Буканьер

Глава 1

Грубый, резкий крик надсмотрщика вырвал меня из беспокойного сна, и я неохотно поднялся, не желая снова получить по рёбрам, как это было в прошлый раз. Вместе со мной поднимались и остальные, и в полумраке казалось, что это море чёрных тел шевелится будто само по себе.

Подняли нас на самом рассвете, и теперь мы вываливались из душного барака в утреннюю прохладу один за другим, чтобы получить по миске почти несъедобной похлёбки и снова отправиться в поле, чтобы вкалывать до самого заката на сахарной плантации.

И какой чёрт меня дёрнул поехать на Гаити? Лежал бы себе дальше на доминиканском пляже, попивая пина коладу, но нет же. Решил посмотреть на самую бедную страну Америки, оценить колорит, так сказать. Оценил. Автобус с туристами слетел с горной дороги, и вот я здесь. Что стряслось с остальными, не знаю, но вряд ли что-то хорошее.

Очнулся я в какой-то глуши, и через несколько часов блужданий набрёл на эту самую плантацию, где меня увидел один из надсмотрщиков, к которому я имел неосторожность обратиться на английском. Я же не знал, что они сейчас воюют. Как итог – меня приняли за англичанина, а плантация пополнилась одним новым работником. Ладно хоть не повесили как шпиона, быстро поняв, что по-французски я ни слова не понимаю, кроме самых простейших «да», «нет» и «месье, я не ел семь дней».

Поначалу я даже принял это за аттракцион для туристов, этакий посёлок реконструкторов непонятно какого века, но побои, скудная еда и измождённые негры-рабы быстро меня убедили в том, что всё взаправду. Стадии гнева и торга тоже быстро прошли, надсмотрщик и его тяжёлая палка это весьма убедительный довод, и теперь я находился скорее в затяжной депрессии, изо дня в день копая рыхлую землю мотыгой вместе с неграми и фантазируя о побеге.

Пока только фантазировал, ясно понимая, что в одиночку мне далеко не уйти, тем более через джунгли. Плантация была окружена лесом, морем поблизости даже и не пахло, и уйти через лес без оружия и припасов было сродни суициду. Если поймают – запорют насмерть, и это мне объяснили в первый же день, а если не поймают – шансы выжить в джунглях у меня, честно говоря, стремились к нулю. Опыт походов по средней полосе России мне тут ничем не поможет.

Увы, но у меня здесь не было ни верных друзей, ни права выхода в город (тут и города-то поблизости не было), и у плантатора не оказалось красивой дочери, которая посочувствовала бы безвинно осужденному рабу. Тут всё оказалось куда прозаичнее. Сам плантатор тут даже не появлялся, вместо него тут хозяйничал управляющий, месье Блез, которому тоже было плевать на рабов, пока они приносили доход. Всегда дешевле было купить новых.

Мне тут даже поговорить было не с кем. Негры меня не понимали, разговаривая в лучшем случае на странном подобии французского, белых рабов было не так много, и надсмотрщики предусмотрительно ставили всех белых подальше друг от друга. Ночью же на разговоры просто не было ни сил, ни желания, хотелось только упасть поскорее на вонючую солому и забыться.

Но я понимал, что стоит мне смириться – так здесь и подохну, а подыхать мне жутко не хотелось. И я терпеливо ждал, вынашивая план побега.

В конце концов, можно было попробовать сбежать на испанскую сторону, хотя скорее всего, там меня ждала бы аналогичная судьба. Я часами вглядывался в поросшие зелёным лесом склоны, особенно в те моменты, когда надсмотрщики не могли меня видеть.

Но чем больше я ждал, тем меньше сил у меня оставалось. Я исхудал, осунулся, одежда моя превратилась в лохмотья, волосы выгорели от палящего солнца, да и весь я покрылся бронзовым загаром. На руках появились мозоли от истёртой сотнями рук мотыги, и я каждый раз страстно желал разбить этой мотыгой голову надсмотрщику, когда появлялась такая возможность, но каждый раз меня что-то останавливало. Скорее всего, осознание того, что только стоит мне поднять руку на надсмотрщиков, как меня в назидание остальным запорют до смерти, затравят собаками или придумают ещё что похуже. Я решил, что отложу это до того момента, когда почувствую, что готов смириться. Как только моя жажда свободы начнёт утихать – я нападу на кого-нибудь из них, хоть на самого плантатора, и будь, что будет.

И в один из дней, обычно похожих друг на друга, как две капли воды, это едва не произошло. Был полдень, зной ударял в голову похлеще Эвандера Холифилда, но мы всё равно пропалывали ряды сахарного тростника от сорной травы, низко сгибаясь над молодыми побегами. Я выдирал сорняки, стараясь не отставать от негров на соседних рядах, но и не вылезая вперёд, как в какой-то момент на соседнем ряду один из негров упал и потерял сознание. Я только скользнул по нему равнодушным взглядом и продолжил рвать сорняки.

– Встать! – раздражённо крикнул надсмотрщик, поигрывая узловатой палкой в руках.

Негр не отреагировал. Надсмотрщик, сам тоже негр, только чуть более светлый и откормленный, полукровка по имени Бернар Лансана, что-то бормоча себе под нос, подошёл к упавшему и ткнул его в бок сапогом. Я искоса наблюдал за ним, выдирая грязными пальцами мелкие сорняки.

– Вставай, собака, нечего тут валяться! – выплюнул он, подкрепляя свои слова увесистым пинком, от которого негру лучше не стало.

Бедолага только тихо стонал, даже не пытаясь прикрыться от возможных ударов. Надсмотрщик склонился над ним, чтобы удостовериться, что раб не прикидывается, а я увидел прекрасную возможность наброситься на него сзади, задушить или размозжить ему голову камнем. Я даже разогнулся и приготовился к броску, как вдруг надсмотрщик резко встал и повернулся ко мне.

– Ты! – его жирный палец ткнул меня в грудь, а потом ткнул в негра на следующем ряду. – И ты! Несите его к баракам!

Я отряхнул руки, удручённо посмотрел на камень, который собирался подобрать. Он бы как раз идеально лёг в руку. Одного удара хватило бы, чтобы пробить толстый негритянский череп, но я бы на одном ударе точно не остановился, вымещая напоследок всю накопившуюся злость.

– Поживее! – рявкнул он, вырывая меня из жестоких фантазий, и я побрёл к ним.

Негр, удивительно бледный, скорее даже серый, дрожал и обливался потом. Я взял его за ноги, указал другому негру взять того за плечи, и мы потащили его прочь с поля.

– Чего уставились?! За работу, живее! – рявкнул надсмотрщик на остальных.

До бараков идти было далековато, и мы не спешили. Я поглядывал по сторонам, негр уныло тащил своего собрата, приняв на себя основную тяжесть, я только придерживал ноги, чтобы они не волочились по земле. Мне хотелось бросить их и рвануть в лес, куда глаза глядят, но, во-первых, далеко я бы не убежал, и меня быстро нашли бы по следу, и, во-вторых, обоих негров запороли бы насмерть за то, что они не попытались меня остановить. На негров, в общем-то, мне было плевать, но остатки морали во мне выражали робкий протест.

Мы приблизились к воротам плантации, обнесённой высоким забором, и у ворот нас окликнул ещё один охранник. Он укрывался в тени, обнимая мушкет, и, завидев нас, вскочил на ноги.

– Куда вы его? Кто приказал? – грубо рявкнул он, и мы остановились, продолжая держать тело на весу.

– Месье Бернар сказал отнести в барак, – произнёс я, прежде, чем мой товарищ даже отреагировал. Я всё-таки немного выучил французский за это время.

Охранник смерил нас троих подозрительным взглядом, но калитку всё-таки открыл.

– Бросьте в бараке, и немедленно идите обратно, нечего тут шастать, – проворчал он.

Душные и тесные бараки из толстых брёвен, крытые тем же тростником, стояли на отшибе, подальше от входов и выходов. Кроме них, тут ещё находилась хозяйская усадьба, казармы, амбары, кузница, и прочие хозяйственные постройки, и наш путь лежал мимо кузницы, рядом с которой выстроилась вереница новых рабов, с которых снимали кандалы. Свежее мясо.

Пополнение, в основном, состояло из негров, которые робко озирались по сторонам или понуро глядели себе под ноги, но и несколько белых тоже затесались в их ряды. И моё внимание привлёк один из них, худой мужчина со спутанными чёрными волосами, который хищно оглядывался вокруг, внимательно изучая обстановку. Мы случайно встретились взглядами, и я увидел его обезображенное лицо, но в его глазах блестела воля к жизни, и он ухмыльнулся, глядя на меня.

Я почувствовал, что мои шансы на побег резко увеличились.

Глава 2

Как и было велено, пострадавшего бросили в бараке, в тени. Я ещё дал ему напиться воды, хотя второй негр всё пытался меня поторопить, чтобы вернуться на поле как можно скорее.

– Бистро, бистро! – лопотал он, едва ли не умоляя меня поспешить.

Но я наслаждался внезапными мгновениями отдыха. Как оказалось, зря. Стоило нам показаться на краю поля, как надсмотрщик бросил всё и быстрым шагом пошёл к нам навстречу, угрожающе раскачивая палкой.

– Где вы шлялись, бездельники?! Живо за работу! – прорычал он.

Палкой он ударил сначала негра по бедру, а затем и меня, и мне стоило нечеловеческих усилий удержать стон, когда по всей ноге прокатилась волна жгучей боли.

– Бегом! – заорал Бернар, и мы оба заковыляли на свои участки, подволакивая отсушенные ноги.

Внутри снова кипела злость, и я остервенело дёргал сорняки, вымещая на них свои чувства. Постепенно я уставал и успокаивался, и мысли мои всё чаще возвращались к новому пополнению. Негры, привезённые из-за океана, само собой, были так же бесполезны, как и местные, все они были измождены долгим переходом в трюме работорговца, забитые туда, как сельди в бочку. А вот осужденные преступники были поздоровей, да и с ними всё-таки можно было договориться.

Стоило бы ночью отыскать этого черноволосого. И, желательно, тайком от остальных рабов, потому что многие были готовы за лишнюю миску похлёбки заложить кого угодно. Тем более меня, белого чужака.

До самого заката мы работали в поле, и только когда багровеющее солнце коснулось горной цепи где-то на западе, Бернар и остальные надсмотрщики построили нас цепочкой и под пристальным надзором повели в барак. Негры затянули свою заунывную песню на незнакомом языке, но затыкать их никто не стал, и мне пришлось всю дорогу слушать их завывания о потерянной Родине. Моя собственная потерянная Родина интересовала меня куда больше. Она мало того, что была на другом континенте, так ещё нас разделяли несколько веков.

Мы пришли к бараку, каждому выдали по одной маисовой лепёшке, и загнали внутрь, пересчитывая по головам. Почти все жадно вгрызались в сухие лепёшки, сразу же, но я предпочитал делить её пополам, чтобы съесть вторую половину утром, вместе с похлёбкой, которую иначе было почти невозможно впихнуть в себя. Прятать лепёшки приходилось в той же соломе, на которой я спал, отчего лепёшка приобретала запах и вкус прелой соломы, но это было лучше, чем хлебать утром пустую баланду.

Несколько раз особо наглые ниггеры пытались у меня эти запасы отобрать, но всякий раз обламывались и уходили ни с чем. После рабочего дня на драки сил не оставалось ни у меня, ни у них, но я давал понять, что готов сражаться, и до драк не доходило.

Я прошёл к своей лежанке в углу барака, где в стене возле самого пола была проковыряна небольшая дырка, откуда приходил свежий воздух, и увидел на своём месте того самого черноволосого. Он сидел на соломе, привалившись к стене барака.

– Ты, говорят, англичанин? – глянув на меня исподлобья, спросил он по-английски со странным акцентом.

Его волосы наполовину закрывали лицо, но я видел, что на его лбу было выжжено клеймо, ноздри вырваны, а уши отрезаны. Да и вообще он выглядел так, будто на его лице кто-то тушил лесной пожар отвёрткой.

– Врут, – сказал я. – Ты моё место занял.

– Твоё? Было твоё, теперь моё, – пожал плечами он.

– Уйди, – произнёс я, глянув по сторонам.

Большинство негров укладывалось спать, растягиваясь на соломе, некоторые сидели на корточках и о чём-то тихо общались на родном языке, но на нас никто не обращал внимания.

– Да ладно тебе, англичанин. Найдёшь новое место, – посмеялся каторжник. – Вот, рядом свободно же.

Я тихо вздохнул, сделал вид, будто разворачиваюсь, чтобы уйти, но тут же повернулся и с размаху пнул его в лицо классическим лоу-киком. Каторжник такого не ожидал, удар пришёлся ему по лбу, так, что его голову мотнуло и ударило ещё и об стенку. После этого я сразу же бросился на него с кулаками, и успел дважды пробить ему в голову, но потом сам получил от него под дых и отскочил, тяжело дыша. После целого дня работы хотелось только упасть на солому и уснуть, а не вот это всё.

Каторжник, пошатываясь, встал. Он держался за голову и вообще не выглядел так, будто собрался продолжать драку, но я был готов к любой подлости и внимательно следил за ним. Взгляды всех остальных бодрствующих были прикованы к нам.

– Теперь вижу, что не англичанин, – тихо посмеялся каторжник.

