Инквизитор. Божьим промыслом. Книга 16. Серебро и олово

ИНКВИЗИТОР книга 16

СЕРЕБРО И ОЛОВО

Глава 1

– И что же мне надеть сегодня? – вопрошала баронесса, сидя перед зеркалом в одной лёгкой и тонкой, полупрозрачной рубахе. Она собрала волосы в пучок на голове и смотрит на своего мужа через отражение. Свободная рубаха сползла с одного плеча. В принципе, его жена ещё не стара. Шея, волосы, собранные на голове, обнажённое плечо – Элеонора Августа ещё бывает привлекательна. Её наряд, в котором она была на ужине у герцогини и который выбрал ей муж, баронессе теперь очень нравился, и она собиралась блистать в этом платье в Малене, но в нём её уже видела и сама герцогиня и вся её свита. Рядом с баронессой на стуле аккуратно лежало её новое, прекрасное, синее платье. Женщина проводит рукой по мягкой на ощупь ткани, потом расправляет кружева на манжетах. То, что платье не из шёлка или бархата, вовсе не упрощало одеяние, сукно из нижних земель было превосходным, а синий цвет необыкновенно насыщенным. Но приходить во дворец два дня подряд в одном и том же…! Женщина смотрит на мужа.– Как же я пойду сегодня на ужин к герцогу. В чём?

– И вправду, – саркастично соглашается Волков.

– Вы мне вчера, между прочим, обещали второе платье! – напоминает барону жена. – И что же?

– Вчера, между прочим, на улице Напёрстков мы потратили на туалеты ваши почти сто пятьдесят талеров, – напоминает ей супруг в ответ.

Теперь глядеть на муже через зеркало ей мало, Элеонора Августа поворачивается к нему, её лицо кисло, в нём отчётливо проступает презрение… То ли к названой сумме, то ли самому супругу:

– Сто пятьдесят талеров? Это с вашими тысячами? Что за вздор? Слушать сие глупо.

Волков откладывает письмо от герцога которой перечитывал, уж, наверное, пятый раз, и смотрит на свою жену. А та продолжает всё с той же обиженной и кислой миной:

– Господь дарит вам серебро сундуками, а вы всё считаетесь словно меняла на рынке.

«Дарит! Дура!»

Что-то объяснять ей, после ста предыдущих и безуспешных попыток, было бессмысленно. И теперь его лишь, немного, раздражает это выражение лица супруги. И только-то. Лучше бы она сидела к нему спиной, так со спины её ещё как-то можно вожделеть. Да… Если бы она просто сидела к нему спиной и молчал… Волков ничего ей не отвечает и снова поднимает письмо к глазам.

Герцег просил его быть у него к завтраку и на совете, который будет сразу после того. Но письмо ему принесли четверть часа назад. А

Его Высочество завтракал рано.

«Видно уже не поспею я к нему».

А супруга ещё не сдалась, и встав от зеркала подбирает подол и лезет к нему на перины, видно собралась своими чарами женским убедить мужа раскошелиться:

«Если дать ей денег, она непременно купит то пошлое розовое платье в лентах. Дорогое и отвратительное».

То платье, по его мнению, было воплощением дурного вкуса. Мало того, у него ещё и не было лишних денег.

А жена уже лезла к нему, собиралась обнять, лицо у баронессы не кислое, а хитрое, от неё хорошо пахнет, как пахнет от молодых женщин по утрам. Жена ещё пытается рукой залезть к нему под простыни, но барон отводит её руку, а её саму, как бы мельком, походя просто целует в щёку. И хватит с вас этого.

– Чего это вы? – удивляется женщина.

– Не досуг, – Волков суёт ей письмо от герцога: читайте. А сам начинает выбираться из кровати.

Конечно же Элеонора Августа хватает бумагу. Понятное дело, такого случая она упустить не может, когда ещё супруг сам даст ей почитать письма, адресованные ему самому?

– Гюнтер! – Подходя к двери зовёт генерал своего лакея.

– Да, господин, – отзывается тот из-за двери.

– Мыться и одежду, – распоряжается барон. – Уже готово, господин.

– Слуга вносит таз, большой кувшин, а потом помогает Волкову мыться и уже подавая ему полотенце, спрашивает:

– Завтрак уже готов, прикажете подавать?

– Нет, завтракать не буду. Скажи фон Готту, что он едет со мной, ещё распорядись, чтобы запрягали карету. Скажи, что я тороплюсь.

– Лекарства, господин! – Напоминает слуга. – Они уже готовы, ждать не придётся.

– Лекарства давай, – соглашается Волков.

Слуга кланяется, приносит одежду, поднос с несколькими чашками, в которых темнеют снадобья, и большим стаканом воды и уходит. А генерал, сначала выпивает лекарства, одно за другим, потом сам начинает одеваться. А тут и жена вдруг вскакивает с кровати, и оставив письмо от герцога на перинах, подбегает к двери и кричит:

– Мария! Ингрид! Одежду мне. – А потом интересуется у мужа. – Так я на завтрак с вами поеду?

– Ну, да, – отвечает ей супруг, застёгивая пуговицы на колете. – Вы будете очень нужны Его Высочеству на деловом-то завтраке среди маршалов и министров. Может что и присоветуете ему по-родственному, придумаете что-нибудь насчёт каких-то политических вопросов или, например, финансов, у вас же есть очень здравые рассуждения по поводу Господа и сундуков с серебром. Как раз Его Высочеству их и выскажете. Уверен, он восхитится вашими мыслями и будет приглашать вас на завтраки ежедневно.

Жена стоит рядом с мужем и смотрит на него неодобрительно, она прекрасно улавливает его иронию, тем не менее замечает:

– Но герцог нас приглашает и на ужин.

– На ужин, госпожа моего сердца, – Волков встаёт пред зеркалом и причёсывается, – именно на ужин.

– И что мне делать весь день до ужина? – чуть вздорно интересуется женщина.

– Ну, например… – Он замолкает, демонстрируя задумчивость, – ну, например, попробуйте хоть раз изобразить из себя почтенную мать семейства, возьмите сыновей и сходите на утреннее служение. Колокола к утрене ещё не звонили, вы как раз успеете. Храм тут недалеко, пешком дойдёте, заодно и покажетесь местным…

Сначала жена смотрит на него с нескрываемым раздражением, а потом вдруг её настроение меняется, и она подбегает к двери:

– Мария! Ингрид! – Кричит она, скидывая с себя несвежую рубаху. – Нижнее мне, скорее, – а потом добавляет, – скажите матушке и кормилице, чтобы сыновей собирали. И сами собирайтесь, новое надевайте, мы все в церковь идём!

Конечно же Элеонора Августа собиралась надеть в церковь своё роскошное платье. С белоснежным чепцом и кружевами оно смотрелось бесподобно. И в храме было бы очень уместно. Волков сразу понял, что в доме сейчас поднимется большая суета, гомон сборов и недовольные крики сыновей, которые, как и положено всем детям, не очень-то жалуют долгие церковные службы. И не дожидаясь всего этого, генерал надевает жалованную ему маркграфиней золотую цепь и спускается во двор. Там он застаёт фон Готта, который седлает своего коня, тут же, и конюхи впрягают лошадей в карету:

– Друг мой, – говорит оруженосцу генерал. – Я пойду по улице, как карета будет готова – догоняйте.

– Не разболелась бы ваша нога, от таких прогулок, – предостерегает его оруженосец.

– Так вот и поторопитесь, чтобы она не разболелась, – отвечает Волков и выходит со двора.

***

Барон думал пройти по улице Кружевниц, на которой теперь жил. Много раз он видел эту улицу, но всё из окна кареты. Вот только не очень удачно господин генерал выбрал время. Утро: на улице сутолока. Молочники, бакалейщики, булочники, ещё чёрт знает кто толкали по улице свои тележки. Подводы старьёвщиков и золотарей были тут же, а мастера тех дел забирали у жителей мусор и прочее всякое. И жители платили за тот сбор. А что поделаешь? Бросать мусор или лить нечистоты на мостовую в столице было запрещено категорически. За тем следили старосты улиц, а нарушитель получал немалый штраф, а то и плети. Всё потому, что Его Высочество, очень не любил грязи и вони. А значит грязь не любили и все жители Вильбурга. Может поэтому Волкову

тут нравится:

«Одно слово: столица герба Ребенрее, здесь есть хозяин, это тебе не вольные города, где заправляют разжиревшие на торговле горожане, менялы и рантье, готовые жить в грязи, лишь бы не потратить лишнюю монету».

Старики и богобоязненные матери с детьми спешат в храмы, на утреннюю службу, а их тут два. Один направо от дома генерала, собор святого великомученика Андриана. А второй налево, небольшая и красивенькая церковь Искупления Господня, что была при монастыре кармелиток. А дома на улице были чистые, нищих фахверков здесь не строили, жилища всё каменные, многие со дворами, конюшнями и высокими заборами. Но встречались тут и лавки. Лавки, признаться, недешёвые. Но все со снедью свежайшей и с товарами хорошими. Впрочем, как следует он ничего в тех лавках рассмотреть не успел, так как появился фон Готт и его пешее путешествие закончилось, и дальше генерал поехал в своей карете.

***

– Завтрак уже начался? – Спросил он у юного секретаря курфюрста, когда появился перед столовой.

– Да, господин генерал, – юноша тут же вскочил и собрался бежать к двери, – я сейчас сообщу Его Высочеству, что вы прибыли.

– Нет, – Волков останавливает его движением руки, – не нужно беспокоить герцога, пусть завтракает. Я подожду.

Вообще-то он и сам был голоден, вот только на подобных деловых завтраках, что иной раз устраивал курфюрст из-за нехватки времени, обычно присутствовал и обер-прокурор, и маршал цу Коппенхаузен, а мог случиться и тошнотворный и злобный Густав Адольф фон Филленбург епископ Вильбурга. И ещё несколько неприятных людей, общение с которыми он желал бы свести к минимуму.

А тут среди лакеев с подносами, столиков с посудой и едой, появился распорядитель двора Кюн и с ним был господин Багель секретарь городского магистрата. Оба этих господина не были большими друзьями барона, но сейчас и Волков и господа, были друг с другом ласковы. Они раскланялись.

– Вы тоже опоздали на завтрак, господа? – поинтересовался генерал.

Те переглянулись, а потом Кюн и отвечает:

– К сожалению, не имели чести быть приглашёнными.

– М-м… – Понимает генерал.

– Мы приглашены лишь на совет. – Добавляет Багель.

– Как и я, – говорит генерал. – А какие вопросы будут обсуждаться?

– Новый канцлер, – сообщает ему Багель. – Назначение. Это то, что мне сообщили. А дальше пойдут… – Тут он делает многозначительную паузу, – возможно политические дела, – это был явный намёк на недавние свершения в Швацце, к которым барон был причастен непосредственно.

– Новый канцлер? – удивляется генерал. – Как же? Вот только что,

после Фезенклевера был назначен… – Он не договаривает, замолкает.

Господа снова переглядываются и Кюн сообщает ему, чуть понизив голос, как будто раскрывает тайну:

– Не пришёлся. – А сам смотрит на золотую цепь, дарованную принцессой Винцлау. Рассматривает её с интересом.

«Слухи, дворцовые слухи, зачастую являются правдой, пренебрегать ими глупо». – Теперь генерал хочет знать, что произошло и он переспрашивает:

– Не пришёлся?

– Оказался излишне рьян. – Поясняет секретарь магистрата, демонстрируя свою осведомлённость. Чтобы господину генералу было ясно, что он вовсе не последний человек в Вильбурге.

Вот только Волкову всё равно ничего не ясно, он просит разъяснений.

– Господа, так что же случилось? Он, кажется, не пробыл на должности и двух месяцев. Или трёх.

И тогда Кюн сообщает ему полушёпотом всё в той же тайной

манере:

– У предыдущего канцлера был большой размах. Слишком большой для казны Его Высочества.

– Он сразу затеял ремонт апартаментов канцелярии, – добавил Багель.

А, вот теперь дело прояснялось. Видимо канцлер, пришедший на смену Фезенклеверу, стал без стеснения запускать руку в казну. Видно, очень быстро освоился.

– А ещё у него оказалось слишком много очень полезных для канцелярии родственников, – снова добавляет Багель.

И тут генерал вспомнил письмо очаровательной мастерицы постельных дел Амалии Цельвиг, в котором она писала ему, что новый канцлер, теперь уже, как оказалось, бывший, едва сел в кресло, стал менять в залах обивки и паркеты, а заодно и лакеев.

«Понятно, очень быстро освоился: стал много брать и потащил в канцелярию и замок родню, без всякой скромности. А скромность, как известно, великая благость. И теперь этот широкий человек расстаётся с заветным креслом. И это… Большой удар по родственникам очаровательной фаворитки курфюрста».

– И кого же прочат в новые канцлеры? – Интересуется барон.

– Поговаривают, что пост займёт один очень способный человек, его зовут Шеленброк. Вы же слышали это имя, генерал? – спрашивает у него камергер Кюн.

– Да-да, – соглашается Волков.

Он, конечно, слышал это имя, правда вот так вот стразу не смог вспомнить при каких обстоятельствах. И теперь он вспоминал к какому большому семейству, к какому гербу оно принадлежит.

– Он сам работал при Фезенклевере в канцелярии. Был его правой рукой, но при новом канцлере, несмотря на заслуги и большой опыт, он был незаслуженно отставлен. – Продолжает Кюн.

– Абсолютно незаслуженно, – соглашался с ним Багель. – Я лично знаю этого человека ни один год. Он большой знаток управления владениями Его Высочества. Налоги, пошлины, сборы – это его конёк. Он в тарифах и пошлинах как рыба в воде.

– Что ж такого специалиста земле и не хватает, как мне кажется. И что же решение уже принято? – почему-то генерала немного расстроила эта новость. Возможно потому, что герцог не позвал на должность обратно его хорошего знакомца Фезенклевера. Толкового и умного человека.

– Ну, конечного же нет, это всё слухи. Только слухи. Решение принц должен принять на совете. Сегодня.– Качает головой Кюн. Но в его тоне и взгляде явно проступает осведомлённость, если не уверенность: Всё уже предопределено.

И в это время большая дверь, ведущая в столовую, распахивается с шумом, едва не выбивая у лакеев подносы из рук, беседовавшие господа оборачиваются к ней, пологая, что завтрак окончен, и сейчас тут появится принц и его ближайшие сановники… И принц появляется, но это юный принц, Георг Альберт Мален, наследный принц Ребенрее. Он был с каким-то товарищем, и оба молодых человека прошли бы мимо беседующих у окна трёх сановных господ, не брось принц в их сторону взгляда. Георг Альберт как увидел Волкова, так засиял и сразу пошёл к нему, высокий, длинноногий, по-юношески чуть нескладный, ещё издали протягивая руку, и улыбаясь как дитя и радуясь встрече:

– Барон!

Кюн самый проворный из всех, успел согнуться в поклоне первый, и поклон его был самым низким, за ним склонился и секретарь магистрата Багель, а сам генерал, кланялся не так низко, авось не придворный хитрец, но зато уже протягивал принцу руку:

– Ваше Высочество!

– О, барон! Маркграфиня Винцлау оценила ваш подвиг! – Сразу замечает цепь молодой и богато одетый человек, что был с герцогом. – Об этом все говорят.

А генерал улыбается юноше и кланяется незнакомцу:

– Да, Её Высочество сочли меня достойным этой награды.

Но сам, честно говоря, не очень-то рад этой встрече, он почему-то

сразу подумал: «Мальчишка опять начнёт выспрашивать про Брунхильду, просить её адрес».

А генерал вовсе не хочет помогать ему. Он знает, что герцогиня явно не обрадуется, если Волков будет содействовать связи принца и графини фон Мален, будь та связь даже эпистолярной. А может и сам герцог тем не будет доволен. Вот и думай, как тут быть. Кому угождать: молодому принцу, или его родителям?

Глава 2

А Георг Альберт фон Мален, крепко жмёт руку генералу и едва удостаивает кивка двух других придворных: да, да, вам тоже привет, господа, и вспоминает:

– Барон, позвольте вам представить моего кузена графа де Вилькора, он из фамилии де Фрионов. Моя любимая тётушка при рождении, видно в насмешку, прозвала его Годфруа… Годфруа Эрнст Алоиз, – тут принц смеётся и панибратски кладёт кузену руку на плечо, – но он у нас простой и вовсе не спесивый человек и запросто откликается на имя Готфрид.

Граф Готфрид чуть ниже ростом чем Георг Альберт и, кажется, немного моложе. На год или что-то около того. Но по одежде и по его перстням, видно, что и принц, и граф люди одного круга. И раз они кузены – одной семьи. А ещё у них одинаковые причёски. Волков кланяется молодому графу и представляется:

– Барон фон Рабенбург. – Он хочет сказать, что он генерал и всё прочее, но не успевает.

– Это лишнее… Я знаю кто вы, – сразу отзывается Готфрид де

Вилькор. – В дворце все знают кто вы, все о вас лишь и говорят.

– Обо мне? – Удивляется барон.

– Да, о вас, – уверяет его принц. – Я только что на завтраке рассказал Готфриду и батюшке, и другим господам, об ужине, на которым вы нам поведали о страшном, горном замке кровавого графа Тельвиса, где-то там, на юге… И о тех кровавых злодеяниях, что там творились.

– Ах, как я сожалею, барон, что не слышал вашего рассказа, я приехал вечером и не был приглашён к герцогине, – заявил Волкову молодой граф. – Может быть так сложится, что вы ещё раз расскажите о том, как вы в одиночку взяли замок кровопийц.

– В одиночку? – Снова удивляется генерал и после смеётся. – Нет-нет, господа, нет! Я был не один, со мною в замке были мои оруженосцы и несколько моих солдат. Да и на подходе к замку уже были мои люди с моими офицерами.

– Но ведь, кажется, вы были там, в замке, единственным рыцарем, – уточняет граф Готфрид де Вилькор, перед этим посмотрев на принца: я ничего не путаю?

– Оруженосцы не в счёт, да и солдаты тоже! – Добавляет Георг Альберт.

– Ах, вы про это? – Тут уже Волков соглашается. – Да, я был единственным рыцарем в своём отряде. Но мои оруженосцы это дети благородных семейств и уже закалённые бойцы, хотя среди них были и совсем молодые люди.

– Ну, вот! – Восклицает молодой принц облегчённо, когда всё прояснилось. – Мы же про то и говорим, что вы были там единственным рыцарем.

И генерал ещё раз подтверждает это кивком головы: да, господа, из всех, кто был в замке, я один был обличен рыцарским достоинством.

– Господин барон, – продолжал молодой граф, – я недавно имел честь пройти акколаду и получить шпоры, – было видно, что юноша немного волнуется, – но я по своему возрасту не мог получить их по заслугам своим, а получил их скорее авансом, насколько я знаю, вы получили свои шпоры за огромные заслуги, как и землю, как и титул барона.

– Да, так и было. Признаюсь, вам, господа, мне ничего легко не давалось, – снова соглашается барон.

– Да-да, вы же дрались с горцами из-за реки, а они упорные воины, не знающие ни устали, ни пощады, вы даже ходили с успехом на их землю и разоряли её, – подхватил принц, – и они, потом, в итоге, склонили пред вам колени.

И тут Волков говорит им улыбаясь:

– Господа, вам, будущим правителям, надобно запомнить, что вслух о чьих-то «склонённых коленях» лучше не упоминать, это озлобляет тех, кого вы победили, разжигает ярость в их молодёжи, которая, пока не повзрослеет, будет требовать сатисфакции. В горах, за рекой, после моих походов, до сих пор многие меня ненавидят. И в случае подобному этому, я обычно употребляю другие слова, я говорю, например… Ну, что мне удалось склонить горцев к миру на приемлемых для меня условиях.

– Блестяще сказано! – Заметил распорядитель двора Кюн, который стоял рядом и слушал их разговор.

– Вот это и называется политика! – Похвалил генерала секретарь магистрата. И напомнил молодым господам. – А ещё барон, совсем недавно угомонил еретиков Фёренбурга и побил на реке знаменитого маршала безбожников ван дер Пильса. Но главная сила барона в умении уговаривать людей, это всем во дворце известно. Он очень тонкий политик.

