Демидовы

© Демидов Н., 2025

© ООО Издательство АСТ, 2025

Предисловие

Историю Никиты Демидова можно считать одним из наиболее ярких «взлетов» беспокойной петровской эпохи. Волею судьбы и императора крестьянский сын стал одним из крупнейших российских промышленников. И если Петра Первого называли «железным императором» за его крепкую волю и неутомимость в делах и развлечениях, то Никиту Демидова можно было называть так без кавычек, поскольку на протяжении длительного времени он был монополистом в железоделательной области.

«Немаловажным положительным фактом приходится, по-моему, считать и то, что Демидовы ставили металлургию без иноземной помощи. Эта сторона дела у нас как-то вовсе забывается, а она ведь очень интересна и одна может поставить вопрос о Демидовых совершенно по-новому, – писал о Демидовых Павел Петрович Бажов, автор знаменитых уральских сказов. – Благодаря энергии Демидовых наша страна в короткий срок освободилась от импорта железа и сама стала экспортировать железо… Пора оценить деяния – именно деяния! – в том числе и колонизационные, с государственной точки зрения и показать первых Демидовых как сподвижников Петра. Причем надо еще подумать, найдутся ли среди этих сподвижников такие, кто мог бы встать в один ряд с Никитой и Акинфием Демидовыми»[1].

Слава подчас бывает однобокой, похожей на луч фонаря, который высвечивает одну сторону, оставляя другую в тени. За Демидовыми-промышленниками не очень-то и видны Демидовы-благотворители, а ведь на этом поприще представители славной фамилии сделали не меньше, чем в «железном деле». Известно, что на 1 августа 1841 года, то есть за сто сорок лет, прошедших с начала великих дел, общая сумма пожертвований Демидовых составила двенадцать миллионов сто тысяч рублей. Если кого-то эта сумма не впечатлила, напомним, что все познается в сравнении. В 1841 году пуд ржаной муки стоил сорок копеек, а за сорок рублей можно было купить хорошую лошадь. Столетием же раньше, в 1741 году, за пуд ржаной муки просили двадцать – двадцать пять копеек, а ездовая лошадь обошлась бы в двадцать рублей (но наиболее щемящее чувство вызывают старые цены на черную осетровую икру, которая в 1741 году шла по два рубля за пуд – эх, машину времени бы нам!). В России установлено два так называемых демидовских столпа – в Барнауле и в Ярославле. И если барнаульский обелиск напоминает о Колывано-Воскресенских заводах, основанных статским советником Акинфием Никитичем Демидовым в 1725 году, то ярославский, построенный на собранные горожанами средства, увековечил память Павла Григорьевича Демидова, основателя Ярославского Демидовского училища высших наук, предтечи современного Ярославского государственного университета, носящего имя Павла Григорьевича. А Прокофий Акинфиевич Демидов, приходившийся Павлу Григорьевичу дядей, основал коммерческое училище в Москве, пожертвовал крупную сумму на учреждение Петербургского коммерческого училища и выдавал по сто тысяч рублей каждому создаваемому народному училищу.

К началу Первой мировой войны от былого могущества осталось немного: Демидовы сохранили контроль лишь над четвертью того, что имели раньше, а Октябрьская революция окончательно лишила их заводов и прочего недвижимого имущества, находившегося на территории бывшей Российской империи. Все проходит, как известно, но бесследно не проходит ничего.

Хорошее предисловие должно быть коротким, подобно описанию блюда в ресторанном меню. Задача предисловия – дать общее представление о книге и, конечно же, заинтересовать, побудить читать дальше. Если читатель увязнет в дебрях слов, а то и заснет, неровен час, то продолжения чтения, скорее всего, не последует… Но опасность увязнуть в дебрях слов вам вообще не грозит до самой последней строки, потому что автор придерживается старинного правила, согласно которому сложными должны быть образы, а не стиль повествования.

Глава I

Корни и почва

Очень хотелось бы отследить корни рода Антю-феевых-Демидовых до времен легендарного царя Гороха – интересно же, да и вдруг удастся откопать еще кого-то выдающегося? Вполне может оказаться, что никакие Демидовы не крестьянские дети и внуки, а потомки древнего боярского рода, захиревшего во времена Ивана Грозного или, скажем, Даниила Московского… Но чего нет – того нет, а давать волю фантазии во время работы над документальным повествованием нельзя, надо руководствоваться только фактами, а все предположения непременно сопровождать оговорками.

Итак, что мы имеем в отношении корней?

Да практически ничего. Известно, что главнейший из наших героев, Никита, сын Демидов, носил фамилию Антюфеев, которую историки переделали в «Антуфьев». Антюфеевых в Туле было достаточно, причем большинство их были казенными кузнецами. Казенные кузнецы были посадскими людьми, то есть горожанами, освобожденными от податей и повинностей в обмен на обязанность «делать оружейное и всякое другое государево кузнечное дело». Состояли они в Пушкарском приказе, который был аналогом современного Министерства обороны. Казенные кузнецы делали оружие и доспехи, ковали инструменты и замки-засовы, подковывали лошадей, занимались ремонтом железных изделий, короче говоря, были на все руки мастерами. Ремесла в старину передавались по наследству, от отцов к сыновьям, которые сначала состояли при отцах и дедах «на подхвате» и постепенно овладевали мастерством. Обычные кузнецы, не состоявшие на государственной службе, завидовали своим «казенным» собратьям, у которых и статус был выше, и жалование от казны они получали – элита!

