Мост между небом и землёй

Размер шрифта: 13

Глава 1

Осень в Москве всегда наступала внезапно. Еще вчера город изнывал от влажной, пыльной жары, а сегодня уже приходилось кутаться в пальто, подняв воротник против колючего ветра. Алисия шла по бульвару, почти не глядя по сторонам. Она несла домой не только тяжелую кожаную сумку, набитую папками с чертежами, но и привычную, плотную усталость. Она была архитектором, и ее мир состоял из четких линий, выверенных пропорций и бесконечных дедлайнов. Сейчас ее мысли были там же – она мысленно перебирала макеты, сверялась с воображаемым списком задач на завтра, и этот внутренний шум полностью заглушал шелест листвы под ногами.

Ее внимание привлекло пятно цвета. Яркое, почти кричащее, оно резко контрастировало с серо-желтой палитрой ноябрьского вечера. На одной из скамей, спиной к пешеходной аллее, сидел мужчина. Он был сосредоточен на мольберте, и его рука с кистью двигалась быстрыми, уверенными движениями. Он не старался аккуратно вписываться в контуры – он, казалось, атаковал холст, яростно и страстно.

Алисия замедлила шаг. Ее профессиональный взгляд автоматически искал композицию, баланс, смысл. Но она не находила ничего, кроме хаоса. Мазки алой, охры и ультрамарина сталкивались друг с другом в беспорядке, который ее разум отказывался признавать искусством. Это было буйство, неподконтрольный выплеск чего-то необузданного. Она брезгливо поморщилась. «Малевич отдыхает», – пронеслось в голове.

Она уже было собралась пройти мимо, как порыв ветра, сорвавший с клена последние листья, рванул и к мужчине. Со скамьи, из-под его портфеля, из которого беспорядочно торчали свертки бумаги, папки и тюбики, вырвало и подхватило один лист. Он понесся прямо к Алисии, закружился у ее ног и прилип к мокрому асфальту.

Инстинктивно она наклонилась и подобрала его. Это был не рисунок, а какой-то стремительный набросок, сделанный углем и пастелью. Та же энергия, та же неистовая сила.

Мужчина обернулся. Его взгляд скользнул по ее замершей фигуре, потом опустился на лист в ее руке.

– А, беглец, – произнес он спокойным, низким голосом, в котором не было ни досады, ни раздражения. Он отложил кисть и встал.

Только теперь Алисия разглядела его. Невысокий, в потертой кожанке, забрызганной краской. Волосы, слишком длинные для ее представлений о приличии, спадали на лоб. Но главное – глаза. Не цвет, а выражение. Они были живые, любопытные, будто он только что проснулся и с интересом разглядывал мир вокруг, в котором Алисия уже давно просто существовала.

– Извините, – автоматически сказала она, протягивая ему лист. – Ветер.

Он не взял его сразу, а внимательно посмотрел на нее, и ей почему-то стало неловко под этим взглядом, будто она сделала что-то не так.

– Он вам нравится? – вдруг спросил он, кивнув на набросок.

Алисия растерялась. Честный ответ «нет, это хаос» показался ей сейчас удивительно грубым.

– Он… очень энергичный, – выдохнула она, найдя самый нейтральный вариант.

Мужчина улыбнулся. Улыбка его была немного усталой, но теплой.

– Тогда оставьте его себе. На память о том, как почтили своим вниманием мой творческий беспорядок.

Он повернулся к мольберту, словно их разговор был исчерпан, и снова погрузился в свое буйство красок.

Алисия постояла еще мгновение, скомканный лист в руке, чувствуя себя нелепо. Затем, так и не найдя слов, кивнула его спине и пошла дальше, к выходу с бульвара.

Дома, разбирая сумку, она снова наткнулась на тот лист. Собиралась выбросить, но рука не поднялась. Она положила его на кухонный стол, пока готовила ужин. Край глаза то и дело натыкался на беспокойные, рваные линии.

Позже, за чашкой чая, она все же взяла его в руки и стала вглядываться. Сначала она видела только хаос. Но потом, отстранившись от желания найти смысл и порядок, она начала видеть другое. Она увидела, как угольная линия не ломается, а изгибается с упругой силой, как мазок пастели не мажется, а летит, задавая движение. И эти сталкивающиеся цвета… они не спорили, они пели. Громко, дисгармонично, но полнокровно и яростно.

Она не понимала, что это было. Но она неожиданно для себя поймала на мысли, что это было красиво. Неправильно, странно, чуждо ей – но красиво.

Она аккуратно положила лист на книжную полку, прислонив к корешкам ровных, упорядоченных томов по архитектуре. Пятно хаоса в стройном ряду ее мира. И легла спать с непривычным чувством легкой тревоги, похожей на предвкушение.

Глава 2

Неделя пролетела в привычном ритме, состоящем из метронома совещаний и гулкого эха метро. Набросок, прислонившийся к книгам, будто подмигивал Алисии каждый раз, когда она проходила мимо полки. Она уже почти перестала замечать это пятно хаоса в своем выверенном пространстве, загнав странную встречу в самый дальний угол сознания, помеченный грифом «случайность».

Текущий проект – редизайн лобби делового центра – требовал полной концентрации. Клиент был капризным, бюджет сжатым, а сроки, как всегда, дышали в затылок. Именно поэтому в четверг вечером Алисия оказалась на предварительном показе в одной из галерей в районе Хамовников. Не для вдохновения – для нетворкинга. Нужно было «порешать вопросы» с одним из потенциальных подрядчиков по отделочным материалам, который, как выяснилось, обожал современное искусство.

Воздух в галерее был густым от запаха дорогого парфюма, белого вина и тихой, напыщенной беседы. Алисия, прижавшись к стене с бокалом не своего «совиньона», уже пятый раз смотрела на часы, пытаясь визуально вычислить в толпе седого человека с бородкой – того самого подрядчика. Ее взгляд скользил по гостям, бесстрастно оценивая дорогие костюмы, скучающие улыбки, гладкие, ничего не выражающие лица.

И вдруг – снова пятно.

