Новые суверены
От Вестфаля до Кремниевой долины: как программный код заменяет конституцию
Дисклеймер / Уведомление для читателя
Книга «Новые суверены» является исключительно аналитическим и критическим исследованием. Её цель – описание, деконструкция и анализ существующих систем власти, их механизмов и последствий для общества.
Автор и издатели категорически заявляют, что данная работа не является и ни при каких обстоятельствах не должна рассматриваться как руководство, инструкция, учебное пособие или призыв к каким-либо действиям, как законным, так и противозаконным. Любая интерпретация текста в качестве практического наставления является глубоким и опасным заблуждением в отношении намерений автора.
Основной фокус работы – демонстрация системных уязвимостей, социальных издержек и этических дилемм, порождаемых концентрацией власти в руках негосударственных акторов. Анализ направлен на системы и механизмы, а не на осуждение или оправдание отдельных личностей или корпораций.
Вся информация представлена с единственной целью – стимулировать академическую и общественную дискуссию о будущем суверенитета, демократии и прав человека в XXI веке. Ответственность за любое иное использование или интерпретацию представленных материалов полностью лежит на читателе.
Пролог: Невидимые троны
Власть сменила адрес.
Пока мы, по привычке XX века, вглядывались в освещённые софитами сцены парламентов и президентских дворцов, реальные рычаги управления миром были тихо, почти незаметно, перенесены в другие залы. Из гулких помещений, пахнущих пыльными коврами и политическими компромиссами, в стерильные, залитые холодным светом конференц-залы корпоративных кампусов и беззвучно гудящие центры обработки данных.
Мы продолжали следить за театром теней, где акторы в строгих костюмах обсуждали поправки к законам, в то время как настоящие законы, формирующие нашу жизнь, писались на C++ и Python. Мы аплодировали демократическим ритуалам, не замечая, что подписываем новую, куда более обязывающую общественную присягу каждый раз, когда нажимаем кнопку «Принять условия и положения».
Это книга о величайшей миграции власти в истории человечества. О том, как суверенитет, подобно капиталу, утёк туда, где для него созданы лучшие условия: меньше трения, меньше ответственности, больше контроля.
Представьте себе две сцены.
Сцена первая. Национальный парламент. Десятки людей в течение нескольких месяцев ведут ожесточённые дебаты о новом законе, регулирующем розничную торговлю. Закон, даже если его примут, вступит в силу через год, будет полон лазеек и затронет лишь одну страну. Это медленный, громоздкий, видимый всем процесс. Это власть, какой мы её себе представляем.
Сцена вторая. Закрытое совещание в Купертино. Десять человек решают изменить правила App Store, касающиеся обработки платежей в приложениях. Решение принимается за три часа. Через две недели оно вступает в силу одновременно в 175 странах. Одним этим решением создаются и уничтожаются рынки на миллиарды долларов, меняются бизнес-модели тысяч компаний, а жизнь миллиарда пользователей смартфонов подчиняется новому стандарту. Это быстрый, невидимый и абсолютно тотальный процесс. Это власть, какая она есть.
Мы искали правителей в дворцах, не замечая, что настоящие троны давно стали невидимыми. Они не из золота и бархата, а из оптоволокна и кремния.
Чтобы понять масштаб этого сдвига, давайте на мгновение отвлечёмся от метафор и рассмотрим анатомию власти схематически.
Две модели суверенитета
Старый суверен (Вестфальское государство):
Источник власти: Монополия на легитимное насилие на своей территории.
Территория: Физические границы, очерченные на карте.
Население: Граждане, связанные законом и общей идентичностью.
Инструменты управления: Законы, налоги, армия, полиция, суды.
Легитимность: Социальный контракт, выборы, конституция (по крайней мере, в теории).
Новый суверен (Технологическая / Финансовая платформа):
Источник власти: Монополия на критически важную инфраструктуру (код, данные, финансовые потоки, логистика).
Территория: Цифровая экосистема, сеть поставок, платёжная сеть. Границы определяются не географией, а доступом.
