Поездки с отцом

Размер шрифта:   13
Поездки с отцом

Поездки с отцом

Глава-1. Сулак

1. Осетрина.

Сколько помню отца, всюду, где мы жили, отец состоял в разных общественных и государственных организациях, а также в союзах рыболовства и охоты. Так же было в Дагестане. Когда мы переехали жить в Избербаш, отец тут же отправился регистрироваться в союз рыбаков и охотников.

Ни сказал бы, что отец был заядлым рыбаком. Так себе лишь для корочки, что числится в союзе рыбаков, иногда выходил на рыбалку или ходил на общее собрание охотников и рыбаков.

Всё остальное время рыболовные снасти отца гнили где-то в кладовке или валялись в нашем сарае на краю города. Отец редко давал мне пользоваться своими рыболовецкими снастями. После знакомства с дядей Витей Ложниковым, у меня рыболовецкие снасти стали лучше, чем у моего отца.

В отличие от рыбалки, мой отец был страстным охотником. Когда начинался сезон охоты на местную дичь, отец в выходные дни был на охоте в горах или возле моря подальше от города. Сам часто ездил с отцом на охоту.

У меня хорошо получалось стрелять по дичи. Редко, когда промахивался. Отец всегда ставил меня в пример перед другими охотниками, которые часто возвращались домой с охоты без дичи. В то время как мы с отцов всегда были с разными охотничьими трофеями.

Откровенно говоря, больше любил рыбалку, чем охоту. Мне жалко было убивать дикую птицу или диких животных. Ради спортивного интереса любил стрелять из ружья по мишеням или по банкам. Отец ставки делал на мою стрельбу по мишеням и по банкам.

Со временем научился стрелять из ружья пулями по горящим свечам так, чтобы, не задевая пулей свечи потушить огонь на фитиле свечи. Мы с отцом часто выигрывали разные соревнования по стрельбе из ружья.

В те послевоенные годы, с уважением относились к инвалидам и ветеранам Великой отечественной войны. Героев прошлой войны ставили в пример молодым и продвигали в должности.

Ветераны и особенно инвалиды войны занимали посты руководителей производства, местной власти, а также разных партийных, профсоюзных и общественных организаций. Больше продвижением по должности среди ветеранов и инвалидов войн пользовались образованные люди.

Отец Сулимова Вовки, инвалид и ветеран войны, был председателем городского совета в Избербаше. Отец Журавлева Витьки был главным инженером на военном заводе. Среди наших родственников многие ветераны войны были на разных руководящих постах. Мой отец не имел высшего образования. Однако, как инвалид войны второй группы, а также как ветеран войны, отец занимал высокие посты в общественных организациях. Отца часто выбирали председателем союза охотников и рыбаков на территории Избербаша, а также в комитет рыбаков и охотников Дагестана.

– Шурка! Готовься! На следующей неделе мы едем с тобой за Махачкалу дежурить на реку Сулак. – объявил отец, перед летними каникулами. – Там не хватает рук добровольцев перед браконьерами на осётра. Сейчас осётр идёт нереститься в верховья Сулака, а браконьеры промышляют на реке.

Вообще-то в те годы насчёт ловли осётра и севрюги было очень строго. Лицензию на ловлю ценной рыбы давали только рыболовецким колхозам и то под присмотром милиции, а также специальной охраны со стороны добровольцев общественных организаций по защите ценной рыбы, диких животных и птиц, которых в прикаспийской низменности Дагестана было очень много. Браконьеров наказывали огромными штрафами, а также длительными сроками заключения. Вплоть до высшей меры наказания, то есть к расстрелу. Однако, не смотря на строгий закон к браконьерам, возле Каспия всегда процветало браконьерство.

Все говорили, что без рыбы и без дичи невозможно жить рядом с морем. Поэтому тайком охотились и рыбачили все без исключения. В каждой семье можно было увидеть за праздничным столом чёрную икру, балык из осетрины или мясо из разной дичи.

В каждой семье были пуховые перины, подушки и одеяла из пуха местной дикой птицы. На колхозном рынке из-под прилавка можно было купить все, что водится в море, на суше и в воздухе здешних мест. Обычная дичь и обычная сушёная рыба были в каждой семье.

Когда начинался нерест осетровых рыб, браконьеры ночью выходили в море ловить осётров и севрюг с икрой. Глушить осетровую рыбу взрывчаткой нельзя. Говорили, что от взрыва мясо осётра травится.

Становится не пригодной к употреблению в пищу. Кроме того, от взрыва брюхо осётра лопается. Икра выбрасывается наружу. Поймать икру в морской воде практически невозможно.

Во время нереста, осётра ловили ради чёрной икры. Вспарывали живот осётра. Забирали из внутренностей осётра или севрюги чёрную икру. Сами туши осётра и севрюги выбрасывали в море.

Так как громадного осётра и севрюгу невозможно не заметно пронести домой. В то время как чёрную икру можно принести домой в чём угодно или при опасности спрятать в море и в песке. Часто оравой ночам мы выслеживали браконьеров.

Вылавливали в море брошенную осетрину и севрюгу. Бывало, что воровали у браконьеров спрятанную чёрную икру в море или в прибрежном песке.

Носить добычу домой мы не могли. Так как за такую добычу могла пострадать семья во время контрольной проверке по городу. Нам тоже могло достаться от родителей за такую добычу.

Поэтому мы из добытой осетрины или чёрной икры готовили себе на природе разные деликатесные блюда, а то вообще ели чёрную икру и мясо осётра, как обычную икру или обычное мясо.

Отец строго настрого приказал мне держать язык за зубами, чтобы ни одна душа не узнала о том, что мы с отцом едем караулить нерест осетровых в устье реки Сулак или даже отлавливать там браконьеров. Отец опасался, что нас могут караулить браконьеры на выезде из Избербаша или за Махачкалой на спуске к реке Сулак.

Но так как в небольшом населённом пункте, как Новый городок ничто нельзя было спрятать от людских ушей и людских глаз. Так мы с отцом специально пустили слух. О нашей поездке в гости к родственникам в Чечню. Отдохнуть там, на одну неделю.

– Ты долго в гостях не засиживайся, – наставляли меня друзья перед отъездом. – У нас много дел на пресных заливах и в горах. За лето надо успеть, все сделать и отдохнуть хорошо на каникулах.

