Лазаревич улыбнулся и ответил:

– Сами эти вопросы без специально обученных психологов ничем тебе не помогут. Здесь надо Александра просить, чтобы он выделил специалистов. Только тогда толк будет, а иначе никак.

Орджоникидзе как-то оценивающе на меня посмотрел и спросил:

– Выделишь нужных людей? Я в долгу не останусь.

Интересные все-таки у меня собеседники. То обсуждают меня же, не обращая ни малейшего внимания на мое присутствие, то специалистов просят, даже ни на секунду не задумавшись, что эти специалисты в принципе могут не знать русского языка. Странные они. Но отвечать-то мне что-то надо было, вот я после паузы, взятой на обдумывание, и начал говорить.

– Выделить могу, мне не жалко. Только вот толку от этого не будет, если, конечно, все ваши сотрудники не владеют английским языком. Если вы хотите применить разработанную моими спецами систему у себя в ведомстве, то надо, наверное, по-другому подходить к этому делу. Найти здесь в Союзе несколько психологов, знающих английский язык, и отправить их на учебу в Америку к моим специалистам. Но и этого мало. У вас весьма своеобразное поле деятельности, поэтому для вас придется разрабатывать свои опросники, притом для каждой профессии разные.

Озадачил я Орджоникидзе, притом неслабо. Он после моего ответа довольно надолго задумался, а потом спросил:

– Допустим, я найду специалистов для этого дела, как быстро их можно будет обучить и сколько времени займет составление этих вопросников?

– Честно сказать, точно ответить на эти вопросы я не могу. Теоретически, наверное, все можно сделать довольно быстро, база какая-никакая есть. А на практике все может и затянуться, не могу предположить, насколько. Тут надо с моими специалистами разговаривать. Но в любом случае, если вы все-таки решитесь все это воплотить в жизнь, будьте готовы к тому, что придется платить, притом немалые деньги. Я это говорю, потому что из своего кармана мне сейчас платить нечем, слишком уж широко я размахнулся, да и купленные для Советского Союза заводы, за которые мне платить не будут, пробили изрядную финансовую брешь в моем бюджете.

– Подожди, дорогой, какие еще заводы?

Тут включился Абрам Лазаревич.

– Александр приобрел за свои деньги оборудование для постройки двух десятков заводов и сейчас строит из в Советском Союзе, притом сразу вместе с жильем для будущих работников этих предприятий. Целые городки возводит, если быть точным.

Этот ответ явно совершенно ошарашил Орджоникидзе. Он сначала с недоумением осмотрел меня с головы до пят, потом встряхнул головой и спросил:

– Это не о тех ли заводах идет речь, которые не принадлежат ни одному ведомству и которые нацелены на производство разных бытовых вещей?

Абрам Лазаревич подмигнул мне и ответил, что да, именно тех. Тогда Серго спросил:

– Хорошо, но почему ты говоришь, что тебе за эти заводы не заплатят? Тут и надо-то всего ничего, прикрепить их к какому-нибудь наркомату, и больших проблем выделить на них финансирование не будет. Тем более сейчас, когда капиталисты снова хотят запретить продавать нам современное оборудование.

Вместо меня ответил Абрам Лазаревич.

– Молодой он, горячий. Когда наши чиновники начали плести интриги, чтобы затянуть с оплатой и таким образом его разорить. А он взял и решил просто подарить эти заводы стране. Глупо, конечно, так поступать, ведь это скажется на его планах, а они у него, смею тебя заверить, грандиозные.

Орджоникидзе немного подумал и произнес:

– Нехорошо все как-то складывается. Ладно, я на днях буду встречаться кое с кем, подниму там этот вопрос, думаю, решим с оплатой за твои заводы. Только и ты мне помоги с этими своими психологами.

Абрам Лазаревич ухмыльнулся и произнес:

– Этот кое-кто уже в курсе дела. Вероятно, он на днях тоже захочет встретиться с Александром, так что тут, скорее всего, твоя помощь не понадобится. Придется тебе, Серго, походить в должниках у этого парня.

Я, дождавшись небольшой паузы в их диалоге, добавил:

– Да не нужны мне деньги за эти заводы. Но раз уже такое дело, вы бы лучше, если, конечно, есть такая возможность, свели меня с кое-какими немецким промышленниками. Есть производства, которые я с их помощью смогу наладить быстрее и надежнее, чем с привлечением к этому делу американских компаний.

– А с кем конкретно тебя надо свести? Мы там сейчас много с кем сотрудничаем, – тут же спросил Серго

– Не могу сказать точно. Мне надо будет построить несколько заводов по производству разных металлов, но это я, наверное, и без немцев решу. А вот небольшие фабрики по сборке пушек и снарядов к ним, а также начинки этих самых снарядов было бы здорово построить с их участием.

Услышав это, оба мои собеседника уставились на меня, как на новый самовар, а Абрам Лазаревич ухмыльнулся.

– Ты так и не забросил свои идеи с этой своей ЧВК? Все не успокоишься никак? – сказал он, а потом, не дожидаясь вопросов от Серго, сразу принялся ему объяснять. – Носится Саша с идеей создать небольшую частную армию, которая имеет собственную артиллерию, танки и авиацию. Уже даже людей в нее набирает.

Похоже, это для Орджоникидзе уже был перебор, потому что он не выдержал и спросил прямо:

– Да кто ты такой на самом деле? И откуда у тебя возьмутся деньги на реализацию всего этого?

Абрам Лазаревич только рассмеялся, а я пожал плечами и ответил:

– Деньги есть, я же зарабатываю их в Америке. А на вопрос, кто я такой, ответить совсем просто: очевидно же, что человек.

– Угу, человек он, как же, – пробурчал Орджоникидзе и добавил: – С нужными немцами я тебя сведу, да и своих специалистов могу на время отправить в командировку, чтобы они тебе помогли в этом деле. Но и тебя попрошу, если понадобится, помочь с приобретением того, что мне нужно в Америке, без проволочек. Думаю, сейчас многие к тебе будут обращаться с подобными просьбами. Так вот, пообещай мне, что мои заказы будут выполняться в первую очередь.