Волков им обоим кивал в знак признательности: благодарю вас, господа, благодарю вас. Ах, какие же молодцы эти Кюн и Багель. Эти опытные царедворцы были очень вежливы, и учтивы… Если не сказать льстивы… И чем больше семья курфюрста уделяла внимания генералу, тем больше они готовы были восхищаться его подвигами, его храбростью, его умом и политическими навыками. Но при том при всём, генерал прекрасно помнил, как ещё недавно, тот же самый Кюн вставлял ему в колёса палки, по заказу обер-прокурора. Так что восхищение этих господ, ровным счётом ничего для него не значило. Дворцовые флюгеры, и не более того. А может быть и вовсе злокозненные лицемеры.

А оба молодых человека, послушав вельмож, понимающе кивали: да-да, политика, политика. Мы всё понимаем. Хотя барон видел, что они и не задумывались над предметом, с которым так быстро соглашались. Юнцы. Что с них взять?

А потом юный герцог и продолжает:

– Господин барон, а можно ли пригласить вас сегодня на ужин, многие наши друзья, тоже хотели бы вас послушать?

– Мне жаль, господа, но сегодня я уже приглашён на ужин, – отвечает генерал, вежливо кланяясь в ответ на приглашение.

– Приглашены? – Удивляется Георг Альберт. Кажется ему пришлась не по нраву мысль, что кто-то посмел перехватить такого желанного и интересного, для молодых людей, человека. И тогда он интересуется.– Может это женщина?

– Нет, господа, – тут Волков смеётся над мальчишками. – Не женщина, конечно, но… Тем не менее, от этого приглашения отказаться я не в силах.

– И кто же это? – Удивляется принц. И удивление его не очень приятное. А может он сам желает напроситься на тот ужин?

А вот господа царедворцы всё понимают сразу, на понимание ситуаций во дворце, на осязание тончайших дуновений воздуха в придворных политиках, у них давно выработалось чутьё.

– Барон, видимо, получил приглашения от Его Высочества. –

Догадывается умный Кюн.

И Волков подтверждает его мысль своим беззлобным смехом: да, мои юные господа, сегодня я ужинаю у герцога. И он добавляет:

– Принц, граф, но ведь вы сможете быть на том обеде.

– Но вас посадят рядом с отцом, и мы с вами совсем не сможем поговорить. – Сокрушается молодой принц. – Да и другие наши друзья, что желают вас послушать, не смогут быть на том обеде.

– Может мы сможем пригласить вас на ужин завтра? – Предлагает Готфрид де Вилькор.

Честно говоря, вся эта высокородная, избалованная молодёжь… Нет. Не очень-то нравится генералу, вся их эта юношеская страсть, весь интерес к нему и его свершениям кажутся Волкову пустыми. Всего лишь способом развлечься, избавиться от извечной дворцовой скуки. А ему просто лень их развлекать. В ближайшие часы, ему предстоят серьёзные разговоры, после которых совет будет принимать важные решения… А тут эти юнцы, со своими затеями. Ему не хочется тратить на них время. Хотя… Хотя Волков прекрасно, прекрасно понимает, что такие встречи переродятся со временем в очень нужные знакомства. В то, что все люди при любых дворцах называют «связями». Также Барон понимает, что яркие юношеские впечатления запоминаются на всю жизнь. А ведь курфюрст не вечен. Когда-то его место займёт этот восхищённый юноша, что стоит сейчас пред ним и приглашает его на ужин. Выросшие во дворцах молодцы, конечно, не чета его парням, его оруженосцам. Эти двое у каждого из которых имеется по перстню, стоимостью в две тысячи талеров, они и рядом не встанут ни с фон Готтом, ни с Хенриком. Даже совсем юный, почивший уже фон Флюген для любого из этих дворцовых рыцарей недосягаемый пример героизма. Они ему почти неинтересны, но Волков не может им отказать и говорит:

– Господа, давайте уговоримся так, я с радостью приму ваше предложение, если не буду в тот час надобен Его Высочеству. Надеюсь, господа, вы понимаете, что долг вассала, как и обязанности сеньора, выше всяких праздных удовольствий.

– Да, конечно, конечно, барон, мы всё понимаем, – соглашаются молодые люди. И принц продолжает. – Но ужин готовить будем.

– А где будем ужинать? – Спрашивает у него граф. – Здесь или поедем в город?

– В город! – Восклицает принц, – конечно в город. Дворец уже надоел. Поужинаем в «Жирном фазане».

– Там мало музыкантов, нет места для танцев, – напоминает ему граф Готфрид.

«Дьявол, они там ещё и танцевать собрались! – Желание ужинать с этими юнцами у него ещё больше уменьшается. – Значит ещё будут девицы. Хорошо, если то будут всякие девки трактирные. С ними всё просто. А ведь могут притащить и знатных девиц из дворца. Те тоже любят ужины с болтовнёй, хотя приличные девы в трактир всяко не пойдут».

Он улыбается молодым людям, хотя ему хочется послать их к чёрту с их затеями. А принц тем временем интересуется:

– Барон, а что за блюда вы предпочитаете? Любите ли белую рыбу? А вина какие? Бордо, наверное. Или медоки. Или, может быть, говяжьи вырезки?

– Все любят вырезки, – замечает граф де Вилькор. – Особенно с трюфельными маслами или острыми соусами. И к трюфельным подливам хороши вовсе не медоки, а как раз трёхлетнее бароло, а здесь его нам просто не отыскать. А к медокам и чёрные соусы подойдут.

– Послушайте его, барон, – похвалил кузена принц, – он во всём этом разбирается лучше нас всех.

И Волков кивает, да-да, а сам думает, что ужин, собираемый в его честь, будет непростым, а роскошным.

Но генерал не успевает ответить, дверь в столовую распахивается и из столовой сначала выскакивают лакеи, а за ними появляется обер-прокурор, он идёт чуть боком и что-то говорит, и конечно же его речь предназначается владетелю земли Ребенрее. На шаг за ним, высокий, с голенастыми, сухими ногами вышагивает сам курфюрст, он внимательно слушает своего родственника. Кивает ему соглашаясь.

А уже за ними чередой выходят и другие важные лица. Тут и тайный советник курфюрста, министр земли фон Виттернауф и беседующий с ним казначей Нагель, и несущий за ними целую кипу бумаг первый писарь казначейства Пурлинг, ещё пара каких-то чиновников, а ещё какой-то поп, видно, пришедший заместить вильбургского епископа, который поленился сам идти к завтраку во дворец, а такую-то рань. В общем два десятка разных господ, что обеспечивали работу дворца, города, государства и жизнь герба Ребенрее.

Кюн, Волков, Багель, граф де Годфруа де Вилькор и сын герцога, все кланяются при появлении курфюрста. А тот самый юный секретарь, что предлагал генералу присоединиться к завтраку, подбегает к Его Высочеству и что-то сообщает ему. И тот тут же начинает оглядываться и находит глазами Волкова. Он уже перестал слушать обер-прокурора и улыбаясь идёт к нему.

– Что же вы не присоединились к нам, дорогой барон?

– Я поздно получил приглашение, Ваше Высочество, а когда пришёл, завтрак уже начался. Я не хотел мешать.

– Ах, какая глупая скромность, мы же все вас ждали, генерал! – Воскликнул фон Виттернауф.

А герцог продолжает, подходя к барону разводит руки для объятий. Да, да… На глазах у первых чиновников и вельмож земли герцог обнимает генерала:

– Рад, вас видеть, дорогой мой. Надеюсь, на этот раз вы вернулись без ран.

– На этот раз Бог миловал, – отвечает Волков. Хотя укол под кирасу, что он получил в замке, ещё ему напоминал о себе при резких движениях.

– Мы молились за вас Господу, брат мой, и я, и герцогиня, – продолжает курфюрст. – Бог услыхал наши молитвы. – Он чуть отстраняется и тоже сморит на его золотую цепь:– Вас, барон, принцесса уже наградила! Я рад за вас.

Его Высочество говорит это искренне, во всяком случае всем окружающим именно так и кажется.

«Наградила, но неплохо было бы получать награду и от принца». Но пока в награду от сеньора он получает лишь публичные объятия и добрые слова. Это настоящие объятия и разговор сеньора (отца или старшего брата) с вассалом (сыном или братом младшим). Затем он обращается к сыну и своему племяннику, чуть освободив объятия, но не выпуская Волкова до конца:

– Вот, господа, перед вами живой, воплощённый пример настоящего рыцарства! Вам есть у кого учиться храбрости.

– Истинно так, истинно так, господа! – Подхватывает за курфюрстом барон фон Виттернауф.

И все другие чиновники, нестройным хором поддерживают герцога и его министра. И даже обер-прокурор граф Вильбург, может и не с большой охотой, но кивает со всеми согласно: да, пред нами, несомненно, истинный рыцарь.

Глава 3

– Что ж, – герцог продолжает, – пойдёмте, барон, нам всем не терпится узнать уже не из писем, а от вас лично, как у вас всё складывалось в Винцлау. – Он тут подзывает к себе секретаря. – Разыщите графа Нахтенбеля пусть присоединится к нам в большом рабочем кабинете. – И уже обращаясь к генералу продолжает, – ну, пойдёмте, барон.

Молодого принца в кабинет допустили, курфюрст поощрял интерес сына к государственным делам, а вот Годфруа Эрнста Алоиза де Фриона, графа де Вилькора, Волков в кабинете не увидел, видно тому на государственный совет путь был заказан, не смотри, что племянник курфюрста. Обычно сюзерен сам усаживался во главу большого стола, в кресло с гербом, а сановники рассаживались по его руки, по мере важности. Но на сей раз позиция эта была изменена, кресло герцога было выставлено в свободный центр залы, за ним расположились два писаря, с бумагами и чернилами, чтобы вести протокол и записывать речи выступавших, а всем остальным господам лакеи поставили стулья от стола и получился круг. Некоторым из чиновников, из тех, что помельче, стульев не хватило, ну дак ничего – постоят. Тут к Его Высочеству подошёл статс-секретарь Кайсель, склонился к его уху и что-то спросил: но тот покачал головой:

– Пусть подождёт, потом… Сначала я хочу послушать генерала.

А Волков же уселся на стул напротив Его Высочества и удобно вытянул ногу, и герцог уже был готов слушать его:

– Ну, друг мой, рассказывайте.

– Ну что ж, начну с общей диспозиции, – заговорил генерал. – А она такова. Власть инхаберин в земле Винцлау слаба, в виду её женской природы и склада ума, маркграфиня ничем не управляет. – Это заявление, кажется, не вызвало у герцога удивления, а вот фон Виттернауф, который сидел по левую руку от курфюрста, так даже стал кивать головой соглашаясь с Волковым: да, всё так и есть. – Кажется, что всё в земле управляется её дядей, канцлером Брудервальдом. Он был канцлером и при покойном маркграфе. Который делами земли не занимался, а лишь охотился. На первый взгляд, канцлер собрал у себя в руках всю власть…

– На первый взгляд? – Не понимает его фон Виттернауф.

Волков чуть помолчал, думая, как сформулировать свою мысль:

– Полагаю, что он только часть власти в Винцлау, большая сила, как мне показалось, принадлежит фамилии Лагер-Вельхен, у этой фамилии много поместий в Хюрренвальдской долине, а ещё фамилии Вергель, сам граф майордом дворца Винцлау из этой фамилии.

– Цирль и Хюрренвальд, как и Эдден, это доменные земли герба Винцлау, – вспомнил герцог, он был хорошо подготовлен на сей счёт, – получается, что истинная власть принадлежит не только канцлеру Брудервальду, но и всем гербам, что входят в фамилию Винцлау.

– Так мне кажется, Ваше Высочество, – говорит Волков. – И грабят казну они все вместе, как раз потому, что нет в земле Винцлау истинного хозяина.

– Грабят? – Как-то с сомнением поинтересовался господин Нагель.

– Несомненно, – отвечает ему барон. – Несомненно грабят, казна абсолютно пуста, казначей уверяет, что все деньги идут на погашение каких-то неимоверных долгов, хотя Винцлау уже много лет ни с кем не воевали, новых замков по границам не возводили, покойный маркграф был в своих потребностях скромен, и если что и тратил, так на шикарные псарни и соколиные парки, ну может быть на конюшни, кони там и вправду хороши, но их там и полсотни не будет. Не могли маркграф и маркграфиня наделать таких долгов, что сия богатейшая земля не может годами те долги выплатить.

– Дурное управление, – замечает курфюрст.

– Я об этом и говорю, – соглашается с ним генерал. – Раз нет в земле истинного хозяина, так все иные будут от той земли отрывать, кто сколько осилит, и приведут ту землю к полному разорению, непременно приведут.

Это было то, что герцог хотел слышать, и посему он согласно кивал: да, барон, вы правы. Ну, естественно никто из вельмож не остался в стороне, все с этим тезисом генерала были полностью согласны. Но имелись к нему и вопросы:

Граф фон Вильбург поинтересовался:

– А как же вы узнали о столь бедственном положении казны Винцлау? Неужто вам казначеи показали счета?

– В том-то и дело, что не хотели показывать, причём не мне, а принцессе, – начал барон, – нагло ссылались на её глупость, дескать, она ничего в них не поймёт. Когда я привёз её в Швацц, у неё не было хорошего платья, кровопийцы держали её в плохой одежде, и она просила у канцлера несколько тысяч монет себе на новый гардероб. Но ей было отказано, за неимением денег в казне. Хотя я видел, как богата земля, поля обильны, виноградники, даже рощи олив встречаются, да там один мост через реку, возле Швацца, приносит денег больше, чем половина мостов Ребенрее, – вспоминал он. – А принцессе, у которой холопки растащили гардероб, пока она была в плену, казначей не находит нескольких тысяч монет. Дескать, мы выплачиваем проценты по долгам. Ждите, принцесса.

– Простите, барон, – уточняет фон Виттернауф. – Вы сказали, что прислуга разворовала гардероб принцессы?

– Не только гардероб, они разворовали ещё и часть её драгоценностей. Как выяснилось, у принцессы и опись драгоценностей пропала, или её вообще не было. – Тут Волков делает паузу. – А может быть драгоценности воровала уже не прислуга. Причём на требование инхаберин выяснить, кто своровал её платья и наказать виновных, кастелян дома сказал, что не может этого сделать, так как новых горничных ему не найти, потому что зарплата их мала, так её ещё и не выплачивают. Мне пришлось

искать маркграфине служанку.

Герцог, слыша это только качал головой, в его дворце не воровали.

За подобное прислугу могли отправить в каторгу, выпоров перед этим. И все это знали. К тому же во дворце работали семьями, поколениями, так что случаи воровства тут были крайне редки.

– Вам пришлось искать ей служанку? – Переспрашивает прокурор.

– Да, с трудом, но ей удалось избавиться от той служанки, которую подозревали в воровстве, и я нашёл Её Высочеству девушку, которой можно было доверять. У меня в отряде не было женщин, чтобы прислуживать принцессе в пути, пришлось нанять одну крестьянку. А уже в Швацце уговорить её остаться у маркграфини.

– Вы оказали принцессе много разных услуг, – замечает тут министр фон Виттернауф. – Возможно поэтому, маркграфиня в письме к нашему сеньору, просит оставить вас при ней в Винцлау.

– Да, она упоминала о том, – поддерживает его герцог,– и мы уже

думали дать согласие.

– Она просила Ваше Высочество оставить меня там с нею? – Он некоторое время молчит. – Да, она и меня просила остаться, и я её прекрасно понимаю, ведь те несколько рыцарей, её ближнего круга, которые служили ещё её отцу, были убиты Тельвисами. Другие сбежали… Она в своём замке оказалась совсем одна, у неё даже не было верных служанок, их тоже убили колдуны.

И тут первый раз за весь разговор слово взял молодой принц Георг Альберт:

– Барон, расскажите нам… господам, как вы освобождали

принцессу из лап ведьм и колдунов?

Но курфюрст смерил сына взглядом немного усталым, и чуть недовольным, и заговорил с укором:

– Вам, принц, пора уже взрослеть. О своих подвигах в замке, барон будет рассказывать за ужином при дамах, вам, как будущему правителю, нужно слушать то, что он рассказывает сейчас. Это очень всё поучительно. Он видел двор Винцлау изнутри, и никто более нам про внутренние дела большой и очень, очень богатой земли не расскажет. Так что внимательно слушайте барона.

– Да, батюшка, – кивнул молодой принц.

И тут снова заговорил Вильгельм Георг фон Сольмс граф Вильбург:

– А отчего же вы, барон, не остались при маркграфине, раз женщина и будущая наша родственница прибывала в столь неприятных для неё условиях? Уж верная рыцарская рука ей бы при дворе не помешала, судя по вашим же словам.

Да, обер-прокурор умел задавать вопросы, и, казалось бы, ничем он в словах своих генерала не упрекнул, но так ловко смог спросить, что и ответа иной человек не сразу бы нашёл. Но то не касалось опытного генерала, и он сразу нашёлся, что ответить:

– А я и намеревался, поначалу, побыть с нею и дождаться приезда нашего посольства, но тут мне из наших земель пришло письмо, что творится здесь вопиющее. На моего юного племянника, и на мою сестру, совершено отвратительное и подлое покушение. Что некоторые добрые подданые нашего сюзерена, пролили кровь защищая моих любимых родственников, и что подлые убийцы так распоясались, что, не выполнив чью-то гнусную волю днём, пришли ночью к дому почтенного человека и брали его штурмом, как орда злобных сарацинов брала замок христолюбивых рыцарей. И всё это было в городе Малене, где для каких-то господ-разбойников, словно и законов нет, словно не боятся они никого, или чьим-то именем весомым прикрываются, упиваясь своей безнаказанностью.

Тут в зале для советов повисла гробовая тишина, и так как ему никто не ответил, Волков и продолжил:

– Я единственный муж в доме своём, я единственная защита для графа Малена и для графини Мален, не на кого им более уповать, не у кого было искать спасения, и как мне было поступить в той ситуации? Остаться при принцессе, или кинуться спасать своих близких?

– Но они, всё-таки, нашли своё спасение, – саркастично замечает обер-прокурор. И нашли его без вас.

Конечно, он знал, что Брунхильда с графом уехали в Ланн, к извечному сопернику дома Ребенрее.

– Они поехали к моей племяннице, она приютила их, – замечает ему Волков, – а куда же ей было бежать? Графиня не знала когда я буду.

– И побежала она к архиепископу Ланна, – продолжает гнуть своё обер-прокурор.

Волков интересуется:

– Уж не подскажите, господин граф, куда ей и сыну её податься, когда в следующий раз, убийцы не понесшие наказания, и обнаглевшие от безотказности, снова наймут головорезов, чтобы убить юного графа?

Да, вот теперь Вильгельм Георг Сольмс фон Ребенрее, граф Вильбург, дядя курфюрста, смотрел на Волкова с неприкрытой неприязнью, потому как сколько не пытался, а не мог найти ответа на заданный этим проклятым выскочкой вопроса. А в довершении к его этому ступору, пока прокурор пыжился в поисках нужных слов, вдруг снова заговорил юный принц Георг Альберт:

– Господин граф, а в самом деле, от чего же никак вы не сыщите тех негодяев, что учиняли бесчинства в Малене?

– Дорогой Георг, – чуть приглушённо отвечает ему обер-прокурор, он так говорит, словно не хочет, чтобы ещё кто-то слышал его слова, – следствие о том деле… Идёт, идёт.

– Просто странно это, у того мальчика, такая же фамилия, как и у

меня, он ведь тоже Мален, как и я, отчего же к делу тому отвратительному такое небрежение, быть может, вы не считаете его нашим родственником?

Дело, вдруг, из ничего, буквально на пустом месте стало оборачиваться такой грозной склокой, которая сейчас, ни прокурору, ни Волкову, ни курфюрсту была не нужна, и посему герцог постучал дланью по подлокотнику кресла: тихо, господа, прошу тишины. И чтобы лишние слова, тут, перед большим скоплением чиновников и первых лиц земли Ребенрее не вспыхнули уже открытой ссорой, сдобренной неприкрытой неприязнью, он произнёс, отводя потоки негодования:

– Барон, а как вам показалась маркграфиня?

