Борщ из уютного триллера, эротической фантастики и парочки антиутопий
Война за солнце
Меня до сих пор мучает воспоминание из глубокого детства. Жуткое, полное панической дрожи, оно проникает в реальность каждый раз, когда кто-то говорит о людях дождя. Контуры его теряются в пучине времени, но суть неизменна. Почему первое воспоминание в моей жизни стало именно таким?
Мне было четыре года, а может, три, – в детстве возраст всегда хочется преувеличить. Нам домой привезли диван, большой и мягкий. Старый был не чета новому, потому что торчащие пружины и мышиный цвет не вызывали ощущения праздника, а теперь бежевая кожа даже походила на солнце, в которое можно прыгнуть. Я мог веселиться дома, бегая по комнате, плюхаясь на мягкую поверхность и снова вскакивая, чтобы пробежать круг.
Этим я и занимался, когда появился он.
Странный человек корёжился, будто в муках, и бормотал что-то несусветное. Он прошёл в комнату кривой походкой, вызывая страх. Я будто обледенел… А человек притаился в углу, не давая выдохнуть. Воспоминания об этом и теперь смутные, на уровне ощущений, а не картинок.
Я сидел на бежевом, почти оранжевом диване, боялся двинуться, и тут послышались грохот и бахающие о паркет шаги; помню грязные следы от ботинок. Что у нас дома могло делать столько чужих взрослых? Раздался выстрел. Кажется, я испугался и вскрикнул. Столько крови мне не встречалось даже в поликлинике…
– Не волнуйтесь, это женщина дождя, – сказал грубый голос.
Оставив странное существо лежать, выбившие нашу дверь люди ушли. Я остался в шоковом состоянии и смотрел на умирающую женщину – это была женщина! – будто со стороны, ничего не ощущая. Голос не подчинялся мне, тело не двигалось. Трёхлетний ребёнок ничего не мог понять, но чувствовал, что произошло непоправимое.
Уже в том возрасте я догадывался, как надо относиться к людям дождя, хоть и не знал, кто они такие. Понятно было то, что из-за них в стране постоянно идёт дождь, и только это. Солнце отказывалось светить сквозь громоздкие тучи, и в этом состояла национальная трагедия. Поэтому людей дождя отстреливали. Каждый мальчишка мечтал взять в руки оружие.
Казалось, всё просто, но меня долго не покидали сомнения. Как женщина дождя пробралась в наш дом? Знали ли её мои родители? Почему в момент перед выстрелом она потянулась ко мне, и вдруг тянулась не со злым умыслом?
Последняя несуразная мысль была следствием детского шока, и именно она больше всего запомнилась мне.
***
Восьмой год обучения ознаменовался тем, что нас распределили по специальностям. Первого сентября «а», «б», «в» и «г»-классы перетасовали, как колоду карт после скучной партии. Из всего списка я знал от силы четырёх человек, с которыми толком-то и не общался. Тогда встала задача быстро найти одного-двух друзей, чтобы не стать изгоем.
Шёл, как обычно, дождь, и я сильно вымок по пути в школу. Холодная классная комната отбирала последние крохи воспоминаний о летнем… не то, чтобы тепле, но не таком уж сильном холоде. С крыш стекали струйки воды, то и дело брызгая на окна из-за ветра. Уже не одно поколение в нашей стране стояла такая унылая погода. Что могло положить ей начало?
Ничто так не прокачивает социальный глазомер, как жизнь в стае, коей является школьный класс. Нас рассадили за парты-одиночки. На первой перемене я больше прислушивался к чужим разговорам, к потокам фраз:
– А ты взял восемьдесят первый уровень?
– Они добавили в меню горячий бамбл.
– Сам придумал или срисовал?
На второй перемене мы пошли в столовую, и мне надо было выбрать, с кем сесть за один стол. Мы распределялись по три-четыре человека. Я стал рассуждать. Если сесть, например, с девочками, то вызовешь насмешки. Если попробовать сдружиться с парнями из прошлого класса, отношения всё равно не наладятся. Оставалось выбрать незнакомых людей. Эх, ну почему Витя, мой прежний друг, решил пойти в медико-биологический? Совершенно не моя специальность…
Тарелки уже были расставлены, подростки резво рассаживались, только я стоял как вкопанный. Увидев Мишу по прозвищу Медведь, подумал, как хорошо бы было попасть в его компанию. У нас много говорили о его родителях, людях уважаемых. Большой и надёжный, он вступал в драку каждый раз, когда кто-то подтрунивал над его друзьями. Благодаря своим размерам, выходил победителем – и не важно, что учителя шёпотом жаловались на его вздорный характер друг другу в коридорах, пока никто не слышит. Медведя уважали все классы, потому что у них не было другого выбора.
