Хочу с тобой

Глава 1

– Я из «ГрандСтрой», вы что-то перепутали, – недоумеваю я всем своим существом. – У нашей фирмы здесь корпоратив. Вообще-то.

– Девушка, возникли кое-какие сомнения, – мнется охранник.

– Я Майя Свешникова. Документы показать?

Достаю из сумки паспорт и возмущенно им размахиваю. Сама мужчину взглядом сверлю. Здоровый, скрутит – не отобьешься.

Громила размышляет.

Майя Свешникова на фотке в паспорте оказалась брюнеткой. Вот незадача. Охранник начнет рассматривать, поймет, что мне никак не сорок восемь. Тридцать лет так просто не стереть, тут сколько угодно можно петь про пластику и прочие чудеса косметологии.

Он тянется за паспортом, а я резко забираю корочки и кокетливо прячу их за спиной, дразню его.

– Девушка, пройдемте к администратору, – вздыхает бугай. Пока еще сомневается, но уже злится.

Я бросаю взгляд на Варвару, мою беременную сестру, и посылаю ей мысленный сигнал, что пора валить. Та едва заметно кивает и начинает резво собирать шмотки.

Поплавали, значит, в бассейне.

Новый санаторий, что недавно отгрохали москвичи на окраине нашей унылой станицы, прекрасен. Мало того, что территорию захапали впечатляющую, так еще и зона бассейнов вся из белого камня. Вода тут непривычная: прозрачная, изумрудная, как на фотографиях из отпуска известных блогеров, фотошопа не надо.

Попасть сюда проблематично. На сутки они номера не сдают, да и дорого было бы. А хочется. Себе и сестре подарок сделать. Она родит через пару месяцев, и начнутся пеленки, распашонки. Жалко мне ее: стать мамой в двадцать лет, да еще и в одиночестве.

Варя бочком пробирается к выходу. Лямки наскоро надетого летнего платья поправляет, живот свой демонстрирует. Он у нее пока небольшой, но с нужного ракурса вполне заметный. Никто ее, к счастью, не задерживает.

Я сдуваю прядь с лица, распрямляю плечи. Запихиваю в большую плетеную сумку Майи очки, крем для загара, телефон. Встаю с лежака и потягиваюсь. Фигура у меня отличная – для восемнадцати лет даже слишком, как любит поговаривать мама, цокая языком и одергивая мои неизменно короткие юбки. У Вари тоже была суперская, пока она не… не влюбилась в какого-то подонка. Впрочем, это неважно. Я к тому, что генетика в нашей семьей что надо. Жаль, с мозгами нам повезло чуть меньше.

Охранник вроде бы и торопит меня, а сам пялится. Как и половина отдыхающих. Даже спасатель смотрит – спасти, видимо, хочет от яркого солнышка и чуть большеватого купальника. Я поправляю тесемки плавок, затягиваю покрепче. Вздыхаю полной грудью. Ну что ж.

– Идем искать вашего администратора, – говорю с обворожительной улыбкой.

Варя уже сбежала, она в безопасности, но иду я специально раздражающе медленно.

По пути заруливаю в дамскую комнату, попросив одну минутку, чтобы помыть руки. Сама же, едва за мной дверь закрывается, поспешно натягиваю сарафан прямо на мокрый купальник, залетаю в одну из кабинок. Там форточка на улицу. Совсем узкая, но я пролезу.

Варя уже открывает окно, забирает у меня телефон. Я оставляю чужую сумку на полу, хватаюсь за раму и пытаюсь подтянуться.

В спину ударяет голос охранника:

– Девушка, вы скоро? Девушка?

Из коридора доносится визгливый женский крик:

– Майя Свешникова – это я!! Верните мне документы!

Вот блин. Я подпрыгиваю и делаю еще одно усилие, подтягиваюсь и почти выбираюсь на улицу. Немного застреваю пятой точкой: всё же фигура чуть лучше, чем нужно было бы. Совершаю движения бедрами, которые в иной ситуации можно было бы назвать притягательными, но не сегодня.

В этот момент дверь в кабинку отворяется.

– А ну стоять! – с этим криком меня хватают за ноги и тянут.

– Держите ее! Я не собираюсь оплачивать траты этой воровки! Ты пожалеешь, что связалась со мной! – вопит позади разъяренная тетка. – Я вас всех посажу! Закрою вашу шарашку!

Ой, подумаешь, выпили один сок и коктейль. Разорилась она.

Но волоски на коже от ужаса дыбом встают.

Я быстро закатываю глаза, а потом рвусь на волю. Изо всех сил упираюсь и морщусь от боли. Рама царапает бедра, впивается в кожу. Божечки мои! Я тут оставлю половину задницы! Сердце шпарит, гулко в ушах шумит. Брыкаюсь изо всех сил. Варя хватает меня за руку и тянет, но удача не на нашей стороне.

– Бросай меня и беги! – выдаю я со слезами на глазах. – Спасайся!

– Марина, с ума сошла! Чуток осталось, давай! – не сдается сестра.

Я так увлекаюсь борьбой, что ничего больше не замечаю, пока взгляд не упирается в черные ботинки, возникшие как по волшебству в десяти сантиметрах от лица. Мужские ботинки. Испуганно застываю и мгновенно сдаюсь. Внутри всё обрывается. Попались.

Картинки мелькают перед глазами, одна печальнее другой: полицейский участок, разъяренная мама, липкий взгляд отчима.

Варя кидается бить его сумкой, но мужчина быстро что-то объясняет ей.

– Так, драку прекращаем, – слышу командный, чуть насмешливый голос. – А ты щеки втяни!

Щеки?! Я не ими застряла, между прочим!

Но не успеваю я возмутиться, как хозяин ботинок оттесняет Вареньку, сжимает мои предплечья и дергает на себя.

Кусаю губы, чтобы не закричать. В следующее мгновение мы кубарем вываливаемся на улицу! Я больно ударяюсь левым коленом и всхлипываю.

Еще через секунду осознаю себя лежащей на каком-то парне. Он затылком о камень шмякнулся. Звонко так. И не подает признаков жизни. Я холодею от ужаса.

– Эй, ты живой?! – шепчу растерянно, рассматривая его лицо.

Лет двадцать пять – двадцать семь на вид, симпатичный, но уж очень неподвижный. Я сажусь на него сверху, шлепаю по щекам.

– Надо бежать, Марина! – пищит Варя, переминаясь с ноги на ногу. – Ему ничего не будет, а нам…

– Ты чего? С ума сошла? Своих не бросаем! – Я тормошу парня, ладони потеют. Он ведь не помер?! – Чувак, а ну приходи в себя! Непреднамеренного убийства мне только не хватало.

Он слушается: глаза распахивает и морщится.

– Слазь с меня, кукла тяжелая, – командует.

– Я-то?! – возмущаюсь изо всех сил. Но приказ исполняю.

– Поспешим! – Парень резво соскакивает на ноги. Берет меня за руку и ведет в сторону.

Варя устремляется вперед. Я делаю шаг и вскрикиваю – колено! Больно адски.

Ворота распахиваются, из них высыпают охранники. И бегут в нашу сторону.

– О, сейчас будет весело, – роняет незнакомец.

– Не могу идти, больно – отчаиваюсь я, кусая губы. – Спаси Варю, ей не нужны неприятности в ее положении.

– Ага, – кивает он.

Подхватывает меня на руки, да так уверенно, что я едва успеваю пикнуть. Мы быстро движемся за угол. Я нехотя обнимаю нахала на шею, отчетливо чувствуя его руку на том самом месте, где должен быть мокрый купальник. Упс. Кажется, спасаясь бегством, я в самый последний момент оставила неприятелю трофей. Слава богу, сарафан до колена.

Прижимаюсь к парню и на секунду закрываю глаза. Хорошо-то как! Будто безопасно.

Оказавшись у дороги, он делает подзывающее движение головой и напротив нас тут же останавливается черная машина.

– Отвези их, куда скажут, – говорит парень, открывая пассажирскую дверь и усаживая меня.

– Э, Данил, ты чего? – недоумевает водитель. – Это кто, твою-то мать?!

– Живо увези их отсюда. Я наберу позже, – командует Данил.

Машина трогается. Я быстро опускаю стекло:

– Спасибо! – кричу.

– Я требую долю того, что вы стащили, – усмехается он и тычет в меня пальцем.

И я тоже почему-то смеюсь.

Через вдох-выдох снова оборачиваюсь и вижу, как пятеро охранников подбегают к нашему спасителю. Один толкает его в грудь, но Данил ловко уворачивается, и охранник падает прямо на дорогу! Следом Данил поднимает руки, как бы извиняясь, дескать, по привычке, простите, парни. И получает несколько ударов в живот.

Они его крутят, он улыбается.

Наша машина скрывается за поворотом. Я возвращаюсь к дороге и пристегиваюсь скорее по инерции, чем переживая за свою жизнь. Сердце колотится на разрыв, бедра и колено адски саднит. Адреналин шпарит. Воу, вот это приключение! Пришли сделать благое дело, и вот чем оно обернулось.

– Что за фигня? Данил пошел узнать про мальчишник, – явно злится водитель. – А теперь его бьют! Вы воровки, что ли? Я тогда, получается, соучастник? Мне нельзя! Меня уволят!

– Нам на Вишнёвую, – робко подает голос Варя. – Живот что-то потягивает. Не ругайся, а то мне нельзя нервничать, – чеканит она слова, откровенно пользуясь своим положением и остужая пыл водителя.

– Э, только не в моей машине.

– Ей рано еще рожать, расслабься. Меня Марина зовут. И мы не воровки. Просто так получилось. Ты отвези нас поскорее и возвращайся за другом. Переживаю я за него что-то.

– Часто у вас так «получается»?

Всё, что мы украли, – это пару часов на лежаке у бассейна в красивом месте и два освежающих напитка.

– Вы еще и в мокрых купальниках? Мне теперь снова чистить и сушить сиденья!

Вместо ответа я расплываюсь в загадочной улыбке.

– Ты всегда такой вредный? Или девушки тебя нервируют?

– Я-то вредный? О, если с Данилом познакомитесь поближе, я вам покажусь милым пупсом! Запомни мои слова, Марина. Или как там тебя.

– Нет, знакомиться поближе – это плохая идея, – отвечаю я, стушевавшись.

– Если он захочет, то не будет никого спрашивать, – бубнит под нос милый пупс.

Мы выезжаем на трассу, и машина набирает скорость.

Глава 2

– Вот еще лед, Данил Андреевич.

Девушка с бейджиком администратора выглядит растерянной и слегка пришибленной. Не каждый день ее подчиненные избивают миллионеров.

Я благодарю ее сухим безразличным кивком. Принимаю сверток и прикладываю его к затылку. Блаженно закрываю глаза. Секундное облегчение. Понятия не имею, что на меня нашло, зачем ввязался в авантюру.

Но картина, которую я увидел, была настолько комичной, что, поржав от души, я решил поучаствовать в деле. Улыбаюсь я нечасто, еще реже смеюсь. И когда это случается, чувствую себя должным.

Драка с охранниками тоже взбодрила. Злость, которую я коплю в себе последние недели, вырвалась наружу и окрасила мир черно-красным.

Мне приносят неоплаченный счет девчонок, которые так отчаянно улепётывали. Будто им угрожала смертельная опасность. Бросаю взгляд на чек – восемьсот двадцать рублей.

– Ошалевшая молодежь! Жаль, блондинка удрала, я бы научил ее уважать старших! Высек бы ремнем до кровавых подтеков! – вещает охранник слушателям.

Те в ответ одобрительно кивают.

Мои глаза мгновенно сужаются, ярко представляю себе эту боль, и меня передергивает. Охранник замечает пристальное внимание и поспешно замолкает.

Девушки потратили восемьсот двадцать рублей, из-за этой смешной суммы их чуть было не покалечили. Как мало здесь стоит безопасность. А я уж было успел забыть за годы жизни в столице.

Подношу телефон к терминалу, сумма списывается.

Вновь подбегает администратор:

– Данил Андреевич, мы не знали, что они ваши знакомые. Им стоило просто сказать.

– А не воровать мои документы! – всплёскивает руками потерпевшая. – Молодой человек, это вы согласились возместить ущерб?

– Допустим, я, – киваю спокойно. – Расскажите, при каких обстоятельствах они украли ваши документы? Давайте разберемся сейчас, без полиции. Иначе мне тоже придется писать заявление. – Стреляю глазами в сторону охраны и достаю сигарету. – А мне лень.

Менеджеры санатория суетятся вокруг.

– Кажется, я забыла сумку на рынке, – говорит пострадавшая неуверенно и прижимает к себе плетеное изделие с лейблом.

– Возможно, они пришли вернуть утерянное вами имущество. И прошли по пропуску. Сумка ведь у вас в руках вместе с содержимым. Давайте я вам возмещу моральный ущерб? – Вздергиваю бровь. – Ну что сделает полиция? Хулиганки они, отделаются небольшим штрафом.

– Каким образом возместите моральный ущерб?

– Может быть, у вас что-то пропало? Телефон, часы, очки?

– Вроде бы ничего… – Она чувствует, что лгать мне не стоит.

– Как насчет бутылки испанского вина и ужина на двоих в ресторане санатория, который я оплачу полностью? Или любого другого ресторана, но боюсь, в ближайшей станице поприличнее заведения не найдется. А до города ехать часа четыре. – Делаю паузу и добиваю: – Давным-давно известно, что нервные клетки еще как восстанавливаются. Порадуйте их.

– А еще мы вас переселим в люкс! – включается администратор, которой при слове «полиция» дурно стало.

Договориться удается быстро. Менеджер делает мне скидку на вечеринку, забронированную на следующую пятницу. Мальчишник, который соберет вместе моих друзей из деревни и столицы. Со многими мы не виделись несколько месяцев.

Я вырос в усадьбе на хуторе – старший сын успешного фермера, который кормил несколько регионов. По стопам родителя идти не светило: этим должен был заняться младший брат. Я же строил карьеру в Москве, собирался жениться на девушке, с которой жил чуть больше года. А потом попал в аварию, разделившую жизнь на до и после.

Ни черта не помню, как это случилось. Но очнулся я уже в больнице, где мне сообщили новости. Сотрясение и недельная кома – это еще цветочки. Оказалось, что мой отец за это время погиб на рыбалке, но перед смертью успел переписать завещание. И теперь я единственный наследник нашей аграрной империи.

Злата, моя невеста, плакала у постели. Причитала, что мою семью, Мироновых, прокляли какие-нибудь цыгане. Впрочем, порчи не побоялась, осталась рядом. Вот только в тот момент, как я открыл глаза в больничной палате, всё изменилось. Я перестал к ней что-либо испытывать.

Вообще перестал хоть что-то чувствовать. К кому бы то ни было. Ни горя, ни радости. Пустота внутри.

Сумма, за которую можно продать наше фермерское хозяйство, в моей голове так и не уложилась. За последние десять лет отец, видимо, утроил усилия и сожрал половину конкурентов. Да и в любом случае прежде нужно выждать полгода до вступления в наследство, которое младший брат Родион с толпой адвокатов рвется оспорить.

– Данил Андреевич, мне плевать, что ты собрался делать с бизнесом, но приехать обязан! У нас подтопление, склад сгорел! – прокричал в трубку Иван Ильич, друг отца и управляющий. – Иначе нечего тебе продавать будет! Разоримся! По миру пойдем! – пригрозил он в сердцах.

В груди неприятно кольнуло, но я ответил:

– Приеду.

И слово сдержал, едва выписавшись из больницы. Мы со Златой собрали наши столичные шмотки, которые едва влезли в пять чемоданов, и отправились на мою малую родину.

