Путешествие длиною в жизнь

© Сергей Борисович Тамбиев, 2025

ISBN 978-5-0068-1691-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ПРОЛОГ

Судьба свела меня с Леопольдом и Анной Урбановичами, где-то, в середине 1995 года в новозеландском городе Окленде, куда я уехал в лихие 90е годы.

Жизнь в Окленде складывалась не так радужно, как представлялось из Москвы. Проблемы начались сразу по приезде, и одной из основных проблем был язык. Дома я наивно полагал, что знаю английский язык не плохо, на деле же оказалось, что английский, на котором говорят местные жители, отличается от того, чему нас обучали. Работы тоже не было, и мои попытки устроиться по специальности долго ни к чему не приводили.

Чтобы как-то сводить концы с концами приходилось соглашаться на любую, хотя бы мало-мальски оплачиваемую работу: красить дома и офисы, работать подсобным рабочим на стройках, подменным продавцом на рынке и, тому подобное. В своих скитаниях по объявлениям из одной компании в другую и попытках найти работу, очень часто наталкивался на ответ «overqualified» (сверхквалифицированный). Через два-три месяца по объявлению в газете мне всё же удалось найти работу агентом по продаже медицинских полисов. Общаться с возможными клиентами необходимо было с помощью заранее выученных на курсах специальных текстов, что, в некоторой степени, облегчало жизнь. Приходилось с утра до вечера разъезжать по городу, заходить во все расположенные по дороге магазины, склады, офисы и фабрики, приставать к разным незнакомым людям и на ломаном английском убеждать их купить у меня, иностранца, некий документ, необходимость которого была весьма сомнительна – работа была нудная и неблагодарная. Однако, полученный на этом поприще опыт оказался полезен. Во-первых, я научился не бояться общения с людьми из разных социальных групп на не родном для меня языке, во-вторых, удалось существенно улучшить разговорный английский и, в-третьих, я очень неплохо изучил Окленд и его окрестности.

Как-то, во время одного из таких разъездов судьба забросила меня на север Окленда на улицу Уест Коаст Роад. Здесь я решил попытать счастья в одном из домов, располагавшемся на углу улицы. Зайдя во двор, я нажал на кнопку звонка у двери и из дома вышел пожилой мужчина, среднего роста с доброжелательной улыбкой на лице и полным отсутствием волос на голове. Я объяснил ему что являюсь агентом по продаже полисов медицинского страхования, на что он предложил мне зайти в дом и рассказать подробнее об этих полисах. Мужчина представился, как Лео и познакомил меня со своей женой Анной, невысокой, приятной женщиной. Я, как положено, выдал хозяевам заученный текст, с описанием всех прелестей нашего медицинского полиса и благ, которые на них снизойдут, если они этот полис купят. Пафос моей речи на хозяев должного впечатления не произвёл, и они решили воздержаться от столь ценного приобретения. На этом, собственно, деловая часть моего визита и закончилась, и я собрался уходить. Однако, я чем-то хозяев, по-видимому, заинтересовал, и они пригласили меня за стол, предложив выпить с ними чаю. Дело приближалось к вечеру, торопиться мне было уже некуда, и я с удовольствием принял предложение.

За столом началась неспешная беседа, из которой выяснилось, что хозяева – поляки, родом из восточной Польши и уже давно живут в Новой Зеландии. Лео перебрался сюда ещё в начале 50х годов, прошлого столетия, а Анна приехала к нему из Польши, где-то в середине 60х. Узнав, что я из России, хозяева были приятно удивлены. Дело в том, что Лео в детстве несколько лет прожил в Советском Союзе, на Русском Севере и сохранил самые тёплые воспоминания о русских людях, а Анна тоже доброжелательно относилась к России. В детстве Лео неплохо знал русский язык и несколько раз пытался заговорить со мной на русском, но, к сожалению, за прошедшие десятилетия без практики, русский язык он практически забыл. Тем не менее, общаться нам было легко. Если кто-то не мог подыскать какое-то английское слово, то мы использовали русский или польский аналог и прекрасно понимали друг друга – ведь оба эти языки достаточно близки.

Так началась наша многолетняя дружба. В свободное время Лео много читал, в основном, на английском языке (польские книги здесь было трудно достать). Круг его интересов был очень разнообразен: от эзотерики до серьёзной исторической литературы и исследований в области медицины и космоса. Лео оказался очень интересным собеседником, с огромным жизненным опытом и хорошей памятью. От него я узнал много имён англоязычных писателей-историков и исследователей, о которых не слышал прежде. Много он рассказывал и о своей жизни на Русском Севере, в Узбекистане, Иране, Англии и других местах, куда его забрасывала судьба, любил поговорить и о международном положении, много рассказывал об их с Анной жизни в Новой Зеландии и Австралии.

За их домом был небольшой садик с разными плодовыми деревьями и огород с парниками, где они выращивали различные овощи, которые консервировали и продавали соседям и знакомым. Особенно хорошо у них получались солёные огурцы и квашеная капуста, которые наши русские друзья очень полюбили и быстро раскупали.

В дополнение к своим кулинарным способностям Анна была ещё и хорошей швеёй. Она шила красивые тапочки из выделанной кожи с мехом, унты, дублёнки и много чего ещё. В общем, без дела мои новые друзья не сидели и, благодаря своему трудолюбию, вели вполне достойную жизнь, будучи на пенсии, которая в Новой Зеландии не так уж и велика.

На рубеже 90х – 2000х годов, я покинул Новую Зеландию и вернулся обратно в Москву, наконец осознав, что моя жизнь и судьба, всё же, связаны с Россией. Однако, контакты с Новой Зеландией и моими друзьями не прервались. Мы регулярно обменивались рождественскими открытками, а раз или два в год и письмами. Лео любил писать длинные письма, которые он печатал на своей компактной печатной машинке Эрика. Читать его письма было интересно: в них он присылал рецепты для улучшения здоровья, рассказывал о последних семейных новостях, обсуждал актуальные события в Новой Зеландии и мире,

Несколько раз, я ненадолго возвращался в Новую Зеландию и во время этих визитов обязательно навещал Лео и Анну, чему они всегда были рады. Помню, как во время моего очередного приезда в январе – феврале 2015 года, когда мы закончили наше традиционное чаепитие, и я собрался уже уходить, Лео вышел в другую комнату и вернулся с потёртой голубовато-серой картонной папкой с тесёмочками, которую протянул мне. В папке была целая стопка тонких листов формата А4 с напечатанным на них через копирку английским текстом. «Сергей, это история моей жизни, и я дарю тебе этот экземпляр моей рукописи». Я был тронут и вернувшись к себе, принялся за чтение. Прочитал я текст за пару дней. Английский для Лео не был родным языком, он учил его без всякой системы, да и правописание иногда хромало. Однако, мысль свою он, как правило, передавал достаточно чётко и понятно и история жизни Лео и его семьи захватила меня.

При следующей встрече я поделился с Лео своими впечатлениями от рукописи и сказал, что, на мой взгляд, она может быть основой исторического романа или сценария для фильма и хорошо было бы, если её прочитают и другие люди, чтобы почувствовать, через какие испытания в те суровые годы приходилось пройти даже детям. Я спросил у Лео не будет ли он возражать, если я попытаюсь доработать и опубликовать его воспоминания дома, в России? Лео задумался на некоторое время и ответил: «Знаешь, Сергей, я не возражаю, но с одним условием: в этом не должно быть никакой политики». На том мы и расстались, а через несколько дней я улетел обратно в Москву.

Вернувшись домой, я положил рукопись в стол и в череде повседневных забот не возвращался к ней десять лет, хотя история жизни Лео Урбановича не отпускала меня, и я даже рассказывал о ней своим друзьям, которые слушали с интересом и спрашивали о его дальнейшей судьбе. Осознав, что история жизни моего друга может быть интересна не только мне, я достал подаренную мне рукопись из ящика стола и решил серьёзно над ней поработать. События, описаны в ней простым, а где-то и наивным языком, человеком, оказавшемся в самом их центре на переломном моменте мировой истории— это драма не только Лео и его семьи. У многих людей и в нашей стране сохранились свои воспоминания или воспоминания близких о тех жестоких временах.

