Зигзаги судьбы

Глава 1. Пансионат в сосновом бору

Инга стояла на автобусной остановке и, прижимая к себе тонкую папку с документами, в который раз ловила себя на мысли: «А ведь это уже десятое собеседование за месяц». Казалось, весь город переполнен врачами. Вчерашняя выпускница медицинского института, с честно выстраданным дипломом и хорошими оценками, она оказалась никому не нужной.

В больницах отвечали вежливой улыбкой: «У нас ставки заняты, попробуйте в следующем году». В поликлиниках пожимали плечами: «Опыт нужен». Даже в частных клиниках, где, казалось бы, ищут свежую «кровь», ей мягко намекали, что место «уже занято».

Сначала Инга злилась, потом устала, а теперь внутри поселилось чувство пустоты. Она бродила по городу, где сверкающие витрины и шумные улицы только подчёркивали её ненужность. Казалось, она лишняя среди тысяч таких же, как она, вчерашних студентов, выброшенных на берег жизни.

И вдруг вспомнила. В одной поликлинике ей предлагали место медсестры в пансионате и дали визитку. Она позвонила. Оказалось, что пансионат находится в 50 км от города, и одно из основных требований было проживание на территории пансионата. «Ладно, хоть что-то, на первое время. Хотя бы опыт будет», – решила она, не догадываясь, что эта дорога изменит её жизнь.

Такси сделало последний рывок, и город остался позади. Дальше шёл узкий асфальтовый серпантин, вьющийся между соснами. Инга сидела у окна и жадно смотрела на лес. Воздух становился всё прозрачнее, пах смолой и сухой хвоей, а не бензином и пылью.

Она подумала: «Словно в другое измерение попала…»

Когда такси остановилось у маленькой будки с табличкой «Пансионат», Инга вышла и оглянулась. Дорога уходила дальше, но здесь будто кончался мир. Всё вокруг дышало тишиной и покоем.

Она ещё раз посмотрела на вывеску. Теперь более внимательно.

«Пансионат №197 для престарелых и инвалидов».

«Могли бы дать и не такое сухое название», – подумала она.

Перед ней раскинулся сосновый бор. Высокие стволы уходили в небо, кроны сливались в зелёное море. Внизу, меж корней, пробивались папоротники и лесные цветы. Сквозь ветви лился свет – мягкий, золотистый, как в фильмах о забытых райских уголках.

Она пошла по тропинке вдоль дороги, и вскоре лес раздвинулся. Она оказалась на высоком берегу реки. Вода медленно катилась серебристой лентой, сверкая на солнце. За рекой – поля и далёкая деревня, но здесь, на возвышении, казалось, время остановилось.

И в этом пейзаже – здание пансионата.

Оно не выглядело больницей. Больше походило на старый санаторий или дом отдыха советских времён, но ухоженный, обновлённый. Белые стены, колонны у центрального входа, широкие балконы, крыша с черепицей. Вокруг – аккуратные дорожки, цветники, скамейки. Где-то неподалёку слышался плеск фонтана и тихое гудение пчёл.

Инга замерла. Сердце кольнуло странным чувством: не радость, не тревога, а будто она шагнула в другой мир, сотканный из света и тишины.

Она обратила внимание на то, что на фасаде здания крупными блестящими на солнце жёлтыми буквами висела уже совсем другая вывеска: «Пансионат Ве-Лю-На».

«Красивое, но какое-то странное название, – подумала Инга. – Но, по крайней мере, гораздо лучше, чем у ворот».

Она шла медленно, почти боясь нарушить эту утопию своим дыханием. На дорожке валялись несколько упавших яблок – значит, рядом был сад. И точно: за домом раскинулись яблони и груши, ровные грядки с зеленью, теплица с блестящим стеклом. Всё выглядело как в кино: слишком ухоженно, слишком идеально.

«Неужели это и есть мой новый дом?» – подумала Инга, и ей стало одновременно радостно и тревожно.

У входа в пансионат её встретил запах цветов и свежевымытого каменного пола. Двери распахнулись легко, будто приглашая.

