Да будет воля моя
Все это дам Тебе, если,
пав, поклонишься мне.
Мф. 4.9
Пролог
Полночь. Ясное и глубокое звездное небо с диском полной луны в мгновение ока затягивает грязно-серая непроглядная мгла. На монастырский двор налетают порывы шквалистого ветра. В воздухе носятся облака пыли и слышатся обрывки тревожного набата. Хлопают ставни на окнах, с крыш срывается черепица. Оглушительные раскаты грома чередуются с вспашками молний, разрезающими небосвод пополам. С жутким треском валятся могучие деревья на склонах горы. Монахи, перепуганные небывалым ненастьем, сбегаются к храму.
Тихий, размеренный уклад жизни мужского монастыря в одночасье нарушен разыгравшейся бурей и тревожным известием.
В келью настоятеля вбежал встревоженный наместник.
– Игумен, брат Симон пропал, – задыхаясь, сообщил он и, понизив голос до шепота, добавил: – А вместе с ним и «Либро Диаболи»1.
Пожилой настоятель обернулся, и в его глазах сверкнул огонек от горящей перед образом Спасителя лампады:
– Ты молвишь про нашего библиотечника, что ли?
– Про него. Как отправился он в катакомбы на сорокадневный пост, аки Иисус Христос в пустыню для искушения от дьявола, так в положенный час и не воротился.
Настоятель печально вздохнул, огладив седую, длинную бороду, покачал головой и негромко вымолвил:
– Не по силам выбран был подвиг, ох, не по силам. Боюсь, поразила его душу язвою гордыня. Вели братии помолиться за спасение бессмертной души брата нашего Симона. Ступай с Богом.
Наместник склонился в полупоклоне и безмолвно покинул келью настоятеля.
Настоятель вновь обратился к светлому лику Спасителя. Он осенил себя крестным знамением и беззвучно, лишь одними губами, начал читать молитву.
***
По узкому, темному тоннелю, грубо вытесанному в скальной породе, пригибаясь, торопливо шел невысокий и коренастый мужчина в длиннополом монашеском одеянии. Накинутый на голову капюшон скрывал его лицо. В одной руке монах нес перед собой чадящий смоляной факел, освещая себе путь. Другой рукой он бережно прижимал к груди ветхий манускрипт в потертом кожаном переплете.
Тяжелое дыхание и звуки шаркающих шагов монаха, отражаясь от каменных стен, многократно усиливались отдаленными отзвуками где-то позади него, и он то и дело замирал на месте и подолгу вслушивался в тишину катакомб и вглядывался в непроглядный мрак. Только удостоверившись, что находится совершенно один в этом жутком месте, монах двигался дальше. Катакомбы петляли, словно запутанный лабиринт, однако монах уверенно шел вперед, узнавая какие-то тайные, ведомые лишь ему одному ориентиры.
За очередным поворотом монах оказался на распутье. Коридор расходился в обе стороны, вправо и влево. Монах раскрыл манускрипт на заложенной полоской кожи странице. На весь разворот была оттиснута гравюра, в мельчайших деталях изображающая запутанную схему какого-то хитроумно устроенного многоуровневого лабиринта. Монах в задумчивости прочертил пальцем по гравюре невидимую линию. В одном из коридоров лабиринта таилась смертельно опасная ловушка, другой же вел к нужному месту. Главное было правильно выбрать направление.
– Виа Долороса – висе верса2, – вслух прочитал монах латинскую надпись на гравюре.
Монах захлопнул манускрипт и еще раз огляделся по сторонам. Ошибка стоила бы ему жизни. Он перекрестился и свернул влево. Длинный и прямой проход оканчивался узким арочным проемом, из которого веяло зловонием. Поморщившись, монах просунул в проем руку с факелом и заглянул внутрь. Ничего током не разглядев, он протиснулся под арку и огляделся вокруг себя.
Монах очутился в достаточно просторном гроте. Грот имел округлую форму, а его стены плавно переходили в куполообразный свод. С потолка с шумом падали на пол крупные капли, а по стенам стекали струйки воды и утекали неведомо куда. В воздухе удушающе пахло сероводородом. Морщась от скверного запаха и щуря глаза, монах сделал несколько шагов вперед, как вдруг споткнулся обо что-то твердое. Чудом сохранив равновесие, он невнятно выругался и посветил факелом себе под ноги. Прямо перед ним на полу был установлен прямоугольный каменный постамент, высотой с локоть. Факел в руке монаха задрожал. На серой каменной поверхности постамента был искусно высечен диковинный пентакль.
Монах склонился и благоговейно дотронулся до магического знака.
– Третья Печать Соломона, – прошептал он.
К стене над алтарем на уровне человеческого роста был приколочен грубый конус из почерневшего и поеденного коррозией железа. Монах установил в него древко горящего факела, затем расположил на краю алтаря свой манускрипт, а сам встал на колени перед ним. Он открыл книгу на другом заложенном месте. Свет от горящего над головой факела был неровен и тускл, но все же позволял разглядеть, что на странице слева был отпечатан в столбик короткий текст на латыни, а на гравюре справа была изображена обнаженная женщина, то ли горящая, то ли состоящая из огня. Огненная женщина стояла на невысоком постаменте в центре каменного грота со сводчатым потолком и проистекающими по стенам водами – все в мельчайших деталях соответствовало окружающей монаха обстановке.
Скинув капюшон, монах отер рукой вспотевшее лицо и обритую наголо голову. Он полез куда-то в складки своего рубища, и в следующий момент в его руке блеснул короткий клинок кованого ножа. Монах вытянул левую руку над алтарем и, стиснув зубы, решительно полоснул острозаточенным лезвием по раскрытой ладони.
– М-м… – простонал он от боли.
Из глубокого пореза выступила кровь и стала наполнять ладонь. Морщась от боли, монах сжал руку в кулак. На алтарь, в самый центр пентакля, упали крупные алые капли крови.
Не отстраняя руки, монах начал читать текст на латыни:
– Моту проприо, мутатис мутанди, претер натура, контра вим мортис3.
Монах вдруг замолчал, заворожено глядя на гравюру на соседней странице манускрипта. Этого не могло быть, но гравюра начала оживать прямо на его глазах. Языки пламени, которыми была объята женщина на изображении, вдруг пришли в движение. Мало того, они стали объемными и приобрели желто-красный цвет настоящего огня. Всполохи пламени вздымались над книгой, но не опаляли ветхий пергамент. Монах провел рукой над огнем. Огонь был холоден, словно лед, и совершенно не причинял ему боли.
Монах сглотнул ком в пересохшем от волнения горле и продолжил читать древний заговор, способный оживить даже изображение:
– Контра спем, аб инкунабулис ад инфинитум4.
Огонь стал вздыматься все выше и все больше разрастаться, но монах уже не останавливался.
– Пер аспера, пер фас эт нефас, ад либитум!5 – закончил он.
Монах поднял голову. Прямо перед ним на алтаре, вышедшая прямо из книги, стояла обнаженная женщина, объятая пламенем. Прекраснее этой огненной женщины монах не видывал никогда в своей прошлой мирской жизни, полной плотских прегрешений. Огненная женщина не двигалась, лишь только желто-красные языки пламени плясали по ее обнаженному телу и волнами перекатывались снизу вверх. Словно обезумев от вожделения, монах восхищенно смотрел на нее, не отрывая глаз. Ему хотелось изучить каждый изгиб ее грациозного, прекрасного тела, мельчайшие черты ее божественного лица. Вдруг веки женщины дрогнули и открылись, однако глаз под ними не оказалось – под веками из огня тоже был огонь, но монах почувствовал нутром, что женщина пристально смотрит на него.
– Аве, диаболус!6 – взволнованно произнес монах приветствие.
– Ты можешь оставить латынь, говори со мной простым языком, – на понятном монаху языке произнесла огненная женщина своими огненными губами. – Итак, чего ты желаешь, человече?
Монах поднялся на ноги, так и продолжая изумленно глядеть на говорящего с ним дьявола в образе прекрасной огненной женщины.
– Это действительно ты? – недоверчиво спросил он. – Или у меня видения?
– Преклонись мне, и ты убедишься, что я действительно существую.
– Стало быть, ты можешь превратить камни эти в хлеба?
– Только пожелай.
– И ты можешь дать мне все царства мира и славу их?
– Безраздельно.
Лицо монаха сделалось решительным:
– Так отойди же от меня, сатана, ибо написано, Господу, Богу твоему, поклоняйся и Ему одному служи.
– Но для чего же ты вызывал меня, монах, раз не внемлешь словам моим? Неужто для того, чтобы читать мне святое писание?
– Сорок дней и сорок ночей провел я в молитве и воздержании от еды. Подпитывал силы свои лишь водой, сочащейся по каплям со сталактитов подземелья. И вот теперь, окрепнув телом, должен я через искушения твои укрепить и веру свою.
– Велика вера твоя, монах, ибо слеп ты. Ты не видишь того, что перед очами твоими. Скажи мне, разве истина заключена не в том, что соответствует действительности?
– Так молвят безбожники-философы.
– За то и клеймят их погрязшие во лжи твои наставники-церковники, что истину глаголют они. А истина в том, что все сокровища мира лежат пред ногами твоими, человече, только пожелай их. Но не замечаешь ты их, ибо слепо жаждешь обетованной великой награды на небесах.
– Но истинно сказано в святом писании, не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут.
– Писание мне хорошо известно, монах. Познай же теперь и ты сокровенную истину мою. Кто по доброй воле уничижает себя, тот ничтожен и будет, а кто возвеличивает себя, тот и возвысится над остальными. А теперь ответь мне правдиво, разве на земле не так устроено?
– Твоя правда. Но Царство Небесное сулит жизнь вечную всем униженным и страждущим на земле, ибо так сказано в писании.