Встретили нас молчаливым осуждением и злыми взглядами исподлобья.

– Все такие увлеченные! Как это мило! – неуверенно воскликнула Злата, когда предложение вместе пообедать и познакомиться никто не принял, сославшись на кучу дел.

– То ли еще будет, – зловеще заверил я.

Следующую неделю жизнь Златы стала напоминать ситком о выживании золотой молодежи в деревне. Чтобы не сойти с ума от скуки, она погрузилась в приготовления к свадьбе и начала вести дурацкий блог, который лично меня раздражает безмерно.

Я же принялся вникать в дела отца и впахивать до одури. Как бы там ни было, старый управляющий прав: сезон перенести невозможно. Отдыхать будем зимой, после сбора урожая. Тогда же пилить прибыль и имущество.

Уладив ситуацию в санатории, я выхожу на улицу. Знакомый «Солярис» стоит неподалеку.

– Ну и что это было? – говорит Пашка, едва я сажусь на пассажирское сиденье.

Мы росли вместе, он сын нашего управляющего и тоже посвятил жизнь агро-комплексу.

– Приключения, – пожимаю плечами и достаю сигарету. – Тебе не понравилось спасать беспомощных фей? – подкалываю его без тени улыбки.

Шутку он, ожидаемо, не понимает:

– Мне? Фей?! Вижу, ты головой хорошо шарахнулся. Одна мне в крови сиденье заляпала, вторая вообще с пузом. Ты прежде видел этих девчонок?

– Не-а. А ты?

– И я нет. Они вроде бы местные, но что-то не припомню. Ты, кстати, долго там был, я уже начал переживать, что с твоего телефона мне пишет «жди» кто-то другой, – излишне суетится Павел.

Мы много лет не виделись, и нам некомфортно общаться. Легкое напряжение парит в воздухе. Он пытается угодить и замаскировать истинное отношение, я же просто действую по плану.

– Пока разобрались, пока зал забронировал… Они там долго оформляют.

– Значит, всё в силе?! Уф! Я уже начал бояться, что мальчишник сорвется. – Павел по-детски надувает щеки. – Я успел договориться с Саней, чтобы подменил. Мне предстоит самая крутая пьянка в жизни, не вздумай отменить ее!

– Всё будет, не переживай. Оторвемся, – говорю мрачно.

Затягиваюсь и выпускаю густой дым из легких.

– Не слышу огонька в голосе молодого миллионера, который вот-вот окольцует себя и станет самым счастливым на свете!

– Башка трещит. – Потираю затылок.

– Извини. Злата меня убьет! – сокрушается Павел, впрочем, намного тише. – Отпустил тебя на каких-то десять минут одного!

– До свадьбы заживет.

– Да вот что-то я не уверен, что успеет зажить за пару недель. Кстати, девчонок отвез на улицу Вишнёвую. Если тебе интересно.

– Не интересно.

– Слава богу! Проверку прошел. Я жизнь готов отдать за этот мальчишник. Если он сорвется из-за твоей интрижки с местной пигалицей, я не переживу!

– Куда ты денешься, – хрипло смеюсь я.

Бросаю взгляд на сотовый. Сообщение пришло от Златы: «Ты скоро? У меня для тебя сюрприз!» Вот блин. Что она еще придумала?

– Поспешим, Паш, – киваю на дорогу.

– Что-то случилось?

– Увидим.

Глава 3

До хутора Атаманова час быстрой езды по трассе.

Ни пробок, ни заторов. Лишь редкие встречные машины, синее небо над головой да слепящее южное солнце.

Я молча провожаю глазами угодья: поля кукурузы, подсолнухов, пшеницы… что простираются до самого горизонта. Всё это богатство будет принадлежать мне. Если Родион ничего не придумает, разумеется.

Нелюбимый сын отхапал себе состояние. Сказка о Коте в сапогах в реальности. Кто бы об этом мог заикнуться, когда меня выставили из дома с рюкзаком и билетом на самолет?

Машина поднимается на холм, и перед нами открывается вид на хутор. Четыре улицы, двести домов с усадьбой Мироновых в центре. Еще мой дед перекупил ее у одной некогда богатой семьи и перестроил. Я зачем-то делаю фотографию на память, словно продавать буду уже завтра.

Пашка сбавляет скорость.

– Какие планы на день? Может, в станицу сгоняем? – спрашивает он. – Еще кого-нибудь спасем, – добавляет тише, стреляя в меня острым взглядом.

– Завтра уже, – отвечаю. – Больше двух фей в день Злата мне не простит.

Он ждет, что попрошу ничего никому не рассказывать, но я решаю оставить этот момент на его усмотрение.

Детьми мы часто дрались, а когда подросли – защищали друг друга от пацанов из станицы. Бегали на реку рыбачить, катались на лошадях, охотились и, конечно, впахивали. У отца с этим строго. Я уехал десять лет назад, все эти годы мы не общались.

Пашка то и дело бросает на меня оценивающие взгляды, думая, что я не замечаю.

Не представляю, каким он стал, как и он ничего не знает обо мне. Как часто бывает при встрече с друзьями детства, мы невольно начинаем вести себя на тот возраст, в котором пути разошлись. Лет на семнадцать в нашем случае.

– О, у нас гости? – спрашивает Павел. – Это к тебе?

Я прищуриваюсь. Возле дома моего детства – неуклюжего, громоздкого особняка – припаркована машина. Черный спортивный «Лексус», вокруг которого трется молодежь, заглядывает в окна.

– Вряд ли гости: машина новая, даже колёса чистые.

– Точно. Ты решил себе сделать подарок? Правильно! – наигранно весело выплевывает слова Пашка, с трудом скрывая отвращение.

Я сжимаю зубы.

Едва «Солярис» останавливается, выпрыгиваю на улицу и подхожу к «Лексусу». Навскидку лямов шесть-семь. Агрессивные фары, кричащее литье. Красные кожаные сиденья и вовсе приводят в бешенство. Насмешливые взгляды местных копьями летят спину.

Отец презирал комфорт – подобных машин на его территории отродясь не было. Крузак, на котором батя обкатывал свои владения, был куплен еще до моего отъезда. И с годами, насколько мне известно, старик Миронов становился лишь жестче.

Дверь распахивается, и из усадьбы выбегает Злата в длинном летящем платье. Увидев меня, она спешит навстречу. Веселая и счастливая. Кидается на шею и обнимает.

– Нравится? – спрашивает. – Это тебе подарок! Прокатимся? А что у тебя с лицом? Ты в аварию попал? Подрался? Данил!

– Злата! – Я отстраняю ее. – Подарок от кого и в честь чего?

– От меня на свадьбу. Сам ты себе никогда не купишь. Так что просто скажи спасибо, – улыбается она.

Нутром чую, как напрягаются уши окружающих, превращаясь в локаторы.

– А ну-ка пойдем.

Я беру ее за локоть и веду в дом, слыша едкие ехидные смешки. Обернусь – все будут делать вид, что занимаются своими делами.

– Отличная тачка, Данил Андреевич. Вам идет, – отвешивает комплимент управляющий, скрывая улыбку под густыми усами.

Я слегка прищуриваюсь в ответ. Разберусь с ним позже.

Едва мы со Златой оказываемся в спальне, всплёскиваю руками:

– Ты что творишь?!

– А что не так? Тебе не нравится? – пугается она, и я резко сбавляю обороты.

В том, что Злата меня раздражает, нет ее вины. Дело во мне и моем херовом характере.

– При чём здесь, нравится или нет? Где ты деньги достала? – говорю почти спокойно.

Я неплохо зарабатывал в Москве, но не настолько, чтобы незаметно накопить на «Лексус».

Она разводит руками, дескать, они тут повсюду. Вилы в землю воткни вечером – наутро денежное дерево расцветет.

– Обратилась к Ивану Ильичу, он без проблем дал, – оправдывается Злата. – Просто спросил сколько.

– Шесть лямов дал без проблем? За моей спиной? Почему не посоветовалась?

– Потому что это сюрприз! Очевидно же! Родной, привыкай. Данил, Дани-ил, – пропевает она мое имя. Но подходить пока не рискует. Плюхается на край кровати. – Мы теперь богаты. Сказочно! Можем позволить себе любую машину. Хоть за шесть миллионов, хоть за двадцать шесть. У тебя одних тракторов на космическую сумму. Я не угадала с маркой? Давай купим тебе другую, а эту я заберу себе. Не проблема. Только не злись.

– Мы ведь говорили на эту тему. Еще целых пять месяцев до вступления в наследство, эти деньги не наши. По крайней мере, пока. А что дальше будет – неизвестно.

– Адвокат заверил, что оспорить завещание будет практически невозможно. Пожалуйста, не сердись! Я просто хотела тебя порадовать. Парни прилетят скоро, а тебя Павел катает на своей развалюхе. У Родиона…

– Родиону позволено больше, он местный. Никогда так больше не делай. Эти деньги на балансе, они были нужны для дела. Мы просто их украли.

– Я не могу пользоваться твоими деньгами? – вспыхивает Злата. – Ты вдруг стал жадным? Или может быть, разбогатев, охладел ко мне? – Слёзы текут по ее щекам. – Я была достаточно хороша для Данила кризис-менеджера, но уровню Данилы-миллионера не соответствую?

Блть, нет.

– Давай отменим свадьбу, найдешь себе модель!

– Дело не в моделях.

Я устало присаживаюсь рядом, а потом откидываюсь на кровати. Голова трещит, всё время напоминая о недавнем приключении. Улица Вишнёвая, значит. Вспоминать о хулиганке рядом с Златой кажется неуместным, и эта мысль лопается пузырьком яда внутри.

– Прости, что нагрубил. Всё сложно, ты ведь понимаешь. Нам здесь жить еще минимум полгода. Люди смотрят, не нужно лишний раз их злить.

– Их ненависть – это не наша проблема. Твой отец выбрал в наследники тебя, ему было виднее.

– Отец всегда был себе на уме и творил, что хотел. В его… э-эмм, подарке есть злой умысел, который я никак не могу разгадать.

– Деньги меняют людей, ты стал мнительным, – упрекает Злата. Потом меняет тон и льнет ко мне: – Прости, если я тебя подставила. Я больше не буду.

– Многие из этих людей выросли здесь, наша ферма – дело их жизни, – объясняю я в сотый раз. – Они прекрасно знают, зачем мы приехали: продать тут всё и свалить с деньгами.

– Кому не нравится – могут валить уже сейчас! Только не говори, что ты им сочувствуешь, Данил. Ты никогда никого не жалел.

Да, но я никогда не отбирал у людей дом.

– Это немного другое, – говорю уклончиво.

Это совершенно другое! Абсолютно разные весовые категории!

Пару минут мы молчим, я пялюсь в потолок.

– Чего ты хочешь от меня, не пойму? Скрывать достаток? Это будет странно, но я сделаю, как ты скажешь! – Злата срывается на плач. – Завтра же позвоню в автосалон! Я… верну… Я решу это проблему. Накуплю себе самых дешевых платьев на ближайшем рынке, буду в них ходить. Пригоним со старого авторынка второй «Солярис», будете с Павлом как два брата.

– У меня уже есть машина.

– Ты в ней чуть не погиб! С ней связаны плохие воспоминания, мы ее продадим. И купим что хочешь. «Ниву» без кондиционера. Как тебе идея?

Потеряв интерес к разговору, я беру ее ладонь, сжимаю.

– Просто постарайся не так сильно радоваться при них, хорошо? Мы празднуем на костях, понимаешь? И больше никаких несогласованных подарков. Ты увлекаешься блогом, постишь фоточки, создаешь видимость успешной, счастливой жизни. Реальность у нас иная.

Злата поджимает губы, но молчит.

Весь вечер меня поздравляют с приобретением. Вижу, что восторг неискренний, но киваю и делаю вид, что доволен. Ответка прилетает на следующий день, когда меня приглашают на рыбалку в особенное место. Только для избранных.

Встаем в полчетвертого утра, через час уже выезжаем. А еще через пять я злой, голодный и грязный как черт иду по трассе хрен пойми где – на телефоне ни одной антенны. Примерно карту представляю: до ближайшего поселения минимум час пешего хода.

Вокруг ни души. Пить хочется адски. Я развлекаюсь тем, что мысленно составляю список, кого уволю, а кому перед этим разобью рожу. Как вдруг вижу, что кто-то перелезает через проволочный забор, что начинается в ста метрах от меня, по левую сторону от разбитой дороги.

Белокурая бедовая голова, знакомая фигурка в коротких шортах. Девчонка перекидывает вторую ножку через забор и ловко приземляется на землю. Отряхивает шорты от пыли.

Да ладно!

– Эй! – кричу я.

Вчерашняя хулиганка замирает, воровато втягивает голову в плечи. Смотрит на меня. А потом прижимает к себе сумку и дает дёру.

– Да стой ты! – снова кричу, не удержавшись от смеха.

И перехожу на бег.

Глава 4

Когда я понимаю, что всё, кранты, догонит – резко разворачиваюсь. Достаю из сумки перцовый баллончик. Направляю на маньяка и щедро распыляю. Сердце колошматит в груди. Так бежала, что дышать больно, – легкие огнем пылают.

Он не ожидал атаки! Думал, я беспомощная легкая жертва? Как бы не так!

Мужик отшатывается, начинает кашлять.

– Не подходи! Мой отчим мент в станице, засадит – пикнуть не успеешь! – кричу я. – И вообще мне пятнадцать, извращенец! – Хватаю с земли камень потяжелее, размахиваюсь и…

– Ты с ума сошла?! Что это? Боже, щиплет как! – психует маньяк странно знакомым голосом.

В следующее мгновенье камень падает из моих рук. Туда же, вниз, устремляется и сердце! А потом и вовсе норовит вырваться наружу, так колотится. Кровь ударяет в щёки, голова крýгом. Капе-ец.

Но… Кто бы мог подумать, что это злое чудище в грязной, словно снятой с мертвого бездомного одежде – мой вчерашний спаситель?! Ой. Ой!

– Извини, я тебя не узнала. Думала, маньяк гонится. Сексуальный.

– Да кому ты, пигалица тощая, нужна! – рычит он на меня, отчаянно трет глаза.

– Знаешь, мы тут на трассе одни, мало ли… Ты не трогай лицо. А то хуже будет, – даю ценный совет.

Вместо благодарности бедняга шипит сквозь зубы:

– Это что было вообще?

Слёзы текут по его лицу. Имя всплывает в моей памяти, как поплавок в мутном болоте.

Данил. Даня.

Но Даней его назвать язык, разумеется, не повернется. Бежать бы мне…

– Перцовый баллончик, – смягчаюсь вместо этого. – Раз не узнал, значит, не часто на беззащитных нападаешь. Это внушает оптимизм.

– Ни хрена себе беззащитных! Вообще, когда в следующий раз решу кого-нибудь изнасиловать, надену противогаз! – зло выдает он.

Представляю его в обмундировании и смеюсь, что не слишком уместно в данной ситуации. Наверное. Ему больно, а я тут рядом ухахатываюсь.

– У нас в селе наконец-то завелся маньяк? Круть. Ладно, давай помогу. Да не три ты! Усугубляешь ведь. Промыть надо. Садись.

– Что-то нет у меня к тебе доверия. Не знаешь почему?

– У тебя выхода нет. – Склоняю голову набок, рассматривая его ботинки, в которых, наверное, ужасно жарко сейчас. Штаны заляпаны грязью настолько, что колом стоят от колен и ниже. Майка пропитана потом. Бедолага. – Не волнуйся, не первый раз буду промывать глаза.

– Я так понимаю, что в селе маньяк уже и до меня имелся. – Данил садится прямо на раскаленную сухую землю. Впрочем, его одежде уже ничего не поможет. – И многих вы, леди, ослепили?

