Человек номер 7600. Часть 1

ГЛАВА 1

Мурманск. Вылет. 2:30 ночи. Почти две тысячи километров, и я буду снова в городе мечты всех деревенских парней и девчонок, которые едут туда, чтобы удачно выйти замуж или стать криптовалютчиками и сидеть в офисе на Московском Сити. Я же, обычный сварщик с хорошим опытом и прямыми руками. Зарабатываю не низкую, но и не высокую зарплату, живу в съемной квартирке недалеко от центра (да, это мне не важно, главное, что рядом метро), раскатываю по всей Российской территории не как турист, а как командированный раб строительной системы. Небо. Темное небо, мы летим. Я на высоте 10 тысяч метров над землёй, под ногами только металлический пол и ковролин, и в этот момент от скуки, в мыслях ненашедшего до сих пор себя человека, не знающего, что меня тянет в этой работе мотаться по городам в одиночестве и депрессии, задаётся вопрос. А что если самолёт не долетит до пункта высадки пассажиров? Что если я не долечу? Что если я пассажир-заяц? А раньше зайцев высаживали на путях. С этими дурацкими мыслями я уселся поудобнее в кресле и смотрел в иллюминатор самолёта. Акриловое стекло с воздушными промежутками и отверстием для выравнивания давления передавало ночные пейзажи неба. Земля горела фонарями городов, множеством трасс и домов. И на мгновение мысль промелькнула в моей пустой, но до отказа забитой планами на жизнь голове. "Что если именно это окошко не выдержит давления? Что если пойдёт микротрещина от отверстия в иллюминаторе, и оно лопнет мне в лицо и задует меня наружу, как пылесос заглатывает пыль, или как проститутка, которая заглатывает оба яйца мужчине, который оплатил ей за эту услугу? Что если мои лёгкие тогда лопнут, как воздушный шар, и кровь начнёт заполнять мой внутренний мир, польётся из всех отверстий, и я захлебнусь в собственной жиже, в собственном кровавом море? Или наоборот, от ветра мне оторвёт голову, и она попадёт в реактор, который её перемолит, как мясорубка перемалывает сухожилия свиньи или говядины." Все эти мысли на какое-то мгновение оттолкнули сон, но после, зашла стюардесса, и сна вообще не стало.

Она в юбке-карандаш на шикарных каблуках, с красивыми ногами в капроновых колготках, которые подчеркивали весь блеск ее потрясающей фигуры, рассказывала, как правильно себя вести при чрезвычайной ситуации. Она показывала, как пользоваться кислородной маской, одевать жилет, пристегивать ремень безопасности, а также говорила о нахождении аварийных выходов. После этого, пожелав хорошего полёта, она развернулась и, манящими бедрами в облегающей юбке и в пилотке на боку головы, ушла в комнату отдыха. Я переварил информацию из её уст и, глядя в иллюминатор на уже светлеющее небо, медленно погружался в сон.

Кажется, я спал бы вечно и уже по прилету удивился бы, что всё прошло успешно и с мягкой посадкой. Но сильный гул и бешеная тряска в самолете думали иначе. Люди в панике смотрели на соседей рядом и не понимали, что происходит в салоне самолёта, я же, глядя на них, думал, что же происходит снаружи этого салона. Слышал какие-то непонятные выкрики и панические обсуждения рядом сидящих пассажиров. Стюардесса, которая рассказывала инструктаж по поведению в самолёте, бегала между креслами, успокаивая сильно волнующихся людей. В какой-то момент заговорил динамик, звук был настолько нечеткий, что капитана было еле слышно и с очень большими помехами. – "7700… 7700…" – передавал он кому-то такую информацию, но в шоке я ещё сам не вникал, что происходило на самом деле. Самолёт стал трясти еще больше, и в какой-то момент он накренился на правый борт. Меня сильно прижало к окну, сумки других пассажиров начали выпадать из камер, в меня прилетел чей-то рюкзак, кто-то попал большой сумкой, кто-то стал биться в конвульсиях до эпилептического шока, женщина, сидящая напротив меня, вцепилась в кресло так, что её лакированных ногтей не было видно на подлокотнике, по виду было, будто они внутри него.