По счастливому совпадению, толстяк тоже остался без друзей. Как так? Он был с ними неразлучен. Но всё к лучшему! Я задумался, как подойти к нему, и упёр взгляд в космы волос. Медведь повернул голову и тоже увидел меня. Приглашая сесть вместе, бросил короткое:
– Айда.
Мы вместе сели на потёртую деревянную скамейку и взяли ложки. Почти сразу к нам присоединился тощий, гикнутый парень без школьной формы. Медведь будто притягивал тех, кто не мог постоять за себя.
– Костя, – представился тощий парень.
Он положил на стол фигурку, которой, очевидно, решил выпендриться в первый день учёбы. Куча деталек были раскрашены в белый, красный и синий цвет.
– Это мой мобильный воин Гандам, – прокомментировал Костя, не выдержав пятисекундного молчания. – Я его сам раскрашивал. У него есть ружьё. Оно стреляет в космосе. Ну, вы, наверное, смотрели тот сериал.
Чем больше он говорил, тем сильнее я ощущал вяжущее одиночество.
– Жаль, что так холодно, – вылетела изо рта единственная мысль.
– Угу, – сказал Медведь сквозь набранный в рот суп. – Эт всё люди дождя.
– Ну, в здании с холодом можно было бы что-то сделать, – вставил Костя.
Он начал есть с запеканки с изюмом, которая гораздо вкуснее супа, – в общем, сделал всё не по правилам. Я вообще к еде не притрагивался, подавленно держа в руке ложку и пытаясь вызвать у себя аппетит. Медведь достал пальцами капусту из супа, откусил явно испорченный кусок и сплюнул его на стол.
– Конечно. Отстрелять, – вынес он вердикт.
– Говорят, людей дождя – 20% всего населения, – похвастался начитанностью Костя.
– Значит, в нашем классе из них каждый четвёртый?
– Каждый пятый… – поправил я.
Медведь бросил предупреждающий взгляд, и мне пришлось заткнуться. Костя продолжил спорить.
– Мы не можем отстрелять пятую часть населения, – возмутился он.
– Почему нет? Мой папа в МВД этим занимается.
– Разумней просто наладить системы отопления.
Это был аргумент. Я молчал, потому что встревать в спор с Медведем – самоубийство. Из дверного проёма послышался очень строгий учительский окрик:
– Константин Севок!
Костя подскочил и испуганно перевёл взгляд на нашу новую классную руководительницу. Он выглядел, как нашкодивший котёнок. Я забеспокоился: неужели нас подслушали с такого расстояния? Костя оставил запеканку и побежал к дверям. Он долго оправдывался за униформу, которую ещё не пошили. Понятно было, что парень перешёл из другой школы.
Медведь мотнул головой в сторону Кости.
– Экстремист, – прорычал он на всю столовую и задорно оскалился.
К счастью, Наталья Павловна не выделила его рык из общего гомона.
Я сам не понимал, что в нашей стране является экстремизмом. Папа объяснял утомлённо про людей дождя, что они – враги. Отстреливать их – установившийся порядок. Призывая не делать этого, ты ведёшь себя радикально – провоцируешь очередной скандал. Вообще, в нашей стране была мода на обвинения. Наверное, я не был экстремистом только потому, что всё время молчал, ведь мне показалась отличной идея Кости об отоплении.
Из задумчивости меня вывело резкое:
– Пс.
Я удивлённо уставился на Медведя, а тот резко понизил голос:
– Скажем училке, что он дождевой.
Я уронил челюсть.
– Зачем?
– Мне нужен его Гандам.
– Но… зачем врать?
Медведь отвесил мне подзатыльник.
– А мы врём, что ли, дубина?! – рыкнул он.
Я почувствовал подступающие слёзы. Похоже, дружба с Медведем имела свои издержки. Мне не хотелось ни клеветать на Костю, ни ссориться с заводилой. Единственным выходом оставалось пересесть за другой стол, но даже в этом случае последствий не избежать.