– Могу пообещать, что постараюсь выполнять ваши заказы в первую очередь, но на сто процентов этого гарантировать, я не могу. Ведь я не знаю сейчас, как будет выглядеть в дальнейшем мое сотрудничество с Советским Союзом. Может, мне обозначат рамки взаимодействия, за границы которых я выйти в принципе не смогу, и я не в силах буду выполнить это свое обещание. Поэтому я и отвечаю сейчас так: постараюсь, но не гарантирую.

– Разумно говоришь, – ответил Серго, кивнув. – Хорошо, договорились. Я постараюсь в ближайшие дни организовать тебе встречу с представителями немецких концернов. Тем более, что эти представители сейчас как раз находятся в Москве.

После этого разговор как-то плавно снова свернул на обсуждение непонятных мне вещей, связанных с партийной верхушкой, вернее, с ее будущей чисткой. Мне это было неинтересно, поэтому, попив чай, я снова отправился к себе в комнату и принялся звонить Вяземскому.

С ним я разговаривал очень долго. Помимо того, что я попросил его поработать над планом покупки необходимого Орджоникидзе оборудования, и надавал ему кучу указаний, как все это делать, чтобы не засветить, что оборудование на самом деле поедет в Союз. Говоря другими словами, мы теперь будем развивать в Аргентине еще и металлургию. За этими переговорами я слегка увлекся и даже не заметил, когда Орджоникидзе покинул мой дом. Когда я наконец положил трубку, в доме все дрыхли без задних ног, поэтому я, не задумываясь, тоже завалился спать.

После этого неоднозначного, я бы сказал невозможного, визита в мой дом Серго Орджоникидзе для меня начался натуральный ад. Днем двери не закрывались от потока разнообразных посетителей, хлынувшего в мой дом, а ночи проходили в бесконечных телефонных переговорах. В какой-то момент я просто не выдержал такого напряжения и сбежал из собственного дома вместе с телохранителями. Нет, нквдшники, которых поставили меня охранять, во время этого бегства так меня и сопровождали. Более того, они даже помогли сбежать, хоть и сделали это с неохотой, сетуя на то, что им за такие художества неслабо влетит. А я просто взял и объяснил им, как есть. Если я в ближайшее время просто тупо не высплюсь, сбегу уже по-настоящему. Вот они, видимо, и рассудили, что лучше мне в этом помочь, чем потом отгребать от начальства, если я действительно выскочу из-под их опеки.

Далеко от дома мы уходить не стали. Дошли до первой попавшийся гостиницы, там нквдшники, надавив авторитетом, смогли получить два расположенных рядом номера, и я наконец-то завалился спать.

Сутки проспал и даже в туалет ни разу за это время не сходил. Вырубился, будто свет выключили, и спал без сновидений. Зато когда наконец проснулся, понял, что мне теперь хочется жить, сходить в туалет и жрать. Да, не кушать, а именно жрать. В последнее время из-за недосыпа и хронической усталости у меня и аппетит пропал. А ведь, как ни крути, мой организм еще растет и развивается. Вредны ему пока подобные нагрузки, поэтому я сейчас, почувствовав снова радость к жизни, решил для себя однозначно. Нафиг, больше никакой штурмовщины не будет, даже если это супервыгодно. Работать буду размеренно и в свое удовольствие, тогда и результат будет замечательным, иначе рано или поздно напортачу так, что всем моим коллективом не разгребем.

Сейчас, вспоминая и анализируя события прошедшей недели, я четко понимаю, что весь выполненный объем работы, сделанный через не могу, можно было одолеть вообще без напряга. Достаточно было все систематизировать, разложить по полочкам и правильно ставить задачи своим людям. Более того, при таком подходе и подчиненным было бы на порядок проще решать эти самые задачи.

В общем, в дальнейшем хрен я буду так напрягаться, пусть хоть ругаются на меня, хоть матом кроют, а больше этих переодолений с превозмоганиями не будет. Вообще. В принципе.

Перекусили мы в соседнем с гостиницей доме в очень даже неплохом ресторане. Конечно, сказав «перекусили», я поскромничал. С голодухи назаказывал столько, что мы и половины не съели. Но мне в тот момент было не до экономии, так что покушали мы вволю. И только после этого отправились домой.

Первой мыслью после встречи с Абрамом Лазаревичем, у меня было «лучше бы я не возвращался».

Орал Абрам Лазаревич, как никогда раньше. Я даже не подозревал, что у него выработан такой мощный командирский голос. Но, конечно, длился этот его ор недолго. Ровно до того момента, когда я, пока он набирал в грудь воздуха, чтобы начать кричать еще громче (наверное), задал ему один простой вопрос. Он даже заикаться начал после этого моего вопроса. А я и сказал-то только одно:

– Вам шашечки нужны или ехать?

Не удержался, очень уж у меня настроение было отличное после отдыха.

– Какие шашечки? Что ты несешь? Совсем рехнулся? Ты хоть представляешь, что со мной могли сделать из-за твоего отсутствия?

Тут мне удалось вклиниться и вставить свои пять копеек.

– Абрам Лазаревич, может, вместо того, чтобы орать, вы все-таки объясните, что произошло, пока меня не было?

Из-за хорошего настроения я почему-то не воспринимал всерьез всю эту ругань, наоборот, мне было интересно наблюдать за этим представлением.

Абрам Лазаревич выпустил сквозь сжатые зубы воздух и уже спокойным голосом произнес:

– Тебе назначена важная встреча сегодня вечером. Ты представить себе не можешь, что я испытал, когда получил известие об этой встрече, а потом обнаружил, что ты пропал. Саша, не делай так больше, мне еще пожить хочется хоть день-другой, а ты меня точно до инфаркта доведешь.

