Поймите меня правильно

Peter Cheyney

DON’T GET ME WRONG

© И. Б. Иванов, перевод, 2025

© Издание на русском языке, оформление.

ООО «Издательство АЗБУКА», 2025

Издательство Азбука®"

Глава 1

А вот и Педро

Поймите меня правильно!

Можете заграбастать себе всю Мексику. Можете забрать ее со всеми потрохами и моими наилучшими пожеланиями. Но что вы будете с нею делать, когда она окажется вашей, меня уже не касается. Мне не надо ни клочка мексиканской земли; даже кусочка песчаника, заскочившего в мой сапог, не говоря уже о солончаковой пыли, донимающей сейчас мои миндалины.

Была ли красотка из Матеуалы[1] права? Скажу вам так: эта малышка не обделена умением говорить здравые вещи. А говорила она, что американцам было ровным счетом наплевать на Мексику, пока не началась заварушка вокруг нефти. Однако дамочка оказалась права лишь наполовину.

Никому ничего не выгорало в этой дыре за исключением мексиканцев, а мексиканец отдаст вам что-то только в одном случае: когда он лежит на смертном одре и ему уже ничего не нужно. По-моему, кое-кто из этих парней настолько скуп, что работает без выходных, дабы не тратиться на развлечения.

Скажете, я сужу пристрастно? Хотя бы и так. Я скорее предпочту пообщаться с разъяренным тигром, чем сцепиться с местными придурками, имеющими обыкновение кидаться друг в друга ножами. Уж лучше я рискну лишить обеда стаю голодных крокодилов, чем скажу какой-нибудь знойной мексиканской цыпочке, что подустал от ее прелестей и не хочу играть дальше.

На другом конце estancia[2] какой-то хмырь в облегающих брюках и смешной шляпе заливает дамочке про свою удалую молодость тореадора. Судя по лицу, дамочка слышала это не раз, и, даже если он не врет, ее это не впечатляет.

Очень может быть, она его жена. Если я угадал, что ж, она сделала дрянной выбор. Я бы на ее месте вышел замуж за быка.

Заказываю себе новую порцию текилы и, когда официант приносит выпивку, завожу с ним вежливую беседу. Слышу от него, что прекрасно говорю на их, с позволения сказать, языке. Я сообщаю, что моя бабушка по отцовской линии была мексиканкой, и добавляю кучу прочей чепухи в том же духе. Мы с ним любезничаем довольно продолжительное время. Под конец парня тянет на откровенность. Он признаётся, что устал разносить пойло в этом дерьмовом зале. Он хочет жениться, но посвататься не может по причине бедности. Я отвечаю, что не все рождаются с серебряной ложкой во рту, но если он пошевелит мозгами и кое-что мне расскажет, глядишь, я и увеличу его благосостояние на десять долларов. Разумеется, американских.

Говорю, что сам я американец, а здесь оказался в поисках ранчо, которое подошло бы для моих нью-йоркских друзей. По мнению официанта, любые американцы, желающие купить ранчо в Мексике, да еще в здешних местах, – просто свихнувшиеся. Он тут же добавляет, что считает всех американцев свихнувшимися.

Говорит он все это и смотрит на меня как-то равнодушно. Тогда я лезу в карман за бумажником и начинаю пересчитывать купюры. Официант сразу оживляется.

Спрашиваю, знаком ли ему человек по имени Педро Домингес. Он отвечает, что толком не знает, но пороется в памяти и потом мне скажет. Даю ему десять долларов. У него проясняется в мозгах. Оказывается, он знает Педро Домингеса, и тот вполне может сегодня здесь появиться.

Пока все идет так, как я и рассчитывал.

В зале жарко, как в аду. За окном, на грунтовой дороге, что ведет к холму с плоской вершиной, какой-то парень наигрывает одну из душещипательных и глупых мексиканских песенок, от которых у меня портится настроение. Вокруг такая скукотень и мрачнотень, что помереть и то легче.

В углу какой-то пожилой однорукий хмырь пытается выжать лимон в стакан с текилой, куда до этого уже бросил щепотку соли. Он пару раз выразительно смотрит на меня, отчего шея под моим воротником становится потной и я начинаю думать, не вычислил ли меня кто-то из здешних.

Дамочки, присутствующие в зале, все какие-то бесцветные и костлявые. Это особенность мексиканских женщин: уж если мексиканка красива, от нее глаз не оторвешь, а если нет – я лучше в седьмой раз посмотрю какой-нибудь фильм. Их отношение к мужчинам в любом случае враждебное. Если ты отказываешься играть по их правилам, тебя в открытую ненавидят, а если соглашаешься – они все равно повернут игру так, чтобы ты сполна получил изрядную порцию презрения.

Официант продолжает торчать поблизости, поглядывая на открытую дверь. По глинобитной стене в противоположном конце зала ползет ящерица.

Снова гляжу на официанта, который сам похож на ящерицу. У него блеклые равнодушные глаза, и их выражение не изменится, даже если он будет смотреть, как тебя поджаривают на костре. Пожалуй, еще и засмеется.

Закуриваю сигарету.

Говорю официанту, что мне он кажется парнем смышленым, и раз уж он вспомнил Педро Домингеса, может, ему знакома и дама, которую звать Фернандой Мартинас и которая живет в их городишке.

Он улыбается и дает забавный ответ. Оказывается, сеньора Мартинас поет в их заведении и приходит обычно часов в одиннадцать. А когда она приходит, где-то поблизости толкается и Домингес. От официанта узнаю еще одну подробность: когда Домингесу надо, он бывает очень крут. Ему не по нраву, когда другие парни приближаются к этой дамочке Мартинас. Я отвечаю, что нахожу странными парней, рассуждающих подобным образом. Официант признаётся, что и он того же мнения.

Он уходит. Думаю, не за тем ли он удалился в боковую дверь, чтобы доложить о моих расспросах своему толстому хозяину, которого я видел, заходя сюда? Мне говорили, что хозяин – человек неплохой. Но в этом провинциальном городишке все завзятые вруны. Они самим себе правды не скажут, даже если им за это заплатишь.

Сижу, смотрю через открытую дверь на прилегающий крытый дворик и думаю, почему мне вечно поручают паршивую работу. Почему бы не отправить меня расследовать что-нибудь в Нью-Йорке?

Быть может, вам знакомы мексиканки. Они либо прекрасны, либо отвратительны. Но чаще отвратительны. Даже если у них все в порядке с округлостями, характер у них – словно уксус. Может, они едят слишком много острого тамале. Мне вспоминаются слова одного дорожного копа: «Ставить машину на изгибе дороги опасно».

Появляются новые посетители. В основном мужчины. Женщин мало. Садятся, заказывают выпивку. Кто-то мельком смотрит на меня, но особого внимания не обращают. Взгляды не сказать чтобы дружелюбные, но дружелюбие мексиканцам не свойственно.

Минут через десять ко мне подходит хозяин заведения. Я уже говорил, что он толстый, но это не мешает ему быть щеголем. Его рубашка украшена серебряным шнурком. На голове большое черное сомбреро. Пояс брюк почти перерезает его надвое, и живот свешивается над ремнем. Симпатии у меня этот человек не вызывает.

– Сеньор, вы спрашивали насчет Домингеса? – говорит он. – Возможно, я смогу вам помочь.

– Возможно, – отвечаю ему. – А может, и нет.

Меня начинает тошнить от местных парней. Я усвоил еще с тех пор, когда впервые оказался в Мексике, что здесь лучше быть вежливым. Но иногда быть вежливым становится невыносимо. Сейчас как раз один из таких моментов.

– Сеньор…

Он разводит руками. Вижу, что ладони у него потные, а ногти грязные. Пальцы похожи на когти.

– Сеньор, я не вмешиваюсь в дела, которые меня не касаются, – говорит он, – но я заметил: когда люди приходят сюда и спрашивают про Домингеса, потом всегда случаются мелкие неприятности.

Он снова разводит руками.

– Сеньор, мне здесь неприятности не нужны, – говорит хозяин.

Смотрю на него.

– Сеньор Пухляш, отчего бы вам не присесть и не дать отдых ногам, а то им тяжело держать такой вес, – не слишком-то вежливо предлагаю я. – Насколько понимаю, вы пытаетесь мне сообщить, что кто-то хочет переправить Домингеса через государственную границу. Сдается мне, он один из поганых бандитов, которых у вас полным-полно. Возможно, – продолжаю, выпуская большое кольцо дыма, – это он три недели назад на границе с Нью-Мексико перерезал горло американскому почтовому курьеру. И еще, сдается мне, нынче дела у мексиканцев совсем плохи. Когда ваше правительство не отбирает у иностранцев нефтяные скважины, граждане начинают промышлять индивидуальным грабежом.

Подзываю официанта и прошу принести ржаной виски, если у них таковой водится.

– Спешу вас успокоить, – говорю владельцу заведения, – я пришел сюда не затем, чтобы устраивать потасовку с Домингесом. Просто хочу с ним поговорить. Кажется, законом это не запрещено? Полагаю, даже в Тампапе один человек может поговорить с другим.

Хозяин изображает вежливую улыбку.

– Конечно, сеньор, – говорит он. – Люди могут говорить что пожелают. Я лишь предупреждаю вас, что правительственные служащие не жалуют Домингеса. Он постоянно что-нибудь да затевает. Ему нравится устраивать маленькие революции. Иногда он достигает скромного успеха. Только и всего.

Пухляш опускается на соседний стул. Вернувшись, официант приносит порцию виски и ему. Похоже, хозяин настроен со мной поговорить. Но пока что мы просто сидим и смотрим друг на друга.

– Послушайте, – теряю сдержанность. – Я из числа любопытных парней. Допустим, меня интересуют те, кто пытается поговорить с Домингесом. Если вы немного расскажете о них, глядишь, вам перепадет кое-что зеленое и хрустящее.

– Очень любезное предложение, сеньор, – отвечает он, – но мне ничего не известно. Я всего лишь не хочу никаких неприятностей для своего заведения.

Он награждает меня еще одним пристальным взглядом, затем берет свой стакан с виски и сваливает. Я смотрю, как он топает по полу, и испытываю желание заехать ему сапогом по заднице, обтянутой брюками, чтобы ему показалось, будто сегодня у него день рождения.

Потом я поворачиваюсь к двери, и в этот момент в зале появляется та самая дамочка Мартинас. Я с нею не встречался, но много чего слышал о ней. Чувствую, это она. Ошибки быть не может.

Она… как говорят в таких случаях, то, что доктор прописал. Если бы я не устал от глотания мексиканской пыли, фрихолес и дрянной текилы, я бы даже испытал волнение.

Ее походка подсказывает: она родом из добропорядочной испанской семьи с легкой примесью индейской крови – так, для порядка. Природа наградила ее всем. Гладкая кожа светло-кофейного цвета, волосы – что черный бархат. Она умеет со вкусом одеваться и не опускается до пошлых причесок местных дам. Фигура у нее такая, что поневоле спрашиваешь себя, не слишком ли разыгралось воображение. Ножки у дамочки миниатюрные и изящные, а шаги решительные. Что до изысканных манер, ими она наделена на все сто процентов.

На ней шелковое платье с глубоким вырезом, туго повязанная красная мексиканская шаль и белое сомбреро. Голову она держит высоко и осматривает зал так, словно это муравейник.

Черт побери. Может, в моей нынешней работенке все-таки есть приятные моменты, компенсирующие прочую тягомотину…

Она идет через зал и усаживается за столик невдалеке от эстрады, где расставлены стулья для оркестра. Усевшись, эта дамочка дает миру понять, что она не прочь показать свои лодыжки. Думаю, она считает, что они хороши. Увидев такие лодыжки, мужчины, собравшиеся в зале, наверняка захотят пропустить еще порцию текилы. Согласен: лодыжки красивые.

Через несколько минут появляются музыканты. Смотрю на этих трех красавчиков и пытаюсь подыскать слова, чтобы их живописать. Помню, я слышал, как один парень сказал о другом, что тот похож на покосившееся пугало. По-моему, эти слова отлично характеризуют местный оркестр. Даже не оркестр – трио гитаристов. Они рассаживаются, берут гитары и бесстрастно оглядывают зал. Такой взгляд появляется на лице каждого мексиканского паренька, когда он берется за работу. Затем они начинают играть. Мелодия пронзительная, но жизни в ней ни капли. У меня она вызывает тошноту. Вспоминаю оркестр Бена Берни[3]. Боже, как бы я хотел сейчас оказаться в Нью-Йорке!

Ладно, хватит ныть. В зале происходит некоторое оживление. Двое или трое парней встают и начинают танцевать. Это в таком-то пекле! Они тупо петляют, вцепившись в партнерш, словно боятся потерять своих дамочек. Замечаю, что цыпочку Мартинас никто не приглашает.