Медведь встал, сжав моё плечо. Я пытался перебороть себя. Нерешительность мучила: может, всё-таки настучать на Костю, как приказано? И в этот момент, как нежданный спаситель, появилась…
Большая попа.
Она села на столь нужного всем Гандама. Фигурка хрустнула. Медведь с шумом вдохнул воздух.
– Ты что за поехавшая? – спросил он.
Обладательница попы повернулась боком, неловко соскочила на ноги и улыбнулась, словно Джоконда. Девочка заботилась скорее об эффектности, чем о красоте: её губы были перепачканы красной помадой с коричневым контуром. Кроме того, не имея возможности сменить школьную форму на что-то более весёлое, она пододела под юбку колготки-сеточку. Экстравагантный вид завершался чистым беленьким воротничком примерной школьницы.
– Я Алиса, – представилось создание.
Понятно было, что она сломала Гандама специально. Я возблагодарил судьбу за то, что избавила меня от мучительного выбора. Теперь стреляющее в космосе палка-ружьё сломалось у основания, и фигурка потеряла всю свою прелесть. Говорить учительнице, что её владелец – человек дождя, не имело смысла. Медведь был в ярости.
Тем временем вернулся Костя. Он уставился на тут же ретировавшуюся Алису, затем посмотрел на фигурку. Глаза его расширились. Медведь бросил быстрый взгляд на затылок Натальи Павловны, развернул Костю и дал ему пинка. Жертва нелепо замахала руками, послышались смешки.
– Плевать на этого Севка. Лук-севок. Девка точно дождевая, – резюмировал Медведь.
Я вдруг почувствовал решимость, молча встал и пересел за один стол с Алисой. Благо пока не начал есть суп.
***
У Алисы оказалось столько же уроков, что и у меня, и мы вышли из школы вместе. Пританцовывая под дождём, новая подруга рассуждала о несправедливости и половой идентичности:
– Хорошо быть мальчиком: занозы не вопьются в штаны, а я девочка, и мои ноги почти что голые.
И я подумал: действительно хорошо.
Впрочем, не во всём. Алиса держала высоко над собой маленький зонтик, вода с которого капала прямо мне на макушку. Но я почти не замечал этого: всё равно куртка промокла. Несмотря на вековой дождь, одежду у нас делать так и не научились.
– Без зонтика хорошо ходить. Дождь капает – значит вырастешь, – продолжила Алиса. – Но я не такая, как ты. Мне слишком холодно.
Я был в предвкушении: Алиса обещала показать свой дом. Раньше мне не доводилось бывать дома у девчонок. Наверное, там всё совсем не как у нас. В детском отделе мегамаркета продавали огромные домики для кукол, чуть ли не в метр высотой. Почему-то мне казалось, что я найду такой же у Алисы.
С небольшого бульвара мы свернули в парк. Я ничего не замечал от радости, а Алиса тем временем болтала:
– У меня тоже есть Гандам. Только другой. И, если честно, самодельный, из пластелина. Мама сказала, настоящий мне иметь рано. Куплю, когда вырасту.
Я открыл рот, чтобы удивиться: неужели она тоже смотрит Гандама? И тут Алиса добавила:
– Такой эмоциональный сериал…
Мой рот захлопнулся. Похоже, она смотрела только последнюю часть, с новым режиссёром. Чего ещё можно было ожидать от девчонки? Их привлекают боевые сериалы, только если в них обилие соплей.
Я неожиданно понял, что за всё время, пока Алиса болтала, сам не издал ни звука, и задал логичный вопрос:
– Ты не боишься ходить по парку до дома?
Действительно, над нами сгустились кроны деревьев. Они частично защищали от дождя, идущего там, где листья редели. Дорожка была грунтовой: похоже, мы зашли далеко…
Алиса беззаботно ответила:
– Не.
Как ей не страшно? Куда она меня ведёт? Я собирался запаниковать, однако вспомнил, что с другой стороны парка есть выход к жилым домам. Но точно ли мы идём в том направлении?
– Пришли! – торжествующе воскликнула Алиса.
Нас окружала глушь.
– И где мы? – спросил я.
Голос был чуть хриплым от долгого молчания.
– Вот мой дом, – ткнула пальцем подруга.
Я проследил за направлением её руки. Алиса указывала на сложенные буквой «П» доски, которые могли служить прибежищем разве что для белок. Сложно было поверить, что тут жил человек.
