Несделанный портрет

Предисловие автора

Эту книгу я начала писать в Абхазии. Вернее, я приехала сюда с тетрадью и готовой идеей, но очень скоро поняла, что настоящая история пишет себя сама – стоит только отбросить все ожидания и начать слушать.

Слушать шум горной реки, в котором смешались отголоски давних войн и радость сегодняшнего дня. Слушать тишину, что наступает после того, как в доме гаснет свет, и рождает самые честные разговоры. Слушать людей, для которых слова «один в поле не воин» – не красивая пословица, а закон выживания.

Мне посчастливилось встретить их. Людей, чья гордость не крикливая, а глубоко внутренняя, как корни виноградной лозы в камне. Они научили меня простой и страшной правде: иногда, чтобы найти настоящий сюжет, нужно потерять все свои планы. А чтобы понять человека, нужно отказаться от желания сделать из него героя.

Эта книга – не вымысел. Это попытка передать дыхание этого места, его тепло, его боль и его несгибаемую радость. Это попытка ответить на вопрос, где заканчивается право писателя и начинается ответственность перед чужой жизнью.

Надеюсь, у меня получилось.

Мадина Федосова

Пролог

Бывают места, которые не встречают тебя шумом. Они встречают тебя молчанием. Таким полным и глубоким, что в его гуле начинаешь слышать биение собственного сердца. Таким молчанием встретила меня Абхазия в тот первый вечер, когда я вышла из машины и осталась одна на берегу.

Воздух был густым и тяжёлым, настоянным на запахах, которые я потом долго пыталась разложить по полочкам в памяти. Сладковатый дым ольховых дров, которым топят печи в соседнем селении. Пряная горьковатость полыни, растущей у самой кромки дороги. Свежесть, которую ветер гнал с заснеженных вершин, и, наконец, насыщенный, почти осязаемый запах старого камня и моря. Не того молодого, курортного моря, а древнего, миоценового, будто в каждой крупинке соли здесь заперта история.

Я шла по гравийной дорожке к дому, который сняла на месяц. Справа темнел остов санатория «Энергетик», его пустые глазницы окон смотрели на море с немым укором. Когда-то здесь кипела жизнь, звучала музыка, смех. Теперь лишь шорох волн да скрип моих шагов. На ржавой вывеске, едва читаемой под слоем плюща, кто-то углем вывел: «Апсны – страна души». И в этой надписи, сделанной чьей-то неуверенной рукой, было больше правды, чем во всех путеводителях.

Мой дом оказался старым, каменным, с резными деревянными ставнями. Ключ скрипнул в замке, и мне навстречу пахнуло теплом печного кирпича, сухими травами и пылью. На столе в гостиной лежала записка от хозяйки, написанная красивым, старомодным почерком: «Добро пожаловать. Вода из колонки. Свет может гаснуть. Если что – я в соседнем доме, справа. Мадина».

Я оставила чемодан у порога и вышла на маленький балкон. Внизу, за зарослями ежевики, угадывалась железная дорога, тоже давно замолчавшая. А за ней простиралось море. Не синее, как на открытках, а свинцово-серое в этот предвечерний час, тяжёлое и бесконечно спокойное. Ощущение было таким, будто я не просто приехала в другую страну. Я попала в другое время. В тот его пласт, где жизнь течёт медленно, подчиняясь солнцу и ветру, а не секундной стрелке на часах.

Именно в этот момент, глядя на угасающий день, я впервые почувствовала не уверенность профессионального охотника за сюжетами, а щемящую, почти детскую робость. Я привезла с собой блокноты, диктофон, целый ворох ожиданий и готовых формул. Я искала Горца. Того самого, из романтических книг – сурового, молчаливого, с лицом, высеченным из гранита, и глазами, полными вековой мудрости.

Я нашла его на следующий же день. Вернее, он нашёл меня, когда я заблудилась, пытаясь отыскать руины старого храма. Его звали Астамур. И с первой же фразы, с первого взгляда его спокойных, всепонимающих глаз, я поняла – он идеален. Он был готовым героем, живой иллюстрацией к моему будущему роману.

Я принялась за работу с усердием ювелира. Я выписывала каждую его черту: морщины у глаз, похожие на лучики от солнца, грубые, исцарапанные лозой руки, неторопливую речь. Я собирала его, как мозаику: «мудрый», «спокойный», «хранитель традиций». Я создавала прекрасную, выверенную легенду. Я уже придумала название – «Винодел из Апсны».

А потом эта легенда посмотрела на меня. Не как на писательницу, а как на человека. И в его взгляде я прочитала нечто такое, от чего мой аккуратный черновик вдруг показался мне детским лепетом, жалкой пародией на жизнь. Его молчание было не просто отсутствием слов. Оно было полно значений, боли, памяти и такой простой, такой сложной правды, что мои самые удачные метафоры показались мне картонными декорациями.

Эта книга – не тот роман. Тот роман так и остался лежать в столе, в синей папке с надписью «Абхазия. Материалы». А это – история о том, почему я не смогла его дописать. Почему самый главный портрет в моей жизни так и остался несделанным. Потому что настоящая жизнь начинается там, где ты отваживаешься отложить в сторону карандаш и просто посмотреть в лицо правде. Без грима.

Часть первая

Обретение музы

Глава 1

Петербургский блокнот

Туман в тот день был особенным – не белым и пушистым, как на открытках для туристов, а серым, влажным и невероятно тяжёлым. Он висел над городом с самого утра, застилая грязновато-жёлтые фасады домов вдоль набережной канала Грибоедова, превращая купола Никольского собора в размытые пятна и оседая мельчайшей водяной пылью на лицах редких прохожих. Дали сидела у самого большого окна в своей квартирке на втором этаже старого дома на Петроградской стороне и смотрела, как этот туман медленно пожирает город. Окно было распахнуто, несмотря на ноябрьский холод, и струйка ледяного воздуха, смешанного с запахом мокрого асфальта, угля из печных труб и какой-то вечной речной сырости, вползала в комнату, заставляя ее кутаться в большой шерстяной плед.

Комната была залита тем особенным питерским светом, который бывает только поздней осенью – плоским, безобъемным, лишающим предметы их плотности и красок. Книжные полки, забитые ровными корешками ее же детективов, казались декорацией. Стол из тёмного дуба, на котором лежал раскрытый ноутбук и несколько горстей исписанных листов, выглядел не рабочей поверхностью, а постаментом для чего-то давно умершего. Самый дорогой предмет в комнате – старинный торшер с абажуром цвета выцветшей бронзы – был бесполезен; его свет тонул в серой мгле за окном, не в силах пробить ее.

На коленях у Дали лежал толстый кожаный блокнот, подарок от поклонников после выхода самого успешного ее романа. На первой странице, выведенное изящным, почти каллиграфическим почерком, красовалось название: «Хелен Картрайт и Тайна Лабиринта». Ниже – три строчки, тщательно зачёркнутые чёрными чернилами. Ещё ниже – одна-единственная фраза, написанная с таким отчаянием, что буквы въелись в бумагу: «Глава первая. Она вошла в библиотеку и поняла, что что-то не так».

И все. Дальше – пустота. Пустота, которая длилась уже три недели. Пустота, которая была не на бумаге, а внутри, холодная, липкая и бездонная, как воды Невы у Летнего сада зимой.

Резкий, вибрирующий звук заставил ее вздрогнуть. На экране телефона, лежавшего на столе, плясало имя: «Сергей Петрович Литвинов. Издательство «Вершина». Дали медленно, будто делая какое-то усилие, протянула руку и взяла трубку.

– Дали, солнышко моё! – голос издателя был густым, бархатным, привыкшим продавать. В нем слышался фон – гул голосов, звон посуды; он явно был в ресторане. – Как поживает наша общая надежда? Я уже мысленно представляю, как «Тайна Лабиринта» взрывает списки бестселлеров!

Дали посмотрела на свою единственную фразу. «Она вошла в библиотеку…» Какая банальность.

– Сергей Петрович, я в процессе, – выдавила она, стараясь, чтобы голос звучал бодро. – Обкатываю завязку. Хочется чего-то… свежего.

– Свежего? – В голосе Литвинова послышалась настороженность. – Дали, дорогая, зачем свежесть, когда есть проверенный рецепт? Ваши читатели – а это, напомню, триста тысяч человек по последнему тиражу – ждут от вас именно того, что вы делаете лучше всех: изящного убийства, блестящей детективной интриги, шикарных интерьеров. Помните, как в «Убийстве на Хинтеркайфеке»? Там же был идеальный баланс! Никакой лишней философии, только чистый, как слеза, сюжет.

