Картографы рая и ада

Политический Хайнлайн

Роберт Энсон Хайнлайн родился 7 июля 1907 года в Канзас-Сити, в многодетной, глубоко религиозной протестантской семье, но в число любимых отпрысков не входил. Его биограф Уильям Паттерсон рассказывает в книге «В диалоге со своим веком» («In Dialogue with His Century»), как будущий писатель случайно подслушал разговор родителей, решавших: потратить невеликие деньги на зимнее пальто для Бобби или на сапоги для его старшего брата – выбор был сделан не в пользу Роберта, и Хайнлайн надолго запомнил этот урок. Не все шло гладко и за пределами семейного круга: завязать близкие отношения с одноклассниками подростку мешало легкое заикание, а после поступления в Военно-морскую академию в 1925 году юноша окончательно отгородился от мира штатских прозрачным, но непроницаемым куполом.

Новоиспеченный гардемарин не то чтобы не видел и не слышал, что происходит за стенами alma mater, – но здесь у него появились совсем другие заботы, иные цели. Те, что помогли ему быстро преодолеть проблемы с социализацией, подлинные или мнимые, и наконец раскрыть свои таланты. Нью-йоркская фондовая биржа переживала чудовищный крах – Хайнлайн набирал баллы для выпускного экзамена. Великая депрессия катилась по стране, фермеры оставляли свои поля, бросали дома и присоединялись к армии сезонных рабочих, чтобы хоть как-то заработать на кусок хлеба, – молодой офицер учился фехтованию, изучал испанский язык и закатывал холостяцкие пирушки. Пуританская Америка ужасалась падению нравов и вводила кодекс Хейса, запрещавший кинопродюсерам даже намекать на то, что супружеские пары спят в одной постели, – юный атлет пускался в рискованные романтические авантюры, практиковал свинг и «открытый брак», дневал и ночевал на нудистских пляжах с любимым коктейлем «Куба Либре». Но довольно беззаботный образ жизни не мешал ему напряженно размышлять о счастливой Америке будущего и о назревших социальных переменах.

Первым фантастическим рассказом Роберта Хайнлайна принято считать «Линию жизни» («Life-Line»): миф гласит, что этот текст был написан для конкурса, приз в котором составлял пятьдесят долларов. Сам фантаст тоже приложил руку к созданию легенды – однако Паттерсон выяснил, что память подвела классика. В одном из номеров журнала «Astounding Science Fiction» 1930-х издатели назвали процесс отбора рукописей из самотека – «постоянно идущим конкурсом, в котором выигрывают и читатели, и писатели». Именно на этот «конкурс» РЭХ и отправил рассказ, увидевший свет в августе 1939 года под названием «Life-Line».

На самом деле к этому моменту Хайнлайн уже завершил дебютный роман «Нам, живущим» («For Us, The Living: A Comedy of Customs»), утопию, написанную под впечатлением от фильма «Облик грядущего» Герберта Уэллса, канонической утопии «Взгляд назад. 2000–1887» социалиста Эдварда Беллами, сочинений французского философа и социолога Шарля Фурье и популярной в те годы теории социального кредита Клиффорда Дугласа о равномерном распределении государственных дивидендов. (Любопытная деталь: в 1940-м РЭХ в первый и последний раз встретился с Уэллсом лично на автограф-пати в книжном магазине в Пасадене. Неизвестно, удалось ли им поговорить о литературе, но автограф на экземпляре «Когда спящий проснется», изданном в 1910 году, Роберт получил.)

Тема социальной справедливости, свободы-равенства-братства, всегда тревожила Хайнлайна. Еще в 1934 году, вскоре после увольнения в запас из ВМФ США из-за последствий туберкулеза, он участвовал в избирательной в кампании Эптона Синклера, журналиста, писателя, будущего пулитцеровского лауреата и номинанта «Оскара»[2]. А до 1938-го Хайнлайн руководил районной организацией демократической партии и даже выдвигался в законодательное собрание Калифорнии. Однако его политическая карьера не задалась. Но оставался другой способ донести свои взгляды на будущее страны до потенциальных избирателей: там, где буксует политическая машина, вывозит литература.