– Я думал, ты приведёшь меня в другой дом, – осторожно сказал я. – С прихожей, плитой, туалетом.
– То квартира. А это дом, – изрекла Алиса.
Всё стало понятно. Она не собиралась показывать мне, где живёт. Я задумался: в самом ли деле странная девочка стала моей подругой? Сняв портфель, я пригнулся и залез в импровизированное жилище. Места тут хватало как раз для двоих.
– Ну что, расскажи о себе, – попросил я.
Алиса устроилась напротив меня, на траве. Круглое лицо украшала самодовольная улыбка.
– Я девочка дождя, и я подарю всем солнце! – заявила она.
***
Пока мы лежали в сооружении из досок, полностью извозюкались в грязи. Алиса рассказала мне свою историю. Она была новенькой в школе и ещё не понимала, что к чему. И не слышала ничего о Медведе, а с Костей сидела за соседними партами.
Она училась хорошо, причин переводиться из старой школы не было. Крутые девочки её особо не трогали, зная, что она неадекватна. А неадекватна она была ого-го как: однажды принесла в школу жабу и посадила в портфель подруге, которая расковыряла её вязаный свитер.
Да. Неадекватность – своего рода защита от травли. Люди не могут предсказать твои действия и начинают бояться.
Но всё изменилось, когда мама Алисы снова вышла замуж. Их семья переехала в другой район. В доме стало невозможно находиться. Отчим не работал и чуть что, устраивал скандал: то посуда неидеально помыта, то шаги слишком громкие, то в котлетах лук, который он терпеть не мог.
Родители кричали друг на друга, а потом всю злость срывали на Алисе. Даже иногда били. Стоило ей попасться под руку, и девочка ходила в синяках ещё несколько дней. Поэтому она облюбовала в парке домик, который ей построил настоящий папа, – кучу досок, сложенных буквой «П».
Я представить не мог, что у новой подруги творилось в голове. Она просиживала в домике все вечера и уходила, только когда мама с отчимом ложились спать. При этом девочка врала, что ходит в гости к подругам, и её не искали. Ночью она играла в компьютер, который в её семье был только один. Алиса уверяла, что спать ей не хотелось. У неё было много странностей.
А я жил размеренно, вставал ровно в шесть и ложился в одиннадцать. Стандартное расписание помогало мне чувствовать себя спокойно. Что бы ни случилось, я знал, где буду в следующий час. Даже друзья не звонили, чтобы внезапно выдернуть на улицу.
Сильно помогало то, что мама в своё время работала учителем в школе. У неё и сейчас было много друзей среди преподавательского состава. Иногда я заходил в учительскую, где меня угощали чаем. Завуч Светлана Петровна давала мне небольшие задания, например, подчеркнуть в газетной вырезке определённые буквы на скорость.
Вот и сейчас я занимался этим. Мама часто рассказывала, как полезно развивать память и внимание. Продлёнки как таковой в школе не было, да и не нужна она была 14-летнему лбу. Но в учительской стояло спокойствие, мне здесь нравилось.
– Сделал? Не проверяй, – предупредила Светлана Петровна.
Она взяла протянутый мной кусок газеты, маркер и пробормотала:
– Ага… тут пропустил.
– Светлана Петровна, – позвал я.
– Да, Коля?
– Может ли быть такое, что со мной не хотят дружить, потому что я хожу сюда?
Завуч отложила маркер и вздохнула.
– Школьная дружба искренняя, но вместе с тем самая сложная, – сказала она. – Ты замкнут, и ребята к тебе не тянутся. Но со временем это пройдёт. Наработаются социальные навыки. Вас же распределили по классам? Удалось познакомиться с кем-то?
– Я поссорился с Медведем, – признался я.
– Вчера я видела тебя после школы с девочкой.
Я покраснел. От взора Светланы Петровны ничего не могло скрыться.
– Её зовут Алиса. – Этим всё было сказано.
– Она твой друг?
– Да, мы гуляли… она показала мне свой… дом.
– Так значит, у тебя есть друзья?
– Есть, правда, но она странная. Считает себя девочкой дождя. Хотя это глупость. Дети дождя, они же страшные…
Взгляд Светланы Петровны стал чужим.