– Прекрасна, умна, для женщины, и сильна как крестьянка.

– Как крестьянка? – Стали повторять его слова вельможи. Кажется, это немного разрядило атмосферу в зале. Господа посмеивались. – Он сказал: сильна как крестьянка? Он именно так и сказал о маркграфине?

И пока все улыбались, Волков продолжил:

– Если Её Высочество одеть как крестьянку и чуть присыпать пылью, вы не отличите её от той сильной женщины, что за день на поле вяжет сотню снопов.

И тут уже атмосфера в кабинете курфюрста окончательно разрядилась. И сам сюзерен улыбался, и его сын посмеивался, и все иные господа не стеснялись своих улыбок и смешков. Ну, надо же, что этот генерал придумал: истинная принцесса, а он сравнил её с крестьянкой, да ещё и говорит, что это прекрасно.

Глава 4

– То есть здоровье у неё хорошее? – Интересуется казначей Нагель.

И конечно это был важнейший вопрос. Ведь речь шла о здоровье женщины, которой предстояло рожать наследников, учреждать династию.

– Вид у неё хоть и не цветущий был, после длительного заточения, но здоровье, как мне кажется, у неё хорошее.

– Откуда же вам знать как она сильна и как её здоровье? -интересуется обер-прокурор, и опять в его голосе, генерал чувствует неприязнь, подозрительность. А может даже и намёк.– Вы же не врач, почему вы так решили?

– Я провёл в башне, мы заперлись там от врагов, с маркграфиней полдня, ночь и ещё утро до полудня, без еды и воды, я по мере сил выполнял роль её прислуги, так как она стеснялась моих оруженосцев и солдата, что были с нами. Я помогла ей по мере сил ещё два дня, пока нам не удалось в одном из селений найди для неё горничную. Маркграфиня сильна, она легко переносила жажду и голод, при том не падала духом, в окружении злых врагов. Для неё подняться на верх башни с самого низа, по высоким ступенькам, вовсе не представляло труда. – Этого рассказа было достаточно, хотя он мог бы так же вспомнить как крепки у принцессы… Объятия.

– Но у неё же больна дочь, – напоминает ему фон Виттернауф. – Вам известно о том, барон?

– Да, но пути Господни неисповедимы. Не думаю, что дочь принцессы больна какой-то наследственной болезнью.

– М-м… – Замечает граф Вильбург. – Так вы ещё и лекарь, и разбираетесь в болезнях.

– Нет, но я видел болезное дитя, то какая-то тяжкая хворь, что приводит к отторжению пищи, и я сказал принцессе Оливии, что у меня есть хороший врач, и я ей обещал его прислать, и как только оказался дома, послал ей своего врача. Надеюсь, что он уже у неё.

И тут герцог поднял палец! Это был знак для его статс-секретаря, тот стоял за креслом курфюрста и сразу склонился к Его Высочеству, а герцог и говорит:

– Барон, пусть ваш врач напишет отчёт по приезде, и пришлёт его нам, нам важно знать, что болезнь дочери Её Высочества не наследуется по линии матери.

Статс-секретарь тут же велел писарям записать это распоряжение курфюрста, чтобы потом не забыть и справиться о его исполнении. А герцог спросил:

– А на кого, по-вашему, мы могли бы положиться там, в Винцлау, кто

в той земле нам друг?

– Уж и не знаю, даже, кто там нам друг, – отвечает ему генерал задумчиво, – сама маркграфиня разве что… Она ждёт жениха, и думает, что он поможет ей сладить со своеволием сеньоров в земле, ну может ещё и обер-егермейстер Гуаско ди Сальвези, правда большой роли при дворе он больше не играет, он был важен при живом маркграфе, а теперь охота не очень-то нужна и его хотят отставить, а великолепные псарни, конюшни и соколиные павильоны убрать, дескать слишком дорого всё это содержать. Но думается мне, всё это великолепие, особенно конюшни, местные придворные хотят… Попросту разграбить, пока во дворце не появился новый хозяин.

Герцог некоторое время молчит, а потом и спрашивает:

– А и вправду так хороши те конюшни и псарни?

– Они лучшие из тех, что я видел, – отвечал ему Волков. И добавляет. – Если вы пошлёте к нему кого-то из ваших егерей, чтобы посмотреть их… Возможно это остановит отставку Гуаско.

– Или ускорит её, – замечает обер-прокурор.

С этим трудно было спорить и Волков развёл руками. А барон фон Виттернауф, тогда спрашивает у него:

– Ну, с друзьями мы определились, а кто же тогда нам недруги?

– Недруги? – Волков вздохнул. – Да все сеньоры земли. Им

абсолютно не нужен суверен. – И тут вельможи согласно кивают

головами, они всё понимают. – А главный наш противник, как я смог уразуметь, это Брудервальд.

– Дядя маркграфини, – уточняет фон Виттернауф.

– Да, дядя маркграфини, – соглашается Волков. – Он завилял прилюдно, что сеньоры Винцлау имеют право сами избрать себе суверена, сами найти принцессе мужа, и так же говорил, что если для того нужно будет собрать ландтаг, то он сам это сделает.

– О! – Воскликнул молодой принц и сразу повернулся к отцу. – Батюшка, но разве он имеет на то право?

И все другие присутствующие также были удивлены, как и молодой человек. Удивлены и даже немного шокированы. А герцог лишь смерил осуждающим взглядом сына: что это за эмоции? Где ваше хладнокровие, принц? И тогда фон Виттернауф поясняет молодому принцу и всем иным господам:

– При отсутствии в земле первого сеньора, представители первых семейств общим желанием и согласием имеют право собрать ландтаг из нобилей земельных, а также представителей городов и отцов церкви. – И он уже теперь обращается к Волкову. – И как вам кажется, барон, сеньоры Винцлау осмелятся собрать ландтаг, чтобы выбрать маркграфине мужа?

И тогда Волков и отвечает ему:

– Уж и не знаю, господин барон, – потом он смотрит на герцога и продолжает, – не знаю сеньор, но сдаётся мне, что не будь на то чьей-то высокой воли, то и речи эти сеньоры Винцлау насчёт ландтага заводить не посмели бы. Уж очень большая дерзость с их стороны.

Едва он это сказал, как тонкие узловатые пальцы курфюрста стали постукивать по подлокотнику кресла, хотя его лицо и оставалось спокойным или даже чуть надменным. Курфюрст умел сохранять хладнокровие. А вот в том постукивании генерал разглядел волнение, а может быть раздражение своего сеньора, верный знак того, что он думал точно так же, как и Волков, и теперь генерал лишь подтверждал его мысли.

«Высокая воля! И чья же воля могла так раззадорить сеньоров Винцлау?» Только того, кто имел право оспаривать у курфюрстов Ребенрее марьяж с принцессой Винцлау. То первый сеньор империи. И словно в продолжении этого, министр Его Высочества спрашивает:

– А что же у вас произошло с горожанами, там, в Винцлау?

– Мой оруженосец был тяжко ранен во время схватки в замке, – начал генерал, – и с двумя людьми я отправил его в Туллинген, чтобы он там мог получить врачебную помощь. Но мои люди были схвачены и брошены в тюрьму, а потом мне в обиду,– тут Генерал не стал упоминать, что ещё и в обиду и самому курфюрсту, об этом говорить нужды не было, – они ещё и были биты, им выбили зубы.

– Бюргеры вольных городов – скоты, – констатировал барон фон Виттернауф, – но этим же их козни против вас не кончились?

– Не кончились, – подтверждает генерал, – на обратном пути, эти негодяи вывели из города войска, втрое больше моего, и потребовали у меня ту добычу, что я взял в замке упырей Тельвисов, дескать я её своровал, но ещё требовали и принцессу, что уже была со мной, тоже видно уворованную. Серебро пришлось отдать, но принцессу я отдавать отказался, сказал, что буду биться за неё, простроил людей на удобном месте, да и сама она не захотела с ними идти. Проявила свою волю. Сказала, что я её освободил, я её и в Швацц провожу.

– Молодец какая! – Произнёс кто-то из вельмож.

– А сколько же было при вас серебра? – На всякий случай уточнил казначей.

– Считать времени не было, – отвечает ему барон, – по слухам, за мной из соседнего кантона спешил отряд горцев, призванных колдунами, так что я серебро и не счёл, а просто бросил в телеги, и его хватило на две.

– Две телеги! – Казначей и другие господа качали головам. – Как жалко, как жалко!

– Хорошо, что жадные бюргеры позарились на серебро и им удовлетворились, а погибать на жаре из-за маркграфини им явно не хотелось, хоть их к тому и понукали, и они не стали биться за принцессу, считай я от купился от них серебром и тремя, пленёнными мною, подручными колдунов.– Объяснил барон. – А тот человек что подначивал бюргеров взять и маркграфиню Оливию, сам-то горожанином не был, он так и не смог уговорить их

отбивать принцессу силой.

– А имени того человека вы не помните? – Спрашивает фон Виттернауф.

Ну, как же Волков мог не запомнить имени того «прекрасного» человека, что грозился повесить его людей и угрожал ему лично? Да ещё сделал всё, чтобы отобрать у него маркграфиню. Нет, нет, имени подобного господина он позабыть не мог:

– Франтишек Спасовский.

Министр Виттернауф закатил глаза к потолку, словно пытался что-то вспомнить, да, видно, ничего не вспомнил, а лишь кивнул генералу: ну ладно, и пригладил волосы у себя на голове. И тогда герцог спросил:

– А эти жители Туллингена знали, что вы в Винцлау не по своей прихоти?

– Конечно, я первым делом им про то и сказал, дескать, курфюрст Ребенрее прислал меня сюда освободить принцессу, – и тут бы он мог сказать, что горожане просто пренебрегли этим фактом, но Волков зная, как Его Высочество трепетно относится к своей чести, добавил. – Так они стали потешаться и скабрезничать, и мне говорить, что Ребенрее здесь, в Винцлау – ничто, а я в земле их разбойник и вор.

– Бюргеры вольных городов чести не знают, откуда им? Рыцарство и этикет купчишкам чужды. – Снова говорит фон Виттернауф. – Брать примеров им не с кого. Платят дань императору, да живут по своим законам, подобно дикарям горным.

Герцог понимающе кивает, он согласен со своим министром и внешне абсолютно спокоен. Но генерал знает, это спокойствие своего сеньора. Оно эфемерно. Курфюрст всё слышал и всё запомнил. А ещё Его Высочество ничего, никому, никогда не прощал. А того и надобно было генералу. И тому, что он задет поведением горожан, есть одно косвенное подтверждение, ведь герцог спрашивает опять:

– А оруженосец ваш, тот, что за помощью в Туллинген поехал… Он умер?

– Нет, сеньор, – отвечает ему генерал, – но руку, которую я надеялся спасти, пришлось ему урезать, из-за гниения.

Герцог опять кивает: понятно. И снова начинается разговор про двор Швацца, про армию маркграфства, про сам город. И длится он и длится, как кажется не позавтракавшему генералу, без конца. У герцога и его советников много к нему разных вопросов, на которые у Волкова нет и не может быть ответов. И если про состояние некоторой части дорог он может ещё что-то рассказать, то вот про налог на соху доменного крестьянина, или налог на мельницу, он ничего не знает. И на все подобные вопросы может ответить лишь пространным:

– Среди людей пахотных нищеты я не встретил. Голодные по дорогам милостыню не просят. И чего бы им просить, коли разорённых сёл нигде нет, так как войны Винцлау не знала многие лета. А церквей по земле много и церкви те хороши. Мельниц много и по холмам, и водных по рекам, в каждом селе ручей и запруда с мельницей. Скота повсюду много всякого, от коз и овец, до дойных коров и лошадей.

– В общем земля сия изобильна, – подводит итог казначей. Взгляд его туманен, а ещё господин Нагель чуть похлопывает в ладоши, сам того не замечая. И говорит он с какой-то потаённой мыслью, как будто уже думает о Винцлау как о своем скором прибавлении в делах.

– Вне всякого сомнения – изобильна, – подтверждает его мысли генерал. Хотя это и ни к чему, всем и так известно, что маркграфство богато, так богато, что и земель подобных рядом с ним и нет.

Где-то на востоке есть богатая земля Эгемия, а на юго-востоке богатейший город, что стоит на воде, озолотившийся на торговле и пиратстве, да на юге от Швацца есть богатая земля Ламбрии, но и среди всех этих названых городов и земель, славное маркграфство Винцлау не затеряется.

Глава 5

И тут уже заканчивая и без того затянувшийся разговор, герцог и спрашивает у него:

– Барон, так как вы считаете, что же нам надобно предпринять в сложившейся, мягко говоря, непростой ситуации?

– А что же я могу вам сказать, сеньор? – Волков, да, был там, многое увидал, многое понял, но вот чего точно он не хотел, так это давать герцогу советы по этой «непростой ситуации». Вот так дашь совет, а потом, если вдруг, что не сложится, тебя ещё и виновным назначат. При таком-то обер-прокуроре. – Я же в делах геральдических и высоких марьяжах смыслю мало.

– Стоит ли нам ускорить отъезд свадебного посольства? – пояснил вопрос герцога фон Виттернауф, – или подождать пока всё будет готово? Есть ли у нас время ждать?

И тут генерал даёт совет:

– Уж и не знаю, что там в свадебном посольстве надобно готовить до рождества, но если так тянуть надобно, то я бы с тем посольством, а лучше вперёд него, послал бы в Винцлау отряд в пару тысяч человек при толковом командире.

Барон фон Виттернауф лишь смеётся над этими его словами, а граф Вильбург с кислой миной говорит:

– Генералу нашему, лишь бы солдат позволили нанять, да потом пустили его в землю, что побогаче, а уж там на него никакой управы не будет. Он нам там и войну сразу устроит, и главное, обернёт всё так, что будет та война во славу герба Ребенрее. – И так как герцог, да и другие господа, смотрят на обер-прокурора с непониманием, тот и поясняет. – Генерал Фолькоф с одни малым отрядом, разорил целую провинцию, вывез сокровищ возы, чуть не подрался с городом Туллингеном, едва принцессу не потерял. А что будет если ему большой отряд дать?

– Не нужен мне никакой отряд, – сразу парирует Волков, – у меня своих дел в Эшбахте и Малене дольно, я в награду, – тут он глядит на курфюрста, – хочу просить лишь об одной милости…

– О чём же вы хотите просить меня, друг мой? – Сразу интересуется Его Высочество.

– Об отдыхе, сеньор. – Отвечает барон. – Прошу вас хоть об одном годе покоя, чтобы все свои дела домашние завершить, хоть немного с долгами своими разобраться. – После чего он кланяется. Судя по лицу, у герцога на его счёт планы были несколько иные, а фон Виттернауф их ещё и озвучил тут же:

– Так значит вы не хотите, барон, возглавить отряд гвардии, охрану нашего свадебного посольства и жениха Её Высочества принцессы Винцлау?

– То большая честь для любого, – и в этом случае Волков абсолютно не кривил душой, это и вправду была большая честь, по сути, человек возглавлявший охрану следующего маркграфа мог считаться человеком ближайшего круга высшей знати огромной и богатой земли. Вот только… Барон действительно хотел хоть как-то утрясти ситуацию с Брунхильдой и юным графом Маленом, хотел разобраться со своими нескончаемыми долгами и мечтал оживить разграбленный графский дом в Малене, и наконец… Наконец, достроить замок! Какие ему ещё посольства, какие отряды и путешествия, если у него на реке опять разбойничал родственничек герцога? И посему он закончил вполне твёрдо. – Я всё-таки прошу, сеньор, позволить мне уделить некоторое время себе, моим личным делам. Ибо они прибывают в большим расстройстве. А также делам ваших южных земель, Ваше Высочество, в которых гнусные преступления и откровенные разбои, увы, остаются безнаказанными. – В этом месте граф Вильбург с презрением усмехнулся, выражая свое полное пренебрежение эдаким ловким посылам барона. Но Волков и не думал обращать на него внимания и продолжал. – Тем более, что у Его Высочества, найдутся люди более достойные для подобной миссии.

– Вы уверены, барон? – А вот герцог явно не был доволен этим его пожеланием остаться от посольства в стороне. Он снова тарабанил пальцами по подлокотнику кресла. – Напомню вам, дорогой мой, сама маркграфиня Винцлау просила меня, чтобы я прислал к её двору именно вас.

«… маркграфиня просила… прислать именно вас».

Несомненно! Несомненно прозвучало это двусмысленно, ну, во всяком смысле, для тех, кто умел искать иные подоплёки. И тут Волков подумал, что герцог знает про его «тёплую дружбу» с маркграфиней. Знает, знает… А как иначе? Не зря же умный и улыбчивой барон фон Виттернауф содержит огромный штат всяких мерзавцев-шпионов во всех соседних землях, да и внутри самой Ребенрее. Нет, не зря он тратит на них сундуки серебра. Барон был столько лет в фаворе у прижимистого курфюрста, видно непросто так министр «свой хлеб ест». Не может быть такого, что чьи-то внимательные глаза во дворце не видели их поздних ужинов с принцессой, и не могли умные люди, не писать о том министру, а тот, в свою очередь, не доложил бы герцогу, что принцесса за своё удивительное освобождение расплатилась с своим рыцарем-освободителем сполна. А может расплачивалась ещё и с радостью. Кто знает, может и это имел в виде герцог, уговаривая его и произнеся своё многозначительное:

«Вы уверены, барон?»

Но барон как раз был уверен, конечно, что уж там говорить, принцесса была прекрасной женщиной, но тем не менее возвращаться в Винцлау… Волкову подумалось, что сие будет сродни добровольному погружению себя… В чан с ядовитыми змеями, которые только о том и мечтают, как бы поглубже загнать ему, в, итак, не самую здоровую плоть, свои ядовитые зубы.

«Нет, пусть те, кто ищет возвышений, берут на себя смелость участвовать в подобных делах, а с меня довольно. Хорошо, что из того замка вышел, на этот раз, со шкурой не пробитой, хорошо, что городскому быдлу драться было лень на жаре, и хорошо, что во дворце не отравили…

«Нет. Довольно с меня чанов со змеями. У меня этих змей вокруг Эшбахта в избытке. Что ни замок – то клубок. С ними бы управиться».

И уже после всех этих мыслей он твёрдо отвечает своему сеньору:

– Ваше Высочество, дома у меня дел накопилось много. И дела те безотлагательны. Посему прошу меня от высокой чести, быть при свадебном посольстве, освободить.

Естественно, сеньор не доволен просьбой вассала, но отказать ему никак не может. Что ни говори, а вассал проводит в услужении у него много больше времени, чем требует вассальный обет. И тогда герцог соглашается:

– Господа, вы всё слышали, нам придётся найти другого достойного для охраны посольства. – Потом он обращается к Волкову. – Барон, мы более не будем злоупотреблять вашим временем. У меня есть и другие вопросы, но их я приберегу для ужина.

Волков встал, поклонился Его Высочеству, ещё раз всем присутствующим вельможам и покинул кабинет. Он и подумать не мог, что следом за ним из залы выскочит молодой наследный принц:

– Барон, прошу вас, подождите.

Генерал остановился:

– Да, Ваше Высочество?

Молодой принц долговязый и чуть нескладный, было видно, что он немного волнуется:

– Вы же так и не сказали, согласны ли вы прийти завтра на ужин.

Этот ужин с мальчишками был ему абсолютно не интересен, эти титулованные баловни были ему скучны. Но Волков опять вспомнил, что сеньор не вечен, и может так статься, что ему придётся давать вассальную клятву тому самому человеку, который сейчас стоит перед ним и заискивающе интересуется насчёт ужина.

– Конечно же, Ваше Высочество, – отвечает он, и улыбается, – глупо отвергать приглашения тех, кто желает слушать твои старческие россказни. Может быть… Когда банкиры пустят меня по миру, мне придётся своими байками зарабатывать семье на пропитание.