Я видел, как люди в панике, с шоком на лицах и режущими, как нож, криками, стали отстегиваться от своих мест и падать на правый борт самолета, словно пошел человеческий дождь. Они падали, кричали, охали, стонали от неудобства и резкой боли. Из-за свободного падения этих тел я слышал тупые удары, будто бы несколько ударников собрались в одном месте и поочередно били в барабаны, видел, что кто-то сломал кому-то нос, кровь мгновенно брызнула на обшивку сиденья и моментально впиталась, будто эта чёртова "Победа" ждала этого момента, чтобы испить из человеческой плоти, той самой красной, но тёплой "Кровавой Мэри".

Хотя я даже уверен, что у всех падающих и лежащих, пребывающих в очередном шоковом ударе, кровь была ледяной. От жуткой картины она застыла в жилах, превратилась в сгусток гуаши, в которую добавили совсем немного воды.

Мурманск заморозил её ещё на взлётной полосе, зная, что дьявольская "Победа" устанет находиться с грузом на высоте 10 тысяч метров и захочет выпить.

Она вела нас, словно пьяная баба за рулём какого-нибудь старенького авто. Из стороны в сторону кидала людей, будто льдинки уже в стершемся от работы шейкере. Чтобы на выходе впитать, испить в себя коктейль из человеческих душ.

Где-то доносилось "7600… 7600....76…"

Я понимал, что это конец, на рассвете никто не будет знать, где мы упадем.

И какая бы Она ни была, мы упадем на восходе яркого, оранжевого солнца.

"Это будет красиво и счастливо", – подумал я.

Но вдруг я увидел Её, и мне захотелось жить.

ГЛАВА 2

Самолёт с бешеной скоростью и жесткой тряской тянуло вниз, по ощущениям, капитан борта старался сделать всё возможное, чтобы металлическая птица вела себя сбалансировано и мягко приземлилась на только что выпавший снег Карелии или в приток какой-нибудь реки.

Никто из пассажиров не знал, где мы летим, окажемся, умрём или выживем. Все то и дело пытались что-то сделать, сесть, помочь пострадавшим, выжить.

Женщина, сидящая напротив меня, была пристегнута и бормотала какую-то молитву, тем самым успокаивая своего сына. Её глаза, широко раскрытые от страха, были похожи на запотевшие фары автомобиля, который пробирался по дороге через туман.

Она что-то повторяла монотонным голосом, глядя в одну точку впереди стоявшего пассажирского сиденья. Ее ярко накрашенные губы перебирали буквы, пытаясь выплюнуть слова молитвы. Растрепанная прическа от бешеной тряски напоминала моток колючей проволоки (но кому до этого было дело). Ее тело словно парализовало, и всё, что у нее двигалось, – это правая окровавленная рука, которая поглаживала голову сына.

Самолёт стал выравниваться (спасибо капитану). Я скинул с себя все вещи, которые падали с соседних камер и пассажирских мест. На мгновение настала тишина, и многие присутствующие стали подниматься: кто-то садился, кто-то кашлял и хромая двигался к хвостовой части "Победы".

Я же не мог оторвать глаз от женщины с сыном.

Ее голова откинулась назад, и картина, которую я увидел потом, повергла меня в шок.

На ее коленях лежала светлая голова, в которой виднелась темно-алая дыра размером с мой кулак.

"Иллюминатор не треснул и не засосал, как пылесос… Но всё же он убил. Убил не меня. Он забрал сразу две души. Две невинные, светлые, как волосы этого ребенка, души", – подумал я.

И начал выходить из своего коматозного сознания.

"А может, и не такая светлая душа у этой дамы, раз она потащила своего ребенка, черт знает за чем, в этот Мурманск и подвергла его страшной катастрофе. Детей такого возраста в салоне больше и не было, и, может, проклятая 'Победа' решила наказать ее за это. Но жить на ошибках она уже не научится", – подумал я.

После чего я ещё раз взглянул на тело и понял, что мне казалось помадой, оказалось запекшейся кровью.

"Так, наверное, и выглядит прощальный поцелуй. Прощальный поцелуй смерти".

"Mayday, Mayday…" многократно слышались сообщения о бедствии.

– "Уважаемые пассажиры, внимание! Держитесь крепче. Критическая ситуация. Приготовьтесь к аварийной посадке."

"Интерком снова заработал," – подумал я.

"Значит, есть шанс приземлиться. Жёстко. Но не разбиться насмерть и не стать кровавым пятном на холодной земле."

Самолёт вновь стал крениться вправо.

Я незамедлительно начал принимать позу "эмбриона", проверил, надёжно ли я пристегнут и не мешают ли мне вещи, которые могут меня травмировать.