– Ты бессмысленно повторяешь заученную чушь! – воскликнула огненная женщина, и ее гневный голос эхом прокатился по гроту. – Имей же смелость разверзнуть очи свои и последовать мыслью за моим рассуждением. Не страшись, ведь ты просвещенный человек. Пост мортем нулла волюптас!7 Жизнь земная лишь преддверие жизни вечной. Путь земной тернист, стало быть, на том свете ждет еще более тяжкая участь. Так стоит ли раньше времени умерщвлять плоть, которой и так предрешен тлен, и усмирять дух, которому и без того предстоят лишения и тяготы? Почему бы не скрасить этот краткий миг и не пожить достойно, в наслаждении, богатстве и славе? Так поступали многие великие люди, кто постиг мудрость сию. И их примеру можешь последовать и ты, только пожелай.
Монах недоверчиво внимал словам коварного дьявола в образе прекрасной огненной женщины:
– Но как достижимо все то, о чем ты говоришь?
– Ты вдруг отверг писание, монах? Да воздастся тебе по вере твоей. Выбирай сам, человече, во что тебе верить. В истину, что пред тобою, или же в нелепый вымысел.
– Верую – значит, разумею. Приведи же доказательства, чтобы я смог умозрительно удостовериться, что такая закономерность властвует в бесконечных пределах мироздания.
От сильного волнения в ушах монаха застучала кровь, напоминая бой литавров. Или это и в самом деле были литавры, гулко разносящиеся под сводом грота? Неожиданно к ударным присоединились утробные мужские голоса, хором произносящие нараспев: «О-о, Си-мон. О-о, будь с на-ми. О-о, Си-мон. О-о, будь с на-ми…»
Огненная женщина вдруг сделала шаг вперед и сошла с алтаря. Теперь их лица оказались друг напротив друга. Бой литавров участился и усилился, а голоса стали звучать отчетливее: «О-о, Си-мон. О-о, будь с на-ми. О-о, Си-мон. О-о, будь с на-ми…»
Огненная женщина заглянула монаху прямо в глаза:
– Я вижу насквозь душу твою, монах. Не верою ты был движим в подвиге своем. Ты возжелал познать суть бытия, встретившись со мною и не имея на то иных путей. Теперь же тебе остается лишь произнести сакральные слова, и да свершится сие.
– Какие это слова?
– Тебе они должны быть хорошо знакомы, монах. Повторяй их за мной. Фиат волюнтас меа. Амен8.
– Фиат волюнтас меа. Амен, – повторил монах и покорно склонил голову.
Литавры перешли в оглушительную кульминацию, но вдруг резко стихли. В возникшей тишине огненная женщина простерла над склоненной перед ней головой монаха два перста, сложенных воедино.
– Нарекаю тебя Маммоном, – произнесла она, перекрестив монаха снизу вверх и справа налево. – Отныне ты будешь служить мне, и твоей службой будет совращать и губить бессмертные человечьи души. Ну а в награду за службу свою ты получишь от меня вожделенное знание, ибо каждый получает то, за чем обращается ко мне. Итак, внимай мне, Маммон. Как тебе должно быть известно из философии, науки не чуждой тебе, сущему противопоставляется категория «ничто» и рассматривается она двояко. Либо как результат отрицания сущего, что является лишь формально-логическим понятием, либо как ключевая категория онтологии9. В последнем случае ничто предстает как нечто иное бытию. А вот теперь уместно обратиться к библии, в которой сказано, что Бог из ничто творит все. Из чего следует, что небытие есть кунабула мунди10 и, стало быть, оно во всех отношениях совершеннее и предпочтительнее сотворенного из него бытия. На этом твоя жажда познания удовлетворена, монах?
– Но что же есть небытие? Ведь я так и не услышал ни слова об упомянутом.
– Ты обратился не к тому источнику. Сути небытия не ведаю даже я, поскольку тоже являюсь творением Бога. Ха-ха-ха!
Расхохотавшись, огненная женщина прильнула всем телом к жалкому рубищу монаха и обняла его за плечи и шею.
Обманутый коварным дьяволом, монах судорожно забился в объятиях огненной женщины. Он задрал голову кверху, и из его перекошенного рта вырвался истошный вопль:
– А-а-а-а…
– Ха-ха-ха!
Демонический хохот огненной женщины смешался с агонизирующим криком монаха.
Широко открытые глаза монаха, доселе темно-карие, почти что черные, начали вдруг светлеть, будто из них выходила сама жизнь. В то же время огненная женщина стала растворяться, будто проникая в тело монаха. Очень скоро глаза монаха стали бледно-серого цвета, почти прозрачными, словно превратившись в две безжизненные стекляшки, а последние огненные всполохи на его теле полностью исчезли в нем.
Ослабевший монах безвольно рухнул на колени перед алтарем. Перед ним так и лежал раскрытый древний манускрипт, однако теперь на гравюре не было огненной женщины – лишь пустой пьедестал. Перед глазами монаха все поплыло, и он замертво повалился на каменный пол.
Часть 1
Искушение блудницы
Глава 1
Ночное бархатное небо с россыпью тысяч далеких звезд сливалось на горизонте с непроглядно черной водной гладью черноморского побережья. Разукрашенный разноцветными огнями гирлянд экскурсионный теплоход «Дельфин-2» тихим ходом шел по темным водам геленджикской бухты.
В сверкающем от вспышек светомузыки баре-ресторане теплохода было многолюдно и шумно. Все столики были заняты разгоряченной алкоголем публикой. На эстраде зажигал инструментальный ансамбль. Звучала заводная «Хава нагила». Рядом с эстрадой отплясывали пары. Отовсюду слышались взрывы смеха. В воздухе густой пеленой висел табачный дым. Так проводилась корпоративная вечеринка некоей организации, которая не стремилась афишировать данное увеселительное мероприятие.
Среди многочисленных участников вечеринки были не только сотрудники организации, но и приглашенные гости, а также девушки из эскорт-сервиса. Одна из девушек выделялась из числа своих коллег по ремеслу. Ее внешность и фигура могли бы покорить даже самого искушенного ловеласа. Миндалевидные черные глаза, увеличенные при помощи косметических процедур пухлые губы, прямые черные волосы, собранные на затылке в длинный конский хвост, рост выше среднего, некрупный торс, с аккуратной девичьей грудью и тонкой талией, резко контрастирующий с чрезмерно широкими бедрами. Тут было на что заглядеться, но все же не эффектной внешностью девушка привлекала к себе внимание, а своим необычным поведением.
Она в одиночестве сидела на высоком табурете за барной стойкой и потягивала через соломинку безалкогольный коктейль, в то время как ее коллеги вовсю развлекали своих раздухарившихся клиентов и веселились сами. Девушка явно тяготилась обществом местных гуляк. Она быстро оценила, что подцепить достойного спонсора среди этого пьяного сборища халявщиков ей вряд ли обломится.
В который раз обведя скучающим взглядом зал ресторана, девушка вернулась к своему коктейлю. Она уже поднесла соломинку к губам, как вдруг отставила бокал на стойку и обернулась. Так и есть, ей не показалось, через широкий иллюминатор на нее были направлены два немигающих глаза. Кто-то неотрывно наблюдал за ней с палубы теплохода.
Девушка давно привыкла к нескромному проявлению внимания к своей персоне со стороны представителей мужского пола, да и женского тоже. Однако в этот раз ей почему-то стало не по себе. Неизвестный мужчина, словно рентгеном, пронизывал ее взглядом бледно-серых глаз, кажущихся стеклянными из-за их неподвижности и холодного блеска. Неровный свет едва попадал на него, но все же девушка смогла разглядеть, что это был видный мужчина, лет пятидесяти, невысокий, коренастый, с обритой наголо головой. Одет он был в темно-бордовый спортивный костюм от кутюр, богато украшенный на груди блестящими стразами.
Пока она разглядывала незнакомого мужчину, мужчина также не сводил с нее глаз. Странно, но девушка не могла отвести глаз от этого гипнотического взгляда. Казалось, какая-то притягательная сила влекла ее к незнакомцу, призывала ее отдаться ему прямо здесь, на теплоходе, и не просто отдаться телом, а отдать ему свою душу.
В ушах девушки застучала кровь, напоминая бой литавров. «О-о, будь с на-ми», – откуда-то отдаленно пропел хор мужских утробных голосов. Девушка встряхнула головой, прогоняя наваждение. К ней быстро вернулось чувство реальности. Она показала мужчине в иллюминаторе вытянутый средний палец и отвернулась. Мысли сами собой зароились в ее голове. Почему она не видела этого странного субъекта среди гостей? Может, он поднялся на борт позже? Но они нигде не причаливали. Не приплыл же он на катамаране? И уж тем более не пришел по воде? А может, все это время, что длилась вечеринка, он прятался в машинном отделении, дожидаясь подходящего момента, чтобы выйти? Но с какой стати?!
Любопытство побороло в девушке нормы приличия, и она обернулась. Два неподвижных, поблескивающих глаза так и продолжали буравить ее сквозь иллюминатор. Вдруг произошло неожиданное. Мужчина поднял руку и поманил ее пальцем.
Девушка смутилась, никак не ожидая такой фамильярности. Вопросительно вздернув брови, она ткнула себе в грудь пальцем, мол, вы меня?
Мужчина дважды коротко кивнул, соглашаясь, мол, тебя, тебя.
Девушка отвернулась и собралась с мыслями. Странный мужчина пугал ее. Но что могло с ней произойти на теплоходе, среди множества людей, мысленно убеждала она себя? Что касается неприятных встреч, то их она никогда не избегала. В конце концов, это было частью ее работы – находить общий язык с неприятными в большинстве своем клиентами. При этом всегда имелась слабая надежда, что клиент по счастливому стечению обстоятельств окажется не похотливым скупердяем, а сказочно богатым олигархом и, без ума влюбившись, увезет ее на белоснежной яхте прямиком в туманный Альбион.
Девушка решительно слезла с высокого табурета и, грациозно лавируя широкими бедрами между столиками в такт клезмерской музыки, покинула шумный и прокуренный зал ресторана. Она вышла на открытую палубу. Незнакомый мужчина так и продолжал неподвижно стоять возле иллюминатора, правда, теперь он повернулся к нему боком. Прохладный и влажный ветер с моря эффектно раздул длинный подол сарафана девушки, белого в крупный черный горох. Поежившись, она скрестила на груди руки и приблизилась к незнакомцу. Тот не спешил начинать разговор.
