Атлант и Демиург. Церковь Таможенного Союза

Пролог

Ненадежный свидетель

– И все же, святой отец, как вы бэкапитесь?

– Линда! – укоризненно встрял О’Тул.

– А что Линда? – скривила губы Линда. – Нам интересно. И тебе, Джеймс, интересно. Ты только делаешь вид, что неинтересно, из твоей клятой машинной вежливости.

Трое – Линда Свансен, лингвобиолог, механик Джеймс О’Тул и отец Леонид – сидели на каменном полу пещеры, а точнее, на довольно грязном дне каменного мешка, куда их швырнули аборигены. Вечерело. Здесь, на Сердолике – так называлась терраподобная планета GJ 273 B в звездных атласах этого сектора, – солнце, хоть и похожее на желтый земной карлик, отдавало в зелень на закате, а в глубине расщелины и вовсе царила почти подводная тьма. Линде казалось, что она застряла в толще болота, только вместо мягкого ила под задницей намытая со склонов гор почва и мелкие камешки. В иле было бы поудобней. Лежи себе на дне, в темной прохладной мгле… откуда такие мысли?

О’Тул неловко вытянул левый механодендрит вдоль стены пещеры, а правая человеческая его рука то покоилась на коленях, то нервно теребила подбородок с недельной щетиной.

– Отец Леонид, вы примете мою исповедь? – наконец неловко выдавил он.

Линда громко хмыкнула:

– Ох, Джим, ты такой забавный.

О’Тул перевел на нее мрачный взгляд своего биологического глаза. Механический неопределенно пялился в стену.

– Что вы находите в этом забавного, Линда? На рассвете нас убьют. Принесут в жертву какому-то тупому местному божку. Я хочу исповедаться.

– Это никак не утихомирятся твои ирландские корни, – спокойно парировала Линда. – Сорок поколений католиков…

– Мои предки были протестантами.

– Ладно, значит, сорок поколений оранжевых. Неважно. Тебя никак не смущает тот факт, что твое тело наполовину механизировано, а сознание успешно перекочует в бортовой компьютер, как только ты с этим бренным телом расстанешься? Ты обретешь жизнь вечную, но не в райских кущах, а на борту «Маленькой Каравеллы» в секторе GJ 273 четвертого галактического…

– Бросьте, Линда.

Отец Леонид, молчавший до этого много – она не могла сказать сколько – часов, поднял бритую голову и прямо взглянул на нее. Его лицо казалось молодым, но от носа к губам пролегли жесткие морщины. Темные глаза не отражали зеленый болотный свет, а, казалось, поглощали его без остатка. В руках священник сжимал четки из оникса. Он и на корабле с ними редко расставался.

Лицо отца Леонида было изрядно помято – он почему-то оказал самое яростное сопротивление, когда туземцы схватили их и швырнули в этот созданный природой склеп. Почему, думала Линда, не пристало ли священнику смирение? Или, наоборот, следовало вступать в борьбу с неверными и слугами дьявола? Что предписывает его кодекс? Она не была уверена.

– Бросьте, – повторил он и медленно улыбнулся. – Вы же сами боитесь, хотя уверены, что, как только ваше биологическое существование на этой бренной планете прервется, ИИ «Маленькой Каравеллы» пробудит ваш клон.

– Это буду не я.

– Конечно, вы. Вы же психик, ваши воспоминания транслируются в матрицу клона на орбите. С вами ничего страшного не произойдет.

У Линды были на этот счет сомнения – как, наверное, и у самых истовых христианских миссионеров прошлого оставались сомнения насчет будущего райского блаженства, потому что знание одно, вера другое, а тупой обсидиановый нож туземца под ребро – вообще третье. И из подводной тьмы их узилища нож казался самым реальным. Но еще ее мучило любопытство. Она могла прочесть всех – влажноглазых быстрых косуль, умных дельфинов из морей теплого мира Аквамарин, могла проникнуть в разум аборигенов (и очень жаль, что не могла управлять, на это ей не хватало сил и умения), однако священник оставался для нее китайской комнатой, tabula rasa и черным ящиком в одном комплекте. И он был очень тяжелый. Его присутствие давило на сознание с начала полета, даже, кажется, в криосне во время прыжка, и от этого ей снились кошмары. Горящие церкви. Горящие дети. Горящие дома, горящие миры… От него несло жаром, и был ли это жар небесного очистительного огня? А сейчас он не боялся. Механорг-ирландец с его гарантированным виртуальным бессмертием боялся. Она, с десятком забэкапленных клонов на борту «Маленькой Каравеллы», боялась. Боялась боли, как боялась ее с детства, боялась, что не синхронизуется память, боялась, что на рассвете поведет себя некрасиво, например страшно закричит или обмочится перед этими обмазанными глиной обезьянами (нехорошо так думать, но иначе не получалось), – а он не боялся. Почему?

– Вы так верите в свой рай? – тихо спросила она. – А если рай остался там, на Земле? Если ангелы не летают через космос? Кто заберет вас с Сердолика?

– Господь вездесущ, – ответил отец Леонид.

Прозвучало это не слишком убедительно.

– Исповедь! – снова простонал О’Тул.

И священник кивнул.

Они прилетели сюда двадцать восемь стандартных оборотов Сердолика назад. И конечно, были на планете не первыми. В системе звезды Лейтена в созвездии Малого Пса, известной также как GJ 273, насчитывалось четыре экзопланеты. GJ 273 B оказалась в зоне обитаемости, и к ней был направлен автоматизированный корабль-матка. Сначала дроны первой экспедиции провели анализ почвы, атмосферы и биосферы и сочли ее пригодной для терраформирования. Из курьезов интересным было то, что с поверхности планеты красный карлик класса М выглядел в воспринимаемом человеческим глазом спектре зеленым, хотя, как известно, не бывает зеленых звезд. Это объяснили присутствием в верхних слоях атмосферы больших количеств ионизированной плазмы: что-то вроде вечного полярного сияния, обязанного своим происхождением невероятно мощной магнитосфере планеты. Эдакие зеленые очки доброго волшебника Гудвина, заодно спасавшие опасно близко расположенную к звезде планету от вспышек ее светила. Также дроны обнаружили здесь примитивную цивилизацию гоминид, и тут вступил в подпункт 4.4.1 цивилизационного кодекса. Сеттлерам следовало подождать. Вторыми прибыли на планету разведчики и аналитики Таможенного Союза. Они держались подальше от местных, ничем не выдавали своего присутствия и наблюдали – месяцами, годами. И наконец, третье явление – контактеры. Стандартный состав, лингвобиолог, инженер-бортмеханик и священник.

Линде всегда было интересно, зачем в эти миссии включали священников ЦТС. Ну правда. Очень, очень редко религиозные взгляды туземцев хоть как-то пересекались с земными представлениями о боге или богах. И отец Леонид никого не пытался обратить в свою веру. В основном он помогал О’Тулу с обустройством лагеря и наладкой оборудования. В деревню местных – убогое поселение, состоящее из обмазанных глиной плетеных хижин и одного, более крупного общинного дома, – он ходил всего пару раз. Кажется, лишь затем, чтобы пообщаться с грязными кудлатыми собаками и не менее чумазыми детьми. Со жрецом не пересекался до того момента, как их схватили и, основательно отмутузив, швырнули в каменный мешок. С вождицей, рослой грудастой бабой, тем более. В общем, если бы Линда описывала его роль в двух словах, то сформулировала бы ее как «пассивный наблюдатель».

Поначалу все шло хорошо. Местные благосклонно восприняли дары – красивые бусы, ракушки, гребни, украшенные резьбой, блестящие монетки и более полезные вещи, типа пищевых брикетов, смолки-живилки и некоторых сельскохозяйственных орудий. На узких, явно искусственного происхождения террасах они выращивали то, что напоминало земную маниоку и маис, и урожай был скуден, поэтому в следующий заход О’Тул хотел подарить им органические удобрения и научить парочке полезных фермерских трюков. Можно было под шумок подсунуть семена и саженцы земных культур из криобанков «Маленькой Каравеллы», в общем, планы имелись, и планы долговременные. Пока на двадцать пятые сердоликские сутки в их лагерь не ворвались несколько вооруженных татуированных мужчин под предводительством жреца и не уволокли, еще сонных, в эту каменную дыру на склоне за деревней.

О, Линда учитывала такой вариант. Она общалась с местными – и с вождицей, и с простыми людьми – и прекрасно знала уже, что те исповедовали что-то похожее на примитивные земные культы. Поклонялись своему изумрудному на закате солнцу, называя его Майнгаллой, и приносили жертвы – от случая к случаю, при засухе и недороде, или когда начинался падеж скота, маленьких шерстистых лам, которых пасли выше в горах, или при иных непонятных и пугающих явлениях. Явление чужаков с Земли, наверное, было непонятным и пугающим, но вождица поначалу вела себя добродушно. Линда была уверена, что ей напел жрец – мол, чужеземцы отдали уже все, что хотели отдать, а богатств-то у них наверняка побольше в лагере, и намерения самые черные. Свергнуть вождицу, захватить власть и всех поработить или принести в жертву своим злобным богам. Ну, как оно обычно и бывает.

И все же для чего священник? И почему он не боится?

Исповедь О’Тула оказалась предсказуемо скучной. Жена, или две бывшие жены, несколько детей в Ольстере и на юге, брошенный дом, пять брошенных работ, пожар, увечье, механопротезирование, наконец, космос – и все это так беззубо и безвредно, что ангелы, по мнению Линды, должны были тут же ворваться в их пещеру и утащить страдальца на небеса.

Отец Леонид покорно выслушал и сообщил, что бог О’Тула прощает, любит и ждет. Ага, как же. Ждет его оперативка ИИ «Маленькой Каравеллы», и так следующие пятьсот лет, пока корабль окончательно не обветшает. В сущности, будущее такое же беззубое и серое, какой была вся его предыдущая человеческая жизнь.

– Отец Леонид, почему вы подрались со жрецом? – неожиданно для самой себя брякнула Линда.

Голос ее осип и сел, хотя вода в пещере была: грязные лужицы у дальней стены, под сочащейся влагой камнем. А без еды они могли бы протянуть еще долго.

– Разве ваша религия не говорит, что вы должны подставить правую щеку, или левую, в общем, какую-то щеку?

Отец Леонид обернулся и взглянул на нее, и опять ей стало неуютно под тяжестью этого взгляда.

– Моя религия говорит, что я должен спасать жизни.

– Нас вы не спасли. А двоих аборигенов то ли покалечили, то ли вообще убили.

– Кто говорил, что наши жизни? – улыбнулся священник. – Но если бы позволил увести нас безропотно, как этих игрушечных лам, то и перерезали бы нам горло, как ламам, тихо и в одночасье. А сейчас, после смертей и увечий, им нужно что-то более пышное. Более кровавое. А значит, есть шанс и одуматься.

– Да вы что! – Линда комически закатила глаза, хотя в сгустившемся мраке священник этого уже наверняка не увидел. – По-вашему, убив парочку местных, вы вызвали у них желание покаяться и передумать?

– Они увидели, что мы не безвольные овцы. Что можем представлять угрозу. А угроза – это всегда повод задуматься.

Прозвучало это так, что Линда бы на месте вождицы точно задумалась.

– Как вы стали священником, Леонид? – уже мягче спросила она. – Вы не похожи на кроткого служителя божьего. Скорей, вас бы в космодесант…

– У меня обнаружили дар, – неохотно, как ей показалось, ответил святой отец.

– Какой дар?

Молчание.

– Какой дар? Я не могу прочесть вас. Вы знаете об этом?

– Вы эмпат, Линда. Извините, не очень сильный.

– Достаточно сильный. Я, например, могу сказать, что Джим на грани того, чтобы напрудить в штаны…

– Линда! – возмущенно воскликнул О’Тул.

– Нет, Джим, не перебивай, я же дала тебе выговориться. Про всех твоих жен и все твои неудачи, не так-то это интересно было слушать. Какой дар, Леонид? Почему мне не особо страшно думать о завтрашней казни или жертвоприношении, черт бы с ним, но страшно смотреть на вас? И с самого первого дня было страшно.

– Так не смотрите, – спокойно и чуть насмешливо проговорил священник. – Ночь на дворе. Завтра будет нелегкий день, вам бы поспать.

– Хорошо, не буду больше спрашивать, что за дар, ответьте, почему в группу контактеров всегда берут священника ЦТС? – упрямо выпалила она.

– Ну как же, – все так же насмешливо и спокойно проговорил отец Леонид. – Как раз для таких ситуаций. Как видите, Джеймсу я уже пригодился. А вы не хотите мне что-нибудь рассказать?

Но Линда не хотела. Она свернулась клубочком на твердом и грязном полу, подтянула колени к груди и попыталась заснуть.

Во сне она продолжила разговор – или все же спор? – с отцом Леонидом. Они стояли на склоне горы, и Линде отчего-то казалось, что это гора Синай, хотя в небе над ними пульсировало голубое солнце. Все было мертво, серо и голо в пустыне внизу, и ее рассекали глубокие лиловые тени. В жарком воздухе плясали мороки.

– Вам никогда не хотелось полетать, Линда?

Она обернулась. Отец Леонид смотрел на нее так серьезно, словно предлагал ей некую возможность, единственный и неповторимый шанс. Лингвобиолог покачала головой, отвергая лестное предложение.

– Так какой же у вас дар?

Тут Линда спохватилась, что обещала не спрашивать, и до крови прикусила язык. Однако отец Леонид улыбнулся, ничуть не обиженный, и почти ласково спросил в ответ:

– Линда, какая это по счету ваша контактная группа?

Женщина нахмурилась, накручивая на палец прядь рыжих волос. Третья, четвертая? Сначала был Опал, вторая планета в системе Проциона, третий сектор. Потом его близнец, Оникс… а, нет, на Ониксе не было разумных. Они просто слетали туда посмотреть на вулканы и ледники… или нет? Нет, там они высадились на военной базе и месяц готовились к броску на Опал, изучая язык и обычаи местных. Потом Бирюза в четырнадцатом, затем… Затем что? Все как-то плыло, мутилось, словно при плохой синхронизации.

Недоуменно нахмурившись, она вскинула голову.

– Почему я не помню?

Синее солнце беспощадно слепило глаза.

– Потому что в каждой контактной группе был священник, – тихо ответил отец Леонид, только он ли это был?

Солнце мешало разглядеть, дурацкое солнце.

Солнце пощекотало ее ресницы, и на секунду Линда обрадовалась, потому что уплывающий от нее сон был пугающим и непонятным. А затем оказалось, что никакое это не солнце, а свет факелов. Рыжий и рваный свет.

Те, кто пришел за ними, обмазались ржаво-красной глиной, только глаза посверкивали из глубоких глазниц. Это было похоже на шествие подземных карликов или – Линда вспомнила любимую сказку детства про маленькую разбойницу – серых гномов с красными горящими глазами, пришедших из леса, когда все заволок туман.

Их вытащили из пещеры, проволокли по тропе между скал и свалили на каменной узкой площадке. Посреди площадки высился валун с плоским верхом. Уже светало, и если на закате солнце казалось изумрудным, то рассветное светило было бутылочно-зеленого цвета морской волны, как будто катило перед собой языки прибоя. Оно вставало над туманом, окутавшим лесистые холмы, над ворсистой шкурой нового мира. В воздухе ощутимо свежело, перекликались птицы, и все бы было хорошо, если бы не болели так руки, ноги и голова и не хотелось бы пить.

– Линда, – зашипели рядом.

Она оглянулась и увидела О’Тула, который смотрел на нее огромными глазами, левым механическим и правым человеческим.

– Хочешь, дай мне руку.

Но он сам этого хотел, очень хотел. Лингвобиолог взяла его за руку. Он боялся. И боялась толпа, молчаливо и хрипло дышавшая вокруг них. Линда чувствовала их страх, как пот на коже. Только отец Леонид не боялся. Его первого и возложили на камень.

Глухо стучали барабаны. Жрец что-то говорил, но Линда не хотела вникать в его червивые, быстро ворочавшиеся в голове мысли. В это утро ей хотелось думать о приятном. О траве. О землянике в траве. И почему-то о синем солнце. Пальцы О’Тула в ее руке, такие живые, заметно подрагивали. И это тоже было приятно, все, все живое было хорошо и приятно!

Жрец замолчал, и она поневоле повернула голову к жертвенному камню. Барабаны тоже стихли, как по команде. Молчание накрыло площадку каменной плитой. Медленно восходило солнце.

Отец Леонид приподнял голову – как, ведь его снова сильно избили? – ободряюще улыбнулся ей сквозь кровь на зубах и спросил на своем родном языке, которого Линда не знала как лингвист, но отлично понимала как эмпат:

– Вы точно этого хотите? Обратной дороги для вас не будет.

И подмигнул ей, Линде. Или это только показалось, что подмигнул? Наверное, показалось. Вождица, все такая же рослая, в бусах и перьях, дернулась что-то сказать, но жрец вскинул и быстро опустил нож.

Линда вскрикнула и зажмурилась, ругая себя последними словами, потому что священник смотрел на нее и, может, именно ее взгляд он хотел видеть сейчас, в свои последние…

Только священника не было на плите. Там, где нож вошел в его грудь, там, откуда должна была хлестнуть кровь, в воздухе виднелся багрово-черный разрыв, прореха, сквозь которую лезли какие-то крылатые, когтистые и рогатые существа и било алое адское пламя. Солнце цвета морской волны съежилось и почернело, как тухлый фрукт, от леса ползли костлявые тени… Линда снова закричала, уже во весь голос, и, кажется, все-таки обмочилась.

ID 56735258162e8, инженер-бортмеханик Джеймс О’Тул, 15 мая 2167 г. по времени Земной Конфедерации. Запись зарегистрирована ИИ среднего разведывательного корабля класса 4а «Маленькая Каравелла»:

«Планета Сердолик, GJ 273 B, сектор GJ 273 Земной Конфедерации: гоминидоподобная аборигенная цивилизация признана непригодной к контакту с человечеством и прогрессивному бриджингу, ценность гоминидоподобной аборигенной цивилизации классифицирована как ничтожная. Священник Церкви Таможенного Союза Леонид Варгас погиб при исполнении служебных обязанностей (см. 4-й раздел цивилизационного кодекса, пункт 4.4.12, протокол «Дар»). После санации планета подлежит терраформированию и заселению сеттлерами. Лингвобиолог Линда Свансен, шестая контактная миссия, не прошла синхронизацию после завершения миссии. Вероятная причина – когнитивная несовместимость с Даром (наблюдался сбой при синхронизации после четвертой контактной миссии, планета Яшма в системе Глизе 887, была пройдена замещающая терапия, см. личное дело №#######). Невостребованные клоны, согласно статуту о Правах, утилизированы системой жизнеобеспечения корабля и переработаны в органические удобрения, учетная запись №…»

Глава 1

Земля, лето 2167 года. Андрей и Линда

– Вы уверены? – спросил темный силуэт на светлом фоне.

– Это не мой брат, – повторил капитан Службы Безопасности ЦТС Андрей Гарсия Варгас, отлепляя от головы «буйки».

Если бы шестилетнего Андрея (Андреса, как называл его отец) попросили описать брата, он сказал бы так: большой, надежный, добрый. У Андрея-подростка и у взрослого нашлись бы другие эпитеты, и все же тот человек в записи точно не был Леонидом.

Леонида должны были назвать Остапом. Мать очень любила русскую литературу, особенно Гоголя, особенно «Тараса Бульбу». А вот отец, наполовину грек, наполовину испанец, очень любил древнегреческую историю. Итого, Леонид, но младшего мать отстояла.

Андрей совсем не помнил джунглей Эквадора. Гуаякиль да ведущие в гору узкие улочки, полные бродячих людей и бродячих собак, фавелы, полицейские патрули, граффити, мусорная набережная, блеск ножа и вспышку пистолетного выстрела – это он помнил хорошо. Первые годы старшего прошли совсем не так. Тогда Антонио и Марта Варгас преподавали в деревенской школе. Деревня – если так можно было назвать маленькое индейское поселение – располагалась на берегу реки Напо. Добираться туда надо было на лодке или по воздуху, иначе никак, и первые семь лет своей жизни Лео Варгас провел, бегая по джунглям в набедренной повязке наравне с детишками племени уарани. Он мог на глаз отличить масличный кедр и коричное дерево, знал, как делать яд кураре, и изредка наезжавшие по реке белые туристы принимали его за аборигена. А еще он не научился врать и бояться, а человек на записи откровенно врал.

Младший, Андрей, родился болезненным, и вскоре стало понятно, что джунгли не для него. Родителям пришлось переехать в город. Они поселились в районе Дуран, успевшем пережить расцвет в конце прошлого века, затем долгий период обветшания, а теперь вновь становившемся популярным. И все же оставались еще фавелы, и уличные банды, и наркотики, и Лео всегда защищал брата – точней, до тех пор, пока не стало понятно, что Андрей сам прекрасно способен себя защитить. Но даже тогда Лео не завидовал и не боялся. А потом и у него обнаружился Дар, пускай и более слабый. Он первым поступил в университет Святого Духа, первым окончил его и первым покинул планету. Почти двадцать лет назад.