Население: Пользователи, клиенты, подписчики, связанные «условиями предоставления услуг».
Инструменты управления: Алгоритмы, пользовательские соглашения, контроль доступа (бан), модерация контента, управление потоками данных и капитала.
Легитимность: Сетевой эффект, безальтернативность, удобство и добровольное согласие (тот самый клик на кнопке «Я согласен»).
Эта книга определяет «новых суверенов» не как просто крупные корпорации, а как системы, которые присвоили себе ключевые функции государства. У них есть:
Территория: экосистема приложений Apple или логистическая сеть Maersk.
Законодательная власть: правила платформы YouTube или условия SWIFT.
Судебная власть: арбитраж Amazon и алгоритмическая модерация Социальной сети, решения которых зачастую окончательны и не подлежат обжалованию.
Исполнительная власть: возможность принудительно исполнять свои законы, отключая от сети целые страны (как Visa и Mastercard) или удаляя из магазина приложений неугодных игроков (как Google).
И даже своя внешняя политика, которую они ведут в переговорах с правительствами «старого мира».
Мы – граждане этих невидимых империй. Мы можем иметь паспорт одной страны, но наша экономическая, социальная и даже эмоциональная жизнь протекает по законам, написанным в Пало-Альто, Шэньчжэне или Копенгагене.
Мы привыкли считать, что власть – это то, что можно увидеть и оспорить. Новая власть действует иначе. Она не запрещает, а делает невозможным. Не приказывает, а подталкивает. Не навязывает идеологию, а формирует саму реальность, в которой мы делаем выбор.
Эта книга – экскурсия в реальные центры власти XXI века. Мы разберём их анатомию, изучим их методы и попытаемся понять, в каком мире мы окажемся, когда эти невидимые троны окончательно укрепятся.
Добро пожаловать за кулисы.
Часть I. Конец монополии
Глава 1. Призрак суверенитета.
В международных отношениях, как и в аристократических семьях, принято с почтением говорить о покойных. Вестфальская система национальных государств – наш самый почтенный покойник. Мы продолжаем рассаживать её призрак во главе стола на саммитах G20 и в залах ООН, делая вид, что он всё ещё обладает властью, хотя на самом деле от него остались лишь ритуалы и холодное дуновение в коридорах власти.
Эта система, рождённая из крови и пепла Тридцатилетней войны в 1648 году, была, по своей сути, элегантной джентльменской сделкой. Европейские монархи, уставшие резать друг друга по религиозным поводам, договорились о простом наборе правил, чтобы сделать войну более предсказуемой, а мир – более управляемым. Этот договор держался на трёх китах, трёх священных коровах, которым мы формально поклоняемся и по сей день.
Давайте же, вооружившись светом анализа, посмотрим, было ли в этих идолах хоть что-то живое.
Первый кит: Монополия на насилие
Идея: Государство – и только государство – имеет право начинать войны, содержать армию и применять силу внутри своих границ. Это краеугольный камень, отличающий суверена от бандита с большой дороги.
Реальность: Эта монополия всегда была фикцией. История – это бесконечная череда примеров её нарушения. От каперов и корсаров, этих лицензированных государством пиратов, до итальянских кондотьеров и швейцарских наёмников, которые служили тому, кто больше платит. Ост-Индская компания, формально торговая корпорация, обладала собственной армией, которая была больше и эффективнее армий многих европейских держав.
А что сегодня? Частные военные компании (ЧВК) стали респектабельным инструментом внешней политики, позволяя государствам вести войны, формально в них не участвуя. Могущественные картели в Латинской Америке контролируют территории, превосходящие по площади и населению иные европейские страны, обладая собственными вооружёнными силами и кодексом законов. Внутри мегаполисов частные охранные фирмы защищают богатые кварталы куда эффективнее муниципальной полиции.
Государство не обладает монополией на насилие. В лучшем случае, оно – крупнейший игрок на этом рынке, вынужденный постоянно конкурировать с другими, более гибкими и менее щепетильными акторами.
Второй кит: Территориальная целостность и невмешательство
Идея: Границы священны. То, что происходит внутри страны, – её внутреннее дело. Никто не имеет права вмешиваться.