Не цвета на этот раз. А энергии. В дальнем углу, у массивной бетонной колонны, стоял Он. Тот самый, с бульвара. Он был в той же кожаной куртке, и он с кем-то спорил. Нет, не спорил – он говорил, а его собеседник, упитанный мужчина в идеально сидящем кардигане, слушал с вежливой, застывшей улыбкой, в глазах которой читалось легкое раздражение.

Алисия не слышала слов, но видела язык его тела – собранный, упругий, как пружина. Он не жестикулировал яро, нет, он скорее вбивал свои тезисы в пространство точными, короткими движениями руки. Его лицо было оживленным, глаза горели тем самым огнем, который она запомнила – огнем полного погружения и абсолютной убежденности.

Он казался инородным телом в этом отполированном пространстве. Диким зверем, случайно забредшим на званый ужин. И это было до боли знакомо. Она и сама часто чувствовала себя здесь чужаком, только ее костюм был ее камуфляжем. А он и не пытался маскироваться.

Не думая, на автомате, Алисия сделала несколько шагов в их сторону, будто рассматривая массивный абстрактный экспонат неподалеку. Теперь она могла разобрать обрывки фраз.

–… это не диалог, это монолог в пустоту! – говорил Он, и в его голосе звучала не злость, а горячая, почти отчаянная убежденность. – Вы выставляете не искусство, вы выставляете инвестицию. Раму для селфи. Где тут жизнь? Где тут нерв?

– Александр, дорогой, искусство многогранно, – парировал тот, и его голос был сладким и ядовитым, как испорченный мед. – Кому-то – нерв, а кому-то – гармония и эстетика. Мы даем публике то, что она готова принять.

– Вы даете ей пережеванную кашу, лишенную вкуса! – парировал Александр. И вдруг его взгляд, скользя по залу, наткнулся на Алисию.

Он не узнал ее сразу. Взгляд был отрешенным, все еще погруженным в спор. Но через секунду в глазах мелькнуло удивление, а потом – та самая улыбка. Усталая, но теплая. Он кивнул ей, словно старому знакомому, и это неловкое движение полностью выбило его оппонента из колеи.

– Вы… знакомы? – кардинал повернулся к Алисии, его лицо мгновенно приняло дежурное приветливое выражение, оценивающе скользнув по ее костюму и позе.

И тут с Алисией произошла мгновенная, отработанная до автоматизма метаморфоза. Она не думала, не принимала решений. Мышцы лица сами собой сложились в легкую, уверенную улыбку, не доходящую до глаз. Спина выпрямилась еще на сантиметр, плечи расправились. Голос, когда она заговорила, стал на полтона ниже и приобрел бархатистые, слегка томные обертоны – тот самый «галерейный» тембр, который говорил о принадлежности к определенному кругу.

– Алисия Соколова, архитектор, – произнесла она, легко и непринужденно протягивая руку. – Мы как раз с коллегами обсуждали вашу последнюю выставку, господин Преображенский. Очень смелые решения. Особенно удачно, на мой взгляд, обыграно освещение в центральном зале.

Ложь полилась легко и гладко, как отработанная презентация. Она не обсуждала никакую выставку, лишь мельком видела анонс в соцсетях. Но это был код, пароль, который мгновенно сделал ее своей в этом кругу. Ее пальцы коснулись руки Преображенского уверенным, но не долгим рукопожатием – ровно настолько, чтобы показать уважение, но не допустить панибратства.

Преображенский оживился, с радостью переключившись с безумного художника на адекватного, приятного профессионала. Его лицо расплылось в улыбке.

– А, коллега! Очень приятно. Да, да, освещение – это была отдельная история, – он тут же включился в пространное объяснение.

Алисия кивала, вставляя в нужных местах уместные «конечно», «безусловно» и «какая интересная мысль». Ее сознание работало на два фронта: одно его слушало, вычленяя полезное для будущего разговора о скидках на мрамор, а другое – остро, до физического покалывания в кончиках пальцев, чувствовало на себе взгляд Александра.

Она рискнула мельком посмотреть на него. Он не смотрел на Преображенского. Он смотрел на нее. Его выражение лица было невозмутимым, но в уголках глаз собрались лучики мелких морщинок – от любопытства или от едва уловимой насмешки. Он видел. Видел, как щелкнул невидимый переключатель, как опустился занавес и на сцену вышла совсем другая женщина – «архитектор Соколова». И он был единственным в этом зале, кто заметил подмену. От этого осознания по спине побежал противный, холодный мурашек. Она почувствовала себя актрисой, которую на середине монолога поймали на том, что она забыла текст и импровизирует.

Через несколько минут, исчерпав светские любезности и договорившись о встрече на следующей неделе, Преображенский с облегчением ретировался к более спокойным гостям. Алисия и Александр остались вдвоем у бетонной колонны.

Наступила небольшая, густая пауза. Он первым ее нарушил.

– Архитектор Соколова, – произнес он, медленно выговаривая слова, и в его голосе не было ни лести, ни осуждения, лишь тихое, внимательное изучение. – Теперь ясно. Нравится? – он кивнул в сторону огромного полотна, на котором ровными линиями был нанесен блестящий пигмент.

Его вопрос повис в воздухе. Простой, прямой, не предполагающий дипломатичного ответа. Внутри нее все сжалось. Готовый ответ – «это очень технологично» – застрял в горле. Он бы не поверил. Он уже видел изнанку.

– Это очень… соответствует месту, – наконец выдавила она, ненавидя себя за эту уклончивость.

– То есть нет, – он усмехнулся, но не злорадно, а с каким-то пониманием. – Я так и думал. Слишком чисто. Слишком стерильно. Как операционная. В операционной не живут. В ней выживают.

Его слова попали точно в цель, в ту самую усталость, что она тащила на себе все эти дни. Прямо в солнечное сплетение. Она молчала, не в силах ничего возразить.

– А где, по-вашему, живут? – спросила она наконец, и в ее собственном голосе она с удивлением услышала не вызов, а искреннее любопытство.

– В беспорядке, – парировал он, и его глаза снова загорелись. – В хаосе, в спорах, в попытках. В краске под ногтями и в сломанных карандашах. В том, что не вписывается в ровные линии. Кстати, Александр.