Так и появилась книга «Нам, живущим», классическая по форме утопия о молодом флотском офицере, перенесшемся из эпохи Великой депрессии в благополучную и процветающую Америку будущего. Поставив точку, автор начал предлагать роман издателям – и некоторые даже проявили вялый интерес. Однако при жизни Хайнлайна пристроить книгу так и не удалось: она вышла в свет лишь в 2003-м, когда исследователи обнаружили рукопись в необъятных архивах классика. Большого шума в XXI веке этот текст не наделал, но, несмотря на некоторую архаичность, привлек внимание хайнлайноведов и хайнлайнофилов – в основном как источник идей, которые классик позднее развил в цикле «История будущего». (Занятный нюанс: уже после Второй мировой войны РЭХ договорился со своим близким другом, будущим изобретателем дианетики Роном Хаббардом, что тот перепишет, олитературит и актуализирует этот роман, не меняя политический месседж; но, к сожалению, Хаббарда увлекли другие дела и рукопись осталась нетронутой.) Если бы не эта масштабная проба пера, неизвестно, хватило бы Бобу веры в себя, чтобы обратиться к коммерческой научной фанастике, – и профессионализма, чтоб сходу заинтересовать Джона Вуда Кэмпбелла-младшего[3], редактора № 1 в американской фантастике конца тридцатых – начала сороковых.

Атомный Хайнлайн

Несмотря на впечатляющий успех в палп-журналах, реформаторский зуд и жажда изменить мир к лучшему не оставляли Хайнлайна. Отслужив во время Второй мировой в научно-исследовательской лаборатории ВМФ в Филадельфии на должности гражданского инженера и администратора среднего звена, он обзавелся знакомствами и связями в госструктурах – и после окончания войны направил свою энергию на то, чтобы пробить в военно-морском ведомстве концепцию «лунной ракеты» (в том числе – как носителя ядерной боеголовки).

Первое применение атомного оружия произвело на РЭХ сильное впечатление – но, в отличие от прекраснодушных коллег-фантастов, он искренне полагал, что, если это направление не будет активно развиваться военными, Америку ждет мрачное будущее. Единственный вариант избежать гонки вооружений по Хайнлайну – создать международную миротворческую организацию с собственной армией и исключительным правом использовать атомную бомбу. 14 августа 1945 года писатель передал по инстанциям докладную записку о необходимости создать «лунную ракету» и о том, как организовать эту работу с привлечением всех доступных ресурсов. Власти отнеслись к предложению фантаста вполне серьезно, в 1946 году его доклад рассмотрели на заседании кабинета министров США с участием президента Трумэна – но так и не дали проекту зеленый свет.

Десять лет спустя, в 1957-м, когда на орбиту вышел первый искусственный спутник Земли и во всем мире, не исключая США, энтузиасты бурно праздновали это эпохальное событие, РЭХ все глубже скатывался в пучину депрессии (учитывая двойное назначение советской космической программы – не без оснований). Победа СССР в космической гонке означала для него, что теперь русские могут нанести удар по территории США в любое время в любом месте и традиционные средства ПВО ничего не смогут им противопоставить.

Широкое обсуждение инициативы об отказе Соединенных Штатов от ядерных испытаний привело Хайнлайна в бешенство и подтолкнуло к новому всплеску политической активности. Вместе с третьей женой Вирджинией на собственные средства он разослал тысячи писем с призывом продолжить ядерные испытания, даже если ради этого придется повысить налоги и затянуть пояса, – но почему-то пламенные речи вызвали слабый отклик, а некоторые былые друзья, утомленные назойливостью писателя, и вовсе перестали общаться с четой Хайнлайн.

Ракетный Хайнлайн

РЭХ не раз подчеркивал (возможно, слегка кокетничая), что литература для него скорее способ пополнить семейный бюджет, чем дело всей жизни. Еще в довоенных письмах Кэмпбеллу он четко дал понять, что забросит эту халтурку сразу же, как только получит первый отказ. Продавать фантастику по демпинговым ценам во второстепенные журналы он не собирался: овчинка не стоила выделки. После Хиросимы и Нагасаки Хайнлайн сомневался, стоит ли снова браться за НФ, но друзья объяснили ему, что фантастика – лучший способ убедить публику в необходимости создания космического флота. Возвращение состоялось в 1946 году: мощная лирическая история о слепом поэте и космическом страннике Райслинге, один из лучших рассказов РЭХ, появилась на страницах последнего сентябрьского выпуска влиятельного американского еженедельника «The Saturday Evening Post». Эта публикация открыла Хайнлайну дорогу на «глянцевый» рынок, причем «Collier ʼs», «The Elks Magazine» и другие престижные издания покупали у него не только рассказы на космическую тему, но и программные статьи, так что трудозатраты окупились сторицей.