В одной из тульских «сметных росписей» за 1669 год упомянуто имя некоего Демидки Клеменова, казенного ствольного заварщика (так назывались кузнецы, изготовлявшие ружейные стволы из двух пластин, отсюда и заварщики, то есть сварщики). Если пойти назад по сохранившимся в архивах документам, то в сказке (списке) казенных кузнецов 1655 года можно найти такую запись: «Дементей Клеменов сын Антюфеив сам третий живы», за которой следует: «Клемен Деменов з женою и з детми сам шест живы». Не удивляйтесь слову «живы» – сказка составлялась для оценки убыли населения в ходе недавнего «морового поветрия». А если пойти вперед, то в списке тульских казенных кузнецов 1676 года отыщется «Демка Клеменов сын Антюфеев, у него сын Микитка». Вот, собственно, и вся родословная Никиты Демидовича Антюфеева. Небогато? Как говорится – и на том спасибо.

Относительная малочисленность Антюфеевых в Туле второй половины XVII века наводит на мысль о том, что они были пришлыми, не успевшими пока что как следует расплодиться на тульской земле. Также в документах упоминается замочный мастер «Василий Клеменов сын Антюфеев». Вполне возможно, что это брат Демки-Дементея. Прочие «привязки» тульских Антюфеевых к Никите Демидовичу также носят предположительный характер. И о том, откуда явились в Тулу Клемен и Дементей Антюфеев, нам тоже неизвестно. Тульский историк-краевед Иван Федорович Афремов выводит корни Демидовых из села Павшино Алексинского уезда Тульской губернии и пишет в своем «Историческом обозрении Тульской губернии» о том, что Дементий «для усовершенствования себя в кузнечестве часто живал в Туле». Правда, откуда взяты такие сведения – не известно, как не известно нам ни об одном уроженце Павшина по фамилии Антюфеев, так что утверждение Афремова есть не более чем версия. Имеется и другая, связывающая Демидовых не с селом Павшино, а с Павшинской слободой, находившейся на окраине старинной Тулы (из соображений пожарной безопасности кузнецы селились и ставили свои кузни где-нибудь на отшибе).

Тем, кто заслуживает доверия и умеет располагать к себе людей, в Туле могут рассказать легенду о демидовском кладе. В бытность свою на Урале, Никита Демидов-де поиздержался настолько, что вспомнил о старой заначке, зарытой на берегу незамерзающего ручья в Павшинской слободе. Котел с золотыми монетами – недурно ли! Послал Никита за кладом верного человека, только тот был слаб на выпивку и разболтал о данном ему поручении крестьянину, встреченному на постоялом дворе в Туле. Крестьянин, не будь дурак, успел вырыть клад, пока демидовский гонец отсыпался, но вскоре заела его совесть. Часть украденного он отдал на постройку церкви в Павшино, а оставшееся отвез в Невьянск к Никите Демидову и повинился в содеянном. Никита раскаявшегося грешника, как и положено, простил и даже выдал ему сколько-то золотых монет «на разбогатеть». Вернувшись домой, крестьянин завел торговлю и действительно разбогател. Короче говоря, все остались в выигрыше: павшинцы получили новый храм с высокой колокольней, которую аж из Калуги было видать, согрешивший было крестьянин покаялся, был прощен и разбогател, а Никита как-то выкрутился и без старой заначки, небось у царя Петра занял, да не отдал – цари долгов не требуют, им зазорно мелочиться. Так-то вот.

С демидовскими корнями мы закончили, пора переходить к той почве, на которой Никита Демидов строил свою «Железную империю». Проще говоря, пора нам ознакомиться с состоянием железного дела в родном отечестве конца XVII века, накануне того, как царь Петр Первый, «проникнув горны недры», извлек из них «драгой металл»[2]. Как уже было сказано выше, все познается в сравнении, и, не будучи знакомыми с «было», мы не сможем по достоинству оценить «стало». Опять же, некоторые моменты нуждаются в прояснении, а то прочтет человек о том, что до Демидовых железо приходилось импортировать, и удивится – это же в какие деньги крестьянам топоры да лемехи обходились, не говоря уже о косах?!

