Отдел. Протокол чувств

Глава 1 Терапия делом

Вести машину через пелену слез – тяжело. Громкую музыку не включить – на заднем сидении спит собака. Приходится, не часто, но останавливаться на обочине и, проплакавшись, дышать. Как учил психолог – долгий вдох, долгий выдох. Три таких вдоха и снова подступает истерика. Она не курит, от этого, кажется сложнее. Нет, наверное, Здоровье и все дела… Пару раз на таких остановках дыхание не помогает – успокаивает истерику только пинание колеса машины. Во второй раз собака проснулась и удивлённо смотрела на хозяйку через стекло.

В следующий раз она остановилась на заправочной станции. Собаке требовалось размяться, а ей срочно нужен был кофе и что-то съесть. Магистральные заправочные радовали выбором и приветливым отношением, даже ближе к полуночи. Дальнобойная стоянка не была битком и это обнадеживало – девушка надеялась, что и людей не очень много, все же не хотелось разгуливать с красным носом и глазами при всех. А солнечные очки ночью – подозрительно. От такой мысли она хмыкнула, закрывая машину и отправляясь за кофе и оплатить бензин. Собаку было решено выгулять после всех покупок.

Эта остановка была необходима. Как для питомца, так и для нее. Потому что хотелось наконец доехать до гостиницы, переночевать и оставшуюся половину пути доехать максимально быстро.

«Кир, не дури. Открой мне» – его контакт девушка переименовала, но не убрала в спам. Почему – сама еще не понимала.

«Сложно открыть что-то за 340км» – быстрыми движениями пальцев по клавиатуре девушка уже была готова отправить сообщение, но что-то мешало.

«я вижу, что ты прочитала. Вижу, что пишешь»

– Какой ты, сука, проницательный. – пробурчала девушка

– Добрый вечер.

– Простите. – щипая переносицу, чтобы немного вернуться в реальность, – девяносто пятого, до полного, третья колонка.

– У нас обновление, оплата на колонке, после того, как заправитесь, – мальчик на кассе улыбнулся, – Что-нибудь еще?

– Да, три эспрессо, две сосиски в тесте и три хот-дога без теста. – подобный заказ на заправочной вряд ли необычен, но она продолжила – сосиски для собаки. И воды еще без газа, не из холодильника.

Расплатившись за кофе и еду, девушка вернулась к машине. Собака, до этого лениво лежавшая на заднем сидении, теперь смотрела на хозяйку в лобовое стекло и радостно виляла хвостом.

– Держи, прожорливое животное, – просовывая через приоткрытое стекло сосиску, девушка улыбнулась скорости, с которой еда пропала в машине.

Осталось одно из самых сложных и в то же время простых дел – заправить автомобиль, при этом не разлив кофе.

– Вам помочь? – из-за спины появился работник заправочной, мужчина в световом жилете, – У нас только ввели новую систему, не все сразу справляются.

– Да, пожалуйста. – она протянула купюру в благодарность и была готова приложить карту для оплаты бензина, – девяносто пятого, на пару тысяч.

– Оплата после заправки. – мужчина улыбнулся и начал работу.

«Кир, прекращай дуться» – пришло новое сообщение.

«Я уехала домой. НЕ пиши мне больше» – девушка отправила сообщение и заблокировала контакт. Вдыхая аромат напитка и отдавая питомцу очередную сосиску, она наконец не чувствовала предательского кома в горле.

«Дашка, я завтра приеду, к вечеру. С собакой» – отправила другое сообщение, когда расплатилась за бензин и, отогнав машину на стоянку, наконец вывела собаку на прогулку.

***

Парная гудела. Раскаленные камни, шипели от ледяной воды, которую плеснули из дубовой кадки, Пар обжигал. Он был густой, сладковатый, пахнущий распаренным дубовым листом и березовой почкой. Три человека, привыкшие за сорок лет службы к худшему, чем эта, покорно принимали ее, раскинувшись на полках из потемневшего, потрескавшегося от времени дерева.

Кожа, покрытая отметинами пулевых ранений, ножевыми ранами и видевшая годы нервного напряжения, краснела, распаривалась, открывая поры, чтобы выпустить наружу всю накопленную усталость мегаполиса.

– Ну-ка, добавляем, господа хорошие, – сиплым, намертво прокуренным голосом произнес Жаров Николай Георгиевич.

Он, самый жилистый и подвижный из троицы, легко, почти по-кошачьи, спрыгнул с верхнего полка, подошел к каменке и с размаху плеснул на нее из дубового ковша. Парная взвыла – белая, слепая пелена стала абсолютно непроницаемой, обжигающе-густой. Жар, казалось, проникал уже не в кожу, а в самые кости, вытапливая из них многолетнюю усталость, городскую копоть, кислый привкус бесконечных совещаний и вечное напряжение оперативной и преподавательской работы.

– Ты нас тут, Жаров, в фарш превратишь, а не пропаришь, – раздался из белого марева низкий, обстоятельный, насквозь басовитый голос Панфилова Дмитрия Фёдоровича. Он лежал навзничь, его мощная, покрытая седыми волосами и старыми, побелевшими шрамами грудь, тяжело вздымалась. Один шрам, длинный и аккуратный, тянулся от ключицы к ребрам – память о задержании вора в законе на авторынке в лихие девяностые. – Сорок лет паримся, а ты все никак режим вычислить не можешь. То холодно, то горячо, а теперь вот вообще, до руды прожариваешь.

– Молчи, дядь Дим, терпи, – отозвался Жаров, уже взобравшись обратно на свою полку. Его тело было сухим, жилистым, с рельефными мышцами, не утратившими упругости. – Это тебе не в академии лекции читать заботливым курсантам. Здесь, как на долгой, многосуточной засаде, – терпи и молчи. Жар очищает. Не только тело. Мозги прочищает. Совесть, говорят, тоже. Вот и думай сейчас о своем подшефном, о племяннике генеральском. Пусть этот жар выжжет из тебя всю досаду на него.

В воздухе повисла нехорошая, густая пауза, которую заполнил только шипящий пар и тяжелое, ровное дыхание мужчин.

Третий из друзей, Григорьев Дмитрий Николаевич, начальник отдела, сидел, сгорбившись, опустив голову между колен. Капли пота, словно слезы усталого исполина, стекали с его лысеющей макушки по загрубевшим щекам, забивались в седые, щетинистые усы. Он был тем стержнем, на котором держался весь их отдел, и сейчас этот стержень изгибался под непосильной тяжестью административной дури.

– Не называй его так, – глухо, почти беззвучно проговорил он. – У него есть имя. Капитан Халявин. И он мой подчиненный.

– Ой, да брось, Митяй, не неси начальственную чушь, – Панфилов медленно, с легким стоном повернулся на бок, смотря на друга сквозь белую пелену. Его лицо, широкое, скуластое, с умными, уставшими глазами, было похоже на лицо старого, мудрого медведя. – Мы тут свои. Сорок лет, Димка! Можно без чинов и протоколов. Он для нас всегда будет «племянничек», «сыночек» и «халявщик». Сорок лет мы с тобой бок о бок пули ловили, пресс-хаты громили, а этот щегол в костюме от «Бриони» и в лакированных ботинках за месяц весь отдел вывел из себя. Я вчера зашел к тебе бумагу подписать, а он там, перед девчонками-стажерами, лекцию читает о том, как важно «соответствовать корпоративному стилю и поддерживать имидж современного правоохранителя». Да я его веником!

– Он не щегол, – попытался слабо возразить Григорьев, но без особой веры в собственные слова. – Он… перспективный. С современным взглядом.

– Перспективный? – фыркнул Жаров, с силой похлопывая себя дубовым веником по голенным косточкам. – Перспективный на что? На стул начальника управления сесть? Да он на оперативке ни дня, по-настоящему, не работал! Приезжает на место преступления, а у него бахилы одноразовые в портфеле. Чтоб на ботинки грязь не попала. Я не шучу! Видел своими глазами. Стоит, ножкой потрошит, ищет, куда бы наступить почище, в лужицу не влезть. А время утекает, свидетели разбегаются! Он не оперативник, он манекен на выставке «Полиция будущего»! Боже, Дмитрий, ну сколько можно?

Григорьев тяжело вздохнул, поднял голову. Его лицо, обычно непроницаемое и строгое, словно высеченное из гранита, сейчас выражало лишь крайнюю степень раздражения, беспомощности и какой-то отеческой досады.

– Я знаю, Коля. Вижу. Каждый день вижу. Но что я могу сделать? Позавчера звонил сам Виктор Павлович. Интересуется, как «наш мальчик проявляет себя». Говорит: «Ты его, Дмитрий Николаевич, в дело по-суровому, пусть мужает, пусть пыль глотает». А как его «в дело»? Он у меня на выезд боится ехать, говорит, у него «аналитический склад ума, лучше отчеты писать». И пишет! По двадцать страниц ни о чем! Водянистый, казенный текст, где суть тонет в десяти вводных словах и штампах! Я их потом ночами переделываю, чтобы не позорить отдел!

– Так сплавил бы его, – не унимался Панфилов, с наслаждением почесывая распаренную грудь. – В пресс-службу, в отдел по связям с общественностью. Пусть там галстуки поправляет и улыбки строит. Места жалко. У меня в академии курсанты с голодными, волчьими глазами сидят, рвутся в дело, места ждут, мечтают к тебе в отдел попасть, а тут… Тьфу. Обидно.

– Не сплавить, – Жаров покачал головой, его глаза, острые, колючие, сузились. – Его же прислали не просто так. Его прислали глазеть. Дяде репорты сдавать о том, как у нас тут всё устроено, кто с кем дружит, кто как работает. Шпиён, этакий легальный стукач. Помнишь, в девяностые, к Королеву такого же приставили? Тоже «перспективный» был, из штаба. Так тот за полгода весь отдел на уши поставил, донесения писал, пока его на повышение не забрали. Традиция у них такая. Династии. И мы для них – расходный материал, пушечное мясо.

– Да полно тебе, Коля, конспирологию разводить, – отмахнулся Григорьев, но в его голосе не было прежней уверенности. Слова Жарова попадали на почву его собственных подозрений.

Снова помолчали. Пар понемногу рассеивался, обнажая стены, почерневшие от времени и влаги, и три знакомых до боли лица, на которых годы и служба оставили свои неизгладимые отметины.

– Ладно, хватит о плохом, – Григорьев решил сменить тему, спустив с полка свои мощные, поросшие седыми волосами ноги. – А то совсем скиснем. Дим, а правда, что Кирка твоя приехала? Из Питера?

Лицо Панфилова смягчилось, уголки губ дрогнули в подобии улыбки, сметая с него маску начальника и открывая лицо отца.

– Правда. Вчера вечером. И лиса такая, у сестры остановилась. Но она с собакой. Дарья сказала, что у нее багажник вещей. А мне написала, что командировка у нее, недели на две. Нежданно-негаданно. Сидит теперь, прячется. Дашка ей только чай успевает наливать, да от ворчаний животных отбиваться. Она ведь с мужем кота завели полгода назад. Так этот зверь людей себе подчинил.

– Командировка? Не слышал я, что к нам направлять должны были кого-то. А по какому поводу? Она ж капитан у тебя? Быстро, до тридцати получила. Молодец девочка. А отдел какой? Опера? – уточнил Жаров, с интересом прекращая похлопывания веником. – Не в кресле же каком-нибудь бумажки перекладывает?

– Капитан, – с гордостью подтвердил Панфилов – Уголовный розыск, последний раз экономическое мошенничество вела. Полгода с ней, наверное, связи не было. Сложное, нервное дело. – Он помолчал, глядя на свои руки. – Говорит, хочет на более живую работу. На улицу. На выезды.

– Я слышал, она то громкое дело с «целебными гранитами» расколола? – Григорьев свистнул, привстав. – Это ж надо было додуматься – продавать старикам булыжники с Балтийского взморья как «накопители космической энергии для очистки воды». И ведь везли фурами! Миллионы срубили.

– Она, – кивнул Панфилов, и гордость в его голосе стала уже неприкрытой. – Месяц вникала в суть, еще два вливалась в эту структуру всю. И еще полгода работала под прикрытием, в роли внучки-адепта этой секты. Сложное, многоуровневое дело. Там больше психологии было, чем экономики. Вычислила главаря по манере строить фразы в чатах. Он там всех называл «спонсорами проекта», а не «клиентами». Мелочь, а запала.

– Ну вот! – Панфилов вдруг оживился, как будто его озарило. Его массивная фигура напряглась, он выпрямился во весь свой немалый рост. – Вот же оно! Решение! Панацея от всех твоих, Митяйчик, бед!

Григорьев и Жаров с недоумением посмотрели на него, будто он заговорил на неизвестном языке.

– Какое решение, Федырыч? – настороженно спросил Григорьев. – О чем ты?

– Да вот же, под носом! Блин, как мы сразу не додумались! – Панфилов ударил себя ладонью по колену, громкий, сочный хлопок разнесся по парной. – Бери ее к себе в отдел! Переводи из Питера! Вот прямо сейчас, пока она здесь! Предложи!

Григорьев смотрел на него, будто тот предложил прыгнуть с крыши в сугроб.

– Ты с ума сошел, Дим? Очумел совсем от пара? Свою же дочь? Под моё прямое начальство? Да меня же сожгут на костре из протоколов служебной проверки! Кумовство!