Чуть позже та же история повторилась с романами для мальчиков, которые Хайнлайн писал по заказу издательства «Scribner» вплоть до 1958 года. РЭХ не слишком любил детей, не знал рынок подростковой литературы и не горел желанием подстраиваться под стандарты «янг эдалт фикшн» 1940-х, во многом устаревшие, а часто попросту ханжеские. Но дал себя уговорить знающим людям, которые на пальцах разъяснили писателю, что это уникальный шанс привить интерес следующему поколению молодых американцев к военно-космической теме. Прежде чем продавать права на издание первого подросткового романа, РЭХ подробно проинструктировал своего литагента: «Я преднамеренно выбрал мальчика, у которого в роду шотландско-английские первопроходцы, мальчика, отец которого – немецкий иммигрант, и мальчика – американского еврея. Несмотря на различное происхождение, они росли как обычные американские дети. Вы можете столкнуться с редактором, который не захочет, чтобы один из юных героев был евреем. Я не буду иметь дела с такими издателями. Происхождение всех троих мальчиков является обязательным, и книга предлагается на этих условиях»[4].

Хотя РЭХ писал «скрибнеровские» романы неохотно, из-под палки, с трудом вымучивая сюжеты, способные заинтересовать подростков, эти книги заметно укрепили его авторитет за пределами фантастического гетто. Более того, первый роман серии, «Ракетный корабль “Галилей”» («Rocket Ship Galileo», 1947), лег в основу фильма «Место назначения – Луна», отмеченного «Оскаром-1951» за визуальные эффекты и «Бронзовым медведем» первого Берлинского кинофестиваля.

История с экранизацией заслуживает небольшого отступления. Жизнь сводила Хайнлайна с удивительным множеством людей, радикально повлиявших на культуру XX века. В частности, почти десять лет он дружил с Фрицем Лангом, одним из основателей немецкого экспрессионизма, режиссером великого «Метрополиса», «М», «Доктора Мабузе» и т. д. Именно Фриц подал РЭХ идею поработать на Голливуд, когда в 1948 году предложил принять участие в создании фильма «Путешествие на Луну». Эта тема давно занимала Ланга: еще в 1929-м, до эмиграции из нацистской Германии, он снял картину «Женщина на Луне» по мотивам фантастического романа своей жены Теа фон Харбоу. К сожалению, сотрудничеству с РЭХ помешал финансовый конфликт: писатель предположил (возможно, ошибочно), что старый товарищ планирует воспользоваться результатами его трудов безвозмездно, то есть даром. В итоге фильм по «Ракетному кораблю» снял Ирвинг Пичел, крепкий голливудский профессионал, чье имя, увы, ныне почти забыто – в отличие от имени новатора Фрица Ланга, знакомого сегодня каждому синефилу. Может быть, ради того, чтобы остаться в истории кино, Хайнлайну стоило поступиться частью гонорара – тем более что сумму, на которую РЭХ рассчитывал, он после премьеры «Места назначения» так и не получил.

Оппозиционный Хайнлайн

Иными словами, политические увлечения писателя успешно подпитывали его литературные амбиции – и наоборот. Правда, работала эта петля обратной связи причудливо и нелинейно. Так, на рубеже 1940–1950-х Хайнлайн не избежал приступа шпиономании, охватившей Америку после дела супругов Розенбергов, обвиненных в шпионаже в пользу СССР. Однако РЭХ бесила не только угроза суверенитету и экзистенциальной безопасности США, но и истерика вокруг «красной угрозы», мешавшая вполне лояльным гражданам честно выполнять свою работу. Несколько раз Хайнлайну приходилось выступать в поддержку своих друзей, которых подозревали в связях с коммунистами. А сенатора Джозефа Маккарти, развившего бурную деятельность по изобличению «пятой колонны» и агентов Кремля, Роберт без обиняков называл «отвратительным сукиным сыном, не уважающим ни правды, ни справедливости, ни гражданских прав». Параноидальная атмосфера взаимного недоверия, когда старый друг в любой момент может обернуться беспощадным врагом, нашла отражение в романе «Кукловоды» («The Puppet Masters», 1951). Никто не застрахован от угрозы: даже главный герой книги, от имени которого ведется повествование, в определенный момент теряет контроль над собой и оказывается в полной власти зловещего мозгового слизня из открытого космоса.

Надо сказать, Хайнлайн вообще нередко позволял себе реплики, не соответствующие образу замшелого лоялиста. Во второй половине 1960-х он стал инициатором открытого письма писателей-фантастов в поддержку вьетнамской войны – и в то же время так прокомментировал это решение: «Нет, мне не нравится эта война. <…> Это война, в которой участвуют призывники, а я ненавижу призыв в любое время и под любым предлогом… Рабство не становится слаще, если назвать его “срочной службой”». За такое и партбилет на стол можно положить. И это не говоря о крайне либеральном отношении к «институту семьи и брака», святому для всякого консерватора, – см. романы «Чужак в чужой стране», «Луна жестко стелет», «Не убоюсь я зла», «Фрайди», где автор обыгрывает самые разные модели брачных и сексуальных отношений. Не удивительно, что Хайнлайн стал первым, к кому обратился Харлан Эллисон, когда собирал свою революционную антологию «Опасные видения». К сожалению, рассказ «Оркестр молчал, и флаги не взлетали» («No Bands Playing, No Flags Flying»), написанный в 1947-м, не вполне укладывался в концепцию составителя, так как почти не содержал фантастических элементов и был опубликован лишь в 1973 году.