Для начала я перевёл рукопись на русский язык в том виде, в каком она была написана, а затем, несколько месяцев «причёсывал» и дорабатывал, полученный материал. Ну, а что из всего этого получилось в конечном итоге, читателю предстоит оценить самому.

Времена не выбирают,

В них живут и умирают

А. С. Кушнер

ГЛАВА 1

Согласно истории, рассказанной моим отцом отцу моей мамы, имя Урбановичей существует уже много веков и его можно проследить вплоть до 1700 года. Я случайно подслушал этот рассказ ещё ребёнком, когда прятался за кучей дров, чтобы меня не обнаружили и не прогнали. В те времена Польша была разделена между Россией, Австрией и Германией, поляки готовились к восстанию, а вокруг шныряла полиция, сотрудники которой любили расспрашивать детей, о чём говорят в их доме. Такой приём стар как мир. Полицейский подходил к ребёнку и расспрашивал о чём дома говорят его родители, обещая за это конфетку. И часто это срабатывало. Дети пересказывали о чём говорили взрослые, и их родители оказывались в тюрьме или отправлялись в Сибирь. Многие отцы и матери пострадали таким образом из-за своих детей поэтому, когда дома собирались обсудить серьёзные вопрос, детей, как правило, отправляли поиграть на улицу.

К тому времени я уже знал об этом, но жажда услышать интересные истории была сильна во мне, и я старался спрятаться в таких местах, где, по моему мнению, меня не обнаружат. Как правило, мне это удавалось и, подслушанные истории, легли в основу моих воспоминаний. При этом, я не утверждаю, что всё именно так и происходило, как я услышал, я лишь попытаюсь здесь рассказать историю, которая, по моему мнению, имеет смысл.

Предки моего отца происходят из Литвы, и первый известный мне Урбанович, оставивший след в польской истории, был военным в чине генерал-майора. В то время, где-то около 1700 года, случились выборы польского короля и Кшиштоф Урбанович был лидером символической литовской армии, поддерживавшей Станислава Лещинского, ставленника Швеции. Большинство последних польских королей были иностранного происхождения. Люди не знали, что имеет значение при выборе короля. Сначала правили два архиепископа, затем пять епископов, затем две очень знатные польские семьи, и только потом появилось место для короля. Я до сих пор не могу понять, почему поляки не хотели, чтобы их королем был поляк? Но было именно так. Станислав Лещинский в конце концов отрекся от престола, после поражения своего покровителя Карла XII в Полтавской битве. Он отправился во Францию и построил там себе прекрасный дворец, который стоит и по сей день.

Для Кшиштофа Урбановича все оказалось не так радужно. Он потерял работу, и находился в смятении, пока, по прошествии времени не оказался в Петербурге, где испросил у Петра Великого разрешение на службу в России, которое и получил. Петр Великий умер в 1725 году, а Кшиштоф Урбанович был награжден в 1727 году женой Петра Екатериной I орденом Александра Невского и произведен в чин генерал-лейтенанта. На этом мой рассказ о Кшиштофе Урбановиче заканчивается, я больше ничего о нем не слышал, кроме того, что в книге «Карл Двенадцатый» он был упомянут как граф Кшиштоф Урбанович.

Глава 2

Во второй половине 19 века на литовской земле жил еще один Урбанович, которого звали Винцентий. Он был женат на Мальвине, урожденной Ятынской и жили они где-то поблизости от города Ванджегола. В их семье было четверо детей, а чем они зарабатывали себе на жизнь, я не знаю. Однажды, в местечке, где они проживали стали циркулировать слухи, что Россия открыла какую-то территорию для колонизации. Винценти, по-видимому, решил попытать счастье и улучшить жизнь своей семьи, поэтому где-то до 1900 года они покинули Литву и отправились в качестве колонистов в далёкую Сибирь. Потребовалось много времени и пришлось преодолеть не мало трудностей, чтобы добраться туда, но в конце концов, они достигли нужного места и поселились на безбрежной территории на берегу реки Иртыш, где начали разводить скот. Сначала Винценти построил большой дом для своей семьи, затем жилье для своих рабочих, а потом, по мере роста достатка семьи, строились и другие сельскохозяйственные, подсобные и жилые помещения. В конце концов, совместные усилия Винценти и его рабочих привели к возникновению новой деревни. У скота было достаточно корма и его поголовье быстро увеличивалось, а Винценти становился все богаче и богаче. Работники Винценти присматривали за стадом, ухаживали за телятами, а затем отправляли в поля на выпас. У Винценти было четверо детей, два сына и две дочери. Имена старшего сына и старшей дочери я не помню, а вторым сыном был Болеслав, за которым шла его сестра Стефания. Болеслав, которому было в то время 8 лет и стал, в последствии, моим отцом. Все дети прекрасно говорили по-польски и хорошо знали русский язык. Винценти пригласил учителей, чтобы обучать своих детей разным школьным предметам дома, прежде чем отправить их в европейскую часть России для получения дальнейшего образования. Старший сын хотел стать учителем, а младший военным. Обе дочери также получили образование. Я уже не помню название города, в котором они учились, помню только, что позже много говорили о Москве.

На рождественские праздники дети приезжали домой. Для встречи детей отец отправлял несколько служащих на повозках со сменными лошадьми. Ближайший город Омск находился примерно в двух днях езды, поэтому приходилось время от времени делать остановки и менять лошадей. Зима была снежно белой, они ехали на нескольких упряжках, в каждую из которых было впряжено по три лошади. Во время остановок для смены лошадей можно было поесть и размять ноги. Путешествие для молодых людей было большим и интересным приключением, и они предвкушали встречу со своими родителями после целого года разлуки. Встречи эти были бурными и радостными: было о чем рассказать, и о чём расспросить своих родителей. Рождественские праздники длились две недели и за это время можно было также съездить в гости к ближайшему соседу, хутор которого располагался примерно в полудне езды. Когда каникулы заканчивались, все четверо возвращались в город, в школу, оставляя родителей заниматься хозяйством.

Винценти был трудолюбивым человеком, и хорошо ладил со своими работниками. Он постоянно находился рядом с ними, когда строились зимние помещения для скота вдали от главного дома. По соседству с хлевами для скота располагалось жильё для работников, охранявших скот всю зиму, там же летом собиралось в стога сено. Для заготовки сена из соседних деревень привлекалось множество мужчин и женщин, которых привозили на конных повозках. Так как они оставались там в течении несколько недель, туда же им подвозили продовольствие.

Жизнь, однако, была полна сюрпризов и новых, не всегда радостных событий. В то время в разных частях России вспыхивало много мелких беспорядков, которые быстро подавлялись властями. Обычные люди воспринимали это как само собой разумеющееся и не были готовы к самообороне, полностью делегировав эту функцию правительству, которое, как они надеялись, обеспечит их защитой в случае необходимости. Вскоре, началась Первая мировая война, а в России начались восстания, которые переросли в революцию. Массы крестьян и рабочих взялись за оружие. Винценти был убит во время неожиданного нападения. Он и его жена отбивались до последнего, но нападавших было слишком много, они их захватили и повесили. Мы знаем историю русской революции, многие миллионы людей погибли тогда, не только мои бабушка и дедушка. Кому-то удалось бежать, другим, повезло меньше. Польша снова стала свободной страной после 125 лет раздела.