– Алисия.

– Я помню. Вы не похожи на Алисию.

– А на кого я похожа?

– На человека, который очень устал носить маску, – сказал он просто, без улыбки. – И, у которого отлично получается это скрывать. Пожалуй, это высший пилотаж.

Она замерла. Он назвал все своими именами. Без обиняков. И от этого стало не больно, а наоборот – странно легко, будто сняли тяжелый, невидимый груз с плеч.

– Это называется профессионализм, – все же попыталась она парировать, но защита прозвучала слабо и неубедительно даже для нее самой.

– Называйте, как хотите, – он пожал плечами, и в его движении была какая-то удивительная, кошачья грация. – Слушайте, – он вдруг перешел на другой тон, более мягкий, без тени насмешки. – Я завтра буду в своей мастерской, в Подмосковье. Везу туда кое-какие работы. Если вам интересно увидеть, откуда берутся эти… нестерильные полотна, милости прошу. Без масок и дипломатии.

Он не предлагал и не бросал вызов. Он просто констатировал возможность. И в этой простоте была какая-то гипнотическая притягательность.

Прежде чем она успела обдумать, проанализировать, взвесить все «за» и «против», ее собственный голос, тихий и немного хриплый, произнес:

– Хорошо.

Он кивнул, как будто, так и должно было быть. Достал из кармана куртки смятый клочок бумаги – чек, квитанцию, – и что-то быстро начертал на обороте.

– Вот адрес, – он протянул ей бумажку. Их пальцы едва коснулись. – Заезжайте, когда будет свободный час.

Он повернулся и растворился в толпе так же внезапно, как и появился, оставив ее с клочком бумаги в руке. На нем, рядом с какими-то цифрами, был нарисован маленький, кривой домик и стрелка. И подпись: «Саша».

Саша. Не Александр.

Алисия медленно разжала пальцы. Ладонь была влажной. Она снова сделала глоток вина, но оно казалось безвкусным. Гул голосов вокруг вернулся, обрушившись на нее с новой силой. Но внутри было непривычно тихо. И это молчание было громче любого шума. Она стояла, чувствуя, как слой за слоем с нее спадает тщательно выстроенный образ, оставляя лишь смутную, тревожную и незнакомую самой себе надежду.

Глава 3

Решение поехать принялось стремительно, почти импульсивно. Сев за руль своего аккуратного седана, Алисия уже на первом перекрестке пожалела о своей спонтанности. Что она вообще делает? Едет в неизвестном направлении, в какой-то посёлок, к абсолютно незнакомому мужчине. Она нервно перебирала пальцами руль, прокручивая в голове возможные сценарии от неловкого визита до откровенно опасных ситуаций. «Профессионализм», на который она так уповала, здесь казался смешной и бесполезной броней. Она то и дело поглядывала на телефон, зажатый в держателе – карта показывала верный путь, но чувство легкой паники не отпускало.

Машина свернула с шумного шоссе на проселочную дорогу, и тут её сомнения сменились нарастающим недоумением. Сначала среди привычных подмосковных пейзажей стали появляться странные объекты. Разноцветные фигуры из старых покрышек, причудливо сколоченные скворечники на деревьях, а потом и вовсе – расписанные яркими граффити заборы и стены сараев. Чем дальше она заезжала, тем больше это место напоминало сон наяву. Она притормозила, пропуская семейство уток, неспешно переходивших дорогу, и невольно улыбнулась – такого в Москве она точно не видела.

Навигатор упрямо вел ее вперед, пока не объявил: «Вы достигли точки назначения». Алисия остановила машину на обочине у развилки. Дальше асфальт заканчивалась, уступая место грунтовой дороге, ведущей вглубь леса. Она заглушила двигатель, и на нее обрушилась оглушительная тишина, нарушаемая лишь щебетом птиц и шелестом листвы за приоткрытым окном.

Она огляделась. Это было не похоже ни на что, виденное ею раньше. Небольшой посёлок, вернее, даже деревня, состоящая из аккуратных, но явно старых домиков, был превращён в сплошной арт-объект. Стены домов были расписаны сюжетными фресками – не граффити, а именно картинами. У колодца стояла скульптура из ржавых металлических деталей, напоминающая гигантскую стрекозу. На лавочке у тропинки лежала мозаичная подушка из битой плитки. Повсюду стояли странные, ни на что не похожие инсталляции, смысл которых угадывался с трудом, но которые отчего-то казались уместными именно здесь.

Людей почти не было видно. Из трубы одного дома лениво вился дымок, где-то вдалеке лаяла собака. Воздух, ворвавшийся в салон, был свежим и пах хвоей, краской и древесной смолой. Алисия медленно вышла из машины, щелкнув замком и проверяя ручку на всякий случай. Она постояла секунду, опираясь на теплый капот, чувствуя себя чуть ли не исследователем на другой планете. Её внутренняя тревога понемногу стала уступать место любопытству. Это место дышало такой странной, заброшенной и в то же время живой творческой энергией, что было невозможно не проникнуться его атмосферой.

Согласно инструкциям, дальше нужно было идти пешком. Тропинка, утоптанная в траве, вела к большому старому амбару, стоявшему поодаль, на самом краю деревни, на опушке леса. Деревянное здание, видавшее виды, с облупившейся краской, но с новой, добротной крышей.

Сердце Алисии забилось чуть чаще. Она сделала глубокий вдох, поправила сумку на плече и пошла к двери, оставив машину на обочине как последнюю связь с привычным миром. Дверь была старой, массивной, но с современной стеклянной вставкой. Постучав, она не услышала ответа и, после недолгого колебания, толкнула тяжёлое полотно.

Тёплый воздух, пахнущий деревом, маслом, краской и чем-то сладковатым, может быть лак или скипидар, обволок её с головой. Свет внутрь лился из больших окон под самой крышей и падал на бесчисленные предметы, заполнявшие пространство.

Студия… нет, это было нечто большее. Целый мир.