Ко второй половине пятидесятых, когда сформировалась идея романа «Звездный десант» («Starship Troopers», 1959), РЭХ все еще оставался социалистом – не в плане партийной принадлежности, разумеется, а по убеждениям. Он продолжал настаивать, что в США «социализма гораздо больше, чем кажется большинству людей, в одних местах он у нас получается хорошо, в других честно, в третьих – паршиво». Корень проблем Хайнлайн видел в том, как именно социализмом управляют, – и роман о бравых космодесантниках стал ответом писателя на вопрос о гарантиях равноправия и социальной справедливости.

Как ни парадоксально, «Звездный десант» остается, вероятно, самой «социалистической» книгой РЭХ. Полного комплекта гражданских прав в прекрасном мире будущего достоин лишь тот, кто готов поступиться частным ради общего, отринуть эгоистические интересы ради коллективного блага, как у Фурье, у Беллами, у Уэллса, в конце концов. А что может быть лучшим испытанием на гражданскую зрелость, чем воинская служба? Об этом выпускника Аннаполиса, уволенного в запас по состоянию здоровья и полжизни искавшего способ вернуться на флот, можно не спрашивать.

Оккультный Хайнлайн

19 января 1970 года, вскоре после ареста главы деструктивной секты «Семья» Чарльза Мэнсона по обвинению в убийстве актрисы Шарон Тейт, журнал «Time» писал: «За несколько недель, прошедших с момента предъявления ему обвинения, те, кто имел отношение к делу, обнаружили, что он, возможно, убил из-за книги. Это книга Роберта Хайнлайна “Чужак в чужой стране”, научно-фантастический роман, популярный среди хиппи». Позднее следствие установило, что «Чужак» имеет слабое отношение к мотивам Мэнсона и К, однако свою роль скандальное заявление сыграло: ложечки нашлись, но осадок остался.

В первой половине жизни Хайнлайна действительно ощутимо тянуло к квазинаучным и оккультным учениям – правда, ему хватило здравого смысла, чтобы не погрузиться в них с головой, как, например, Джон Вуд Кэмпбелл, с конца 1940-х то и дело увлекавшийся то вечными двигателями, то уфологией, то дианетикой. РЭХ всегда был склонен прислушиваться к неортодоксальным и, прямо скажем, сомнительным авторитетам – но только если те подтверждали его собственное мнение. В переписке разных лет он ссылается то на «современных психологов», якобы опровергших базовую концепцию Фрейда, то на социологов, считающих публичную порку перед строем более мягким наказанием, чем тюремное заключение, – но что это за «психологи» и «антропологи», знает только ветер.

С 1939 года РЭХ посещал семинары Альфреда Коржибски по его общей семантике и принимал участие в разработке нового искусственного языка, якобы позволяющего быстрее и четче формулировать мысли. (Позднее, в шестидесятых, Сэмюел Дилэни построит на этой концепции один из лучших своих фантастических романов, «Вавилон-17».) Современные лингвисты, исследующие знаки и знаковые системы, признают заслуги Коржибски, а его фраза «карта – это не территория» давно стала мемом. Однако в 1930-х официальная наука относилась к «общей семантике» с объяснимым скепсисом. Зато теории Коржибски притягивали склонных к экспериментам людей с творческой жилкой: в том же 1939 году несколько его семинаров посетил юный Уильям С. Берроуз – и, хотя история не сохранила документальных свидетельств, возможно, именно на этих занятиях состоялось знакомство двух будущих классиков.

На протяжении нескольких лет близким соратником РЭХ оставался Джон Парсонс, эксцентричный гений-самоучка, пионер американского ракетостроения, основатель компании «Aerojet» и Лаборатории реактивного движения. С начала 1940-х Парсонс был своим человеком в лос-анджелесском литературном обществе Mañana, где первую скрипку играл Хайнлайн, публиковал фантастику в журналах Джона Кэмпбелла, дружил с писателями и художниками. Ну а параллельно – изучал оккультные науки под патронажем британского мага Алистера Кроули, занимал высокий пост в лос-анджелесском отделении церкви Телемы (позднее переименованном в ложу «Агапэ»), практиковал черную магию и организовывал ритуальные оргии. Широкий круг интересов – хотя далеко не уникальный среди соратников Хайнлайна.