– А нечего лезть.

Я устраиваюсь рядом, достаю салфетки, термос с молоком, воду.

– А шорт подлиннее у тебя нет? Авось пореже придется мужиков калечить.

– Нет, – отвечаю. – Вообще-то я имею право одеваться, как хочу. Наклони голову.

Промываю ему глаза сначала водой, потом молоком.

– Это что? – Он вырывается.

– Первая помощь. До скорой ты не дозвонишься. А если даже чудом и дозвонился бы, то приедет она часа через три. И то придется соврать, что ногу оторвало. Над раздражением глаз все только поржут.

Он нехотя слушается. Густой запах кожи и пота ударяет в нос, когда я наклоняюсь. Взрослый, мужской. Становится некомфортно находиться так близко, особенно когда здоровенная лапища Данила падает мне на поясницу.

– Руки убери, – говорю строго.

Он игнорирует приказ.

– Сделаешь хуже – получишь, – угрожает спокойным тихим голосом.

– Заманчиво.

Боже, неловко-то как. И вокруг ни души. А губы у него красивые. Мягкие на вид, правда сухие сейчас. Ресницы длинные, мокрые.

Я вновь лью воду из бутылки на его лицо. Кажется, он хочет пить, потому что неосознанно собирает языком капли с губы.

– Легче?

– Да вроде, – говорит неуверенно.

А потом глаза распахивает как-то неожиданно. Они у него голубые. Или нет, светло-серые. Я не успеваю разобрать: Данил начинает часто моргать.

– Такой большой, а разрыдался при девчонке, – говорю, отстраняясь и убирая его руку со своей задницы. – Стыдоба-стыдобища.

– Дай попить, – просит он хрипло.

Смотрит на меня, потом на мою грудь, живот, на шорты, которые и правда вдруг кажутся коротковатыми. Рядом с ним. На ссадину на коленке. Это как-то слишком интимно. Я тут же вспоминаю, как сидела на нём. Как он держал меня на руках… Смутившись, отворачиваюсь к сумке. Проверяю, близко ли баллончик. Мало ли что, если вдруг полезет – я среагирую и убегу. Кто знает, что у него на уме. А в округе, кроме дынь и персиков, и нет ничего.

Протягиваю ему бутылку. Данил бесцеремонно хватает и пьет.

– Эй, воды мало, скорость сбавь, – бурчу я.

Не реагирует. Тогда я пихаю его в плечо:

– Почти всё ушло на твои глаза. Оставь мне!

Он делает движение бровью, показывая, что на мою просьбу ему пофиг. Но прерывается, когда остается примерно четверть бутылки.

– Сцука, да, – блаженно шепчет беззвучно, но я считываю по губам. Он аж глаза прикрывает от наслаждения.

Жалость сжимает грудь. Жажда – невыносима. Нельзя отказывать людям в воде – эта пытка бесчеловечна. А Данил, судя по всему, намучился.

Я протягиваю ему персик.

– Мир?

Он хватает его, жадно вгрызается зубами, так что сок во все стороны брызгает.

Ну и манеры! Какой-то деревенский мужлан. Я закатываю глаза и поднимаюсь на ноги. Пора отчаливать.

Данил тоже встает. А потом быстрым движением забирает у меня сумку, заглядывает в нее.

– Эй, а ну отдай! Да как ты смеешь!

– Оружие, так и быть, верну в конце пути. А персики и воду я конфискую, – заявляет он. – За моральный ущерб.

– Мы так не договаривались!

Данил оборачивается ко мне. Глаза у него красные, как у черта. Взгляд злой. Волосы короткие, но сейчас слипшиеся от пота и взъерошенные. Действительно исчадие ада.

Я замолкаю на полуслове.

– Вот и ладушки, – кивает он, хищно улыбнувшись. Закидывает сумку на плечо. – Ножки и правда зачет. Ну бывай.

Данил разворачивается и идет вперед.

Меня что, ограбили?

Глава 5

Пару секунд я хлопаю ресницами, потом хватаю с земли камень и швыряю в сторону Данила. Первый бросок предупреждающий – мимо.

– А ну отдай! – кричу. – Вор! Я на тебя заявление напишу! Мой отчим мент! – голос звучит умоляюще. Я ведь никогда не пожалуюсь отчиму. Ни за что на свете.

Данил будто это знает – и ухом не ведет. Я выбираю камень поменьше и полегче, прицеливаюсь. Он попадает ему в ногу! Данил ёжится, но скорость не сбавляет. Поднимает руку и, не оглядываясь, показывает мне средний палец.

Кидаю еще один! Тогда Данил оборачивается, быстро наклоняется за камнем, размахивается и… Убьет же! Я визжу и отбегаю подальше.

А оглянувшись, понимаю, что бросать он не собирался. Напугал.

Быстро облизываю губы. Делать нечего, топать нам в одном направлении – надо мириться. Перехожу на другую сторону дороги от греха подальше, плетусь следом. Шаг у него быстрый, я немного запыхалась, стараясь выдержать темп. Но деваться некуда: у него моя вода.

Идет, фрукты мои жует как ни в чём ни бывало.

– Что ты здесь вообще делаешь? Одна на трассе, – говорит Данил минут через пять.

Пожимаю плечами:

– Персики ворую.

– Многовато усилий для кило персиков. Тебе совсем есть нечего, что ли?

– На самом деле меня отчим на работу отвез утром. Тут теплицы рядом. Грядки полоть, поливать. Я полдня отработала, а потом повздорила с начальством.

Мне дурно стало от жары, пошла в тенёк отдохнуть и случайно подслушала разговор о том, что нам не заплатят. Управляющий велел своему помощнику придумать, к чему придраться. Я рассказала другим женщинам в теплице, мне не поверили. Да еще и нажаловались! Пришлось бежать как можно скорее! В качестве отступных стащила по дороге немного персиков.

Так уже было несколько раз – отработала, а мне не заплатили. Слишком большая роскошь в нашем положении иждивенок.

– Твой отчим мент? Не обманула? Часто он тебя работать на поля отправляет? В пятнадцать лет это вообще легально?

Я прищуриваюсь. Вот только гонора местного работяги не хватало.

– Мы все работаем, жизнь такая. Сам-то тоже не за столом сидишь в офисе.

Окидываю его выразительным взглядом. Футболка облепила плечи, торс. Он, конечно, очень взрослый и крепкий мужчина. Моя бравада напускная. Данил мог бы легко со мной справиться, даже будучи ослеплённым. Повезло, что порядочный.

– Ты откуда? – спрашиваю.

– С хутора Атаманова.

Присвистываю.

– Далековато забрался. Работаешь, значит, на кулацкую семью. Колхозник.

– А ты у нас нет, леди?

Против воли улыбаюсь. Чем хуже одет мужик, тем изысканнее комплименты. Какая-то странная тенденция.

– Я временно, у меня всё впереди. А ты взрослый. И ничего лучше не смог придумать, как на ферме батрачить. Именно что колхозник.

Данил пожимает плечами, дескать, справедливо. Не спорит. Молчит.

– Про отчима я не соврала. Ты здорово помог нам с сестрой. Если бы он узнал… а он бы узнал, было бы плохо. Спасибо тебе большое. Весь день тряслась, что они нас вычислят как-то по камерам, пробьют адрес и приедут. Но почему-то охрана просто забила. Мы вообще с Варей хотели сумку вернуть… ты, наверное, не поверишь. Но потом я предложила попробовать пройти на территорию. Варя ни в чём не виновата, говорю сразу. Это всё я.

– Ты боишься своего отчима?

– Мы его уважаем, он нас содержит, – фыркаю я.

Данил в ответ молчит, о чём-то своем думает.

– Ближайшее село скоро? – спрашивает шагов через пятьдесят.

– А что тебе там нужно? Если доехать до хутора, то автобусы ходят.

– Да нет, трактор надо найти. Машина застряла.

– Далеко?

– Тачка старая, но отличная. «Крузер 200».

Как у папы! Я даже запинаюсь на ровном месте от неожиданности. Воспоминания теплые волной окатывают. И даже не так жарко становится на одно мгновение. Задержать бы их, сохранить, оставить. Я облизываю губы. Вот бы в такой машине посидеть еще хоть раз.

– Это ты к чему сейчас сказал? Про марку, – хмурюсь.

– Ты спросила, далеко ли застрял. – Данил стреляет в меня своими покрасневшими глазами. – Все знают, что чем круче джип, тем дальше пи**овать за трактором, – мрачно завершает он мысль, и я звонко смеюсь.

Всё ясно, крузак застрял, начальник уехал, а этому колхознику велел ее доставать, отмывать, гнать домой.

– Еще минут двадцать идти, – говорю, взглянув на часы.

– Покажешь, у кого можно трактор попросить? Верну сумку, – широко улыбается он.

Я перехожу дорогу и дальше иду рядом с ним.

– А домой докинешь? – Снова облизываю губы.

– Конечно, – отвечает спокойно, без угроз, тупых шуток или намеков.

Мне нравится этот его тон. Адекватный. Ну колхозник, ну и что. Может, он и правда человек хороший.

– Тогда покажу, – улыбаюсь.

Кулак был жестким мужиком, никто по нему особо не тоскует, но было в нем и много хорошего. По крайней мере, на хуторе и в станице он сохранял порядок, подчиненные не беспределили. Сейчас там кулацкие сыновья хозяйничают, но думаю, Данил еще нормальный.

– Дай попить? – протягиваю руку.

– Самому мало, – отвечает Данил.

Беру свои слова назад.

– Пожалуйста, – прошу я. – Ведь не со зла на тебя набросилась. Действительно не узнала. Представляешь, как страшно было. Хрупкая беззащитная девушка, да к тому же красивая. Мне нужно себя защищать.

– Ровно. Один. Глоток. – Данил протягивает бутылку.

Я ее хватаю, действительно делаю глоточек, а потом плюю внутрь.

– Всё, теперь вода моя! – заявляю победоносно. – Каждый выживает, как может. Извини.

Данил бросает на меня странный взгляд. Впервые в нем не сквозит злость и раздражение. Там что-то другое. Интерес? Становится не по себе, жутко хочется опустить глаза и натянуть шорты пониже.

– Ты правда думаешь, что меня это остановит? – приподнимает он брови.

Забирает бутылку и демонстративно допивает. До донышка! Обалдеть! Я в миг краснею и отворачиваюсь.

Дальше идем молча.

Я смотрю на дорогу перед собой, под ноги, на его ботинки. Он просто молчит, опять о чём-то своем размышляет.

Доходим до ближайшего поселения, я показываю, где можно договориться насчет трактора. Данил подзывает меня и дает деньги:

– Вон там вроде рынок. Купи воды и еды какой-нибудь. Побольше. А то щас сдохну.

Я моргаю, глядя на него.

– Не боишься, что сбегу с деньгами?

Он, не удостоив меня ответом, идет в сторону гаража. Понятия не имею, что мне делать. Можно сбежать, сесть на автобус и отправиться в станицу. Отсидеться где-нибудь и солгать маме, что отработала целый день. Заплатили. Вот как раз и пазик едет, рукой если махну – он остановится.

Кидаю напоследок взгляд на Данила.

Он руки в карманы засунул, объясняет трактористу, что от того нужно. Перед моими глазами мелькают картинки: солнце палит нещадно, крузак, как у папы, злые красные глаза, как у чёрта…

Данил ведь голодный. Вон как персики лопал, прямо накинулся. Вдруг это все его деньги и больше нет? А ему еще машину искать, вытаскивать, ехать до хутора.

Аа-а! Коря себя миллионом ругательств, я плетусь в сторону рынка. Своих ведь не бросаем – так всегда говорил папа. Потом, правда, взял нас и бросил.

Глава 6

В кабину трактора набились втроем. Тесновато, но едем.

Виктор Леонидович меня не узнал, курит сигарету, дымит противно. Духота! Я бейсболку на глаза натянула, в окно смотрю. Отчиму донесут – он башку мне открутит, по крайней мере попытается. Наш блюститель чистоты и порядка.

Работяга Данил между губ сигарету держит, правда, незажженную. Пялится на дорогу исподлобья. Мрачный, в образе самого главного парня на деревне. Гонора, конечно, у него выше крыши.

Как бы там ни было, рядом с ним почему-то не страшно. Я не могу это объяснить, на каком-то клеточном уровне чувствуется. Он мне отца напоминает. Нет, не внешне. Папа был двухметровым худым блондином. Данил тоже высокий, но не настолько. Он широкоплечий, крепкий, смуглый шатен. Но, как и папа, он тоже много хмурится, вечно всем недоволен. При этом я всегда знала: в глубине души папа добряк, который не обидит.

Невольно окунаюсь в воспоминания. Теплый весенний денек. Мне десять, Варе – двенадцать, уже подросток, не отрывающийся от телефона. Мы сидим в беседке у дома, отец стрижет газон.

– Пап, мы хотим в ресторан! – перекрикивает Варя шум газонокосилки.

– Сильно? – отзывается он, вытирая пот со лба.

– Терпение на исходе! – поддакиваю я, расцветая от счастья.

– Одевайтесь.

Через полчаса мы с Варей в длинных модных платьях выходим из дома, отец – в идеально сидящем костюме. Забираемся в его блестящий чистотой «Крузер 200» и едем. Долго-долго. В город. Показывать наряды, гулять, обедать…

Я редко думаю о прошлом. Не хочу превратиться в ноющее нечто, которое только и говорит, что о былом. Наша жизнь – здесь и сейчас. Возможно, однажды и до матери это тоже дойдет.

Через час трактор останавливается в какой-то адовой глуши у закопавшегося по брюхо черного внедорожника. Мужики выпрыгивают на улицу. Здесь их обувь – ботинки и резиновые сапоги – выглядит уместнее, нежели мои босоножки на плоском ходу, которые моментально увязают в сырой земле.

Данил выглядит получше: пока ждал Виктора Леонидовича, обмылся под уличным душем. Волосы стали на тон светлее. Футболка и штаны уже почти высохли на солнце. Глаза, правда, по-прежнему покрасневшие и воспаленные. Он часто моргает, иногда вытирает скупую мужскую слезу, без его разрешения катящуюся по щеке. В такие моменты мое сердце преисполняется сочувствия и хочется предложить ему еще один пирожок с луком– яйцами, что я купила на рынке.

Данил смотрит на крузак, Леонидович – на меня.

– Зажигалку дай, – не просит, а требует Данил таким недовольным тоном, что становится ясно: на меня нечего заглядываться.

Леонидович вздрагивает, как от подзатыльника. На всякий случай я встаю чуть поодаль, чтобы не мешать.

– Как же ты сюда забрался, мужик? – крякает Леонидович, оценивая фронт работы. – Здесь каждое лето дорогу подтапливает, ездить можно только зимой. Ну край до марта.

– Объяснили, что тут свернуть надо. Чтобы до озера Чистого добраться быстрее.

– До Чистого надо было дальше ехать с полкилометра, это все знают. Перепутал, может? Не местный? – сочувствует Леонидович.

Данил досадливо закусывает губу.

– Раньше вроде не топило, – говорит он с вызовом.

– Это когда? Как русло реки изменилось, так и топит.

В следующие полчаса мужики занимаются делом. Крепят трос, вытаскивают машину. Кричат, матерятся. В общем, наблюдать со стороны интересно. Я жую бутерброд с адыгейским сыром – вкусно.

Закончив работу, Леонидович довозит нас в крузаке до дороги, забирает положенные деньги и неспешно катит в сторону села.

Я сижу на пассажирском сиденье, рассматриваю панель, мысленно играя в игру «найди отличия между этой тачкой и машиной отца». Их много. У папы сиденья были белые, панель под дерево, экран другой формы. Расскажу сегодня Варе, какие мне выпали приключения. Она поругает, но слушать будет с восторгом.