Я промолчал, продолжая буравить его хмурым взглядом.

– Шон Келли, – вдруг представился он и протянул мне руку.

Я по-прежнему ожидал какого-нибудь подвоха.

– Андрей Гринёв, – выдавил я, впервые называя собственное имя здесь. Я даже как-то успел от него отвыкнуть.

– Московит? Ха-ха-ха, ну и ну! – вдруг развеселился Шон, пожимая мою руку. – Вот уж не ожидал!

Я ничего не ответил, только опустился на своё место и обнаружил на земляном полу свою лепёшку, которую выронил в ходе драки и случайно втоптал в грязь. Досадно. Отряхивать её было бесполезно, и я бросил её прочь. Какой-то ниггер налетел на неё, словно коршун, искоса поглядывая на меня, и тут же сожрал вместе с землёй. Мне оставалось только вздохнуть и лечь спать голодным.

– Ненавижу англичан, – пояснил вдруг каторжник.

– Ага, – буркнул я, пытаясь устроиться на соломе поудобнее.

Шон сначала занял свободное место неподалёку, затем немного подумал и выгнал негра, спавшего через проход от меня, после чего занял его место.

– Ты как сюда попал, московит? – тихо спросил он.

– Издалека, – проворчал я.

Шон усмехнулся и что-то пробормотал на ирландском.

– Foc, а ты не любитель болтать, – произнёс он. – Давно ты здесь?

Я задумался, пытаясь хотя бы примерно посчитать дни, и понял, что затрудняюсь ответить. Выходных здесь не было, дни сливались в один бесконечный цикл, а записей я не делал. Даже чёрточек на стене не рисовал, чтобы не угнетать себя ещё больше осознанием собственного бессилия.

– Я… Не знаю… Сложно сказать, – сказал я.

В ответ ирландец многозначительно хмыкнул, ворочаясь на жёсткой соломе.

– Ты дворянин, да? Как это… Boyarin? – вдруг спросил он.

– Что? – я сперва даже не понял вопроса. – С чего ты взял?

– Ну… Просто я так подумал, – ответил Шон. – Ладно, забудь.

Я усмехнулся. Видимо, он так подумал из-за той выброшенной лепёшки. Пусть считает меня хоть дворянином, хоть московским боярином, мне без разницы. Лишь бы пришельцем из будущего не считал, иначе жизнь моя закончится весьма мучительно, если об этом узнает церковь и инквизиция. Костры пылали не только в Испании.

Шон громко зевнул и отвернулся. Я тоже отвернулся к стенке, от которой слегка веяло прохладой, а понизу тянуло свежим воздухом, которого в бараке сильно не хватало. Сон никак не шёл, голова была забита мыслями, совершенно разными, но, пожалуй, впервые за всё время здесь я не вспоминал прошлое, а думал о будущем. И это были уже не просто фантазии, а вполне конкретные планы.

Вместе с ирландцем шансы на побег возрастали многократно. Что ни говори, а выглядел он бывалым. Да и лоб, насколько я помнил из книжек, клеймили только беглым преступникам, а значит, Шон Келли уже откуда-то сбегал. Возможно, даже и не раз.

На мгновение у меня мелькнула мысль, что ирландец – просто подсадная утка, чтобы спровоцировать меня на что-либо, но я быстро отмёл её, как бредовую. В конце концов, это не концлагерь, а плантация тростника, а я не советский шпион, а обычный раб, как и все остальные. Я просто снова слегка параноил. Организация побега это не шутки, я должен знать, стоит ли вообще доверять ему .

В общем, я пришёл к выводу, что к этому парню для начала стоит присмотреться, хотя я уже и так чувствовал, что мы поладим. Даже при том, что наше знакомство началось с драки.

Глава 3

На следующее утро, пока мы стояли в очереди за ежедневной порцией баланды, я будто случайно толкнул Шона. Только лишь для того, чтобы прошептать ему несколько слов.

– Делай вид, что мы незнакомы. Не заговаривай со мной, если кто-то видит, – успел шепнуть я.

Ирландец кивнул, глядя в затылок впереди стоящему негру, и я отстал, дожидаясь своей похлёбки из маиса и остатков тростникового жмыха.

После скудного завтрака нас распределяли на работы, и сегодня мне достался лесоповал. Та ещё работёнка. Валить лес тупыми топорами, расчищая пространство для новых полей, корчевать пни, оттаскивать брёвна. И всё это под неусыпным взором вооружённой охраны, которые могли застрелить раба не то что за попытку побега или нападения, а всего лишь за косой взгляд в свою сторону. Плантатор, верней, его управляющий, месье Блез, был жадным ублюдком и не позволял жечь леса, предпочитая обычную вырубку. Горелый лес трудно продать.

Келли тоже отправили на вырубку, но топор ему доверять, естественно, никто не стал. Приказали оттаскивать брёвна ещё с несколькими неграми, в то время как мне пришлось корчевать пни, откапывая их деревянной лопатой, и я бы даже врагу не пожелал такой работы.

В этих треклятых джунглях даже лопату нельзя было воткнуть, не напоровшись на корень. Они пронизывали всё, торчали из земли узловатыми переплетениями, и, по-хорошему, здесь нужен был экскаватор или бульдозер. Но, как известно, два солдата из стройбата заменяют экскаватор, и в роли одного из стройбатовцев сейчас находился я. Мне тоже помогали несколько чернокожих рабов, но сильно легче от этого не становилось. Моя деревянная лопата угрожающе трещала, стоило мне применить хоть немного силы, и я знал, что за поломанный инструмент меня без всяких вопросов выпорют. Возможно, даже до смерти.

Так я провозился до полудня, то и дело поглядывая в лес, который зелёной стеной отделял меня от свободы. Глупая идея врезать лопатой ближайшему надсмотрщику и рвануть в джунгли несколько раз посещала меня, но я каждый раз отказывался от этой затеи. Даже если мне удастся оглушить одного, меня тут же застрелит другой. Они прохаживались туда-сюда с заряженными мушкетами в руках, то и дело обмахиваясь шляпами от полуденного зноя. Вот если бы спустился ливень… Тогда можно было бы рискнуть, не опасаясь выстрела в спину. Но сейчас на небе не было ни облачка, а охраны вокруг было слишком много.

То и дело я замечал Шона, который вместе с тремя неграми таскал брёвна, словно Ленин на субботнике. Они сразу грузили их на телеги, а когда очередная телега заполнялась, кто-то из свободных работников приводил и запрягал в них мулов, чтобы увезти брёвна куда-то на плантацию. Охрана следила ещё и за тем, чтобы телеги не загружали слишком сильно. К животным здесь относились куда лучше, чем к людям.

В полдень нам даже дали немного отдохнуть, прежде чем снова приступить к вырубке. Каждому снова раздали по лепёшке, дали немного воды и даже позволили несколько минут посидеть в тени. Я удивился такой заботе и щедрости, но потом увидел на краю поля всадника в широкополой шляпе с длинным пером, из под которой белыми кудрями торчал накрахмаленный парик. Раньше я его не видел, но в целом догадывался, что это хозяин плантации или кто-то из его свиты.

Если он будет оставаться тут, это изрядно усложняет дело. В его присутствии охрана будет бдить. Я посмотрел на него с нескрываемой ненавистью, и он тут же дёрнул поводья и поехал прочь, к тростниковому полю, к счастью, не замечая моего взгляда. Это из-за него я здесь. Не в том смысле, что из-за него я попал в эту эпоху. Здесь, на этой вшивой плантации. Может быть, будь здешний хозяин более честным и приличным человеком, его люди не стали бы заковывать в цепи того, кто просто искал помощи.

И как только всадник скрылся из вида, охрана погнала нас обратно на работу, не обращая никакого внимания на недовольное ворчание рабов. Пользуясь случаем, я взял другую лопату. Все инструменты находились в одной куче рядом с загруженной телегой.

– Эй! Это мой лопат! – возразил какой-то негр, которого я тут раньше не встречал.

Охранники, услышавшие громкий возглас негра, тотчас же повернулись к нам.

– Живо за работу! – прикрикнул Пьер Сегье, рябой толстый охранник, глядя на нас, будто на навозных жуков.

Он опирался на мушкет, уперев его прикладом в землю, и выглядел безобидным, крича скорее для проформы, но пара его дружков уже приближались к нам.

– Оглохли?! За работу! – рявкнул Анри Кокнар, перехватывая мушкет за ствол.

Я знал, что за этим последует удар прикладом, и побежал с чужой лопатой туда, где остановился перед обедом. Негр, видимо, был из новеньких, и быстро смекнуть не успел. Я услышал только звук удара, а вслед за ним – сдавленный стон у себя за спиной. Никаких угрызений совести я не ощутил. Слишком много жестокости и смертей я уже успел здесь увидеть и сам ожесточился.

Новой лопатой работать оказалось полегче, но ненамного. Выворачивать ей корни я всё равно не рискнул, предпочитая просто откапывать пеньки, а само корчевание оставлять неграм. Побитому ниггеру пришлось взять мою старую лопату, и едва ли через пятнадцать минут работы я услышал громкий хруст. Я невольно обернулся и увидел того самого негра, который растерянно стоял с черенком в руках, а к нему уже спешил надсмотрщик.

– Тупая! Черножопая! Обезьяна! – Анри Кокнар выхватил у него черенок и орал на всю плантацию, с каждым выкриком обрушивая черенок на голову несчастного негра.

Тот упал наземь, прикрывая голову от ударов, и охранник принялся избивать его сапогами. Остальные надсмотрщики посмеивались, глядя на это зрелище. Нам же было не до смеха. Я понимал, что на месте этого ниггера мог быть каждый, и, в первую очередь, я сам, и от этого становилось неимоверно тоскливо.

– А вы чего уставились?! – прорычал месье Кокнар, и мы с удвоенной скоростью принялись корчевать пни, чтобы не попасть под горячую руку.

Я вполголоса выругался на русском, низко склонившись с лопатой над очередным пеньком.

– Что ты сказал, мразь? – вскинулся надсмотрщик, подлетая ко мне, будто почуявший добычу пёс.

Готов поспорить, он не понял ни слова, но зато уловил интонацию.

– Ничего, месье, – кротко сказал я, продолжая копать.

Удар прикладом в бок не стал для меня неожиданностью, и я тоже повалился наземь, но ублюдок запыхался, ещё когда пинал лежащего ниггера, и на меня сил у него уже не осталось. Он только плюнул в рыхлую землю рядом со мной, а я, как ни в чём не бывало, поднялся на ноги, опираясь на лопату.

Кокнар пошёл прочь, и я пару мгновений поглядел ему вслед, борясь с желанием разбить его тупую башку лопатой. Будь моя воля, я бы сжёг к чёртовой бабушке всю эту плантацию вместе с её хозяевами и охранниками. Навстречу шёл ирландец с бревном на плече, и мы снова пересеклись взглядами. Шон едва заметно ухмыльнулся мне. Его чёрные сальные волосы падали на лицо, но я заметил, как блеснули его глаза. Я потёр избитые рёбра. Этому нужно положить конец как можно скорее.

Избитый негр наконец поднялся, ожёг меня злым взглядом, полагая меня виновником всех его бедствий, в общем-то, небезосновательно. Перебросился парой слов со своими соплеменниками, те переглянулись. Я затылком почувствовал, как они смотрят мне в спину, о чём-то тихо переговариваясь. Похоже, я нажил себе ещё одного врага.

Но меня это не слишком волновало. Не думаю, что негры могли как-то серьёзно мне навредить или помешать. Но, само собой, теперь придётся быть ещё осторожнее. Не помню, в каком бараке жил этот ниггер, не похоже, что в нашем, но пара его дружков совершенно точно жила в моём. При большом желании они могли бы просто придушить меня ночью, но я не думал, что ниггеры на это осмелятся.

Глава 4

Мы снова работали до самого заката, после чего нас загнали в бараки без всякого ужина. Видимо, посчитали, что рабы уже достаточно ели сегодня, а внезапный обед оказался всего лишь несвоевременным ужином. Ладно хоть позволили напиться воды вдоволь, и булькающий желудок хотя бы не так сильно сводило.

Я вошёл последним, удостоившись тычка в спину от месье Лансана. Надсмотрщик закрыл дверь и запер её деревянным засовом, который проскрежетал что-то тоскливое.

На этот раз Шон Келли не пытался занять моё место, ирландец лежал на соломе, заложив руки за голову и смотрел в потолок. Ниггеры тоже ложились спать, но я порой замечал блеск их глаз в темноте. Они проследили за мной пристальными взглядами, удостоверившись, что я лёг на своё место.

В бараке, как всегда, висел густой смрад, исходивший от немытого человеческого тела, и я никак не мог привыкнуть к нему. Тошнота снова подкатила к горлу, но я хлебнул немного свежего воздуха из дырки под стеной и повернулся к ирландцу.

– Как тебе первый день? – спросил я столь тихим шёпотом, что сперва даже засомневался, услышит ли он меня.

– Паршиво, – так же тихо ответил он.

Я помолчал секунду. Точнее и не скажешь, если выбирать только из приличных выражений.

– Ты ведь беглый? – спросил я, имея в виду его клеймо на лбу.

– А то ты не видишь, – огрызнулся он.

– Откуда? – спросил я.