Многие люди в это время переезжали с места на место, не понимая, что происходит и не зная, что делать и чью сторону принять. Четверо взрослых детей Винценти и Мальвины Урбанович приехали в Омск на рождественские праздники. Вскоре они почувствовали, что что-то не так. Транспорт, который обычно отвозил их домой к родителям, не появился, и они забеспокоились. Пока ждали, кто-то из них обратил внимание на человека, который пытался привлечь к себе их внимание, делая знаки руками. Они подумали, что человек этот, возможно, обращается к ним, и старший брат пошел это выяснить. Когда он подошли поближе, то узнал старого слугу их отца. Он рассказал, что их отец и мать убиты, а им не следует привлекать к себе внимание, потому что если кто-то их узнает, они могут очень быстро присоединиться к своим родителям. Он поведал короткую историю о последних днях жизни родителей и после этого исчез. Когда подошли остальные, старший брат пересказал им ужасную историю, услышанную от слуги. Обсудив сложившуюся ситуацию, братья пришли к выводу, что им нужно разделиться, так как оставаться всем вместе становилось опасно. Решили, что старший брат возьмёт с собой старшую сестру, а младший, младшую, и они двинутся дальше по-отдельности, предварительно договорившись, что встретятся в Москве в известном им всем месте. На том и расстались и больше младшие брат и сестра своих старших брата и сестру никогда не увидят.

Болеслав и Стефания выглядели как супружеская пара, Болеслав был в военной форме и имел звание лейтенанта. Они пришли на станцию и присоединились к людям, которые пытались добраться до европейской части России. Когда им наконец удалось сесть в поезд, что потребовало много времени и усилий, они приняли все меры, чтобы бурлящая толпа их не разделила. По дороге, они сначала попали в плен к белым, затем их взяли в плен красные, и так продолжалось несколько раз, пока они в конце концов не добрались до Москвы. Брат с сестрой пришли на место, где они должны были встретиться с остальными, но там никого не было. Безрезультатно прождав несколько часов, они решили самостоятельно добираться до Польши.

Красные войска теснили белых все дальше и дальше на запад, и Болеслав со Стефанией двигались вместе с ними. В конце концов, отступающие войска белых приблизились к польской границе и один из генералов произнес речь перед толпой, сказав, что белые не могут больше защищаться, поэтому если кто-то хочет вернуться домой и стать красным, пусть идет, а те, кто не хочет присоединяться к красным, могут перейти границу, быть интернированными, и далее отправляться куда угодно на запад. Болеслав со Стефанией решили перейти российско-польскую границу, и были интернированы польскими властями.

Глава 3

Оказавшись на польской земле, брат и сестра должны были найти работу, чтобы на что-то жить. Сначала они отправились в город Станиславов, где Стефания смогла устроиться горничной в молодую семью с двумя детьми. Зарплата была мизерной, но для начала это было лучше, чем ничего и, главное, у нее была крыша над головой и еда. Кончилась страшная война и страна только что обрела свободу. Работы было много, а денег, чтобы платить зарплату, не хватало. Помыкавшись в поисках работы Болеслав, в конце концов, решил оставить сестру в городе, а сам уехал, чтобы попытаться записаться добровольцем в Польскую армию. Сначала, его приняли на службу, но вскоре после того, как начальство узнало, что у Болеслава нет дома и семьи, которая могла бы содержать его в армии, его тут же демобилизовали, выдав мизерную сумму денег на хлеб, чтобы он смог как-то продержаться, пока не найдёт себе работу. Покинув Станиславов, Болеслав в поисках работы начал скитаться по окрестным селениям. Это были бедные маленькие деревни, жители которых сами с трудом сводили концы с концами, и чужаку найти там работу было практически невозможно. Болеславу пришлось идти все дальше и дальше на юг, пока он не добрался до большого села Горохолина, где и решил остановиться на некоторое время. Будучи одетым в военную форму офицера, которая обычно вызывала доверие у деревенских жителей, он выбрал самое красивое здание и постучал в дверь. Из дома вышел фермер, и Болеслав спросил его, не знает ли тот кого-нибудь, у кого есть свободная комната для сдачи внаем? Фермер ответил, что в деревне не принято держать постояльцев. Они немного поговорили у порога, а затем фермер пригласил Болеслава в свой дом. Жена фермера занялась приготовлением чая, так как хозяева поняли, что кем бы ни был этот человек, он прошел долгий путь и нуждается в отдыхе. Ожидая пока закипит вода двое мужчин разговорились, и когда хозяин немного привык к незнакомцу, он сказал, что у него есть свободное помещение, которое используется им как кладовая. Болеслав комнату и сказал, что это ему вполне подходит. Ведь на самом деле, выбора у него никакого не было, а остановиться где-то, ему было просто необходимо. К этому времени вода вскипела, и жена фермера пригласила обоих на чай. Покончив с чаем, фермер и Болеслав занялись уборкой комнаты, превратив ее в уютное маленькое жилое помещение. Затем они договорились об оплате за комнату и трехразовое питание. Сумма вполне устроила Болеслава, имеющихся денег ему хватало, чтобы заплатить за первую неделю постоя. Болеслав заметил, то фермер говорил на ломаном польском языке, поэтому он спросил его, не будет ли ему удобнее говорить по-русски? Но фермер отказался. Болеслав рассказал ему, что в России он потерял отца и мать во время русской революции, и это помогло им наладить взаимопонимание.

Болеслава в первую очередь интересовал вопрос, не знает ли его новый друг кого-нибудь, кто нуждается в строительстве дома, амбара, сарая или даже какой-то новой мебели, и фермер пообещал поговорить об этом с соседями. Он также рассказал Болеславу, что неподалеку живут поляки и немецкие колонисты, рядом стоит польская католическая церковь, в которую из ближайшего города Богородчаны привозят на службу священника. На следующий день, прогуливаясь по деревне, Болеслав увидел несколько церквей: две православные, одну католическую и одну лютеранскую. Хозяин сообщил Болеславу, что в воскресенье в польской католической церкви будет проходить месса и будут звонить церковные колокола. Дождавшись воскресенья Болеслав надел военную форму и отправился к церкви, где к тому времени начали собираться жителя деревни. Среди них было несколько молодых людей, но большинство было уже в преклонном возрасте. В заборе не было ворот, но можно было пройти прямо по гравийной дорожке к дверям церкви, куда и шли прихожане. Выждав некоторое время, Болеслав вошел в церковь. Месса служилась на латыни, зато песни пели на польском языке. Некоторые из этих песен он знал, мама разучивала их с ним, и внезапно он почувствовал себя очень хорошо и уютно. Незадолго до окончания мессы Болеслав вышел и встал на обочине тропы между церковью и оградой. Вскоре прихожане начали покидать церковь. Мимо прошли пожилой мужчина с молодой девушкой. Девушка увидела Болеслава и что-то сказала на ухо старику. Старик посмотрел в сторону молодого офицера, подошел к нему и представился, назвавшись Альбином Явореком, после чего представил свою дочь Каролину. Болеслав пожал руку старику и поклонился девушке. Старик предположил, что Болеслав, должно быть, чужак в этой части деревни, Болеслав ответил, что он остановился на некоторое время недалеко отсюда и ищет работу. Дочь опять прошептала что-то на ухо отцу, после чего Альбин повернулся и спросил Болеслава, не откажется ли он от приглашения отобедать в их доме, если он, конечно, не занят? Это было неожиданно, тем не менее Болеслав ответил, что во времени он не ограничен, и с удовольствием принимает их приглашение. После этого они вместе пошли по гравийной дороге, а примерно через пятьдесят метров свернули на частную территорию, где в углу большого двора стоял дом. Дом был старый, вероятно, старше самого старика Альбина. Здание было длинным, слева размещалась конюшня, посередине жилые помещения, а справа был амбар. Они вошли в переднюю комнату, которая была ниже этажом. В комнате пахло хлебом и стояло несколько больших сундуков для хранения домашней утвари. Справа была дверь в другую комнату, которую Альбин открыл и пригласил Болеслава последовать за ним. Здесь его представили пожилой суровой на вид женщине, которую звали Элизабет, и которая оказалась матерью Каролины. В комнате также присутствовали младшая сестра Каролины Бронислава, младший брат Виктор и дочь ее умершей старшей сестры. Болеслав отметил про себя, что у Элизабет искалечена нога и она пользуется тростью. Элизабет указала Болеславу на стул, попросила его сесть рядом с ней и, после того как Болеслав удобно расположился за столом стала задавать ему вопросы. Тем временем Альбин направился в близлежащий еврейский магазин, чтобы купить бутылку водки и отпраздновать появление нового гостя в доме. Тем временем Элизабет расспрашивала Болеслава о его родителях, родственника, где он живет, и в конце концов выяснила, что у него теперь нет дома. Вскоре вернулся Альбин с бутылкой водки, а Каролина и ее сестра Броня начали накрывать стол, вокруг которого все вскоре и расселись. Были поданы рюмки, Альбин открыл принесённую им бутылку и поднял тост за гостя, после чего все приступили к еде, а в конце трапезы был произнесён тост за здоровье всей семьи. После еды Альбин также задал несколько вопросов Болеславу, и очень быстро выяснил, что молодой офицер был беден, как церковная мышь. Тем временем полуденное время закончилось и Болеславу пора было идти домой. Он встал из-за стола, поцеловал руку Элизабет, в соответствии с польскими обычаями и направился к выходу. Альбина в этот момент не было поблизости, поэтому Каролина сама отвела гостя к воротам, где Болеслав поблагодарил ее за ужин. На том они и расстались.