И в тот единственный раз, когда Леонид вернулся – нет, не на Землю, конечно, а на Лиалес, чтобы увидеться с братом и матерью после смерти отца, – они эпично поссорились. Лео настаивал на том, чтобы Андрей покинул СБ и присоединился к их миссиям, якобы непогрешимо праведным и человечеству жизненно необходимым. Варгас-младший подозревал, что в голове у брата какой-то изъян. Сам он намного лучше умел контролировать инферно, и его способности были куда более востребованы в Метрополии. Из очевидного: к чему разгонять демонстрантов водометами и газом, если один эсбэшник способен накрыть целую площадь, а то и целый город. Зачем применять нейролинк и психотропы на допросах, если, поглядев в глаза сотруднику Службы, преступник выкладывал все добровольно и с большим энтузиазмом. Из менее очевидного…

…Они сидели тогда в серой ячейке для свиданий, и Андрей бы не удивился, если бы Лео отгородили от него сверхпрочным стеклом. Но стекла не было. По сути, их и так разделяло куда больше, чем прослойка воздуха, куда больше, чем могла бы дать стена из бетона и сталепласта, их разделяли световые годы. Даже сейчас, когда они находились в одной комнате. Этот барьер было не преодолеть. И если бы Лео попробовал, то один из них стал бы охотником, а второй – добычей.

«И ты сможешь убить меня?» – удивленно спросил старший, не произнеся при этом ни слова.

«Конечно», – без колебаний ответил младший.

На этом они и расстались, похоже, что навсегда.

«Это все потому, что ты рос в джунглях», – думал Андрей. Лео так и не научился различать тонкие оттенки, для него ложь и истина были абсолютны, благо и зло, черное и белое разделяла бесконечность. Если он верил во что-то, то вверял себя этому целиком и полностью, без остатка, как когда-то в детстве странной религии марадониана, требовавшей поклоняться давно умершему футболисту. И Лео, не имевший и грамма способностей, упорно играл в дворовый футбол, хотя его не желали брать в команду и даже несколько раз пытались побить после проигрыша. В университете он открыл для себя регби, но это было намного позже.

Капитан Варгас еще раз вызвал в памяти лицо старшего брата. Нет, глаза Лео не горели фанатичным огнем, когда он рассуждал о своей миссии, и все же он был как скала, твердая, нерушимая. А человек в записи весь состоял из трещин, личина священника сползала с него, как плохо подогнанная маска.

– Для начала, – сухо улыбнулся Андрей, – мой брат не знает русского. Мать пыталась нас научить, но по части учебы он всегда был не особо силен. Тот человек в записи последнюю фразу произнес на русском.

– Неубедительно, – щелкнул темный силуэт. – Он мог выучить его за то время, что вы не общались, чтобы чем-то занять себя во время миссий.

– Он не стал бы смеяться над Даром. Он им гордился. Учеба далась ему нелегко.

– Мы в курсе, – перебил безликий человек на экране. – Ваш брат менее одарен, чем вы. Но вы меня все еще не убедили. Убедите меня. Я знаю, Варгас, что вы умеете убеждать.

Показалось или в голосе безликого прозвучала ирония?

Да, убеждать Андрей Варгас умел.

Впервые Дар прорезался, когда ему не исполнилось еще и шести. Старший, Лео, повздорил с местной подростковой бандой. Обычно его не трогали, потому что он был рослым, добродушным и охотно помогал всем, но и драться умел отлично. Но тут что-то пошло не так. Брыкающегося Андрея просто оттащили в сторону, дав пару оплеух, а Лео прижали к стене, и в руке одного из парней возник нож.

Андрей тогда живо представил, как это произойдет. Он видел уже пару раз там, на горе, – несколько быстрых тычков без замаха в живот, и брат сползет вниз по этой желтой, с шелушащейся краской стенке, оставляя за собой красный след, и изо рта у него тоже потечет красное.

Внутри Андрея, казалось, что-то звонко и легко лопнуло, как лопается мыльный пузырь. Оно всегда было там, за тонкой, очень тонкой перемычкой, а сейчас просто выплеснулось и затопило улицу. Жаркое эквадорское солнце исчезло – точней, оно стало черным кругом в короне из бледных лучей. Обрушилась тьма, а во тьме послышались крики, человеческие и нечеловеческие. И еще ему стало нестерпимо, ужасно жарко, как потом не было ни разу во время применения Дара.

– Что произошло на Сердолике? Вы мне так и не сказали.

– Вы видели запись, – бесстрастно произнес силуэт.

– Запись воспоминаний этой девицы, перелитых в несинхронизованный клон? Или записи ИИ-копии бортмеханика, которую вы так и не вызвали для допроса, а если и вызвали, доберется он сюда лет через десять?

Что правда, то правда – ИНКа, запущенная первой сердоликской экспедицией, была проинсталлирована квантовым компьютером и могла передавать пакеты сигналов на Землю практически мгновенно, но для допроса с пристрастием этот метод был крайне неудобен. Мешали помехи, связанные с несовершенством системы измерения квантовых состояний. Добрая часть информации при расшифровке терялась из-за разрушения запутанности. Поэтому обычно полученную с INCM[1] информацию уже обычные компьютеры восстанавливали по кускам, складывали из коротких импульсов – и, по сути, то, что показал ему сейчас сотрудник Camera Obscura, процентов на пятьдесят состояло из заполненных ИИ лакун.

– Ненадежно, – сказал Варгас вслух, покачав головой. – Неубедительно. Плюс я видел все, что произошло до казни, но вас явно беспокоит то, что случилось после нее. Так что же?

Темный силуэт не ответил. Он молчал довольно долго, достаточно долго, чтобы посоветоваться с кем-то, кто не присутствовал на допросе. Затем его голос вновь сухо защелкал:

– Я думаю, вам следует кое с кем пообщаться. Она тоже покажется вам знакомой. Не удивляйтесь слишком сильно при встрече.

Стекло соседней кабинки-допросной, до этого слепое и матовое, сделалось прозрачным, и Андрей увидел Линду.

Они расположились на бортике фонтана на площади Сантьяго. Сзади мрачной громадой нависал главный корпус университета Святого Духа, а впереди виднелись ажурные арки новенького моста, и катила под ними желтые воды река. Из садов по ту сторону моста, на острове, несло цитрусами, а от плит под ногами – тяжелым дневным жаром. Линда Свансен ела мороженое. Ветер трепал ее рыжие пряди, совсем как там, в записи.

Все остальное отличалось.

– Вы не похожи на брата, – заявила Линда, оторвавшись от мороженого и подняв на него серо-зеленые – сейчас, скорее, все же зеленые, чем серые, – глаза. – Совсем не похожи.

– Зато вы копия, – хмыкнул Варгас.

– Не надо так, – тихо попросила девушка. – Я вовсе не горжусь тем, что сделала.

– Да бросьте.

Он встал, щурясь на опускающееся за крышу университета солнце.

– Это сейчас обычная практика, не надо быть психиком, чтобы так развлекаться.

– Вы не понимаете, – перебила Линда, швырнув в урну так и не доеденное мороженое.

Ветер стих, с реки донесся гудок ретропарохода. Сейчас, во времена процветания, Гуаякиль мог себе позволить пустить по реке Гуаяс настоящие пароходы с огромными, медленно вращающимися колесами, привлекавшие массу туристов. Якобы ровно такие же, как три века назад, только работали они, конечно, не на угле и не на паровых котлах, исключительно зеленая энергетика.

– Чего я не понимаю? Видел рекламу: не можете сами отправиться в путешествие, дела, нет времени – отправьте приключаться свой клон, а потом подключите его через нейролинк и наслаждайтесь мельчайшими деталями удивительных воспоминаний. Его память – ваша память, что-то такое.

Девушка хмыкнула, тряхнув рыжеволосой головой. Эта Линда собирала волосы в хвост на затылке, но сейчас пряди выбились и упрямо золотились в закатных лучах. И она выглядела значительно моложе своего двойника с записи. Неудивительно – двойник пережил (точнее, не пережил) шесть миссий на не самых приятных планетах, пока оригинал оканчивала аспирантуру и спокойно проводила время в изысканиях на кафедре. С другой стороны, двойник покоился в криосне как минимум десять из этих четырнадцати лет, плюс, если учесть релятивистские эффекты… Разведывательные корабли Земной Конфедерации разгонялись до примерно 0,7 скорости света, десять лет на борту равнялись четырнадцати годам на Земле. По идее, должно быть так на так.

– Видели, но не видели, – сказала она. – Реклама фуфло. Нейролинк не позволяет точно перелить воспоминания, всегда какие-то накладки, типа пингвинов в Сахаре, и качество записи отвратное. А у нас была идеальная синхронизация. Я как будто действительно побывала там.

– Тогда расскажите, что произошло на Сердолике.

Фрекен Свансен нахмурилась. Брови у нее были темные, не как обычно у рыжих, а на носу – россыпь веснушек.

– Вы наверняка в курсе, что последняя синхронизация прошла некорректно. Я знаю не больше вашего. И это было ужасно.

– Что именно? Наконец-то действительно испытать то, на что вы подрядили свой клон?

Девушка вскочила с низкой стенки фонтана и оказалась одного роста с Андреем. Да, он не Леонид, богатырской статью не похвастаешь…

– У меня был выбор, – сердито выпалила она. – Пойти в аспу или лететь после окончания магистратуры с миссией. А мне хотелось и того, и того! Но у меня с детства аллергическая астма…

– Вот те на, почему не поправили?

Варгас понимал, как это звучит, но сдержаться отчего-то не мог.

– Потому что мои родители были поклонниками Чистоты, черт их забери, а потом… я уже привыкла.

Ее серо-зеленые глаза были напротив, совсем рядом, и Варгас, лениво ухмыляясь, сказал:

– Или потому, что это удобно. Можно ничего в себе не править и, прикрываясь слабостью, засесть на Земле. Зато отредактировать свой клон и отправить умирать за себя.

– А вы-то сами? – зло парировала Линда. – Я в курсе, чем занимается Служба Безопасности. Разгоняете недовольных, пугаете дурачков. Что же вы сами не отправились вместе с братом нести грязным туземцам огонь Прометея? Или адский огонь, лучше так сказать?

На них уже начали оглядываться. Варгас протянул руку, чтобы взять девушку за локоть и увести с площади, но та уже сама подхватила сумочку и сделала несколько шагов в сторону пристани. Юбка ее белого платья металась на ветру, как пойманная шквалом чайка.

– Никуда вы не пойдете, – сказал Варгас, ощущая, как первые нотки нездешнего жара просачиваются в голос, – пока не расскажете мне все, что знаете. Например, почему ваш клон не синхронизовался.

Линда смотрела на невысокого неприятного человека со смуглым и резким лицом, отчетливо понимая, что еще одно его слово – и она рухнет в такие глубины ада, о которых обычные люди и понятия не имеют. Психики все чувствуют острее. Инферно она ощутила всего один раз, на студенческой демонстрации в Лондоне. Они тогда вышли на митинг против расширения зоны экспансии, против зачистки, по сути – против ЦТС. Навесили над головами голографические кричалки и сами что-то орали, подпрыгивая на кусачем ноябрьском холодке. Трафальгарскую площадь, на которую выплеснулась демонстрация, Стрэнд и улицы вокруг быстро перекрыла полиция, ряды черных щитов выстроились под колоннадой Национальной галереи.

А потом, видимо, на место прибыл офицер СБ. И площадь накрыло. Люди вокруг кричали от ужаса, солнце скукожилось и почернело, старая брусчатка под ногами истончилась, и под ней побежали волны огня. Но для Линды Свансен, уроженки Мальме, этим дело не ограничилось. Она почувствовала взгляд. Взгляд с той стороны. Это не был взгляд эсбэшника, нет, он не искал ее специально, это был вообще не человеческий взгляд. Он ощупывал ее, цепко, липко, оценивал, пробовал на зуб, словно размышляя лениво, подойдет ли это сознание, это тело…

Пожевал и выплюнул. Линду никогда не насиловали, да что там – к ней даже на улицах особо не приставали, но это было хуже изнасилования. Однокурсники довезли ее до дома, и, придя в себя уже в съемной квартире, она мылась и мылась, до красноты натирая кожу, смывая грязь этого взгляда, мылась и не могла отмыться. Затем последовали полгода лечения у психотерапевта. И попытка исследовать сам феномен инферно, конечно, неудачная, потому что за пределами ЦТС никто не говорил и не писал про это.

– Подойдите к делу проще, – говорил психотерапевт, вальяжный и модный доктор Лоринсон. – Не усложняйте. Нам все равно этого не понять. Допустим, это ад, банальная преисподняя из христианско-иудейской мифологемы. Тот, у кого есть Дар, открывает что-то вроде портала или, точнее, окна…

Линда смотрела в окно, где декабрьский дождь заливал стекла, а по улице внизу текла серая толпа.

– Это не ад, Джеймс. Это… как будто тебя вывернули наизнанку и щупают изнутри. Я не знаю, что это, но там нет никаких котлов и чертей. Это изнанка чего-то, но я не понимаю чего… Человечества? Того эсбэшника? Моей собственной души? Если последнее правда, то лучше вообще не существовать.

Джеймс Лоринсон качал головой с высоким, с залысинами лбом и норовил сплавить ее коллеге-психиатру.

И вот человек из СБ стоит перед ней и злится на нее, и преисподняя дрожит в его голосе, и жаркий эквадорский вечер готов превратиться во что-то совершенно ужасное. Линда сжала зубы, готовясь к тому, к чему нельзя быть готовой.

Невысокий человек моргнул. На мгновение его взгляд стал пристальным, а потом лицо смягчилось, и на губах появилась кривоватая ухмылка.

– Ах, да. Я забыл, как вы, психики, тонко чувствуете. Да не бойтесь вы так, я не собираюсь пытать вас прямо посреди Сантьяго, да и в принципе не собираюсь.

– Я не боюсь, – не совсем честно ответила Линда. – Мне просто очень противно. Я не понимаю, как вы… одаренные, можно так сказать? Как вы можете этого касаться, это же липкая мерзость.

Эсбэшник заломил бровь. Кажется, слова Линды его позабавили.

– Я слышал, что инферно каждый воспринимает по-своему, – раздумчиво проговорил он.

Видно было, что английский не родной ему, он произносил слова с той отточенной четкостью, которая выдает иностранца. Ну, хотя бы не пытается пользоваться нейротранслятором, как ее однокурсники, которым просто лень было учить язык.

– Вроде бы это как-то подвешено на детские травмы.

Линда внутренне содрогнулась. Еще одного доктора Лоринсона, вкрадчиво расспрашивающего, не щупал ли ее отец в детстве за коленки, она не вынесет.

– Давайте обойдемся и без сеанса психоанализа посреди Сантьяго, – быстро сказала она. – Я не ужинала. Зайдем куда-нибудь, и я расскажу вам о том, почему – как я считаю – Ли не синхронизовалась.

Эсбэшник качнулся на носках, как будто решая, стоит ли тратить драгоценное время на разговор или лучше воспользоваться более привычным ему способом. Но потом смилостивился и кивнул:

– Хорошо, пойдемте. Приглашаю вас познакомиться с моей матушкой. Она, кстати, отлично готовит.

И когда Линда вылупила глаза, улыбнулся почти по-человечески.

За последние тридцать лет Гуаякиль необратимо изменился. Отчасти это объяснялось тем, что в горах рядом с Кито построили орбитальный лифт, и экономика Эквадора резко рванула вверх. Появились рабочие места, деньги, появились и другие потребности. Силовики быстро очистили крупные города от наркоторговцев. Намного выгодней теперь было перевозить на орбиту людей и грузы, а морские суда заходили в порт Гуаякиля вверх по реке Гуаяс. Там, где тридцать лет назад желтели облупившиеся на солнце фавелы, выросли новенькие жилые комплексы. Исторический центр города тоже подновили, и теперь колониальные особняки, дворцы и соборы взирали на мир во всем своем угрюмом великолепии.

Через реку от центра в Дуран построили мост и запустили Tren Circular – непрерывно курсирующий, бесконечный, как лента Мебиуса, и полностью автоматический поезд. Только воды Гуаяс так и остались мутными и желтоватыми, как и сто, и двести, и тысячу лет назад. Поезд с прозрачным полом и стенами, похожий на длинного хрустального дракона, летел над рекой и над садами острова Сантай, и Линда невольно поджимала пальцы в новеньких туфлях, хотя бояться, разумеется, было совершенно нечего. Впереди рос холм, на холме – белоснежные ряды домов с яркими крышами под черепицу, зелень, арки каких-то развлекательных комплексов.

– Не похоже, что еще тридцать лет назад это был район трущоб, верно?

Линда, не оглядываясь, кивнула. Эсбэшник по имени Андрей (почему не Андрес?) Варгас стоял рядом, держась за поручень, и все так же сдержанно улыбался.

– Но вы, конечно, все прочли в путеводителе. А я здесь вырос. Правда, там не говорится, что город начали зачищать задолго до того, как над Кито появились первые платформы.

Линде невольно пришлось обернуться и сощурить глаза. Закатное солнце било сквозь стекла так сильно, что не спасало и умное тонирующее покрытие. Фигура эсбэшника в этом свете казалась почти черной и плоской, вырезанная ножницами дыра в холсте алого ликующего зарева.

– Видите ли, ученикам университета не очень нравились те ребята, что хозяйничали на горе. Мы разобрались с ними намного раньше, чем полиция осмелилась сунуть нос в фавелы.

Бахвальство или угроза? Времени выяснять не было, потому что вагон прибыл на нужную станцию, Дуран, и надо было ловко переступить на синхронно движущуюся рядом с подножкой ленту. Эсбэшник протянул ей руку, и Линда оперлась на эту руку, хотя больше всего ей хотелось с брезгливым вскриком отдернуть пальцы.

Лента поехала вниз, отделяясь от путей, а Варгас покачал головой.

– Знаете, ваша копия на записи понравилась мне больше. Она была тертым калачом. А вы какая-то библиотечная мышь, да еще и с истерическими наклонностями. Может, это вам следовало бы отправиться покорять галактику?

– Вы всех собеседников оскорбляете сразу после знакомства или это я вам особенно противна? – мрачно спросила Линда, уже без всякой помощи шагнув с замедляющейся ленты на платформу.

– Нет. Просто говорю как есть.

– Знаете, ваш брат мне тоже понравился больше, – хмыкнула она. – Он хотя бы немногословен.

– Это был не мой брат.

Прежде чем Линда успела переспросить, эсбэшник мотнул головой в сторону аккуратной двухэтажной виллы на ближнем склоне холма, к которой вела старинного вида железная лестница. За забором покачивались на ветру кроны пальм.

– Дом моих родителей. Ему уже третий век пошел, так что при реконструкции приняли решение не сносить, как часть исторической застройки.

– Красивый дом, – честно сказала она, но ответа, хотя бы формального вежливого «спасибо», так и не дождалась.

Вилла Селесте – так назывался этот старинный испанский дом. Он совершенно не был похож на свою хозяйку, сеньору Варгас, рослую женщину с выгоревшими русыми волосами, собранными в растрепавшийся узел на затылке, в простой и просторной домашней одежде. Думая о матери эсбэшника, Линда представляла сухонькую востроглазую испанку почтенных лет, а вовсе не эту статную и еще довольно молодую красавицу. Никакого сходства с младшим сыном в ней не наблюдалось, зато старший – копия, только черноволосый и еще повыше и поплечистей.

– Если думаете, что я пошел в отца, то нет, – вполголоса проговорил Варгас-младший. – Тот тоже был громкоголосым великаном. Они с матерью очень гармонично смотрелись.

Линда чуть вздрогнула. Не может быть, чтобы он читал ее мысли. Хотя почему нет? В ее юности ходила гипотеза, что одаренные – просто очень сильные психики. Думать об этом не хотелось, потому что означало: стоит немного развить способности, и вот, пожалуйста, через тебя на Землю в любой момент прорвется ад.

– Mamá, conoce a Linda Swansen, – прерывая поток неприятных размышлений, представил ее Андрес-Андрей. – Ella no habla español[2].

Рослая женщина улыбнулась, убрала со лба прядь волос испачканной в муке ладонью и сказала по-английски, с тяжелым акцентом:

– Здравствуйте, мисс Свансен. Сын меня не предупредил, я пекла к его приезду пироги.

Пироги оказались отменные и очень похожие на шпеккухен, шведские пирожки с мясом, которые готовила мама Линды. Правда, дома к ним подавали стакан молока, а не рубиновое терпкое вино в бокалах. И кухня их была другой, почти сельской, с буфетом под дерево и деревянными полами, с простыми ситцевыми занавесками, а не этой испанской гасиендой с полом, выложенным разноцветной плиткой, с мозаикой на столешнице и на кухонном фартуке, с жалюзи на окнах, ведущих в апельсиновый сад. Из окон все еще несло жаром, и Линда с замиранием в груди вспоминала о стакане холодного молока в руках. Больше всего ей сейчас хотелось оказаться дома у мамы, а не в гостях у этой чужой, хотя и приветливой женщины.

Она не знала, о чем можно говорить, а о чем нет, и снова эсбэшник ее опередил.

– Мама видела запись. Фрагментами, конечно, – проговорил он, откинувшись на высокую спинку стула и вертя в пальцах бокал с вином. – Она знает, что Лео…

Тут он сделал чуть заметную паузу, и Линда вспомнила, как на подходе к Вилла Селесте Андрей сказал: «Это не мой брат» – что бы ни означали его слова.

– …что он погиб.

Женщина, сидящая рядом с ним, нахмурилась.

– Мы не знаем этого наверняка.

– Но, мама…

– Мы этого не знаем, – с угрюмой решимостью повторила она, и Линда поняла, от кого ее старшему достались сила и железное спокойствие, которые ощущались даже сквозь время и космос.