***
Впервые за много лет я собирался в школу с желанием идти туда. Алиса не просто так заявляла, что подарит солнце людям: она уже пробудила свет во мне. Смесь чудаковатости и непосредственной детскости вызывала интерес; интерес вызывал предвкушение новой встречи. Мне спустя много лет казалось, что это были мои самые счастливые воспоминания.
Когда я собрал портфель, подсознание на мгновение показало мне ту картинку – полный настороженности взгляд Светланы Петровны. Что он мог значить? Чем это закончится? Я помотал головой, чтобы стряхнуть мысли. Это всё излишняя тревожность.
Шёл, как обычно, дождь. За пятнадцать минут пути мои волосы совсем промокли, и самого меня можно было отжимать. Капли барабанили по крышам, и в такт им стучало сердце. Я, как никогда в жизни, был бодрым и полным энергии.
Но когда я приближался к школе, мне показалось, над ней сгустилась тьма. Дурные предчувствия поглотили меня. Опять стала мерещиться Светлана Петровна, она предавалась плотским утехам с Медведем и смотрела на меня с презрением. В горле образовался ком. Со страхом я подошёл к воротам школьной ограды.
Предчувствия не обманули меня. На доске у входа висела большая фотография Алисы с подписью:
«РАЗЫСКИВАЕТСЯ
Алиса Клин
Человек дождя. Возраст: 14
Допустимы любые меры самозащиты».
Кто-то пририсовал ей рожки, как у чёртика, и наклонил угол брови. Теперь Алиса выглядела злодеем из комикса. Это была какая-то ошибка: люди дождя отвратительны и опасны, а я провёл с ней целый вечер, и ничего не произошло. Кто-то оклеветал её, а ведь она хотела дать всем солнце…
Я побежал в учительскую.
– Скоро урок, Коля, – сказала Тамара Николаевна. – Ты опаздываешь.
Дыхание никак не могло выровняться.
– Там… Алиса… – выдавил я.
– Да. Её уличили.
– В чём?
– В том, что она начала дождь. А теперь иди на урок.
Тамара Николаевна подтолкнула меня. Я переступал ватными ногами по направлению к двери и думал: как могла начать дождь весёлая Алиса?
– Кто на неё нажаловался?
– Было несколько жалоб. Какое вам дело?
«Действительно, – подумал я с гневом. – Какое мне дело? Я знал Алису всего-то один день».
– Она – мой друг! – прокричал я.
***
Поникший Медведь сидел на подоконнике. Мне предстояло учиться с ним ещё три года – это во-первых. Во-вторых, я никогда не видел его в таком состоянии. Лицо великана стало землистым, а сам он выглядел так, будто отравился позавчерашней капустой.
– Что случилось? – спросил я.
Медведь поднял затуманенный взгляд.
– Да отец вчера вечером лука-порея прикончил.
О ком он говорит?
– Этот дебил спорить с ним полез, – продолжил Медведь. – Сказал, что лучше про клей знает. Мы Гандама склеивали. Теперь как дождевой оформлен. Любые меры самозащиты. А Гандама отец сказал выбросить.
Я вспомнил того парня, который носил с собой фигурку; отмотал то, что сказал Медведь, назад, и с тупым видом спросил:
– Прикончил?
Медведь снова уставился в пол.
– Родаки совсем обнаглели. Отбирать мои игрушки.
Он не мог без собственнического мышления. Я подумал, что, может быть, Костя был ему важен, поэтому слегка кивнул.
– А. Девка твоя узнала про Севка – впала в истерику. И убежала куда-то. Айда. – Медведь махнул рукой.
Я подошёл к окну.
– Вот в том направлении побежала, – указал Медведь.
Я понял: Алиса спряталась в домике из досок. То, что она человек дождя, – ошибка, моя подруга просто перенервничала из-за гибели одноклассника. Все знают: если ты будешь вести себя неадекватно, за тобой придут, потому что так делают только начинающие дождь люди.
***
– Алиса! – воскликнул я, подбегая к домику.
Найти место было сложно – оно находилось глубоко внутри парка, за неровным строем деревьев. Но я справился: настолько хотел увидеть Алису.
Выл ветер. Никогда ещё я не ощущал природы настолько дикой. Алиса лежала под навесом из досок, в грязи, уткнув лицо в ладони. При моём приближении её плечи дёрнулись, и сама она напряглась.
– Алиса, я нашёл тебя!
Остановившись, я наклонился и положил руку на её плечо.