Принц начал, было, что-то говорить ему. Но двери в кабинет курфюрста распахнулись и в приёмной появился статс-секретарь Кайсель, он, поискав кого-то глазами, объявил довольно громко:

– Господин Шеленброк!

И тогда со стула у стены, где сидели многие ожидающие господа, встал один человек. Был он лет средних, и выглядел… Средне. Не бедным, ни богатым. Конечно же Волков видел его не единожды во дворце, и часто в компании со старым канцлером Фезенклевером, но вот не подумал бы уж точно, что это будущий всесильный канцлер Ребенрее.

– Господин Шеленброк, – продолжал статс-секретарь, он делает пригласительный жест к распахнутой двери, – проходите, совет ожидает вас.

Георг Альберт даже и не взглянул в сторону нового возможного канцлера, а барон, проводив Шеленброка взглядом, снова вернулся к разговору с молодым принцем. И обещал тому непременное быть на званом ужине. А принц обещал сообщить уже на ужине сегодняшнем, где будет приходить ужин завтрашний.

Фон Готт, дожидавшийся его неприменул напомнить:

– Время уже обедать, сеньор. А между прочим, я и люди ваши сегодня ещё не завтракали!

– Не вы одни, мой друг, не вы одни, – ответил ему генерал, садясь в карету. – И как сатисфакция за сегодняшний завтрак… Завтра возьму вас с собой на ужин.

– И что это за ужин? – Заинтересовался оруженосец, закрывая за сеньором дверцу кареты.

– Меня пригасил молодой принц, чтобы я рассказал ему и его дружкам, как было дело в замке Тельвисов.

– Ну, уж рассказывать-то вы мастер! – Заметил фон Готт с несвойственной ему иронией.

– Будете зубоскалить – не возьму, – обещает ему генерал, – а ужин намечается богатый. И с музыкой.

– С музыкой? – Значит и с танцами. – Тогда больше не буду зубоскалить. Может и девы какие будут из благородных семей?

– Может и будут, – соглашается барон. – А вы что же фон Готт,

собираетесь, никак, жениться?

– А у меня всего два пути, – замечает оруженосец. – Либо я женюсь на девице с приданым, – и он добавляет мечтательна, – хорошо бы если то была землица с мужичками, – и тут он возвращается из мечтаний в реальный мир и продолжает уже сумрачно, – либо мне проломят голову в очередной вашей затее. – И пока Волков смотрит на него с укором, он заканчивает свою мысль. – Уж лучше жениться.

– То вовсе не факт, – не соглашается генерал и просит трогать. И они с оруженосцем едут в трактир «Жирный фазан» пообедать, а заодно посмотреть, как там.

***

А дома шум, сыновья, уехав от учителя, празднуют свободу, дерутся во дворе. Молодой барон Карл Георг хотел выйти со двора, стал толкать на запертые после отъезда кареты отца ворота, но средний Генрих Альберт, кажется, более умный, позвал няньку, та барона успела за руку схватить и на улицу не выпустила, за что он потом со средним рассчитался кулаками. И самый младший сын Оттон Фердинанд кричал в голос. Это и удивило генерала, из трёх сыновей то был самый тихий. На удивление спокойный мальчик. А тут вдруг ор на весь дом.

– Что с ребёнком? – Сразу насторожился отец едва заходя в дом.

– Да ничего страшного, господин барон, всё как должно, всё как должно, – успокаивала мать Амалия, она как раз выносит из комнаты кучу пелёнок в стирку.

– Не страшно? – Не верит ей генерал. Он проходит в детскую. – Отчего же ребёнок кричит?

– Живот у него крутит, – сообщает ему жена. – Не волнуйтесь, мой господин, ребёнок не хвор. – И она успокаивает то ли мужа, то ли сына. – Ничего, ничего… Сейчас всё уляжется…

– Но живот же крутит. От чего сие?

– Растёт. Кушать стал много, – поясняет ему супруга, укачивая плачущего сына, – у кормилицы молока не хватает, вот добавили в докорм молока коровьего, а чрево-то не привыкло… Вот привыкает, как обвыкнет, так и перестанет плакать.

– А я говорил вам. – Кричит из коридора монахиня. – На козьем, на козьем надобно докорм начинать.

Теперь, когда всё прояснилось, и он понял, что опасности для чада нет, он сразу теряет интерес ко всему происходящему и уходит из детской, напомнив супруге:

– Вы не забывайте, нам сегодня к принцу на ужин.

И идёт наверх, в спальню: раздеться желает, отдохнуть немного после обеда. Но жена, сбагрив младенца то ли монахине, то ли кормилице, уже стучит каблуками за ним по лестнице:

– Господин мой, господин мой!

– Ну, что вам, сердце моё?! – Лениво интересуется генерал,

останавливаясь возле кресла и Гюнтер начинает ему помогать разоблачаться от одежды.

– Я не пойму, отчего вы раздеваетесь? – С укором спрашивает супруга.

– Как от чего? – Удивляется барон. – Утомил меня государственный совет. Долго шёл. Вот и хочу полежать немого. Думаю, что и ужин продлится до ночи.

– А что же мы за новым платьем не поедем, что ли? – Почти с возмущением кричит ему супруга.

– Сердце моё, платье вам уже куплено! – Отвечает супруге генерал. – И денег, пока что, на новые наряды у меня нет.

– И как же мне быть? – Баронесса, кажется, убита горем.

– Но мы же ещё утром всё обсудили! – Напоминает ей муж. Он садится в кресло, и слуга помогает ему разуться. – Я же сказал вам, что лишних денег у меня нет. У меня много долгов, замок стоит недостроен, ваш высокий родственник опять пытался мне устроить новую затею, даже не подумав вознаградить меня за прежнюю, из которой я живой едва ушёл.

– Господи, да за что же?! – Восклицает женщина. И Волкова удивляет, что вопрошает она Бога вполне искренне. Нет, сия жена не потеряла мужа, и дети её целы, но в голосе баронессы звучит истинная печаль. Печаль женщины… – Что же мне на званый ужин идти в старом платье?

– Помилуйте, душа моя, – удивляется барон. – Вашему новому платью и трёх дней нет. Вы были в нём лишь в церкви, да у герцогини на ужине!

– Вот именно, – чуть не плача кричит ему супруга. – Я уже была в нём у герцогини, и что, опять в нём идти?

– Я в одном и том колете по дворцу годами хожу, и что же? – Парирует ей супруг, да ещё посмеивается над несчастной.

Глава 6

У дверей в столовую было не так уж и много народа. Странное дело. Всё-таки званый ужин герцога. Волков полагал, что здесь соберётся ну хоть сотня ближних к курфюрсту людей. Но нет. Приглашённых набралось едва ли три десятка. И то всё лица, скорее, из круга родственников, чем сановников. А из городских нобилей так и вовсе никого не было. Никого не пригласили и из городских чинов. Даже бургомистр отсутствовал. Но был среди приглашённых господин Шеленброк. И взглянув на него всякий бы заметил, что он как-то особо награждён или получил важнейший в государстве пост. Все подходили и поздравляли его. А он улыбался и кланялся. Улыбкой, скорее, вежливой, чем радушной. И с кем же он был, этот новоиспечённый канцлер? И тут вдруг генерал и вспомнил, при каких обстоятельствах он слыхал его имя. Рядом с этим не очень ярким человеком, стояла по-настоящему яркая женщин, фрейлина Её Высочества, Аделаида фон Шеленброк. Да, несомненно, на фоне своего «серого» мужа, со спокойным, если не сказать постным лицом, она выглядела яркой и привлекательной. И тогда он подвёл к чете Шеленброк баронессу, чтобы в свою очередь поздравить канцлера. Аделаида и Элеонора Августа недавно уже виделись на ужине у герцогини, так что представляться им нужды не было, и две пары галантно раскланялись. Фон Шеленброки были радушны, и тогда Волков поздравил нового канцлера с назначением, и тот вежливо принял поздравление. А вот фрейлина герцогини отвечала на их слова с большим удовольствием:

– Спасибо, барон, спасибо баронесса.

Аделаида фон Шеленброк просто сияла. А когда чета фон Рабенбургов отошла от нового канцлера, чтобы и другие приглашённые на ужин могли его тоже поздравить, то баронесса заметила негромко:

– О, Матерь божья, пресвятая Дева. Она так счастлива, как будто это её произвели в канцлеры, а вовсе не мужа.

И Волков посмеивался вместе с женой над очаровательной Аделаидой. А потом двери распахнулись, и по зале прошёлся сдержанный шум, все присутствующие расслаблено болтавшие или прогуливающиеся вдоль залы, остановились и замолчали, только и слышался шёпот: курфюрст, курфюрст… И тут же из распахнутых дверей в зал вошла правящая чета: герцог вел свою супругу, а уже за ними следовал и их старший сын. Герцог с герцогиней шли по зале раздавая налево и направо снисходительные кивки, как ответы на поклоны собравшихся. И только увидав барона и баронессу, курфюрст с супругой, остановились и милостиво улыбались, выражая расположение. И тогда Волков повёл к ним свою жену и стал кланяться, а Элеонора Августа присела в книксене и тоже склонила голову:

– Ваше Высочество, Ваше Высочество герцогиня.

– Дорогая родственница. – Произнёс принц, оглядывая баронессу, – Вот как должна выглядеть благодетельная мать семейства и богобоязненная жена. Вы еще раз подтвердили свой прекрасный вкус, баронесса. Второй раз вам о том говорю, так как и прошлое ваше платье помню. Да, оба платья хороши. – Тут герцог даже посокрушался немного. – Вот бы и наши дамы при дворе были столь же строги и утончённы в своих туалетах.

– Благодарю вас, Ваше Высочество. – Отвечала Элеонора Августа, едва подняв глаза на герцога. Кажется, не держись она за руку мужа, может и взлетела бы к потолку от счастия.

– Я ей уже говорила о том же. – Добавила герцогиня. – Платье это надо при дворе взять за моду. Я потом спрошу у вас, дорогая моя, кто вам его пошил.

Элеонора Августа аж покраснела от удовольствия:

– Конечно, Ваше Высочество, тем более что он ваш портной,

вильбургский.

А ещё раз баронесса покраснела, и опять же, от удовольствия, когда узнала, что её место за столом… Будет вторым от левой руки курфюрста. А первое место занимал… То есть сидел рядом с самим курфюрстом, её Богом данный супруг. По сути, баронесса принадлежала к самому высшему кругу земли Ребенрее, и среди самых близких герцогу людей Элеонора Августа фон Мален, госпожа Эшбахта, баронесса фон Рабенбург, занимала одно из почётнейших мест. Да ещё перед этим, принц ставил её в пример и расхваливал. Женщина и без вина раскраснелась. И поглядывала по сторонам ища взгляды присутствующих.

А тут лакеи стали разносить аперитивы. И она пригубила немного, а затем негромко заметила, чуть наклоня голову к своему супругу:

– Хорошо, что я выбрала это платье.

– Кто ж осмелится спорить, – отвечал ей генерал, тоже испив немного портвейна, – у вас прекрасный вкус, госпожа моя, впредь полагайтесь на него.

И женщина была полностью с этим согласна. А тут ещё герцог встал и взяв стакан с вином в руку произнёс:

– Господа, на этот ужин близких людей, я позвал вас для того, чтобы отдать должное нашему герою, совершившему подвиг, подобный подвигам героев поэм и романов. Нашему славному барону фон Рабенбургу, который смог вырвать из лап нечестивых людей принцессу, и несмотря на все препоны вернувший женщину в её собственный дом.

Волков взял свой бокал и тоже встал, и другие мужи стали подниматься со своих мест, но кажется опередил всех молодой герцог Георг Альберт, он едва не выпрыгнул из кресла, и высоко подняв свой стакан, воскликнул:

– Слава первому рыцарю земли Ребенрее!

Может это было несколько неожиданно и пафоса в этом было больше, чем нужно, от того Волков даже почувствовал себя несколько неловко, но кто ж осмелится не согласиться с будущим курфюрстом, тем более что курфюрст нынешний, посмотрел на сына и добродушно усмехнулся выходке его: пусть подурачится. И все присутствующие стали выпивать своё вино, а некоторые ещё и перед этим не стеснялись славить барона.

Он же, стоя рядом с герцогом, всем салютовал своим стаканом и всем кланялся, а баронесса аж рот отрыла от счастья, стала при том пунцовой и не стеснялась вытирать глаза.

А потом все сели и лакеи понесли вдоль столов блюда с хорошо протушенной, коричневой уткой, в почти чёрной винной подливе, с нею несли свежие отличные яблоки, томленые с мёдом фиги в чашах, которые можно есть лишь ложкой, и переспелые сладкие сливы, которые перед подачей обдали кипятком, а ко всему этому подавали тонкие, совсем лёгкие белы вина, или светлое пиво. На больших досках разносили булки белого горячего хлеба, от которого пальцы становились жирными. Слуги ставили на столы тарелки с мягким несолёным сыром. Потом подавали перечные соусы, черный и красный, вдруг кому утка покажется безвкусной. Хотя повара у герцога слыли превосходными, и вряд ли такое было возможно.

Нет, конечно, к поварам невозможно было придраться. Ужин был по-настоящему хорош. Отлично приготовленная птица, прекрасно подходила к сладким фруктам, сдобному хлебу и хорошим винам. И хоть генерал ещё не был сильно голоден после обильного ужина в «Жирном фазане», тем не менее пропитавшаяся вином утка с солёной и перчёной корочкой вместе с фигами и сыром его поразила в самое сердце.

А после, чуть насытившиеся господа, стали ждать подачи жареных кровяных колбас. Чёрных и ещё шипящих в жиру, присыпанных сверху свежим луком. А тут герцог и говорит генералу:

– Барон, вы же, кажется, любитель кофе?

– Да, сеньор. Пристрастился давно, на юге!

Конечно же все стали прислушиваться к их разговору. Всем было интересно о чём говорит курфюрст и его фаворит.

– Ах, как это только можно пить!? – Воскликнула Её Высочество решившая поучаствовать в их разговоре. – Нынче все говорили о вас и ваших увлечениях, дорогой барон, так мы с дамами решили тоже попробовать! Думаем, что это барон такое пьёт, что люди не пьют? У нас тут, в Вильбурге, тоже стали пить его.

– И что же, Ваше Высочество? – Стали интересоваться другие гости.

– Это невозможное питьё! – засмеялась герцогиня. – Мы были шокированы его вкусом.

– Да, да, – Волков полностью соглашался с нею. – Вы абсолютно правы, мадам. – Он тоже смеётся.

– Это просто напиток мужчин! – уверенно заявил молодой принц. – Я уже велел повару подавать его мне после обеда и ужина.

– Господа, – заговорил генерал, обращаясь ко всем собравшимся сразу. – Позвольте я возьму на себя смелость и кое-что вам расскажу по поводу этого напитка?

И он рассказал, что первый раз распивал его с одним магометанским купцом, который пил его в самую ужасающую жару, что случалась в те июльские дни. Было то в далёком южном порту, давным-давно. Так же он рассказал, что лучше этот сарацинский напиток, пить до завтрака, или после обеда, и что бывают плохие его сорта. Горькие и пережаренные. А дамам он посоветовал добавлять к нему сахар или хорошую порцию взбитых сливок. Которые прекрасно смягчают вкус напитка. И ещё сообщил, что нельзя его долго варить. Кажется его рассказ был всем интересен. Его внимательно слушали, даже герцог, и к концу своего рассказа, барон даже заметил, что из кухни пришёл один из поваров, и, остановившись в дверях, внимательно его слушал.

А после все стали обсуждать кофе, и сарацинов, и пришли к выводу, что каковы сарацины, таковы у них и напитки, после чего посмеялись и принялись за кровяную колбасу с луком. Тут генералу, после половины утки-то, показалось, что он почти сыт и посему взял себе всего один хорошо зажаренный кусочек, но съесть его весь он не успел. Герцог снова повернулся к нему и произнёс:

– Генерал, я хочу освежиться, не проводите ли меня?

«Освежиться?»

В замке было всего два человека кого Его Высочество почти никогда не стеснялся приглашать с собой, они могли быть с ним в столовой, и в купальне… То были, как виделось Волкову, самые близкие люди его сеньора. Одни из них был дядя курфюрста, по возрасту почти его ровесник, Вильгельм Георг фон Сольмс граф Вильбург. Вторым его близким советником являлся барон фон Виттернауф. И вот теперь, пока гости заканчивали со вторым блюдом, хозяин дворца и огромной земли, предлагал ему пройтись.

– Конечно, сеньор, – сразу согласился Волков и встал первый.

Герцог поднялся за ним. Дамы и господа не понимая, что происходит, тоже, было, начали заканчивать ужин, резали последние куски и допивали вино. Но герцог, вытерев рот и бросив салфетку на стол, жестом остановил их:

– Дорогие гости, прошу вас, продолжайте, продолжайте, мы с бароном сейчас же вернёмся.

Они вышли из обеденной залы, и… Поначалу генерал думал, что они пойдут к уборным, но принц повернул в другую сторону, он пошёл к балкону, что открывал вид на внутренний дворик замка. Уже наступила ночь, в воздухе звенели сверчки. Звёзды засыпали весь небосвод. Они остановилась у балюстрады. Откуда-то снизу доносилась музыка. Дева какая-то то пела, то смеялась негромко, то болтала с кем-то. А потом снова кто-то трогал струны.

– Хорошо сейчас, но лето выходит очень жарким, – начал принц. –Чиновники и судьи пишут, что в некоторых местах, хлеб уже горит. Например, у вас там, на юге.

– Да, – соглашается генерал, – часть урожая сгорит. Зной, дождей у нас мало. Тучи, что с юга идут к нам, через горы не переваливают.

– А в Винцлау? – Спрашивает герцог.

– Там ещё жарче. – Отвечает Волков. – Когда собирался биться с горожанами, так стало тяжко от жары, что думал не упасть бы перед врагом. Голова в шлеме словно в котелке была. Уж как выдержал, то лишь Богу известно.

– И что же, там тоже засуха?

– Нет, монсеньёр, с юга от морей дуют ветра, всё время несут тучи, в

горах они собирается, там дожди весьма часты, и реки, что текут с гор, полноводны. И их много.

– Реки? – Переспрашивает курфюрст.

– Да, там много мелких речушек протекают с гор, они там повсюду, – подтверждает генерал. – А в тех реках полно форели. Я сам её пару раз видел, когда переправлялся через те реки. Рыба не крупная, чуть больше ладони, но её там столько, что даже крестьяне могут себе её позволить.

– Значит земля там благодатна? – Задумчиво то ли спрашивал, то ли утверждал герцог.

– Безусловно, сеньор. Винцлау необыкновенно богата. Вы ведь поедете на свадьбу своего племянника и сами в том сможете убедиться.

– Да, смогу, смогу…. – И тут герцог, до сих пор смотревший куда-то вдаль, или на звезды, поворачивается к барону и спрашивает:

– Значит стоит за ту землю схватиться? – И тут, после этих слов Волков вдруг подумал, что сеньор его, ничего, кажется, ещё не решил по Винцлау.

– Не знаю, Ваше Высочество, – честно отвечает генерал.

– Не знаете? – Кажется герцог удивлён. – А вот ваш приятель Виттернауф говорит, что такого провидца как вы, стратега, ещё надобно будет поискать. Неужели вам не ясна сила, что может нам противостоять в Винцлау?

– Как раз сила, что может противостоять нам в Винцлау, мне понятна, мне не ясны ваши силы, сеньор. – Сухо отвечает ему генерал.

– Ах вот как? – Тут герцог не стал уточнять, что Волков имел ввиду. – Он лишь спросил. – Думаете придётся воевать?

– Несомненно, – ответил генерал. – Но это в том случае, если нам не

удастся быстро провести бракосочетание.

– Значит нужно торопиться?

– Я не осмелюсь давать вам подобные советы, Ваше Высочество, но будь я на вашем месте, я бы поторопился, и до рождества точно бы тянуть не стал. – Отвечал своем сеньору барон.

– А Винцлау сильны будут в войне? – Продолжает герцог.