Реальность: Попытка защитить суверенитет с помощью пограничных столбов в XXI веке – это всё равно что строить каменную крепость для защиты от тумана. Туман не замечает стен.
Информационные потоки: Твит, запущенный в Калифорнии, может спровоцировать революцию в Северной Африке. Спутниковое телевидение и интернет не нуждаются в визах, чтобы пересечь границу и изменить умы миллионов.
Финансовые потоки: Триллионы долларов перемещаются между юрисдикциями за наносекунды, делая национальные налоговые системы и финансовый контроль похожими на попытку вычерпать океан решетом.
Экологические и биологические угрозы: Облако радиоактивных осадков, вирус или выбросы углекислого газа демонстрируют полное презрение к линиям, нарисованным на картах политиков.
Принцип невмешательства умер, не успев толком родиться. От «гуманитарных интервенций» до кибератак и экономических санкций, которые разрушают экономику страны извне, – вся современная геополитика является театром элегантно оформленного вмешательства.
Третий кит: Верховенство национального закона
Идея: На своей территории закон государства абсолютен. Все, кто на ней находятся, – от гражданина до транснациональной корпорации – подчиняются ему.
Реальность: Это, пожалуй, самый печальный из трёх мифов. Верховенство национального закона было подорвано с двух сторон – сверху и изнутри.
Сверху: Международные договоры, наднациональные органы вроде ВТО или Европейского суда по правам человека диктуют странам правила игры, которые становятся выше их собственных конституций. Доминирование доллара позволяет США применять свои законы экстерриториально, заставляя европейские или азиатские компании платить миллиардные штрафы за нарушение американских санкций против третьих стран.
Изнутри: Глобальные корпорации, действуя одновременно в десятках юрисдикций, научились виртуозно играть на разнице законодательств. Они выводят прибыль в низконалоговые гавани, подчиняют споры не национальным судам, а международному коммерческому арбитражу, и, что самое важное, создают собственные внутренние правила – «условия предоставления услуг», – которые для их пользователей и партнёров оказываются куда важнее и обязательнее, чем Гражданский кодекс.
Вывод:
Вестфальская система не рухнула под натиском «новых суверенов». Она была выхолощена, опустошена изнутри задолго до их появления. Государство стало похоже на аристократа, сохранившего титул и замок, но давно продавшего земли и заложившего фамильные драгоценности.
Оно всё ещё выполняет ритуалы: проводит выборы, печатает законы, отправляет послов. Но его реальная способность контролировать насилие, территорию и правовое поле стала призрачной. Оно не было убито; оно медленно и мучительно угасало, оставляя после себя вакуум власти.
Именно в этот вакуум, в эту пустоту на месте старого трона, и шагнули наши новые герои. Не как узурпаторы, а как наследники, пришедшие забрать то, что уже давно никто не охранял. Следующая глава посвящена процессу этого угасания – великому размыванию границ, капитала и лояльности.
Глава 2. Великое размывание.
Государство XX века было построено на идее контейнера. Оно было сосудом с твёрдыми, чётко очерченными стенками-границами. Внутри этого сосуда находилось всё, что имело значение: капитал, люди, информация, культура, идентичность. Суверенная власть была властью над этим контейнером – способностью контролировать его содержимое и проницаемость его стенок.
А затем в этот сосуд добавили два универсальных растворителя. Первый – логика капитала, требующая свободного перетекания через любые мембраны в поисках максимальной прибыли. Второй – логика сети, требующая мгновенного распространения информации без оглядки на какие-либо преграды. Эти две силы, действуя в синергии, запустили процесс, который мы называем «великим размыванием». Стенки контейнера истончились, стали пористыми и, в конечном счёте, иллюзорными.
Акт I: Освобождение капитала
Первой на свободу вырвалась самая текучая и непокорная из всех субстанций – деньги. Пока капитал был преимущественно физическим (заводы, земля, ресурсы), он был надёжно привязан к территории. Государство могло его видеть, облагать налогами и контролировать.