Внутри не было похоже ни на одну больницу, которую она знала. Просторный холл, высокие окна до пола, через которые вливался свет. На стенах – картины: пейзажи, натюрморты, портреты. Воздух был чистым, свежим, с лёгким ароматом хвои и чего-то ещё – может, лаванды.

Инга остановилась, поражённая. «Это не учреждение, это какой-то утопический санаторий», – мелькнула мысль.

Тишина здесь была особенной: не гнетущая, а обволакивающая, как в библиотеке или храме. Она чувствовала – в этих стенах много историй, чужих судеб, но пока они молчали, ждали её.

Её шаги гулко отдавались в коридоре. Где-то вдалеке прозвенел звон колокольчика – тихий, нежный, как сигнал к трапезе в монастыре. Инга замерла, и на мгновение ей показалось, что этот звон зовёт не только к обеду, но и в новую судьбу.

Она осторожно прошла дальше. Пол блестел, словно только что вымытый, и в зеркальной чистоте отражались окна с лёгкими занавесками. На подоконниках стояли глиняные горшки с цветами – удивительно ухоженные, ни единого сухого листа. Всё вокруг дышало заботой и порядком, но у Инги закралось странное чувство: будто эта забота исходила не от обычного персонала, а от какой-то силы, невидимо присутствующей здесь.

С каждой минутой впечатление усиливалось: пансионат был не просто ухожен, он был слишком правильным. Даже кусты вдоль дорожек имели одинаковую форму, а трава – ровный изумрудный цвет, будто её вычёсывали расчёской. Всё выглядело неестественно совершенным, словно кто-то невидимый задал гармонию и строго следил, чтобы она не нарушалась.

В дальнем крыле Инга заглянула в просторный зал с панорамными окнами. Там стояли столы, накрытые белыми скатертями, готовые к трапезе. Ни пятнышка, ни складки – идеальная симметрия. На каждой салфетке лежала маленькая веточка лаванды. Казалось, что её положила не рука медсестры или официанта, а невидимый режиссёр, который хотел, чтобы всё выглядело красиво в кадре.

Она подошла к окну. Внизу раскинулся сад: грядки с овощами тянулись ровными рядами, рядом сияла теплица. За ней – пасека, где жёлтые ульи стояли стройным рядом, как солдаты на плацу. Даже пчёлы кружили в воздухе размеренно, почти по расписанию.

Инга поёжилась. Ей показалось: если бы она сейчас вышла в сад и сорвала цветок не с того куста, где нужно, – это сразу кто-то заметил бы.

И вдруг ей вспомнилась сказка, которую мама читала в детстве – «Аленький цветочек». Там тоже был чудесный дворец, где всё было устроено для удобства и красоты. Всё появлялось вовремя, всё светилось гармонией, но за этой красотой прятался невидимый Хозяин. Он был добр и щедр, но оставался тайной, жившей в каждом предмете дворца.

«Неужели и здесь всё то же самое?» – мелькнуло у неё. «Кто-то невидимый наполнил это место порядком и красотой. Кто-то есть, и он всё время рядом».

В холле послышались лёгкие шаги, и Инга обернулась. Но коридор был пуст.

Она глубоко вздохнула. Сердце стучало чаще, чем обычно. «Прекрати, это всего лишь твоя новая работа, – сказала она себе. – Пансионат, пациенты, врачи. Всё просто». Но внутренний голос возражал: «Нет, это не просто. Здесь что-то другое. И кто-то другой».

Именно в этот миг Инга поняла: её жизнь в этом месте будет не похожа ни на один учебный год в институте, ни на любые дежурства в городской клинике. Она вошла в историю, где тишина и порядок были лишь фасадом, за которым скрывалось невидимое чьё-то присутствие.

Она сделала шаг дальше по коридору. И с каждым шагом всё сильнее чувствовала: её уже ждали.

В этот момент с другой стороны коридора появилась женщина лет пятидесяти – строгая, но светлая лицом, в аккуратном халате и с папкой в руках.

– Вы, наверное, Инга? – голос прозвучал негромко, но твёрдо.

– Да… – Инга поправила волосы. – Медсестра. Новая.

– Зоя Петровна, заведующая пансионатом, – женщина кивнула, протягивая руку. – Я вас жду. Пойдёмте, покажу, где что находится.