– Из Бристоля на Сент-Китс отправили, оттуда бежал, поймали, – хмыкнул Шон. – Узнал меня засранец один, продал, Иуда. Потом на Антигуа был, тоже сбежал, сейчас вот лягушатникам попался.

Неслабо его жизнь помотала. Но это и так было заметно.

– Неслабо тебя жизнь помотала, – сказал я.

– Ха! – громче, чем следовало, ответил Шон. – Тебя, думаю, тоже. Ни разу ещё здесь московитов не видал. Тебя вообще как на острова занесло?

– Долгая история, – раздражённо бросил я.

– Да мы вроде не торопимся, – сказал Шон.

Я помолчал. Русские тут не водились. Царю хватало земель в Сибири, и отправлять кого-то на другое полушарие неизвестно зачем, я бы тоже не стал. А значит, я буду непроизвольно привлекать внимание, чего мне бы не очень хотелось. Нужно либо прикинуться кем-то другим, либо придумать правдоподобную легенду. Только как её придумать, если я даже не знаю, кто сейчас сидит в Кремле?

– Знаешь, я не имею права тебе об этом рассказать.

– Ишь ты, – хмыкнул Шон.

– Будет лучше моё происхождение скрыть, – чуть погодя, сказал я. – Ты меня, кажется, англичанином называл?

– Да? У тебя говор не тот, чтобы англичанином прикинуться, – посмеялся Шон. – Да и если меня увидят в компании англичанина, мне придётся тебя убить. Вчера я просто тебя задирал. Мне сказали, тут англичанин спит, но я сразу понял, что ты не из Англии.

Я так и не понял, пошутил он или нет. Кажется, нет.

– На шотландский говор чуть похоже, но любой шотландец тебя в два счёта раскусит.

Мне почему-то вспомнилась старая шутка про то, что Айвенго на самом деле был русским витязем Иваном Гоевым.

– Ай, плевать. Пока мы на этой плантации торчим, никому нет дела до наших имён, – вдруг разозлился я, в первую очередь, на самого себя.

Я снова тратил время на бесполезные мелочи вместо того, чтобы заниматься настоящими делами.

– Я правильно понимаю, что… – тихо произнёс Шон.

– Да, правильно. Я хочу отсюда бежать. Ты со мной? – прямо спросил я.

Я всё ещё злился, и от этого малость позабыл об осторожности. Мои слова банально могли услышать ниггеры. Кто-нибудь из них наверняка понимал английский.

– Не боишься, что тебе тоже лоб заклеймят? – хмыкнул Шон.

– Нет, – соврал я. – По-твоему, лучше сдохнуть тут?

Клеймение пугало меня, но перспектива до конца жизни сапать землю и рубить лес, а потом умереть от побоев, истощения и недоедания, пугала меня гораздо больше.

– Эх, до моря далековато, – вздохнул ирландец. – Морем проще уйти.

Я даже примерно не мог представить, где на острове мы находимся. Я помнил только, что мы несколько часов ехали сперва до границы, а потом ещё несколько часов ехали на гаитянской стороне, пока автобус не слетел с дороги. Свои блуждания по лесу я помнил слабо, и был уверен, что дорогу назад в отель точно не отыщу.

– На испанскую сторону можно уйти, – предложил я.

Шон сделал вид, будто испускает газы.

– Ты думаешь, будто там по-другому? Слышал я, что там ещё хуже, – сказал он. – Мне туда дороги нет. С моим-то лицом.

И он был прав, во все времена встречают по одёжке. С клеймом беглого, в лохмотьях, заросшие, мы мгновенно будем схвачены. Но будь он одет в шелка и золото, никто бы и не посмел слова поперёк сказать, тактично стараясь не замечать уродливых шрамов.

– К буканьерам надо идти, – заявил Шон. – Они тут наверняка где-то есть, на острове.

– Где?

– Не знаю. На острове, – простодушно ответил Шон.

Я промолчал. В принципе, если раздобыть оружие, в лесу можно выжить и так. В армии мне приходилось довольно часто стрелять, почти каждую неделю. Местные ружья, конечно, далеко не «Калашниковы», но наловчиться стрелять я мог бы довольно быстро. Куда сложнее будет спать на голой земле и продираться через чащобу. Но в первую очередь, необходимо свалить отсюда, с этой плантации. Со всеми остальными проблемами надо разбираться по мере их поступления.

– Спалить бы тут всё к чёртовой матери, – процедил я.

– Это да, – зевая, протянул ирландец.

У меня тоже слипались глаза, а усталое тело требовало отдыха. Но я так давно ни с кем не беседовал по душам, что был готов превозмогать сон. Хоть и понимал, что завтра могу об этом пожалеть.

– Нужны ещё припасы в дорогу, – сказал я.

– Ага, – согласился Шон.

– Надо откладывать хотя бы по половине лепёшки. Прятать, – сказал я.

Крайне не хотелось урезать и без того скудный паёк, но это был единственный вариант.

– Негры сопрут, – возразил каторжник. – Да и если увидят, что мы хлеб прячем…

Аргумент действительно был весомый.

– Мы на Сент-Китсе рыбу ловили, когда сбегли. Прямо в ручьях, – сказал Шон.

Я представил вкус и аромат жареной рыбы и почувствовал, как у меня бегут слюни. Голод терзал постоянно, от него сводило брюхо и путались мысли. Я понял, что в последний раз ощущал себя сытым ещё в доминиканской гостинице.

– Ладно, давай не будем о еде, – попросил я, чувствуя, как урчит в пустом животе.

– Ага, – снова зевнул Шон.

– Завтра поговорим, – сказал я, и повернулся к стенке.

В этот раз я отрубился почти мгновенно, и, казалось, не успел я сомкнуть глаз, как тут же раздался зычный крик надсмотрщика, требующий от каждого немедленно встать и идти на работу. Я устало потянулся на слежавшейся соломе, пытаясь размять все затёкшие конечности и похрустеть суставами, но и это не вышло так, как я хотел.

– Вставай, чего разлёгся! – рявкнул надо мной надсмотрщик как раз в тот момент, когда я особенно сладко потянулся, и ткнул меня сапогом в бедро, на котором как раз оставался синяк от позавчерашнего удара палкой.

Я зашипел и съёжился, кое-как сдерживая рвущийся наружу мат, русский, английский и французский. Пришлось приложить все усилия, чтобы не ляпнуть лишнего. Это мы уже проходили. Рёбра у меня потом долго болели.

Пришлось встать, потирая красные от недосыпа глаза. Я бы не отказался от чашечки крепкого эспрессо, но здесь мне могли предложить только мешок пенделей, бодрящих ничуть не хуже.

Со стороны усадьбы доносился запах жареного мяса, от которого снова заурчало в животе, но я не смел даже надеяться на такую щедрость к рабам. Нас ожидала всё та же похлёбка, которую я бы постеснялся давать даже скоту. Но в этот раз хотя бы запах жареного мяса помог поскорее проглотить эту стряпню.

Рабская жизнь монотонна. Только появление Шона Келли хоть как-то разнообразило происходящее, но в целом – ничего нового, всё сливается в один бесконечный день, в котором есть только тяжёлый труд и несколько часов беспокойного сна, не приносящего никакого отдыха.

Но тот день сразу же начался с происшествия. Едва я успел затолкать в себя завтрак, как над плантацией раздался зычный крик Бернара Лансана.

– Побег! Ниггеры сбежали! – завопил он из другого барака, и меня охватило необычайное волнение.

Глава 5

Лансана, выводя рабов из барака, недосчитался троих. Он загнал всех обратно и пересчитал снова, но трое ниггеров как в воду канули, и Бернар закричал на всю плантацию, что они сбежали.

Видимо, побеги здесь считались обычным делом, многие охранники даже бровью не повели. Некоторые, наоборот, даже заулыбались, предвкушая, как они будут наказывать бегунков.

Из казармы по одному вываливались заспанные охранники, по тревоге поднимали вообще всех, нас же, словно стадо баранов, согнали в центр, без зазрения совести поторапливая отставших прикладами и хлыстами. Некоторые бедолаги остались без завтрака, у некоторых его попросту вырвали из рук. Нас построили в кривое подобие шеренги, лицом к хозяйскому дому. Неподалёку от крыльца стояли закрытые колодки.

– Кто видел сбежавших, получит день отдыха и двойную пайку! – медленно и чётко произнёс месье Лансана, чтобы даже самый дикий негр мог его понять.

Рабы озирались и переглядывались друг с другом, не решаясь произнести ни слова. Вдоль шеренги ходили охранники с мушкетами, злобно посматривая на нас, в то время как ещё несколько охранников переворачивали вверх дном барак, из которого сбежали ниггеры.

Я же наслаждался бездельем, стоя в шеренге с закрытыми глазами. Армия научила меня спать стоя и спать на ходу, чем я сейчас и занимался.

– Что, никто их не видел? – фыркнул надсмотрщик, вразвалку прохаживаясь вдоль шеренги. – Или вы все соучастники побега и мне придётся вас наказывать?

Несколько негров тихо зашептались между собой, словно лёгкий ветерок прошелестел над пальмами.

– Молчать! – рявкнул надсмотрщик. – Кто хочет говорить – поднимает руку. Ты? Как твоё имя?

Я неохотно раскрыл глаза и осмотрелся. Вся шеренга смотрела на тощего негра, робко тянувшего руку вверх.

– Моя звать Одудува, масса. Одудува ночью видеть, как в барак копать яма, – безжалостно коверкая французскую речь, произнёс негр.

Негры возмущённо зашептались, переводя друг другу слова Одудувы.

– Молчать, я сказал! – прорычал Лансана, размахнулся хлыстом и ударил наотмашь, не глядя.

Один из негров завыл и упал на колени, закрывая ладонями рассечённое лицо.

– Иди сюда, Одудува, – почти ласково добавил Лансана. – Эй, Анри! Дай ему ещё баланды и отведи в барак, пусть покажет. Нет, сначала пусть покажет, а потом накормишь.

Затравленно озираясь по сторонам, Одудува покинул строй. Остальные ниггеры смотрели на него волком, и я чувствовал, что ночью его ждёт серьёзный разговор с соплеменниками, который Одудуве точно не понравится.

Анри Кокнар, подгоняя негра прикладом, повёл его к бараку, из которого доносился хриплый мат других надсмотрщиков.

Солнце начинало припекать, лениво поднимаясь в зенит, а мы всё так же стояли в шеренге, ожидая, пока беглецов найдут. Лаяли собаки, кричали охранники. На крыльце даже ненадолго показался хозяин плантации, но он только поглядел на происходящее, нисколько не скрывая своего презрения, и ничего не сказал. Зато месье Блез, его управляющий, носился по всей территории, как ошпаренный, раздавая свои ценные указания матом и криком.

Вскоре из барака вывели несчастного Одудуву, грязного, измазанного в земле с головы до ног, трясущегося как осиновый лист. Как выяснилось потом, негры вырыли подкоп, начиная от одной из лежанок. Одудуве приказали лезть в яму, но у него не получилось и он застрял. Его пинками погнали обратно в строй.

Одудува робко попытался напомнить про обещанное, но Бернар Лансана только рассмеялся в ответ. Несчастного ниггера поставили обратно в шеренгу, аккурат между двумя его соплеменниками, которые злобно посматривали на предателя, уже получившего несколько ударов по бокам.

– Ты! Иди сюда! – мясистый палец Бернара указал на другого негра, ещё более тощего, чем Одудува, практически мальчишку. – Анри, этот пролезет?

– Пролезет, – хмыкнул охранник. – Заставим, если понадобится.

Испуганного парнишку потащили в барак, и его провожали уже совсем по-другому, сочувствующими взглядами.

Я снова принялся спать стоя, пользуясь моментом. Из барака послышались сдавленные крики и звуки ударов. Видимо, негритёнок страдал клаустрофобией, и Кокнару пришлось его замотивировать.

Спустя несколько минут плачущий, вымазанный грязью мальчишка выбрался наружу за пределами барака, между двумя сараями, откинув дёрн, прикрывающий выход. В отличие от Одудувы, его всё-таки наградили дополнительной порцией, и теперь он, роняя слёзы в миску, сидел возле котла и набивал брюхо, стараясь не обращать внимания на завистливые взгляды остальных негров.

В сараях, рядом с которыми находился выход, естественно, никого не обнаружили. Только пыль, паутину, ряды мотыг, лопат и груды хлама. По следу попытались пустить собак, но те лишь громко гавкали, бегая по территории, и приносили больше сумятицы, чем пользы.

Рядом с этими сараями стояли телеги, загруженные сахаром, уже готовые к отправке, и Бернар Лансана, глядя сначала на собак, а потом на телегу, задумчиво почесал кончик носа.

– Разгружайте, – приказал он.

Мы понуро побрели к телегам, но после того, как самых нерасторопных угостили хлыстом, нам пришлось ускориться, и мы принялись скидывать мешки с сахаром прямо на землю. Я забрался на телегу, чтобы ловчее сбрасывать их на руки неграм, и после того, как я откинул несколько мешков, я увидел под ними негра, который уставился прямо на меня умоляющим взглядом. Я секунду помедлил, но потом покачал головой и откинул мешок, закрывающий его угольно-чёрное тело, понимая, что ничем не могу ему помочь, даже если промолчу.

– Молодец, англичанин! – осклабился месье Лансана.

– Чтоб ты сдох, чёрт помойный, – улыбнулся я, отвечая по-русски. Всё равно не поймёт.

