Роддом для двоих
"Роддом для двоих"
Глава 1. Комната на втором этаже.
Эмиграция пахнет иначе. Не солёным крымским ветром, не карамелью из её уютного магазинчика через дорогу от дома, где прошла почти половина жизни. Здесь пахло иначе – утренним кофе с привкусом пересушенного молока, прохладой свежего воздуха и улыбками чужих, но вежливых людей. Вежливых до прозрачности.
Теперь её дом – двухэтажная квартира на тихой улочке у реки. За окнами – неспешное течение воды и ветви деревьев, склоняющиеся к ней, как будто в приветствии.
На первом этаже – просторная кухня и столовая с деревянной лестницей, уходящей наверх. Там, под самой крышей, притаились две спальни: её и сына.
Её комната – скромная, почти монашеская. Односпальная кровать, письменный стол с ноутбуком, компьютерное кресло и стена, увешанная вырезками из газет, заметками и напоминаниями. У окна – выход на террасу, где жили два видавших виды кресла и один гордый цветок в огромном вазоне.
Терраса была её убежищем, утренним островом покоя.
Комната сына – напротив. Просторнее. В ней теперь стояли музыкальные инструменты – его отрада и смысл. После долгих операций он всё ещё не мог двигаться быстро, но не сдавался: учился в специальной школе, осваивал профессию мастера по изготовлению гитар.
Гитары были его страстью, его будущим, его группой, которую он мечтал собрать. И Марина только поддерживала: радовалась, помогала, верила. Хотя имя у него было восточное, для неё он был просто Леня – в честь отца, которого она безмерно любила.
– Леня, иди завтракать, яичница уже готова, – позвала она, стоя у плиты.
– Да, мама, иду, – отозвался сын.
Она поставила сковороду, открыла холодильник. Взяла яйца, масло, помидоры.
Запах свежесваренного кофе наполнял кухню, проникая в самые тайные уголки души. Когда завтрак был готов, она поставила тарелку и кружку на стол.
– Кто тебе звонил?
– Отец, – ответил он, немного неловко.
– Отец?.. – Марина не смогла скрыть удивления.
– Что ему нужно?
– Говорит, хочет встретиться. Поздравить с днём рождения.
– Ты пойдёшь?
Он посмотрел на неё спокойно, но сдержанно:
– Схожу. Посмотрю, что скажет.
Он оделся и ушёл.
А Марина вдруг ощутила, как сдавило горло. Обида подступила комом. Мытьё посуды стало почти невыносимым – стекло звенело в её руках, как нервы. Она поднялась наверх и села за ноутбук.
Перед глазами – пустая страница. Заголовок: «Роддом для двоих». Иронично, почти насмешливо. Слишком мягко, слишком спокойно для того, что она пережила. Но всё равно – точно. Потому что в том роддоме она действительно была не одна. С ней была – она.
Писательские курсы, которые она прошла перед отъездом, учили: начинай с сильной сцены, с мощной эмоции. Но сейчас она просто сидела. И вспоминала.
Её сын лежал в больнице. Переломы, сломанные ноги. Но страшнее – другое: сломанное доверие. Пять лет назад его увёз за границу бывший муж – ничего не объясняя. Пять лет без вестей.
А когда беда случилась – он не приехал. Не позвонил. Просто сказал: «Это не моя проблема. Твой сын – ты и разбирайся».
Два года она вытаскивала сына одна. Сняла квартиру, откладывала каждую копейку. И теперь – он снова с ней. Рядом. Она посмотрела на экран. Курсор мигал в пустоте. Она не знала, с чего начать. Но знала, ради кого будет писать.
Глава 2. Магазин через дорогу.
Марина стала матерью в сорок пять – в том возрасте, когда другие уже с нетерпением ждут внуков.
Старшие дети давно жили своими жизнями: дочь – с мужем и малышом, сын – с женой, которая была старше его на восемь лет.
Один из её внуков был старше новорождённого сына Марины на целых три года. Невестка родила за три месяца до неё. Родные посмеивались, называли это "комедией ошибок", но Марине было не до смеха.
Её мир вращался вокруг магазина, что стоял прямо через дорогу от дома. Она построила его с нуля – каждую полку, каждую банку варенья на витрине. Он стал не просто работой – домом, смыслом, спасением. Её вторым ребёнком. Здесь она проводила больше времени, чем в своей квартире.
И именно здесь, в этот вымороженный день, он впервые вошёл – в рваных ботинках, в потёртых, штопаных брюках, с глазами, полными то ли мольбы, то ли хитрости.
Он был моложе на одиннадцать лет. Восточный, смуглый, с гипнотическим взглядом и речью – гладкой, как стекло.
Рассказал, что был трижды женат. Не скрывал. Жил с родителями и двумя младшими сёстрами в съёмном доме.
– Возьмите меня, пожалуйста. Мне нужна работа. Я умею всё – таскать, чинить, мыть. Не подведу, – сказал он, сжимая руки, словно боялся быть прогнанным.
Марина пожалела его. Одиночество после смерти мужа стало её вечной тенью. Она взяла его. И в этом была её первая ошибка.
Он трудился старательно, но особенно искусно – над ней. Каждый день говорил комплименты, восхищался её глазами, голосом, походкой. Принёс однажды увядшие розы и сказал, что готов достать для неё звезду. Она поверила. Влюбилась. Через три месяца он переехал к ней жить. Так в её доме поселился не просто мужчина – вселился хаос, замаскированный под заботу.
Глава 3. Брак на удавке.