– Да мне вообще нечего делать в Чечне, – набивая себе цену, лукаво сказал друзьям. – У нас в Старом хуторе двоюродные братья и сестры младше меня. Мне с мелюзгой возиться совсем неинтересно. Все мои друзья здесь в Новом городке. Не поехал бы. Но отец и мама настаивают, чтобы съездил к родственникам. После рождения близнецов мы редко стали ездить к родичам…

Друзья больше ничего ни стали говорить мне на дорогу. Оставили меня в покое. Последние два дня перед отъездом мы с отцом готовили охотничьи и рыболовные снасти втайне от всех. Как бы по хозяйству заперлись у себя в сарае за городом. Набивали там порохом, дробью, пулями и картечью патроны ружьям.

Тогда готовые патроны к ружью купить было дорого и полный дефицит на охотничье снаряжение. Поэтому отец изготавливал дробь, картечь и пули. Помогал отцу насыпать в патроны порох. Затем отец набивал патроны разными зарядами со специальными пыжами.

Стараясь не вызывать ни у кого подозрения своим ранним выездом из Нового городка. Мы уехали на инвалидном драндулете тогда, когда все выезжали в рабочий день утром на работу.

Соседи знали, что у нас есть родственники, в Махачкале и в Каспийске. Поэтому отец сказал, что мы, вначале заедем к ближним родственникам на один день, а завтра поедем к родичам в Гудермес. Мы и в правду вначале заехали в гости к родственникам в Каспийск.

Во второй половине дня прибыли к родственникам в Махачкалу. Там заночевали у родственников.

Видимо, отец не хотел испортить себе удовольствие с дежурство на реке Сулак? Поэтому в гостях у родственников выпил всего лишь по рюмке водки. К утру следующего дня отец был трезвым и готовым к поездке.

– Мы вначале заедем в рыболовецкий совхоз рядом с аулом Сулак, – сказал отец, когда мы выехали рано утром за пределы Махачкалы. – Надо узнать, как там с обстановкой насчёт нереста осетровых рыб. Затем оттуда выдвинемся в засаду к устью Сулака. Посмотрим издали на нерест.

До аула Сулак дорога прекрасная. Асфальтированная трасса кавказского назначения. Наш драндулет распугивая треском своего двигателя окружающую среду.

Как инвалид дёргается во все стороны и спешит по склону асфальтированной трассы в сторону устья реки Сулак. Отец едва успевает выворачивать драндулет из-под колёс проезжающих по трассе больших автомобилей.

Не доезжая до реки, мы сворачиваем в правую сторону и выезжаем на просёлочную дорогу. Здесь много ям, бугров и разных расщелин в помятой извилистой ленте просёлочной дороги.

Отец, словно ювелир, ведёт свой трёхколёсный драндулет между рвов и ухабин. Стараясь не попасть в глубокую яму вдоль дороги или не натолкнуться ведущим колесом драндулета на камень.

– Всё! Приехали! – в сердцах, сказал отец, когда мы уткнулись передним колосом драндулета в расщелину между камней, примерно, в ста метрах от поворота к воротам совхоза. – Дальше пойдём пешком. Здесь близко. Скажу пацанам из совхоза, чтобы они убрали наш драндулет в сторону от проезжей части дороги. Никто наш транспорт тут не возьмёт. Отсюда поедем обратно.

Отец ещё долго бурчал что-то себе под нос, вытаскивая из драндулета свои охотничьи и рыболовные снасти.

Мне некогда было слушать отца. Прекрасно знал свои обязанности. За мной были закреплены мои рыболовные снасти, вещь мешок и одно охотничье ружье.

Это была огромная тяжесть мне десятилетнему пацану. Но никогда не хныкал перед своим отцом, героем и инвалидом войны с фашистами. Мне хотелось быть таким же сильным и терпеливым, как мой отец.

– Ты можешь не спешить, – посочувствовал мне, отец. – Дальше речки дороги нет. Пойду вперёд. Определюсь с обстановкой на месте. Надо найти у реки председателя рыболовецкого совхоза.

Отец ушёл вперёд и вскоре скрылся в предрассветных сумерках в густом тумане в сторону реки. Решил немного расслабиться с дороги во время поездки на драндулете. Поэтому ни стал на себя цеплять все свои снаряжения.

Перетаскивал частями вещь мешок с удилищем и охотничье ружье с патронташем. Прекрасно знал, что в такую рань вдали от населённого пункта никого нет.

Однако ошибся со своими выводами насчёт пустого места на природе. Не прошло и десяти минут моего передвижения от драндулета в сторону реки, как от ворот совхоза послышался лай сторожевых собак. Наверно, собаки встречали моего отца?

Сейчас эти собаки примчатся ко мне. Мне хорошо было известно, что кавказские сторожевые овчарки на сидячих людей и животных никогда не нападают. Поэтому сел на траву у дороги и стал ждать прихода сторожевых собак. Собаки ни заставили себя долго ждать.

Едва только расслабился на траве у дороги, как в мою сторону стали бежать четыре кавказские овчарки, а следом за ними пацаны возрастом старше меня. Через секунды был окружён собаками и пацанами. Собаки вначале облаяли меня со стороны.

Затем собаки приблизились ко мне вплотную. Стали обнюхивать и определять опасность.

Убедившись в том, что не опасен, кавказские овчарки сели вокруг меня в позе защиты меня от, возможного, нападения на меня и на них врагов со стороны? К этому времени ко мне подошли местные пацаны.

На своём языке пацаны приказали собакам отойти от меня. Когда собаки ушли за кольцо моего окружения, местные пацаны стали приветствовать меня на своём кавказском языке.

– Здравствуй, кунак! – стали говорить со мной на русском языке местные пацаны, когда убедились в том, что не знаю их языка. – Давай мы поможем тебе донести твои вещи до нашего совхоза…

Ни стал возражать насчёт помощи. Обменявшись с мальчишками приветствиями и знакомством, уступил им свои вещи и налегке пошёл следом за своими добровольными носильщиками. Навстречу нам со стороны совхоза вышли четверо взрослых здоровых парней.

Сразу было видно, что эти парни по просьбе моего отца уберёт наш драндулет с дороги, чтобы машины могли ездить по просёлочной дороге. Наверно, перенесут драндулет в обратную сторону, чтобы мы после дежурства на берегу моря могли обратно без проблем уехать на своём драндулете домой?