Они двинулись по коридору к выходу. На крыльце Инга спросила:

– Зоя Петровна, а скажите, что означает вывеска у входа: «Пансионат Ве-Лю-На»?

Зоя Петровна остановилась и вздохнула:

– Да, странное название для новичков. Его спонсор придумал. Никто толком не знает, что оно означает, а он сам никогда не объяснял. Только ходят слухи…

Она понизила голос:

– Говорят, в его жизни была трагедия. Потерял всё: веру в друзей, любовь жены и детей и надежду на будущее. Но он решил не расшифровывать это вслух, а будто бы передать эти три слова старикам и бездомным, чтобы у них была опора.

Инга тихо произнесла:

– Веры, любви и надежды… Красиво, – она улыбнулась. – Теперь для меня оно звучит по-новому, мягко, будто имя. Возможно, это и правда символ.

– Может быть, – кивнула Зоя Петровна. – А может, просто красивая легенда. Но знаете, люди не любят пустых названий. Наши постояльцы быстро придумали свою версию: Дом веры, любви и надежды.

– Красиво, – сказала Инга. – И, наверное, каждый вкладывает в это что-то своё? Для кого-то – Надежда, – тихо сказала она.

– Да. Для кого-то Любовь. А есть и такие, что шепчут про Веру, за которую держатся тихо, но крепко, как за последнюю ниточку жизни.

Инга снова посмотрела на табличку. Теперь аббревиатура звучала совсем иначе – будто за буквами прятались чьи-то судьбы.

– А почему у ворот в пансионат совсем другая вывеска?

– Так это же чиновники повесили. Мы у них в реестре числимся как объект №197. Ну что? Пойдём дальше. Начнём с огорода? – сказала Зоя Петровна с какой-то внутренней гордостью. – Наши пациенты сами выращивают зелень и овощи. Это и терапия, и свежие продукты для кухни. Излишки иногда продаём – получается скромный доход.

– Пациенты сами работают? – удивилась Инга.

– Конечно. Кто-то только поливает, кто-то рассаду пикирует. Тут важно не количество, а ощущение: «я ещё могу».

Они вышли к теплице. Сквозь прозрачное стекло сияли яркие цветы. Зоя Петровна остановилась, будто любовалась ими не меньше, чем Инга.

– Цветы дают немного прибыли, особенно в зимнее время, зато сколько радости! Пациенты ухаживают за ними, составляют букеты. Это и мелкая моторика, и эстетика, и праздник для души.

В мастерской пахло деревом и краской. На полках лежали вязаные игрушки, глиняные фигурки, открытки.

– Здесь мы лепим, вяжем, рисуем. Доход символический, но важнее другое – осознание, что твой труд нужен. Видели бы вы их лица, когда их поделки покупают.

Инга слушала всё это с живым интересом, и удивление её росло. Она ожидала увидеть унылое учреждение, а открывался целый мир, в котором у каждого занятия была и практическая, и душевная цель.

– А там, за парком, пасека, – Зоя Петровна улыбнулась. – Мёд приносит хороший доход. Пациенты к ульям почти не подходят, но фасуют и наклеивают этикетки. Тоже работа, и безопасная.

Инга кивала, чувствуя, что начинает иначе смотреть на всё происходящее.

Они прошли длинный коридор и оказались в просторной комнате, больше похожей на галерею. На полках сияли янтарные банки с мёдом, рядом стояли цветочные композиции из сухих цветов, вязаные вещи, глиняные фигурки, сувениры, открытки.

– Наш выставочный зал, – сказала заведующая. – Сюда приходят на экскурсии, многое покупают. Но главное даже не это: зал стал нашей витриной для спонсоров. Они видят результат, верят нам – и их помощь становится всё весомее.

Инга подошла ближе и заметила: на каждой банке, на каждой открытке и даже на ярлычках к вязаным изделиям было аккуратно напечатано:

«Сделано в Ве-Лю-На».

Она провела пальцем по этикетке и тихо спросила:

– А это что, фирменный знак?

Зоя Петровна кивнула, чуть улыбнувшись:

– Наш спонсор настоял. Всё, что выходит из пансионата, должно носить эту надпись.