– Хорошо, но тогда уж и вы тоже, Абрам Лазаревич, прекращайте устраивать из моего дома балаган. Я ведь живой человек и физически не могу работать круглосуточно. И вообще – я еще маленький, и моему организму крайне необходим здоровый сон и отдых.

– Маленький он. А мне-то что делать, – тихо сам себе произнес Абрам Лазаревич и уже громче добавил: – Ладно, позже подумаем, как облегчить твою участь. А сейчас расскажи мне, куда ты пропал на целые сутки, и мы с тобой подготовимся к встрече.

– Да не пропадал я никуда, добрался до ближайшей гостиницы и отсыпался. Я ведь правда устал за эту неделю, как проклятый, поэтому и сбежал. А с кем хоть встреча-то будет? А то непонятно, к чему готовиться.

– С хозяином встречаться будешь, с товарищем Сталиным.

– Ох, ни фига себе заявка. Да ну нафиг, может, не надо?

– Надо Саша, еще как надо.

Глава 4

Время до вечера прошло в разговорах. Сегодня никаких встреч ни с кем не было. Нет, желающие добраться до меня были, и их было немало, но их всех сразу же разворачивали, объясняя, что меня нет на месте. Вся моя подготовка к встрече свелась к тому, что Абрам Лазаревич объяснил мне, как себя вести и что кому можно говорить, а что нельзя. Притом у меня складывалось ощущение, что Абрам Лазаревич слишком уж переживает из-за возможных последствий этой встречи. Когда он начал талдычить то же самое уже в третий раз, я не выдержал и произнес:

– Абрам Лазаревич, давайте, может, уже прекращать? Я понял, как себя вести, честное слово. И прекращайте уже переживать. Все будет нормально, я ведь с людьми буду разговаривать, значит справлюсь.

– Эх, Саша, было бы все просто, я бы и не переживал. Но, зная Кобу, боюсь, как бы чего не вышло. Ты слишком уж резкий и самостоятельный, а он не любит, когда ему перечат. Был бы ты взрослый, было бы проще, а так сложно тебя всерьёз воспринимать, вот и боюсь, как бы чего не вышло.

Вот в таких вот сетованиях и причитаниях по большей части и прошёл этот день. Когда пришло время отправляться в путь, я с удивлением обнаружил, что Абрам Лазаревич, собрался ехать со мной. Более того, к машине он школ сам, забавно опираясь на костыли. Слово «забавно», конечно, не очень уместно, но очень уж потешно он это делал, переставляя костыли не одновременно, а с небольшим рассинхроном, из-за чего при движении напоминал переевшую утку. Поехали мы на двух машинах, и уже минут через сорок были в Кремле.

Рассказывать, как мы добирались до нужного кабинета, я не буду. Нет, конечно, к безопасности лидера государства здесь относятся со всей серьёзностью, но косяков в организации охраны даже на мой неискушенный взгляд было более чем достаточно. Взять хоть тот же поверхностный осмотр на наличие скрытого оружия. Конечно, пистолет найдут, но стилет при желании можно пронести запросто. Про мелкие вещи в карманах типа расчёски или бумажника вообще молчу, их просто не замечали, а зря, как по мне. Но это ладно, как бы там ни было, мы благополучно добрались к нужному месту, и тут я удивился. Из разговора между сопровождающим и Абрамом Лазаревичем по всему выходило, что идём мы в кабинет Сталина. Удивился же я вот чему. Не раз и не два я видел этот кабинет в прошлой жизни по телевизору, собственно, как и приёмную перед этим кабинетом. То место, куда нас привели, совершенно не было похоже на то, что я видел раньше. Мы зашли в какой-то довольно просторный зал, украшенный замысловатой лепниной, и остановились перед массивной, тяжёлой даже на вид дверью. Здесь нам велели ждать, пока нас не позовут. Я заметил, что Абрам Лазаревич тоже с недоумением осмотрелся, но при этом ничего спрашивать у сопровождающего он не стал.

Ждать пришлось недолго. Минут через десять дверь приоткрылась, и нам велели заходить. Мы действительно оказались в кабинете, но очень уж большом. Посередине этого помещения стоял огромный длинный стол в обрамлении множества стульев. Стены кабинета снизу почти до середины были зашиты чем-то вроде деревянных панелей, а выше ровно окрашены в бежевый цвет и завешены самыми разными картинами. Учитывая огромную люстру на потолке, вычурную лепнину вокруг нее и замысловато уложенный паркет на полу, у меня это место ассоциировалось не с кабинетом, а скорее со столовой, переделанной в кабинет. За столом сидела очень представительная компания, состоящая из действительно важных людей: Ворошилов, Калинин, Молотов, Каганович…

Всего там сидело человек пятнадцать, но все моё внимание сразу же сосредоточилось на Сталине, которого я увидел за другим концом стола. Он в отличие от всех остальных стоял и, когда мы с Абрамом Лазаревичем зашли, произнес:

– Проходите, товарищи, присаживайтесь.

Абрам Лазаревич отошел на своих костылях от дверного проёма на пару метров.

– Добрый вечер, товарищ Сталин, – сказал он и после коротенькой паузы добавил: – Здравствуйте, товарищи.

Я про себя подумал: ничего себе, как тут принято, сначала с вождем здороваешься, потом с остальными. Прикольно. Сам между тем неожиданно даже для себя произнес:

– Здравия желаю.

Не знаю почему, но я не стал здороваться по примеру Абрама Лазаревича, как-то не по мне попугайничать.

Сталин одними глазами улыбнулся и ещё раз сказал:

– Присаживайтесь, будем сейчас знакомиться. Но сначала товарищ Калинин скажет два слова.

Рассказывать в подробностях об этой встрече я не буду, остановлюсь коротко на основных моментах, и на этом все. Потому что если я начну пересказывать все в лицах, мы тут надолго застрянем.

Когда Сталин сказал, что говорить будет Калинин, все как-то напряглись, что ли. Во всяком случае вся их расслабленность тут же куда-то подевалась, и они, казалось, даже сидя на стульях, изобразили стойку «смирно».