Алисия замерла на пороге, позволяя глазам привыкнуть к полумраку и пытаясь охватить взглядом всё сразу. Помещение было огромным, и оно жило своей жизнью. Повсюду стояли мольберты с картинами на разных стадиях готовности – от лёгких набросков углём до почти законченных полотен, взрывающихся цветом. На длинных деревянных столах в творческом беспорядке лежали кисти, тюбики краски, палитры, застывшие с засохшими пятнами цвета. На полках грудились стопки бумаги, книги по искусству, какие-то коробки. На стенах висели не только картины, но и инструменты – пилы, молотки, стамески.

И всё здесь, каждая вещь, казалось, была сделана вручную и с любовью. Деревянная мебель – грубоватая, но прочная и красивая в своей простоте. Кованые подсвечники на подоконнике. Глиняные кружки, расставленные там и сям. Даже вешалка у входа была сделана из причудливо изогнутого сука.

Она услышала шаги с дальней стороны амбара, откуда вела лестница на второй ярус, и обернулась.

Александр спускался вниз, вытирая руки о тряпку. На нём были потертые рабочие штаны и старая серая футболка, запачканная краской. Увидев её, он не улыбнулся, а лишь кивнул, как будто её появление было самым естественным событием на свете.

– Добро пожаловать в моё убежище, – сказал он просто. – Проходи, располагайся. Только смотри под ноги, тут везде сюрпризы.

Его спокойствие и эта простая, бытовая фраза немного разрядили напряжение. Алисия осторожно шагнула внутрь, стараясь не задеть ни один из многочисленных «сюрпризов».

– Я… не уверена, что ничего не задену, – честно призналась она, оглядывая это творческое безумие.

– Никто сначала не уверен, – он отложил тряпку и подошёл к небольшой кухонной зоне, отгороженной стеллажом с банками. – Чай? Кофе? Или сразу что-то покрепче, чтобы пережить культурный шок?

– Чай, пожалуйста, – автоматически ответила Алисия, всё ещё чувствуя себя не в своей тарелке.

Пока он возился с чайником, она позволила себе рассмотреть пространство подробнее. И тут её взгляд упал на детали. Дверная ручка была выкована в виде ветки с листьями. Ножки стола были сделаны из коряг, тщательно отполированных и покрытых лаком. Даже дверцы шкафчиков на крохотной кухне были расписаны вручную – неброскими, пастельными узорами.

– Всё это… сделано здесь? – не удержалась она.

Александр, насыпая заварку в глиняный чайник, кивнул, не оборачиваясь.

– Так и есть. Местные мастера. Кто-то плотничает, кто-то по металлу работает, кто-то шьёт или керамику делает. Мы тут все немного на подхвате друг у друга. Вот эта полка, – он указал подбородком на массивную конструкцию у стены, – её Виктор делал, ты с ним ещё познакомишься. А этот стол – работа кузнеца Миши. А чайник в твоих руках – дело рук нашей керамистки Лены.

Алисия взяла тяжёлую, шероховатую на ощупь кружку, которую он ей протянул. Она была неидеальной формы, и в этом была её прелесть.

– Вы как… коммуна, что ли? – осторожно спросила она.

– Скорее сообщество невыносимых одиночек, которые почему-то лучше всего уживаются вместе, – он усмехнулся и налил себе кофе из эмалированной кружки. – Никаких уставов и манифестов. Просто место, где можно делать то, что хочешь, и не объяснять, почему. И где всегда помогут советом или инструментом.

Он подошёл к одному из мольбертов и отодвинул его в сторону, освобождая путь.

– Идём, покажу самое интересное.

Алисия, с тёплой кружкой в руках, послушно пошла за ним. Её первоначальная тревога и ощущение чужеродности понемногу таяли, сменяясь жадным, неподдельным интересом. Этот хаос был обжитым, осмысленным. И в нём, как это ни парадоксально, было гораздо больше порядка и гармонии, чем в стерильном совершенстве её офиса.

Он вёл её между столами и мольбертами, иногда указывая на ту или иную работу, комментируя её коротко, без пафоса: «Это вот эксперимент с текстурой», «А это так, балуюсь», «Эту, кажется, никогда не закончу, но она мне нравится».

Они подошли к большому окну, выходящему на лес. На подоконнике стояли десятки баночек с кистями, а на стекле кто-то нарисовал тонкой кистью летящих птиц.

– Нравится? – спросил он, глядя не на неё, а в окно, на уходящие вдаль деревья.

Алисия молчала несколько секунд, подбирая слова. Все её привычные оценки – «интересно», «нестандартно», «оригинально» – здесь казались плоскими и фальшивыми.

– Здесь… дышится по-другому, – наконец выдохнула она, и сама удивилась этой неожиданной и такой точной для неё самой фразе.

Александр повернулся к ней, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на понимание.

– Вот и хорошо. Значит, не зря приехала.

Глава 4

Решение поехать принялось стремительно, почти импульсивно, а вот дорога до самого места тянулась мучительно долго. Сидя в такси, Алисия уже раза пять пожалела о своей спонтанности. Что она вообще делает? Едет в неизвестном направлении, в какой-то посёлок, к абсолютно незнакомому мужчине, который, по сути, мог оказаться кем угодно. Она нервно перебирала ручку своей сумки, прокручивая в голове возможные сценарии от неловкого визита до откровенно опасных ситуаций. «Профессионализм», на который она так уповала, здесь казался смешной и бесполезной броней.

Машина свернула с шумного шоссе на проселочную дорогу, и тут её сомнения сменились нарастающим недоумением. Сначала среди привычных подмосковных пейзажей стали появляться странные объекты. Разноцветные фигуры из старых покрышек, причудливо сколоченные скворечники на деревьях, а потом и вовсе – расписанные яркими граффити заборы и стены сараев. Чем дальше они заезжали, тем больше это место напоминало сон наяву.

Таксист, хмурый мужчина лет пятидесяти, наконец, нарушив тишину, бросив через плечо:

– Вы к художникам, что ли?

– Вроде того, – неуверенно кивнула Алисия.

– Тут у нас их целое гнездо, – он буркнул, сворачивая на ещё более узкую дорогу, ведущую вглубь леса. – Народ странный, но тихий. Беспокоить никого не будут.