– Чтобы о нём знали? – удивилась Инга.

– Вот именно, что нет, – покачала головой заведующая. – Никто толком не знает, кто он. Даже имени его мы не знаем. Но все изделия мы отмечаем этой фразой, и люди покупают их охотнее. Вроде бы мелочь, а получилось название с загадкой. Что-то типа бренда.

Инга снова посмотрела на банки.

«Сделано в Ве-Лю-На» звучало как пароль, как знак того, что за этой красотой стоит невидимый кто-то.

Она ощутила лёгкий холодок и в то же время гордость за место, где оказалась.

Инга тихо спросила:

– А кто это всё организовал именно так? Вы?

Зоя Петровна чуть усмехнулась, но в её глазах мелькнула мягкость:

– Ну что ты, девочка. Это всё – работа нашего таинственного спонсора.

У Инги внутри что-то дрогнуло. Слово «таинственный» легло на душу как холодок, но и пробудило любопытство. Она вспомнила свои мысли в коридоре, ассоциацию с «Аленьким цветочком» и поняла: да, этот невидимый Хозяин действительно существует.

Зоя Петровна посмотрела на неё внимательно, и вдруг её лицо смягчилось.

– Я думаю, мы сработаемся, – сказала она и посмотрела Инге прямо в глаза с какой-то новой материнской теплотой.

Поздним вечером, когда коридоры опустели, Инга сидела у окна своей маленькой комнаты. За стеклом темнели силуэты деревьев, где-то далеко в парке ещё гудели пчёлы – будто и ночью не смолкая. Пансионат дышал своей особой жизнью, и теперь он уже не казался ей просто рабочим местом.

Мысли снова возвращались к словам Зои Петровны. Таинственный спонсор. Слово «таинственный» прилипло к памяти, звенело, как колокольчик. Кто он? Богатый меценат, бизнесмен, филантроп? Или что-то иное?

Инга поёжилась. Ей почудилось, будто стены комнаты могут слушать её мысли. Пансионат был слишком совершенен, чтобы быть просто учреждением.

Она опустила взгляд на руки. Впервые за долгое время Инга почувствовала, что её жизнь снова меняется. Словно она вошла не просто на новую работу, а в чужую историю, где все нити сходятся в руках невидимого кукловода.

В коридоре за дверью тихо щёлкнул выключатель. Инга вздрогнула. Пансионат засыпал, но у неё не уходило ощущение, что кто-то уже наблюдает за ней сквозь темноту.

Глава 2. Первое утро

Инга проснулась от лёгкого звона колокольчика. Сначала ей показалось, что это сон: тонкий серебристый звук врывался сквозь дремоту и напоминал то ли монастырский перезвон, то ли далёкий детский колокольчик. Она приподнялась. Сквозь приоткрытое окно в комнату врывался чистый лесной воздух с запахом хвои и прохлады ночной реки.

Она лежала несколько минут, прислушиваясь. Никаких машин, ни гудков, ни телевизоров за стенкой. Только пение птиц, скрип сосен и тихое гудение пчёл где-то далеко. «Невероятно. Я и забыла, что так бывает», – подумала Инга и впервые за долгое время улыбнулась сама себе.

Она быстро оделась и вышла в коридор. Там было светло и тихо, как в музее. Пол блестел, на стенах висели картины. Инге снова показалось, что она живёт не в учреждении, а в фантастическом пансионате из фильма-утопии.

В большом зале уже собирались пациенты. Длинные столы были накрыты белыми скатертями, на каждой тарелке лежала веточка свежей мяты. Чайники блестели, и от них шёл мягкий пар. Несколько женщин в аккуратных фартуках раскладывали хлеб и сыр, разливали ароматный травяной чай.

Инга села ближе к краю и принялась наблюдать. Пациенты удивили её: не было ни раздражения, ни уныния, к которым она привыкла на практике в городской больнице. Старик с живыми глазами шутил с соседкой, молчаливая женщина аккуратно разрезала хлеб тонкими ломтиками, пара молодых инвалидов в колясках оживлённо спорили о погоде.