Выручали так называемые сыродутные печи, в которых слои руды перемежались слоями древесного угля, а чтобы горело лучше, через «укладку» продували холодный, «сырой» воздух. В примитивном варианте сыродутная печь представляла собой вырытую в земле яму, а в усовершенствованном – сложенный из камня горн. Температуры, получаемой в подобной печи, было недостаточно для плавки чистого железа, но руда представляла собой сплав металла с различными веществами, а сплавы имеют более низкую температуру плавления. На выходе из железосодержащей руды получалась крица – комок металла, поры которого были забиты шлаком. Крицу называли «сырым» железом, но не потому, что она была получена с помощью «сырого» воздуха, а потому что она не годилась для дела, нуждалась в подготовке. Процесс очистки был механическим – крицу нагревали и ковали, словно бы выбивая из нее шлак. Дело было долгим и трудоемким, но иного способа превратить «сырое» железо в «дельное», годное для изделий, наши предки не знали. Для повышения прочности «дельное» железо могли насыщать углеродом посредством нагревания прокованных пластин в раскаленном древесном угле. Такое железо называлось «укладом», поскольку пластины укладывали на уголь. Из плотного «уклада» делались мечи, доспехи, топоры, косы-серпы, а рыхловатое «дельное» железо в основном шло на скобяные изделия. Импорт железа массового характера не носил – за границей (хотя бы в той же Швеции) его закупали для особых нужд, а в целом обходились своим. Разумеется, подобная кустарная металлургия не могла отвечать тем преобразованиям, которые замыслил Петр Первый. Последнему русскому царю и первому российскому императору металл требовался в больших количествах. И не только железо, но и его высокоуглеродистый сплав – чугун, который шел на изготовление пушек и пушечных ядер.

В 1696 году Петру доложили о том, что на Урале, в Верхотурском уезде, обнаружены богатые залежи магнитной руды, ныне называемой магнетитом. Радостная весть была подпорчена ложкой дегтя – «плавить рудоплавильщики того магнитного камени не умели, а сожгли того магнитного камени два пуда и выплавили малое число: всего фунт без тринадцати золотников». «Фунт без тринадцати золотников» – это триста пятьдесят четыре грамма. Если из двух пудов сырья удается выплавить триста пятьдесят четыре грамма железа, то такая «овчинка» явно не стоит выделки… Но ведь без железа никак не выжить, особенно с учетом стоявшей на пороге войны со Швецией, недаром же металл называют «хлебом войны».

Итак, железная руда у царя Петра имелась, оставалось найти «пекарей», которые станут стряпать из нее «хлеб» в нужных количествах.

Глава II

Никита Демидович Антюфеев

Историю возвышения рода Антюфеевых-Демидовых нередко пытаются представить в чересчур упрощенном виде: пройдоха-мастеровой сумел втереться в доверие к щедрому на милости царю, и тот осыпал его землями да заводами. В сущности, так оно и было, но история, в отличие от математики, не любит предельных упрощений, поскольку они не проясняют суть, а искажают ее.

Начнем с того, что царь Петр Первый, заслуженно прозванный Великим, был крайне прагматичным человеком, избегавшим любого ненужного расточительства. Ключевое слово – «ненужного»: там, где траты были оправданны, Петр денег не жалел, как не жалел их на строительство Петербурга, «окна в Европу» и «визитной карточки» империи, в которую постепенно превращалось Русское царство. Роскошный каменный город, выросший на берегах Невы словно бы по взмаху волшебной палочки, поражал воображение, впечатлял умы, покорял сердца, пышность устраиваемых царем приемов дополняла картину, но в быту Петр был скромен до неприхотливости, деньгами налево-направо не швырялся, ну а землями – тем более. Если уж Петр осыпал кого-то милостями, то не по зову тороватой души, а с расчетом – государь вкладывался в перспективного человека, надеясь поиметь со своих вложений прибыль. А иначе какой смысл вкладываться? За жалованные земли и заводы Никита Антюфеев-Демидов отплатил царю созданием развитой горнодобывающей и металлургической промышленности, без которой невозможно было ни воевать, ни строить. Вложения Петра в Никиту окупились с лихвой, ну и Демидовы, как водится, без своей выгоды не остались. В общем, не было со стороны царя никакой огульной щедрости, он руководствовался сугубым расчетом. Опять же, ставка была сделана не на простого кузнеца Никиту, сына Демидова, а на человека, который к тому времени успел проявить выдающиеся способности и доказать свою неординарность.

Мало того, что Никита был казенным кузнецом, иначе говоря – принадлежал к кузнечной элите того времени, так он еще и специализировался в изготовлении оружия, а оружейные мастера принадлежали к crème de la crème[3] кузнечного ремесла. Грамоты Никита не знал – зачем кузнецу грамота? – но обладал наблюдательностью и сметливым умом. Можно с уверенностью предположить, что Никите довелось помахать молотом на заводах, где он получил знания по организации производства (больше неграмотному кузнецу их просто неоткуда было взять). «Работать на себя» Никита начал еще в бытность казенным кузнецом, поставляя в Оружейную палату[4] ружья, изготовленные сверх заданных норм. «На сторону» казенные кузнецы работать не могли, за такие вольности можно были и жизни лишиться, а старания на государево благо только приветствовались. Убедившись в качестве ружей, изготовляемых Никитой Демидовым (Антюфеевым), которые, при всех своих достоинствах, стоили дешевле заграничных, царь Петр начал «продвигать» талантливого человека… Впрочем, давайте не будем забегать вперед – всему свое время.