После Второй мировой войны к ложе Парсонса примкнул другой друг РЭХ, Рон Хаббард, известный тогда преимущественно как автор научной фантастики и душа любой компании. Хаббард довольно быстро продвинулся в оккультной иерархии, очаровал адептов, не оставил без внимания ни одну из последовательниц Телемы (в секте практиковали открытые отношения) – однако неизбежное противостояние с Парсонсом закончилось драматично. Эта детективная история с запутанными интригами, хитрыми аферами, роковой женщиной, обманутым возлюбленным, украденными миллионами (ну или десятками тысяч) долларов и похищенными яхтами заслуживает даже не отдельной статьи, а авантюрного романа. В 1969 году, когда скандал вокруг церкви Телемы наконец выплыл наружу и получил широкую огласку на страницах журнала «The Sunday Times», последователи Хаббарда ответили развернутым пресс-релизом, из которого следовало, что Рон внедрился в церковь Телемы по заданию военно-морского флота, дабы развалить изнутри эту подрывную организацию, практиковавшую черную магию. Кто же, по версии хаббардистов, курировал опасную сверхсекретную операцию? Правильно: не кто иной, как лейтенант ВМС США в отставке и преуспевающий писатель-фантаст Роберт Энсон Хайнлайн.

Близкая дружба Хайнлайна с Хаббардом в 1930–1940-х ни для кого не составляла секрета. В фэндоме широко ходила байка, будто знаменитая «Дианетика» была написана на спор: Рон уверял Боба, что сможет заработать больше денег, основав новую религию, чем литературными трудами. Если такой спор действительно имел место, то Хаббард, безусловно, победил – причем с разгромным счетом. Но вряд ли это сильно расстроило Хайнлайна. РЭХ искренне восхищался своим другом и восторгался его подвигами на фронте – неизвестно, подлинными или мнимыми. В письмах Хайнлайн упоминает, что у его второй жены Леслин был роман с Роном – и Боб абсолютно не возражал против такого адюльтера. С другой стороны, сама Леслин писала о романтических отношениях между двумя мужчинами – Уильям Паттерсон, самый авторитетный биограф Хайнлайна, не исключает такую возможность, но считает крайне маловероятной: по его мнению, для этого оба писателя слишком любили женщин.

Зато совершенно точно известно, что РЭХ стал одним из немногих доверенных друзей, читавших «Дианетику» в рукописи, еще до публикации в журнале «Astounding Science Fiction». Хайнлайн счел теорию Хаббарда «интригующей», но от публичных комментариев дальновидно воздержался.

Иными словами, у марсианского чудотворца Майка Валлентайна Смита из романа «Чужак в чужом краю», не то мессии, не то мошенника, хватало реальных прототипов – причем в самом ближайшем окружении РЭХ.

Замысел «Чужака» родился в 1948 году, во время мозгового штурма, в результате которого появились роман для подростков «Красная планета» («Red Planet: A Colonial Boy On Mars») и повесть о лунной колонии сверхлюдей «Бездна» («Gulf»). Еще тогда Хайнлайн решил объединить образы космического Маугли и Супермена-интеллектуала – однако долгое время история не клеилась, и писателю понадобилось почти полтора десятилетия, чтобы довести ее до ума. «Чужак в чужой стране» (он же «Человек с Марса по имени Смит», он же «Еретик» в черновых версиях) был закончен 21 марта 1960-го, но опубликован только год спустя – а в 1962-м принес автору премию «Хьюго», третью в карьере Роберта Хайнлайна.

«Чужак» стал еще одним романом, проломившим стену «фантастического гетто». Во второй половине шестидесятых книга приобрела культовый статус среди хиппи – именно об этом говорит автор статьи о секте Мэнсона в журнале «Time». Не то чтобы Хайнлайн возражал против статуса гуру и учителя жизни, ему это скорее льстило, но успех романа именно у «детей цветов» стал для писателя сюрпризом. По его словам, он писал «сатиру на секс и религию» – жанр, предельно далекий от проповеди. Правда, к концу шестидесятых Хайнлайн подпустил пафоса и добавил, что книга входит в условную трилогию «о свободе и самопожертвовании», о готовности отдать жизнь ради ближних своих – вместе с романами «Звездный десант» и «Луна жестко стелет».

И, резюмировал классик, тот, кто полюбил только одну из трех этих вещей, демонстративно игнорируя остальные, на самом деле ни в одной из них ни черта не понял.