Каролина же вернулась в дом и заявила своей матери, что ей понравился этот молодой человек. Мать, в свою очередь, поделилась с ней историей, которую поведал ей Болеслав, что он потерял отца, мать и дом во время революции, что у него есть сестра, работающая в городе Станиславов, и нет стабильной работы. Однако, Каролину все это не убедило. Она влюбилась в молодого человека и уже нафантазировала у себя в голове про то, как она выйдет замуж за Болеслава, и как они будут жить вместе долго и счастливо. Когда Альбин пришел домой, он сказал своей жене, чтобы они даже и думать забыли о том, чтобы их дочь вышла за муж за Болеслава, у которого нет денег и всё его состояние, это его офицерский костюм. Услышав это, Каролина расплакалась, а затем привела в пример своего старшего брат Людвика, который недавно женился. Людвик совсем не богат, тем не менее он женился, и никто не возражал. Почему же она не может выйти замуж за Болеслава? В расстроенных чувствах, Каролина побежала к своему брату, который был в это время на работе и, прерывающимся от рыданий голосом, поведала своей невестке Петронеле о Болеславе, возникшем к нему чувстве, и словах отца. Выслушав её, более опытная Петронела сказала: не будь глупой, это же ты хочешь выйти замуж, а не твой отец хочет женится, так что ты должна действовать с умом и проявить хитрость. Пригласи Болеслава поужинать к нам в любое из этих воскресений, мы поговорим с ним и узнаем, что он сам думает о тебе. Так всё и произошло, и уже в следующее воскресенье, после церкви, Каролина и Болеслав пришли в гости в дом к Петронеле и Людвику.

Брат Каролины служил добровольцем в польской армии во время первой мировой войны, а после окончания войны устроился на работу в полиции. Однако, имея всего четыре класса образования ему трудно было исполнять обязанности полицейского в части, касающейся рутинного документооборота, обычного для любого полицейского участка. Он не мог предоставить письменный отчёт о проделанной работе, написать правильно рапорт и тому подобные вещи, поэтому власти предложили ему должность, для которой не нужно было иметь высшее образование. Ему дали работу, связанную с ремонтом и строительством дорог – присматривать за рабочими, которые работали на вверенном ему участке. Как и в большинстве деревень Российской империи в Горохолине не было средней школы, только четырехлетка. Дети начинали ходить в школу с семи лет, учились четыре года и на этом образование для большинства детей заканчивалось. Исключение составляли семьи, в которых родители могли позволить себе отправить своих отпрысков в город, для продолжения их образование, но это была бы уже другая история. Альбин не придавал значения образованию своих сыновей. Когда его сын Виктор готовился поступить в первый класс Альбин поругался с учителем. В то время большую часть жителей деревни составляли украинцы и преподавание во всех школах осуществлялось только на украинском языке. Альбин был не согласен с таким положением дел, и решил вообще не отправлять своего сына в эту или в какую-либо другую школу, из-за чего Виктор так и остался безграмотным и не мог читать и писать. У дочерей же в активе были только обычные четыре класса.

Людвик получал ежемесячную зарплату, которая была больше, чем мог заработать обычный рабочий с помощью мотыги и лопаты в поле. Его жена Петронела была крупной хорошо воспитанной женщиной, которая достойно вела их хозяйство. Когда в следующее воскресенье Каролина и Болеслав пришли к ним в гости, Петронела тепло их встретила и усадила за стол. Людвик был немногословным человеком, поэтому Петронела взяла инициативу разговора в свои руки. Она задавала множество вопросов, на которые Болеслав подробно отвечал и в итоге произвёл на неё хорошее впечатление. После обеда они выпили приготовленный из зерна кофе, после чего Каролина и Болеслав покинули дом гостеприимных хозяев.

Тем временем, Болеслав продолжал жить у того же самого фермера, с которым он познакомился в первый день прибытия в деревню. Ему удавалось находить мелкую работу на разных подворьях, благодаря чему он мог платить за постой и даже хватало на табак, из которого он делал самодельные сигареты. Каролина же не только постоянно думала о нём, но и заявила своей матери, что сделает все, чтобы выйти за него замуж, в чём нашла поддержку у вставшей на её сторону Петронелы.

Несколько недель спустя Болеслав сделал предложение Каролине. Каролина была в восторге и ответила, что, конечно, выйдет за него, но всё это надо устроить по-польски. Болеслав поинтересовался, а как это будет «по-польски»? Очень просто ответила Каролина. Мы снова пригласим тебя к нам домой на ужин в воскресенье, ты принесешь бутылку водки, а после еды ты попросишь у отца моей руки, это и есть польский обычай. Болеслав с радостью согласился, и в оговоренное воскресенье после церкви пришел на ужин в дом к своей будущей невесте с бутылкой водки. Войдя в комнату, он торжественно поставил бутылку на стол, что привело в радостное расположение духа хозяина дома, который очень любил вечеринки с водкой.

В этом месте необходимо сделать небольшое отступление. Альбин почти ничего не делал по дому. Вместо этого он предпочитал большую часть своего свободного времени проводить в еврейской лавке, которая называлась корчма. Чтобы расплатиться с долгами он начал распродавать имущество, которое по праву не принадлежало ему, и чтобы прекратить это Элизабет подала на него в суд, который, в результате, запретил ему продавать что-либо вообще в его жизни. Но это всё случилось позже, а в настоящий момент Альбин мечтал о богатом зяте. И, хотя, богатые люди никогда не появлялись в Горохолине, он все равно продолжал мечтать, что когда-нибудь богатый зять решит все его проблемы.

И вот, по окончании ужина Болеслав, наконец попросил у Альбин руки его дочери, на что тот ответил категорическим отказом, заявив: «Вы не получите моего согласия, потому что Вы бедны», после чего встал и вышел из-за стола. Каролина разрыдалась и в расстроенных чувствах бросилась в дом к своему брату и невестке и поведала им о том, что произошло. Выслушав рассказ Каролины, невестка стала её успокаивать и пообещала, что они попытаются перехитрить старика. Её план заключался в том, что они могут продать Болеку часть их участка, где он мог бы построить свой собственный дом, а после этого он сможет снова пойти к отцу Каролины и попросить её руки. Каролине очень понравился план невестки. Она тут же побежала к Болеславу и поведала ему о новом плане. Болеславу идея понравилась, и он сказал, что когда дом будет готов, он снова попросит руки Каролины у её родител. На том и порешили. Через некоторое время, Болеслав купил участок, который огородил сплошным деревянным забором, соорудил в нём большие ворота и рядом сделал небольшую калитку. Вскоре он привез необходимый строительный материал и приступил к постройке будущего дома. Этим строительством он занимался после окончания своей основной работы и каждый день трудился допоздна, пока позволял дневной свет.