Первый документ, в котором упомянут Никита Демидов (Антюфеев), датирован 1691 годом. Казенные кузнецы пользовались земельным владением в тульской Кузнецкой слободе, на которое заявил свои права стольник Михаил Васильевич Арсеньев. В иерархии допетровской эпохи стольники занимали четвертое место после бояр, окольничих и думных дворян. Изначально стольники прислуживали царям во время трапез, но со временем название этого придворного чина приобрело символический характер – стольника могли и послом отправить, и воеводой назначить. Но, в любом случае, стольники были непростыми людьми – десять раз подумаешь, прежде чем с такими тягаться. Однако же тульские оружейники стали отстаивать свою собственность. Скорее всего, они были правы, поскольку в писцовых книгах, реестрах того времени, Арсеньевы не значились собственниками спорного участка. Сам же Арсеньев уповал на грамоту, которую ему удалось добыть в Москве. Трое кузнецов: староста Никифор Орехов, Исай Мосолов и наш герой, – прибыв в столицу, заявили чиновникам Оружейной палаты о том, что собираются «бить челом великим государем на него, Михаила Арсеньева, об отчистке торговой нашей площади, которую загородил он, Михайло, себе во двор и завладел без крепостей»… Неизвестно, чем закончилось дело, но шут с ним, с участком, на котором велась торговля углем и испытывались готовые ружья. Для нас важно знать, что Никита Антюфеев был одним из наиболее уважаемых членов кузнечной общины, ведь обычно таким и доверяют «искать правду» в «верхах».

Что же касается биографических сведений более раннего порядка, то они не документированы. Дата рождения Никиты – 26 марта 1656 года [5]– взята с его надгробия, не сохранившегося до наших дней, а о том, что на момент смерти своего родителя, наступившей в 1690 году, Никита Демидович «имел уже много работников и зажиточное состояние», сообщает упомянутый выше Иван Федорович Афремов без ссылок на первоисточник. А Дмитрий Николаевич Бантыш-Каменский в своем «Словаре достопамятных людей русской земли» приводит сусальную историю, характеризующую достоинства основателя демидовской династии (у каждого основателя должна быть в активе подобная история).

Дело было так. Юный Никита нанялся на работу к одному из тульских кузнецов, который стал ему платить по одному алтыну в неделю. Алтын традиционно принято считать равным трем копейкам, но не все с этой денежной единицей так просто – разные исследователи придерживаются разных курсов алтына. Впрочем, нам ни к чему углубляться в детали, достаточно сказать, что оплату Никите положили небольшую, и вскоре другой кузнец посулил старательному подмастерью целых три алтына в неделю. Но Никита, благодарный своему хозяину за хлеб-соль да науку, не стал уходить, а попросил прибавки, каковую и получил. И вот еще одна важная деталь – первые заработанные пять алтынов Никита отдал своей матушке в благодарность за то, что она его кормила и поила… Если у кого-то из читателей сейчас выступили на глазах слезы умиления, то автор советует им сделать паузу для того, чтобы сполна насладиться моментом, поскольку дальше никакого умиления не будет и в помине.

Этот рассказ противоречит сведениям, полученным от Афремова, – раз юный Никита нанимается на работу к постороннему человеку, стало быть, отца его уже не было в живых. Можно предположить, что «алтынная» история была придумана позже, как принято нынче говорить, «в рамках стратегии по управлению репутацией».

Пока Никита Демидович совершенствовался в кузнечном ремесле, юный царь Петр Алексеевич развлекался со своим «потешным» войском, которое на деле было настоящим. В 1686 году «потешное» войско получило артиллерию – целых шестнадцать пушек! Тремя годами позже, во время конфликта Петра с его старшей сестрой Софьей, не желавшей уступать власть достигшему семнадцатилетия брату-царю, «потешное» войско показало себя с наилучшей стороны, а в 1691 году оно было разделено на два «настоящих» пехотных полка – Преображенский и Семеновский, получивших названия от подмосковных сел, мест своих дислокаций. Этим двум полкам царь Петр уделял особое внимание, видя в них основу будущей победоносной армии, которая должна была прийти на смену ненадежному стрелецкому войску.