Но с отменой золотого стандарта и развитием электронных финансов капитал дематериализовался. Он превратился в чистую информацию, в биты, летящие по оптоволоконным кабелям со скоростью света. И в этом новом состоянии он обрёл почти абсолютную свободу.
Началась великая миграция. Капитал потёк туда, где налоги ниже, регулирование мягче, а рабочая сила дешевле. Государства, вместо того чтобы диктовать условия, оказались в унизительном положении просителей. Они были вынуждены вступить в глобальную «гонку уступок» (race to the bottom), соревнуясь друг с другом за право принять у себя этого капризного и нелояльного гостя.
Переворот власти
Старая модель:
Капитал нуждается в Государстве (для защиты собственности, инфраструктуры, доступа к рынку).
Государство диктует Капиталу правила (налоги, трудовое законодательство, экологические нормы).
Власть у Государства.
Новая модель:
Государство нуждается в Капитале (для создания рабочих мест, налоговых поступлений, экономического роста).
Капитал диктует Государству правила, выбирая наиболее выгодную из сотен юрисдикций.
Власть у Капитала.
Капитал стал первым настоящим космополитом. Он больше не имел родины; у него были лишь временные резиденции. А государство, потерявшее контроль над своей финансовой кровеносной системой, превратилось в менеджера территории, чья главная задача – сделать её максимально привлекательной для глобальных инвесторов.
Акт II: Информационный потоп
Если капитал просачивался сквозь стены, то информация просто смыла их. Государство веками держало монополию на формирование картины мира своих граждан. Оно контролировало типографии, а затем – радиочастоты и телеканалы. Эта способность создавать общий нарратив, общую историю и общих врагов была основой национальной идентичности.
Интернет уничтожил эту монополию. Он не просто создал новый канал информации; он изменил саму её природу. Информация перестала течь иерархически, сверху вниз – от правительства к народу. Она стала распространяться горизонтально, вирусно, хаотично.
Мнение эксперта (Специалист по цифровым правам / Техно-социолог): «Государство привыкло контролировать типографии и телеканалы. Оно оказалось совершенно не готово к миру, где каждый гражданин с телефоном в руках – это сам себе и типография, и телеканал. Суверенитет национальной повестки сменился суверенитетом алгоритмической ленты новостей».
Теперь государство – лишь один из тысяч голосов, пытающихся перекричать друг друга в глобальном цифровом шуме. Причём голос не самый интересный и убедительный. Граждане начали объединяться в новые, транснациональные «цифровые племена», основанные на общих интересах, ценностях или теориях заговора, а не на общем гражданстве. Национальная идентичность, этот клей, скреплявший контейнер изнутри, начала высыхать и трескаться.
Акт III: Испарение лояльности
Конечным результатом размывания капитала и информации стало испарение самой неуловимой субстанции – человеческой лояльности. Когда работа, деньги, информация, друзья и развлечения становятся глобальными, верность флагу и гимну начинает казаться сентиментальным пережитком.
Возник новый тип человека – «глобальный кочевник». Для элиты это «человек Давоса», чей дом – бизнес-зал аэропорта, а родина – портфель акций. Для молодого поколения – цифровой фрилансер, который может работать на американскую компанию, живя в Таиланде, и платить налоги в Эстонии через программу e-Residency.
Социальный контракт был негласно переписан. Старая формула «Я – гражданин, и я верен своей стране» сменилась новой, рыночной: «Я – клиент, и я остаюсь лоялен этому государству, пока оно предоставляет мне качественный сервис (безопасность, инфраструктуру, низкие налоги) по конкурентной цене». Гражданство из священного долга превратилось в услугу по подписке, которую можно сменить, если на рынке появится более выгодное предложение.
Мнение эксперта (Философ / Социолог): «Паспорт – это всего лишь проездной документ. Настоящее гражданство определяется тем, чьим правилам вы следуете в своей повседневной жизни – правилам конституции или правилам платформы, на которой вы работаете и общаетесь?»