Закуриваю новую сигарету. Подняв голову, замечаю, что официант смотрит в сторону двери. Затем он переводит взгляд на меня и улыбается. Понимаю его немую подсказку: сюда пожаловал Домингес. Чувствуется, как всем становится неуютно. Домингес останавливается на пороге и обводит глазами зал. Увидев Мартинас, он улыбается.

Этот Домингес – парень высокий, худощавый и шикарно одетый. Брюки с серебристой кружевной отделкой по бокам, рубашка тореадора, такой же галстук и сомбреро с серебряным шнурком. У него узкое худощавое лицо и нос с горбинкой. Губы тонкие, а зубы крупные и белые. Револьверов за поясом нет, но левый нагрудный карман его куртки оттопырен. Понятное дело: там у этого красавчика короткоствольный револьвер тридцать второго калибра с рукояткой, отделанной перламутром. У всех здешних ребятишек такие.

Оркестр решает прекратить свое бренчание. Подзываю официанта и заказываю очередную порцию, мысленно напоминая себе, что пью слишком много, особенно для парня, которому нужны исправно работающие мозги. Вскоре он приносит выпивку, и почти одновременно оркестр возобновляет игру. Дамочка Мартинас встает и начинает петь. У нее удивительно высокий голос, но совсем не писклявый. Она затягивает одну из столь любимых здесь жалостливых баллад про возлюбленного с гор. Музыка настолько унылая и отвратительная, что может нравиться только мексиканцам. Под конец песни зал взрывается аплодисментами. Здешняя публика в восторге.

Я просто сижу и ничего не предпринимаю. Домингес оглядывает зал и улыбается. Похоже, ему нравятся аплодисменты в адрес дамочки. Наверное, думает, будто часть аплодисментов принадлежит ему. Потом он встает и пересаживается за ее столик. Мартинас смотрит на него и улыбается, после чего заговаривает с ним, указывая в сторону эстрады. Домингес улыбается еще шире и снова оглядывается по сторонам. Он подходит к эстраде, забирает гитару у одного из музыкантов, поворачивается к залу и начинает петь.

Возможно, вы слышали эту песню. Она называется «Сомбреро». Если вы попадете в Мексику, бьюсь об заклад, что вы ее обязательно услышите. В какой бы здешней дыре вы ни оказались, можете поспорить на прошлогодние шнурки, что в любую минуту парень или дамочка встанет и запоет «Сомбреро». Когда Домингес заканчивает петь, его тоже награждают аплодисментами.

Пожалуй, мне пора действовать. Встаю и иду к его столику.

– Отлично пели, сеньор, – говорю ему. – Хорошая песня, но немного старомодная. Позвольте, я вам спою другую.

Протягиваю руку и беру со стола гитару. Домингес смотрит на меня холодно. Краешком глаза замечаю в другом конце зала Пухляша. Тот встревожен. Может, вскоре у него найдется новая причина для тревоги. Беру несколько негромких аккордов, перехожу к быстрой жаркой мелодии, затем исполняю испанскую песенку, которой когда-то в Паррале меня научила одна цыпочка. Мы никогда не знаем, что ждет нас за углом, – вот основное содержание песенки. Даже если дамочка думает, будто любит парня, который с нею рядом, она может ошибаться. Таких песен полным-полно.

Пока пою, не свожу глаз с этой Мартинас. Бросаю на нее горячие взгляды, способные прожечь броню военного корабля, но она не откликается. Она поглядывает на меня с легкой высокомерной улыбочкой. Глаза ее застыли, они не моргают и не двигаются. Пою, а сам думаю: такая малышка способна одной рукой прошивать тебя из пулемета, а другой – срывать розы. Вряд ли я ошибаюсь.

Заканчиваю петь и возвращаю гитару Домингесу. Он продолжает улыбаться, но лишь губами. Глаза у него – как парочка айсбергов. Он небрежно машет рукой, указывая на свободный стул за их столиком.

– Присаживайтесь, сеньор, – приглашает он. – Вы мне доставили большое удовольствие. Чтобы американец с таким чувством пел испанскую песню – такое редко услышишь.

– Откуда вы знаете, что я американец? – с усмешкой спрашиваю его на английском. – По-моему, выговор у меня такой же, как у местных, и во мне трудно признать американского гражданина. Наверное, вам кто-то сказал.

Он смеется. Чувствую, этот парень не хуже меня понимает смысл сказанного. Но отвечает он в лучших традициях Сан-Луис-Потоси[4].

– Официант, сеньор. Вот кто, – говорит Домингес. – Он ждал меня снаружи и сказал, что в зале сидит весьма интересный американец, которого прежде здесь не видели.

Домингес шарит в карманах брюк, извлекает пару длинных сигар, одну протягивает мне и чиркает зажигалкой. Все это время он пристально смотрит на меня.

Потом машет официанту, чтобы нам принесли выпить. Думаю, долго ждать не придется. Пока сижу и молчу. Рассматриваю зал, словно мне это и в самом деле доставляет интерес.

Вскоре замечаю, что все посетители глазеют на нас с Домингесом. Поди, думают: сейчас тут начнется бесплатное кино. Может, они и правы.

Официант приносит выпивку. Домингес приваливается к спинке стула и затягивается сигарой. Смотрю на него и вижу улыбающиеся глаза.

– Не имею чести знать ваше имя, сеньор, – говорит он. – Мое собственное недостойное имя – Педро Домингес. Может, вы его уже слышали? А дама, оказывающая мне честь своим присутствием, – сеньора Фернанда Мартинас.

Встаю и слегка кланяюсь Мартинас. Вижу насмешливое выражение ее глаз.

У этой дамочки очень даже красивый ротик. Губы правильной формы и не толстые, как у большинства местных женщин. Она пользуется качественной помадой. Усилием воли возвращаю себя к тому, ради чего я здесь оказался, поскольку в голове уже крутятся мысли о ротике Мартинас и поцелуях с нею.

– Моя фамилия Хеллап, – представляюсь Домингесу. – Уайли Хеллап. Я приехал из Лас-Лунаса, штат Нью-Мексико. Подыскиваю ранчо в здешних местах для моих нью-йоркских друзей.

Мартинас смеется. Педро тоже.

– Ваши друзья, сеньор Хеллап, должно быть, недалекого ума. Покупать ранчо в здешних местах – чистейшее безумие. Наверное, когда вы ехали сюда, вам попадался скот вдоль дорог?

Я киваю и говорю:

– По-моему, они тоже спятили. Но когда люди принимают решение, я обычно с ними не спорю.

Домингес кивает:

– Сеньор, да уберегут меня небеса, чтобы заподозрить в вас человека лукавого, однако вы приняли нас совсем за глупеньких, если подумали, что мы всерьез поверим в эту басню о ранчо. Вы уже попотчевали ею официанта!

Колесики в моем мозгу начинают быстро крутиться.

Минуту или около того мне очень даже не по себе. Неужели прокололся? Да вроде нет, ошибок не допускал. В этом городишке не может быть двух Педро Домингесов. Возможно, у этого разодетого типа есть повод так себя вести. Подыграю-ка я ему, а там посмотрим.

– Я что-то не понимаю вас, сеньор, – говорю я, изображая наивность.

Он разводит руками.

– Раза два или три, – очень тихо говорит Педро, – в Тампапу приезжали человечки. Рассказывали занимательные истории о том, как их сюда занесло и что они намерены делать.

Сейчас он похож на гремучую змею. Вижу, как один уголок рта у него дергается.

– Обычно таких людей интересует одно из двух: либо нефть, либо серебро. Они не говорят нам напрямую, нет… Они всегда подыскивают ранчо для друзей или сочиняют что-то похожее.

Домингес смотрит на меня и продолжает:

– Всего лишь на прошлой неделе сюда приперся глупый юнец. Некто Лариат. Я толком не понял, имя это или фамилия. У него случилась маленькая неприятность с местной полицией. Боюсь, я этому поспособствовал. Не повезло парню: решил сбежать из нашей тюрьмы и был застрелен при попытке бегства. В Тампапе есть тюрьма. Стоит на отшибе и на самом солнцепеке. Ему бы спокойно посидеть в камере, пообщаться с самим собой. Когда еще человеку выпадет такая редкая возможность? Он не пожелал воспользоваться услугами нашего уважаемого адвоката Эсторадо и попытался сбежать. А сеньор Эсторадо – человек умный и опытный, он бы без труда вызволил Лариата из тюрьмы и спровадил восвояси. Вот такая печальная история.

Намек понят. Улыбаюсь Домингесу. Моя улыбка, скорее, похожа на усмешку.

– И не говорите. Что же мне делать? Встать на колени и поцеловать вашу белоснежную руку за то, что вы не пытаетесь запихнуть меня в вашу вшивую тюрягу?

Подаюсь вперед.

– Слушайте, Домингес, – говорю этому щеголю, – я много слышал о вас. Вы один из здешних «плохих парней» со всеми вытекающими. Вы считаете себя богом на колеснице, но для меня вы обыкновенный мексиканский хмырь!

Парень умеет владеть собой. Он не срывается. Просто сидит и крутит ножку рюмки.

– Сеньор, я не намерен ссориться с вами, – говорит Домингес. – Сюда в любую минуту может заглянуть полицейский патруль, и, если я не сдержусь и обойдусь с вами привычным образом, нам обоим придется заночевать в одной камере, а меня такой расклад не устраивает. Не сомневаюсь, что найду возможность встретиться с вами при более благоприятных обстоятельствах.

Он поворачивается к двери. Патруль легок на помине. В зал входит лейтенант и трое солдат.

Отлично. Теперь развернемся.

– Вот что я вам скажу, Домингес. Возможно, вы попытаетесь меня убрать, но я в долгу не останусь. Заберу на тот свет не только вшивого даго[5], каковым вы являетесь, но и дешевую юбчонку, возле которой вы третесь. – Я с язвительной усмешкой смотрю на Фернанду. – Сдается мне, что вы просто незаконнорожденная…

Педро с размаху лупит меня по морде, отчего я отлетаю вбок, но тут же вскакиваю, хватаю недопитую бутылку с текилой и швыряю в него. Промахиваюсь, и текила целиком выплескивается на Фернанду. Лицо ее жутко побледнело, но она остается сидеть и кричит, требуя непонятно у кого убить меня ради восстановления чести семьи Мартинас.

Только Домингес начинает лезть в карман за пистолетом, я хорошенько вламываю ему, опрокидываю стол и оказываюсь на своем противнике.

Вокруг поднимается шумиха. Еще мгновение, и я в руках двоих солдат патруля. Третий вместе с лейтенантом держат Домингеса. Посетители надрывают глотки. В этом гаме различаю голоса официанта и пухляша-хозяина. Каждый норовит прокричать свою версию случившегося, считая ее истинной. Фернанда никак не может успокоиться и орет, как я посмел назвать ее дешевой юбчонкой.

Лейтенант – маленький замызганный типчик с трехдневной щетиной – вскидывает руку, и гвалт стихает.

– Сеньоры, вы оба отправитесь в тюрьму, – объявляет он мне и Домингесу. – Идти туда долго. У вас будет достаточно времени подумать о своем поведении.

Патрульные выводят нас с Домингесом и связывают нам руки за спиной. Связанные руки дополнительно скрепляют веревкой, конец которой берет один из патрульных. Затем все четверо садятся на лошадей и неспешно пускаются в путь. Конские копыта исправно выбивают пыль, которая летит нам в рот.

У Домингеса изо рта по-прежнему торчит окурок сигары. Из ссадины под глазом, оставшейся после моего удара, идет кровь.

Оборачиваюсь через плечо. В проеме двери стоит Фернанда. Ее сомбреро белеет на фоне равнодушных физиономий посетителей.

– Adios, Americano![6] – кричит она. – Надеюсь, ты сдохнешь от тюремной лихорадки.

До местной тюрьмы мы добираемся только к полуночи. Нас вводят в камеру с каменными стенами. Когда тюремщик закрывает дверь, Домингес садится на скамью у задней стены.

Я остаюсь у двери и сквозь железную решетку смотрю на удаляющуюся спину тюремщика.

Когда его шаги затихают, поворачиваюсь к Домингесу. Он меняет позу: садится на скамью с ногами и достает из кармана сигару. Он курит, невозмутимо выпуская облачка дыма, словно ничто в мире его не волнует.

Подхожу к нему.

– И что теперь? – спрашиваю я.

Он глядит на меня и смеется. Посмотреть на него – не такой уж он и плохой парень. И физиономия у него могла бы быть доброй, не сверни он в юности на кривую дорожку. Надеюсь, вы меня поняли.

– Это был единственный способ, сеньор Хеллап, – говорит он. – Здесь мы можем поговорить. А там – все косятся, все что-то подозревают. В этих краях я не пользуюсь особой популярностью. Рад, что вы догадались, кто я такой, однако незачем было грубо обзывать мою бедняжку Фернанду.