Они поженились спустя три года гражданского брака. Уже тогда стоило задуматься: в отношениях что-то давало трещину. Частые ссоры, внезапные уходы на рассвете и возвращения за полночь, нелепые отговорки – всё это рождало подозрения. Но Руслан убеждал:
– Любимая, как ты можешь так думать? Я работаю. Только о тебе и думаю.
Однажды отец Марины пришёл к ней с новостью:
– Дочь, я дал задаток на однушку в доме напротив. Хочу перебраться поближе к вам. А свою квартиру оставлю внучке.
Марина улыбнулась: – Хорошая идея, папочка.
Он был светлым человеком, воспитанным в детдоме. Добрый, скромный, щедрый.
Сам построил дом из ракушечника, мама и маленькая Марина помогали, как могли. Мама умерла рано, в 32 года Марина осталась без неё. Диабет, цирроз, гангрена… И врачи, опустившие руки:
– Неделя, максимум.
Прошло ровно семь дней, и ее не стало.
Когда Марина рассказала Руслану о планах отца, он напрягся.
– Хм… А может, он просто отдаст деньги вам? Мы бы купили минивэн. Я бы занялся перевозками по ЮБК, зарабатывал бы. А твой папа жил бы с нами. Любимая, поговори с ним.
Марина колебалась. Что-то внутри сопротивлялось, но любовь и доверие взяли верх.
– Хорошо. Попробую.
– Знал, что ты у меня умница, – просиял Руслан.
– Ты у меня самая лучшая. Я тебя люблю.
Это решение стало еще одной большой ошибкой.
Через пару дней отец заглянул на чай, и Марина, не поднимая глаз, произнесла:
– Пап, не покупай квартиру. Дай нам деньги. Мы купим машину для Руслана. А ты поживёшь у нас.
– Я уже дал задаток…
– Папочка, пожалуйста. Это ненадолго. Руслан начнёт зарабатывать, всё вернём.
Он помолчал, потом кивнул:
– Хорошо. Но с распиской.
– Конечно, папа. Не волнуйся.
Через неделю они уже ехали на Западную Украину за машиной.
Марина тогда ещё не знала, сколько бед принесёт этот минивэн. С первого же месяца начались проблемы. Руслан уезжал рано, возвращался поздно. То "клиент задержал", то "надо было ехать далеко". Денег почти не было, зато постоянно требовались средства на ремонт.
Машина ломалась, как по расписанию.
– Я не могу всё время давать тебе деньги, – уставала Марина.
– А что мне, сидеть дома? За машиной нужен уход. И маме с сёстрами тоже нужно помогать.
– Я и так для них всё делаю – дача, продукты, одежда…
– Ой, только не начинай. Это твоя обязанность. У нас на Востоке так принято – невестка заботится о семье мужа.
– Но ведь я…
– Да кому ты вообще нужна, чтобы на тебе ездить? – бросил Руслан и с грохотом захлопнул дверь.
Марина долго плакала. После машины Руслан будто стал другим – резким, грубым, равнодушным.
Она продолжала работать. Вставала в пять утра, закрывала магазин к одиннадцати вечера. А он всё чаще "работал ночами". Правда, бывали и редкие минуты прежней нежности: катание на машине, случайные подарки.
Однажды, ночью, её разбудило тревожное предчувствие.
– Руслан, пойдём в магазин. Мне неспокойно.
– Спи. Тебе кажется. – пробормотал он и отвернулся к стене.
Утром дверь магазина была взломана. Украли почти всё.
Сигнализацию планировали установить только на следующий день. Она плакала, глядя на пустые полки. Полиция ничем не помогла. Ущерб пришлось покрывать самой.
Руслана это заботило только в одном: магазин больше не давал денег. Комфорт ушёл – начались ссоры.
– Разведёмся, – сказал он однажды.
– Мне надоело, что ты постоянно работаешь. Ни поехать никуда, ни отдохнуть.
– Но ведь это наш источник дохода. Ты, твои родители, все живёте на эти деньги.
– Мне надоело всё. И ты – тоже. У меня есть другая. Она моложе, ровесница.
Марина будто получила удар.
– Иди к ней, – прошептала сквозь слёзы.
– Подадим на развод. Разделим имущество.
– Какой раздел? Квартира – по наследству, она не делится!
Руслан побелел от ярости. Он кинулся на неё, толкнул, она упала на диван. Он сорвал с неё платье. После – молчание. Хлопок двери.
– Машину я не отдам. Попробуешь – пущу на разборку. Собери мои вещи, – бросил на прощание.
Марина лежала на кровати и не чувствовала ничего. Ни боли. Ни страха. Только пустоту.
Прошло три месяца. Руслан начал захаживать в магазин. Требовал денег на ремонт. Угрожал, что спалит дачу, если она выгонит его родителей.
– Я никого не выгоняю, – устало говорила Марина.
– Но, может, ты сам купишь им жильё?
– Не считай мои деньги! – кричал он.
А потом… пришёл, как ни в чём не бывало.
– Мариночка, любимая, у меня никого нет. Всё сказал сгоряча. Давай начнём сначала.
И она снова колебалась. Сражались разум и сердце. Победило – сердце.
Только позже она узнала, что его родители испугались остаться без крыши и уговорили Руслана вернуться.
– Зачем ты меня так мучаешь? Я ведь люблю тебя, – всхлипывала Марина.
– Вот и хорошо. Мы снова вместе, – сказал он, снимая пальто.
Она надеялась, что он изменился.
Прошло ещё три месяца.
Вчера её подруга Надя – старшая лаборантка и верная спутница по жизни и бизнесу – заглянула в магазин. Они дружили уже десять лет.
– Надя, у меня три месяца задержка. Наверное, климакс. У мамы началась рано, может, у меня тоже.
– Давай сделаем УЗИ. Я тебя запишу. Надо убедиться, что всё в порядке.