– Вы нездешний? – спросила девушка, чтобы непринужденно завести разговор.
– Нет, я из этих краев, – глубоким голосом с хрипотцой ответил мужчина и добавил: – Просто давно здесь не бывал.
– А почему вы не среди гостей?
– Я явился сюда не в качестве гостя. Я князь мира сего.
– Вот как?
– Как тебя зовут, прелестница?
Мужчина не производил впечатления проходимца. Наоборот, во всем его облике, в осанке, в сдержанности жестов, в скупой мимике и манере лаконично говорить чувствовался какой-то особенный лоск и шик, аристократизм, что ли, свойственный лишь людям самоуверенным, с высоким положением в обществе и солидным банковским счетом.
Девушка эффектно выставила вперед бедро из высокого разреза сарафана:
– А разве ты меня не узнаешь?
– Почему я должен тебя узнавать?
– Ну как же? В Интернете частенько мелькают мои фоточки.
Мужчина озадаченно нахмурил брови:
– Интернет?
Повисла пауза. Девушка поспешила исправить неловкую ситуацию:
– Не важно. Я известная фотомодель плюс сайз. Меня знают как Мия Мега, но сейчас ты можешь звать меня Миланой. А как тебя зовут, мышонок?
– Зови меня Маммоном.
– Какое красивое имя. Балканское?
– Я был наречен этим божественным именем во славу богатства.
Милана обворожительно улыбнулась и взяла своего кавалера под руку:
– Сегодня ты мой Бог. Если хочешь, я буду называть тебя Маммиком.
– Называй как пожелаешь. Но все-таки Бог предпочтительнее. Впрочем, вскоре ты сама в этом убедишься, Милана.
Маммон обнял девушку за тонкую талию и привлек к себе. Милана не сопротивлялась. Ответным жестом она положила свою ладонь на его. Их губы соприкоснулись и слились в долгом поцелуе.
Лицо Миланы вдруг изменилось. Оборвав поцелуй, она вывернула из-за спины руку Маммона и уставилась на его негнущуюся ладонь, изуродованную безобразным шрамом:
– Боже, откуда у тебя этот жуткий шрам?
– Остался мне в назидание за несусветную дерзость мою. Но не будем об этом. Скажи мне лучше, что значит, плюс сайз?
Милана улыбнулась:
– А ты большой шалунишка.
Непринужденно беседуя, Милана с Маммоном в обнимку побрели по безлюдной палубе к носу теплохода, навстречу далеким огням прибрежной полосы, живописно икрящимся на ряби водной глади.
Глава 2
Неделя, проведенная вдвоем с Маммоном, буквально свела Милану с ума от счастья. Проведя в тот памятный вечер незабываемую ночь со своим новым знакомым в его гостиничном номере геленджикского отеля, Милана осталась у него до утра. Головокружительный утренний секс как бы продолжил ночную феерию, и закончился он только к обеду. Коллекционное французское шампанское с черной икрой, заказанные в номер и поглощенные прямо в постели, послужили стимулом для дальнейших плотских утех. Вечером безудержный секс приобрел характер марафона, и так длилось всю ночь. Лишь ближе к утру, совершенно изнуренная, но безмерно счастливая, Милана заснула на плече у своего немногословного и неутомимого любовника. Так Милана и остался жить в люксовом номере Маммона.
Говорили мало. Преимущественно о шмотках, украшениях, машинах, ресторанах, путешествиях… в общем, об элементах красивой жизни. Милане было трудно вытянуть что-то вразумительное из неразговорчивого и немного угрюмого Маммона. В основном спрашивал он, и все его вопросы сводились к практической стороне жизни. Что ей нравилось, а что не нравилось, и желала бы она чего-либо или не желала бы этого.
Короче говоря, время текло легко и непринужденно. Секс сменялся трапезами и ненавязчивым общением. И все было великолепно. Единственное, Милана ума не могла приложить, откуда у Маммона берутся деньги на элитные напитки и экзотические закуски. Толстый рулон пятитысячных купюр, перехваченный простой канцелярской резинкой, из которого Маммон каждый раз у нее на глазах демонстративно отсчитывал деньги, будто не истощался. Правда, Милана не видела, как он расплачивался с одной и той же официанткой гостиничного ресторана. И расплачивался ли он с ней вообще, или только делал вид, что расплачивается. Впрочем, это мало заботило Милану. Главное – деньги у нового спонсора есть, и он умеет их красиво тратить, а все остальное неважно. В том числе, и почему у официантки из ресторана подозрительно похожие на маммоновы прозрачные глаза.
Однако же, все на свете рано или поздно заканчивается, как плохое, что очень хорошо, так и хорошее, что тоже неплохо. Вот и семидневная оргия наконец завершилась. Вот только завершилась она на весьма тревожной ноте.
Милана проснулась от щекочущего чувства где-то пониже поясницы. Она открыла глаза, но сразу прищурила веки от яркого солнечного света. Через незашторенное широкое окно, высотой от пола до потолка, перед ней открывался дивный панорамный вид на геленджикскую бухту – от мыса до мыса. Милана краем глаза оглядела себя. Она лежала на животе полностью обнаженной. Простыня, которой они с Маммоном лишь изредка накрывались, смятая, лежала на полу.
Приходя в себя после глубокого сна, Милана скорее почувствовала нутром, чем услышала, что Маммон уже не спит и смотрит на нее. Она приподнялась на локте и повернулась к нему. Маммон действительно разглядывал ее со спины гипнотическим взглядом своих прозрачных, неподвижных глаз.
– Доброе утро.
– Доброе утро, чаровница.
Они нежно поцеловались.
Щекочущее чувство не оставляло Милану, и она провела рукой от поясницы и ниже. Она нащупала что-то странное и, изогнув шею, осмотрела себя сзади. Между ее ягодицами, веером, были вставлены пятитысячные купюры.
Она недоуменно посмотрела на Маммона:
– Что за шутку ты проделал с моей попой?
– Так, выгодно вложил в тебя деньги.
Милана не поняла, что Маммон имеет в виду, и промолчала. Она вынула деньги и, бегло пересчитав, сложила их в стопку. Получилась довольно внушительная сумма.
– Так ты говоришь, что желала бы затмить своей задницей весь Интернет? – по своему обыкновению, спросил Маммон прямо в лоб.
Милана смутилась от его прямолинейности:
– Ну да.
– Не понимаю, чего ты медлишь? Ведь молодость твоя быстро увянет, а дряхлостью своей ты уже никого не прельстишь, разве что редкостного извращенца.
Милана сообразила, что Маммон попросту потешается над ней. Она села перед ним на поджатые ноги:
– Вот как? И как же я сразу не сообразила, что у меня есть для этого волшебная палочка?
– Это не волшебство. Я мог бы помочь тебе осуществить твое желание.
Милана еще раз посмотрела на пухлую стопку денег у себя в руке:
– Ты и вправду можешь это сделать?
– Научить, да. Но сделать все ты должна будешь сама.
– Я согласна.
– Мне не требуется твое согласие, я и без того вижу твою душу насквозь. Мне нужно лишь произнесенное тобою слово.
– Какое?
– Об этом после. Вначале ответь мне, веруешь ли ты в Бога?
– Что за странный вопрос? Конечно, верю, как и все.
– Прекрасно. Стало быть, ты знаешь из писания, что всякому страждущему на земле воздастся в Царстве Небесном?
– Ну-у, что-то вроде того.
– А что если я скажу тебе, что ты можешь прямо сейчас обрести рай земной, от которого отказываешься по собственной воле, надеясь на несбыточное чудо после смерти?
Милане быстро наскучила религиозная болтовня, и она не удержалась от грубости:
– Тогда я скажу, что я полная дура!
– Так не будь ею. Внемли словам моим, и воздастся тебе по вере твоей.
– Все так просто?
– И ты вскоре убедишься в этом.
– А что значит, поверить?
– Просто произнеси вслух, что отныне на все воля твоя, и да свершится сие!
– На все воля моя, – не задумываясь, равнодушно повторила Милана.
Не успела она договорить фразу до конца, как вдруг почувствовала сильное головокружение и повалилась на кровать. Сознание не покинуло ее, и она отчетливо увидела, как губы Маммона тронула кривая ухмылка.
– Ты не осознала до конца сакрального смысла этих важных слов. Но ничего, очень скоро к тебе придет полное осознание.
Маммон поднялся с кровати и бросил через плечо:
– А теперь собирайся, мы покидаем наше временное пристанище.
Он вышел в прихожую и скрылся за дверью ванной комнаты. Милана проводила его взглядом, поднялась с кровати и шаткой походкой подошла к зеркальному шкафу-купе. Головокружение само собой прошло, не оставив ни малейшего чувства недомогания. Встряхнув головой, будто прогоняя наваждение, Милана собрала волосы в конский хвост и придирчиво оглядела себя в зеркале с ног до головы. Было заметно, что пару килограммов она набрала, но все же ее фигура выглядела по-прежнему восхитительно. Вот только глаза немного заплыли, но это можно было легко подправить макияжем, пока она не вернет свой прежний вес.
Разглядывая в зеркале свое лицо, Милана вдруг заметила, что ее доселе темно-карие глаза вдруг посветлели до светло-каштанового оттенка:
– Что за чертовщина? Это что, какая-то оптическая иллюзия?
Милана так и этак покрутила головой перед зеркалом, ловя разное освещение, но оттенок глаз от этого не менялся. От напряжения в шее у нее что-то хрустнуло. Она помассировала шею и сдвинула в сторону зеркальную створку шкафа, бормоча себе под нос:
– Походу, нехватка каротина. Надо бы пропить курс «Мультикомпливита».
Милана взяла с полки смятые кружевные трусики и, понюхав, натянула их. Затем надела бюстгальтер и накинула через голову сарафан. Надев джинсовую куртку, она обула черные лодочки на высокой шпильке, после чего придирчиво оглядела себя в зеркале.