Наконец, он остановился на окраине, у развилки. Дальше дорога, похоже, заканчивалась.

– Вот ваш адрес. Тот амбар, вон за теми деревьями, должен быть. Я назад развернусь, ждать будете?

– Нет, спасибо, – поспешно расплатившись, Алисия вышла из машины.

Такси уехало, оставив её наедине с оглушительной тишиной, нарушаемой лишь щебетом птиц и шелестом листвы. Она огляделась. Это было не похоже ни на что, виденное ею раньше. Небольшой посёлок, вернее, даже деревня, состоящая из аккуратных, но явно старых домиков, был превращён в сплошной арт-объект. Стены домов были расписаны сюжетными фресками – не граффити, а именно картинами. У колодца стояла скульптура из ржавых металлических деталей, напоминающая гигантскую стрекозу. На лавочке у тропинки лежала мозаичная подушка из битой плитки. Повсюду стояли странные, ни на что не похожие инсталляции, смысл которых угадывался с трудом, но которые отчего-то казались уместными именно здесь.

Людей почти не было видно. Из трубы одного дома шёл дымок, где-то вдалеке лаяла собака. Воздух был свежим и пах хвоей, краской и древесной смолой. Алисия медленно пошла по указанной тропинке, чувствуя себя чуть ли не исследователем на другой планете. Её внутренняя тревога понемногу стала уступать место любопытству. Это место дышало такой странной, заброшенной и в то же время живой творческой энергией, что было невозможно не проникнуться его атмосферой.

Тропинка вывела её к большому старому амбару, стоявшему поодаль, на самом краю деревни, на опушке леса. Деревянное здание, видавшее виды, с облупившейся краской, но с новой, добротной крышей. К нему вела мощёная камнем дорожка, а вокруг цвели поздние осенние цветы. Из трубы тоже шёл дымок.

Сердце Алисии забилось чуть чаще. Она сделала глубокий вдох, поправила сумку на плече и пошла к двери. Дверь была старой, массивной, но с современной стеклянной вставкой. Постучав, она не услышала ответа и, после недолгого колебания, толкнула тяжёлое полотно.

Тёплый воздух, пахнущий деревом, маслом, краской и чем-то сладковатым – лак или скипидар, обволок её с головой. Свет внутрь лился из больших окон под самой крышей и падал на бесчисленные предметы, заполнявшие пространство.

Студия… нет, это было нечто большее. Целый мир.

Она услышала шаги с дальней стороны амбара, откуда вела лестница на второй ярус, и обернулась.

– Я… не уверена, что помещусь, – честно призналась она, оглядывая это творческое безумие.

– Чай, пожалуйста, – автоматически ответила Алисия, всё ещё чувствуя себя не в своей тарелке.

– Всё это… сделано здесь? – не удержалась она.

Александр, насыпая заварку в глиняный чайник, кивнул, не оборачиваясь.

– Вы как… коммуна, что ли? – осторожно спросила она.

Он подошёл к одному из мольбертов и отодвинул его в сторону, освобождая путь.

– Идём, покажу самое интересное.

– Нравится? – спросил он, глядя не на неё, а в окно, на уходящие вдаль деревья.

Александр повернулся к ней, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на понимание.

– Вот и хорошо. Значит, не зря приехала.

Тишина, повисшая после её слов, была не неловкой, а, скорее, насыщенной. Она была наполнена гулом старого дерева, потрескиванием дров в печурке, стоявшей в углу, и собственным учащённым сердцебиением Алисии.

Он не стал комментировать её фразу, лишь кивнул, как будто приняв это как факт, и отпил из своей кружки.

– Пойдём, – сказал он просто. – Покажу, откуда этот воздух берется.

Он повёл её к другой двери, расположенной в глубине амбара. Она вела не наружу, а в небольшую пристройку, застеклённую с трёх сторон. Это была мастерская внутри мастерской. Здесь пахло ещё сильнее – свежей стружкой, древесной пылью и лаком. На верстаках лежали заготовки дерева, висели десятки стамесок, рубанков, пил. На полках стояли странные полуфабрикаты – то ли будущие скульптуры, то ли детали мебели.

– Это моя личная терапия, – сказал Александр, проводя рукой по поверхности идеально отполированного деревянного бруска. – Когда краски и холсты начинают бесить, беру в руки что-то более основательное. Требует другой концентрации. Здесь нельзя ошибиться. Линия должна быть идеальной, иначе вся работа насмарку.

Алисия с интересом смотрела на него. Он говорил о дереве с той же страстью, что и о живописи.

– Вы всё это сами делаете? – спросила она, указывая на верстак.

– Большую часть. Что-то сложное – советуюсь с Виктором. Он в дереве дьявол. Можешь потрогать, – он указал на почти готовую полку причудливой формы, стоявшую у стены. – Это бук. Чувствуешь, какая у него текстура?

Алисия осторожно провела пальцами по гладкой, как шёлк, поверхности. Дерево было тёплым и живым на ощупь. Она вдруг с поразительной ясностью представила, как эта полка могла бы смотреться в одной из её проектов – не как предмет мебели, а как арт-объект, несущий в себе историю и душу. Нечто настоящее в мире бутафории.

– Красиво, – прошептала она.

– Это потому, что оно честное, – ответил Александр. – Дерево не врёт. Оно показывает все свои сучки, все трещинки, всю свою жизнь. В этом его сила.

Он посмотрел на неё, и его взгляд стал изучающим.

– А ты? Твои проекты… они честные?

Вопрос застал её врасплох. Он прозвучал не как обвинение, а как искреннее любопытство. Но от этого он не стал менее болезненным.

– Они… функциональны, – нашлась она, отводя взгляд. – Они соответствуют техническому заданию, бюджету, ожиданиям заказчика.

– То есть нет, – заключил он так же просто и прямо, как в галерее. Но на этот раз в его голосе не было насмешки. Был лишь лёгкий, едва уловимый оттенок сожаления.