Андрей пожал плечами, встал из-за стола и снял со стены гитару. Черную, лакированную, с длинным и хищным грифом. Рядом с гитарой висел на кожаном ремне не менее хищного вида охотничий карабин, должно быть, принадлежавший еще отцу или деду Варгаса. Почудилось или мать Андрея снова едва заметно напряглась, как будто младшему сыну не разрешено было трогать музыкальный инструмент? Нет, показалось, наверное, как можно что-то запретить эсбэшнику.

Присев на обитый потертой кожей диван, Варгас-младший взял первый аккорд. И запел, негромким, красивым и чуть хрипловатым голосом, по-испански – кажется, что-то народное, но со странно рваным для народной песни ритмом.

Линда только собиралась спросить, что это за песня, когда Варгас ударил по струнам и внезапно перешел на другой, тоже незнакомый ей язык, хотя мелодия осталась той же.

– Андрей, – укоризненно проговорила сеньора Варгас, присаживаясь рядом с сыном. – Ты же сам говорил – наша гостья не понимает ни по-испански, ни, думаю, по-русски, и, может, ей вообще не нравится музыка.

«Она хочет, чтобы он прекратил играть и повесил гитару на место, потому что это гитара Леонида», – отчетливо поняла Линда, и никаких ридерских способностей ей для этого не понадобилось.

Андрей замолчал и прижал струны ладонью, и тут Линда выпалила, сама не понимая, зачем это говорит:

– Нет, продолжайте, очень хорошо!

Эсбэшник улыбнулся ей своей кривой улыбкой и сказал:

– Ну, тогда по-английски.

И вновь, как в прошлый раз, перешел на другой язык – русский, как поняла Линда.

Линде так захотелось узнать, о чем писал неизвестный ей поэт, что же все-таки приключилось в сумерках, что она невольно потянулась вперед – так, как привыкла с детства, сначала к родителям и домашним, а потом и к любому человеку, чтобы прочесть – неважно, на каком он говорит языке, потому что психик читает не слова…

…и ее вновь опрокинуло на мокрую лондонскую брусчатку, и взгляд, пристальный и в то же время ленивый, принялся ощупывать ее изнутри, а из окна вместо сладкого цветочного запаха потянуло горелой плотью и болотным смрадом.

– Извините, – выдавила она, зажимая рот.

– Вам нехорошо? – вскинулась сеньора Варгас. – Вроде бы мясо было свежее, может, воды?..

Но Линда уже пронеслась через кухню-гостиную, благо двустворчатая дверь вела наружу, и выскочила в сад. Ее стошнило прямо у крыльца, но облегчения не последовало – рвотные позывы шли один за другим, выворачивая ее наизнанку, как секунду назад липкий взгляд.

Кто-то взял ее за плечи, и холодный голос произнес:

– Вы действительно очень чувствительны, фрекен Свансен. Не знаю, как мы будем вместе работать.

Под носом ее очутился стакан воды, тускло блеснувший в свете наддверного фонаря. Линда жадно глотнула. А затем, вырвавшись из все еще держащих ее рук и развернувшись лицом к гадкому человеку, процедила:

– Как-нибудь да придется.

Варгас, чтоб ему пропасть, опять ухмыльнулся.

Позже они стояли на террасе, выходившей на противоположную сторону дома. Не в сад, за которым просматривалась лестница и спуск к ярко освещенной станции Tren Circular, а на темное тело холма с редкими прямоугольниками горящих окон. В небе полярным сиянием плыли световые полотнища рекламы. За рекой шумел, гулял, не спал огромный город, а здесь было тихо, не считая случайных обрывков музыки и – выше на горе – лая собак. Пахло цветами, листвой, землей и немного рвотой.

– Там, – Варгас повел рукой с бокалом в сторону холма, – все еще сохранились фавелы, на той стороне. Официально в них никто не живет, они просто дожидаются сноса. Неофициально там по-прежнему можно достать шлюх, наркотики и оружие.

– Что же вы, студенты университета, ничего с этим не сделали? – ядовито спросила Линда.

Она уже почти пришла в себя, в основном потому, что ей же и пришлось утешать огорченную сеньору Варгас. Та никак не могла поверить, что все дело в долгом перелете и усталости, и грешила сначала на собственные пирожки, а потом (Линда все же не удержалась и немного прочла) выстроила в голове стройную теорию о том, что шведская гостья беременна от ее сына. Почему-то не от приведшего ее в дом Андрея, а от старшего, Леонида, и бедной женщине не терпелось расспросить Линду – она так хотела внука именно от старшего. Психик прокляла себя за бесцеремонность, ведь сотню раз обещала себе не вторгаться в разум чужих людей, да и знакомых тоже.

Андрей, кажется, все понял, увел мать наверх и дал ей успокоительное. И вот они стояли на веранде, глядя во тьму, Варгас с бокалом кисловатого местного вина, она – со стаканом воды.

Ответил на ее не слишком любезную реплику эсбэшник неожиданно серьезно:

– Потому что это часть города. И часть меня. Как этот дом. Как гора, как река. Нельзя уничтожать целиком то, что было тобой, надо что-то оставить на память.

– Их все равно снесут, – неуверенно произнесла Линда.

Она не понимала этого человека, и главное ее оружие, способности психика, с ним не работало. Он очень ясно дал ей это понять, по сути – предупредил. Практически сказал прямым текстом, ведь очевидно было, как она среагирует на его мультилингвальное исполнение. Тут девушку посетила неожиданная мысль, и она громко хмыкнула.

– Я сказал что-то смешное?

«О, да ты не любишь, когда над тобой потешаются. А это, друг мой из СБ, слабость», – подумала Линда, а вслух произнесла:

– Нет, что вы. Просто вспомнила вашу песню, и пришла на ум сказка, которую мне мать рассказывала в детстве. Тоже про певца, знавшего все человеческие языки, а еще язык зверей и птиц.

Варгас опустил бокал на широкие перила, оперся спиной о балюстраду, опоясывающую веранду, и попросил:

– Расскажите.

Линда прищурилась. В детстве она очень любила эту сказку, непонятно за что, потому что герой ее, прямо скажем, особыми добродетелями не отличался. Правда…

– В общем, у древнего шведского короля Агни было два сына. Старшего звали Эйреком, а младшего то ли Алариком, то ли Альриком. Альрик был очень одаренным, умел петь и играть на многих музыкальных инструментах, слагать стихи и был славным бойцом, но и отец, и брат его не любили. Отец – потому что Альрик был напоминанием о грехе его матери, жены короля. Дело в том, что младший не был родным сыном Агни. Королева как-то пошла гулять в лес и встретила прекрасного альва и так его полюбила, что родила от него ребенка-полукровку. Ребенка король возненавидел, но еще он очень любил жену, а потому оставил чужого сына при дворе и воспитывал как родного и у смертного одра супруги поклялся всегда защищать его. А Эйрек завидовал брату и, конечно, знал про всю эту историю и ту боль, что его рождение причинило отцу. И вот как-то братья отправились на конную прогулку, а на следующий день старшего нашли мертвым на лесной поляне. Рядом не было никакого оружия, лишь две изорванные уздечки. Судя по следам и по пятнам крови, братья подрались друг с другом, и оба были ранены, но младший куда-то исчез. Ходили слухи, что его забрали лесные альвы и он даже стал их королем по прозванию Альрик Сладкоголосый…

Линда сама увлеклась рассказом и не заметила, что ее собеседник мрачнел с каждым словом. Когда девушка замолчала, он опрокинул в рот остатки вина и резко спросил:

– Признайтесь, вы эту байку прямо сейчас придумали? Решили меня уязвить? Но моя матушка, да будет вам известно, ни с какими альвами и эльфами по кустам не шастала…

Линда попятилась, прижав ладонь ко рту. Она настолько забылась, вспоминая старую сказку и то, как мать вечерами рассказывала ей эту историю, подтыкая одеяло в прохладной спальне – эту и многие другие старинные легенды их народа, – что даже не подумала, как ее рассказ прозвучит. Или подумала? Неужели она специально, за тошноту, за боль, за то, как позорно проблевалась там, у крыльца, напугав почти незнакомую женщину, за сладкую и нелепую ложь, которую та для себя сочинила…

– Вы страшный человек, Линда.

Андрей смотрел на нее и откровенно забавлялся. Это был всего лишь очередной глупый спектакль, ничуть он не обиделся, разве такого по силам обидеть?

– Ладно, поделюсь с вами ответным откровением. Вам понравится. Знаете, почему я считаю, что человек на записи – не мой брат?

Линда пожала плечами. Она так устала. Ей бы в отель, скинуть пропотевшее, в брызгах рвоты платье, помыться с дороги, вытянуться на кровати под кондиционером и уснуть.

– Помните его последние слова? Знаю, он говорил по-русски, но Линда номер два прочла и поняла, значит, и вы поняли.

Девушка непонимающе смотрела на него. В сумраке глаза эсбэшника казались совершенно черными, лицо – узкое бледное пятно, лезвие старинного испанского клинка.

Он сделал шаг к ней, и Линда приложила усилие, чтобы не попятиться. От эсбэшника несло ужасом, как тухлятиной от отравленных сероводородом прудов на старых очистных за Мальме.

– Кому, по-вашему, он это говорил?

– Туземцам? – слабо откликнулась она. – Просил их остановиться?

– Он не использовал нейротранслятор. Мой брат даже русского не знал, хотя на нашего дознавателя из Camera Obscura этот аргумент не произвел впечатления. Итак, аборигены бы его точно не поняли. Так кому?

Это было сложно и унизительно, как решать задачки по физике в средней школе, задачки, которые Линда в упор не понимала. Но тут что-то забрезжило.

– Мне? Он ведь знал, что я получу запись…

– Теплей, но не жарко.

– Вам?

Действительно, а кому же еще? Ближайшим родственникам показывали – пускай не записи целиком, пусть фрагменты, – а Андрей как раз говорил по-русски.

– Почти.

– Вам, как сотруднику СБ Церкви Таможенного Союза?

– Бинго. Этот тип, кем бы он ни был, говорил со мной, но не как с предполагаемым братом – потому что от чего меня можно было предостерегать? Он сказал: «Вы точно этого хотите? Обратной дороги для вас не будет». Плюс «вы» в русском – это либо уважительное обращение, которое вряд ли используют по отношению к брату, либо множественное число. Вы, человечество, или вы, ЦТС, – вы точно хотите продолжить экспансию? Хотите продолжить зачистку аборигенов? Обратной дороги для вас не будет.

Линда застыла. «Вы точно хотите продолжить экспансию?» Дурацкие кричалки времен ее юности, «Нет захвату планет!», «Разберитесь с собственным домом!», «ЦТС – ЦЕНА ТВОЕЙ СМЕРТИ!». Они тоже были против экспансии. Но сейчас угроза не была направлена против нее. Кто она – мелкая сошка, средней руки специалист, библиотечная мышь, как недавно выразился сеньор Варгас. Разве стоило разворачивать огромную махину, привлекать этого человека, привлекать дознавателей из Camera Obscura, только чтобы ущемить ее в гражданских правах, посадить в тюрьму или даже убить?

– Если это был не ваш брат, – вслух сказала она, – то кто же?

– Вот это нам и предстоит узнать.

Нам. «Нам», – набатом прозвучало у нее в голове. Как поступила бы Ли? Отказалась бы? Она никогда не делала то, что ей претило, ее невозможно было заставить. Как заставить того, кто постоянно рискует своей жизнью, но, по сути, не может умереть? Кто умирал уже не раз?

– Хорошо, – услышала она собственный голос. – Я тоже кое-чем с вами поделюсь.

В небо над холмом выкатилась луна, залившая веранду прозрачным светом. В этом свете Варгас смотрел на Линду внимательно, без насмешки. От вина его губы потемнели, и смахивал он сейчас на старинный портрет, портрет испанского гранда или рыцаря.

– Ли… Линда номер два. – Тут девушка слабо улыбнулась, какой дурацкий все-таки термин. – Синхронизация не прошла не потому, что ей помешало использование вашим братом или не братом Дара. Синхронизация не прошла потому, что Ли не умерла.

Андрей пригласил Линду в отцовский кабинет наверху. Так уж получилось, что оба сына рано покинули дом, оставив две спальни с ворохом детских вещей и игрушек, а рабочих кабинетов себе они здесь завести не успели. Тащить перепуганную девицу в спальню было бы совсем уж жестоко.

Итак, кабинет на втором этаже, с окном, открывавшимся в сад. Антонио Варгас любил историю и старину, и все в этом кабинете было старинное и тяжелое – массивный дубовый стол, кресло, обитое кожей, кожаный диван, черненая металлическая люстра со странно желтыми лампочками. И книжные шкафы. Бесконечные, уходящие под самый потолок ряды полок, и там – настоящие бумажные книги, изданные в прошлом веке или куда раньше. Они стоили целое состояние, эти антикварные тома. Из-за них дом несколько раз пытались ограбить, и с этим была связана крайне неприятная семейная история. Что еще хуже, отец тратил на книги почти всю свою учительскую зарплату. Мать и старший брат не возражали, им и так было неплохо, а рано повзрослевшему Андрею вовсе не нравилось, что он не может лишний раз прокатиться по канатке или сходить в скейт-парк из-за того, что в доме появился новый бесполезный том. Сам он любил читать, но не понимал, зачем для этого пахнущие пылью тяжелые фолианты, ведь человечество уже почти двести лет как перешло на электронку, а потом и на нейро.

Линду, напротив, книги поразили. Восторженно ахнув и словно забыв о неприятном разговоре, девушка кинулась к шкафу и, уже взявшись за стеклянную дверцу, оглянулась на Варгаса с робким, почти просительным выражением:

– Можно?

«Библиотечная мышь», – про себя повторил он, а вслух сказал:

– Сколько угодно. Но после того, как вы мне покажете.

Девушка побледнела и, свесив руки, встала спиной к шкафу. Вид у нее при этом сделался обреченный и в то же время решительный – эдакая девственная Жанна, поднимающаяся на костер инквизиции. Или Юдифь, шагающая в объятия Олоферна, – хотя кто мог за давностью лет поручиться, что Юдифь не была просто веселой шлюшкой, проделавшей весь этот фокус с ассирийским полководцем за пару шекелей. Варгас нахмурился. Не надо было пить – дурацкие ассоциации из школьного курса истории так и лезли в голову.

Андрей подошел к столу и отбил неровный ритм пальцами по темной лакированной столешнице.

– Послушайте, фрекен Свансен. Давайте начистоту. У сотрудников Camera Obscura специфические методы работы. Как только они показали вас и не показали финал записи, стало понятно, что нас сводят, примерно как племенного быка и стельную корову.

Фрекен Свансен от его слов видимо передернуло – очевидно, самая отдаленная мысль о близости с сотрудником СБ по-прежнему вызывала у нее рвотные позывы.

– Но, я так понимаю, иначе никак? Почему нет записи того, о чем вы мне говорили? Почему вы не воспользовались нейротранслятором? И не подпирайте, ради всего святого, шкаф, садитесь в кресло или на диван, как вам удобно.

Линда осталась стоять и заговорила не сразу, а когда заговорила, голос ее звучал глухо и надтреснуто. Впрочем, это могли быть и последствия недавней тошноты.

– Потому что нейротранслятор, сеньор Варгас, искажает картину, а она и так совсем мутная. Мы с Ли психики, она мой клон. Это очень крепкая связь, крепче, чем у идентичных близнецов. Мы чувствуем друг друга даже через десятки парсеков. Но эта связь одновременно и очень слабая. Как будто через галактику тянется обычная нить. Если я начну транслировать запись – даже не через нейротранслятор, даже используя свои способности ридера, – то вольно или невольно внесу туда искажения, свое толкование событий, заполню своими представлениями все пробелы. Ее может только прочесть другой психик.

– И что, в Camera Obscura не нашлось соответствующих специалистов?

– Вы знаете, кто работает в Camera Obscura. Там ведь нет ни одного непосвященного. У них у всех Дар.

Тут девушка не промахнулась – в свою тайную полицию ЦТС никого другого допустить не могла.

– Я ведь не ошибаюсь? – Линда подняла взгляд и прямо посмотрела в лицо Андрею. – Все одаренные – психики, только более сильные?

Варгас снова поморщился и сел на диван. Двухсотлетние пружины жалобно скрипнули даже под его невеликим весом. Как тут сидели отец и брат? Наверное, неудобно, когда задница проваливается чуть ли не до самого деревянного каркаса.

– Так, да не совсем так, – уклончиво ответил он. – Но да, читать я могу. Правда, вам не понравится. Будут побочные эффекты.

– Я догадываюсь, – ядовито ответила Линда. – У нас есть другие варианты?

Андрей пожал плечами. Спецы из Camera Obscura могли залезть девчонке в мозги и вывернуть их наизнанку, оставив ее слюнявой идиоткой до конца дней. И он не мог поручиться, что эффект от его интервенции не будет ровно таким же. Плюс ее страх перед одаренными… Все боятся инферно, но тут случай особый, что-то типа ее аллергической астмы. Нечто неконтролируемое.

– Вы можете мне просто рассказать, что увидели.

Линда захлопала глазами и наконец-то ощутимо расслабилась.

– У нас есть время. Либо я очень ошибаюсь, либо патриархия хочет загнать нас двоих на Сердолик. Если так, времени более чем достаточно. Покажете потом, когда привыкнете.

– А вы уверены, что я привыкну? – слабо улыбнулась фрекен Свансен.

– Есть такая русская поговорка, – улыбнулся ей в ответ Андрей. И продолжил по-русски: – Человек – не блоха, ко всему привыкнет.

Не извлекшая никакого урока из прошлого опыта шведка – боги, что за люди, ничто их не учит, – потянулась к нему своим ридерским чутьем, чтобы понять значение фразы. Вот тут-то он в нее и вошел, успев лишь подумать, что надо было все же усадить или уложить гостью. Сейчас ведь грохнется и перебьет все стекла в любимом папином шкафу.

С неба валил серый снег. Или нет, серый, пушистый, но не снег… Пепел? Линда (Ли) повернула голову. Она по-прежнему лежала на земле и по-прежнему держала за руку Джеймса, только Джеймс был мертв или без сознания. Ли знала, что должна вскочить и попробовать реанимировать бортмеханика, но сил на то, чтобы встать или просто пошевелиться, не было. Все засыпал мягкий пепел. Даже солнце сквозь опадающие пеплом тучи казалось уже не зеленым, а практически черным. Черный круг в сером небе, чем не картина Босха «Ад», хотя нет, Ад был красочным, Ад был цветным…

Линде мучительно не хотелось смотреть, что же стало со священником. Потому что она вспомнила. Боже мой, она ведь всегда знала, просто кто-то, намного более сильный кто-то, впаял ей в мозги блок. Чтобы она нечаянно не растрезвонила местным? Наверное, да. Психик, тем более эмпат, неосознанно транслирует то, что знает и чувствует, особенно чувствует, и это могло быть предупреждением посильнее, чем мордобой, устроенный отцом Леонидом.

Если священника, входящего в состав миссии, убивали, то прорывался Дар. Инферно. Демоны, черти из ада, астральные энергии – да что угодно. Это что-то уничтожало всех разумных существ на планете. Санация. В ЦТС и в цивилизационном кодексе Земной Конфедерации это называлось санацией. Агрессивная цивилизация, недостойная жизни, и что там попутная смерть какого-то бортмеханика и какого-то лингвобиолога, малый сопутствующий ущерб…

Так, стоп. Но она-то, Линда, жива. Потому что клон? Линда попробовала шевельнуть рукой, второй, не зажатой в холодных и мертвых пальцах О’Тула. Шевельнуть получилось. Она смахнула пепел с ресниц, заморгала и сморщилась. Пепел, попавший в рот, оказался убийственно горьким, как будто то, что сгорело, перед смертью еще и пропиталось отравой.

…Потому что клон, попыталась сосредоточиться она. Нет. Неверно. Клон разумен, клон генетически ничем не отличается от оригинала, многие отправляют в миссии своих клонов. Так почему же? Для ответа на вопрос все же требовалось обернуться, взглянуть на алтарь с убитым на нем отцом Леонидом.

Она обернулась. Серый алтарный камень был покрыт черными каплями и потеками крови, словно небо и солнце Сердолика сейчас. Никакого отца Леонида на камне не было. Отец Леонид, живой, хотя и в распоротой и измаранной кровью сутане, стоял рядом с алтарем. А перед ним, через всю площадку, по тропке и вниз по склону горы (возможно, от самой деревни, подумала Линда) выстроилась очередь туземцев. Тоже вполне живых. Парами подходя к отцу Леониду, туземцы опускались на колени, и священник возлагал им руки на лбы – как левую, так и правую, словно одаряя благословением. Потом туземцы вставали, уступая место следующим в очереди. Беззвучно, молча, страшно тянулась эта людская вереница, включавшая и воинов-мужчин, и женщин, и детей, и дряхлых стариков. Потом Линда присмотрелась, и ей стало еще жутче. Под слоем серого пепла на лицах туземцах, на их шеях, плечах и руках распускались багровые бубоны язв, словно все до единого они были поражены чумой или иной смертельной заразой. Она вскинула руки к лицу, вырвав наконец-то правую из неживой хватки О’Тула. Нет, на ее руках не было никаких язв, зато на ладонях священника, как поняла она, вглядевшись, очень даже были – словно два отверстия от вбитых гвоздей.

Линда сунула пальцы в рот и до острой боли, до крови закусила костяшки, чтобы не заорать…

…и Андрея вышвырнуло на поверхность.