– А что? – не сдавался Панфилов, его глаза горели. – А он, племянник, по правилам? Она свой, почти кровный, оперативный работник, с блестящим опытом и свежим, питерским взглядом. А не капризный мальчик с протекцией. Возьмешь ее – и сразу к своему Халявину вызываешь: «Вот, видишь, у меня даже дочь названая в отделе работает. И никто не говорит, что я ее по блату устроил. Потому что она – профессионал. Прошедший огонь, воду и медные трубы. А ты – нет. Так что, дорогой, либо ты начинаешь работать и стираешь эти лаковые туфли в кровь, как мы все, либо я пишу рапорт о твоей полной профнепригодности, и пусть дядя устраивает тебя в свой аппарат цветы поливать». Шах и мат, генеральский отпрыск. Или он начнет пахать, или сбежит. Любой исход – нам плюс.

Жаров, сначала скептически хмурившийся, вдруг начал кивать, его цепкий, аналитический ум уже просчитывал комбинацию на несколько ходов вперед.

– Черт возьми, Дим… Ты гений. Это… это по-братски гениально. Две цели одним выстрелом. И племянника прижмешь, и за дочкой моей присмотришь. Умный, красивый ход. Прямо в десятку.

– Гениальный, – поправил его Панфилов с довольным видом, откидываясь на полок. – Я иногда сам себя боюсь. Надо было в генштаб идти, а не опером работать.

Григорьев молчал, обдумывая. Он смотрел на струйку воды, ползущую по полу к сливу. Сорок лет дружбы. Он слышал не только слова, но и железную, безупречную логику, стоящую за ними. Он видел не только проблему, но и выход.

– Она не согласится, – нашел он первое, самое очевидное возражение. – Под крыло к крестному? Она самостоятельная. Гордая. Сама всего добилась. Да и в Питере, ты сам нам рассказывал, хахаль какой-то. Квартира. Она ж туда уехала, чтоб как раз от нас с тобой не зависеть. Чтоб не попрекали именем.

– Предложи, – пожал плечами Жаров. – Объясни ситуацию. Не как крёстный, а как коллега. Скажи, что отдел тонет. Что нужен человек, которому можно доверять на все сто. Не как родне, а как начальник – оперативнику. Это же вызов. Сложнее, чем любые мошенничества в Питере. Здесь живая, настоящая работа. И бардак, который нужно расхлебывать.

– И дело ей интересное, нестандартное сразу подкинуть можно, – подхватил Панфилов, разгоряченный своей идеей. – Из тех, что у вас годами пылятся на дальних полках. Которые всем надоели, руки не доходят, а закрыть – совесть не позволяет. Пусть разомнет мозги.

– Например? – скептически хмыкнул Григорьев, но в его глазах уже зажегся какой-то огонек. – Какие у нас дела для «разминки мозгов»?

– Ну, как же! – оживился Жаров, отложив веник. – «Дело о фарфоровом клоуне». Я его старшим курсам иногда даю на разбор. Потом к тебе присылаю на проработку. Помнишь? Три года назад, зимой. Со склада антикваров на Садовом похитили партию старинных фарфоровых кукол конца XIX века. Ценность – бешеная. И оставили на месте одну-единственную – клоуна в колпаке, с надбитым ухом и злобной ухмылкой. Больше – ни следов, ни свидетелей, ни намека на сбыт. Как сквозь землю провалились. Вы тогда весь город перевернули, всех перекупщиков опросили – ноль. Мотива нет. Деньги? Но почему тогда одну оставили?

– Помню, – мрачно кивнул Григорьев, его лицо омрачилось. – До сих пор под ложечкой сосет, когда вспоминаю. Абсурд полный. Идеальное преступление.

– Идеальное дело для аналитического ума, – ехидно заметил Панфилов. – Пусть ваш Халявин отчет по нему пишет. На сто страниц. С графиками, таблицами и вероятностными моделями. А Кирюша моя пусть в это же время реально его расследует. Свежим взглядом. На стыке психологии и криминалистики – это ее конек. Вдруг найдет какую-то ниточку? Мотив не в деньгах, а в чем-то другом. В коллекционерской страсти, в мести, в черт знает, в чем еще.

– А еще есть «Ограбление с бронзовым бюстом», – добавил Жаров, перечисляя на пальцах. – Прошлой осенью. С базы металлолома за МКАДом. Украли не тонну меди, не алюминий, что стоят денег. Украли один-единственный бюст Ленина. Старый, потрескавшийся, полвека ему, не меньше. Стоимость – копейки. Зачем? Почему? Опять ни мотива, ни следов. Совершенно идиотское, нелогичное дело. Прекрасный полигон для обкатки новичка с нестандартным мышлением и отличный тест для того, кто мнит себя гением аналитики. Пусть попробуют свои силы.

Григорьев задумался. Он мысленно пролистывал эти старые, пыльные, затертые до дыр папки. Дела-призраки, дела-абсурд, которые не давали покоя именно своей нелогичностью, выбивающейся из всех стандартных схем.

– «Фарфоровый клоун» и «Бронзовый бюст» … – протянул он задумчиво. – Да… Это хорошая проверка. И для нее, и для него. И для меня. Если она с ними справится – весь отдел рот разинет. Авторитет заработает сразу, не как «протеже начальника», а как специалист. Если нет – ничего страшного, все их давно списали в утиль. А он… он либо сломается, либо включится. Любой вариант – лучше текущего.

– Вот и славно, – Панфилов с удовлетворением откинулся на полок, сложив руки на животе. – Интригу решили. План составили. Осталось выполнить.

В этот момент Жаров спрыгнул вниз, словно пружина.

– А теперь – подкрепление. Иначе помрете тут от обезвоживания и стратегических замыслов. Перерыв.

Они вышли в предбанник и уселись за накрытый стол, Николай достал из-под стола небольшую, потертую холщовую сумку. Достал оттуда литровую банку с мутноватым рассолом, в котором плавали зонтики укропа, зубчики чеснока и хрустящие, пупырчатые зеленые огурчики идеального размера. Затем последовала половинка черного, «кирпичного» хлеба и, наконец, с самым торжествующим видом, он припрятал с самого донышка сумки пластиковую бутылку с темным, почти черным домашним квасом, в которой плавали изюминки.

– Держите, оперуполномоченные, – поставил он банку на свободный край лавки. – Лизонька, золото мое, прошлым месяцем насолила. Огурчики-корнишоны с хреном, смородиновым листом и горчичным зерном. С своего огорода, с грядки, которую она сама полет. Как раз в баньку мне дает, а я съедаю все в машине. Уж очень они вкусные.

Он откинул крышку – пряный, острый, умопомрачительный запах ударил в нос, перебивая даже запах дубового веника. Панфилов, не заставляя себя ждать, с радостным мычанием запустил свою лапищу в банку и вытащил два упругих, идеальных огурца. Один протянул Григорьеву.

– На, Митяй, закусывай горе служебное. Мажорчик наш, я уверен, и не знает, как огурец на грядке выглядит. Небось, думает, их в банках родятся, уже готовыми.

Григорьев взял огурец и хрустнул так, что аж за ушами затрещало. Кисло-соленый вкус, острота хрена, аромат укропа и смородинового листа мгновенно вернули к жизни, прочистили нёбо и прогнали последние остатки дурных мыслей.

– Ох, хороши… – выдохнул он с неподдельным, почти детским наслаждением. – Прямо в душу пропитались. Передай Елизавете, что она, как всегда, спасает личный состав. Лучше любого психоаналитика.

– А то, – ухмыльнулся Жаров, с силой откручивая крышку на бутылке с квасом. Хлопок был оглушительным. Он разлил темную, пахнущую хлебом жидкость по простым пластиковым стаканчикам. – Вот так, Митяй. Вот это – жизнь настоящая. Простая. Ясная. Как этот огурец. Понятно, откуда взялся, понятно, куда идет. А не как твои дела с фарфоровыми клоунами и бронзовыми бюстами. Выпей. За твое решение. За новую кровь в отделе.

Они чокнулись стаканчиками. Григорьев залпом выпил густой, слегка терпкий квас, закусил огурцом и снова тяжело вздохнул, но теперь в этом вздохе было уже не отчаяние, а решимость, смешанная с облегчением.

– Ладно, черт вас побери. Уговорили. Предложу. Только… – он посмотрел на друзей суровым, начальственным взглядом, но в глазах прыгали знакомые, озорные чертики их общей молодости. – Ни слова. Ни единого слова никому. Это не решение начальника отдела. Это… совет старых, верных друзей в бане. Сорок лет назад мы тут же решали, кто и как будет знакомиться с теми симпатичными медсестричками из общежития мединститута. Помнишь, Коля?

– И ведь сработало! – рассмеялся Панфилов, вылавливая из банки еще один огурец. – Жена-то Колькина, Таня, как раз оттуда родом. Ты её тогда мне, как вторую подружку хотел засватать. Но кто ж знал, что пока до общежития дойти, я чуть скрипочкой не отхватил. Людочка моя, кровиночка восточная.

– Сработало, – широко улыбнулся Жаров. Его лицо, обычно суровое, стало вдруг молодым и беззаботным. – Вот и сейчас сработает. Проверено временем. И баней.

Они допили квас, доели огурцы, заели хлебом. Парная окончательно остыла, став просто теплой, уютной, пропахшей древесиной и дружбой комнатой. Снаружи доносился мерный, убаюкивающий стук капель о протекающую крышу – начинался осенний дождь. Три старых оперативника, три друга, прошедших огонь, воду и медные трубы, сидели в молчаливом, полном согласия комфорте, всем своим видом показывая, что главные вопросы жизни решены, а значит, все остальное – обязательно получится.

***

Сумрак раннего московского вечера медленно затягивал окна квартиры в новостройке на западе столицы. В гостиной, еще немного пахнущей обойным клеем, новым ковром и кофе, царил порядок, который так любила Дарья. Лишь на широком подоконнике, свернувшись калачиком, дремал стройный кот-абиссин Лютик. Его тепло-рыжая шерсть отливала медью в последних лучах заходящего солнца.

Из спальни вышла Дарья, одетая в удобный, но дорогой домашний костюм. В руках она несла стопку папок. Ее лицо, обычно спокойное и умиротворенное, сейчас было сосредоточено и немного напряжено.

– Кир, ты точно не хочешь рассказать? – мягко спросила она, бросая взгляд на сестру, которая сидела на диване, уткнувшись носом в планшет.

Кира, одетая в простые спортивные штаны и футболку, выглядела уставшей. С волос, мокрых после душа, на полотенце на шее капали капли, на лице не было ни грамма косметики. Рядом с диваном, дремала крупная немецкая овчарка Малина. Собака чутко спала, одним ухом поводя в сторону кота на подоконнике.

– Да не о чем рассказывать, Даш, – отмахнулась Кира, не отрываясь от экрана. – Просто внезапный отпуск. Решила нагрянуть. Соскучилась.

– Внезапный отпуск? В середине квартала? У тебя? – Дарья приподняла бровь, ставя папки на журнальный стол. – Капитан полиции, которая последние пять лет забыла, что такое слово «отпуск»? пахала чтоб быстрее закрыть ипотеку? Не забывай, я хоть и корпоративный юрист, но я адвокат. Я тебя вижу, сестренка Ты меня не убедишь.

Кира тяжело вздохнула и отложила планшет.

– Устала. Выгорела, если хочешь знать. Нужна передышка. Решила провести ее здесь, а не в душной питерской однушке. Ты же не против?

– Я всегда рада тебе, и ты это прекрасно знаешь, – Дарья села рядом с сестрой, обняла ее за плечи. – Просто ты вся на нервах. И Малина твоя тоже. Она же у тебя как барометр – вся напряглась, ходит за тобой хвостом, смотрит в глаза. Что случилось? Конфликт на работе? Начальник дурак?

– Да нет, с начальником все нормально, – Кира потрепала Малину по загривку. Собака открыла умные карие глаза, лизнула хозяйку в руку и снова закрыла их. – Просто… личное. Не хочу говорить. Пока.

Дарья хотела было настаивать, но посмотрела на часы и вскочила.

– Ладно, не буду давить. Но поговорим еще. Мне сейчас нужно с головой уйти в эти документы, – она указала на папки. – Завтра у нас в «Роскосмосе» очень серьезные переговоры с китайцами по новому проекту. Нужно быть во всеоружии. Ты сама как хочешь? Холодильник полный или заказывай что угодно.

– Не беспокойся, я справлюсь, – слабо улыбнулась Кира. – Иди работай.

Дарья кивнула, взяла папки и направилась в кабинет, прикрыв за собой дверь.

Кира осталась одна в тишине гостиной. Она обняла колени и задумалась, глядя в темнеющее окно. Причины ее внезапного приезда были куда серьезнее, чем банальное выгорание. Но делиться этим, даже с самым близким – сестрой, ей сейчас было невыносимо больно и стыдно. Она погладила Малину.

– Ты-то у меня молодец, все понимаешь и не задаешь лишних вопросов, да, девочка?

Собака лишь глубже зарылась носом в свои лапы.