– А кто там будет воевать? – В свою очередь интересуется генерал. – Армия Винцлау это малочисленная гвардия. Охрана дворца. Их от силы полтысячи будет, да и то нужно уточнять. Она, на вид, хороша, конечно, вооружена прекрасно, но про обученность я ничего сказать не могу, как и про желание умирать за кого бы то ни было. Сеньоры? Они за последние двадцать лет садились в сёдла лишь чтобы поохотиться, два поколения не воевали. Какое из них рыцарство? Горожане? – Волков говорит это с презрением. – Я отдал им серебро лишь потому, что они не дали бы мне уйти, утомили бы наездами. У них было много кавалерии, а я за неимением лишних деньг кавалерии взял ровно столько, сколько нужно для разъездов и разведки. Так что всё, что они смогут выставить, это горцы, да ламбрийцы.

– Ну так это же хорошие воины, – замечает герцог.

– Это отличные воины, уж и не знаю я лёгкой кавалерии лучше ламбрийской, не знаю лучших арбалетчиков, чем они же, а горцы… – тут он даже вздыхает, – горцы есть горцы. Но и у тех, и у других есть один большой недостаток.

– И что же это за недостаток? – Интересуется принц. И вопрос этот показался Волкову вовсе не праздный.

– И те и другие очень дороги, – отвечает генерал. – И никогда не будут терпеть задержек с деньгами.

Тут герцог всё понял, он помолчал немного и вдруг произнёс:

– Говорят, что вы воздвигли какой-то необыкновенный замок. Мне донесли, что он и сам неприступен, да ещё и стоит так, что к нему попросту не подступиться. В половину его река, а в половину топи да пески прибрежные. – Тут сеньор снова смотрит на своего вассала и ждёт ответа.

Глава 7

И Вассал отвечает своему сеньору, благо, что ему всегда есть, что ответить:

– Сеньор, хотелось бы вам напомнить, что с тех пор, как вы передали мне во владения мой лен, в мои пределы дважды вторгались горцы… Дикари незнающие чести, известные всем своей непреклонной свирепостью и жестокостью. Первый раз мне удалось побить их прямо на реке, но второй раз они были хитрее, и я едва смог остановить их уже в середине моих владений. А до Эшбахта им тогда остался всего день пути. А там, в Эшбахте, у меня тогда и простых стен не было, чтобы отсидеться. То была просто деревня. Это хорошо, что мне в помощь были посланы добрые люди от соседей, из Фринланда. Не будь их, так уж и не знаю, говорил бы я сейчас с вами. Так что хороший замок мне, в моих переделах, совсем не лишний будет.

– Тем более, что он ещё и всю торговлю на реке под присмотр берёт, – замечает, как бы между прочим, курфюрст. – Говорят, что, если на западных стенах вашего замка поставить хорошие пушки, мимо него, на лодках, разве что ночью проскользнуть возможным станет. Да и то, если только бурлаки пойдут по дикому, противоположному от вас берегу.

– Так то хорошо для нас с вами, сеньор, – ничуть не смутившись отвечал генерал.

– Для нас с вами? – Уточняет герцог.

– Конечно, – продолжает Волков. – Случись что, так мы Ланну и Фринланду в одночасье всю торговлю по реке, то есть всю южную торговлю им прикроем.

– Да, наверное, – соглашается Его Высочество, вот только в этом его согласии чувствует вассал какое-то сомнение сеньора. И поэтому барон продолжает:

– Но это лишь в том случае, если я замок тот дострою, сеньор. Он же у меня недостроен и пушки мне там никак пока не поставить, да и мало их у меня. – И тут он делает намёк своему сеньору. – Уж больно велики траты на этот замок, я на многие, многие годы отдал себя в рабство ростовщикам и банкирам.

И так как герцог его намёк, кажется, игнорирует, он продолжает:

– И заниматься мне своим делами совсем нет времени, так как я всё время исполняю долг свой вассальный.

Но сеньор и тут его не слышит:

– А ведь с горцами, с теми, что за рекой от вас, давно мир и любовь.

– Пока, да, – соглашается генерал.

– И торговля у вас с ними хорошая, говорят, ваши товары допускают на их ярмарки, а ваш племянник женился на горской женщине знатного рода. Живёт с нею на том берегу, она родила ему двух детей уже. И всё у них хорошо, но замок вы всё равно воздвигаете неприступный.

– Так это сегодня всё хорошо, – сразу отвечает барон. – Одному Богу ведомо, что случится с нами завтра. Но чтобы не случилось, всем неприятелям нашим, – он сказал именно «нашим», то есть не отделяя себя от сеньора, – один вид крепкого замка на реке в удобном месте, будет отличным усмирением. А врагам так истиной костью в горле встанет.

И на всё это сеньору нечего было возразить. А что он мог сказать: я тебе не верю? Ты не против горцев замок возводишь, не против Ланна и Фринланда, ты против меня его возводишь, отсидеться в случае раздора со мной полагаешь. Герцог мог такое сказать, не постеснялся бы. Но, кажется, сеньор имел какие-то виды на своего вассала, и потому снова сменил тему:

– И всё-таки, отчего же вы не пожелали возглавить свадебную миссию в Винцлау? Уверен, в том была бы вам выгода большая. И Ребенрее и Винцлау вас бы не позабыли. – Он делает паузу. – Возможно от нового маркграфа вы получили бы хороший надел. Какую-нибудь тихую долинку с пашнями и лугами. И одним мостиком через реку, чтобы взымать за переезд плату. Уверен, молодому курфюрсту, тоже не помешал бы такой доблестный рыцарь как вы. Тем более, что и супруга его к вам благоволила бы. Герцог так и толкал его в это предприятие, подталкивал вассальным долгом и заманивал прекрасными посулами. Земля в Винцлау! Эко хватил, не помелочился. Хотя, конечно, иметь хоть десять тысяч десятин земли где-нибудь в Цирле! Да с виноградниками, с мелкими речками холодными, что катятся с гор до самых запруд с мельницами. Со стадами коров, что пасутся на склонах. Да, всё это было прекрасно. Но, нет, барон понимал, что там может приключиться. И ему придётся тащить на себе, на своих плечах тяжёлую войну, что потянется долгими, изматывающими годами. Осады, штурмы, сбор армий, дезертирство из-за неуплаты содержания и солдатские бунты. А ещё бесконечные переходы по адской жаре летом, и под лютыми горными ветрами зимой, и непрекращающаяся кровавая «возня» с засадами и контрзасадами, на передовой, ловля чужих обозов, разорение вражеских магазинов, рейды во тылы противника и всякое прочее из того, чем он уже неоднократно пресыщался.

Нет, нет и нет, он не хотел ехать за перевал, и пусть герцог его не соблазняет, и он твёрдо отвечает своему сеньору:

– Ваше Высочество, я не могу уехать в Винцлау, когда мой собственный дом в огне. Я для того и вернулся, чтобы пожар сей усмирить. Иначе я был бы там до сих пор, как о том обещал маркграфине.

– Ваш дом в огне? – Только и спросил курфюрст.

– В огне, сеньор, хотя из вашего окна того огня и не видно, – отвечал Волков и прозвучало это как прямой упрёк сеньору. Ведь не только вассал давал клятву сеньору, но и сеньор давал клятву младшему своему, что всегда вступится за него и за его имущество, особенно в тот момент, когда вассал находится на исполнении своих вассальных обязанностей.

– Расскажите мне подробнее, – просит его принц.

Ну, раз принц просит… Волков собрался всё ему изложить,

изложить вовсе не так, как излагал ему обер-прокурор.

– Ну, вы уже знаете, что на мою сестру и племянника было совершено два покушения.

– Два? – Удивился сеньор. – Мне доложили об одном, о какой-то уличной драке, в которой оказалась графиня.

– Конечно же вам доложили об уличной драке, – усмехается генерал. – Вот только в той драке было изрублено два человека, два именитых горожанина Малена, в карете которых и ехала графиня и граф Мален. Но они смогли дать нападавшим первый отпор, и нападавшие дважды стреляли в карету из пистолетов, пытаясь убить юного графа. Но тут подоспели люди и убийцам пришлось ретироваться. – И уже здесь, он стал говорить с заметной горячностью, с едва скрываемой яростью. – И на том дело вовсе не кончилось. Графиня и граф спрятались в доме богатого горожанина, поставщика вашего двора Кёршнера, и надеялись, что там-то они в безопасности… А розыска в городе никто не учинил, никто и не собирался искать убийц, и едва село солнце, как к дому купца подошёл отряд подлых бригантов, и никого не боясь они стали штурмовать дом Кёршнера, и выломали ворота, он и его прислуга стреляли в нападавших из аркебуз и арбалетов, отбивались долго, пока иные горожане не собрались, не вооружились и на пошли на помощь к купцу и графу. – Волков тут остановился, он подумал, что курфюрст сейчас сам ужаснётся тому, что происходило в Малене, но тот не возмущался, странное дело, но он был, кажется, абсолютно спокоен. И молчал… Молчал, то ли ожидая продолжения рассказа, то ли от отсутствия всякого к этому делу интереса. И тогда барон осознал, что его сеньору может быть даже всё равно, ничуть всё это его не трогает, он просто ждёт, когда вассал закончит свои причитания и жалобы… После этого, генерал чуть переосмыслил происходящее и продолжил уже без всякой горячности. – В ту ночь старшим стражи дежурил один офицеришка, так после того, он из города сбежал, но я его всё равно отыскал, да только лежал этот дурак на столе… Мёртвый, а его рыдающая жена сказала, что зарезал его какой-то бродяга, а перед тем как из города сбежать, обещали ему немалую мзду. Но я всё равно разыскиваю затейников нападения на графа. – И всё чувствуя, что герцог не проникся его рассказом, он добавляет. – И приведу его под ваш суд.

– Под мой? – Спросил герцог.

– Под ваш, Ваше Высочество, – подтверждает генерал. – Суда Малена, эти негодяи, не боятся, – и тут он решает немного приврать, – судья, что вынес решение в пользу моей сестры, так потом прибегал ко мне и просил защиты, так как его пытались на улице побить палками и камнями, насилу ушёл.

– И с кем же судилась ваша сестра? – Интересуется принц.

– Так я фон Виттернауфу говорил про то, всё как было рассказывал, просил вам передать, – уверено говорит генерал. Но всё-таки в его ответе больше вопроса: а разве вы ещё про то не знаете, сеньор, – про те распри вам и бургомистр Малена писал, он мне про то сам рассказывал. Судилась она с господином Гейзенбергом.

– Не припомню я того, – отвечает герцог. И потом всё-таки нехотя уточняет. – А в чём же суть тяжбы?

– Он проживал в доме графа, и не желал его освободить, это, не говоря о том, что господа Малены, не признают графиню попечительницей юного графа, и не отдают ему причитающиеся владения, а назначили пенсион до совершеннолетия, не пенсион, а просто насмешка.

Всё это он теперь говорил спокойно, только лишь холодно перечисляя мерзости и подлости своих врагов. Он успокоился и прекрасно помнил разговор с Виттернауфом, когда тот сказал ему, что Брунхильда, по утверждению некоторых, ему вовсе не сестра, а гулящая девка, подобранная Волковым в трактире. А может быть даже его полюбовница. И посему все их притязания на титулы и земли – тщетны и смешны. Это если не посчитать эти притязания преступными. Достойными плахи. И генерал ни секунды не сомневался в том, что герцогу об этом доложили в первую очередь. Уж дядюшка его, обер-прокурор, постарался бы. Но, нет… Раз уж начал он этот разговор, надобно было его и закончить. Барон не собирался отступать.

– Но по дому-то, как я понял из ваших слов, суд принял решение в пользу вашей сестры? – Спрашивает герцог.

– Выселять Гейзенбергов мне пришлось оттуда с солдатами, суд им

не указ, только как пришёл и напугал их, так они оттуда и ушли, но дом, пред тем, разорили… Всю мебель забрали, посуду так же, обдирали обивки со стен, а паркет из бальной залы, не забрали, он стар был, так всё одно разрубили, испоганили, вели себя словно бюргеры, что достоинства не имеют вовсе. А ещё один молодой человек, по из фамилии Ульберт, прозывающий себя Вепрем, стал

опять разбойничать на реке.

– Но мне писали, что город его шайку разбил. А сам он бежал. – Вспомнил герцог.

– Не город его логово разбил, а два моих офицера, шайку они разогнали, некоторых взяли в плен и отдали на суд городу. Сам же разбойник спрятался у одного из своих родственников в замке, а вовсе никуда не сбегал. Я не стал разорять тот замок, ибо… – Волков дал понять, что не будет нападать на дома родственников курфюрста. – Но едва я уехал со своими ближайшими офицерами в Винцлау исполнять свой вассальный долг, – генерал подчеркнул последние слова, – так Вепрь этот опять принялся за своё. Стал нападать на корабли моих купцов и купцов из Малена, на купцов из Фринланда. Они, соседи наши, страдали от его бесчинств больше всех.

– Фринланд? – Уточнил герцог. И снова по его тону было ясно, что купцы Фринланада волнуют его меньше всего. – Кажется фогт Фринланда писал мне что-то на сей счёт.

– А мне пришлось с ним встречаться дважды, Ваше Высочество, он в ярости, и грозится, коли приключатся ещё нападения на их торговлю, отнимать у купцов Малена их собственность, что есть на Фринланде и отдавать её в счёт пограбленных.

А вот эта новость герцогу пришлась не по душе. Это было видно по тому, что он оживился. Он не мог допустить, чтобы иные сеньоры, обирали его купцов, и понимая это генерал ещё и прибавляет:

– Этот разбойник нам рушит всю торговлю в верховьях Марты, а торговая эта приносит вам в казну… – барон делает паузу, – кажется, за прошлый год больше девяти тысяч талеров пошлин было

собрано.

– Девять тысяч, – повторяет курфюрст. – Не так уж и много.

– Если сравнивать с Фёренбургом или Хоккенхаймом, то да… – Соглашается Волков, но тут же напоминает своему сеньору, как бы между прочим, – но если сравнивать с тем Эшбахтом, что был десять лет назад…

То есть до того, как барон получил свой лен. Тогда это был огромный кусок дурной земли, что не имел никакой ценности и не приносил никакого дохода гербу Ребенрее. Даже жалких девяти тысяч талеров в год.

И тут сеньору уже нечем было парировать, и он всё ещё прохладно интересуется:

– И что вы намерены предпринять, барон?

– Я собираюсь изловить Вепря, где бы он не прятался. – И потом Волков добавил весьма решительно. – И заберу его самого и его негодяев, у любого, кто бы его не прятал. Банду его перевешаю сам, а его привезу в Вильбург вам на суд. Так же собираюсь произвести в Малене дознание, выяснить, кто устроил нападение на графа и графиню, схватить его, и так же передать его на суд ваш. – Волков отвечал так, как будто заранее готовил этот ответ. И после этого снова намекает своему сеньору. – Некоторые мои долги, я делал в спешке, и брал деньги под огромные проценты, которые теперь ввергают меня в истинную нищету, в такую нищету, что я не могу позволить купить жене лишнее платье, посему я буду перезанимать деньги под менее страшный процент, да ещё хочу разобраться с нынешним урожаем, и многими другими делами, что скопились у меня дома, посему я и прошу у вас, сеньор, времени для упорядочения дел своих и дел ваших, в южных провинциях Ребенрее.

Всё, теперь генералу больше нечего было сказать. И он ожидал ответа своего сюзерена.

Глава 8

Может и не долго, сеньор не отвечал своему вассалу, но для того, его молчание тянулось почти бесконечно. Барон не торопил курфюрста, а просто терпеливо стоял и ждал. Он прекрасно понимал, что своей этой просьбой поставил герцога в очень непростое положение. Решение и вправду для принца было трудным. По сути, Волков просил у сеньора дозволить ему учинить насилие над его собственной роднёй. Буйной роднёй, дальней, раздражающе-глупой, жадной и докучливой, но всё-таки роднёй. И кто же его о том просил? Чужак. Непонятно откуда пришедший, с какой-то непонятной сестрой, что нашла способ породниться с ним, с курфюрстом Ребенрее. Одним из семи людей, что выбирают императора. Но вся ситуация, для столь влиятельного человека заключалась в том, что просивший его, уже бывал герцогу неоднократно полезен. Бывал и ещё мог быть. А вот пользы от надоедливой родни, было немного, они и при дворе служить не особо рвались, а если и хотели, так сразу просили мест важных и хлебных, на которые он, как раз, пускать их и не собирался, зная, что случись что, он потом даже и наказать их не сможет, да и на войну родственнички не так чтобы рьяно шли. Клялись положить за него живот, да видно положить где-нибудь на паркет дворцовый, а не на поле бранном. Зато часто донимали его уведомлениями о своей вопиющей бедности, без конца говорили, что и для всей фамилии их нищета большой позор, после чего писали ему нескончаемые просьбы освободить от ужасающих долгов.

Уж сколько времени прошло с их общего молчания, и герцог вдруг и спрашивает:

– А что же графиня, она вам сестра родная?

Вот так вот, словно и не было той речи Волкова, которую он

посчитал убедительной, словно не было того вопроса, на который он ждал ответа.

«Сестра? Почему спрашиваешь про неё? – Тут, признаться, барон немного заволновался. – Что же тебе надо от меня?»

Но вопрос был задан, вопрос был прям и на него нужно было отвечать, и он тогда говорит:

– Нет, графиня дочь моего дяди, младшего брата моего отца, они оба были мореходами, шкиперами. Но она мне как родная. Когда дядя уходил в море, так Брунхильда жила при нас. Росли мы вместе, после того как сгинули оба наших отца, я ушёл на войну, а она осталась при своей семье со стороны матери, а я как навоевался, так стал искать всех родственников. И её нашёл, она бедствовала.

– Бедствовала… – Как-то странно повторил курфюрст. – Ну, зато сейчас она проживает в достатке. Говорят, что она при дворе курфюрста Ланна частая гостья. Говорят, он к ней благоволит. Дом прекрасный к житию ей устроил, карета у неё лучшая в городе… Взялась откуда-то… А к ней ещё и цуг из четырёх жеребцов.

– Мне про то, ничего не известно, Ваше Высочество. – Отвечал Волков чуть обескураженно. А сам думал: «Чёртова потаскуха, снова голову какому-то дураку вскружила… Не иначе опять зелье Агнес пользует». И чтобы не молчать, продолжил, вроде как оправдываясь. – Уж не думаю… – Он не нашёлся, как продолжить фразу и закончил так. – Курфюрст Ланна немощен, ходит с трудом,

не думаю, что она… «нынче у него в фаворитках».

– Да, – задумчиво продолжает принц эту неприятную для барона тему. – Сестрица ваша, как говорят, сразу заблистала и при дворе архиепископа, и в местном обществе. Быстро звезда взошла… Писали мне, что это благодаря некой госпоже Агнесс. Та госпожа быстро вывела графиню в свет. Она тоже, кажется, вашей

фамилии?

– Агнес фамилии иной, она моя племянница, по линии матери, но так как она сирота, я дозволил ей именовать себя Фолькоф. – Сразу стал отвечать генерал.

– Говорят, та дева необыкновенна набожна и умна. – Продолжает Его Высочество.

– Писание знает наизусть, с какого места не спроси. – Отвечал своему сеньору вассал. – И то ещё с детства.

– С детства… Да… Она говорят, постится и справляет службы в известном женском монастыре, дружна с настоятельницей, а ещё вхожа в высший круг священства Ланна так же, как и в круги светские.

Наверное, герцог знал об Агнес больше, чем он, и посему генерал только развёл руками:

– Меня сие не удивляет. Дева и вправду всегда была очень способна.

– Она уже немолода, она собирается принять постриг? –

Продолжает интересоваться курфюрст.

– Нет, сеньор, у меня не было времени заняться её судьбой, да и вход в Ланн мне ещё заказан. Но недавно Агнес была у меня и просила моего одобрения на брак.

– О, вот как! Значит вас можно поздравить?

– Да, – отвечал Волков не очень-то воодушевлённо, – но боюсь, что в подарок мне придётся подарить ей мой дом в Ланне, в котором она сейчас проживает. – И он снова намекает своему сеньору. – Так как иных подарков, пока, я ей сделать не могу.