Если до сих пор история не баловала нас документами, имевшими отношение к Никите Демидовичу, то из 1695 года до нас дошло три записи, подтверждавшие его участие в вооружении Преображенского полка, и еще одна запись, датированная январем 1696 года. Все эти заметки сделаны в записных книгах Печатного приказа, сиречь – государственной канцелярии. Официальные документы-грамоты подлежали регистрации – кто отправил, кому отправил да о чем сказано. Все четыре грамоты, о которых идет речь, были ответами тульского воеводы на обращения (челобитные) Никиты Демидовича. В первой грамоте, составленной 13 мая 1695 года, говорилось о том, что «Никиту и учеников ево ни в каких делех ныне и впредь на Туле ведать не велено, для того что ведомы они в Преображенском». Во второй грамоте, от 12 августа, упоминался некий тульский ямщик Васка Косинов, который разорил принадлежавшую Никите мельницу и грозил ему «смертным убивством». Косинова было велено «сыскать, на Туле в приказной избе допросить во всем подлинно, да тот допрос, и, досмотря, того разоренья досмотр и сыск прислать к Москве в Преображенское». Третья грамота, от 31 августа, касалась спора за жалованную Никите землю между ним и тульскими ямщиками. Было велено «спорную землю… досмотрить, и описать, и чертеж учинить по писцовым межевым книгам… и по отказным книгам… да тот досмотр, и опись, и чертеж прислать к Москве в село Преображенское». Все тому же спору посвящалась и четвертая грамота, датированная 16 января 1696 года: «…велено тулских ямщиков Ивашку Костина с товарыщи сыскать за ослушание, что они чинатца силны ему, Никите, мельницы строить не дали, сковав, прислать к Москве, в Преображенское».

В селе Преображенском, если кто не в курсе, с 1686 года существовала Преображенская съезжая изба, главенствующая над аналогичной Семеновской съезжей избой. Избы ведали делами обоих полков, а с 1696 года полномочия Преображенской избы, переименованной в приказ, существенно расширились – к полковым делам добавились следственно-судебные функции и охрана порядка в Москве и подмосковных царских вотчинах. Короче говоря, оппоненты Никиты Демидовича вряд ли были рады тому, что спор рассматривался в столь высокой инстанции.

О том, когда именно и при каких обстоятельствах произошло знакомство нашего героя с царем Петром, доподлинно неизвестно, но нет и не может быть никаких сомнений в том, что связующим звеном между ними стал Преображенский полк. Однако же у демидовских биографов есть иные версии этого судьбоносного (для обоих участников) знакомства.

«В 1696 году Государь Петр Первый, при проезде своем в Воронеж, остановился на короткое время в Туле и, желая заказать несколько алебард по имевшемуся при Нем иностранному образцу, велел призвать к Себе тех из казенных кузнецов, которые знали ковку белаго оружия: никто из них, однако, не смел явиться, кроме упомянутаго Никиты Антуфьева, – говорит в ”Описании Тульского оружейного завода“[6] известный химик-технолог Иосиф Христианович Гамель. – Государь, увидя его, любовался его стройностию, большим ростом и необыкновенною силою, и сказал окружающим Его Боярам: вот молодец, годится и в Преображенский полк в гренадеры. – Испугавшийся Антуфьев упал к ногам Монарха и со слезами просил помиловать его для престарелой матери, у которой он был один сын. Государь, издеваясь, сказал: Я помилую тебя, если ты скуешь Мне триста алебард по сему образцу. – Антуфьев уверил Государя, что скует гораздо лучше показываемаго ему образца и привезет к Нему в Воронеж через месяц, что и исполнил в точности. Государь, получивши сии алебарды, так был доволен работою, что пожаловал Антуфьеву втрое против того, во что они стали, и сверх того одарил его немецким сукном на платье и серебряным ковшом небольшой цены, обещаясь на возвратном пути в Москву заехать к нему в гости».

Триста алебард – это хорошо, это ценно, но как-то не очень духоподъемно, нет полета фантазии, нет изюминки. Гораздо лучше выглядит (и сильнее впечатляет) альтернативная версия знакомства, изложенная Иваном Афремовым. Пускай она и заочная, зато красивее. В рамках подготовки к Азовским походам[7] царь Петр часто ездил из Москвы в Воронеж. «В одну из поездок этих бывший с государем вице-канцлер барон Шафиров, отличный стрелок своего времени, проезжая Тулу, услышал об отличном тульском мастере Никите Антуфееве и отдал ему починить свой дорожный пистолет, работы славного Кухенройтера[8], – пишет Иван Федорович. – По истечении некоторого времени Демидов принес исправленный пистолет, и когда он всеми найден был в совершенной исправности, Демидов сказал, что у пистолета, отданного для поправки, испортилась затравка[9], и как его уже нельзя было починить, то он купил другой кухенройтерский пистолет. Подавая другой пистолет Шафирову, он сказал: “Не угодно ли вашему превосходительству взять два пистолета вместо одного, потому что вина моя, я и поплатиться должен?“ Оба пистолета были испробованы, сверены и признаны произведениями одного и того же мастера. Тогда Демидов объявил и доказал, что только один из них был настоящий кухенройтерский, а другой собственной его работы. Такое искусство Демидова сделало его известным императору Петру Первому».