Он пожимает плечами, изображая печаль.

– Забудь, – говорю ему. – Что в голову пришло, то и сказал.

Подхожу к двери и снова осматриваю коридор. Все тихо. Возвращаюсь к Домингесу:

– О’кей, парень. Первым говорить будешь ты. И говорить, Домингес, ты будешь много. Чем больше я узнаю, тем больше ты получишь.

Он стряхивает пепел с сигары. Зарешеченное окошко в камере находится почти под потолком. Оттуда льется лунный свет, падая на лицо Домингеса. Услышу я от этого парня правду или как?

Глава 2

Блеф-дуэт

Три часа ночи, а Педро до сих пор молчит.

Порядки в тюрьме довольно сносные. За три песо получаю от тюремщика гитару, полбутылки текилы и пачку сигарет. Но расслабляться я не собираюсь и жду, когда мой сокамерник заговорит.

На собственном опыте убедился: мексиканцев нельзя торопить. Если они захотят говорить, они заговорят. Если нет – толкайся рядом, пока они не перейдут на язык американских долларов. А это рано или поздно происходит с ними всегда. Вообще-то, мексиканские парни – милые, вежливые ребята. Пока они перерезают тебе глотку, они обязательно вверят твою душу Madre de Dios[7]. И хотя для твоего горла это ничего не меняет, сама мысль об их заботливости довольно приятна. Надеюсь, вам понятен ход моих рассуждений.

Я сижу под зарешеченным окном, прислонившись спиной к стене. Лицо Педро залито лунным светом. Он растянулся на скамье. Я не свожу глаз с его лица и по движению скул замечаю, когда его посещают какие-то мысли.

Беру на гитаре несколько тихих аккордов. Чтобы не заснуть, решаю немного спеть. Выбор падает на песенку, которую часто напевал одной дамочке, когда у меня была работенка в Озаркских горах[8]. Милая такая была дамочка. Природа наделила ее всем. Невысокого роста и очень прилипчивая, но с сильным характером. Однажды она чуть не проткнула мне шампуром глаз за жаркий взгляд, брошенный в сторону местной школьной учительницы. Возможно, вы слышали про таких дамочек.

Педро поворачивается на бок и слушает мое пение.

Педро эта песня нравится. Потом он протягивает руку, я передаю ему гитару, и он выдает зажигательную народную песенку. У вас бы побежали мурашки по всему телу, если б вы ее слышали. Умеет парень петь, когда захочет.

Завершив выступление, он откладывает гитару и поворачивается ко мне. Вид у него серьезный.

– Сеньор Хеллап, вы должны понимать, насколько важны в таких делах деньги. А вы пока о деньгах не сказали ни слова. Но между такими кабальеро, как мы с вами…

Беру гитару и начинаю перебирать струны. Деньги – начальная тема, чтобы сделать парня разговорчивым.

– Слушай, Педро, – говорю ему. – Насколько понимаю, мы с тобой говорим на одном языке. И как вижу, мозгами ты не обижен. То, как ты упрятал нас в тюрягу, где можно спокойно обсудить дела, – очень умный ход. Если говорить обо мне, я бы доверился тебе без колебаний. Но парни, что стоят у меня за спиной, – они не из доверчивых. Они не знают, какой ты смышленый и находчивый. У них так: вначале ты выкладываешь сведения, а потом получаешь денежки. Заверяю тебя: как только я услышу твой рассказ, деньги ты получишь незамедлительно. Тебе понятно?

Вид у него кислый.

– Деньги уже в Мексике? – спрашивает Педро.

– Я бы мог получить их через день, но вначале должен услышать твой рассказ.

Он поворачивается спиной и снова смотрит в пространство камеры. Он сейчас думает о деньгах. Закуривает, чтобы думалось легче. Проходит еще пара-другая минут, затем Педро обращает лицо ко мне и начинает говорить:

– Я вам поверю, сеньор Хеллап. Я же вижу, что вы – кабальеро. Я сразу, как вас увидел, сказал себе: «Этот сеньор Хеллап – настоящий кабальеро». Расскажу вам то, что знаю. Затем нужно будет устроить ваш побег из тюрьмы. Дальше вы получите деньги, передадите мне пять тысяч долларов, и я отвезу вас в то место. Там, сеньор, я покажу вам все.

– Серьезно?

Он кивает. Я внимательно слежу за его лицом, но там почти ничего не отражается.

– Меня такой расклад устраивает, – говорю я. – Слушай, Педро, а как вообще ты встрял в это дельце?

Он опускает ноги на пол, поворачивается и смотрит на меня. Лицо его принимает странное выражение. Педро сидит, уперев руки в колени, смотрит мне прямо в глаза и улыбается честной, доверительной улыбкой. Такая улыбка появляется на физиономии каждого мексиканца, собравшегося попотчевать вас первосортным враньем.

– Сеньор Хеллап, думаю, вы уже поняли, что я человек смелый. Очень смелый. Вскоре вы убедитесь, что женщины ко мне так и липнут. При моей врожденной скромности могу сказать вам, сеньор Хеллап: из-за меня женщины даже кончали с собой.

Я киваю, хотя не верю ни одному его слову. В штате Сан-Луис-Потоси мне еще не встречался парень, который бы не считал любой женский взгляд, мимоходом брошенный в его сторону, признаком жгучего интереса к своей персоне. Послушать этих ребятишек – женщины так и вешаются на них.

Он продолжает:

– Случилась у меня неприятность с одной женщиной. А еще в штате Коауила[9] я оказался втянут в одну заварушку. Словом, пришлось делать ноги и удалиться на безлюдные холмы близ Сьерра-Мохада[10].

Там-то, сеньор, я и познакомился с сеньором Пеппером. Меня сразу же потянуло к нему. Он тоже кабальеро. Жил он в хижине у подножья холмов. Как и вы, сеньор Пеппер подыскивал ранчо для своих друзей из Нью-Йорка.

Навостряю уши. Значит, Пеппера занесло на холмы близ Сьерра-Мохада. Куда же он подевался потом? Я бы дорого дал, чтобы взглянуть на Пеппера.

– Однажды, когда Пеппера не было дома, я заглянул в его хижину, – говорит Педро. – Я, знаете ли, парень любопытный ко всему. Стал шастать по хижине и аккуратненько копаться в его вещах. И вдруг нахожу в сапоге удостоверение агента Федерального бюро расследований при Министерстве юстиции Соединенных Штатов.

«Ага, – думаю про себя, – видать, сеньор Пеппер ведет тут небольшую игру». По чистой случайности мы с ним оказались единственными людьми в этих пустынных местах. Напрашивается вывод: он хочет со мной поговорить. Наверное, профессиональная осторожность помешала ему сказать мне об этом и признаться, что он из федералов.

Ну ты, Педро, и загнул! Не в правилах Пеппера хранить свое удостоверение в сапоге. Это первое место, куда сунется любой парень, привыкший ездить верхом.

Дожидаюсь его возвращения, – продолжает Педро, – и, когда он возвращается, отдаю ему удостоверение и говорю, что за небольшую сумму готов поделиться с ним всеми известными мне сведениями. Сумма совсем пустяшная – пять тысяч американских долларов.

Сеньор Пеппер отвечает, что поедет за деньгами, а когда вернется, заплатит мне и с удовольствием послушает обо всем. Но увы, он так и не вернулся. Я по сей день не знаю, где он и что с ним.

Такой чудесный человек. Смелый. Настоящий кабальеро…

– Не то слово, – поддакиваю я. – Получается, с тех пор никто Пеппера не видел. Одним словом, он исчез.

– Именно так, сеньор, – отвечает Педро. – Вы не хуже меня знаете: в Мексике есть люди, которым очень не нравится, что агенты американского Федерального бюро расследований разгуливают по нашей стране и вынюхивают сведения, не предназначенные для иностранцев. Кое-кому это очень не нравится.

Педро смотрит на меня и улыбается. Выражение его лица такое же, как у удава, когда тот смотрит на кролика. Только сейчас кроликом оказываюсь я.

Педро снова ложится на скамью, засовывает руки под голову и смотрит в потолок.

– Сеньор Хеллап, я расскажу вам все, о чем рассказывал сеньору Пепперу. За две недели до знакомства с ним… считайте, пять недель назад… встречался я с моим другом Рамоном де Пуэртасом. Для меня было крайне нежелательно, чтобы мексиканское правительство и полицейские патрули округа знали, где я нахожусь. И Рамон, понимающий это, предложил мне подзаработать деньжат, нанявшись охранником одного пожилого джентльмена и нескольких его друзей. Они живут на одинокой асьенде возле отрогов Сьерра-Мадре.

По мнению Рамона, этот пожилой джентльмен был немножко тронут умом. Ученый. Проводит какие-то странные опыты. Совершенствует взрывчатые вещества, какие применяют на серебряных рудниках. Хочет, чтобы взрывы были мощнее и у людей было меньше возни с отвалами.

Дальше узнаю от Рамона, что этот старый чудак богат и часть денег держит при себе. А потому, если его как следует не охранять, он быстренько попадет в поле зрения лихих людей, которых в здешних местах полным-полно. Старика могут ограбить или похитить вместе с его друзьями. Словом, Рамон предлагает мне подыскать среди моих парней трех-четырех надежных ребят и отправиться на асьенду охранять старого чудика.

Для меня, сеньор, такое предложение было подарком судьбы. Отправляюсь на ту асьенду. Знакомлюсь с этим милым джентльменом – сеньором Джеймисоном – и договариваюсь с ним насчет работы. По ночам я и четверо моих друзей должны были совершать конный патруль вокруг асьенды. Жилье на пятерых – глинобитный домик на восточном краю участка. Еду и все необходимое мы получали на асьенде. Жалованье за охрану – по сто пятьдесят американских долларов в неделю. Это каждому.

Как вы понимаете, сеньор, я был вполне счастлив. Места там безлюдные. Никакой связи с внешним миром. Конные патрули, которые я вообще не перевариваю, появляются крайне редко.

Педро умолкает, переворачивается, торопливо закуривает и смотрит на меня. Он хороший актер. По его физиономии видно: сейчас мы доберемся до сути этой истории.

– Три ночи, сеньор, мы успешно патрулируем территорию асьенды, а потом случилось все это. Настал вечер. На асьенду вдруг приехали какие-то люди. Я узнаю об этом от двух служанок-индианок. Приехавших тоже двое: женщина и мужчина. Имен не знаю. Наступает полночь. Стою я себе, сеньор, посматриваю кругом и думаю: наконец-то мир повернулся к Педро Домингесу своей тихой и спокойной стороной. На асьенде заводят патефон. Оттуда доносится женский смех. Я радуюсь за гостей и за себя. Никаких приключений, которыми я сыт по горло.

В этот момент слышится звук приближающегося автомобиля. Машина едет к воротам асьенды. Беру винтовку и иду к машине. Надо выяснить, кто приехал. И вдруг, сеньор, со стороны асьенды раздается чудовищный взрыв.

Взрывная волна сбивает меня с ног и опрокидывает лицом в дорожную пыль. Бормочу молитву Пресвятой Деве, потом говорю себе: «Такую ночь сеньор Джеймисон испортил своими дурацкими опытами. Поди, и сам подорвался».

В этот момент вижу, как из асьенды выбегает молодой человек – секретарь сеньора Джеймисона – и несется прямо к машине, которая почти у самых ворот. За рулем вижу молодую и очень красивую женщину. Секретарь торопливо объясняет ей, что на асьенде случилась ужасная беда. Приехавшая женщина тоже была приглашена, но запоздала.

На лице Педро появляется маска невыразимой печали.

Он разводит руками.

– Сеньор, такого лучше не видеть. Ужас на всю жизнь, – продолжает он. – Половины асьенды как не бывало. Стены снесло взрывом, вся мебель разлетелась на щепки. Когда эта жуть случилась, сеньор Джеймисон рассказывал гостям о своем новом изобретении. Все, кто находился внутри асьенды, погибли: сам сеньор Джеймисон, его гости и девчонки-служанки. Секретарь чудом уцелел, поскольку вышел встречать запоздавшую гостью. Что-то задержало ее на несколько часов. Появись она вовремя – разделила бы участь остальных.

Педро раздавливает окурок и потягивается.

– Погибших мы похоронили у восточной стены, – продолжает он. – Сеньора Джеймисона невозможно было опознать. Беднягу разорвало на куски. Молодому человеку, приехавшему в гости, оторвало голову. Тел служанок вообще не удалось найти. Только обрывки их одежды.

Мне было очень грустно, сеньор. Я потерял заработок и довольствие. Как понимаете, я не горел желанием разыскивать ближайшего полицейского коменданта и сообщать ему о трагедии.