– Что с того? – пробубнила девочка.
– Как что?! Не обращай внимания, что бы они ни говорили…
– Зачем ты сказал про меня этой завучке?
Алиса поднялась. Я увидел наконец её лицо и понял: передо мной один из тех самых людей, про которых слагают страшилки. Тушь растеклась, ревущая гримаса ужасала. Алиса походила на смесь жабы и тигра, и даже штормовой ветер рядом с ней становился крепче.
– Светлане Петровне? – тупо спросил я.
– Если бы не ты, – выдохнула Алиса, – если бы я не поверила тебе…
– Она кому-то рассказала?
Ответом мне было молчание. Алиса снова плюхнулась в грязь.
– Алиса, не молчи, – затараторил я. – Ты хотела дать всем солнце. И ты можешь его дать, ты можешь дать всем саму себя! Во всех живёт солнце, какими бы людьми дождя они ни были!
Но Алиса не поднимала головы.
– Что кому я могу дать? – пробурчала она. – Я маргинал, я экстремист…
За моей спиной послышался отдалённый шорох. Кто-то ломал ветки кустарника. Алиса вскочила.
– Держи! – крикнула она, протягивая мне кусок картона. – Это моё солнце.
Приближались страшные шаги. Шаги, которые я уже слышал в детстве. Шаги тех, кто убивал.
В этот раз я разглядел их: люди с автоматами. Они хранили мир, они хотели добра. Кто дал им эти автоматы? Их грубая поступь и вторжение в наш мир…
Раздался выстрел. Я опустил взгляд. Кусок картона… Картина по номерам. Я разглядывал солнце, забрызганное кровью.
***
– Привет, мам, – бросил я, вернувшись.
Мать оглянулась.
– Что так рано?
Худое лицо мамы, измученной отмыванием дверной ручки, выражало тусклый свет, которого не хватало, чтобы удержать меня на плаву. Картонка с Алисиным солнцем выпала из рук на пол.
– Да что-то кусок в горло не лезет, – ответил я невпопад.
Мать прищурилась.
– Что это? Кровь? – перепугалась она.
Всё было как в тумане. Мама потащила меня на кухню, стала осматривать. Я молчал и позволял вертеть себя под разными углами. Внутри застыла пустота.
– Мам, а кто был тот человек дождя, которого убили в нашей квартире? – вдруг спросил я.
Мать закусила губу.
– Да, я слышала, что обвинили девочку из вашей школы. Неужели её уже?..
– Да. И даже тело не унесли.
– Ты не говорил мне о ней.
– Я позавчера познакомился.
Мать явно уходила от серьёзного вопроса, и я повторил:
– Кто был тот человек дождя?
Она испуганно смотрела на меня и мяла фартук.
– Ты помнишь?
– Такое не забывается.
– Но… Тебе было года два. Это была твоя тётя. Она была… больна.
До меня медленно доходило. Это была моя тётя, но ощущалось её присутствие так, будто я столкнулся со смертельной опасностью.
– Кто такие люди дождя? Они могут убить? – прохрипел я.
Мать опустилась на стул я стала рассказывать.
– Во времена, когда нашим бабушкам и дедушкам было столько же, сколько и тебе, власти решили создать самую счастливую нацию. Для этого было решено отстрелять несчастных людей. Бездомных, нищих, больных… Отстреливали даже изгоев в школьных классах.
– А изгои опасны?
– Те, кто действительно опасны, всегда выглядят привлекательно. А несчастные люди своим видом портят жизнь другим. Поэтому от них было решено избавиться. Но…
– Но?
– Сразу после массовых расстрелов начался дождь. И он не может прекратиться до сих пор. Людей, приговорённых к казни, стало принято называть людьми дождя, как если бы это они были виновны…
– Может, дождь прекратится, если не стрелять?
– Поздно. Общественность возложила вину на этих людей и жаждет их смерти, но чем больше мы от них избавляемся, тем сильнее идут дожди. Это замкнутый круг.
– Люди не могут быть так глупы… – пробормотал я.
Вернувшись в коридор, я увидел ту картинку по номерам, которую разрисовывала Алиса. Судя по всему, она рисовала акрилом. Замершее на куске картона солнце – оно было у неё внутри. Неидеальное, конечно, потому что никто в нашей стране не знал, как оно выглядит. Но ведь можно вообразить…
И я принял решение стать художником. Давать людям свет, что найду в себе. Может быть, сейчас я замкнутый, незаметный мальчишка, что ходит без зонта под дождём. Но я смогу проникнуть в чужие чувства и изменить их. Сделаю так, чтобы страна стала счастливой. Для этого нужна только сила картин.