Мы никуда не движемся, Данил смотрит на руль, будто впервые в жизни его увидел. Всё же он очень странный. Может, психованный?

– Ты не уснул? – спрашиваю я.

– Погоди, думаю.

Я вижу еще одну слезу, тянусь салфеткой, чтобы вытереть, – он тут же отклоняется и обжигает раздражением.

– Марин, а тебе домой срочно надо? – спрашивает вдруг.

Ох уж эти перепады настроения!

– Срочно.

– Что, если мы пару часов порыбачим? Тракторист сказал, тут полкилометра, потом направо, метров семьсот по бездорожью, немного пешком и озеро уже.

– Там берег скалистый, пробраться трудно. Местные не любят рыбачить на Чистом. И пешком долго шлепать, а у меня обуви нет.

– Давай так: ты говоришь, чего бы хотела, я выполняю, мы едем. Без всяких там капризов, нытья и прочего.

– Без нытья? Это я умею.

Следующие полчаса мы летим по бездорожью с ветерком! Я за рулем, сердце колотится, ладони потеют! Думаю о папе и ощущаю себя немного сумасшедшей – плачу и улыбаюсь одновременно! Разве так можно?!

Мы с Данилом то подскакиваем на кочках, то резко тормозим. При этом мой спутник вообще ничего не комментирует. Ему будто нет дела, если я поцарапаю или как-то еще поврежу машину его босса. Даже когда мелкий меткий камешек ударяет в лобовое и трещина по стеклу идет паутинкой, Данил никак не комментирует ни повреждение, ни мое «ой!». Бросаю на него опасливый взгляд – задремал. Блин, сказать, что так и было? Я останавливаю машину в тупике и бужу его.

– Вставай, плакса. Приехали.

– О, мы еще живы? Тогда двигаем. – Данил играет бровями и выпрыгивает на улицу.

Через час изматывающего пешего хода с рюкзаками, снастями и прочими принадлежностями мы, наконец, выходим к скалистому берегу. Вид открывается – дух захватывающий! Водная гладь чистая, как наша с Варей честь в мечтах матери и отчима. Густая зелень по кромке.

Даже исчадие ада застывает как вкопанный на целый вдох.

– Ты видел, камень в лобовое попал? – говорю я.

– Видел, – отвечает Данил. – Смотри, вон устье и небольшая заводь, идем туда, – командует, закрывая тему.

Добравшись до места, он первым делом умело и быстро распаковывает снасти. Дальше разжигает костер. Я мою ноги в прохладной воде, брожу по берегу. Занимаю местечко на камнях в теньке. Хорошо так! Тихо, спокойно. Мой спутник не особо разговорчивый, и это к лучшему.

Запах жареных сосисок нутро выкручивает. Следующие полчаса мы жадно едим свежий хлеб, пирожки, сыр, фрукты. Всё, что щедрая Кубань для нас осенью приготовила.

Наевшись досыта, Данил снимает футболку, простирывает ее в озере. Следом ныряет и некоторое время плавает.

А затем приступает, собственно, к рыбалке. После первой пойманной здоровенной щуки он становится добрее. После второй я решаюсь нарушить молчание:

– Через час уже поедем?

– Да. Возьми там плед и отдохни. Скоро уже, Марин. Хорошо идет.

Но спать не хочется. Освоившись на новом месте, я отхожу подальше, чтобы не мешать, снимаю шорты и тоже захожу в воду. Наслаждаюсь прохладой, неспешным ленивым течением. Улыбаюсь. Разделась бы догола, но с ракурса Колхозника меня видно прекрасно, и шоу для него устраивать я, конечно, не собираюсь. Много чести.

Сегодняшний день так ужасно начался – ранний подъем, ссора, каторжная работа, снова ссора, побег, маньяк… и так хорошо продолжился!

Выхожу из воды, натягиваю шорты на мокрые трусы и подхожу ближе к Данилу. Он всё еще по колено в воде и голый по пояс. На берегу уже три огромные щуки!

Я показываю ему два больших пальца. Он кивает. Без улыбки, но как-то… позитивно, что ли.

Поймав еще одну рыбину, Данил выходит на берег. Я подбегаю посмотреть. Но в какой-то момент осекаюсь и останавливаюсь.

Голод, усталость, раздражение отступили. На смену им пришли радость и кое-что еще.

Становится вдруг очевидно, что нас тут всего двое. Глаза сами опускаются с его лица на широкую грудь. Потом ниже – на плоский живот, который пересекает дорожка густых темных волос, уходящая под ремень свободных штанов.

Данил смотрит прямо на мою грудь. Я это понимаю, когда глаза вскидываю. Они у него голубые или серые, так и не разглядела. Но сейчас кажутся темнее. Я чувствую запах его кожи – мужской, терпкий, приправленный душным южным солнцем и физической работой.

Мы какие-то оба первобытные: весь день провели вместе, делили воду, выживали.

Вдвоем, спрятанные от мира и проблем. А он ведь ни одного намека, ни одного взгляда себе не позволил лишнего. Накормил, напоил, не трогал. Безопасность вновь окутывает теплым коконом, впитывается в кожу, лелеет. Внезапная мысль, что этот мужчина мне не отец, пронзает насквозь. Он лучше.

Ощущение безопасности внутри растет, копится, зреет, а потом, когда Данил чуть голову набок склоняет, прищуривается, когда шаг вперед делает, – взрывается жаждой. Дикой, иссушающей. Кожу простреливает. Я хочу его.

Тоже делаю шаг вперед. Между нашими телами десяток сантиметров, я хватаюсь за его плечи – горячие, твердые. Мы оба тянемся, наши губы почти касаются за секунду до того, как Данил резко отворачивается. И тяжелой поступью идет в сторону рюкзаков. Я не удерживаю. Растерянно прижимаю руки к груди. Туда, где сердце молотит под ребрами и под майкой мокрой, очерчивающей грудь и торчащие соски.

Убираю волосы за уши.

– Пятнадцать, блть, лет, – доносится до меня бурчание. – Охренеть можно! – ругается он себе под нос.

Я оборачиваюсь и с улыбкой смотрю на него. Хмурые, злые с виду мужики – те еще добряки внутри.

– Что ты там бормочешь, Колхозник? – кричу я, наблюдая, как Данил поспешно, словно напуганно натягивает майку и начинает собирать вещи.

– Баллончик свой всегда носи с собой, – отвечает он. – А лучше травмат.

– А у меня нету, – говорю с вызовом.

– Отчим-мент не подарит? – Данил не смотрит на меня.

Я чувствую себя самой красивой.

– Дождешься от него! Менты, они только постфактум работают. Не знаешь, что ли?

– Тогда я тебе подарю.

– А пользоваться научишь?

– Собирайся. Нам еще километр в гору шпарить, и хорошо бы до машины засветло добраться.

– Иду! – отзываюсь я весело.

Если бы он знал точно, что мне восемнадцать с половиной, наверное, мы бы уже трахались. Эта мысль не греет. Она взрывает петардами.

Ни за что нельзя ему признаваться! Я, конечно, не принцесса, но лишиться невинности с едва знакомым хуторским работягой на каменистом берегу озера – совсем не то, о чём я мечтала.

Глава 7

– Как вообще можно в кого-то влюбиться, когда мир такой большой и красивый! – вещает правду жизни Марина, разламывая последний пирожок пополам. – Будешь?

– Ешь, – снисходительно бросаю я. – У тебя еще всё впереди. Парня встретишь, и как понесется.

– Куда понесется?

Она кусает и начинает интенсивно жевать. С таким аппетитом лопает, что рот вновь наполняется слюной. Но отбирать уже поздно.

– Варя встретила и понеслась в женскую консультацию. Спасибо, обойдусь.

– Не обязательно сразу детей заводить. Можно начать с отношений. Там… романтики.

Марина пожимает плечами.

– Можно, конечно. Но бывает всякое, ни одно средство контрацепции не дает стопроцентной защиты. А отдуваться потом девушке. Мужчины уходят и не возвращаются.

– Не всегда.

– Отец обещал, что приедет за нами. Клялся мне своим здоровьем. И не приехал! – с жаром продолжает она. – Варя тоже доверяла своему парню. Наверное. Ну и где он теперь, когда она изгоем стала? На работе над ней издеваются, соседи смеются и пальцами тычут. Почему он не появится, не спасет ее, не защитит? Имела я в рот твою романтику.

– А кто этот парень?

– Она не говорит. Прикрывает его. Мама отца тоже прикрывала, потом время прошло, за дядю Семёна замуж вышла. Они даже повенчались, всё серьезно. Этот не уйдет. Скорее нас выгонит. Я уехать собираюсь. Поэтому любовь – это вряд ли. Хотя страшно, конечно. Настраиваюсь потихоньку.

– Понятно.

– А ты давно работаешь на хуторе?

– Нет, не очень.

– Вижу, что вроде бы и в теме, и путаешься. Одновременно.

Она широко зевает, прикрывая рот ладонью.

– Там плед есть, поспи. Ехать еще долго. – Я киваю на рюкзак.

– А сам не заснешь? Или отвезешь куда-нибудь, я не замечу. А потом поздно будет.

Бросаю на нее испепеляющий взгляд. Можно подумать, если она заметит, хоть что-то мне сделать может. Баллончик я спрятал от греха подальше.

– Ладно, но имей в виду: Леонидович видел, что ты ехал рыбачить с блондинкой. Он хоть и с похмелья, но расскажет всё. Отчим мой – мент.

– Который работает постфактум, помню.

Она перелезает на заднее сиденье, копошится, доставая плед, укрывается и мгновенно засыпает. В салоне наконец-то становится тихо. Аллилуйя.

Девчонка, кстати, стойкая. Думал, проблемы будут, но карабкалась с сумкой и пакетом еды почти на равных. Не ныла и не жаловалась. Только на обратном пути, когда осталось подняться метров двести и спуститься пятьсот, рухнула на поваленный ствол дерева и расплакалась. Не от обиды, а от изнеможения.

– Минуту дай, – попросила, вытирая щеки. – Ноги гудят, в груди жжет, голова кружится.

– Посиди здесь.

Я забрал у нее пакет, хотел и сумку, но Марина вдруг вцепилась в нее, как безумная, чем изрядно разозлила.

– Я вещи донесу до машины, потом за тобой вернусь, – сказал выразительно. По идее бы сначала ее дотащить, но мы немного заблудились. Так быстрее будет.

– Нет! – взвизгнула она неожиданно неадекватно. – Не уходи! Не вздумай меня бросить! Эй! – Руку мою схватила, потом футболку. Потянула так, что ткань чуть не треснула.

Я сам с полчетвертого на ногах. Собирался рявкнуть, отпихнуть. Но потом в глаза Марине случайно заглянул. В них столько ужаса было, что орать почему-то не вышло. Это я еще с курса психологии в универе отлично усвоил: кричать на людей в стрессе и панике бесполезно – не поймут. И уж точно не успокоятся.

Поэтому просто сел перед ней на корточки.

– Не уходи, пожалуйста. – Она обняла меня за шею. – Пожалуйста-пожалуйста.

Ее всё еще мокрая футболка оставила влажный след на моей высохшей. Минута наполнилась тяжелым дыханием, быстрым сердцебиением и запахом кожи этой красивой юной девушки и потянулась странно долго.

Начинало темнеть. Вокруг, конечно, на километры ни одного фонаря. Я отвык уже, что на юге так рано солнце садится.

– Я приду за тобой, – повторил спокойно и решительно.

Марина пальцы разжала, но головой начала мотать сильно-сильно. Заплакала. Я не такое уж чудовище, но сил и желания с ней разговоры разговаривать часовые не нашлось. Раньше думать надо было. Сама со мной поехала на тракторе, сама к озеру шла. Так что пусть ждет и не парит мозг!

Сейчас еду и в голове кручу ее фразу: мужчины уходят и не возвращаются. Тогда я психанул и тоже ушел. При этой мысли в груди неприятно колет.

Быстро оглядываюсь. Нет, я не герой ее романа. Но в этот раз шаблон сломал и вернулся.

Отнес вещи в машину, перегнал ее поближе к тропинке, а потом не мешкая, уже в потемках, поспешил обратно. Подобрал Марину всё на том же пеньке – какую-то жалкую, беззащитную, напуганную. Она уже не плакала, только всхлипывала.

Дальше хулиганка мне на спину залезла, руками и ногами вцепилась намертво. Ну я и дотащил ее до крузака. Оказавшись в салоне, девица снова быстро освоилась, приободрилась, легко и непринужденно болтала, пока не вырубилась на заднем сиденье, дав мне возможность, наконец, подумать о важном.

Итак, что мы имеем. Рыбачить утром решили на вип-месте у озера Чистого. Товарищи колхозники, как называет местных Марина, заверили, что такой рыбалки в моей жизни еще не было. И не обманули, блть.

Выехали на трех машинах. Со мной сел помощник нашего главного агроинженера Давид Поляков. Я вел машину по знакомому с юности пути, Поляков поддакивал, забывая упомянуть, что старой дорогой уже лет семь как никто не пользуется.

Когда застряли, с час пытались сами выбраться – не вышло. Поляков пошел за помощью и пропал еще на час. Остальные рыбаки выехали раньше и должны были к нашему приезду разложить лагерь, но на озере следов недавнего кемпинга я не обнаружил.

Хотя Чистое большое, мог в теории и не заметить.

И тем не менее, куда делся Поляков? Не похитили же его по пути? Тут по трассе девчонки шастают, и ничего.

Вновь бросаю взгляд назад, словно проверяя, на месте ли хулиганка. Чуть не поимел ее сегодня. Конец лета, цветущая природа, запах воды, густой зелени и костра. Тишина вокруг. Усталость в мышцах и приятное удовлетворение после сделанной работы. Жажда вознаграждения. Ее зазывающие голубые глаза, приоткрытые алые губы, юное тело – сочное, ставшее доступным. В паху стрельнуло от предвкушения девичьей нежности, мягкости, тепла… Банальное отсутствие секса вдруг в списке проблем вышло на первое место.

Делаю глоток воды.

С моими нынешними деньгами, именем и властью ничего бы мне никто не сделал. Ни ее пропавший отец, ни отчим в погонах. Ну пятнадцать лет, ну и что.

Приятно осознавать, что, несмотря на беспринципность, вечное раздражение и равнодушие, какие-то ориентиры в жизни еще остались.

Похвалив себя мысленно, я выжимаю педаль газа.

– Эй, вставай, – бужу Марину, когда мы подъезжаем к ее улице.

– А? Что? – Она подскакивает, трет глаза.

Футболка растянулась, оголив плечо и верхнюю часть груди. Я отворачиваюсь.

– Какой дом у тебя? Улица Вишнёвая, а дальше? Говори скорее.

Молчит. Мне приходится вновь обернуться – на лице Марины паника. Девушка натягивает плед до подбородка.

– Ты с ума сошел?! – пищит она. – Езжай вперед, до самой дальней остановки, которая у старого молокозавода находится.

– Я никуда больше не поеду, устал как лошадь.

– Если кто-то увидит, что меня на тачке с хутора привезли – всё, капец мне будет!

Глава 8

– До чего высоконравственная у нас, блть, станица, оказывается! – саркастически присвистываю.

– Нисколько. – Марина надувает губы. – Но проблем не хочется. С хуторскими катаюсь, а местным отказываю. А мне жить здесь вообще-то еще долго. Данил, пожалуйста, тут два километра в сторону. По-человечески прошу тебя.

– Ровно два километра, – нехотя иду на поводу.