Когда Болеслав, по заказу одного из местных жителей, построил свой первый дом в деревне, он использовал более современные методы строительства, чем это было принято в Горохолине, и местные были восхищены его работой. Не удивительно, что вскоре после этого количество заказов у него резко выросло. Зимой он изготавливал мебель, которая тоже понравилась местным жителям и на эту мебель у Болеслава тоже появились заказчики, так что единственно, чего ему действительно теперь не хватало, так это времени на выполнение всех заказов.

Наконец, строительство дома было завершено. Альбин всё это время тайком издалека наблюдал как продвигается работа, но будучи большим упрямцем, продолжал мечтать о богатом зяте. И вот подошло долгожданное воскресенье с праздничным ужином, на который снова был приглашён Болеслав. Как водится, Болеслав пришёл с бутылкой водки, которую он поставил на стол, а открыл её, как всегда, глава дома. Когда ужин приближался к концу, Болеслав снова попросил у Альбина руки Каролины. Альбин встал и заявил: «Я же говорил тебе, что ты слишком беден, чтобы жениться на моей дочери», и с этими словами вышел из-за стола. И вдруг, мать Каролины громко заявила: «Если отец не хочет благословить вас двоих, то я сделаю это сама». Альбин был потрясён таким поведением своей жены, и не найдя слов, повернулся и вышел из дома. После этого Элизабет сказала Каролине и Болеславу, чтобы они пошли в Богородчаны, где проживал местный приходской священник, и договорились с ним об объявлении их свадьбы. Затем необходимо будет разослать приглашения всем старым друзьям семьи. «Венчание будет в нашей церкви, а свадьбу справим здесь, в доме или даже в амбаре, где много места для танцев» – сказала Элизабет. Болеслав, как и Каролина были, мягко говоря, сильно удивлены. Они никак не ожидали от Элизабет, что она может решиться на такой смелый шаг.

Честь Альбина была сильно задета, и он не показывался на глаза им обоим в течение долгого времени. И вот вскоре настал день их свадьбы. Все прошло так, как и должно было быть, но Каролина была грустна, потому что она любила своего отца и была сильно разочарована его поведением. Получалось, что ему больше нужны были деньг богатого зятя, о котором он так мечтал, чем счастье родной дочери, и теперь он, вероятно, даже не появится на её свадьбе.

Венчание состоялось в приходской церкви, располагавшейся по другую сторону забора их дома. После венчания состоялась свадьба. Было много еды, много людей, некоторых Каролина никогда не видела, вероятно они были родственниками мамы или друзьями семьи. Каролина получила несколько хороших и полезных в хозяйстве подарков, которые она хранила долгое время. Болеслав тоже получил подарки: двое карманных часов в специальных красивых коробочках, одни из которых он всегда носил в нагрудном кармане на блестящей цепочке. Ближе к концу свадьбы молодые попрощались со всеми и пошли через сад и ручей к своему новому дому. Много дней после свадьбы Каролина не видела своего отца и страдала от этого. Как родной отец мог отказать ей в счастье с человеком, которого она действительно любила?

ГЛАВА 4

Это было начало новой семьи. Дом был обставлен мебелью, которую Болеслав смастерил своими руками. Рядом с домом был пристроен хлев, чтобы Каролина могла держать там корову, которую как она надеялась, подарит ей мать. В хлеву было отведено специальное место, куда можно было положить немного сена для коровы. В будущем Болеслав намеревался построить новый, гораздо лучший дом прямо там же, недалеко от дороги.

Каролина была хорошей хозяйкой, она умела готовить, могла печь хлеб и пирожные. Когда она жила с родителями, то делала по дому все сама, ведь её мама не могла работать, она была калекой с начала своей супружеской жизни. Она поранила ногу много лет назад, когда они с мужем пытались отлучить телёнка от его матери. Сначала на рану никто не обратил внимание. Разного рода незначительные повреждения на ферме были обычным делом, как говорится, поболит и заживёт. Но на этот раз всё обернулось настоящей трагедией. Через некоторое время нога стала болеть все сильнее и сильнее. Тогда они обратились к местному врачу за помощью, и тот прописал много разных мазей. Мази эти не помогали, боль в ноге усиливалась, и в конце концов Элизабет уже не могла ходить. Она стала калекой и оставалась ею до конца жизни. Но это не помешало ей стать хорошей швеёй. Она шила платья для местных женщин, и особенно популярна была одежда в украинском стиле. У Элизабет была старая швейная машинка Зингер, с помощью которой она заработала много денег. Особенно её услуги оказались востребованы, когда началась Первая мировая война. Промышленность не работала, люди сильно обеднели и многие просто не могли позволить себе новую одежду. В ход шло всё, что удавалось добыть: солдатские шинели, старая одежда своя или с чужого плеча, любые куски более-менее пригодной материи. Всё это полностью или частично перешивалось, чтобы можно было во что-то одеться самим и одеть своих детей. Шитьё превратилось в семейное дело. Каролина тоже научилась шитью, и её сестра Броня была такой же умелицей. У Каролины не было собственной швейной машинки, но, если ей необходимо было что-то сшить для себя или своей семьи, она шла к маме и шила там.

После свадьбы Каролина постепенно перенесла в свой дом приданое, которым одарила её мать. Исполнилась её старая мечта, она получила молодую корову, которую привела домой. Затем появилась пара поросят, несколько кур, пара гусей, а вскоре у неё уже была маленькая ферма. Места хватало для всего, что она получала от своей мамы. Вот только еду для коровы приходилось покупать, а также приходилось покупать еду и для себя, или же на выручку опять приходила мама. Вскоре Болеслав купил небольшой участок земли, с которого уже можно было прокормить корову и даже выращивать кое-что для себя. Болеслав находил работу в деревне всё дальше от дома, а со временем, ему пришлось работать уже и в других деревнях.

Каролина родилась 9 ноября 1899г. в Горохолине и вышла замуж в 1923 г. Первый ребёнок у Каролины и Болеслава, родился 28 октября 1924 г. – это была дочь Вандзя. Она была здоровой и доставляла своей маме минимум хлопот. Рождение дочери было хорошим поводом для праздника. Надлежащим образом были организованы крестины, а невестка Каролины стала её крёстной матерью. Пока гости пили кофе, в дверь кто-то постучал. Болеслав открыл дверь и, к своему удивлению, обнаружил стоящего у порога Альбина с бутылкой водки в руке. Его пригласили в дом, и дочь расцеловала отца со слезами на глазах. Маму тоже привезли на конной повозке, и семья, таким образом, объединилась, а Каролина была самым счастливым человеком.

Вскоре, Болеслав купил ещё один участок земли, но далеко от дома. Там они посадили картофель, а брат Каролины Виктор помогал этот участок обрабатывать. Следующее пополнение в семье случилось 22 декабря 1925 года, и это была ещё одна дочь, которая тоже родилась дома, как это тогда было принято в деревнях. Девочку назвали Янина, но, к сожалению, она оказалась не такой сильной, как Вандзя, и умерла в младенчестве.

Вандзя росла подвижной как белка девочкой, с вьющимися от природы белокурыми волосами. На самом деле, Каролина была немного разочарована, когда первым ребёнком оказалась дочь. В Польше большинство матерей хотли, чтобы первым ребёнком в семье был сын, справедливо полагая, что он будет носить семейную фамилию. Теперь же две девочки подряд? Следующим обязательно должен быть мальчик. Так оно и случилось и 8 апреля 1927 г. появился на свет я. Моё рождение принесла много беспокойства семье. Я оказался очень шустрым и болезненным ребёнком, и мама даже боялась, что я скоро умру. В связи с этим она поспешила окрестить меня в церкви, т.к. считалось, что, если человек умрёт без крещения, он обязательно отправится в чистилище. Моей крестной матерью стала Петронела, невестка Каролины. Достойного кандидата в крёстные отцы под рукой в тот момент не оказалось, поэтому они послали знакомого на дорогу, чтобы найти кого-то из их католической общины, кто мог бы стать моим крестным отцом. И таким счастливцем оказался Михал Бок, немецкий колонист, проживавший по соседству. Когда меня крестили, то, естественно, полили голову водой, что меня сильно разозлило, и я поднял дикий крик. Как в последствии выяснилось я всех обманул и совсем даже не собирался умирать, а просто хотел находиться в теплом месте, и чтобы меня никто не беспокоил. Благодаря участию немецкого колониста в процедуре крещения я и обзавёлся именем, Леопольд, которое имело немецкое происхождение.