Люди снова стали болтаться в салоне, как множество воздушных шаров.

"Зачем вы отсекали ремни? Для чего вы ползли до хвостовой части?" – зажмурив глаза, чтобы не видеть весь ужас картины, я размышлял над этими вопросами, успокаивая себя, чтобы не словить панику.

Тряска стала намного больше, чем была до этого, человеческие вопли усиливались так, что от их крика резало уши. Самолёт не щадил никого. Будь то женщина, мужчина, подросток или старуха, которая летела домой или к родственникам, посидеть за чашкой горячего чая и поговорить о семейном быте.

Я открыл глаза и, чтобы не смотреть на бедных людей, похожих на космонавтов МКС, кинул свой взгляд в акриловое стекло с воздушными промежутками и отверстием.

В трясущемся салоне на бок летевшего вниз самолёта я видел землю. Солнце дало уже достаточно света, чтобы разглядеть облака, покрытые белой пеленой.

"То ли это утренний туман, то ли что-то горит, и дым не хотел уходить, он будто толкал 'Победу', чтобы она наконец-то выиграла эту гонку со смертью.”

В какой-то момент резко открылись отсеки с кислородными масками.

"В самолете они открываются автоматически, когда давление в салоне нарушается на высоте более 4 км, что приводит к нехватке кислорода", – это я ещё слышал со студенческих лет и как будто бы знал, что в жизни эта информация мне будет нужна.

Панели с масками свисали над сиденьями, как ёлочные игрушки на Чертово Рождество, чтобы пассажиры могли начать дышать обогащённым кислородом, пока пилоты старались снизить самолёт до безопасной высоты.

– Куда ещё ниже?! Мы и так падаем… – уже вслух выкрикнул я сам себе.

Кровь. Непонятный хруст. Скрежет и безысходность. Вот что оставалось в салоне на высоте плюс-минус 4-3 км.

Люди, словно мухи на клейкую ленту, прилипали к правому борту. Пристегнутые же держали маски у ртов, жадно глотая воздух забитыми от страха лёгкими.

Чья-то нога свисала надо мной в ботинке от "Камелот" и судорожно дрожала, но не от страха и психологической шоковой реакции… эта "Победа" забрала ещё одну душу и теперь трясла его тело, будто "Смеющаяся пёс" из игры Duck Hunt поймал утку и теперь радуется своим уловом.

"Эй, а я помню этого парня. В черных потертых джинсах, в рубашке с надписью "Metallica", с широким кожаным ремнем и серьгой "Анархия", он сидел в зале ожидания в обнимку со своей гитарой и ждал, когда он и его "Gibson" отправятся в полёт и на Арбате через пару часов будет петь песни".

– Ой, извини, парень, – сказал он мне, когда случайно наступил мне на ногу у стойки регистрации.

– Да ничего, всё нормально. Классный прикид, – ответил я с неуверенной улыбкой на лице.

– Не мог бы ты подержать мою "малышку", пока я надену куртку?

– Конечно, без проблем, старина.

"Старина… зачем я ему это сказал?" – промелькнуло у меня в голове.

За гриф через чехол я взял гитару и держал её, пока он надевал свою кожаную косуху с мехом внутри.

– Спасибо, дружище! – забрав её обратно, он пожал мне руку, и мы продолжили стоять в очереди на борт.

" А может, эти так называемые панки, рокеры, анархисты, дьяволы и не такие уж отморозки, и не нужно их судить по внешнему виду?" – подумал про себя я и, в ожидании, уставился на его ботинки, отдавившие мне ногу.

Теперь же я уставился на ботинок этого парня, и у меня навернулись слезы. Возможно, многие присутствующие не заслуживали такой участи, в том числе и я, но почему-то судьба решила иначе. Может, ей виднее, может, мы все выберемся из этого дерьма и пойдем домой? А может, останемся на своих креслах в остатках разбитого самолета и будем сидеть под открытым утренним небом, ждать, когда нас опознают по нашим останкам.

Через несколько мгновений я увидел стюардессу; она перебиралась, будто паук, с трудом дотягиваясь от одного кресла к другому, словно пытаясь вырваться из плена "Победы" и помочь пострадавшим пассажирам. Белая блузка, которая ей очень шла, была порвана на левом рукаве и залита кровью. На ней уже не было тех шикарных блестящих каблуков, и юбка-карандаш превратилась в выжатую половую тряпку или полотенце, об которое только что вытер руки какой-нибудь механик автомастерской.