Через пару часов Кира натянула толстовку, скрывая еще влажные волосы капюшоном и, на всякий случай, в карман убрав удостоверение, надела на Малину поводок и вышла на прогулку. Осенний воздух был прохладен и свеж. Она долго бродила с собакой по освещенным фонарями улицам района, давая Малине вдоволь набегаться и отвлечься от кота. Собака, почуяв свободу, с радостью носилась по пустынным газонам, но постоянно возвращалась к хозяйке, проверяя, все ли в порядке.

Было уже почти десять вечера, когда они возвращались обратно. Подходя к парадной, Кира заметила знакомую машину – темный внедорожник ее зятя, Вахтанга. Он уже приехал.

Она замедлила шаг, не желая врываться в их семейный вечер. Малина, почуяв знакомый запах, потянула поводок вперед. Подойдя к двери квартиры, Кира уже собралась вставлять ключ, но сквозь дверь услышала приглушенные, но взволнованные голоса. Говорили Вахтанг и Дарья. Она замерла.

– …да он просто издевается, Даш! – это был голос Вахтанга, глухой, уставший, полный раздражения. – Сегодня опять! Привозим мы его на место этого ЧП с кражами из дачных домов. А он достает из портфеля бахилы! Бахилы, блин! Надел их поверх своих лакированных, не знаю я, что это оксфорды были или что, ботинок и ходит, как аист по болоту, тыча палочкой и брезгливо морщась! А в это время участковый нам рассказывает, что старуха-хозяйка, которую чуть не прибили, в шоке, соседи в панике! А ему главное – ботинки не испачкать!

– Успокойся, Вах, – послышался спокойный голос Дарьи. – Сядь, выпей чаю. Ну, что ты хотел от мажора? Он же не с нашей улицы.

– Да я бы его хоть с Марса взял, лишь бы работал! – почти взвыл Вахтанг. – А он не работает! Он создает видимость! Отчеты пишет ни о чем! И самое поганое, что Григорьев ничего не может сделать! Потому что сверху звонят, «присмотрите за нашим мальчиком»!

Кира нахмурилась. Она слышала от сестры, что Вахтанг, капитан полиции, как и она, недавно столкнулся в своем отделе с проблемой в лице какого-то «своего человека». Но чтобы вот так…

– А сегодня, – продолжал Вахтанг, и в его голосе послышалась какая-то безнадежная усталость, – Григорьев, видимо, совсем с катушек слетел. Вызвал меня и говорит: «Леонов, достань-ка ты мне из архива дело «Фарфоровый клоун». Трехлетней давности».

Кира замерла, прислушиваясь. Название прозвучало странно и зловеще.

– Я ему принес эту пыльную папку. А он говорит: «Будем реанимировать». Я спросил: «С кем? Силами Халявина, что ли?» А он мне так улыбается и говорит: «Нет. Появился у нас новый специалист. Очень перспективный». И все! Ни имени, ни фамилии! Какой еще специалист? Откуда? Мы же всех своих знаем! Это же опять какая-то подковерная возня! Опять этот проклятый «Фарфоровый клоун» никому спать спокойно не даст!

«Фарфоровый клоун». Слово зацепило сознание Киры, вызвав профессиональный интерес. Что это за дело? Почему оно так действует на всегда сдержанного и уверенного Вахтанга?

– Ладно, не кипятись, – снова успокаивала его Дарья. – Может, Григорьев что-то задумал? Он же не дурак.

– Да я знаю, что не дурак! Поэтому и бешусь! Потому что не понимаю, что он задумал!

Кира решила, что больше подслушивать не стоит. Она громко потянула ручку двери, сделала вид, что с трудом открывает ее, и вошла в прихожую.

– Все, прогулялись, – бодро сказала она, снимая куртку и отстегивая поводок с Малины.

Собака, войдя в квартиру, первым делом обнюхала воздух, почуяв кота и знакомого человека, и радостно бросилась на кухню, виляя хвостом.

– О, Кир, привет! – Вахтанг, сидевший за кухонным столом с чашкой чая, обернулся и попытался сделать свое уставшее лицо приветливым. – Даша говорила, ты приехала. Надолго?

– Не знаю еще, – улыбнулась Кира, подходя к раковине, чтобы помыть руки. – Как отпускные дела пойдут.

Она увидела, что Дарья смотрит на нее с легким укором – мол, опять уходишь от ответа, – но промолчала.

– Я тут, извините, случайно подслушала кусочек вашего разговора, – начала Кира, вытирая руки и подсаживаясь к столу. Малина устроилась у ее ног. – Про какого-то клоуна… фарфорового? И про генеральского племянника. У вас, я смотрю, тоже весело в отделе.

Вахтанг мрачно хмыкнул и отхлебнул чаю.

– Весело – не то слово. Цирк с конями. И клоуны соответствующие. А дело это… старая, нераскрытая история. Уже почти легенда.

– Расскажешь? – попросила Кира. Ее глаза загорелись любопытством. Любая профессиональная загадка была для нее лучшим отвлечением от личных проблем. – А то я тут со своими мошенничками поднадоела. Хочется чего-то с криминальной романтикой.

Вахтанг посмотрел на Дарью, та пожала плечами: «Рассказывай, если хочешь».

– Ну, дело было три года назад, – начал он, отодвигая чашку. – Зимой. На Садовом кольце, в старом здании, был склад-магазин антиквариата. Небольшой, но с очень серьезным, коллекционным товаром. Владелец – старик, фанат своего дела. Ночью туда залезли. Вскрыли охранную сигнализацию, как семечки щелкнули. Профессионалы. И унесли… нет, не все подряд. Они унесли конкретно семь фарфоровых кукол работы каких-то знаменитых европейских мастеров конца XIX века. Штучный товар, безумно дорогой.

– Целенаправленная кража, – сразу заключила Кира. – Заказ.

– Именно, – кивнул Вахтанг. – Но самое странное началось потом. На месте преступления, в центре опустевшей витрины, они аккуратно, почти на самом видном месте, поставили другую куклу. Фарфорового клоуна в колпаке и с надбитым ухом. Он был из той же коллекции, но не такой ценный. И он как бы… остался. Стоял и ухмылялся.

Кире стало даже немного не по себе. Она машинально потянулась к Малине, чтобы погладить ее.

– Насмешка? Вызов?

– Непонятно, – развел руками Вахтанг. – Никаких следов. Ни отпечатков, ни очевидцев, ни сбыта. Эти куклы просто испарились. Их искали по всем каналам, по всем черным антикварным аукционам – ничего. Как в воду канули. Дело висело, висело, и его в итоге положили в архив. А прозвище «Фарфоровый клоун» так и прилипло. И теперь, спустя три года, твой крестный, кстати, Григорьев, вдруг решил его реанимировать. И непонятно с кем. И параллельно у меня в отделе этот… Халявин. Племянник замначальника главка. Полный ноль, но с огромными амбициями и абсолютной непробиваемостью.

Кира сидела, задумавшись. Ее аналитический ум уже начал прокручивать детали.

– Странно, – проговорила она наконец. – Очень странно. Обычно такие кражи – либо для частной коллекции, либо для выкупа. Но в обоих случаях нет смысла оставлять такую… визитную карточку. Это либо психология, либо какой-то очень сложный, многоходовый план, который не сработал до конца. Может, клоуна должны были забрать, но что-то пошло не так? Или это сообщение не для полиции, а для самого владельца? Вы его допрашивали?

– Еще как, – усмехнулся Вахтанг. – Старик был в полнейшей прострации. Говорил, что не понимает, почему забрали именно этих кукол и зачем оставили клоуна. Ни врагов, ни долгов, ни скандалов. Кристально чистый человек.

– Не бывает кристально чистых людей в антикварном бизнесе, – уверенно парировала Кира. – Там всегда есть темные истории. Реституция, переделывание меток, нелегальный ввоз. Может, копнуть в эту сторону?

– Копали, – вздохнул Вахтанг. – Все чисто. Дело – тупиковое. Абсурдное. Поэтому оно всех и бесит. Как заноза.

На кухню бесшумно вошел Лютик. Увидев Малину, он замер, выгнул спину и фыркнул. Малина лениво подняла голову, посмотрела на кота равнодушным взглядом и снова уложила морду на лапы. Угрозы она в нем не видела.

Кира наблюдала за этой сценой, и в ее голове складывался пазл. Личная неустроенность, бегство из Питера, тоска и растерянность – и вдруг странное, нераскрытое дело. Вызов. То, что всегда заставляло ее забыть обо всем на свете.

– Слушай, Вахтанг, – сказала она задумчиво, глядя на зятя прямо. – А если я завтра заеду к тебе в отдел? Взгляну на это дело свежим взглядом. Так, чисто как консультант со стороны. Мне мои мошенники с их примитивными схемами уже оскомину набили. А тут… настоящая загадка.

Вахтанг удивленно поднял брови. Дарья посмотрела на сестру с новым интересом.

– Ты серьезно?

– Абсолютно, – кивнула Кира. В ее глазах снова горел огонек, которого не было с самого приезда. – Я же в отпуске. Мне развлекаться надо. А что может быть лучше старого доброго криминального ребуса? Тем более, – она хитро улыбнулась, – может, я и твоего генеральского племянника разгляжу. У меня нюх на таких товарищей тоже есть.

Вахтанг задумался, потирая подбородок. Потом глянул на Дарью, которая одобрительно кивнула.

– Ну… почему бы и нет? – сказал он наконец. – Григорьев только за. Он любит свежие мозги. А уж тем более с питерским опытом. Приезжай завтра к одиннадцати. Я как раз тому… «специалисту» новому это дело под роспись выдавать буду. Посмотрим на него вместе.

– Отлично, – Кира удовлетворенно кивнула. – Значит, решено. Завтра в отдел. На охоту за «Фарфоровым клоуном».

Она потянулась за чашкой, чтобы налить себе чаю, и поймала на себе взгляд сестры. Дарья смотрела на нее с тихой благодарностью. Как юрист, она понимала: иногда лучшая терапия – это не разговоры по душам, а новое, интересное дело, в которое можно окунуться с головой. И охота за призраком трехлетней давности подходила для этого как нельзя лучше.

Глава 2 Синий шёлк

Кабинет оперативного состава напоминал растревоженный улей. За своим компьютером, отгородившись от общего хаоса монитором, сидел капитан Лушин Сергей. Его лицо, испещренное сеточкой мелких морщин у глаз от постоянного прищура, было сосредоточено. Пальцы с обкусанными ногтями быстро стучали по клавиатуре, готовя отчет о вчерашнем задержании. На полу у его ног, дремал служебный пес, немецкая овчарка по кличке Пёс. Его ухо время от времени подрагивало, улавливая знакомые и тревожные звуки оперативной работы.

Напротив, развалившись в кресле и болтая по телефону, сидел майор Константинов Алексей. Крупный, широкоплечий, с густыми темными волосами и насмешливым прищуром карих глаз. Он что-то уверенно объяснял, в такт речи покручивая в свободной руке шариковую ручку.

– Да, ясно всё, ясно. Скажи им, что по статье 158, часть вторая, им светит, а не по первой. Пускай радуются, что мы им предлагают сделку… Ага… Ладно, жду.

Он бросил трубку и удовлетворенно хмыкнул, откидываясь на спинку кресла. Его взгляд скользнул по Лушину, потом упал на спящего Пса.

– Серёж, твой хвостатый сегодня на выезд готов? А то у нас тут «Радужник» новый фокус выкинул.

Лушин, не отрываясь от монитора, мотнул головой:

– Пёс всегда готов. Только вот с кем работать – вопрос. С тем, – он кивком головы указал на дальний угол кабинета, где за новеньким, сверкающим чистотой компьютером сидел капитан Халявин, – даже он работать отказывается. Вчера на осмотр места выезжали, так он от тела на пять метров шарахался. Говорит, «у меня аналитический склад ума, мне запахи мешают концентрироваться».

Константинов фыркнул:

– А я бы на его месте от тебя шарахался. Ты после вчерашней засады в подвале на Автозаводской месяц проветриваться будешь. Ну да ладно, не наше дело. Начальство его любит, лелеет. О, а вот и наш любимый начальник.

В кабинет вошел Вахтанг Леонов. Его лицо было усталым и озабоченным. Он нес под мышкой толстую, запыленную папку с опознавательной надписью «Фарфоровый клоун. №1258/3. Приостановлено».

– Вах, привет! – крикнул Константинов. – Что это ты там архивную пыль поднимаешь? Призраков ловить собрался?

Вахтанг положил папку на свой стол и тяжело вздохнул.

– Не я. Григорьев. Приказал реанимировать. И для Халявина, и для… нового специалиста.

В кабинете наступила короткая пауза. Даже Халявин оторвался от своего экрана, на котором он, судя по всему, изучал что-то связанное с корпоративным этикетом.

– Какого нового специалиста? – настороженно спросил Лушин, прекращая стучать по клавиатуре.

В этот момент дверь кабинета распахнулась, и на пороге появилась Кира. Она была в темных джинсах, простой футболке и кожаной куртке, из-под куртки выглядывала усовершенствованная кобура, ремнями немного приминая футболку на ребрах. Волосы были убраны в строгий хвост, в руках – планшет и сумка через плечо. Она выглядела собранной, подтянутой, и только в глазах от чего-то не было огня, было что-то нечитаемое. За ее ногами, как тень, следовала Малина. Собака настороженно обвела кабинет взглядом, оценивая обстановку и его обитателей.

Все замолчали, уставившись на новоприбывшую. Первым опомнился Вахтанг.