Я рос и толстел, радуя всех своим прекрасным аппетитом. Сначала мама постоянно улыбалась, когда держала меня на руках, но постепенно лицо её становилось всё более серьёзным, ведь мне было уже более двух лет, а я всё ещё не ходил и даже не мог стоять на ногах. Мама была напугана этим обстоятельством и начала расспрашивать своих знакомых, а иногда и незнакомых людей, что ей следует делать в этом случае. От всех этих людей исходили разные советы о том какие средства надо ко мне применить, чтобы я наконец-то пошёл. Все эти средства испытывались на мне, как на лабораторном кролике. Мама постоянно купала меня в травяных ваннах и вода в них, с каждым разом становилась все темнее и темнее по мере увеличения в ней количества добавляемых трав. В конце концов мне это всё так надоело, что я встал и побежал, спасая свою жизнь. По дороге меня перехватили, взяли на руки и чуть не зацеловали со всех сторон. Я же испугался, думая, что мама хочет меня съесть, и начал орать благим матом, но вскоре успокоился и с тех пор бегал везде по дому, пиная по дороге все кастрюли и сковородки, потому что мне нравилось, как они звенят. Постепенно суета со мной закончилась, но я стал центром внимания семьи.

К моему сожалению, это продолжалось лишь до тех пор, пока не родилась сестра, после чего, я потерял свою значимость. Стефания родилась 8 мая 1929, но вскоре умерла. Блеск моей персоны тускнел с рождением каждого следующего ребёнка. Вслед за Стефанией появился мальчик, которого назвали Чеслав. Он родился 6 июня 1930, но через шесть месяцев и он умер. Вероятно, семья была слишком бедна для него. Следующим, 1 января 1932, родился ещё один сын, которого назвали Бронислав. И, наконец, ещё один сын, Дзюнек, родился 19 октября 1933. Он отличался тем, что рос быстрее любого из нас и очень быстро сравнялся с Бронеком по росту и весу.

Наша мама была очень религиозной женщиной, но в случае крайней необходимости могла ругаться по-мужски. Отец ходил в церковь лишь раз в год перед Пасхой, и когда это происходило, мама была счастлива как никогда. Нас, детей, воспитывали в католическом духе, мы должны были научиться помнить свои грехи и время от времени исповедоваться. Часто мама говорила мужу: «Болек, мне нечего готовить», на что отец отвечал: «Каролька, ты грешишь». Мы все очень любили нашу маму и старались помогать ей как могли в саду. Старшая дочь Вандзя была главной маминой помощницей и не только в саду, но и с младшими братьями.

В Горохолине не было польской школы. Когда моему кузену исполнилось семь лет, отец отвёл его в школу, но, когда тот пришёл домой с книгой, его отец обнаружил, что это был учебник для украинской начальной школы. Он сильно огорчило и пожаловался своей жене: как это понимать, мы живём в Польше, а наш сын приносит домой учебник на украинском языке, по которому он должен учиться в школе? Он попросил одного из своих соседей и нашего отца пойти в министерство образования в Станиславове и пожаловаться, что детям поляков приходится получать образование в украинской школе на украинском языке. Отец с соседом выбрали подходящий день и отправились в город. В министерстве им объяснили, что для того, чтобы такая школа появилась в деревне, им сначала нужно составить список из 35 детей школьного возраста, затем построить здание из кирпича, а затем министерство рассмотрит вопрос и, в случае положительного решения, выкупит это здание, сделает в нём классы, и только тогда вы будете учить своих детей на польском языке. Вернувшись из города отец с соседями начали составлять список маленьких поляков школьного возраста, но смогли найти только 25 человек. После этого, Ян Шаффер подошел к отцу и спросил, что им делать дальше? Отец ответил, спроси соседей-евреев, готовы ли они отправить своих детей в польскую школу? Родители еврейских детей согласились, но таких детей оказалось немного и цифры 35 достичь не получилось. Ну, а что теперь, спросил Шаффер? И ему посоветовали поговорить с украинцами, которые работают в государственных учреждениях. Желающие среди украинцев быстро нашлись, и заветная цифра в 35 учеников была наконец-то успешно преодолена. Таким образом Горохолина получила свою первую школу, где преподавали на польском языке. Сын Шаффера Вильгельм перешёл из украинской в польскую школу, и наша Вандзя начала свои первые годы обучения в польской школе, а затем и дети всех остальных польских и немецких колонистов перебрались в польскую школу. К сожалению, в этой школе образование ограничивалось четырьмя годами, после чего дети покидали школу. Украинские школы также были четырёхлетками. Старшие классы были только в городах, и расходы на образование, как правило, им оплачивали их родители. Когда Вандзя закончила своё четырёхлетнее образование, наш учитель провёл с ней несколько дополнительных занятий, чтобы она могла поехать в город и сдать экзамены в среднюю школу. Однако, отправить ребёнка в город, снять жильё в частном доме и оплачивать в дальнейшем её проживание и пропитание в городе было слишком дорого для любого деревенского жителя. Отец обратился с просьбой к министерству образования оплатить половину расходов Вандзи, для обеспечения её проживания в городе, но в министерстве ответили, что если бы это был сын, то да, они бы оплатили, но девочка другая история, и они ответили отказом. Поэтому Вандзе пришлось остаться дома и забыть о мечте стать школьным учителем.

Когда подошло моё время идти в школу, это стало для меня сущим наказанием. Я ненавидел школу. Там нужно было быть очень тихим и всё зубрить наизусть. Много раз я убегал и прятался, но в конце концов, мой неоднократно поротый зад убедил меня смиренно соглашаться со всем, что мне говорят и следовать наказам старших. Особенно я не любил математику. Вскоре, однако, у меня появился еврейский друг, который по дружбе решал за меня все задачки по математике, так что у меня появились хорошие оценки. Лишь позже я понял, какой ущерб мне это нанесло, и мне пришлось потратить много сил, чтобы подтянуть математику.

В Горохолине мы жили среди украинцев, и у бабушки говорили на украинском языке, так как из-за её профессии швеи, ей приходилось постоянно общаться с украинцами. Но в нашем доме никому не позволялось говорить по-украински, хотя снаружи, за пределами дома, это не возбранялось, поэтому все в нашей семье могли говорить на украинском языке, даже самые младшие. Ведь во дворе мы играли с украинскими детьми, и все наши соседи были украинцы.

Ян Шаффер жил справа от нас, через улицу, наша бабушка жила слева от дома Яна Шаффера, за главной деревенской дорогой, сразу же слева от церкви. Между ручьём и дорогой располагался сад бабушки, а через забор находился огород Яна Шаффера. Ручей был небольшой и не представлял опасности даже ранней весной, хотя во время весеннего паводка в нем накапливалось много воды. Я любил играть в этом ручье, и мне доверили важную работу, присматривать за новорождёнными гусятами, коих было около 15 штук. Гусята были упрямые и часто шли туда, куда мне идти не хотелось. За это я бросал в них комья земли и однажды, случайно, убил одного гусёнка. Придя домой, я попытался обмануть маму, рассказав ей что гусёнок утонул, мама улыбалась и ответила мне, что это плохая выдумка, потому что гуси никак не могут утонуть, они всегда на плаву.