– Вот и мой наследник явился! – радостно, сказал отец, представляя меня упитанному мужчине.

– Ну, что, кунак! Давай знакомиться! – дружелюбно улыбаясь, сказал мужчина, протягивая мне руку.

– Меня зовут по отцу Александр Сергеевич! – шутя, сказал, по-деловому протягивая руку мужчине. – Можно просто Шурик! Так легче будет общаться. Не люблю фамильярности с друзьями.

– Однако ты не по возрасту шутник! – слегка пожимая мне руку, вытаращив от удивления глаза, произнёс мужчина. – Не буду называть себя по отчеству. Всё равно ты не запомнишь. Называй меня просто Абдулл. Думаю, что тебе такое имя будет легко запомнить. Будем с тобой на равных.

– У нас в коммунальной квартире живёт мой самый лучший друг Абдуллазизов Абдулл, – радостно, сказал упитанному мужчине по имени Абдулл. – Теперь у меня есть два друга по имени Абдулл…

– Два самых лучших друга по имени Абдулл! – поднимая к небу указательный палец, подтвердил мой новый друг по имени Абдулл. – С этого времени ты всегда мой желанный гость в моём доме.

– Мы тоже будем рады принять тебя у себя в гостях в любое удобное тебе время, – с кавказским акцентом, торжественно произнёс, показывая указательным пальцем в небо. – Рад был познакомиться с тобой. Пусть сам Всевышний услышит искренние слова джигитов. В веки веков! Амин!!!

– Амин! Амин! – повторили все присутствующие за мной, как подобает истинным кавказцем, показывая руками и глазами к небу, дотрагиваясь до лица руками. – Пусть будет так во все времена!

2. Осетрина.

По кавказским обычаям обменявшись приветствиями в шутку и в серьёз, мы направились к речке Сулак, где были маточники по разведению осетровой рыбы. За всю свою последующую жизнь сам не видел ничего более примитивного по разведению осётров, как те маточники разведения осётров. Видимо, у местных горцев переходил опыт из поколения в поколение, как разводить осётров?

Широкое устье реки Сулак к весне мелело так сильно, что в некоторых местах глубина реки не превышала десяти сантиметров. Местные жители, в данном случае рабочие рыболовного совхоза, перед нерестом осетровой рыбы, рыли глубокие траншеи вдоль устья реки. Укрепляли стены траншей дёрном и сухими ветками чилижника, чтобы не омывались стены траншей речной водой.

Природный инстинкт увлекал весной осётров из моря в устья реки, чтобы оставить икру в виде своего потомства. Осетровые рыбы, словно торпеды, разгонялись с моря и на большой скорости проходили мелководье реки.

Когда уставшая рыба доходила до искусственных траншей, то опускалась в траншеях на глубину отдохнуть перед метанием икры. Дальше уплыть рыба не могла. В траншеях отдохнувшие осётры начинали творить естественные чудеса природы.

Матки осетровые тёрлись о стены траншей покрытые дёрном и ветками чилижника, выдавливая из себя чёрную икру, которая тут же оплодотворялась самцами. Траншеи наполнялись чёрной икрой, из которой позже вылуплялись мальки осетровых рыб.

Опустевших от икры погибающих маток вылавливали из траншей и употребляли мясо рыбы в пищу людям или на корм домашним животным.

Летом от сильной жары таяли в горах ледники. В это время от сильного испарения в горах Кавказа проходили частые дожди и грозы. Река Сулак наполнялась водой.

Бурный поток воды смывал из искусственных траншей оплодотворённую чёрную икру и зародившихся мальков осетровых рыб. Таким образом, местные жители помогали осётрам размножаться в естественной среде.

– Сергей! Сегодня нет смысла выходить тебе на дежурство к морю. – сказал Абдулл моему отцу, приглашая нас к столу на берегу реки Сулак. – Массовый нерест осётра начнётся только завтра.

Мои люди были сегодня рано утром возле моря. Там все чисто. Нет браконьеров и нет осётров.

– Абдулл! Ты так говоришь, словно знаешь расписание нереста осётров! – с удивлением, воскликнул мой отец. – Можно подумать, что осётры сообщают тебе, когда войдут в Сулак нереститься.

– Ничего тут странного нет! – отмахнувшись от моего отца, обычным тоном, сказал Абдулл. – Мы живём в устье этой реки в нескольких десятка поколений. Поэтому знаем о реке все её причуды.

За день до полного штиля на море. Возле мелководья между рекой и морем, на глубине морского залива собираются стаи осетровых рыб. Ты завтра сам увидишь, как при полном штиле в морском заливе бурлит вода от огромной стаи осётров и севрюг.

Когда осётрам и севрюгам становиться слишком тесно на глубине морского залива. Тогда косяк осётров и севрюг уходит дальше в море. Далеко в море осётры и севрюги разгоняются для штурма мелководья реки, чтобы уйти на нерест.

Отец долго за завтраком обсуждал с директором рыболовного совхоза проблемы охоты и рыболовства в прикаспийской низменности. Местные жители в основном ни охотники, а рыбаки. Поэтому отец лишь вскользь вспомнил несколько баек про охотников.

В основном оба больше говорили о рыбной ловле, а также о разведении осетровых рыб в маточниках рыболовецкого совхоза. Мне было неинтересно слушать разговор между отцом и директором рыболовецкого совхоза.

Хотел было взять свою удочку и направиться к речке. Но любопытные местные пацаны с ухмылкой рассматривали мои рыбацкие снаряжения. Не знал, как в этих местах ловят рыбу, поэтому решил не позориться с рыбалкой в этих местах. Отправился к речке налегке. Посмотреть на воду.

В этом месте Сулак был шириной больше километра. Но воды в реке было «синичке по яички», как говорили терские казаки о глубине в речке Белка, которая протекает рядом с Гудермесом и Старым хутором.

В нашей речке хоть по-собачьи можно купаться, а тут и по-лягушачьи не искупаешься.

Только сандалии можно намочить. Наверно, местные пацаны купаются в море или в лужах?

– Эй! Кунак! Иди сюда! Посмотри, сколько у нас здесь осетровой рыбы водится, – закричали мне пацаны от глубоких траншей-маточников. – Такой рыбы у вас в городе нет, и никогда не будет.