Алисия почувствовала, как по щекам разливается краска. Она хотела возразить, привести десятки аргументов о сложности работы, о компромиссах, о том, что идеализм в её профессии – роскошь, которую никто не может себе позволить. Но слова застряли в горле. Потому что в глубине души она знала, что он прав. Её проекты были безупречными, стильными, выверенными. И абсолютно безжизненными. Как манекены в витрине.

Чтобы скрыть смущение, она сделала шаг к верстаку и взяла в руки одну из стамесок. Тяжёлый, идеально сбалансированный инструмент удобно лег в ладонь.

– И вы этому… тоже учитесь сами?

Александр понял, что она меняет тему, но не стал настаивать.

– Учусь. Методом тыка и шишек. Благо, материалов вокруг – море. И учителей, – он улыбнулся. – Хочешь попробовать?

Она широко раскрыла глаза.

– Я? Нет, что вы… Я же ничего не умею.

– Все когда-то не умели, – пожал он плечами. – Руки помнят больше, чем голова. Вот, – он взял с полки небольшой обрубок дерева, уже обработанный. – Можешь просто попробовать снять стружку. Прочувствовать материал. Никаких задач.

Алисия колебалась. Вся её логика кричала, что это бессмысленно и нелепо. Но что-то другое, глубинное и давно забытое, слабо шевельнулось внутри. Любопытство. Азарт. Желание сделать что-то настоящее, что-то тактильное, не на экране компьютера.

Она медленно протянула руку. Пальцы её, привыкшие к холодной глади сенсорного экрана и шероховатости чертёжной бумаги, дрогнули в воздухе, прежде чем обхватить рукоять стамески. Дерево было тёплым, полированным до бархатистости бесчисленными прикосновениями.

– Вот так, – его голос прозвучал тише, почти у самого её уха. Он не стоял сзади, а был рядом, наклонившись, чтобы направлять её движение. – Не в кулак. Чувствуй инструмент, а не сжимай его.

Его пальцы коснулись её руки. Легко, почти невесомо, только чтобы скорректировать положение. Кожа его рук была шершавой от засохшей краски, древесной пыли, работы. Но прикосновение было на удивление мягким, точным, без малейшей силы.

Алисия замерла. Всё её внимание сузилось до этого крошечного участка кожи на тыльной стороне ладони, где лежали его кончики пальцев. В студии было прохладно, но его рука оказалась на удивление тёплой. Тепло это было не обжигающим, а глубинным, живым, и оно медленно растекалось по её предплечью, заставляя кровь стучать в висках чуть быстрее.

Он пах не парфюмом и не кофе из офисной машины. Он пах деревом, льняным маслом и чем-то неуловимо дымным, смолистым – словно сам воздух здесь впитался в него и стал частью его естественного запаха. Этот аромат ударил ей в голову, лёгкое, почти пьянящее головокружение.

Он водил её рукой, показывая верный угол, нужный нажим. Их дыхание почти синхронизировалось в этой тишине, прерываемой лишь тихим скрипом стамески, входящей в древесину. Алисия чувствовала каждую микроскопическую вибрацию инструмента, каждое движение его мышц, направляющее её неопытную руку. Казалось, он передаёт ей не знание, а ощущение – память рук, тот самый «диалог» с материалом.

Он наклонился чуть ближе, и его волосы почти коснулись её щеки. Она могла разглядеть мельчайшие крапинки краски на его виске, тонкую сетку морщинок у глаз, которые прищуривались, следя за движением лезвия. Всё её тело, обычно зажатое в корсете самоконтроля, внезапно обострилось до предела. Она слышала биение собственного сердца, чувствовала текстуру дерева под пальцами, тепло его руки.

И самое странное – она не чувствовала желания отстраниться. Наоборот, в ней возникла почти животная потребность сохранить этот контакт, этот миг тихой, сосредоточенной близости с незнакомым человеком, который вдруг перестал казаться незнакомым.

– Вот так, – повторил он, и его голос прозвучал как низкий, тёплый шепот, от которого по коже побежали мурашки. – Чувствуешь? Он не сопротивляется. Он отзывается.

Он имел в виду дерево. Но в тот момент Алисии показалось, что он говорит о чём-то гораздо большем. О ней самой.

Пальцы его разжались, отпуская её руку. Контакт оборвался, оставив после себя на коже призрачное, тёплое пятно и лёгкую, предательскую дрожь, которую она с трудом подавила.

– Теперь сама, – сказал он, отступая на полшага и давая ей пространство. Но его внимание по-прежнему было полностью приковано к ней, тяжёлое и ощутимое, как физическое давление.

Алисия кивнула, не в силах вымолвить ни слова, и сделала следующий надрез уже одна. Движение вышло неуверенным, но это было её движение. Её первый, робкий шаг в этом новом, непонятном мире, где ценность имело только то, что можно потрогать руками.

– Спасибо, – выдохнула она, возвращая ему стамеску. Её пальцы слегка дрожали.

– Не за что, – он принял инструмент и положил его на место с той же бережностью, с какой музейный хранитель кладёт древний артефакт. – Голова кружится? От запаха дерева и масла сначала у всех так. Пройдёт.

Он снова повёл её обратно в основную часть студии. Алисия шла за ним, и её взгляд уже по-другому скользил по окружающему хаосу. Она начала различать в нём порядок. Видела, где лежат инструменты для масла, а где – для акрила. Заметила, что заготовки холстов аккуратно сложены в углу, а готовые работы, закрытые тканью, прислонены к стене в определённой последовательности. Это был не беспорядок. Это была сложная, многослойная система, понятная только ему.

– Тебе показать, где тут у нас… цивилизация? – спросил он, будто прочитав её мысли. – Туалет, например. Или ты уже созрела для полного погружения в аскезу?

Его тон был лёгким, шутливым, и это помогло ей окончательно расслабиться.

– Пожалуй, цивилизацию на потом, – она неожиданно для себя улыбнулась. – Мне ещё нужно понять, как тут у вас всё устроено.

– Тогда устраивайся поудобнее, – он махнул рукой в сторону старого, потертого дивана, заваленного пледами и подушками. – Правил только два: не трогать работы, которые стоят лицом к стене, и не наступать на кота. Если он, конечно, будет.