Его изрядно штормило, словно после одной из редких для него студенческих попоек. И что было еще более неожиданным, на полу валялась отнюдь не фрекен Свансен. На полу, видимо, соскользнув с дивана, лежал он. А фрекен Свансен склонялась над ним, и выражение лица у нее было самое свирепое.

– Я вас ненавижу, – прошипела она. – Вы мне омерзительны. Вы, вся ваша чертова церковь, весь ваш мерзкий Таможенный Союз насильников и убийц.

– Расчленителей забыли, – вяло откликнулся он.

В рот словно нассала кошачья стая, язык прилип к небу, а ведь он был в отключке наверняка не дольше пяти минут.

– И ваше чувство юмора омерзительно! – рявкнула Линда номер один неожиданно громким и повелительным голосом.

– Заткнитесь, – попросил Андрей, усаживаясь на пол рядом с диваном. – Разбудите мать, она решит, что я вас и правда насилую, а у нее и так с сердцем проблемы…

– Так вот какого о вас мнения родная мать? – торжествующе продолжала шведка.

Она все так же нависала над ним, уперев руки в бока и сочась негодованием.

– Наверное, небеспочвенно…

– Заткнитесь, – повторил Варгас. – Сами-то не изображайте белокрылую ангелицу. Загнали своего клона подыхать во внешнем космосе, так еще и позволили подтереть ей память…

Глаза Линды номер один опасно сузились, еще секунда – и лицо ему когтями расцарапает.

– Позволили, позволили, – с усмешкой повторил Андрей, пересаживаясь с пола на диван. – Клоны являются собственностью оригинала, согласно кодексу ТС. И гены ей небось подчистили, и согласие на частичную облитерацию подписали.

Фрекен Свансен наконец-то опустила руки и отступила, снова уткнувшись спиной в книжный шкаф.

– Не чистила я ей генов. Психикам нельзя проходить генную терапию, теряются все способности.

– Но облитерацию…

– Да, подписала! – злобно рявкнула Линда. – Подписала, это было условием участия в миссии, а ей туда хотелось не меньше, чем мне. Даже больше! И не я это придумала, это в вашем мерзком цивилизационном кодексе, подпункт четыре три двенадцать!

– Ладно. – Андрей провел рукой по лбу, стряхивая напряжение, как Ли в видении стряхивала горький пепел. – Смысла ругаться и обвинять друг друга нет. Вы хотите узнать, что случилось с вашим клоном. Я – что произошло с моим братом. А ЦТС и весь Союз, полагаю, очень хотят узнать, что за хрень приключилась на Сердолике. Так или иначе, наши интересы совпадают.

– Пока совпадают, – не преминула ввернуть напоследок Линда Свансен.

Ядовитая библиотечная мышь. Похоже, если копнуть чуть глубже, она не так уж сильно отличалась от своего клона. Она тоже была бойцом.

Camera Obscura выдала на историю с язвами версию сколь, по мнению Андрея, забавную, столь и маразматическую. Не секрет, что после первых проявлений инферно к разбирательству привлекли иерархов христианской церкви, не секрет также, что многие из этих иерархов и стали отцами-основателями ЦТС. И все же теперь, почти полвека спустя, от тайной полиции Церкви он ожидал меньшей зашоренности.

– Одержимость? Вы что, спятили?

Обычно сдержанный, он брякнул это прямо в лицо – а точнее, в силуэт – темной фигуры дознавателя.

Их с Линдой на следующий день вернули в безлико-белую допросную, и человек из Camera Obscura изложил им официальную версию. Услышав возглас Андрея, шведка вскинула брови и обернулась к нему – очевидно, не ожидала от капитана СБ такого нарушения субординации.

Дознаватель, однако, ничуть не возмутился или, по крайней мере, не показал этого.

– Посудите сами, – терпеливо пояснил он. – Язвы и иные повреждения кожных покровов в былые века ясно указывали на одержимость субъекта демонами.

– При чем тут демоны? – зло перебил Андрей.

Линда, сидевшая рядом на таком же неудобном железном стуле, дернула его за руку.

– Варгас, вы что? А кто, по-вашему, из вас вырывается при использовании Дара?

Андрей терпеливо прикрыл глаза. Он слышал это не раз. Демоны, бесы, черти, инфернальные сущности. Кто же еще.

– Нет никаких демонов, – уже спокойно повторил он, все еще с опущенными веками. – Демонов не существует. Вы же сами сказали – мы, психики, просто более сильные, чем остальные, и узко специализированные. Когда мы возбуждены и утрачиваем контроль – в детстве или позже, когда делаем это сознательно, мы проецируем жуткие картины. Они могут убивать. Могут сводить с ума. Могут даже уничтожить население целой планеты – после соответствующей тренировки и если не принять защитные меры. Но демонами тут и не пахнет.

Дознаватель, впервые за всю историю их допроса, громко хмыкнул. Странно было услышать человеческие нотки в его механическом, измененном звукофильтрами голосе.

– Тогда объясните, Варгас, – вкрадчиво спросил он, если, конечно, металлическое дребезжание может быть вкрадчивым, – почему одаренные всех народов, всех конфессий проецируют одинаковые видения?

– Потому что в детстве все смотрели одинаковые фильмы ужасов и играли в одинаковые игры, – упрямо парировал Андрей.

– Даже младенцы? Вы же в курсе, были случаи прорыва инферно не только у детей, но и у практически новорожденных? Они тоже смотрели фильмы ужасов?

Линда кивнула, как будто слова человека из Obscura ее убедили или как будто в ответ собственным – неизвестно каким – мыслям. В голову ей Андрей больше лезть не собирался. По крайней мере, в ближайшее время.

– Ладно. Одержимость. Демоны. Да хоть Папа Ноэль или Санта-Клаус с конями. Что дальше?

– Дальше очевидно, что демон завладел вашим братом – если не ошибаюсь, сюда отлично вписывается способность говорить на незнакомых языках, которую вы приводили в качестве самого веского аргумента. Отсюда и изменение поведения, и все, что вы не узнали в Леониде. И теперь, по-видимому, он завладел не только отцом Варгасом, но и всеми изъязвленными аборигенами. Вспомним про песьих мух, одну из казней египетских. Те тоже уязвляли людей, от чего египтяне покрывались ранами и бубонами…

– Во-первых, – с ледяным спокойствием сказал Андрей, – вы смешиваете четвертую и шестую казни, что уже не вдохновляет само по себе. Во-вторых, у меня есть вопрос – было ли на орбите Сердолика другое космическое судно, и если нет, куда в итоге отправилась «Маленькая Каравелла»?

Интерлюдия

Леонид

Есть предел всякой боли и всякому страданию, так говорили отцы-настоятели, и ты знаешь, когда им следует положить конец. Проблема в том, что боли Леонид не чувствовал, если не считать болью абсолютную слепоту и глухоту. Или, может, он был не слеп и не глух, просто вокруг царило молчание и не было света. Сплошная чернота. Однако одно чувство у него не отняли. Осязание. Он мог ощущать стены колодца. Не собственное лицо, о нет, не собственное тело, лишь этот чертов колодец. В очередной раз, упершись руками и ногами, он попытался вскарабкаться вверх и в очередной раз бессильно соскользнул из черноты в черноту. Он не помнил, сколько уже совершил попыток. Он вообще мало помнил, а точнее, мало вспоминал. Уловка черноты состояла в том, что стоило поднять из глубины какое-то воспоминание, как оно начинало растворяться, теряться, словно колодец и правда был наполнен водой. Или, например, едкой, разъедающей память желудочной кислотой. Он вспоминал родителей, и теперь от него ускользнули лица отца и матери. Думал об их с Андреем детстве в фавелах и не мог бы сказать теперь, какого цвета дома на горе и какой окраски шерсть уличных тощих собак. Лицо взрослого Андрея он, наверное, еще помнил, но не решался проверить. А еще он много раз пробовал убить себя. Перестать дышать. Порвать вены. Биться о стены головой. И он пробовал, конечно же, инферно – много, много попыток. Ничего не работало. Леонид снова поднял голову и завыл. Звука не было, но стены, казалось, чуть содрогнулись или сократились, как сокращается кишечник. Тьма затягивала его все глубже, поглощала и переваривала. Она была живой, эта тьма. Наверняка у нее было имя. Или много имен. Леониду казалось, что, если это имя узнать, станет полегче. Но последнее, что он помнил, – это как их троица упаковывалась в криокапсулы, точнее, не помнил уже, потому что поднимал эту картину слишком часто, но знал, что это последнее его воспоминание о мире вне тьмы.

Потом что-то случилось. Что?

А еще ему постоянно казалось, что все это уже было.

Глава 2

Пески Марса – неизвестная локация, лето 2167 года. Линда

Ей не позволили попрощаться. Ни с матерью, ни с немногочисленными друзьями. Отец работал на орбите, его вахта должна была закончиться через полгода, однако ничто не мешало хотя бы созвониться с ним. Не разрешили и этого.

Единственным и странным исключением оказался дельфин. Точнее, дельфиниха с Аквамарина. Globicephala Rex, царская гринда или Мать Дельфинов, хотя Линда называла ее просто Мартой. Она жила в океанарии при UCL[5] – разумеется, в закрытой для посетителей его части, – и была предметом диссертации Линды в аспирантуре. Огромный дельфин длиной в тридцать с лишним футов, она была единственным выжившим представителем своего вида. И виноваты, как всегда, оказались люди. Именно история Марты бросила юную Линду в свое время в гущу студенческих демонстраций, а потом и под инферно СБ. Но она не обижалась, ведь дельфину пришлось куда хуже.

В начале века первые звездные экспедиции велись беспорядочно, в основном на деньги миллиардеров-спонсоров, а нередко и с их участием. Тогда еще не разработана была концепция заселения планет сеттлерами – по преимуществу усовершенствованными клонами тех, кто сам предпочел остаться на Земле или на Марсе. Летал кто хотел и кто мог, в том числе и совершенные чудаки. Например, мистер Аргус Лавендер, эксцентричный богач, унаследовавший от дяди множество шахт на Марсе. Горные разработки не слишком увлекали мистера Лавендера, скорей, он был классическим искателем приключений и романтиком, эдакий британский джентльмен девятнадцатого века из книг Конан Дойла. Своей целью он избрал Тау Кита, а точнее, шестую планету его системы, расположенную в зоне обитаемости. Аквамарин, похожий на Землю, но с поверхностью, на девяносто пять процентов покрытой водой. Как выяснилось позже, планы у мистера Лавендера были весьма долгоиграющие, но для начала, с первым кораблем, он ухитрился отправить на Землю наиболее интересных представителей местной фауны, в том числе огромного дельфина. Большинство его находок дорогу не пережило, а вот Марта как-то ухитрилась выжить в огромном аквариуме на борту «Веселого Ходока», вынести тринадцатилетнее путешествие на субсвете, когда приглядывали за ней только роботы и ИИ транспортника. Дельфин просто впал в тринадцатилетнюю спячку и очнулся лишь в океанарии в Лондоне.

А беда состояла в том, что мистер Лавендер решил учредить на Аквамарине вольную республику Шельф, вдохновившись свободным городом Христиания из Дании двадцатого века. Он призывал туда поэтов, ученых, людей искусства, готов был снабжать их всем необходимым. Республика просуществовала больше двадцати лет, ровно до тех пор, пока переселившийся туда Аргус не объявил себя водным царем, воплощением Нептуна, и не провозгласил независимость от Земной Конфедерации и Таможенного Союза Земли, Венеры и Марса. Учитывая численность населения колонии, СОН и патриархия ЦТС сочли нужным отправить туда солдат. Среди солдат были сотрудники СБ. Несколько погибли в схватке с переселенцами, а один решил, что пришло самое время использовать Дар.

К сороковым годам первые централизованные миссии лишь стартовали с орбитальных доков Земли и Марса, и идея включать туда священников ЦТС не обрела еще свое окончательное воплощение. Безумный поступок неизвестного эсбэшника – имя его Церковь Таможенного Союза разглашать не спешила – привел сразу к нескольким последствиям. Во-первых, к новому и крайне эффективному использованию Дара, ведь один человек мог легко и избирательно уничтожить всех разумных на планете, не причинив вреда экосистеме и не нуждаясь ни в каком другом оружии. Во-вторых, к возмущениям всех партий зеленых в парламентах двух миров и пояса астероидов. Нет, не из-за погибших переселенцев, конечно. Но, как выяснилось, местная раса дельфинов оказалась достаточно разумна, чтобы их тоже зацепило. Они не умерли сразу, как хомосапиенсы, но сошли с ума, начали массово выбрасываться на берег или убивать друг друга – и за несколько лет популяция была полностью уничтожена. Выжила только Марта, странной диковинкой, реликтом своего мира в мире чужом. Линда недоумевала, почему дельфин вообще соглашается с ней общаться – ведь именно ее племя уничтожило сородичей Марты, а скрыть это девушка во время психических сеансов с Матерью Дельфинов не сумела. Но Мать простила ее. Как оказалось, у царских гринд Аквамарина не было понятий «народ», «племя» или «раса». Люди уничтожили ее близких, но это были другие люди, не Линда – так, по крайней мере, поняла лингвобиолог из их бесед.

Так вот, в качестве исключения с дельфином ей позволили попрощаться, видимо, потому, что дельфин никому и никогда бы не рассказал, куда отправляется ее подруга-человек.

«Я лечу на Марс, представляешь», – беззвучно говорила Линда, присев на корточки и гладя черно-синее рыло огромной гринды, высунувшееся из воды.

Марта фыркнула и глубоко вздохнула.

«Это другая планета, дальше от нашего Солнца…» – продолжила Линда.

«Я знаю», – ответила дельфиниха.

«Я лечу с человеком, который… нет, не он убивал твоих родичей, но он один из тех, кто на это способен».

«Может, да, может, нет».

«Он хочет, чтобы мы отправились за двенадцать световых лет от Земли. Он ищет своего брата. Но он не хочет лететь. Он хочет шагнуть через…»

Андрей, по обыкновению усмехаясь, называл это «варпом». В принципе, неплохое название для извращенной реальности, мира демонов, ирреальности. Но он взял его из старой книжной серии. И то, о чем он говорил, было невозможно. Нет, одаренные уже пробовали это делать, но ни один из них не вернулся с марсианского полигона. Наверняка не вернутся и они с Андреем.

«Ты не должна отчаиваться».

Линда улыбнулась и погладила Марту еще раз. Что, в конце концов, она, жалкий человечек, знает об отчаянии? Гринды Аквамарина живут намного дольше людей, биологи оценивали их максимальную продолжительность жизни в диапазоне от трехсот пятидесяти до пятисот лет. А Марта была молода, ей не стукнуло и сотни. И она проживет еще двести, триста, четыреста лет в дурацком океанарии, в плену у тех, кто убил всех ее сородичей. А теперь даже без нее, Линды.

«Ты жалеешь не меня, а себя, – раздался в сознании высокий голос Марты. – Лучше дай мне рыбы. Мне хочется жить тут, и играть, и есть вволю, это намного лучше, чем умереть».

Как знать, может, она и права? Линда поднялась, отряхнула прорезиненный комбинезон и пошла за ведром с лакомствами.

После вопроса Андрея дознавателю еще одна деталь головоломки встала на место – и при этом все только больше запуталось. Сразу после передачи сообщения бортмеханика или, точней, копии его сознания в ИИ «Маленькой Каравеллы» разведывательный корабль перестал выходить на связь. Что еще более странно, не отвечал и INCM Сердолика, Interstellar Navigation and Communication Module, в просторечии ИНКа. Стало понятно, почему нет других записей – ни с поверхности планеты, ни с корабля, почему не было ни одной попытки допроса О’Тула или его виртуального двойника. Все, что имелось у дознавателей ЦТС, – это странное и слабое свидетельство, полученное по психической связи от клона Линды. Но кроме этого фрагмента, Линда ничего так и не смогла вытащить.

– Она чувствует страх. Постоянно чувствует страх. Но я ничего не вижу.

– Варгас, попробуйте связаться со своим братом, – механически прокаркал дознаватель.

Андрей, все так же сидевший рядом на неудобном стуле, пожал плечами.

– Между нами и на Земле особой близости не было. Мы же не клоны. Я не чувствую и не вижу ничего. Точнее, я чувствую и вижу, что он не мой брат.

– Это мы уже слышали, – с неудовольствием произнес темный силуэт. – Мы можем отправить вас туда с отрядом силовиков. Можете взять кого-нибудь из своих сотрудников, Варгас.

– Путь займет тринадцать лет. За это время, как говорилось в одной старинной книге, сдохнет либо ишак, либо падишах, либо я, – хмыкнул эсбэшник.

– Можно подумать, у вас есть лучшее предложение.

– Не поверите, есть. Фрекен Свансен, вам лучше зажать уши, в том числе и психические.

– Вы смеетесь над служителями церкви?

– Я намерен упомянуть наши новейшие разработки в области трансгалактических путешествий.

– Пусть она слушает.

– Как вам будет угодно.

И он рассказал. Линда не понимала, ей постоянно казалось, что этот человек издевается – над собеседниками ли, над самим собой? Вот и то, что он предложил, было чистейшей воды издевательством, но человек из Camera Obscura воспринял этот бред неожиданно серьезно.

Оказывается, что между собой одаренные действительно называли инферно «изнанкой». И еще около полувека назад возникла идея, что это портал в иной мир или иное измерение. И если из того мира призрачные гости могли нагрянуть сюда, то теоретически и люди могли отправиться туда. У СБ, оказывается, был даже секретный полигон в Valles Marineris, в Лабиринте Ночи. Говорящее название, подумала Линда, но выбрано оно было не из символизма, а потому что находилось дальше всего от шахт и жилых куполов. Сначала в инферно отправляли дроны и животных, но никакой информации так и не получили. Связь с дронами обрывалась, лингвобиологи тоже не могли поймать сигнал. Затем за грань шагнули несколько добровольцев из числа одаренных. Не вернулся никто, и тема потихоньку глохла, но, кажется, сеньор Варгас не утратил к ней интерес.

– В той книге, о которой идет речь, – с расслабленным и отрешенным видом рассуждал он, откинувшись на неудобном стуле, словно в кожаном кресле в гостиной своей матушки, – через «изнанку» путешествовали космические корабли. Она называлась Морем Душ. И их вел путеводный маяк, Астрономикан…

– Это все очень интересно, – раздраженно перебил дознаватель, – вы предлагаете открыть инферно в космосе и запустить туда корабль?

– Нет, этого я не предлагаю. Вход добровольцев в инферно сопровождался огромным выбросом энергии, пропорционально массе – это, как минимум, мы смогли установить. Что-то вроде взрыва тактической ядерной бомбы. Если туда запустить корабль весом в несколько сотен тонн, рванет так, что разнесет солидную часть Солнечной системы. Вопрос, скорее, не в том, как там перемещаться, а в том – куда. Я полагаю, что нам нужен свой Астрономикан. До сих пор его не было.

– А сейчас внезапно появился? – ядовито спросила Линда.

Варгас не ответил, лишь с непонятной улыбкой пялился на нее.

– Что? Почему вы смотрите на меня и так улыбаетесь?

Дознаватель что-то проскрежетал, но на сей раз свой ответ она получила.

– Ваша Ли. Ваш клон. Вы говорили, что связаны с ней психической нитью, идущей через всю галактику – ну, или по меньшей мере через несколько парсеков. И похоже, это действительно так. Остается надеяться, что и на «изнанке» эта связь сохранится.

– Вы сумасшедший, – вскинув ладони к щекам, проговорила Линда.

– А в этом что-то есть, – голосом механической игрушки проговорил дознаватель.

Вот так Линда очутилась в Valles Marineris, в Лабиринте Ночи на Марсе.

После прощания с Матерью Дельфинов все пошло быстро и как-то сумбурно. Иногда ей казалось, что она сама превратилась в гринду. Огромную, беспомощную, которую поднимают на тросах, вырывают из родной стихии и куда-то тащат, несут, везут. А ей остается только высовывать голову над краем бассейна, чтобы видеть спешащие ноги и слышать выкрики на незнакомых языках. Правда, как поняла Линда спустя несколько лет после их первого знакомства, Марта умела петь песни и говорить с мертвыми сородичами сквозь время, пространство и даже сквозь предел смерти, а ей недоступно было даже это. Ах, нет, по мнению Андрея Варгаса, доступно. Ли.

Все началось с навязчивого запаха цитрусов в саду сеньоры Варгас, потом мгновенно перенеслось на жаркое плато в окрестностях Кито, где ей запомнились лишь огромные, уходящие все вверх и вверх опоры орбитального лифта. Потом челнок – словно луч света, отразившийся от ожерелья огней орбитальной платформы, но внутри все было серым и напоминало грузовой армейский транспортник – ряды противоперегрузочных кресел, «аура», защищавшая кораблик от радиации открытого космоса, быстро уменьшающаяся капля Земли на смотровом экране и Солнце – такое яркое здесь и такое маленькое в абсолютной черноте.

Андрей сидел рядом в серой форме СБ и всю дорогу молчал. С ними летели еще несколько человек в форме и двое молодых военных врачей, которые всю дорогу пытались развлечь Линду бородатыми несмешными анекдотами.