Калинин не стал долго рассусоливать. Очень коротко, буквально в двух словах, сказал, какой я молодец и что меня решено наградить, притом сразу двумя наградами. И просто отдал мне в руки две картонные коробочки и документы на эти награды. После этого он точно так же коротко поведал собравшимся о заслугах Абрама Лазаревича и вручил ему одну коробочку с наградой.

После его выступления все понеслось со страшной скоростью. Вспоминая все фильмы с участием Сталина и его сподвижников, которые я когда-то видел, сейчас я готов был рассмеяться. Во всех этих фильмах выступление любого руководителя этих дней не обходилось без кучи лозунгов, призывов и прочей лабуды. Фигня это все на постном масле. Эти люди, как никто, умеют ценить и свое, и чужое время. Поэтому все было очень конкретно, коротко и по делу.

Сначала сам Сталин ввёл нас с Абрамом Лазаревичем в курс дела. Обмолвился, что из-за чистки руководства от агентов влияния отношения Союза с Соединенными Штатами стремительно ухудшаются. Капиталисты, даже несмотря на кризис, разрывают уже заключенные контракты и прекращают поставки необходимого для индустриализации страны оборудования, тем самым полностью перекрывая нам кислород. Из-за этого у страны нет другого варианта, кроме как в разы увеличить товарооборот с Германией и попробовать наладить более интенсивную работу через мой концерн. Он сказал, что понимает: долго удержать в секрете эту деятельность не получится и может выйти так, что я лишусь в Соединенных Штатах всего своего имущества. Исходя из этого, он задал мне конкретный вопрос: оно мне надо, так рисковать, ведь у меня сейчас есть все, о чем другие даже мечтать не могут?

Честно сказать, удивил он меня этим вопросом и озадачил. Всегда и везде про этого человека говорили, что ему пофиг на человеческие судьбы, как и в целом на людей. И тут такой вопрос. Нет, я понимаю, что скажи я «идите нафиг, я ничем не хочу рисковать», и могло получиться так, что мне не позволили бы покинуть эти стены. Так и сгнил бы в каком-нибудь здешнем сыром подвале. Но ведь я не знаю этого наверняка. Вдруг просто махнули бы на меня рукой и выпнули из страны, типа живи как знаешь. Я без малейшего понятия, как бы оно было, да и выяснять не хочу, потому что точно знаю: деньги в жизни не главное, да и придумаю я, как их заработать здесь, если мне это действительно понадобится. Поэтому и ответил я достаточно легкомысленно, дескать, на одних Штатах свет клином не сошелся, мир большой и даже если исход будет самый неблагоприятный, я найду, где организовать новый бизнес.

Вот после этого своеобразного вступления и начался действительно конкретный конструктивный разговор. Мы обсудили, что и как будем делать и, самое главное, какие ресурсы будем для этого привлекать. Теперь у меня в принципе не будет проблем с деньгами, главное, чтобы я поставлял все нужное в самые короткие сроки. При этом мне особо подчеркнули: экономия, ради которой по большей части я и придумал свою схему, сейчас никому не нужна, главное – результат. Услышав это, я подумал: при желании я смогу чуть не половину американских заводов прибрать к рукам, а если применить свои знания из будущего, связанные со всякими там рейдерскими захватами, так и вообще – держите меня семеро. Такого натворить можно, что мало никому не покажется. Ещё меня спросили, чем они могут помочь мне в моей работе за границей. Тут, честно сказать, я слегка замялся, а потом плюнул на всякое стеснение и развернулся во всю ширь. Главное, что мне нужно, – это толковые люди, поэтому я попросил отправить ко мне на время толковых инструкторов, в основном для моих интернатов. Ведь идея расширить их меня так до сих пор и не оставила. Помимо этого попросил выделить кое-какую военную технику и боеприпасы. Когда ещё начну производить своё, а людей уже надо на чем-то учить. Пообещали помочь сразу, как только получат от меня списки необходимого, и это несказанно радует. Есть надежда, что и в этом направлении у меня все сдвинется с мёртвой точки. Не стал для меня неожиданностью и вопрос по поводу, как выразился Ворошилов, моих взаимоотношений с недобитыми белогвардейцами.

Оправдываться я и не подумал, ответил коротко и ясно:

– Всяких уродов, замеченных в преступлениях против мирного населения, я не привечаю и работаю с теми, кто не утратил совести и кто продолжает любить свою родину. Далеко не все они враги, поэтому клеймить их поголовно врагами народа я считаю неправильным. И вообще – есть смысл позволить людям, которые любят свою родину, посещать ее, хотя бы для того, чтобы не наживать в их лице врагов, их и так достаточно. Ведь ничего плохого не случится, если эти люди смогут приехать поклониться могилам своих предков, а там, глядишь, кто-то из них и вернуться захочет. Разве толковые образованные люди не нужны государству? Вот и я думаю, что пригодятся. Что говорить, если бóльшая их часть уже работает на наше государство, пусть пока и в Аргентине.

Эти своим выступлением я неслабо озадачил народ, а некоторых даже разозлил. Вообще я отслеживал реакцию присутствовавших при разговоре людей на мои высказывания и обратил внимание, что были товарищи, которые, чтобы я ни произнес, сразу кривили лицо, будто лимон откусили. А Каганович вообще почему-то смотрел на меня с неприкрытой ненавистью. Заметил это и Абрам Лазаревич, который в одну из редких пауз, когда мне не надо было участвовать в диалоге, даже успел шепнуть, чтобы я не обращал внимания на весь этот негатив. Да мне и некогда было особо заморачиваться по поводу этих недовольных жизнью индивидуумов, ведь на другом был сосредоточен, но отметочку себе сделал. Как говорится, Земля круглая, пересечься ещё, возможно, придется не раз, поэтому надо знать, от кого и что можно ожидать.