– Доброе утро, – услышала она рядом. Сосед по столу, седовласый мужчина с прямой осанкой, чуть улыбнулся. – Вы новенькая?

– Да, – Инга смутилась. – Медсестра. Сегодня первый день.

– Ну что ж, добро пожаловать, – сказал он и кивнул так, будто принимал её в свой закрытый клуб.

Инга заметила: когда она улыбалась или помогала, старики отвечали тем же. Их лица озарялись мягким светом. Несколько человек даже попросили её о помощи, хотя рядом были опытные сестры. Её участие словно отзывалось в них особым доверием.

Завтрак прошёл спокойно, размеренно, словно по незримому сценарию. Никто не торопился, не шумел. Инга снова поймала себя на мысли, что все здесь живут будто в театральной постановке, где каждому дана своя роль.

После завтрака её познакомили с персоналом. Несколько сестёр, пара санитарок, два врача – терапевт и невролог. Все улыбались, здоровались приветливо, но в их глазах Инга уловила странное напряжение. Словно за каждой улыбкой пряталось усилие.

Словно читая её мысли, молодая санитарка шепнула на ухо:

– Здесь нельзя быть равнодушным. Здесь за всем следят.

Инга хотела спросить – кто «следит», но санитарка уже отошла.

Днём Зоя Петровна пригласила её в административный блок.

– Есть одна деталь, которую вы должны знать, – сказала заведующая и открыла дверь в длинную комнату. – Эта комната только для пациентов. Персоналу заходить сюда строжайше запрещено.

На стене висела большая доска с фотографиями всего персонала. Под каждой карточкой – две кнопки: зелёная и красная. Под ними – маленькие индикаторы, похожие на огоньки светофора.

Инга остановилась, не понимая.

– Это что?

Зоя Петровна сложила руки на груди.

– Система рейтингов. Пациенты и их родственники могут нажимать кнопки. Зелёная – если довольны уходом, красная – если нет. Итоговые баллы коэффициентом учитываются в зарплате.

Инга нахмурилась.

– То есть… моё жалованье будет зависеть от того, нажмут ли кнопку?

– Именно, – кивнула Зоя Петровна. – Иногда это жестоко. Но дисциплинирует. Мы все понимаем: за нами наблюдают не только камеры, но и глаза тех, ради кого мы работаем.

Инга посмотрела на свою фотографию, уже прикреплённую к доске. Ей стало не по себе. В городе она привыкла, что труд медсестры измеряется часами дежурств, уколами, анализами. Здесь же её судьбу могли решать одним нажатием чьего-то пальца.

Вечером она снова сидела у окна своей комнаты. День вымотал её, но мысли не давали уснуть. Она вспоминала улыбающихся пациентов, дисциплинированных сестёр, странную доску с кнопками.

«Все они словно актёры. Они добры, внимательны, приветливы… но не потому, что таковы от природы, а потому, что на них смотрят. За ними следят».

Она вспомнила слова о «таинственном спонсоре». Всё здесь было сделано так, чтобы никто не забывал: за каждым шагом стоит невидимый хозяин. Он не показывался, но его присутствие чувствовалось в каждом цветке, каждой веточке мяты на тарелке, каждой кнопке под фотографией.

Инга задумалась: «А если я оступлюсь? Если кто-то нажмёт красную кнопку – просто потому что я ему не понравилась? Что тогда? Здесь ведь нет случайностей, всё фиксируется. Кто-то невидимый видит каждую мелочь».

Теперь ей вспомнились не сказки, а фильмы-антиутопии, где порядок поддерживался невидимой системой наблюдения. Там всегда был Хозяин – не обязательно злой, но властный и вездесущий. В детстве такие истории казались фантастикой. Сейчас – похоже на реальность.

Она легла, но долго не могла уснуть. Пансионат спал, коридоры утонули в тишине, но Инга снова и снова ощущала: её здесь уже заметили. И кто-то, оставаясь в тени, внимательно следит за тем, как она войдёт в этот новый мир.

Глава 3. Загадочный пациент

Месяц пролетел незаметно. Инга втянулась в жизнь пансионата: уход за пациентами, помощь в теплицах и в мастерской, доверительные беседы. Она уже знала характеры стариков, их привычки, слышала истории о судьбах – у каждого была своя боль и свой путь сюда.