Но и этот намёк его сеньор игнорирует и просто говорит своему вассалу, как бы вспомнив:

– Давайте вернёмся в столовую барон, я так легкомысленно бросил гостей, а то неправильно.

Вот и всё, герцог получил от барона ответы на все свои вопросы, всё, а барон ответа на свой единственный вопрос так и не получил.

Когда они вернулись, оказалось, что смены блюд после их ухода так и не было, гости доели жареную колбасу и всё время, что герцог отсутствовал, болтали, а так как лакеи за той болтовнёй непрестанно подливали гостям вина, болтовня эта шла весело. И хоть герцогиня слегка пожурила своего супруга, но гости, кажется, были на принца не в обиде. Тем более, что едва глава дома появился, как слуги понесли к столам большие пироги на подносах, и целые чаши с пирожками маленькими, такими маленькими, что съесть их можно было за один укус, а угадать с чем ты взял, можно было лишь по запаху. Пироги были жирные и постные. Печёные и жареные. С мясом, с печенью, с требухой и луком, со сливами и мёдом, с белой рыбой и с прочими другими начинками. К ним подвали кислые совиньоны и изумительные сладкие айнсвайны. Вот и угадай, попробуй, какой пирожок чем запивать, иной раз гостей вкусовые сочетания приводили в замешательство: ну никак не шёл благородный и дорогой айнсвайн к дурацкому пирожку с капустой или требухой. И все остальные гости смеялись над «неудачником», а атмосфера за столом была прекрасной. Сам герцог тоже посмеивался, что, бывало, с ним крайне редко, и Волков, после долгого и непростого разговора, что не дал ему ничего, выдавливал из себя улыбку, кивая уже чуть захмелевшей и весёлой жене, которая раскалывала ему о чём говорили гости, пока их с курфюрстом не было. А тут принц вдруг наклоняется к генералу и говорит:

– Друг мой, вы мне понадобитесь завтра, будьте у меня сразу после завтрака. Я соберу малый совет, по делу о нашем сватовстве, хочу завтра принять решение.

– Конечно, сеньор, – ответил Волков Его Высочеству. -«На малом совете!» Да, его положение снова росло. Теперь он уже допускался и до малого совета. До совета, на котором принимались важнейшие решения. – Я непременно буду.

Потом, как закончился ужин и чета фон Рабенбургов покинув

дворец уже ехала домой, баронесса, всё ещё прибывая под впечатлением от прекрасно проведённого времени, да ещё и счастливая от вина, спрашивала мужа:

– А о чём же вы так долго говорили с принцем?

– О женщинах, моя дорогая. О ком же ещё могут говорить мужчины? – Отвечал ей Волков очень серьёзно. – В основном о

вас, госпожа моего сердца.

– Обо мне? – Удивлялась жена и счастие её становилось ещё больше.

– Да, он восхищался вами, говорил как вы скромны и при том необыкновенно утончённы.

– Он так и говорил? Герцог? Обо мне? – Она не всё ещё не могла поверить в сказанное только что.

– Так и говорил. – Подтвердил супруг. – Это всё из-за вашего платья.

Она явно была польщена, и хоть в темноте супруг не мог разглядеть её лица, но зная свою женщину он был уверен, что она покраснела от удовольствия, а покраснев она добавила:

– Ну, да… Я сразу как увидела это платье, – она с удовольствием разгладила материю у себя на животе, – подумала, что куплю его, поняла, что оно мне очень подойдёт.

– Принц как раз отмечал ваш тонкий вкус. – Соглашается Волков. Барон видел, вернее слышал, что его супруга счастлива. А вот сам он был далёк от радости. Это подчёркнуто холодное внимание принца, с которым тот слушал своего вассал, настораживало барона. Холодное? Это если не сказать презрительное. Холодность, презрение, высокомерие… Какая-то смесь из всего этого, накрыла их общение, особенно к концу разговора.

«Знать бы о чём он там думал тогда!»

Но как тут угадаешь? Конечно, все эти расспросы про семью, про Брунхильду и Агнес… Они начались не на пустом месте. Явно обер-прокурор бубнит непрестанно в уши герцогу какие-нибудь гадости про Брунхильду и оправдывает их родственничков.

Но жена не даёт ему подумать обо всём этом, она берёт его под руку, виснет на ней, и говорит:

– Так значит принц считает меня утончённой?

– Несомненно. – Сразу отвечает он. – Женой утончённой и праведной.

– Ну, вот… – Женщину распирает самомнение, она ничуть не сомневается в этих словах, дышит мужу в щёку вином, прижимается к нему ещё сильнее. – Уточнённая и праведная… А вы всё бегаете от меня к каким-то беспутным.

На это генерал лишь вздыхает: ну, что за глупая женщина. А «глупая женщина» начинает к нему ласкаться, трогает ладонью его щёку, поворачивая мужа к себе:

– Ну, супруг мой, поцелуйте меня.

Вообще-то ему сейчас не до ласк супружеских. Никак не идёт у него

из головы этот необычный и неприятный разговор с сеньором. И снова у него в голове, ставшая уже облегчающей молитвой или каким-то заклинанием фраза: «надо достраивать замок». Но жене нет дела до замка, и она требует:

– Ну, что же вы… Целуйте!

И он целует её. А она обвивает его шею руками, а руки-то у неё сильные, и, зная, что хмельная жена сегодня одним поцелуем не успокоится, барон говорит ей:

– Смерите свой огонь, дорогая моя, мы уже подъезжаем к дому.

Глава 9

А ночь выдалась душной. Волков вставал, открывал окно, но сон не шёл и не шёл. Жарко. В перинах лежать невозможно. Жена, которой было везде холодно, даже она спала, откинув простыню. А он бродил по дому, спускался на кухню, будя дворовых своих, поливал водой рубаху, да проклинал свою глупость, что не выпил сонных капель монаха заранее. Теперь уже выпив, ждал пока подействуют. Но то было делом не быстрым. Угомонился далеко за полночь. А с утра сквозь сон слышал, как кто-то из девок докладывал жене, что приехал человек, говорит, что от принца.

«От принца? Он же сказал, что совет будет после завтрака. – Волков смотрит в окно, а там рассвет едва взялся. Ещё даже к утрене колокола не звонили. – Чего ему ещё надо?»

Он с неохотой поднимается:

– Гюнтер!

Даже слуги за дверью ещё нет, видно сам встал недавно. Волков начинает одеваться. А когда спускается, из спальни жена, держа на руках их младшего сына, сообщает ему радостно:

– От принца были, сказали, что ждут нас после вечерни в «Жирном

фазане».

«Нас?»

Генерал садится за стол и молча сморит на счастливую супругу. Тут уже появляется Гюнтер, с водой для умывания и свежей одеждой. Волков умывается, а баронесса так и вертится около него:

– А почему же бал намечается в таверне?

– Не знаю, – отвечает генерал. Он не выспался и чувствует себя усталым.

– И что же мне на бал идти всё в том же платье? – Не отстаёт от него супруга.

– Госпожа моя… – Тут он вздыхает. – То молодой принц устраивает мужскую пирушку. Туда приглашены будут лишь мужчины.

– Молодой? – Кажется до баронессы начинает доходить. – Вы меня не берёте?

– Молодые люди соберутся, чтобы послушать мои россказни.– Уверяет супругу генерал.

– Ах вот как? – Нет придела её разочарованию. Она отдаёт ребёнка монахине и присаживается к нему за стол. – Собираться без дам… Это так скучно… Так вульгарно.

Волков сморит на жену с удивлением. А та, правильно истолковав его взгляд интересуется:

– Что?

– Откуда вы знаете это слово? – спрашивает барон.

– Вчера Инесса фон Фильдеринг его произнесла, и герцогиня согласилась с нею. – И жена повторяет красивое слово вкладывая в него какой-то свой потаённый смысл. – Вульгарно… Красиво звучит, правда же?

Генерал надувает щёки озабоченно смотрит на неё:

– А ещё что вы вчера почерпнули на ужине?

– А ещё я узнала, – она понижает тон до шёпота, – что жена нового канцлера, не только фрейлина Её Высочества… – Тут Элеонора Августа добавляет шёпот многозначительно, – но и любовница какого-то высокопоставленного при дворе человека, но не герцога, конечно. Но тоже влиятельного… Мне кажется, тут, при дворе, у многих дам есть любовники. И мне сказывали, что некоторые мужья про то знают. И мирятся с тем.

«Надо увозить эту блажную отсюда… И побыстрее, кажется ей тут очень нравится».

И он говорит жене:

– Госпожа моя, распорядитесь уже насчёт завтрака и кофе, мне нужно во дворце скоро быть.

– Во дворце? – удивляется супруга. – Опять? К чему вам туда?

– Герцог просил быть на совете. – Отвечает генерал.

– Опять! Вы мужи государственные всё говорите и говорите, сколько можно говорить-то? – Она, кажется, смеётся на ним. – Ой… Вы

мужчины говорите больше, чем иные жёны. А всё нас, несчастных жён, упрекаете в болтливости.

– И то верно, – соглашается с нею супруг, но всё одно напоминает. – Так распорядитесь уже насчёт завтрака.

– Мария! – Кричит жена. – Подавай кофе господину. – И уже добавляет. – Мать Амалия, зовите мальчиков к завтраку.

***

И в правду, это был малый совет. Из всех присутствовавших генерал знал лишь фон Виттернауфа, за ним сидели два человека, которых Волков видел впервые, так же тут был казначей Нагель, с ним его помощник первый писарь казначейства Пурлинг. И пару господ военных: капитан дворцовой стражи фон Таумлинх. Доверенное лицо. Один из ближайших людей курфюрста. И генерал фон Эберт, который последнее время, исполняя роль начальника штаба Ребенрее и, как казалось Волкову, потихонечку оттеснял маршала цу Коппенхаузена и от дел, и от курфюрста.

Вот и весь малый совет, и, как и предполагал барон, речь тут сразу

зашла о делах матримониальных. И его снова стали спрашивать про то, что приключилось с ним в Винцлау, и после того, как он всё рассказал по-новой, вдумчивый министр сразу стал задавать ему конкретные вопросы:

– Дорогой барон, а как вам показалось, низший люд имеет пиетет пред маркграфиней, никто из черни не выказывал к ней пренебрежения? Ну, кроме вороватой прислуги?

– Напротив, люди низших сословий, что не относятся к первым семействам, относились к принцессе с почтением. Все обращались к ней ласково, и называли инхаберин. – Отвечал генерал.

И тогда один из неизвестных Волкову господ, что сидел подле фон Виттернауфа, добавил:

– Чёрный люд маркграфиню любит, и всякий землепашец и бюргер, и работник шахт. Она единственная наследницей из первой ветви Винцлау. В общем маркграфиня в земле своей в чести.

– Кто-нибудь из местных нобилей, кроме принцессы, имеет там такую же любовь черни? – интересуется принц.

– Да нет, не припомню я таких, сеньор, – отвечал ему всё тот же человек, чуть подумав. – Рыцарскими турнирами земля не славится, турниры были там, у маркграфа покойного, не в чести, он всё больше охотился. Воевать как следует… Земля давно не воевала, ярких героев тоже нет… Кто-то добродетельный из священства… Ну, есть там один монах-отшельник, звать его праведный Матиас или Матиас Цирлервальд, он как раз живёт на горе над селом Цирлервальд, так к нему ходят на его гору за благословением, но других людей, любимых чернью, в Винцлау… Не припомню.

Человек тот всё это говорил уверенно. А герцог, видимо, неплохо его знал и спрашивал:

– Господин Ройзель, что нам желательно предпринять?

– Как обычно, сеньор, будем искать любовь народную.

Волкову стало любопытно, как они собираются искать народную любовь? «Может начнут раздачу угощений, как на фестивалях. Пиво, колбасы и сыры, пряники для детей, ленты для девок… Но это какие же деньги надобно потратить, чтобы угодить целой земле?»

– Да, Ваше Высочество, – тут заговорил министр фон Виттернауф. – Мы уже подумали над памфлетом.

– И что надумали? – Живо интересуется герцог. И этот его интерес к глупой безделице, честно говоря, удивляет генерала.

И тогда начинает говорить ещё один господин, что до сих пор молчал, он при этом раскрывает папку для бумаг:

– Большой размах нам не надобен, думаю уложиться в три тысячи экземпляров, если надо будет, допечатаем после. Четыре листа, восемь гравюр. Сюжет таков: принцесса поехала на богомолье и её схватили людоеды, заточили в свой кровавый замок и собирались съесть, никто из местного рыцарства её освобождать не спешил и тогда, сосед принцессы, – тут рассказчик указывает на курфюрста, – посылает лучшего своего рыцаря фон Рабенбурга, по прозвищу Инквизитор, – теперь он указывает на Волкова, – чтобы вырвать её из лап людоедов, что тот и делает, побив и людоедов и их дворню. И в довершении спалив их кровавый замок.

– Что-нибудь к тому добавите, барон? – Интересуется у Волкова фон Виттернауф.

Хоть и казалась эта затея ему пустой, тем не менее он добавил:

– Ну, разве что принцесса ездила на богомолье в известный монастырь из-за болезной дщери. То для пущей жалости, а для страха… Ну, что людоеды вешали местных дев на крюки и сливали из них кровь в ванную, а после в той крови купались.

– Прекрасно, как раз то, что нам и нужно. – Абсолютно бесстрастно соглашается тот господин, что был с папкой, при том он берёт перо и начинает что-то себе записывать.

– Когда будут готовы гравюры? – Интересуется герцог.

– Восемь гравюр, по три дня на гравюру… Как только будут готовы эскизы… Три недели… – Прикидывает господин с папкой, отрываясь от записей. – Можно будет поторопить…

– Да, – соглашается курфюрст, – поторопите мастера.

– Конечно, сеньор. – Отвечает господин. – Но тогда нам нужно будет внести плату.

– Какова общая сумма нашей затеи? – Уточняет принц.

– Три тысячи памфлетов, м… – Он заглядывает в какую-то бумагу. – Тысяча семьсот семьдесят талеров, Ваше Высочество.

– Едва не пол талера на памфлет, – первый раз за весь разговор замечает казначей. – Не дороговато ли?

– Четыре листа вместо обычных двух, – напоминает ему человек с папкой, – восемь гравюр вместо четырех. И это цена на первый экземпляр, если будем допечатывать, всё выйдет в два раза дешевле.

– Господин Нагель, надобно выдать господину Клейнерту требуемые деньги.

Тут и казначей снова заговорил:

– Из денег у нас сейчас в наличии свободны лишь девять тысяч из дорожных сборов, но мы с вами, Ваше Высочество, предполагали их потратить на ремонт Гутенграйского моста. И начать ремонт собирались уже на следующей неделе. И то нам их на ремонт не хватит. А мост тот важен, вы же помните… Как раз вся пшеница на север к реке из всех восточных провинций пойдёт через него, а урожай уже вот он… Дозревает.

– А какие ближайшие поступления у нас намечаются? – Вздохнув интересуется курфюрст.

– Ваше Высочество, первые поступления от посошного сбора мы будем получать не раньше августа, а первые сборы с мостов и дорог, и того позже, уже как повезут урожай. – Отвечает ему первый писарь казначейства Пурлинг.

– А из текущих, городских поступлений, я бы брать не рекомендовал, – продолжил за подчинённого сам казначей, – у нас и так угрожающие задолженности и пред поставщиками двора, и перед стражей, и перед лакеями. Из городских сборов я собирался её покрывать.

Герцог некоторое время молчит, и все ждут его решения тоже молча, и видно, всё, что касается Винцлау, принцу дороже чем все самые важны мосты в Ребенрее, и он, наконец, произносит:

– Господин Нагель, выделите господину Клейнерту требуемую сумму, на памфлеты.

И после этого совет ещё около часа обсуждал свадебное посольство. А через час, герцог и говорит:

– Господа, сделаем перерыв, – и обращаясь уже к Волкову продолжает. – Вас, господин барон, утомлять этими скучными делами мы не вправе, думаю, – тут он снова обратился ко всем, – отпустим нашего рыцаря, пока он не умер от скуки.

Никто задерживать его не хотел и господа стали из кабинета принца расходиться. Волков вышел с фон Виттернауфом, потом они покинули приёмную и пошли по коридору неспеша:

– Принц вами доволен, – говорил генералу министр. – Он, послушав вас, решил ускорить свадьбу. Но как вы слышали… Не всё так

просто. Не всё так просто…

– Деньги. – догадывается Волков.

– Деньги, – соглашается министр. – И очень большие.

– Я, конечно, знал, что свадьбы дороги… – Продолжает Волков как бы размышляя.

– Нет, – не соглашается с ним фон Виттернауф. – Вы даже представить себе не можете настолько. Одной гвардии надобно пять сотен человек, жених, как-никак, представляет герб Ребенрее. Пять сотен человек, все о двух конях, а те все вороные, всем шьётся новое, одинаковое платье, правится броня, шарфы, ленты, сбруи… Одних стягов с гербом заказано пятьдесят шесть штук. Господи, они получаются дорогие, словно из золота… А ещё полторы сотни слуг и чиновников, одних адвокатов целая коллегия, двадцать два человека. Конюхи, возницы, кареты, пропитание всем им в дороге. Это просто горы денег, горы…

Ну, честно говоря, это Волкова не сильно впечатлило, он водил отряды и побольше. Но тут министр нашёл чем его удивить:

– А подарок невесте! Тут пришлось собирать… Четверть миллиона талеров.

– Четверть миллиона? – Генерал сразу стал подсчитывать сколько для такой суммы потребуется телег. А после пришёл к выводу: «Ну, да, пятьсот человек гвардии в этом случае лишними не будут. Ещё бы и тысячу пехоты не плохо взять со стрелками. А то вот так вот просто выведет какой-нибудь вольный Туллинген своё ополчение…».

– Ну, тут, – продолжает фон Виттернауф, – хорошо, что ещё родня жениха собрала сто семьдесят тысяч, а остальные будут пожертвованы иными членами дома Ребенрее. Это хоть не казне платить.

– Но всё равно… Четверть миллиона… – Удивляется генерал.

– Четверть миллиона. – Повторил министр. – Между прочим за принцессой Оливией идёт в приданное целая земля. И земля богатейшая. Тут и миллиона в подарок было бы мало, я уже и не знаю, как наши посланники будут ей о таком скудном подарке говорить, не сгорая со стыда. Слава Господу, что мне там не быть.

«Слава Богу, что и мне. – Подумал генерал, видя теперь всю эту затею изнутри, ему совсем расхотелось ехать в Винцлау. Несмотря на то, что он с большим теплом, прошедшей бессонной ночью, вспоминал принцессу… – Куда ехать, чего там искать, когда у меня и здесь дел…». Мысль свою Волков не закончил, так как сразу в нём ожила его главная забота, главная боль, и пользуясь случаем, он заговорил:

– Послушайте, барон, на ужине вчера… Мне выпала возможность поговорить с курфюрстом, и о многом мы поговорили, и я просил у него дозволения… – Тут генерал собрался рассказать своему старинному приятелю и про розыск, что он надеется учинить, и про разбои на реке, про графа Малена и про графиню Брунхильду, что живут Ланне как бесприютные беглецы, но фон Виттернауф остновила его жестом:

– То, что вы ждёте дозволения от принца… Я знаю… Но это… Не так уж и просто, как вам может показаться.

– Я и не думал, что сие решение для курфюрста будет простым… – говорит генерал, но министр его не слушает.

– Дело сие не простое… И как всё потом обернется в этом случае… -

Он вздыхает. – Особенно зная ваш-то крутой норов.

Волков понял, что ближайший сановник герцога в курсе их вчерашнего разговора, значит… Ну, хотя бы говорил он вчера не впустую, раз курфюрст передал их разговор фон Виттернауфу. А министр и заканчивает:

– Наберитесь терпения, друг мой, подождите.

Почему-то эти простые слова доброго знакомого, разозлили Волкова: «Наберитесь терпения?! И сколько терпеть? До какой поры? Пока меня не убьют на улицах Малена выстрелом из аркебузы? Или пока не зарежут графа Малена?»