«Я задыхаюсь, Сергей Петрович, – молча сказала ему Дали. – Мне сорок лет, и я вся состою из придуманных смертей. У меня нет своей жизни, у меня есть только сюжеты».

– Я понимаю, – сказала она вслух. – Просто… хочется глубины.

– Глубина – это когда труп находят на дне бассейна, – засмеялся издатель. – Шучу, шучу! Ладно, не томите, жду первые три главы к пятнице. И помните – динамика! Читатель должен проглотить книгу за ночь. Держитесь в тонусе!

Щелчок в трубке прозвучал как приговор. Дали опустила телефон на стол. Тишина в комнате снова стала абсолютной, нарушаемая лишь редкими гудками машин на улице. Она подошла к окну и прижалась лбом к холодному стеклу. Внизу, на мокрой мостовой, женщина в чёрном пальто пыталась поймать такси, безнадёжно махая рукой. Ни одна машина не останавливалась. Мимо неё проходили люди, уткнувшись в экраны телефонов, их лица были пустыми и сосредоточенными на своём внутреннем мире. Этот город был прекрасен своей архитектурной гармонией и ужасен человеческим отчуждением. Каждый здесь был островом, и мостов между островами не существовало.

Вечером она пошла в круглосуточный супермаркет через дорогу. Яркий, неестественный свет люминесцентных ламп резал глаза. Полки ломились от идеально упакованных товаров, но ни один из них не вызывал желания. Она механически положила в корзину пачку гречки, банку тунца, бутылку минералки. Очередь на кассу была длинной. Впереди неё стоял молодой парень в куртке с капюшоном, не отрывавший взгляда от смартфона, где мелькали яркие видеоролики. Перед ним – пожилая женщина с тележкой, заваленной дешёвыми консервами и пачками макарон. Её руки, в синих прожилках, дрожали, когда она выкладывала товары на ленту.

– Ваша скидочная карта недействительна, – равнодушным голосом произнесла кассирша, девушка с уставшим лицом и нарисованными бровями.

– Как недействительна? – голос старушки дрогнул. – Я же всегда ей пользуюсь! Вчера ещё покупала!

– Условия акции изменились. Вам нужно было зарегистрировать новую карту на сайте.

– На сайте? – женщина растерянно заморгала. – Да я и компьютера-то не знаю… Это же всего пять процентов… Неужели нельзя?

– Правила есть правила, – кассирша избегала смотреть ей в глаза, уставившись в монитор.

Дали наблюдала за этой сценой, и ее писательский мозг автоматически начал анализировать: «Старушка, живущая на одну пенсию. Её унижают из-за копеечной скидки. За этим стоит что? Одиночество? Больной муж?». Она искала драму, поворот, конфликт – сырье для будущей книги. Этот профессиональный рефлекс вызывал у неё тошноту. Она превращала чужую боль в сюжетный ход.

Никто в очереди не вмешался. Парень в капюшоне громко вздохнул, выражая нетерпение. Остальные смотрели в сторону. Воздух был наполнен густым, почти осязаемым равнодушием.

Вернувшись домой, Дали села за стол. На экране ноутбука по-прежнему сиротливо висела одна фраза. Она взяла ручку и в блокноте, под зачёркнутым названием, вывела: «Одиночество – это когда ты становишься читателем собственной жизни, постоянно листая страницы в поисках интересного момента, но так и не находя его».

Она отшвырнула ручку. Это была не просто фраза. Это был диагноз.

Она подошла к книжному шкафу и провела рукой по корешкам. Её взгляд упал на самый дальний, тёмный угол полки. Там, за аккуратным рядом ее собственных книг, стояла одна неприметная, без обложки, с пожелтевшими от времени страницами. Она вытащила ее. «Сказки и легенды горских народов». Сборник советских времён, купленный на развале у станции метро «Горьковская» лет пятнадцать назад, в другую жизнь.

Она открыла книгу наугад. Страница пахла пылью и старым деревом. Её глаза упали на абзац, выделенный курсивом: «Мудреца спросили: что сильнее – горный ветер или человеческое сердце? Мудрец ответил: ветер разрушает скалы, но не может сдвинуть камень, лежащий на могиле воина. Сердце же может поднять этот камень, если за ним память. И потому сердце сильнее, ибо оно помнит».

Дали сидела так долго, почти не дыша, глядя в серое питерское окно, за которым медленно сгущались сумерки. Потом она резко встала, подошла к компьютеру, нашла файл с названием «Тайна Лабиринта_черновик_1» и одним щелчком мыши отправила его в корзину. Звук удаляемого файла прозвучал как хлопок захлопнутой двери.

Она открыла новый документ. Курсор мигал на чистом листе, ожидая. Дали выдохнула и набрала в поисковой строке браузера три простых слова: «Абхазия. Как добраться. Гостевые дома».

Сердце забилось странно и часто, как будто делая первый глоток воздуха после долгого удушья. Это был не просто поиск в интернете. Это было начало побега. Побега из собственной, выстроенной по всем законам жанра, успешной и абсолютно безжизненной истории.

Глава 2

Дорога, которая помнит всех

Решение пришло не как озарение, а как медленное таяние льда в горном ручье. Три дня Дали металась по квартире, из угла в угол, не в силах ни писать, ни читать, ни даже смотреть в окно на привычный питерский пейзаж, который теперь казался серой декорацией к чужой пьесе. Мысли путались, обрывки фраз из будущего романа смешивались с голосом Сергея Петровича: «Динамика, Дали, динамика! Читатель должен глотать страницы!»

На четвёртый день, под утро, когда за окном только-только начинало сереть, она встала, подошла к книжному шкафу и вытащила тот самый потрепанный том «Сказок и легенд горских народов». Книга раскрылась на странице, где был заложен старый трамвайный билет. И снова ее глаза упали на ту же фразу: «…сердце сильнее, ибо оно помнит».

Она села на пол, прислонившись спиной к холодной батарее, и просидела так до самого рассвета. А когда в окно ударили первые лучи солнца, слабые и беспомощные, она вдруг поняла: все, что ей нужно, – это не новый сюжет. Ей нужен новый воздух. Воздух, который не пахнет болотной сыростью Невы и остывшим кофе.

Сборы были стремительными и почти иррациональными. Она не брала платьев, каблуков, дорогой косметики. Из профессионального арсенала – только три толстых блокнота в кожаном переплёте и целый футляр простых карандашей разной мягкости. Ноутбук остался на столе, мёртвым грузом. Диктофон – в ящике. «Если я не смогу выразить это на бумаге карандашом, значит, это не стоит запоминать», – подумала она.

В аэропорту Пулково ее ждал первый сюрприз. Рейс задержали на четыре часа. Дали купила чашку безвкусного кофе в пластиковом стаканчике и устроилась у огромного панорамного окна, выходившего на взлётное поле. Рядом с ней расположилась семья – полная женщина в ярком платке, мужчина с усталым лицом и девочка лет семи.

– Мам, а мы успеем? – капризным голосом спросила девочка, теребя край материнской куртки.

– Успеем, дочка, успеем. Самолёт ждать будет, – женщина гладила ее по голове, а сама с тревогой смотрела на табло.

Мужчина что-то бормотал себе под нос, сверяясь с распечаткой. Дали наблюдала за ними и ловила себя на том, что придумывает им биографии. «Летят к морю, коротать ноябрьские праздники. Он – бухгалтер, она – учительница. Устали от города…» Она с силой тряхнула головой, прогоняя привычный рефлекс. «Нет. Просто люди. Просто семья».

Самолёт был почти пустым. Дали заняла место у иллюминатора. Когда лайнер оторвался от земли и пошёл на набор высоты, она, прижавшись лбом к холодному стеклу, смотрела, как Питер превращается в скопление серых кубиков, прорезанных серебряными нитями рек, а потом и вовсе исчезает в сплошной пелене облаков. И снова это странное чувство – не страх полёта, а ощущение, будто обрываются невидимые нити, привязывавшие ее к прежней жизни.

В аэропорту Адлера ее ударил в лицо шквал запахов. Не просто тёплый воздух, а густой коктейль из ароматов моря, цветущих растений, жареных семечек, шашлыка и выхлопных газов. Она стояла на эскалаторе, спускавшемся в зал прилёта, и не могла надышаться. После стерильного воздуха салона самолёта эта гремучая смесь казалась воплощением жизни.

У выхода толпились таксисты.

– Девушка, до Сочи? Сто рублей!

– В Красную Поляну? Быстро, комфортабельно!

Дали, сжимая в руках рюкзак, пробилась сквозь эту толпу к выходу. Нужно было найти автовокзал. Она спросила дорогу у пожилого мужчины в форме аэропортовского работника.