– Мужики, это капитан Кира Панфилова. Из Питера. Прибыла к нам… для обмена опытом. Будет консультироваться по некоторым старым делам.

Кира кивнула, ее взгляд скользнул по лицам присутствующих, останавливаясь на каждом на секунду. Профессиональная оценка. Лушин – напряженный, уставший, но собранный. Константинов – самоуверенный, наблюдательный, с долей цинизм, именно такой, каким она его помнила. Халявин – удивленный, немного напуганный ее появлением и видом еще одной служебной собаки.

– Привет.

– О, Кирюха. – оживился Константинов, и на его лице расплылась улыбка. – Как Питер? Ну ты даешь, Вах, такую новость скрывал! Мы ж с Кирой в одной академии, но на разных курсах были! Ну, ты тогда еще лейтенантом младшим была, а я уже старлеем ходил. Как дела?

Кира холодно кивнула, встречая его насмешливый взгляд.

– Дела нормально, Леш. Рада, что ты преуспел.

Его улыбкаа стала еще шире.

– Ага, до майора дослужился. В отличие от некоторых, – он бросил взгляд на Лушина, который снова уткнулся в монитор, но по напряженной спине было видно, что он слушает.

Халявин, тем временем, поднялся из-за стола и с напускной уверенностью подошел к Кире.

– Капитан Халявин. Очень приятно. Вы к нам надолго? Я, кстати, тоже питерский, с Васильевского. Может, земляки?

Его рука была вытянута для рукопожатия, но Кира лишь кивнула, не протягивая своей.

– Панфилова. Я тебя помню. Мы были в разных группах. Но московская, я скорее местная. Отец здесь служил.

– А, понятно, – не смущаясь, убрал руку Халявин. – Ну, добро пожаловать в наш скромный коллектив. Если что по корпоративной культуре, адаптации – обращайтесь. Я тут как раз курирую эти вопросы.

Вахтанг с трудом сдержал вздох. Лушин тихо фыркнул. Константинов усмехнулся.

– Да уж, Кирусь, наш Халявин – главный по галстукам и рукопожатиям. Ну, ладно, по рабочим моментам ко мне или к Сергею обращайся. Он у нас хоть и бухой иногда, но оперативник от бога. Правда, Серёж?

– Я в завязке уже пять лет – буркнул мужчина и с силой нажал на клавиатуре на Enter. Пёс поднял голову и укоризненно посмотрел на Константинова.

Кира почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Напряжение в кабинете висело почти осязаемое. Она положила сумку на свободный стул у стола Вахтанга.

– Я, пожалуй, приступлю. Вахтанг, ты говорили, дело лежит тут или мне к Григорьеву?

Вахтанг молча протянул ей папку «Фарфоровый клоун». Кира взяла ее, почувствовав вес пыльной истории, и пристроилась за соседним столом. Малина улеглась у ее ног, положив голову на лапы, но глаза ее были открыты и внимательно следили за всеми.

В кабинете снова застучали клавиатуры, зазвонили телефоны, но атмосфера уже изменилась. Появление нового человека – да еще женщины, да еще с собакой, да еще явно не простачка – всегда вносило диссонанс в устоявшийся мирок.

Примерно через час в кабинет заглянула криминалист Алена Константинова. Высокая, стройная блондинка с собранными в тугой узел волосами и умными, немного холодными глазами. В руках у нее была папка с результатами вчерашних экспертиз.

– Алексей, тебе по тому делу… – начала она и замерла, увидев новое лицо. Ее взгляд скользнул по Кире, потом перешел на Вахтанга, потом на мужа.

– Алена, знакомься, капитан Панфилова… – начал представлять Вахтанг, но Алёна его перебила.

– Мы знакомы. Ты бывшая моего мужа. Странно, что ты решила вернуться. Но да, криминалисты сидят в правом крыле на первом этаже. Если будут вопросы.

Кира подняла голову от документов и кивнула:

– Хорошо. Привет.

Алена оценивающе посмотрела на нее, на ее рабочее место, на собаку.

– Панфилова… – Ты дочь Дмитрия Федоровича?

– Да, – коротко ответила Кира.

– Ясно, – лицо Алены осталось непроницаемым. Она перевела взгляд на Лушина, который старался делать вид, что полностью поглощен работой. – Сергей, по пятьдесят девятому к тебе зайти позже?

– Я сам подойду, – буркнул Лушин, не поднимая головы.

– Как знаешь, – Алена положила папку мужу на стол. – Всё тут. Звонили из главка, ждут твой отчет по вчерашнему задержанию до конца дня.

– Успеется, – махнул рукой Константинов.

Алена кивнула и вышла, бросив на прощание быстрый, ничего не выражающий взгляд на Киру.

Как только дверь закрылась, Константинов подкатился на кресле к Кире, и наклонившись ближе, тихо, но так, чтобы слышали все, сказал:

– Ну, Кирусь, всех однокашников встретила. Алёнка – жена моя. А раньше – жена Серёги. Ну, ты помнишь, наверное. И видишь, что не скучаем тут

Кира ничего не ответила. Она поняла, что оказалась в самом эпицентре сложных, давно запутанных отношений. Это могло серьезно помешать работе. Но отступать она не собиралась. Дело с фарфоровыми фигурками её уже затянуло. Странность, абсурдность, вызов – именно то, что ей было нужно, чтобы забыть о собственных мыслях.

Она углубилась в изучение материалов. Фотографии места происшествия, опросы свидетелей, которые уже давно стали никому не нужными, отчеты экспертов. Кража действительно выглядела идеальной. Ни отпечатков, ни следов взлома, никаких зацепок. И этот зловещий фарфоровый клоун, оставленный на месте преступления. Его ухмыляющееся лицо с надбитым ухом смотрело на нее с фотографии, словно насмехаясь над тщетными попытками следователей докопаться до истины.

Вахтанг, тем временем, подозвал к себе Халявина.

– Капитан, вот. Изучите это дело. Составьте подробный отчет. Версии, возможные мотивы, предполагаемый психологический портрет преступника. К пятнице.

Халявин взял вторую, такую же пыльную папку, с явным нежеланием.

– Дмитрий Николаевич, а это… точно входит в мои обязанности? Я ведь больше по…

– Это входит в ваши обязанности как оперативного сотрудника, – холодно прервал его Вахтанг. – Или вы хотите пересмотреть ваш функционал официально?

– Нет, что вы, конечно изучу, – поспешно ответил Халявин и, поморщившись, отнес папку к своему компьютеру.

Кира наблюдала за этой сценой краем глаза. План Григорьева начинал работать.

Но сосредоточиться на старом деле мешало другое – нарастающая тревога в отделе. То и дело звонили телефоны, оперативники куда-то выезжали и возвращались озабоченными. Скоро стало ясно, почему.

– Третья! Третья за неделю! – вбежал в кабинет запыхавшийся оперативник, она поняла, что он из второй группы, из другого кабинета. – Опять нашли в парке у пруда. Та же история: светлые волосы, шелковая лента, цифры на запястье.

В кабинете повисла гробовая тишина.

– «Радужник»… – прошептал кто-то.

– Кто? – не удержалась Кира.

– Серийный, – мрачно ответил Вахтанг, уже надевая куртку. – Две жертвы на прошлой неделе, теперь третья. Молодые женщины, офисные работницы. На шее – шелковая лента разного цвета. На запястье – вырезаны цифры. Усыпляет чем-то, потом убивает. И оставляет на месте преступления перочинный нож. Мы назвали его «Радужник», из-за лент.

Лушин уже встал, его Пёс тоже поднялся, настороженный и готовый к работе. Константинов хватался за телефон.

– Вах, едем?

– Едем. Кир, ты… – Вахтанг колебался.

– Я с вами, – она уже закрыла папку с клоуном и встала. В ее глазах блестели огоньки, которые замечала сестра. Личная боль отошла на второй план перед лицом настоящего, живого зла. – Может, свежий взгляд поможет. Малина, работа.

Овчарка мгновенно вскочила на ноги, всем видом показывая готовность.

Халявин сидел на своем месте и смотрел на эту суету с плохо скрываемым отвращением.

– Алексей, – обернулся к нему Вахтанг. – Запроси в архиве предудыщие эпизоды и запроси аналоги. Изучи. Возможно, похожие почерки были в прошлом.

– Но… я же должен… Клоун… – растерянно пробормотал тот.

– Успевай Лёшик. И то и то. – бросил Вахтанг уже из коридора.

Группа оперативников высыпала из здания. Кира шла рядом с Вахтангом, мысленно уже прокручивая возможные варианты. Серийные преступники были не ее прямой специализацией, но базовые знания и, главное, аналитический склад ума позволяли быстро сориентироваться.

Место преступления было оцеплено. Стояла мертвая, гнетущая тишина, нарушаемая лишь щелчками фотоаппаратов криминалистов. В воздухе пахло сыростью осеннего парка и чем-то тяжелым, сладковатым – запахом смерти.

Молодая женщина в деловом костюме, уже мокром от утренней росы, лежала на спине. Ее светлые волосы растрепались. На шее была аккуратно завязана ярко-желтая шелковая лента. Рука была откинута, и на запястье виднелись аккуратно вырезанные цифры: «003». Рядом, на листве, лежал простой, невзрачный перочинный нож.

Кира почувствовала, как сжалось сердце. Она видела много смертей, но это было особенно цинично и жестоко. Рядом с ней замерла Малина, ее тело напряглось, но она молчала, подчиняясь долгой выучке.

Подошла Алена Константинова в белом халате. Ее лицо было бесстрастным, профессиональным.

– Причина смерти – асфиксия. Предварительно – тот же наркотик, циклопропан, платок с пропиткой, скорее всего. Время смерти – примерно между десятью вечера и двумя ночи. Цифры нанесены посмертно, тем же ножом. Лента… шелк, магазинный, никаких следов.

Она говорила четко, холодно, но Кира заметила, как дрогнул ее подбородок. Это были не просто отчетные данные, за каждой такой жертвой стояла уничтоженная жизнь.

Лушин с Псом обыскивали периметр. Пёс работал молча, сосредоточенно, но явно не мог взять след. Убийца, судя по всему, был осторожен.

– Он знает, что делает, – тихо сказала Кира Вахтангу. – Это не спонтанность. Это ритуал. Ленты, цифры… Он нумерует их. Это третья. Значит, будет четвертая.

– Мы это понимаем, – мрачно ответил Вахтанг. – Но как его вычислить? Ни свидетелей, ни следов, ни мотива. Жертвы никак между собой не связаны. Работают в разных компаниях, живут в разных районах. Общее – возраст, внешность, социальный статус.

– И место, – добавил Константинов, подходя. – Всех находили в парках, недалеко от воды. Он их где-то усыпляет, привозит сюда и… совершает свое действо.

Кира обвела взглядом место. Парк, пруд, скамейки. Уединенно, но не настолько, чтобы нельзя было подойти незамеченным. Значит, он действует ночью.

Вернувшись в отдел, атмосфера была еще более гнетущей. Третья жертва. Это уже была самая настоящая охота. Все силы были брошены на раскрытие. Дело «Фарфоровый клоун» отошло на второй план. Кира продолжала его изучать в перерывах, но основное внимание теперь было приковано к «Радужнику».

На следующий день состоялось оперативное совещание у Григорьева. Начальник отдела выглядел мрачнее тучи.

– Итак, «Радужник». Три жертвы. Общественный резонанс нарастает. Пресса уже прозвала его «Художником смерти». У кого есть что? Халявин, ты изучал архив, есть что-то?

Халявин, бледный и явно не выспавшийся, неуверенно встал.

– Да, Дмитрий Николаевич. Прямых аналогов по почерку не найдено. Однако… мною составлен предварительный психологический портрет. Мужчина, 30-40 лет. Педантичный, возможно, с высшим образованием. Испытывает потребность в систематизации, упорядочивании. Цифры и ленты – это его способ каталогизировать жертв. Вероятно, работает один, имеет личный транспорт. Возможно, неудачник в социальной жизни, компенсирует это чувством власти над жертвами. Цвета лент могут что-то означать… но что – пока неясно.

В кабинете повисла тишина. Все, включая Григорьева, смотрели на Халявина с удивлением. Портрет был составлен грамотно, профессионально.

– Хм… – промычал Григорьев. – Неплохо, капитан. Неплохо. Будем работать в этом направлении. Лушин, Константинов, что по следам на местах?

– Ничего, – отчеканил Лушин. – Никаких следов. Как призрак. Пёс брал слабый след у последней жертвы, но он терялся у асфальтовой дороги. Значит, грузил в машину.

– Усыпляет платком с циклопропаном, – добавила Алена, присутствовавшая на совещании. – Препарат не из легкодоступных, но и не сложный для получения. Нужны знания в химии или доступ к лаборатории.

Совещание длилось еще час, но к прорыву не привело. Все упиралось в отсутствие зацепок.

Вечером того же дня Кира уходила одной из последних. Она сидела над двумя делами сразу: старым, пыльным, с ухмыляющимся клоуном, и новым, кровавым, с шелковыми лентами. Малина спала у ее ног.

К ней подошел Лушин. Пёс шел рядом.

– Не надорвись, кэп. От этих дел голова кругом идет.

Кира взглянула на него. Он выглядел измотанным.

– Привыкла. А у вас тут… весело.