Право гиноида
Когда Роман Тиходов, мелкий чиновник федерального министерства, пришёл на работу, из кабинетов не доносилось ни звука.
«Спят», – подумал Роман.
Он не удивился: утро было в разгаре. Тиходов прошёлся по коридору, и его догадка подтвердилась: вовремя на работу никто не явился. Ну спят так спят, наказывать подчинённых он не собирался. В конце концов, это чиновники, а не рабочие. Считай, элита.
Тиходов расположился в уютном кожаном кресле и взял в руки документ и печать. На листе бумаги уже красовался круг, ровный, только почему-то коричневый. Нацепив очки, Тиходов разглядел след от кофейной кружки.
«И всё-таки после войны с Америкой жизнь стала лучше», – рассудил он.
Действительно. С ударом ядерной бомбы склонная к предательству интеллигенция разъехалась, эстрада сделала ноги ещё в начале, даже таджики, подумать только, вернулись в Таджикистан. Хотя фактически удара не было: ракету удалось сбить на подлёте. И слава Богу, что Россия не ответила, как многие хотели. Иначе жили бы в пещерах. А так удалось отделаться радиоактивными осадками.
Оставшийся рабочий класс снова зауважал чиновников, хоть и не по доброй воле. Власти установили тотальный контроль за гражданами, давно пора! Теперь и продавщица в магазине любезно здоровалась с Романом, и в пробках на дороге ему порой уступали, узнав, и даже пожилой отец повторял, что гордится им. А что ему оставалось? Сын помогал выбивать льготы.
И при том никакого контроля за рабочими обязанностями. Можно спокойно ставить кружки на документы, за это не накажут. Делать можно всё, только не пропагандировать Запад.
Пропаганда представляла собой, по сути, любое упоминание без осуждения. Иногда под статью попадало упоминание вообще. Старики грешили тем, что нарушали правила и ностальгировали по джинсам, но молодежь, спасение страны, всегда была рада настучать на них.
Запад. Само имя врага звучало устрашающе. Россия, будучи отсоединённой от мирового интернета, не знала, как дела за границей. В государственных СМИ писали только о том, как там всё плохо и как Америка снова хочет войны. Неизвестность, как известно, пугает. Тиходов откинулся на спинку кресла и сделал пару дыхательных упражнений; постепенно он погрузился в дрёму.
В дверь постучали.
Травницкий, пожилой, засидевшийся на месте чиновник, вошёл в кабинет, тростью помогая себе переставлять ноги (он всё ещё прихрамывал после операции на сустав). Глаза, который год полные старческого отчаяния, безразлично прошлись по трём портретам политиков и остановились на Тиходове, который в подмётки не годился Путину, Ленину и Сталину.
– Что у нас с арестом имущества? – выдавил старик.
– Вот, – услужливо протянул кипу бумаг Роман. – Здесь квартиры граждан, высказывавших левые взгляды.
А сам подумал: «Он долго сидит на месте; надо подстроить пропаганду».
– Подумать только, – покачал головой Травницкий, – здесь не меньше миллиарда рублей, и он пойдёт на благие цели…
Старик издал тяжёлый вздох. Тиходов почувствовал предвкушение.
– Как вы думаете, не лучше ли будет раздать квартиры оставшимся гражданам Таджикистана? – как бы невзначай спросил он. – Эти отважные люди работали на стройках, пока молодые русские плели заговор против правительства…
Травницкий явно почувствовал подвох: те таджики, что помоложе, были на стороне Запада. Он поднял голову от документов и прищурился.
– А знаете, рекомендовавший вас на повышение Малининов в шаге от расстрела, – прозвучало в тишине. – Он западный контрабандист.
Горло Тиходова пересохло, а руки опустились. Он не ожидал подобного. Его благодетель связан с Западом. Это ж надо так влипнуть!.. Усилием воли он подавил спазм в горле.
– И что он? – спросил Роман.
– Пытается спастись. Кричит, что не пропагандировал.
– Значит, сам не пропагандировал, а пропаганде поддался?