Хайнлайн – человек не на своем месте

Политические увлечения РЭХ и его интерес к сверхчувственному вполне органично сосуществуют в его биографии рядом с выдающимися достижениями на поле научной фантастики. Однако самого писателя мало утешали жанровые премии и восторги экзальтированных поклонников. Много лет Роберта Хайнлайна не оставляло ощущение, что он делает что-то не то, недостаточно важное и ценное для общества, занимает не свое место. Литература всегда казалась ему вынужденной заменой настоящему делу. «Я не могу интересоваться писательской деятельностью, которая, на мой взгляд, не является общественно полезной, – цитирует письмо классика Уильям Паттерсон-мл. – Продолжая заниматься спекулятивной[5] (или “научной”) фантастикой, которую я писал раньше, но предприняв хитрость, я могу удовлетворить свой зуд проповедовать и пропагандировать, охватить большую аудиторию и немного заработать»[6].

На протяжении всей жизни для РЭХ очень важным было ощущение высшего знания, дающее высшую правоту: «О, я все понял, во всем разобрался, пускай же свет истины прольется и на моих читателей!» При этом он нередко вдохновенно городил откровенную чушь. Например, азартно доказывал в статьях 1960-х, что население хрущевской Москвы гораздо меньше, чем заявлял Госкомстат СССР, – ведь не могут же люди жить настолько скученно и бедно!

Убежденность и талант помогли ему завоевать репутацию выдающегося писателя – но не реализовать мечты. Хайнлайн отчаянно хотел служить во флоте, а не доживать свои годы на пенсию по инвалидности. Лично определять политику США, а не оставаться на подхвате у сенатора-социалиста. Сражаться на фронте Второй мировой, а не просиживать штаны в глубоком тылу. Развивать ракетную индустрию, а не писать романы для мальчиков.

Однако жизнь не оставила ему иных вариантов – в итоге вся его нерастраченная энергия, все нереализованные амбиции нашли выход на страницах книг: «Я должен был стать проповедником. Если бы мне удалось сохранить пуританскую веру Библейского пояса, в которой я был воспитан, я бы так и поступил. Как бы то ни было, я неловкое и плохо приспособленное животное, проповедник без церкви, ветряная мельница – личность, которую вы знаете!»[7]

Большая трагедия для Роберта Хайнлайна – но огромная удача для литературы XX века.

27.06.2022

12 марта 2020 года исполнилось 95 лет со дня рождения американского писателя и художника Гарри Гаррисона, автора циклов «Стальная Крыса», «Мир Смерти», «Билл – герой галактики», «Эдем», «Молот и крест» (в соавторстве с Томом Шиппи) и многих других книг. С момента выхода романа «Неукротимая планета» в журнале «Вокруг света» в 1972 году Гаррисон стал для советских читателей одним из главных символов американской фантастики. На излете перестройки его романы заполнили все кооперативные лотки – читатели постарше могут вспомнить эти бесконечные томики в чудовищных китчевых обложках. Однако биография писателя не исчерпывается сочинением «крутых приключений» – стоит вспомнить и о некоторых не самых известных ее эпизодах.

«Не служил – не мужик»

Парадоксально, но автор брутальных фантастических боевиков Гарри Гаррисон терпеть не мог военную службу и все, что с ней связано. Отнюдь не пацифист, к армии он относился как к громоздкому, тупому, бездушному и по большей части бессмысленному бюрократическому механизму. Самое наглядное выражение эти чувства нашли в его романе «Билл – герой галактики» («Bill, the Galactic Hero», 1965), созданном, как вспоминал писатель, отчасти под влиянием «Бравого солдата Швейка» Ярослава Гашека. Сам автор избегал обсуждения этой темы, но многие восприняли абсурдистскую черную комедию Гаррисона как пародию на «Звездный десант» («Starship Troopers», 1959) Роберта Хайнлайна. По крайней мере, в журнале «Galaxy» фрагмент романа публиковался под красноречивым названием «The Starsloggers» (в русском переводе «Звездорубы») – и Хайнлайн уловил очевидное созвучие заголовков.

Антипатия возникла не на пустом месте: в этой книге автор не столько безосновательно клевещет на доблестную американскую армию, сколько переосмысливает свой собственный жизненный опыт. С 1943 по 1946 год Гарри Гаррисон проходил службу в ВВС США – сначала в должности техника, потом в военной полиции, где конвоировал чернокожих арестантов (и, по воспоминаниям, неплохо проводил в их компании время). Причем служил, видимо, вполне браво: в отставку он отправился в звании старшего сержанта. Его взгляд на армию – это взгляд изнутри, причем не с точки зрения офицера (как у того же Хайнлайна) или привилегированного гражданского специалиста (как у Айзека Азимова), а обычного, ничем не примечательного солдата, потенциального «пушечного мяса». И то, что увидел Гаррисон, ему совсем не понравилось – начиная с учебки, где будущему писателю пришлось трижды пройти курс молодого бойца просто потому, что приказ о зачислении в действующие части запаздывал, и заканчивая беспросветной скукой в рядах военной полиции.