Кое-как найдя безлюдное место, которое удовлетворяет хулиганку, я жму на тормоз. Марина выпрыгивает на улицу.

– Я тебе сдачу не отдала.

– Оставь себе.

Вручаю ей перцовый баллончик и быстро поднимаю стекло. Она смеется.

– Ну пока, – говорит весело.

Напоследок стреляет в меня хитрыми глазищами, а потом, развернувшись, прихрамывая идет в сторону остановки. Я зачем-то с минуту наблюдаю за ней. Изначально Марина казалась мне старше, но чёрт знает этих деревенских, развитых не по годам девок… Она обхватывает себя руками, прижимает к груди сумку.

Я выжимаю газ, «Крузер» трогается. Мой день еще не закончился.

До хутора долетаю быстро, скорость не сбавляю и сбавлять не планирую.

Любому очевидно, что подставили. Специально. По носу щелкнули, как пацана, и на место указали. Почему бы не поржать над тупостью столичного наследника? Возможно, я и сам бы поступил так же, но сегодня я по другую сторону баррикад.

А значит, возвращаться надо так, чтобы запомнили надолго.

Грязный, словно вырытый из земли внедорожник влетает на нашу улицу и с ревом шин резко тормозит у усадьбы, поднимая на небольшой площади пыль и нарушая спокойствие южного сельского вечера. Музыка орет из окон, заглушая местную развлекательную программу. В пятницу здесь всегда топят бани, на площади жарят шашлык, кучкуются, обсуждают тяжелую неделю, сплетничают.

Кафешек и баров на хуторе нет – за этим ездят в станицу или город. Тут все свои.

Я выключаю музыку не сразу. Выхожу на улицу, достаю из багажника мешок с рыбой. И тяжелой походкой иду к зоне барбекю. Целенаправленно.

Ага, все наши сидят. Собутыльники херовы.

Вижу, в котелке что-то варится.

При моем появлении музыку выключают, разговоры прекращаются. Смотрит народ враждебно, но мне уже пофигу.

Злость внутри вновь щупальца выпустила, они лелеют мое эго, детские обиды и просто дрянной характер. Да, я могу попытаться войти в положение и понять многое, но не попытки выставить меня идиотом.

– Уху варите? – бросаю им в лицо вопрос-утверждение.

– Да, вот уже скоро будет готово… – с улыбкой отвечает повар.

– Вы в баню сходите, Данил Андреевич, – по-отечески советует управляющий. Он ровесник и бывший друг моего отца. – И подходите, накормим, напоим. Расскажете про приключения. Вы, кажется, заблудились. Мы вас искали-искали, не нашли. Но это ничего, десять лет прошло, откуда вам помнить. Идите, идите в баньку, – умиляется он мне, как неразумному малышу.

Я беру тряпку, наматываю на ладонь. Подхожу к чану и не раздумывая переворачиваю его! Суп выплескивается на плиту, стол, пол… Народ отпрыгивает, боясь обжечься. Возмущенно вопит, кроет матом.

– Щуку фаршированную приготовь, – рявкаю я, швырнув на стол мешок с рыбой. И смотрю на повара: – Сейчас.

Часы в башке отсчитывают мгновения. Одно. Второе. Третье… Я не двигаюсь, смотрю в глаза. Дернется, откажет, выкажет сомнение – придется увольнять и выгонять. Заступятся за него – драка будет.

Напрягаюсь всем телом, ожидая почувствовать удары со спины, сбоку… Все вокруг чужие. Молчание режет драматическую паузу на лоскуты. Аж физически больно.

– Конечно, Данил Андреевич, будет сделано. – Повар стреляет глазами в пол.

Я выдыхаю. И нет, я не забыл добавить «пожалуйста». И он это понял.

– Зачем же вы так с ухой… – всплескивает руками наш агроинженер, который тоже должен был быть на рыбалке. По ходу, он и был. Только в другом, менее диком месте.

– А где Поляков? – хмурюсь я.

Поднимаю глаза и вижу знакомую фигуру, которая выруливает из переулка, резко поворачивается вокруг своей оси и заруливает обратно. Смотрю на агроинженера. Умный мужик, на нем вся наша техника. Пришел уже после моего отъезда, но работает по совести и исправно. Что же делать?

– Много не пейте, – говорю я. – Завтра в восемь ко мне зайдете.

Тот кивает. Всё еще под впечатлением от моего появления и щук, которых повар одну за другой достает из мешка.

– Одну готовить или… – начинает повар.

– На всех, – перебиваю я. Ищу глазами управляющего: – Баня топится, говоришь?

– Должна быть готова. Сейчас пошлю кого-нибудь проверить, Данил Андреевич.

Я очерчиваю всех глазами, проверяя, может, кому есть что добавить. Отчитывать смысла нет – вокруг взрослые люди, все всё понимают. Киваю своим мыслям и иду в усадьбу.

Срочно помыться и отпариться! От усталости, перенапряжения, да и, чего греха таить, страха пальцы подрагивают. Пот катится между лопаток.

Надеюсь, никто не замечает.

Позади слышны редкие хлопки и перешептывания: «Кулак», «Кулацкий сын», «Заткнись ты», «Прекрати хлопать!», «Он другой, не тянет на Кулака», «Тихо!».

Прищуриваюсь. С отцом меня сравнивать не надо. Новая вспышка ярости такая сильная, что погасить не выходит. Поэтому я спешу скорее в дом.

Злата стоит на втором этаже в белом полупрозрачном платье, которое ей невыносимо идет. Душистая, ухоженная до кончиков пальцев.

– О боже мой, Данил! – Она испуганно хватается за лицо. – Что случилось?! А что с глазами?

– Сейчас помоюсь, расскажу. – отвечаю, поднимаясь по лестнице в спальню. – Долгий был день.

А когда я после душа, взяв свежую одежду и полотенце, иду к выходу, Злата подходит и нежно обнимает за плечо. Опасливо заглядывает в глаза. А у меня в душé… вместо привычного равнодушия, граничащего с ниоткуда взявшимся отвращением, которое она ничем не заслужила, вместо выжженного пепелища вдруг откуда ни возьмись – теплота.

Вернее, отголоски вспыхнувшего еще днем на озере сильного желания. Острого, едва ли контролируемого. Желания брать сильно, чувствовать нежную влажность и слышать девичьи сладкие стоны. Громкие, частые, чтобы до хрипоты, до самого пика…

Желания быть живым.

Злата красивая и неожиданно(?) кажется ласковой. Какой я раньше ее видел. До аварии. Почти такой же.

– После бани вернешься в спальню? – шепчет она. – Я невыносимо сильно по тебе соскучилась.

Глава 9

Варвара сидит на крыльце. Я замечаю ее сразу, едва захожу в ограду. А еще понимаю, что она расстроена. Может быть, даже плачет. Одного мимолетного взгляда на сестру, ее позу, хватает, чтобы понять: опять довели.

Сердце сжимается, а следом и пальцы в кулаки. Гады, ненавижу.

– Ты чего здесь? – спрашиваю я, погладив собаку и подходя ближе.

Плюхаюсь рядом. Варя откидывается на руки, смотрит на темное небо, словно звёзды считает. Пожимает плечами.

– Не хочу домой идти. Тут хорошо, тихо. Яшка на страже. А малыш спит. – Она ведет рукой по животу. – Мне кажется, ему нравится на воздухе.

Я бросаю взгляд на будку, в которой дрыхнет наш пес, и уточняю, чуть понизив голос:

– Ментовский дома?

У нашего отчима фамилия Хоментовский. Учитывая профессию, ясное дело, все вокруг его кличут иначе. Даже иногда в документах ошибаются, это такая потеха! Сам он, правда, со мной не согласится. Психует, если услышит. Но разве его реакция хоть раз кого-то останавливала?

– Дома, ужинает.

– Ясно.

Пару минут мы просто сидим молча. Я чувствую, что сестра не хочет разговаривать, но и бросать её одну здесь не стану. Яшка… он хороший, но старый. Едва ли сможет защитить нас даже от мухи.

– Как у тебя день прошел? – спрашивает Варя.

– Неплохо. Лучше, чем могло быть, – улыбаюсь я своим мыслям.

Может быть, чуть позже расскажу Варе о Даниле. Она поругает, что я так сильно рисковала. Он мог оказаться маньяком. Но не оказался ведь, а значит, ничего страшного.

– А я к маме ездила сегодня. – Варя болтает ногами.

– И как она?

– Нормально, – отмахивается. – В сам санаторий посторонним заходить нельзя, но мы погуляли по территории. Красиво там, мне понравилось. Лавочки кругом, клумбы. Фонтан.

– Она всё еще в депрессии?

– Говорит, что хвойный воздух идет на пользу. Фиг его знает. Она всё время от чего-то лечится. Вообще, я зря поехала, ей только хуже стало от моего вида. – Варя вновь гладит живот.

Последние несколько лет мама пытается родить ребенка Семёну и создать тем самым полноценную ячейку общества. Пока безуспешно, к сожалению, поэтому беременность Вари она восприняла болезненно. Мало того, что дополнительный рот в семье, так еще и статус будущей бабушки ввел ее в печаль. Наш гинеколог в станице тетка классная, но особым тактом не обладает. Сказала напрямую: «Вы уже бабушка, может, хватит пытаться? Нянчите внуков и наслаждайтесь жизнью».

После этого мама неделю не вставала с постели. В данный момент она в очередной раз поправляет здоровье. Варвара на хозяйстве, а я… помогаю добывать деньги.

– Что-то ты поздно, – слышу над головой хриплый голос. – Как рабочий день?

Вслед за отчимом из дома просачиваются запахи драников и супа. Варвара прекрасно готовит.

– Так себе. Не заплатили, дядя Семён. – отвечаю я, оборачиваясь, и поднимаюсь на ноги. – Я говорила, что они мутные. Зря время потратила.

– Вот блин! – всплескивает руками Варвара. – Дядя Семён, давайте Марина больше не будет работать на Глухих! Это ведь не в первый раз у них такое практикуется!

– Совсем не заплатили? Да ладно! Что-то с трудом верится.

Он хватает мою сумку и, не дав возможности пикнуть, открывает. Осматривает содержимое. Находит пятьсот рублей. Ту самую сдачу, что осталась от покупки продуктов и воды.

Блин! Я совсем об этих деньгах забыла! Надо было в трусы перепрятать.

– Это моё, верните!

– Изымаю. Должны были косарь дать, а тут только пятьсот. Где остальные? Спустила на что-то опять? Транжира, мать твою. Всё понять никак не можете, что ваша сытая жизнь давно кончилась. Отец вас бросил, а мы тут – люди честные, позволить роскошь себе не можем. Счета, лечение матери кто-то должен оплачивать или нет? Кормить вас, одевать? Ситуация сложная, Варе нужно собрать сумки в роддом, коляску купить. А ты воруешь! Да у кого? У своих!

Я поднимаю руки вверх, сдаваясь, и ухожу к себе.

Ночью просыпаюсь внезапно, сама не знаю почему. Тихо вокруг. Темно. Ни шороха. Но я лежу и напряженно прислушиваюсь. У противоположной стены раздается едва различимый жалобный всхлип, потом еще один.

Выбираюсь из-под одеяла и иду к кровати напротив. Это Варя снова плачет, мы с ней спим в одной комнате.

– Я тебя разбудила? Прости, – шепчет она, поджимая губы. – Не хотела.

– Двигайся, – подталкиваю я ее в плечо.

А потом укладываюсь рядом и обнимаю со спины. Крепко-крепко. Варвара несколько минут тихо плачет, а я молчу. Губы кусаю, щеки. Сердце разрывается, но понятия не имею, что говорить в таких ситуациях! У меня совершенно нет опыта, я… иногда кажется, что я такая глупая.

– Я тебя люблю, – шепчу.

Будить отчима нельзя, а спит он, собака, чутко. Встанет – разорется, что единственному кормильцу спать не дают.

Варя сжимает мою ладонь.

– В следующий раз прячь деньги в трусы, – шепчет она заговорщически.

И я прыскаю! Потому что сама думала о том же самом. Варя поворачивается ко мне, мы утыкаемся лбами и молчим. Когда я родилась, Варвара уже была. Она всегда была в моей жизни, не представляю, как без нее. У нас совсем крошечная разница, но я привыкла к мысли, что она всё знает. Что она умная, рассудительная. Даже новость о незапланированной беременности сестра восприняла спокойно. Не убивалась, имя отца ребенка не сдала. Поэтому, когда Варя плачет, у меня начинается паника.

– Так и сделаю, – шепчу я.

– Нам нужно скопить нужную сумму к следующему лету, – говорит Варя быстро, решительно. – Чтобы тебе было на что уехать и протянуть первое время. Я сегодня нашла местечко, которое никто не обнаружит. Клянусь тебе. Мы там теперь будем прятать.

– Я боюсь, что не поступлю. Что не получится…

Весь прошлый год работала с утра до ночи, и как результат – завалила выпускные экзамены. Это не оправдание, конечно. Могла бы совмещать. Другие бы на моем месте справились. Но я… у меня не вышло.

– Поступишь, – говорит Варя – Вырвешься отсюда, получишь профессию. Ты здесь не останешься, Марина.

– Мы не останемся, – поправляю я.

– Куда мне, с дитем.

– Он не всегда будет маленьким.

– Но пока будет, я работать не смогу. Я его не брошу, Марин. Я его уже люблю. Нет, мне поздно. А ты поедешь в город.

– И потом вернусь за тобой, – говорю, поглаживая сестру по руке. Ребенок толкается: я чувствую, как у Вари живот ходуном ходит. Своих бросать нельзя. Вытираю слёзы. – За тобой и за малышом твоим. Найду работу, сниму квартиру и заберу вас. Ладно у матери крыша поехала рядом с этим, – киваю на дверь, – но тебя я тут не оставлю. Даже не думай сдаваться.

Варвара улыбается и кивает.

– Не обращай на них всех внимания, – продолжаю я, имея в виду сплетников. Варе сейчас даже на рынок сходить проблема: все смотрят, спрашивают. – Дураки.

Сестра снова кивает.

– Боже, ну как я тебя брошу? – вздыхаю я. – Нельзя мне ехать.

– Ты не бросаешь! – тут же возмущается она. – Это план такой. Мы действуем по плану. Если ты не попытаешься, если останешься в этой дыре, я тебя… – Она мешкает, подбирая наказание. – Разлюблю навсегда!

– Да уж, конечно, – закатываю я глаза.

– Обещай мне. Поклянись, что ты уедешь.

– Клянусь, – сдаюсь я, зная, что она не отцепится.

Мы крепко обнимаемся и засыпаем рядышком.

Нам с сестрой давно хотелось уехать из станицы – уж сильная тут царит разруха, дедовщина и коррупция. Кто мог, ушел работать на хутор, но тот тоже не резиновый. Мы мечтали сбежать сразу, как мне восемнадцать исполнится и я школу закончу. Но беременность внесла коррективы, да и тайник наш отчим нашел, денежки себе прибрал.

Кроме того, с моими баллами на бюджет даже пытаться смысла не было. Если бы я только была поумнее… Хотя бы капельку!

– Эй, вставайте! Хватит дрыхнуть! – вырывает из сна голос отчима. За окном светает. – Не поступила никуда, будь добра работай.

– Я не поеду в те же теплицы. Там не платят! – упираюсь я, впрочем, умываться иду.

– Поедешь как миленькая. Я поговорю с Глухим. Что там за беспредел творится.

Всю субботу я работаю, вечером падаю без сил и моментально вырубаюсь. Но на следующий день поспать снова не удается. Наш отчим глубоко набожный и каждое воскресенье тащит всю семью в церковь к семи. Даже малейшее опоздание он воспринимает как неуважение.