– Вокзал? – он внимательно посмотрел на неё. – Вам на маршрутку? До границы?

– Да.

– Идите прямо, потом налево. Там остановка. Смотрите, чтобы на лобовом стекле было написано «Псоу».

Остановка представляла собой хаотичное скопление микроавтобусов. Водители кричали названия посёлков, зазывая пассажиров. Дали нашла нужную «Газель» и села в салон. Машина была почти пуста. Рядом с водителем сидел парень с гитарой в чехле.

– Поехали? – обернулся водитель, смуглый мужчина с усами и в кепке. – Ещё два места всего, и полный комплект.

Ждать пришлось недолго. В салон поднялась пожилая пара. Мужчина, грузный, с большими руками рабочего, устроился сзади, а его жена, хрупкая женщина в платочке, села рядом с Дали.

– Ох, духота-то какая, – вздохнула она, обмахиваясь краем платка.

– Ничего, тётя Манана, сейчас поедем, ветерком обдует, – успокоил ее водитель.

Он тронулся с места, и маршрутка вырулила на трассу. За окном поплыли яркие, почти карнавальные картины южного города: пальмы, кипарисы, розовые олеандры, огромные рекламные щиты с загорелыми людьми. Но очень скоро пейзаж начал меняться. Слева, за полосой деревьев, засинело море. Не спокойное и ласковое, как на открытках, а мощное, с высокими белыми барашками волн, разбивающихся о бетонные волнорезы. Справа же встала стена – настоящая, зелёная, живая стена гор. Они подступали так близко к дороге, что казалось, можно протянуть руку и коснуться шершавого камня, поросшего мхом.

– Красиво, да? – сказала соседка, заметив, что Дали не отрывает взгляда от окна.

– Очень, – выдохнула та.

– Вы к нам впервые?

– Да.

– Надолго?

– Не знаю. Месяц, может быть.

– Правильно, – кивнула женщина. – Наш край быстро не отпускает. Он испытывает сначала. А потом… потом прикипаешь душой.

Маршрутка сделала остановку в какой-то придорожной чайной. Водитель объявил десятиминутный перекур.

– Выходите, разомнётесь, – предложил он пассажирам.

Дали вышла. Воздух здесь был ещё гуще. Он пах влажной землёй, прелой листвой, дымком от мангала, на котором жарили кукурузу, и каким-то незнакомым, горьковато-пряным растением. Она подошла к краю обочины. Внизу, в глубоком ущелье, шумела горная река, ее вода была молочно-зелёного цвета от растворённой в ней горной породы. Где-то высоко в лесу кричала птица – протяжно и тоскливо.

– Красота-то какая, – раздался рядом голос. Это был парень с гитарой. – Я каждый раз, когда еду, останавливаюсь тут. Не могу надышаться.

– Вы местный? – спросила Дали.

– Из Питера, как и вы, – улыбнулся он. – По акценту слышно. Я тут уже третий год живу. Музыкой занимаюсь. Переехал и не жалею.

Он достал из кармана пачку сигарет, предложил Дали. Она отказалась.

– А вы зачем приехали? – спросил он, прикуривая.

– Писать, – честно ответила Дали.

– Писать? – парень удивлённо поднял бровь. – Ну, тогда вам точно по адресу. Здесь каждая тропинка – готовая поэма. Только… – он задумался, выпуская дым кольцом. – Только не пытайтесь все понять умом. Здесь нужно чувствовать. Сердцем. Иначе ничего не получится.

Прогремел гудок. Водитель звал всех в салон. Дорога до границы заняла ещё полчаса. Чем ближе они подъезжали к Псоу, тем величественнее становились горы. Они нависали над дорогой тёмно-зелёными исполинами, уходящими вершинами в низкие облака.

Пешеходный мост через границу был длинным и каким-то безвоздушным. Люди шли по нему неспешно, с чемоданами, коробками, детскими колясками. Дали шла в общем потоке, и странное чувство охватило ее снова. Казалось, что она переходит не просто административную границу, а невидимый рубеж между двумя измерениями. За спиной оставался шумный, суетливый мир, а впереди… впереди была тишина, которую она уже начала ощущать кожей.

На абхазской стороне царила умиротворенная суета. Люди толпились у небольших лавок, где продавали местный чай, специи, мёд. Дали нашла маршрутку до Гагр. Это была ещё более древняя «Газель», вся исцарапанная, но с ухоженным салоном.

– Садитесь, красавица, сейчас поедем, – сказал водитель, молодой парень в спортивной куртке. – Рюкзак на полку кидайте.

Он тронулся, и почти сразу же включил музыку. Из колонок полилась незнакомая мелодия – ритмичная, с гортанным мужским вокалом и звуками какого-то струнного инструмента.

– Что это? – не удержалась Дали.

– Это песня про нашу реку Бзыбь, – объяснил водитель. – Про то, как она с гор бежит к морю. Как и все мы, в общем-то.

Дорога вилась серпантином между морем и горами. За каждым поворотом открывались новые, все более захватывающие виды. Дали не могла оторвать глаз от окна. Она видела развалины старых дач, поросшие плющом и диким виноградом; небольшие селения, где у дороги стояли столики с мандаринами и фейхоа; детей, игравших в футбол на поляне; стариков, сидевших на завалинках и неторопливо беседовавших.

Однажды маршрутка остановилась, чтобы подобрать женщину с двумя сумками, полными зелени.

– Спасибо, Руслан, – сказала она, усаживаясь.

– Не за что, баба Лида, – кивнул водитель.

Они проехали ещё немного, и женщина, заметив восхищенный взгляд Дали, сказала:

– Красиво у нас, да? Вот эти горы… они ведь живые. Они все видят, все помнят.

– Помнят? – переспросила Дали.

– А как же! – женщина улыбнулась, и ее лицо покрылось сетью добрых морщинок. – Помнят каждую войну, каждую слезу, каждую радость. Они как старики-аксакалы. Молчат, но знают все.

Маршрутка довезла ее до самого гостевого дома в Старой Гагре. Хозяйка, женщина по имени Лиана, встретила ее на крыльце.

– Дали? Проходите, проходите. Я вас ждала. Комната на втором этаже готова.

Комната оказалась простой, даже аскетичной: железная кровать с горой подушек, деревянный стол, стул и дверь на балкон. Но когда Дали вышла на балкон, она ахнула. Прямо перед ней, подступая почти вплотную, стояли горы. Они были уже не зелёными, а тёмно-лиловыми в лучах заходящего солнца. Где-то внизу шумела невидимая река. Воздух пах хвоей, влажным камнем и дымком – кто-то топил печь.

Дали вернулась в комнату, достала из рюкзака блокнот и карандаш. Она села за стол, открыла чистую страницу и долго сидела, глядя в пустоту. Потом ее рука сама потянулась к бумаге, и она вывела: «День первый. Я приехала. Я ещё ничего не знаю. Но кажется, я наконец-то начала дышать».

Глава 3

Первое утро в стране души

Проснулась Дали от того, что по крыше забарабанил частый стук – начался тёплый, короткий ливень, какой часто бывает в горах по утрам. Она лежала под лёгким одеялом, прислушиваясь к шуму воды и гулкому эху, которое рождалось где-то в ущельях. Было странно осознавать, что над головой не соседи, а настоящая черепичная крыша, по которой струится дождевая вода. Воздух в комнате был насыщен запахом влажного дерева, старого камня и едва уловимого аромата каких-то полевых цветов, принесённых ветром с гор.

Когда дождь стих, Дали выглянула в окно. Перед ней открывалась панорама, от которой перехватывало дыхание. Дом стоял на самом склоне, и прямо под окном начинался сад – заросли винограда, раскидистые деревья хурмы, ветви которых гнулись под тяжестью оранжевых плодов, и кусты с ярко-красными ягодами, которые она позже узнала как мушмула. А дальше, уходя вдаль, лежала долина, утопающая в изумрудной зелени, и синева моря, сливающаяся на горизонте с небом.

Спустившись вниз, она нашла хозяйку, Амину, в большой просторной кухне с глиняным полом и открытым очагом. Амина стояла у стола и раскатывала тесто для хлеба. Руки ее, покрытые сеточкой морщин, двигались с удивительной ловкостью и точностью.

– Доброе утро, дитя моё, – улыбнулась она, и все ее лицо озарилось теплом. – Вижу, горы тебя разбудили? Они здесь будильник лучше любого.

– Доброе утро, Амина. Да, дождь разбудил, но это был такой приятный пробужденье.