Во вторник они пошли вместе. Марина не волновалась. Она была уверена: просто возраст. Просто климакс. Но всё оказалось иначе.
Глава 4. Два сердца.
Белые стены кабинета казались безликими и стерильными, словно стерли всё живое, оставив лишь тишину. Только на подоконнике, в потёртом пластиковом горшке, сиротливо цвела фиалка – последняя попытка придать этому месту хоть тень уюта.
В углу стоял серый шкаф с медицинскими папками и стопками одноразовых пелёнок. По центру – кушетка, застеленная шуршащей бумагой, и аппарат УЗИ с холодным блеском монитора и длинным кабелем от датчика, похожим на щуп из фантастического фильма.
Молодой врач в свежем, ещё пахнущем прачечной халате стоял у экрана, слегка нахмурившись. Лицо у него было спокойное, чуть утомлённое – такое выражение бывает у людей, которые уже видели слишком многое, но ещё не разучились удивляться.
Марина зашла в кабинет и машинально кивнула.
Он жестом пригласил её лечь, не поднимая глаз. Внутри у неё всё сжалось. Не от страха – скорее от неясного предчувствия, будто сейчас произойдёт что-то важное, неотвратимое. Что-то, от чего нельзя будет отвернуться или отмахнуться.
Она легла, сдвинув юбку, почувствовала, как холодный гель растекается по коже живота – и вся сжалась, как от электричества. Тишина кабинета вдруг показалась звенящей. Даже гул прибора слился с её внутренним напряжением. Врач водил датчиком по её животу, не торопясь, всматриваясь в экран.
– Скажите, доктор… – Марина нерешительно нарушила тишину, стараясь не смотреть на монитор.
– Как… протекает мой климакс?
Он чуть заметно усмехнулся, уголок губ дрогнул, но взгляд остался сосредоточенным.
– Ваш климакс… – он на секунду замолчал, – очень активен. Настолько, что, боюсь, скоро будет носить школьную форму. Поздравляю. Вы беременны.
Марина онемела. Словно в теле остановилось всё – и кровь, и воздух. Она не знала, что чувствует. Уж точно не радость, но и не страх. Это было нечто другое, бесформенное, огромное. Что-то, для чего пока не нашлось слов.
Надежда ждала её в коридоре. Увидев подругу, Марина подошла и, чуть наклонившись, едва слышно прошептала:
– Надя… Я беременна. Это… не климакс.
Надя расплылась в широкой, чуть насмешливой улыбке:
– Ну и славно. Только даже не думай про аборт. Во-первых, уже поздно, а во вторых – этот ребёнок станет твоим светом. Твоим вторым шансом. Твоим спасением.
Дома было тихо. Руслан лежал на диване с телефоном, пролистывая что-то бездумно.
Она подошла, остановилась рядом, пытаясь найти правильные слова. Их не было. Были только те, что сразу рвались наружу.
– Руслан… Я беременна. Мы… мы ждали этого. Помнишь? Ты говорил, что хочешь ребёнка… …я уверена, теперь у нас всё изменится.
Она произнесла это с какой-то неуместной надеждой, от которой внутри всё противно сжалось. Руслан сел на диван, уткнувшись в телефон. Он оторвался от экрана, посмотрел на неё, приподнял бровь.
– Что? – переспросил он, будто не понял.
– Я… беременна. У нас будет ребёнок, Руслан.
– Марина сделала шаг вперёд, лицо её дрожало от тревожной радости.
Он молча встал, прошёлся по комнате, потом резко развернулся:
– Ты с ума сошла? Ты что, издеваешься?
– Руслан… – голос её задрожал, – это же твой ребёнок. Наш ребёнок.
– Какой, к чёрту, наш? Тебе сорок пять, ты что, думаешь, это счастье? У тебя уже есть двое, теперь третьего хочешь? Или ты решила на меня ребёнка повесить, чтоб я не ушёл?
Марина побледнела. Он продолжал:
– Делай, что хочешь, но меня в это не втягивай. Мне это не нужно. Я вообще сомневаюсь, что это от меня. Ты ж целыми днями в магазине торчишь – откуда я знаю, с кем ты там?
Эти слова ударили, как пощёчина. Марина закачалась, как от порыва ветра, и с трудом опустилась на край дивана.
В груди сдавило что-то нечеловеческое, будто снова та боль из роддома, когда всё разрывалось внутри, но теперь не тело – душа.
– Как ты можешь так говорить… – прошептала она.
– Это ты всё время пропадаешь, это ты…
– Всё, Марина, не начинай. – Руслан уже надевал куртку.
– Я ухожу. И не звони мне. Если хочешь родить – рожай. Только меня вычёркивай. Я не подписывался на старородящих и сопли.
Он вышел, громко хлопнув дверью.
Марина осталась сидеть, вцепившись пальцами в край дивана. Голова гудела. Мир вокруг начал покачиваться, как корабль на волнах. Её передёрнуло от тошноты, не телесной – душевной. Та, что приходит, когда за твоей спиной выжигают мост, по которому ты ещё пытаешься пройти навстречу.
Сквозь пелену отчаяния вдруг прорезался внутренний голос. Тихий, но очень чёткий: – Ты всё ещё можешь начать сначала. Только уже без него. Ради себя. И ради того, кто внутри.
Она не заплакала. Слёзы кончились. Только медленно выпрямилась, пошла в ванную, плеснула в лицо холодной воды, посмотрела в зеркало. В отражении была женщина, измученная, уставшая, но с глазами, в которых впервые за долгое время – была не боль. Была решимость.