Домой мы возвращались поздно ночью, и я чувствовал себя не очень. Устал, как лошадь загнанная, но при этом был доволен, как слон, объевшийся бананов. Всё-таки очень продуктивной получилась эта встреча, настолько, что даже выразить трудно. Сейчас передо мной открываются такие перспективы, что дух захватывает, а новые возможности так и вообще способны повергнуть в нескончаемый экстаз. Шутка ли, чуть не половина золотовалютных ресурсов государства будет крутиться через мой концерн. Конечно, и ответственность при этом зашкаливает, но пофиг. Сейчас у меня есть действительно мощная возможность подготовить страну к будущей войне по высшему разряду, не оглядываясь на рекомендации каких-нибудь товарищей. По крайней мере в той части плана, которая называется материальным обеспечением.

В эту ночь поспать мне было не суждено. Как сел, вернувшись домой, к телефону, так и проговорил с разными людьми до самого утра. Пришлось посвятить руководящий состав корпорации во все нюансы будущей деятельности. Конечно же, я не стал говорить по телефону все как есть. Старался пересказать все по большей части иносказательно, благо, что народ на той стороне у меня был сообразительный и все схватывал на лету. Так что больших проблем с коммуникацией не возникло.

Утром перехватил пару часов сна, а потом пришлось снова ехать на встречу, теперь уже с немцами.

Когда меня разбудили и поставили в известность, что прибыл человек от Орджоникидзе, я поначалу подумал, что снова надо что-то срочно закупить в Америке, но нет. Оказывается, он не забыл о своём обещании свести меня с немецкими промышленниками и прислал человека, который должен меня с ними свести.

Уже по дороге я подумал: а ведь Серго – тот ещё жук, наверняка он дождался моей встречи со Сталиным, чтобы посмотреть на его реакцию, и только после этого, убедившись, что с этой стороны все хорошо, подсуетился с организацией этой встречи.

Встреча должна была пройти в гостинице «Метрополь». Со стороны немцев собралась внушительная толпа, больше двадцати человек. Сказать по правде, я даже растерялся слегка от такого количества народа, но собрался в кулачок и начал выяснять, кто есть кто и зачем их столько здесь собралось. Как выяснилось довольно скоро, Орджоникидзе не стал особо вникать, кто мне в итоге нужен, и велел собрать всех имеющихся на данный момент в Москве представителей немецких концернов. Я разобрался, кто есть кто, попросил у всех прощение за беспокойство и, за исключением нескольких человек, с основной массой людей распрощался. В итоге переговоры мне пришлось вести с представителями двух концернов. Первым и самым интересным для меня был невысокий тучный немец, который представлял фирму «Рейнметалл». Правда здесь он числится работником какой-то там непонятной подставной фирмы, но мне объяснили, кто он на самом деле. Тут надо сказать, что к этому моменту «Рейнметалл» практически уже не вела деятельность на территории Союза. Этот немец оказался здесь, можно сказать, случайно, приехал только для того, чтобы закончить какие-то давние дела. На переговоры он пошёл более-менее охотно только после того, как узнал, что я хочу построить некоторые заводы в Аргентине, ведь с Союзом фирма больше не работает. Разговор с ним получился достаточно плодотворным, и ему было откровенно пофиг на мою молодость, главное, что он почувствовал запах наживы, остальное неважно.

Вторая заинтересовавшая меня фирма, представителя которой мне повезло здесь встретить, была Siemens.

Нет, мне не надо строить в Аргентине электростанции, да и любое электрооборудование я смогу приобрести в Америке. Другая мысль пришла мне в голову, когда я услышал, что он представитель Siemens: почему бы не построить завод, способный производить малые гидроэлектростанции, которые можно будет установить на любом ручье с нормальным течением? Честно сказать, я подумал об этом, вспомнив свою деревню и живущего в ней деда. Поставить там такую малую гидроэлектростанцию, и хотя бы об освещении думать не придётся. А сколько по стране подобных деревень, не говоря уже про весь остальной мир. По-любому такая продукция будет пользоваться спросом. Подумал я об этом ещё и потому, что мне даже напрягаться особо не надо, чтобы вспомнить устройство подобного оборудования. У кума такая была, он у меня был фермером. Не раз и не два я копался вместе с ним в потрохах этого оборудования. Конечно же, электронику сейчас не повторить, но механическую часть изготовить можно без проблем, как и создать что-то вроде проектной группы, способной все рассчитать для конкретно взятой местности. Геморройно, конечно, но по-любому будет выгодно. Этот немец, когда узнал, что строить завод придётся в Аргентине, тоже аж приплясывать начал от радости. А мне вот непонятно: неужели наши в принципе не видят нынешнее отношение немцев к Союзу? Нет, станки они как продавали, так и продают, но вот отношение к сотрудничеству сейчас не сравнить с тем, которое было до тридцатых годов. Странно это и непонятно. Но это ладно, сейчас главное – договориться и получить от них все что нужно, причём как можно скорее.

Из-за этого пришлось мне не спать ещё одну ночь и звонить Вяземскому, а потом своим переговорщикам, короче, формировать группу наших представителей, которые поедут в Германию вести окончательные переговоры и заключать контракт на строительство нужных заводов.

Когда на следующий день я получил информацию из Швейцарии, что там удалось заключить очень выгодный контракт с фирмой эрликон, у меня снова возникла мысль о белой и черной полосах. Похоже, мне снова начало просто нереально везти. Обдумав эту мысль и прикинув, откуда можно ждать плюх, ничего другого, кроме США, я придумать не смог. А раз так, значит мне надо бы перебираться туда, чтобы быть в центре событий. Опять же, задолбался я уже работать круглосуточно и спать урывками, разумно будет мне сейчас отправиться в Америку, всё-таки все мои активы находятся там, значит и мне нужно туда.

Все эти свои мысли я высказал Абраму Лазаревичу, и он с ними в целом согласился. Не согласен он был только с тем, чтобы я перед отъездом слетал к деду. Его, бедного, аж передернуло, когда я сказал, что мне по-любому перед отъездом надо слетать в деревню и попрощаться, неизвестно ведь, когда мы снова увидимся.