На следующий вечер, сеньор, я и четверо моих друзей покинули это страшное место.

Он протяжно вздыхает.

– Какой прекрасной бывает жизнь и какой печальной, – говорит он. – Вот, сеньор. Я рассказал вам все, что мне известно.

Он снова вытягивается на скамье, закладывает руки за голову и созерцает потолок. Понимаю, что теперь мой черед играть.

– О’кей, Педро, – говорю ему. – Но я узнал лишь о гибели Джеймисона, его гостей и служанок. Ты ведь наверняка потом обследовал развалины асьенды. Удалось найти какие-то бумаги старика или его вещи?

– Ровным счетом ничего, сеньор, – отвечает он. – Совсем ничего. Все, что находилось в той части дома, превратилось в пыль или сгорело. Естественно, я долго копался там в поисках хоть чего-то ценного, но ничего не нашел.

Закуриваю сигарету и говорю ему:

– Вообще-то, Педро, такие крохи сведений не стоят пяти тысяч долларов. Согласен?

Он поворачивается ко мне.

– Сеньор, вы меня оскорбляете, – заявляет парень. – Я же не говорил, что вы должны заплатить мне раньше, чем я свожу вас на развалины асьенды, где вы собственными глазами все увидите. Найти это место нелегко. Требуется помощь опытного проводника – такого, как я. Отсюда до развалин два дня пути. В стране сейчас неспокойно и небезопасно, особенно для иностранцев. Так сумма, которую я прошу за свои услуги, довольно скромная.

Делаю вид, что обдумываю его слова.

– Ну хорошо, – говорю парню. – Допустим, я заключу с тобой сделку. Но как мы выберемся из этой уютной камеры?

– А это, сеньор, куда легче, чем вы думаете. Я знаком с этим тюремщиком. Парень разумный и не прочь подзаработать. Если мы пообещаем ему немного денег, он нам поможет. Вот мой план, сеньор. Дождемся второй половины завтрашнего… нет, уже сегодняшнего дня. Утро не годится. Слишком много народу толкается вокруг тюрьмы. А после полудня здесь все пустеет.

Сделаем так. Когда тюремщик придет, я с ним поговорю. Ранним вечером он оставит дверь камеры незапертой. Вы выйдете, а я останусь в качестве гарантии, что мы ему заплатим. Сумма невелика: каких-то двести песо. Значит, вы выходите и отправляетесь за деньгами. Только держитесь подальше от Тампапы. Сколько времени вам понадобится, чтобы смотаться туда и обратно?

– Деньги у меня в машине, – говорю я Педро. – Прежде чем появиться здесь, машину я спрятал вблизи восточной окраины, в зарослях полыни. Я туда доберусь за час. Но обратно мне тоже придется возвращаться пешком. С машиной у меня приключилась беда. Засорился карбюратор. Она и ярда не проедет.

– Не беспокойтесь, сеньор. Это пустяки. Машина вам не понадобится. Когда деньги будут у вас, залягте на дно. Потом обогните Тампапу и пойдите по той дороге, что пролегает возле тюрьмы по направлению к холмам. Мили через две вам попадется другая дорога. Та ведет на север. Идите по ней – и окажетесь в долине, что тянется в сторону Насаса. В долине стоит домик. Место это тихое, и вас там никто не увидит. Полицейские патрули туда редко наведываются. Да и тюремщик, наверное, расскажет своим друзьям о вашей щедрости.

В этом доме живет сеньора Фернанда Мартинас. Помиритесь с нею. Объясните, что ваша грубость была лишь вынужденной уловкой в нашей с вами схеме. Я не хочу ссориться с женщиной, которой искренне восхищаюсь. К тому же, если ее разозлить, она превращается в тигрицу.

Деньги передадите сеньоре Мартинас, а она переправит их сюда. Помимо двухсот песо для тюремщика настоятельно рекомендую добавить еще триста для начальника тюрьмы.

Педро вновь вытягивается на скамье. Чувствуется, он очень доволен своей затеей.

– Потом меня выпустят отсюда, я появлюсь в доме сеньоры Мартинас, и мы немедленно займемся подготовкой к путешествию на развалины асьенды, ставшей последним пристанищем несчастного сеньора Джеймисона. – Он смотрит на меня, улыбаясь во весь рот. – Ну как, сеньор? Вас устраивает такой план?

– Вполне, Педро. Настанет время, и я вспомню, какую роль ты сыграл в этом деле.

Он широко зевает, вытягивается на скамье, всем видом показывая, что теперь будет спать. Я сижу, курю и смотрю на него. Через несколько минут этот парень уже спит как младенец.

А я продолжаю думать. Во-первых, я не знаю, сказал ли Педро правду или сочинил все на ходу. Эта история с Джеймисоном и взрывом не вызывает у меня доверия. Сам я знаю немного. Возможно, Педро кажется, будто я знаю больше. Сейчас мне позарез нужно узнать местонахождение Пеппера и как с ним связаться.

Луна все так же светит из зарешеченного окна, делая лицо Педро похожим на шахматную доску. Мои мысли переходят к Фернанде.

Дамочка явно не из простых. Как же вышло, что дешевый фигляр и никудышный бандит Педро закадрил цыпочку Фернанду? Возможно, он сказал правду, и, когда ее гладят против шерсти, она превращается в тигрицу. Но такое присуще едва ли не всем женщинам.

Знал я одну дамочку в Чаттануге. Ее даже симпатичной не назовешь. Но стоило тебе с интересом посмотреть на другую особу женского пола, как она преображалась и становилась удивительно красивой. Тогда в тебя полетят все ножи, что окажутся у нее под рукой, – только успевай нагибаться. Я не очень этому верил, но когда услышал, как она отсекла матросику правое ухо, метко бросив в него разделочный нож с десяти ярдов, сразу вспомнил, что у меня срочное дело в Нью-Йорке.

Если не принимать во внимание ее упражнения в метании ножей, она была милой женщиной, очень любила животных.

Ну не забавные ли существа женщины? И не говорите! Думаю, если бы не женщины, я бы занимался совсем другой работой. Тот, кто произнес знаменитую фразу «Cherchez la femme»[11], знал лишь половину правды. Одно дело – найти женщину, и совсем другое – знать, что с ней делать, когда ты ее найдешь.

Любая дамочка с лицом, от которого не воротит, и с фигуркой, подходящей для рекламы купальника, непременно что-нибудь да замутит. Часто – без какой-либо особой цели, просто из желания продемонстрировать, что она может воротить парнями, как ей вздумается. Всякий раз, когда вы по уши влипаете в беду, можете поспорить на месячное жалованье, что затеяла все это невинного вида красотка, у которой в чулке припрятан шестидюймовый нож. Зачем ей нож? Да так, вдруг захочется очистить яблочко от кожуры?

Возможно, это и свело Фернанду с Педро.

Продолжаю думать. Чем раньше я выберусь из этой тюряги, тем лучше будет для всех. Я нахожусь в Мексике и должен сам заботиться о своей безопасности, а мое удостоверение агента ФБР пригодится мне здесь не больше, чем обмороженному эскимосу малиновый пломбир.

Вот так. Скамья в камере всего одна, поэтому ложусь на пол. Жара не спадает даже ночью, но иногда надо потерпеть и подождать. Умеющий ждать получает все плюшки, особенно те, что не по нраву твоему, так сказать, партнеру.

Незаметно засыпаю, а когда просыпаюсь, из зарешеченного окна льется уже солнечный свет.

Пока я тру заспанные глаза, Педро переговаривается с тюремщиком через глазок. Он вовсю жестикулирует и шепчет безостановочно, как пулемет.

Вскоре он подходит ко мне и улыбается.

– Сеньор Хеллап, я обо всем договорился, – сообщает он. – Все пройдет как по маслу. В пять вечера тюремщик откроет дверь камеры и войдет. Мы с ним затеем разговор, а вы улизнете. В коридоре держитесь правой стороны, а когда упретесь в стену, повернете налево. Так вы попадете к боковой двери. Выйдете, быстро обогнете тюрьму сзади. Там увидите дорогу, которая идет мимо заведения, где мы вчера встретились. Дальше будут холмы и дюжина мест, где можно укрыться до наступления темноты. Вы же понимаете: ребятам придется устроить небольшой спектакль по поиску вас. Ну а когда стемнеет, действуйте по нашему плану.

– Отлично, Педро, – говорю ему. – У тебя талант.

Он возвращается на скамью и начинает бренчать на гитаре. Знаете, этот Педро начинает мне нравиться. У него есть чувство юмора.

Снова приходит тюремщик и приносит кошмарное пойло, которое у них называется кофе. Мы выпиваем эту жуть, после чего прошу Педро разбудить меня ближе к пяти, когда настанет время решительных действий.

Снова ложусь на пол и засыпаю. Я неоднократно убеждался: когда тебе нечего делать, сон – лучшее занятие, не стоящее тебе ни цента.

Я просыпаюсь сам, но глаз не открываю и не шевелюсь. Лежу и думаю, как будет действовать Лемми Коушен, когда начнется вся эта веселуха.

Вскоре надо мной склоняется Педро.

– Сеньор, просыпайтесь, – говорит он. – Тюремщик вот-вот появится. Приготовьтесь и действуйте, как мы договорились. Все будет в лучшем виде!

– О’кей, – отвечаю ему.

Сажусь на скамью. Через минуту в коридоре слышатся шаги тюремщика. Потом в дверном замке поворачивается ключ.

– Сеньор, пора! – шипит мне Педро. – Не упустите момент. Это должно выглядеть как ваш побег!

Распахивается дверь камеры. Входит тюремщик и прямиком чешет к Педро. Дверь остается открытой.

Я на это не ловлюсь. Прыгаю на тюремщика и угощаю его челюсть хуком правой. Таким ударом можно и торпедный катер пополам перерубить. Он валится на пол, а я выхватываю из его поясной кобуры пистолет.

Педро таращит на меня округлившиеся глаза.

– Сеньор, – бормочет он. – Сеньор…

– Заткнись, подонок, – обрываю его. – Думал, я поймаюсь на твою сказочку о моем побеге отсюда? Ты хотел сыграть со мной в ту же игру, что стоила жизни Лариату, но со мной такие трюки не проходят!

Прыгаю на Педро и рукояткой пистолета вламываю ему по затылку. Он падает, словно дубиной огретый. Забираю у тюремщика ключ, выхожу из камеры, запираю дверь, а ключ бросаю себе в карман.

В коридоре останавливаюсь. Педро говорил бежать направо до упора и там повернуть влево. Вот этого-то я как раз и не сделаю, поскольку ребятишки уже ждут меня у боковой двери, и вовсе не с цветами.

Поэтому сворачиваю налево и бесшумно двигаюсь по коридору. В конце что-то вроде караульного помещения. У стены стоит койка, над нею – окно. Взбираюсь на койку, распахиваю окно и выпрыгиваю наружу.

Оказываюсь в маленьком патио у боковой стены тюрьмы. В глинобитной стене справа вижу дверь. Иду туда, держа пистолет наготове. Мало ли, кому-то вздумается пошутить.

А там, где меня ждали, кричат в несколько глоток.

За дверью начинается тропинка. Она выводит меня на дорогу, вьющуюся среди колючих кустарников. Пускаюсь бежать. Через сотню ярдов оборачиваюсь. У наружной стены патио какой-то хмырь с винтовкой взял меня на мушку. Плюхаюсь в дорожную пыль раньше, чем он спускает курок, затем стреляю в его сторону. Парень мигом убирается внутрь.

Возобновляю бег. Чертовски забавно, как быстро ты умеешь бегать, когда припрет.

Через какое-то время сворачиваю влево и бегу по тропинке, змеящейся между кустами. Проходит минут десять, и я добираюсь до подножья холмов восточнее Тампапы. Заведение, где мы познакомились с Педро, остается далеко справа.

Быть может, я знаю о Мексике больше, чем мне рассказал Педро.

Бегу дальше, затем плюхаюсь под кактус и прислушиваюсь.

Полная тишина.

Сижу, успокаивая дыхание. Похоже, мой побег удался. Парни ждали меня с другой стороны тюрьмы. И не дождались.

Теперь они двинутся к восточной окраине, где, как я говорил Педро, у меня оставлена машина. Только они ничего там не найдут, кроме полыни. Машину я оставил у северной окраины, в овражке, и с карбюратором у нее все в порядке.

Посидев немного, встаю и иду в северном направлении. В голове ни одной мысли по поводу дальнейших действий. Но одно знаю точно: не пытайся что-либо делать, пока не стемнеет. Я люблю темноту, особенно когда велики шансы, что какой-нибудь придурок пальнет в тебя, желая взглянуть, не станешь ли ты корчиться, как корчатся некоторые парни, когда их прошьет пуля.