Вывод:
К началу XXI века Вестфальский контейнер оказался практически пуст. Капитал улетучился, информационные потоки вышли из-под контроля, а лояльность граждан испарилась. Осталась лишь оболочка – набор институтов, ритуалов и символов, за которыми уже почти не было реального содержания.
В ландшафте, опустошённом этим великим размыванием, уже прорастали семена новой власти. Власти, которая не нуждалась ни в границах, ни в паспортах, ни в гимнах. О её последней, предсмертной роли мы и поговорим в следующей главе.
Глава 3. Государство в своей последней роли: ночной сторож и сборщик налогов.
Если XX век был веком государства-архитектора, мечтавшего строить новые общества, то XXI век оставил ему куда более скромную роль – роль ночного сторожа и сборщика податей в глобальном торговом центре, которым оно больше не владеет. Оно больше не пишет генеральный план здания, а лишь следит, чтобы не били витрины и вовремя вывозили мусор.
Лишившись реального контроля над капиталом и информацией, государство сосредоточилось на том единственном, что у него осталось, – на управлении физической реальностью в пределах своих границ. Оно превратилось в поставщика базовых услуг, эдакого суверенного завхоза, чья работа критически важна, но при этом почти невидима и совершенно не престижна.
В этой последней, выхолощенной инкарнации у него осталось всего три функции.
Функция первая: Ночной сторож для глобального капитала
Классическая либертарианская мечта о «государстве – ночном стороже», которое лишь охраняет собственность и не вмешивается в экономику, осуществилась в самой извращённой форме. Государство действительно стало сторожем. Но охраняет оно не столько своих граждан, сколько инфраструктуру, необходимую для бесперебойной работы «новых суверенов».
Оно строит и обслуживает дороги, по которым ездят фургоны Amazon. Оно обеспечивает безопасность портов, в которые заходят контейнеровозы Maersk. Оно поддерживает работу электросетей, питающих дата-центры Google. Оно финансирует университеты, которые готовят инженеров для Apple, превращаясь, по сути, в бесплатный R&D-департамент и кадровое агентство для глобальных корпораций.
Мнение эксперта (Стратег по глобальным цепям поставок): «Цифровые гиганты любят говорить, что они живут в облаках. Это удобная ложь. Их „облака“ – это вполне конкретные здания, потребляющие мегаватты энергии и требующие подъездных путей. Их бизнес на 100% зависит от той самой „скучной“ физической инфраструктуры, которую по инерции продолжает обслуживать старое государство. Они – мозг в банке, а государство – это сама банка, система жизнеобеспечения».
Государство обеспечивает стабильность и предсказуемость – ту самую операционную среду, без которой невозможна ни одна сложная экономическая деятельность. Но оно делает это не как хозяин, а как подрядчик, которого в любой момент могут сменить, если он начнёт требовать слишком много за свои услуги.
Функция вторая: Сборщик налогов с тех, кто не может убежать
Вторая функция государства – финансировать первую. Но здесь оно сталкивается с фундаментальной асимметрией. Его клиенты (глобальные корпорации) мобильны, а его налоговая база – нет.
«Новые суверены» овладели искусством юридической алхимии, превращая налогооблагаемую прибыль в необлагаемую пыль одним нажатием кнопки. Используя сложнейшие схемы вроде «Двойного ирландского с голландским сэндвичем», они перемещают доходы в юрисдикции с нулевыми налогами, оставляя странам, где была реально получена прибыль, лишь символические крохи.
Мнение эксперта (Эксперт по антимонопольному праву): «Мы пытаемся поймать поток воды сетью для ловли бабочек. Национальные налоговые системы были созданы для экономики заводов и магазинов. Они совершенно беспомощны перед лицом компаний, чьи главные активы – это интеллектуальная собственность и данные, которые можно юридически „прописать“ на любом солнечном острове сговорчивого регистратора».
Лишившись возможности эффективно облагать налогами мобильный капитал, государство с удвоенной силой вцепляется в тех, кто привязан к территории: в малый и средний бизнес, у которого нет штата юристов в Люксембурге, и в наёмных работников, чьи доходы прозрачны и легко отслеживаемы.