Мне было примерно девять лет или около того, когда однажды я решил построить плотину. Я вбил несколько палок в дно ручья, взял несколько веток ивы, растущей рядом с улицей, затем поставил ещё один такой забор, а пространство между ними заполнил дёрном, камнями и галькой. В конечном итоге дамба получилась около метра в высоту, и я был очень горд своей работой. Закончив дело, я пошёл домой и рассказал об этом отцу. Отец заинтересовался, пошёл со мной и увидел плотину, которая оказалась достаточно прочной, чтобы удерживать столько воды, что образовалась небольшая запруда. Когда мы вернулись домой, отец сказал маме: «Карола, когда стемнеет, мы пойдем с тобой купаться, наш сын построит плотину, и нам надо будет проверить глубину воды.» Я был очень горд собой и своим отцом, который по достоинству оценил мой труд и не стал ругать меня за то, что я потратил так много времени у ручья. Да, они действительно ходили купаться на мою запруду, но вскоре, и наши соседи догадались как использовать глубокую воду и стали складывать туда свою коноплю, которая перегнивала в воде и превращалась в лен, из которого затем делали пряжу для ткани. Наша мама тоже пользовалась этой запрудой для получения льняной пряжи, что было гораздо удобнее делать в более глубокой воде. Жители деревни прибивали коноплю на мелководье колышками, а когда появилась запруда, столько много колышков уже не требовалось. С этих пор, запруда пользовалась большим спросом и если весенняя вода разрушала плотину, то жители уже самостоятельно ремонтировали её.

В доме у бабушки стало тихо, когда в возрасте 73 лет умер дедушка из-за заражения крови, которое он получил от царапины на голове. Бабушка осталась одна. Вокруг неё были только взрослые, которые большую часть времени проводили на работе, поэтому бабушка попросила свою дочь, мою маму, присылать ей кого-нибудь из детей, чтобы составить ей компанию. Самым спокойным ребёнком в семье был Бронек, которому тогда было около шести лет. Когда он сам захотел пойти в школу, даже учитель не возражал, хотя он и был ещё слишком мал. Виктор или Броня отводили его в школу, а после школы забирали домой.

В возрасте девяти лет я очень быстро бегал, и в деревне не было мальчика, который мог бы за мной угнаться. У меня было не так много друзей среди польских детей. Это было из-за того, что польские семьи не селились компактно, и зачастую дома поляков располагались далеко друг от друга. Горохолина тянулась на одиннадцать километров, и поляки жили во всех трёх приходах. Мы жили в самом северном, но поскольку межнациональные отношения не отличались особой теплотой, мы, маленькие польские шкеты, боялись более крупных украинских пацанов, которые, возможно, в шутку говорили, что отрежут нам наши концы, через которые мы отливаем водичку. И я, воспринимал их угрозы всерьёз, потому что из историй, которые нам рассказывали на ночь, мы знали, что между обеими нациями было пролито много крови, поэтому среди украинцев я доверял только ближайшему соседу.

После рождения Дзюнека в семье стало шесть ртов, которые нужно было как-то кормить, и тот небольшой клочок земли, которым владела семья, просто не мог прокормить нас, корову, свиней, кур и гусей. Отец мечтал найти для нас какой-нибудь больший участок земли и с этой целью просматривал все газеты, какие только ему попадались. И однажды, в одной из газет он нашёл, то, что искал. Он вскочил из-за стола и закричал: «Каролина, смотри что я нашёл! Продаётся земля, правда, далеко на западе, но я должен поехать и посмотреть.» Итак, отец принял решение, и уже на следующий день был готов отправиться в путь. Мама приготовила ему свёрток с едой в дорогу, а отец взял своего верного друга, тяжёлую и прочную трость, которую он когда-то самолично вырезал из дуба. Эту трость он всегда брал с собой, если ему приходилось уходить далеко от дома. Он сказал жене, что, вероятно, ему понадобится целая неделя, чтобы съездить туда и вернуться обратно и что ждать его надо, в такой-то день. Мы все попрощались с папой и пожелали ему успеха.

Время пролетело быстро и в назначенный день приезда отца мама приготовила побольше еды, и объявила, что сегодня папа будет дома. День подходил к концу, мы сидим за столом, и вдруг слышим быстрые короткие шаги где-то далеко, и я говорю: «Тато идет» (мы всегда так звали отца). Отец вошёл в дом, сел за стол и, не успевая до конца пережёвывать еду, рассказал нам, что внёс залог на 5 гектаров земли, что земля представляла собой единое целое, и весь участок был ровный, как стол. На краю нашей будущей земли протекает речка, а до деревни около полутора километров. Деревня называется Семигинов, а ближайший город Стрый расположен примерно в 15 км.

Пока отец увлечённо рассказывал нам о земле, мама становилась всё грустнее и грустнее. Она осознала, что если мы переедем туда, ей придётся расстаться со своей матерью, нашей бабушкой, к которой она была очень привязана. На следующий день наша мама пошла к бабушке, и со слезами на глазах рассказала ей новость о купленной отцом далеко отсюда земле. Бабушка выслушала её и сказала: «Карола, дитя моё, Болеслав знает, что он делает. Тебе и всем вам станет гораздо лучше, если у вас появится много своей земли – вам больше не будет угрожать голод. А когда вы переедете на новое место и обживётесь там, я попрошу Виктора отвезти меня, чтобы навестить вас всех, и мы снова увидимся». После разговора с бабушкой мама немного повеселела. Отец тем временем сообщил соседям, что у него есть земля на продажу и дом. Петронела выкупила себе участок, который она когда-то подарила молодым в качестве свадебного подарка и на котором был построен наш дом. Немецкая семья купила наш новый дом, построенный отцом в 1933 году, хозяин собирался разобрать его и собрать на своей территории. Землю, где был наш огород купили соседи, им нужно было только сдвинуть границу, и всё. Таким образом, основные вопросы перед переездом были решены.

Из-за переезда на новое место жительство, я закончил всего три класса в Горохолине. При подготовке к переезду большинство наименее ценных вещей были проданы или просто оставлены. Когда все наконец было готово, отец нанял три телеги с лошадьми. Первая телега была загружена постельным бельём и мягкими вещами и трое из нас должны были ехать на ней. На вторую телегу погрузили всю имеющуюся мебель, а третья телега была загружена хобби отца – ульями. У отца было 48 пчелиных семей, и вся телега была заставлена пчелиными домиками. И вот, в одно раннее утро, когда вся подготовка к отъезду была завершена, а телеги были загружены домашним скарбом, процессия медленно двинулась от нашего дома через сад бабушки. Когда мы поравнялись с её домом, повозки остановились, и все пошли в дом попрощаться с бабушкой, которую мы очень любили. Бабушка сидела на стуле с чуть повёрнутой в сторону больной ногой. Мы по очереди подходили к бабушке и целовали её в щёку. Последней была мама. Она громко плакала, обнимала бабушку и осыпала её поцелуями вперемешку со слезами. Отец не мог спокойно смотреть на мамино горе и постарался поскорее прекратить это. Затем он сам поцеловал бабушку, и мы все вышли из дома. Бабушка, должно быть, была сильным человеком, она не плакала во время прощания и пообещала, что однажды обязательно навестит нас.

Мы разместились на повозках и телеги, поскрипывая, покатились в неизвестность. Мама и Вандзя сидели на средней повозке. Мама была в положении, поэтому нашим питанием в пути в основном занималась Вандзя. Мама хорошо подготовилась к путешествию. В дорогу она заготовила сладкое молоко, простоквашу, творог, домашний хлеб. Всё это быстро доставалось на каждой остановке и пока лошадям давали их корм, мы ели свою еду. Путешествие продвигалось медленно. Весь день мы наслаждались прекрасной погодой. Это была ранняя осень, люди собирали урожай пшеницы, овса и выкапывали картофель. Ребятишки жгли костры, в которых сжигали сорняки и пекли картошку. Многие пели во время работы, что было обычным для фермеров. В основном это были местные и национальные песни – баллады. К вечеру мы добрались до города под названием Болехов, где и заночевали.

Это было моё первое путешествие так далеко от дома. И, хотя, в настоящий момент у нас не было дома, где-то на западе нас ждала своя земля. Мы добрались до города и расположились со своими повозками на большом дворе. Мне сказали, что это рыночная площадь, куда каждый понедельник люди привозят свои товары и скот на продажу, а затем всю неделю площадь пустует. Мы что-то поели и приготовились ко сну. Все эти новые дневные впечатления, яркие звёзды на чёрном осеннем небе и свежий воздух будоражили меня, но вскоре усталость взяла своё, и я заснул. Как мне показалось, длился мой сон совсем недолго.