– Дождь – это благословение, – сказала женщина, посыпая тесто мукой. – Земля пьёт, сады радуются. Садись, чай уже готов.

На столе стоял медный поднос с несколькими пиалами, глиняный кувшин с мёдом, тарелка с сыром сулугуни и домашней кисломолочной массой, которую здесь называют «мацони». Амина налила Дали чай из большого фаянсового чайника – он был темно-янтарного цвета и пах дымком, полынью и чем-то цветочным.

– Это наш, абхазский чай, – пояснила хозяйка. – Его ещё мои деды собирали на тех склонах, – она кивнула в сторону окна. – Он и силы даёт, и мысли проясняет.

В кухню вошёл мальчик лет десяти – внук Амины, Тимур. Он нёс корзину, полную коричневых яиц.

– Бабушка, куры сегодня постарались, – сказал он, ставя корзину в угол. Увидев Дали, он смущённо опустил глаза и произнёс тихое приветствие на родном языке.

– Говори на русском, Тимур, гостья не понимает по-абхазски, – мягко сказала Амина. – Это наша писательница, Дали. Она приехала к нам из большого города, чтобы написать книгу.

Мальчик поднял на Дали большие карие глаза, полные любопытства.

– Правда? А вы… вы будете писать про нас? Про нашу речку, про горы?

– Возможно, – улыбнулась Дали. – Если они разрешат мне о себе написать.

– Горы разрешают только тем, кто говорит правду, – серьёзно сказал мальчик. – Так дедушка говорит.

После завтрака, который состоял из свежеиспечённого хлеба, сыра, мацони и вкуснейшего инжирного варенья, Дали вышла за калитку. Солнце уже пригревало, испаряя влагу с листьев после дождя. Воздух был густым и сладким от ароматов цветущих растений, которые она не могла опознать. Где-то высоко в небе парил орёл, описывая медленные круги.

Решив спуститься к морю, она пошла по узкой, вымощенной камнем тропинке, которая вилась между садами. За невысокими заборами виднелись деревья, гнувшиеся под тяжестью плодов – мандаринов, фейхоа, гранатов. В одном из дворов она увидела старика, который сидел на низкой скамейке и что-то резал большим ножом.

– Здравствуйте, – робко сказала Дали.

Старик поднял голову. Его лицо было тёмным от загара, испещренным глубокими морщинами, но глаза горели ярким, живым светом.

– Здравствуй, незнакомая гостья, – ответил он. Голос его был хрипловатым, но твёрдым. – Вижу походку городскую. Из далёких ли краев?

– Из Петербурга.

– Питер… – протянул старик, откладывая нож. – Красивый город. Камнем стоит. А здесь, у нас, все живое – и камни дышат, и деревья говорят. С добрыми ли мыслями пришла к нам?

– С самыми добрыми, – искренне ответила Дали.

– Тогда пусть тебе будет легко в наших горах, и пусть они откроют тебе то, что ты ищешь, – сказал старик и снова принялся за работу.

Спустившись к морю, Дали увидела не песчаный пляж, а полосу крупной гальки, где волны с грохотом разбивались о камни, оставляя белую пену. Она нашла большой плоский валун и села на него, подставив лицо солнцу. Вдали, по колено в воде, стоял рыбак и закидывал сеть. Его движения были плавными и отточенными, будто он занимался этим всю жизнь.

Возвращаясь обратно, она услышала знакомый звук мотора – та самая маршрутка, на которой она приехала, остановилась у дома Амины. Рядом с ней стоял водитель – молодой парень в тёмных очках.

– А, наша новая гостья! – улыбнулся он, снимая очки. – Как первая ночь в Апсны? Не скучаете по шуму машин?

– Наоборот, Руслан, кажется, я впервые за много лет слышу тишину.

– Это не тишина, – поправил он. – Это другой звук. Звук жизни. Горный ветер, море, голоса птиц. Кстати, если захотите куда-то съездить – в горы, на озеро Рица, в Новый Афон – обращайтесь. Я каждый день по этим дорогам езжу. Знаю каждую тропинку.

Вечером Дали сидела на своём балконе и смотрела, как солнце садится за горы, окрашивая их вершины в багряные и золотые тона. Где-то в соседнем доме кто-то начал играть на народном инструменте – звуки были похожи на гитарные, но более резкие и пронзительные. К музыке присоединились голоса – сначала один, затем другой, запели многоголосую, грустную и прекрасную песню.

Она взяла блокнот и карандаш. Долго сидела, глядя на темнеющие очертания гор. Потом на чистой странице она вывела: «День второй. Здесь время течёт иначе. Медленнее, но насыщеннее. Люди говорят мало, но их молчание красноречивее любых слов. Я приехала искать сюжет для книги, а нашла нечто большее – ощущение, что я наконец-то дома, хотя никогда здесь раньше не была».

Глава 4

В тени старого храма

Третий день в Гагре начался с того, что Дали проснулась от доносящихся со двора голосов – низкого баса Амины и звонкого, как горный ручей, голоса ее внука Тимура. Она подошла к окну и увидела, как они вдвоём собирают в большие плетёные корзины спелые гранаты, тяжёлые гроздья винограда и золотистые айву. Воздух, наполненный ароматами влажной земли после ночного дождя, цветущего жасмина и дыма от очага, казался таким густым, что его можно было почти пробовать на вкус.

За завтраком Амина, разливая по пиалам душистый чай, сказала:

– Сегодня брат мой, Астамур, пошёл к старому храму. Если решите подняться, передайте ему, что мамалыга с сыром будет готова к полудню. Он всегда забывает о еде, когда уходит в горы.

Дорога к храму оказалась настоящим путешествием в другой мир. Тропа вилась вверх по крутому склону, петляя между вековыми самшитовыми деревьями, стволы которых были увиты лианами дикого винограда. Под ногами шуршала ковром из прошлогодних листьев и хвои, а воздух был наполнен терпким ароматом горных трав. Где-то высоко в ветвях перекликались птицы, и их голоса смешивались с отдаленным грохотом водопада.

Когда Дали вышла на небольшую каменную площадку у подножия храма, перед ней открылся вид, от которого перехватило дыхание. Древние стены из серого известняка, поросшие мхом и плющом, стояли как немые стражи времени. Между камней пробивались яркие цветы дикого граната, а над руинами кружил ястреб, словно охраняя это место.

– Они все видят сверху, – раздался за ее спиной спокойный голос. – И все понимают.

Дали обернулась. Под сенью огромного орешника сидел мужчина. Его руки, лежавшие на резной трости, были покрыты шрамами и ссадинами, как будто он только что работал с камнем или лозой.

– Вы Астамур? – тихо спросила Дали.

Мужчина кивнул, жестом приглашая ее подойти ближе. Его глаза, цвета старого коньяка, смотрели внимательно, но без навязчивости.

– Амина говорила, что у нас остановилась писательница из Петербурга. Город на болоте, да? – в его голосе не было насмешки, лишь лёгкое любопытство.

– Да, – улыбнулась Дали. – Но ваши горы кажутся мне более надёжной опорой.

Астамур внимательно посмотрел на неё, как бы оценивая эти слова.

– Горы – они как старые книги. Молчат, но могут многое рассказать тем, кто умеет читать. – Он указал тростью на храм. – Вот эта стена помнит голоса моих предков. Они молились здесь, когда на Руси только начинали строить первые церкви.

Дали присела на соседний валун. Солнце начинало припекать, но здесь, в тени орешника, было прохладно.

– А что случилось с храмом? Почему он разрушен?

Астамур достал из кармана складной нож и начал чистить сорванную ветку ореха.

– Время не щадит никого и ничего. Как и люди. Одни приходили с мечом, другие – с крестом. Камни все помнят, но молчат. – Он протянул Дали несколько очищенных ядер. – Попробуйте. Эти орехи помнят вкус дождей десятилетней давности.

Они сидели молча, слушая, как ветер играет в листве деревьев. Где-то внизу, в долине, слышался лай собак и крики детей.

– Вы часто сюда поднимаетесь? – спросила Дали.

– Каждое утро, – кивнул Астамур. – Как мои дед и прадед. Для нас это не руины, а живая память. – Он поднялся, опираясь на трость. – Пойдёмте, я покажу вам, что мало кто из туристов видит.

Он провёл ее за алтарную часть, где между камней рос дикий виноград.

– Видите эти лозы? Они те же, что и тысячу лет назад. Ни войны, ни землетрясения не смогли их уничтожить. – Он осторожно провёл рукой по листьям. – Наше вино делается из этого винограда. Оно терпкое, как правда, и сладкое, как надежда.