– У нас в городе вообще никакой воды и рыбы нет, – ухмылкой, поправил высказывания местных пацанов, разглядывая осётров в маточнике. – Зато в пресных заливах у нас водится все, что есть в Каспийском море и в реках, впадающих в Каспийское море. Недавно с дядей Витей ловил угрей…

– Такой рыбы вообще в природе нет! – ехидно улыбаясь, прервал мой рассказ плешивый пацан.

– Много ты знаешь! – смеясь, возразил сам. – Дальше своего аула никуда не ездил. Мой дядя в советской армии в Германии служил. Когда поймал первого угря и принял его за неизвестную змею, то дядя Витя сказал мне, что это такой вид рыбы, которая живёт в океане, а нерестится в реках…

– Ну, ты заливаешь?! – закричал здоровый пацан, показывая на меня пальцем. – Ври больше! Откуда у вас океанские угри, если Каспий не граничит с океаном, и речки рядом с вашим городом нет.

– Ничего не вру! – закричал, на здоровенного пацана. – О нашей рыбалке на угрей знает весь город. Даже в газетах писали про нашу рыбалку на угрей. Ты здесь хоть газеты читать можешь?

– Да даже книги читаю вот такие большие! – как рыбак показывает величину пойманной рыбы, развёл руки здоровенный пацан. – Так что нечего нам врать про свою рыбалку на рыбу угрей.

– Сам-то ничего не вру! – разозлился на здоровенного пацана. – Это ты врёшь про книги. Таких книг вообще не существует на всём белом свете. У нас в Старом хуторе имеется целая библиотека.

– Чего?! Чего?! В каком Старом хуторе? – пошёл на меня, здоровенный пацан. – Ты сам сопливый!

– Ну, ты меня достал! – окончательно разозлился сам. – Не посмотрю, что здоровый. Врежу по роже!

– Так сейчас тебе первый рожу набью! – наступая на меня, заорал здоровенный пацан. – Не посмотрю на то, что ты у нас в гостях. Ты сейчас за все получишь! Мелюзга вонючий! Сопливый!

Ни стал ждать, пока здоровенный пацан врежет мне по зубам. Со всей своей силы врезал здоровенному пацану головой в живот и вместе с пацаном полетел в маточник к осетровым рыбам. К этому времени пока не очень-то мог плавать в море.

Только по-собачьи плавал в море на мели. Здесь же в маточнике мне было с головкой. К тому же в маточнике было много осетровой рыбы, которая имеет острую чешую по своим бокам и на спине. Такой чешуёй нам можно порезаться.

Как только мы свалились в маточник с осетровой рыбой, так сразу мы оба запаниковали. Цепляясь за стенки маточных траншей, мы пытались как можно быстрее выбраться наружу.

В это же самоё время осетровая рыба стала метаться во все стороны по траншеи маточника, сбивая нас обратно со стенки траншеи на глубину. Мы оба стали барахтаться в воде и по-настоящему тонуть.

Хорошо, что траншея маточника была всего метров двадцать от берега реки. В нашу сторону побежали все взрослые, кто сидел за столом на берегу и обсуждали проблему дежурства у моря. Мы не успели по-настоящему утонуть на глубине траншеи маточника, как нас буквально за уши и за голову каждого вытащили на мель. Нам тут же надавали подзатыльников за драку.

– Сейчас же оба померитесь! – закричал на нас Абдулла. – Здесь на Кавказе все должны дружить!

– Ты у меня ремня дома получишь! – пригрозил мне, отец, показывая на свой трофейный ремень.

– Он первый стал мне угрожать! – стал оправдываться перед отцом. – Вы меня сами учили бить первым. Если мне, кто-то, угрожает? После драки разберутся. Кто был прав, а кто виноват. Вот…

– Ты! Умник! Так тебя учили драться на улице, а не в гостях, – смягчившись, сказал отец. – В гостях вообще грех драться с любой стороны. Так что сейчас же пожмите друг другу руки и померитесь.

Здоровенный пацан нехотя протянул мне свою руку. Тоже не горел с ним мириться. Но мой отец и директор совхоза, не сговариваясь, показали нам под нос свои огромные кулаки.

Тут сразу понял, что подрался с сыном директора совхоза. Мне стало как-то неловко перед Абдуллом, что после красивых слов во время знакомства. Вдруг, ни с того низшего. Подрался с его сыном.

– Давай будем друзьями! – искренне, сказал своему сопернику. – Извини, просто погорячился.

– Тоже был ни прав, – согласился со мной, мой бывший соперник, обнимая меня за плечи.

Мы оба крепко обнялись, как обнимаются на Кавказе настоящие джигиты и настоящие кунаки. Отцы одобрительно потрепали нас за волосы и тут же повели нас к столу на берег реки.

Нам обоим надо было оказывать медицинскую помощь. Так как мы оба сильно поранились об острые шипы чешуи осетровой рыбы, а также об ветки чилижника, которыми были укреплены стены траншей.

– О! Аллах! На что вы похожи! – запричитала мать сына Абдуллы. – Да на вас живого места нет.

– Фатима! Не надо унижать слезами джигитов! – серьёзным тоном, сказал Абдулла своей жене. – В медпункт вести их не надо. Они сильно грязные от речного ила. Окажи им тут первую медицинскую помощь. Затем пусть они сходят искупаться к морю. Морская вода лечит лучше любых лекарств.

Фатима на своём языке позвала девушку из административного здания рыболовецкого совхоза. Видимо, там был медпункт? Девушка в белом халате пришла с небольшим медицинским саквояжем.

Внутри саквояжа находились разные медицинские препараты, которыми лечат пострадавших в полевых условиях. Хорошо, что там не было уколов, которых боятся все. Остальное не страшно.

– Ну, герой! Снимай с себя одежду до трусов! – приказала мне, медсестра. – Сейчас лечить будем!

– Ты! Ибрагим! Тоже раздевайся! – приказала Фатима своему сыну. – Жалко, что здесь уколов нет. Вколоть бы вам большие уколы до самих костей, чтобы знали, как драться с гостями и кунаками.