Выйдя из ванной, Марина подошла к столу на котором лежали снимки УЗИ, взяв в руки, и вглядываясь в изображение:– прошептала:
–Теперь мы точно вдвоем.
Глава 5. Гром среди ясного неба "
…Если решишь оставить ребёнка – это будет только твой выбор. Твоя жизнь. Я в этом не участвую."
Хлопок двери был не просто звуком. Он был финальной точкой, резким, как выстрел. После него в квартире стало не просто тихо – мёртво. Ни звука, ни движения. Даже часы на стене будто остановились, боясь нарушить это хрупкое, звенящее молчание.
Марина сидела на краю дивана, обеими руками обнимая живот, словно могла защитить крошечную жизнь от боли, которая только что обрушилась на неё. Она не плакала. Слёзы высохли давно. Внутри было тяжёлое, застывшее спокойствие – такое, какое бывает у человека, пережившего больше, чем может вынести.
Прошёл час. Она поднялась, взяла плед, налила себе чаю и вышла на террасу.
Ветер тихо шевелил листья старого клёна. Река текла, как и прежде – равнодушная к людским бедам, свободная в своём течении. Марина сделала глоток. Где-то в груди медленно поднималось новое чувство. Это была не радость, но и не отчаяние. Это была сила. Та самая, что рождается в одиночестве. Когда всё рушится, а ты стоишь – ради того, кто теперь живёт в тебе.
– Мы справимся, – шепнула она, не ожидая ответа.
– Обязательно справимся.
Ночь была беспокойной: короткий сон, тревожные пробуждения. Утром, разбитая и измученная, она отправилась на работу.
Магазин был рядом, и она, как обычно, сама открывала его в ранние часы – продавцы приходили к десяти.
Ей нравилось встречать утренних клиентов, тех, кто заглядывал за кофе и тёплой пиццей перед рабочим днём.
Был конец октября, но осень ещё не вступила в полную силу. Улицы пустели на рассвете. Только дворовые собаки бесшумно рылись в земле. Подойдя к магазину, Марина замерла – у входа стоял Руслан.
– Что тебе нужно?
– Нам надо поговорить.
–О чем нам с тобой разговаривать, ты не пришел домой ночью. Где ты был?
– Ой много вопросов, давай зайдем в магазин.
Она молча открыла дверь, он последовал за ней.
– Любимая, я… я хочу этого ребёнка. Просто сказал глупости, от неожиданности.
– Тебе сорок пять. Риски большие. Я за себя не боюсь – за ребёнка боюсь.
–Не беспокойся, я сильная, все выдержу-
– Чёрт… – шепнул он еле слышно.
Но она услышала. Сразу вспомнилась сцена – он шепчет в телефон: "Пока, я тебя люблю". А потом отмахивается: " Но теперь она знала – это была не шутка.
– Она тоже беременна? – тихо, но прямо спросила Марина.
Он не стал отрицать.
– Я думал… у нас не получится. А я очень хотел ещё одного ребёнка.
– У тебя уже есть дочь от первого брака. Этого мало?
– Мы мусульмане можем иметь три жены.
–Но вы должны их обеспечивать. А ты за чей счет собрался? За мой?
– Ты жена. Забота о муже – твоя обязанность.
– Я тебе ничего не должна. Я не принимала ислам. Собирай вещи. Уходи. Я справлюсь без тебя.
– Ты не можешь выгнать меня. На дворе зима. Закон на моей стороне. Не забывай.
– Посмотрим, – прошептала Марина.
Руслан начал разрушать её исподволь. Не только кулаком – словом, взглядом, молчанием. Дома искал повод, придирался, устраивал сцены. Он осыпал ее обидными прозвищами- старуха, дура, никчемная – не глядя, с какой болью она это принимала. Марина уже не знала что делать. Пожаловаться отцу она не могла, так как очень его любила и боялась расстроить. Он единственный кто у нее остался. Детям тоже не могла сказать. Не хотела вовлекать их в эти разборки.
Руслан оказался жестоким, жадным и злопамятным. Тут вылезло его настоящее нутро.
Отец как будто чувствовал неладное и приходил каждый вечер, пока Марина была на работе. А она зная об этом, уходила в город и бродила по улочкам. Потом звонила домой и врала:
– Папа, не жди нас, мы к друзьям. Будем поздно.
– Ну хорошо. Тогда я пойду, – отвечал он.
Так длилось неделями. Пришла зима. Мороз повис в воздухе, как невидимая пелена. Снег был плотным, немым. Люди двигались быстро, втянув головы в плечи – будто от мыслей прятались, не только от холода. И даже в такие холодные дни она бродила по городу, или сидела в кафе, чтоб совсем не замерзнуть. И только когда отец уходил, она возвращалась домой.
От отчаяния, не зная что делать, Марина прибегла к магии. Она стала делать амулеты и проводить ритуалы. Попыталась сделать куклу Вуду, но у нее не получилось. И она оставила это занятие, а куклу сунула в шкафу, под бельем. Она все время плакала и нервничала, перестала есть и только на ночь выпивала маленькую стопку водки, чтобы уснуть.
На приёме у врача выглядела измождённой, тенью себя. Врач посмотрел на неё внимательно, потом отложил карту.
– Марина Николаевна… так нельзя. Ваш ребёнок чувствует всё, что вы переживаете. Стресс, бессонница, алкоголь – всё это опасно. Вам нужен отдых. Лучше лечь в стационар.
– Я не могу, – прошептала она. – У меня работа. Отец…
– У вас под сердцем бьётся другое сердце. Ради него – найдите силы. Не хотите лечь – хотя бы перестаньте разрушать себя.
Он замолчал, потом тихо добавил:
– Женщины часто спасают всех. Только себя забывают спасти.