Негр даже не пытался сопротивляться, когда охранники потащили его к колодкам, осыпая ударами прикладов.

Из двух других телег достали ещё двоих негров, а нас снова построили в шеренгу перед крыльцом. Беглецы стояли перед нами, серые, дрожащие. Они прекрасно понимали, что их ждёт. Мы все понимали, даже самые дикие из ниггеров.

Я смотрел то на них, полностью лишившихся воли к жизни, покорных судьбе, какой бы она ни была, то на охранников, торжествующих и улыбающихся.

На крыльцо снова вышел хозяин плантации, которого позвал месье Блез, но он только глянул на пойманных беглецов, что-то тихо сказал управляющему, и вернулся в дом.

В кузнице развели огонь, первого из негров закрыли в колодки. Он висел в них, словно изломанная кукла, как марионетка с обрезанными нитками.То, что он ещё жив, показывали только бегущие слёзы, рисующие неровные дорожки на его лице. Меня затошнило от осознания, что на месте этого ниггера могу оказаться и я. Невольно я посмотрел в сторону Шона, который хмуро глядел на несчастного негра и что-то тихо бормотал.

– Смотрите все! Эй, не спать, обезьяна черномазая! – крикнул Бернар Лансана. – Все смотрите! И запоминайте, что будет с каждым, кто попробует сбежать!

Беглецу вставили кляп, чтобы он не досаждал своими криками хозяину, из кузницы принесли раскалённое почти добела клеймо. Анри Кокнар надел кожаные рукавицы, схватил клеймо, похожее на уродливую кочергу, и аккуратно впечатал раскалённый металл в лоб несчастного беглеца. Тот замычал и забился в колодках, запахло палёным мясом. Я ненавидел себя в этот момент, не только из-за того, что именно я нашёл этого бедолагу, но и потому что от этого запаха желудок свело судорогой.

Все смотрели на этого несчастного ниггера с сожалением и сочувствием. Все, кроме охранников, которые радовались тому, как бьётся в колодках измученный негр. Кокнар убрал свою кочергу и унёс её обратно в кузницу, в угли.

– Дайте ему плетей, – произнёс месье Блез. – Раз пятьдесят, да смотрите не убейте. Эта скотина ещё поработает.

Пороть взялся Пьер Сегье, но, как мне показалось, без особого энтузиазма. Однако, мы всё равно дружно вздрагивали, когда кончик хлыста со свистом рассекал чёрную кожу. Сильнее всех вздрагивали два других беглеца.

Глава 6

Нас заставили смотреть всё от начала и до конца. Как беглецов клеймят раскалённым железом, как их бьют плетью, а потом оставляют лежать под палящим солнцем. Последнему из беглецов повезло меньше, в середине экзекуции Пьер Сегье заявил, что утомился, и плётку взял Бернар, а мы сразу же поняли, что Сегье порол их очень даже милосердно.

Когда всё закончилось, надсмотрщик стряхнул капли крови с плётки и повернулся к нашей неровной шеренге. Негры, особенно из новеньких, были в ужасе. Я, признаться, тоже.

– Всё понятно вам? Так будет с каждым, кто посмеет даже подумать о бегстве, – заявил он.

– Да, месье, – ответили рабы нестройным хором, и Лансана, кажется, удовлетворился ответом.

– За работу, бездельники! Солнце ещё высоко! Этих, – он указал рукоятью плётки на лежащих тут же беглецов. – Унести в барак. Нет, в другой, вон в тот.

Он указал на наш барак, и без того тесный. На секунду меня кольнул страх, что из-за этих рабов кому-то придётся переехать в другой барак, и мы с Шоном окажемся разделены.

Честь перетащить их в барак выпала мне и еще одному ниггеру. Остальных отправили в поля и на лесоповал, а зарывать подкоп охранники взялись сами, разумно не доверяя такое дело рабам.

– Хватайте и тащите, чего вы телитесь, олухи?! – прикрикнул на нас охранник, глядя, как мы не можем подступиться к лежащим телам.

Я чувствовал, как к горлу мерзким комком подкатывает тошнота, особенно, когда на глаза мне снова попадались измочаленные спины, залитые кровью. Может, мне только казалось, но местами я видел желтоватые кости, то и дело проступавшие из-под рассечённого мяса. Выпоротые рабы даже не стонали, валяясь в беспамятстве, но я видел, что все трое ещё живы. Я взялся за ноги первого из них, моему напарнику пришлось тащить за руки, и стоило нам только приподнять его, как раны снова открылись и засочились кровью.

– Аккуратнее тащи, – сказал я.

Мы понесли его в барак, душный и тёмный, и мне вдруг подумалось, что в такой духоте, грязи и антисанитарии все они непременно подцепят заражение крови и умрут, но я их недооценивал.

Бедолагу положили на чью-то лежанку лицом вниз. Мухи, которые вились где-то под потолком, с басовитым жужжанием полетели на запах крови, облепив исполосованную спину. Я чуть задержал взгляд на нём, но тут же отбросил мрачные мысли и пошёл за следующим беглецом.

Их даже не охраняли, разве что месье Блез сидел на крыльце, набивая трубку табаком из кисета и равнодушно глядя на выпоротых негров. Для него эти негры даже не считались людьми.

Я отвёл взгляд, чтобы не привлекать внимания управляющего, тот чиркнул кресалом, раскурил трубку и уставился на меня. Мне остро захотелось броситься на него и задушить голыми руками, но это желание я подавил, глянув на обрызганные кровью колодки.

– Англичанин, – произнёс он.

– Я не англичанин, – ответил я. И добавил после некоторой паузы. – Месье.

– Да мне плевать, – он пыхнул трубкой, и его лицо окутал густой сизый дым. – Я за тобой приглядываю, англичанин. И если мне вдруг что-то не понравится…

Договаривать он не стал, но я прекрасно понял, что он имеет в виду. Я потупил взор, демонстрируя покорность, взял израненного негра за ноги, дождался, пока мой товарищ поднимет его за руки, и мы быстро зашагали к бараку, подальше от управляющего. Только в бараке, вне досягаемости Блеза, я позволил себе прошипеть несколько ругательств.

Негр, с которым я переносил раненых, покосился на меня, но ничего не сказал. Я даже не знал, понимает ли он хоть какой-то из европейских языков.

Второго раненого положили рядом с первым. Мне хотелось хоть как-то им помочь, но я даже не представлял, что можно сделать в таких условиях. Я привык к тому, что в моём времени легко можно достать и чистую воду, и стерильные бинты, и лекарства, но здесь не было ни первого, ни второго, ни, тем более, третьего, а всё лечение заключалось в том, что этих ниггеров пока никто не трогал.

Затем мы принесли и третьего, а месье Блез так и сидел с трубочкой на крыльце, поглядывая на нас. Лицо его не выражало никаких эмоций, будто вырезанное на деревянном чурбаке. Только когда мы вышли из барака, он тут же обратил свой взор на нас.

– Бегом на поле, – ровным тоном приказал он, будто он был футбольным тренером, а не управляющим плантацией. – Бернар найдёт вам занятие.

Я посмотрел на небо. Солнце едва-едва доползло до своего зенита, а значит, ещё весь день впереди, и работать нам предстоит до самого заката. Снова. Мы нехотя поплелись на поле, но в спину нам донёсся резкий окрик управляющего.

– Бегом! – прорычал он, и мы чуть ускорились, больше делая вид, что бежим.

Едва мы показались на поле, как Бернар Лансана грубо нас обругал за нерасторопность.

– Вы где шляетесь, голубки?! Живо мотыгу в зубы и вперёд! – сходу облаял нас надсмотрщик.

Мне, как обычно, захотелось разбить мотыгой его башку, как камбоджийскому интеллигенту. Месье Лансана был недоволен, что из-за сбежавших негров мы вышли в поле позже обычного, и не стеснялся подгонять всех плетью, но в остальном это был обычный рабочий день, навалившийся тяжёлым грузом на наши плечи.

Охрана сегодня тоже была гораздо бдительнее, чем всегда. Ещё бы, за сам факт того, что они едва не прошляпили побег и не нашли подкоп, который беглецы рыли как минимум несколько ночей, их по головке не погладят, и теперь охрана компенсировала свой грешок удвоенным усердием. И, похоже, Блез уже сделал им внушение, потому что они ходили хмурые и злые, как церберы. Зато я, глядя на их рожи, злорадно посмеивался в бороду. Да и не только я один.

Но всякий раз, когда я вспоминал про порку и клеймение, улыбка сама собой сходила с моего лица, а когда я закрывал глаза, то передо мной всплывали искажённые мукой лица и свистящая плеть, раз за разом рассекающая чёрную кожу. Чтобы хоть как-то отвлечься, я пытался петь песни, как это частенько делали ниггеры, но с трудом вспоминал хоть что-то длиннее одного куплета, и перескакивал на следующую, продолжая мотыжить землю. Я чувствовал, что медленно схожу с ума здесь, и если в ближайшее время не вырвусь с этой плантации, то здесь и подохну.

Время тянулось, как сопля, медленнее, чем капает битум, и от жары плавился мозг. Мне казалось, что я работаю уже весь день, что прошло уже несколько часов, но всякий раз, когда я поднимал голову к небу, солнце насмешливо глядело на меня с высоты, нисколько не приблизившись к западу.

Сумерки наступили так резко, что я даже сперва и не понял. Я устал настолько, что даже не радовался окончанию дня, помня, что завтра это всё продолжится. Нас увели к баракам, как обычно, выдали по маисовой лепёшке и по одному, пересчитывая по головам, завели внутрь.

Выпоротые рабы лежали на соломе, так и не приходя в сознание. Те негры, на чьи лежанки положили несчастных, возмутились, один даже попытался оттащить соплеменника со своего места, но я подошёл к нему и загородил собой.

– Уйди от него, – неожиданно даже для себя сказал я.

– Моя тут спать! – возразил ниггер.

– Найди себе другое место! – тихо прорычал я.

Меня коробило это отношение. Может, излишний гуманизм двадцать первого века тут был не к месту, но я не смог промолчать и оставить это как есть.

Ниггер что-то злобно пробормотал на своём наречии, и я, догадываясь, что он говорит что-то нехорошее, сходу двинул ему локтем в зубы. Ниггер отшатнулся, упал, его друзья подхватили его за руки, полезли на меня, но я стоял, готовый ко всему. Какая-то часть меня желала, чтобы черномазые просто забили меня до смерти прямо тут, лишь бы это всё закончилось. Я почувствовал локтем, как сбоку от меня встал Шон, и это придало мне сил.

– Катитесь к дьяволу, черномазые, – сказал он, и на нас двоих негры уже не рискнули лезть, рассеявшись по бараку столь же быстро, как и появились тут.

– Спасибо, – тихо сказал я.

– Не стоит, – сказал он.

Мы проводили ниггеров пристальными взглядами, убедившись, что все вернулись на свои места, а те, кому пришлось уйти, нашли себе новые, и только после этого отправились в свой угол.

Утром один из раненых, тот, кого порол Бернар Лансана, умер от горячки.

Глава 7

Следующий день ничем не отличался от всех других. Та же баланда, от которой тянуло блевать, та же работа на износ, те же ниггеры вокруг, жестокое палящее солнце и пристальные взгляды надсмотрщиков. Как это всегда бывало после попыток побега, охраняли нас бдительнее обычного, по крайней мере, первое время. Я знал, что скоро охранники расслабятся и всё пойдёт своим чередом.

Вечером, когда мы вернулись в бараки, я первым делом подошёл к беглецам. Выпоротые негры так и лежали спинами кверху, серые лица заострились. Я потрогал их лбы, у обоих был жар. В сознании был только один. Он посмотрел на меня большими глазами, похожими на коровьи, и что-то тихо просипел пересохшими губами.

Я дал ему немного воды. Ниггеры смотрели на меня, как на полного дурака, перешёптываясь, а то и показывая на меня пальцами, но я не обращал внимания. Не стоят они того. Шон Келли наблюдал за моими действиями с интересом, но помогать явно не собирался.

– Спасибо, масса, – прошептал негр, когда наконец оторвался от моей фляжки.

– Как тебя зовут? – спросил я. – Имя?

Негр сглотнул, как-то странно всхлипнул и часто заморгал.

– Муванга, – ответил он.

– А его? – спросил я, показав на второго негра, лежащего без сознания.

– Обонга, – сказал он. – Брат.

Я понимающе кивнул. Теперь я и впрямь видел сходство в их лицах, особенно, если не обращать внимания на свежее клеймо.

– Больно… – простонал Муванга.

Кровь давно запеклась бурой коркой на их спинах. Раны Муванги выглядели чистыми, хотя кожа была рассечена до самого мяса. Шрамы будут во всю спину, тут и думать нечего. А вот у Обонги кое-где виднелся гной, да и вообще выглядел он похуже. Я тихо вздохнул, сам удивляясь собственному милосердию, но пересел ближе к Обонге и тронул его за предплечье. Негр даже не шелохнулся.

Я оторвал от лохмотьев, которые раньше были моими пляжными шортами Tommy Hilfiger, небольшой кусочек и смочил его водой. Тряпка не стала особо чище, но это лучше, чем ничего. Я осторожно коснулся влажной тряпкой спины Обонги. Тот дёрнулся и застонал. Значит, живой.