Мы с Ибрагимом оба морщились от жгучих медицинских препаратов, которыми обрабатывали наши кровоточащие ранки и царапины. Минут через десять мы оба были измазаны йодом и зелёнкой, словно папуасы или индейцы. Нам только оставалось нарядиться в перья страусов. Отправиться на войну к бледнолицым, которые вторглись в наши владения, пытаясь поработить нас.

– Все! Можете идти купаться на море! – приказала нам Фатима. – Только больше не деритесь.

– Нет! Мы больше не будем драться! – наперебой, закричали мы. – Мы теперь кунаки на века!

Оба гордые тем, что подрались. Но больше всего гордые тем, что мы изранены до крови.

В окружении целой оравы местных пацанов, мы быстро пошли по узкой тропинке к возвышенности над берегом моря.

От рыболовного совхоза не видно моря. Даже от маточников с реки не видно морского берега. На глаз можно определить, что от совхоза до берега моря будет километра три.

Когда минут через двадцать мы дошли до вершины поросшей густым кустарником, то перед моими глазами предстала удивительная картина.

От впадения реки Сулак в Каспийское море, примерно, на километр песчаная мель, в которой воды столько же, сколько в устье реки.

Сразу за мелью темно-синее огромное пятно, которое резко отличается цветом от жёлтой мели и светло-голубого морского пространства, уходящего далеко за горизонт. Где неизведанная мной тайна.

– Представляю! Какая там огромная глубина! – удивлённо, с восхищением, сказал, Ибрагиму.

– Старики говорят, что там глубже, чем в море, – задумчиво, сказал Ибрагим. – Даже водолазы не могли достать дна. Когда там затонул небольшой военный катер. До сих пор катер там лежит…

– Зато там столько много рыбы, что эту рыбу не может выловить не один рыболовецкий баркас, – вступил в разговор, Ахмед, брат Ибрагима. – Во время нереста осётров там так сильно крутится вода, что может перевернуться рыбацкий баркас любой величины. Поэтому тут нет баркасов и даже обычных лодок. Здесь вообще запрещена любая ловля любой рыбы. Заповедная зона Каспия.

Мы постояли несколько минут на вершине. Отдыхая после подъёма сюда и любуясь красотой Каспийского моря, которое раскинулась перед нами словно гигантская чаша, наполненная синей водой, которую нельзя пить, но можно любоваться.

В море полный штиль. Но в темно-синей глубине за мелью идёт какое-то движение. Вода там словно закипает. После того, что рассказал директор совхоза, сейчас знаю, что там, на глубине собираются нереститься много осётров и севрюг.

– Мы сейчас спустимся вправо от мели, – сказал Ибрагим, показывая на небольшой залив у берега моря. – Там бьёт из воды целебный родник, который затянет наши раны быстрее морской воды…

– У нас возле города и на пресных заливах тоже есть такие целебные родники, – сказал, Ибрагиму. – Мы там часто лечим свои раны и царапины после драки, а также после ловли раков в камнях.

– Вроде, у вас в пресных заливах и в море тоже также как у нас? – размышляя над чем-то, задумчиво сказал Ибрагим. – Но у нас, почему-то, не водятся раки, и кутум бывает редко в море возле нас?

– Наверно, здесь все зависит от присутствия речной воды в море? – выдвинул своё предположение о проблеме с рыбой и раками в этих местах. – К тому же у вас здесь нет каменных гряд. Раки и кутум в основном водятся там, где есть моллюски, ракушки на камнях, креветки и рачки. Зато у вас осетровой рыбы так много, что нигде столько нет. Сегодня впервые увидел так много осётров.

– То, что ты сегодня увидел в маточниках осётров, так это просто капля в море, – с гордостью, сказал, Ибрагим, спускаясь осторожно вниз к морю. – Завтра начнётся нерест осетровых рыб. Тогда ты увидишь, как много бывает осетровой рыбы в одном месте. Здесь не только осётры и севрюги будут. Море, суша и небо будут забиты хищниками разного вида. Все любят кушать эту рыбу.

Когда мы спустились с вершины к морю, то прошли метров двести южнее от устья реки Сулак.

Здесь был небольшой залив из сероводородных родников и темно-коричневая грязь, сильно похожая на мазутную плёнку, которую можно часто встретить в Каспийском море.

Такая грязь и такие родники есть недалеко от пляжа между Новым городком и Избербашем. Там часто собираются старики и больные люди, которые часами сидят по уши в темно-коричневой грязи или в вонючих сероводородных родниках.

Как только старики и больные покидают естественную лечебницу в конце дня. Так сразу мы забираемся в темно-коричневую грязь лечить свои раны и ссадины.

Пока мы с Ибрагимом лечили свои царапины, ранки и ссадины, в это время братья и друзья Ибрагима гонялись за стаей кефали, которые спасаясь от морских тюленей, большим косяком вошли на мелководье вблизи лечебного места. У пацанов не было с собой острог или гарпунов, которыми можно наколоть кефаль на мелководье.

Палками и руками кефаль не взять. Кефаль рыба шустрая. От любого хищника легко может ускользнуть. От рук человека тем более кефаль уйдёт в море. Так что пацанам будет польза от кефали в том, что они от души порезвятся, бегая за кефалью.

– Ну, ладно! Полечились малость и хватит, – деловым тоном, сказал мне, Ибрагим, выбираясь из темно-коричневой грязи. – Мне надо идти в аул пасти к вечеру овец. Тебе надо выспаться до ночи. Ночью перед зарей вы пойдёте с отцом дежурить к морю. Завтра могут появиться у моря браконьеры на осётров. Ждите браконьеров с суши. По морю на лодках им слишком далеко плыть.

– Давай грязь смоем в морской воде, – предложил, Ибрагиму, когда он стал подниматься в гору.

– Вот этого как раз не нужно делать, – не поворачиваясь в мою сторону, сказал Ибрагим. – Нам лучше в этой грязи дойти до пресной воды. Будет нам лечебная польза. После солёной морской воды ты не поднимешься на вершину. Натрёшь себе те места, которые трутся об твоё тело.

Вообще-то и без Ибрагима прекрасно знал, что от морской соли одни проблемы. От морской соли на трусах родители определяли, где мы болтались целый день без разрешения родителей, когда надо было быть дома делать уроки или заниматься каким-то домашним делом. К тому же от морской солёной воды.