Однажды поступил новый пациент. Мужчине было около сорока пяти, но выглядел он старше: худощавый, осунувшийся, с тусклой кожей и усталым лицом. Его звали Виктор Петрович. Он сразу выделялся среди остальных: старики казались умиротворёнными, а он – чужим, непримиримым.

Ингу поразили его глаза: глубокие, тёмные, с тенью разочарования. Но под этой тенью угадывалась сила, словно несломленная пружина.

Инга сама вызвалась помочь ему устроиться: принесла плед, показала комнату, поставила воду.

– Меня зовут Инга. Если что – зовите, не стесняйтесь.

Он поблагодарил сдержанно, сухо, но взгляд его задержался на ней дольше, чем положено.

Позже, вечером, она увидела в холле Виктора. Он сидел в кресле перед открытым окном, кутаясь в плед. Инга тихо подошла, поправила плед, подвинула второе кресло и села рядом.

За окнами шумел лес, река отражала закат, и свет ложился на стены золотыми полосами. Было тихо.

Инга неожиданно для себя заговорила:

– Красиво здесь. Правда? – и, задумчиво глядя вдаль, продолжила: – Виктор Петрович, у меня есть мечта… Иметь домик на берегу Средиземного моря. Чтобы встречать рассвет или любоваться закатом, сидя на тёплом камне, опустив босые ноги в его лазурные воды.

Она сама удивилась, как легко эти слова вырвались наружу. Может быть, потому что рядом сидел человек, который умел слушать.

Виктор Петрович чуть усмехнулся, но без насмешки.

– Хорошая мечта. Тёплая. – Он замолчал, будто взвешивая слова. – Зовите меня просто Виктор. У меня тоже когда-то было всё: семья, работа, друзья. Но многое потеряло смысл.

В его голосе слышалась тяжесть утрат, но и тихая сила – словно он ещё не сломлен до конца.

Они сидели рядом, долго молча, глядя на реку. Между ними возникла тонкая нить доверия. Инга чувствовала: она впервые встретила человека, чьи глаза отражают её собственные сомнения и надежды.

Позже, в своей комнате, она снова долго не могла уснуть. Мысли возвращались к новому пациенту.

«В этих глазах столько боли… и столько силы».

Она ещё не понимала, что именно этот человек изменит её жизнь. Но сердце уже знало: её дорога теперь связана с ним.

Глава 4. Смутные 90-е. Зигзаги судьбы

Однажды, когда холл пансионата погрузился в вечернюю тишину, а за окнами мерцали огни и глухо шумела река, Инга сидела напротив Виктора. Он машинально перебирал пальцами, словно держал невидимую сигарету.

– Тебе, наверное, интересно… кем я был до всего этого и что меня привело сюда, – произнёс он негромко, не глядя на неё. – Чтобы понять, надо вернуться лет на двадцать назад. Смешно даже. Молодой, глупый, полный надежд. Конец девяностых… смутное время, когда всё рушилось и одновременно открывалось.

Инга кивнула, и в её воображении белые стены пансионата растворились. Она смутно помнила то время из детства.

Перед глазами встали улицы – шумные, серые, с разбитым асфальтом. На каждом углу – палатки и ларьки, вытянутые в длинные ряды, словно временные бастионы. Держались они на верёвках и ржавых каркасах, продувались ветром и протекали во время дождя, но именно там кипела жизнь.

Запахи смешивались в тяжёлый коктейль: жареные чебуреки, бензин, дешёвая парфюмерия, копчёная колбаса, угольная пыль. Гул голосов не стихал: торговцы зазывали покупателей, спорили, ругались, торговались до хрипоты. Кто-то продавал джинсы и пуховики из Турции, кто-то – сигареты поштучно, кто-то – видеокассеты с мутными обложками.

– Нас было трое, – продолжил Виктор. – Я, Игорь и Роман. Друзья со школы. Все только закончили институты. Работать по профессии? Смешно. Зарплата – пара батонов, и ту могли задержать на три месяца. А мы хотели жить… Хотели большего.

Он закрыл глаза и словно вернулся в прошлое.