Мы втроем, как сонные мухи, выбираемся из его машины и подходим к храму. Мой взгляд равнодушно мажет по припаркованным как попало поблизости машинам. А потом вдруг сердце сжимается. И начинает учащенно биться.

Потому что одну из них я узнаю́.

Глава 10

Будит с утра, блин, не кофе. А грязный черный крузак, стоящий аккурат напротив храма.

От одного вида этой старой, повидавшей на своем веку многое машины меня швыряет в жар и холод. Слишком много мыслей, их целый муравейник! Если есть такой на участке – проще съехать, чем бороться. Упорные, деятельные насекомые. Вот и мне лучше не смотреть на Данила, не думать. А то мало ли. Попробуй потом… вытрави.

Так. Включаем мозг и постараемся им думать. Скорее всего, на внедорожнике приехал один из сыновей Кулака, а Данила поблизости нет. Он или работает, или спит. Выходной же как-никак.

Но глаза мои как-то сами собой распахиваются, спина выпрямляется, а походка легче становится. Даже хромать перестаю. В пятницу, карабкаясь на холм, я порвала босоножку и подвернула лодыжку. Поняла, что всё, больше ни шагу. А когда Данил ушел… решила, что не вернется. И я останусь в лесу одна, без связи, с больной ногой.

Рыба Данилу была важнее, он выбрал ее, потащил в машину. Но потом вернулся. Передумал? Совесть замучила? Кто ж знает?

Я стреляю глазами по сторонам – лица вокруг знакомые. Одни и те же каждую неделю. Самые прилежные прихожане, увидев нашу семью, давят улыбочки и перешептываются. Варвара кладет ладонь на живот и сжимает губы.

Мы с ней надеваем платки и заходим в храм. Здесь красиво. Самое красивое, наверное, место в станице. Но любоваться иконами не хочется.

С ног валюсь от усталости. Через час отчим разрешает Варе уйти и даже отвозит ее домой. Я же продолжаю стоять за всю семью. Смотрю в пол. Иногда в такие часы я действительно молюсь, о чём-то прошу или, напротив, делюсь сокровенным. Составляю планы на будущее, перечисляю фамилии людей, которых хочу поскорее вычеркнуть из своей жизни. Мечтаю.

Но чаще всего голова пустая.

Воскресная литургия длится не меньше трех часов, всё это время кто-то тихонько заходит или, наоборот, уходит. На передвижения грешников обращать внимание не принято – каждый молится по мере сил и возможностей. В какой-то момент я невольно оглядываюсь на очередной шум и быстро отворачиваюсь, вытаращив глаза. Потому что в нашем храме стоит он.

Данил. В чистой одежде. В компании парня, что нас с Варей тогда подвозил, и, кажется… Родиона Миронова, кулацкого сынка. Хотя могу ошибаться. Я плохо знаю хуторских, так что не уверена.

В первую секунду пугаюсь: вдруг Данил подойдет, скажет что-то о дне, что мы провели вместе? Потом улыбаюсь.

Снова становлюсь серьезной. Друзья отчима повсюду – заметят, нажалуются! Опять скандал будет, крики, угрозы, шмон. Божечки!

Но Данил не подходит. Мужчины стоят позади своей кучкой, молчат. Молятся?

Я сильнее натягиваю платок на лицо и украдкой оглядываюсь.

Кара небесная настигает мгновенно. Данил поднимает глаза. На меня прямо. И мимолетно улыбается. Одним уголком губ. Нагло, оскорбительно прямолинейно, как категорически запрещено в храме. А потом еще и подмигивает!

Я быстро отворачиваюсь и начинаю усердно молиться. Обо всём на свете, но главное, чтобы это исчадие ада исчезло из моих мыслей.

Потому что только его мне не хватало для полного «счастья».

В конце литургии я выхожу на улицу, прощаюсь со знакомыми и спешу домой, не оглядываясь. Косой редкий дождик подгоняет, намекая на приближающуюся грозу. Я обещала Варе помочь с выбором приданого. Скука смертная, но куда деваться? Посидим на сайтах, почитаем отзывы. Но сначала посплю хотя бы пару часов.

Знакомый «Солярис» перерезает путь, когда до дома остается чуть больше километра. От неожиданности я на целую секунду замираю, потом нос повыше задираю и иду в обход.

Стекло опускается, Павел подзывает меня жестом. В машине он один.

Я пораженно качаю головой и ускоряюсь. Павел догоняет шагов через десять.

– Погоди, Марин. Эй… Марин, куда так торопишься? Пожар где-то?

– Может быть. Что тебе нужно? – спрашиваю, не сбавляя шага.

– Дело есть.

Он просит мой номер телефона для Данила. Убеждает, что тот всё равно узнает и лучше не упрямиться. Я мешкаю, воровато оглядываюсь. Потом всё же диктую. Быстро, нервно. Тяжелые капли врезаются в лоб, макушку, плечи. Не прощаясь, я бегу домой, прижимая руки к груди и стараясь не думать. Не вспоминать, не мечтать.

Мне нельзя ходить на свидания, нельзя влюбляться. У меня есть планы на будущее, ответственность за сестру. Кто ей поможет, если не я?

После сна мы с Варей забираемся в беседку и полдня пялимся в телефоны. Я увязаю по уши на форуме, где обсуждают подгузники, и даже увлекаюсь, вступив в спор с одной дамой, когда сестра вдруг кидает ссылку.

– Смотри, у нас тут блогерша завелась, – смеется она. – Глянь только, какие пейзажи.

– Эй, ты делом занимаешься или что? – хмурюсь я, но ссылку открываю.

На экране славная блондинка в смешном оранжевом комбинезоне и огромной плетеной шляпе крутится на фоне поля кукурузы под популярную музыку. Я невольно замираю, залюбовавшись. Представляя зачем-то себя на ее месте. Тоже чтобы в комбинезоне и большой шляпе. С беззаботной улыбкой. Крутиться… Какая глупость!

– Это кто? – спрашиваю, листая фотографии.

– С хутора. То ли очередная наследница, то ли девушка одного из наследников. Обживается и транслирует свой быт в инсте[1].

– Тело Кулака еще остыть не успело, а эти уже налетели дербанить. Чувствую, грядут перемены.

– Вряд ли к лучшему. Родион точно здесь не останется после случившегося, – говорит Варя. – Остальные тоже. Распродадут землю и свалят. Что тогда будет – не представляю. Дядя Семён говорит, обнищаем. Кулак хоть и был тем еще подонком, но постоянно помогал школам, садам, больнице.

Полминуты мы молчим.

– Но вообще эта дамочка ничего вроде бы.

В шапке профиля написано: «Я Злата, переехала в село вслед за любимым».

– Просмотров у нее мало, думаю, скоро бросит ерундой страдать. Но страница красивая, есть на что посмотреть. Я даже полайкала.

Я пожимаю плечами, открываю сторис этой девушки. Равнодушно листаю. У Златы спрашивают, надолго ли они в селе.

«Как решит мой мужчина. Сколько скажет, столько и будем», – весело отвечает она.

Следующий вопрос: «Почему вы не показываете своего жениха? Вам есть, что скрывать?»

Злата миленько смеется, убирая прядь волос с лица. Мне вдруг становится не по себе. Странное чувство, будто что-то изнутри царапает и в животе пустота. Пульс начинает частить, я впиваюсь глазами в экран и дыхание задерживаю.

«Его сложно поймать, сегодня чуть свет умчался по делам! Да и… когда я начала вести этот блог, одним из условий было, что жениха в нем не буду показывать. Но давайте попробую, хотя бы кусочек…»

Камера движется в сторону усадьбы. Я напрягаюсь. Вдруг она зацепит Данила? Он ведь там где-то, наверное. Сама тут же злюсь на себя! Решила же не думать о нём!

Телефон звонит, номер незнакомый.

О Господи!

Я едва не роняю его из рук в мокрую траву! Провожу по экрану и прижимаю к уху.

– Да?

– Привет. Это Данил, – быстрый голос.

Бах-бах-бах.

– Какой Данил? – выдавливаю я.

Варя присаживается и смотрит на меня.

– У которого только сегодня первый день глаза не болят, маньячка. – Потом другим тоном и тише: – Я занят. – И снова в трубку: – Увидимся?

Его чуть насмешливый тон заставляет улыбнуться.

– Колхозник, что ли? – говорю я.

– Ага. Милое у тебя было платье сегодня. Оказывается, есть и длинное.

– Дождь опять начинается, я пошла в дом. – Варя поднимается с лавки.

И правда начинается, а я и не заметила.

– Я тоже сейчас подойду, – говорю сестре. Потом в трубку: – Зачем нам видеться?

– Сегодня в семь.

– Зачем? – повторяю важный вопрос.

– Буду ждать там, где оставил тебя в пятницу.

– Я не приду.

Данил молчит пару мгновений.

– Не покусаю, не бойся. Мне пора, до вечера.

С этими словами он кладет трубку.

«Я не приду!!!» – быстро печатаю сообщение и отправляю ему в Ватсапе, но оно так и висит непрочитанным.

Час, второй, третий висит… Вот уже шесть, вот полседьмого.

Вдруг что-то важное сказать хотел? Я хожу из угла в угол. Ментовский разувается в сенях – видеть его не хочу.

Может быть, ничего страшного, если мы с Данилом встретимся еще разок?

Блин!

Я надеваю юбку, хватаю зонтик и, сказав, что до магазина, выхожу на улицу.

Когда добираюсь до молокозавода, дождь хлещет как из ведра. Я нахожу местечко, где крыша целая, и стою, жду. Пять минут, десять… В половину восьмого придет автобус – если что, сяду на него и доеду до дома.

Озираюсь по сторонам, зябко обнимая себя.

Семь двадцать. Я вытираю непрошеные слёзы. Сообщение о том, что не приду, так и висит непрочитанным.

С Данилом ведь ничего не случилось?

Глава 11

– Какая же ты скотина, – говорит Родион, неловко поерзав в кресле отца.

Я на пороге кабинета застываю, взгляд в брата кидаю, быстрый и недобрый. Мы не так давно вернулись из станицы – утрясали кое-какие дела. Но толком пока не разговаривали.

– Тебе уступить, босс? – Родион изгибает бровь и разводит руками.

– Да нет, ты ведь мечтал об этом. Посиди пока. – Я гашу ухмылочку, от которой самому тошно.

Подхожу к черному кожаному дивану и плюхаюсь на него. Управляющий Иван Ильич семенит следом. Родион закатывает глаза и бормочет себе под нос:

– Каким был ублюдком, таким и остался.

Неприятный холодок пробегает по спине. Мне не хочется реагировать, но с тех пор, как оказался в этих локациях вновь, не получается.

– Другие обзывалочки за последние десять лет не выучил? – смеюсь я.

– Выучил. Но надеюсь, что они не понадобятся и мы всё решим полюбовно. Сейчас подъедет Шубин с деловым предложением, от которого ты не откажешься. Бабло делим, так уж и быть, пополам, раз батя под конец жизни не смог определиться, кого из нас ненавидит меньше.

– Меня вроде бы. Исходя из последнего завещания.

– Он тебя давно не видел просто. Да и… Кулак его каждый месяц переписывал, тебе всего-навсего повезло, – отмахивается Родион.

Он откидывается в кресле, но как-то уж слишком самонадеянно, поэтому что-то не выдерживает. Брат едва не падает. В последний момент успевает схватиться за стол, который с жутким скрипом подвигается к нему по полу.

Иван Ильич крякает рядом. Я бросаю взгляд на часы. Какой же нескончаемый сегодня день, вашу ж мать! Когда встаешь в пять, всегда так.

Злата, наверное, только-только проснулась, валяется в постели. Утренний секс – ее конек. Можно вообще без прелюдий, как угодно – ей нравится.

И несмотря на мое идиотское тошнотворное равнодушие, которое пока упорно никуда не хочет деваться, как ни пытаюсь от него избавиться, – снять бы, словно заношенную осточертевшую рубашку, смять и выбросить, – именно в данный момент я бы предпочел лежать с ней рядом. С теплой, податливой. И какой-никакой, но моей. Хоть что-то же в этой жизни должно принадлежать мне без борьбы и проволочек.

– Ну и где твой Шубин? – говорю я, вновь взглянув на часы.

– Едет. Расскажи лучше, как твои дела? Обжился? – Родион начинает осматривать бумаги, что лежат на столе. Заглядывать в ящики. – Всё же десять лет прошло, многое поменялось.

Он прижимает платок к лицу и громко чихает.

– Будь здоров, расти большой.

Дверь открывается, заходит Раиса Германовна. Она отвечает за порядок и питание в доме столько лет, сколько я себя помню. Замечательная женщина, в детстве я ее любил. Но сейчас она в глаза мне старается не смотреть. Как, впрочем, и все местные.

– Там приехал кто-то, – говорит отвратительно уважительно. Можно подумать, не она меня веником гоняла по кухне лет пятнадцать назад. – Вы выйдете, или позвать?

– Пусть заходит, дорогу он знает, – распоряжается Родион.

Раиса Германовна кивает и исчезает в дверном проеме. Через минуту появляется высокий мужчина лет сорока. Рыжеволосый, с упрямыми светлыми глазами и тонкими губами. Не нравится мне сразу, в общем.

Шубин присаживается на стул и начинает долго и настойчиво лить воду.

– Таким образом, – заканчивает он, – я не вижу необходимости ждать эти пять месяцев. Заключим предварительный договор, дальше мы с Иваном Ильичом уже продумаем, как что делать. И начнем подготовительные работы. А вы можете быть свободны.

Родион потирает руки.

У Ивана Ильича лицо каменное, но осанка идеальная. Он снова как-то странно крякает, но кивает. Судя по всему, с корабля наш капитан не уйдет, будет тонуть вместе с ним. Блть.

– Предварительный договор купли-продажи составили? – спрашиваю я.

Шубин лезет в портфель, достает кипу бумаг, протягивает мне.

– Вы подумаете или сразу ответите? – улыбается он. – Деньги придут в течение пары часов.

– Дайте нам сутки, Алексей Игоревич, – говорит Родион. – Мы с братом должны тщательно изучить бумаги.

Мой язвительный смешок заставляет всех улыбнуться, а Родиона покраснеть. Пары секунд хватает для того, чтобы понять всё. Я поднимаю глаза на Шубина и говорю спокойно:

– Ага, понятно. Ждать причин нет. Наш ответ готов, и он будет: идите на х*й.

В кабинете воцаряется тишина. Ее прорезает только пение петухов и ржание лошадей где-то вдали. Родион громко чихает три раза подряд.

– Что? – переспрашивает Шубин.

– За двадцать миллионов бизнес не отдам. За сто двадцать – подумаю, решение будет через пять месяцев, после вступления в наследство. Тогда и продолжим разговор. А сейчас мне некогда, прошу прощения. Сбор урожая – пора горячая.

– Сто двадцать? – низко хохочет Шубин. Глаза сверкают недобро.

Я в ответ улыбаюсь.

Через мгновение после ухода покупателя Родион соскакивает с места и принимается мерить кабинет шагами.

– Продавать надо, Данила, а не мозг иметь! Бабло пилить и расходиться. Ты спятил?!

– Продавать – это да, но не за ту сумму, что предлагают.

Иван Ильич прочищает горло, будто хочет что-то сказать важное, дать ценный совет подрастающему поколению. Мы с братом, оба на взводе, поворачиваемся к нему – управляющий вздрагивает и отводит глаза к окну, будто там что-то интересное.

Мы с Родионом снова сцепляемся.

– Данила, блть! Шубин отлично знает рынок. Дела отца идут не так шикарно, как ты себе нафантазировал. Иван Ильич докажет.