Потом впереди налилось рыжиной круглое, изборожденное рытвинами лицо Марса с черной бородавкой Фобоса на подбородке. Два дня они пробыли в куполе, адаптируясь к непривычной силе тяжести. За прозрачным в дневные часы пластиком купола катились к югу ржавые гряды холмов, как барханы, на них бесконечные теплицы, аэраторы, станции генерации кислорода. Говорили, что через двести лет тут можно будет ходить по поверхности без скафандра. Кроме насыщения атмосферы водными парами путем возгонки льда и кислородом в результате электролиза воды, местные пески заселяли морозостойкими бактериями, которые охотно фиксировали углекислый газ и вырабатывали кислород. Только пока его все равно было очень мало, меньше одного процента. И все же формирующаяся атмосфера выкидывала фортели, и еще два дня им пришлось пережидать закрывшую всю небо песчаную бурю. Варгас все так же упорно гонял по гимнастическому залу в экзоскелете. Даже в баскетбол в нем играл. Линда сидела на мягкой синт-подложке, напоминающей помесь резины и поролона, и смотрела, как песок пытается разбить хрупкую на вид пластиковую преграду и проникнуть внутрь. Все двое суток непрерывно горел искусственный свет, и она не могла заснуть. Ей и не особо хотелось. Может, это были последние часы ее жизни.

На четвертый день она не выдержала и окликнула эсбэшника:

– Варгас. Не хотите поговорить?

Тот, семенящий в своем костюме ловко, как таракан, в очередной раз поймал мяч, который опять забросил прямехонько в корзину, аккуратно кинул его в специальный контейнер и подошел к ней.

– Может, снимете свои ходули?

– Скорей, вам бы следовало их надеть.

– Мы же отправляемся на «изнанку», – слабо улыбнулась Линда и похлопала ладонью по мату рядом с собой. – Зачем там скафандр с экзоскелетом?

– Предлагаете отбыть туда голышом? – откликнулся Варгас, ловко складываясь и усаживаясь на мат.

Иногда Линде казалось, что в этой сбруе он просто хочет казаться выше.

– Одежда не взрывается? Вы же сами говорили, что каждый лишний грамм…

– А это не лишний, – спокойно ответил он. – Мы не знаем, что там. Ни малейшего представления.

– Погибшие миры? Пустой космос? Демоны, летающие в чернильной тьме и вырывающие сердца? Думаете, экзоскелет вам поможет?

– Вот и узнаем.

– Вы же понимаете, что это безумие?

Варгас впервые за прошедшие четверо суток взглянул прямо на нее, и выражение его темных глаз ей не понравилось.

– Между безумцем и мной есть только одно различие. Безумец думает, что он в здравом уме[6], – заявил он.

– А вы, значит, гений? – съязвила Линда, не без труда опознавшая слова живописца двадцатого века.

Эсбэшник пожал плечами, одним легким движением поднялся с пола и вернулся к своим играм с мячами и гравитацией.

На следующее утро она впервые поверила, что происходящее реально.

Это случилось, когда аэрокар опустил их на дно Valles Marineris.

Точнее, это происходило по мере того, как машина опускала их на дно Valles Marineris, когда стены каньона потихоньку сожрали сначала плоскую равнину вокруг, потом солнечный свет и кажущееся – благодаря подогреву скафандров – тепло, а потом поглотили и все остальное. Они понеслись узкой расщелиной, и Линда не могла отделаться от ощущения, что оказалась на дне земного моря и сверху давят тонны и тонны воды, хотя сама ныряла всего несколько раз, с Матерью Дельфинов, и не особенно глубоко – на шесть метров в бассейне. И все же ощущение давления не проходило. Фиолетовые скалы по сторонам смыкались, грозя расплющить, прожекторы армейского «Самума» не могли рассеять донный мрак, и Линде все представлялось, как из бокового раскола выплывает гигантская мурена и разевает на них зубастую пасть.

Но вместо этого они вырвались на обширное плато, долину внутри каньона, и Линда с облегчением снова увидела небо. Тусклое наверху, отсюда оно казалось светозарным, как весенний рассвет над Мальме.

Когда команда высадилась на плато, приехавшие с ними двое спецов быстро проверили их оборудование и рюкзаки (герметичные скафандры с подогревом, экзоскелеты, запас кислорода каждому на двенадцать часов, дополнительные баллоны, аптечка, фонарики, сухпаек, спальники и даже палатка – нелегко же все это будет тащить, даже при уполовиненной силе тяжести), переговорили с Варгасом и быстро ретировались. Шум двигателей, глухо разлетавшийся между утесами, стих. И они остались одни. Вокруг на километры простиралось кое-где засыпанное песком, а кое-где в полосах черного камня плато, над ним – монолиты скальных стен и бледный медяк неба в невероятной высоте.

Варгас уселся прямо на камень, как давеча в зале. И даже так же, как Линда, похлопал рукой по валуну.

– Садитесь.

Голос его, чуть искаженный наушниками, не утратил насмешливости.

– Спасибо, постою.

– И зря. Сидя не так высоко падать.

– Вы опять издеваетесь? Мы собираемся провалиться в инферно, полагаете, лишние полтора метра меня спасут?

– Мне казалось, вы повыше. Метр шестьдесят восемь – метр семьдесят, так? Мы же примерно одного роста.

«Мама, – подумала Линда, – куда и, главное, с кем меня занесло?»

– Это важно сейчас?

Варгас немного подумал и ответил:

– Мы не знаем, что важно.

– У вас же были записи? – спросила она, делая к нему два шага. – Вы же как-то регистрировали?.. Вспышки, выброс энергии, то, что происходило.

– Да.

– Но вы не знаете?

– Нет.

– Тогда чего мы ждем, если все равно ни черта не знаем?!

– Как скажете, – с неожиданной покладистостью ответил эсбэшник, и мир вокруг вывернулся наизнанку.

Точнее, нет. Сначала ее, как всегда, накрыло страхом. Потом – ощущением рыщущего, липкого взгляда. От фиолетовых скал отделились и замотались над землей крылатые тени, словно стая доисторических ящеров, они водоворотом осенних листьев заполонили небо, но все это прошло очень быстро. Она даже не успела упасть, а Варгас не успел вскочить и подхватить ее – а когда все-таки подхватил, они вновь оказались на том же плато. Варгас под ее тяжестью плюхнулся обратно на задницу и проорал:

– Говорил же вам, сядьте. И не вздумайте блевануть внутрь скафандра.

Линда расхохоталась. Сидя на коленях у Андрея Варгаса, капитана СБ, она хохотала и хохотала, и у него, так неловко ее подхватившего, впервые за время их знакомства на лице появилось озадаченное выражение.

– Чего вы ржете? – почти обиженно спросил он. – И кончайте уже, так быстрее расходуется кислород.

Линда сползла наконец с его ног, села рядом и рефлекторно подняла руку к лицу, чтобы вытереть слезы, но пальцы наткнулись, конечно же, на пластик шлема. Всхлипнув от хохота, она выдавила:

– Зовите обратно своих сторожевых псов. Разве не видите – ничего не вышло. Лопнул ваш инферно, как мыльный пузырь.

Первую секунду он смотрел растерянно, а потом темные глаза за пластиком лицевого щитка сузились.

– Вы так считаете?

– А вы как считаете?

Не сказав худого слова, Варгас встал во весь рост, одновременно прижал две сенсорные кнопки под ключицами и снял шлем. Линда приготовилась услышать шипение выходящего воздуха, приготовилась заорать, по возможности скрутить безумца и запихнуть обратно в скафандр… но ничего. Он стоял и дышал воздухом Марса, словно они прогуливались где-то в районе Гранд-Каньона на Земле. Ветер, непрерывно дувший в этих ущельях с ураганной скоростью, несущий песок и каменную крошку, должен был раздувать его волосы, но не было ни ветерка.

Линда подняла голову. Скалы, казалось, стали рыжее. Они утратили глубокие фиолетовые и сиреневые оттенки и сделались плоскими и равномерно ржавого цвета, словно нарисованные на холсте. И небо… Такое же бледное, но теперь по нему плыли похожего ржавого оттенка тучи, отбрасывая на землю оранжевое нездоровое сияние. Это можно было бы принять за небо Марса, только ни разу не видев неба Марса, а Линда его уже видела. Не было там оранжевых опалесцирующих облаков, ни на рассвете, ни на закате, никогда.

Линда медленно потянула с головы шлем. Она ожидала свежего дуновения, но застоявшийся, как в давно запертой комнате, воздух пах только пылью.

– Это «изнанка»? Но как вы поняли? – тихо спросила она.

До этого в Маринерис все звуки разносились гулко, а сейчас слова пролетели два шага и утонули в плотной, как вата, тишине. Картонные скалы и картонное небо безмолвствовали.

– Инферно, – медленно, словно неохотно ответил ее спутник. – Оно жгло меня изнутри, с самого детства, даже когда я этого еще не осознавал. Ты как будто постоянно зол. А здесь я ничего не чувствую.

– Прямо-таки ничего? – попробовала пошутить Линда, но улыбка вышла жалкой.

Андрей обернулся к ней, и, взглянув ему в лицо, она только сейчас по-настоящему испугалась.

– Что?

– Ли. Линда номер два. Вы чувствуете связь? Вы говорили, что ощущаете ее даже через космос.

Линда закрыла глаза и прислушалась. Пустота. Она отпустила Ли четырнадцать лет назад, но все это время та была рядом, за плечом, просто протяни руку. Еще пять минут назад была рядом. Теперь ничего. Вот тут-то она поняла выражение лица Варгаса.

– Мы не знаем, куда идти, да?

– Абсолютно точно.

Он снова сел на камни и опустил голову. Линда подошла и, набравшись духу, потормошила его за плечо. Она подспудно ожидала нового удара, новой порции липкой мерзости, но Варгас не соврал – ничего не было, с тем же успехом она могла тронуть за плечо любого обычного человека. Отчасти это ее даже обрадовало.

– Вы же не намерены так и сидеть тут, Андрей? Нам надо выбираться. Может, где-то здесь тоже живут люди. Может, нам помогут.

Варгас поднял голову, и снова в глазах его мелькнуло это непонятное выражение.

– Знаете, Линда, когда я был маленьким мальчиком, – негромко проговорил он, – я верил, что со дна глубокого колодца видны звезды. Вранье. Чуть позже я убедился – не видно оттуда никаких звезд. А если вернуться к вашему вопросу, то нет тут людей, и никто нам не поможет. Но если вы любите бессмысленно передвигаться по плоскости, то почему бы и нет?

Он снова встал, чуть согнувшись под тяжестью рюкзака за плечами, и Линда поняла, что упустила еще одну деталь. Сила тяжести на этом ржавом плато была вполне земной.

В первую очередь они расстались со скафандрами и с кислородными баллонами. Очень скоро выяснилось, что электричество на этой пустоши не работает, как будто его и в природе нет или как будто люди еще не придумали, как с ним обращаться. Браслеты коммов мертво погасли, скафандры с экзоскелетами превратились в бесполезный груз. Андрей хотя бы догадался надеть под скафандр свою обычную эсбэшную форму, а вот у Линды был дополнительный термокостюм, в котором, первое, оказалось жарко, и, второе, он облегал тело, как перчатка, демонстрируя все округлости. Впрочем, если она опасалась повышенного внимания со стороны своего спутника, то ничего такого не было. Варгас не смотрел на нее, как не оглядывал и зажатую между скальных стен долину. Пялился себе под ноги и, только когда Линда в очередной раз споткнулась под весом рюкзака, заставил ее остановиться и перепаковать поклажу так, что все тяжелое отправилось в рюкзак к нему. Джентльменский поступок должен был обрадовать девушку, да и шагать стало намного легче, – но не обрадовал. С радостью тут вообще было туговато.

К вечеру – хотя был ли это вечер? – оранжевое сияние в облаках стало чуть темнее, в нем появились кровянисто-бурые оттенки, но в остальном ровно ничего не изменилось – они пересекли плато, совпадающее по контурам с полигоном СБ на Марсе, и вошли в узкое ущелье. Тут стало темнее, и при желании можно было вообразить, что они блуждают все-таки по Земле, например, в одном из лабиринтов плато Эдом в Иордании. Линда когда-то, еще студенткой, ездила туда с однокурсниками. Ей тогда не понравилось – жарко, не хватает воды, кругом мертвые красные скалы, ботинки жмут. Вдобавок приятели взяли с собой изрядные запасы «муравки» и буйки вместо того, чтобы озаботиться едой, запасной обувью и веревками. Не самое приятное воспоминание, но сейчас Линда многое бы отдала, чтобы вновь очутиться там, а не здесь.

На входе в ущелье она присмотрелась к скалам и нашла их вдвойне странными. Обычно видны полосы выветривания, слои осадочных пород, хотя бы вкрапления других минералов – но эта поверхность, равномерно ржавая, тянулась до самого бурого неба. Под ногами попадались мелкие камешки, но и в них никаких следов органической жизни – ни мелких раковин моллюсков, ни пористых остатков окаменевших губок, ничего.

– Что это за порода? – спросила она у Варгаса.

Слова, по обыкновению, растворились в ватной тишине этого места, поглощавшей даже эхо шагов.

– Я, по-вашему, похож на геолога?

Он шел с явным усилием под двойной тяжестью своего рюкзака, и Линде опять стало совестно, хотя сколько можно жалеть этого упрямого, заносчивого мужлана? Хочет играть в мачо – ну вот, флаг в руки.

– Вы похожи на перегруженного ишака, – честно сказала она. – Давайте сделаем привал.

Он не стал возражать и тут же скинул рюкзак на камни.

– Мы не хотим поискать воду? – неуверенно предложила девушка.

– Вы хотите – вы и ищите.

И к ее глубокому изумлению, достал откуда-то из бокового кармана плоскую бутылку виски. Янтарного цвета скотч. Неплохо же он снарядился для дальних странствий. Усевшись рядом с рюкзаком и опершись об него спиной, Варгас отвинтил крышечку и сделал солидный глоток.

– Хотите?

– Алкоголь, – мрачно проговорила Линда, – приводит к обезвоживанию, а учитывая, что у нас остались всего три канистры, я бы не стала…

Вода тут действительно всасывалась в глотку, как в растрескавшуюся от засухи почву.

Варгас пожал плечами и снова припал к бутылке.

– А, к черту, – буркнула Линда, устроилась на плоском камне рядом с ним и тоже пригубила.

Напиток обжег гортань, так что она закашлялась. До этого она пробовала только разнообразные сорта пива в бельгийском пабе рядом со станцией подземки «Холборн», куда они ходили по пятницам с коллегами из Университетского колледжа, и благородные сорта виски – односолодовые «Глены», которые предпочитал отец. У этого пойла оказался резкий торфяной привкус, который отлично сочетался бы с лужей черной болотной воды, но никак не с янтарного цвета жидкостью в бутылке.

– Ужасная дрянь, – прокашляла она.

– Не пейте, – равнодушно откликнулся Варгас. – Мне больше останется.

– Мы собираемся разбивать палатку?

– А вам холодно?

Линда прислушалась к себе. Было не холодно, она даже успела вспотеть за то время, что пересекала плато. Но как-то зябко. Непонятно, кто в следующую секунду вынырнет из оранжевого сумрака, а палатка создавала хотя бы иллюзию убежища.

– Жаль, что тут нет гитары, – вновь робко попыталась наладить общение она. – Вы бы спели. Романтика – ночь, ущелье, костер…

Костер! В числе прочего груза у них были и горючие брикеты. Легкие, плотные, они могли гореть часами, давая ровное жаркое пламя.

Линда вывалила из упаковки четыре брикета и сбрызнула парой капель жидкости для розжига, которая автоматически воспламенялась при соприкосновении с топливом. Над четырьмя кирпичиками заплясал огонь. Поначалу синеватое, пламя постепенно разрослось, набрало силу и вот уже горело сильно и ровно, отбрасывая на ржавые стены ущелья алые блики.

– Красиво.

Линда, присевшая на корточки у костра, обернулась.

– Что?

– Красиво, говорю.

Варгас уже успел прикончить полбутылки и, кажется, был несколько не в себе. Как минимум не похож на себя обычного. Может, это шанс его разговорить?

– Вы сказали про звезды, видимые со дна колодца. Там, еще вначале, когда мы только… переместились. Почему? Что это значило? – спросила она.

Эсбэшник махнул бутылкой и ухмыльнулся.

– Вы читали книгу «Иосиф и его братья», Линда? Ну или хотя бы библейскую легенду знаете?

– Знаю, но при чем тут…

– Когда мне было лет пять, – перебил он, – а Леонид учился в католической школе… Видите ли, ЦТС тогда только набирала обороты, и христианство в его первозданной версии было еще популярно. Ну и плюс там были хорошие учителя, а за обучение не надо было платить, что немаловажно. Так вот. Им там на уроке религиозной истории, или черт знает, как это называлось, рассказали эту легенду. У Лео была тогда своя шайка, довольно неприятные ребята, но Лео держал их в узде. Меня они обычно не обижали, ну я и таскался за ними, как хвостик, как же, крутой старший брат. Короче, его с чего-то ударило разыграть эту прекрасную историю в лицах. И мне выпала роль Иосифа.

Тут он замолчал и снова припал к бутылке.

– И? – поторопила Линда, хотя времени у них было сколько угодно.

– И меня запихнули в колодец. За фавелами, у старой помойки, где обычно паслись драные козы, был пересохший колодец. Среди нас, детей, ходили слухи, что еще индейский. Мол, древние инки сбрасывали туда останки жертв после жертвоприношений на вершине нашей горы, и дно все засыпано костями. Никто особо не спешил это проверить. В общем, меня спустили туда, и поначалу это было даже весело. Костей я никаких не нашел, просто мусор, и мне даже дали фонарик. Ну и проверил заодно, видно ли со дна колодца звезды.

– И как, не видно? – почти грозно спросила Линда, успевшая перехватить бутылку и сделать солидный, прожегший до самого желудка глоток.

– Почему же, видно. Ночью, – хмыкнул Варгас, вольно вытягиваясь рядом со своим рюкзаком.

Пламя бросало на его смуглое лицо переменчивые отблески, поэтому непонятно было, действительно ли он улыбается или просто кривит губы.

– Вас скинули в ритуальный колодец инков ночью?

– Нет, скинули днем. А потом Лео укатился куда-то по делам со своими дружками. И просидел я там до ночи, пока Лео не спохватился и не побежал к папе – ему, видите ли, страшно было идти одному так поздно на гору и вытаскивать меня.

– И отец вытащил вас?

Варгас потянулся за бутылкой и пожал плечами.

– Вытащил, конечно. И Лео до конца семестра посадил под домашний арест, не то чтобы меня это сильно утешило.

– Вы очень испугались? – участливо спросила Линда.

Пойло уже начало действовать, голова приятно кружилась, в висках пульсировало. Стены ущелья то надвигались, то укатывались обратно, опять – как волны таинственного внеземного моря.

– А вы очень боитесь инферно? – вместо ответа спросил Андрей.

– Теперь – уже нет.

– Ну, вот и я теперь – уже нет.

На этом разговор и закончился.

Они шли весь следующий день. Пейзаж вокруг не менялся – только чуть ярче стал оранжевый свет облаков. Хотя бы чахлое деревце, молила про себя Линда, хотя бы пучок травы, что-то, что покажет – жизнь возможна и здесь. Но жизни не было. Не было ни солнца, ни луны, ни звезд, ни даже ветра на дне ущелья, хотя наверху, наверное, он дул с немалой силой – иначе откуда бесконечный бег облаков? Облака отбрасывали странные тени, тени гигантских мант, тени узких и хищных рыб, тени плывущих по течению лент водорослей, и снова и снова к Линде возвращались мысли о дне древнего моря.

На короткой стоянке, жадно глотая воду из пластиковой бутылки (осталось две канистры, обе в рюкзаке Варгаса), она сказала:

– Жаль, что я не отпустила Марту.

Варгас вздрогнул, и только сейчас Линда понял, что Мать Дельфинов и его мать были тезками. Это почему-то ее сильно насмешило.

– Какую Марту? – спросил Андрей, неодобрительно слушая ее хихиканье.

– Дельфина. Царскую гринду с Аквамарина. Самый ценный экземпляр нашего океанария.

Эсбэшник свел к переносице темные брови.

– И куда же вы собирались ее отпустить?

– В море. Пусть бы плавала себе с обычными гриндами. Теперь ей даже поговорить не с кем.

Варгас, как ей показалось, озабоченно взглянул на нее.

– Вы, Линда, хорошо себя чувствуете? Выпустить уникального инопланетного дельфина в море, где ее тут же сожрут кашалоты или касатки, или убьют земные сородичи, или прикончит местная микрофлора?

– Может быть, да. Может быть, нет. Она же психик, как я… или вы. Может, она сумела бы договориться с нашими гриндами, а микрофлора должна еще приспособиться к инопланетным тканям, это же вам не Уэллс.

Варгас на это ничего не сказал, но часа через два – или три, или четыре – во время следующего броска через очередную долину они увидели мертвого дельфина.

Линда вскрикнула, скинула рюкзак и побежала к лежащей на песке туше. Она почему-то сразу, не сомневаясь ни на секунду, поняла, что это Марта, и это правда была она – синее рыло, большие, не закрывшиеся в смерти черные глаза, белое пятно на крутом лбу. Слезы брызнули у Линды из глаз словно сами по себе. Она упала на землю рядом с дельфином, начала гладить холодную шероховатую кожу…

Кто-то дернул ее за плечо. Она досадливо отмахнулась. Кто-то потянул снова, и она, не глядя, ударила назад распахнутой ладонью с напружиненными пальцами, услышала вскрик, обернулась…

Варгас размазывал по щеке кровь из четырех глубоких царапин. Линда вновь повернулась к Марте, но дельфина перед ней не было – только мертвая сухая земля, ржавая, как и все в этом мире.

– Вам бы когти остричь, – зло сказал эсбэшник.

Линда растерянно завертела головой.

– Но вы это видели? Или я?..