Утром нас разбудили очень рано, покормили и сказали, что сегодня надо будет ехать по возможности быстрее. Расстояние до следующего города больше, чем было до этого, и желательно, чтобы мы добрались туда до наступления ночи. День снова был прекрасным, ни единого облака, лошадь шла с ритмичным цоканьем. Я сидел на мягком постельном белье, но сидеть без движения было для меня очень утомительно. Бронек не проявлял особого интереса к простирающемуся перед нами ландшафту. Дзюнек, который был ещё моложе Бронека, тоже не особо смотрел по сторонам, да и вид этот на самом деле был слишком однообразным.

В середине дня мы остановились на обед, а возницы задали лошадям корм. Мама и Вандзя раздали нам нашу привычную еду: хлеб, с сытной простоквашей или творогом, по нашему выбору. Воду мы обычно брали из ближайшей реки или ручья, предварительно дав попробовать лошадям и, если они пили эту воду, то она и нам подходила. Когда с едой было покончено, возницы отвели лошадей к реке на водопой, после чего их запрягли в телеги, и мы снова отправились в путь. Я пытался идти с отцом и возницей, но мне казалось, они идут слишком медленно, что утомляло меня, поэтому я предпочёл ехать в телеге. Когда солнце приблизилось к земле на горизонте была видна только тёмная полоса и ничего, что можно было бы распознать как здания или другие крупные строения. Дорога была пустая, никто не пытался обогнать нас, как это обычно было днём. Чтобы нас приободрить, старший возница громко сказал: «Дети не волнуйтесь, мы будем в городе через полчаса или около того».

Было около девяти часов, когда мы наконец добрались до города и въехали на большой пустой двор. Телеги снова припарковали рядом друг с другом. Нам показали, где находится туалет, а отец пошёл посмотреть, открыт ли магазин, где можно было бы купить что-нибудь на ужин. Ему удалось что-то добыть, нам дали поесть, и мы уснули. Помню, что спал я, как очень уставший человек после целого дня тяжёлой работы, а когда открыл глаза, было уже позднее утро. Мы снова поели, привели себя в порядок и телеги покатились дальше. Отец сказал нам, что мы близки к месту назначения. Покрытая гравием дорога вела через лес, который вскоре перешёл в кустарник. Я заметил, что не только мы, но и наши лошади устали. В конце леса мы повернули налево и вскоре увидели полосу пахотной земли, за которой стояли дома и сельскохозяйственные постройки. Перед нами была деревня, и отец сказал, что это и есть та самая деревня Семигинов, о которой он нам рассказывал. Дорога проходила через середину деревни. Слева от дороги возвышалась большая труба, и я спросил для чего она. Мне ответили, что это гожельня – винокуренный завод, где делают водку. Справа от нас за деревьями стояло похожее на дворец небольшое здание, сразу за которым располагался большой сад. Отец сказал, что наша земля немного дальше и поэтому нам предстояло проехать примерно ещё один километр. Вскоре дорога повернула направо, и мы подъехали к довольно крутому спуску. Все слезли с повозок, а возницы приладили к телегам заранее припасённые длинные деревянные брусья, которые не позволяли телегам разогнаться на извилистом спуске. Мы же дети побежали вниз босиком. Холм был покрыт невысокой травой – похоже это было место выпаса скота. Внизу проходила дорога, по которой должны были проехать наши телеги, а впереди на углу поля, начинавшегося прямо от холма, стоял одинокий дом. Когда телеги подъехали и поравнялись с нами, отец попросил возниц остановиться. Он указал на покрытое луговой травой поле, простирающееся прямо от места, где мы стояли на запад, и сказал, что эта трава не наша, но вся земля принадлежит нам. В этот момент, к нам подошел мужчина, который вышел из стоящего на поле дома, и начал что-то говорить. Видя, что мы его не понимаем, он закричал: «Jfsiek pudzi now w dyrdy». На его зов прибежал мальчик, который был чуть старше меня, и перевёл на польский язык то, что сказал его отец. Оказалось, наш новый сосед предложил нам комнату, чтобы мы могли спокойно пережить зиму, пока не построим собственное жильё. Отец с благодарностью принял предложение, повозки подъехали к дому, и мы вошли внутрь, где хозяин показал нам комнату. Мы перенесли все постельное белье, кухонную утварь и кое-какие личные вещи в нашу комнату, собрали и установили две кровати, а остальную мебель сложили у стены. Отец попросил возниц поставить ульи рядом с полем и открыл летки для пчёл, чтобы рано утром они смогли вылететь и сразу приступить к сбору мёда.

ГЛАВА 5

Первую неделю мы привыкали к новому месту. Фамилия хозяина, пустившего нас на постой, была Тандерис. Его жена была совершенно глухая. У них было трое детей: старший сын Ясик, за ним шли дочь Йозка и младшая Франя. Ясик был, вероятно, на несколько недель старше меня, Йозка была полной девочкой, а Франя, худенькая, примерно возраста Бронека. Мы начали ходить с ними в школу, которая была рядом с садом у поместья, которое мы проезжали. Школа была новой и в ней было несколько помещений. Дети примерно одинакового возраста находились в одном классе, а разные учителя приходили в этот класс преподавать свои предметы. Лишь для пения нас всех собирали вместе в общем помещении. Это происходило раз в неделю и только на этих занятиях я узнал, что все наши учителя – украинцы. Мы, дети колонистов, были довольно многочисленным меньшинством. Между детьми разных национальностей было много недопонимания и даже откровенной ненависти. Так как я жил вдали от деревни, мне удавалось сохранять нейтралитет, но дети других колонистов часто отчаянно дрались с местными деревенскими ребятами.

Во время Первой мировой войны многие добровольно шли в армию. В основном, это были одинокие молодые мужчина, и по завершении службы в армии они расселялись по всей территории недавно созданной Польши. Парни находили себе девушек, женились на них, а правительство давало им землю бесплатно. Таким образом молодые люди из разных частей Польши создавали смешанные семьи в поселениях, где жили колонисты из различных мест и разговаривали на разных языках. Это могли быть языки или наречия, на которых говорили в Силезии, Поможе (Поморье) или Мазурах (окрестности Варшавы). Язык нашего соседа, у которого мы остановились, был мазурским. Некоторые колонисты вообще не знали польского языка, а говорили на украинском, белорусском, литовском и даже немецком языках. Название деревни, рядом с которой мы поселились произошло из легенды. Однажды, где-то в 1927 году, после сильных проливных дождей в горах скопилось много воды, которая неожиданно хлынула на деревню, смывая целые дома, амбары, деревья и унося с собой людей. Одна семья потеряла семерых сыновей, и в память об этом событии деревню назвали Семигинов, что по-украински значит «семь мёртвых».

В школе я учился неплохо, потому что знал украинский язык. И лишь теперь я понял, какую глупость совершил, доверив в Горохолине своему другу решать за меня задачки по математике. Из-за этого мне пришлось долго навёрстывать, пока я наконец не освоил математику. Я закончил четвёртый класс, потом пятый, но затем началась война, и мы перестали ходить в школу – было слишком опасно отправлять детей в школу вместе с украинцами. Тогда много польских солдат погибли от рук украинцев, когда они возвращались домой после проигранной войны, много отцов и братьев не смогли добраться до своих домов.

Вскоре количество детей у нас в семье увеличилось. Появилась Сесия, родившаяся зимой в доме Тандериса. Мало того, нам пришлось делить комнату ещё и с козой, которая принесла двух очень милых козлят, а вдобавок ко всему, выяснилось, что наш хозяин страдает от туберкулёза, поэтому мама запретила нам трогать что-либо из хозяйских вещей, чтобы никто не заразился. Вот почему отец поторопился с постройкой временного жилья на своей земле несмотря на то, что вокруг ещё лежал снег. Когда мы наконец перебрались туда, снег уже начал таять, приближалась весна.