Бесценный опыт, приобретенный за три года, он исчерпывающе суммировал на страницах автобиографии «Гаррисон! Гаррисон!»: «Да, мы, призванные в юные годы, повзрослели и возмужали, но этот процесс проходил в суровых армейских условиях. Чему мы там научились? Косить от службы, сквернословить, пьянствовать и вожделеть близости с противоположным полом»[8].

Истории в картинках

Тот, кто интересовался биографией Гаррисона, наверняка в курсе, что его творческая карьера началась с комиксов. После демобилизации будущий писатель прошел обучение на курсах художников-иллюстраторов, а потом несколько лет зарабатывал на жизнь, рисуя обложки и стрипы[9] – в основном для малооплачиваемого хоррора, вестернов и клишированных любовно-романтических историй. В середине 1950-х, когда рынок рухнул после принятия Кодекса комиксов[10], Гаррисон без сожаления переключился на исповедальные статьи[11] для палп-журналов, «крутые приключения» и научную фантастику.

Однако распрощаться с индустрией раз и навсегда не получилось: безденежье и возросшие траты после рождения первого, а затем и второго ребенка заставили его вернуться к комиксам уже в роли сценариста. С 1958 по 1964 год обремененный семьей автор «Стальной Крысы» продолжал сочинять сюжеты и диалоги для ежедневных выпусков одного из самых популярных американских НФ-комиксов той эпохи – «Флеш Гордон».

С куда большим энтузиазмом Гаррисон писал тексты для иллюстрированных изданий и выступал в роли составителя альбомов. При его активном участии вышли «Обычная история» («Planet Story», 1979), созданная в соавторстве с художником Джимом Бёрнсом, «Великие огненные шары» («Great Balls of Fire: An Illustrated History of Sex in Science Fiction», 1977), «Механизмо» («Mechanismo: An Illustrated Manual of Science Fiction Hardware», 1978) и несколько других книг, преимущественно для европейского рынка. Что же до комиксов, то, по его собственным словам, Гаррисон никогда не был поклонником этой формы искусства и относился к такой работе как к не слишком обременительной халтуре – однако фрилансеру грех отказываться от подработки, которая приносит пусть не слишком большой, но стабильный доход. То есть поглядывал свысока, со снисходительной брезгливостью интеллектуала – ровно так же, как представители литературного истеблишмента смотрели в те годы на милую его сердцу научную фантастику.

Инфокочевник

Об инфокочевниках впервые заговорили в начале нулевых, когда у представителей творческих профессий появилась техническая возможность работать удаленно, путешествуя по всему миру, от Тайваня до Парижа и от Новосибирска до Кипра. Однако Гарри Гаррисон выбрал этот образ жизни за много десятилетий до появления персональных компьютеров и широкополосного интернета.

Еще в 1956 году его измученная хроническим безденежьем семья перебралась в Мексику (именно там был начат дебютный роман писателя, «Неукротимая планета», и написаны первые рассказы о Джиме ди Гризе, «крысе из нержавеющей стали»). Зиму 1957–1958 годов семейство провело в Лондоне, где застряло без денег и жестоко страдало от холода: в то время в Англии централизованное паровое отопление оставалось скорее экзотикой, чем рутиной, а средств на оплату газового камина хватало в обрез. Летом 1958 года Гарри с семейством перебрались в Италию, на остров Капри, прошлись «по ленинским местам». Начиная с 1959-го Гаррисоны жили в Дании, потом, после небольшого перерыва, обосновались в Ирландии, изъездили весь остров, пока не остановились в Дублине. Время от времени они возвращались в США, но бо`льшую часть своей жизни автор «Стальной Крысы» провел в поездках по Европе: его привлекала местная дешевизна, мягкая система налогообложения, а в Скандинавии, помимо прочего, – еще и социальная медицина.

И все это время он продолжал писать, рисовать, редактировать многочисленные журналы, составлять антологии для европейских, британских, но прежде всего американских издателей: его пишущая машинка и рисовальные принадлежности обычно отправлялись вслед за писателем морем или грузовой авиапочтой. Правда, нередко гонорары задерживались – а однажды, по воспоминаниям Гаррисона, издатель, знающий о нестабильности банковской системы за пределами США и Соединенного Королевства, просто выслал деньги письмом, завернув в копировальную бумагу, чтобы таможня не обнаружила купюры на просвет (самое время взять этот лайфхак на вооружение).

Удивительные приключения иностранца в России

Как и многие другие американские фантасты, от Айзека Азимова и Роберта Сильверберга до Кори Доктороу, Гарри Гаррисон имеет русско-еврейские корни: его мать родилась в 1882 году в Риге, оттуда ее семья перебралась в Санкт-Петербург и только затем эмигрировала в США.