Дожидаюсь темноты. Тогда встаю и добираюсь до овражка, где оставил машину. Поднимаю капот, лезу в ящик с инструментами. У него двойное дно. Достаю из тайника люгер и литровую бутылку ржаного виски.

Делаю несколько хороших глотков и отхожу на сотню ярдов, где раскинулись заросли кактусов. Ложусь, зажав люгер между коленями, на случай если появятся излишне любопытные.

Теперь надо поспать. Может случиться так, что ночью мне будет не до сна.

Глава 3

Горячая штучка

Просыпаюсь в одиннадцать часов вечера.

В небе приятно светит луна. Оглядываюсь по сторонам. От зарослей кактусов и кустов юкки по земле стелются причудливые тени. Мексиканская пустыня ночью – странное местечко. И пугающее. Такая мысль приходит мне в голову. Закуриваю сигарету и размышляю о Пеппере.

Хорошо бы всем заинтересованным сторонам знать, какую игру ведет или вел Пеппер. Думаю, вы уже поняли: Пеппер – великолепный парень. Такой же великолепный агент, а сердце у него – как пара львов. Вдобавок он очень обаятелен. Дамочки к нему так и липнут. Если он напрочь пропал из виду, значит у него на то есть веская причина. Но возможно и другое объяснение: его шлепнули.

Сведений о нем у меня немного. Он работал в Аризоне, ближе к мексиканской границе. И вдруг он звонит уполномоченному нашего Бюро и сообщает, что по ту сторону границы творятся странные делишки. И там очень жарко. Делишки эти чертовски серьезные, и ему надо две-три недели, чтобы все разнюхать. Потом он представит внушительный отчет. Далее он заявляет, что время поджимает и надо влезать в гущу событий. Сдается мне, история, которая привела Пеппера в хижину близ Сьерра-Мохада, где на него наткнулся Домингес, началась еще на нашей стороне границы. Но телеграфная и телефонная связь есть даже в Мексике, и когда наш агент в Аризоне больше не получает от Пеппера никаких вестей, в Бюро начинают беспокоиться и отправляют меня.

О’кей. Тут яснее ясного: если Пеппер затихарился, у него на то были серьезные основания. Потому-то я назвался мистером Хеллапом, подыскивающим ранчо для американцев.

Приехав в Мексику, я довольно скоро услышал об этом Домингесе. Поболтавшись в Сан-Луис-Потоси и окрестностях, я двинул в городок Сан-Хуан-дель-Рио, пересек штат Тамаулипас, а оттуда отправился в штат Идальго, пытаясь найти хоть какие-то зацепки насчет Пеппера. Милая малышка, о которой я уже упоминал (она мне встретилась в Матеуале), говорила, что видела американца, похожего по описаниям на Пеппера. И не одного, а в обществе Домингеса и дамочки по имени Фернанда Мартинас. Эта же цыпочка из Матеуалы рассказала мне, каков из себя Домингес. Мелкий бандит, готовый за деньги на что угодно. Про Фернанду она почти ничего не знала, лишь то, что дамочка липнет к Педро.

Сейчас меня интересует, так сказать, процентное соотношение правды и откровенного вранья в рассказе Педро о старике Джеймисоне и обо всем остальном. История довольно странная. Домингесу вряд ли хватило бы мозгов сочинить ее целиком; следовательно, какая-то доля правды в ней есть. Начинаю раздумывать о моем недавнем сокамернике.

Два момента ясны как божий день. Прежде всего, Домингес знал, что я приехал в Мексику разузнать о Пеппере. Едва я заговорил с официантом о нем и Фернанде, ему сразу доложили. Остальное было подстроено. Домингес пообещал какому-то поиздержавшемуся полицейскому, что подбросит ему деньжат, если меня запихнут в местную тюрьму. Дальше они собирались провернуть со мной старый как мир трюк, который называется «убит при попытке бегства». Получись у них этот трюк, американское правительство было бы недовольно, но что тут поделаешь? Меня арестовали за потасовку в таверне, а по мексиканскому федеральному закону, если арестованный пытается сбежать, полицейские вправе его застрелить.

Это доказывает, что красавчик Домингес не обделен мозгами. Он ловко придумал, как затащить меня в тюрягу, чтобы можно было поговорить спокойно и без свидетелей.

И по этой самой причине я считаю, что он рассказал мне правду. Какой смысл напрягать мозги и придумывать вранье, если он рассчитывал, что мне удастся отбежать от тюрьмы не более чем на десять ярдов, когда меня плотно нашпигуют свинцом?

Так, и куда это нас ведет? Лежу, курю, расстегнув воротник рубашки. Вы не поверите: даже сейчас жарища такая, что по лицу струится пот. Я могу сделать одно из двух. Забраться в машину, завести мотор и на всей скорости двинуть в Сан-Луис-Потоси, а там явиться к местному начальнику полиции и помахать у него перед носом своим удостоверением. Но тогда мне придется объяснять, почему это американский спецагент действует на территории Мексики, не поставив в известность мексиканское правительство, да еще под именем какого-то мистера Хеллапа. Согласитесь, такой вариант мне совсем не годится.

А второй вариант? Поверьте, у меня его нет. Я лишь знаю: продолжение этой работенки чревато перспективой получить изрядную порцию свинца, а я не из тех парней, кому улыбается откинуть копыта.

Пытаюсь ответить себе на вопрос: как развивались события в тюрьме после моего побега? Возможно, Педро не соврал, и во второй половине дня вокруг тюрьмы становится пусто. В таком случае Педро и тюремщик по-прежнему заперты в камере. Они могут надсаживать глотки сколько угодно, но их никто не услышит, если только караульный снаружи – парень, стрелявший в меня из винтовки, – тоже не в доле. Подумав немного, прихожу к выводу, что он в их игре не участвовал. В таком случае пришлось бы делиться и с ним, а этого тюремщику не хотелось.

Скорее всего, караульный ничего не знал. Он просто стоял на посту возле входа в тюрьму и, когда меня увидел, решил пальнуть из винтовки. Допустим, он все-таки знал план и помчался внутрь, а там увидел, что Педро и тюремщик заперты в камере. Ключ у меня в кармане. У начальника тюрьмы должен быть дубликат. Но если, как предполагал Педро, тот явится не раньше завтрашнего утра, ребятишкам придется еще несколько часов побыть в шкурах заключенных.

И здесь я вдруг понимаю, как действовать дальше. Я должен делать то, чего Педро никак от меня не ожидает. Вы помните, я скормил ему хорошую порцию вранья. Соврал насчет места, где спрятал машину. Соврал про засорившийся карбюратор. Педро в это поверил. Теперь он думает, что я со всех ног пустился в Сан-Луис-Потоси, поскольку там (опять-таки по его мнению) я буду в безопасности.

Понятное дело, его первейшая забота по выходе из камеры – помешать мне туда добраться. Поэтому он вскочит на лошадь и помчится в сторону холмов, где рассчитывает подстеречь Лемми Коушена и вручить незадачливому агенту пару «визитных карточек» из дула пистолета.

План складывается сам собой. Педро рассказал мне, где живет Фернанда. В очаровательном домике посреди долины. И сделал он это по одной простой причине – считая, что я никогда туда не попаду. Значит, сам он к Фернанде не сунется. Зато я нанесу ей визит. Если за этот отрезок времени Фернанда и Педро не виделись, возможно, я выведаю у дамочки кое-что интересное.

Встаю, потягиваюсь, стряхиваю оцепенение. И почему мне всегда дают работенку такого рода? Надеюсь, наступит один прекрасный день, и мне поручат расследование симпатичного дельца где-нибудь в Нью-Йорке или другом приличном месте, где женщины как женщины, а не здешние костлявые мегеры и где не придется постоянно есть чили кон карне и запивать текилой, от которой эта еда становится вдвое противнее, черт бы ее побрал!

Подхожу к машине, поднимаю капот и засоряю карбюратор. Если я сам на ней не поеду, то и у других не получится.

Сажусь под кактусы. Отсюда мне виден домик Фернанды. Небольшой, одноэтажный, расположенный слева от дороги, ведущей на север. Простенькая изгородь, чтобы скот не проникал на участок. От ворот к двери дома ведет узорчатая дорожка, выложенная камешками. В лунном сиянии она выглядит очень красиво.

С места, где я сижу, виден свет в комнате, выходящей на дорогу. К ней примыкает веранда. Дом в испанском стиле, построен на совесть. Чувствуется, строителю очень нужна была работа, раз он согласился на прихоть хозяина и возвел дом в пустынном месте. В радиусе двух-трех миль вообще нет никакого другого жилья, да и потом попадаются лишь одиночные хижины. Возможно, заказчик дома, как и Грета Гарбо[12], ценил уединение.

Пора идти туда. Собственная затея перестает казаться мне удачной. Уверен ли я, что Домингес не обхитрил меня и теперь не ждет моего появления, держа в одной руке выпивку, а в другой – автоматический пистолет? Так, на всякий случай, если я вдруг загляну на огонек.

Прогоняю эту мысль. Он сейчас или томится в камере, или скачет по дороге, ведущей в Сан-Луис-Потоси, рассчитывая, что я двину туда.

Здесь даже ночью печет. Обмахиваюсь шляпой, затем достаю из кармана люгер и прячу под рубашку. Если дойдет до стрельбы, я намерен стрелять первым.

Иду к дому, стараясь держаться в тени кактусов и полыни. Подхожу к заднему двору, перемахиваю через изгородь и дальше перемещаюсь ползком. Все слышу, но ничего не вижу. Торчу в таком положении довольно долго. Потом высовываю голову. В комнате на другой стороне зажигается свет. Значит, внутри кто-то есть. Разговоров не слышно. Похоже, Фернанда одна. Ну что ж, пора.

Возвращаюсь на прежнее место, иду по дороге до широченных ворот в изгороди, открываю створку и по узорчатой дорожке добираюсь до входной двери. Стена дома глинобитная, но дверь дубовая, добротная, с испанскими коваными накладками. Стучусь в дверь. Через пару минут внутри слышатся шаги. Дверь открывается, и оттуда выглядывает служанка-индианка.

– Сеньора Фернанда дома? – спрашиваю девчонку.

Она молча кивает, вытаращив глаза.

– В доме есть еще кто-то?

Служанка качает головой.

– Отлично. А теперь ступай и доложи хозяйке, что пришел сеньор Хеллап и желает с нею поговорить.

Служанка уходит, оставив дверь на цепочке. Вскоре возвращается, снимает цепочку и открывает дверь. Вхожу и попадаю в симпатичную квадратную переднюю. По стенам навешаны разные безделушки, добротная мебель прикрыта накидками с мексиканским орнаментом. Пока осматриваю переднюю, из двери справа выходит улыбающаяся Фернанда.

Я вам говорил, что дамочка эта – красотка, но словами не передашь и половины ее красоты. Сейчас на ней черное кружевное вечернее платье. Плечи прикрыты накидкой. Выглядит она на все сто процентов. И улыбается мне, спокойно так улыбается.

– Добро пожаловать, сеньор Хеллап, – говорит она. – Я вас ждала.

Улыбка сходит с ее лица, и оно грустнеет. В моей голове шевелятся разные мысли насчет Фернанды. Вы уже знаете о моем недоумении по поводу этой дамочки. Природа ее наделила всем, о чем женщина может только мечтать. В таком случае, почему Фернанда связалась с таким ушлепком, как Домингес? Может, у Домингеса на нее что-то есть? Как пишут в желтой прессе, у всех шикарных дамочек непременно есть темные места в прошлом.

Что ж, попробую рискнуть и поиграть с Фернандой в свою игру. Бросаю шляпу и подхожу к ней. Фернанда поворачивается и идет вглубь комнаты. Комната длинная, во всю стену дома. Отсюда выход на веранду, которую я уже видел издали. Сквозь окна просматривается дорога, идущая к холмам. Мебель в комнате старинная, испанская, очень хорошего качества. Никаких вам поделок из Гранд-Рапидса[13]. Здесь чувствуются вкус и стиль.

Она двигает кресло к веранде, к нему – столик и жестом приглашает меня сесть. Потом идет к буфету готовить выпивку. Слышу, как в стакан падают кусочки льда. Интересно, откуда эта дамочка добывает лед посреди такого пекла? С радостью вижу бутылку ржаного виски. Слежу, как она смешивает коктейли. Фернанда – одна из тех дамочек, за кем приятно наблюдать. Движения у нее мягкие, как у кошки, сквозь кружева видны ее белые руки. Словом, выглядит она на миллион. Напоминаю себе, что я здесь по делу, беру себя в руки и начинаю думать, как мне строить с ней разговор.

Фернанда ставит бокал с коктейлем и снова улыбается.

– Сеньор Хеллап, а я ждала вас пораньше, – говорит она. – Педро прислал мне записку. Написал, что вы появитесь раньше. С вами что-то приключилось?