К этой истории Афремов добавляет ту, что посвящена алебардам, и таким образом два события сплетаются воедино. Можно сплести и иначе, заменив Петра Павловича Шафирова на царя и повысив градус напряжения. Петр сломал курок привезенного из-за границы пистолета, и ни один мастер в Москве не брался за починку, поскольку работа представлялась очень сложной. Кто-то из приближенных рассказал царю про тульского кузнеца Никиту Антюфеева, славившегося своим искусством. По дороге из Москвы в Воронеж Петр встретился с Никитой, который взялся «поправить дело», но попросил дать ему достаточно времени. Уговорились, что царь заберет починенный пистолет на обратном пути. Месяца через два Петр вернулся, получил от Никиты исправный пистолет и, любуясь им, сказал: «Каков пистолет! Доживу ли я до того времени, когда и у меня, на Руси, будут делать такие?» «Что ж, авось и мы супротив немца постоим», – ответил Никита. Петра эти слова привели в ярость, поскольку подобное бахвальство ему приходилось слышать не раз, только вот делами слова не подкреплялись. Со словами «Сперва сделай, мошенник, а потом хвались!» Петр ударил Никиту по лицу. «А ты, царь, сперва узнай, а потом дерись! – ответил Никита, доставая из кармана другой пистолет. – Который у тебя в руках, тот моей работы, а заморский – вот он». Обрадованный Петр обнял Никиту и поручил ему устроить в Туле ружейный завод. Никита запросил пять тысяч рублей, каковые и были ему выданы… Оцените деловые качества неграмотного кузнеца. Услышав от царя о заводе, он моментально произвел в уме калькуляцию и уложился в затребованную сумму!

Скептики недоверчиво хмурятся – да разве ж можно вот так, «с наскоку», создать достойный аналог творения известных мастеров? Ответим вопросом на вопрос – а почему бы и нет? Разобрал, изучил, попробовал металл «на зуб» (в переносном, конечно же, смысле) – и сделал! Пожалуй, наиболее сложной задачей было копирование декора – кухенройтерские изделия порой украшались очень богато, но и с этим наш герой тоже справился, раз уж пистолет его работы нельзя было отличить от оригинального. Впрочем, может, на самом деле никакого кухенройтерского пистолета и не было… Наверняка можно сказать только одно: Никита Демидович умел удивить своим мастерством (да и хваткой тоже), что и послужило толчком к его головокружительному взлету. «Из работяг – в олигархи», как сказали бы в наше время.

По версии Иосифа Христиановича Гамеля, Никита получил от царя пощечину не за показавшиеся дерзкими слова, а за плохое качество вина, которым тот угощал своего высокого гостя. В ответ Никита сказал, что сам он никогда хмельного и в рот не берет, а вино купил перед приходом Петра в гости. Этот инцидент происходит после того, как Никита радует царя изготовленными алебардами. Продолжая испытывать мастера, Петр показывает ему «иностранное хорошо отделанное ружье», и Никита берется сделать такое же, но делает не одно, а целых шесть. Петр «пожаловал ему сто рублей и, поцеловав в голову, сказал: “Постарайся, Демидыч, распространить фабрику свою, а Я тебя не оставлю”, и тут же дал указ отвести близ Тулы, в Малиновой засеке, несколько десятин земли для копания железной руды и “для сжения из леса уголья”. Антуфьев не упустил сего случая воспользоваться милостию Монарха. Он завел на речке Тулице близ впадения оной в Упу чугуноплавильный завод… и вскоре отлил пять тысяч пудов артиллерийских снарядов, которые, по возвращении Государя из чужих краев, привез в Москву в Артиллерийский Приказ. Государь, узнав о сем, так обрадовался, что тотчас Сам туда приехал осмотреть снаряды сии, благодарил Антуфьева и велел выдать ему втрое против цены, платимой за таковые же вещи с Нарышкинских и Миллеровых заводов».

До нас дошло только упоминание о грамоте, на основании которой Демидовы владели оружейными заводами в Туле. В 1733 году, при сыне Никиты Акинфии, в Тулу прибыл с ревизией коллежский асессор[10] Васильев, который потребовал предъявления «подлинных указов или грамот, почему он, Демидов, теми заводами владеет». Шурин Акинфия Демидова Семен Пальцов, состоявший в должности главного заводского приказчика, ответил, что «Акинфей Демидов Тульскими железными заводами владеет по данной грамоте отцу ево, Акинфиеву, Никите Демидову, а надеетца де он, что та грамота дана ис Пушкарского приказу; да сверх той грамоты о владении оных заводов имеетца привилегия; и та грамота и привилегия имеются де в тулском доме оного Демидова у матери ево, которыя он, Палцов, отъискав, объявит… А в котором году построены и привилегии даны, о том значит во оной грамоте и привилегии». Грамота, о которой шла речь, не сохранилась или пока еще не обнаружена, но, отталкиваясь от другого документа, обнаруженного Васильевым в заводских архивах, историки датируют начало строительства демидовского тульского завода 1694 годом, в котором царь Петр удовлетворил прошение Никиты о предоставлении ему мельницы на реке Тулице «в жалованье на оружейное дело». Мельница была отдана сроком на двадцать лет «на оброк вместо годового окладного жалованья». Никита мельницу снес, а на том месте построил «железной завод». В 1695 году первый демидовский завод был построен и начал производить ружья. Из документов известно, что в 1700 году Никита Демидов изготовил две тысячи фузей[11], а в 1703 году – четыре тысячи девять штук! Объемы свидетельствуют не только об ухватистости Никиты, но и о том, что его фузеи были качественными, иначе бы казна не приобретала бы их в таких количествах – оружию царь Петр уделял первостепенное внимание.