К тому времени из ванной вернулся Маммон. Вокруг его бедер было повязано белое махровое полотенце. Благоухая ароматическими отдушками, он молчаливо остановился рядом с Миланой у открытого шкафа и беззастенчиво сбросил на пол полотенце, оставшись полностью обнаженным. Он надел чистое нижнее белье и свой бордовый спортивный костюм, украшенный стразами на груди и спине.
Застегнув молнию куртки лишь до середины, Маммон повернулся к молчаливой Милане и коротко сказал:
– Поехали. Впереди тебя ждет масса хлопот.
Глава 3
Холл отеля был безлюден. Лишь за стойкой администратора в одиночестве скучала девушка в жилетке с логотипом и серебристым бейджем на груди.
– Обожди меня здесь, – сказал Маммон Милане.
Она послушно осталась стоять у кофемашины, глядя Маммону в спину. Тот подошел к стойке и негромко что-то сказал девушке-администратору. Милана не разобрала слов, однако заметила, как на лице девушки отразилось удивление. Девушка что-то переспросила у Маммона. Тот ответил утвердительно, после чего девушка взяла со стенда с ячейками у себя за спиной какие-то ключи и передала их Маммону.
Маммон небрежно сунул ключи в карман куртки, повернулся к Милане и выкрикнул через гулкий холл:
– Пойдем!
Милана нагнала Маммона у автоматических стеклянных дверей и пошла рядом с ним, как верная собачонка. В этот момент она ненавидела себя за свою безропотную покорность, но больше всего она ненавидела Маммона за его бесцеремонность, проявленную на людях.
На открытой солнцу автомобильной парковке перед зданием гостиницы стояло с дюжину иномарок. Две трети из них были с региональными кодами республик Северного Кавказа. Остальные – с московскими, ростовскими, краснодарскими и ставропольскими номерами. Быстро прикинув что-то в уме, Милана направилась к хищной черной бэхе с ноль пятым регионом. Однако Маммон пошел в противоположном направлении, к стоящему поодаль от скопления машин угловатому черному «Гелендвагену» с запоминающейся комбинацией из повторяющихся цифр и букв в номерном знаке.
Милана едва удержалась, чтобы не воскликнуть от восторга. Сдерживая эмоции, она вновь догнала Маммона:
– А я думала, ты ездишь на такси.
– Для меня любая машина такси.
Они остановились возле сияющего на солнце «Гелендвагена». Маммон достал из кармана ключи, полученные им у администраторши гостиницы, и вложил их Милане в руку:
– Садись за руль, ты поведешь.
Милану задело такое небрежное обращение, но все-таки она взяла ключи и покрутила в руке брелок на кольце.
– Она не на сигнализации, – сообщил Маммон. – Такую машину никто не посмеет угнать.
Он открыл дверцу с пассажирской стороны и скрылся в салоне за непроницаемо черными стеклами.
– Понятно, – коротко ответила Милана.
Она уселась на водительское место и оглядела приборную панель. Казалось, приборы с рулем складываются в забавную рожицу, которая улыбается ей. Милана невольно улыбнулась в ответ. Машина как машина, мысленно сказала она себе и вставила ключ в замок зажигания. Мощный двигатель заклокотал под капотом. Милана поддала газа и услышала характерный гулкий, раскатистый рокот.
Довольно улыбаясь, она повернулась к Маммону:
– Куда едем, шеф?
– К тебе домой.
– Ко мне? Но с какой стати?
– Это лишь начало нашего пути.
– Но я живу в Кабардинке.
– Да хоть в Джанхоте. Поехали.
Маммон откинулся на сидении, сплел пальцы в замок на животе и закрыл глаза, всем своим видом показывая, что не намерен продолжать разговор.
«Гелендваген» плавно выехал с парковки и покатил вниз по тенистой улочке. Водила Милана уверенно. Она управляла практически любой иномаркой, как с автоматической, так и с механической коробкой передач, не говоря уже о «Ладах». Просто – ей частенько приходилось транспортировать нетрезвых клиентов. Вот только «пилотировать» «Гелендваген» ей довелось впервые в жизни. Впрочем, она быстро приноровилась и к этому автомобилю, который, казалось, ехал сам по себе и не нуждался в управлении. Кроме того, на дороге вокруг гелика чудесным образом образовывалась дистанция «уважения», что позволяло Милане, практически не глядя, перестраиваться и совершать повороты.
Когда они пересекли черту города, Маммон неожиданно спросил:
– У тебя есть постоянный любовник?
Милана не была недотрогой и неженкой, однако она почему-то смутилась от бестактной, просто-таки циничной прямоты Маммона. Недолго поразмыслив, она ответила предельно откровенно:
– Нет. Но мне казалось, что после всего случившегося между нами им станешь ты.
Маммон одобрительно кивнул и продолжал, игнорируя ее слова:
– Подумай, кого бы из числа своих знакомых или не знакомых мужчин ты хотела бы иметь своим любовником?
Не отрываясь от дороги, Милана ответила в тон ему:
– Ну раз все возможно, то пускай им будет Соломон Руй.
– Кто он такой? Чем он занимается?
– Как, ты не знаешь Руя? – искренне удивилась Милана. – Это король вечеринок. У него собственный ночной клуб в Краснодаре.
– Подходящая кандидатура, – одобрил Маммон. – Все-таки у тебя есть голова на плечах.
Милана не поняла, комплимент это или оскорбление, и потому промолчала, продолжая следить за дорогой. Маммон больше ни о чем не спрашивал.
Сухумское шоссе тянулось вдоль побережья серой лентой, и если бы не живописные морские виды, можно было бы умереть от скуки, переезжая из Геленджика в Кабардинку. Все ближе подъезжая к дому, Миланой все больше овладевало чувство беспокойства. Одноэтажный дом, расположенный на окраине поселка, вряд ли мог показаться достойным жилищем привыкшему к роскоши Маммону. Нет, Милана вовсе не стыдилась пригласить Маммона к себе в гости. В доме был сделан приличный ремонт, была установлена дорогостоящая импортная сантехника, имелась современная мебель, а интерьер украшали стильные безделушки. Милана со вкусом обустраивала свое жилище, превратив его в будуар Шамаханской царицы. Просто – она не могла даже представить себе, какого черта Маммону понадобилось у нее дома.
Ломая голову над этой загадкой, Милана прослушала обращенный к ней вопрос.
– Что? – переспросила она.
– Я спросил, у тебя частное домовладение или квартира в эмкадэ? – терпеливо повторил Маммон.
– А, частный дом. А что?
– Стало быть, имеются гостиная, спальня, другие комнаты?
– Да уж конечно!
– Мебели в спальне много?
– Ну-у, кровать, бельевой шкаф. Но к чему эти вопросы?
– Что-нибудь запоминающееся есть?
– Много всяких безделушек. Но при чем здесь…
– В спальне фотографировалась?
– Не понимаю…
– Я интересуюсь, позировала ли ты для своих фотосессий в спальне и выкладывала ли эти изображения в сеть Интернет для публичного просмотра?
– Ну разумеется! Где же еще мне фотографироваться, у печки, что ли? Я же не кухарка!
– Это облегчает твою задачу.
Маммон замолчал, погрузившись в раздумья.
Глава 4
На въезде в Кабардинку, подчиняясь мимолетному порыву, Милана съехала на круговую развязку, вместо того чтобы продолжать двигаться прямо по шоссе, и покатила через центр поселка. Красуясь в престижной иномарке, Милана опустила стекло и снизила скорость. Ей было приятно ловить на себе восхищенные и одновременно завистливые взгляды прохожих. Яркое солнце слепило глаза, и даже пальмы не спасали, отчего Милане приходилось щуриться, но все же она не надевала солнцезащитные очки, желая быть узнанной как можно большим числом жителей поселка.
Проезжая мимо здания администрации, Милана затормозила прямо посреди проезжей части и с тоской оглядела окна второго этажа.
– Передумала с переездом в Краснодар? – поинтересовался Маммон, проследив за ее взглядом.
– Да нет. Это пройденный этап.
Милана отвернулась от окна и резко надавила на газ. Совершив длинный и ненужный крюк через центр поселка, «Гелендваген» окольными путями выехала на какую-то неприметную и тихую улочку где-то на задворках и остановился напротив невысокого забора из коричневого металлопрофиля.
– Вот мы и приехали, – сообщила Милана. – Здесь я и живу.
Маммон посмотрел в окно поверх забора. В просвете зелени фруктовых деревьев был виден лишь край двускатной крыши, покрытой темным профнастилом.
– Ты живешь одна?
– Угу. Когда мы продали отцовский дом в Пятигорске, а я купили себе вот этот, мама сказала, что здесь ей не подходит климат, и переехала к моей сестре в Горячий Ключ.
Маммон, не дослушав, вышел из машины.
Милана молча последовала за ним.
В доме Маммон повел себя по-хозяйски. Он прошел прямо в обуви в спальню и осмотрелся. Милана тенью проследовала за ним и устало села на кровать. Общение со скупым на выражение чувств и эмоций Маммоном начинало ее бесить. Она ожидала от Маммона если не восторга от ее изысканного вкуса, то хотя бы малейшей похвалы ее уютного гнездышка.
Вместо этого Маммон деловито распорядился:
– Возьмешь с собой постельное белье, портьеры с окна, циновку, вон ту треногу с белым кругом и эту пеструю холстину со стены тоже не забудь. Столик можешь не брать, невелика редкость.
Милана игриво улыбнулась ему:
– А ты не хотел бы сперва немного поразвлечься?
– Не будем тратить время на пустое.
Уже собираясь покинуть спальню, Маммон указал пальцем в дальний угол:
– Да, и хорошо бы еще взять с собой вон то причудливое приспособление.
– Ты хочешь, чтобы я потащила с собой в Краснодар тренажер?
– Да. Это весьма приметная вещь.
– Но он весит черт знает сколько! К тому же я не смогу его разобрать, а в собранном виде он не поместится в машину.
– Была бы воля.
– Ну хорошо, если только ты мне поможешь справиться с ним.
– Ладно, оставь его.
Маммон еще раз оглядел спальню:
– Тогда возьми те две оставшиеся треноги, что у стены.