По дороге обратно Астамур шёл медленно, но уверенно. Он показывал Дали растения, называя их по-абхазски и объясняя их свойства:

– Это зверобой. Заживляет раны, но может и обжечь, если неправильно использовать. Как и слова. А это чабрец – помогает от тоски по дому. – Он сорвал веточку и протянул Дали. – Возьмите. Может, пригодится.

Когда они вышли к дому Амины, та уже ждала их на крыльце.

– Наконец-то! – покачала она головой. – Я уже думала, вы решили остаться там навсегда.

Астамур улыбнулся своей тихой улыбкой:

– Горы никуда не торопят, сестра. И мы не должны.

За обедом – мамалыгой с сулугуни, свежими овощами и острым соусом из алычи – Дали молчала, переваривая все услышанное. Астамур ел не спеша, его движения были точными и экономными.

– Вы надолго к нам? – неожиданно спросил он, откладывая ложку.

– На месяц, – ответила Дали. – Хочу написать книгу.

– Книгу о чем? – его взгляд был прямым и открытым.

– Ещё не знаю, – честно призналась она. – Возможно, о тишине. Или о памяти.

Астамур кивнул, как будто это был именно тот ответ, который он ожидал.

– Тишина здесь разная. Бывает тишина пустоты, а бывает – тишина полноты. Научитесь их различать.

Вечером Дали сидела на балконе и перебирала в руках веточку чабреца. Она открыла блокнот и написала: «День третий. Встретила Астамура. Он не говорит – он звучит. Как эти горы. Как этот старый храм. Я приехала писать книгу, а оказалось, что мне нужно сначала научиться читать. Читать камни, деревья, лица…»

Где-то в соседнем доме заиграла гармоника, и женский голос запел грустную мелодию. Дали закрыла глаза и слушала. Впервые за долгие годы ей не хотелось ничего записывать. Хотелось просто жить в этом моменте.

Глава 5

Язык земли и рук

Четвёртый день в Гагре начался с того, что Дали проснулась от доносящегося со двора равномерного стука – это Амина рубила дрова для печи. Солнце ещё только поднималось из-за горных хребтов, окрашивая вершины в нежно-розовый цвет, а в долине ещё лежала прохладная утренняя дымка. Воздух пах влажной землёй, дымом от очага и чем-то сладковатым – возможно, это цвела где-то поблизости липа.

Спустившись вниз, Дали застала Амину за приготовлением завтрака. На столе уже стояли глиняные миски с мамалыгой, тарелка с рассольным сыром сулугуни и свежий лаваш, от которого поднимался душистый пар.

– Сегодня брат пошёл на верхние террасы, – сказала Амина, разливая по чашкам густой травяной чай. – Будет обрезать лозу перед зимой. Если хочешь увидеть, как рождается настоящее абхазское вино, сходи к нему. Только одежду надень попрочнее – виноградные лозы хоть и кажутся нежными, но царапаются больно.

Дорога к виноградникам вилась ещё выше в горы, мимо каменного домика Астамура. Его жилище было простым, но в каждой детали чувствовалась забота – резные деревянные ставни, выкрашенные в синий цвет, ухоженный палисадник, где росли розы и лекарственные травы, аккуратная поленница дров под навесом. Из трубы поднимался тонкий столбик дыма, пахнущий ольхой.

Астамур был уже на участке. Он стоял среди лоз, держа в руках специальный кривой нож – пескатор. Его движения были точными и выверенными, будто он не работал, а совершал какой-то древний ритуал. Каждым движением он срезал лишние побеги, оставляя на кусте только самые сильные и перспективные.

– Пришла посмотреть, как разговаривают с землёй? – спросил он, не отрываясь от работы. Его руки, покрытые сетью старых шрамов и свежих царапин, двигались с удивительной грацией и силой.

– Если вы не против, – ответила Дали, чувствуя себя немного неуверенно.

– Земля всегда рада тем, кто приходит с чистыми помыслами, – сказал Астамур, проводя ладонью по шершавой коре лозы. – Смотри. – Он взял одну из лоз в свою натруженную руку. – Этот куст посадил ещё мой прадед. Ему больше ста лет. Он пережил и войны, и землетрясения, и заморозки. Но до сих пор даёт лучший виноград для нашего вина.

Дали внимательно наблюдала за его работой. Солнце поднималось выше, и террасы постепенно заполнялись золотистым светом. С верхних участков открывался вид на все побережье – от Пицунды до границы с Россией. Море сегодня было спокойным и казалось расплавленным серебром.

– Видишь вон тот сорт? – Астамур указал на лозы с мелкими тёмными ягодами. – Это авасирхва. Из него получается терпкое вино, цветом как кровь. Его всегда пили воины перед битвой. – Он перешёл к следующему ряду. – А это акампшиш – нежный, с ароматом диких трав. Его любили женщины нашего рода.

Вдруг он протянул Дали свой нож.

– Попробуй. Только не бойся. Лоза чувствует страх и недоверие.

Дали взяла тяжёлый инструмент в руку. Под чутким руководством Астамура она сделала несколько неуверенных надрезов.

– Не так, – мягко поправил он. – Ты не рубишь дрова, а помогаешь растению найти свой путь. – Он поправил ее пальцы на рукоятке. – Виноград – как человек. Если слишком много отрезать – ослабнет. Если слишком мало – зачахнет под тяжестью собственного изобилия. Нужно найти баланс.

Когда солнце поднялось в зенит, они устроили привал в тени большого орехового дерева. Астамур достал из холщовой сумки глиняный кувшин с родниковой водой, завёрнутые в виноградные листья лепёшки с сыром и несколько спелых инжирин.

– Ешь, – сказал он просто. – Голодный человек не понимает язык земли. – Он разломил лепешку пополам и протянул часть Дали. – Хлеб, испечённый на углях, всегда вкуснее, когда им делишься.

Они сидели молча, слушая стрекот цикад и отдалённый гул водопада где-то в ущелье. Отсюда, сверху, была видна вся долина до самого моря, а воздух был напоен ароматами диких трав и нагретой солнцем хвои.

– Почему вы остались здесь? – вдруг спросила Дали. – После всего, что произошло… Ведь многие уехали.

Астамур долго смотрел на свои руки, испачканные землёй и соком растений.

– Куда я могу уйти от самого себя? – наконец сказал он. – Эти горы – мои кости. Эта земля – моя плоть. Реки – моя кровь. – Он посмотрел на Дали, и в его глазах была бездонная глубина. – Вы, городские, ищете себя в книгах, в работе, в других людях. Мы же всегда знаем, где мы. Мы – здесь. На земле предков.

Когда они спускались обратно, солнце уже клонилось к закату, окрашивая склоны гор в багряные тона. Астамур нёс корзину с обрезками лоз – позже он использует их для разжигания очага.

– Завтра, если захочешь, приходи, – сказал он на прощание у своего дома. – Будем готовить чурчхелу. Тимур любит смотреть, как орехи опускают в виноградный сок. – Он улыбнулся своей тихой улыбкой. – Может, и ты научишься чему-то новому.

Вечером Дали сидела на балконе и смотрела, как зажигаются огни в долине. Она думала о том, что сегодня впервые за долгие годы делала что-то реальное, что-то оставляющее след не на бумаге, а в мире. Её руки все ещё пахли виноградным соком и землёй, а в ушах стоял голос Астамура, объясняющего тонкости работы с лозой.

Она открыла блокнот и написала: «День четвёртый. Сегодня я держала в руках не ручку, а нож для обрезки лоз. И поняла, что создавать можно не только словами. Астамур не рассказывает истории – он их выращивает. Как свой виноград. Медленно, терпеливо, вкладывая в каждую лозу часть своей души. Что я выращиваю все эти годы? Одни лишь призраки, которые исчезают при первом соприкосновении с реальностью».

Где-то внизу залаяли собаки, и им ответил далёкий волчий вой из горных лесов. Дали не испугалась. Она чувствовала себя под защитой этих древних гор и людей, которые так органично вписались в их склоны, как будто сами были высечены из того же камня.

Глава 6

Уроки чурчхелы

Пятый день в Гагре начался с непривычного звука – равномерного стука, доносившегося со двора. Дали подошла к окну и увидела, как Астамур колет дрова у старого сарая. Каждое его движение было наполнено такой сконцентрированной силой, что казалось – он не рубит дерево, а ведёт некий таинственный диалог с материалом. Воздух, напоенный ароматом влажной земли после ночного дождя и дымом от очага, был свеж и прохладен.

Спустившись на кухню, Дали застала необыкновенную картину: весь стол был заставлен глиняными мисками с грецкими орехами, медными тазами и деревянными досками. Амина, повязав новый вышитый фартук, растирала в ступе какие-то травы, а Тимур старательно нанизывал ядра орехов на длинные льняные нити.