На рубеже XVII и XVIII веков возраст Никиты Демидовича приближался к пятидесяти годам, а эта дата в те времена считалась началом старости. В целом жизнь Никиты можно было считать удавшейся: солидный человек, уважаемый мастер, обласканный царским вниманием, владелец оружейного завода… Чего еще можно желать крестьянскому сыну? Впрочем, о желаниях обычно пишут в дневниках, а Никита Демидович, как уже было сказано, грамоты не ведал, и потому дневников не вел, так что нам не дано знать, докуда простирались его амбиции. Но любой кузнец знает, что железо следует ковать, пока оно горячо, иначе говоря – пока царь милует да жалует, нужно этим пользоваться. Известно, что весной 1697 года Никита Демидович изготовил по паре фузей и алебард из привезенной с Урала железной руды, о которой отозвался похвально. На заданный ему вопрос о возможном переезде на Урал Никита Демидович ответил уклончиво, в стиле «оно бы и можно, ежели нужно, но у меня и в Туле дел невпроворот». Действительно, трудно оставлять обжитое место и налаженное дело ради того, чтобы ехать невесть куда, как говорится, за семь верст киселя хлебать. Вполне возможно, что «уральская эпопея» Демидовых была вызвана не столько амбициями Никиты Демидовича, сколько желанием царя Петра, замыслившего превратить Урал в главную кузню своей державы. Тем не менее Никита Демидович не исключал переноса деятельности на Урал при условии, что управляемые им заводы на протяжении десяти лет будут находиться в его собственности («а держать бы ему те заводы десять лет на себя, а после со всякими снастьми взять в государеву казну»). Вопрос о переезде на восток, как принято выражаться в наши дни, повис в воздухе.

Выше было сказано о том, что за жалованную царем землю Никите пришлось побороться с тульскими ямщиками, которые имели огороды рядом с этой самой мельницей. До Генерального межевания, начатого императрицей Екатериной Второй в 1765 году, порядка в землевладении не было никакого и наряду с «бумажным правом» действовало «традиционное» – отцы и деды наши здесь испокон веков репу да капусту выращивали, стало быть, земля эта наша. Прилегающей к мельнице территорией Никита Демидович не удовлетворился, поскольку растущее производство требовало бóльших пространств – в то время «движущей силой» служили водяные колеса, для которых приходилось запасать воду в прудах. Образно говоря, поставил новый цех – рой новый пруд. В 1701 году Никита Демидович получил дополнительную территорию, а ямщикам выделили участки бóльшего размера из владений, конфискованных у стрельцов, которых после бунта 1698 года[12] Петр начал изводить под корень. Но земельные пожалования были не так важны, как дарованное свыше право покупать к своим заводам, помимо земли, еще людей (вспомним, что тогда действовало крепостное право). Другие заводчики использовали труд дворцовых, то есть царских, крестьян, которые формально считались свободными, но на деле были зависимыми, поскольку жили на землях, принадлежавших царю и его родичам. Никита же на государеву рабочую силу не претендовал, обходился вольнонаемными работниками, выдавая при этом качественную и недорогую продукцию. Все это еще сильнее расположило к нашему герою царя Петра, который объяснял пожалование земель и привилегий следующим образом: «…за ево [Никиты Демидовича] знатную службу, что он построил новые железные заводы своими деньгами и проторми беспоможенья и дачи дворцовых крестьян, как преж сего давали к таким же заводам в разных местех и в город ех иноземцом, и что он при иноземцах, которым многие дворцовые крестьяне к заводам даны, у железа и у всяких воинских железных припасов цены убавил…» Но реалии того времени были таковы, что на одних лишь вольнонаемных работниках не получалось развернуться в полную силу…

«Что это за привилегия – крепостных покупать? – может удивиться кто-то из читателей. – Есть возможность – купил, нет возможности – нанимай работников по уговору. Другое дело, если бы крепостных даром давали…» Но не будем забывать, что Никита Демидович происходил из крестьян, а правом покупки, правом владения крепостными обладали только дворяне. Заводчики неблагородного происхождения получат право приобретать крепостных только в двадцатые годы XVIII века, а до той поры Демидовы будут исключением… Надо сказать, что эта привилегия заложила основу могущества фамилии Демидовых, позволила им далеко опередить конкурентов, подавляющее большинство которых составляли выходцы из низов общества (дворяне предпочитали служить государю со шпагой или пером в руке).

Наш герой был хорош с какой стороны ни взгляни: и кузнечным ремеслом владел не хуже легендарного Гефеста[13], и дело на широкую ногу поставить мог, и грозному царю умел потрафить. Короче говоря, талантливый человек талантлив во всем.