– А он будет? – уточнила Алисия, с трудом представляя себе кота в этом царстве хрупких вещей.

– Появится, когда захочет. Как и всё самое интересное в этой жизни, – он повернулся к мольберту и взял в руки палитру. – А я, если ты не против, пока продолжу. Солнце сейчас ложится под удачным углом, нельзя упускать.

И он снова погрузился в работу, как будто её присутствие было самой естественной вещью на свете. Алисия осторожно устроилась на краю дивана, поджав ноги. Она наблюдала, как его рука с кистью двигается быстрыми, уверенными движениями, как он смешивает краски на палитре, не глядя, почти на ощупь.

И впервые за долгие годы она не чувствовала необходимости что-то говорить, что-то делать, что-то доказывать. Она могла просто сидеть и смотреть. Дышать этим странным воздухом. И слушать тишину, которая на самом деле была наполнена звуками – скрипом половиц, потрескиванием огня, шорохом кисти по холсту.

Это было пугающе. И невыносимо притягательно.

Глава 5

Солнце уже клонилось к верхушкам сосен, окрашивая стены амбара в теплые медовые тона, когда Алисия осознала, что провела здесь, в этом царстве запахов красок и старого дерева, уже несколько часов. Время текло иначе – не линейной стрелой, несущейся от дедлайна к дедлайну, а медленными, спиральными кругами, как стружка, сходящая с резца, завиток за завитком, раскрывая новые слои и оттенки каждого мгновения. Оно было плотным, ощутимым, его можно было почти касаться руками, вдыхать с воздухом, напоенным ароматом хвои, скипидара и свежесваренного кофе.

Она сидела, подтянув ноги, на старом кожаном диване, в котором при каждом движении чувствовался металл пружин и память о множестве других тел, когда-то находивших здесь приют. Обхватив колени руками, она наблюдала за Александром. Он стоял у массивного верстака, расставляя глиняные кружки – шершавые, несовершенные, каждая со своим характером. Движения его были точными, экономными, выверенными годами работы с материалом, но в них читалась не автоматичность, а какая-то особая, ритуальная значительность, словно приготовление к вечернему чаю было не бытовым действием, а таинством.

– Вечерний чай – наш главный ритуал, – сказал он, поворачиваясь к ней с заварным чайником в руках. Не самовар, конечно, но тоже ничего. Особенный. – Его голос, негромкий и слегка хриплый, идеально вписывался в вечернюю тишину, нарушаемую лишь потрескиванием поленьев в небольшой буржуйке и далеким криком птицы.

Пар от чая стелился по комнате, густыми клубами, смешиваясь с запахом древесины, масляных красок, старой бумаги и воска. Воздух был густым, почти осязаемым, им можно было насытиться, как едой. Алисия смотрела, как лучи заходящего солнца, пробиваясь сквозь запыленные стекла высоких окон, выхватывали из полумрака детали: грубые балки под потолком, темные от времени; полки, ломящиеся от книг с потрепанными корешками и баночек с кистями, тщательно расставленных и в то же время живших своей жизнью; причудливые тени от деревянных скульптур, становившиеся все длиннее, таинственнее, сливающиеся в единый узор на неровном полу.

Он налил чай в ее кружку – густой, темный, почти черный на фоне светлой глины, пахнущий не просто травами, а чем-то глубинным, дубовой корой, можжевельником, лесными ягодами, вобравшими в себя весь аромат осеннего леса.

– Это местный сбор, – объяснил он, будто поймав ее вопрошающий взгляд. – Виктор составляет. Говорит, от всех болезней, но мне кажется, просто вкусно. Согревает изнутри.

Она взяла кружку, ощущая приятную шершавость неглазурованной глины под подушечками пальцев. Тепло напитка медленно разливалось по ладоням, согревая озябшие за день руки, проникая сквозь кожу, растворяя привычное напряжение в плечах и шее. Она сделала маленький глоток. Вкус был терпким, горьковатым, с долгим сладковатым послевкусием. Незнакомым и в то же время до боли родным, будто вкус из какого-то забытого детского сна.

Вдруг дверь скрипнула – не резко и громко, а нехотя, с придыханием, будто не решаясь нарушить сложившуюся уютную атмосферу. В проеме, очерченном темным деревом, показалась высокая, несколько сутулая фигура пожилого мужчины. Он не вошел сразу, а постоял на пороге, застыв в немой сцене, давая им время заметить его, привыкнуть к его присутствию. В одной руке он держал резец, в другой – деревянную фигурку, только начинающую обретать черты птицы, ее изгиб, ее порыв.

– Виктор, – кивнул ему Александр, и в его голосе послышалась теплая, уважительная нота. – Как успехи? Дерево сдается?

Мужчина вошел, закрывая за собой дверь с тихим, но окончательным щелчком. Он двигался неторопливо, с какой-то врожденной, несуетной грацией человека, давно нашедшего свой ритм и не желающего его нарушать. Его лицо, испещренное глубокими морщинами, напоминало старую, исхоженную тропами карту, а глаза, светлые, почти прозрачные, смотрели ясно, внимательно и с легкой, неизменной насмешкой, будто видели они нечто, скрытое от других.

– Дерево капризничает сегодня, – ответил он, и его голос, низкий, с бархатной хрипотцой, идеально вписался в атмосферу комнаты, стал ее частью. – Хочет быть не птицей, а чем-то другим. Колючим, угловатым. Придется его слушать, а не командовать. – Он поставил свою работу на край верстака, бережно, как живую.

Его взгляд, медленный и всевидящий, скользнул по Алисии, внимательный, оценивающий, но без капли навязчивости или недоброжелательства.

– Новый натурщик, Саша? – спросил он, и в уголках его глаз собрались лучики мелких морщинок, складывающихся в подобие улыбки.

– Гость, – поправил Александр, подвигая ему кружку. – Алисия. Архитектор.

При слове «архитектор» в глазах Виктора мелькнула какая-то сложная, быстро погасшая искорка – не осуждение, а скорее глубокое, почти личное узнавание. Словно он встретил коллегу по несчастью или по счастью.