– Это штативы.
Маммон ничего не ответил. Дав распоряжения, он развернулся и направился через смежную гостиную обратно в прихожую.
Милана выкрикнула ему вслед:
– Как, а разве ты мне не поможешь?
– Меня это не касается, – ответил Маммон уже откуда-то из глубины дома. – Где тут у тебя уборная? А, все, нашел.
Милана поднялась с кровати и огляделась. Ее взгляд остановился на картине на стене, заключенной в массивную, золоченую раму.
– Холсти-ину, – передразнила она голос Маммона и ворчливо добавила: – Да это полотно кисти самого Кандинского. Тоже мне ценитель искусства.
На сборы ушло не меньше часа, хотя Милана и не засекала точного времени. Она уже завершила переносить вещи в машину и присела на край разобранной кровати, чтобы перевести дух и отдохнуть, когда в спальню вернулся Маммон.
Он оглядел голые стены, после чего перевел взгляд на Милану:
– Где сатана не справится – туда бабу пошлет. Ты славно потрудилась. А теперь поехали, нечего тут рассиживать.
– Дай хоть немного передохнуть.
– Не забывай, у меня целая вечность впереди, а вот тебе стоит поторапливаться.
С этими словами Маммон вышел из спальни. Милана поднялась с кровати и последовала за ним. В прихожей она задержалась и напоследок оглядела покидаемое жилище.
– Погоди! – вдруг воскликнула она. – Я чуть не забыла самое важное!
Милана стремглав скрылась за одной из дверей. Маммон остался терпеливо ждать ее перед входом. Милана вернулась вскоре. Перед собой она несла громоздкую ярко-красную микроволновую печь.
– Это моя любимая вещь, – смущенно улыбаясь, сообщила она Маммону.
– Ты не умеешь готовить?
– Да нет. Просто – не люблю тратить время на пустое. В жизни есть куда более приятные занятия, чем готовка.
Милана заперла калитку на замок, бережно уложила микроволновку на заднее сиденье гелика, поскольку багажник был заполнен до верху, села за руль и завела двигатель. Маммон уже сидел в машине с закрытыми глазами, словно никуда не выходил. Невольно Милана бросила тоскливый взгляд на свой дом. Почему-то она мысленно прощалась с ним. Вернется ли она сюда снова? Или же в скором времени переберется в двухэтажный коттедж на Зеленом острове в Краснодаре? Милана решительно включила передачу и вдавила педаль газа в пол.
Пробуксовав, «Гелендваген» с визгом сорвался с места, оставив на асфальте черные полосы от шин и сизое облачко выхлопных газов в неподвижном знойном воздухе.
Глава 5
Петляя по серпантину Сухумского шоссе от Кабардинки до Новороссийска, Милана любовалась живописными видами прибрежной полосы. Маммон же спал или только делал вид, что спит, откинувшись на пассажирском сидении. Засмотревшись на спокойное, искрящееся на солнце Черное море, Милана вдруг поймала себя на мысли, что ей чего-то не хватает. Ей не хватало музыки.
Она коснулась пальцем сенсорной панели автомобильного компьютера. Высококлассная акустика ожила, и в салоне зазвучал глубокий и хриплый мужской голос: «…Самый правильный и модный на курорте отдых водный, пароходами гудит морской вокзал. И на озеро, на Рица, каждый хочет прокатиться, и вином убиться "Черные глаза". Эх, море Черное, солнце печеное, рыбка копченая мечет икру. Бары отличные, бабы столичные – всем обеспечит вас солнечный Юг…»
Крутой шансон в музыкальном плеере красноречиво свидетельствовал о хорошем вкусе владельца машины. Милана уважительно покосилась на Маммона. Тот никак не реагировал на музыку, и она прибавила громкость почти до предела.
«…Эх, море Черное, солнце печеное, рыбка копченая мечет икру. Бары отличные, бабы столичные – всем обеспечит вас солнечный Юг…»
Подпевая Наговицыну и наслаждаясь захватывающими морскими видами, Милана опустила тонированное стекло и откинулась на сидении. Ворвавшийся в салон поток солоноватого воздуха с моря разметал ее волосы. Милана надела солнечные очки, защищая глаза от ветра.
Встречная полоса была свободной. Вдруг откуда-то слева вынырнула темная тень. Милана непроизвольно вжала голову в плечи от испуга. Обгоняя ее по разделительной полосе, рядом с ней поравнялась черная «Лада-Гранта». Темное стекло с пассажирской стороны опустилось, и водитель «Гранты» заинтересованно посмотрел на Милану. Это был колоритный армянин, смуглый, лысоватый, с широкой, добродушной улыбкой на круглом, небритом лице. Он озорно подмигнул Милане.
«…Да листопадами, ой, дори-дори, бабки падали, ой, дори-дори, было весело, но вчера…» – неслось из динамиков гелика.
Милана невольно улыбнулась водителю «Гранты» в ответ и даже помахала рукой. Тот красноречиво обвел взглядом «ее» «Гелендваген» и вытянул вверх большой палец. Милана кокетливо пожала плечами, мол, ничего особенного, и кивком указала на спящего на пассажирском сиденье Маммона. Армянин разочарованно выгнул губы и развел руками. Тонированное стекло поднялось, «Гранта» обогнала гелик и, вернувшись на свою полосу, с ревом понеслась вперед.
Настроение Миланы было лучше некуда. И все же какая-то безотчетная тревога, неясное предчувствие чего-то недоброго ядовитым насекомым копошилось в глубине ее души под звуки забойного шансона.
Близился вечер. Багряное солнце клонилось к горизонту и больше не слепило глаза. Милана сдвинула очки на лоб, выключила надоевшую музыку и повернулась к посапывающему Маммону:
– Ты не устал все время дрыхнуть? Не хочешь для разнообразия немного порулить?
– Нет, – не открывая глаз, односложно ответил Маммон. – Останови перед тем мостом, мне надо устранить малую нужду.
Милана крутанула руль вправо и дала по тормозам перед бетонной опорой автомобильного моста через Кубань, недоумевая, откуда Маммон мог узнать о приближении к мосту, ведь он даже не удосужился открыть глаза.
От резкого толчка Маммон подался вперед, и ему пришлось упереться рукой в торпеду, чтобы не вылететь из сиденья и не удариться головой о лобовое стекло. Ни слова не говоря, он вышел из машины на пыльную обочину, оставив дверцу открытой.
Милана невольно проводила взглядом удаляющуюся широкую спину Маммона. Она была не в силах отвести глаз от искрящихся в последних лучах солнца страз на спортивном костюме. Они гипнотизировали ее, словно бриллианты.
Милана уже заканчивала поправлять макияж, когда вернулся Маммон и грузно уселся на сиденье. Она убрала пудреницу в карман джинсовки:
– Отлил? Теперь мы можем ехать дальше? Или, может, ты еще захочешь справить большую нужду?
– Я бы не стал иронизировать по поводу человеческой физиологии. Заводи, поехали, время не ждет.
Милана мысленно осекла себя за свою несдержанность. Не нужно было раздражать Маммона, пока она не получила от него обещанного.
– Да, конечно.
Разрезая светом фар первые сумерки, черный гелик вернулся на автостраду и покатил по широкому автомобильному мосту через реку, навстречу далеким огням большого города.
Миновав Кубань, Милана снова повернулась к Маммону и коротко сообщила:
– Краснодар.
– Я вижу.
– Где мы остановимся? В отеле?
– Нет. Ты снимешь квартиру.
– В центре? На окраине? Подешевле? Подороже? Ну, какую?
– Не имеет значения. Лишь бы спальня походила на твою собственную.
– Тебе все это безразлично, да?
– Да.
– Понятно.
Милана обидчиво замолчала. Маммон тоже не стал продолжать разговор.
Краснодар Милина знала хорошо. Конечно, не настолько хорошо, как Кабардинку, но все же. Ей частенько приходилось работать в этом крупном городе. Она с легкость ориентировалась в нем. До ближайшего агентства недвижимости было минут десять-пятнадцать езды, и все же Милана немного нервничала из-за пробок на дорогах, до окончания рабочего дня оставалось чуть больше часа.
Милане было жаль расставаться с деньгами, однако она догадывалась, что квартира ей потребуется не столько для проживания, сколько для соблазнения Соломона Руя. По этой причине она не стала экономить и снимать хибару на отшибе, где вполне могла бы перекантоваться некоторое время, а выбрала несколько приличных вариантов в центре.
Агентом по недвижимости оказался молодой и пылкий кавказец. Он неосмотрительно выразил Милане свое восхищение по поводу ее узнаваемой внешности, что дало ей основание разыгрывать из себя высокомерную, привередливую «звезду». Невзирая на присутствие Маммона, парень всю дорогу оказывал Милане знаки внимания и выражал восторг от «ее» машины. Но она лишь морщила нос и отвечала односложно – ее бесила мужская навязчивость. К счастью, первый же просмотренный вариант был одобрен Маммоном. Небольшая однушка располагалась на втором этаже двухэтажного дома на Красной улице. Правда, окна выходили на шумную и оживленную улицу, а не в тихий дворик, но Маммона это не смутило.
Договор был заключен, и Милана передала риелтору требуемую сумму из тех денег, которые ей вручил Маммон в геленджикской гостинице весьма необычным способом. В обмен на деньги она получила ключи от квартиры и копию договора. Облапав напоследок плотоядным взглядом соблазнительную фигуру Миланы, нахальный юнец многозначительно бросил: «Еще увидимся, Мия» и оставил Милану с Маммоном наедине в их новом временном пристанище.
Лишь только хлопнула входная дверь, Маммон нарушил молчание:
– Ты ничему не учишься.
Милана и без того была на взводе:
– Слушай, мне надоели твои недомолвки. Поясни.
– Ты могла бы не платить за квартиру.
– Ага, вместо этого мне надо было трахнуть вот этой самой канделяброй по башке того озабоченного самца и отобрать у него ключи от квартиры?!