1702 год стал судьбоносным для Никиты Демидовича и всей Демидовской фамилии. Во-первых, Никите Демидовичу был отданы Верхотурские железные заводы, построенные годом раньше на уральской реке Нейве, а во‐вторых, в грамоте его впервые официально назвали Демидовым, а не Антюфеевым или Антуфьевым. В изменении фамилии можно усмотреть мистический символизм: история тульских кузнецов Антюфеевых закончилась, на смену ей пришла история Демидовых, царей Урала и главных промышленников Российской империи. Виват! Виват! Виват! И залп из всех орудий!

«Лучше быть первым парнем на деревне, чем последним в городе», – гласит известная пословица. Так-то оно так, и на Урале Никита Демидов достиг такого могущества, которое в Туле ему и присниться не могло, но давайте попробуем поставить себя на место нашего героя и взглянуть на переезд его глазами. По уму сподручнее было бы развиваться в Туле, но здесь недоставало простора и леса. Царь Петр было дозволил Никите рубить лес в казенной Щегловской засеке близ города, но вскоре эта привилегия была отобрана по указу от 27 марта 1702 года, согласно которому «от Орла до Нижнего по обе стороны Оки-реки со стороны по пятидесяти верст» запрещалось рубить дуб, клен, вяз, ясень, сосну, карагач, лиственницу и иные деревья, «которые на корабельное и на мачты и иных морских судов на строение надобны». Некоторые биографы склонны считать, что отъемом привилегии Петр мягко и ненавязчиво подталкивал Никиту Демидовича к переезду на Урал, но истинная причина заключалась в приоритете кораблестроения перед другими отраслями промышленности.

Главной проблемой Петровской эпохи был дефицит управленческих кадров. Мало построить завод, нужно вдохнуть в него жизнь, наладить работу… Царь Петр ценил Никиту Демидова, а тот, в свою очередь, понимал резоны своего положения и выгод не упускал. В феврале 1702 года Никита обратился к Петру с просьбой передать ему в аренду недавно построенный на Нейве железный завод. Просьба была высказана в нужный момент, что называется, вовремя и к месту.

Вот вам предыстория. Глава Сибирского приказа Андрей Андреевич Виниус, активно продвигавший идею строительства железных заводов на Урале, поручил ее разработку местному уроженцу боярскому сыну[14] Михаилу Афанасьевичу Бибикову. Бибиков составил три проекта – «при Магнит-горе, на речке Нейве да близ реки Каменка», – но, по логистическим соображениям, начать решил с того, что на Нейве («…от Невьи реки и от деревни Федковки полторы версты, на той руде и около руды бору длиннику восемь верст, поперечнику две версты. И под деревнею Федковкою на Невье реке для железнаго заводу и молотовых больших мехов подъему плотину построить мочно и угодно. И железо до Тобольска зимним санным путем и через Верхотурье к Соли Камской на возах возить мочно»). В марте 1700 года, под руководством Бибикова, началось строительство завода. К середине следующего года было готово все, кроме доменной печи, которую Бибиков поставить не мог, поэтому его сменил присланный из Москвы Семен Кипреянович Викулин. Бибикову вроде как поручили начинать строительство следующего завода у горы Магнитной (это место особо нравилось царю Петру из-за близости к «железной» горе), но в ноябре 1701 года вернули на Нейву, работать вместе с Викулиным, поскольку тот никак не мог найти общего языка со своими подчиненными, а также с местными властями. С Бибиковым Викулин тоже не сработался… Впрочем, нельзя исключить и того, что все проблемы Викулина были следствием интриги, выстроенной обиженным Бибиковым – строил-старался, а лавры чужак пожинать будет, разве ж это справедливо? Вдобавок ко всему под завершение строительства на заводе произошел пожар… Короче говоря, вместо радости от появления первого уральского железного завода Андрей Виниус получил крупную головную боль, и это на фоне постоянных требований оружия со стороны Петра, начавшего воевать со шведами.

При словах «металлургический завод» воображение современного человека рисует огромное производство, но во времена, о которых идет речь, заводы были небольшими. В частности, завод, вошедший в историю под именем Невьянского, состоял из восьмиметровой кирпичной домны, кузницы с тремя горнами, двух молотовых амбаров, нескольких сараев и плотины, длина которой составляла около двухсот метров. Плотина обеспечивала завод энергией. В домне из руды выплавляли чугун – сплав железа с углеродом, материал твердый, но хрупкий и не поддающийся ковке. Лишний углерод «выжигался» из чугуна в горнах. Чугун расплавляли до вязкой полужидкой консистенции, а затем словно наматывали расплавленную массу на железные ломы, получая крицу – железо с включением шлаков. Шлаки выбивались из крицы в молотовых амбарах при помощи многопудовых падающих молотов, приводимых в движение все той же силой воды. Из полученного железа кузнецы изготовляли продукцию. Часть чугуна использовалась для отливки пушечных стволов, ядер и других изделий. Счет рабочим шел не на сотни и тысячи, а на десятки.