Мы всегда натирали докрасна своё тело. За время ходьбы от моря до дома. Поэтому мы после купания или ловли рыбы в море, всегда хорошо мылись в пресной воде залива или подолгу поласкались под колонкой пресной воды в рыболовецком колхозе у моря.

Так что домой с моря мы являлись сухие и чистые, как огурчики с чистой грядки. Дальше мы заливали свои родителям такое, что даже самые недоверчивые родители могли поверить нашим словам.

Пока мы поднимались на вершину у морского побережья, а дальше спускались к устью реки, то лечебная темно-коричневая грязь полностью высохла на нашем теле.

Целебная грязь шелушилась на нашем теле. Осыпалась с наших ранок, царапин и ссадин, оставляя после себя бледно-розовые пятна обновлённого тела на месте бывших ранок, царапин и ссадин. Так что к пресной воде мы пришли вполне здоровыми после принятия у моря целебных грязевых и серных ванн.

– Всё! Пошёл в кошары за отарой овец. – сказал мне, Ибрагим, когда мы смыли с себя остаток темно-коричневой целебной грязи. – Ты иди в сторожку за нашей конторой. Там тебя накормят в столовой и уложат спать. В сторожке прохладно и нет мух, которые пасутся возле разделки рыбы.

Наверно, нашу ораву давно заметили, когда мы шли от моря к устью реки? Когда одна половина оравы ушла в аул пасти овец, а другая половина оравы поднялась от реки к сторожке, то издали мы почувствовали запах национальной кухни. Вкусно пахло свежей варёной бараниной с курдючным салом, а также балыком осетрины. Ведь жить рядом с рыбой, это ни одно и то же, что быть сапожнику без сапог.

Просто во всем надо знать меру. Тогда никто не нарушит закон природы.

– Ты будешь козье молоко пить или коровье? – спросила меня, Фатима, после сытного обеда.

– Мне любое молоко нравится! – по-свойски, без стеснения, ответил. – Можно и то и другое…

– Молодец, джигит! Ты с голоду не помрёшь! – восторженно, сказала Фатима, наливая мне две кружки молока из бурдюка и из глиняного кувшина. – Любое молоко полезно для роста джигита.

Два дня нашего передвижения от Нового городка до Махачкалы и сюда к рыболовецкому совхозу. Так сильно измотали меня, что после сытного обеда еле добрался до сторожки.

Словно пёс после беготни по улице за целый день, свалился на приготовленную мне пастель из огромной кавказской бурки местных чабанов. Заснул сразу, как подкошенный. Хотя впереди полдня до ночи.

Разбудил меня лай сторожевых собак. Сразу понял, что день давно закончился. Сторожевые собаки, особенно кавказские овчарки, днём не лают. Так как к охраняемым местам днём никто не приходит.

В это время хозяева ни спят. Зато ночью много разных движений за охраняемыми местами. Сюда стремятся во, чтобы то ни стоило попасть разные хищники и воры, которых встречают лаем издали кавказские овчарки.

Самых наглых воров и хищников сторожевые собаки могут покусать. Так что мне тоже пора вместе с отцом отправляться на вершину в кусты у берега моря.

– Молодец! В самый раз проснулся! – одобрительно, сказал отец, когда увидел меня у сторожки. – Мы с собой возьмём только охотничьи ружья с патронами, лаваш и бурдюк с козьим молоком. Свои вещи оставим в сторожке. В аулах никогда не бывает воров. Здесь никто чужого не берет.

Отец повесил мне на пояс кожаный патронташ с патронами. Сам взвалил себе на плечи вещь мешок, в котором был бурдюк с козьим холодным молоком и завёрнутый в полотенце горячий лаваш.

После сытного обеда мне до сих пор не хотелось кушать. На время дежурства нам вполне хватит поужинать, а заодно и позавтракать пятью литрами холодного козьего молока с лавашем.

– Ты иди вперёд, – тихо, сказал мне отец, цепляя на себя патронташ с патронами, заряженными картечью. – Буду страховать тебя сзади, чтобы мы не потеряли друг друга в густом тумане.

Отец был прав. До рассвета часа два, а туман такой густой, что в пяти метрах ничего не видно. В таком тумане и тропинку к вершине не видно. Можно промахнуться и сорваться с тропинки вниз к устью реки.

Так что придётся пастушьей палкой прощупывать каждый метр до самой вершины у моря. Хорошо, что чабаны из аула оставили нам в сторожке свои пастушьи палки на дежурство.

Осторожно, как канатоходец на проволоке над пропастью, осторожно потрогал пастушьей палкой упругую годами протоптанную тропу к вершине и растворился в густом, как в сметане ночном тумане.

Отец на ощупь, словно слепой, потрогал своей пастушьей палкой меня по плечам. Слегка громыхая охотничьими ружьями у себя за плечами, он шагнул за мной в сторону вершины у моря. Нам некуда было спешить.

До полного рассвета около двух часов. При такой медленной ходьбе свободно можно за час добраться. Пока разберёмся с местом дежурства. Пробьётся рассвет сквозь туман, а там ветерок с гор по реке разгонит туман. Дальше море само очистит горизонт.

Конечно, хочется, чтобы было какое-то приключение. Иначе, что буду рассказывать своим друзьям.

Пока мы медленно поднимались по тропинке к вершине сквозь густой туман. Вокруг нас было настолько тихо, что было слышно кузнечиков в траве. Иногда рядом с нами почти бесшумно пролетали ночные птицы. Лишь по движению воздуха можно было определить полет ночной птицы.

Изредка за рекой тявкали лисицы, песню которых повторяли шакалы. За аулом лаяли собаки. Обратно все затихало.

Слышно было, как внизу за мелководье между рекой и морем плещется рыба. Наверно, осётры начинают пробовать проход с моря в реку, чтобы нереститься в верховье реки?

Несмотря на то, что мы пробирались в густом тумане по тропинке около часа, рассвета всё равно не видно. Мы идём все также ногами на ощупь с пастушьими палками.

Словно шелкопряды мы запутанны в густую пелену кокона плотного волокнистого тумана, который не даёт выйти нам наружу и определить свободное место жизни. Мы пленники в узком пространстве тайны природы

– Жалко, что фонариком здесь нельзя посветить в кустах, – тихо сказал отец, когда мы упёрлись в заросли кустов на вершине у моря. – Придётся к дежурству на ощупь место себе подготавливать.