– Закатать самую плодородную землю в стране под асфальт? Охренеть какая шикарная идея! – не выдерживаю уже я.

– Не всю, а только часть.

– За двадцать миллионов не продам, Родион, – повышаю голос, тоже подходя к окну.

Смотрю на открывающийся пейзаж. А управляющий прав: красиво. Отец знал, какую комнату оборудовать под кабинет. Из моей детской вид был на сарай. Мысли в голове роятся.

– Зато быстро и без хлопот. Двадцать миллионов, плюс дом этот старый сбагрим, технику… нормально выйдет.

– Я похлопочу лучше. Родион, сумма смешная. – Я облокачиваюсь спиной на подоконник. – На лоха рассчитанная. Я понимаю, что тебе не терпится избавиться.

– А ты теперь знаток? – всплескивает он руками.

– Кое-какой опыт работы с разными компаниями имеется, – обрубаю сразу.

– И о чём тебе говорит этот опыт? Ты потенциального, нашего главного покупателя сейчас на х*й послал! – психует Родион. – Так в Москве дела делаются? Он покраснел весь!

Иван Ильич кашляет, пряча губы за ладонью. Но уже кажется, что он скрывает не астму, а смех.

Мне вдруг тоже становится смешно.

– Давай, смейся! Ты даже не представляешь, с кем связался! – продолжает Родион. – Шубин на днях заявил: если не продадим за эти деньги, отберет так.

– А ты поменьше с ним общайся. И обещай.

– Пздц! – орет Родион и вновь падает в кресло, которое подозрительно опасно скрипит.

Кулак был тем еще скрягой – не удивлюсь, если кресло было выпущено в год рождения хулиганки Марины.

Брат закрывает лицо руками, будто вот-вот расплачется.

– Думал, отец помрет – счастье наступит. Но нет, на его место второй такой же приперся. Тьфу ты! – плюет он на пол, встает и уходит, распахнув дверь настежь и не потрудившись закрыть.

– Мальчишка, может быть, и прав, – неуверенно нарушает молчание управляющий. – Шубин – та еще крыса. Связываться опасно.

Я качаю головой.

Иван Ильич тоже встает, неожиданно хлопает меня по плечу и уходит.

Оставшись в одиночестве, я задумываюсь. Опыт работы подсказывает, что легко не будет. Но одно дело – сомневаться, продавать ли бизнес, другое – отдать его за бесценок. С другой стороны, если компанию люди влиятельные мысленно присвоили и распилили, то удержать на плаву ее будет непросто. «Пятьдесят на пятьдесят», – сразу говорю клиентам, когда к работе приступаю. Рискуем.

Нужны ли эти риски в отношении наследства, которое свалилось на голову просто так? Нужен ли этот гемор? Или сделать, как говорит Родион, продать всё на хер, получить хоть сколько-то и свалить. Чтобы никогда больше не возвращаться в это место. Забыть о его существовании.

Стены кабинета на меня давят. В детстве я боялся этого места до усрачки. Если отец велел идти к нему и ждать, значит, пздц полный. Страшнее этого ничего не было в жизни. Когда отец говорил: «Я тебя, падла, убью сейчас», – я понимал, что убьет и не дрогнет. Каждый раз.

Какой там продать! Я сжечь мечтал это место и сплясать на пепелище. Бросаю взгляд на тяжелый резной стол, огромный шкаф с полками до потолка, уставленными книгами и статуэтками.

Так какого хрена я, спрашивается, делаю сейчас?

Пульс начинает опасно частить, я достаю телефон, чтобы переключиться, и набираю номер Марины. Павел не так давно скинул. Сегодня в храме я услышал о ее семье неприятно странные слухи, надо бы переговорить с девчонкой.

Усмехаюсь собственным мыслям. Какое, блть, благородство! Разумеется, я не ее хочу до внезапной одури, а помочь по-человечески. Ну-ну. Меценат хренов.

На встречу с Мариной опаздываю. Бросаю взгляд на часы, потом на дорогу. Дождь вот-вот зарядит снова, молнии вдалеке, гром. Ливни на юге беспощадные.

График битком с утра, несмотря на воскресенье. Проблема в том, что завтра он свободнее не станет. Поэтому увидеться лучше сейчас. Расскажу ей, кто я и что помочь не против. Она человек светлый, я от таких обычно держусь подальше. Но они меня иногда умиляют.

Когда до въезда в станицу остается примерно полкилометра, я останавливаюсь на перекрестке, пропуская машину. Но она, машина, почему-то не едет дальше, а путь мне перегораживает. Из нее народ высыпает. Следом еще одна подъезжает.

Один из подошедших мужиков стучит по окну:

– Выйди, поговорить надо.

Глава 12

Редкий дождь барабанит по лобовому, а я – пальцами по рулю.

Что ж. Быстро они среагировали.

Думал, что хотя бы один вечер у меня есть. Вечер в компании хорошенькой блондинки с большими голубыми глазами и перцовым баллончиком в сумке. Откуда ни возьмись берется тоска по сорванным планам.

Я выхожу из машины.

– Какие-то проблемы, мужики? – говорю, напрягаясь. – Проезд освободите.

Слева и справа канавы, не свернуть. Путь перекрыт в обе стороны тяжелыми внедорожниками.

Темнеет. Чертов юг, в семь вечера уже закат. Мы стоим на дороге за станицей, трафик тут нулевой. Смешно я попался. Сто миллионов. Для большинства это целое состояние. Могут ли убить за такую сумму? Возможно, скоро мы узнаем ответ на этот вопрос.

Их шестеро, настроены агрессивно. У двоих биты. Драки не избежать. Я сказал «драки»? Да они просто убьют меня и закопают.

– Проблемы есть у тебя, – говорит мне самый борзый, тычет пальцем, кривляется. – За языком ты, падла, не следишь. Плохо это.

– Впредь буду. Шубину привет передавайте и мои извинения. Если это всё, то мне ехать надо. Опаздываю.

– Доставай трубу, кулацкий ублюдок. Щас сам извинишься. Номер продиктую.

Окружающие подходят ближе.

– И побольше искренности в голосе. Раскаяния. Добавь мольбы, – тявкает кто-то слева.

– У вас тут прям девяностые, пацаны, – говорю я со смешком, доставая мобильный.

– У нас тут юг и дела решаются по-простому. Ты зря вернулся, столица тебе больше подходит. И чем быстрее ты отсюда туда свалишь, тем лучше для здоровья.

На сотовом два пропущенных от Пашки и сообщение в непрочитанных от Марины: «Я не приду!!!».

Первая мысль: жаль.

Черт, нет. Это к лучшему. А то бы сейчас мерзла под дождем. Во придумал: жаль, что помочь не успел. Видел сегодня ее отчима, вопросы появились.

Тем временем снимаю блокировку. Просто так не отпустят. Но время потянуть можно. Зачем? А фиг его знает.

Номер диктуют, я набираю.

– Добрый день, – говорю в трубку, едва услышав «Да?». Шаг назад делаю, прижимаюсь к крузаку спиной.

– Это кто? – знакомый голос режет перепонки наигранным удивлением.

– Данил Миронов. Извиниться хочу за грубость. Был не прав. Впредь собираюсь вести себя исключительно вежливо, – отвечаю нейтрально.

– Как неожиданно, Миронов! – посмеивается Шубин. – Но хорошо, что совесть проснулась. Возможно, не всё потеряно. Во вторник жду у себя в офисе, адрес тебе скажут, нам по-прежнему есть что обсудить.

– Во вторник? Почему не завтра? – спрашиваю я, уже понимая, каким будет ответ.

Твою мать!

– Завтра, боюсь, у тебя не получится. – По голосу чувствуется, что Шубин говорит с улыбкой.

Он сбрасывает звонок, в следующее мгновение я впечатываю сотовый ребром в лоб тому, кто покрупнее. Размахиваюсь и бью самого говорливого! Бью так, чтобы упал и встал не скоро. Следом блокирую один удар, второй, третий. Очередной прилетает битой в живот, выбивая воздух из организма. По ощущениям кажется, что весь, потому что на секунду сознание уплывает. Я сгибаюсь пополам, получая в челюсть. Закрываю руками голову.

Удары сыпятся без остановки – сильные, меткие. Работают профи. Гром скрывает угрозы и мат, следом на нас обрушивается небо. Хлещет сверху так, словно к земле прибить пытается.

Вернувшееся сознание пронзает мысль: авария. Я внезапно возвращаюсь момент, когда подушка безопасности ударила в лицо. Кажется, еще немного, и я вспомню что-то важное. Те самые последние часы перед ДТП, которые кто-то услужливый словно ластиком стер из базы данных. По словам друзей, я шел домой после пьянки с коллегами по компании, которую мы чудом вытащили из пропасти.

Мысленно будто тяну руку к шторе. Такой, знаете, плотной, что свет не пропускает. За ней что-то точно есть, какая-то информация. Временами я думаю, что она имеет решающее значение. Схватиться бы за плотную ткань и сорвать ее к чертовой матери! А потом увидеть.

Ни разу в жизни не садился за руль пьяным. Когда пришел в себя в больнице, Злата сообщила, что в крови нашли алкоголь. Никто, кроме меня, не пострадал, поэтому Злата, умничка, подключила связи, и этот момент замяли. Но для нас обоих так и осталось загадкой – нахрена мне понадобилось садиться за руль выпившим? Какого фига я разогнался так сильно? Не справился с управлением и влетел в припаркованный поблизости, слава богу, пустой автомобиль.

Бред. У меня всё было в жизни. Зачем эти риски?

Возможно, я просто в какой-то момент спятил?

Иногда кажется, что после этой тупейшей выходки Злата начала меня бояться. И даже собиралась бросить. Но осталась из-за наследства. Которое у меня пытаются отобрать, как погремушку у беспомощного младенца.

Злость дает силы, открывает резервы.

Но боль от ударов ослепляет и дезориентирует. Остается только она одна – всепоглощающая, то тупая, то острая. Боль и дождь. Я помню, как подушка ударила в лицо. Помню этот момент. Но что было до? Что же?!

Молнии пронзают черноту неба, следом оглушает протяжный звук гудка машины.

Рядом останавливается белая девятка. Новая смена? Да сколько можно-то! И эти отлично справлялись!

Следом топот и крики. Крики, крики! Гром! Вдох-выдох. Меня не трогают. Вдох-выдох. Это что, помощь подоспела?

Я кое-как поднимаюсь на ноги, усилием воли удерживаю пищу в животе. Вытираю ладонями влагу с лица.

Дождь стеной, вокруг все дерутся, орут, стонут. Кто свой? Кто чужой? Охренеть вечерок! Потрахался, блть, со сладкой совершеннолетней девочкой. Я сцепляю зубы, сжимаю пальцы в кулаки, отвожу назад руку и врываюсь в толпу.

Твари сваливают, едва услышав вой сирен. Трое несутся в тачки, которые с визгом рвутся с места. Еще столько же лежат на земле, постанывают.

Ко мне подходит сын управляющего Павел и кладет руку на плечо.

Я вздрагиваю, не сразу понимая, что он свой. Пораженно оглядываюсь. Рядом еще четверо ребят, и это не кто иной, как… наши с Пашкой одноклассники. Да ну нафиг! Глазам не верю. Обросший цинизмом с юности, я редко чему-то удивляюсь. Но сейчас вдруг чувствую, как мурашки бегут по спине. Они приехали меня поддержать? Просто так?

– Данил, с возвращением на родину, – салютует Егор, низко гоготнув. – Мог бы позвонить, на шашлыки позвать для приличия. А не сразу в бой.

– Ты же знаешь меня и мои приоритеты, – отвечаю я, тоже рассмеявшись.

– Еле нашли тебя, тут три дороги, я думал, ты другой поедешь, – говорит Егор прерывисто, всё еще восстанавливая дыхание и вытирая кровь с губы. – Суки, совсем охренели! Тут местность просматривается на километр, даже не потрудились укромное место выбрать.

– Позиция удобная, – поясняю я. – Слева-справа канавы, не удрать. Дорогу перекрыли.

– Видели, что тебя колошматят, летели на всех парах. Ты теперь миллионер. Ходят слухи, что зазнался.

– Выжить бы, потом зазнаваться.

– А как ты хотел? Юг, блть!

– Спасибо, пацаны, рад видеть. Не представляете даже, как сильно.

– Всё, капец! Мы все сядем и надолго! – перебивает меня наш главный оптимист Павел, который, схватившись за голову, смотрит в сторону быстро приближающихся полицейских. – Это катастрофа! Мне нельзя в тюрьму, отец не переживет!

Мы едва успеваем пожать друг другу руки и обняться, как рядом тормозят аж три патрульные машины.

Я смотрю на старую, разбитую девятку Егора и задаюсь вопросом: как они туда влезли, пятеро взрослых мужиков? Поселковая магия. У Егора отец – талантливый столяр, но насколько помню, они всегда жили в нищете из-за его пьянства. У друзей детства свои невеселые судьбы. И моя не слишком-то выделялась. По крайней мере, до смерти Кулака.

Дальше полицейские нам, как победителям, заламывают руки и провожают до участка, где упорно делают вид, что понятия не имеют, кто я такой.

Телефон я свой утопил в луже еще в начале драки. У парней же трубки отбирают первым делом, орут, угрожают.

Егор сам не свой – оказывается, это не первый привод, может сесть. Его лицо чернее лица Павла, который хоть и любит поныть и пожаловаться, но заподозрил неладное и организовал спасательную операцию. Прям как в детстве.

Нас мурыжат до самой ночи, и только в половине одиннадцатого меня, наконец, вызывают поговорить.

– Начальник прибыл. Миронов, вперед, – рявкает полицейский и смотрит прямо на меня. – Остальным сидеть и не рыпаться.

Я поднимаюсь, киваю парням, что не брошу их, а потом выхожу из камеры.

Хоментовский – ржачная фамилия. Помню ее. Этот дятел уже работал в полиции, когда я школу заканчивал. Мы, правда, не пересекались. Не было необходимости.

Но увидев лицо капитана, мрачнею сразу же. Это тот самый отчим, о котором трещала без умолку Марина.

И который выводил беременную Варвару из храма под хищные взгляды прихожан.

Я смотрю на него, он на меня. И кажется, что время останавливается.

Глава 13

– Смелее, – приглашает Хоментовский, списывая заминку на мою неуверенность.

Сколько же омерзительных сплетен крутится вокруг этой семьи! Верить я им не спешу – сам знаю, как сильно пустые разговоры могут повлиять на судьбу человека в небольшом поселении. Но и игнорировать тоже не стану.

Захожу в заурядный кабинет, плюхаюсь на потертый стул и сходу прошу сигарету. Хоментовский охотно угощает. Я тут же жадно втягиваю в себя едкий никотин. Это снижает градус напряжения и позволяет сосредоточиться.

– Добрый вечер, Данил Андреевич, – вежливо здоровается капитан. Даже кажется, что в его глазах мелькает сочувствие. – Расскажите теперь мне, что случилось.

Я прищуриваюсь.

– Добрый, Семён Игоревич. С повышением вас. – Оглядываю кабинет. – Говорят, вы недавно место получили.

– Благодарю. Но давайте ближе к делу.

Передо мной довольно молодой мужик, лет под сорок. Высокий, подтянутый, с современной стрижкой. Брюхо, в отличие от большинства его коллег в станице, не висит, и даже намека на жир нет. Черты лица, как сказала бы Злата, правильные, располагающие.

И тем не менее внутри зреет неприязнь на каком-то подсознательном уровне. Адреналин всё еще в крови плещется, наверное, дело в нём, но мне упорно хочется драку продолжить и морду капитану набить.

Вкратце, без эмоций, объясняю, как меня подкараулили и били, пока не подоспела помощь.