Ниггеры вокруг зашептались ещё сильнее, и меня вдруг посетила идея. Я запел.

– Замученный дорогой, я выбился из сил… – начал я, склонившись над исполосованной спиной Обонги и вытирая запёкшуюся кровь вместе с гноем.

– И в доме лесника я ночлега попросил… – тихонько пел я, глядя на испуганных ниггеров и посмеиваясь над собственной шуткой. Репутация колдуна мне не повредит. Странно, что эта мысль не пришла ко мне раньше.

Несколько раз мне приходилось прерываться, чтобы ополоснуть тряпку. Взгляды всех обитателей барака оказались прикованы ко мне, повисла тишина, в которой моё тихое пение разносилось так, будто я выступал в «Олимпийском». Мне сперва захотелось заткнуться, но я понял, что это будет самым плохим решением. Раз уж я начал «обряд», надо доводить его до конца.

Подпевая и даже чуть пританцовывая для пущего эффекта, я полностью вытер спину Обонги, и принялся за его брата Мувангу, который лежал, переполненный ужасом, но не смел даже пикнуть, пока я обтирал его раны, хотя ему наверняка было больно. По-хорошему, лучше было бы сделать это не водой, а хотя бы спиртом, но откуда у рабов такое богатство? Даже ром, наверное, подошёл бы, я видел, как его пили некоторые охранники.

Через какое-то время Обонга проснулся, я напоил и его тоже. Негр сперва недоверчиво уставился на меня, но Муванга что-то сказал ему на своём языке, и он спокойно принял питьё.

– Спасибо, – буркнул он.

Муванга снова что-то ему высказал грубым тоном.

– Спасибо, масса, – исправился Обонга, и я ухмыльнулся.

Тряпку я промыл ещё раз и вручил Муванге, который прижал её к груди, словно это был какой-то амулет немыслимой силы.

– Держи у себя, – сказал я и отправился на своё место.

Остальные ниггеры о чём-то горячо спорили, то и дело показывая в мою сторону. Я устало потёр глаза. Хотелось спать, ощущение было такое, будто на глаза мне насыпали горсть песка.

– Зачем ты им помогаешь? – спросил Шон, растянувшись на соломе.

Я пожал плечами.

– Кто-то же должен. Помоги ближнему, и всё такое, – сказал я.

– Глупость какая-то, – сказал он. – Они же ниггеры. Они тут пачками дохнут каждый день.

– Ну и что, – сказал я.

– Ничего, – сказал Шон. – Зря тратишь время.

– Может быть, – хмыкнул я.

Умом я понимал, что он прав, но всё равно не мог просто взять и оставить их умирать, когда я хоть как-то могу им помочь. Снова этот неуместный гуманизм, да. Одно дело, когда ты видишь, как какого-нибудь ниггера убивает на лесоповале упавшим деревом или он просто падает замертво на плантации тростника, и совсем другое, когда рядом с тобой кто-то медленно угасает от полученных ран. Здесь я хотя бы могу помочь. Хоть как-то.

– А ты и в самом деле колдун? – после некоторой паузы спросил Шон.

Я рассмеялся, и этот хриплый смех прозвучал в бараке настолько неуместным, что я осёкся и замолчал.

– Нет, – ответил я. – Но пусть лучше они так думают.

– Понял, – сказал Шон.

Снова повисла тишина, то и дело прерываемая чьим-то хриплым кашлем, тихими стонами раненых и шуршанием соломы. Я тоже растянулся на лежанке и прикрыл глаза, вспоминая серое небо Екатеринбурга и ледяные горки на площади 1905 года. Мне хотелось уснуть и снова оказаться там, слепить снежок, вдохнуть морозного свежего воздуха. Но изо дня в день я просыпался в вонючем бараке где-то в глубине гаитянских лесов.

Послышались осторожные шаги, и я встрепенулся, рывком поднимаясь с постели. Передо мной стоял ниггер, тот, что вчера получил от меня по морде. Он испуганно отскочил, поднимая руки перед собой, будто защищаясь. Я хмуро уставился на него.

– Чего тебе? – буркнул я.

– М-м-м… Масса, я это… – забормотал он, и я не мог разобрать ни слова из того, что он говорит.

Но я видел, что он изрядно напуган. Его мясистые губы дрожали от страха, руки он так и держал перед собой, будто боялся, что я накинусь на него с кулаками. Но это он подошёл ко мне в темноте, а не наоборот.

– Скажи нормально, мать твою! – рыкнул я.

Ниггер умолк моментально, будто я нажал кнопку на пульте.

– Масса, простите меня, – выдавил он. – Не надо насылай порча! Пожалуйста, масса!

Видимо, совет рабочих негритянских депутатов велел ему идти и просить прощения, чтобы белый колдун забыл вчерашнюю ссору и не гневался на мирных работяг. Это было даже забавно в какой-то мере.

– Бог простит, – буркнул я, и перекрестил его по-православному.

Ниггер взвизгнул и подскочил на месте, дрожа ещё сильнее.

– Иди уже отсюда, балбес, – сказал я, но ниггер бухнулся на колени и зарыдал, пытаясь подползти к моим ногам.

Мне вдруг стало не по себе.

– Прошу! Не надо порча! Моя сделай всё, что скажете! – взмолился он.

Шон от этих криков проснулся и уставился на него с неприязнью.

– Гони его пинками, – сказал он. – Кончай вопить, идиот!

Я с трудом встал, пошатываясь от того, что ниггер так и пытался ухватить меня за ноги, и возложил руку на его курчавую голову. Он снова замер, как мышь перед удавом.

– Иди с миром, – сказал я. – Нет порчи.

Я обвёл взглядом барак, и увидел, что все ниггеры пристально глядят на эту сцену и жадно вслушиваются в мои слова. Похоже, я перестарался с демонстрацией колдунства и питерский панк-рок внушил им настолько глубокое уважение, что они теперь в самом деле считают меня колдуном. Лишь бы не проболтались охране, а то гореть мне на костре синим пламенем. С колдунами и знахарями тут разговор короткий, и я вспомнил это только сейчас. Где-то в груди колыхнулся едкий страх.

– Спасибо, масса! – обрадованный ниггер наконец отпустил мои грязные ноги, и поспешил к своим. Негра окружили взволнованные соплеменники, барак зашуршал тихими возбуждёнными разговорами.

Мы с Шоном посмотрели ему вслед, переглянулись, и снова рухнули спать.

Глава 8

Следующим утром я буквально не узнал своих соседей. На раздаче баланды меня пропустили вперёд, да и вообще, видно было, как поменялось ко мне отношение ниггеров. Разве что теперь мне приходилось терпеть их перешёптывания за спиной, но стоило мне грозно посмотреть на тех, кто смел шептаться в пределах досягаемости моего слуха, как они сразу же прекращали, делая испуганные круглые глаза. Пожалуй, мне стоило чуть раньше познакомить местных негров с творчеством «Короля и Шута».

Тот ниггер, что приходил ко мне ночью просить прощения, и вовсе стал звездой, раз за разом пересказывая наш разговор, демонстрируя расквашенный моим ударом нос и каждый раз приукрашивая произошедшее. Думаю, если его не остановить, он бы дошёл до того, что я двигаю планеты взмахом бровей и пускаю ветры с ароматом лаванды. По его версии, у нас там произошла едва ли не сталинградская битва, хотя по правде, я только один раз ударил его локтем.

Со стороны охранников, впрочем, ничего не поменялось, хотя я не сомневался, что рано или поздно кто-то из ниггеров проболтается про «колдовство». Я всё-таки надеялся убежать раньше, чем это произойдёт.

Лишь бы было, куда бежать. Как я выяснил из обрывков разговоров, остров по большей части принадлежал испанцам, и французы тут находились, скорее, как самовольные поселенцы, заняв западную, незаселённую и заброшенную часть Испаньолы. Места здесь были дикие и необжитые, леса изобиловали дичью, и вольные охотники, буканьеры, жили тут небольшими общинами, охотясь на диких быков и свиней и торгуя мясом и шкурами с французскими колонистами, которых тут, оказывается, было не слишком-то много, а основная часть французов пока обитала на Тортуге. Это было довольно странно осознавать, потому что в моём времени Тортуга, хоть и вошла в историю как пиратская столица, была полностью заброшена. Всё очень сильно поменялось.

Я не был уверен насчёт индейцев, но что-то мне подсказывало, что в лесах Испаньолы они до сих пор есть, и тоже вряд ли обрадуются беглым каторжникам. Тем более, белым. В общем, куда ни кинь – всюду клин, и я понял, что нет никакой разницы, куда бежать, везде будет опасно. Главное, захватить оружие и припасы к нему, а остальное приложится.

Но как раз от оружия и казарм нас держали как можно дальше. Даже ниггеров, которые понятия не имели, как пользоваться гром-палками. А без оружия в лесу делать нечего. Хоть пистолетик бы раздобыть, и то будет неплохо.

Вечером я поделился этими соображениями с Шоном. Ирландец сидел с закрытыми глазами, прислонившись к стене барака. Было заметно, что он смертельно устал.

– Что? – спустя несколько секунд, будто стряхнув наваждение, спросил он и посмотрел на меня.

– Перед тем, как уходить, нам нужно раздобыть оружие, – прошептал я.

– А… Да… – произнёс он.

Я поглядел на него, машинально отмечая, как ввалились его глаза, и хлопнул его по плечу.

– Отдыхай, не буду мешать, – сказал я, и ирландец благодарно кивнул.

Нужно было проверить, как там Обонга и Муванга, и я отправился к ним. Негры всё так же лежали на соломе, не в силах даже встать, но в этот раз оба находились в сознании.

– Масса Англичанин, – слабо улыбнувшись, просипел Муванга.

Я нахмурился и скрипнул зубами. Терпеть не мог это прозвище.

– Как вы? – спросил я.

– Лучше, масса, лучше, – забормотал Муванга.

Его брат тихо лежал, пытаясь не обращать на меня внимания. В любом случае, я напоил обоих водой, осмотрел раны. Я не увидел ничего, что могло бы вызвать беспокойство, и удовлетворённо кивнул сам себе. Заживало на этих ниггерах всё, как на собаке.

– Куда бежали-то? – тихо спросил я, прекрасно понимая всю глупость этого вопроса. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда.

Муванга часто-часто заморгал, отводя взгляд. Похоже, ему было тяжело говорить, но он всё-таки решился.

– Улунга сказал… Бежать будем, в горы… Там француз нету, испанец нету… – выдавил он. – Он слыхал, там беглые живут, в горах…

– А Улунга это… – уточнил я.

– Брат. Ещё один, – сказал Муванга.

Видимо тот, который порку не пережил. Интересно, откуда он про этих беглых вообще узнал. Было бы неплохо и мне разузнать, какие там, в горах, беглые.

Насколько я помнил и видел из окна автобуса, горы тут не слишком высокие и крутые. Самое то, чтобы поставить несколько хижин в какой-нибудь долине, на которые даже и не наткнёшься, пока не подойдёшь вплотную.

– А Улунга не говорил, где именно они живут? – тихо спросил я.

Обонга что-то сказал брату на своём наречии. Я не понял ни слова, но по тону голоса было ясно, что негр чем-то недоволен. Муванга попытался ответить, но брат его перебил.

– Ти бели, – произнёс Обонга. – Твоя не знай нас.

Грёбаный расист. Какая разница, белый я, красный или зелёный. Для хозяев мы все одинаковые, хуже скота, хуже животных. Это куда важнее, чем цвет кожи и разрез глаз. Животных тут хотя бы кормят и лечат, причём даже лучше, чем нас. Я видел.

– Дурак ты, Обонга, – произнёс я.

Судя по всему, Обонга был упрямым и склочным ниггером. Французский он знал плохо и даже не пытался выучить, в отличие от своего брата Муванги, который говорил уже весьма бегло.

– Ну так говорил он вам или нет? – ещё раз спросил я.

Обонга снова что-то буркнул на своём и замолк.

– Обонге да… – сказал Муванга. – Муванге не сказать, Муванга молодой.

Я усмехнулся. Всё как всегда. Улунга, если бы выжил, тоже наверняка не сказал бы белому. Но если у этих ниггеров хватило смелости на побег, то я просто обязан этим воспользоваться. Конечно, чем больше людей знает, тем опаснее становится вся затея, но и шансы на успех растут. Я вернулся к своей лежанке, достал из заначки вечернюю лепёшку, разломил пополам. Жаба душила, и я несколько раз чуть не передумал, но в итоге снова подошёл к раненым и протянул каждому по половине лепёшки.

– Ешьте, – приказал я.

Выпоротых не кормили. То ли это была часть наказания, то ли экономия, ведь неизвестно ещё, выживут они или нет. Ну или просто работало железное советское правило: кто не работает – тот не ест. Оба набросились на маисовую лепёшку так, будто это была манна небесная, и в два присеста схарчили мой ужин. Меня снова посетило чувство, будто я совершил полнейшую глупость.

– Спасибо, масса! – с набитым ртом воскликнул Муванга.

– Спасибо, – сдержанно произнёс Обонга.

– Ага, – буркнул я. Вы мне ещё живыми пригодитесь, оба. – Как думаете, когда сможете встать?

На работу их погонят сразу же, как только охрана заметит, что рабы чуть-чуть оклемались после порки.