Я беру бокал и пью малюсенькими глотками, давая себе время подумать. Похоже, записку Педро послал ей днем, когда договаривался с тюремщиком. Это было до моего побега. Здесь он всяко не появлялся, да и Фернанда не навещала его в тюрьме. Не исключено, что она врет. И вдруг я понимаю линию своего поведения. Я рискну и сделаю то, чего от меня никто не ожидает. Возможно, я угощу эту дамочку маленьким кусочком правды, который хорошенько сдобрю враньем, чтобы получилась нужная смесь.

– Вот что, Фернанда, – начинаю я. – Намерен поговорить с вами всерьез, поскольку мне больно видеть, когда такая красавица, как вы, влезает в историю, откуда ей не выбраться. Понимаете?

Фернанда смотрит на меня. На лице – все та же ленивая улыбка. Рот с чувственными красными губами приоткрыт. Я не забыл вам сказать, что у дамочки потрясающие зубки? Сейчас они сверкают, как жемчужинки.

– У меня хватало причин запоздать, – продолжаю я. – Днем я бежал из тюрьмы, но не так, как мне предлагалось, поскольку меня поджидал один парнишка с винтовкой. Словом, вырвался я оттуда, добрался до своей машины и затем еще пару часов разыскивал ближайший телеграф.

Наблюдаю за ней, как кот за мышью. Вижу, глазки ее вспыхивают.

– Вот так. А поскольку копы штата Техас знают, где я нахожусь и чем занимаюсь, нам с вами самое время поговорить начистоту.

Фернанда встает, возвращается к буфету и приносит оттуда пачку сигарет. Подает мне сигарету, чиркает спичкой. Потом закуривает сама и откидывается на спинку стула.

– Сеньор Хеллап, – тихо говорит она. – Хочу, чтобы вы поняли: для меня все это очень загадочно. Я не вполне вас понимаю.

– Не понимаете? Скажите, Фернанда, как давно вы знаете Домингеса?

Она пожимает плечами.

– Не слишком давно, сеньор Хеллап, – говорит она. – Должно быть, вы поняли, что у Педро свирепая натура. Он всегда склонен брать то, что захочет, и редко спрашивает разрешения. Я встретила его месяца три назад. Несколько раз пыталась прекратить нашу… назовем это дружбой. Но он не пожелал расстаться со мной. Как вы догадываетесь, Педро совершил столько мерзких деяний, что моя внезапная смерть будет лишь очередной каплей в море. А он грозил мне смертью в случае, если я откажусь выполнять его требования.

Я киваю. Возможно, Фернанда говорит правду. Возможно, все так и обстоит.

– Да, – говорю я. – Его мало бы волновал и такой пустяк, как мой труп, прошитый свинцом. Правда, Фернанда?

Она пожимает плечами и отвечает:

– Если вы уведомили техасскую полицию, думаю, вам нечего опасаться. Сомневаюсь, что Педро решился бы на глупость, грозящую ему крупными неприятностями.

Фернанда снова откидывается на спинку, закладывает руки за голову и смотрит на меня. Я уже пытался объяснить вам, что в арсенале этой дамочки полным-полно женских чар. Взгляд ее больших глаз, устремленных на меня, напоминает мне о другой малышке. С той я был знаком, когда занимался одним дельцем в Сонойте[14]. Прихожу к мысли: может, Фернанда не так уж безнадежна и у нас с ней получится обстоятельный разговор. Надо же хоть кому-то доверять, поскольку я сейчас хожу кругами, пытаясь поймать себя за хвост.

Она встает, подходит ко мне и берет мой опустевший бокал. Фернанда стоит почти вплотную. Я ловлю запах ее духов. Возможно, вы знаете эти особые, стойкие духи, которыми пользуются умные дамочки и которые вызывают у вас желание этих дамочек обнять. С чего я заговорил о духах? У вас, поди, тоже бывали схожие ощущения.

Фернанда подходит к буфету и начинает делать мне вторую порцию коктейля. Я сажусь на подлокотник кресла и слежу за нею.

– Послушайте, Фернанда. У меня затык. Мне нужно кому-то довериться, и я выбрал вас. Поймите меня правильно, дорогая. Только пусть в вашей очаровательной головке не шевелятся разные забавные мысли насчет того, чтобы быстренько разделаться со мной. Даже если такое и случится, Лемми Коушен обязательно вернется из могилы, и у него тоже будет множество забавных мыслей насчет того, как утащить вас туда, где очень больно…

Она опускает бокал и вытаращивает глаза.

– Матерь Божья! – восклицает она. – Лемми Коушен!

Она тихонько вскрикивает. Я улыбаюсь.

– Может, вам что-то рассказывали обо мне? – спрашиваю ее.

Она кивает:

– Сеньор, год назад я жила в Эрмосильо[15]. Это в штате Сонора. Я там пела в одном кафе. Люди много говорили о вас. Мне рассказывали о деле Мадрале и беспорядках в Сонойте. Я узнала, что вы застрелили Гуарчо, а Ненндесино провезли через всю Соноранскую пустыню, по его родным местам, где соплеменники видели его позор. И тогда я сказала себе: если святые ко мне добры, однажды мне обязательно встретится такой мужчина, как вы. И надо же! Вы сидите у меня в гостиной, курите мою сигарету, а скоро я с гордостью подам вам коктейль. Матерь Божья, какой человек!

Я молчу. Да и что тут говорить? Если бы я умел краснеть, то мои щеки стали бы пунцовыми.

Фернанда приносит мне коктейль, отходит на шаг и вдруг приседает в реверансе, словно я король Сиама или какая-то другая шишка. Затем тихо и вкрадчиво произносит избитые слова, которые местные дамочки обязательно произнесут, когда вы окажетесь в какой-нибудь мексиканской дыре. Конечно, если эта дыра имеет хотя бы претензию на шик.

– Сеньор Коушен, этот дом и все, что в нем, – ваши, – произносит она.

Фернанда смотрит мне прямо в глаза, приближается, и раньше, чем я успеваю что-то понять, эта дамочка оказывается в моих объятиях, и я целую ее, словно киногерой в любовной сцене, после которой режиссер выгнал его с площадки за нерадивость.

Все это время внутренний голос велит мне не отвлекаться и, что называется, следить за мячом. А это совсем непросто, когда в твоих руках такая женщина, как Фернанда.

Потом она слегка вздыхает и выскальзывает из моих объятий. Понимаю, в чем дело. Должно быть, люгер под рубашкой больно давит на нее. Я вытаскиваю пистолет и кладу рядом с бокалом.

– О’кей, Фернанда, – говорю ей. – Это было здорово. Когда мы поговорим о деле, после, возможно, еще пообнимаемся, а пока садитесь рядом и слушайте.

Она молча усаживается и смотрит на меня… Однажды я видел такой взгляд у маленькой девчонки в лондонском Ист-Энде, которая смотрела на афишу с Кларком Гейблом[16].

– Теперь слушайте. Есть парень по фамилии Пеппер. Он специальный агент Федерального бюро расследований. До недавнего времени работал в нашей Аризоне. И вдруг он звонит местному уполномоченному нашего Бюро и сообщает, что набрел на горяченькое дельце и отправляется в Мексику недели на три. Никто особо не удивился. Но проходит три недели, а от него никаких вестей. Вскоре начальство посылает меня на поиски Пеппера.

Я болтаюсь по разным местам, пытаясь найти зацепку. И тут одна дамочка рассказывает мне, что видела парня, похожего на Пеппера, в обществе Домингеса. Вы там тоже были, поэтому мне стало известно ваше имя. Возвращаюсь в Сан-Луис-Потоси и узнаю, что вы отправились в Тампапу, чтобы петь в этой занюханной дыре. Я сложил два плюс два и понял: значит, Домингес тоже подастся сюда. Как видите, я оказался прав.

А дальше Домингес пытается провернуть со мной старый фокус. Нарочно затевает потасовку, мы оба попадаем в тюрьму, и в камере он признаётся, что сделал это специально, чтобы никто не помешал нам обстоятельно поговорить. Дальше он разворачивает хитроумный план: подкупить тюремщика и устроить наш побег. Первым должен был сбежать я, а потом он. Однако фокус этот мне знаком. Тюремщики имеют право пристрелить сбежавшего арестанта. Вот что за расклад он мне готовил. Я и здесь оказался прав.

Пока мы торчим в камере, он рассказывает мне занимательную историю о том, как они с дружками нанялись в телохранители к некоему человеку по фамилии Джеймисон, живущему на уединенной асьенде в отрогах Сьерра-Мадре. А потом на этой асьенде случился взрыв, отчего сам Джеймисон, его гости и служанки погибли. Уцелела лишь одна женщина, которая опоздала и приехала за считаные секунды до взрыва.

Подходит время побега. Я бегу из тюрьмы, но совсем не так, как предлагал Педро. Сначала вырубаю тюремщика, затем хорошенько угощаю Педро рукояткой пистолета по затылку. Я ему сказал, будто у меня сломалась машина, и он решил, что я пешком потопаю до Сан-Луис-Потоси, где окажусь в безопасности. Но было очевидно, что он обязательно увяжется следом и не допустит, чтобы я туда добрался и кое-что рассказал.

И вот теперь я здесь. Сижу и не знаю, как действовать дальше.

Фернанда молча смотрит на меня так, будто я лучшее, что она видела в жизни. Ее изящные руки сложены на коленях. Дамочка – просто заглядение. В ней нет ни капли индейской крови. Настоящая испанская сеньора на все сто процентов, если вы понимаете, о чем я говорю.

– Лемми, скажу вам правду, – нарушает молчание она. – Я оказалась в обществе Домингеса, поскольку мне это было необходимо. У меня есть муж. Меня насильно выдали за него совсем молоденькой. Отвратительный человек. Он превратил мою жизнь в ад. При первой возможности я попыталась сбежать. Он меня поймал и вернул обратно. Тогда я подумала о Домингесе. Его все побаиваются, потому что у него репутация убийцы. Я отдала Домингесу все деньги, что у меня были, только бы вырваться из лап мужа. Я знала: муж не станет меня преследовать, побоявшись связываться с Педро. Я оказалась права.

Но между Педро и мною никогда не было ничего серьезного. Ни один мужчина ничего для меня не значил… вплоть до этого момента. А теперь я говорю: я вас люблю!

Фернанда встает, подходит ко мне, прижимается своими губками к моим и целует. О, ее поцелуй пробудил бы и взбудоражил самого Рипа ван Винкля[17]. Затем она возвращается на свое место. Все движения этой дамочки плавные, изящные и целенаправленные.

– О Пеппере я знаю мало, – говорит она. – Знаю только, что Домингес уезжал с молодым американцем. И больше ничего. Но Педро рассказывал мне об асьенде близ Сьерра-Мадре. Отсюда туда можно добраться за день. Только это.

Она встает, берет мой бокал и опять идет к буфету. Замечаю, что в этот раз она не наливает виски, а ограничивается лимонадом и льдом. Предусмотрительная дамочка.

– Педро прислал мне из тюрьмы записку, – говорит она. – Написал, что к ночи будет здесь. Но думаю, вы верно предугадали его действия. Он считает, что вы отправились в Сан-Луис-Потоси. Он погонится за вами с намерением убить – не хочет, чтобы вы рассказали о его делишках.

Фернанда приносит мне бокал, затем возвращается к буфету и остается там, скрываясь в полумраке.

– Подумайте, Лемми, – говорит она. – Если Педро едет по дороге в Сан-Луис-Потоси, где-то к этому времени он должен прекратить поиски. Он решит, что вы сумели улизнуть, после чего поскачет обратно. Возможно, он подумает, что у вас хватило смелости отправиться на асьенду. Если он так подумает, то обязательно приедет сюда. Передохнет и бросится вдогонку. Теперь ему не остается ничего иного, кроме как вас убить.

Если желаете поехать на асьенду и собственными глазами увидеть последствия случившегося там, выезжать надо не мешкая. Прямо сейчас. Если Педро вернется, я постараюсь как-нибудь его задержать, чтобы вам хватило времени изучить асьенду. Но после немедленно уезжайте оттуда и вообще из Мексики. Возвращайтесь к себе в Штаты.

– А вы? – спрашиваю ее.

Она пожимает плечами:

– Может, однажды, когда вы будете в Нью-Йорке, я пошлю вам письмецо. Или даже приеду повидаться с вами. Вам бы этого хотелось?

– Не то слово, – с улыбкой отвечаю я, потом тушу окурок. – О’кей, Фернанда. Воспользуюсь вашим советом. Доберусь до разрушенной асьенды и попробую разобраться, что к чему. А потом… пока не знаю. Может, уеду из Мексики. А может, и нет. Не исключено, что я вернусь сюда и мы с вами еще немного поговорим.