Конечно же, я рвался в путь, хоть виду особо и не показывал. Я ведь не забыл, что сказал Пьеру и его жене по поводу их дочери. Вот почему ещё я стремился уехать из Союза как можно быстрее.

В итоге уговорил Абрама Лазаревича помочь мне с самолетом, у меня-то сейчас здесь своего нет. Но, видно, не судьба мне была быстро попасть к деду и потом покинуть Советский Союз. Ко мне домой припёрлись Орджоникидзе с Ворошиловым и все испортили.

Глава 5

Эти два монстра снова превратили мой дом в балаган. Устроили застолье с шашлыками, вином и кучей холодных закусок, мясных и рыбных, которые притащили с собой. Сразу о делах говорить не стали. Посидели немного, поприкалывались над Абрамом Лазаревичем, мол, он устроил себе курорт, и, только приняв чутка на грудь, завели речь о настоящей причине их приезда.

Оказывается, после начала чистки в партии, до которой наконец дошло дело, правительство приняло неоднозначное решение. Там, как выяснилось, не пропустили мои слова о том, что не все эмигранты сволочи, и решили попробовать дать шанс тем из уехавших сограждан, кто не запятнал себя перед советской властью. Теперь эмигрантам разрешат не только посетить страну, по при желании и вообще вернуться на родину. Более того, чтобы примирение прошло быстро и безболезненно, на одном из совещаний решили отправить сотню молодых командиров в мою ЧВК как бы с целью обмена опытом. Ворошилов приехал ко мне, чтобы решить этот вопрос и уточнить, какой и сколько техники надо будет отправить в Аргентину.

Орджоникидзе приехал с другим вопросом. Ему в наркомат выделили несколько уазиков, которые мы поставляем в Союз. Он влюбился в эти автомобили мгновенно и бесповоротно, а так как автомобилестроение курируется его наркоматом, он загорелся идеей построить в Союзе автомобильный завод, который выпускал бы такие машины. Он даже готов был поставить финансирование этого проекта на первое место.

Загрузили меня эти двое своими хотелками по полной программе. Если с идеей Орджоникидзе вопросов нет, оборудование для такого завода сейчас собирается, а некоторая его часть и вовсе уже находится в пути, то с людьми для ЧВК не все так просто. Не хочется мне наживать, а потом разгребать кучу связанных с этим проблем. А они по-любому возникнут, ведь нам придётся смешать между собой людей с разными менталитетами, и одному богу известно, чем это может кончиться. Если у меня в ЧВК люди прошли собеседования с психологами и в принципе адекватные, насколько вообще адекватными могут быть эмигранты, то с командирами из Союза могут быть проблемы. Попадется в их числе какой-нибудь фанат, нетерпимый к бывшим врагам, и конфликт будет неизбежен, а учитывая, что все там вооружены…

Немного подумав, я так ответил Ворошилову:

– Климент Ефремович, я не против, чтобы в ЧВК отправили людей, но только при условии, что мне позволят отобрать их самому с помощью психологов. Техника тоже, конечно, понадобится, но не особо много, уже довольно скоро там появится своя. Сейчас она нужна только для учебы личного состава.

Тот было рассердился и даже с каким-то негодованием спросил:

– Ты, что же, думаешь, что наши люди хуже каких-то отпрысков беляков?

Но тут вмешался Абрам Лазаревич. Он сразу просек, что меня беспокоит, и спокойно произнес:

– Клим, ты не нервничай, а прислушайся к словам Александра. Отобрать людей действительно надо из подходящих. Никому лучше не будет, если в этой ЧВК народ будет не делом заниматься, а козни друг другу строить.

Всё-таки этот еврей не перестаёт меня удивлять, мне другой раз кажется, что он при желании мог бы сам стать руководителем страны. Всех важных людей в государстве знает, со всеми на короткой ноге, на многих и прикрикнуть не стесняется, да и свой он среди этой братии. Но это ладно, сейчас в свете этого разговора меня начали одолевать другие мысли.

Мне нужно время, чтобы покопаться в своей памяти и нарыть все, что я когда-либо видел, слышал или читал о тактике боевых действий разных воинских подразделений. Если, допустим, с действиями пехоты проще – я даже устав смогу вспомнить (во всяком случае большую его часть), все-таки в армии служил, хоть так и не прочитал его целиком, – то с другими родами войск беда. Придётся использовать всю свою смекалку и выдернуть из уймы прочитанных когда-то художественных книг разумные зерна истины. Конечно, там в основном все придумано автором, но иногда ведь и знающие люди писали книги о войне, поэтому повспоминать нетленки лишним не будет. Перенести все эти воспоминания на бумагу, отдать руководству ЧВК, и пусть они подгоняют все это к нынешним реалиям. Война в Испании ещё долго будет идти, успеем обкатать наши наработки. Наверное. Нужно же ещё обучить личный состав, погонять на полигоне, отработать до автоматизма навыки и умения. Да что только не надо сделать до отправки в Испанию, успеть бы только.

Я думал об этом, пока Ворошилов пытался оправдаться, дескать, он не против, просто не привык подстраиваться под всяких беляков. В общем, тот ещё фрукт, его я точно в ЧВК не отправил бы. Живёт ещё прошедшей войной, да и неудивительно, ведь рубка была страшная.

С Орджоникидзе было проще. Я сказал ему, что часть оборудования уже в пути, как и представители компаний, которые будут строить завод и городок возле него. Мы поспорили маленько о месте размещения производства. Ему хотелось, чтобы завод находился в европейской части страны, а я был нацелен строить все важные предприятия за Уралом, вот мы и пободались маленько. С определённым трудом, но я смог убедить его в своей правоте.

Не получится у меня смотаться к деду и сбежать за границу, просто потому что время не терпит, а мне к приезду психологов придется поработать над чем-то вроде уставов и наставлений, подумать, какую технику отправлять в Аргентину, а ещё разобраться с поставками из Америки всего необходимого с кучей согласований и переговоров – работы вагон и маленькая тележка. Дел не просто много, а прям немерено.