– Ваши одноклассники? – приподнимает он брови.

– Да.

– Вы дружите? Не знал.

– Можно сказать и так. Иначе бы за меня разве вступились?

– Вас не было столько лет. Удивительно.

– У дружбы нет срока давности, – парирую я.

Пару ударов сердца мы молчим.

– Не тянуло всё это время на родину? – недобро усмехается Хоментовский.

– Не очень, – произношу я, разминая побаливающие кисти рук.

– Как жизнь в столице?

– Потрясающе. – Я провожу тыльной стороной ладони по губе, вижу на ней кровь. Поднимаю глаза на мента. И думаю о Марине.

Здоровый мужик, в погонах и при власти. Почему она его боится?

Подаюсь чуток вперед. Почему. Она. Блть. Его боится?

Вспышки ярости такие сильные, что отвожу глаза в сторону.

Удар подушки безопасности по лицу, а потом темнота. Но что было до?

Встряхиваю головой, прогоняя очередную вспышку из прошлого.

Хоментовский протягивает мне салфетку, я промокаю ею рот и подбородок. Потом вытираю руку.

– С вами всё в порядке, Данил Андреевич? – интересуется Хоментовский с участием. – Врача вызвать?

А можно?

– Терпит, – говорю вслух. – Чуть больше месяца назад я попал в аварию, с тех пор меня преследуют головные боли.

– Сочувствую. Хорошо, что всё обошлось. Да уж, ситуация, в которой вы оказались, не из простых. Если всё так, как вы утверждаете, то повезло, что ваши одноклассники прибыли на место. Кстати, как они узнали?

– Хороший вопрос.

Пашка объяснил, что услышал разговор нашего хуторского по телефону. Но разбираться с этим я буду сам, как выйду отсюда.

– Потому что со стороны всё выглядит так, будто вы толпой напали на троих человек и избили их, – тем временем продолжает капитан Хоментовский. – Вижу, что за десять лет вы отвыкли от местных порядков. Москва есть Москва, там даже люди другие. Но при всём желании я помочь вам не могу. И отпустить. До вторника посидите в обезьяннике, остынете, подумаете. Там посмотрим, будут ли заявления от пострадавших.

Я вскидываю глаза.

– До вторника?

– Да. Послезавтра утром лично отпущу вас. А ваши друзья… боюсь, попали на пятнадцать суток минимум. А там как пойдет.

– За то, что помогли мне? – Я вновь затягиваюсь.

Хоментовский подталкивает в мою сторону пепельницу. Пожимает плечами, дескать, от него мало что зависит. Правила есть правила.

– Позвонить дайте, – говорю я мрачно.

– Уже ночь, кому? Добрые люди спят, не будем их волновать попусту. Сделать всё равно никто ничего не сможет. Мне уже пора домой к семье. А без моего слова вы отсюда не выйдете.

Я напрягаюсь. Его семья – это моя хулиганка. А потом в голове возникает отвратная картинка, а следом шальная, но поразительно ясная мысль: если он Марину тронет, я его убью. Стряхиваю ее вслед за пеплом с сигареты. Происходящее в этой семье – не мое дело. Своих проблем до жопы.

Угрожать сейчас, будучи в моем положении, глупо. Как и злить капитана полиции. Взятку он у меня не возьмет – не доверяет. Тут надо по-другому.

– Позвонить дайте. Я найду кому.

– Не имею права.

Тушу окурок и решаю говорить открыто:

– Понимаю, что вы должны были принять чью-то сторону, Семён Игоревич. И явно не приезжего. Но может… не стоит рубить с плеча? И сходу ссориться. Если взглянуть на ситуацию под другим углом: человек я не новый, вырос на хуторе, в школу ходил, что в конце Вишнёвой. Как дальше сложится – время покажет. Возможно, нам еще долго жить рядом. И работать.

– Я не собираюсь с вами ссориться, – дергается капитан. – Вы устроили драку, избили людей. Что прикажете делать?

– С чего бы мне, миллионеру, кого-то избивать? Какой у меня мотив? Я приехал на свою землю, чтобы заниматься бизнесом и богато жить в свое удовольствие. Невесту с собой привез. С этими же людьми у меня ни одной точки соприкосновения не было и быть не может.

– Что же вы делали в воскресенье вечером у станицы? Почему не проводили время со своей красивой невестой? Неужто на свидание с местной девушкой рванули? С чьей-то женой или дочерью? Может, за этой и получили?

Он не мог знать, что я гнал к его падчерице. Но либо профессиональная чуйка мужика ведет, либо кто-то что-то видел и намекнул. Хоментовский неглупый мент, раз за разом бьет в цель.

– Может быть, – говорю медленно. – А может быть, и нет. Факт у нас один: я наследник и землю Шубину отдавать за три копейки не собираюсь. Как вы думаете с высоты своего опыта: у кого есть мотив меня испугать? Семён Игоревич, если меня убьют, хотите намекну, кто это будет? Дела еще нет, а я вам его уже раскрыть могу.

– Вы не из пугливых, – усмехается Хоментовский.

Впрочем, не спорит. И от этого немного жутковато. Мы синхронно берем еще по сигарете, закуриваем.

– Успех и трусость не совместимы, – утверждаю я.

– А что совместимо с успехом, Данил Андреевич?

Хоментовский склоняет голову набок и шарит глазами по моему лицу. У самого же маска непроницаемая. Эта сволочь прекрасно контролирует эмоции. Но беседовать ему со мной нравится – это факт.

– Риск?

– Ходят слухи, что вы неродной сын Кулаку. Если Родион затребует анализ ДНК и окажется, что вы никто?

В ответ я улыбаюсь специально заготовленной улыбкой.

Экспертиза уже была, когда мне было семь. Не знаю, с чего отец такое взял, почему засомневался, но меня сорвали с уроков в первом классе и потащили в город.

Помню, как при этом ругались родители. Какие слова выкрикивал батя в лицо маме. Тот самый животный ужас из детства от одной мысли, что из города домой я не вернусь, потому что чужой им, забыть невозможно. Родион тоже плакал, ему было года два-три. Он ничего не понимал, но впитывал в себя атмосферу и рыдал навзрыд, захлебываясь горечью. Я утешал и успокаивал брата, жалея и одновременно злясь, что ему никакую экспертизу делать не собираются.

Пульс частит.

Е*учее место, продать, а лучше – сжечь к чертям!

Тест показал, что вероятность нашего родства с Кулаком девяносто девять процентов. Глядя на меня, батя потом часто повторял себе под нос: «Один сраный процент».

– Вам, я слышал, тоже в скором времени может грозить тест ДНК? – отвечаю я вопросом на вопрос.

Секунда истины.

Хоментовский застывает, маска слетает с его лица, которое искривляется злостью. Но мент быстро берет себя в руки.

– Кто вам сказал? Это тупые слухи! Люди от зависти пытаются очернить мою семью! Да, у меня две взрослые падчерицы, но я ращу их как своих родных дочерей. Многих трясет от зависти, глядя на нашу дружную семью.

Собственных детей у него нет, жена красивая, приезжая, не старая, но не рожает наследников. Загадочная беременность двадцатилетней падчерицы полгода назад встряхнула станицу. Я внимательно смотрю на его лицо, но не вижу ничего, что могло бы намекнуть на истинное положение дел.

Снова вспоминаю, почему торопился к Марине. Почему ни одна его падчерица никогда ни с кем не встречалась? Капитан полиции, у тебя там не горем, блть? Но даже если слухи – вранье, я прекрасно знаю, что они могут превратить жизнь в ад. Как это было со мной. Кровь показала, что я Миронов до кончиков волос, но всю жизнь до переезда в столицу меня так и звали кулацким ублюдком.

Немного подаюсь вперед.

– Мою мать тоже пытались очернить, – чеканю слова. – Теста ДНК я не боюсь, даже если тот вдруг понадобится. Я старший сын Андрея Кулака и его наследник. Я вообще ничего не боюсь и, как видите, довольно живучий и удачливый. Вы точно хотите запереть меня ни за хрен в камеру до вторника? Вы точно хотите со мной поссориться? – повышаю я голос.

Хоментовский ругается себе под нос. Дергается. А потом кладет на стол сотовый.

– У вас две минуты, Данил Андреевич, – рявкает он. Поднимается и отходит к окну.

Я киваю и беру трубку.

Глава 14

Отчим приезжает домой поздно ночью. Хлопает дверями, топает как слон, на собаку срывается. Короче, злится очень, мы с Варей, не сговариваясь, притворяемся мертвыми.

Утром за завтраком он снова дергается, рявкает. Ведет себя еще невыносимее, чем обычно.

– Что-то случилось, дядя Семён? – спрашиваю я аккуратно. Щедро намазываю кусочек хлеба маслом. Если нас ждет какой-то треш, лучше сразу об этом узнать.

Ментовский бросает в меня один из своих тяжелых взглядов, от которых хочется сознаться во всех грехах, пусть даже несуществующих.

– Дурынды наивные, живете тут на всём готовом, – бурчит себе под нос, хмурится. – Помните, я говорил на похоронах Кулака, что по миру скоро пойдем? Уже сухари пора сушить.

– Так а что случилось-то? Вечером всё нормально было, а ночью мы спали, – говорит Варвара.

– Кулацкий отпрыск с толпой друганов передрались с нашими. Чуть не поубивали друг друга! Меня ночью сорвали, пришлось ехать, решать.

– Родион? – удивляется Варя. – Он разве умеет? В смысле драться.

Сестра смотрит на меня в поисках поддержки. Быстро опускает глаза, стыдясь своей сильной реакции.

Я пожимаю плечами. Про Родиона я знаю лишь то, что он зазнавшийся мажор с сильной аллергией на цветение какой-то местной травы. Вечно весь в слезах, чихает беспрерывно и всех здоровеньких ненавидит. Неприятная сопливая личность.

– Нет, старший, – объясняет отчим. – Московский хрен приперся поживиться баблом отца. И судя по всему, так просто от этой падлы не отделаться, – добавляет он мрачно, сжимая вилку. – Приехал и свои порядки наводит. Конечно, это многим не нравится.

А потом до меня доходит.

– Сильно передрались? – вспыхиваю я.

До Родиона мне, конечно, нет никакого дела, как и до его старшего брата. Но ведь на них работает мой Колхозник Данил!

– Сильно. Старшего отмутузили прилично, приятно было посмотреть! – усмехается Ментовский. Улыбка у него неприятная, злая.

У меня же догадки вскачь, одна другую обгоняет. Данил не приехал на свидание. Я ждала долго, почти до восьми. Звонила ему – недоступен был. И до сих пор нет уведомлений, что абонент в сети. Он ведь… не был в той толпе? Божечки, и не спросишь напрямую. Как-то бы вскользь.

– А из-за чего конфликт случился? И с кем? – интересуется Варя. Она уже знает о Даниле и, кажется, старается мне помочь.

– С Шубиными. Те тоже не ангелы, конечно, но Миронов потом угрожал мне в участке, сученыш! Дескать, не отпущу его – плохо будет. И мне, и вам с матерью. Так и сказал, что доберется до моих дочерей и мало вам не покажется.

Неприятный холодок пробегает по коже. Мы с Варей испуганно переглядываемся. Ужасная семья Мироновых, совести ни у кого нет.

– Куда ни плюнь – все с баблом и при связях! А этот – по глазам видно, вытянет из нас последнее, ни перед чем не остановится, – психует отчим. – Не прошло и получаса, как мне из Краснодара позвонили и велели дело замять. Написать, будто по камерам видно, что не виноват Миронов. По камерам? Ха-ха! Вы у нас где-то видели камеры в станице, кроме как у банка? А тут в чистом поле! Ага, на сук повесили, ворон фотографировать. Так мало того, этот ублюдок отказался уходить без друзей, пришлось всех выпустить! Вторая сторона тоже люди непростые. Вот что мне прикажешь делать, Марина? Как в глаза им сегодня смотреть? Уволят меня – кто нас всех кормить будет? Ты?

– Я не знаю, – говорю честно. Пульс частит, становится страшно. – А… все живы? Никто не инвалид? – наконец закидываю удочку.

– Живучие твари, да. А жаль. Вы обе, – предупреждает отчим, очерчивая нас проницательным взглядом, останавливается на Варе, – особенно ты, девка бедовая, себе на уме, но держитесь от хуторских подальше. Я не шучу. Попадете между двух огней – вас в порошок сотрут. Опасно сейчас. Меня держитесь и во всём слушайтесь.

Мы с Варей снова переглядываемся. Я возвращаюсь глазами в тарелку. Вчера вернулась домой промокшая, расстроенная и немного злая. Выложила сестре всё, обсудили Колхозника вдоль и поперек. Послали куда подальше вслух и мысленно. Обманул. Позвал и не явился.

А тут такое! Интересно, он понял, что Ментовский мой отчим? Так быстро всё закрутилось.

Но как бы там ни было, Семён прав. Рядом с хуторским Данилом мне делать нечего. Уверена, о нём есть кому позаботиться. А я должна думать о себе и сестре. И о нашем предстоящем побеге.

Следующая неделя проходит как обычно. Данил появляется в сети, но не звонит, не пишет. Я тоже решаю с ним не связываться первой. Уж очень много мыслей моих он занимает, такого еще не было. И ладно днем – я переключаюсь на текущие дела, отстраняюсь. Ночью ведь никуда не денешься от себя самой.

Долго ворочаюсь, уснуть не могу, пока о нём не подумаю. О его голосе, о взглядах, в которых плескались неприкрытый интерес и смешинки. О близости его горячего тела и приятном ощущении спокойствия и безопасности. Оно родом из детства, я это точно знаю. С тех пор как папа нас бросил, я чувствую себя самостоятельной и ответственной. А раньше можно было ни о чём не беспокоиться.

Вечером всегда ощущаю сильную физическую усталость. Лежу в постели, считаю, сколько денег удалось отложить тайком и сколько еще нужно. Обдумываю планы, как сумку соберу, что возьму, что нет. На вокзал тайком побегу, на автобус сяду. И поеду навстречу будущему. В большой город. Одна! Мурашки по спине бегают.

Накручу себя, бывает, потом лежу с широко открытыми глазами, в потолок пялюсь. Сердце колотится, на грудь страхи давят. А подумаю о Даниле, и сразу сон приходит. Порой, правда, с ним связанный. Такой теплый-теплый, иногда горячий, что я простыню скидываю и дышу тяжело.

В воскресенье в церкви глазами против воли его ищу. Знакомую фигуру, голос, смех. Хоть что-нибудь. Убедиться бы, что всё в порядке. Сильные мира власть делят, а он простой парень, под замес попадет – мало не покажется.

Но не нахожу. Не приехал. И к лучшему.

Зато две звезды пожаловали: бывшая жена Кулака и невеста старшего сына, наша местная блогерша. Все из себя разодетые, важные. Я никогда не симпатизировала Кулаку, но сейчас даже немного сочувствую – его денежки будут тратить женщины, от которых он явно не в восторге был бы.

С женой Кулак развелся лет пять назад. Все знают, что та вышла за него уже беременной. И судя по всему, от другого. Жили они поначалу неплохо, но потом отношения стали портиться, в итоге двое самых богатых людей округи возненавидели друг друга.

Сейчас эта женщина ведет себя как королева. Разговаривает со всеми не без ноток презрения.

Забавно, как может всё поменяться. Ее и ее старшего сына часто унижали, теперь они вернулись, чтобы отомстить. И в рукавах у них миллионы козырей. Жутко, конечно, от этих мыслей. Бразильский сериал отдыхает.

Из санатория возвращается мама, и нам с Варей становится полегче, так как быт она берет на себя. Да и вообще спокойнее, что не втроем с отчимом.