Встаю и иду к веранде. Шаги Фернанды заставляют меня обернуться.

Она идет в мою сторону. Лицо каменное. Не понимаю причины такой перемены, пока не замечаю у нее в руке черный автоматический пистолетик.

– Ну и дурак же ты, – заявляет Фернанда. – Уши развесил и поверил мне. Смелый, умный Лемми Коушен попался на женскую болтовню. Иди, становись спиной к стене!

Выполняю ее требование. Не стану перечислять эпитеты, которыми мысленно награждаю себя. Получается… дамочка ловко меня облапошила. Интересно, что она намерена делать со мной дальше?

Стою рядом с буфетом – спиной к стене и лицом к веранде. Фернанда подходит и останавливается в паре ярдов от меня. Дуло пистолетика направлено мне в живот. Затылок становится мокрым от пота.

– Я намерена тебя убить, сеньор Коушен, – заявляет Фернанда. – Куда тебе предпочтительнее получить пулю? В голову, живот или спину? По-моему, если выстрелить в живот, мучения будут длиться дольше. Может, подскажешь?

Говоря это, она улыбается, как дьяволица.

Мозги у меня работают на пределе, однако я не вижу способа выбраться. Задним числом пытаюсь ответить себе на вопрос, что заставило меня поверить этой дамочке. А ведь я редко ошибаюсь по части женщин.

Потом снова устраиваю себе мысленную выволочку, не стесняясь в выражениях. Представляю, как отреагируют в Бюро, узнав, что дуралей Коушен получил в Мексике порцию свинца от красивой дамочки, которая провернула с ним старый трюк. Надо же мне было выложить свой пистолет на стол!

Фернанда подходит еще ближе. Она смотрит мне в глаза. Пистолетик в ее милой ручке не шелохнется.

– Как забавно, – говорит она. – Ну что ж… adios, сеньор Коушен!

Вижу ее согнутый палец на курке. Мысленно готовлюсь получить порцию свинца. Вот ты и доигрался, Лемми Коушен.

Она нажимает курок. Дуло пистолета приподнимается и оттуда появляется сигарета. С легким поклоном Фернанда предлагает ее мне. Дамочка чуть не умирает со смеху.

Я стою, смотрю на Фернанду и чувствую себя сосунком, запутавшимся в завязках материнского фартука. Мне не становится легче и когда Фернанда подходит и обнимает меня за шею. Ее по-прежнему трясет от смеха. Ну не актриса ли эта Фернанда?

Потом и я начинаю смеяться. Надо признать, у этой малышки отличное чувство юмора.

Беру сигарету. Фернанда чиркает спичкой.

– Лемми, для меня очевидно, что тебе нужна нянька, – вскоре говорит она. – Поэтому ты сделаешь так, как я скажу. Вот мой план. Я приготовлю тебе поесть, а ты тем временем сходишь в загон. Это в дальней части двора. Там стоит жеребец. Оседлаешь его – и возвращайся в дом. Поешь. В дорогу дам тебе бутылку воды. Потом ты двинешься на север. Асьенду увидишь при подъезде к отрогам гор. Не позднее завтрашнего вечера будешь там.

Если Педро вернется сюда – а, думаю, он вернется, – угощу его враньем. Скажу, что тебя видели ехавшим в сторону Нахоса. Он помчится следом.

Когда осмотришь развалины асьенды, возвращайся. Я буду тебя ждать.

Наши лица почти соприкасаются. Глаза Фернанды сверкают, как звезды.

– Потом ты простишься со мной и отправишься в Штаты, – говорит она. – Это будет… долгое прощание.

Я крепко обнимаю ее. Говорю вам: эта дамочка – то, что доктор прописал.

Вскоре она выскальзывает из моих объятий и уходит.

Через веранду выхожу наружу. Надо поскорее оседлать коня, а то Фернанда придумает еще что-нибудь, и я забуду обо всех своих делах.

Кому-то везет, а кому-то нет. Что касается меня… пожалуй, я из везунчиков.

Наскоро поев, беру воду и сажусь на коня. Пускаю его шагом и оборачиваюсь. Фернанда стоит на веранде и машет мне.

Впереди расстилается ночная пустыня, а где-то у отрогов Сьерра-Мадре меня ждут развалины асьенды. Все могло кончиться гораздо хуже.

И все-таки умник, сказавший, что нельзя совмещать работу с удовольствиями, говорил явную чушь.

Подумаешь!

Глава 4

Прощай, Пеппер

Увидев, где находится эта асьенда, я испытываю шок. Построивший ее в таком месте явно был сумасшедшим. По пути сюда я представлял, что увижу миленький домик среди холмов этой части Сьерра-Мадре, где есть тень и вода. Получается, Педро мне наврал, поскольку дом находится посреди пустыни.

Приближаясь, вижу внешнюю стену, о которой говорил Педро. Стена тянется к вершине холма, где и стоит асьенда. В лунном свете она выглядит жутковато и похожа на город-призрак. Наверное, вы читали о таких. Правая часть строения начисто уничтожена взрывом, но левая сохранилась. Возможно, Педро приврал и насчет силы взрыва.

Привязываю коня у ворот и вхожу. Тишина такая, что хоть ножом режь.

Я дико устал. Эти странствия по Мексике меня совсем не радуют. Да и с чего бы? Подходя к асьенде, вижу слева, у стены, хижину, в которой жил Педро со своими дружками. К дому ведет дорожка, окаймленная громадными кактусами, кустарниками и засохшими деревьями юкки. Наверное, безумец-хозяин пытался облагородить участок и создать хоть какой-то шик. От этих усилий меня разбирает смех. С таким же успехом можно укладывать асбестовые плиты в аду. Хотел бы я знать, чем занимался тут этот свихнувшийся Джеймисон в обществе секретаря и зачем к нему приезжали гости, включая и чудом уцелевшую дамочку.

Поднимаюсь на крыльцо асьенды. Туда ведет небольшая деревянная лестница. Крыльцо глинобитное, с парой колонн, как это принято в Мексике.

Ногой открываю дверь и вхожу. Представляете, никто даже не позарился на уцелевшую мебель. В передней полно разного барахла. И везде – густой слой солончаковой пыли. После случившегося здесь никого не было, иначе остались бы следы. Но слой пыли нетронутый. При виде этого местечка у вас бы поползли мурашки, если, конечно, ваша кожа имеет склонность покрываться ими.

Слева и справа в переднюю выходят двери комнат. Захожу в каждую. Ничего не тронуто. Везде такой же слой пыли. Коридорчик из передней ведет на задворки дома. Иду туда и натыкаюсь на крышку от патефона. Солидная была штука. Не исключено, что кто-то заводил патефон, когда громыхнул взрыв. Коридорчик выводит к двери комнаты. Наверное, у них она служила гостиной. Стены на этой стороне уцелели, но почернели, словно их обожгло пламенем. С другой стороны стен нет вообще. Их полностью снесло взрывом. Должно быть, когда рвануло, собравшиеся стояли в еще существовавшем тогда углу и слушали рассказ Джеймисона.

Выхожу наружу, присаживаюсь на ступени крыльца. Закуриваю. Мысли крутятся вокруг Пеппера. Есть у меня догадка: когда все это завертелось, Пеппер находился где-то неподалеку. Готов поставить последний доллар, что на холмы близ Сьерра-Мохада он поперся в расчете на то, чтобы познакомиться с Домингесом. Скорее всего, Пеппер знал, что Домингес подался туда после взрыва на асьенде. Не исключено, что Пеппера заинтересовала личность Джеймисона. Все это чертовски странно, поскольку агент Федерального бюро расследований не имеет права перескакивать с места на место и действовать, никого не поставив в известность. Он бы не сунулся в эту дыру, не имея законных оснований, но в таком случае он должен был при первой возможности уведомить о своем прибытии уполномоченного в нашем отделении Нью-Мексико. А уполномоченный у них приятный парень по фамилии Скаттл.

И куда эти рассуждения меня ведут?

Закуриваю новую сигарету.

Начинаю думать, не свалял ли я дурака. Ну, побывал я на развалинах асьенды. Что дальше? Я из тех, кто прислушивается к голосу интуиции и в большинстве случаев оказывается прав. Снова захожу внутрь и слоняюсь по всем комнатам в поисках чего-нибудь странного и необычного, способного навести на мысль. Ничего. В уцелевших комнатах опрокидываю мебель в надежде хоть на какую-то зацепку и ничего не обнаруживаю.

Выхожу в переднюю, останавливаюсь и пытаюсь понять, что же на самом деле здесь произошло в ночь взрыва. Потом появляется мысль. Педро с дружками наверняка похоронили погибших где-то рядом. Иду к хижине, где жила эта пятерка. Рядом, в тени стены, вижу ровный пятачок земли, поросший кустарниками. Среди кустов торчат доски. Сразу видно, что здесь копали. Похоже, я нашел могилы.

Иду туда. В землю воткнуто пять досок. На каждой надпись по-испански, вырезанная ножом: «Покойся с Богом», и ниже имя. Значит, я увижу имена Джеймисона, его гостей, о которых говорил Педро, и двух служанок.

Стою и раздумываю о погребении. Насколько вы поняли, Домингес – парень религиозный. Вся эта публика религиозна – чем круче бандит, тем он набожнее. Странно, что Домингес ни словом не обмолвился про свои попытки притащить на асьенду священника, прежде чем предавать останки земле.

Протяжно вздыхаю, возвращаюсь на асьенду в поисках лопаты. Нахожу ее в сарае. Рядом валяется кирка. Тоже пригодится. Снимаю рубашку, возвращаюсь на импровизированное кладбище Педро и начинаю раскапывать могилу Джеймисона. Ругаюсь напропалую. Хотите верьте, хотите нет, но я не настроен добавлять ремесло могильщика к прочим своим компетенциям.

Меня ждет сюрприз. Углубившись в могилу Джеймисона фута на два (на такую глубину вкопана доска с именем), обнаруживаю, что могила-то липовая! Размеры могильного прямоугольника – шесть с половиной футов на четыре. Внешне все выглядит, будто могилу выкопали на нужную глубину. На самом деле этой парой футов все и ограничилось. Одним словом, фальшивка. Присаживаюсь отдохнуть, закуриваю, продолжая думать, затем принимаюсь за другие могилы.

Раскопки занимают у меня час и, когда добираюсь до последней, убеждаюсь: это единственная настоящая могила. Остальные – липа. Но эта выкопана по всем правилам. Возможно, здесь действительно кто-то похоронен. Сейчас узнаю, кто именно. Еще через двадцать минут натыкаюсь на гроб закругленной формы. Меня передергивает. Конечно, когда ищешь могилу, хорошо найти настоящую. Но одновременно у меня появляется отвратительное предчувствие. Еще через десять минут я поднимаю крышку гроба и вижу все, что нужно.

В гробу похоронен мужчина, однако открывшееся мне зрелище не для слабонервных. Бедняге крепко досталось при взрыве. Лицо и шея практически отсутствуют, американская одежда. Вижу пояс. Техасский, с кожаными кармашками. Обследовав их содержимое, нахожу единственную зацепку – и это удостоверение агента ФБР. Там указана фамилия Пеппера. Получается, я обнаружил место последнего упокоения парня.

Удостоверение кладу в карман, закрываю крышку гроба и закапываю могилу, стараясь, чтобы все выглядело так, как до моего вторжения.

Естественно, мне грустно, что жизнь Пеппера оборвалась так. Но его гибель лишний раз доказывает: здесь надо держать ухо востро, а то не заметишь, как с чьей-нибудь помощью взлетишь на воздух.

Покончив с могильными делами, иду в хижину, где обитали Педро и его ребятишки. Внутри несколько табуреток, стол и пара полок. На одной полке вижу непочатую бутылку текилы. Похоже, Педро спешно уносил отсюда ноги. Такой парень, как он, обязательно заберет выпивку с собой. Если не взял, значит кто-то висел у него на хвосте.

Беру бутылку и уже собираюсь вернуться на асьенду, как вдруг натыкаюсь еще на одну интересную деталь. За дверью, в пыли, вижу след сапога с маленьким каблуком. Луна хорошо освещает след. Сюда приходил кто-то в ковбойских сапогах с каблуками, заужающимися книзу. Следы четкие, пыли на них немного, значит довольно свежие.

Следы ведут к двери и продолжаются за ней, петляя среди кустарников. Кто-то шел в сторону Сьерра-Мадре. Они обрываются там, где земля становится твердой, без налета солончаковой пыли.

Что ж, если какой-то парень мог проделать этот путь, я тоже смогу. Возможно, набреду на хижину меж холмов, и живущий там что-то прояснит по поводу заварушки на асьенде. Иду я достаточно долго. Забравшись на вершину очередного холмика, на склоне другого вижу дощатую лачугу. Справа от нее – столб, к которому привязана лошадь.