– Доброе утро, дитя моё! – улыбнулась Амина, откладывая ступку. – Сегодня у нас особый день – будем готовить чурчхелу. Это наша традиция – каждый год в конце октября, когда виноград налился сладостью, а орехи стали особенно маслянистыми.

Тимур с гордостью показал свои «ожерелья» из орехов.

– Смотрите, я уже три нитки сделал! Бабушка говорит, что у меня получается почти как у взрослых.

В этот момент в дверях появился Астамур. Он внёс большую плетёную корзину, полную тёмного винограда, который блестел на утреннем солнце как драгоценные камни.

– Сорт «авасирхва», – пояснил он, ставя корзину на скамью. – Из него получается самый ароматный сок. Для чурчхелы важна не только сладость, но и терпкость.

Дали наблюдала, как начинается магический процесс приготовления. Астамур принялся давить виноград в большом дубовом корыте, его движения были ритмичными и точными. По кухне разнёсся густой, сладковатый аромат, смешиваясь с запахом дыма от очага и ароматом трав, которые растирала Амина.

– Наши предки считали, что чурчхела – это не просто еда, – рассказывал Астамур, не прерывая работы. – Это символ жизни. Орех – это основа, стержень. Виноградный сок – радости и горести, которые нас покрывают в течение жизни. А процесс созревания… – он сделал паузу, – это мудрость, которая приходит с годами.

Тимур, закончив с орехами, подошел к Дали.

– Хотите, я научу вас правильно опускать нитки в сок? – предложил он. – Это нужно делать очень медленно, чтобы каждый орех пропитался равномерно. Как будто купаешь ребёнка.

Дали взяла одну из нитей и под руководством мальчика стала опускать ее в горячий виноградный сок, который кипел в медном тазу. Аромат был настолько густым, что казалось, его можно попробовать на вкус просто через вдыхание.

– Теперь нужно подождать, пока стечёт лишний сок, – объяснял Тимур, – и повторить ещё шесть раз. Число семь – священное для наших предков.

Астамур, наблюдая за ними, добавил:

– В городе вы покупаете чурчхелу в красивых упаковках, не задумываясь, какой путь она прошла. А здесь вы видите, что настоящее всегда требует времени и души. Как и правда – ее нельзя создать быстро.

Когда первая партия была готова, Амина развесила длинные, тёмно-коричневые «колбаски» под навесом во дворе. Они болтались на верёвках, словно странные украшения, а солнце играло в их гладкой поверхности.

– Теперь они будут висеть здесь две недели, – объяснила Амина. – Наберутся солнца, ветра, ночных рос. Как человек – должен пройти через разные испытания, чтобы стать мудрым.

За обедом, заставшим на столе свежий лаваш, солёный сыр и салат из овощей с огорода, разговор зашёл о местных традициях.

– Раньше каждая семья имела свой секрет приготовления чурчхелы, – рассказывал Астамур. – Моя бабушка добавляла в сок немного гранатового сока для цвета, а дед настаивал его на горных травах. – Он отломил кусок лаваша и протянул Дали. – Сейчас многие забыли эти секреты. Торопятся жить.

Тимур, слушавший взрослых с необычайной серьёзностью, спросил:

– Дедушка, а правда, что воины брали чурчхелу с собой в походы? Она же тяжёлая!

– Правда, – кивнул Астамур. – Но несколько ниток могли спасти жизнь. Она даёт силы, утоляет голод и жажду. – Он посмотрел на Дали. – В ваших городах люди носят с собой power bank для телефонов. А наши предки носили чурчхелу – power bank для души.

После обеда Дали помогла Амине убрать на кухне, а затем вышла во двор. Астамур сидел на своей любимой скамейке под старым орехом и чинил сломанное корыто для винограда.

– Спасибо за сегодняшний урок, – сказала Дали, присаживаясь рядом. – Я никогда не думала, что приготовление простой сладости может быть таким… медитативным процессом.

Астамур отложил рубанок, его пальцы провели по шероховатой поверхности дерева.

– Вся наша жизнь состоит из таких процессов. Важно делать каждое дело с полным осознанием. – Он посмотрел на Дали. – Вы ведь приехали искать правду? Так вот она – в этом корыте, в этих орехах, в этом виноградном соке. Правда не где-то там, – он махнул рукой в сторону гор, – она здесь. В простых вещах, которые мы делаем своими руками.

Дали задумалась, глядя на висящие под навесом тёмные гирлянды чурчхелы.

– Я начинаю понимать, что правда – это не то, что можно найти. Это то, что нужно вырастить. Как ваш виноград. Или как эту чурчхелу. Слой за слоем, без спешки.

Астамур кивнул, и в его глазах мелькнуло одобрение.

– Вы хорошая ученица. Терпение – вот ключ ко всему. Помните это, когда будете писать свою книгу.

Вечером Дали сидела на балконе и смотрела, как луна поднимается над горами. Воздух был наполнен ароматом цветущего жасмина и дымком от очага. Она открыла блокнот и написала: «День пятый. Сегодня я училась делать чурчхелу. Оказалось, что это не просто сладость, а целая философия жизни. Твёрдость ореха, сладость винограда, терпение ожидания… Астамур говорит, что правда здесь, в простых вещах. Кажется, я начинаю понимать, что он имеет в виду. После дня, проведённого за простой работой, я чувствую себя более наполненной, чем после месяцев писания пустых слов».

Где-то в долине запели сверчки, и их стрекот сливался с отдаленным шумом водопада. Дали закрыла глаза и впервые за долгое время почувствовала себя частью этого древнего ритма жизни – медленного, мудрого, настоящего.

Глава

7

Озеро Рица – зеркало души

Раннее утро седьмого дня принесло с собой особую свежесть. Воздух пахло дымком от очага, влажной землёй после ночной росы и цветущим где-то поблизости кизилом. Дали вышла во двор как раз в тот момент, когда старый зелёный «УАЗик» с откидным верхом, громко похрустывая гравием, замер у калитки. За рулём сидел Руслан в потёртой кепке и солнцезащитных очках.

– Садись, красавица! – крикнул он, распахивая дверь. – Покажу тебе сегодня такое, что ни в одном путеводителе не напишут!

Амина, провожая их, наказала Руслану строгим голосом:

– Смотри мне, береги гостью! На тех поворотах не лети, как сумасшедший. И к вечеру чтобы были обратно, у меня для Дали сюрприз приготовлен.

Дорога в горы оказалась настоящим путешествием во времени. Асфальт скоро закончился, сменившись грунтовой дорогой, которая змеилась по краю глубоких ущелий. Справа внизу бурлила река Бзыбь, ее зеленоватые воды с белой пеной разбивались о валуны. Воздух с каждым метров набора высоты становился все прохладнее и насыщеннее запахом хвои и альпийских трав.

– Видишь вон те деревья? – показал Руслан на могучие пихты, стволы которых были толщиной в два обхвата. – Этому лесу больше трехсот лет. Здесь ещё мои прадеды охотились на туров. Теперь туров почти не осталось, а лес стоит как стоял.

Они сделали остановку у Молочного водопада. Белоснежные струи воды с грохотом низвергались с высоты пятидесяти метров, а в воздухе висела радуга. Руслан зачерпнул воду в сложенные ладони и попил.

– Попробуй! Эта вода – прямо из ледников. Лучше любой минералки!

Дали последовала его примеру. Вода была ледяной и невероятно вкусной.

Дальше дорога пошла ещё круче. Они проезжали мимо полуразрушенных каменных домиков, поросших мхом.

– Это старые селения, – пояснил Руслан. – До войны здесь жили люди. Теперь только ветер гуляет по этим улицам.

Когда они наконец поднялись к озеру, Дали застыла в изумлении. Рица лежала перед ними как огромный кусок бирюзы, оправленный в золото буковых лесов и серебро горных вершин. Вода была настолько прозрачной, что на дне виднелись каждый камень, каждая травинка. Тишина стояла такая, что слышалось лишь лёгкое позвякивание колокольчиков где-то далеко в горах.

– Ну что? – улыбнулся Руслан, наблюдая за ее реакцией. – Говорил же – ради этого стоит потерпеть нашу дорогу.

Они спустились к самой воде. Дали присела на большой валун, покрытый мягким мхом. Солнце припекало, но ветер с ледников был по-осеннему холодным.

– Смотри, – сказал Руслан, указывая на группу туристов на противоположном берегу. – Они приехали на два часа. Сфотографируются и умчат обратно. А чтобы понять Рицу, нужно просто посидеть с ней. Помолчать. Она сама тебе все расскажет.