Человек широких взглядов, он старался по мере сил следить и за фантастикой социалистического лагеря: в ежегодники, которые Гаррисон составлял совместно с Брайаном Олдиссом, входили рассказы Онджея Неффа, Ильи Варшавского и других восточноевропейских писателей. В 1970-х, став организатором большого международного фестиваля в Дублине, Гаррисон не забыл о своих советских коллегах. Правда, на первом конвенте свести знакомство с «комми» не получилось: «Не было русских. Я пригласил только одного человека из СССР – Евгения Брандиса. Это был критик мирового уровня, специалист по английской литературе, с некоторых пор обратившийся к фантастике. Он сравнивал мое творчество с творчеством Джонатана Свифта: как не желать знакомства с таким человеком!» Зато на второй ирландский конвент удалось заманить председателя Совета по научной фантастике при Союзе писателей СССР Еремея Парнова и его непосредственного начальника. Ответную любезность Парнов смог оказать в годы перестройки: в 1987-м Гаррисон стал гостем московской международной конференции «Научная фантастика и будущее человечества» – вместе с Фредериком Полом, Джоном Браннером, немецким писателем Гербертом Франке и другими фантастами из разных лагерей как «равный среди равных».

Но подлинное чудо случилось уже после распада СССР: буквально за несколько месяцев Гаррисон превратился в одного из самых востребованных в нашей стране англо-американских фантастов, стремительно обогнав куда более именитых коллег и современников. Таких тиражей, как в России, у автора «Стальной крысы» и «Мира Смерти» не было ни в одном другом уголке мира, не исключая США. Впервые Гаррисон побывал в постсоветской России в 1998-м по приглашению московских издателей и был буквально ошеломлен уровнем своей популярности. Много лет он оставался завсегдатаем конвентов СНГ – как и Роберт Шекли, другой фантаст, известный русскоязычным читателям неизмеримо лучше, чем англоязычным. Гаррисон побывал на московском «Росконе», петербургском «Интерпрессконе», киевском «Евроконе», участвовал в авторских турах, дал сотни интервью. И все же причина такого ураганного спроса продолжала оставаться для писателя загадкой. «Меня удивляет мой успех за пределами США. Я не понимаю, почему меня читают в России и других странах, – признался Гаррисон на встрече с читателями в московском магазине «Стожары» в 1998-м. – Мне казалось, что мои намеки на историю и современность США понятны только американцам».

Любой гасконец с детства академик

Петербургский писатель Андрей Балабуха любил рассказывать байку: на «Интерпрессконе-1998», конвенте любителей фантастики в Ленинградской области, они с Гаррисоном оказались в одном лифте. Переводчик представил Балабуху автору «Стальной крысы», и тот внезапно заключил русского коллегу в объятия – и не расставался с ним до конца фестиваля. Выяснилось, что в одной из статей о Гаррисоне, переведенных на английский, Балабуха сравнил фантаста с Лукианом Самосатским, чем невероятно польстил не избалованному такими комплиментами американцу.

Гаррисон любил бравировать своим статусом «крепкого ремесленника», озабоченного только прибылью: «Такова суть литературной поденщины: необходимо знать рынок и давать ему то, что он хочет. Это дело взаимовыгодное: ты выясняешь, что нужно знакомым издателям, тем или иным читателям, и в процессе удовлетворения их потребностей наполняешь собственный карман. Что тут стыдного?» Но на самом деле репутация научной фантастики беспокоила его всерьез. Гаррисона всегда тянуло к нонконформистам и новаторам: роман «Билли – герой галактики», который писатель не без гордости именовал «авангардистской прозой, смесью черного юмора и сюрреализма», впервые был напечатан на страницах журнала «New Worlds», ставшего рупором британской Новой волны. Он много лет дружил с автором «Заводного апельсина» Энтони Бёрджессом и неоднократно включал его рассказы в свои антологии. Гаррисон стал и одним из первых американских издателей Хорхе Луиса Борхеса[12] – правда, агенты аргентинского классика вскоре смекнули, что к чему, задрали расценки с пятидесяти долларов за рассказ до тысячи, и эти произведения стали не по карману представителям научно-фантастического цеха. Более того, в 1964–1965 годах Гаррисон предпринял первую в истории попытку запустить серьезный академический журнал, посвященный НФ, – «SF Horizons». Опубликовать удалось всего два номера, зато на их страницах появилось несколько развернутых аналитических статей, а также интервью, взятые известным писателем. будущим букеровским лауреатом Кингсли Эмисом у Клайва Стейплза Льюиса и Уильяма Берроуза.