Спускаюсь с холма, тихо подхожу к хижине и заглядываю в прорубленное окошко. Внутри никого. Вижу койку, деревянный стол, пару табуреток. На столе несколько бутылок и кофейник. В углу ящик, вокруг которого валяется разный хлам. Чем-то это похоже на хижину лесника, однако лесами вокруг и не пахнет. Непонятно, зачем кто-то решил поселиться в этой глуши.

Обхожу хижину, открываю дверь, впуская лунный свет. Внутри духотища. Воняет скверными гамбургерами. Поднимаю крышку ящика, заглядываю внутрь. Там несколько пар старых брюк и таких же рубашек, два или три журнала и несколько фотографий женщин. Физиономии у этих дамочек такие, что мне становится понятно, почему обитатель хижины смотался от них подальше.

Закрываю ящик, закуриваю сигарету и вдруг слышу лошадиное ржание. Подбегаю к двери и смотрю в щелку.

К хижине идет парень, рослый и тощий. Одет в мексиканские брюки. На голове большое сомбреро, а поверх голубой рубашки надета короткая куртка. На оружейном ремне поблескивает автоматический пистолет. Парень что-то напевает.

Поговорю-ка я с ним.

Открываю дверь и небрежной походкой направляюсь к нему, помахивая рукой. Увидев меня, парень цепенеет и пятится назад. Я насвистываю веселый мотивчик и продолжаю идти к нему. Когда до него остается несколько шагов, говорю:

– Buenos noches, amigo[18]. Меня послала сеньора Фернанда Мартинас с просьбой, чтобы ты…

Я стою рядом с парнем. Делаю изумленное лицо и смотрю поверх его плеча. Он поворачивает голову, я хорошенько врезаю ему в челюсть. Он падает как подкошенный. Поднимаю его, перебрасываю через плечо и несу в хижину.

Сваливаю парня на койку и расстегиваю его оружейный ремень. Вытаскиваю оттуда автоматический пистолет тридцать восьмого калибра с клеймом ФБР. Ставлю все золото Мексики против жареной сардины, что это пистолет Пеппера.

С задней стороны дома есть кадка для воды и бурдюк. Наполняю его водой и морщусь – настолько она протухлая. Несу в дом и выливаю на красавца. Это приводит его в чувства. Он садится на койке, смотрит на меня и ощупывает челюсть. Затем награждает меня грубыми испанскими ругательствами.

– Слушай, гаучо, – говорю ему, – я тебе весьма сочувствую, поскольку ты в полной заднице. Сдается мне, что с моим другом здесь очень жестоко обошлись, а я такое очень не люблю. Советую говорить быстро и по существу, иначе я выстрочу пулями свои инициалы на твоем брюхе. Sabe?[19]

Он отвечает, что понятно, и начинает врать. Дескать, он служит объездчиком на асьенде, присматривает за окрестными местами и живет в этой хижине.

Я называю его паршивым вруном. Жить здесь он никак не может, поскольку вода в кадке протухла, а у привязанной лошади нет корма. Советую ему прекратить вранье и сказать правду, если он не хочет угоститься свинцом. Спрашиваю, откуда у него пистолет. Говорит, что купил дней десять назад у какого-то парня в Тортуале.

Он начинает расхаживать взад-вперед, призывая в свидетели всех святых и уверяет меня, что не стал бы врать, даже если бы кто-то заплатил ему сто песо. Оказавшись рядом с дверью, он выскакивает наружу и мчится к лошади так, словно его преследует шаровая молния.

Я выскакиваю следом, прицеливаюсь и стреляю в парня, но не слышу ничего кроме щелчка. Пистолет не заряжен.

К этому времени парень уже возле лошади. Быстро отвязывает неоседланную лошадь, вскакивает на нее и уносится в сторону холмов.

Смотрю ему вслед, затем поворачиваюсь и иду обратно к асьенде. Парень был очень напуган. Возможно, он даже сказал правду насчет покупки пистолета в Тортуале. Если бы он забрал оружие у мертвого Пеппера, то прихватил бы и пару обойм.

Возвращаюсь в хижину, где обитал Педро, и забираю бутылку текилы. Сбежавший молодец меня не волнует. В таких пустынных местах, как это, не созовешь дружков и не вернешься, чтобы оравой разобраться с непрошеным гостем. И потом, сдается мне, он нехило струхнул и вряд ли осмелится на новую встречу.

Беру бутылку и иду на асьенду. Пытаюсь найти воду. Наконец обнаруживаю бак, вделанный в стену передней. Он на четверть полон, и вода приемлемого качества. Наполняю найденные ведро и кувшин, затем выхожу, чтобы напоить коня. Пускаю его на длинной веревке пастись, может, и найдет что пожевать, а сам сажусь в тени и начинаю думать.

Приятная ночка. Светит полная луна, и все вокруг плавает в беловатом свете. Меня охватывает поэтическое настроение. Вспоминаю роскошную дамочку, с которой был знаком в тридцать втором году. Дело было в Техасе, в округе Панхандл.

Дамочка была красивой и ладной, только с одним недостатком. Она обладала прескверным характером. Однажды в припадке ярости она попыталась своротить вращающуюся дверь.

Спросите, была ли она жестокой ко мне? Была. Однажды мне пришлось ее так припугнуть, что она до боли прикусила себе язычок.

Но эта дамочка многому меня научила. Она наглядно показала мне разницу между мужским и женским подходом к решению проблемы. Там, где мужчина напрягает мозги и пытается действовать по логике, женщина полагается на интуицию и действует инстинктивно.

Вскоре я убедился, что ее слова не расходятся с делом. Как-то ночью я решил тихо свалить от нее. Поглядывая на спальню, думал, что малышка спит, как пташка. Я считал ночь удачно выбранным временем, поскольку днем она своими криками всполошила бы всех соседей. Пока я готовился к бегству, эта крошка на другой стороне дома запихивала гремучих змей в мои сапоги для верховой езды. Вот вам, парни, отличный пример того, что нельзя недооценивать женскую интуицию. Особенно когда женщина почуяла, что вы подустали от ее округлостей и серьезно подумываете найти себе более обтекаемый объект.

Я не собираюсь давать вам уроки обхождения с дамочками. Возможно, вы тоже обожглись и получили свой опыт. Скажу лишь, что девятьсот девяносто девять парней из тысячи почему-то ловятся на женские штучки, считая встретившихся им цыпочек милыми, нежными и любящими. И только один (возможно, он сейчас в тюрьме) не купится на подобные сказочки ни в камере, ни на свободе.

Но дамочки – они ни в коем случае не такие. Ни в коем случае! Малышка бывает милой, нежной и любящей, пока считает, что вы во власти ее чар настолько, что бреетесь по три раза в день и даже лучшие друзья вас не узнают. Но едва в ее блондинистой головке появляется мысль, что вы всерьез обдумываете, как бы побыстрее сбежать, или если она замечает ваше повышенное внимание к расписанию поездов, – от ее нежности не остается и следа. Поверьте, дурни, она настолько меняется, что Вильгельм Завоеватель со всеми его доспехами, оружием и кухонной раковиной, нахлобученной на голову, рядом с нею показался бы великовозрастным изнеженным мальчиком, который на ежегодном пивном празднике литейщиков попросил клубничное мороженое.

Я сижу возле глинобитной хижины, потягиваю текилу, запиваю водой из кувшина и задумываюсь о Фернанде. Похоже, у этой малышки не только мощная интуиция, но и отменная логика.

При несомненной красоте мозгами она тоже не обделена. Прокручиваю в голове свой разговор с ней и пытаюсь понять, зачем она устроила этот трюк с сигаретницей, сделанной виде автоматического пистолета. Возможно, чтобы позабавиться. В таком случае у нее странное чувство юмора: так шутить с парнем, который настороже и постоянно ждет, что в него могут выстрелить.

А если взглянуть на эту историю под другим углом? Прежде всего, Фернанда решила напугать меня сигаретницей в тот самый момент, когда я собирался забросать ее кучей вопросов об этом деле: о местах, где они с Домингесом болтались, и о Пеппере. Но вы догадались, что когда она направила на меня этот игрушечный пистолетик, мне очень поплохело. Да и кто бы сохранил в такой ситуации хладнокровие? Все вопросы разом вылетели у меня из головы, и с того момента Фернанда вела игру так, как хотелось ей. Она выстраивала разговор в нужном ей ключе, рассказывала мне о предполагаемых действиях Педро и о местах, где он будет меня искать.

Ей хотелось побыстрее спровадить меня из дома. Она буквально требовала, чтобы я отправился на эту асьенду и не дожидался возвращения Педро у нее. Фернанда прекрасно знала: у меня предостаточно поводов задержаться и дождаться этого хитреца. Я был вооружен, и, если бы дело дошло до перестрелки, наши с Педро шансы оказались бы равны. Скажу даже, что мои были бы выше и я оставил бы эту крысу без штанов при наличии любого оружия: от автомата Томсона до миниатюрного пистолетика с перламутровой рукояткой, стреляющего пулями пятнадцатого калибра.

Скажу вам больше. Я в такой спешке уезжал из гнездышка Фернанды, что забыл захватить свой пистолет. Как помните, я вытащил люгер из-под рубашки и положил на стол. Это доказывает, что спецагент тоже может пойматься на спектакль дамочки, как обычный простофиля. Марк Антоний был не единственным, кто позабыл про свою артиллерию, когда Клеопатра смачно целовалась с ним.

Ну что ж, вроде я верно разгадал стратегию Фернанды. Ей хотелось побыстрее спровадить меня из своего дома. Ей было ни к чему, чтобы Педро застал меня там. Однако потом она будет снова рада меня видеть. На то у нее есть две причины, и обе могут оказаться вескими, поскольку никогда не знаешь, какая чертовщина взбредет дамочке в голову.

Она могла повести себя так, потому что действительно втрескалась в меня и боится, как бы Домингес меня не ухлопал. Она рассчитывала направить Педро по ложному следу и дождаться меня, чтобы мы еще немного полюбезничали. Затем я вернусь в Нью-Мексико, и мы встретимся снова, когда у меня найдется время поиграть с этой красивой куколкой.

Другая причина не так романтична. Фернанда опасалась, что если Педро вернется при мне, я либо грохну его, либо свяжу, запихну в машину и повезу в Нью-Мексико, где ему придется отвечать на вопросы дотошных федералов.

Думаю, ребята, вы согласитесь со мной: рассказ Фернанды о том, что она спуталась с Педро, чтобы сбежать от своего жестокого мужа, звучит не очень-то правдоподобно. Дамочка, которой хватило хладнокровия устроить шуточку с пистолетом-сигаретницей, не испугалась бы мужа, даже если бы ее муж был аллигатором со скверным характером. Уж она нашла бы способ разорвать супружеские узы. И потом, если у нее хватило денег подкупить Педро и уехать с ним, она могла бы отправиться в Штаты и оттуда послать мужу заказной почтой заявление о разводе.

Если я целую какую-то дамочку, это еще не значит, что я ей доверяю. Вы тут же мне посоветуете вовсе не целоваться с цыпочками, которым я не верю. На это я отвечу: дыням я тоже не верю, но они мне нравятся, и я их ем при каждом удобном случае. А как на моем месте поступили бы вы?

Просыпаюсь в десять утра. Солнце уже вовсю палит. Оглядываюсь. На асьенде ничего не изменилось. Думаю, глупо было укладываться спать в таком месте да еще с пустым пистолетом. При желании меня можно было шлепнуть, как сонную муху. Но я, знаете ли, всегда любил поспать.

Вспоминаю о пистолете Пеппера. Достаю его, заглядываю в патронный отсек, ожидая увидеть там пустоту. Оказывается, обойма на месте. Пытаюсь вытащить, но что-то ее заклинило. Минут десять двигаю ее туда-сюда. Наконец обойма поддается. Вытаскиваю ее вместе с кусочком бумажки. Бумажка находилась между обоймой и одной из стенок рамки. Возможно, обойма неплотно вставала, и Пеппер решил зафиксировать ее этим кусочком.

Осматриваю обойму. Ни одной гильзы. И зачем Пепперу понадобилось держать ее внутри рамки пистолета? Затем перевожу взгляд на бумажку.

Она кремового цвета. Оторвана от нижней части листа. Ее ширина примерно три четверти дюйма. На клочке написано одно слово: «Селлара». Что это? А может, кто? Начинаю соображать. Наверное, это название какого-то места поблизости. Пеппер записал для памяти и запихнул в рукоятку пистолета, зная, что там никто не вздумает искать. Но у него была прекрасная память. Одно слово можно было и запомнить, а не помещать в такой странный тайник.

А может, моя первая догадка верна, и это просто обрывок старой бумаги, которую Пеппер использовал для уплотнения обоймы.