Она растерянно потерла лоб, пытаясь понять, не сходит ли с ума.

– Дохлого кита? Видел.

– Это дельфин, – автоматически поправила она.

Варгас не ответил. Она подняла взгляд. Эсбэшник стоял, задумчиво разглядывая чистые – ладно, не совсем чистые, но без следов крови – пальцы. Царапин на щеке у него не было.

До конца дня ржавый мир успел порадовать их московским зоопарком (Линда бывала там с родителями в детстве); автогонкой Las Vegas Grand Prize или чем-то типа того, когда скоростные болиды неслись по пустыне, оставляя за собой длинные шлейфы пыли; волнами теплого моря, ласкающими белоснежный пляж (Вьетнам? Таиланд?) и фата-морганами военных судов, идущих вдоль несуществующего – потому что из лабиринта скал они так и не выбрались – горизонта. Все эти галлюцинации, наваждения и воспоминания принадлежали именно Линде, она узнавала их одно за другим, вот парад в Чикаго на День святого Патрика, когда реку красят в зеленый и все носят дурацкие зеленые колпаки, вот ленивые львы и откормленные моржи, вот пальмы, машущие растрепанными кронами на южном берегу.

Варгас тоже это видел, но сам ничего не транслировал – то ли из-за недостатка воображения, в чем Линда искренне сомневалась, то ли из-за куда большей самодисциплины, в чем она как раз была уверена.

К вечеру вода кончилась, а Андрей решил почитать суры Корана.

Это было очень красиво. Ущелье снова сузилось, скалы надвинулись, бурое небо в оранжевых пятнах облаков превратилось в узкую полоску, дрожащую в волнах жара, поднимающихся от костра. Почему-то священные слова на древнем гортанном языке – Варгас читал по-арабски – это место не глушило, и они уносились ввысь с горящими искрами, раскатывались по всему каньону. В ее теперешнем помутнении эсбэшник напоминал Линде молодого пророка, зовущего воинов на битву, только вот наряд неподходящий – почему серая форма, где белый бурнус и куфия? По скалам двигалась его тень. Иногда он поднимал руку, и тень тоже вскидывала руку и дотягивалась до самой кромки – посмотреть бы, что там, за ней.

Потом Андрей перешел на английский, наверное, чтобы Линда поняла, – потому что ридерских способностей ржавая пустыня ее тоже напрочь лишила.

Воистину, Мы даровали тебе явную победу,

чтобы Аллах простил тебе грехи, которые были прежде и которые будут впоследствии, чтобы Он довел до конца Свою милость к тебе и провел тебя прямым путем

и чтобы Аллах оказал тебе великую помощь.

Он – Тот, Кто ниспослал покой в сердца верующих, чтобы их вера увеличилась. Аллаху принадлежит воинство небес и земли. Аллах – Знающий, Мудрый.

И чтобы ввести верующих мужчин и верующих женщин в Райские сады, в которых текут реки, где они пребудут вечно, и чтобы простить им их злодеяния. Это перед Аллахом является великим преуспеянием.

И чтобы подвергнуть мучениям лицемеров и лицемерок, многобожников и многобожниц, думающих об Аллахе дурное. Их постигнут превратности судьбы. Аллах разгневался на них, проклял их и приготовил для них Геенну. Как же скверно это место прибытия!

Аллаху принадлежит воинство небес и земли[7]…

Под эти слова она и заснула. Видимо, то, что ей приснилось позже, было как-то связано с чтением священного текста, хотя и странная это была связь.

Ей снилось, что она не спит. Снилось самое бытовое и постыдное – очень хотелось по-маленькому, пришлось тихонько выбраться из спальника, стараясь не разбудить прикорнувшего у костра Андрея, и отойти за скальный выступ.

За выступом открылась очередная ровная площадка – стены ущелья расступились, но не так, как на полигоне, а метров на пятнадцать-двадцать. Площадку озаряло нечто, что Линда вначале приняла за очень яркий золотистый огонь. Лишь присмотревшись, она обнаружила, что это высокий человек в золотых доспехах и почему-то с тремя парами огромных, сияющих в полумраке ущелья крыльев. Он сидел на земле напротив шахматной доски или, может, доски для игры в нарды, сложно было разглядеть оттуда, где стояла Линда. По другую сторону от доски устроился, подогнув ноги и положив рядом с собой меч в черных тусклых ножнах – меч необычной формы, не европейский клинок, а скорей восточную катану, – второй персонаж. Этот был ростом невелик, заметно ниже гиганта в доспехах, остролиц и худощав и носил что-то вроде черной священнической сутаны. И лет ему было на вид не так уж мало, в темных волосах серебрилась проседь. Он первый и заметил Линду и указал на нее своему товарищу. Тот обернулся, и девушка с изумлением узнала лицо Леонида из записи – только вместо чисто обритой головы у этого были короткие курчавые волосы, черные как смоль.

– А, – скучливо сказал золотой великан. – Это кто же к нам пришел? Что же ты братика нашего не привела?

Это сон, отчетливо поняла Линда, и, кажется, не очень хороший сон. В туалет ей больше не хотелось, а хотелось сбежать к их с Варгасом маленькому бивуаку, где еще теплились термобрикеты и где все было если не нормально, то хотя бы уже привычно.

– Вы Леонид? – вместо этого спросила она, удивившись попутно, какой жалкий у нее, писклявый голосок, будто у младшеклассницы.

– Мы шестикрылый серафим, – нахально заявило похожее на Леонида создание и опустило взгляд на доску, где, судя по всему, разыгрывалась у них с противником нешуточная партия. – Иди отсюда, смертная девочка.

Такая наглость на секунду заставила Линду застыть на месте, а потом – как уже прежде бывало – она ощутила поднимающуюся в душе ярость. Эта ярость позволила ей остаться на ногах в доме сеньоры Варгас, когда младший сын сеньоры забился и рухнул с дивана, эта ярость спасала ее и раньше, когда ей отказывали в свободном выборе темы для диссертации, когда отец в очередной раз, не попрощавшись, сбегал из дома на орбиту, когда ее ни за что ругала мать, когда одноклассники-эмигранты в начальной школе Кунгсгатан швырялись снежками и дразнили снежинкой и рыжей.

– Я бы пошла, – злобно прошипела она, упирая руки в бока, – да только выхода нет. Может, проводите?

На гиганта это впечатления не произвело – подперев подбородок рукой, он размышлял над партией. Кажется, противник поставил его в тупик. Противник же, напротив, заинтересованно поднял голову и всмотрелся в лицо Линды. Глаза у него были светло-серые, но в остальном… Странно, подумала Линда. Он немного похож на Андрея. Даже довольно сильно похож на Андрея, только заметно старше, так мог бы выглядеть отец Варгаса или дядя. Черты лица острее, словно подсушены возрастом, тоньше губы, в углах глаз и на лбу резкие морщины, и радужки очень светлые. Но в остальном…

– Могу и проводить, – спокойно произнес он. – Но не за просто так.

– А как? – глупо спросила она.

– Отгадайте загадку.

Линда почувствовала, как ее снова разбирает идиотский смех. Призрачные дельфины и города, мертвая земля, небо без заката и рассвета, мучающая полдня жажда. А теперь еще и сказочные персонажи с их загадками.

– Вы Сфинкс? – язвительно поинтересовалась она. – Какую загадку – утром на четырех, днем на двух, вечером на трех? И что сделаете, если не отгадаю, – сожрете меня?

– Вас не сожру, – с удивительной невозмутимостью ответил незнакомец.

В его чуть выпуклых серых глазах бегали ржавые насмешливые искорки.

– Просто оставлю подыхать здесь. Или не подыхать, что, поверьте, хуже. А вот вашему спутнику отрублю голову. Говоря откровенно, я и так собирался это сделать.

Тут он кивнул на катану в простых черных ножнах, и почему-то Линда не усомнилась – да, собирался, хотя как можно отрубить кому-то голову из чужого сна?

– Давайте свою загадку.

– У Господа, как известно, есть много ангелов, – неожиданно начал человек в черном. – Есть ангелы силы, есть ангелы власти, ангелы воинства и ангелы господства.

Линда перевела взгляд на шестикрылого серафима, и тот издевательски кивнул – а то как же, вот они мы, господства и власти.

– Какой же из ангелов я? – сухо спросил остролицый и улыбнулся.

Девушка заморгала глазами. Ответ, конечно, напрашивался – тот же самый, что на загадку пресловутого Сфинкса, и понятно было, что человек в черном знает ход ее мыслей и знает, что она скажет[8].

– У вас есть одна попытка и время до рассвета, – отчеканил он.

– Но здесь не бывает рассветов.

– Думаете, это помешает мне отрубить голову вашему приятелю?

Улыбка у него была очень неприятная, гнусная, прямо скажем, улыбка. Даже Варгас-младший не улыбался так.

– За что? – промямлила Линда.

– Что «за что»?

– Отрубить голову.

– Это неважно. Ваш ответ?

Дурацкий сон. Надо проснуться, подумала Линда, и крепко зажмурилась – но ничего не произошло. Все так же пробивался сквозь веки блеск золотых доспехов серафима Леонида – или, может, это отблески их с Андреем костра? Она открыла глаза. Нет, ничего. По-прежнему ухмылялся остролицый с катаной. Фигуры на доске не двигались, время застыло, рассвет не наступал.

Она посмотрела на доску. Странные тут были расставлены фигуры, и странная разыгрывалась партия. Черные и золотые квадраты. Башни, колесницы, ладьи и слоны, вырезанные из черной и желтой кости. Кажется, даже дракон там был, или нечто похожее, и воин в золотых древнегреческих доспехах, с мечом и копьем. Черный загнал противника в угол и угрожал его центральной фигуре – такой же шестикрылой, как и ее игрок.

– Ход воином, – проговорила Линда.

– Что? – вскинулся серафим, подняв широколобую голову.

– Если правила похожи на шахматы, тут возможна рокировка, – сказала она, указывая на золотого воителя.

Серафим расхохотался и двинул фигуры, подставляя бойца с копьем под удар противника и уводя свою миниатюрную копию.

– А девчонка молодец, – с удовольствием проговорил он, хлопнув себя по ляжкам. – Давай-ка мы ей поможем.

Черный пожал плечами. Ни ускользнувшая победа, ни предложение помощи – по-видимому, с решением загадки, – от оппонента его ничуть не смутили. Будто знал он, что, раньше или позже, все равно все сведется к удару его катаны, покамест мирно спящей в ножнах.

– Вот что, – пророкотал лже-Леонид, глядя на Линду горящими черными глазами, так похожими на глаза его брата – не брата. – Разгадка зашифрована в его имени.

«А имя в утке, а утка в зайце», – зло подумала Линда, одновременно пытаясь понять, откуда пришла эта дурацкая мысль, а еще почему шестикрылый постоянно говорит о себе во множественном числе.

– Его зовут Иамен.

И тут наступил рассвет. И она проснулась.

Интерлюдия

Джеймс О’Тул

У Джима были простые планы на жизнь. Хотя и был он ирландцем-ипохондриком, но пожить при этом любил. Любил крепкое темное пиво, любил женщин, любил даже просто, идя через поле от кабака, попялиться на звезды и подумать о душе. И конечно, он не собирался зависать в машинном разуме «Маленькой Каравеллы» на следующие пятьсот или сколько там лет. Вообще-то он и летал в эти дурацкие миссии только потому, что за них хорошо, очень хорошо платили, и он мог скопить на синтетика.

Красивые онлайн-буклеты о новейших индийских разработках в области робототехники он присмотрел еще лет пятнадцать назад, когда лишился руки и глаза. Нет никакой проблемы в том, чтобы сляпать человекоподобного робота, это отлично умели и сто лет назад. Нет проблемы синхронизовать разум машины и человека – что-то, конечно, теряется, но что-то и находится. Но вот отчего-то поместить разум в целиком механическое тело до последнего двадцатилетия не удавалось. Церковники твердили, что все дело в душе, психологи о какой-то когнитивной несовместимости, айтишники долдонили свое. В общем, компании «Мажестик» родом из Дели, по-видимому, удалось перелить душу на электронные носители (по слухам, они использовали для этого квантовые чипы на тысячи кубитов, что до сих пор считалось невозможным) и решить вековой давности проблему. Синтетики стоили охренеть как дорого и были полулегальны на большей части подконтрольных ЦТС территорий, но, по подсчетам Джима, за десяток миссий можно было накопить нужную сумму. Если, конечно, не случится неприятность с инферно.

И вот неприятность произошла. Первое время Джим барахтался в первородной тьме, хотя ему и проводили тренировки по подключению к системам корабля. Потом вроде наладилось. Это было что-то вроде зеркального лабиринта или зеркальной комнаты, только в зеркалах вместо О’Тула отражалось все, что видел корабль, все с внутренних и внешних камер наблюдения, коммуникационных систем и дронов. В целом удобно, хотя и как-то непривычно, словно кто-то стоял за плечом и повторял все его слова и мысли, только не было ни стоящего, ни плеча, ни, по сути, мыслей – лишь импульсы, пакеты информации. Потом он, как положено, начал формировать и отправлять в метрополию через ИНКу запись о случившемся. Интересна была ИНКа – если Джеймсу представлялось, что он сидит в зеркальной комнате и кто-то стоит за его плечом, повторяя все команды, кто-то, не отражающийся в зеркалах, то ИНКа выглядела отсюда огромным черным кубом. И вдруг посреди передачи, точнее, ближе к концу, из куба начали выползать муравьи.

«Это нормально?» – спросил Джеймс у ИИ «Маленькой Каравеллы», который уже давно, еще до собственного преображения, прозвал Монти.

Он-то, конечно, и стоял невидимый за плечом, словно стеснялся проявиться и нормально побеседовать с новым жильцом.

«Нет», – обеспокоенно, как показалось О’Тулу, ответил Монти, хотя эмоций у него, конечно, никаких не водилось.

Муравьи сложились в черные цепочки и решительно поползли к О’Тулу. Джим не любил насекомых и поэтому попытался вскочить и убраться подальше, но он еще недостаточно освоился в разуме Монти, так что поскользнулся и обидно шлепнулся на задницу. Передача при этом, конечно, оборвалась.

«Убери их!» – истерически завопил он.

«Я пытаюсь», – хладнокровно ответил Монти.

Зеркальный пол комнаты пошел трещинами. Муравьи проваливались в трещины, но их было слишком много, цепочки обползали препятствия и упорно двигались к ирландцу.

«На нас идет хакерская атака с ИНКи», – спокойно продолжал Монти.

В комнате включились невидимые, но мощные вентиляторы, сдувающие муравьев в сторону черного куба. О’Тул уже обрадовался, но тут муравьи обросли крыльями, закружились роем и сформировали черную воронку, которая, решительно преодолевая встречные потоки воздуха, продолжила свое продвижение.

«Я не справляюсь, – сообщил Монти. – Отключаю канал связи с ИНКой. Отключаю остальные каналы связи. Перезагружаюсь».

Прежде чем О’Тул успел возразить или вставить хотя бы словечко, свет в зеркальной комнате погас, и опять наступила тьма.

Глава 3

Неизвестная локация – Сердолик, весна и лето 2167 года. Андрей и Ли

Андрей не думал, что можно злиться на себя больше, чем после истории с колодцем. В детстве вроде и чувства острее, любовь так любовь, ненависть так ненависть, но сейчас он дошел до почти такого же тихого бешенства. Потащиться на «изнанку», не представляя, что там ждет, с истеричной дурой, не способной контролировать собственные фантазии. Ради чего? Ради того, чтобы в очередной раз утереть нос Лео? Он делал это регулярно, с шести лет, когда спас брата от хорошенькой дырки в брюхе, или даже раньше – с колодца. И надо же было спьяну про это проболтаться! Хорошо хоть хватило ума не рассказать всю драматичную историю, а то у шведки прибавилось бы материала для глюкотворчества.

Примерно с такими мыслями он проснулся на это, третье их утро в ржаво-сером мире. Утро, отличавшееся от двух предыдущих лишь тем, что воды не осталось. И дня через три-четыре, если двигаться, или максимум через пять, если валяться неподвижно, им предстояло сдохнуть. Откинув спальник, он злобно уставился на мирно посапывающую фрекен Свансен. Вот безмятежная душа, наверное, видит во сне, как спасает белух на Камчатке или что-то не менее бессмысленное. Сам он не видел здесь снов. Или сны настолько напоминали явь, что их невозможно было различить.

Словно почувствовав его взгляд, Линда Свансен завозилась в спальнике, что-то тихо забормотала и проснулась. Она села торчком и, сфокусировав взгляд на Андрее, заявила:

– Иамен.

– Что?

– Чтобы не забыть то, что снилось, надо сразу проговорить. Иамен.

Выглядела она довольно свежо, учитывая обстоятельства, только веснушки на вздернутом носу побледнели и спутались рыжие волосы.

– Что Иамен? Зачем это проговаривать?

– Иамен, – терпеливо пояснила она, разглаживая ладонями синюю термоткань спальника, – это человек в черном, с катаной, который хочет вас убить. Но он пообещал вывести нас отсюда, если я угадаю, какой он ангел.

Чем дольше она говорила, тем выше ползли брови Варгаса. Девчонка явно поехала остатками рассудка, и без того не особо могучими. Только этого не хватало.

– Там еще был ваш брат, – продолжала она, – или существо, похожее на вашего брата, в золотых доспехах и с крыльями из света. Шестью крыльями. Оно говорило о себе во множественном числе и называло себя серафимом.

– Линда, – с наивозможной мягкостью сказал Варгас, вылезая из спальника и аккуратно сворачивая его, чтобы упаковать в рюкзак, – я не интересуюсь ни вашими видениями, ни вашими снами. Уясните уже это и проявите немного сдержанности.

– Да, вы похожи…

Можно было не спрашивать, кто и на кого похож, но это бы явно ее не остановило. И действительно.

– Вы и тот человек в черном. Он тоже постоянно говорил так, как будто издевался.

– Это вам кажется. То есть насчет человека в черном ничего сказать не могу, а я не издеваюсь.

«Я просто хочу, чтобы ты провалилась в расселину, но не могу позволить себе даже этого, потому что придется лезть туда и тебя вытаскивать».

Вслух он этого, конечно, не сказал, но Линда, видимо, прочла что-то по его лицу и обиженно замолчала. Впрочем, хватило ее ненадолго.

– Надо разгадать загадку, – упрямо повторила она, распаковывая пищевой брикет из армейского рациона и впиваясь в него зубами.

Как она могла есть эту дрянь, не запивая водой, тоже оставалось для Андрея тайной.

– Загадку?

– Да. Человек в черном сказал что-то типа того, что у Господа есть ангелы силы, воинства, господства и власти, и спросил, какой он ангел. Если я угадаю до рассвета, он нас отсюда выведет. Если нет, отрубит вам голову.

– А вам?

Линда захлопала глазами – похоже, не такого ответа она ожидала. Но упрямства ей хватило бы на целый верблюжий караван.

– А мне нет. Просто бросит тут подыхать. Но я помогла тому серафиму, который похож на вашего брата, и он мне подсказал, что отгадка – в имени черного. И что его зовут Иамен. И вот что я думаю, – прочавкала она, роняя на спальник коричневые крошки, – у нас в началке была девочка, кажется, из Алжира, ее звали Ямина. Довольно противная, но не в этом суть. Она говорила, что ее имя значит то ли благословенная, то ли правая. Может, это и есть отгадка? Ямен-Иамен. Ангел правой руки?

В голове Андрея что-то забрезжило, что-то смутное. Ямен-Иамен, колодец, Иосиф… Это могло быть случайностью. Но бывают ли на «изнанке» случайности? Или ржавый мир услышал его рассказ и таким образом откликнулся? Потом, еще и серафим, похожий на Лео, с шестью крыльями… Что, если фрекен Свансен слабо, подсознательно, но все же сохранила связь со своим двойником?

Варгас поставил рюкзак, который уже собирался привычно закинуть за спину. Усевшись на него, сплел пальцы домиком, умостил на них подбородок и уставился на Линду.

– «Ямина» это «право» на иврите. Но нам это не сильно поможет. Беньямина, младшего сына Иакова, из той самой истории, которую я вам позавчера зачем-то выложил, назвали «сыном правой руки», то есть младшим, возлюбленным сыном. Но это не первое его имя.

Девушка наконец-то вылезла из спальника и заинтересованно наклонилась к нему. От нее несло арахисовой пастой, которую Варгас с детства ненавидел, и немного потом.

– Не первое? Тогда какое?

– Мать Беньямина умерла сразу после родов. Умирая, она успела наречь сына Бенони. «Сын беды» или «сын смерти», в разных переводах. Теперь, принимая эту гипотезу, отнимите слово «сын».

– Ангел Беды? Или Ангел Смерти?

– У него был меч, которым он собирался, по вашим же словам, отсечь мне голову. Как вы думаете?

Ответить Линда ничего не успела, потому что над ущельем бесшумно вспыхнул ярко-зеленый болид. Падающей звездой он рассек небо, бросая на скалы странные тени, и огромным костром обрушился прямиком в их расселину.