– Архитектор, – протянул он, будто пробуя слово на вкус, перекатывая его на языке. – Значит, тоже с нами, из лагеря строителей идеальных миров. Проектируешь башни из слоновой кости? Как успехи? Удалось хоть один идеальный мир до конца выстроить? Чтобы ни одна деталь не выбивалась, чтобы все линии сходились, а душа радовалась?

Вопрос прозвучал мягко, обволакивающе, по-дедовски добродушно, но попал точно в цель, в самое нутро. Алисия почувствовала, как по щекам разливается легкий, предательский румянец. Она сделала глоток чая, чтобы выиграть секунду.

– Миры, бывает, рушатся на стадии согласования сметы, – нашлась она, стараясь держать тон легким, почти шутливым, используя привычную профессиональную броню. – Или, когда заказчик вдруг решает, что ему нужен не небоскреб, а избушка на курьих ножках. Но с панорамным остеклением.

Виктор хрипло, от всей груди рассмеялся, и смех его был похож на скрип старого дерева.

– Ага, знаю я этих варваров! Душу художника, весь полет его мысли – в клетку Excel-таблицы. Впихнуть невпихуемое. Саша тоже через это прошел, – он негромко, почти невзначай бросил, отпивая чай из своей походной жестяной кружки, потрепанной, помятой, но чистой.

Алисия непроизвольно взглянула на Александра. Тот замер на мгновение, застыл с кружкой в руке, и тень – быстрая, резкая, как птица – скользнула по его лицу, на мгновение погасив свет в глазах. Он резко, почти отрывисто отряхнул руки о свои потертые штаны, будто сбрасывая с себя что-то липкое и неприятное.

– Не пугай человека, дед, – сказал он, и, хотя голос его звучал ровно, в нем прозвучала легкая, тщательно скрываемая натянутость. – Я всегда был на стороне варваров. Просто потом переметнулся к дикарям. Здесь веселее.

Виктор только хмыкнул, многозначительно подняв седую бровь, и принялся вырезать что-то на своей фигурке, устроившись на соседнем пне, служившем табуреткой. Его присутствие было ненавязчивым, но ощутимым, как тепло от печки, как запах дерева – он стал частью пейзажа, и без него комната сразу бы опустела.

Александр повернулся к Алисии, и его выражение снова стало открытым, ясным, тень ушла, растворилась так же быстро, как и появилась.

– А у тебя есть любимый проект? – спросил он вдруг, переходя на «ты» с такой естественностью, что это не вызвало протеста. – Не самый успешный, не самый дорогой или отмеченный наградами. А тот, от которого вот тут, – он небрежно ткнул себя пальцем в грудь, в область сердца, – было тепло. Который ты делала не для клиента, не для гонорара, а для себя. В который вложила что-то личное, сокровенное. Кусочек своей мечты.

Вопрос застал ее врасплох, обойдя все привычные защиты. Она привыкла обсуждать площади, метраж, инновационные материалы, экономическую эффективность, функциональность. Не «тепло». Не «мечту». Это было за пределами ее профессионального лексикона.

Она задумалась, листая в памяти бесконечный каталог своих работ, похожих на идеально отшлифованные, но безликие камни. Блестящие торговые центры, строгие бизнес-центры с зеркальными фасадами, элитные жилые комплексы с консьерж-сервисом… Все они были безупречны с точки зрения архитектуры, экономики, логистики. И абсолютно безжизненны. В них не было ни капли ее самой.

– Наверное… нет, – тихо, почти шепотом призналась она, и это признание отдалось в ней глухой, щемящей болью, как прикосновение к забытой, но не зажившей ране. – Все проекты… они делаются для кого-то. По правилам. По ТЗ. В них нет… меня.

– Жаль, – сказал Александр просто. И в его голосе не было упрека, осуждения или высокомерия – лишь легкая, едва уловимая, но искренняя грусть. – А ведь должно быть наоборот. Сначала ты делаешь для себя. Вкладываешь в это всю свою душу, все сомнения, всю радость и боль. Потом этот кусочек тебя, этот сгусток жизни, уже не может никому не понравиться. Он живой, он дышит, он настоящий. И тогда уже приходят те, кому это оказывается нужно. Кто искал именно этого, даже сам не зная чего.

Он говорил негромко, глядя на тлеющие угли в печурке, и слова его падали в благодатную тишину комнаты, как капли в воду, расходясь медленными, бесконечными кругами, затрагивая какие-то потаенные струны.

Алисия молчала, и внутри нее все переворачивалось с ног на голову. Вся ее карьера, все ее принципы, весь ее путь к успеху вдруг предстали перед ней в ином, пугающем свете – не как восхождение, а как бег по замкнутому, бессмысленному кругу, где на каждом витке ты оставляешь по кусочку себя, своей мечты, своей индивидуальности, пока не остаешься пустой, идеально отлаженной машиной по производству бездушных коробок.

– А ты не боишься? – вырвалось у нее неожиданно, голос дрогнул. – Что то, что ты делаешь для себя… это никому, в конечном счете, не будет нужно? Не будет востребовано? Что ты останешься один на один со своим «живым» проектом в полной пустоте?

Александр поднял на нее глаза, и в них светилось странное, глубокое понимание, словно он ждал этого вопроса.

– Каждый день, – признался он честно, без тени бравады. – Это как дышать. Вдыхаешь – сомневаешься, боишься, хочешь все бросить. Выдыхаешь – все равно делаешь. Потому что иначе просто сойдешь с ума. Страх – не повод не делать. Это просто погода. Сегодня солнечно и ясно, завтра – дождь и слякоть. А ты все равно идешь своей дорогой. Потому что другой у тебя нет.

Виктор, не поднимая головы от работы, лишь слегка повернув к ним свой профиль, тихо, но внятно произнес, врезая резец в упрямое дерево:

– Главное – свою дорогу не променять на удобное, обустроенное болото. В болоте тепло, сытно, безопасно и не страшно. Совсем не страшно. И только сдохнешь в нем медленно и незаметно, сам того не поняв.

Продолжить чтение