– Ага, веселуха дохлая, – он мотнул головой в сторону стола Халявина. – Леха оказывается, не совсем бестолковый. Портрет составил что надо.

– Профайлинг – это не оперативная работа, – пожала плечами Кира. – Это кабинетная теория. Пока он теории строит, кто-то готовит четвертую ленту.

Лушин мрачно кивнул.

– Знаю. Чувствую это нутром. Скоро он снова ударит.

Так и произошло. Через два дня нашли четвертую жертву. На этот раз в лесопарке. Зеленая шелковая лента. Цифра «004».

В отделе началась настоящая истерия. Давление сверху усиливалось с каждым часом.

На следующее оперативное совещание Кира пришла с готовым предложением, рискованным, но так как она любит. Выслушав очередные безрадостные доклады, она подняла руку.

– Дмитрий Николаевич. Разрешите высказаться?

Григорьев, уставший от суточного бодрствования и, от этого, казалось, выглядевший на десять лет старше, кивнул.

– У нас нет зацепок. Он слишком осторожен. Он выбирает жертв хаотично, но по определенному типу. Мы не можем предугадать, кто будет следующей. Значит, нужно сделать так, чтобы следующая жертва была не хаотичной. Чтобы ее выбрали мы.

В кабинете повисла напряженная тишина.

– Что ты предлагаешь? – спросил Григорьев, он хорошо знал свою крестницу, и покачал головой, молча отвечая на её предложение.

– «На живца». Я подхожу под его тип. Светлый парик, костюм у Дашки возьму. И могу сыграть офисную работницу. Мы отрабатываем маршрут, выводим меня в потенциально опасное время в потенциально опасную зону. Ставим усиленную слежку. И ждем.

– Это безумие! – первым выдохнул Вахтанг, он держал в руках стакан с кофе, уже не помня какой по счету. – Слишком опасно!

– Это стандартная практика при поимке серийных преступников, – холодно парировала Кира. – Я прошла необходимую подготовку. У меня есть Малина, она будет со мной… Нет, с Лушиным, на более близком расстоянии, чем другие, сможет быстро отреагировать.

– Нет, – твердо сказал Григорьев. – Я не могу рисковать сотрудником другого подразделения. Да еще и…

– Дочь Панфилова? – резко закончила за него Кира. – Я не прошу особого отношения. Я предлагаю рабочую схему. Иначе мы будем ждать пятую, шестую жертву. Или вы надеетесь, что он ошибется?

Григорьев смотрел на нее, и она видела внутреннюю борьбу в его глазах. Он понимал, что она права. Но риск был колоссальным.

– Я буду вести наружное наблюдение, – неожиданно сказал Лушин. Все взгляды обратились на него. – Я и Пёс…. И Малина Мы на «ровере» с затемненными стеклами. Справимся. И деваться нам уже некуда.

Григорьев тяжело вздохнул и посмотрел на Вахтанга. Тот, сжав кулаки, молча кивнул. Начальник отдела выдохнул:

– Хорошо. Готовим операцию. Но, Кир, малейшее отклонение от протокола, малейшая угроза – операция немедленно прекращается. Понятно?

– Так точно, – кивнула Кира, и в груди у нее что-то екнуло – смесь страха и азарта.

Подготовка заняла весь день. Кира, переодетая в дешевый деловой костюм – юбку-карандаш и пиджак, – с туго собранными волосами, изучала карту. Был выбран район недалеко от того парка, где нашли третью жертву. Офисные центры, плохо освещенные переходы, пустынные скверы – идеальное место для охоты.

– Маршрут построен так, чтобы у него было несколько точек для возможного контакта», – объяснял Лушин, водя пальцем по карте. – Здесь, на остановке, здесь – в сквере, и вот тут – у подземного перехода. Мы будем здесь, – он ткнул в точку в ста метрах. – Собаки со мной. У тебя тревожная кнопка, микрофон. Как только чувствуешь неладное – сигнал. Не геройствуй., Федырыч мне голову открутит.

– Поняла, – Кира проверила связь. Голос Вахтанга из наушника прозвучал глухо: «Слышим тебя. Удачи».

С наступлением сумерек операция началась. Кира вышла на улицу, изображая усталую женщину, засидевшуюся на работе. Она шла не спеша, временами останавливаясь, будто проверяя сообщения на телефоне. Нервы были натянуты как струны. Каждый шорох, каждый шаг позади заставлял сердце биться чаще. Малина следила за хозяйкой из машины, она ловила малейшие изменения в ее движениях.

В ухе тихо шипел эфир.

– «Сойка» на точке А, все чисто, – доложил Лушин.

– Вижу, – отозвался Вахтанг. – Держим дистанцию.

Прошел час. Два. Ночь окутала город холодным маревом. На улицах стало безлюднее. Кира уже начала замерзать и сомневаться в успехе затеи. Возможно, преступник сегодня не вышел на охоту. Или он ушел в другой район.

– Внимание, у собаки реакция, – тихо сказала она в микрофон. – Вижу… никого. Возможно, ложная тревога.

– Продолжай движение к точке Б, – скомандовал Вахтанг. – Мы всё видим.

Кира свернула в небольшой сквер, между офисными зданиями. Фонари здесь горели через один, отбрасывая длинные, рваные тени. И тут она почувствовала его. Не звук, не запах – спиной. Чувство, знакомое каждому оперативнику, – чувство пристального, хищного взгляда.

– Есть контакт, – еле слышно прошептала она. – Чувствую наблюдение. Точно есть.

– Держись, мы рядом, – голос Лушина прозвучал собранно и жестко.

Она ускорила шаг, стараясь не показывать паники. Сердце колотилось где-то в горле. Тень отделилась от стены впереди. Высокая, худая фигура в темной одежде и с кепкой, надвинутой на глаза.

– Барышня, который час? – голос был глуховатым, спокойным.

– Я… не знаю, – сдавленно ответила Кира, продолжая движение.

– Не спеши, – он сделал шаг навстречу.

И в этот момент Малина занервничала сильнее собака с глухим рыком бросилась стекло, но растеряно ударилось в окно. Пока Лушин пытался успокоить собак, у Киры из темноты сбоку метнулась вторая тень. Что-то блеснуло в слабом свете фонаря. Резкий, сладковатый запах ударил в нос. Пахучий платок с силой прижали к ее лицу. Мир поплыл, закружился, почва ушла из-под ног. Последнее, что она услышала, был яростный, заглушенный лай Малины и хриплый крик Лушина в наушнике: «Кира!..»

Сознание провалилось в черную яму.

Собаки, сидевшие в «ровере» заскулили и стали метаться по салону, Малина скребла дверь когтями.

– Тихо, Пёс! – рявкнул Лушин, пытаясь разглядеть в бинокль сквер. Связь с Кирой прервалась. – Малина, хватит!

– Пропала связь! «Сойка» не отвечает! – закричал он в рацию. – Собаки сходит с ума! Я… Черт! Выпускаю их! Иду следом!

– Лушин, стой! Протокол! – заорал Вахтанг. – Немедленно жди подкрепление!

Но было поздно. Лушин распахнул дверь, и собаки от неожиданности выпали на землю, но быстро отряхнувшись побежали куда-то во тьму.

Лушин, не раздумывая, побежал за ними, с трудом успевая за разыгравшимся нюхом животных.

Пёс несся, не сворачивая, мимо кустов, скамеек, где-то впереди, Лушин уверен, была вторая собака. Она вела к цели. Лушин, задыхаясь, бежал, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Они выскочили на другую сторону сквера, к глухой улочке, где стояли старые гаражи. Пёс подбежал к одному из них и начал яростно скрестись и лаять у ворот.

– Оцепление! Гаражный кооператив «Заря»! – закричал Лушин в рацию, уже вышибая плечом старый, прогнивший замок.

Дверь с скрипом поддалась. Внутри пахло сыростью, машинным маслом и… тем самым сладковатым химическим запахом. В свете фонарика Лушин увидел ее. Кира была привязана к старому стулу. Голова бессильно склонилась вперед. На шее уже лежала аккуратно свернутая шелковая лента – ярко-голубая. Рядом на верстаке лежал перочинный нож.

А в углу, пытаясь отбиться от хватки второго животного, – Малина как-то проскочила мимо него, кажется только боком стукнулась об ногу, – металась высокая фигура. Немецкая овчарка, ощетинившись, блокировала ему выход, ее рык обещал разорвать в клочья.

Лушин, не медля ни секунды, сбил преступника с ног, прижав к бетонному полу. Пёс тут же вцепился в ногу преступнику.

– Лежи! Не двигаться! – его голос сорвался на хрип. Он нашел Киру. Он нашел его.

Через несколько минут кооператив был оцеплен. Вахтанг, Константинов, наряд быстрого реагирования. Алена Константинова, которую взяли с собой на всякий случай, побледневшая, бросилась к Кире.

– Жива! – крикнула она, нащупывая пульс на шее. – Без сознания, нужно в больницу!

Пока ждали скорую, Алёна проверяла что-то, нашатырь помог разбудить Панфилову. Девушка хотела пошевелиться, но её плечи аккуратно прижали к стулу, чтобы не травмировать больше, чем уже есть. Рядом поджимая лапу сидела Малина, – она получила удар ногой.

Лушин, все еще держа под прицелом задержанного – оказавшегося тихим, ничем не примечательным бухгалтером из соседнего офис-центра, – смотрел по сторонам. Руки его тряслись. Он нарушил приказ. Он выпустил собак. Но он спас ей жизнь.

***

Белая, стерильная палата. Монотонное пиканье аппаратов, отслеживающих пульс и давление. Кира лежала неподвижно, бледная, с трубками в руках. Врачи говорили о тяжелом отравлении циклопропаном, о стрессе для организма, о необходимости долгой реабилитации.

Но уже на третий день ясное сознание начало возвращаться к ней. Первым делом она почувствовала шершавый, теплый язык, вылизывающий ее пальцы. Малина, устроившаяся на полу у кровати, дежурила неотлучно. Вахтангу и Дарье с огромным трудом удалось получить разрешение на ее присутствие – пес был официально зачислен в штат как служебное животное и оказывал «психотерапевтическую помощь» пострадавшему сотруднику.

Кира медленно открыла глаза. Мир плыл, в голове гудело, тело было ватным.

– Лежи, не двигайся, – тихо сказал сидевший рядом Вахтанг. – Все хорошо.

Его взяли. Жив. Ты в больнице.

Она попыталась что-то сказать, но из горла вырвался хрип.

– Молчи, – он поднес к ее губам бутылку с трубочкой. – Пей.

Она сделала несколько глотков и снова откинулась на подушки, закрыв глаза. Но мозг, привыкший работать, уже просыпался. Из тумана воспоминаний всплывали обрывки: темнота, резкий запах, шелковая лента… и ухмыляющееся лицо фарфорового клоуна с надбитым ухом. Дело. Она должна работать.

Через день она уже могла сидеть и, отогнав растерянную медсестру, потребовала принести ее личные вещи. В палату под усиленные протесты врачей перенесли ее сумку с планшетом и папками.

– Кира, это безумие! – уговаривала ее Дарья, приезжавшая каждый вечер. – Тебе нужен покой!

– Самый лучший покой – это работа, – хрипло ответила Кира, уже листая сканы старого дела. – Оно меня не добьет. Я его добью.

Она связалась с Вахтангом, потребовала последние данные по «Радужнику». Изучила все, что нашли при обыске у задержанного. Ее ум, еще затуманенный лекарствами, но уже яростный, искал связи, закономерности.

Именно она, просматривая видеозапись допроса, обратила внимание на одну деталь.

– Стоп, – ее голос был слабым, но властным. Вахтанг, навещавший ее, остановил запись. – Вот здесь. Спросите его про фигурки на полке за его спиной. Он все время на них поглядывает. Как на них… с тоской.

При повторном допросе выяснилось, что бухгалтер-убийца был страстным коллекционером миниатюрных статуэток. И именно эту его страсть, его «неправильный», по его мнению, мир, высмеяла и растоптала его жена – первая жертва, ушедшая от него к другому. Его безумие было попыткой создать свой, «правильный» и упорядоченный мир из девушек, похожих на нее, занумеровав и «украсив» их, как свои коллекционные фигурки. Ленты он подбирал по цвету платьев на тех самых статуэтках.

Дело «Радужника» было закрыто. А Кира, еще слабая, с кружащейся от лекарств головой, снова погрузилась в дело «Фарфоровый клоун». Лежать без дела она больше не могла.

На пятый день она позвонила Григорьеву.

– Дядь Дим, я выписываюсь. Под свою ответственность.

– Капитан, это приказ – оставаться в больнице! – загремел он в трубку.

– Тогда уволь меня, но ты не можешь. Я не твой сотрудник. – холодно парировала она. – А по «клоуну» меня зацепка. Ее нужно проверить сейчас.

Через час, к ужасу дежурного врача, она, шатаясь, подписала отказ от госпитализации и, опираясь на руку Вахтанга, вышла из больницы. Малина шла рядом, настороженно поглядывая на хозяйку.

– Куда? – спросил Вахтанг, усаживая ее в машину.

– Адрес есть, – она показала ему в планшете. – Антикварная лавка «Старый Свет». Владелец – тот самый коллекционер, у которого украли кукол.