А ещё его очень задевал тот факт, что право защищать себя и свою семью ему приходится у сеньора выпрашивать. А ведь он выполнил волю сеньора, вызволил принцессу и мог бы рассчитывать на награду. В общем…. Очень ему захотелось ответить что-то резкое на все эти «подождите» и «наберитесь терпения». Но даже сейчас генерал правильно оценивал ситуацию: нет смысла дерзить одному из последних приятелей при дворе. Тем более, что резкость эта ничего ему не даст, а возможно будет и неуместной, так как барон фон Виттернауф, при всём своём влиянии на принца, не мог бы выдавить из того нужного для генерала решения. Посему он перетерпел приступ раздражения, отведя взгляд от министра, а потом и сменил тему:

– А что вы думаете, что эти ваши столь дорогостоящие памфлеты, помогут жениху преодолеть неприязнь местной знати?

– О, – заулыбался фон Виттернауф, – в вашем голосе я слышу пренебрежение к памфлетам.

Волков пожал плечами. А министр и продолжил:

– Памфлеты сии покупают мужики в складчину, а потом читают всей деревней за пивом вечерком. И хоть мы и считаем наших крестьян тёмными, выводы правильные они делать умеют, понимают, где истина. Вот и получается, что чернь узнает о событиях либо от попа, либо из слухов, либо из таких вот памфлетов. И если вы ещё и картинки к тому прибавите, так потом у него из головы тех событий палкой не выбить, главное умно преподнести им суть. А уж любовь черни она, случись что, лишней никак не будет. Уж поверьте мне, друг мой. Вся земля Винцлау про ваш подвиг скоро узнает. Тем более, когда за дело берётся такой человек, как проныра Клейнерт. Известный торговец книгами.

Конечно, генерал не очень-то верил во всё это. Нет, но не доверять

во всяких ловких делишках такому человеку как фон Виттернауф он не решился бы, но сомнения у него всё равно остались.

Глава 10

Расставшись с министром, который снова отправился на совет к принцу, генерал надумал пообедать где-нибудь. Но только не дома, где сыновья всякий обед устраивали за столом ристалище со слезами и криками. Уже спустившись и выйдя на улицу, начал с фон Готом обсуждать куда бы им поехать. И тут на двор въезжает роскошная карета с четвёркой лошадей. Герб на карете был Волкову не известен, но поле герба, было цвета, как и поле герба Ребенрее. Это скорее всего был родственник герцога. Причём богатый, так как такой кареты и таких лошадей в Вильбурге нужно было ещё поискать. Барон и его оруженосец, стоявшие на лестнице у перил, как и все иные простые и благородные люди, что были во дворе, стали разглядывать подъезжающую карету. И вот она остановилась. И когда её дверца распахнулась, первым появился богато одетый молодой человек при мече и кинжале, он спрыгнул на мостовую и откинул ступеньку, и после этого из кареты вышел юноша. Был он молод, хорош собой и не боялся в такую-то жару носить роскошный бархат. За ним из карты выбрался благородный господин, голова его и борода, были седыми, но сам он ещё был крепок, а после появился ещё один молодой человек при оружии. Эти четверо начали было подниматься по лестнице, но тут самый юный из всех, бросив взгляд на Волкова и на фон Готта, остановился…

Теперь он внимательно оглядывал их обоих, и генерал, встретившись с ним взглядом, вежливо кивнул ему: добрый день. А фон Готт, дубина, даже и кивнуть не соизволил, как стоял подбоченясь, так и стоит со спесивой миной на лице. Но это не отпугнуло юного господина, он тут делает шаг к ним обоим и кланяется весьма учтиво. И за ним им кланяются все его спутники. Тут уже и Волкову и грубияну оруженосцу пришлось отвечать им настоящими поклоном. А юноша и заговорил:

– Господа, судя по вашему виду, вы люди ремесла воинского?

– Именно так, добрый господин, – отвечал ему генерал.

– Я видел на въезде карету с чёрным вороном, а у вас, господин, – теперь юноша обращался к фон Готту, – шарф серебра и лазури, то, возможно, цвета знаменитого Эшбахта, барона фон Рабенбурга.

– Именно так, добрый господин, – важно отвечал фон Готт, – я оруженосец того самого знаменитого Эшбахта.

И тогда молодой господин перевёл свой взгляд на Волкова и поклонился. А молчавший до этого господин седой, сделал шаг к ним и так же с поклоном произнёс:

– Господа, позвольте представить вам, Сигизмунд Йоханн Гольберд-Мален фон Кун, граф Нахтенбель.

«Ах вот это кто!? Сигизмунд Ханс жених принцессы Оливии».

Волков поклонился ещё раз:

– Яро Фолькоф фон Эшбахт, барон Рабенбург. А это, – он указал на своего спутника, – мой оруженосец и мой боевой товарищ, фон Готт.

– О, господа! – Воскликнул Сигизмунд Ханс фон Кун. – Я так давно хотел с вами повидаться. Как жаль, что сейчас я спешу к Его Высочеству на совет.

– А я как раз оттуда, – отвечал ему Волков с улыбкой, – там мы

говорили о вас.

– Барон, а может быть мы встретимся с вами, и поужинаем сегодня, – предложил юный граф, – у меня столько вопросов к вам, и конечно же к вам, господин фон Готт.

Ну, если тебя приглашает на ужин будущий курфюрст, отказываться, как минимум, глупо. Но…

– К сожалению, граф, сегодня я уже приглашён. Но это только сегодня.

– Ах, как жаль… – Было видно, что молодой человек искренне расстраивается. – Боюсь, что принц меня уже завтра отправит из Вильбурга. А может быть… – Он замолчал и потом набравшись храбрости продолжил. – Барон… Может быть вы сможете перенести вашу сегодняшнюю встречу…

– К сожалению, – развёл руками Волков, – это невозможно.

– Вы ужинаете с принцем? – Догадался Сигизмунд Ханс.

– С молодым принцем Георг Альбертом, – пояснил генерал. – Он и его друзья просили меня о встрече не один день, и я дал согласие… Теперь всё отменять… То будет не вежливо.

– Ах, с принцем, – понял граф и видимо расстроился. – Это естественно, даже принцы хотят быть знакомым с рыцарем, который своей доблестью равняется античным героям.

– Вы, дорогой граф, преувеличиваете мою доблесть, – смеётся Волков. Он хочет произвести хорошее впечатление на молодого человека, всё-таки будущий маркграф Винцлау. – И, если вы не уедете завтра поутру, присылайте своего человека для связи, я живу на улице Кружевниц, совсем недалеко от монастыря кармелиток. Я с удовольствием с вами поужинаю, пообедаю или позавтракаю.

– Как было бы то здорово! – Восклицает юноша. – Да, но даже, если ничего у нас не выйдет, я рад, что мне представился случай познакомиться с вами.

– Скажу вам по секрету… – Улыбался генерал. – Я тоже рад нашему знакомству.

– Тоже рады? – не понял Сигизмунд Ханс.

– Конечно. – Стал пояснять ему барон. – Я уже знаком с двумя курфюрстами из семи, а вы, я на то надеюсь, станете третьим моим знакомым курфюрстом. Многие ли могут похвастаться тем же?

– Ах, вот вы о чём?! – Граф улыбнулся. – Наверное, только

император знает курфюрстов больше.

И все присутствующие тоже стали улыбаться. А после, тот самый седой и почтенный господин напоминает юноше:

– Граф, Его Высочество ожидают нас.

– Да-да, – отвечает Сигизмунд Ханс, оборачивается и кивает ему. – Идите, Робер, я вас догоню. – И потом добавляет, обращаясь к Волкову, – барон можно вас на пару слов?

– Конечно, граф, – отвечает генерал, стараясь не выказывать удивления. И после они отходят ото всех. И тут Волков вдруг понял, к чему такая таинственность, понял о чём хочет спросить его молодой граф. И то, как юноша мялся и стеснялся перед вопросом, ещё более укрепляли в нём его догадку.

Граф Нахтенбель, собравшись с духом, наконец, спросил него:

– Барон, а как… Как вам показалась маркграфиня?

– Принцесса Оливия? – Зачем-то переспросил генерал. Волкову подумалось, что до этого молодого человека дошли слухи, что принцесса была благосклонна к своему избавителю. И теперь тот хотел всё прояснить. Генерал внимательно поглядел юноше в глаза и ответил. – М-м… Клара Кристина Оливия графиня фон Эдден маркграфиня Винцлау добродетельнейшая из всех жён, что мне довелось встретить.

– Да? – Как-то странно произнёс юноша и продолжил. – Это очень хорошо… Но я хотел спросить… Она… Какова она. Ну, я видел три её

портрета… Но всё равно…

– Ах, вот вы о чём! – Понял генерал. – Она молода сердцем и обворожительна. И чиста душой и совсем не жеманна, и она… Она притягательна.– Тут он понизил голос. – Большая часть мужчин вожделеют подобных женщин и берут их замуж, даже не будь у них наследства. Она так соблазнительна, что многие рыцари выходили бы к барьеру и бились бы в её честь, даже не будь она принцессой.

– Ах, вот как? Она мне тоже показалась красивой… Ну, на портретах…– Произнёс граф. Кажется, Волков его немного успокоил. Но немного, так как он снова спросил:

– Барон, а сможет ли она… Полюбить меня?

«Вот так вопрос! – За всю свою жизнь, генерал никогда и не задавал таких вопросов. Ни себе, ни другим. А тут на тебе. – Начитался мальчишка глупых романов! Набил голову дурью. Я в его лета уже при офицере писарем состоял, за четырьмя его конями ходил, в делах был посыльным. А этот волнуется и голову ломает над этакой безделицей: будет ли его любить жена? Да кто ж её про любовь спрашивать будет, когда она дана тебе по договору меж великими домами, как, впрочем, и ты дан ей, глупый граф. Вас не для того венчают, чтобы вы глупостями этими занимались… «Полюбит меня?» Вас туда везут новую династию утверждать на века. Властвовать! А вы, глупый юноша, про любовь бормочите что-то!» Но все эти простые мысли никак не подходили для ответа молодому графу и Волков это прекрасно понимал.

– Вас? – Он немного подумал… Генерал, честно говоря, что отвечать всё ещё не знал. И поэтому предложил юноше то, что первым в голову пришло. – Не знаю, моя жена меня, поначалу, терпеть не могла. А теперь не оттащить, очень не любит, когда я уезжаю на войну. А когда уезжаю по делам, так за мной обязательно потащится.

– Значит она вас полюбила? – Уточняет молодой человек.

– Она про то мне никогда не говорила, – усмехается генерал, – и всё больше меня упрекает, когда я рядом, или требует чего-то, но от меня отходить не желает, как от старого, но очень нужного в хозяйстве коня. И бережёт его.

– Коня? – Удивился граф и засмеялся.

– Помните, что вы мужчина, глава дома, и любить вас её долг перед Богом и семьей. А уж если вы свою жену сами полюбите, то будет вам большое счастья.

А когда они уже попрощались и разошлись, молодой человек остановился в конце лестницы, обернулся и крикнул:

– Барон! Вы мне обещали ужин! Помните о том!

– Я привык исполнять свои обещания, граф! – Прокричал ему в ответ Волков.

После ужинов во дворце, та половина гуся, что им с фон Готтом подали в трактире «У доброго Матиуса», ему не показалась. Нет, фон Готт-то, как раз, ел гусятину с большой страстью, этот здоровый как бык, молодой и сильный человек, мог бы съесть всю половину в одиночку, хотя гусь тот был при жизни не мал.

«С костями сожрёт, если не остановить!»

Завистливо думал барон, глядя как оруженосец ест птицу. А вот сам он выискивал лишь сладкие куски, тем и довольствовался. Вино ему тоже не понравилось. Лишь пиво тут было неплохим. В общем никого удовольствия от обеда он не испытывал.

«Старость, что ли? Чёрт бы её побрал… Приедается всё».

Или, быть может, он избалован? После прекрасных-то вин Винцлау, и вин из погребов сеньора… Любое иное вино в любом трактире будет казаться посредственным.

– Ох и хорошо, – констатировал оруженосец, беспощадно догрызая гуся. – Вообще жизнь у вас хорошая, сеньор.

– Да неужели? – Довольно прохладно отвечал барон, отпивая пива из тяжёлой кружки.

– Да, конечно! – Фон Готт взял со стола кувшин с вином и потряс его, определяя остатки. А после спрашивая у своего сеньора. – Ещё будете?

– Нет, допивайте. – Ответил Волков. – И что же не хорошего у вас, друг мой? Гусь не понравился?

И оруженосец вылил всё, что было в кувшине, себе в стакан и продолжил:

– Гусь отличный… Но я не про него, а про вас.

Волков ничего не говорит, лишь пиво пьёт, но взгляд его весьма красноречив: это что вы там болтаете такое?

И оруженосец поясняет:

– У вас каждый день обеды с принцами да графами… Конечно… Так жить – хорошо. Вот, что я думаю.

– А вот я думаю, фон Готт, что у вас памяти, как у того гуся, что вы только что сожрали. – Философски замечает генерал.

– Это вы к чему? – Искренне не понимает оруженосец, выпивая

вина из стакана.

– А к тому, что за эти обеды в меня втыкали копья и алебарды совсем недавно, вы что, позабыли? Вы же сами всё видели? Да… Вот за то меня потом и кормят принцы. – Пояснил Волков. – За то, что сами они сидели в своих дворцах, а я в то время, умирал от жары в своих доспехах отбиваясь от десятка злобных мерзавцев в горном замке.

– Да и ничего страшного. – Заметил оруженосец. – Зато теперь вас все дамы, фрейлины всякие и все принцы за руки тащат к себе.

– И вы согласны снова оказаться там, у Тельвисов в замке, чтобы потом пообедать с фрейлинами? И что же вы, хотите так жить? – Удивлялся барон.

– А вы разве не хотите? – Смеётся фон Готт. – Слава это приятно.

– Слава приятно? Плевать мне на славу эту, и на обеды с фрейлинами. – Тут Волков даже раздражается немного. – Да будь моя воля, я бы из Эшбахта носа не высовывал бы… Сидел там как мышь под печкой, и лишь раз в месяц ездил бы в Мален. За покупками… Ну и раз в год в Ланн, в купальни…

– Это потому, что вы уже старик, – пояснил сеньору оруженосец. – А я так сразу соглашусь в замок идти за какой-нибудь принцессой, если потом будут балы и дамы с гусями и вином.

– А это потому, что вы болван, фон Готт, – меланхолично заметил ему генерал. А ещё мог бы напомнить своему оруженосцу, что фон Флюген из того замка не вернулся, а Хенрик вышел оттуда без руки, да не стал.

«Бестолковая молодость… Ни черта плохого помнить не хочет, или не может. Не умеет…».

– А я у вас вечно в болванах хожу, – замечает молодой человек без всякой обиды. – Уж сколько от вас слушаю, что я болван.

– Это потому, что положение вашего разума неколебимая константа и учиться вы ничему не желаете. – Отвечает ему генерал, допивая пиво и вставая с лавки.

– Опять у вас эти книжные словечки, говорить языком людским вам не по нраву. – Фон Готт тоже встаёт.

– Я уж и так избегаю с вами, с людьми молодыми, умных слов, скоро совсем их позабуду. – Невесело замечает генерал и идёт к выходу из трактира.

Глава 11

Домой он приехал едва не голодным после такой-то трапезы, но от предложенного Марией обеда отказался.

– Поели, что ли? Опять у герцога? – Сразу с упрёка начала баронесса. Была она явно недовольна. – С семьёй-то вам пообедать зазорно, что ли? – Вот только недовольства её заключалось в том, что у герцога он обедал без неё.

– Я обедал в трактире, – отвечает барон, когда Гюнтер помогает ему раздеться. – И обед тот был дурен.

– Ну, вот, – сразу продолжает супруга, – с женой-то, данной Господом, вам обедать не захотелось, по кабакам подъедаетесь. А ведь дома всё есть, всё куплено, хорошее и свежее. И вино купили для вас, а вы деньги тратите, лучше бы подкопили бы жене на платье.

Баронессе всегда есть, что ему сказать. И в этот раз, наверное, она права, но Волков почему-то сразу вспоминает юного Сигизмунда Ханса. «Вот вам и любовь». Хотя принцесса Оливия, конечно, такой не будет. Он опускается в кресло.

– Господин, так вы ничего кушать не будете? – Интересуется Мария. – Может вина подать?

– А холодное ли? – Вяло интересуется генерал.

– Ну, как… – Мария его не радует. – Принесла, так в погребе держу.

– Хорошо, принеси на пробу.

А жена садится рядом, у неё к нему, конечно, есть серьёзный разговор, у баронессы к барону много имеется разговоров, и все один важнее другого, но начать она не успевает. Сыновья затевают новую драку из-за какой-то яркой тряпки. Крик и вопли быстро перерастают в плач.

– А ну, прекратите, Карл Георг! – Кричит на них Элеонора Августа. – дайте отцу отдохнуть. Барон! – Она кричит на старшего. – Барон! Да, что же это такое… Отдайте брату знамя! – И поясняет мужу. – Купила в лавке у галантерейщика. Теперь дерутся за него без конца.

– и после мать жалуется отцу на сына. – Он вообще меня не слушается!

Но тот и бровью не ведёт, он, отобрав у своего брата какую-то яркую тряпку, теперь что-то придумывает с нею. И уже направляется куда-то, хорошо, что его за руку на выходе ловит нянька…

– А-а-а… Отпусти, дура! – Орёт, что есть мочи неслух и при этом отбивается от няньки применяя всю свою силу. – Да, отпусти же…

– Барон, – рычит отец, ему самому не нравится поведение старшего. – Прошу вас подойти!

– А что? – Задирается сын и перестаёт биться. Но никуда не идёт.

– Да как вы смеете!? – Кричит на мальчишку мать. – Отец вас к себе требуют, идите немедля!

И лишь тогда Карл Георг барон фон Рабенбург нехотя подходит к отцу и тот выговаривает ему весьма холодно:

– Мне ваши выходки, порядком надоели.

Мальчишка молчит.

– Я уже устал от постоянных драк и криков. – Продолжает отец.

Сын лишь насупился и надул губы. Но опять ничего отцу не отвечает.

– Если же вы и впредь не будете слушать матерь свою, я обещаю вам, что по возвращении в поместье, прикажу учителю высечь вас, как следует. И имейте ввиду, матушка ваша, по своему обыкновению за вас не заступится, так как я ей то делать воспрещу. Вы поняли меня?

Тут Ингрид приносит ему на подносе бокал с вином, Волков берёт его… Вино и вправду не очень холодное. Пока он его пробует, Карл Георг молчит надувшись, и это уже сильно раздражает генерала. Когда он спрашивает, так закалённые воины, у которых баки и чубы в войнах побелели, так и те спешат ему ответить, а этот маленький негодяй дуется стоит.

– Извольте отвечать! – Рявкнул отец, да так, что не только оба сына перепугались, но и все женщины, что были в зале, включая баронессу, вздрогнули. – Вы меня поняли, барон?

И лишь после этого наглый мальчишка ответил отцу, выдавил из себя, или даже буркнул недовольно:

– Понял.

– «Понял, батюшка». – Сзади мальчишку щиплет мать.

– Понял, батюшка, – послушно повторяет тот, и от этой горькой обиды начинает «кукситься» перед приближающимися слезами.

– С глаз моих вон! – Всё ещё рычит отец, а ещё и вырывает у сына знамя.

– Ы-ы-ы-ы… – Заревел в голос молодой барон, которого теперь, без особых усилий, утаскивает нянька.

Волков же суёт отобранное знамя своему среднему сыну Хайнцу: играйте. Тот и рад, стоит веселится расправляя материю. И что же ему не быть дольным: знамя у него, обидчик, старший брат, наказан.

Баронесса тоже довольна: наконец отец уделил внимание детям. Волков же опять отпивает вина. В общем, если добавить туда холодной воды. То пить можно.

А тут уже поспело время, и главе семейства несёт дневное лекарство пунктуальный Гюнтер.