– Насилие и мошенничество здесь неуместны. Все намного проще и естественнее. Тебе надо было отдаться ему. Ты же прекрасно видела, что он был готов продать душу дьяволу за близость с тобой. Так неужели он не заплатил бы из своего кармана за какие-то несчастные несколько суток аренды квартиры в обмен на ночь с известной фотомоделью?
– Я не такая! – с вызовом ответила Милана, прекрасно понимая, что в глазах Маммона она именно так и выглядит, а значит, такой и является на самом деле.
– Ты хочешь сказать, что я ошибся в тебе и напрасно трачу с тобой свое время?
– Нет.
Маммон смягчился:
– Не жалей о потраченных деньгах, вскоре ты им счет потеряешь.
– Маммон, объясни, зачем мы здесь?
– Ты разве не уразумела? Чтобы воссоздать видимость твоей спальни.
– Я не о том говорю.
– А я о том. Выгружай вещи и расставляй все по своим местам. А я пока приму душ, что-то умаялся я от переезда.
Маммон действительно вышел в прихожую и скрылся за дверью ванной комнаты. Милане не оставалось ничего другого, как приниматься за работу в одиночку. Она спустилась в темный двор к машине. Подсвечивая себе телефонным фонариком, достала из багажника объемный тюк с постельным бельем и торчащими из него треногами. С трудом перетаскивая громоздкий и тяжелый тюк с места на место, она кое-как подняла его на второй этаж и занесла в прихожую.
Милана прошла в спальню и критически оглядела ее. Обои по цвету и рисунку лишь отдаленно напоминали обои в ее спальне, но если не придираться, то разница не бросалась в глаза. А вот большая часть мебели явно была лишней. Убогий двухсекционный платяной шкаф у стены, продавленное кресло с потертой и потрескавшейся обивкой из кожзаменителя, торшер, высокая этажерка с какими-то книгами – весь этот хлам нужно было вынести в прихожую, а еще лучше выбросить на помойку. Журнальный столик можно было и оставить. Ну а двуспальная кровать из древесного массива в целом мало отличалась от любой другой. Застели ее атласным бельем антрацитно-черного цвета – и будет не отличить от ее собственной. Также радовало наличие плазменной телевизионной панели, вполне схожей с ее «Самсунгом». Но вот жалюзи на окне выбивались из антуража. Милана мысленно отдала должное Маммону, который настоял на том, чтобы взять с собой ее темно-вишневые портьеры. После всего оставалось лишь повесить «Кандинского» над кроватью, расставить вокруг кровати треноги с осветительными софитами да по углам высокие напольные вазы – и готово!
Милана принялась за работу. И все-таки тревожные мысли не оставляли ее.
– Зачем, черт побери, ему понадобилось превращать эту конуру в мой дом? – пробормотала она себе под нос, сбрасывая на пол хозяйское постельное белье.
Маммон вернулся из ванной комнаты обнаженным, посвежевшим и, как обычно, благоухающим ароматическими отдушками. Густые черные волосы на его груди слиплись от воды в сосульки. Он остановился на пороге спальни и, почесывая выпирающий живот, оглядел преобразившуюся обстановку.
Увиденное Маммону понравилось, и он торжественно произнес:
– Санкта санкторум!11
Наводя последний лоск, Милана не заметила Маммона. Лишь услышав его хриплый голос, она обернулась:
– Прекращай говорить на непонятном языке.
Маммон, раскинув руки, вошел в спальню, словно в святилище:
– Я выразил радостные чувства свои, что сие место священно, ибо в скором времени его посетит мой господин.
– Да? А я думала, я сняла его для себя.
Маммон проигнорировал ее слова, что для Миланы было уже вполне привычным делом, и спросил:
– Есть ли поблизости какая-нибудь торговая точка, где в это позднее время можно было бы приобрести техническое средство визуальной фиксации?
– Это же Краснодар! Тут когда угодно можно купить что захочешь. А зачем тебе понадобилась видеокамера?
– Не мне, а тебе. Приведи себя в порядок, и поедем.
Маммон вышел из спальни и вернулся в ванную. Милана нахмурилась. Кое-что прояснилось, но догадок от этого не стало меньше. Она поправила волосы, разгладила сарафан и вышла вслед за Маммоном в прихожую.
Глава 6
На ярко освещенную уличными фонарями автомобильную парковку перед торговым центром въехал черный «Гелендваген» с крутыми номерами и остановился прямо на тротуаре напротив автоматических стеклянных дверей. Пешеходы с заметным недовольством посторонились, но возмущаться никто не стал.
Милана выключила зажигание и повернулась к безмолвствующему Маммону:
– Маммон, ты можешь мне объяснить, зачем мне видеокамера? Я должна буду что-то заснять? Или кого-то?
– Ну надо же, ум и красота в одном теле. Ты не перестаешь меня радовать.
– Кончай издеваться. Ответь на вопрос.
– Всему свое время. А сейчас пойдем пошопимся. Вроде бы нынче принято именно так выражаться?
Не дожидаясь ответа на риторический вопрос, Маммон выбрался из темного салона машины на освещенный тротуар.
Милана догнала его уже перед самыми дверями и по-свойски взяла под руку:
– Хотел от меня сбежать?
Маммон, по обыкновению, ничего не ответил, но Милане было глубоко наплевать на его молчание. Ей было приятно ловить на себе заинтересованные взгляды встречных мужчин и завистливые женские взгляды.
В торговом центре, несмотря на поздний час, было довольно многолюдно. Молодежь тянулась на фудкорт, а посетители постарше неспешно переходили от павильона к павильону, и лишь сонный охранник, как ослик на привязи, бесцельно бродил по атриуму. По внутреннему радио звучала легкая музыка, созданная новейшим изобретением человечества – нейронной сетью.
Милана неловко оступилась на движущемся полотне эскалатора и повисла на руке Маммона.
Он бережно поддержал ее:
– Будь осторожней. Я в ответе за тебя, пока ты не достигла цели своих устремлений.
Милана прильнула к нему и поцеловала в губы, после чего заглянула в его прозрачные глаза и прямодушно спросила:
– Скажи мне, кто ты, Маммон?
Маммон вдруг с силой ударил ногой по ограждению эскалатора. Автоматически сработал механизм блокировки, и полотно резко остановилось. Спереди и сзади послышался недовольный ропот.
– Ты хочешь проникнуть ко мне в душу?
Милане вдруг почудилось, что сквозь непринужденную лаунж-музыку прозвучали раскатистые удары литавров и хор мужских утробных голосов нараспев затянул: «О-о, Ми-ла-на. О-о, будь с на-ми. О-о, Ми-ла-на. О-о, будь с на-ми…»
– Почему бы и нет?
– Хорошо, я скажу тебе, кто есть я, ведь ты все равно ничего не поймешь.
– Даже так?
– Я вовсе не желаю унизить тебя или оскорбить. Просто – чтобы постичь чужую душу, нужно иметь к ней мерки. У меня к твоей есть, а у тебя – нет. Хотя ты уже должна была бы догадаться, кто есть я.
У Миланы пробежали мурашки по спине от леденящего душу взгляда «остекленевших» глаз Мамммона. Литавры в ее ушах зазвучали быстрее и громче, заглушая все внешние звуки, а утробные мужские голоса ускорились, продолжая нараспев повторять одно и то же: «О-о, Ми-ла-на. О-о, будь с на-ми. О-о, Ми-ла-на. О-о, будь с на-ми…» Милана с трудом оторвалась от гипнотизирующего взгляда и подняла глаза. Над головой Маммона вздымались оранжево-красные языки пламени. Они плясали прямо на голой коже, не опаляя ее.
Наконец Милана все поняла. И все же она нашла в себе силы произнести эти страшные слова:
– Ты сатана?
– Нет. Я человече, такой же, как и ты. Но только много выше и могущественнее тебя, как и любого другого, кто окружает нас.
Видя непонимание в глазах Миланы, Маммон простер руку на людей, идущих вверх по неподвижному полотну эскалатора. Те опасливо поглядывали на странную парочку и старались как можно скорее пройти мимо.
– Видишь? Я волен по своему произволу творить свою собственную судьбу, а также вершить судьбы других людей, тогда как эти другие готовы рабски сносить любые обстоятельства как неизбежные. В этом и заключена принципиальная разница между нами.
Милана заметила, что внизу забеспокоился охранник, и потянула Маммона за руку:
– Пойдем, Маммон.
– Ничего, совсем скоро ты вкусишь сладость всемогущества.
Иллюзия вдруг исчезла – пламя над головой Маммона погасло, голоса из хора стихли, а вместо тревожных литавров вновь звучала непринужденная электронная музыка. Эскалаторное полотно само собой тронулось с места и плавно поползло вверх.
Витрины модных бутиков на этот раз не вызывали интереса у Миланы. В напряженном молчании она провела Маммона по лабиринту торгового центра и остановилась перед входом в павильон с вывеской: «Мир электроников».
– Нам сюда.
Поблуждав между стеллажами с электроникой и сопутствующими товарами, они отыскали нужный им отдел. Маммон бегло осмотрел выставленный в витринах ассортимент видеокамер и задержал взгляд на видеокамере для присмотра за младенцами, изготовленной в виде сказочного домика:
– Бери ее.
Милана была удивлена таким странным выбором:
– Ты хочешь купить эту детскую безделушку?
– Не я. Сколько можно повторять, это твое дело и у тебя есть свои деньги.
Милана впервые с досадой отметила мелочность Маммона. Цокнув языком, она нервно схватила коробку с видеокамерой и пошла к кассам, даже не оглядываясь на идущего вслед за ней Маммона.
В кассе рассчитывалась за покупку пожилая женщина. Девушка-кассир объявила покупательнице итоговую сумму, взяла у нее деньги, несколько раз понажимала на кассовом аппарате какую-то кнопку, после чего вдруг запаниковала: она стала пересчитывать бумажные банкноты и мелочь в руках, то и дело сбиваясь и начиная сначала.
Время затягивалось, и Милана недовольно цокнула языком:
– Ц-ц!
Кассирша подняла на покупательницу виноватые глаза:
– Извините, а у вас случайно нет калькулятора? Просто касса слетела, не могу посчитать сдачу.
Пожилая женщина лишь с сожалением покачала головой.