Они подъехали к небольшому, пыльному магазинчику в одном из арбатских переулков. Кира, преодолевая слабость и тошноту, вышла из машины. Вахтанг хотел было пойти с ней, но она остановила его.

– Нет. Я одна. Он… не любит полицию.

Она вошла внутрь. Магазин был заставлен витринами с фарфором, бронзой, старыми книгами. Пахло нафталином и временем. За прилавком сидел пожилой, сухопарый мужчина с умными, грустными глазами и внимательно смотрел на входящую.

– Чем могу помочь? – его голос был тихим.

Кира, не говоря ни слова, положила на прилавок увеличенную фотографию фарфорового клоуна.

– Почему его оставили? – тихо спросила она. – Он же был самым ценным для того, кто это сделал. Не так ли?

Старик побледнел. Его рука дрогнула.

– Я… я не понимаю, о чем вы.

– Понимаете. Он был не из вашей коллекции. Его принес вам на реставрацию за год до кражи один человек. Очень талантливый реставратор. Но вы поссорились. Из-за денег? Из-за атрибуции? Вы выгнали его. А он… он забрал свое. И оставил вам… напоминание. Свой самый первый, самый любимый труд. Сломанный, надбитый… как ваши с ним отношения.

В этот момент дверь в магазин с силой распахнулась. На пороге стоял Лушин. Лицо его было искажено яростью.

– Панфилова! Ты дура или да?! Тебя откачивали два дня А ты что? Выползаешь из больницы и что делаешь? Куда ты приехала одна? Зачем?

Кира даже не обернулась. Она смотрела на старика, который сжался за прилавком, и глаза его наполнились слезами.

– Артем… – прошептал он. – Да, это был он. Как вы узнали?

– Манера, – ответила Кира. – Он оставил подпись. Непонятную для всех. Но понятную для вас. Он не вор. Он – художник. Он забрал то, что, как он считал, принадлежало ему по праву – свои лучшие работы, которые вы продали как «неизвестного мастера». А клоуна… клоуна он оставил, чтобы вы помнили. Помнили, кого вы предали.

Лушин, подойдя к ней, уже хотел схватить ее за руку, но вдруг увидел ее лицо. Она была бледная, на лбу выступила испарина.

– Все… – прошептала она. – Голова… кружится…

Лушин, ругаясь сквозь зубы, подхватил ее, не дав упасть. Гнев его куда-то испарился, сменившись тревогой.

– Глупая… упрямая питерская дура, – бурчал он, усаживая ее на стул и доставая телефон, чтобы вызвать скорую. – Добилась своего? Ну и?

Кира, с трудом придя в себя, слабо улыбнулась.

– Добилась. Он все подтвердил. Реставратор Артем Волков. Умер два года назад от онкологии. Красть было уже нечего. Дело можно закрывать.

Лушин смотрел на нее – изможденную, бледную, но с горящими глазами. И его сердце сжалось от какого-то странного чувства – смеси раздражения, досады и уважения.

– Ладно, – хрипло сказал он. – Чем помочь-то теперь? Куда звонить? Где этого Волкова искать, если он умер?

– Наследники, – выдохнула Кира, облокачиваясь на спинку стула. – У него была дочь. Нужно найти ее. Узнать, куда делась коллекция. Это… формальность. Но надо закрыть.

Через неделю дело «Фарфоровый клоун» было официально прекращено за смертью подозреваемого. Коллекция, как выяснилось, была распродана наследниками за границу еще год назад. Примирение сторон было невозможно, но дело было раскрыто.

На отчете у Григорьева Кира, уже окрепшая, стояла по стойке.

– Дело закрыто, товарищ полковник. Преступление раскрыто. Мотив – личная месть и восстановление справедливости, как ее понимал подозреваемый.

Григорьев кивнул, просматривая заключение.

– Молодец, капитан. Блестящая работа. Жаль, что не удалось вернуть украденное.

– Это уже вопрос не к оперативникам, а к международным отношениям, – парировала Кира.

Она помолчала, затем добавила:

– Дмитрий Николаевич, пока я вела свое расследование, я наблюдала и за капитаном Халявиным.

Григорьев насторожился:

– И?

– И я думаю, вы все не совсем правы насчет него. Да, он не оперативник. Он никогда им не будет. Он боится грязи, крови и риска. Но… его портрет по «Радужнику» был точен. Очень точен. Он – аналитик. Прирожденный профайлер. Он видит паттерны, закономерности, там, где мы видим хаос. Его место – за компьютером, а не на выезде. Заставьте его писать отчеты – он зачахнет. Дайте ему строить психологические портреты – он расцветет. Он – ваш секретный инструмент. Но не молоток, скальпель.

Григорьев задумался, долго смотря на нее.

– Спасибо, Кир. Я подумаю. А теперь иди отдыхай. И чтобы до конца недели не думала тут появляться. В понедельник дам тебе еще дело. Если твой отпуск еще не закончился. Ты же в отпуске?

– Нет, дядь Дим. Отпуск мой закончился в начале недели. Сейчас я сижу тут за свой счет, если, конечно, командировку не запросишь…

Выйдя из кабинета, Кира встретила в коридоре Халявина. Он смотрел на нее с новым, незнакомым выражением – без надменности, с долей уважения.

– Панфилова… Спасибо. За то, что там… на совещании… и за то, что только что.

– Не за что, – она устало улыбнулась. – Просто делай то, что у тебя получается лучше всего. И перестань носить эти дурацкие бахилы. Обувь попроще, улыбка чуть чаще. И принеси, наконец торт в отдел. Я слышала, что ты полгода уже работаешь, но так и не проставился.

Дальше по коридору она почти столкнулась с Лушиным.

– Осторожно, капитан, – он подхватил ее под локоть, чтобы она не пошатнулась. – Тебя ветром сдувает. Может сериальчик и диван? Ну на пару недель хотя б….

– С сериалами с ума можно сойти, – Кира поправила сумку на плече и попыталась пройти мимо, но он не отпускал ее руку.

– А от геройства можно в деревянный ящик сыграть, – парировал Лушин. Его строгое лицо вдруг смягчилось едва заметной улыбкой. – Хотя, черт возьми, «Фарфорового клоуна» ты раскололи. Я читал отчет. Я бы додумался лет через десять только.

Кира невольно улыбнулась.

– Спасибо, Сергей. Вы тоже неплохо поработали. Собака у вас – золото. Если бы не Пёс…

– …а если бы не моя криворукость и не твой план…. Идешь больничный закрывать?

– Да, – кивнула она. – Надо же когда-то возвращаться к жизни.

– Тогда я подвезу, – заявил он так, что спорить было бесполезно. – А то опять в обморок упадешь в троллейбусе, а я потом отвечай. Мне Григорьев уже намекнул, что, если с что случится, он меня на Северный полюс отправит Пса тренировать на поиск белых медведей.

По дороге в больницу он без умолку болтал, и Кира с удивлением ловила себя на том, что улыбается его дурацким шуткам про следователей, начальство и абсурдность их работы.

– Вот, представь, – говорил он, лихо обгоняя грузовик, – сидят два оперативника, и один другому говорит: «Слушай, а давай поймаем маньяка, который ленточки на шее завязывает». А второй такой: «А давай! Только я пас, у меня галстук на работе все время развязывается, я с ленточками не дружу». Халявин, кстати, наверное, так и ответил бы.

Кира рассмеялась. Искренне, впервые за долгие недели.

– Перестань… Сергей. Я же еще слабая, мне нельзя так смеяться, живот болит.

– Ну вот, уже и живот болит, – тут же подхватил он. – Значит, жить будете. Главный признак выздоровления – когда юмор про начальство становится смешным.

Он проводил ее до дверей поликлиники, сунул в руку свой номер телефона.

– Позвони, когда закончите. Заеду, отвезу обратно.

Врач, пожилая женщина с умными, усталыми глазами, просматривала результаты последних анализов. Хвалила:

– Ну вот, капитан, постепенно приходите в норму. Сердце крепкое, организм сильный, справился с такой интоксикацией… Гемоглобин, правда, низковат, но это поправимо. Пропишем железо. И вообще… – она посмотрела на Киру поверх очков, – вам бы теперь беречь себя надо. За двоих.

Кира, уставшая, кивала, не сразу понимая смысл слов. Потом ледяная волна прокатилась по спине.

– Что… что вы имеете в виду?

Врач улыбнулась.

– Ну, вы же в положении. Недель семь, наверное. Разве не знали? Анализы же очевидные. Поздравляю вас.

Мир сузился до точки. Звук поликлиники – голоса, шаги, гудки телефонов – отступил куда-то далеко, заглушенный оглушительным гулом в ушах. Руки похолодели.

– Нет… – выдохнула она. – Этого не может быть.

– Может, может, – врач, не замечая ее состояния, выписывала рекомендации. – Первые недели, токсикоза могло и не быть. А стресс, болезнь… могли спровоцировать проявление. Но все в порядке. Угрозы нет. Просто теперь ничего нервирующего на работе, только покой и витамины.

Кира молча взяла из ее рук заключение и больничный лист с аккуратной печатью «Закрыт». Буквы плясали перед глазами. Она машинально поблагодарила, вышла из кабинета и почти бессознательно дошла до ближайшей скамейки в коридоре.

«ты идиот!» – она разблокировала контакт бывшего и отправила сообщение, после которого снова закинула номер в чс.

Беременна.

От него. От человека, из-за которого она сбежала из Питера, заливая слезами дорогу домой. От женатого следователя, который клялся ей в вечной любви и просил лишь немного подождать, пока он «уладит все с женой». Улаживал он уже пятый год. А она… она была так глупа, что верила.

И вот теперь – это. Последствие ее глупости. Нежеланное, несвоевременное, связывающее ее с ним навсегда.

Она сжала листок с заключением в кулаке. Ее не радовала новость. Она пугала. Ломала все хрупкие планы на новую жизнь, на попытку начать все с чистого листа здесь, в Москве, вдали от него.

Из кармана зазвонил телефон. Сергей.

– Я на парковке.

Голос его был таким простым, таким нормальным, таким далеким от всей этой сложной, грязной истории ее жизни. Ей захотелось заплакать.

– Сейчас выйду.

– Что случилось? – спросил он прямо. – Все плохо? Сейчас врача позову.

– Нет, – она покачала головой, с трудом сдерживая дрожь. – Все хорошо. Просто… устала. Отвезешь меня к Вахтангу?

Он молча кивнул, помог сесть в машину. Всю дорогу он молчал, лишь изредка поглядывая на нее. Он видел, что что-то не так, но не лез с расспросами.

У подъезда он наконец разговорился.

– Слушай, я не знаю, что там у тебя случилось… – он мотнул головой в сторону поликлиники, – но если что… Ну, вы понимаете. Мы коллеги. Друзья, можно сказать.

Она посмотрела на него – на этого колючего, несчастного, но невероятно человечного оперативника, который был готов броситься за ней в огонь и воду. И ей вдруг страшно захотелось все ему выложить. Но она не могла. Слишком стыдно.

– Спасибо, – она снова попыталась улыбнуться, и на этот раз это получилось чуть естественнее. – Я… я позвоню.

– Обязательно, – он строго указал на нее пальцем. – И без вот этих всех штук. А то я с Псом следить буду. Ты у него в подопечных теперь, выше только я и кот соседки.

Она вышла из машины и, не оборачиваясь, зашла в подъезд. Ощущение было таким, будто она несет на плечах неподъемный груз. Закрытый больничный. Раскрытое дело. И теперь – новая жизнь внутри, которую она совсем не ждала и не знала, что с ней делать.

Дома ее ждала Малина и обеспокоенная Дарья.

– Ну что? Закрыли? Поздравляю! – сестра обняла ее. – Теперь надо тебя откормить, сил набраться. Я тут куриный суп сварила…

Кира отстранилась от объятий.

– Даш… мне нужно прилечь. Голова кружится.

– Конечно, конечно, иди, отдыхай.

Кира прошла в свою комнату, закрыла дверь и прижалась лбом к прохладному стеклу окна. Внизу, у подъезда, все еще стояла машина Лушина. Он не уехал. Сидел и курил, глядя перед собой. Возможно, ждал, не вернется ли она, не понадобится ли помощь.

Она снова взглянула на медицинское заключение, лежащее на комоде. Бумага казалась обжигающе тяжелой. «Беременность, 7-8 недель. Рекомендовано: встать на учет, прием витаминов, исключить стрессы и физические нагрузки». Ирония судьбы – исключить стрессы, работая оперативником.

Легкий стук в дверь заставил ее вздрогнуть.

– Кир? Ты как? – голос Дарьи звучал настороженно.

– Входи, – тихо сказала Кира, не оборачиваясь.

Дверь открылась. Дарья замерла на пороге, глядя на сгорбленную спину сестры и на белую бумагу в ее руках.

– Что там? – спросила она, уже чуя недоброе. – Анализы плохие?

Кира медленно повернулась. Она не плакала. Слез не было. Была лишь пустота и растерянность на ее лице.

– Нет. Анализы… хорошие. – она протянула листок сестре. – Слишком хорошие.

Дарья пробежала глазами по строчкам. Ее лицо сначала выразило недоумение, потом удивление, и, наконец, тревогу.

– Боже… Кира… Это… это от него? Ты из-за этого уехала из Питера?

Кира молча кивнула, опуская глаза.

– И что ты будешь делать? – голос Дарьи дрогнул.