Следующие несколько месяцев для меня пролетели, как один день. Работал в буквальном смысле на износ. Только одна отдушина у меня и была – чуть ли не ежедневные разговоры с Кристиной. Во время этих бесед я реально отдыхал душой и словно набирался сил, понимая, что для меня война идёт уже давно. Война за будущее – не только моё, но и всего этого мира. Пафосно звучит, но на самом деле это именно так. По крайней мере, я себе это, наверное, внушил.

В прошлой жизни не раз и не два мне приходилось слышать, что в Стране Советов до войны был довольно слабый инженерный состав. В сравнении с капиталистическими странами, конечно. Так вот, лажа это все, и никак по-другому такое мнение не назвать.

Местные технари в связке с моими инженерами из концерна и спецами из созданных мной отделов творили чудеса в самом прямом смысле этого слова. Притом чудеса эти творились вообще во всех сферах деятельности. К примеру, ту же логистику перевозки готового оборудования и некоторых материалов из Америки в Советский Союз и обратно они сумели наладить так, что корабли, принадлежащие Пьеру, больше двух суток в портах назначения вообще не находились. Или взять, например, их участие в строительстве и запуске новых заводов с выполнением всех моих условий по организации быта трудящихся на этих предприятиях людей. Тот хаос, который я развёл изначально, разгребли, разложили по полкам и организовали что-то вроде конвейера по постройке всего и вся. Сейчас, когда в этой сфере наконец навели полный порядок, постройка городка и все цехов заводов занимала не более года, по крайней мере, меня клятвенно заверяли, что будет именно так, а не иначе. И это сейчас я говорю о больших и важных предприятиях. С теми, что попроще и поменьше, все будет гораздо быстрее.

Но это все ладно. Уже на следующий день после визита Орджоникидзе и Ворошилова началось создание нескольких рабочих групп, состоящих из специалистов самого разного профиля, которых собирали специально для взаимодействия с моим концерном. Ещё одна такая группа состояла только из военных спецов, и создали её с одной конкретной целью – для обмена опытом и наработками с ЧВК. Когда речь зашла о том, что надо отправлять в ЧВК советских командиров, я в разговоре с Ворошиловым обозначил, что бойцов там будут учить совсем не так, как это делается в советской армии. Более того, там даже уставы будут другие, и их, кстати, не мешало бы в целом изучить и в Союзе. Ворошилов поначалу отмахнулся было от этого моего уточнения, но потом задумался, когда я завел речь о взаимодействии разных родов войск. Да, я специально постарался его спровоцировать и вывести на диалог именно об этом аспекте военной подготовки. Просто я не раз читал и слышал, что до войны с Германией именно в этой области Красная армия не просто хромала, там целая беда была с этим взаимодействием. Главное, что в процессе этой своей провокации, я и сам понял, что про связь-то я и забыл. Не то чтобы прям совсем, но ведь пока даже поползновений в этом направлении не делал. Решил исправить этот казус прямо в первую очередь, но это потом, после всех этих организационных мероприятий. Сейчас я полностью сосредоточился на разговоре и постарался слегка мокнуть наглую упитанную морду этого вояки в известное место.

Когда я начал разглагольствовать о том, как я себе представляю ведение боевых действий в нынешних условиях, Ворошилов, сначала слушавший меня с некоторым скепсисом, в какой-то момент задумался, потом увлекся обсуждением и в итоге сам же и предложил этот обмен опытом, хотя скорее мнениями, потому что с опытом пока беда. Взаимодействие с этими только-только собранными рабочими группами поначалу занимало уйму времени, но потихоньку, по мере того как привлеченные в эти группы люди вникали во все и вся, я с удивлением замечал, что моего личного участия в этих танцах с бубнами требуется с каждым днем все меньше. К приезду в Советский Союз моих психологов – их прибыло сразу семь человек во главе с обоими профессорами – я практически освободился от работы, связанной с поставкой оборудования из Штатов. Команда к этому времени уже прекрасно справлялась с этим без меня, чему я был безмерно рад.

Мне не понадобилось много времени, чтобы сформулировать и поставить перед психологами задачу по разработке опросников для отбора военных в ряды ЧВК. Пока мои люди работали, у меня, если так можно выразиться, появилось время осмотреться вокруг и попытаться осмыслить, что вообще происходит. А посмотреть было на что. С началом чистки в партии наружу полезло столько мерзости, что в пору было реально подумать, нужна ли действительно государству такая структура в самой верхушке власти. Достаточно сказать, что в некоторых регионах страны дело чуть не дошло до мятежа, когда начались аресты руководителей высшего звена. Как выяснилось, в основном на Кавказе и в средней Азии чудо-коммунисты успели создать что-то вроде кланов, которые определяли на местах направление развития регионов и трактовали общую политику партии так, как им самим заблагорассудится. Да и на территории России, Украины и Белоруссии тоже не все было гладко. Партийные бронзы возомнили себя такими себе местечковыми аристократами, соответственно и вели себя, как баре. Узнав вот это вот все, я как-то в разговоре с Абрамом Лазаревичем обмолвился, что конституция, которую как раз сейчас активно обсуждают и собираются принять, у нас пока совсем недоработанная и сырая. Когда тот начал было спорить, я задал пару простых вопросов:

– Сейчас в республиках, которые находятся в составе Советского Союза, всей страной активно строят разные промышленные объекты. Где у нас прописано, как все, что государство сейчас вкладывает в эти республики, будет компенсироваться в том случае, если какая-то из этих самых республик в конце концов выйдет из состава Союза? Ведь они же могут это сделать в любой момент, не так ли? Это первый вопрос. И второй: для чего в паспортах есть графа с обозначением национальности гражданина страны? Чтобы подчеркнуть важность того или иного народа или, может, чтобы заложить такую себе нехилую бомбу на будущее, ведь понятно же, что националисты будут мутить воду, рассказывая, как было бы хорошо жить отдельно?