Она кивнула. У самой двери подбородок дрогнул. Она всё ещё не знала, как жить, но теперь точно знала- для кого.
Каждый приём в поликлинике начинался с весов. Минус полтора килограмма. И снова. И снова. Врачи не понимали, спрашивали – Марина кивала: "токсикоз". Ей было стыдно признаться, что причина – мужчина, который давно перестал быть опорой. Который заботился о другой, беременной от него. А ей – устраивал скандалы, унижал, ломал. Каждую ночь она прокручивала в голове всё, что он сделал. Словно стирала пыль с зеркала, в котором снова начинала видеть себя- настоящую.
Глава 6. Цена второго шанса.
Шёл восьмой месяц беременности.
Марина передвигалась с трудом – живот стал тяжёлым, ноги отекали, спина ныла от усталости. Но она всё ещё ходила на работу, будто внутри неё не росла новая жизнь. Люди восхищались её стойкостью. А она просто не знала, как по другому – опора на себя стала единственным способом не сломаться.
Руслан по-прежнему жил с ней. По бумагам они всё ещё были мужем и женой, и выгнать его она не имела права. Он занимал диван в другой комнате. Иногда приносил ей воду, фрукты – в редкие моменты «хорошего настроения». Чаще же придирался, цеплялся к мелочам, словно искал повод для раздражения.
В тот день Марина взяла выходной. Убралась в квартире, потом прилегла, устало устроившись на диване. Поглаживая живот, шептала:
– Ничего сыночек, все у нас будет с тобой хорошо.
Собрала сумку в роддом – на случай преждевременных родов. Их не ожидалось, но внутри жила тревога, и хотелось быть готовой ко всему.
Подруга Надя звонила почти ежедневно. Уговаривала переехать, просила обратиться к отцу. Но Марина упорно отказывалась.
– Ты не обязана тянуть все одна,– говорила Надя.
– Он тебя сломает.
– Он уже не сможет, – спокойно отвечала Марина.
– Я точно знаю, чего хочу.
Держа руку на животе, она пыталась найти опору в будущем, а не в настоящем.
Руслан уехал, и даже не сказал когда вернется. Но она все равно продолжала его ждать, и надеяться что с рождением ребенка все изменится, она по прежнему его сильно любила.
Переживания ее сильно истощили, за беременность она потеряла в весе почти 30 кг. Но его это не беспокоило, и рождение ребенка также. Иногда он пытался «наладить отношения» – приносил мелкие подарки, говорил об общем будущем. Но в глазах его жила злоба.
Он злился не на Марину – на себя. Он не умел терять. Особенно женщин, которые давали ему крышу над головой и тёплый хлеб.
Однажды, вернувшись пораньше, он стал рыться в её вещах. Его изводило желание найти хоть что-нибудь, что позволило бы обвинить Марину. И он нашёл: спрятанный под бельём амулет. Улыбка скривила его лицо. Он сжал находку в кулаке.
–Наконец то подумал он, я устрою ей веселую жизнь. Она мне все отдаст.
Он собрал своих родственников: мать, тётку – и даже пригласил отца Марины.
Усадил всех на диване и, как на суде, предъявил амулет.
– Смотрите! Вот, чем она занимается! Магия! Она хочет меня извести! – кричал Руслан, размахивая амулетом перед лицами.
– Какой кошмар… – качала головой тётка.
– Стыдно, грешно! – добавила свекровь. – Я не буду смотреть твоего ребёнка!
– Просто она сейчас брюхатая, иначе я бы давно… – не сдержался Руслан.
Марина сидела молча.
Но неожиданно поднялся её отец.
– Вы что, с ума сошли? – голос его был спокоен, но грозен. – Это беременная женщина. Это моя дочь. Что вы себе позволяете?
Он встал перед Мариной, как щит.
– Убирайтесь. Все. И запомните – я никому не позволю причинить ей боль.
Руслан и его родня заткнулись. Молча вышли из дома и сели в машину. Уже в дороге обсуждали случившееся.
– Вот сказал её отец… – буркнул Руслан, зло сжимая руль. – Надо что-то решать. – Жалко её даже стало, – пробормотал он, сам не веря своим словам.
– Жалко? – свекровь фыркнула. – Она сама виновата. Женщина должна слушаться мужа.
– Конечно, – поддакнула тётка. – Сама всё испортила
С этого дня Руслан начал террор. Он приходил к дому, стучал в дверь, угрожал, что выломает замок, если его не впустят. И Марина впускала. Она не хотела скандалов. Не хотела, чтобы соседи обсуждали её семью. И он это знал. Пользовался её слабостью, раз за разом вторгаясь в её пространство, в её жизнь.
Так прошёл ещё один месяц.
Наступал Новый год. В воздухе повис мороз, колкий и липкий, будто тонкая пелена между миром и землей. Снег лежал утоптанный, серый и плотный. Даже солнце пробивалось сквозь облака нехотя, словно ленилось напоминать о себе.
Марина жила, как во сне – день за днём, шаг за шагом. Всё ближе было рождение сына. А с ним – и цена второго шанса.
Глава 7. Новый год.
Руслана не было уже сутки. Он исчез, как часто бывало, не предупредив и не позвонив.
Наступали новогодние праздники. Марина закрыла магазин пораньше – решила, что нужно хоть как-то отвлечься. Приготовить что-то на стол, создать уют, занять руки и мысли. Но мысли всё равно лезли – острые, непрошеные. Она накрыла стол: простые салаты, маслины, колбаса, сыр, овощи. Всё, что удалось найти в холодильнике. Аккуратно разложила тарелки, зажгла свечи. Укуталась в теплую шаль и присела на диван.