– Больно пока сильно, масса, – извиняющимся тоном произнёс Муванга.

– Не спешите, в общем, – сказал я. – Увидят, на работу отправят.

Обонга молча кивнул и вдруг уставился куда-то мне за спину. Я обернулся. Надо мной возвышался незнакомый ниггер.

– Масса Англичанин… Наша просьба есть… – пробасил он, и я увидел, что негры снова смотрят прямо на меня из противоположного угла. – Идём?

Я поднялся, поглядел ниггеру в глаза. Тот как-то потупился, сразу же отводя взгляд.

– Веди, – сказал я, понимая, что тут явно что-то не то.

Мы подошли к углу, где рабы небольшой кучкой сидели на корточках. Некоторые мне поклонились, некоторые продолжили сидеть, но всё равно глядели на меня с уважением.

– Что случилось? – спросил я.

– Это… Ты колдуй уметь, да? – вопросом на вопрос ответил один из негров, видимо, старший в их компании.

Я промолчал. Мои знания медицины ограничивались тем, что я знал, когда надо пить парацетамол, а когда – активированный уголь. Повязку поменять, шину наложить. Элементарные навыки, которым учат всех.

– Себадуку плантация работал. Змея укусил, – сказал старший, показывая на лежащего ничком ниггера, которого я сначала даже не заметил.

И было очевидно, что это не Себадуку укусил змею.

Глава 9

Само собой, я понятия не имел, что нужно делать при укусе змеи. Я честно попытался вспомнить все свои предыдущие взаимодействия со змеями, но самым близким к этому случаю было, когда соседку по даче укусил уж. Ну и анекдоты про отсос я знал, куда уж без этого. Но репутацию колдуна и знахаря нужно поддерживать, и я решительно шагнул к лежащему ниггеру.

Себадуку лежал на соломе, свернувшись калачиком, и баюкал укушенную руку. Выглядел он скорее напуганным, чем умирающим, но ведь и яды бывают разные. Тем более здесь, в тропиках.

Негры обеспокоенно смотрели то на меня, то на соплеменника, а я не знал, с чего начать.

– Разойдитесь, мать вашу, – приказал я.

Света в бараке и так было немного, а ниггеры ещё и загораживали мне обзор. Но два раза спрашивать не пришлось, этим неграм уже вколотили рефлекс к подчинению, и они живо разбежались в стороны, продолжая наблюдать за моими действиями.

– Дай сюда, – я взял испуганного Себадуку за руку и попытался осмотреть укус.

Похоже, змея бросилась на него, когда Себадуку дёргал сорняки, в которых она пряталась. Область вокруг укуса немного покраснела и опухла, ровные следы зубов отчётливо виднелись на чёрной коже. Я пытался понять, что с этим делать, но ничего не приходило в голову.

– Как она выглядела? Змея, – попытался выяснить я, но Себадуку только дрожал и испуганно смотрел на меня.

– Себадуку не знай язык ваш народ, – сказал другой негр.

Я тихо выругался по-русски. Ещё лучше.

– Спроси его, как змея выглядела, – сказал я.

Переводчик что-то быстро не то прощёлкал, не то просвистел, и Себадуку вдруг развёл руки в стороны, будто рыбак, показывающий, какую он щуку на выходных поймал.

– Вот такой длинный была, – пояснил толмач.

– Тупорылый ты негритос, – вздохнул я. По-русски, конечно же.

Мне стало ясно, что чётких ответов я не добьюсь, и только зря трачу драгоценное время. А ведь эти несколько часов я мог потратить на сон. Я решил побыстрее отделаться от Себадуку с его укусом, а если он помрёт, то сказать, что такова воля божья. Но спектакль всё-таки был нужен.

– Воды принесите, – приказал я.

Через минуту кто-то сунул мне под нос глиняный черепок с водой, я даже сперва не заметил, но когда заметил – вздрогнул и отшатнулся, едва не разлив всю воду. Могли бы и не подкрадываться в темноте, черномазые. Но благодаря этому в мозгу молнией сверкнула идея – вот они, диверсанты, разведчики, пластуны, которые помогут мне (да и себе тоже) сбежать отсюда. Нужно только дождаться безлунной ночи и выбраться из барака, а уж передушить охранников в темноте – дело техники.

Я поднялся с этим черепком в руках, припоминая все выпуски «Битвы экстрасенсов», воздел правую руку над головой Себадуку, удостоверившись, что он смотрит на меня во все глаза, как и остальные ниггеры, а затем пролил несколько капель воды ему на голову.

– Словно яд змеиный в руку ниггера! На Гаити рать российская вошла! Не оставив ниггеру ни выбора! Вода целебная по жилам пошла! – громко продекламировал я первое, что пришло в голову, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более зловещим и загадочным.

Все вокруг, затаив дыхание, наблюдали за происходящим колдовством. Себадуку так и вовсе даже не моргал.

– Пей, – приказал я, протягивая ему плошку с водой и показывая жестом для лучшего понимания.

Себадуку жадно схватил плошку обеими руками, даже не обращая внимания на боль, и присосался к воде, будто это была не сырая вода из колодца, а целебный нектар. Впрочем, для него так оно и было, пусть лучше верит в целебную силу.

– Скажи ему, рану не чесать, не давить, не тревожить, – подкрепляя каждое слово жестами, сказал я переводчику, а тот прощёлкал это всё для Себадуку.

Укушенный ниггер часто-часто закивал, рассыпаясь в благодарностях на своём жутком языке, и я напоследок перекрестил его и благословил. Остальные негры тоже наперебой стали меня благодарить, и мне даже сделалось чуть-чуть неловко, но виду я не подал.

– Потом рассчитаетесь, – сказал я, и отправился на своё место.

Стоило мне только лечь и отвернуться к стенке, как меня прорвало на истерический смех, который я изо всех сил пытался сдерживать, прикусив себе руку, но он всё-таки иногда прорывался всхлипами и хрипами. Негры, небось, считают, что я тут борюсь со злыми духами, которых забрал на себя, ага. Но посмеялся я знатно, до слёз и боли в животе.

Была уже глубокая ночь, и большая часть обитателей барака давно спала. Вскоре и я к ним присоединился.

Наутро, к моему великому удивлению, Себадуку не умер. Даже наоборот, он очень даже неплохо себя чувствовал, радостно щёлкал и посвистывал что-то своим соплеменникам и гордо демонстрировал следы змеиных зубов всем желающим. Ему (да и мне тоже) сильно повезло, что змея оказалась неядовитой. Ну или моё колдунство оказалось настолько могучим, что растворило яд, но я в это не верил, в отличие от всех остальных.

Поверил даже Шон, который подошёл ко мне в очереди за баландой.

– Так ты и впрямь умеешь? Ну… Ты понял, – тихим шёпотом спросил он, воровато поглядывая по сторонам.

– Пускай все так думают, – пожал я плечами. – Нам же лучше. Ниггеры нам помогут.

Шон расплылся в улыбке, смотревшейся на его изуродованном лице, как насмешка над самой концепцией улыбки, и хлопнул меня по плечу.

– Ладно, храни свои секреты, – хохотнул он, взял миску с баландой у недовольной поварихи-индианки и отошёл. Явно мне не поверил.

Пусть думает, что хочет, лишь бы помог мне сбежать отсюда. Его мнение, конечно, для меня было весомее, чем отношение любого из негров, но и полагаться на него целиком я не мог. Здесь я мог полагаться только на себя.

Авторитет мой взлетел до небес. Передо мной почтительно расступались, спрашивали моего мнения по каждой мелочи, и это не могло ускользнуть от цепких взоров охраны. Я привлекал слишком много внимания к своей персоне, и это становилось опасным.

Нас распределяли на работы, как обычно, выстроив перед крыльцом хозяйской усадьбы. Колодки с бурыми засохшими каплями, уже глубоко въевшимися в дерево, пустовали, но всё равно невольно притягивали взгляд, как притягивает его нечто уродливое и чертовски опасное. Как спящий великан.

Перед разномастным строем оборванных и тощих рабов прошагивался месье Лансана, отправляя кого на лесоповал для расчистки новых полей, кого на поле, кого на стройку или по мелким поручениям. Взмах смуглого мясистого пальца определял, идёшь ты сегодня копать или рубить, таскать или пилить, и каждый из стоящих в строю, даже те, кто ни слова не понимал по французски, внимательно следили за этим пальцем, чтобы не оказаться наказанными за нерасторопность.

Шона снова отправили ворочать тяжёлые брёвна на лесоповале, Себадуку и его соплеменников снова отправили в поле, ухаживать за молодыми побегами тростника. Одудуву, синего и опухшего от побоев, отправили помогать на кухню. Потихоньку распределяли и остальных, негров, индейцев, белых каторжников, закупов и просто случайных неудачников вроде меня. Я сосредоточенно следил за Бернаром, но всякий раз он указывал на других рабов, а меня будто бы вовсе не замечал.

Месье Лансана, сам наполовину не то негр, не то индеец, указывал то на одних, то на других, без всякой жалости направляя измождённых рабов на любые, даже самые тяжёлые работы, не делая различий между неграми и белыми. Он ненавидел всех одинаково. Небольшими группками рабы отправлялись трудиться до самого заката под вооружённой охраной, но не я. Меня посетила смутная тревога. Будто бы Лансана специально оставляет меня напоследок, на десерт.

Вскоре последнюю группу рабов отправили грузить мешки с сахаром, и я остался один на один с надсмотрщиком. Бернар Лансана подошёл ко мне и окинул пристальным взглядом, в котором сквозило подозрение. Я почувствовал, как пересыхает в горле, а ноги сами собой превращаются в кисель, но сумел взять себя в руки.

– Англичанин, – хрипло произнёс Лансана. – Пойдём-ка, побеседуем.

Глава 10

Я замер перед ним, как кролик перед удавом, прекрасно понимая, что достаточно одного неверного слова или даже взгляда, и меня запорют в этих колодках, что маячили за спиной Лансаны как безмолвное напоминание.

– Месье? – медленно спросил я.

– Да не трясись ты, – хмыкнул надсмотрщик. – Мне сказали, ты рабов лечишь.

Значит, кто-то донёс. Этого стоило ожидать.

– Да, месье, – сказал я. Отпираться было глупо.

– Зачем? – спросил он.

Меня не покидало ощущение, что он видит меня насквозь. Я затруднялся с ответом, поскольку и сам не знал, для чего именно я это начал.

– Зачем? – с нажимом переспросил он, пристально глядя на меня.

Я пожал плечами.

– Не думай, что тебе за это будут какие-то поблажки, Англичанин, – бросил он. – Хочешь лечить – лечи. Не помешает. Но тебе так не выслужиться, понял меня?

– Да, месье, – просипел я.

– Всё, бегом к месье Кокнару, он тебе занятие найдёт, – сказал он, поигрывая плетью, и я со всех ног рванул оттуда, не дожидаясь, пока он придаст мне ускорения.

Значит, на лесоповал. Не самое лучшее местечко. Именно там быстрее всего подыхали рабы, от непосильной нагрузки и скотского обращения. «Любимчики» охраны оттуда не вылезали, как, например, Шон, которого как определили туда с первого дня, так он там и вкалывал. Встречают-то по одёжке, вот его и направили на самую тяжёлую работу, как беглого.

Я перешёл на медленный шаг, как только скрылся из вида Бернар Лансана. Эти несколько минут я был предоставлен самому себе, и бежать сломя голову за очередной важной задачей я не собирался.

Нужно было потратить это время с пользой, и я шёл, осматривая плантацию и возможные пути к бегству. Сама хозяйская усадьба и бараки были окружены частоколом, довольно высоким, таким, что без верёвок или лестницы не перелезть. Одни ворота выходили к дороге, другие к полям и лесоповалу, и те, и другие охранялись вооружёнными часовыми. Куда вела дорога – я не знал, но скорее всего, к какому-нибудь порту. Днём ворота были открыты, но караульный бдительно следил, не выпуская никого без веского повода.

– Куда прёшь?! – окликнул меня молоденький часовой, когда я подошёл к воротам, ведущим к полю.

Я машинально отметил, что у пацана даже усы ещё не растут, но тыкать в раба стволом мушкета он уже умеет.

– Месье Лансана отправил, на лесоповал, – ответил я.

Парень прищурился недоверчиво, но мушкет всё-таки убрал, и я спокойно вздохнул. Не люблю, когда на меня наводят оружие.

– Давай, шагай отсюда, – буркнул пацан.

Я скрипнул зубами, но виду не подал. Хотелось свернуть ему шею, как курёнку, и я не сомневался, что у меня получится, но… Изощрённые формы суицида это не для меня. На шум сбежится вся охрана, и лучше было бы, если бы меня застрелили на месте. Потому что если им удастся меня скрутить, моя дальнейшая судьба будет очень печальной и короткой.

И я просто вышел за ворота, направляясь к лесоповалу, откуда доносился стук топоров и злые окрики Анри Кокнара. Джунгли каждый день отступали, неохотно, но французские колонисты методично отвоёвывали метр за метром, чтобы посадить на освободившееся место тростник, вырастить его и продать сахар в Европе за бешеные деньги.

На подходе к лесоповалу я снова перешёл на лёгкий бег. Я уже изучил повадки местной охраны, и не хотел давать им лишнего повода ко мне прицепиться. Кокнар всё равно, заметив мое появление, обругал меня тупой скотиной и отправил на погрузку брёвен. Ну хотя бы не успел меня ударить, я благоразумно держался подальше.