Прекрасно понимал, почему, нельзя светить фонариком? Нужна полная маскировка, как на разведке во время войны. Здесь любой шорох, свет фонарика и даже шёпот, слышно и видно за версту.

Поэтому тихий разговор мы вообще сменили на шёпот, а вскоре совсем замолчали, примостившись в кустах на вершине возле берега у самого моря, которое тихо плещется где-то внизу.

Так мы сидели в засаде долго, пока туман вокруг нас немного рассосался и потихоньку из белого цвета стал перекрашиваться в алый цвет. Затем золотые нити восходящего солнца пронизали всю нашу засаду.

Мы обнаружили себя на самом краю пропасти нависшей над устьем реки и полусухим заливом моря. Нам пришлось тут же сменить место своей засады, чтобы не свалиться вниз.

– Хорошо, что мы не шагнули ночью в тумане в сторону моря, – прошептал мне отец, когда мы примостились на новом месте. – Иначе бы одного из нас, а то и двоих не досчитались к утру.

– Наверно, у человека есть какое-то неизвестное ему чувство опасности? – шёпотом, сделал сам вывод насчёт того, что опасность прошла мимо нас. – У тебя на войне так тоже было? Раз ты выжил.

– Откровенно говоря. Над этим никогда не задумывался, – с грустью, печально, сказал отец. – Просто нам хотелось выжить в этой мясорубки зверской войны. Поэтому дрались словно звери.

Отец замолчал. Больше ни стал ничего у него спрашивать о войне. Несмотря на то, что после воны прошло больше десяти лет. Отец всё равно до сих пор страдал от душевных, сердечных и наружных ран. У отца все тело в шрамах от пулевых ран и от осколков разорвавшихся снарядов.

Микроосколки до сих пор каждую неделю, словно прыщики у молодого парня, пробиваются сквозь кожу отца. Отец давно не ходит в больницу вытаскивать из своего тела микроосколки. Когда осколки пытаются пробиться сквозь кожу отца.

Тогда отец берет в руки немецкую трофейную бритву и вскрывает бритвой кожу на месте застрявшего микроосколка. Таких осколков у отца набралось почти целый гранёный стакан.

Отец говорит, что из этих осколков сделает талисман своим сынам, чтобы талисман охранял детей от войны, а также от преждевременной смерти в мирное время.

– Посмотри туда, – шёпотом, отец прервал мои тревожные мысли. – Там в глубине моря во время штиля начинает кипеть вода. Скоро осетровая рыба начнёт штурмовать мель, чтобы пройти мель и подняться вверх по реке на нерест. Зов природы и инстинкт заставляют рыбу размножаться.

Непонятно каким образом осетровая рыба определяет день своего нереста. Почему, именно сегодня и, почему, именно в полный штиль начинается нерест? Чем ближе рассвет.

Тем больше начинает бурлить вода в темно-синей глубине моря. Вот и рабочие рыболовного совхоза вышли на реку между маточниками и морем, чтобы помогать осётрам и севрюгам проходить в ловушки.

Прошло всего минут двадцать, как в море началось то, что ждали осетровые рыбы и люди в течение целого года со дня последнего нереста. Море перестало бурлить на большой глубине рядом с отмелью.

Со стороны отмели от глубины в море образовался клин кипящей воды. Словно в море появился подводный корабль, который своим движением рассекал воду, уходя далеко в море.

Когда гигантский клин бурлящей воды скрылся далеко в море за горизонтом, все вокруг стихло. Стало так тихо, словно целый мир застыл перед предстоящей бурей, которая перевернёт все сразу в море, на суше и в небе. Даже поющие рано утром первые дневные птицы утихли.

Ожидая грандиозного шума. Все утихли, ожидая грандиозного чуда, которое подарит нам Мама природа.

– Смотри! Смотри туда! – почти в голос, сказал, отцу, показывая ему в сторону горизонта. – Вода начинает закипать на горизонте. Сейчас осётры, словно торпеды, рванут сквозь мел в воду реки.

Не знаю, почему? Но именно в это время отец зарядил оба охотничьих ружья. Моё ружье отец зарядил холостыми патронами. Своё ружье отец зарядил патронами с картечью.

Можно было подумать, что сейчас сам начну холостыми патронами отпугивать от нас наступление противников. В то время как отец будет убивать картечью противников, которые пробьются к нам со стороны моря.

Прошло минут десять, как на горизонте забурлила в море вода. Со стороны морского горизонта на большой скорости стал увеличиваться клин в сторону речной мели. Мельком посмотрел в сторону реки.

Там на мели все было готово к началу нереста. Мужчины и подростки, одетые в резиновые сапоги бахилы с резиновыми перчатками на руках были наготове принять рыбу на себя.

Резиновые сапоги бахилы на ногах и резиновые перчатки на руках нужны им по технике безопасности. Ведь у осетровой рыбы по бокам и на спине чешую острая, как кинжал у джигита.

Такой чешуёй можно сильно поранить себя. Одно не понятно, зачем, у пацанов в руках большие сачки? Не будут же пацаны ловить сочками осетровую рыбу, которая весом и ростом больше пацанов.

Мне долго размышлять не пришлось. Гигантский клин врезался в отмель в устье реки Сулак. Вокруг сразу все пришло в движение. На мели реки появились осётры, севрюги и другие осетровые рыбы разных размеров.

Рыбы словно торпеды с моря врезались в речную мель на большой скорости. Пройдя половину своего движения с моря, осетровые рыбы начинали буксовать на мели.

В это время к большим застрявшим рыбам подбегали мужчины в резиновых сапогах бахилах и в резиновых перчатках. Мужчины руками буквально проталкивали рыбу с мели на глубину реки.

Дальше рыба устремлялась сама. Большинство рыбы попадали в ловушки траншей маточников. Некоторые осётры ухитрялись пройти ловушки выше по реке. Но там их тоже ждали в гости к себе.

Выше рыболовного совхоза осетровую рыбу ждали пернатые и земные хищники. За аулом река была заполнена лисицами, шакалами и гиенами. Дальше в горы видно пару черных медведей. С воздуха на осетровую рыбу пикировали беркуты и какие-то другие хищные птицы.