Малыш, как будто чувствуя её тревогу, пинался в животе. Она нежно гладила живот и шептала: – Потерпи, сыночек… Ещё чуть-чуть. Всё у нас будет хорошо. Гостей она не звала.
Детей поздравила по телефону. Отцу соврала, что они с Русланом уезжают к друзьям. Не хотелось никого видеть, не было сил объяснять.
Вдруг – звонок в дверь.
– Кто там? – спросила она.
– Я. Открывай.
На пороге стоял Руслан – в мятом пальто, с налитыми глазами, пьяный. Он оттолкнул её и, не разуваясь, прошёл к столу.
– Что это ты тут устроила? Кого ждёшь?
– Никого. Просто решила поесть нормально, – спокойно ответила она.
– А чего не ешь? Это я виноват, что ли? Нет, не виноват. Ты сама такая! – пробормотал он, наливая себе рюмку водки и залпом выпивая, закусывая маслинами, косточки от которых демонстративно стрелял в её сторону.
– Я только от своей женщины. У нас стол – во! – показал он жестом.
– А у тебя… так, перекус. Я вот сейчас посижу и пойду обратно.
– Я тебя ненавижу, – вдруг прохрипел он, – вместе с твоим выродком.
Марина сжалась от страха.
– Почему ты решила, что это мальчик?
– УЗИ показало. И анализы. Сто процентов мальчик, – тихо сказала она, стараясь говорить спокойно, чтобы не спровоцировать вспышку ярости.
Он всё больше терял человеческий облик, а она всё сильнее прятала душу внутрь. Когда он однажды пригрозил сбросить её с шестого этажа, она обивала пороги полиции, прокуратуры, даже СБУ. Но всюду слышала одно: «Семейные дела. Разбирайтесь сами». И она смирилась. Главное – дотянуть до родов. Не провоцировать. Сохранить ребёнка.
В ту новогоднюю ночь Руслан уснул на диване. Утром – молча поднялся, хлопнул дверью и ушёл.
Прошёл январь. Все праздники Марина провела почти в одиночестве. Иногда заходил отец. Но и его она принимала скупо, не желая никого впутывать в свою боль. Работала, готовилась к родам.
Руслан появлялся то исчезая, то возвращаясь. Ждал, когда она продаст бизнес – надеялся заполучить деньги. Всё его поведение было выверенным расчетом. Срок родов уже прошёл на две недели, и тревога нарастала. В конце концов она позвонила к Наде.
– Надя, может, пора уже в роддом? Что-то я задержалась…
– Конечно пора. Собирай вещи, я тебя отвезу. Жду тебя.
Марина давно всё приготовила. Собрала сумку и поехала.
Роддом находился на окраине города – обшарпанное здание цвета топлёного молока, с облупившейся лепниной. В узких окнах тускло мерцал зимний свет. Всё напоминало прошлое, как будто выцветшую фотографию. У входа её уже ждала Надя.
– Ну как ты, Маришка? Держишься?
– Держусь.
– Отлично. Нас ждёт главврач. Я договорилась.
Они прошли в приёмное отделение. Медсестра посмотрела бумаги:
– Какой срок? – Сорок две недели, – быстро сказала Надя. – Нам к Илье Семёновичу. Он нас ждёт, – добавила она.
Медсестра махнула рукой:
– Направо, последний кабинет.
Главврач, Илья Семёнович, сидел за столом. Писал что-то. Подняв глаза, кивнул
– Входите.
Марина заволновалась. У входа на стене висел портрет Альберта Михайловича – её давнего знакомого гинеколога, который уехал за границу. Она вспомнила, как он когда-то сказал:
– Мариночка, если соберёшься рожать – или твои дети – смело называй моё имя. И она вдруг выдохнула:
– Здравствуйте… Альберт Михайлович говорил, что вы его лучший ученик!
– Правда? – удивился врач. – Тогда я устрою вам отдельную палату. Как для родственницы мое учителя.
Они пошли по длинному коридору. Палата была небольшая, но уютная. Кровать, тумбочка, графин с водой. Всё чисто, спокойно.
– Устраивайся. Я загляну позже, – сказал врач, уходя.
– Я рядом, – шептала Надя, помогая ей.
Марина кивнула. Впереди – роды.
Февраль был тёплым. Воздух пах весной. Роды оказались тяжёлыми. Давление подскочило, ребёнка буквально выдавливали.
Когда мальчик появился на свет, Марина увидела в нём черты Руслана – и по спине пробежал холод. Но это было только начало. В том же роддоме, этажом выше, лежала на сохранении любовница Руслана.
Он навещал их обеих. Сначала – к ней. Потом – к Марине. Приносил цветы, улыбался. Всё это было издевательством. Из роддома Марина вышла измождённой, исхудавшей, как будто прошла через ад.
Её не узнавали – настолько она изменилась. Руслана, рядом с ней, можно было принять за охранника: крупный, холёный, ухмыляющийся.
Машина была украшена ленточками, как на свадьбу. Но дома её ждал ад.
Моральные пытки, побои, шантаж, попытки отобрать бизнес. Он требовал переписать дачу на мать, чтобы та позже оформила её на сына. Он думал, что Марина всё стерпит. Но она уже знала: у демонов всегда есть родня. И их невозможно накормить добром.
Глава 8. Дети и приговоры.
Марина вышла из машины, прижимая к груди крохотный свёрток, перевязанный голубой лентой. Малыш тихо закряхтел, и она поспешила в подъезд. Дом, который когда-то казался тёплым, теперь встречал её гулкой тишиной. Открыв дверь квартиры, Марина быстро огляделась…
Детской кроватки не было. Ни коляски, ни иного признака, что здесь ждали новорождённого. Как будто в этом доме для ребёнка не нашлось места. Она не сказала ни слова – молча положила младенца на кровать, разделась и села на край, уставившись в пустоту.