– Потратил полмиллиарда на во-от такую куклу, – расставил руки Травницкий, – в точности как живую. Хотел найти покорную жену…
Возникла пауза, затем прозвучал испуганный полушёпот:
– Искусственный интеллект?
Травницкий с помощью трости дохромал до кресла и уселся. Тиходов бросился заваривать кофе, и вскоре перед чиновниками стояли две ароматные чашки.
– Интеллект не может быть искусственным, – начал старик. – Только рукотворным. Это может показаться мелочью, но знаете, русских расстреливают там, в Америке. Если кукла ломается, задумавшись над тем, не искусственная ли она, им вменяют убийство. Считается, что мы убиваем рукотворный интеллект. Знайте на случай, если прикажут ехать в командировку.
Тиходов кивнул. Он уже слышал об этом.
– И не надо подозревать меня в пропаганде, – продолжил Травницкий. – Я желаю добра вам, как и всем на свете.
Тиходов снова кивнул.
– В Америке всё плохо. Там люди ходят по улицам вперемешку с андроидами, а русских расстреливают, стоит им сказать слово «искусственный». Детей воспитывают куклы, матерям до них дела нет. На переменах школьники смахивают с маленьких роботов, чтобы не плакали, пылинки, и для этого нужна особая тряпочка. Очень мягкая, сшитая вручную, она стоит сто тысяч, не меньше…
Старик вдруг схватился за голову. В глазах его стояли слёзы отчаяния.
– Подумать только. Мы так долго изучали, как построить коммунизм… А вместо нас это сделали те, кто к нему не стремился…
– Как так? – подал голос Тиходов.
Потеряв контроль за собой, он схватил Травницкого за плечо. У старика начался приступ откровения, и этим можно было бы воспользоваться, если бы не внезапно пробудившаяся совесть.
– Там всё бесплатно, – объяснил старик, немного успокоившись. – Всё, кроме кукол. Кто не хочет – может не работать. Еда, лекарства, все блага… Так, что я там говорил? И если один школьник эту тряпочку забудет, то весь класс в этот день отказывается с ним общаться, а учитель ставит двойки. Потому что все ответы на вопросы им подсказывает кукла. Да.
Несколько лет назад учёные создали в лаборатории гомункула с электронным мозгом и устроили по поводу его дня рождения вечеринку. После этого гостям сказали, что среди них был робот, и предложили догадаться, кто. Только один человек проголосовал за гомункула, и это оказался шизофреник. Так был пройден тест Тьюринга1.
Причём есть куклы, которые выглядят в точности как люди. Поэтому использовать слово «искусственный» нельзя, это нарушение чужих прав. Кукла из плоти может покончить жизнь самоубийством, если поймёт, что она искусственная. Остальные начнут плакать. Более того, иногда обычные люди вроде нас с вами кончают жизнь самоубийством, решив, что они созданы в лаборатории. Вот так.
Тиходов почувствовал ужас и вместе с тем наслаждение, уйдя в мечты. Он с детства любил играться в куклы, точнее, отбирать их у младших сестёр. Главной проблемой в его жизни была жена. Слишком ворчливая! Быстро не езди, на кухне не кури, на работе не воруй… Что вообще она разрешала ему делать? Так и развелись.
Но у него может быть другая жена. Жена-кукла.
Решение пришло быстро.
– Разрешите мне пропагандировать Запад! – вскричал Тиходов.
Опасное мероприятие: заграничные торговые марки нельзя упоминать в обычной речи. Травницкий мог обратиться в инстанции с жалобой. Ему поверят. Но что не сделаешь ради любви?
Старик удивился.
– Попробуйте. Однако как, услышав обо всех ужасах их коммунистического капитализма, вы собираетесь это делать?
Тиходов набрал полную грудь воздуха.
– Я смотрел «Терминатора»!!! – вскричал он.
Травницкий поморщился.
– «Терминатор»? Тот самый фильм ужасов, где главный герой – ультралевый террорист?
– Именно, – кивнул Тиходов. – Поймите, в то время его смотрели все… Я поддался давлению разлагающейся под влиянием Запада общественности…
– И что? – перебил старик. – Что вы хотите сказать этим?
В голосе Тиходова зазвучала трагедия:
– Показанное в фильме будущее нанесло вред моей неокрепшей психике. Американцы умеют создавать впечатляющую картинку. Я не спал трое суток и боялся включить компьютер. Потому что этот терминатор мог убить меня.