Хищники вообще не обращали никакого внимания друг на друга. Все были заняты добычей осетровой рыбы. Рядом с аулом Сулак собаки и люди пытались отогнать от осетровой рыбы обнаглевших хищников, которые приблизились к аулу и пытались там добыть себе на пропитание не только осетровую рыбу, а также домашнюю птицу и домашних животных.

Мужчинам не занятым работой в ауле приходилось стрелять в воздух, чтобы утихомирить не в меру обнаглевших хищников с неба и с суши. В это самоё время возле железнодорожного и шоссейного мостов стоял наряды охраны, чтобы никто из проезжающих по мостам не вздумал заниматься браконьерством в отношении осетровых рыб.

Из проезжающих по железной дороге пассажирских поездов, а также из проезжающих через шоссейный мост автобусов выглядывали любопытные люди. Всем хотелось посмотреть на чудо.

Тут вспомни басню про лесу и виноград, когда глаз видит, а зуб неймёт. Так сейчас у любопытных, проезжающих в транспорте. Наверно, слюни текут от того, что не могут покушать осетровую рыбу?

Ведь в отличие от обычного хищника, человек хищник несёт ответственность за пойманную осетровую рыбу. Не каждому человеку по закону и по карману можно кушать такую ценную рыбу.

Перевёл свой взгляд с биноклем на работников рыболовного совхоза, которые помогали осетровой рыбе пробиваться вверх по реке, метать свою икру к рождению будущего потомства. Лишь сейчас сам понял, зачем, пацанам большие сочки?

Пацаны ловили большими сочками любопытную молодую осетровую рыбу, не готовую к метанию икры. Оттаскивали молодняк из мели к глубине моря и отправляли их обратно в морскую стихию, чтобы они там подросли до своего размножения.

Все были заняты полезным делом. Только мы с отцом мучились от безделья. Впереди на водяной морской глади до самого горизонта нет ничего, что могло вызвать наш интерес к браконьерству. За много километров нет ни лодок, ни катеров и даже нет ни одного рыболовецкого баркаса. Словно все знают, что во время нереста осетровой рыбы в этом месте нельзя проплывать.

У меня от бинокля стали болеть глаза. Стало совсем неинтересно разглядывать картину нереста осетровых рыб. Повесил бинокль себе на шею и достал из своего вещмешка бурдюк с козьим молоком, а также лаваш, завёрнутый в полотенце. Козе молоко в бурдюке было холодное, как со льдом. Лаваш в полотенце был такой горячий, словно его только что сняли с горячих камней.

Налил отцу в кружку холодного козьего молока. Затем себе тоже налил в кружку козье молоко. Отец в это время руками разделил лаваш на два куска. Один кусок лаваша ещё раз разделил на две части. Большой кусок лаваша завернул обратно в полотенце.

На Кавказе не принято домашний хлеб резать кинжалом или ножиком. Это большой грех. Так как хлеб приравнивают к чему-то живому. Даже очень близкому. Словно родственник, которого нельзя резать ножиком. Грех и всё!

Моя бабушка всегда говорила мне, когда делила домашних хлеб руками, что Бог хлеб ломал и людям давал, но не резал. Нельзя резать то, что в руки людям дал Бог. Иначе можно накликать от Бога беду себе и своим близким.

У нас в роду и в семье даже атеисты соблюдали обычаи своих предков. Может быть, именно поэтому у нас в роду много долгожителей и с войны все вернулись живыми? Даже те, кто был сильно ранен, в последствие выздоровел. Наверно, нам Бог помог?

– Хватит мечтать! – прервал отец, мои мысли. – Если хочешь, то можешь поспать. Подежурю.

– Спать совсем не хочу, – отказался, от предложения отца. – Мы сколько будем тут дежурить?

– Как только люди с реки уйдут, так сразу к нам на смену придут с совхоза, – ответил отец, убирая продукты обратно в мой вещь мешок. – Браконьеры могут в любое время здесь появиться.

Немного дремал. Изредка поглядывал в сторону реки, чтобы дождаться ухода людей с реки.

Мне уже надоело бесполезное дежурство. Хотелось обратно домой в Новый городок к своим друзьям.

Они, наверно, сейчас на пресных заливах рыбачат или за поспевшими ягодами пошли в Уллубиевскую балку? Джульбарс тоже с ними. Один сам тут в кустах без всяких приключений сижу.

Во второй половине дня нерест осетровой рыбы в реку Сулак быстро пошёл на убыль. Пацаны из аула перестали отлавливать молодых осетровых рыб и отправлять их обратно в море. Пацаны ушли по своим домам.

Рабочих с рыбацкого совхоза тоже стало на реке вдвое меньше, чем было рано утром в начале нереста осетровых рыб. Рабочие помогали пройти с мели на глубину реки, только самой крупной рыба. Осётры и севрюги поменьше размером сами проходили мель у моря.

Выше аула на реке не паслись рыбой мохнатые и пернатые хищники. Рыба больше не поднималась по реке выше аула. Изредка в небе появлялся беркут. Кругами беркут пролетал над аулом и над рекой.

Клокотал что-то своим трубным голосом и тут же направлялся в сторону гор. Там высоко в горах у беркута в расщелине между скал гнездо. Время разведения нового потомства. Наверно, прожорливые птенцы ждут в гнезде свежей осетрины или хотя бы молодого барашка?

К вечеру все вокруг нас опустело. Обратно стало тихо, как рано утром. С гор по реке в сторону моря потянуло прохладой. Отец дремал. Видимо, он устал ни столько от дежурства, сколько от того, что вторые сутки ничего не делал, а был в движении на изуродованных до костей войной культяпках когда-то здоровых ног?

Представляю, как тяжело ходить ему на изуродованных ногах с мозолями толщиной с кожаную подошву истёртой обуви. Тут на вполне здоровых ногах устаёшь.

Мой взгляд привлекло какое-то хаотическое движение почти на горизонте морской глади. Посмотрел в бинокль на двигавшийся в море какой-то странный объект.

Приблизившимся ко мне сквозь линзы бинокля странный объект, оказался обыкновенной рыбацкой лодкой.

В лодке два мужика на вёслах усиленно гребут в сторону моря. Лодка болтается в разные стороны.

Словно по велению какой-то неведомой силы, против воли мужиков на вёслах, лодка медленно движется в сторону берега.

Продолжить чтение