Вслед за ней в квартиру вошёл Руслан – и не один. С ним была его младшая сестра Алиме . С юных лет Алиме отличалась злостью, завистью и цепкой жадностью. Они что-то зашептали у входа, переглянулись, потом Руслан небрежно бросил:
– Имя сыну я дам сам. Назову его Ленуром. В честь деда.
– Да, да, в честь нашего деда, – сразу поддакнула Алиме, как будто ждала момента вставить своё.
Марина промолчала. Возражать было бессмысленно – любой спор мог закончиться вспышкой ярости. А у неё на руках был младенец.
Под этим именем – Ленур – и было оформлено свидетельство о рождении.
Выйдя из ЗАГСа с документом в руке, Марина почувствовала острую боль. Не физическую – ту, что вспарывает изнутри, как тонкое лезвие. Она вспомнила, как в прошлые годы выписывалась из роддома с дочкой и сыном – Катею и Костей.
Как сияла тогда от счастья, как всё казалось прочным и настоящим. Муж был рядом. Любовь. Дом. Будущее. Но всё разрушилось в один миг. Тромб. Врач развёл руками. И счастье исчезло так же внезапно, как вспышка молнии в ясном небе. Мужа не стало.
Катя и Костя быстро повзрослели, у каждого теперь была своя семья и собственное жильё – их дедушка постарался, всё предусмотрел. Внуки тоже уже подрастали. Внук старше Лени на три года, а внучка – всего на три месяца.
Лени… так Марина называла своего младшего сына – про себя, без разрешений и свидетельств. Сын Костя женился рано – в восемнадцать. Работал в салоне связи. Кто-то предложил "схему" – минуя кассу. Когда всё вскрылось, Марина попыталась сгладить последствия, оплатила ущерб. Но суд не пощадил – дали год условно.
Позже была работа в такси. Авария. Пострадавшая женщина отказалась от претензий, но хозяин машины, влиятельный бизнесмен, подал в суд. Ущерб оказался неподъёмным. Пока шло следствие, у них с женой родилась дочь.
Жена уговорила Костю переписать квартиру на неё – "на всякий случай". Он подписал дарственную. Марина узнала об этом уже после. Поздно.
– Мама, мы будем вместе всегда. У нас растёт дочь, – уверенно говорил он.
Но как только приговор вступил в силу, жена подала на развод. Забрала квартиру. Забрала даже вещи его родителей. И начала учить дочь:
– Твой отец – преступник. Всё это теперь наше.
Катя с мужем тем временем переехали далеко, почти не появляясь. Только редкие звонки: – Мама, не переживай. Всё наладится…
На свидания в колонию ездила только Марина. Она оставляла малыша на попечение сестёр Руслана. Тогда ей казалось, что так будет правильно. Что это временно. Но уже тогда эти женщины, с лица которых не сходила кислота злобы, шептались в её отсутствие, планируя. Они ждали. Планировали, как разорить её. Забрать всё. Сломать. Их приговор уже звучал в их взглядах.
Глава 9. Леня.
– Мам, я ушёл! – крикнул Лёня, выходя из квартиры и захлопывая дверь. – Хорошо, – отозвалась Марина из комнаты.
Он направлялся на встречу с отцом.
Весна уже вступала в свои права, но холодный ветер всё ещё пробирал до костей. Солнце светило ярко, но тепла от него было мало. Подняв воротник пальто, Лёня поёжился и зашагал к автобусной остановке. Встречу назначили в парке на окраине города. Городок был небольшой, но парков в нём хватало. Этот – один из любимых – окружал город широкой дугой. По кругу тянулась беговая дорожка. Здесь они с мамой часто гуляли – не так часто, как хотелось бы, но всё же. Гуляли долго, разговаривали. Природа вокруг радовала глаз: мягкая, зелёная, сочная – как будто созданная для откровенных разговоров. В такие минуты он чувствовал себя по-настоящему счастливым. Но сегодня идти пешком не хотелось.
Он сел в автобус и проехал несколько остановок, глядя в окно. По дороге на него нахлынули воспоминания – детство, отец, семья… Радостные были только те моменты, когда отца не было дома. Он не любил отца. Не любил и бабушку с дедушкой по его линии, ни тёток, ни двоюродных братьев и сестёр. Всегда было обидно, что лучшие подарки доставались им. А ему – только фраза:
– У твоей мамы деньги есть, она тебе купит, – говорили это с холодом, словно оправдывая своё равнодушие.
Бабушку по маминой линии он никогда не знал – умерла задолго до его рождения.
А дедушку помнил слабо: тот ушёл из жизни, когда Лёне не было и трёх лет. Последний образ, что врезался в память – «дедушка убитым…» – именно так он тогда и сказал.
Мама старалась создать праздник, насколько это было в её силах. Покупала игрушки, прятала их под ёлку или под подушку, и говорила:
– «Это Дед Мороз принёс».
Он верил. Долго. И был счастлив. Особенно в тот день, когда ему подарили набор LEGO – восторг был запредельным. Вместе с мамой они писали письма Деду Морозу, делали поделки, вышивали. А отец при этом лишь фыркал:
– Мужиком должен быть! Боксом займись!
Но Лёня не любил бокс. Он не переносил вида крови – у него начинала кружиться голова, тело наливалось ватой. Но отца это не волновало. – Должен – значит, должен. Не обсуждается.
Хотя у них была машина, он ни разу не отвёз его в школу. Только:
– Сам доберёшься. На маршрутке.