– Не знаю, – честно призналась Кира. – Я не знаю. Я не думала… не ожидала…

Она опустилась на край кровати, чувствуя, как подкашиваются ноги. Малина тут же подошла и положила ей голову на колени, умно глядя в глаза хозяйки.

– Нужно ему сказать, – тихо, но твердо сказала Дарья. – Он имеет право знать.

– Нет! – это вырвалось у Киры резко и громко. – Никогда. Он не имеет никаких прав. Он сделал свой выбор. У него есть семья. А я… я была дурой.

Дарья села рядом, обняла сестру за плечи.

– Но ты не можешь одна… Это так тяжело.

– Я не одна. У меня есть ты. И Вахтанг. И мам с папой. Илюха…– Кира слабо улыбнулась. – И Малина. И… работа. Мне нужно работать. Это единственное, что меня держит.

Она глубоко вздохнула, словно отгоняя от себя нахлынувшие эмоции, и поднялась.

– Иди уже к своему Вахтангу. А мне нужно… мне нужно прийти в себя. Подумать.

Оставшись одна, Кира не стала плакать. Она собрала волю в кулак, заставила себя умыться ледяной водой и переоделась в домашнюю одежду. Потом села за стол и снова открыла папку с делом «Радужника». Работа. Только работа могла заглушить панику, поселившуюся глубоко внутри.

Глава 3 Личное дело

Безмятежность длилась ровно три дня. Ровно столько, сколько потребовалось Кириллу, чтобы через общих знакомых выяснить ее московский номер.

Первый звонок она проигнорировала, списав на неизвестного абонента.

Второй – с питерского кода – заставил сжаться сердце.

Третьим пришло сообщение. Короткое, без знаков препинания, будто выдохнутое в порыве отчаяния или наигранной страсти: «Кир я знаю что это ты прости пожалуйста нужно поговорить очень»

Кира удалила СМС, будто обожглась. Палец дрогнул, отправляя номер в черный список. Но ощущение неприятной паутины, уже опутало ее снова. Он нашел ее. Он не отпускал.

Она сидела на кухне у Дарьи, сжимая в пальцах кружку с остывшим чаем. За окном моросил противный осенний дождь, превращающий все в серое, мокрое месиво. Идеальная метафора ее текущего состояния души.

– Опять он? – тихо спросила Дарья, присаживаясь рядом. Она бросила взгляд на лежащий на столе телефон Киры.

Кира лишь кивнула, не в силах сказать и слова. Сказать вслух – значит, снова признать, что этот человек существует в ее реальности.

– Брось его к черту, Кир. Окончательно. Он не имеет права тебя терзать. Особенно сейчас.

«Особенно сейчас».

Эти слова висели в воздухе тяжелым, не озвученным грузом. О беременности пока знали только они вдвоем. Дарья хранила секрет, но напряжение читалось в ее глазах. Особенно когда вечером приходил Вахтанг. Он чувствовал, что между сестрами что-то происходит, но списывал на последствия отравления и общую усталость.

Развязка наступила в пятницу. Вахтанг приехал раньше обычного, с огромным пакетом отменных чебуреков из той самой столовой, что облюбовали все оперативники района. Он был в хорошем настроении, рассказывал какой-то забавный случай с Халявиным, который пытался провести лекцию по этикету для задержанных карманников.

Кира сидела в гостиной, листая каталог аренды жилья, и лишь краем уха слушала его рассказ. Она наткнулась на вполне симпатичную однушку недалеко от метро «Аэропорт». Цена кусалась, но не бешеная. Нужно было звонить, договариваться о просмотре. А для этого требовались силы, которых не было.

– …и он им такое про «социальные лифты и невербальные сигналы в криминальной среде» понес, что те, кажется, сами не поняли, кого поймали – умников или хулиганов, – смеялся Вахтанг, расставляя на столе тарелки. Дарья хлопотала у плиты, подогревая суп.

– И чем кончилось? – спросила она, улыбаясь.

– Кончилось тем, что Лушин зашел, услышал эту ахинею, сказал: «Леха, они у тебя тут или задержанные, или на тренинге мотивационном? Если второе, я тоже послушаю, а то у меня с невербальными сигналами туго – я обычно рычу, и все понятно». Халявин аж побагровел!

Кира невольно усмехнулась. Представила эту сцену. Лушин с его прямолинейностью был идеальным антиподом Халявину. Ядовитый замечание было как раз в его стиле.

Вахтанг, довольный, что развеселил ее, подошел к дивану.

– Ну что, капитан, оживаешь потихоньку? Что это ты изучаешь? План побега?

– План обретения личного пространства, – поправила она, показывая ему планшет. – Смотрю квартиры. Не могу же я вечно у Дашки на шее сидеть.

– Да я не против! – тут же отозвалась Дарья с кухни.

– Я знаю. Но я против.

Вахтанг взял планшет, пролистал объявления, свистнул.

– Цены… конечно. Ну, ничего, если что, поможем. Взнос поможем сделать. Правда, Даш?

В этот момент телефон Киры, лежавший на диване, снова завибрировал. На экране всплыло уведомление о новом сообщении в мессенджере от неизвестного номера.

«Кир, прошу тебя, выйди на связь. Я все узнал…»

Кира застыла. Сердце ушло в пятки. «Я все узнал». Что он мог узнать? Питер… общие знакомые… болтливая медсестра из больницы? Паническая мысль пронеслась в голове, заставляя кровь стынуть в жилах.

Она резко потянулась к телефону, чтобы погасить экран, но было поздно. Вахтанг, стоявший рядом, непроизвольно взглянул на подсветившийся экран. Он не был любопытным, не стремился читать чужие сообщения, но короткой фразы хватило. Он видел, как побледнела Кира, как дрогнули ее пальцы. Он видел.

Наступила неловкая пауза. Дарья, почувствовав неладное, вышла из кухни, вытирая руки.

– Что-то случилось?

– Нет, – слишком быстро ответила Кира, хватая телефон и запихивая его в карман джинс. – Спам какой-то.

Вахтанг смотрел на нее внимательно, его добродушное выражение лица сменилось на настороженное, профессиональное. Он был опером, он видел ложь за версту.

– Кира, – сказал он тихо, но твердо. – Это он? Тот… питерский?

Дарья замерла у порога, ее глаза расширились. Кира опустила голову, сжав кулаки. Молчание было красноречивее любых слов.

– Он достает тебя? Угрожает? – голос Вахтанга стал жестче, в нем зазвучали нотки, которые он использовал на допросах. – Дай его номер. Мы с ним поговорим. На языке, который он поймет.

– Нет! – вырвалось у Киры. – Вах, не надо. Никаких разговоров. Я сама разберусь.

– Как ты разберешься? Он пишет, что «все узнал». Что он имел в виду?

Кира закрыла глаза. Давление стало невыносимым. Тайное всегда становится явным. Особенно в кругу близких людей, которые любят и волнуются. Она чувствовала на себе взгляд сестры – полный сочувствия и ужаса, и взгляд Вахтанга – суровый, требующий ответа.

– Он… – она сглотнула ком в горле. – Он мог узнать, что я в Москве. И все.

– Врешь, – мягко, но беспощадно констатировал Вахтанг. Он подошел к ней, опустился на корточки перед диваном, заглядывая в опущенное лицо. – Кира, я тебя как родную знаю. Я видел, как ты смотрела на это сообщение. Это был не просто испуг. Это был ужас. Что он узнал? Про ребенка?

Последнее слово повисло в воздухе тяжелым, оглушительным ударом. Кира вздрогнула, будто ее хлестнули по лицу. Она подняла на Вахтанг глаза, полные слез, которые она отчаянно сдерживала. Этого было достаточно.

Вахтанг отшатнулся, будто от удара током. Он посмотрел на Дарью, которая стояла, прижав ладони к губам, и в ее глазах он прочитал подтверждение. Долгая, тягостная пауза. Слышно было только, как на кухне булькает кастрюля.

– Так вот оно что, – наконец выдохнул Вахтанг. Он поднялся, прошелся по комнате, сжав кулаки. Его лицо стало мрачным. – Так вот из-за чего весь этот побег. Весь этот стресс. И.… эта вся история с «Радужником» … Боже, Кира…

– Вах, не надо, – тихо проговорила Дарья.

– Нет, надо! – он резко обернулся. – Она чуть не погибла! Это безответственно! И этот… этот козел… Он знает?

– Нет! – крикнула Кира, вскакивая с дивана. Слезы наконец потекли по ее щекам, смывая всю напускную холодность. – И не узнает! Никогда! У него есть жена, Вах! Трое детей! Я была его глупой! И этот… ребенок… он не должен стать его проблемой или, того хуже, разменной монетой в его больных играх! Я одна буду решать.

Она почти выкрикивала эти слова, дрожа всем телом. Вахтанг смотрел на нее, и гнев на его лице постепенно сменился на тяжелое, безысходное понимание. Он снова подошел и просто обнял ее, крепко, как обнимал её разве что старший брат.

– Ладно, – прошептал он. – Я просто… Я испугался за тебя. Но ты не одна. Слышишь? Никогда. Мы с Дашкой всегда с тобой. Что бы ты ни решила.

Это была та самая поддержка, в которой она так отчаянно нуждалась. Кира разрыдалась у него на плече, выпуская месяцы накопленного стресса, боли и страха.

***

Решение было принято окончательно и бесповоротно. Она оставалась в Москве. Навсегда.

Мысль о возвращении в Питер, где на каждом углу мог подстерегать Кирилл или общие знакомые с их сочувственными или осуждающими взглядами, вызывала у нее приступ паники. Москва была большим, потому безопасным, городом. Здесь можно было затеряться, отстроить жизнь заново. Сложно, страшно, но возможно.

Для этого нужно было решить две главные задачи: официально перевестись из питерского управления в московское и найти свое жилье.

С первой помог Григорьев. Кира позвонила ему, не выбирая особо удобного момента.

– Дядь Дим, мне нужна твоя печать.

– Опять влипла во что-то? – на другом конце провода голос Григорьева прозвучал устало, но с привычной долей отеческой заботы.

– Нет. Я хочу остаться. Официально. Перевестись к вам. На постоянной основе.

На том конце провода повисло молчание.

– Решила, значит? – наконец спросил Григорьев. – Окончательно?

– Окончательно. Здесь моя семья. И… мне здесь интереснее работать. Если ты, конечно, не против.

Он фыркнул:

– Против? Я у полковника Семенова, твоего начальника, руки за появление такого сотрудника готов отгрызть. Он меня два года назад на конференции в кофе облил, так что даже совесть мучить не будет. Документы готовь. Остальное я беру на себя. Но, Кир… – его голос стал серьезным, – ты же понимаешь, что с твоим… текущим положением… на оперативную работу тебя не пустят. По крайней мере, на полевую.

– Ты знаешь?

– Я видел эпикриз.

– А…

– В отдел не говорил, но в поле не пущу.

– Понимаю. Есть идеи. Я думаю, мы можем создать в вашем отделе нечто вроде аналитической группы. Систематизировать архивы, отрабатывать старые дела, строить профили. У меня уже есть на примете идеальный кандидат на роль мозгового центра.

– Халявин? – угадал Григорьев.

– Он самый. Он не полевая лошадка, дядь Дим. Он – аналитик. Ему нужно дать правильную нагрузку.

– Ладно, – согласился Григорьев. – Займись им. А я займусь твоим переводом. Жди звонка из кадров.

Со второй задачей – жильем – вызвался помочь неожиданный человек. Сергей Лушин.

Он как-то зашел в отдел кадров, куда Кира принесла свои документы, и застал ее за изучением карты города с пометками риэлтерских агентств.

– Квартирный вопрос? – ухмыльнулся он, подходя. – Испортил не только москвичей, но и питерских, я смотрю.

– Что поделать. Хочется свой угол, – пожала плечами Кира.

– Ага, чтобы грустить о былом в одиночестве, – парировал он. – Слушай, дай я тебе помогу. А то ты в этих агентствах последнюю рубашку с себя снимут. У меня знакомый риелтор, адекватный мужик. Скажешь, что от меня, сделает хорошую скидку.

Кира хотела отказаться, не желая быть обязанной, но Лушин был настойчив.

– Не упрямься, Панфилова. Это не ради тебя, а ради моего спокойствия. А то будешь по подвалам снимать, а потом мне же тебя искать. Давай номер записывай.

Он продиктовал контакты, а на следующий день сам предложил съездить на первый просмотр. Квартира оказалась неплохой, но что-то в ней не понравилось Кире. То ли расположение, то ли ощущение.

– Придирчивая, – констатировал Лушин, когда они вышли на улицу. – Ну ничего, посмотрим еще. Главное – не спешить.

Он не лез с расспросами, не пытался развеселить ее насильно. Он просто был рядом. Иногда болтал о работе, о своей собаке, о глупостях, которые творятся в отделе. И в этой его простой, немного грубоватой манере общения была какая-то исцеляющая нормальность.

Параллельно Кира начала воплощать в жизнь свою идею с аналитической группой. Вернее, группой из одного человека – капитана Халявина.

Она застала его за изучением очередного мануала по корпоративной этике.

– Лёшик, у меня предложение, – сказала она, подходя к его столу.

Халявин поднял на нее взгляд, полный привычной настороженности.

– Жениться не буду. Невеста есть.