Вдруг из зарослей рододендрона вышел высокий старик в традиционной войлочной бурке. Его лицо было тёмным от загара, а в руках он держал длинный посох из орехового дерева.

– Саши, здравствуй, – хрипло произнёс старик, обращаясь к Руслану. – Опять гостей возишь к нашему озеру?

– Здравствуй, Ахра. Это Дали, писательница из Петербурга. Хочу показать ей настоящую Абхазию.

Старик по имени Ахра внимательно посмотрел на Дали своими пронзительными, совсем не старческими глазами.

– Пишешь книгу про нас? – спросил он. Его голос был низким и густым, как мёд. – Многие приезжают, смотрят на озеро и думают, что поняли нашу душу. Но озеро – оно как лицо человека. Красивое, но это только поверхность. А чтобы понять душу, нужно увидеть те реки, что питают озеро. И те камни, что лежат на дне.

Он подошел к самой воде и провёл рукой по ее поверхности.

– Эта вода помнит все. И радости, и горести. В сорок третьем году здесь прятались наши партизаны. Немцы бомбили эти склоны, а озеро становилось красным от крови… – Он помолчал, глядя в даль. – Теперь туристы приезжают, купаются, веселятся. И правильно делают. Жизнь продолжается.

Старик повернулся и так же бесшумно скрылся в зарослях, как и появился.

– Это Ахра, – тихо сказал Руслан. – Ему уже за девяносто. Его семья жила в этих горах испокон веков. Он последний, кто помнит эти места до всех войн.

По дороге обратно, когда солнце уже клонилось к закату, окрашивая вершины в багряные тона, Руслан сказал:

– Знаешь, озеро Рица – оно как душа нашего народа. Со стороны кажется красивым и спокойным. Но у него есть и глубина, и подводные течения, и затонувшие деревни на дне. Так и мы. Не суди по улыбкам и застольям. За нашим гостеприимством скрывается многовековая боль.

Когда они вернулись в Гагру, уже вовсю светили первые звезды. Амина встретила их на пороге с горячим кувшином чая и свежими лепёшками.

– Ну что, дочка? Понравилась тебе наша Рица? – спросила она, разливая чай по пиалам.

Дали задумалась, согревая руки о тёплую глиняную чашку.

– Она… заставила меня почувствовать себя одновременно очень маленькой и частью чего-то бесконечно большого. Как будто я прикоснулась к вечности.

Амина одобрительно кивнула, и в ее глазах блеснули слезы.

– Значит, озеро приняло тебя. Теперь ты действительно свой человек. Оно не каждого к сердцу пускает.

Вечером Дали сидела на своём балконе и смотрела на темнеющие очертания гор. В памяти всплывали образы дня: бирюзовая гладь озера, мудрые глаза старика Ахры, грохот водопада, запах хвои и ледниковой воды.

Она открыла блокнот и написала: «День седьмой. Сегодня я видела озеро Рица. Оно оказалось не просто красивым пейзажем, а живым существом с собственной памятью. Старик Ахра сказал, что чтобы понять душу, нужно увидеть не только лицо, но и те реки, что ее питают. Я начинаю понимать, что за гостеприимством и радушием этих людей скрывается глубокая, многовековая боль. Но они не носят ее как траур – они превратили ее в мудрость. Как воды Рицы, что остаются чистыми и прозрачными, несмотря на все, что видели».

Где-то в долине запели сверчки, и их стрекот смешался с отдаленным шумом прибоя. Дали закрыла глаза и почувствовала, как что-то в ней изменилось безвозвратно. Она прикоснулась к настоящей жизни – сложной, многогранной, но невероятно настоящей.

Глава 8

Новый Афон: пещеры и колокола

Восьмой день в Абхазии начался с непривычного звука, который показался Дали сном – мелодичный, волнующий перезвон колоколов, плывущий со стороны моря сквозь утреннюю дымку. Она подошла к раскрытому окну, впуская в комнату прохладу ночи, ещё не успевшую рассеяться. Воздух был насыщен запахом цветущего жасмина, морской соли и воска – откуда-то доносился аромат горящих свечей.

Спустившись вниз, Дали застала Амину за необычными приготовлениями. На столе лежал вышитый белый платок и длинная юбка из домотканой шерсти.

– Сегодня большой праздник в Новом Афоне, – объяснила хозяйка, помогая Дали повязать платок. – Престольный праздник в монастыре святого Симона Кананита. Если хочешь увидеть душу нашего народа – тебе стоит поехать. Только помни – в святом месте свои правила. Платок на голове, плечи прикрыты, юбка ниже колен. И главное – открытое сердце.

Через час они уже ехали с Русланом по старой приморской дороге. В отличие от горного серпантина к Рице, эта дорога вилась между вековыми пицундскими соснами, пальмовыми аллеями и полуразрушенными дачами царских времён, утопающими в буйной зелени. Воздух здесь был совсем другим – густым, сладковатым от запаха цветущих олеандров, свежеиспеченного хлеба из придорожных пекарен и дыма мангалов, где готовилась шашлычина.

– Смотри, – показал Руслан на старинное здание из пористого известняка. – Это бывшая греческая школа. Ещё до революции греки селились в этих местах. Теперь здесь живёт семья из Сухума.

Новый Афон встретил их шумной, многолюдной главной улицей. Повсюду стояли лотки с местными товарами: глиняные кувшины с вином, деревянные бочки с мёдом, церковная утварь, связки сушёной чурчхелы. Торговцы наперебой зазывали покупателей:

– Настоящий мёд с высокогорных пасек! От всех болезней!

– Вино «Лыхны»! Тот самый вкус, что пили цари!

Но когда они начали подниматься по крутой каменной лестнице к монастырю, шум рынка остался внизу. С каждой ступенькой воздух становился прохладнее, пахнущим ладаном и кипарисом. Из-за высоких стен доносилось стройное, мощное пение мужского хора – низкие басы переплетались с высокими тенорами, создавая звучание, от которого замирало сердце.

Монастырь святого апостола Симона Кананита стоял на склоне горы, как белоснежный корабль, плывущий по морю зелени. Дали накинула платок и вошла внутрь через массивные дубовые врата.

В храме царила удивительная атмосфера – несмотря на толпу людей, стоявших плечом к плечу, здесь сохранялась торжественная тишина, нарушаемая лишь пением хора и чтением молитв. Лучи утреннего солнца падали из-под купола, освещая старинные фрески, почерневшие от времени и свечного дыма. Дали прислонилась к прохладной каменной стене и закрыла глаза, слушая слова молитвы на церковнославянском, которые переплетались с тихими возгласами на абхазском языке.

Рядом с ней молилась пожилая женщина в чёрном платке. Её натруженные руки сжимали свечу, а по морщинистому лицу текли тихие слезы. Чуть дальше молодой парень в спортивной куртке старательно ставил свечу к иконе, его лицо было серьёзным и сосредоточенным. Дети, обычно шумные и непоседливые, притихли, прижавшись к родителям.

После службы они встретили монаха – отца Давида, старого знакомого Руслана. Это был мужчина лет сорока с живыми, проницательными глазами и окладистой бородой, в которой уже пробивалась седина.

– Руслан, друг мой! – обнял он их. – И кто это с тобой?

– Это Дали, писательница из Петербурга. Хочу показать ей нашу землю такой, какая она есть.

Отец Давид внимательно посмотрел на Дали.

– Петербург… Город на болотах, построенный волей одного человека. А у нас каждый камень помнит византийских императоров. – Он провёл рукой по шершавой стене монастыря. – Знаете ли вы, что первый христианский храм на территории Абхазии был построен ещё в IV веке, когда вашего Петербурга и в помине не было? Византийские миссионеры, грузинские цари, турецкие завоеватели… Все оставили свой след.

Он повёл их в маленький придел, где в золотом окладе стояла древняя икона Богородицы, почерневшая от времени.

– Эта икона пережила три большие войны. Её прятали в пещерах, закапывали в землю, вывозили в горы. Но она всегда возвращалась сюда. Как и вера наших людей. Она может тлеть под пеплом, но никогда не угаснет полностью.

Потом они спустились к знаменитым Новоафонским пещерам. Переход из яркого солнечного света в прохладный полумрак подземелья был ошеломляющим. Маленький поезд медленно вёз их по бесконечным лабиринтам, открывая за каждым поворотом новые чудеса. Сталактиты и сталагмиты создавали причудливые фигуры, напоминающие то замки, то сказочных существ. Подземные озера отражали таинственное освещение, создавая иллюзию бесконечности.