Поваленные брёвна, очищенные от сучьев, нужно было таскать на телеги, и сейчас этим занимались Шон Келли и ещё несколько тощих ниггеров. Ирландец заметил меня, мы пересеклись взглядами, но виду он не подал, как мы и договаривались.

В лесу орали обезьяны и чирикали птицы, и в какое-нибудь другое время я даже нашёл бы это красивым и завораживающим, но не сейчас. Брёвна оказались куда тяжелее, чем выглядели. Даже перекатывать их к телеге, чтобы лишний раз не поднимать, оказалось не так-то просто. Чёрное дерево, мать его, плотное как камень.

К вечеру я умотался настолько, что никаких мыслей в голове не осталось, хотелось только упасть на солому и уснуть. А Шон провёл здесь уже несколько дней подряд, и я боялся даже представить, как он себя ощущает. Нужно было бежать как можно скорее.

Но я всё-таки нашёл в себе силы подойти к выпоротым ниггерам, чтобы проверить их состояние. Поделиться ужином в этот раз я не смог, жаба оказалась сильнее, но дать им воды и осмотреть раны я всё-таки себя заставил. Муванга был благодарен и этому, а вот Обонга посмел буркнуть что-то невразумительное про жратву.

Я уставился на Обонгу, пытаясь понять, в самом деле я услышал упрёк с его стороны или это мне почудилось.

– Жратва мало, плохо, – повторил Обонга.

– А ты не оборзел, черножопый? – выдохнул я.

– Ти бели, не пороли! Больно! – заныл ниггер.

Муванга что-то сказал ему, но тот лишь отмахнулся, что-то бормоча на своём дикарском языке. Вряд ли что-то хорошее. Я вздохнул и ударил его по голове раскрытой ладонью, Обонга ткнулся лицом в солому и замолк на полуслове.

– Заткнись, – сказал я.

Раз уж у него хватало сил на нытьё, то скоро и на работу хватит. С Обонгой я бы в разведку не пошёл, чем больше негритос набирался сил, тем больше наглел. И я бы предложил участвовать в побеге одному только Муванге, но понимал, что без брата он никуда не пойдёт. Я бы не пошёл.

– Муванга, – тихо позвал я.

– Да, масса? – так же тихо отозвался негр.

– Узнай у брата, где тут в горах живут беглые, – прошептал я ему на ухо так, чтобы Обонга не услышал. – Это приказ.

Муванга испуганно посмотрел на меня, но потом медленно кивнул, понимая, что я не отстану, пока не получу эти сведения. Да и перечить могущественному колдуну, тем более, тому, который их лечит, у Муванги не хватило ни духу, ни наглости.

– Где то, что я тебе дал? – спросил я уже чуть громче.

Негр порылся в соломе и вытащил оттуда смятую тряпку, облепленную мусором и соломинками. Я взял её, отряхнул, расправил и продемонстрировал обоим неграм.

– Тут, – я сунул её каждому под нос по очереди. – Ваша кровь.

Братья следили за каждым моим движением как завороженные, и я демонстративно убрал тряпку себе в карман, глядя, как выражение на их лицах сменяется испугом. Пусть лучше они думают, что оба в моей власти. Магическое мышление первобытных племён, понимаешь.

– Всё, отдыхайте, – сказал я и отправился на своё место.

Ниггеры, впрочем, начали о чём-то негромко спорить, и я надеялся, что это Муванга пытается выведать местоположение беглых рабов, к которым я теперь надеялся присоединиться.

Я переворошил прелую солому, чтобы лежать стало хоть немного удобнее, и растянулся вдоль стенки. Рядом храпел Шон Келли. Я отвернулся к стене, от которой приходило немного свежего воздуха, и попытался уснуть, но вместо сна в голову лезли фантазии о том, как я сжигаю усадьбу и казармы вместе со всеми охранниками внутри, и наслаждаюсь, вдыхая чёрный дым.

А ведь это хорошая идея. Нужно только выбраться ночью за пределы барака, добраться до казарм, не привлекая внимания, и бросить пару факелов на крышу казармы. Ночью по всей территории бродили несколько часовых, я иногда слышал, как они переговариваются за стенкой, но ведь трое ниггеров как-то сумели выбраться и спрятаться в телегах, значит, и мы сумеем.

Я сунул грязный палец в дырку, из которой приходил воздух. Это была всего лишь щель между брёвнами, расковырять её не получится, но я и не планировал. Раз уж негры осилили сделать подкоп, чем я хуже? Да ничем. Можно сделать небольшой подкоп под стенкой, чтобы ночью выбраться, поджечь всё, захватить оружие и сбежать, а не прятаться в телегах. Далеко копать нет нужды. Я зажмурился на несколько секунд, прогоняя усталость усилием воли, и начал рыть землю рядом со стенкой.

Глава 11

Земляной пол, слежавшийся и твёрдый, копать было тяжело, но впервые за всё время я работал с удовольствием, хоть и обломал два ногтя, а выкопать удалось всего лишь небольшую ямку. Голыми руками делать это крайне неудобно, а встать и поискать что-нибудь в бараке у меня не хватило ни сил, ни смелости. Но даже так – это уже результат, и я забросал получившуюся ямку соломой.

В итоге я, как обычно, нисколько не выспался, и наутро был таким же разбитым и уставшим, как будто и не спал вовсе. Снова пришлось спать на ходу, рискуя получить по хребту палкой от какого-нибудь бдительного охранника. На этот раз распределял на работы месье Блез, и меня отправили таскать брёвна, а Шона отправили копать землю, что он даже воспринял за возможность отдохнуть. Мне повезло, что со мной в паре оказался Себадуку, который из чувства благодарности или из страха перед белым колдуном всячески пытался мне угодить, забирая самое тяжёлое на себя.

Негр что-то постоянно каркал на своём странном диалекте, и я не понимал ни слова, но по интонациям догадывался, что Себадуку даже рад мне помочь. С нами работали ещё несколько негров, но они тоже не понимали этот язык, так что Себадуку сотрясал воздух впустую.

Мне удалось незаметно от охраны подобрать на лесоповале широкую щепку, достаточно крепкую, чтобы ей можно было копать. Я спрятал её за поясом, стараясь не обращать внимания на занозы и неудобство, и я радовался этой щепке больше, чем новому мерседесу из салона.

Вечером нам выдали по лепёшке, как обычно, и снова загнали в барак. После дня на лесоповале хотелось только упасть и не вставать, но я заставил себя подойти к выпоротым ниггерам. Оба выглядели неплохо. Раны заживали, покрытые коркой из запёкшейся крови, клейма, по сути, простые ожоги, тоже не доставляли особых проблем. Скоро обоих погонят на работу. Муванга уже мог вставать, хоть и с трудом, так что мне даже поить их не пришлось, негры могли делать это сами.

Я прошёл на своё место, внимательно рассматривая место подкопа. С виду всё в порядке, солому никто не трогал, а значит, и подкоп не нашли. Я улёгся на место, вытащил из-за пояса щепку и тихо опустил в вырытую ямку. Теперь надо дождаться, когда все уснут, и именно это казалось мне самой большой проблемой. Я рисковал отрубиться прямо так, с щепкой в руке, и я прекрасно знал, чем это могло грозить наутро.

Очень долго я не мог решиться, но в итоге пересилил свою паранойю.

– Эй, Шон, – шёпотом позвал я.

Ирландец лежал на соломе, глядя в потолок и жуя лепёшку, и отреагировал не сразу.

– Шон! – мне даже пришлось повторить чуть громче.

– А? Чего? – кажется, я вырвал его из каких-то грёз, и каторжник будто бы избегал общения со мной.

– Махнёмся местами, – сказал я.

– Что? Зачем? – не понял он.

– Надо. Давай, ты же хотел тут, в углу спать, – сказал я.

– Да мне и тут нормально, – пожал плечами ирландец.

– Ты отсюда свалить хочешь? – прошипел я.

Больше убеждать его не пришлось, мы быстро поменялись местами, и каторжник тут же обнаружил возле стены начатый подкоп. Я вручил ему щепку.

– Я если и сегодня буду рыть, то завтра вообще сдохну, – сказал я.

– Кто-то ещё знает? – спросил Шон, кивая головой в сторону ниггеров.

– Нет, – ответил я, и ирландец, ухмыльнувшись, начал тихонько скрести землю щепкой, стараясь не издавать лишних звуков.

Шон делал всё грамотно, и даже как будто бы не в первый раз. Я какое-то время понаблюдал за его стараниями, одновременно оставаясь настороже, но потом широко зевнул и отправился спать.

– Соломой закидай потом, – напутствовал я.

– Сам знаю, – огрызнулся Шон.

Утром злой и невыспавшийся Шон отправился на заготовку дров, а меня назначили собирать тростник под пристальным надзором месье Лансаны. Нужно было срезать серпом побеги тростника под самый корень, избавлять его от ненужных листьев, увязывать в снопы и складывать на тех же самых рядах. Серпы были тупыми, тростник – прочным, и каждый стебель приходилось долго пилить и мочалить острием. Как я понял, оставшиеся в земле корни продолжат расти и давать урожай.

Спина гудела и ныла от целого дня, проведённого кверху задницей под палящим солнцем. Ещё и охранники не стеснялись добавлять хлыстом или палкой по спинам чересчур нерасторопных, по их мнению, рабов. И так как рабам сегодня выдали серпы, то и охраны было больше, чем обычно. Даже тупой серп может неплохо воткнуться в чей-нибудь глаз.

До заката мы убрали тростник с одного поля, но надо было ещё и погрузить его на телеги, и нам пришлось делать это при свете факелов. Оставлять его на поле было нельзя. Я чувствовал соблазн нырнуть в темноту и убежать в джунгли, но не решился бросить товарищей по несчастью. Это могло сработать, ночь сегодня была тёмной и безлунной, но остатки совести решительно протестовали, бежать нужно всем вместе. Как минимум, вместе с Шоном. О том, как бы он сам поступил на моём месте, я старался не думать.

Когда нас завели в барак, Шон уже лежал в моём углу, тихо шурша соломой.

– Давай, теперь моя очередь, – сказал я.

Шон только поправил солому, без лишних слов поднялся и перелёг на другое место, где мгновенно уснул. Пол возле самой стены уже заметно просел, скоро его уже будет не замаскировать простой соломой. Я тихо просунул руку туда, в яму, нашарил рукой инструмент, лежащий там же. Вместо щепки Шон принёс откуда-то обломок мотыги, и копать этим обломком оказалось гораздо удобнее.

Постепенно возникла ещё одна проблема – куда девать лишнюю землю. Поначалу её можно было трамбовать прямо тут же, рядом со стеной, но вскоре начал появляться заметный бугор, а я не Энди Дюфрейн, чтобы выносить землю в карманах. У меня и карманов-то на шортах не было, только дырки. Да и столько времени у меня не было, чтобы выносить землю малыми порциями.

Я отложил обломок мотыги, поднялся в темноте и подошёл к спящим ниггерам, пытаясь понять, который из них – Муванга. Чёрные спали вповалку, вплотную прижимаясь друг к другу. Но я сумел различить тех, кто спал на животе, и быстро нашёл его исполосованную спину.

– Муванга, проснись, – я тихонько толкнул его в плечо.

Ниггер неохотно разлепил глаза и уставился на меня, пытаясь понять, что мне нужно.

– Вставай, дело есть, – сказал я, помогая ему подняться.

Выпоротые до сих пор не до конца восстановились, но Муванга хотя бы мог вставать и ходить, а значит, он способен мне помочь.

– Да, масса? – спросил он.

– Пошли, – я повёл его в угол, придерживая за локоть.

Он встал напротив моей лежанки, и я пристально посмотрел ему в глаза.

– Тихо. Никому не говори, даже брату, – приказал я.

Муванга испуганно закивал, а я опустился к яме и начал горстями выгребать оттуда землю.

– Раскидывай и трамбуй в проходе. Только тихо, – сказал я, передавая ниггеру горсть рыхлой земли.

Муванга быстро понял, что от него требуется, начал рассыпать землю на пол и трамбовать босыми ногами. По крайней мере, этот ниггер был сообразительным малым. Я же принялся копать вдвое быстрее, чем до этого, отвлекаясь только на то, чтобы насыпать новую горсть в подставленные ладони Муванги.

Подкоп выходил на славу. Шон выкопал яму с нашей стороны, я начал заходить под стену, копая с таким расчётом, чтобы даже самый широкий из нас мог свободно пролезть. Самым широким был я, и застревать, как Винни Пух, мне точно не хотелось. Не то какая-нибудь свинья из охраны принесёт из дома ружьё.

И, видимо, я слишком увлёкся работой, и не заметил, как проснулся кто-то ещё из ниггеров. Я услышал только шорох шагов, обернулся, увидел застывшего Мувангу и ещё одну тёмную фигуру рядом с ним. Слава богу, это был ещё один ниггер из рабов, в такой же набедренной повязке, как и у остальных.

– Чего это вы тут делайте? – хриплым шёпотом спросил он.

Я узнал этот голос. Это был тот ниггер, чью лопату я забрал, когда мы корчевали пни.