– У нас с полковником Григорьевым родилась идея. Мы хотим систематизировать архив старых, нераскрытых дел. Оцифровать, занести в единую базу, проставить теги, построить связи. Ищем человека, который мог бы этим заняться. Возможно, возглавить это направление.

Халявин медленно отодвинул от себя мануал.

– И ты говоришь это мне? Тому, того ненавидят все отделы? Тому, над кем смеются и шпыняют?

– Леш, попробуй. Ты хороший аналитик, я удивлена, чего тебя в полевики кинули. – она знала почему, но не стала этого говорить, не стоит оно того. – Твой психологический портрет по «Радужнику» был хорош. Это именно та работа, где ты раскроешься. И бонус – не придется пачкать ботинки.

Она видела, как в его глазах загорелась искра интереса, быстро погашенная скепсисом.

– Дмитрий Николаевич правда в курсе? А как же все остальные?

– Это была его идея, – немного слукавила Кира. – Он всецело поддерживает эту инициативу. А на остальных не обращай внимания, у тебя начинается большая работа

С этого дня ее жизнь обрела некий ритм. Она не сидела дома, как ей предписывали врачи и Григорьев. Она приходила в отдел, но не лезла в текущие дела. Она садилась за свободный стол рядом с Халявиным, и они погружались в работу. Кира помогала ему выстроить структуру базы данных, подсказывала, на какие параметры обращать внимание, как искать совпадения. Халявин расцветал на глазах. Он забывал о своих бахилах и галстуках, его пальцы летали по клавиатуре, а глаза горели азартом исследователя.

Лушин, проходя мимо, ворчал:

– Ну вот, еще один кабинетный гений появился. Скоро вас тут с едой заносить будем, чтобы из-за компьютеров не вылезали.

Но в его ворчании не было злобы. Он видел, что Кира нашла себе занятие по душе, безопасное и полезное. И видел, как преображается Халявин, обретая наконец свое настоящее место.

Однажды вечером, когда они засиделись допоздна, отрабатывая новый алгоритм поиска, Лушин подошел к их столу с двумя стаканчиками.

– Чай для Киры, – поставил один перед Кирой. – И черный кофе, как твоя злая душа, – бросил он Халявину. – Как успехи, профессора?

– Мы нашли три возможных связи между делами о грабежах аптек пятнадцатого и восемнадцатого годов, – с неподдельным энтузиазмом начал Халявин. – Один и тот же почерк, но разные регионы. Возможно, мобильная группа.

Лушин поднял брови.

– Серьезно? А мы их искали, чертей. Молодцы. Ладно, не засиживайтесь. Кира, тебя Вахтанг через полчаса забирать будет. Дашка мне уже смску прислала, чтоб я тебя на улицу не выпускал одну.

Кира кивнула. Она привыкла к этой тотальной опеке. Это даже немного грело.

Через две недели после разговора с Вахтангом Кира наконец-то решилась на визит к родителям. Откладывать было нельзя. Она договорилась с Дарьей, что та подъедет к ним позже, для моральной поддержки. Сама же поехала с Малиной, пытаясь ехать по памяти, но все же ориентируясь на навигатор.

Родительский дом в тихом районе на западе Москвы встретил ее знакомым уютом и запахом пирогов. Людмила Юрьевна, ее мама, открыла дверь и сразу же обняла ее так, будто не видела годы, а не недели.

– Кирюша, родная! Наконец-то! Как ты? Худющая! Совсем! Дима, иди скорее, дочка приехала!

Панфилов Дмитрий Федорович, уже седой, но же подтянутый, вышел из кабинета с газетой в руках. Его строгое лицо озарилось теплой улыбкой.

– Привет, пап, – Кира обняла его, чувствуя привычный запах табака и старой бумаги.

– Здравствуй, здравствуй, – он потрепал ее по плечу. – Выглядишь… уставшей. Эта твоя работа. Вечно тебя на части рвет.

За чаем с яблочным пирогом Кира рассказывала о Москве, о работе, о деле «Радужника», опуская, естественно, самые острые моменты. Родители слушали внимательно, задавали вопросы. Но она чувствовала их настороженность. Они знали свою дочь слишком хорошо, чтобы не видеть, что она что-то скрывает.

Разрядил обстановку неожиданный визит Ильи. Ее старший брат ворвался в дом, как ураган, с громким: «А вот и я! Сестренку навестить!» Он был на шестнадцать лет старше Киры, успешный юрист, владелец собственной фирмы, специализирующейся на медийном праве. Высокий, чуть лысеющий, с живыми, веселыми глазами и заразительным смехом.

– Кирка! – он подхватил ее на руки, покрутил, хотя она и вырывалась. – Да, легкая ты стала! Москва тебя не кормит? Пап, мам, всем привет! А я к вам не один!

За ним в гостиную робко вошли его дети: Михаил, высокий девятнадцатилетний парень, студент юрфака МГУ, весь в отца, и Ефросинья, одиннадцатилетняя девочка с двумя косичками и умными, серьезными глазами.

– Здравствуйте, тетя Кира, – почти хором сказали они.

Михаил пожал ей руку с взрослой серьезностью, а Ефросинья сразу же подарила нарисованную ею открытку с котиком.

– Это чтобы тебе в новой квартире не было грустно, – пояснила девочка.

– Спасибо, солнышко, – Кира прижала открытку к груди. Появление племянников стало приятной передышкой.

Илья, тем временем, уже вовсю командовал парадом:

– Мам, дай мне, я сам нарежу пирог! Миха, помоги бабушке чайник донести. Фрося, иди, покажи тете Кирe свои пятерки по математике, она у нас вундеркинд! – Затем он опустился на диван рядом с сестрой и тихо, так, чтобы не слышали родители, спросил: – Ну что, как ты, правда? Дашка мне намекала, что ты… с приключениями.

Кира вздохнула. Илья всегда был к ней ближе всех. Он мог казаться шутником и балагуром, но в нужный момент проявлял недюжинную проницательность и поддержку.

– Приключения – это мягко сказано, Илюх. Но я справляюсь.

– С питерским хамом справилась? – его глаза стали жесткими. – Скажи слово, я к нему своих ребят отправлю. Поговорят… профессионально, так скажем. Так, что потом он на алименты подавать будет бояться.

Кира невольно улыбнулась.

Не надо. Я сама. Он меня больше не беспокоит.

– Ну смотри, – он недоверчиво хмыкнул. – А вообще… – он обнял ее за плечи, – молодец, что свалила оттуда. Здесь свои. Всегда поможем. Кстати, насчет квартиры… У меня как раз есть клиент, риелтор. Скажи, что от меня, скинет процентов десять. Серьезно. Или, если хочешь, мы с женой для детей квартиры купили, одну сдаем, а другую…по секрету скажу, иногда по выходным с мужиками футбол смотрим. Погоди минут десять. Я вернусь.

В этот момент приехала Дарья с Вахтангом. Суета возобновилась, дом наполнился смехом и разговорами. Илья травил байки о своих клиентах и что-то печатал в телефоне, Фрося демонстрировала свои рисунки, Михаил с дедом спорили о политике. Кира сидела среди них, и на сердце у нее стало немного легче. Это была ее семья. Ее крепость.

– Кирюх, собирай пожитки у Дашки. Ты переезжаешь. – На вопросительные взгляды всех родственников Илья рассказал про квартиры. Рассказал, что в одной из них теперь будет жить Кира. Не бесплатно, коммуналку будет платить сама, отшутился в конце мужчина.

Именно в этот момент, глядя на смеющиеся лица родителей, слушая болтовню племянницы и чувствуя надежное плечо брата, она окончательно поняла – ее решение остаться в Москве было единственно верным. Здесь ее дом.

Перед уходом она отвела отца в сторону, в кабинет.

– Пап, мне нужно кое-что сказать. Важное.

Дмитрий Федорович прикрыл дверь, усадил ее в кресло.

– Говори, дочка. Я слушаю.

Она сказала. Прямо, без обиняков. Он слушал молча, не перебивая, его лицо оставалось непроницаемым. Когда она закончила, он тяжело вздохнул, подошел к окну, посмотрел в темноту.

– Что же ты, глупышка… – прошептал он. – Совсем одна…

– Я не одна, пап.

Он обернулся. В его глазах стояла боль, но не осуждение. Только бесконечная тревога за дочь.

– Конечно. И будь уверена, мы сделаем все, чтобы и тебе, и.… малышу… было хорошо. Что собираешься делать?

– Рожать. Работать. Жить. Просто… немного по-другому, чем планировала.

Он кивнул, подошел, обнял ее.

– Гордая ты у меня. Как и мать. Ладно. Держись, дочка. И помни – какие бы решения ты ни принимала, этот дом всегда будет твоим. И мой кабинет – твоим. И мое ружье в шкафу – тоже твоим, если этот козел вдруг сунется.

Она рассмеялась сквозь слезы. Типично отцовская реакция. Суровая, но полная любви.

Возвращалась она с Дашей и Вахтангом. В машине царило мирное, уставшее молчание. Кира смотрела на огни ночной Москвы и чувствовала, как внутри нее зреет новая, странная решимость. Страх никуда не делся, но его стало меньше. Появилась уверенность, что она справится.

**Еще через неделю Сергей и Вахтанг помогали перевезти оставшиеся вещи в новую квартиру.

Идеальный вариант – небольшая, но уютная однушку в старом кирпичном доме недалеко от Садового кольца. Ремонт был свежим, дом – тихим, соседи – преимущественно пожилыми и спокойными.

– Ура! – он улыбнулся своей редкой, светлой улыбкой. – Тогда мы поехали за едой, да, Вах? А ты тут пока чайник поставь.

Мужчина проверил телефон, и улыбка сошла с его лица, он чертыхнулся и показал экран Вахтангу, тот вздохнул и кивнул Сергею. Тот виновато пожал плечами и ушел что-то бормоча про Халявина и, что развелось аналитиков «на один квадратный кабинет».

– А Питер? Там ведь продавать теперь…

– Кир, а сдавать не хочешь? – Вахтанг, пройдя на кухню и ставя чайник, повернулся к девушке, которая так и замерла в прихожей, явно не предполагая такой вариант развития. – Не понравится, всегда продать сможешь. Илюха ведь юрист, кого-то посоветовать сможет.

– Ну да… Спасибо

– Да ладно… – мужчина постучал пальцем по духовке, – Я помню, какие ты пироги печешь. Как-то приеду к тебе, накормишь. Только чур с мясом.

Еще через неделю, Сергей стал часто заезжать за ней по утрам, чтобы подбросить до отдела. Сначала Кира отнекивалась, но потом сдалась. Было удобно. Да и в его обществе она стала чувствовать себя спокойнее. Он не давил, не лез в душу, но его присутствие было надежным, как скала.

В отделе она и Халявин погрузились в свою базу данных. Работа шла полным ходом. Кира писала алгоритмы, Халявин вносил данные, искал связи. Он был на седьмом небе от счастья. Его даже перестали раздражать громкие разговоры оперативников и лай Пса, который часто сопровождал Лушина или ворчание Малины, которая теперь часто просто ждала свою хозяйку.

Однажды, листая сканы старого дела о краже со взломом, Халявин задумчиво произнес:

– Знаешь Кир, я тут заметил одну странность.

– Какую? – Кира не отрывалась от своего планшета.

– В делах, скажем так, определенной категории… где жертвы – женщины… иногда проскальзывает очень странный, нелогичный для обычного грабителя или насильника почерк. Как будто преступник руководствуется не жаждой наживы или похоти, а… какой-то своей, внутренней логикой. Почти ритуалом.

Кира отложила планшет.

– Например?

– Ну… вот, смотри, – он повернул к ней монитор. – Дело пятилетней давности. Убита женщина. Квартира ограблена, но взяты только украшения. При этом… вот, в заключении патологоанатома… смотрите на причину смерти.

Кира присмотрелась. Помимо травм, нанесенных тупым предметом, в графе «Особые отметки» стояло: «При жизни произведена абдоминальная операция низкого качества с изъятием внутреннего органа (предположительно, матка)».

У нее похолодело внутри.

– Что?..

– Вот именно, – Халявин щелкнул мышкой, открывая другое дело. – А вот дело трехлетней давности. Молодая женщина, найдена в лесопарке. Изнасилование, убийство. И снова… посмертное изъятие… матки. И вот… еще одно. Четыре года назад. Снова…

Он открыл несколько файлов. В каждом из них, за грудами других деталей, скрывалась одна и та же жуткая, бредовая подробность. Кому-то нужны были именно эти органы. Не почки, не печень, которые можно продать, а именно матки.

– Связать их в серию никто не догадался? – тихо спросила Кира, чувствуя, как по спине бегут мурашки.

– Они все из разных районов, разных лет, – объяснил Халявин. – Разные мотивы на поверхности. Это как иголка в стоге сена. Но алгоритм… наш алгоритм по ключевым словам… он выцепил эту деталь.

В этот момент в кабинет зашел Лушин, ведя на поводке Пса.

– Ну что, кибердетективы, нашли уже убийцу Кеннеди? – поинтересовался он, снимая куртку.

– Сергей, иди сюда, – серьезно сказала Кира.

Лушин, почувствовав изменение в ее тоне, сразу же подошел. Кира показала ему на монитор.

– Посмотри на это.

Лушин несколько минут молча изучал открытые дела. Его лицо становилось все мрачнее.