– Ты должна вернуть покупательнице семьсот шестьдесят два рубля, – раздался монотонный голос Маммона.
Милана обернулась. Маммон безучастно смотрел в пустое пространство перед собой. Выходит, он, хоть и выглядел отстраненным и не проявлял ни малейшей заинтересованности, однако внимательно следил за всем происходящим, и ни одна мелочь не ускользала от него, тем более что касалось денег.
Продавщица быстро отсчитала положенную сдачу и передала ее покупательнице.
Пожилая покупательница одарила Маммона восхищенным взглядом:
– Какой мужчина!
Она отошла от прилавка, шурша целлофановым пакетом.
Девушка-кассир обратилась к Маммону:
– Спасибо.
– Не стоит благодарности.
Милана смерила кассиршу высокомерным взглядом и придвинула к ней коробку с видеокамерой и пятитысячную купюру:
– Посчитайте, пожалуйста… сами. Вам за это деньги платят.
На этот раз продавщица справилась с кассовым аппаратом.
Совершив покупку, Милана с каменным лицом покинула павильон электронной техники, не оглядываясь на идущего следом за ней Маммона.
Глава 7
Было далеко за полночь, когда Маммон с Миланой вернулись на съемную квартиру. Маммон молча прошел мимо Миланы в темную спальню, пока она разувалась в прихожей, и завалился на кровать. Милана вошла вслед за ним и щелкнула выключателем на стене. Комнату залил яркий электрический свет от пятирожковой люстры.
Милане было неловко за устроенную сцену в торговом центре, ей хотелось как-то загладить свою вину.
– Ты совсем ничего не ешь, – заискивающе заметила она.
– У меня язва, – мрачно ответил Маммон. – Четыредесятница не могла пройти без последствий.
Будто вспомнив о своем недуге, он, щурясь от яркого света, достал из кармана куртки блистер с таблетками, выдавил на ладонь одну из них и отправил ее в рот.
– Неужели на том свете не придумали средства от язвы лучше, чем кальций?
– Чем потешаться над чужим недугом, лучше погаси верхний свет, он режет мне глаза. Достаточно и того, что горит в прихожей.
Милана послушно клацнула выключателем, и комната вновь погрузилась в приятный полумрак.
– Ну а лично я умираю с голода, – сообщила она. – Закажу-ка я себе пиццу.
– Заодно и потренируешься на доставщике.
– А что? Это мысль!
Милана достала из кармана джинсовки айфон и выбрала из списка контактов какой-то номер:
– Алло, это «Дом пиццы»? Я хотела бы заказать большую пиццу «четыре сыра» с двойной ветчиной, колбасой и грибами. Нет, пускай все будет двойное! А еще бутылку вина. Красное сухое. Каберне подойдет. Адрес? Э-м, Красная шестьдесят шесть, квартира шесть. Да, и пусть курьером будет мальчик помоложе и посимпатичнее, мне не нравятся старые, обрюзгшие хрычи.
Милана отключила связь и убрала телефон в карман:
– Думаешь, я не сделаю этого?
– Посмотрим.
Милана подошла к кровати и легла рядом с Маммоном:
– Если бы все было так просто, то Руй давно был бы моим.
– Ты сама себе возводишь препоны.
– Вовсе нет. Мало того что вокруг Руя вьются все стриптизерки из клуба, так еще каждая заезжая «звездушка» так и норовит заполучить его в себе любовники. Кроме того, он женат и у него есть дети.
– Тем лучше. Значит, твоя задача намного упрощается.
– Ты думаешь, я не пыталась его закадрить? Пф! Как бы не так! Но этот сукин сын отшил меня, при всех, как сопливую девчонку.
– Расскажи мне об этом подробнее.
– Ну-у, это было прошлым летом, в его ночном клубе «Неон». Столичные знаменитости, как мотыльки на огонек, слетелись на организованную им закрытую вечеринку. Не буду говорить про гостей, среди которых не было разве что только… Впрочем, он тоже был, просто нарядился в женский прикид, чтобы его типа никто не узнал. Узнали, конечно же. Но это неважно. Короче, публика собралась что надо, но все не то. Да, так вот, меня и еще нескольких наших девочек подписал на тусу наш продюсер Омар, они с Руем давнишние кореша. За выпивоном, мефедроном и расколбасом я быстро просекла тему и подкатила к Рую – все остальные виделись мне пустышками по сравнению с ним. Он, конечно же, узнал меня, но до неприличия оставался в рамках приличия. Как только я ни манерила перед ним, разве что только наизнанку не вывернулась, чтобы он разглядел все мои достоинства, не только внешние, но и внутренние. Я имею в виду ум и все такое прочее. Ну ты понял, да? И он, знаешь, что мне сказал? Он сказал, рад был увидеться, Мия. А потом чмокнул в щеку, развернулся и ушел. Прикинь, да?!
Маммон рассмеялся:
– Блудница, я обещал, и я научу тебя, как завлечь в свои тенеты любого мужчину. Постигни же простую истину. Чтобы завладеть вниманием мужчины, нужно сделать что-то наперекор ему. А для этого требуется знать его склонности. Для ясности приведу наглядный пример. Если, положим, сосед твой пуританин и его оскорбляет вид обнаженного женского тела, когда ты в собственном атриуме в неглиже принимаешь солнечные ванны, и возводит он на меже глухую изгородь, дабы оградить себя от искушения, то проделай в изгороди той прореху для тайного подглядывания. Ну а если сосед твой, наоборот, лишь тайно любуется твоим нагим телом, но не решается на открытое проявление своей заинтересованности, то сломай изгородь меж вами. Так ты разожжешь пламень страстей в любой, даже самой ледяной душе.
– Но как применить это к Рую, ведь он далеко не пуританин и уж тем более не вуайер?
– Внимай мне, больше я тебя учить не стану. Ты придешь к нему в клуб и пройдешь в варьете, где будешь рукоплескать танцовщицам и в голос восхищаться их грацией и красотой. Когда же Руй подойдет к тебе, а он подойдет непременно, будь холодна с ним и высокомерна и продолжай выражать восхищение твое танцовщицам. Тогда-то ты и поймешь, что пресыщенный женским вниманием Руй жаждет чего-то особенного. Ну а чего именно, это тебе и предстоит выяснить. Однако советую заранее придумать самой что-нибудь непристойное, и не бойся в этом деле перейти за рамки приличия. Этим-то ты и заманишь его. Или, как теперь принято выражаться, зацепишь. Теперь уразумела, блудница?
– Ты считаешь, твой план может сработать?
– Истинно говорю тебе, той же ночью Руй окажется у тебя в этой самой постели.
– А что? Можно попробовать. Это даже забавно.
– Теперь о главном. Та потайная видеокамера, которую ты приобрела, пускай всегда будет наготове. Ты запечатлеешь на нее все, что произойдет между вами с Руем. После этого Руй окажется всецело в твоей власти.
Милана в предвкушении потерла ладони:
– У меня уже чешутся руки… и не только руки.
– Сначала повтори нужные слова. Но только теперь с полным осознанием…
– Погоди-погоди, не напоминай, я сама вспомню! Да будет на то воля моя!
В то же мгновение сильное головокружение овладело Миланой, и она безвольно уронила голову на кровать. Когда спустя минуту она пришла в себя, то решила, что этот странный обморок с ней случился от переизбытка эмоций. Или от голода. А вернее всего, и от того, и другого вместе взятого. Дверной звонок окончательно вернул Милану в чувства.
Маммон уже поднялся с кровати:
– Доставщик принес твою пиццу. Будь добра, сделай так, чтобы ты осталась сыта и при своих деньгах, а он остался бы с пустыми карманами, но благодарным тебе.
Маммон вышел из комнаты, а Милана пошла открывать входную дверь, на ходу поправляя задравшийся на бедрах сарафан.
Глава 8
Курьер ушел без денег, но безмерно счастливым, а Милана осталась сыта. Приняв душ и переодевшись в чистое нижнее белье, Милана отправилась в ночной клуб Соломона Руя. Маммон же, сославшись на обострившуюся язву, предпочел остаться в квартире. По дороге Милана заехала на автозаправку и залила полный бак гелика, а заодно разменяла с десяток пятитысячных купюр на тысячные. С пухлой пачкой денег в кармане джинсовки она вошла в ночной клуб.
Ночная жизнь Краснодара была в самом разгаре. Все столики «Неона» были заняты разгоряченной публикой. Да и на танцполе тоже было жарко. Легко одетые женские тела блестели от пота в разноцветных вспышках стробоскопов, а вокруг них экстатически лезгинили молодые бородачи в обтягивающих рубашках-поло, узких джинсах и красных мокасинах. Мощные динамики со всех сторон прокачивали убойный диджейский сет.
Милана невольно сощурила глаза и помассировала висок. Она стояла вблизи от оживленного бара, ярко блистающего в полутьме зеркалами и стеклом. Поодаль от бара темнел арочный проем в стене, занавешенный темно-синей портьерой, и Милана направилась прямиком к нему. Поравнявшись с баром, Милана встретилась взглядом с барменшей.
Девушки сухо обменялись короткими приветствиями:
– Блейк.
– Мия.
Не задерживаясь, Милана прошла к занавешенному проему и скрылась за портьерой. В небольшом тамбуре, едва освещенном синим люминесцентным светом, восседал на высоком табурете крепко сбитый бородач с цепким взглядом, бычьей шеей и набитыми квадратными кулаками.
– Привет, Рустам. Я в стрип-клуб.
Вышибала с подозрением вгляделся в лицо Миланы, словно не узнавая ее:
– Мия? Рад тебя видеть.
Его взгляд опустился ниже и застыл на бедрах девушки. Милана буквально кожей ощутила, как этот нескромный взгляд липкими щупальцами проник под ее сарафан и принялся скользить по телу, пробираясь к самому укромному месту. «Хорошо, что на мне чистое белье», – вдруг подумалось Милане, и она не смогла сдержать усмешку.
– Хм, еще бы!
Вправо уводил коридор, и Милана уверенно пошла по нему, выписывая бедрами восьмерки и продолжая ощущать на себе похотливый, всепроникающий мужской взгляд.