А утром маршрутка была забита под завязку, с портфелем еле можно было влезть, приходилось стоять. После занятий за ним приходила мама, и они снова тряслись в маршрутке.
А отец в это время развлекал своих «фавориток» – то на море, то ещё куда. Ему и в голову не приходило, как тяжело его семье.
Тогда Лёня ещё не понимал, как больно матери видеть всё это. Она плакала, часто. А он… он не мог её защитить – потому что боялся. Боялся, потому что отец бил. Часто. Особенно больно было, когда он хлестал ремнём по голым ногам. Мама старалась защищать, когда была дома – тогда и ей доставалось. С каждым таким эпизодом любовь к отцу умирала. Осталась только ненависть.
Однажды в дом пришёл знакомый отца. И разрушил всё, во что он так верил.
– Эй, малой, ты что, до сих пор в Деда Мороза веришь? – с усмешкой спросил он.
– Да, – ответил Лёня.
– Ну ты чудак. В твоём-то возрасте. Нет никакого Деда Мороза – это всё сказки твоей матери.
– Если бы был, – добавил тот, смеясь, – ты бы уже на Гавайях жил. Смеялись оба. Над ним.
А позже отец начал брать его с собой – не в парк, не в цирк, а в гости к очередной мадам. Усаживал в комнате, включал мультики. А сам исчезал за дверью. На обратном пути шипел:
– Попробуй только матери сказать – узнаешь, где раки зимуют.
Лёня молчал. Но мама догадывалась. Он тогда этого не понимал. Сейчас ему 21. И он всё ещё боится. Мама говорит – это детский страх.
Однажды, когда Лёне было всего два, отец ударил его по голове. Тот упал с дивана. Плакал долго. Мама еле успокоила. А отец хлопнул дверью и ушёл. С тех пор страх остался. Шли годы. Ему исполнилось пятнадцать. Он тогда не знал, что мама тайно развелась с отцом, когда ему было всего четыре. Но даже развод не помог – он не оставлял их в покое. И вот однажды заявил:
– Я уезжаю за границу. Забираю Ленура с собой. Мне здесь угрожает опасность.
– Как забираешь? А школа? – попыталась возразить мама.
– Разберёмся. Без него я не поеду. И не вздумай перечить.
Она поняла, что спорить бесполезно. Слёзы в глазах, но молчит. Обняла сына, прошептала:
– Не бойся. Всё будет хорошо. Поезжай. Я скоро приеду. Правда.
– Собирай документы и вещи, – рявкнул Руслан – Через два часа выезжаем.
Мама поспешно собирала вещи, утирая слёзы. А Лёня стоял – онемевший от страха. Через два часа они уже сидели в машине. Мама – рядом. Всю дорогу она держала его за руку и шептала:
– Всё нормально, сынок. Там будет чудесно. У тебя появятся друзья. Ты не заметишь, как я приеду…
Он тогда не знал, что увидит её только через пять лет.
Глава 10. Пять лет в эмиграции.
Вот и пошёл шестой год моей жизни за границей. Время пролетело незаметно – вроде только вчера всё начиналось. Когда мы вышли из самолёта и вошли в зал ожидания, отец сразу произнёс строго:
– Сейчас пойдём сдаваться в лагерь.
Я испугался. Слёзы подступили к глазам, но я изо всех сил старался не заплакать. Не хотелось, чтобы он видел, как мне страшно. Он ведь даже не объяснил, что речь о лагере для беженцев, а не о каком-то «концлагере».
Был апрель, весна – тёплая, приятная ночь. Можно было бы остаться в аэропорту до утра, но отец, как всегда, не стал церемониться. Мы сразу поехали в лагерь. По дороге я смотрел в окно на ночной город – красиво, но страх неизвестности всё портил.
Когда мы наконец приехали, я увидел красивое здание, окружённое невысоким забором. Ворота были закрыты, и нам пришлось стоять до утра – ни лавочки, ни скамейки. Я ужасно хотел спать. Единственное, что он сделал – усадил меня на чемодан и строго сказал:
– Сиди здесь и не спи. Скоро откроют, и мы зайдём
В девять утра ворота открылись. Нас встретили приветливые люди за стойкой, что немного меня успокоило. Они спросили, зачем мы приехали, и отец начал им что то объяснять, показывал документы. Я тогда ещё ничего не понимал, просто ждал, пока всё закончится.
Оказалось, это был центр приёма и распределения эмигрантов.
Нас отправили в лагерь беженцев в другом городе – выдали билеты на поезд, и вскоре мы уже были на месте.
Здание лагеря оказалось большим и красивым. Никаких решёток, свобода – и стало спокойнее. Нам дали комнату на двоих на втором этаже. Она была небольшая, но удобная: двухъярусная кровать, душ, туалет, стол, шкаф с замками и даже сейф.
Окно выходило во двор со спортивной площадкой. Напротив – прачечная с автоматами. Раз в неделю выдавали порошок, пасту и свежее бельё.
Еда – в столовой на первом этаже, три раза в день. А ещё в любое время можно было взять печенье и кофе. В общем, жить в лагере оказалось не страшно. Я даже завёл первых друзей.
Меня определили в языковую школу – учить фламандский. Там было весело: дети со всего света, все говорили с акцентами, смеялись.
Только отец всем этим не интересовался. Его заботил только он сам. Работать он не хотел, зато жить красиво – пожалуйста. Все деньги, которые дала нам мама на дорогу, он спустил на одежду и модные безделушки. Убирать, стирать, решать бытовые вопросы – всё легло на меня. А он сутками висел на телефоне, жаловался друзьям, что здесь всё плохо, работы нет, его никто не ценит, и вообще – «никому он тут не нужен».