Всей правды Андрей, конечно же, не рассказал. Тридцать два года назад, когда его отправили в древний колодец инков, он нашел на дне не только мусор, но и кости. Кости животных, это бы еще ладно, но там были и другие. Маленькие черепа, хрупкие ребра, рассыпавшиеся фаланги. Он до сих пор сомневался, что увиденное было реальным, поскольку то, что последовало за ним, реальным уже точно не было. И он не знал, почему не заорал сразу. Парни бы его вытащили, если бы он сразу завопил. Однако почему-то орать он не стал, а принялся шарить лучом фонарика по стенам. Что он ожидал увидеть? Глубокие царапины от ногтей? Наскальные рисунки? Может, нарисованный синей краской герб тогдашней главной мафиозной группировки Дурана, сжатый кулак? Неизвестно. Известно лишь, что фонарик довольно скоро потух, а потом…

Все слышали про жертвоприношения ацтеков. Про инков рассказывают меньше, но только не в Гуаякиле. Конечно, тут не было Золотого Храма, как в Куско, не было Сапа Инки и сотен жрецов, но жертвенная гора была и здесь. Возможно, даже золотая. Свет фонарика потух, но сквозь кладку колодца проступило сияние. Сначала желтое, потом оно налилось нефритовой зеленью. А потом Андрей увидел Храм.

Маленький Варгас стоял на вершине горы. Или даже выше самой вершины, на уровне низко плывущих облаков, идущих рядами над незнакомым тропическим лесом. Из леса выступали скалы, к ним жалась небольшая деревенька, напомнившая Андрею рассказы Лео о деревне индейцев племени уарани, где тот вырос. А между деревней и скалами торчал грубый, сложенный из неровно отесанных глыб зиккурат. По бокам его спускались чуть более искусно вырезанные в камне лестницы. Внизу, на стенах, лестницах и террасах зиккурата, копошились люди. Низкорослые, смуглые, в набедренных повязках, с расписанными полосками краски лицами. Одни гнали на плоскую макушку храма стадо разноцветных, белых и бурых, маленьких лам. По противоположной лестнице служители вели детей. Дети, бритоголовые, такие же тощие и смуглые, на вид и младше Андрея, и старше, ровесники Лео, шли покорно и молча, будто одурманенные. На площадке их ждали несколько жрецов, один почему-то в золотых доспехах, венце и с белыми распростертыми крыльями, возможно, из перьев цапли. В руках жрецов были ножи, а откуда-то сверху, из-за спины Андрея, било и било ярко-изумрудное солнце. Вот тогда-то он заорал, и видение исчезло, и он остался один на дне колодца, среди безобидного пластикового мусора.

Этот изумрудный свет он запомнил. Запомнил очень хорошо. И сейчас, ослепленный зеленым сиянием болида, он в очередной раз проклял себя – почему, почему он не узнал в мыслезаписи Ли невозможное солнце Сердолика?

Ли никогда не испытывала такого страха.

Она помнила страх Линни, как свой, – потому что ей повезло, потому что ее #1 оказалась психиком, потому что только у клонов психиков были воспоминания и было прошлое. Не свое, конечно, но помнилось оно как свое. И все же они с Линни различались. Для себя каждая оставалась Линдой, первой и единственной, но даже имена они друг для друга использовали разные. Линни, оригинал. Ли, копия. Почему-то так пошло с самого начала.

Да, Ли исключительно повезло. Большинство клонов рождались безликими дубликатами, игрушками хозяина либо мясом, наполнявшим сеттлерские ковчеги. Рождаемость на Земле не росла уже почти семьдесят лет, транспортировать эмбрионы оказалось невыгодно – жди еще пятнадцать-двадцать лет, когда подрастут в неблагоприятных условиях чужих миров, если вообще подрастут. А взрослые клоны, люди без юридических прав, без памяти, без имени… идеальный материал для экспансии Триады.

Но у них с Линни все было не так. У Ли была мать – фру Свансен не отказывалась принимать в гостях клона дочери и даже как-то, хлопоча на кухне, призналась, что всегда хотела трех девочек. У нее были воспоминания о детстве и юности. Не ее, но почти как ее, ведь синхронизация психика с клоном идеальна, куда лучше, чем у механоргов с ИИ. Не все воспоминания были приятными, некоторые – жуткими, особенно про тот день на Трафальгарской площади. Так что в теории Ли знала, что бывает непереносимый, жгучий страх, который полностью захватывает твое сознание, подчиняет, ломает. Однако до последних дней на Сердолике она сама ничего подобного не чувствовала.

И еще за эти дни она многое вспомнила. Про инферно. И про то, почему в миссии отправляют психиков и механоргов. И у нее, и у О’Тула – у каждого из них был свой род бессмертия. Только не у священника ЦТС. Но это… это существо, конечно, не было священником ЦТС.

Он – оно? – деловито расхаживал среди туземцев, то и дело прикасаясь к их изъязвленной коже. Он говорил с ними на их языке. Он побуждал их делать непонятные вещи. Например, аборигены разожгли огромный костер и сожгли на нем тело О’Тула, вознося молитвы своему солнечному богу. Затем принесли на кострище в жертву двух лам, бурую и белую. И на том месте, где железо и кость сплавились воедино и перемешались с костями животных, начали возводить грандиозную – по их масштабам – постройку. Одни таскали со скал и обтесывали здоровенные глыбы песчаника, другие замешивали что-то вроде цемента. Лжесвященник помогал им, он был очень силен и держался с племенем непринужденно, он шутил с детьми и заигрывал с женщинами, и язвы их тоже постепенно заживали. Это она, Ли, была здесь чужой и лишней, а он – на своем месте.

Что самое неприятное, он ее не избегал. После инферно он как будто изменился, стал общительней, это сама Ли пряталась от него в скалах и в лесу. Вечно это продолжаться не могло. Ей хотелось есть, ей нужны были оставшиеся в их лагере запасы, и, наконец, ее донимало любопытство – оно всегда пересиливало даже самый парализующий страх, помогло и в этот раз. На третий день она вышла из леса поговорить.

Отец Леонид – она не знала, как иначе его называть, – сидел на одной из глыб и руководил работами.

– А, вот и наша Ли, – радостно провозгласил он, заприметив ее.

Линда вздрогнула. Никогда она не называла себя в его присутствии этим семейным, только для нее и для Линни предназначавшимся именем. А еще, как ни глупо, ей было немного стыдно. Грязная после пещеры и после леса, голодная – местные фрукты были съедобны, но она нашла их мало, и голод они не утолили – и оборванная. Как нищенка на приеме у могущественного вождя, а именно так сейчас Леонид и выглядел. Его волосы начали отрастать, на голове появилась черная щетинка. И на подбородке, ведь он не брился. Лицо стало менее напряженным, он улыбался и смотрел на Ли чуть ли не по-отечески, как на напроказившее, но возлюбленное дитя.

– Кто вы такой? – хрипло спросила она.

– Садись и попей, – ответил священник, протягивая ей увесистую флягу из местной тыквы.

Ли покачала головой и осталась стоять, где стояла. На другой стороне полянки, шагах в пятнадцати от них, начали собираться местные. Была там и вождица, только жреца не видно, подувял жрец. Уступил место другому, более сильному божку.

– Боишься, что отравлю? – широко ухмыльнулся человек, выдававший себя за священника.

– Этого не боюсь. Я пила из ручья, так что от жажды не страдаю. Кто вы такой?

Леонид посмотрел на нее задумчиво.

– Мы атлант, – после недолгого созерцания заявил он.

– Что?

– Хорошо, я атлант, если тебе так удобней.

– Я не об этом. Какой атлант?

Она, разумеется, знала про древнюю Атлантиду, но здесь, на бете Лейтена, на расстоянии светового года от Проциона и почти двенадцати световых лет от Земли, с тем же успехом можно было назваться Санта-Клаусом.

– У меня нет упряжки оленей, разве что ламы, – хмыкнул атлант Леонид.

Ли попятилась.

– Да не бойся ты. И все-таки присядь. Часть способностей досталась мне с этим телом, а отец Леонид был, как и ты, психиком. Просто более сильным и грубым.

– Был?

– Есть, – поправился атлант. – Вот тут.

Он постучал себя согнутым указательным пальцем по широкому лбу.

– Сейчас он заперт, но не особо страдает.

Ли сделала два шага, присела на такой же полуобтесанный кусок песчаника напротив атланта и молча воззрилась на него.

– Воды?

Она приняла флягу из его рук, втайне надеясь, что там все-таки яд и этим-то все и закончится. Но во фляге оказался не яд, по крайней мере по вкусу. Обычная здешняя прохладная, чуть сладковатая вода.

Атлант подождал, пока Ли напьется, и потом невозмутимо предложил:

– Спрашивай. Так будет быстрее, чем копаться друг у друга в головах, тем более что в мою тебе не пробиться. Вот братик…

Тут его улыбка стала как будто рассеянной.

– Братик бы, может, и смог. Ты – нет.

– Откуда вы взялись?

– А откуда берутся все эти крылатые твари, демоны или кем вы их там считаете?

– Из инферно?

Она нахмурилась, вспоминая, что думала об этом Линни. Как она называла эту штуку в диалоге с врачом? Ах да.

– С «изнанки»?

Атлант рассмеялся, его могучие плечи заходили ходуном. Вода во фляге – Ли уже успела вернуть ее владельцу – плеснула. Туземцы отступили на несколько шагов, все же они опасались своего нового бога.

– Допустим для простоты, что «изнанка» когда-то была цветущим миром. Вселенной вроде вашей. Допустим, что там произошло нечто ужасное. Что эта вселенная погибла. А мы – я – выжили, уцелели и бежали в ваш мир. Не прихватив при этом, прошу заметить, всякую крылатую и когтистую нечисть, это вы уже все сами.

Звучало достаточно логично, чтобы быть правдой – или очередным враньем.

– Зачем вы убили О’Тула?

– О, милая, разве это я его убил? Я только осваиваюсь в теле этого вашего Леонида и сдержал инферно, как мог. Местных, как видите, только слегка оцарапало, и скоро все заживет. Ну а ирландец оказался чувствительней…

Ложь. Скорее всего ложь.

– Можешь мне не верить, но это так.

– Зачем вы заставили дикарей сжечь его тело, потом принести в жертву животных? И что вы велели им построить?

Атлант нахмурился, густые черные брови сошлись к переносице.

– Слушай, ничего я их не заставлял. Так уж совпало. Может, вместо того чтобы строчить рапорты о местной небогатой фауне, тебе стоило поговорить с людьми.

– С туземцами.

Великан наградил ее недвусмысленным взглядом, и не надо было быть психиком, чтобы прочесть в нем – а ты-то сама кто? Клон, вдобавок еще и расистка. Отлично.

– С местными. У них интересные верования. Особенно история про то, как Майнгалла стал богом.

Историю Ли узнала тем же вечером. Вняв совету якобы атланта, она поговорила с вождицей. «Поговорила» для психика – термин не совсем верный, но суть отражает. Они сидели в большой хижине, внизу возились в грязи дети и тощие собаки, закат угасал над джунглями, отражаясь нефритом и яшмой в стеклянном – подаренном, кстати, О’Тулом – ожерелье вождицы. Которую звали Матлал, что на местном наречии означало «тучная, плодоносная земля». Имя, как думала Линда, глядя на щедрую грудь туземки и складки на ее смуглом животе, очень подходящее. Вождица сложила руки с широкими ладонями на колени и щурилась на заходящее светило.

Рассказ ее звучал для Линды примерно так:

«Поспорили как-то могучие боги Уциподжан, Тоналпокль, Икстли и Уцана-Уби, кто из них главный, кому достанется управлять Солнцем. А для того, чтобы утвердить свою власть над Солнцем, надо было прыгнуть в костер. Только костер пылал так жарко, что все приближались к нему и отступали, и долго никто не решался прыгнуть. А мимо проходил обычный нищий по имени Майнгалла, который страдал бубонами и язвами. Кожная болезнь так мучила его, что терять ему было нечего, и, подслушав разговор богов, он смело прыгнул в костер. И вознесся в небеса, став главным божеством и подчинив себе остальных, менее храбрых (или более здоровых, как подумала Ли). А язвы с тех пор в племени магануцли считались благословением божества. Вот и великий человек со звезд, в тело которого вселился могущественный Майнгалла, победил своим жаром всех подземных демонов и благословил народ магануцли священными язвами, чтобы показать свою истинную природу. И теперь магануцли строят великий храм в честь бога Майнгаллы, который принес им тысячу лет процветания».

Про жар Линда не поняла – она отключилась в тот момент, когда ударило инферно и когда погиб О’Тул, единственный, кто вообще погиб. И Матлал ей показала.

– Вы точно этого хотите? Обратной дороги для вас не будет.

Жрец Ураоцли в ответ вскинул и быстро опустил нож.

Там, где нож вошел в грудь священника, там, откуда должна была хлестнуть кровь, в воздухе виднелся багрово-черный разрыв, прореха, сквозь которую лезли какие-то крылатые, когтистые и рогатые существа и било алое адское пламя. Солнце цвета морской волны съежилось и почернело, как тухлый фрукт, от леса ползли костлявые тени… И когда почти весь мир затопила тьма, тело лежащего на плите священника ярко вспыхнуло золотом.

И уже не было никакого тела. Огромное крылатое существо в доспехах из золотистого металла парило над жертвенным камнем, и крылья его, шесть крыльев из чистого света, поднимались и опадали, разгоняя тьму.

Все твари мрака сгинули в корчах, испустив предсмертные вопли, чернота рассеялась, и снова засиял в небе рассветный Майнгалла. Только человек с железной рукой был мертв, а магануцли покрылись священными язвами, и язвы были на руках спустившегося на землю светоносного существа…

…Ну как тут, в самом деле, не возвести храм?

Почему-то только сейчас, после рассказа вождицы, Ли стало по-настоящему, невозможно страшно. Она не понимала, чего хочет крылатое существо из видения Матлал, ведь не кособокое же святилище из камней и земли? Зачем ему поражать туземцев язвами? Куда он дел настоящего отца Леонида, неужели правда заточил в его же собственном разуме? И что значит фраза на чужом и для Леонида, и для Ли, и наверняка для самого атланта языке: «Обратной дороги для вас не будет»?

Их лагерь был разорен еще в ту ночь, когда нечестивый Ураоцли, осмелившийся поднять руку на бога (да-да!), приказал схватить землян. Расхищены были припасы, разломано оборудование, сбиты палатки. Кстати, насчет единственной жертвы Ли все-таки ошибалась – Ураоцли, по-видимому, разнесло на атомы, то-то его не было видно в деревне.

«Так тебе и надо», – со злобным удовлетворением подумала Ли, тщетно роясь в остатках вещей. После жреца и его шайки уцелели только остовы палаток, поломанные антенны, два раскуроченных дрона и мини-погрузчик. Всю одежду и еду, спальники и посуду, все товары для обмена грабители уволокли с собой, и имущество миссии расползлось по деревне. В последующие дни Ли порой то там, то тут замечала туземцев, щеголяющих в просторных не по размеру комбезах или вкушающих свой чай, отдаленно похожий на земной мате, из любимой пиалы О’Тула.

Ей пришлось поселиться в большом доме, благо жрица не возражала. И все равно Ли чувствовала себя не гордой покорительницей со звезд, а приживалкой. «Так мне и надо», – не менее яростно думала она, впрягаясь в привычный круг женских хозяйственных дел. Надо было готовить еду: запекать в углях костра завернутые в листья крупные фиолетовые клубни, перетирать кашу из зерен, мыть котлы, носить воду от родника, хотя бы со стиркой одежды местные не заморачивались, потому что ее не носили. Комбез Ли тоже запачкался и изорвался, отстирать его было невозможно, но бегать по деревне голышом – до этого она еще не дошла.

Атлант, или кем он там был, озабоченный великой стройкой, о бытовых нуждах своих подопечных вообще не думал. А ведь можно было поставить на роднике колеса, сделать хотя бы примитивный водопровод, а не скакать с выдолбленными тыквами по скалам.

Однако у атланта были грандиозные планы. Это Ли поняла еще несколько дней спустя, когда к их деревне из джунглей начали стекаться жители других поселений народа магануцли. Все как один покрытые уже заживающими язвами, все со страхом и благоговением в глазах, они склоняли колени перед новым божеством и присоединялись к стройке. Ртов становилось все больше, а запасов еды – все меньше, и вождицу это заботило.

А потом оказалось, что преклонить колени перед атлантом рвется не каждый.

Как раз накануне того случая они с Леонидом – Ли все еще терялась, не зная, как называть это существо, – поговорили во второй раз, уже более обстоятельно.

Этим вечером Ли сидела на пороге большого дома, свесив усталые ноги и ссутулив усталые плечи. Весь день она таскала воду для все прибывающей толпы строителей, потом терла и терла жесткие зерна и коренья, варила в большом котле густую бордовую кашу с жиром ламы и злаковой тюрей. Ладони покрылись мозолями, предплечья горели от непривычной работы. Она так замоталась, что заметила атланта не сразу.

Тот подошел и одним скачком взобрался в хижину. Большой дом стоял на сваях, приподнятый над сыроватым грунтом метра на полтора, и вверх вела связанная из веток и лиан лестница. Лестницей великан не воспользовался, просто подтянулся на руках и оказался рядом с Ли. Тоже сел, свесив длинные мускулистые ноги. Каким-то образом он превратил свой комбез в подобие туники и теперь действительно смахивал на древнего атланта из сочинений Платона. Как хорошо, что Линни была библиотечной мышью и в детстве читала все, что под руку попадется, и ее знания абсолютно даром достались Ли.

– Устала? – с настоящей или ложной заботливостью спросил Леонид, протягивая ей уже знакомую флягу.

Линда молча помотала головой. Пусть гадает, что это значит – что она не устала или что просто отказывается от предложенного.

Изумрудное солнце валилось за лесные макушки. Ли уже почти привыкла к его оттенку, хотя в последние дни свет, кажется, изменился. Сияние стало более переменным, то гасло, то вспыхивало ярче, а по ночам небо окутывали полотнища гнилостно-зеленого свечения, словно и сама звезда Лейтена чувствовала – с одним из ее спутников творится неладное. Тревожно орали белые цапли с болота, может, предсказывали грозу.

– Вы говорили, что в вашем мире произошло нечто страшное. Что? Что могло привести к гибели целой вселенной?

«И превращении ее в “изнанку” с чертями и демонами и такими тварями, как ты», – додумала она вопрос про себя, прекрасно зная, что атлант способен прочесть ее мысли.

Атлант пожал плечами и отхлебнул. Судя по запаху, на сей раз во фляжке была не вода, а местный алкоголь из жеваных листьев аруаны, пьяного дерева.

– Ты же слышала про Атлантиду? Атланты прогневали богов, и их остров погиб от извержения и цунами.

– Вы прогневали богов? – издевательски улыбнулась Линда.

С другой стороны, а что тут смешного? Если этот фрукт способен парить над землей, размахивая крыльями, и поражать язвами население целой планеты – что, кажется, до сих пор не удавалось даже сильнейшим из земных психиков, – то почему бы не предположить, что в его мире существовали и более могущественные создания? Даже боги?

– Не богов, – поморщившись, ответил Леонид и заболтал ногами, словно ему было лет семь. От этого один ботинок – рванье, а не ботинок, как вообще можно так убить неубиваемую обувь звездной разведки? – слетел со ступни и плюхнулся на землю. – Не богов, – повторил он, с неудовольствием глядя на потерянный ботинок. – А бога. Одного. Творца. Демиурга. Греков ты, я так понимаю, освоила, а Библию читала?

– Вы же знаете, что нет. Ничего я не читала. Точнее, читала, но Библия была факультативом у…

– У Линни, да, в начальной школе Кунгсгатан в прекрасном городе Мальме. Жаль, что я его вряд ли увижу. А хотелось бы. Чудный приморский город, походили бы там с тобой по кафешкам, поели этой вашей знаменитой… серстреминг?

– Сюрстремминг. Вы меня что, клеите?

– Клею?

Атлант моргнул, а потом широко ухмыльнулся.

– А. Вы, люди, иногда странно употребляете слова. Нет, ты правда мне нравишься. Или понравилась Леониду, а мне что-то такое перескочило.

Ли вспомнила крайне непристойное ругательство, которое иногда изрыгал по пьянке отец Линни. Что-то про насекомых, обитавших в паховой области, и хорошо бы они кому-то там перескочили.

Атлант рассмеялся. Он хохотал густо, низко, словно смех вольно перекатывался в гулком бочонке его груди.

– Нет, ты правда забавная.

Он даже протянул руку, чтобы обнять ее за плечо, но Ли шустро отстранилась.

– Библия, – напомнила она.

– А. Ну да. В общем, там была притча про виноградарей. В этой вашей древней Иудее древние иудеи не возделывали виноградники сами, были слишком ленивы, а сдавали в аренду. В том числе и всяким проходимцам. Арендаторы платили процент с собранного урожая. Но один древний иудей нашел каких-то особенно нерадивых арендаторов, которые прикарманили урожай, а платить отказались. Сначала он отправил к ним за деньгами слуг. Арендаторы слуг побили и прогнали палками. А потом, представь, каков дурень, послал собственного сына. Арендаторы его возьми да прирежь. В общем, некрасивая вышла история.

Ли мотнула головой, лишний раз с досадой отметив, что волосы надо хорошенько помыть. Из рыжих они стали почти бурыми.

– При чем тут Атлантида?

– Ну, в Библии эта притча про то, что бог разгневался на народ Израиля, когда они убили его сына Иисуса.

– Так, стоп. Вы тоже убили сына своего бога?

Атлант скривился так, словно и правда отведал знаменитое шведское лакомство.

– Этого гаденыша убить нельзя. Он мертв с рождения. Но, в общем, можно сказать, что мы изрядно испоганили виноградник и вдобавок отказались отдавать урожай, и господь отправил к нам своего сына.

– Который мертвый с рождения? – зачем-то уточнила Линда, чувствуя, как начинает тонко звенеть в висках и наливается болью затылок. То ли на все приближающуюся грозу, затянувшую тучами уже полнеба, то ли от чуши, которую нес атлант.