В полутемном и уютном зале стрип-клуба звучала более приятная для слуха музыка, чем на танцполе. В воздухе перекатывались сизые облачка табачного дыма. Столики были заняты солидной публикой. Посетители выпивали и расслаблялись, глядя, как на освещенной сцене извивалась вокруг хромированного металлического шеста спортивного вида танцовщица в кислотно-малиновом купальнике и с точно такими же малиновыми волосами. Милана невольно засмотрелась. Танец напомнил ей акробатический этюд, когда девушка с легкостью сделала на шесте продольный шпагат вверх ногами. Мужчины оценили пластику танцовщицы восхищенными возгласами.
Милана выбрала свободное место рядом со сценой – одна из множества камер видеонаблюдения была направлена как раз на этот столик – села и выложила перед собой стопку денег. Откуда-то из темноты зала возникла официантка. Милана сделала заказ. Официантка скрылась и быстро вернулась с широким бокалом на высокой ножке, посеребренным по краю крупными кристаллами соли. Милана расплатилась с официанткой, и та незаметно растворилась в полумраке зала. Милана опрокинула в рот содержимое бокала и выдохнула, словно решаясь на что-то отчаянное.
Выступление танцовщицы на сцене тем временем перешло с акробатического стрип-дэнса на откровенный стриптиз. Когда малиновый топ купальника был брошен в зал, Милана ловко поймала его, опередив нерасторопного армянина за соседним столиком, и поманила пальцем танцовщицу. Эффектно вышагивая длинными и стройными ногами в лабутенах на высоких каблуках, девушка сошла со сцены прямо на столик и встала перед Миланой на колени. Она призывно оттянула резинку стрингов. Милана вложила за резинку тысячную купюру. В благодарность за полученное вознаграждение танцовщица обласкала тело и грудь, за что получила от Миланы сразу три тысячные купюры. Приват-танец наполнился страстью…
– Мия?
Милана вздрогнула от неожиданности, услышав за спиной знакомый мужской голос с хрипотцой, и обернулась. На гладко выбритой голове невысокого, но крепко сбитого мужчины неопределенного возраста плясали отблески софитов. Его губы, как обычно, кривила самодовольная полуулыбка, а глаза скрывали непроницаемо черные стекла солнцезащитных очков. Белоснежная рубашка была на треть расстегнута, обнажая мускулистую грудь мужчины, а рукава были закатаны до локтей, открывая взору сплошные татуировки на жилистых предплечьях. Перед Миланой стоял Соломон Руй собственной персоной, владелец «Неона», король клубных вечеринок и заправила ночных развлечений.
– А, это ты. Привет, Сол.
Несмотря на черные стекла очков, полностью скрывающие глаза Соломона, Милана заметила, что тот с интересом разглядывает ее лицо.
– Мия, это действительно ты? Отпад! Тебя просто не узнать! Крутые линзы!
Милана не поняла, о каких линзах идет речь, однако комплимент Соломона ее приободрил. Сохраняя равнодушный тон, она ответила:
– В моей профессии всегда нужно быть на высоте. Рада была увидеться, Сол.
Милана послала Соломону воздушный поцелуй и отвернулась к танцовщице. «Сейчас он уйдет, – как молния, пронеслось в ее голове. – Уйдет, и все насмарку». Милана остро осознавала, что ей срочно нужно было что-то предпринять. Что-то сногсшибательное.
Наблюдая за Соломоном краем глаза, Милана совершила недопустимое действие. Она положила руку на бедро танцовщицы и запустила ладонь туда, где стринги переходят в узкую тесемку.
– Не догоняю, Мия, ты типа переключилась на фемин, что ли? – просипел Соломон из-за спины Миланы.
Милана вручила танцовщице пятитысячную купюру и жестом отпустила ее, после чего обернулась к Соломону:
– Ты еще здесь. Сама не знаю. Скучно мне, Сол, тоска зеленая заедает, – нужные слова сами собой приходили Милане на язык, она даже не успевала вполне осмысливать сказанное. – Да и надоели мне ваши вялые свистки, никакой от них отдачи. Раскрываешь, раскрываешь перед вами самые сокровенные глубины… души. А вы плюнете в нее через свой отросток – и на боковую.
Милана красноречиво опустила глаза в район паха Соломона. Соломон непроизвольно переступил с ноги на ногу. Милана вдруг догадалась, откуда его равнодушно надменная поза в отношении женщин. Кто бы мог подумать, что владелец стриптиз-клуба – импотент?!
– А душа просит чего-нибудь пламенного, проникновенного…
– Например?
– В стиле хард. Предлагай сам.
– Насильственная дефлорация.
– Изнасилование девственницы? А что? Я запросто могла бы это разыграть.
– Черт, я завелся. – Соломон поправил что-то в паху под тесными джинсами. – Пойдем ко мне в кабинет.
– Нет. Я хочу будто взаправду. Давай у меня дома, а?
– А ты где остановилась?
– Здесь неподалеку, у Центрального сквера.
– Тогда скорей в тачку, у меня уже колом стоит.
Поспешный уход владельца клуба и узнаваемой фотомодели вызвал у посетителей больший интерес, чем выступление стриптизерши на сцене.
Черный «Гелендваген» с крутыми номерами, угнанный в Геленджике, как сумасшедший, промчался по расцвеченному огнями витрин и рекламных вывесок ночному центру Краснодара, превышая допустимую скорость и нарушая дорожную разметку. За недолгое время пути Милана с Соломоном успели обсудить некоторые детали будущего «изнасилования» и прямо с порога принялись разыгрывать свою странную секс-игру.
Когда они ввалились в спальню и Соломон грубо повалил Милану на кровать, в потайной видеокамере сработал инфракрасный датчик движении. Запись началась. Милана стенала, молила, вырывалась и отбивалась от неистового Соломона… но все же безвольно сдалась. Второй раз в жизни Милана по-настоящему стыдливо отдавалась мужчине, ежесекундно чувствуя присутствие другого – Маммона – и ощущая на своей коже его леденящий взгляд.
В глубине темного коридора действительно что-то поблескивало. То ли это была хромированная фурнитура на входной двери, то ли вожделенно блестели чьи-то прозрачные глаза, не разобрать.
Глава 9
Яркий луч солнечного света позолотил край постели сквозь неплотно зашторенное окно. Приходя в себя после пробуждения, Милана приподнялась на локте и прислушалась. Где-то в глубине квартиры совершенно отчетливо слышались жалобные женские мольбы и стоны, чередуемые с грубыми мужскими выкриками. Милана с ужасом узнала голос Соломона и свой собственный. Щурясь от солнечного света, она оглядела распластавшегося рядом с ней Соломона. Тот крепко спал и лишь изредка посапывал.
Стараясь не разбудить Соломона, Милана поднялась со скрипящей кровати, накинула первую попавшуюся под руку шмотку, ею оказалась белая рубашка, и вышла в коридор. Звуки раздавались с кухни, и Милана пошла на звук. Яркий свет от окна на противоположной стене ослепил Милану. Сквозь прищуренные веки она увидела Маммона, сидящего за кухонным столом в ореоле солнечного света. Перед ним стоял ее открытый ноутбук с подключенной видеокамерой-домиком. Маммон смотрел ночное «изнасилование».
Милана подошла ближе и склонилась над ноутбуком. Инсценированное изнасилование на видео выглядело настолько реалистичным, что Милане стало не по себе. Ни дай Бог, подумалось ей, если это видео попадет в открытый доступ. Вдруг до нее дошло, что ролик и так уже размещен на видео-площадке в Интернете.
Милана почувствовала сильное головокружение. Ослабевшие ноги подкосились, и она, чуть было не упав, навалилась руками на стол:
– Зачем ты это сделал?
– На то была воля твоя, чтобы весь Интернет зарозовел от твоего нагого тела. Не твои ли это слова? Отныне твое пожелание осуществлено. Посмотри сама, сколько просмотров, репостов и лайков собрало это видео. – Маммон развернул ноутбук к Милане. – Истинно говорю тебе, не минуют и сутки, как этот ролик, словно вирус, распространится по всей сети.
– Господи, только не это…
– Не стенай, блудница. Лучше воззрись сюда.
Маммон неуклюже переместил курсор и кликнул по соседней вкладке браузера:
– Какой-то щедрый господин под ником Роман перечислил на твою банковскую карту сумму с шестью нолями и просит у тебя еще более похабного видео, обещая вдвое большую награду за старания твои.
Милана заинтересованно забегала глазами по монитору:
– И правда! Ничего себе! Вау!
Маммон поднялся с табурета и уступил его Милане. Она села, а он направился в коридор. Милана на минуту оторвалась от монитора и подняла на Маммона холодные бледно-серые глаза с резко выделяющимися черными точками зрачков.
– А кстати, что произошло с моими глазами? – окликнула она его. – Они всю жизнь были темно-карими, как у отца с матерью, а теперь вдруг стали светлыми, как у рыбы на привозе.
Маммон на минуту задержался в дверях:
– Дьявол завладел твоей душой.
– А, а то я думала, авитаминоз. Ну и ладно, так мне даже больше идет.
– Прежде чем я уйду, ответь мне, где живет тот господин, что спит сейчас в твоей постели?
– А, Руй. На Зеленом острове. Солнечная улица. Номера дома, правда, не помню, но где-то в конце. Знаю только, что его дом находится по соседству с домом…
– Благодарю, я найду.
Маммон вышел из кухни. Милана услышала, как хлопнула входная дверь, однако она не придала этому никакого значения, увлеченно читая поступающие комментарии и коротко отвечая на некоторые из них.
Из спальни послышался неразборчивый мужской голос. Было слышно, как заскрипела кровать, открылась и закрылась дверь, после чего на кухню вошел похмельный Соломон. Щурясь от слепящего солнца, льющегося из окна, он остановился в дверях. Он был в одних трусах. Его накачанное тело было как с картинки, однако торс уродовали длинные пунцовые борозды, оставленные ногтями Миланы прошлой ночью во время ее «изнасилования».