Глава 12

Я замер, понимая, что негритос поймал нас с поличным. По спине пробежал холодок, неприятный, мерзкий. А ещё я понимал, что он расскажет всё охране ради лишней маисовой лепёшки. Даже самый тупой ниггер догадается, что мы тут делаем. Я встал, загораживая собой вырытую яму.

Негр попытался заглянуть за мою спину, но я не дал ему этого сделать.

– Чего надо? – грубо спросил я.

Черномазый замялся, затрудняясь ответить.

– Ну?! Иди спи, – добавил я.

Он посмотрел сперва на меня, потом на Мувангу, потом себе под ноги, развернулся, буркнул что-то на своём негритянском, отошёл в дальний угол, где стояла параша, помочился там и вернулся к своей лежанке.

Муванга глядел на меня, ожидая приказаний, а я чувствовал, как липкий страх вгрызается в мои кишки, заставляя опустить руки, зарыть подкоп и сделать вид, что ничего не было. Следующей мыслью было задушить этого случайного свидетеля, чтобы он точно никому не смог ничего рассказать, но мне было страшно и противно убивать человека только за то, что он увидел то, чего не должен был видеть. Не настолько я ещё очерствел.

Оставался единственный выход. Бежать прямо сейчас.

– Муванга… Твой брат ходить может? – слова продирались через пересохшую глотку, будто через наждак, хрипло и тихо.

– Да, масса, – кивнул негр. – Только ты вставай не велел.

– Значит, пора вставать, – сказал я. – Иди, поднимай его.

Муванга безропотно отправился к брату, а я попытался растолкать Шона, который что-то промычал во сне и отмахнулся, словно от назойливой мухи.

– Вставай, мать твою, – прошипел я.

– Foc, дай поспать, уймись, – протянул ирландец.

– Вставай! – прорычал я, ещё сильнее толкнув его.

– Чего тебе? – нахмурился он, протирая ладонью заспанное лицо.

– Пора валить, – сказал я.

– Кого? Куда? Сейчас?! – не понял Шон.

– Сейчас, – подтвердил я.

– Ты… Докопал? – оживился он. – Заранее договариваться надо!

– Нет. Меня увидел ниггер. Зуб даю, он завтра нас заложит, – сказал я.

– Дьявол! Который из них? – Шон приподнялся на лежанке и оглянулся на спящих негров. – Эти двое?

Из темноты появились два силуэта. Муванга придерживал Обонгу, который стоял и непонимающе хлопал глазами.

– Нет. Эти двое идут с нами, – сказал я.

– Чего?! Зачем? – спросил Шон.

– Вон тот знает, где на острове живут беглые. Они нас укроют. На первое время, – сказал я, показывая на Обонгу.

Шон процедил сквозь зубы какое-то ирландское ругательство.

– А видел который? – спросил он, хрустнув костяшками пальцев.

– Уже неважно, – сказал я.

– Понятно, – буркнул Шон. – Ну, и что будем делать?

Я хмыкнул под нос. Копать, что ещё-то.

– Копать, – сказал я, опускаясь на колени, чтобы удобнее было выгребать землю.

Можно было уже не прятать следы и особо не заморачиваться насчёт скрытности. Шон уселся с другой стороны, тоже принимаясь раскапывать яму. Чёрные братья тоже были при деле, Муванга откидывал землю, которую мы выгребали наружу, а Обонга встал на стрёме, делать что-то другое ему пока не позволяло здоровье. На случай, если кто-то из заключённых проснётся, начнёт звать охрану или как-то попытается нам помешать.

Чем ниже мы зарывались в яму, тем проще было копать, и я хвалил всех Древних Богов, что барак не стоял на фундаменте, иначе нам пришлось бы рыть целый тоннель. А так мы уже подкопались под стену, и я чувствовал, что свобода уже близко, что вдвойне придавало мне сил. Я даже мог высунуть пальцы наружу, за стену, хотя этого, конечно, было недостаточно. И мы продолжали копать. Широкой щепкой, обломком мотыги и просто пальцами, обламывая ногти, но не обращая на это никакого внимания.

Шон тихо ругался на родном языке, явно нервничая, Муванга притопывал босыми ногами, словно пританцовывая, но я понимал, что негритос дрожит от страха. Второй порки им не пережить. А мной овладела какая-то холодная отстранённость, будто это всё происходит не со мной, и это помогало сосредоточиться на работе.

– Лишь бы снаружи какой-нибудь ублюдок не появился, – проворчал Шон.

Я тоже опасался такого исхода. Не хотелось бы, как в каком-нибудь тупом ситкоме, вылезти из подкопа прямо в лапы взвода охранников. Это будет совсем не смешно. Порой я пытался всмотреться в дырку, из которой черпал свежий воздух, но не видел там ничего, кроме травы и небольшого куска вытоптанной дорожки. Значит, с той стороны пока никого не было, иначе я бы заметил.

Копать стало сложнее, мне пришлось залезть в яму и выгребать землю уже не из-под стены, а с той стороны, и делать это быстро не получалось. Тем более, делать это вдвоём. В яме было темно, холодно, душно и страшно, воняло сырой землёй, но я рыл как крот, пока Шон изнемогал от безделья, нервничая всё сильнее.

Наружу уже можно было высунуть руку, а то и голову, если постараться протиснуться под бревном, но я всё равно продолжал рыть. Возможно, скоро подкопа хватит, чтобы мы с Шоном могли выбраться наружу, но для ниггеров придётся раскапывать шире. Я вообще начал сомневаться, что они смогут выползти, учитывая их выпоротые спины, но понадеялся на их жажду свободы. Выбора-то у них не было, либо ползти, рискуя ободрать заживающие раны и занести какую-нибудь инфекцию, либо оставаться тут, на плантации, рискуя подохнуть ещё тысячей самых изощрённых способов.

– Давай-ка я теперь, – сказал Шон, замечая, что я стал замедляться от усталости.

Спина гудела от неудобного положения, руки наливались тяжестью, и после тяжёлого рабочего дня тело молило о пощаде. Я выбрался назад в барак, вымазавшись в земле с головы до ног.

– Ну ты сам теперь как черномазый, – хохотнул Шон, занимая моё место с обломком мотыги в руках.

Я уселся на солому, привалившись к стене. Сердце колотилось как бешеное, и я никак не мог перевести дух. Хотелось думать, что цель уже близко, но я прекрасно понимал, что это далеко не всё.

– Пошире раскопай, – выдохнул я.

– Поучи меня ещё, – огрызнулся ирландец, и мне захотелось снова дать ему пинка, но у меня не было сил даже пошевелиться.

Главное, успеть всё до рассвета, когда в барак приходит надсмотрщик. Пока мы успевали, если работать в том же темпе, но и Шон постепенно замедлялся. Ежедневный лесоповал его здорово подкосил. Через какое-то время и он выполз из ямы, отряхиваясь от прилипшей земли и тяжело дыша.

Я без лишних вопросов снова полез под стену. Подкоп был почти готов, оставались буквально последние штрихи, и, когда я счёл его достаточно широким, то выполз обратно в барак.

– Готово, – выдохнул я. – Муванга, Обонга, идёте первыми.

– Чего?! Почему это? – вскинулся Шон.

– Их труднее заметить в темноте. И им дольше выползать. Как будете снаружи, прячьтесь тут же, у барака, – приказал я.

– Да, масса, – явно нервничая, отозвался Муванга. Его брат просто кивнул.

Муванга полез первым, на животе, стараясь не задевать спиной бревно, продвигаясь аккуратно и медленно. Шон Келли нетерпеливо бродил возле подкопа, чудом сдерживаясь от того, чтобы не дать негру пинка для ускорения. А я прислушивался к тому, что происходит снаружи, на случай, если что-то пойдёт не так.

Наконец, парнишка выбрался и залёг в траву рядом с подкопом, и в яму полез Обонга, кряхтя и шипя всякий раз, когда ему приходилось двигаться. Он полз ещё медленнее, чем его брат, и Шон Келли откровенно бесился, глядя, как какой-то негритос преграждает ему путь к свободе. Обонга выбрался и занял место рядом с братом, в траве.

– Давай, теперь ты, – я хлопнул Шона по плечу.

Мы пересеклись взглядами, и он кивнул, широко ухмыльнувшись, а затем нырнул в яму, практически одним движением преодолевая участок под стеной.

Я обвёл взглядом ненавистный барак, в котором провёл столько времени, что и со счёта сбился, надеясь, что мне больше никогда не придётся сюда возвращаться.

– Эй, ниггеры! – громко произнёс я, повинуясь какому-то наитию. – Здесь подкоп, выход наружу!

Рабы начали просыпаться, некоторые сели на лежанках, вслушиваясь в мои слова.

– Кто хочет снова стать свободным, бегите за нами! – сказал я, а затем нырнул в чернеющий зев подземного хода, ведущий меня к свободе.

Глава 13

Я вынырнул в чарующую прохладу карибской ночи, пьянея от переполняющих меня чувств. Ночью плантация выглядела совсем иначе, таинственно и мрачно, и только свет нескольких блуждающих факелов напоминал о том, что здесь ещё бродит охрана. Я стряхнул наваждение, быстро опомнившись, ещё рано радоваться свободе. Порадоваться можно будет потом, когда мы выберемся отсюда.

Мой угол выходил как раз на тропинку, ведущую от казарм к нашему бараку, и мы ежесекундно рисковали быть обнаруженными, но нам повезло, и ни одна живая душа не появилась на тропе, когда мы копали проход, хорошо заметный с этой тропинки. Я осмотрелся вокруг, лихорадочно соображая, что делать дальше.

– В кузницу, – тихо скомандовал я, указывая путь к нужному зданию.

– Зачем? – зашипел Шон.

– Не спорь, – буркнул я.

Эта его черта начинала меня здорово раздражать. Сейчас явно не время спорить. Сейчас надо бежать.

Я снова огляделся по сторонам, выискивая взглядом охрану, убедился, что никого поблизости нет, и короткими перебежками отправился к кузнице. Она стояла просто под навесом, и в огромном горне ещё хранилось тепло от угасающих углей, чтобы наутро его можно было просто раздуть и не тратить время.

Следом за мной отправились и остальные, так же низко пригибаясь к земле и озираясь по сторонам. Я тем временем сунул в горн несколько палок, качнул меха, раздувая угли. Может быть, самым лучшим решением было бы бежать отсюда, сверкая пятками, но мне хотелось разрушить тут всё до основания, камня на камне не оставить от этой проклятой плантации. Шон подбежал ко мне, схватил со стола какой-то молоток, которым обычно новоприбывшим расклёпывали кандалы.

– Чего ты возишься? Валить надо отсюда! – сказал он.

И я был с ним совершенно согласен. Но первым делом – огонь. Муванга и Обонга заворожённо следили, как разгораются багровым пламенем угли, и палки вспыхивают одна за другой. Я тут же вытащил палки из огня и сунул каждому в руки по одной, а себе прихватил в качестве оружия какую-то кочергу, которая оказалась тавром, тем самым, которым клеймили бежавших ниггеров. Тавро было довольно увесистым, и голову пробить сможет, поэтому я взял его с собой.

Из подкопа начали вылезать самые смелые ниггеры, и значит, пора действовать. Пока не поднялся шум, и большинство охранников спят в казарме, а не бегают по плантации, отлавливая сбежавших рабов.

– Эх, суету навести охота, – выдохнул я. – За мной.

Мы такими же перебежками отправились к казарме, и, приблизившись на расстояние броска, я метнул головёшку на крышу. Вслед за мной то же самое сделали и мои товарищи.

– Эй, кто там?! – раздался хриплый возглас из-за другого барака. Видимо, охранник заметил пролетающие искры.

– Всё, валим, – прошипел я, даже не глядя, как на крыше казармы начинает куриться белый дымок.

Мы направились к воротам, ведущим к лесу. Я точно знал, что там стоит караульный, но всё же надеялся, что моя затея удастся. Во всяком случае, предчувствие молчало, и никакой тревожности я не испытывал, в отличие от Шона, который постоянно озирался и торопил меня.

А как говорил мой батя, спешка нужна только при ловле блох. Мы крались вдоль усадьбы в темноте, чуть в стороне от тропинки, готовые в любой момент броситься наземь и замереть.

– А ну, стой, собака! – раздался крик где-то в стороне барака, и мы синхронно вздрогнули, но это кричали не нам.

Раздался выстрел, а вслед за ним истошный вопль, больше похожий на вой раненого животного, поднялся шум, который и был мне нужен. Чуть погодя мы услышали ещё один выстрел. В окнах усадьбы зажёгся свет. Залаяли собаки, резко и громко.

– Пожар! – над плантацией прокатился зычный крик месье Блеза. – Тушите огонь, ублюдки!

– Рабы сбежали!

– А-а-а-а-а! Не стреляйте!

– Стой, мать твою!

Кто-то начал звонить в колокол, замерцали всполохи пламени, густые чёрные тени плясали на стенах усадьбы. Кто-то из выбравшихся негров догадался открыть двери обоих бараков, и теперь рабы разбегались в разные стороны. Один из ниггеров пробежал мимо нас к воротам, даже никого не заметив, и я ждал, когда вслед за ним побежит кто-то из охраны, но никого не дождался, и мы все быстро последовали за ним. Караульный его, конечно, увидел.

– Эй, стоять! – на воротах сегодня дежурил парнишка, с трудом удерживающий мушкет, из которого он целился в замершего от страха негритоса.