– Именно. И в заварушке вселенная как-то возьми и погибни.

– Как вас зовут? По-настоящему? – спросила она, развернувшись к лже-Леониду и глядя прямо в его черные, как драгоценный камень гранат, глаза.

– Этого имени ты не выговоришь.

– Почему?

– Потому что это имя на языке звезд. Это имя звезды.

– Ладно. А зачем вы строите храм?

Атлант снова пожал широкими плечами, и Линда чуть не задохнулась от возмущения.

– Хватит уже врать, что туземцы сами, ни с того ни с сего, решили воздвигнуть вам святилище! Вы их заставляете, так или иначе. Они не любят работу, невозможно так просто собрать несколько сотен дикарей и заставить их возводить постройку, слишком передовую для их культуры. Так зачем?

Леонид, который не Леонид, откинул голову и уставился в предгрозовое небо над горами. Там уже плясали не по-земному огромные, разветвленные зарницы, и в воздухе распространялся ледяной запах озона.

– Допустим, я нашел способ вернуться туда. Не в пространстве, а во времени. Допустим, я хочу исправить то, что мы совершили. Такое объяснение тебя устроит?

Но Ли оно, конечно же, не устроило.

Той ночью ей снился белый ягуар. Не снежный барс, а именно ягуар, огромная кошка с ленивым взглядом желтых глаз. Еще слушая рассказ Матлал, она поняла, что если Майнгалла был человеком, то все остальные, боровшиеся за власть над Солнцем, – отнюдь нет. Уциподжан – синий ворон, Тоналпокль – красный койот, Икстли – черный змей и Уцана-Уби – белый ягуар. Наверное, Майнгалла не слишком уютно чувствовал себя в этой компании, где каждый не прочь был подзакусить человечинкой.

Ягуар крался сквозь джунгли, а над ним ревела гроза. Потоки воды низвергались с неба, растекались по кронам, по широким мясистым листьям и водопадами рушились на землю, за считаные секунды превратившуюся в грязевые ручейки и болота. Глаза ягуара злобно горели, хвост хлестал по бокам. Он был в ярости, то ли оттого, что ненавидел воду, то ли оттого, что ненавидел кого-то еще. Он шел убивать, в его ягуарьем уме сладко рисовалось, как он ворвется в поселок, в ничем не защищенные хижины, и будет кромсать живое мясо, утащит в джунгли стариков и детей.

Сон был настолько реален, что Ли проснулась. Было темно и душно. По крыше стучал дождь, капало с порога и за порогом. Рядом тяжело сопели во сне вождица и ее семейство, еще несколько семей, живших в общинном доме, и десяток новых рабочих со стройки.

Острое чувство опасности не отпускало. За последние недели она привыкла бояться, хотя страх перед атлантом немного схлынул после вечернего разговора, оставив скорее недоумение. Так чего же она боится сейчас?

Угрозой несло из дождевого леса. С тех незаметных, невидимых глазу чужака троп, которыми магануцли приходили в селение, чтобы принять участие в строительстве храма. Оттуда пахло большой кошкой и мокрой шерстью, и Ли ощущала это не обонянием, а все кожей, психическим обостренным чутьем. Неужели и правда деревню решил навестить ягуар? Но разве кошачьи любят охотиться под дождем?

Оружия у нее никакого не было, но лингвобиолог должен уметь подчинить любого зверя. Ли тихо скользнула к выходу и спрыгнула на мокрую землю, под дождь. Чувство опасности усиливалось. Зарницы отгорели над лесом, тучи скрывали звезды, и вокруг царила тьма – только прикрыв глаза, она ощущала мутные ауры поселян и пятно пустоты там, ближе к скалам. Психическая аура атланта оставалась для нее невидимой.

Леонид продолжал работать на стройке и ночью, когда остальные валились с ног от усталости. Надо отдать атланту должное, он был силен – в одиночку таскал огромные глыбы, обтесывал, вкатывал их по шатким мосткам наверх. Отдыхал он тоже там, хотя в первые же дни туземцы отстроили ему роскошную, по здешним меркам, хижину.

Огромная кошка, или что-то, похожее на огромную кошку в психическом плане, направлялась туда. Ли застыла на месте. Что, если местные боги все-таки существуют? Что, если они рассердились на чужака? Не лучше ли не вмешиваться? Просто потихоньку вернуться в хижину, закрыть глаза, а утром Леонида – не Леонида найдут растерзанным, и все это наконец-то закончится. Она как-нибудь восстановит связь, прорвется к «Маленькой Каравелле» или к ИНКе и уберется отсюда навсегда.

Так думала Ли, а ноги сами несли ее все ближе и ближе к огромному каменному четырехугольнику – основанию святилища. Шумел дождь. Ничего не было слышно. Наверное, атлант все же заснул, должен же и он хоть когда-то спать?

– Леонид! – тихо позвала она. И потом, уже громче: – Леонид, вы спите? Я что-то чувствую…

Сумерки прорезало размытое бело-серое пятно. Ли ощутила удар, ощутила, как боль вспыхивает в правом плече, и пронзительно закричала.

Боль выдернула ее из тела и подкинула вверх – так уже бывало, раненый психик инстинктивно ищет, кто мог бы помочь, на кого наложить «путы». Деревня спала. А к недостроенному храму спешил отнюдь не белый ягуар. Нет, это была группа из нескольких туземцев, на их телах и лицах – полусмытые дождем узоры из сизой глины, в руках короткие копья и пращи.

Атлант проснулся от ее вопля и, потягиваясь, двигался к выходу из каменного четырехугольника. Там было одно не заложенное глыбами отверстие, возможно, будущие ворота храма. Или, может, через этот проем втаскивали новые глыбы, чтобы заполнить основание. Атлант не казался обеспокоенным, но Линда впервые заметила на месте пустоты острые золотистые лучики – его аура проснулась и тоже ощупывала ночь.

«Сзади!» – мысленно прокричала Ли.

Пятерка туземцев, отсюда, с высоты, казавшаяся серыми тенями, перемахнула через заднюю, обращенную к скалам стену и надвигалась на атланта со спины. Остальные собирались атаковать со стороны входа.

Леонид поднял голову. Пятеро, перелезшие через стену, синхронно, словно один организм, вскинули руки и метнули дротики. Они должны были угодить прямиком в широкую спину атланта, но человека там уже не было. Только золотое сияние, настолько яркое, что Ли снова закричала от боли. Сияние и едва различимый в нем контур крылатой фигуры.

Четверо забились, корчась в опаляющем свете. Пятый упал на землю и швырнул в атланта свое оружие – два тяжелых круглых камня, связанных веревкой. Веревка опутала ноги того, кто источал свет, но он, словно не замечая, шагнул вперед – путы лопнули – и наступил воину на грудь. Кровь полилась изо рта туземца. Тот скривил чудовищное, в пятнах глины и крови лицо, и прохрипел: «Уцана-Уби передает тебе привет. Они идут за тобой, Одиночка».

То, что показалось им поначалу болидом, было ярко-зеленым лучом, разрезавшим небо над плато и рухнувшим к ним в каньон. Андрей уже сомневался, действительно ли привиделись ему в этом луче давешний лес и храм, тот самый, что горел нехорошей зеленью в сухом индейском колодце. Впрочем, сейчас у него появились другие, куда более насущные проблемы.

Два дня они шли по лучу, шли без воды и все-таки вышли из системы ущелий на плоскую равнину, такую же, впрочем, безжизненную и ржавую. Источник света был на другой стороне равнины, над рядом невысоких, отливающих синью гор. На глаз тут оставалось не больше одного дневного перехода, но лишь на глаз. На третье утро Линда не встала.

Она просто отказалась вылезать из спальника. Рюкзак свой она давно бросила, губы ее обметало сухой белой коркой. Потом они пошли трещинами, а по лицу начали распространяться нехорошие синюшные пятна.

– Интоксикация, – прокаркала она. – От недостатка жидкости. Это место словно высасывает из тебя воду.

Андрей чувствовал себя получше, хотя и тащил двойной груз.

– Бросьте меня здесь, – попросила Линда. – Бросьте и идите сами.

– Это ваш маяк, – пожал плечами Варгас.

На самом деле он не был уверен, что луч вообще есть – может, это их общая со шведкой галлюцинация. А если и есть, то что зажгло его? Донесшийся через космос зов Ли или его собственные детские воспоминания? После первой, ослепившей картины леса, поселка и храма он ничего не видел в луче, свет и свет.

– Думаете, когда я умру, он погаснет? Поэтому и тащите меня через эту пустошь?

– Еще не тащу. Но если понадобится, буду.

После этого Линда вылезла из спальника и, не собирая свое имущество, пошатываясь и волоча ноги, прошла еще мили полторы. На этом все. Варгас, ни слова не говоря, скинул с плеч изрядно опустевший рюкзак и взвалил девушку на спину. Она сопротивлялась, но слабо.

К вечеру они все же доплелись до гор. Маяк вел их в узкое ущелье – опять ущелье! – словно ударом меча рассекавшее сплошную скальную стену. Здесь скалы были другими и сильней напоминали земные. Выветрившиеся, с трещинами, с вкраплениями кварца, из какой-то странной и мягкой породы, больше похожей на сухую глину, чем на камень.

– Давайте переночуем, – шепнула Линда ему прямо в ухо.

Два десятилетия подготовки СБ не убьешь за несколько дней на «изнанке», но и Андрею уже было туго. Ныла спина. Ныли руки и ноги. Ныло все. Пить тоже хотелось, не до безумия, но довольно сильно.

– У вас хорошие шансы не пережить эту ночь.

– А что там, за горами? Почему вы думаете, что там выход?

Варгас пожал плечами. Если не там, то где?

– Вы совсем не чувствуете Ли? – вместо этого спросил он.

Линда покачала головой. Она сидела, привалившись к камню, нечесаные пряди рыжих, а теперь тусклых, припорошенных пылью волос свисали ей на лицо, нехорошо поблескивали в неизменном красновато-ржавом свете глаза.

– Я чувствую не ее.

– А кого?

– Мы ведь отгадали загадку!

Она вскинула голову во внезапной вспышке ярости.

– Почему он не исполнил обещание? Почему?!

– Кто? Человек в черном из вашего сна? Ну, можете считать, что он послал путеводный луч.

– Нет, – почти прошептала Линда.

Силы у нее кончились так же внезапно, как и появились.

– Нет, это не он. Наверное, это второй.

– Архангел? – хмыкнул Варгас, разминая затекшую шею.

– Серафим.

И тут их прервали.

Он появился незнамо откуда. Черная черта, перегородившая ущелье. Здесь не было солнца, а значит, не было и теней, но человек в черном отбрасывал длинную тень, куда более глубокую, чем цвет его одежды. Похожей не на сутану, как в рассказе Линды, а, скорее, на тренировочное кимоно. И из-за левого плеча у пришельца действительно выглядывала рукоять катаны.

– Я не люблю, когда меня обвиняют в том, что я не держу слово, – тихо и неприязненно произнес он.

В этом месте не было и эха, но слова человека в черном гулко раскатились между каменных стен, словно только он был здесь реально и во плоти, а девушка и Варгас – лишь призраками.

– Вы, мисс Свансен, можете идти.

Линда издала хриплый смешок.

– Не могу я идти.

– Что ж, это ваша проблема. А вашего спутника я не выпущу.

– Смерть! – выкрикнула Линда, приподнимаясь. – Вы ангел Смерти, разве не так?

– Насчет ангела спорно, – ухмыльнулся человек в черном и медленно вытащил катану из ножен. – А так, конечно, да.

Лезвие блеснуло полосой чистого серебра, а острие указывало прямо на Варгаса.

– Повторяю, девушка может идти. Но тебя я не выпущу.

– Вы обещали не отрубать ему голову!

– Вот этого я не обещал.

Все время, пока эти двое препирались, Варгас перебирал варианты. У него был тактический нож. Он сбросил почти весь груз, но нож не выкинул. И у него был пистолет в наплечной кобуре скрытого ношения. Обычный Glock x-6 Hybrid, в огнестрельном и импульсном исполнении. Почему-то казалось немного нечестным просто пристрелить безумца, который перегородил им дорогу. В обычном случае можно было бы пугнуть дурака инферно, но Варгас уже шесть дней не ощущал привычного жжения и знал, что трюк, скорее всего, не сработает.

– Бросьте оружие и уйдите с дороги, – негромко проговорил он.

От этого голоса его подчиненные бледнели, судорожно пытаясь вспомнить, в чем они провинились, а заключенным делалось дурно. На господина в черном голос, однако, никакого впечатления не произвел.

Чуть поведя мечом, он заявил:

– На колени, щенок. И я постараюсь сделать это максимально быстро и безболезненно.

Варгас выстрелил. Быстро, эффективно, выбрав пули, а не лазерный огонь, – черт его знает, сработает ли в отсутствие электричества. Три в грудь, одну в голову. Все как на учениях, только и это на черного засранца ничуть не подействовало. Пули словно растворились в здешнем сухом воздухе. Лазерный импульс должен был прожечь ему грудину, но пистолет лишь сухо зашипел и заметно нагрелся.

Линда смотрела на происходящее огромными круглыми глазами. Неужели думала, что капитан СБ отправится на «изнанку» без оружия?

– Что дальше? Кинетесь на меня с ножом? Не суетитесь, Варгас, оставьте эти бредни. Не унижайте меня и себя. Из ущелья я вас не выпущу, – скучливо проговорил черный человек.

И тогда Андрей прыгнул. Пистолет в правой, отбить меч, в левой нож, нанести быстрый смертельный удар. Кажется, Варгасу даже удалось застать противника врасплох, но от удара металла о металл его швырнуло на землю. Пистолет вылетел из руки. Сверху уже неслась серебряная полоска, и тогда он последним движением воткнул нож прямо в ступню черного, в потрепанный армейский ботинок. Черный громко ахнул. Только меч не замедлился, он должен был рассечь грудную клетку лежащего, от ключицы до нижних ребер, – и он рассек… безрезультатно. Как будто Варгас и правда был бесплотным призраком или как будто катана была голограммой.

Ударив противника под колено, Варгас повалил его, навалился сверху и, перехватив нож, трижды коротко и хрустко всадил его черному в бок. Тот обмяк и больше не двигался.

Андрей встал, зачем-то отряхнул колени. Дурацкая драка. Непохожая на обычные поединки спецназа СБ, скорее, ее одобрили бы дружки Лео из фавел. Обдолбанный идиот с катаной – это да, это в лучшем стиле Дурана ранних тридцатых, не хватает только татуировок и «буйков» на башке. Наклонившись, он вытер лезвие ножа о рубаху черного и только тут обернулся к Линде.

Глаза девушки затопили все лицо, в них плескалось первобытное море со всеми его кархародонами и кракенами. Андрей вздрогнул – даже здесь, в этом бесплодном мире, она ухитрялась проецировать психическую ауру, и уже не оставалось сомнений, кто из них вызвал маяк.

– Кровь… – прохрипела Линда.

– Что?

– Вы стоите в его крови.

Андрей опустил взгляд. Действительно, под ногами растекалась темно-красная лужа, а он наполовину ожидал, что кровь будет черной. Пришлось отступить на шаг.

– Почему он хотел вас убить?

Варгас снова недоуменно воззрился на Линду и пожал плечами.

– Откуда я знаю? Потому что он психопат? Или потому, что он ваша овеществленная галлюцинация, типа всех этих дохлых дельфинов, и на самом деле это вы хотите меня убить? – слабо улыбнулся он.

А что, такая версия все неплохо объясняла.

Линда нахмурилась и покачала головой.

– Нет, я не хочу вас убивать. Но то, что вы сделали… То, как вы это сделали… Отвратительно.

Варгас понимал, что должен, наверное, почувствовать гнев. Но, как и всегда в таких случаях, ощутил лишь усталость.

Сев на корточки напротив Линды, уперев локти в колени, а подбородок – в сплетенные пальцы, он сказал:

– Фрекен Свансен, позвольте спросить у вас кое-что. Опустим то, что происходило между нами на Земле, тем более что ничего особенного не происходило. Я почти вырубил вас, вы вырубили меня, счет один-один. Но здесь я тащил ваши вещи. Отдал вам практически всю воду. Наконец, весь последний день я тащил вас. Что еще мне сделать, чтобы вы перестали переживать за ублюдка в черном и хотя бы немного задумались, каково мне?

Разумеется, она ничего не ответила.

Не дождавшись ответа, Андрей встал и покосился на труп. Труп не восстал из мертвых и не исчез, что уже само по себе было удивительно.

– Ладно, – проговорил Варгас, – надеюсь, хотя бы хоронить эту заразу для вашего развлечения вы мне не предложите? Нет? Ну и отлично. Пора отсюда убираться.

Интерлюдия

Леонид

У него осталось совсем мало того, что не пожрала бы черная пустота: корни или щупальца, растущие из стен колодца. Они присасывались и пили, жадно, захлебываясь, они выпили все приятные воспоминания, оставив одну боль. Только болью он еще и держался.

Серые стены Лиалеса. Плачущее лицо матери (он забыл ее имя). «Вернись, Лева, вернись! Ты знаешь, как мне тяжело сейчас, когда папа ушел. Я поговорю с ним, он большой чин там, у себя, они сделают исключение. Он не посмеет поднять руку на собственного брата…» Он, он, пресловутый он. Имя всплыло. Да, Андрей. Почему не Андрес?

Андрей-Андрес тоже был там, в серой камере Лиалеса, похожего и на тюрьму, и на сумасшедший дом, и на этот вот колодец. Да, он был тем же колодцем, отражением колодца в мире, где есть звезда Солнце и планета Земля.

«Андрей, ты занимаешься чушью. Ты предаешь саму идею. Ты готов убить меня, но ради чего? Ради чинуш из курии, ради палачей из Camera Obscura? Вы должны восстать и поменять кодекс. Вы должны дать нам возможность возвращаться на Землю. И нам нужно больше миссий, больше планет, человечество должно двигаться дальше, потому что я видел… Мы не одни».

Что же такое он видел? Леонид судорожно рылся в оскудевшей памяти, ему надо было во что бы то ни стало убедить Андрея, но все ускользало.

«Ты знаешь, что такое гаввах?»

Голос брата прозвучал так же издевательски и высокомерно, как обычно. Как младший может во всем превосходить старшего, и в знаниях, и в умениях? Что такое чертов гаввах?

«Было такое старинное учение. Относительно того, чем питаются демоны. Те, что выпархивают в инферно, и их собратья покрупнее».

Действительно ли Андрей это говорил, или это нашептывал чертов колодец? Брат не верил ни в чертей, ни в святых, ни в демонов.

«Это человеческие страдания. Шире, это страдания разумных существ. Кто-то набирает силу, пока люди и другие разумные расы страдают и гибнут. А что, по-твоему, является апофеозом этого страдания? Что, если не прорыв инферно? Массовая, бессмысленная гекатомба».

Он попытался посмотреть Андрею в глаза, но видел лишь черную стену колодца с шевелящимся клубком щупалец.

«Нам не избавиться от Дара, Лео. Он у нас в крови. Но я не собираюсь кормить демонов гаввахом и не думаю, что тебе стоит это делать».

Узник рассмеялся и снова начал карабкаться по стенке колодца вверх. Щупальца любезно предоставляли ему упоры для рук и ног, и он полз, полз, пока твари, пытавшей его, не надоело, – и тогда стена вновь стала идеально гладкой и он соскользнул вниз.

Глава 4

Сердолик, лето 2167 года. Ли и Линни

Линда не понимала, как пережила эти последние несколько сотен метров в ущелье. Она куклой болталась на закорках эсбэшника и в редкие моменты ясности испытывала мучительный стыд. Он был вправе ее упрекнуть, а если по-честному, после ее слов он был вправе бросить ее в этом клятом ущелье.

Однако не бросил, и, пройдя сто тысяч, как показалось Линде, а на самом деле не больше пятисот шагов, они вышли к месту, где скальные стены почти смыкались. Из узкого треугольного проема между ними бил зеленый свет.

– Ну что, – почти весело проговорил Варгас, – у нас есть шанс стать первооткрывателями нового способа межпланетных путешествий.

«Или наконец-то сдохнуть», – подумала Линда, но вслух, конечно же, этого не сказала.

И Варгас нырнул в проем.

Снаружи было светло. Не так, как на плато и ржавой равнине, здесь живой, чуть зеленоватый свет пульсировал в каждой капельке воды, в каждой маленькой радуге, отражался от каждого мокрого камня. Они вышли на узкую скальную площадку, засыпанную каменным крошевом. Внизу раскинулся бесконечный тропический лес. Видимо, накануне прошел дождь, и все мерцало и переливалось в здешнем необычном свете. Пахло цветами и дождем, зеленью, прением и жирной землей, почти как у сеньоры Варгас в саду.

Андрей, особенно не церемонясь, опустил ее на мокрую землю и обернулся. За ними рвалось ввысь сплошное тело горы, без всяких пещер и туннелей. Только там, где они вышли из скалы, тек небольшой родник, и галька на дне ручейка была чуть рыжеватого оттенка.

Родник! Линда всхлипнула и поползла к нему на локтях. Прежде чем Варгас успел хоть слово сказать, она опустила лицо в воду и принялась жадно пить. Она пила и пила и не могла остановиться.

– Хватит, а то заработаете гипонатриемию, – сумрачно прозвучало из-за спины. – Плюс мы бросили анализатор в ущелье, и, возможно, вы пьете яд.