– Да, времена были тяжёлые. Многие бросились в «челночный» промысел, таская тюки через границы и рынки, другие искали быстрых денег в сомнительных сделках. Но не всем удавалось удержаться на плаву – одни тонули в долгах и отчаянии, ломая свои судьбы и судьбы близких, а другие ухитрялись обустраивать целые хозяйства прямо в многоэтажках: на балконах кудахтали куры, в кладовках шуршали кролики, а порой даже появлялись козы или поросята. Все выживали, как могли в суровой действительности того времени.

Перед Ингой разворачивалась картина перемен: пустые магазины, хлеб и водка по талонам, деньги обесценивались.

– Мы понимали: выбора нет. Либо идти на рынок и крутиться там, либо опуститься на дно.

Первые шаги были и смешными, и отчаянными. Взяли в долг партию дешёвых китайских игрушек – машинки, куклы. Всю ночь клеили ценники, а утром пошли на рынок.

Он гудел, как улей. Узкие проходы, крики «Подходи! Дёшево!», запах мокрых перчаток и дымящихся самоваров. Торговля шла вяло. Вечером к ним подошли двое крепких парней в чёрных куртках и потребовали «дань» за место. Девяностые решали кулаки, деньги и умение подкупать.

Инга молчала, представляя промозглый воздух, серые лица, ржавые каркасы палаток. И трёх мальчишек, которые мечтали о будущем и шагали прямо в хаос.

– Постепенно мы втянулись: обзавелись знакомыми, постоянными клиентами, расширили ассортимент. Вместо игрушек – турецкие джинсы, потом дешёвая электроника. Казалось, жизнь налаживается.

Но в девяностые стабильность была миражом.

Сначала «дань» была небольшой – часть выручки раз в неделю. Потом суммы росли. Люди в серых пальто появлялись всё чаще, проверяли, приказывали. На рынке царил закон силы. Каждый вечер мы шли втроём и чувствовали взгляды за спиной. Петля затягивалась.

– После зимы, полной пожаров и «даней», мы уже не были прежними. Но появилась надежда: Китай.

Слухи ходили всюду: там всё дёшево, можно наладить прямые закупки. Кто-то возвращался с тюками и обогащался, кто-то терял всё. Но выбора не было.

– Помню холодный март, когда мы сели в автобус, – Виктор говорил медленно, и перед глазами Инги вставала сцена. – Старый «Икарус» битком набит челноками. Женщины с клетчатыми сумками, мужчины с чемоданами, у всех в глазах смесь страха и надежды.

Автобус въехал в китайский город – и началась другая планета. Шум улиц, неоновые вывески, запахи лапши, мяса, специй. Бесконечный рынок, где кричали, хватали за рукава, показывали цены на калькуляторах. Первые сделки вышли дороже, чем планировали.

Жили в полуразвалившемся складе. Бетонные стены, железные ворота, ржавые замки. Спали на картонках среди тюков. Ветер гулял по щелям, крысы шуршали ночью. Но никто не жаловался: все понимали, что иначе никак.

– Китай научил меня главному, – тихо сказал Виктор. – Там ты либо волк, либо тебя съедят. Там не было друзей, только партнёры на один день. Мы уезжали мальчишками, а вернулись взрослыми. И уже не верили в чудеса. Только в то, что выживем вместе.

На таможне снова пришлось «благодарить» – иначе бы не выпустили. Каждый раз, пряча купюры в паспорта, я чувствовал, как что-то внутри ломается.

Со временем дела пошли лучше. Нашли покупателей, начали закупать больше. Игорь вёл учёт, записывал каждую покупку и расход. Он стал нашим «главным» бухгалтером. Мы верили, что честность и порядок помогут подняться.

– Нам нужно своё дело, – сказал я однажды вечером. – Не просто палатка, а фирма. Пусть маленькая, но своя.

Офисом стала комната в полуподвальном помещении. Облезлые стены, протечки, окно на тротуар. Но для нас это был символ перемен. Мы покрасили стены, нашли стол и три разных стула. Купили телефон – огромную серую «тарелку», которая гудела при каждом звонке. На двери повесили табличку: «Торговая фирма „Вектор“».