Озадачил я Абрама Лазаревича своими вопросами и очень нехило, раз он после этого разговора резко собрался куда-то ехать.

Эти чистки от агентов влияния, а может, и мои вопросы тоже, привели к неожиданному результату.

Во-первых, Сталин на все сто процентов воспользовался этой охотой на ведьм и в итоге получил действительно неограниченную власть. Благодаря этому, а может, ещё и от злости, которая забурила в нем, когда в полной мере осознала, что чуть ли не все люди в верхушке советской власти были марионетками в руках идеологических врагов, он инициировал целый вал мощных изменений – как в стране, так и в самой партии.

Он и его команда действовали стремительно. Уже через месяц после начала арестов партийные бонз население всех республик, входящих в состав СССР, вдруг ни с того ни с сего решило, что им не нужно никакое разделение на эти самые республики. Они хотят жить одной страной, быть одним народом вечно. И точка. Правительство страны, идя на поводу у населения, тут же решило вообще упразднить такое понятие, как республики. Страна была разбита на новые административные округа, но название при этом не поменяла. Его решили оставить неизменным ради того, чтобы помнить, с чего все начиналось. Странный поступок, как по мне, но кто я такой, чтобы оспаривать это решение.

Но это ладно, главным, как по мне, во всех произошедших изменениях стало введение уголовной ответственности для коммунистов. Они и раньше не то чтобы были прям совсем неподсудны, но сейчас это было за гранью. Наказание для коммуниста теперь было во много раз жестче, чем для обычного человека за то же самое преступление. За преступление, по которому обычному человеку давали тюремный срок, коммуниста и расстрелять могли. Не знаю, к чему это приведёт в дальнейшем, но думаю, что хуже не будет, тем более что после введения этих законов число желающих вступить в партию как-то резко уменьшилось, причем сразу во много раз.

Были и другие изменения в сравнении с тем, что было в прошлом моего мира. Так, теперь человека нельзя было отправить за решетку по анонимному доносу или просто из-за подозрения в его неблагонадежности. Сначала надзирающие органы должны были доказать виновность человека и только потом, после суда, тащить его в застенки. Нет, предварительное заключение все еще есть, но вот изуверских методов дознания больше не будет. Такая коллизия с системой правосудия произошла, когда начали разбираться с неугодными агентам влияния людьми, которые попали за решётку только по указанию этих самых агентов.

Правительство очень мудро поступило, когда осветило все происходящее в прессе. Благодаря этому оно не только получило поддержку населения в этих своих начинаниях, но и лишило надзирающие органы на местах возможностей к маневру. Очень сложно теперь стало осудить невиновного. Все изменения этих трех месяцев я даже устану перечислять, поэтому два слова ещё скажу об армии и на этом все.

Психологи закончили подготовку необходимых опросников, которые по моему указанию разработали в нескольких вариантах – не только для того, чтобы выяснить, подходит ли человек для службы в ЧВК, но и для того, чтобы понять, к какой воинской специальности он тяготеет и способен ли в принципе командовать людьми. Когда начались собеседования, Ворошилов захотел лично все проконтролировать.

Наблюдая процесс воочию и тут же получая достоверные результаты, он очень втянулся. И так ему понравился метод определения, к какой профессии склонны военнослужащие, что он загорелся ввести в войсках подобную практику на постоянной основе. Более того, он сумел продавить решение о привлечении психологов вроде моих для тестирования всей армии поголовно. Понятно, что с таким подходом психологов понадобится до фига и больше, да и опросников придётся разрабатывать огромное количество. Но главное ведь было то, что моя методика его заинтересовала, и её начали проталкивать в армию. Начало положено, а дальше только вопрос времени, когда это все заработает в полную силу.

Ещё порадовало, что Ворошилов без всяких сомнений и страха хотя бы за свою собственную судьбу решил начать практику тестирования с высшего командного состава. Чтобы сделать все в кратчайшие сроки, он попросил меня задержать в Союзе моих психологов и поручить им одновременно с обучением советских специалистов создать необходимые этой проверки вопросники. Пришлось мне пойти навстречу этой просьбе, и я даже об оплате этой работы не стал заикаться, боясь спугнуть удачу. Это ж какой шанс выпал вычистить армию от шлака в виде всяких разных приспособленцев, непригодных к службе командиров, да и просто дураков. Тут не о деньгах думать надо, а бога молить, чтобы не передумали.

Занимался я все это время помимо прочего еще и терзанием – в самом прямом смысле этого слова – своей памяти. Не так часто, как хотелось, но раз в неделю я обязательно погружал себя в этот специфический транс, стараясь вспомнить все, что только можно. При этом я заметил, что с каждым разом вход в состояние этого транса дается мне все легче, но вот последствия моего там пребывания почему-то становились, наоборот, все хуже и хуже. Последний раз так и вообще после такого сеанса изучения собственной памяти я вырубился на несколько часов, притом эта потеря сознания сопровождалась обильным кровотечением из носа. Этим я изрядно напугал Абрама Лазаревича, который, пока я был без сознания, распорядился везти меня в ближайшую больницу, где я, собственно, и пришёл в себя.

Честно говоря, этот случай даже пошёл мне на пользу. Дело в том, что врачи диагностировали переутомление, и нагрузка на меня сразу резко уменьшилась. Мне даже выделили пару секретарей, основной задачей которых было ограждать меня от посетителей, проблемы которых можно было решить без моего непосредственного участия. Зато за то время, что я провел в этих трансах, я исписал внушительную стопку бумаги, да и нарисовал немало. Если коротко, то я перенёс на бумагу все, что только мог, по военному делу, а еще нарыл кучу информации, связанной с радиоделом, – из того, что можно и нужно применить непосредственно здесь и сейчас. Это как пресловутые стержневые радиолампы, так и архитектура монтажа переносных радиостанций, которые собираются по трансиверной схеме. В общем, очень плодотворно мне удалось поработать.

Продолжить чтение