Барон выпивает капли. Они даже приятны на вкус. И почему-то вспоминает слова фон Готта. Те самые, в которых тот хотел славы среди придворных дам, а ещё ужинов у принца. И за эти глупости готов был снова лезть в замок какого-нибудь кровавого вурдалака. Нет, нет… Даже сейчас барон с ним не был согласен, пусть ему докучала жена и непослушные сыновья выводили из себя… Но, нет. Волков даже не хотел сравнивать его уютный и уже обжитой Эшбахт с ледяным лагерем под Гернсхаймом, у которого он сломал зубы ван дер Пильсу.

«Чёртов холод, но даже при нём было жарко. – Только теперь вспоминая те дни, генерал понимает, как всё было тонко. Как мало оставалось до поражения, до сущей катастрофы, до бойни. И на это он находил лишь одно объяснение. – Бог тогда отвёл».

И в случае с вонючим, набитым еретиками Фёренбургом не было никакой надежды.

«Поганый, гнилой городишко. И людишки дрянь, что живые, что мёртвые. Два раза там был, два раза было тошно».

А замок кровавых выродков Тельвисов… У него до сих пор при воспоминании страшных крюков над красивой ванной пропадал аппетит. Он выпивает вина и смотрит на жену, что собирается ему что-то говорить. Нет и ещё раз нет, фон Готт был неправ. Дом лучше любой славы. И размышляя о своём оруженосце генерал понимает: «Это, наверное, от бестолковой молодости у него такое!»

А после жена принялась ему объяснять, что тот, кто любит свою жену, и тут генерал опять вспомнил юного графа-женишка, должен её радовать. Покупать ей то, что жене надобно, и главное брать с собой на балы и ужины.

– Уж так и в писании сказано, – говорила она.

– В каком же месте то сказано? – Искренне удивился Волков.

– Не помню, – начала вспоминать баронесса. – И в печали и в радости… Что-то там такое…

– Нет там ничего такого, – беспощадно отвечает ей муж, – и еду я не на бал, а на ужин, где будут один мужи, и при том, молодые и дерзкие, достойной жене среди них делать нечего. – И он сразу пресёк все попытки супруги напроситься с ним. – На ужине том вам делать нечего, я поеду один.

– Господи-и… – Женщина сокрушённо качает головой. – Я так и знала. – После чего она обиженно отсела от мужа на другой стул и стала смотреть в окно и печально, и с вызовом одновременно, а потом посидев немного, надумала просить у Марии вина, как у господина, да ещё бранила ту, дескать, господину подала, а про госпожу свою позабыла. Дура нерадивая.

***

Он удивился тому, сколько карет было на той улице, на которой находилась харчевня «Жирный фазан». И кареты всё были, в большинстве своём, отличные, с конями хорошими. А у самой харчевни, у коновязи, целый ряд коней-красавцев, один краше другого, и седла на них исключительно ламбрийской работы, все на расшитых чепраках. А при конях конюхи в ливреях. Ну, а как же оставить таких коней на улице без присмотра?

– Ишь ты, – говорит барону фон Готт, заглядывая в окно кареты, – видали какой фестиваль тут собрался?

«Видали?»

Да уж, видали. Он-то думал, что придёт пять-шесть человек, а тут вон как. Волков вздыхает. Всё это ему не нравится. Но поделать уже нечего. Они подъезжают ко входу в трактир и навстречу им выходит сам Георг Альберт Мален герцог Ребенрее. Видно, велел какому-то человеку ждать барона и предупредить о его приезде. Он весел и возбуждён, с ним несколько людей. Все как один они молоды или юны, все в бархате, на всех золотые цепи, словно они в больших заслугах перед кем-то. Встали на входе, ждут барона. Волков тоже улыбается принцу из окна кареты, а сам говорит фон Готту негромко:

– Вы, кажется, мечтали о славе у фрейлин и обедах с принцем?

– Чего? – Оруженосец смотрит на него с удивлением. – Ничего я не мечтал, – Кажется этот храбрый и умелый боец, немного пасует перед собравшимися у прохода молодыми людьми. – Сказал вам раз, так вы теперь к словам цепляетесь.

– Хватит вам юлить… – Пресекает эти разговоры генерал. – Пойдёте со мной, будете в славе купаться.

– Я? – Не верит фон Готт.

– Да нет же, не вы, а святой Амвросий Молосийский, – едко замечает барон, – и давайте поторапливайтесь уже, дверь мне открывайте, нас ждут принцы, как вы и мечтали. Вон они стоят.

И принц как устроитель ужина, как хозяин вечера, стал

представлять молодых людей, что вышли с ним на встречу барону. И из шести человек… Двое оказались графами. И остальные тоже были юношами весьма непростыми. Здесь, на дворе перед модной столичной харчевней, собрался весь молодой цвет Ребенрее. Георг Альберт легко, без лишних титулов, представлял своих товарищей. Генералу же было ещё легче, чем принцу, ему нужно представить только своего оруженосца:

– Господа, а это мой фон Готт. Он был со мной при всех последних моих делах, один из лучших бойцов, которых я ещё могу вспомнить.

– О, как это прекрасно, – тут же оживился один из молодых людей. Был он богато одет, на вид ему ещё не исполнилось и семнадцати лет, но сложён юноша был весьма атлетично. – Вы любите копьё, господин фон Готт?

Волков краем глаза наблюдал за оруженосцем: ну, что же ты, давай, фон Готт, ты же хотел славы, похвастайся перед этими расфуфыренными юнцами. Тем более что спрашивавший, конечно, имел ввиду копьё рыцарское, кавалерийское, турнирное, которое оруженосец, скорее всего, и в руках-то давно не держал. Но фон Готт как это не странно, не стушевался, а нашёл что ответить:

– К сожалению, дорогой Бад-Раппинау, истинным копьём за всю мою жизнь в настоящем деле мне не пришлось воспользоваться ни разу. Так что моё обычное оружие это клевцы, молоты и протазаны… Или обычное пехотное копьё, коли нет ничего получше.

«Клевцы, протазаны, а вовсе не рыцарские копья и мечи?» Молодёжь подивилась такому выбору оруженосца, но слова фон Готта приняла без насмешек, с уважением. У этих молодых людей, впрочем, как и у всей молодёжи, сила и военные умения всегда в почёте.

«Молодец! Даже с первого раза правильно запомнил имя этого мальчишки». – Подумал о своём оруженосце генерал.

– Ну, что же мы стоим тут! – Воскликнул принц. – Пойдёмте, господа, пойдёмте, барон, там нас уже заждались другие господа, вина, паштеты… И дамы.

– Винам нельзя давать нагреваться, а дамам нельзя давать остывать! – Со знанием дела заметил граф Ашшафенбург, шестнадцать лет которому, судя по его юному лицу и тонкой шее, исполнилось лишь на прошлой неделе.

«Дамы? О!»

Волков был вовсе не против дам, и почему-то сразу подумал, что там обязательно должна быть очаровательная распутница Амалия Цельвиг, которую он был бы рад увидеть. Рад по-настоящему. И другие придворные дамы, ей подстать. Но генерал ошибался.

Глава 12

Дамы там были самые, что ни на есть истинные. Одна Клементина Дениза Сибил фон Сольмс чего стоила. Было ей отроду лет… Шестнадцать, наверное, но количеством белил и румян у себя на лице, как и количеством перстней на своих пальцах, она запросто могла посоперничать с какой-нибудь умудрённой жизнью и видавшей всякие виды пятидесятилетней матроной.

«Фон Сольмс… Уж не дочь ли она графа Вильбурга?» – Думал Волков и целовал ей перчатку. Вот уж никак ему не хотелось быть так близко к этой родственнице обер-прокурора, а она ещё и запищала сладостно, притом смотря ему в глаза ласково и не выпуская его пальцев:

– Ах, барон, барон, не сядете ли со мной, моё место там, – она показала ему ручкой. И пообещала. – Я была бы счастлива.

И пока Волков, чуть растерявшись, думал, что ей ответить, принц всё расставил по своим местам:

– Клементина! Я вас прошу! – Он говорил с нею весьма твёрдо, а ещё немного фамильярно. – Угомоните свои притязания, я вам уже сказал, все рассядутся согласно прописанного, а не так как вам возжелается.

– Ах, какой вы злой, Георг! – Обижается дева. Её сильно напудренное, почти белое лицо, выглядит и сердитым, и комичным. И Волков, глядя на неё, смеётся.

А девица говорит и ему и принцу чуть запальчиво:

– Рада, что повеселила вас, добрые господа.

И тогда генерал снова берёт её руку и говорит ей:

– Вы очаровательны, милая дева. – А после снова целует её перчатку.

Теперь она довольна, и снова улыбается:

– А может всё-таки сядете со мной, барон?

Но принц безжалостен с нею, он беспощадно оттесняет деву от генерала:

– Клементина фон Сольмс! – Он почти кричит на неё. – Идите уже на своё место. Кузина, отойдите, прошу вас, дозвольте же мне представить других дам! – И после поясняет Волкову. – Она с самого детства была такой же раздражающей и своевольной липучкой.

Дева корчит герцогу гримаску негодования: как же вы мне противны, кузен, и подобрав юбки нехотя отходит от Волкова. Другие три дамы были чуть старше фон Сольмс, но и они были очень молоды и происходили из самых благородных семейств. Одна из них полногрудая и глазастая Изабелла фон Шветцингер ему вообще приглянулась. Да и она улыбалась весьма ласково:

– Ах, барон, матушка моя была на том обеде у герцогини, на котором вы были, так потом только про вас и говорила…

– Про меня? – Удивляется Волков.

– Про ваши подвиги, – поправляется девица чуть смущаясь. – Все

дамы в Вильбурге два дня только о них и говорят. Все восхищаются вами.

Генерал кланяется ей низко: благодарю вас моя дорогая.

«Незамужние все. Неужто их отцы и братья не знают где эти девы?»

Волков хоть и улыбался все им и кланялся, но чувствовал себя среди этой молодёжи неуютно. Любой из присутствующих здесь ему годится в сыновья или дочери.

И тут среди молодёжи находятся ещё два графа, один из них был уже знаком генералу, то был Годфруа Эрнст Алоиз де Фрион граф де Вилькор. И ещё был высокий и статный граф Гройзаксен.

И вот граф де Вилькор на правах знакомца уже обращается к генералу:

– Мы хотели посадить вас среди наших дам, да они у нас глупы, – он и другие юные господа смеются, – и решили, что посадим вас меж мною и принцем, пойдёмте, барон, вот сюда… – Он указывает Волкову место в середине большого, накрытого скатертями, стола. Генерал соглашается и кивает юноше: конечно же, граф.

Два десятка самых знатных юношей и дев большой земли, будущие её сеньоры, ну, кому же ещё быть в окружении принца Ребенрее. Они все радостно болтая рассаживаются за столы.

– Где музыканты? – Вопрошает принц и крутит головой. Он чувствует себя распорядителем ужина, бала… И найдя глазами хозяина заведения распоряжается. – Любезный… Пусть музыканты уже заходят!

На столах стоит хорошая посуда, на блюдах уже положена та еда, что едят холодной. Роскошные, длинные жареные с розмарином говяжьи вырезки, к ним соусники с чёрным перечным соусом. Тут же на блюдах нарезаны тонкими ломтями несколько видов окороков, постных, печёных в горчице, и жирных, с толстыми краями сала, которые подают, усыпав их красным жгучим перцем. Тут же большие вазы с солениями. И это лишь начало, Волков чувствует запах жареной баранины, что доносится с кухни. Лакей из-за спины наливает ему серебряный кубок вина. Кстати, кубок, тут, на столах, всего один, все остальные хоть и красивы, но из стекла. Даже усевшемуся рядом с ним принцу вино наливают в слегка синий, прозрачный стакан. Значит Волкову предоставлен кубок чемпиона. Так, обычно, возвышают победителей рыцарских турниров. Когда на последнем, праздничном ужине все иные господа, пусть среди них будет даже сам король, пьют из посуды более простой, чем пьёт первый рыцарь турнира. Кубок тот, кстати, остаётся у рыцаря навсегда, как подтверждение его первенства. Генерал рассматривает сосуд:

«Прекрасная работа».

– Попробуйте вино, барон, – советует ему принц. – Это из погребов нашего графа.

Волков пробует вино. Оно отменное. Но генерал не знает этого напитка и смотрит на де Вилькора:

– Что это?

– Это шардоне из Шабли, пятилетнее, – отвечает молодой граф пости с гордостью.

– Великолепно же, правда? – Спрашивает принц и сам отпивает из

бокала.

– Никогда не пробовал ничего подобного, – соглашается генерал.

– Южные вина, из Ламбрии и Астии, которые здесь все пьют, – важно начинает рассуждать де Вилькор, – они не плохи, но на наш вкус слишком терпкие, немного резкие. Это от излишка солнца, от того выходит через чур сладкий виноград. Вина из-за реки, они более тонкие. Изящные.

– А у этого ещё и вкус… – Волков снова пробует вино, – кажется, апельсинов.

– Именно, господин барон, – соглашается граф, – привкус апельсина, хотя некоторые находят привкус орехов. Некоторые говорят, что белое вино не идёт к мясу, но на мой взгляд это лёгкое вино идеально подходит к говядине с кровью и перечным соусом, прошу вас, барон, попробуйте.

– Готфрид, барон обязательно попробует, – прервал его Георг Альберт, – но я вижу, что вино уже разлито для всех гостей, я должен открыть ужин и сказать тост.

Молодой герцог чувствовал себя на этом собрании молодых господ как рыба в воде:

– Господа, – он встал. – Как хорошо, что мы додумались собраться не во дворце… Нам бы, всякие важные люди, нипочём там не дали бы повеселиться.

– Ха-ха… – Смеялись повесы. И хлопали в ладоши девы. – Истинно, принц, истинно.

«Вырвались дети из-под взора родителей. Как бы нее набедокурили!»

А принц продолжал:

– И первый мой тост за того, кто стал поводом нашего счастливого собрания. Я хочу выпить, господа, за того, кого по праву считают первым рыцарем Ребенрее, за того, кто снискал себе славу победителя, и того, кого прозывают Инквизитором. За барона Рабенбурга! – Тут он повернулся к Волкову и отсалютовал своим бокалом. – За вас, барон!

И после, молодой герцог, осушил бокал. Волков, улыбаясь, встал вслед за герцогом и начал, поднимая свой кубок кланяться во все концы стола, принимая добрые восклицания в свой адрес и благодаря за них.

Наконец все стали есть и пить, а слуги сновать вдоль стола, принц сделал знак и заиграла лёгкая музыка, а после Георг Альберт наклоняется к генералу и говорит:

– Дорогой барон, прошу вас, сейчас после второго тоста расскажите всем вашу историю про замок. Многие её не слышали.

– Конечно, Ваше Высочество, – обещает Волков.

Но всё здесь ему не нравилось, хоть вида он и не подавал:

«Какого чёрта я тут делаю среди этих сопляков?!» – И его чутьё, не подводившее его, как правило, подсказывало ему, что лучше не рассиживаться среди этих знатных юнцов. Нужно было убраться отсюда побыстрее. Сделать о чём просят и уйти. Но эти дурни и музыкантов нагнали, еды наготовили, даже вин своих принесли, думают сидеть здесь до ночи. Как убраться отсюда, чтобы эта молодежь при том не висла у него на руках. И он не был бы самим собой если бы не придумал выход.

«Кто первый друг и первый враг любых весёлых посиделок? Конечно же вино!»

Конечно же… И он тут же находит глазами фон Готта, и едва тот взглянул на сеньора, Волков манит его к себе рукой: пойдите сюда.

Оруженосец вылазит из-а стола, подходит сзади, Волков делает ему знак приблизиться и говорит тихо:

– Будете говорить тосты, пусть господа пьют.

– Тосты? – Удивляется фон Готт.

– Да, тосты. Вы же любите поболтать, вот и давайте. Покажите себя. – А что за тосты-то? Не знаю я как их говорить, – всё ещё упрямится молодой человек.

– Болван… Первый – за присутствующих дам, второй – за рыцарство… Потом ещё что-нибудь придумайте, – продолжает настаивать генерал. – Главное, требуйте пить «до дна».

– Ладно, – нехотя соглашается фон Готт, – попробую.

А сам генерал, отпустив его от себя встаёт и поднимает руку, требуя к себе внимания и тишины. И едва все замолкают он и говорит:

– Прекрасные девы, добрые господа, я хочу выпить за того, кто собрал нас здесь. За обаятельного человека и лучшего во всём свете герцога, я хочу поднять свой бокал.

Тут опять же все присутствовавшие мужи встали, чтобы выпить, а Волков и закончил фразу:

– Тот, кто любит нашего принца, тот пьёт до дна, господа!

– Принц, мы пьём до дна! До дна! До дна! – Говорили все молодые люди и выпивали. Даже девы присоединялись к мужчинам и показательно выпивали, всё содержимое из своих стаканов.

После все уселись и стали закусывать, а герцог уже распоряжался:

– Прочь музыку, тихо! Я прошу тишины. – И как музыка стихла, он продолжил. – Добрые госпожи, добрые господа, теперь я попрошу, наконец, нашего славного барона рассказать свою историю.

Ну, что тут было делать, как не хотел генерал увильнуть от этой обязанности, да куда уж теперь деться. И он начал говорить, и поначалу, все умолкли и стали его слушать, лишь лакеи старались бесшумно разливать вино по стаканам.

И генерал начал рассказывать громко, чтобы все слышали, и уже стал описывать мальчишку колдуна, как один из лакеев уронил пустой поднос, за что его стал тихо отчитывать хозяин трактира, и после давать ему ещё тумаков, что вызывало у молодёжи живой отклик и смешки. И Волков сразу заметил, что с интересом его слушает лишь граф де Вилькор, что сидел от него по левую руку.

И надавав пинков и подзатыльников лакею, хозяин приближается к герцогу и тихо спрашивает:

– Ваше высочество, птицу подавать пора?

– Что? – Не понимать молодой герцог.

– Говядину господа поели, нести вторую смену блюд?

– А… Ну, хорошо, распорядись… – Соглашается Георг Альберт.

Хозяин тут же машет платком кому-то. И сразу, как по команде, в залу начинают вносить круглые блюда с жареными дроздами, хорошо прожаренными в большом количестве масла, мелкой, но очень вкусной птицей. Их наваливали кучей, сверху присыпали чёрным перцем. Мужу такой птицей было не наесться, но на ужинах, где предполагалось пять-шесть смен блюд, даже самые гурманы не брали с блюд больше двух тушек. Две тушки принц положил Волкову на тарелку. Своей рукой. А уже потом взял и себе. После несли рябчиков, но все уже ели дроздов, и рябчиков пока никто не трогал. К птице подали новое вино. И снова оно было выше всяких похвал.

– Опять ваше, граф? – Интересуется барон, восхищаясь напитком.

– Да, – довольно отвечает тот.

И тут снова встаёт со своего места широкоплечий и рослый оруженосец Волкова:

– Господа! Мы не учтивы и не галантны, как вонючие бюргеры, которые жрут капусту с салом, пьют пиво и хлопают своих баб по задам. Ведь мы до сих пор, не выпили за тех красоток, что присутствуют в этой приятной харчевне.

«Красотки из харчевни! Как ловко он распознал благородных девиц, что под вечер пришли в кабак пить вино в кругу молодых мужчин». – Думает барон. Впрочем, фон Готт привлёк к себе всеобщее внимание, все притихли и слушали его с неподдельным интересом, а тот уже и заканчивал свой тост:

– Я попрошу вас всех выпить за тех дам, что соблаговолили разбавить наши солдатские морды своей красотой.

– Солдатские морды? Что он сказал? Он сказал «наши солдатские морды»? – Господа стали смеяться, повторяя это забавное выражение. Они, кажется, не злились на фон Готта. А Волков стал извиняться за своего боевого товарища:

– Ваше Высочество, этот человек половину своей жизни провёл среди офицеров и солдат, извините его грубость.

– Да нет же, барон! – Смеялся герцог. – Он очарователен. Я первый раз в жизни слышу такой отличный тост.

– За дам до дна, господа! – Тут же проорал оруженосец.