– Знаешь, – сказал Руслан, когда они вышли на поверхность, ослеплённые ярким солнцем, – эти пещеры – как душа нашего народа. Снаружи все кажется простым и ясным – море, горы, солнце. Но стоит копнуть глубже – открываются целые миры. Иногда страшные, иногда прекрасные. Со своими тайнами, трагедиями, надеждами. Но всегда – настоящие.

По дороге обратно они заехали к водопаду на реке Псырцха. Солнце уже клонилось к закату, окрашивая струи воды в золотисто-розовые тона. Местные мальчишки с радостными криками ныряли в ледяную воду, их смуглые тела блестели на солнце.

– Вот видишь, – улыбнулся Руслан, – для них это не достопримечательность из путеводителя. Это их детство. Их жизнь. Такая же, как была у их дедов и прадедов. Вода та же, камни те же, радость та же.

Когда они возвращались в Гагру, по радио играла старинная абхазская песня. Грустная, протяжная мелодия рассказывала о чем-то вечном – о любви, утрате, надежде, о связи с землёй предков.

– Этой песне больше тысячи лет, – тихо сказал Руслан. – Её пели ещё тогда, когда здесь не было ни христианства, ни ислама. Только горы, море, звезды над головой. И люди, которые учились жить в гармонии с этим миром.

Вечером Дали сидела на балконе и слушала, как вдали, доносясь через горные ущелья, звучал колокольный звон. Она открыла блокнот и написала: «День восьмой. Сегодня я поняла, что вера здесь – не то, что пришло с религиями или книгами. Она была всегда – в этих горах, в этом море, в камнях, в сердцах людей. Они молятся в храмах, но Бог для них живёт везде – в пещерах, на вершинах гор, в шуме водопада, в глазах ребёнка. Их вера такая же древняя, прочная и многослойная, как эти скалы, видевшие римлян и византийцев. И возможно именно эта глубокая, природная вера помогает им сохранять достоинство и любовь к жизни, несмотря на все испытания».

Луна поднималась над морем, отбрасывая серебристую дорожку на воду. Где-то в саду пели цикады, а из открытого окна соседнего дома доносились звуки народной музыки. Дали закрыла глаза и чувствовала, как что-то важное и настоящее – простое, как камень, и глубокое, как море – навсегда поселяется в ее душе.

ЧАСТЬ 2

ТРЕЩИНА В ИДЕАЛЕ

Глава 9

Свадьба в горах

Десятый день в Абхазии начался с того, что ещё до рассвета Дали разбудили непривычные звуки со двора. Не просто голоса, а какое-то особое оживление – скрип колес, звон посуды, приглуженные возгласы. Она подошла к окну и увидела, как во дворе кипит работа: Амина и три соседки разгружали из старого "Москвича" огромные медные тазы, плетёные корзины, откуда доносился аромат свежеиспечённого хлеба, и целые охапки зелени.

– Дочка, просыпайся быстрее! – увидев Дали в окне, крикнула Амина, поправляя платок. – Сегодня у Джоты свадьба! Весь аул будет праздновать! Бери свою самую нарядную юбку!

Дали надела единственное платье, которое взяла с собой – простое синее, без украшений. Когда она вышла во двор, Амина окинула ее критическим взглядом.

– Нет, так не пойдёт, – покачала головой хозяйка и исчезла в доме, чтобы вернуться с расшитым серебряными нитями платьем. – Это моё девичье, давно уж не ношу. На тебе будет впору.

К восьми утра вся узкая улочка, ведущая к дому жениха, напоминала растревоженный улей. Женщины в ослепительных платьях, расшитых сложными золотыми узорами, несли на головах огромные деревянные подносы. На них красовались зажаренные до золотистой корочки ягнята, сверкающие кувшины с домашним вином, пирамиды из спелых гранатов и хурмы. Воздух был густым и пряным, пах дымом от десятков мангалов, ароматом аджики и свежего лаваша.

Астамур, появившийся рядом с Дали как из-под земли, был почти неузнаваем. На нем была тёмно-синяя черкеска с изящными серебряными газырями на груди, а на поясе – старинный кинжал в ножнах из чернёного серебра.

– Ну что, писательница, готова делать заметки? – спросил он, поправляя папаху. – Сегодня ты увидишь не просто праздник. Ты увидишь сложный механизм, который скрепляет наш народ уже тысячи лет. Смотри внимательно – на каждое движение, на каждый взгляд. Здесь все имеет значение.

Когда появился жених с многочисленной родней, воздух буквально взорвался мощными гортанными песнями. Несколько мужских хоров запели одновременно, создавая сложное полифоническое звучание, от которого, казалось, дрожали старые стены домов.

– Это песня рода жениха, – пояснил Астамур. – В ней перечисляются все его предки до седьмого колена. Слушай…

За длинным столом, накрытым под раскидистым орехом, тосты сменяли друг друга с почти ритуальной точностью. Первый тост произнёс седой старец с лицом, испещренным морщинами, но с горящими молодыми глазами:

– Поднимаю первый тост за наш народ! Чтобы мы, как эти вечные горы, стояли нерушимо! Чтобы дети наши не забывали язык предков! Чтобы в каждом доме горел очаг и звучала песня!

Астамур, сидевший рядом с Дали, тихо переводил:

– Это дядя Беслан. Ему девяносто лет. Он помнит, как на его первой свадьбе в сорок третьем году пели те же песни. Тогда за столом сидело всего пятнадцать человек – остальные были на фронте или не вернулись с войны.

Дали с интересом наблюдала, как ловко и почти невидимо женщины управлялись с угощениями, появляясь лишь для того, чтобы сменить блюда. Как молодые парни, оставаясь в тени деревьев, чутко следили за порядком. Как в глазах старших, среди всеобщей радости, мелькала не только гордость, но и усталость – тяжесть многовековых традиций.

– Видишь невесту? – тихо спросил Астамур. – За весь день она не произнесла ни слова. Это древний обычай – сегодня ее устами говорят старшие рода. Её молчание – тоже речь.

Когда солнце начало клониться к закату, окрашивая небо в багряные тона, Дали заметила в стороне от всеобщего веселья молодую женщину. Она сидела на большом валуне у журчащего ручья и тихо плакала, сжимая в руках угол своего праздничного платья.

– Это Мадина, сестра невесты, – голос Астамура стал тише. – В прошлом году ее муж погиб в горах – сорвался со скалы, когда спасал отбившуюся от отары овцу. Оставил ее с двумя малышами. На свадьбе положено радоваться, но горе… оно никуда не уходит.

Поздно вечером, когда зажглись факелы и начались танцы, Астамур тихо тронул Дали за локоть:

– Хочешь увидеть настоящую магию? – и повёл ее к старому дому на окраине села.

В маленькой комнатке, освещённой единственной керосиновой лампой, сидели несколько пожилых женщин. Их пальцы, узловатые от возраста и работы, перебирали зерна пшеницы и кукурузы, а голоса тихо пели странную, монотонную песню.

– Это обряд благословения нового дома, – прошептал Астамур. – Эти женщины – старейшины рода. Они проведут здесь всю ночь, напевая песни, которые помнят со времён своих прабабушек. Завтра утром молодые войдут в дом, который уже наполнен мудростью и благословением поколений.

Возвращаясь домой под утро, когда первые лучи солнца уже золотили заснеженные вершины, Дали спросила:

– А вы… вы никогда не хотели создать свою семью?

Астамур долго молчал, его шаги мерно отбивали такт по пыльной дороге.

– Хотел, – наконец сказал он. – Очень. Но война распорядилась иначе. Девушка, которую я любил… ее родители не захотели, чтобы дочь жила в месте, где пахнет порохом. Уехала в Краснодар. – Он остановился и посмотрел на Дали, и в его глазах была бездонная грусть. – Видишь ли, наши традиции… они как эти горы. Со стороны – величественные и вечные. Но внутри – много трещин, обвалов, залеченных ран. И не каждый готов нести их тяжесть.

Дома Дали не могла уснуть. Она сидела на балконе, а в ушах у неё стояли свадебные песни, смешиваясь с тихим плачем Мадины. Она открыла блокнот и написала: "День десятый. Сегодня я поняла, что свадьба здесь – это не просто праздник. Это сложный ритуал выживания целого народа. Каждый тост, каждый танец, каждый взгляд имеет свой глубинный смысл. Но за красивым фасадом скрываются сломанные судьбы, невысказанная боль, тяжесть традиций. Астамур прав – их культура действительно имеет трещины. Но ы именно эти трещины и делают ее такой живой, настоящей и прочной, как старый дуб, переживший немало бурь".